Старик и говно.

Я учился в восьмом классе и решил закосить пару дней от школы. Ничего умнее не придумал, как соврать маме, что у меня болит живот. Вместо того, чтобы оставить меня дома, как я и планировал, она потащила меня в больницу. Там у меня брали кровь, делали мне клизму, засовывали через рот очень глубоко какую-то трубку. После этих пыток меня положили в палату. Лёжа на боку, я постепенно приходил в себя. Рот и жопа непривычно болели. Напротив меня лежал старик, вся его кровать была обвешана простынями с коричневыми пятнами и разводами. Он развёл странную деятельность. Периодически он бодро вскакивал, доставал из-под себя простыни, испачканные свежим жидким говном, вешал их на спинки кровати, а уже высохшие стелил под себя. Через какое-то время действия повторялись. Старик протекал.
Медсёстры к нему не подходили, но он не унывал и отчаянно боролся за сухую постель. На тумбочке у него стояла литровая банка с какой-то отвратительной похлёбкой. И вот, когда старик проголодался, он с радостью в глазах уселся на кровати, взял в руки ложку и банку с поревом. На секунду задумался, протянул её мне и добродушно спросил: «Хочешь?».
Я почувствовал, что внутри у меня всё свернулось в едином рвотном порыве, и я бы непременно блеванул, если бы было чем.  Но у меня хватило сил вежливо отказаться. Старик радостно пошамкал беззубым ртом, опустошив банку на треть, потом поставил её снова на тумбочку, бодро поменял простыню и лёг спать. Что снилось ему той ночью?  Что видят во сне старики? Детей, жену, друзей, работу — всё чему они посвятили свою жизнь. Что видят они, просыпаясь? То, что больше они никому не нужны. Мы молимся на политиков, заботимся  о родственниках, а когда становимся старыми и больными, плевали они на нас. Никто не поменяет нам простыни и не даст хорошей еды.                                                               
Старик, сейчас бы я, возможно, позаботился о тебе, да ведь ты уже умер.