Первый рейс НИС "Каллисто"

 
Задумал я к Новому году написать небольшой рассказик об этом празднике вблизи деревушки Би-би. А получилась целая повесть. Прийдется пообещать, что рассказ напишу о втором рейсе
Но чтобы понять, откуда мы там тогда взялись, очевидно, потребуется осветить тему становления научно-исследовательского флота ДВО РАН, а затем первую треть рейса, продлившегося необычайно долго — 6 месяцев.
Обычно планировались рейсы этих судов длительностью 90 или 120 суток.

В шестидесятые годы следом за образованием Сибирского отделения Академии наук СССР (руководил академик Лаврентьев) был создан Дальневосточный научный центр (ДВНЦ) под руководством Андрея Петровича Капицы.
Были объединены уже существовавшие институты в Приморье, на Сахалине и даже на Камчатке, а также созданы новые. Их там было вначале 11.

Значительная часть научных сил обращена к изучению морской среды. Поэтому вместе со строительством Академгородка параллельно строилась причальная линия для будущих НИС (научно-исследовательских судов). Тогда же возникла идея: до получения новых специализированных морских судов, переоборудовать какие-либо из уже существующих.

Решением правительства одно из недействующих судов Приморрыбфлота было передано ДВНЦ с компенсацией судовладельцу одного миллиона рублей.
К тому же судовладелец обязан был обеспечить капитальный ремонт с переоборудованием. Вот и поставили т/х "Каллисто" для этого в Приморский СРЗ в Находке.

Что есть такой ремонт, отлично живописует Жванецкий в своем рассказе "Еврейский пароход". А главное — "его невозможно закончить, можно только прекратить". Т.е. действо оказалось с неразличимым в будущем концом.
Тем более объём работ был довольно велик: замена всех двигателей, всего электрооборудования с постоянного тока на переменный; демонтаж всего оборудования для лова, замораживания и переработки рыбы; обустройство лабораторий в освобождаемых помещениях, установка научного оборудования, монтаж устройств м механизмов для водолазных работ, установка экспедиционного бота и т. д.
А еще, не очень опытный стармех (ему обычно принадлежит главная роль на судне в ремонтах) натворил немало ошибок при заказах дизелей и насосов, ну и сдал заодно со списываемыми механизмами часть тех, что должны быть оставлены. В металлолом ушли и маховики главных двигателей, а новые поставляются без них. Короче, судно начало прирастать к причалу завода.

Ученым же оно было нужно позарез. Они запланировали заранее несколько рейсов со строгими сроками, подали заявки на работу в прибрежных водах разных стран и заходы в порты. А получить, к примеру, заход в Токио, как рассказывал наш посол, для НИС сложнее и дольше, чем для военно морского судна. НИС обычно считают шпионами. Некоторая доля правды в этом есть. Почему? — Расскажу при случае.

Вот и случилось, что меня неожиданно вызвали в кадры и вручили для ознакомления официальное письмо из Президиума ДВНЦ с просьбой откомандировать на год меня в эту еще малоизвестную в то время контору. Кто-то, знавший меня ранее по ремонтам в наших и японских заводах, порекомендовал как специалиста, умеющего справляться и с более сложными проблемами. Когда я посетил отдел флота и даже был представлен Капице, мне нарисовали столько розовых перспектив, что не согласиться я просто не смог. Мой банановоз я только что тоже поставил в ремонт и вроде ничего не терял.

Но вот когда увидел это крохотное суденышко (это систершип "Рузы", что стояло вблизи пароходства) и его состояние на тот момент, то несколько разочаровался. Пустая коробка с обрывками кабелей и обрезками фундаментов. Кучи металлохлама на берегу. Часть деталей, в том числе и злополучные маховики, пришлось искать в грудах ржавого металла и возвращать даже из Комсомольска на Амуре. Некоторые разделы и чертежи проекта "сырые", те. требуют доработки. Да и в зарплате я круто пролетел, переместившись с шестой группы судов на четвертую. Но отказаться было уже не в моем характере.

Работа с помощью давления на Управление завода с самого высшего уровня стала набирать обороты и месяцев через пять наш "Каллисто" наконец выплыл, аки белый лебядь, в короткий пробный рейс по Японскому морю.

А надо сказать, что "Каллисто" — из так называемых судов-неудачников. Оно у рыбаков с новостроя и немножко горело, и немножко тонуло, и наконец было выведено из эксплуатации без особых надежд на ввод в строй действующих.

Представьте себе — беды не прекратились и после того, как оно стало научно исследовательским. Через неделю отлетело штуки три петушков у магнитоэлектрических муфт и пришлось на недельку зайти в СРЗ Совгавани для срочного ремонта, а потом вернуться в Находку, где их восстановили уже основательно.
Это было только начало неприятностей.

И вот собрались ученые со всего Союза: Московского, Ленинградского, Новосибирского университетов, институтов АН в Киеве, Минске, Сухуми и даже Баку. Мы двинули на Юг в тропики в 120 суточный рейс комплексной экспедицией.
 
Новые неприятности не заставили себя ждать.
На следующее утро, обучая ребят из геологического отряда управлению большой траловой лебедкой, неожиданно услышал аварийную сигнализацию в машинном отделении. Помчался по коридору, слетел по трапам вниз в центральный пост управления (ЦПУ). Мельком заметил растерянное лицо вахтенного 4-го механика и бегающего внизу 2-го механика. Увидел "критический" сигнал давления смазки главного редуктора, немедленно отключил муфты и остановил главные двигатели. Но было поздно.
Оказалось: самопроизвольно отключился насос подачи масла в напорную цистерну, резервный автоматически не включился и не запускался из ЦПУ. Механик в растерянности побежал вниз к местному посту управления. А время все шло и шло, а валы крутились в редукторе без масла при полной нагрузке. Механики могут себе представить, что из этого выйдет. Вот оно и вышло. При беглом осмотре доступных подшипников через лючки были видны "губы" начавшегося выдавливаться баббита.

Конечно, нужно было вызывать буксир и с его помощью возвращаться назад в завод. Запросили буксировку.
Но как назло начал разыгрываться жесточайший шторм с ветром порывами ураганной силы от подоспевшего совсем не вовремя очередного тайфуна. Началась серьезная трепка. Капитан Болеслав Лаптев, боясь потерять не только спасательные боты, но и само судно потребовал запустить хотя бы один двигатель, чтобы удерживать теплоход под удобным углом к зыби и ветру. Пришлось запускать, предварительно сделав соответствующие записи в машинном и судовом журнале. Они снимали с меня ответственность за развитие аварии.
Запустил я обе машины и поддерживал сначала средний, а с ослаблением шторма, малый ход. К следующему утру
по продольным перемещениям промежуточных валов от изменения нагрузки при волнении было заметно, что если будем крутить винт далее, то совсем сотрем гребень упорного подшипника. Остановил дизеля уже вопреки приказу.

Потом подошло судно-буксировщик, и через сутки мы уже были снова у заводской стенки. Представьте себе стоны ученых, когда по заявлению заводских технологов, узнали, что ремонт редуктора потребует не менее двух месяцев в лучшем случае. Экспедиционный состав начал разъезжаться.

Ну а мы попытались найти возможные способы сокращения сроков ремонта. Тут уж взыграло мое профессиональное самолюбие. Предложил вариант проточки валов на месте. Сначала заводские инженеры приняли это, как бред сумасшедшего, так как уже вскрыли редуктор и видели состояние цапф и подшипников. Но потом, кто-то вспомнил, что когда-то что-то подобное уже выполнял один мастер давно ушедший на пенсию.

Мыслительный процесс инженеров и энергичный труд рабочих я усиленно стимулировал с разрешения отдела флота подкачкой им чистейшего спирта для экспериментальных работ. Его на судне было всегда в достатке. Но об этом позже.
Нашли они этого скромного старичка, и он, осмотрев повреждения, уверенно заявил, что дело не безнадежное, чем очень меня обрадовал. Изготовили нужные приспособления, и дело пошло круглосуточно: валы проточили и прошлифовали, подшипники перезалили, обработали и пришабрили.

Через 20 дней ремонт был закончен, ученые предварительно снова собраны со всего Союза, а "Каллисто" вновь залопатил к Югу, но теперь уже очень надолго.
 
Пошли обычные трудовые будни.
Еще перед отходом расселились. Одноместных кают на этом судне раз — два и обчелся.
Блок-кают только две: капитанская и моя. Отдельные места предоставили только начальнику экспедиции Борису Преображенскому и капитану-наставнику Геннадию Ноздрину. Остальные расселились в двухместных каютках-пеналах купейного типа.
В составе экспедиции — большинство молодежь, быстро организовавшая на самой верхней палубе палаточный городок. У многих сказывался опыт экспедиций по тайге. Но были и научные зубры, кстати тоже неприхотливые к условиям обитания.
Наш геленджикский доктор наук Юрий Иванович Сорокин и профессор Новосибирского универа Обут поселились вместе. Интересно, что Обут, которому было явно более шестидесяти каким-то образом захотел спать на верхней кровати. Споров и раздоров, несмотря на скученность, за весь рейс почти не возникало.
Но вот однажды в середине рейса, интеллигентнейший профессор попросил капитана;
"Уважаемый Болеслав Георгиевич, переселите меня, пожалуйста, к кому-нибудь другому". Лаптев был несказанно удивлен такой просьбой. Оказалось, что Юрий Иванович имел обыкновение спать совершенно нагим. А проснувшись утром, сразу принимал одну из поз йоги, становясь на голову. И стоял в этой позе минут 10 — 15. Просыпался на верхней полке и старый профессор, ежедневно обнаруживая перед лицом болтающийся чужой половой орган.
Просьбу о переселении удовлетворили.

Спустя неделю установили, что расчетный и фактический расход пресной воды явно не совпадают. Судно имело танки для хранения достаточного запаса топлива. Но объем водяных цистерн обеспечивал нормальную жизнь и работу этой массы людей всего две недели. Даже при экономном расходе воду требовалось пополнять через каждые 20 дней.
И где ее можно взять на необитаемых или на необорудованных причалами островах? Эта проблема оставалась острым гвоздем в седалище весь многомесячный рейс. Но ведь путем всяких ухищрений мы ее все-таки решали.

Отработав в Японском и Восточно-Китайском море, должны были по плану зайти в Токио и набрать воды там. Но японцы заход не разрешили. Пока наш МИД договаривался, время все шло и шло. Кончилось тем, что мы — в безвыходном положении: воды явно недостаточно, чтобы доползти до Новой Гвинеи, где намечена очередная заливка. Решили все-таки попытаться. Чисто по-русски, на авось.

Нам помог слепой случай.
У одной из дневальных случился банальный аппендицит. В море эту довольно простую операцию делать все-таки рискованно. У нас на борту был великолепный врач. О нем речь впереди. Но, с другой стороны, ведь — замечательный повод для захода в порт. Спасение человеческой жизни по международным законам — святое дело. Произошло это вблизи маленького островка, одного из архипилага Окинава, мимо которого мы как раз шли.

Японцы — морской народ. Моментально среагировали, дав "добро" на заход в порт. Надо сказать, что у них даже маленькие порты имеют прекрасные гидротехнические сооружения, обеспечивающие безопасную стоянку.
Встретили нас на рейде и тут же отвезли катером нашу девицу на берег и далее прямо на операционный стол.
После радушного приема, устроенного японским портовым властям, те любезно разрешили нам стать к причалу, набрать полные танки воды, и даже позволили команде ознакомиться с аккуратным городком Насе.

Через недельку мы уже забирали нашу девушку в Токио, куда нам беспрепятственно в этот раз разрешили зайти. Очевидно, успешно прошли скрытую проверку в городишке Насе. Девушка была доставлена на борт с ворохом свежих впечатлений, особенно от перелета между островами и поездки на скоростном поезде между Осака и Токио. К тому же с восторгам объявила, что доктор, делавший ей операцию, попутно предложил ей выйти за него замуж. Она пообещала подумать.

Неделю до захода мы еще поработали в Токийском заливе, где один из наших океанологов умудрился утопить много лет разрабатываемую им систему подводной фотосъемки, идентичную такой же, как у Кусто. Вот уж японские рыбаки удивлялись, очевидно, найдя ее в сетке с уловом. А его горю просто не было границ. Мы пытались таскать по дну так называемую якорь-кошку. Но куда там, если не знаешь точных координат искомого.

Дальше потянулись дни перехода через Филиппинское море и вдоль экватора до порта Маданг. С новыми невзгодами.
 
Главная — это постоянный дефицит мытьевой воды. Вот Вы заметили, что когда денег остается мало, то их убывание начинает ускоряться в геометрической прогрессии. Прямо какой-то из законов Мерфи.
Ввели режим экономии. Но по моим прикидкам, практически ничего от этих включений-выключений подачи воды не выигрывали, зато вода становилось грязной и ржавой.

Начали изменять курс судна, если замечали, что незначительно отклоняемся от впереди стоящих облачных столбов. Возможно кто-то, будучи в тропиках обратил внимание на такие столбообразные многокилометровые в высоту кучевые облака, под которыми льет проливной тропический дождь. В определенные сезоны они разбросаны над поверхностью океана между поясами пассатных ветров.
Даже одно время убрали палаточную "Каллистовку" с навигационной палубы, тщательно отмыли ее с хлоркой. Соорудили отводы от шпигатов в одну трубу для пополнения водяной цистерны.
При проходе под таким столбообразным облачным образованием многие выскакивали быстренько на рабочую палубу, намыливали голову и успевали ее ополоснуть под дождевыми струями. Что такое тропический дождь, нужно самому испытать, чтобы стало понятно. Даже дышать становится затруднительно, так как помимо крупных капель в воздухе стоит еще и мелкая дождевая пыль. Это почти, как попасть под небольшой водопад. Но длится он к сожалению кратковременно, особенно если судно пересекает дождевое пятно не по диаметру, а по хорде. Вот бывало, что намылив еще и тело, смыть уже не успеваешь, и приходится стирать пену мокрым полотенцем, поливая его из кружки или макая в ватервейс, где вода еще сохранилась, чтобы потом не чесаться, как шелудивый пес из-за оставшегося на коже мыла. Сетки шпигатов мы удалили и заткнули их съемными пробками.

Затем построили бассейн. И не просто сколотили купель из досок. А сделали настоящий сруб. Я-то удивлялся, зачем ученым из Сибири понадобились бревна-кругляк, которые загрузили на борт перед отходом. Будучи любознательным, принял самое активное участие в сооружении этой интересной конструкции. Профессор Обут со своим ассистентом и выделенным им матросами очень быстро возвели сруб в более чем полтора человеческих роста. Заодно научили меня этому искусству, т.е. как укладывать венцы (особо — первый со вторым), как делать вырубки на концах сочленяемых бревен. Я потом удивлял в Новосибирске родственников своей жены этим умением. Закрепили одну из сторон к фальшборту (он успешно простоял весь рейс). Потом застелили его большим брезентом. Такими укрывали раньше крышки трюмов. И залили водой. Получился довольно объемный открытый резервуар. Пристроили сбоку для удобства трап. И начали регулярно болтаться в морской воде. Но она за бортом уже с температурой около тридцати по Цельсию, да еще и быстро прогревалась на солнце в бассейне.
Еще беда. Сруб пришлось, чтобы не занимать рабочее пространство палубы, ставить к борту, где расположены и кнехты. Один попал вовнутрь. Потом при нырянии многие наставили себе об него шишек. В том числе и я на Новый год нырнул и треснулся об него лбом.

Как говаривал боец Сухов: "А люди здесь хорошие". Так и у нас в том рейсе собралось много очень интересных замечательных людей.
К примеру, ныне академик Юрий Иванович Сорокин. Это тот "йог", о котором уже упоминал. О нем одном можно написать увлекательную книжку, со смешными историями. Человек неординарный. Тот же профессор Обут с помощником. Дальневосточные доктора (в то время) наук Боря Преображенский, Валера Рассказов, тогда еще совсем молодые.
Да что говорить об ученых.

Вот, например, судовой врач Вадим Уколов.
Уколов был лучшим студентом на своем курсе и стал талантливым врачом ординатором нейрохирургом. Знаменитая дальневосточница врач нейрофизиолог, профессор Владивостокского мединститута небезосновательно надеялась, что он станет достойным ее последователем.
Ан нет, не случилось. Еще в институте и в интернатуре Вадик стал попивать. Будучи врачом продолжал. Кончилось это плачевно, — появился тремор пальцев. Ну, какой это хирург, оперирующий мозги с трясущимися руками? Нонсенс.
Не считая жизнь потерянной, Вадим слегка подучился на многопрофильного судового врача. Надо сказать, что на этой должности на судах подвизались часто и обычные фельдшеры.
Кроме светлой головы у нашего героя были и золотые, но теперь вибрирующие руки. Это не мешало ему слесарить и работать на металлорежущих станках. К тому же он был изобретателем и частенько придумывал всякие приспособления и устройства, нужные ему для работы, порою совершенно не связанной с медициной.

Но море есть море. Судно частенько покачивает. А Вадим укачивался только от одного вида волн. Сразу по отходу он свалился на койку и приступил к регулярному выворачиванию собственного желудка.
Обычно можно избавить человека от мучений, заставив его энергично работать, чем-то увлечь, дать лекарство. Но если рейс длинный, то его не напасешься, да и для организма, очевидно, вред немалый. А есть еще и случаи, когда ничто не помогает. Пришлось мне одно время работать с 4-м механиком с интересной фамилией  Примак. Тот, спустившись на вахту, устраивался сразу на кожухе маховика у главного двигателя, чтобы удобней было травить под пайолы, свесив голову. Всякий раз заявлял, что это последний его рейс. Но через недельку выгрузки или погрузки, как ни в чем не бывало, отправлялся на очередную собственную голгофу. Год за годом.

Мне стало жалко наблюдать за Вадиковыми мучениями и, будучи человеком на море уже опытным, посоветовал ему (знал бы во что это выльется) принять грамм сто вовнутрь. Рецепт этот гораздо лучше действует, чем аэрон или иные лекарства. Я хоть и не укачиваюсь, но наблюдал это на других. Вадик взалкал и пришел в норму.
Только вот после этого он начал лечиться ежедневно и не по одному разу. Продолжалось так весь шестимесячный рейс и даже, при полном штиле и отсутствии малейшей зыби и при стоянке у причала. Очевидно, он проглатывал зелье для профилактики.
Вместе с тем это не мешало ему продуктивно работать. Он изобрел и изготовил бокс для подводной фото и киносъемки, не уступавший даже тому, что у Кусто. Алюминиевые отливки корпуса сделал еще до рейса на Дальзаводе, где подрабатывал слесарем-инструментальщиком, доводку и испытание провели уже в море. Но я уже упоминал, что рейс наш был «полосатым».
При одном из очередных испытаний Вадим, подавая бокс с аппаратурой со шлюпки ныряльщику в воде, включил его, чтоб проверить. Бокс взорвался в руках, контузив и Вадика и водолаза. Дней на десять оба потеряли слух. К счастью обошлось без жертв, и на удивление даже без ран. Единственно, что «отсушило» руки. Но это тоже вскоре прошло.
Оказалось, что при зарядке аккумулятора, встроенного в бокс для привода аппаратуры и подсветки, в спешке коробку не провентилировали. От искры при включении водородная смесь взорвалась, разнеся бокс вдребезги.
После инцидента снимать под водой стало совсем нечем.

А жизнь на борту продолжалась. Более маститые ученые, обычно начальники отрядов, регулярно читали лекции о своей работе.
Только Сорокин категорически отказался рассказывать, чем он занимается. Кстати никаких секретов не было и в помине. Он исследовал загрязнение окружающей среды. Тогда эта наука, так сказать, входила в моду.
Зато предложил прочитать лекцию об Италии и об искусстве эпохи возрождения. Юрий Иванович часто и подолгу жил за рубежом по программе обмена учеными. Рассказать он  мог о многом. Лекцию сопровождал показам слайдов. Их он взял в рейс много коробок. Через полтора часа, когда он устал, судовой народ, даже те, что в искусстве, что осёл — в библиотеке, стали упрашивать его продолжить. Действительно очень интересно.

Вот только Юрий Иванович ну никак не мог обойтись без какой-нибудь «загогулины».
В этом случае была его привычка обязательно фотографировать отдельным снимком половой орган статуи или изображенный на картине. При соблюдении морали, которая диктовалась тогда, это выглядело явным нарушением ее принципов. Но доктору наук было пофигу. А вот повариха Петровна под смех зрителей, плюясь, удалилась.
Еще смешнее было наблюдать картину фотосъемки в строящемся университете портового города Лаэ. Там устанавливали колоннаду из пальм, украшенных резьбой местных мастеров. А секс как акт продолжения рода у них священный и частенько отображен в их народном творчестве. Но об этом возможно когда-нибудь в следующий раз.

Дни бежали и бежали. Ученые в лабораториях обрабатывали собранные на промежуточных «станциях» материал. В палаточной деревушке «Каллистовка» начали сочинять и испытывать даже ставший потом знаменитым «Уссурийский бальзам». Сухих трав, вытяжек и спиртовых настоев с собой запасли уйму. Смею похвастаться, что был одним их главных дегустаторов и оценщиков  этого замечательного напитка
И вот, наконец, мы добрались до порта Маданг, где застряли на пару недель. Причина? – Опять вода, за которую не заплатила Академия после предыдущего захода в Папуа, только что получившую независимость, нашего судна «Дмитрий Менделеев». Без нее мы не могли продолжать вояж. А ее не давали нам, пока МИД не утряс вопрос. Как работает наш МИД, уже все наслышаны. Скромно говоря, — неспешно.
На календаре – декабрь 1972 года. Солнце в зените над головой, пляжи из мелкого кораллового песка, бассейны у вилл белых жителей города, которыми они любезно позволяли пользоваться. Но все это моментом наскучило. Хотелось новых и новых впечатлений.

На борт прибыли для совместных работ двое австралийских ученых, примерно моих ровесников. Джордж действительно был ученым.
А вот Лен, официально значившийся ассистентом первого, на самом деле, был более его телохранителем. Потом, в совместном бродяжничестве по безлюдным островкам, пока ученые занимались у берега своими делами, он поведал мне, что отслужил в подразделении зеленых беретов и даже успешно прошел экзамен по выживанию.
Их выбрасывали на какой-либо маленький необитаемый островок Большого барьерного рифа дней на десять без воды и еды. В том, что не привирает, я убедился когда он не хуже обезьяны или аборигенов мальчишек, с виду без всяких усилий, вскарабкался на пальму и открутил пару молодых кокосов, когда мне захотелось пить. Тут же мгновенно вскрыл ножом и вручил мне. Когда-нибудь пробовали очистить кокосовый орех или просто открыть три маленькие дырочки с одного из его концов? Это, если нет достаточного опыта, займет массу времени и вызовет кучу проклятий.

Еще через день — два появился официальный представитель, призванный наблюдать и контролировать нашу работу на территории Папуа. Так как во вновь образованной независимой республике своих кадров еще не вырастили, то административные должности остались у прежних руководителей — австралийцев, патронировавших прежде Восточную часть Новой Гвинеи. Один из них и появился на судне. Только один, но в каком ранге! — Министр рыбного хозяйства. Главная его особенность оказалась неутолимая жажда спиртного, а на борту его было предостаточно. Он чудесно провел время, не выходя из состояния приличного подпития ни на день. Вместе с тем был и полезен, так как знал язык папуасов.

Откуда на борту запасы спиртного? На любом НИСе, где занимаются исследованиями биологи и биохимики, этого добра хватает. У водолазов для регулярной дезинфекции дыхательной аппаратуры тоже запасец еще тот.
Этанол высочайший очистки — это вам не медицинский. Он перегоняется на специальном участке спиртоводочного завода. Один из признаков — отсутствие даже малейшего запаха. Довольно коварная штука, потому что можно нечаянно отхлебнуть чистого спирта из графина или стакана, если не успеют предупредить. Эффект — ошеломляющий: со слезами, соплями и кашлем. Служит он обычным растворителем, как и другие виды спиртов, ацетон, эфир и т.п. Раньше получали и метанол. Но когда на том же "Каллисто" через несколько рейсов отравилось сразу трое членов команды, отдел техники безопасности АН категорически запретил выдавать его на научные суда. Из тех дегустаторов-неудачников двое умерли, одного индийские врачи все же спасли. Но остался он инвалидом на всю жизнь.
Так вот такой этанол, если его развести по рецепту с добавлением в воду соды и сахара, превращается через несколько дней в прекрасную водку. А если добавить в нее вытяжки из разных растений или порошки специй, то на выходе — вообще божеские нектары. О них чуть позже.

Водой нас все-таки снабдили. Выйдя из Маданга, мы передвинулись южнее к островку Били-Били, где отряд географов понаблюдал за жизнью диких кур, прародительниц наших хохлушек. Интересные у них гнезда, Более напоминают бесформенные кучи сухих веток, сваленные как для пионерского костра. Серые неприметные птахи, размером с тетерку.

Далее перешли в залив, названный на наших морских картах именем русского путешественника Миклухо Маклая. Интересно, но на английских такого не наблюдается. Жил он там в одной из деревушек несколько лет. Уезжал и приезжал вновь, пока не заболел туберкулезом. Познакомил дикарей с некоторыми вещами цивилизованного мира, завез и культивировал семена некоторых необычных для этого региона растений. Для аборигенов стал вроде бога.
После смерти Миклухо в Австралии, его брат построил небольшую церквушку в этой деревне. В принципе это большая продолговатая хижина, т.е. крыша с крестом, но на столбах. Только алтарь с трех сторон окружен стенками. А вместо иконы Христа, как ни удивительно, — портрет Миклухо Маклая.

Наступал канун Нового 1973 года.
Новый год у берега Миклухо Маклая.
И вот стоит наш нис «Каллисто» на якоре вблизи деревни, где прожил несколько лет знаменитый русский путешественник, на портрет которого местные папуасы молятся как на икону в церквушке, построенной его братом.
Еще бы! Он им привез топор, которого они до этого и не знали. А еще много неизвестных им ранее вещей и полезных растений. Он бы и утюг, который на углях, наверняка припер. Только что им гладить. Мужчины и женщины даже в годы, когда мы посещали их, еще ходили в коротких пальмовых юбчонках, подобных пачкам у балерин. Причем все женщины – топлесс. На некоторых модниках были повязки, слегка прикрывающих причинное место. Но вот непременный предмет в руках – здоровенный тесак, в который возможно и трансформировался прежний топор. Не раз, при встрече в пальмовой роще по пути в деревушку такого аборигена, чувствовал свое сердце где-то в нижней части живота. Уж больно страшноватые у них физиономии. Той же расы, что и австралийские аборигены. Правда, мы тоже для них очевидно совсем не красавцы.

Целый день повара с добровольными помощниками и помощницами что-то парили и жарили на камбузе. Боцман с плотником сбивали козлы, накрывали фанерой и выставляли импровизированные столы буквой П, с перекладиной повернутой к носу и почти вплотную к траловой лебедке. А дальше к корме поставили и нарядили настоящую ёлку, вытащив ее из мясной кладовой провизионки. Другую, поменьше – привязали к громоотводу на мачте по английскому обычаю. Фанера была только токая трехслойная, поэтому пришлось опоры ставить почаще. (Это — то ружьё, что висит на стенке в первом акте).

К вечеру все было готово. Ученая молодежь за два – три года после университетов еще не потеряла задора студенческих капустников. Да и те, что постарше, вполне вписывались в дружную кампанию. Сценарий был расписан, и даже роли в стихах для Мороза, Снегурочки и некоторой челяди.
Столы накрыли чистыми простынями. Наставили невероятное количество закусок и прочей еды. В процессе подносили горячее. Посередине груды экзотических фруктов, закупленных в Маданге.
Праздник начался и с весельем шел как по маслу до поры до времени. Проводили Старый и встретили Новый год по Владивостокскому времени.

И надо же, минут через пятнадцать после этого на берегу поднялся шум и гам, а к борту устремилось несколько пирог с противовесами. Что-то у нас возникли нехорошие подозрения: а не пора ли вооружаться чем попало.
Ан нет. Хоть и орущие, но мирные аборигены сообщили нашему наблюдателю-министру, что жену вождя укусила ядовитая змея. Поэтому нужна срочная медицинская помощь. Кое-как спустили спасательный бот, но завести двигатель по- пьяни и при недостатке освещения у с трудом спустившейся на него команды – не получилось. С большим потугами вниз отправили врача Вадика Уколова и австралийца — наблюдателя, для страховки обвязав концами. Оба к тому времени, пожалуй уже не могли выговорить даже своего имени.
Кое-как их завалили на пироги, каждому персональную, и те умчались к берегу.

В деревне костер запылал еще ярче. А у нас возникла мысль, что отправленных спасателей уже наткнули на вертел. Опять ошиблись. Часа через полтора их живыми и невредимыми тем же транспортом доставили к борту. Начали их перегрузку на борт. Рассказать они толком ничего не могли, тем более, что тут же стали наверстывать упущенное в выпивке.
А питья всякого ребята из ТИБОХ наготовили много и разного В этот новогодний праздник присказка о том, что водки не бывает много, потеряла свою остроту. Ее хватило всем и с избытком. Веселье уж стало затихать, когда второй механик Захаров, из бывших рыбаков, что-то начал неумеренно волноваться. Толи ревность взыграла, толи с подругой из лаборанток в конфликт вступил, толи из лихости — мы так потом и не разобрались.
Взобравшись на леера палубы над лебедкой, он подпрыгнул и сиганул солдатиком прямо на середину стола, как раз на перекладину «П». К его несчастью фанера не переломилась надвое. Он просто пробил ногами в ней дырку и провалился вниз до упора ногами в палубу.
И вот эта мгновенно образовавшееся статуя, в виде поясного бюста, с грудой обрамляющих тарелок сдвинутых к нему простыней, утащенной вниз, торчит и довольно громко тоскливо воет. Нет, не поет и не стонет, а именно подвывает. Куски отломанной фанеры заклинили его так, что назад не выбраться. А проникая через лист, он повредил все свои выступающие члены и органы.
Операция по спасению выглядела довольно комично. Эту балерину с фанерной пачкой оттащили в сторону от козлов, надпилив по бокам, сломали лист и отправили героя на мед обработку к поварихе, потому что врач Вадик уже ничего не соображал вообще.

И этим праздничное веселье еще не кончилось. На судне личных туалетов, как и блок кают, был мизер. А один туалет с ночи никак не открывался. Утром многим стало уже невтерпеж. Вызвали плотника, и тот открыл дверь. В коридор вывалился с унитаза со спущенными штанами уже знакомый вам министр рыбного хозяйства. Как ни в чем не бывало, не открывая глаз и подложив руку под щеку, улегся тут же досыпать. Натянули ему штаны и отнесли в каюту на койку.

А еще через пару часов к борту подвалила, целая армада пирог, заполненных связками бананов, плодами хлебного дерева, папайей, а главное арбузами и огурцами (вот их то и завез к ним Миклухо).
Только вот вкус у аборигенов другой, что ли. Или он им не объяснил толком, какие вкуснее. Арбузы они предпочитают есть еще неспелыми, т.е. с белой мякотью. Зато деликатесный огурец у них выглядел, как наш семенной, т.е. уже желтый и начинающий прокисать.
Все это съедобное богатство привезли в дар за спасенную жену вождя.
 Как и что колол Вадик вместо антидота, он не помнил, как даже того факта, что его возили на берег.
Дальше было рекомендованное нашими географами посещение деревни.

Небольшая бухточка с вытащенными на берег пирогами окружена плотными зарослями кустов и фикусовыми деревьями. Кстати видов фикусов существует довольно много. Вроде — более десятка. Есть и такие, на которых растут орехи. Мы их часто встречали на песчаных береговых пляжак вместе с другим плавающим мусором, выносимым на берег: кокосовые орехи и их остатки, листья, овальные костные останки каракатиц и даже раковины наутилусов, ветки и прочее, прочее. Орехи эти уплощенной формы размером со спичечную коробку и темно-коричневого цвета. Похожи на обкатанную блестящую гальку и по твердости скорлупы не уступающие ей.
А туземцы с помощью двух камней нам на зависть моментально раскалывали орехи. Внутри оказывается исключительно вкусное ядро.

До деревни минут пять пешего хода. По пути встретился широкий, но неглубокий ручей. Тропинка вьется среди стволов кокосовых пальм.
В деревушке, тоже окруженной кокосовой рощей, кроме церковного строения две шеренги хижин под крышами из пальмовых листьев. Между ними площадь утоптанной земли метров двадцать на сорок. На краю костер. Рядом несколько женщин, очевидно семья, обдирают о воткнутый в землю заостренный кол и вскрывает кокосы. Затем скребками выстругивают содержимое, а стружку ссыпают в небольшой котел. Очевидно, что-то собирались варить. Рядом сидит малыш еще грудного возраста и мусолит опять же кокосовую мякоть. Орехи, начиная прорастать, образуют внутри комок, напоминающий по вкусу мягкую белую пресную булку, из которого и появляются росток и зачатки корней. Они потом проникают через три дырочки, которые видны на очищенной скорлупе.

Нашему появлению местный народ заметно обрадовался. Нечасто, видимо, подобные развлечения. Скорее всего, вопрос посещения деревни был заранее обговорен теперь уже нашим австралийцем, в совокупности их министром. Потому, как тут же началась подготовка к празднику. Мужчины переодевались в их парадные наряды, отличающиеся от повседневных только большей яркостью да добавлением некоторых аксессуаров — украшений на голове и на шее и дротиков в руках. А после этого выстраивались на площади в два противоположных ряда лицами друг к другу и начинали танцевать под ритмичные звуки тамтамов и собственное песнопение. Папуасы по мере переодевания все прибывали, и такое впечатление, что, наконец, стала танцевать вся мужская составляющая деревни. Они то сходились почти вплотную, то расходились на десяток метров.
Продолжался танец минут сорок. Наши ученые географы, снимавшие это все кинокамерами и фотоаппаратами, были в неописуемом восторге.
Интересен и такой штрих в картине этого многолюдного танца. Только одна женщина, лет тридцати, в очень нарядной юбке из листьев, но топлесс попыталась пристроиться к танцующей шеренге. Не фига. — Не пустили.
Она бедная так минут сорок, потрясая своим задом и болтая грудьми, протанцевала сбоку. Очевидно, танец был только настоящих мужчин охотников.

На этом, собственно, праздник и закончился. Без всяких угощений. Потом мы бродили между хижин и по рощице и фотографировали, фотографировали. Знать бы тогда, что буду вспоминать эти дни, побережливее бы относился к этим снимкам.
К ужину вернулись на борт. А после него запустили двигатели, подняли якорь и расстались на два года с этим местом.
Путь лежал к следующему порту Лаэ.
Небольшой городок Лаэ был особо примечателен тем, что в нем строили в те годы университет.
Кампус и часть зданий уже функционировали. Возводили конференц-зал. Якобы в подарок, проект всех сооружений преподнес им знаменитый архитектор авангардист Корбюзье.
Постройки смотрелись современно, но с привнесением местного колорита.
Вот и конференц-зал в законченном виде должен был выглядеть как стеклянная призма с широким козырьком крыши, поддерживаемым вокруг колоннадой из нескольких десятков толстых пальмовых стволов. Стволы с удаленной корою подвергались художественной резьбе в виде горельефов и барельефов. Для обработки каждого пригласили по два — три художника из деревень по всему Папуа. При нашем посещении часть из колонн уже были выставлены по местам, другие лежали на земле. Над ними трудились обнаженные курчавые дереворезы.
Для общего сведения надо напомнить, что на Новой Гвинее как и некоторых других еще не очень цивилизованных местах процесс продолжения жизни священен и возведен в культ. Поэтому на многих колоннах художники, в присущем для них видении, изобразили и половой акт со всякими извращениями, и отдельно половые органы своих богов и соплеменников. Причем иногда присутствовала явная гиперболизация. Орган порой был больше человека, которому принадлежал и т.п. Восторгу Юрия Ивановича Сорокина не было предела. В тот раз потратил всю свою фотопленку. Где-то в альбомах затерялось и мое фото, на котором стою рядом с вырезанной фигурой, ухвативши ее длиннющий деревянный член.

Многоуважаемый профессор Обут обладал неизмеримой коммуникабельностью. Он был настолько симпатичен и общителен, что с ним моментально знакомился любой встречный.
В Лаэ он моментально нашел себе товарища ровесника. Тот был местным миллионером, организовавшим производство прохладительных напитков типа Фанты и Севен ап. Дело это при тропической жаре оказалось весьма выгодным, и он быстро разбогател, построив завод. Но в отличие от наших нынешних скоробогачей он мыслил и действовал на будущее. Начал высаживать плантации всевозможных полезных тропических фруктов.

Предложил профессору устроить экскурсию, чтобы показать, каких добился успехов.
На следующий день с утра Обут и мы — несколько любопытных человек, расселись в его полугрузовом фордике. В кабине владелец, профессор и наша повариха Петровна, немножко не достигшая их возраста. В низкобортном небольшом кузове на обычных ящиках нас человек пять. В целом за день мы проехали более двухсот километров.
Представьте, что было бы с нашими седалищами, если бы рискнули прокатиться столько по нашим дорогам. А вот там асфальт не расплывается от жары. Солнце-то в декабре как раз в зените. Более того поверхность дороги настолько гладкая, что тряска вообще отсутствует. Как шар на биллиардном столе, катится автомобиль по таким дорогам на полудиком острове. В конце путешествия мы не были изнурены и ничего себе не поотбивали. Тем более, что через нескольких десятков километров непрерывного движения начались остановки и прогулки по плантациям.

Первыми были ананасовые и банановые. Ананасы, конечно, уступают таким сладким красавцам, как на Цейлоне, но сравнимы по величине и вкусу с вьетнамскими. Бананы двух или трех сортов. Потом приехали в кофейную рощу. Из-за какого-то заболевания часть деревьев в это время спиливали под корень вместе с урожаем. Мы набрали полные карманы зерен и потом варили, даже не обжаривая. Напиток получался довольно крепкий.
Плантация какао не понравилась из-за слизней, ползающих по широколистым деревьям. Кстати, на этой плантации сыро, а слизни ядовитые. Вот на ванильной делянке было прекрасно. Ваниль оказывается растение-паразит. Заранее высаживают деревья определенного вида. Затем срезают их примерно на высоте с пол человеческого роста и подсаживают на эти пни ваниль. Цветки невзрачные, хотя она и относится к орхидеям, светло-зеленые. Плоды очень напоминают стручок фасоли. Наша повариха не удержалась, незаметно сорвала несколько и спрятала в карман. Потом пару дней не могла отмыть руки от запаха. Это вам не ванилин. Дальше побывали мы в рощице из папай и поехали назад.

Прогуливаться в город в Лаэ неудобно. Причал далековато, транспорта нет, солнце вовсю жарит. К тому же приходится обходить взлетно-посадочную полосу. Много частных маленьких самолетов. Интересно наблюдать, когда некоторые не слишком опытные пилоты скачут козлом при посадке. Того и гляди кувыркнется. По пути стоит несколько баров, где можно перекусить и даже выпить. Но только прохладительные напитки и пиво. Да и не более двух кружек. Белые, в основном это австралийцы, не допускают, чтобы местные папуасы видели их пьяными. Вот поэтому официант, обслуживающий нас удивленно и с явным неудовольствием принес нам по второй. А по третьей кружке — вообще отказался. Пришлось вызывать хозяина и доказывать, что русские моряки способны и гораздо на большее, не пьянея. В порядке исключения принесли. По четвертому разу мы все же не рискнули заказывать, чтобы не нарываться на скандал..


Кстати, спиртное совершенно не продавалось местному населению. Вспомните наших чукчей, усевшихся вокруг сугроба с бутылками спирта. Видел я такую картинку в Бухте Провидения. И что удивляет, что те же австралийцы совершенно не препятствуют пьянству своих аборигенов у себя в Австралии. Своеобразная какая-то политика.
Упомянув об университете в Лаэ, следует сказать, что после бесед наших ученых со студентами выпускного курса появилась уверенность, что знания им дают на уровне нашего среднего специального образования, т.е. техникума или колледжа. Ну, собственно им, прежде всего, нужно было вырастить собственные управленческие кадры, чтобы понемногу уйти из под австралийской зависимости. Нужно было научить свою молодежь пользоваться современными технологиями, безошибочно нажимать нужные кнопки. Думаю, что за десятки прошедших лет после получения независимости папуасы наверняка достигли определенного прогресса.
Последний город, который мы посетили в Папуа, был – Порт Морсби.
Там мы, сожалея, расстались с, как обычно полупьяным, наблюдателем из этой страны.
А еще многоуважаемый Сорокин купил там два куска батика. Такой кусок, обернутый вокруг бедер, превращался в красивый саронг. Один он оставил себе, второй подарил переводчице Нине, будущей жене Юры Панкова, придумавшего рецепт "Уссурийского бальзама".
На второй день доктор наук в новом саронге, следуя к обеденному столу, переступил порог кают-компании. В этот момент узел сбоку развязался, и ткань упала на палубу. Капитан в растерянности только успел произнести: "Юрий Иванович", остальные начали хохотать. — Юрий Иванович не имел привычки в тропиках одевать бельё.
Он оглянулся, понял, наконец, в чем дело, поднял ткань, обернул ее как положено и совершенно невозмутимо прошел к своему креслу.


На этом исследования географов потеряли значимость. Эстафета перешла к биологам и биохимикам. Биологи изучали рост, распространение и гибель кораллов. Биохимики, что-то по привычке добывали со дна, измельчали, растворяли, сушили в леофилках, порошки откладывали на хранение.


У каждого острова стоянка продолжалась один – два дня, за которые водолазы добывали материал для лабораторных работ, а другие описывали и исследовали подводную флору и фауну. Островов этих было немало. И скалистые, обросшие под водой кораллами, и чисто кораллового происхождения, объединенные в атоллах.
Заглянув попутно на острова Д, Антркоста, перешли к Соломоновым.
Там под одним из действующих вулканов, торчащим прямо из воды, биологи наблюдали жизнь кораллов рядом с вытекающими языками лавы. Неприятно стоять на якоре рядом с такой горой, ночью подсвечиваемой багровым заревом расплавленного базальта. Да и серой несет как из ада.
На одном из островов заметили красивое большое белое здание на склоне покрытой тропическим лесом горы. Как-то странно было видеть его на внешне безлюдном клочке суши. Оказалось, что дворец это туберкулезная лечебница, выстроенная кем-то из богачей. В тот момент в нем находилась на лечении только одна женщина.


Затем были Новые Гебриды, ставшие в восьмидесятых годах самостоятельным государством Вануату. До этого там была британо-французская администрация – кондоминиум. Было забавно наблюдать, как вначале пришли трое англичан и оформили приход в порт, а следом после них это повторили трое французов в непременных котелках-кепи с лентами национального флага.
 
 В столице Порт Вила тогда еще жил наш соотечественник дореволюционный эмигрант. Известный художник, написавший множество тропических пейзажей. Мы посетили его, но уже в следующем рейсе. Когда глядишь на эти картины, в голову приходит мысль, что такое буйство красок просто в природе не существует, до тех пор, пока сам не увидишь всю палитру восходов и закатов в тропиках от нежно голубых и до кроваво красных оттенков и всю прелесть цветовой гаммы зеленых островов, окруженных сахарной белизны песчаными пляжами с оттенками лазури в прибрежной полосе воды.
Красиво очень и на суше, не менее и в воде. Но там, где красота всегда присутствует немалая опасность.
 
Даже не говоря о смертельных уколах или укусах, можно получить немало неприятностей от соприкосновения с кораллами, если оцарапаешь кожу. Дальше может развиться трудно излечиваемая тропическая язва, проедающая плоть до костей. Поэтому все малейшие царапинки нужно сразу обрабатывать, выйдя из воды. И ни в коем случае не употребляйте йод. Он только усугубит картину. Для этого существует светло оранжевая антисептическая жидкость "меркуро-хром". Естественно, что все тело при работе на коралловых рифах должно быть защищено хотя бы тканью тренировочного костюма, а руки минимум нитяными перчатками.
А наткнувшись на ежика, которым усыпано каменистое морское дно в том же Порт Вила, с колючками толщиной с цыганскую иголку, но с длиной 10 — 12 сантиметров получите под  кожей десяток обломавшихся ядовитых кончиков. Вот это иглоукалывание, я вам скажу, оставит неизгладимые впечатления на всю жизнь.
 
На тот период уже сложились устойчивые пары среди ныряльщиков. Да и потом многие году под воду уходили все те же ученые они же и водолазы: Панков, Елькин, Антонов; Галкин, Пастухов; Афиятуллов, Киселев, Бекасов и еще немногие.
Толя Бекасов два рейса ходил в должности 3-го помощника, он окончил мореходку. Потом женился на одной из научниц и вообще перевелся в институт. Далее в рейсы ходил в составе ученых ТИБОХ. Потом перешел в профессиональные водолазы, уехал с семьей в Калининград и руководил водолазным отрядом при бурении нефтяных скважин.

Затем последовали острова Фиджи, а после них атолл Фунафути, где задержались дней на десять
 
Фиджи довольно крупное островное государство с хорошо развитым туристическим сервисом и торговлей. Достаточно напомнить, что все крупные туристические лайнеры, годичная программа которых планирует кругосветное путешествие, обязательно включают заход в порт Сува, он же и столица. Обычно в этом районе Тихого океана их маршрут: Гавайские острова, Самоа, Фиджи, далее Новая Каледония или Тонга и т.д. или в обратном порядке с Запада на Восток.
Описывать его я не стану, так как легко можно найти подробные сведения с картинками в Гугле.

Но вот немногие, очевидно, знают, что у нас с Фиджи прерывались дипломатические отношения. Нет послов не высылали и войну не объявляли. Ни посла, ни даже консула там у нас не было. А все межгосударственные отношения решались через посредничество посольства Индии.
А вот тут следует заострить внимание. На Фиджи, помимо коренного населения полинезийцев, — около 40% пришлых индусов. Индусы народ развитой и ушлый особенно в торговле. Попробуйте найти в мире хоть один из крупных портов, где не было бы индийских лавок. Туда же втискивается постепенно и ндийский капитал. На Фиджи с приростом индусской составляющей возникла ситуация, когда коренное население стало вытесняться не только из бизнеса и торговли, но и из государственного управления вплоть до парламента.
Тогда вспыхнула революция. И за пару дней всех индусов вышибли практически из всех значимых учреждений, а часть наиболее активных вообще была интернирована из страны.
В порядке контрмеры — Индия отозвала целиком свое посольство. Вместе с этим были прерваны на долгие годы и наши отношения с Фиджи.

Казалось бы: где Союз, и где это крохотное по нашим меркам государство? Но связи то были.
Прежде всего пострадала Фиджи. Наши китобойные флотилии возвращались в то время во Владивосток с промысла вокруг Антарктики двумя путями. Та, что выполнила план добычи, шла мимо Австралии через Яванское море в Сингапур, где китобои отоваривались. Это был праздник для сингапурских торговцев. Та, что план не успевала выполнить до наступления беспрерывных жестоких летних штормов, шла к Алеутским островам, где добивала план за счет кашалотов. Вот тогда флотилия, а это плавучий завод и штук двадцать китобойцев заходила в Суву. Что творилось! Что творилось! Теперь праздник был у фиджийских торговцев и с немалой прибылью в государственную казну.
Естественно, что с прекращением дипломатических отношений прервались и такие заходы, как и заходы наших туристических судов, попутные заходы для бункеровки топливом и водой транспортов.

Только через много лет, в меридиональном рейсе нис "Академик Лаврентьев" я предложил начальнику экспедиции и капитану Никифорову авантюрную идею зайти на Фиджи. Оставалось двое суток до островов, мимо которых мы следовали в Веллингтон на Новой Зеландии. Оба руководителя были такими же авантюристами и согласились, если всю ответственность возьму на себя. Да и наскучили эти водные просторы, начиная от Камчатки. Потом все это перестало быть секретом, а победителям голову не секут. Официальным рапортом я доложил капитану, что безотлагательно требуется заход в ближайший порт с судоремонтным предприятием для ликвидации поломки привода регулятора у главного двигателя. Шестеренки завертелись. Капитан с начальником экспедиции запросили срочно Президиум АН, те тут же Министерство иностранных дел. Ситуация-то аварийная. Судно вот-вот останется вообще без движения. Дипломатических каналов не нашлось. Поэтому нам на свой страх и риск предложили запросить судового агента в Суве о возможности захода для ремонта. Когда пришло это предложение, мы уже нагло стояли у входа в порт в ожидании лоцмана.

Фиджийцы были рады, организовали нам прекрасный прием. Мы не остались в долгу, устроив банкет на судне с участием членов их правительства.
Ремонта, конечно, никакого не случилось. Официально я оправдал это тем, что у них в мастерских не нашлось соответствующего зуборезного станка. Но деталь привода пришлось все-таки изготовить в Веллингтоне в запас, чтобы никто не придрался. Претензий, конечно, не было, так как с тех пор налажены отношения между странами, и наши суда и туристы сейчас свободно посещают Фиджи.

На "Каллисто" и "Профессоре Богоров" мы успели побывать там не один раз еще до антииндийской революции.
 
Подошли мы к атоллу Фунафути и остановились в растерянности. Дело в том, что за несколько месяцев до этого на песчаные островки этого атолла обрушился сильнейший ураган за все время его существования.
Сокрушительные многометровые волны разрушили барьерный риф, обычно защищающий коралловые острова. Ветер был настолько силен, что переломал значительную часть кокосовых пальм. А надо видеть, насколько гибкие стволы у этих пальм, чтобы представить себе невероятный напор урагана. Волнами были передвинуты громадные коралловые глыбы под водой между островками и даже внутри лагуны. Погибло часть немногочисленного населения. Спаслись, привязанные к деревьям, и за стенами нескольких домишек из ракушечника, вернее кораллочника (фиг его знает, как назвать камни из мертвых кораллов). Еще те, кто строил в этот день церковь. С тех пор жители этой страны ежегодно отмечают это событие как день благодарения Богу за спасение.
 
Действительные координаты и глубины перестали соответствовать указанным на морской карте Фунафути.
К тому времени у капитана Лаптева уже накопился опыт примерного определения глубин по цвету коралловых глыб под водой. А надо сказать, что прозрачность воды такова, что неплохо наблюдается объекты на глубинах до сорока метров. Плохо то, что вода искажает расстояния, приближая удаленные предметы. Поэтому, когда под килем еще метров два до кораллового выступа, впечатление такое, что уже распарываешь себе дно. А у Болеслава Георгиевича, как назло случился приступ жесточайших почечных колик, и он слег в постель.
Стоять на якоре снаружи атоллов посредине океанов невозможно из-за резко увеличивающихся глубин сразу за барьерным рифом. А нам нужно было разжиться хоть малым количеством пресной воды перед предстоящим долгим переходом. Источников воды на Фунафути нет. Но система сбора дождевой была сооружена со значительным превышением расхода местным населением. Это позволяло надеяться на пополнение наших запасов.
Поэтому решили все-таки вползать внутрь лагуны. Воспользовались уже проверенным не раз способом. Меня как самого опытного драйвера малых плавсредств засадили управлять спасательным ботом. Старшего помощника капитана – туда же снимать показания навесного эхолота и сообщать на судно. Капитана приволокли на мостик, всобачив лошадиную дозу обезболивающего.
А дальше по схеме: мы на боте зигзагом метров за сто впереди. Кроме эхолота еще пара матросов на ходу меряют обычным лотом, как у Марк Твена. Сзади нас потихонечку плетется «Каллисто». Пролезли между двух островков. Прошли еще метров двести и вдруг увидели, что нос судна резко надвигается на нас. В панике матерясь, выскочили из-под него.
Оказывается Лаптев пришел в себя, присмотрелся и увеличил ход до среднего. Наверное, чтоб скорее снова в койку. Хоть бы гуднул гад, заранее.
Короче, зашли и стали на якорь вблизи их главного островка, на котором во время войны была построена взлетно-посадочная полоса. Через несколько лет после первого нашего захода он здорово изменился. Там японцы соорудили замечательный причал на сваях, раскачивающийся из стороны в сторону при малейшем движении судна. Была построена церковь, где аборигены распевают хоралы, сопровождаемые своими прекрасными мелодиями, и несколько домов вдобавок к существовавшим ранее .
А потом этот атолл вместе с другими островками Эллис, расположенными чуть к северо-западу, получили независимость в 1978 году. Сейчас это самостоятельное крохотное государство Тувалу. Одно из двух, второе — Науру чуток побольше, признавшее независимость Абхазии и Южной Осетии.
 
Начались трудовые будни по транспортировке пресной воды на борт. У островитян была небольшая плавучая емкость около 4х тонн. Используя ее, мы очень медленно, но успешно восстановили запас, залитый на Фиджи. На берегу не было никаких насосов, водичка самотеком заполняла эту емкость, а мы со старпомом Володей Осинным бродили несколько часов по берегу. Я был рулевым и мотористом на боте, а старпом выпросил у капитана временную выдуманную им должность начальника бункеровки. Это же интересней, чем торчать на борту. В его функции входило: отвязывать и привязывать концы, настраивать заливной шланг, заглядывать вперед по ходу, чтоб мы не напоролись случаем на мель. Было раз, что и напоролись. Бот сделан из стеклопластика, что и спасало от пробоин при малой скорости. Потом у борта команда спускала вниз насос и быстро перекачивала воду в танки. Так продолжалось несколько дней. Всего 60 тонн, но такими темпами при заливке быстро не управишься
В один из вечеров всех пригласили на праздник, устроенный в честь нашего захода на острова.
Это было чудесно. Островитяне, надо сказать, народ довольно симпатичный, как и все жители Полинезии. Это совсем не тот тип, что аборигены Австралии или папуасы. Народ, как на Науру, Фиджи, Самоа, Тонга, да и на Новой Зеландии, — крупный, хорошо физически сложенный, с вполне симпатичными (особенно у женщин) лицами.
Островная община решила собрать все свои украшения и подарить нам. Поэтому, выгрузившись с бота на берегу, мы тут же оказались с несколькими длинными ожерельями из ракушек, одетыми на каждого. А сверху девушки навешивали, снимая с себя, еще ожерелья из цветов гибискуса и  олеандров. Представьте себе тропическую ночь с яркими звездами на небе, отдаленный шум волн на барьерном рифе, легкий шелест пальмовых листьев от слабого приятного ветерка, дурманящий запах тропических цветов и крепких здоровых женских тел рядом. Да если еще опрокинуть стаканчик перед этим для снятия дневной усталости.
Короче, на время мы вроде оказались почти как в раю. Сначала для нас пели. Так и тянуло сказать: гурии. Нет просто красивые девушки, в сопровождении музыки, исполняемой на местных музыкальных инструментах. Совсем экзотично выглядели небольшие железные бочки,  в роли барабанов  Я уже упоминал, что мелодии у полинезийцев протяжные, красивые и ласкают слух.
Потом начались танцы. И это было прекрасно. Местные девушки сами выбирали партнеров. Оплошал только Юрий Иванович, который во время одного из танцев неожиданно грубо оттолкнул партнершу и начал носиться по площадке, пытаясь поймать какую-то ночную бабочку.
Через много лет я напомнил ему этот случай и другой – в Джуронге, о нем позже. Оказывается, будущий академик пообещал кому-то из своих друзей отловить несколько редких экземпляров, вот и таскал с собой все время сачок.
Танцплощадка была на деревянном помосте под крышей на столбах. Ее мы за малым не сожгли, когда устроили фейерверк, прощаясь со столь радушными хозяевами. Мы расстреливали комплект просроченной пиротехники, чтобы не топить его в море. Одна парашютная ракета на излете упала на эту крышу. Пришлось нам срочно спустить бот и помочь островитянам прекратить пожар. Но этот инцидент ни в коей мере не испортил отношения к нам. Это мы почувствовали при следующем заходе через годы.
Ученые наши снабдили в подарок школьный химический класс полным комплектом посуды и неплохим набором реактивов. Что-то  типа сгущенки и других сладостей выделил из провизионки и капитан.
Удивительно, но мы уходили из лагуны ночью. За время стоянки штурмана тщательно промерили со спасательного бота глубины и исправили навигационную карту, включив все изменения нанесенные ураганом.
 
Путь лежал на Сингапур, где предполагался отдых, пополнения запасов воды и топлива, непременное отоваривание. Кроме того нам на одном из пароходских судов должны были доставить демпферы и проставки — коротыши для их сочленения с коленчатыми валами на главных двигателях.
Для этого следовало стать в кратковременный ремонт на верфи «Сибмарин» в пригороде Сингапура  Джуронге. Тогда это еще был пригород, который  в ходе интенсивного строительства постепенно поглотил город.
Двигались мы по-прежнему совсем не  беззаботно. Еще до прихода на Фиджи появилась забортная вода в ступице ВРШ (винт регулируемого шага), что свидетельствовало о неплотности уплотнений комлей лопастей. Заменить уплотнительные манжеты, на этом типе судов можно оголив ступицу. То есть задрать корму судна так, чтобы она поднялась выше поверхности. Но создать такой дифферент практически невыполнимо. Можно заменить и на плаву, если привлечь водолазов. Но цена работы будет не ниже стоимости постановки в док, а качество хуже. Так делают только у ледоколов в Арктике, где это окупаемо, да и просто нет иного варианта.
Пришлось мне изобретать дополнительный подпор, смонтировав обыкновенную бочку на самой верхней площадке палубы и подсоединив ее к штатной напорной цистерне. Масло почти перестало обводняться, но при стоянках за кормой стали появляться радужные пятнышки. Тогда еще не было нынешних драконовских правил  контроля над загрязнением окружающей среды. На такую мелочь портовые власти просто не обращали внимания. В нынешние времена это могло бы вызвать ощутимый штраф.
Уже перед Филиппинами пришлось обратиться к американцам на островах Палау за медицинской помощью. Теперь уже у другого члена экипажа появились признаки аппендицита.
Отвезли его в госпиталь на берег. Через полтора суток привезли. Диагноз, к счастью, не оправдался. А мы получили перерыв в повседневной рутине для ловли рыбы и добычи кораллов.
 Глубина под килем была метров сорок. Если бросить швабру или пучок разлохмаченных концов, привязанные к какой-нибудь железяке, в машинном отделении всегда можно найти после ремонта всякий металлолом, и протащишь их слегка по дну, они обязательно зацепится за коралловые ветки. Остается только напрячься, обломать и вытащить на борт.
Что касается рыбной ловли, это уж как повезет. Иногда стоит наживить кусочек мяса или рыбы из провизионки, и ее моментально заглатывает коралловая рыбешка, даже не давая грузилу дойти до дна. Разрезаешь ее пополам и наживляешь на крючок. Тут же ловится размером побольше. Пускаешь и эту на наживу или мелкую целиком. Вытягиваешь с трудом здоровенного гупера или иную красавицу такой же величины. Так было при стоянке в Маданге, посередине некоторых атоллов, и вот на Палау тоже. Ловить нужно обязательно в перчатках, иначе порежешь леской пальцы, вытаскивая тяжелую и сильную рыбину. Однако не везде такой рыбный рай, порою, сколько не ждешь поклевки, а ее нет. О причинах, как и вообще о рыбной ловле в тропиках нужно долго рассказывать отдельно.
Кораллы, кстати, с такой глубины, можно достать очень красивые, похожие на оконные морозные узоры. Но они настолько хрупкие, что большая часть ломается при обработке их хлоркой с последующей промывкой струей воды.
Этот рейс обстоял удачным для рыбалки, так как экспедиция была комплексной. Комплексная – эта самая неудобная для большинства ученых. У каждого из научных отрядов, а их пять — семь свои задачи, свои объекты исследования, свои планы работ. Попробуйте распределить время экспедиции так, чтобы все остались довольны. Да – никогда! Одним нужно бродить по суше, выискивая новые растения и животных и изучая их рост и жизнь, другим нырять в воде, занимаясь тем же самым. Третьим вообще добывать железоникелевые концентраты. Еще одним просто измерять температуру, плотность, химический состав растворенных веществ и прочее на разных глубинах. А еще изучать планктон и т.д. и т.д. Доминирующим институтам, конечно, достается основная часть экспедиционного времени. Споры о продлении тех или иных работ за счет других отрядов продолжаются весь рейс. Они обычно ни на что не влияли, так как начальник экспедиции и его зам были заинтересованными лицами, а время работы планировалось еще на берегу до рейса.
Поэтому нередко случалось, когда из 120 суток часть ученых могла отработать по своей теме всего недельку – полторы, и это все. Остальное просто ездили наблюдателями. Зато не было однообразия, случались окна, когда можно и половить рыбку.
Зато не было однообразия, случались окна, когда можно и половить рыбку. Мне однажды повезло, поймал на удочку здоровенную мурену. Мясо оказалось не только съедобным, но и очень вкусным. В другой раз выловил морскую змею. Они бывают двух полосатых видов: бело — синие и желто — коричневые.
Оба вида очень ядовиты. Но встречались и китайские джонки, и индонезийские баркасы с сотнями лент из змей, развешенных для вяления на солнце. Очень живучая оказалась тварь. Голову проткнули заточенным электродом, потом затолкали в формалин. Все равно еще с полчаса дергалась, пытаясь освободиться. Но на палубе она почти беспомощна, так как ползает медленно. А вот в воде несется стрелой. Ну, об этом когда-нибудь в следующий раз.
После непредвиденной остановки мы прошли через пролив между Индонезией и Филиппинами, затем к югу и на запад внутренними индонезийскими водами. Яванское море  в тот раз было абсолютно спокойно. Морская гладь выглядела зеркалом, в котором отражались редкие белые столбы кучевых облаков. Кое-где пересекали полосы всякого плавучего мусора, которые создаются на границе морских течений. Кстати в одном из последующих рейсов после мощного урагана, пронесшегося над южными индонезийскими островами, мы нашли в такой вот полосе даже  опрокинутую пирогу. Привезли ее во Владивостокский музей. Правда там ее я потом почему-то не увидел, как и казацкую шашку одного из моих механиков Александра Мартыненко. О нем и его шашке я постараюсь рассказать в морских байках.
Подошли мы к острову Сингапур и стали на якорь у восточного берега в ожидании «Вити Челенко». Была в Дальневосточном пароходстве серия судов, названных именами пионеров партизан. Подошел он через пару суток и стал на якорь невдалеке.
Мы с капитаном, загрузившись экзотическими подарками в виде кораллов и ракушек, отправились в гости. Пока их команда перегружала демпферы на экспедиционный бот, мы подписали коносамент и были приглашены к столу. Пропустив по несколько стопок за приятной беседой и воспоминаниями об общих знакомых, вернулись на «Каллисто». Среди моих подарков стармеху была и крупная ракушка лямбис. Эдакий своеобразный каменный кастет  с семью острыми рогами, которым он и звезданул своего друга капитана. Месяца через три я встретил во Владивостоке их 2-го механика, который рассказал подробности.
Дело в том, что они регулярно после совместной выпивки развлекались, напялив боксерские перчатки и доказывая друг другу, кто все-таки круче. В тот раз под руку попалась проклятая ракушка. Потом капитан уже перед смертью написал заявление, что не винит друга и просит не считать его преступником. Все равно посадили за непреднамеренное убийство. Ну а я с тех пор никогда и никому больше не делал подобных подарков. А ведь предупреждали нас ранее, что держать кораллы дома и дарить их и ракушки — не к добру. Не верили. Вот так и подтверждаются предрассудки.
Среди присланных нам деталей оказался только один коротыш для присоединения демпфера. Второй пришлось изготавливать в Сингапуре. Время ремонта неожиданно резко возросло из-за этого. Половина ученых согласилось улететь оттуда, не ожидая завершения работ. Вторая рассуждала, как Сорокин, заявивший, что от добра — добра не ищут.
За пару дней до швартовки к заводской стенке обратили внимание на значительную протечку воды через сальник дейдвуда. С трудом завели дополнительное кольцо и дожали его до отказа, почти устранив течь. Потом она еще даст о себе знать, да еще и как.
Повез я токаря Андриященко на берег вырывать зуб. Пока агент организовал это, судно снялось с якоря и ушло в Джуронг без нас. Добрались мы туда городским автобусом и встретили наш НИС, подходящим к причалу. Редко увидишь свой пароход с берега во время швартовки. Потом был почти месячный ремонт.
 Сингапур того времени представлял собой типичный город Юго-восточной Азии. Самыми приметными зданиями были католическая церковь, здание почтамта и несколько других еще викторианской эпохи. Даже центральная часть города была застроена в основном двух и трехэтажными домами с узкими улица ми между ними. На верхних этажах поперек улиц  повсюду можно было увидеть натянутые веревки с сохнувшим на них бельем. Канавы вместо кюветов во многих местах заполнены зловонной жижей. Добавлялись и запахи гниющих остатков овощей в мусоре. Особенно сильно была вонь в местах, где кучами лежали продаваемые плоды дуриана. На многих улицах, на больших жаровнях, имеющих сегментообразный в разрезе вид, жарилась лапша с проросшим рисом или креветками. Очень вкусное и сытное блюдо, надо сказать. Но нередко можно было увидеть и пробегавшую рядом  крысу. В целом, и в помине не было той чистоты и даже своеобразного лоска, который приобрел город сейчас. Он совершенно изменил лицо и стал похож на любой крупный современный  европейский или американский.                                             
В те, теперь уже далекие, годы строительство небоскребов только начиналось. Даже просто многоэтажные дома были большой редкостью. Но ничего странного, тогда и Манила, и Куала-Лумпур, и Шанхай были еще похожи друг на друга. Только Гонконг среди них выглядел более европеизированным.
Мы с начальником экспедиции Борисом Преображенским, таким же, как я любителем побродить по городу и попробовать местную еду, продаваемую прямо на улице, раза два уезжали на катере в город, пока судно стояло на рейде в ожидании ремонта. И там дегустировали все, что попадалось. Однажды Боря купил разные толи моченые, толи соленые фрукты и специи, используемые как приправа. Попробовав два или три, он нарвался на такой, после которого немеет язык и губы. Ни сказать ничего, ни рот толком закрыть невозможно. С трудом запил Фантой, продаваемой на розлив. Потом на судне мы подшутили над некоторыми из желающих вкусить нашу покупку. А Боря попрактиковался еще и в институте по приходу во Владивосток. Смешно было наблюдать за людьми, разинувшими рот. Преображенский был замом директора Института биологии моря Жермудского, имя которого сейчас этот институт и носит. А Борис почему-то работает в Институте географии. Сейчас он, очевидно, академик РАН.
Тогда еще существовал волнолом, отгораживающий катерный причал Клифорд пиир и устье грязной речушки. За волноломом стояли на якоре совсем мелкие суда. Отсыпку, значительно увеличившую площадь острова, сингапурцы начали несколько позже. Она и поглотила  пространство  этого внутреннего рейда. Вот китайский парк с мифическими фигурами, покрытыми сусальным золотом и яркими красками, существовал там издревле. Был достопримечательностью города и Ботаник гарден с оранжереей  богатейшей коллекции орхидей. Его сингапурцы часто посещали для отдыха на траве. Там же всегда хозяйничали хулиганистые и вороватые обезьяны.
Конечно, еще не было ледового катка и неподалеку бассейна с искусственными волнами. Но бассейн в городе и океанариум рядом уже были. И птичий парк уже существовал. Потом в этих незаселенных местах между Сингапуром и Джуронгом были построены фабрики электроники известных японских и европейских фирм, жилые дома и многое другое..
 В самом Джуронге помимо торгового порта, очень крупной верфи с судостроительным и судоремонтным департментами и двумя сухими доками для судов с трехсот тысячным водоизмещением, еще существовала деревушка из крытых пальмовыми листьями халуп. А закладка фундаментов второй мощной верфи «Кеппел док», филиала, той, что центре города, только начиналась. Однако были построены и уже строились несколько мелких промышленных предприятий, а деревня постепенно сносилась.
В один из дней ремонта маявшиеся от безделья Юрий Иванович и капитан-наставник  Ноздрин отправились прогуляться по этой деревушке. Через пару часов вернулся какой-то взъерошенный Геннадий, а Сорокин появился только к вечеру. Оказалось, что он по своей привычке в том рейсе начал гоняться с сачком за бабочками. Естественно, что за этой парой начали теперь уже гоняться деревенские собаки. Любят они это дело, когда кто-то убегает. Наставник, не будь дураком, забрался толи на забор, толи на дерево, он и сам не помнил с перепугу. Уж больно большая свора моментально организовалась. Как выкрутился из этого положения будущий академик, сам он не захотел рассказывать. К сожалению, и никто на судне этого не видел.
Наконец ремонт приблизился к концу. А с начала рейса шел уже шестой месяц.
Движение домой дважды прерывалось аварийными остановками. Первый раз мы начинали тонуть из-за интенсивного поступления воды в тоннель промежуточных валов через дейдвудный сальник в Южно китайском море. Спустили экспедиционный бот. Аквалангисты стали забивать щели между ступицей винта и стальной защитной обечайкой обрезками размочаленных пеньковых канатов. Это кожух, который устанавливают для ограждения головок болтов, крепящих винт регулируемого шага и, если предусмотрен, то кормовой фланец уплотнения дейдвудных подшипников. Он обеспечивает  сохранность болтов при случайном наматывании тросов, швартовных концов, сетей и прочей гадости.
Плохо было то, что обечайка была приварена прерывистым, а не сплошным  швом для облегчения демонтажа при очередном доковании. Эти щелки нужно было конопатить. Но струи через них были не столь опасны.
Как только напор воды уменьшился, мы изнутри в масках и с дыхательными трубками под потоком забортной воды приотдали нажимной фланец, его часто еще в сальниковых устройствах называют  несколько неверно грундбуксой. Затем выковыряли остатки истертой и сбившейся в комок набивки, затолкали пару новых шлагов набивки. Преодолевая давление из-за борта, с трудом удерживая кольца стали обжимать фланец. Операция закончилась успешно. Потом намертво зажали новую набивку и снова отпустили фланец, чтобы вставить еще кольцо.
Далее откачали воду из тоннеля и продолжили плавание. В первый раз нам повезло: погода благоприятствовала, и случилось все днем. А вот во второй – заливать коридор промежуточных валов начало поздно вечером. Мы были в Корейском проливе недалеко от Цусимских островов. Начинало штормить. Волна уже до полутора – двух метров. Ветер, начавший сносить судно после остановки. А еще неровная поверхность воды не дающая возможность наблюдать за работой водолазов. Бот мы побоялись спускать, чтобы не разбить его, Четверо самых опытных аквалангистов во главе с Борисом Преображенским, спустились по трапу прямо с борта. И тут конечно сказалась богатая практика работы и опыт, накопленный за время рейса. Осветили  мощными прожекторами пространство под кормой, спустили несколько спасательных кругов на привязи. Страшно было потерять водолазов, если они не смогут удержаться под кормой или шлепнет волной о нависший  над ними металл.
 И все-таки ребята, отчаянно борясь с течением и болтанкой под кормой, справились, частично забив щели снаружи. А главное, это успокаивало тех, которые заливаемые сплошным потоком, вталкивали новые уплотнительные кольца. Главным среди них, как и ранее, был Валера Андриященко. Вода прибывала в тоннеле и достигла уже колен, когда работа была, наконец закончена. Теперь осушительные насосы смогли откачать ее.
Обессилевших аквалангистов извлекли  на страховочных поясах из воды и подняли на борт. Все участники операции переместились в сауну. Вода за бортом была не более 15 градусов.
Это ныряние осталось у всех в памяти особо глубоко. Всегда вспоминали, когда собирались вместе.
После благополучного прибытия во Владивосток и выгрузки приборов и материалов мы ушли в судоремонтный завод в Славянке. Его к тому времени заканчивали строить. Стройку в немалой степени, как и многие стройки в Находке, выполнили заключенные.
Там нам дважды пришлось становиться в док, пока  с заводскими технологами нашел причину наших бед. Оказалось ошибка в расчетах к технологии укладки валов «по нагрузкам», выданной Киевским конструкторским бюро и не откорректированной при переоборудовании в Находке. Ну, это интересно только для специалистов. Не буду излагать подробности. Пришлось переуложить валы. Важно, что мне с двумя технологами, как ни странно, выплатили заводскую премию за рационализацию.
Потом последовало еще много успешных экспедиций. Особенно результативны были, когда работали только два близких по характеру работ института: ТИБОХ и ИБМ. Через несколько рейсов я улетел на приемку нового судна в Финляндию, сдав дела своему прежнему второму механику Борису Смолину.
Судно продолжало работу, пока флот не пополнился достаточным количеством современных НИС.
Что еще следует сказать, вспоминая этот рейс? В нем, как и в последующем, мы при нырянии пользовались еще  отечественным оборудованием. А это: маски с хреновыми стеклами и жесткой резиной, от соли под которой натирались ее очертания на лице, а потом болела кожа; алюминиевые трубки с загубниками, выворачивающими челюсти и не создававшими достаточной плотности; акваланги с двумя баллонами тяжеловатые и неудобные; костюмы из микропорки, обладающей тенденцией часто рваться, особенно при касании кораллов.
Но зато после двух экспедиций по заявкам институты получили японские и французские аппараты, в том числе и однобаллоники; хорошие водолазные полукомбинезоны, куртки и жилетки и даже клей в тюбиках для микропористой резины. Ну а маски и трубки большинство из нас купили каждый на свой вкус.
Вот и все вкратце о первом рейсе «Каллисто».