Морские байки и прочие рассказы

Морские байки или невыдуманные истории
 
 
Причина, толкнувшая меня открыть эту тему в ветке "Морской" именно в том, что сам я по профессии судомеханик и всю свою жизнь, исключая редкие и кратковременные перерывы, провел внутри сложных инженерных сооружений, как написано во вводной к курсу теории судна, представляющих собой разносторонне нагруженную балку, с точки зрения сопромата.

Во, как круто завернул. Просто детство — рядом с морем. Еще в 7 классе — школа ДОСААФ на Советов напротив Госбанка и библиотеки. Удостоверение старшины шлюпки. Три года "практики" на шестивесельном яле.

Неудачная попытка поступить в Херсонскую мореходку. Задробил невропатолог из-за тремора рук. Последствие перенесенного в детстве менингита, после которого, как тогда говорили: либо 90% умирают, либо остаются идиотами. Так я и шутил всю жизнь, объясняя, почему подрагивают пальцы. Там же на набережной в ожидании теплохода на Одессу прослушал очень познавательную лекцию вышедшего не пенсию капитана, который весьма убедительно доказал мне, что я напрасно хотел поступить на штурманское отделение. Более грамотным и умным решением был бы выбор судомеханического. И это верно. Почему? Это отдельный разговор.

В 1955 году в Новороссийске проходили всесосоюзные юношеские соревнования по морскому многоборью. Вот на них я слегка отличился, заняв первое место в классной парусной гонке. Есть еще комбинированная. Моя шлюпка обогнала остальных на половину дистанции. Нет, это не особый талант. Больше счастливый случай. Ну, и немножко хорошее знание местных ветерков в акватории нашей бухты. Все-таки мы сразу резко вырвались вперед, уйдя в сторону от основной группы Когда мы обогнули поворотный буй в районе косы, ветер сначала сменил направление а потом в конце дистанции и вовсе заштилело. Так, что мы успели сходить на обед в столовую на втором этаже бывшего Дома пионеров, как раз напротив входа в техникум на ул. Советов, вернуться обратно на водную станцию и наблюдать, как подошла вторая шлюпка. В остальных дисциплинах моя команда блистала не особо, но все-таки выступили мы в целом не хуже городской. Наша представляла сепаратно спортбазу цемзавода Октябрь.

Дальше я без всякого труда поступил в свою первую Ростовскую мореходку, хотя прочили в школе мне учебу в Бауманке. Семейные обстоятельства не позволили, к сожалению, а возможно и к счастью. К невропатологу вместо меня сходил похожий как близнец Боря Резников. Он же успешно подменял меня и на остальных медицинских комиссиях. Расстались мы только после училища. Он уехал в Ригу, я — во Владивосток.

Теперь, по моему скромному мнению, следует все-таки объяснить, зачем писать всякие морские байки.

Прежде всего, думаю, есть немало моряков, которые могут рассказать забавные и поучительные истории из многотрудного опыта своей жизни или окружающих их людей той же судьбы. Есть им, что сказать. Эт уж точно.

А люду, только начинающему морскую карьеру, возможно, будет полезно и просто интересно почитать такие истории.
 
 
Кто же все-таки умнее?
 
Давайте начнем с затравки о нескончаемом и бесперспективном споре штурманов и механиков о важности и преимуществе именно своей профессии на судне. Многие из них глубоко обижаются в случае оспаривания такого постулата. Существуют даже анекдоты об этом, в которых для доказательства святой истины спорщики обменивались на время своими должностями. Например, капитан со стармехом при входе в порт. Но вот ведь что интересно. Стармех даже в анекдотических обстоятельствах выглядел в более выгодном свете. Он ведь молчал до тех пор, пока капитан не признался в бессилии справиться с ситуацией и лишь потом успокоил его, чтоб не нервничал, так как судно уже стоит на мели
.
Споры такие нередко возникают на каждом судне с единоязычной командой. Как правило, штурмана бывают зачинщиками подобных диспутов, забывая о том, что еще в начале прошлого века штурман на борту судна был только один. Командиров на военных кораблях назначали вообще из артиллеристов. Кстати эта традиция надолго так и осталась на военном флоте.  Имеют быть и нелестные отзывы некоторых адмиралов об этой профессии. Но не будем дразнить быков красной тряпкой. Шучу я конечно. Шучу.
 
Разуверить настоящего штурмана, что он не так умен, как ему кажется, очень сложно. Очень немногие внимают вот таким доводам: В любом морском учебном заведении конкурс при поступлении указывает на популярность профессии. А он всегда выше на судомеханическом факультете или идентичных ему эксплуатации судовых машин и механизмов и подобных.
Вот вследствие такого естественного отбора на судоводительский факультет уже на этом уровне попадают менее развитые индивидуумы. Представляю, как многие из них, читая это, начинают закипать от гнева.
 
Механики на судах появились, конечно, гораздо позже, но зато сразу полным вахтенным составом. На их плечи лег нелегкий труд по эксплуатации и текущему ремонту очень капризных первое время судовых двигательных установок и движителей. Для этого нужны были уже  не просто навыки, но и инженерные знания. Попробовали бы вы наладить парораспределение простейших паровых насосов «Вира» или «Вартингтон»  Безусловно они не умели решать астрономические задачи, но и штурмана не могли бы без их помощи заказать нужное количество угля на переход между портами. То есть обе профессии испокон веков дополняли друг друга.
 
А с появлением полностью автоматизированных судов, где команда состоит из 5 – 7 человек операторов, вообще отпала возможность разделить их. Есть просто  судовой оператор, который осуществляет общий контроль функционирования автоматики работы механической установки и навигационного комплекса движения. Кстати на некоторых из проектируемых судов местонахождение такого контролера даже не регламентируется.
 
Ну а пока можно еще убедить спорящую сторону положим умением не хуже выполнять те же функции. Вот, например, совсем немного штурманов умеют действительно хорошо управлять шлюпкой, хотя проходят курс обучения этому и являются обязательно командирами спасательных плавсредств. Но вот пришвартовать или отойти от борта или причала без предварительной практики совсем непросто. Это ведь не пароход, да еще с лоцманом. Ну, а ходить под парусом на той же шлюпке или тем более яхте любого класса вообще могут редкие единицы.
Кстати существуют и штурмана с параллельным владением специальности инженера механика. Однако это редчайшие исключения. Я не говорю о речных совместимых специальностях. Здесь мы давайте будем касаться только сиигоинг моряков.
 
Вот при нынешнем уровне радиосвязи очень просто получать прогноз погоды в любой точке мирового океана. Еще лет тридцать – сорок назад существовали трудности. А в некоторых местах вообще это было невозможно. Далеко не на всех судах стояли факсимильные аппараты, принимающие погодные карты. А штурмана в обязательном порядке изучали метеорологию.
Но как учат второстепенные предметы, большинство из нас знает. Лишь бы зачет получить.
А мне пришлось попасть в ситуацию сходную с той, что у двух приятелей золотоискателей, застрявших на зимовке в одной из новелл О, Генри «Просяное семя». Т/х «Зеленогорск» более полугода был оторван от берегов. Почти четыре месяца болтался вокруг Антарктиды. Об этом очень интересном рейсе вокруг света через приполярные моря за один год как-нибудь в следующий раз. Так вот тоже все, что было из фильмов многократно просмотрено, а все книжки прочитаны.
Наконец, разглядывая пособия в штурманской рубке, наткнулся на Метеорологию. И что бы вы думали? Оказалось очень занимательно ее читать и наблюдать окружающую погодную обстановку.
 
В конце-концов, за многие месяцы, оставшиеся до прихода во Владивосток, я с таким интересом изучил этот предмет, что, наверное, стал знать его лучше многих преподавателей, не имевших равноценной практики наблюдений. По крайней мере, трех суточный прогноз, выдаваемый мною, всегда оправдывался. Тут уж любой штурман пасовал без споров.
 
Был я лично знаком с Виктором Викторовичем Конецким. Таких знакомых у него, безусловно, было много. Но совсем не каждому на своей книжке он мог написать: "Уважаемому механику от уважаемого им штурмана!" Конецкий, я думаю, это лучший из маринистов писателей. Начав флотскую службу с юнг и закончив работу на море должности капитана-наставника, прекрасно знал, что такое "соленые брызги". Так назван один из романов.
Он исключительно правдиво описывал будни и праздники, чувства и глубокие переживания моряков, зная эту жизнь изнутри, а не понаслышке. Поэтому и читаются его романы с таким удовольствием и сопереживанием их героям. А зачастую герой в них сам Конецкий, так как часть написанного носит автобиографический характер. Нет в них надуманного и приукрашенного антуража. Есть просто жизнь. Но порой, какая!

Последний раз видел я Виктор Викторыча, когда мотался в Пэлу под Ленинградом в командировку. О ней подробней напишу в одной из баек. Адрес его мне дали в литературном журнале, в котором регулярно печатали отрывки из написаного им. Вот вылетело из памяти название альманаха (но только не "Нева"), не могу никак вспомнить. Но книжку с автографом для меня и журнал с последней повестью привез мне один из сотрудников этого журнала, бывший в командировке во Владивостоке. Передал через работников краевого телевещания, где журнал и потерялся. А книгу выпросил у меня почитать один знакомый страстный библиофил. Как говорят, "зачитал". Да ладно. Есть у меня еще несколько книг Виктор Викторыча, правда, — без автографов.

Когда-то, сидя в компании за рюмкой, я предложил мэтру несколько сюжетов пополнить его прекрасные юмористические новеллки "Из рассказов Петра Ниточкина". Они меня просто очаровали. Он отказался, объяснив это тем, что не хочет меня заранее обворовывать. Я мол, возможно, захочу сам что-то написать. Когда я возразил, что не смогу так мастерски описывать ситуации, то посоветовал: "А попробуй! Может и получится. Да если и не получится — все равно будет твоим, а не с моих слов".

Совет я этот запомнил. И сейчас пробую. Возможно, что-то и выйдет.
Нравится мне у Конецкого название одного из рассказов — "Еще раз о теории несовместимости". Кстати сам рассказ вообще бесподобен.
Вот вроде в память о творчестве Виктора Викторовича продолжаю:
 
 
Еще раз о кличках
 
Клички, они же кликухи появляются и закрепляются за человеком по разным причинам. Иная, как моя, – просто производное в детстве от моей длинной фамилии, ну и наверняка с учетом личностных черт характера. Интересно, что и в средней мореходке ко мне обращались так же, хотя никого из Новороссийска одновременно не училось. Правда в вышке, появилась другая – «дед», как бы шутливая: молодой, а уже стармех, мне было всего 27. Другие прозвища вырабатываются в порядке общения и характеризуют привычки или поведение индивидуума. Третьи возникают совершенно случайно в результате необычного  действа, происшествия или события. Да мало ли еще, по каким причинам.
 
Возьмем, к примеру, — Паша Свист. Нет, это не фамилия Паши. Фамилию его знали очень редкие люди: его мама с папой, кадровик, и  совершенно немногие иные субъекты типа милиционеров. Для всех остальных Паша оставался Свистом, ничуть не обижаясь на это прозвище.
 
Умел он  увлекательно и правдоподобно  рассказывать всякие морские байки «свистеть» то есть.
К примеру, вот одна из них. Заранее прошу прощения, я таким талантом излагать, может быть и привирать, не владею. Поэтому может звучать совершенно не смешно. Он рассказывал:
Возвращаются два моряка (кажется мне, что одним из них был он сам) после приятно проведенного вечера в столовой, она же ресторан, города  Северо -Курильск. Вы бы только посмотрели, что это за «город». Спускаются вниз к причалу. (Городишко после цунами пятидесятых годов вновь выстроили повыше на сопках). Несут с собой пару фунфырей. Для несведущих – это бутылки для шампанского, которые использовали в отдаленных местах не только для спирта и водки но даже для вина и пива. Меньше бьются.
 
Вдруг из-за забора залаял барбос. Ну не любят собаки пьяных, что тут поделаешь.
Один из слегка завеселевших кричит ему: Заткнись, а то худо будет. Второй тут же включился, как наш Ушастик: Да что ты ему можешь сделать, как бы самому худо не стало. Дальше короткий спор: Укушу гада. – Не, ни за что не укусишь. – А я говорю, укушу – значит,  укушу, спорим на фунфырь. Шлепнули по рукам, и зачинщик полез через забор. Собака, несмотря на внушительные размеры и грозный вид, начала пятиться от  храбреца. Да так, что в конце-концов задом влезла в свою конуру. Пополз за ней и морячок. Оглушительный лай, визг, скулеж  и…. смельчак вынул голову из конуры.
Что-то выплюнув, оказалось- кусок собачьего уха, победно заявил: Я же предупреждал, что укушу. Перелез через забор и с гордым видом отнял у друга.выспоренную бутылку. Выпили её конечно вместе, по приходу на борт.
 
Так и тянуло сказать Паше: «Ну, ты и заливаешь», хотя он и божился, что все это – гольная правда. Удерживала присказка: Не любо — не слушай, а врать не мешай.
Вот такой короткий рассказик из того множества, бывшего у него в памяти.
Интересно, что рассказывал Паша с совершенно серьезным лицом и настолько артистично, что слушатели частенько хохотали от души.
Оттуда и кличка
 
Вместе с тем Паша был изумительной личностью. Очень опытный радист. Но работал, так сказать, с переменным успехом. Назначали его на судно, как правило, начальником рации. Из-за очередной выдающейся пьянки он слетал рангом, ниже. Сходив в 2 -3 рейса 2-м радистом, он перемещался на первоначальную должность. А через рейс или два его опять сбрасывали вниз. Все повторялось с завидной цикличностью.
 
И еще, Свист был умницей и с очень неплохо приделанными руками.
Он сам мог отремонтировать, к примеру, обувь, сшить из фетра оригинальную шляпу, унифицировать передающий ключ, придумать и изготовить новую конструкцию вибро-ключа, солить вместе со мной селедку в лимонно-винном маринаде и еще многое другое. Конечно все, когда был трезв. Правда, и будучи пьяным, по просьбе мог легко продемонстрировать работу на любом из радио передающих ключей пальцами разутой ноги. И даже пользовался этим способом, когда тремор рук достигал предела, выдающего принимающим сообщение береговым радистам, что у Паши глубокое похмелье. В пьяном виде пальцы дрожали почему-то меньше. Так что, рассказы о таких радистах совсем не анекдот.
Фамилия его была Ракитин.
 
Употребляя далее названия районов Владивостока, я заранее поясняю, что они возникли, еще при освоении этих земель. Часть в этой топонимике просто фамилии офицеров: Чуркин, Голдобин, Эгершельд, Назимов, Попов, Рейнеке, Поспелов и т.д.(мысы, острова, полуострова). Другие – это названия парусников на которых они и открывали эти земли: «Америка» (залив), «Улисс», «Диомид», «Патрокл», «Разбойник», «Витязь» и т.д. (бухты).
 
Валя стал «паровозом» совсем незадолго до того, как меня назначили 4-м механиком на т/х «Нева». Он там был 2-м помощником капитана.
 
Люди пожилого, да и зрелого возраста наверняка помнят старую систему связки железнодорожного подвижного состава. У вагонов и локомотивов существовали так называемые буфера. Это металлические тарелки с подпружиненными штоками, воспринимающие и демпфирующие толкающие усилия. К чему я это, поймете чуть позже.
На борту парохода то ли «Иня», то ли «Кильдин» в каюте старпома отмечала его день рождения небольшая компания близких товарищей. Как всегда это случается, спиртного не хватило. Для надежности отрядили сразу двух гонцов «золотое копытце» в ближайший магазин.
Ближайший к рыбному порту Владивостока продуктовый магазин в те годы был – белый, названный так за окраску. Рядом стояли серые бараки. Это над самим портом на сопочке за тарным комбинатом.
 
По пути нужно было пересечь пару линий  железнодорожного пути. Дело происходило зимой. Регулярно прокатывающийся снегоочиститель, нагреб с обеих сторон по длинному снежному валу вдоль линий высотой с метр.
Ребята решили сократить путь, и полезли напрямую через эти сугробы. Первый благополучно преодолел препятствие. А вот второй, которым и был Валя, скатившись на рельсы, неожиданно обнаружил, что на него наезжает маневровый паровоз.
 
В ужасе он обхватил руками один из буферов. Направляющее малое колесо паровоза попало ему между ног. И Валя поехал копчиком по рельсу, а ноги пересчитывали шпалы по обеим сторонам колеса. Транспортировался он так метров 50 -60 до кузницы, где рабочие заметили этот необыкновенный способ  путешествия и начали махать руками и орать машинисту, чтоб остановился. Паровоз стал, машинист слез на землю и охренел форменным образом: под колесами человек. Валентина выковыряли из-под паровоза, с большим трудом разведя его руки, вцепившиеся в шток тарелки мертвой хваткой. Вызвали скорую и отправили в пароходскую больницу. Праздник на судне, естественно был сорван этими чрезвычайными обстоятельствами и недостатком спиртного в нужный момент.
 
Обошлось все малой кровью. У Вали колесиком отдавило кусочек мышцы бедра. Дефект ему хирург заштопал. Но вот что поразительно. На Вале, теперь уже ставшем Валей –паровозом, были в тот момент одеты китайские кальсоны-рейтузы трикотажной вязки. Раздевавшая его санитарка утверждала, что от них остался только пояс с малой частью, который и демонстрировала для убедительности. Остальное было вытащено в виде непрерывной нитки во время его катания задницей по рельсу. А брюки ведь остались на месте и не повреждены.
 
История окончилась через день, когда Валю пришла навестить недопившая компания. И конечно с пойлом. Они увлекли его под сень голых деревьев рядом с больницей на белый снежок прямо в халате и парадной фуфайке.
Валя был застукан со стаканом в руках проходящим врачом. А будучи моментально прославившимся, тут же и узнан. Через полчаса он вылетел из больницы за нарушения режима. Долеживал на судне под присмотром судового фельдшера.
 
Так что – «Будьте осторожны на железнодорожных путях», чтоб не приобрести неожиданно странную кличку.
 
А о Вале-паровозе можно рассказать еще пару интересных историй. Но кончил он плохо, очень плохо. Просто замерз по пьяни под забором.
 
Валентин стал популярным среди чуркинских и диомидовских рыбаков, еще до того как приобрёл свою звучную кличку.
 
Транспортный рефрижератор «Нева», один из так называемых «марсельцев» (тоже, кстати, прозвище, — когда-то вся серия из четырех рек возила масло из Марселя в порты Союза) стоял в Дальзаводе на ремонте.
 
Будучи горазд на выдумки, Валя – будущий паровоз, за пару бутылок водки договорился с плотниками о модернизации своей каюты. А заключалась она в немногом. Плотники тайком, под видом ремонта стола и рундука, прорезали в этом рундуке дверь в соседнюю каюту 4-го механика, искусно замаскировав ее наличие. А надо сказать, что на этих судах каюты были большими, разве что не очень уютными. В каждой паре офицерских кают были встроены огромные шкафы для одежды – рундуки.
Тогда еще судовые интерьеры монтировались в основном из дерева и фанеры с редкими металлическими каркасами. Сварка только входила в свои права, металлические детали еще, по большей части, склепывались. А деревянные стойки, распорки, обшивка нещадно скрипели при качке на старых судах.
 
Никто не обратил внимания на проведенные изменения конструкции. 4-й механик временно подменял штатного и просто забыл предупредить его, когда уходил с судна.
Интересно, что и я, проработав 4-м месяца три, совершенно не подозревал об этой секретной двери.
 
В конце пятидесятых еще сохранялись некоторые жесткие правила устава, сохранившиеся еще с войны, как-то незаметно отмершие с годами.
За соблюдением одного из таких, касавшегося «отбоя», строго следил помполит. Была на судне такая мало уважаемая почти всеми моряками должность. В 23.00 все посторонние должны были покинуть каюту (помните правила в гостиницах), а моряк улечься в койку для праведного сна.
Что касается проноса спиртного на борт, а тем более его потребления и речи не могло быть. В общем-то, с этим злом велась всегда борьба на всех флотах мира.
 
Обычно помполит (официально – 1-й помощник капитана) обходил сам или с сопровождающими: вахтенным помощником и предсудкомом, для констатации фактов нарушений,- коридоры жилых отсеков. Прислушивался и приглядывался. В подозрительных случаях открывали дверь, разгоняли собравшихся, выключали музыку ну и т.д. Мало того, при злостном нарушении на следующий день следовала разборка с последующим приказом по судну.
 
После ремонта на «Неве» помполит уже не один раз услышав  вроде бы посторонние разговоры, а иногда и звон бокалов в каюте 2-го помощника и потребовав немедленно открыть дверь, минуты через две убеждался, что в каюте никого нет, постель разобрана, а Валя полуодет. Но подозрения все крепли. Однажды, услышав особо бурное проявление чувств, помполит вызвал старпома и предсудкома. По долгу службы те тоже приняли участие в комиссионном вскрытии двери, так как Валя категорически отказывался это сделать.
 
И что же? Опять пустая каюта. Помполит – в шоке. Были открыты и обследованы все места, где можно спрятаться человеку. Ну ладно, одному, но четверым же, голоса, которых они вроде бы слышали. Обследовали тщательно и рундук. Никаких следов. Только одежда на плечиках и крючках да роба.
 
Оказывается процесс исчезновения гостей или гостьи из каюты в соседский рундук был отработан до автоматизма. Они заодно прихватывали с собой возможные улики: стаканы и свернутую скатерку со всем нехитрым закусоном.
 
Валя через рейс ушел в отпуск и отгулы. А помполит, как потом выяснилось, даже обратился к врачам по поводу появившихся у него глюков.
 
Последний рассказ о Вале-паровозе, пожалуй, будет трагичен.
Постепенно Валя перевоплощался из простого пьяницы в алкоголика-хулигана.
«Нева» стояла у солевого причала. Соль привозили из Китая и выгружали насыпью на один из причалов рыбного порта. Лежала она таким высоким холмом буртом ничем не накрытая. Поэтому от дождей и туманов постепенно спекалась в глыбы, которые потом приходилось долбить разными способами. Соль тарировали в мешки, грузили на суда и развозили по рыболовным комбинатам Приморья, Сахалина и Камчатки.
 
Для работы часто нанимали на временную работу с ежедневной оплатой местных жителей. В основном это были женщины.
И вот, спустившись по трапу на берег пьяный вдрызг Валя шествовал мимо работающих на фасовке. Непонятно мотивы его поведения, но он зачем-то расстегнул ширинку, достал ту малость, что была и, фигуряя ею, начал демонстративно орать похабную песню.
И тут ему круто не повезло. Навстречу из города возвращался новый капитан. Штатный капитан Иван Иванович Рудь ушел в длительный отпуск.
Дела принял, по-моему, Форостяный. Такой высокий красивый мужчина, как капитанов обычно и изображают на плакатах. С мужественным лицом и благородной проседью в темных волосах. Естественно, он был ошеломлен, но принял грозный вид и приказал Валентину с кличкой паровоз немедленно привести себя в порядок, вернуться на борт и лечь спать. И пообещал разобраться завтра.
На что Валя показал ему как раз то, что добыл ранее и заявил. Что он кладет вот этот и с большим прицепом на все команды и отправляет самого командира…… ну, в общем, очень далеко. После этого продолжил свой моцион.
 
На следующий день Валя с утра заглянул попутно ко мне, дверь в каюту была открыта. В руках держал бутылку водки. Он намеревался попросить у капитана прощения. Сам он вчерашний инцидент помнил слишком смутно, но очевидцы ему красочно таковой описали. Попытался, было, его отговорить. Но он с глубокого похмелья ни черта не соображал.
Через минуту Валентин кувыркаясь, скатился по трапу назад к порогу моей каюты. Следом брякнулась бутылка и, к удивлению, не разбилась. В тот же день 2-й помощник с треском вылетел судна, а далее и с должности 2-го помощника.
 
Затаив злобу он пообещал капитану «припомнить». И ведь отомстил, негодяй.
У Форостяного была поразительно ревнивая жена, регулярно устраивавшая ему публичные скандалы. Непонятно как он и почему терпел эти порой безосновательные упреки и нападки. Валя знал об этом и написал ей гнусное анонимное письмо. Скандалы достигли апогея.
И вот вернувшись однажды вдвоем из театра, они снова повздорили, в какой мере неизвестно, но ночью капитан вызвал скорую. Жена умерла, по заключению врача, вроде от инсульта. Похоронили вполне достойно.
 
Но вот соседи втихаря написали в милицию письмо, что слышали шум и крики. Начали следствие, провели эксгумацию и нашли действительную причину смерти. Капитан, несмотря на прекрасного адвоката, загудел за убийство в тюрьму на 10 лет. Тогда судили строго, не в пример нынешних времен, когда за убийство в аффекте можно получить чуть ли не условно.
 
Как в насмешку, капитан сидел в тюрьме в Петропавловске на Камчатке и имел возможность видеть приходы и отходы своего судна. Отсидев полностью, вернулся во Владивосток. Ему даже предложили должность капитана порта. Ну любят у нас страдальцев, да еще и почти безвинных. Но он так и не смог вернуться в колею. Уехал, и дальнейшая судьба неведома.   А провокатор Валя через год замерз, не дойдя до порта.
 
Интересно, что некоторые клички прилипают навсегда. Вот, как у известного во Владивостоке Мажора, который в пьяном виде переходил на какой- то странный английский язык при общении с окружающими.
А иногда владелец может и поменять ее на новую. Вот был Бармалей. За что получил такую кликуху, не знаю. А стал Петя-художник. Это понятно: сидели — выпивали. Кончилось спиртное, денег нет и занять не у кого. Бармалей попросил полведерка какой-нибудь краски и паршивую кисточку.
 
Боцман налил со шкварками белой. Бармалей ушел и через полчаса вернулся с парой бутылок. Народ, идущий через проходную порта, видел, как Бармалей в робе и ватнике с ведром в руках двигался по железнодорожному пути из порта, надписывая номер на каждой десятой шпале, пока не скрылся за ближайшим составом от наблюдающего охранника на проходной. Днем ворота в порт открыты. Краску с ведром и кистью этот новоиспеченный железнодорожник загнал какой-то тетке из частного дома.
 
 
Пить или не пить С2 Н5 ОН? Или особенности потребления шила.
 
Умеете ли  вы пить чистый спирт? – Странный вопрос.
А ведь многим приходилось пробовать. Поэтому нужно знать некоторые нюансы в особенностях потреблении данного напитка. Пить чистый спирт – дело серьезное. Любая ошибка может привести к очень неприятным последствиям.
Спросите: А нахрена его чистый пить-то? Можно ведь развести водичкой до крепости водки, да даже — соджи или саке.
 
Ну, причины могут быть разные. Вот, например, бытует мнение, что гастрит успешно лечится ежедневным приемом перед едой  незначительной дозы именно чистого этанола. Купил я однажды на Камчатке пару бутылок спирта с этой целью. И даже начал лечить свою изжогу. Что вы думаете? Буквально через пару соседи по столу в кают-компании начали принюхиваться, потом приставать с расспросами. Объяснения приняли за неуместную шутку и попытку зажать спиртное. Жадность на флоте никогда не приветствовалось. Кончилось все заурядной выпивкой, где мое «лекарство» уничтожили подчистую
.
Опять же, существуют энтузиасты пития, предпочитающие чистый продукт.
Бывает, что просто не желают люди пить теплую водку. Надо помнить, что при растворении спирта в воде выделяется тепло, ощутимо нагревающее смесь.
 
Так вот, нельзя никогда забывать, что спирт обжигает слизистые поверхности рта и глотки. Поэтому желательно предварительно проглотить кусочек сливочного масла или сразу же сделать глоток воды или прохладительного напитка, частично смывающий спирт с поверхности этих органов. Ни в коем случае – не горячий чай или кофе.
 
Особенно опасно попадание даже паров этанола в дыхательные пути. Захлебнетесь в неудержимом кашле со слезами и прочим, вплоть до неприличных звуков. А попадание в гортань на голосовые связки повлечет потерю нормальной речи. Бывало, что потерявшим контроль, дней десять приходилось шептать: «Не моху ховорить,- хорло» и общаться записками. Поэтому в момент до глотка и при глотании этой коварной жидкости обязательно задерживайте дыхание.
Теперь после краткого инструктажа можно считать, что получили достаточные знания техники безопасности и можете приступать к питию.
 
Прежде всего – где взять спирт? Купить в аптеке или у знакомых со спиртоводочного завода. Достать в лаборатории, где он служит растворителем. И наконец, извлечь из моющих, либо лакокрасочных жидкостей на его основе. Тем более, что русские (и только русские), умельцы способны отделить его от других компонентов смеси, даже когда над вопросом неразделимости работали до этого очень грамотные инженеры.
 
Ремонтировался  наш т/х «Светлогорск» в заводе города Петропавловск Камчатский. Для мойки главных распределительных щитов на этом заводе выдавали смесь этилового спирта с ацетоном и чернилами. А надо сказать, что для мойки электрокоммутационной аппаратуры до появления японского «Неоса» и иных синтетических малогорючих жидкостей, чего только не испробовали: бензин «Калоша», Уайт-спирит (это тоже ультраочищенный бензин), спирт, всякого рода растворители и т.п. Но они были либо слишком взрыво и пожароопасными, либо портили аппаратуру с деталями из кремне-органики. Менее агрессивным как раз и был спирт. Но его в чистом виде бессовестно расхищали. Тогда и были придуманы всякие невозможные для внутреннего приема смеси.
 
Но разве могло это остановить наших рационализаторов и самодеятельных Менделеевых. Через пару часов обнаружил двух своих электриков вместе с электромехаником уже на взводе. Прежде всего, попросил показать язык. – Никаких чернильных следов. На вопрос: «Вы что, волосаны (практиковалось тогда это ругательное словечко на флоте) совсем охерели — с ацетоном проглотили?»  ответили: «Да что ты, дед? Мы же не самоубийцы, нам здоровье дорого, да и ослепнуть не хотим».
 
Заводские инженеры долго упрашивали, чтобы им открыли секрет очистки, так как свои рабочие до этого еще не догадались. А администрации нужно знать, откуда ждать неприятности.
 
Задача оказалась легко решаемой. В эту зловеще синюю смесь заливалось около 60% воды. При этом спирт растворялся в ней, а ацетон нет. После отстоя ацетон поджигали, он легче водки и всплывал над ней. Затем жидкость пропустили через толстый слой ваты и противогазный активированный уголь.
Электрики, встречаясь с разными спиртосодержащими, смесями рано или поздно разрабатывали технологию получения чистого продукта.
 
Другие работяги — придумщики в Дальзаводе изобрели, походя способ быстрого и качественного смешивания спирта с водой. Обычное растворение требует довольно длительного перемешивания и выдержки.
Этот же эффект достигается практически мгновенно, если поставить стакан со смесью спирт — вода на колено и сильно хлопнуть сверху по нему ладонью. В результате гидравлического удара реакция происходит за несколько секунд. Еще бы, смешение – на молекулярном уровне. И ведь додумались, абсолютно не зная гидродинамики. Остается только поставить минут на пять в морозилку  и извольте откушать.
 
Кстати, если вот так «хлопнуть» два совершенно не свариваемых (из-за значительной разницы температуры плавления) металла взрывом, приложив их друг к другу, то они намертво сольются в граничном слое. Это открытие принадлежит академику Лаврентьеву.
 
Теперь о таких народных самородках на т/х «Нева»:
Теплоход этот, постройки начала тридцатых прошлого века, с двумя своими систершипами «Волгой» и «Рионом» исправно плавал в конце пятидесятых и даже позже, несмотря на быстрое пополнение рефрижераторного флота новейшими судами. Что интересно, что на этих судах существовала система очистки льяльных вод  с немецким аппаратом «Турбуло». Потом эти системы начали устанавливать только через несколько десятков лет. На нем я и начал свою успешную карьеру, занимая с полгода должность 4-го механика.
 
Капитан, стармех, 2-й механик, боцман и токарь были ветеранами, плававшими на ней еще в войну, когда возили грузы из Америки по ленд-лизу. У двоих даже оставались с того времени, выданные вместе с робой какие-то неизнашиваемые рабочие ботинки светло-коричневого цвета. Из всей нашей команды только 2-й механик Заварзин со странной кличкой «гуси-лебеди» и двое электриков Саша и Вася были особо пристрастными ко всему спиртному.
 
 Попутно отмечаю, что подавляющее большинство моряков выпивают гораздо меньше и реже береговых жителей. Объясняется это просто. Моряк просто не имеет возможности употреблять алкоголь регулярно, а делает это, если сравнить, довольно редко и на берегу. Но, иногда не соизмеряя со своими возможностями. Отсюда и возникает ложное представление о моряках как о поголовных пьяницах.
 
Однажды перед обедом заглянув в каюту электриков, увидел, что они заправляются какой-то молочно-желтой жидкостью. Был тут же приглашен поучаствовать. Что это? Спросил я удивленно. Это вещь, — молоко из под бешеной козы. Добывали его, оказалось из шеллака, которым покрывают обмотки  двигателей и катушки электроаппаратуры. Добавив в него соль и перемешивая дрелью, получали комок густой смолы  и спиртовую жидкость, приемлемую к употреблению. Я коренной южанин, не привыкший к такой дряни, естественно отказался. Дернуло меня за язык, что в моей каюте стоит в лаборатории целый фунфырь спиртово-мыльного раствора, мыло в котором осадить вообще не проблема, и то я не стал бы пить. Зачем лаборатория у 4-го механика на теплоходе моряки знают. Для несведущих – она для анализов котельной воды. На пароходах этим занимался 3-й механик. Спиртово-мыльный раствор – это анахронизм, использовали когда-то для определения жесткости. Потом метод оценки изменили с употреблением других реактивов.
 
На следующий день, открыв дверцу ящика с лабораторной посудой, раствора этого я не обнаружил. Зато обнаружил изрядно поддавшую троицу.
Но этим не закончилось, Пришла беда. Еще через день не появились на судне ни электрики, ни механик. Посыльный, отправленный на квартиру ко второму, вернувшись, рассказал, что тот очень сильно заболел и подозревают, что дизентерией. Появился «гуси-лебеди», за которого пришлось мне тянуть все вахты, только к отходу в совершенно изможденном виде, со впалыми щеками и нездоровой синевой в лице.
Не лучше выглядели и оба электрика, которые явились на борт пару дней раньше. Молодость все-таки, здоровье покрепче.
 
Начали с того, что явившись ко мне нагло обвинили в том, что я их намеренно отравил. Ну, конечно. Я их насильно тянул в каюту и насильно пичкал всем, что было в лаборатории.
А была там, к их несчастью, еще и четвертушка с раствором фенолфталеина. Ну, из неорганической химии многие помнят, что это индикатор щелочности. Но вот что этот индикатор является мощнейшим слабительным, знают только единицы.
 
Посмотрите на упаковке пургена. Этого вещества, а оно и есть активное в лекарстве, какие-то микроскопические дозы. Остальное сода. Наши герои, оказались, после опустошения спиртово-мыльного раствора в глубоком похмелье. Выпить было просто – добавить извести и пей. А туалетное мыло — в жестком осадке. Правда, приятный запах еще выдавал их присутствие на следующий день, когда они искали, чем бы похмелиться. Решили сделать еще одну ревизию среди бутылочек в моей каюте. На свою беду нашли злополучную четвертушку. Понюхав, обнаружили в ней чистый спирт.
 
Радостно разлив ее на троих тут же и проглотили содержимое. Это столовую ложку порошка фенолфталеина. Никакой организм такого надругательства не вытерпит. Даже слоновый.
 
 Дальше пошли сплошные приключения:
Сразу и до конца дня были заняты три из четырех судовых туалетов. Это вызвало недовольство остальных членов экипажа, безуспешно дергавших ручки закупоренных кабин. Крутая матерщина не помогала.
Дело шло к вечеру, а несчастные засранцы только на краткий момент выскакивали из туалетов, чтобы обсудить план дальнейших действий. Уже пора бы двигать домой и вроде бы желудки полностью очистились. Ан нет — нет, что-то пыталось самопроизвольно вылиться. Наконец они решились и, сговорившись, одновременно рванули по трапу на причал и далее. Но почувствовали вдруг, что надо срочно назад, ибо впереди — никакого укрытия.
Минут через пятнадцать, повторив попытку, с трудом домчались, сжав ноги и чуть ли не затыкая отверстие пальцем до туалета перед проходной.
 
Далее в перспективе путь был теоретически легок, так как за проходной рыбного порта и до самой Чуркинской паромной переправы на нескольких железнодорожных путях в ожидании погрузки параллельно стояли  рефрижераторные секции. Как назло теория не подтвердилась.
В этот раз стоял только один состав, а вдоль него непрерывно двигались люди кто с работы, кто навстречу в порт.
Представить себе три голые задницы, торчащие из-под вагонов. Сесть лицом к прохожим удерживала боязнь, что узнает кто-либо из знакомых. Как несчастные признались позже, что кто-то даже не поленился швырять в них мелким гравием,- ну, сволочи и все тут, самим бы такое прочувствовать.
 
Кончилось тем, что со второй попытки они успели переехать через Золотой рог и проскочить к ближайшему забору. Первая попытка была безуспешна, так как слишком рано зашли на паром, пришлось выскакивать перед самым отходом. Один чуть не упал при этом за борт.
В центре они расстались, и добирался домой каждый от одного туалета до следующего.
Попутно следует отметить, что на пароме «Приморец», каждые полчаса отходящим от пирса, не было туалета для пассажиров. Паром построили еще в конце пазапрошлого века. Зато на нем была уникальная горизонтальная паровая машина из двух противоположно расположенных цилиндров. Он успешно эксплуатировался в течении почти ста лет.
 
Спустя тринадцать лет я встретил бывшего электрика Сашу. Еще работая на «Неве», он заочно учился в политехническом институте. Закончил. Получил направление в Находку на Приморский СРЗ. Там и работал начальником участка крупного электроцеха. Ну, а я в то время занимался переоборудованием « Каллисто». Посидели у Саши в его цеховой конторке, поговорили о прошлом, о старых знакомых, со смехом вспомнили  и тот случай с фенолфталеином. Друг его Вася куда-то запропастился. Возможно, опять прыгнул и менее удачно, чем в последний из наших воспоминаний раз.
 
А дело в том, что у Васи была идефикс. Иногда он напивался до состояния, когда ему неудержимо хотелось прыгнуть в воду и поплавать. Независимо от времени года. Тогда он быстренько раздевался у фальшборта, складывал аккуратно одежду, а потом красивой ласточкой прыгал за борт. Затем несколько раз проплывал разными стилями вдоль борта и вылазил либо на причал, либо на борт по сброшенному ему штормтрапу. Такие морские ванны он устраивал, когда судно стояло в порту.
В тот раз Вася не обратил внимание, что за ночь вода покрылась тонкой корочкой льда, и самоотверженно сиганул за борт. Голову он не разбил, но шею свернул. Его вовремя вытащили на берег и вызвали скорую.
Несколько месяцев Вася ходил в ошейнике-корсете. Однако наклон головы остался, врачи почему-то не стали выпрямлять ему шею. С тех пор Вася глядел на окружающий  мир искоса, как бы более внимательно рассматривая его, чем все остальные.
 
Тем временем ремонт нис «Каллисто» подошел к концу.
 
Оставалась не предъявленной заказчику система воздуха для водолазных работ. По контракту заказчик должен был поставить заводу заменяемые механизмы, устройства, запасные части и приборы. А также специфические материалы. Вот спирт как раз и был включен в этот перечень поставок.
Потребовался он для дезинфекции воздушной системы, после испытаний перед окончательным вводом в действие. Заводские технологи сделали расчет необходимого количества и оторопели. Получился многолетний плановый расход всех цехов. Столько заводчанам никто бы не дал, кроме  Академии наук.
 
Проверив технологическую карту, я нашел ряд причин, по которым было можно уменьшить требуемый объем раз в пять. Но ни спорить, ни разъяснять своему начальству не стал. Эта дальновидность сослужила хорошую роль, когда пришлось делать срочно аварийный ремонт. Заводчане с раскрытыми объятиями приняли судно и быстро отремонтировали. Хотя могли и проволынить несколько месяцев. У меня была достаточно веская бумага с подписями главного технолога и главного инженера завода, снимавшего груз ответственности. Да что там стоил этот спирт при его себестоимости 98 копеек за литр. Правда, спирт для экспериментальных работ стоил на порядок выше.
 
 Наконец привезли на специальной машине и с сопровождением 14 сорокалитровых молочных бидонов, заполненных под крышку. Во избежание любых неприятностей с этим весьма деликатным продуктом я сразу официально оформил передачу его заводу актом. На ночь заводчане закрыли бидоны в трюме под двумя замками с пломбами, так как слушок тихонько уже распространился между рабочими.
С утра приступили в присутствии специальной двусторонней комиссии заполнять систему с баллонами. По санитарным правилам нужно было после заливки выдержать некоторое время и слить весь дезинфицирующий раствор.
Конечно, можно было бы заливать баллоны одним и тем же спиртом поочередно, да и собрать сливаемый этанол для последующей очистки. Но это технологи как раз и не предусмотрели. А возможно как раз и предусмотрели «не делать лишних движений», чтобы затруднить учет расходованного количества. Короче, влили согласно акту комиссии все, что привезли. Не берусь утверждать, насколько это было правдой.
После получасовой выдержки стали опорожнять систему, включив всю довольно мощную вентиляцию водолазного отсека. Сливали спирт прямо под пайолы. Минут через пятнадцать все убрались из помещения, так как начали  заметно балдеть от перенасышенных паров. Вокруг судна и на близлежащей заводской территории установился стойкий запах. Все-таки спирт оказался медицинским, а не для экспериментов. Академические снабженцы сэкономили.
 
Ну и конечно вся эта суета привлекла внимание рядовых трудящихся. Те, что работали на сборке системы прибежали первыми с кружками, котелками и прочей посудой. Были и такие, что просто набирали спирт в собственные каски. Останавливать это нашествие никто не стал. Нам в тот момент хотелось только поскорее избавиться от этой треклятой жидкости, пока не случился грандиозный пожар. Только смотрели, чтоб никто не закурил на закуску.
 
 Для нас все кончилось хорошо. После слива жидкости пустили компрессоры и тщательно продули всю систему. Затем заполнили воздухом при давлении 200 атмосфер. Запас сжатого воздуха на «Каллисто» позволял без включения компрессоров быстро заполнить все баллоны водолазных аппаратов или длительно снабжать воздухом рекомпрессионную камеру.
 
А вот цеха завода, близкие к судну просто остановились. Получился непредвиденно грандиозный праздник по поводу окончания ремонта нашего нис. На второй день много заводчан еще приходило в себя. Чистый спирт ведь очень коварная жидкость. Когда пьешь, то не соображаешь, что это не водка и, чтоб не упиться в дребезги нужно в два с половиной раза меньшее количество. Более того, чистый спирт ведь и усваивается интенсивнее. Следовательно, опьянение наступает быстрее и глубже. Не забывайте этого, если уж пришлось пить неразведенный этанол.
 
 «Профессор Богоров»  последнее из серии четырех научно-исследовательских судов был построен на верфи в поселке Лайватеоллиуус, что неподалеку от города Турку в Финляндии. У него не было крестной матери, но зато это возможно единственное гражданское судно, бутылку шампанского об нос которого при спуске на воду разбил мужчина.
 
Крестным папой стал Иван Дмитриевич Папанин, Да, именно тот Папанин, который когда-то сидел на льдине первой арктической дрейфующей станции. Прожил он долго и интересно. После войны был назначен начальником научно-исследовательского флота АН СССР.
Когда начали скатывать на воду «Богорова», Папанин оказался рядом в Турку и приехал посмотреть на это знаменательное событие. Судно даже притормозили, чтоб он успел. Кто-то из нашего посольства подсказал заводчанам потрафить старику и заменить первоначально предполагаемую крестную мать крестным отцом. Заводчане, конечно, удивились, но так и поступили. Иван Дмитриевич был известен и в Финляндии.
 
Делали этот нис с учетом специфики исследований, проводимых Институтом океанологии им. Ширшова. Два первых рейса  выполнялись учеными этого института. Во втором — в составе исследовательского коллектива были Лида и Нина. Обе работали в одном из филиалов института. Одна симпатичная высокая блондинка, другая не менее симпатичная брюнетка с высокой грудью.
Надо сказать, что даже у океанологов в те времена спирта было хоть и не залейся, но вполне достаточно. После захода в Неаполь обе девушки красовались в обновках. Были тогда в моде такие свитерки с большим воротом, превращавшимся в некоторое подобие жабо.
 
Я тут  раньше не предупредил, что когда пьешь чистый спирт, то очень часто немножко вытекает сквозь губы. Вот эта особенность и явилась причиной неожиданного возгорания, когда девушка с высокой грудью решила, выпив рюмку сразу закурить сигарету. Хорошо, что рядом сидели настоящие мужчины, почти мгновенно содравшие все, что сверху. Да дай им волю, они и остальное бы стащили в мгновение ока. Но грудь все-таки оказалась слегка обожжена. Девушку положили в судовой лазарет. Мы приходили ее навешать и там же варили и потребляли глинтвейн из отличных грузинских вин, которыми снабжали научные суда.
 
После окончания второго рейса из Академии наук поступила команда срочно переоборудовать судно в вариант пригодный для работ ТИБОХ. Этот институт изготавливал разные лекарства и прикормки, заметно удлинявшие жизнь престарелым членам ЦК КПСС. Поэтому решение принималось непосредственно Правительством. А вместо «Богорова» для ширшовцев построили пятую систершип «Профессор Штокман». Значительную часть переоборудования, а именно монтаж рекомпрессионной камеры и системы воздуха для аквалангистов, также низкотемпературного холодильного оборудования, мы выполнили в Дальзаводе. Остальное доделывали в Сингапуре, куда зашли для текущего ремонта.
Начальник инспекции Морского Регистра во Владивостоке согласился под наше письмо прикомандировать на время этого ремонта инженера-механика моего товарища Толю Ходоса. Вот с ним мы проектировали, он утверждал, а завод выполнял нам реконструкционные работы по нашим чертежам.
Главная – установка полутора кубовой цистерны для спирта. Оказалось, что это совсем не просто. Сама внутренность цистерны изготовлена была из пищевой нержавеющей стали. Танк для нее оборудован под полубаком. Для этого спецы вырезали часть палубу вместе с кнехтом, выварили танк с ребрами жесткости и приварышами для труб и арматуры, вставили цистерну, приварили вырезанный палубный участок. В заключение, соорудили систему заполнения, расхода и вентиляции. Охлаждение осуществлялось за счет некоторого испарения спирта. Пространство между переборками танка и цистерной при необходимости предусматривалось моментально заполнять водой.
 
Меня с Анатолем привезли в цех, где сварили этот танк для предъявления испытаний на плотность. Через минуту от их начала, раздался ужасающий треск. Сама цистерна стала превращаться в шар. Трещали отрываемые ребра жесткости. Еще несколько секунд и резервуар бы разорвало. Всех, кто был рядом, минимально бы контузило, а могло и больно ушибить. Оказывается, танк был подсоединен к магистрали рабочего воздуха напрямую без редуктора, т.е. — 4 атмосферы. А предельное давление для испытаний 1,3 бар. Рабочий, манипулировавший клапаном, прозевал. Нам повезло, а вот заводу пришлось все переделывать заново.
 
К чему я это такие подробности. А обратили внимание на объем танка? Это из расчета 120 суточного рейса. На следующем судне «Академик Опарин» уже при постройке в Финляндии предусмотрели танк еще большей вместимости. Первоначально из танка каждый начальник отряда утречком набирал, сколько нужно для работ текущего дня, просто взяв ключик от замка на рукоятке клапана. Потом такой волюнтаризм прекратили, назначив ответственного за выдачу растворителя. Последние годы вообще стали относиться к расходу с повышенным вниманием.
 
Вообще-то экспериментаторы относятся к спирту без всякого пиетета, как любому другому растворителю.
 
Вот представьте  себе обычный рабочий день по сбору материала у одного из Мальдивских островов.
 Судно на якоре. Где нибудь в стороне подальше от глаз местных наблюдателей стоит на шлюпочном якоре экспедиционный бот. На нем обычно три человека: врач физиолог готовый оказать немедленную помощь водолазам и наблюдающий, не появится ли зловещий плавник, а также две  девушки лаборантки. По обеим сторонам бота две пары ныряльщиков, челноками уходящими в воду и обратно. Над ботом ощутимые пары этанола.
 
 Идет сбор материала с глубины до трех метров. Поэтому только маски и трубки. Акваланг просто будет мешать. Ныряльщики хватают  разбросанные по песчаному дну бахачи и, стремительно выныривая, передают их девушкам. Иногда сразу по две. Девушки перехватывают животных и держат их над открытым наполовину заполненным спиртом бидоном нужным концом. Бахачи это, если не ошибаюсь, животные беспозвоночные отряд головобрюхие. Такие здоровенные трепанги сантиметров до 35 длиной. И если трепанги еще называют морскими огурцами, то этих смело можно назвать длинными морскими тыквами.
Когда им угрожает опасность, то они выбрасывают гонады – органы размножения. Выглядят они как пучок тонкой вермишели. Обладают исключительной липучестью. Стоит больших трудов отчистить их с маски, да и с рук при попадании вне перчаток. Вот своими гонадами они и залепляют морду хищников, рискнувших их попробовать на вкус.
 
 Гонады и являются в данном случае экспериментальным материалом. Лаборантки своеобразно доят бахач. Как только пара бидонов наполняется, их отвозят быстроходным катером на борт и засовывают в морозилку, где температура -40 градусьев по Цельсию. Затем достают уже на ходу судна или в институтских лабораториях и перерабатывают. Так же в бидонах со спиртом хранятся и мягкие кораллы и еще много всякой живности, ожидая своей очереди.
Конечно, спирт в чистом виде можно пить. Но лучше приготавливать из него хорошую водку.
В одном из рейсов был у меня отличный товарищ из Москвы. Сдружились мы на почве совместного изучения береговых достопримечательностей. Был он человеком незаурядным во многих отношениях. Крупный высокий мужчина с чисто русским лицом, светлой аккуратно подстриженной  а ля рус бородкой. Настоящий помор с русского севера. Образование медицинское. А вот врачебных специальностей у него было много.
 
Андрей, к примеру, был штатным массажистом женской сборной Союза по баскетболу. Вместе с тем его обязательно забрасывали в экспедиции, когда где-то случались необычные заболевания людей и животных. Большой профессионал и глубоко эрудированный человек. Ну, и как оказалось – замечательный товарищ.
 
 В Суве на Фиджи по его совету я набрал всяких специй на ближайшем к порту базарчике. Он в лаборатории перетер все в порошки и с ними настаивал мне разные сорта водки, которыми я угощал своих многочисленных гостей. Сам он, между прочим, вообще не пил.
 А вот пел прекрасным баритоном. На одном из островов королевства Тонго, где девушки так и стараются влюбить вас в себя, пришлось нам однажды больше часа ожидать высланный за нами катер. На том же причале скопилось и несколько местных жителей, в основном женщины.
А надо сказать, что их национальная музыка очень мелодична. Устроили мы общий концерт, поочередно исполняя национальные песни. Сначала они, потом мы. Некоторые мелодии по тональности и звучанию даже похожи. Первым голосом пел мой товарищ, ну а я вторил. Пели наши песни и романсы: и про ямщика, замерзающего в степи, и про седока предлагающего не гнать лошадей, и про камыш, и про бродягу переехавшего Байкал. Остались обе стороны до крайности довольные друг другом. На следующий день, ребята, работавшие вблизи берега, несколько раз вызывали нас с судна.
Тут мол, целая толпа подружек собралась, просят приехать именно вас вдвоем. К сожалению, у обоих появилась срочная работа.
 
 
О странности рассказов моряков.
 
Конечно, некоторые вещи из рассказываемых моряками, особенно старыми, кажутся порой подобными охотничьим байкам или красочным повествованиям рыбаков. Но иногда, вот как в вашем посте, примешивается просто незнание терминов. Естественно, когда человек, живущий не в портовом городе, не знает, что емкости на судне между двумя днищами или бортами для хранения топлива, смазочных масел, пресной воды или балласта, а на танкерах и грузовые трюма, — называются танками. Отсюда и забавная ошибка в определении работы боцмана.

А что может подумать нормальный человек о моряке, рассказывающем, как он собирал грибы подосиновики или подберезовики чуть ли не вдвое выше деревьев в тундре возле портпункта Амбарчик, рядом с устьем реки Колыма. Деревья эти чуть выше мха, среди которого растут.
Или возвращаясь на борт, нарвал укропа не на грядке а вдоль портового забора из сетки в Сан Франциско. Там его будылья — до метра высотой.
Или, положим, надергал петрушки из под ног на горке мыса у входа в Веллингтон, столицу Новой Зеландии, на котором установлена памятная плита в честь судна с первыми переселенцами из Шотландии. Опять же — подумать о человеке, повествующем не о роще, а о лесах, в которых деревья все в ряд, что вдоль, что поперек на этих же островах. Немудрено поверить, только если сам видел или твердо знаешь, что они высажены людьми лет восемьдесят — девяносто назад. А если не знаешь?

Что сказать, если рассказчик утверждает, что бродил под папоротниками, высотой с солидное дерево. Растут такие там же.
А если вам расскажут, что держал в руках орех в виде девичьей попки и не только по форме, но и примерно по размерам? Коко-даме называются орехи, растут на пальмах некоторых Сейшельских островов. Вывоз запрещен.
Все — только мельком о некоторых странностях растительного мира.

Много удивительного накапливается в памяти моряков. Естественно не у тех, что бегают по магазинам, осуществляя мелкий бизнес. Об одном из них я расскажу позже. Это часто наблюдалось за одесситами. Но тех, кто прежде всего интересуются местами, где они побывали.
 
 
 
МорЯка из казаков.
 
Скорее уж казАка из моряков. Хочу я написать об одном механике, с которым пришлось несколько лет работать вместе. Интересный был человек. Высокий симпатичный мужчина сухощавого телосложения, несколько похожий на Григория Мелехова, как он описан Шолоховым. Он и родился в одной из донских станиц. Но вот потянулся с детства к морю, окончил мореходное училище и начал плавать. Особых успехов в карьере не достиг. Вначале ограничивал диплом, а потом – работа на флоте ДВО РАН, где на вновь получаемые суда обычно переходила команда с одного из старых почти в прежнем составе по занимаемым должностям. Александр работал на новых, но вот как-то все не мог перейти границу 4-го механика. Впрочем, он и не особенно рвался к повышению по службе. Специалист он был неплохой и трудился без нареканий по работе. Но вот в обычной жизни у него не обходилось без регулярных курьезов, которые, не без помощи помполитов, тоже сдерживали его карьерный рост.
 
Был он настоящий моряка.
 
Откуда у меня такое слово? А вот:   Однажды лет пятнадцать назад зашли мы с сыном в филиал музея, что на проспекте Ленина возле магазина Новороссийск. Там случилась передвижная выставка попугаев. Несколько десятков птиц самых разных размеров и расцветок разместились в клетках с табличками об их названии, происхождении, ареале распространения и некоторых других сведениях. Читая одну из табличек, мы вдруг неожиданно услышали сзади настойчивую просьбу: «Моряка, моряка. Дай денежку!». Повернувшись, никого не обнаружили, кроме пары невзрачных птиц, с самым безразличным видом разглядывавшими что-то в стороне. Стоили нам отвернуться, как снова услышали: Моряка, моряка и т.д. И тут только стало понятно, что попрошайки – это и есть два попки. Что позабавило – на некоторых табличках было написано: «вид попугаев склонных к обучению речи». А вот у этих такой ремарки не было. Видимо, какой-то морячок привез, попутно обучив нескольким фразам.
 
Когда-то мы с моим ученым товарищем Елькиным в городе Рабаул, который на острове Новая Британия, минут двадцать втолковывали местному попугаю для запоминания чисто русское слово жопа. Оторвал нас от этого факультатива Валера Рассказов, зам директора ТИБОХ и начальник научной экспедиции. Ему просто надоело наблюдать, как два взрослых и с виду не глупых человека, упражняются в таком идиотизме. А все-таки будет смешно, если попугай все-таки запомнил слово и выдаст его случайному русскому туристу.
 
Сейчас наших можно встретить даже в таких отдаленных местах.  Кстати попугая, а живут они подолгу, вы можете встретить на площадке с небольшим садиком из орхидей. Конечно, если и садик и голодные попугаи не были уничтожены последним извержением вулкана. Городишко стоял на внутренней стороне кратера огромного подводного вулкана. О нем я как-нибудь напишу в ветке  Путешествия. Уж очень интересное место было.
 
Ну, и попутно хочу предупредить путешественников не быть доверчивым к большим попугаям типа ара. Во время одной из экскурсий, при очередном заходе в Сингапур, рядом с входным турникетом в Птичий парк стояло на подставке несколько клеток с этими птицами. Возможно для продажи. Одна из наших научных девушек Маша поинтересовалась, зачем попка сидит на одной ноге, а вторую прижимает к груди. Я, по обыкновению, не смог, чтобы не пошутить, предположив, что птица хочет поздороваться. Маша, не задумываясь, тут же сунула палец в клетку. Последовала мгновенная реакция, — попугай обхватил пальчик лапкой. А надо сказать, что эти круглогубцы могут раздавить даже тонкокорый орех. Завизжать Маше было стыдно, но слезы брызнули из глаз. Я треснул попку щелчком по лбу, благо просвет между прутьями позволил это сделать, и он от растерянности выпустил палец. Палец у Маши болел несколько дней, а сама не разговаривала со мной пару недель.
 
Саша Мартыненко любил жизнь, был реалистом, обладал здоровым чувством юмора, но срывало его иногда прихвастнуть или побахвалиться, что ему порой выходило боком.
 
Как только возникло движение за восстановление казачества как сословия, Александр увлекся этим. Записавшись в казаки, он почему-то почти сразу получил чин хорунжего. Это было весело:  судовой механик – хорунжий. Он даже на судне появлялся пару раз в казацком наряде, т.е. папахе, бешмете, гимнастерке, шароварах и сапогах. Ему эта одежда была к лицу.
 
Чуть более года Александр вынужден был работать на научных судах прибрежного плавания. Его на год отстранили от загран заплывов. Случилось это после нашего прихода в Калининград, уж и не помню зачем. Толи ждали начала работы финских верфей. Они имеют привычку прекращать деятельность на время летних отпусков. Толи  - начала очередной экспедиции и приезда ученых.
Был там, надеюсь и сейчас, ресторан Балтика с раздевающимися во время танцев девицами артистками. При этом смотрелось все покадрово из-за попеременного включения и выключения освещения сценки. Тогда считалось модерном.
 
В одно из посещений этого злачного места, хорошо выпив и закусив, Саша демонстративно громко позвал официанта расплатиться. При этом достал свой объемистый портмоне и как бы небрежно бросил его на стол так, что из него высыпались доллары, марки, лиры и прочие хренабрики.  Метров через пятьдесят по выходу из ресторана его взяли под руки двое плечистых молодых людей, доставивших прямо в милицейский отдел. Дело было вечером. Саша ночевать на судно не явился. Но это никого не удивило, обычное дело у холостых моряков после рейса.
А вот утром явились таможенники с требованием открыть каюту 4-го механика. Открыли, тщательно осмотрели. Только потом задали вопрос, откуда столько разной валюты у нашего члена команды. Тогда еще заполняли общую декларацию по приходу. Предъявили ее.  Указанные цифры совпали к Сашиному счастью с тем, что нашли у него в бумажнике. И все бы имело хороший конец, если бы не привлечение в милицию. О каждом таком случае раньше сообщали в отдел кадров по месту работу. Несмотря на то, что Александр что-то там заплатил в качестве взятки и обещание не информировать ОК, этот гнусный народец все-таки сбросили инфу. Последовало наказание в виде каботажного плавания.
 
Вот тогда он окончательно впал в казачество. Съездил во время очередного отпуска к себе на родину и привез шашку, которая досталась ему по завещанию деда. Шашка была знаменитая, срубившая не один десяток басурманских голов. Саша очень ей гордился. Чтобы доставить холодное оружие с Дона во Владивосток, понадобились немалые усилия и куча документов.
Оформив право на собственность и  разрешение к перевозке, он упаковал ее. Потом после опломбирования ее приняли в багаж и выдали только во Владивостоке. Шашка висела у него в новой квартире на ковре. Мартыненко к тому времени женился на крепкой девахе, лет на двадцать моложе него, и получил квартиру в доме, расположенном  повыше академической больницы с поликлиникой.  Жили они поначалу, как и большинство молодоженов, душа в душу.
Но ведь Саша всегда оставался казаком и, будучи в подпитии, нередко впадал в гнев при  несогласии с его точкой зрения на семейные отношения. Однажды, поссорившись, начал лютовать и старой казацкой шашкой порубил в щепу всю только что купленную мебель. Перепуганные жена и соседи вызвали милицию.
 
Александра отпустили, мало ли что в семье бывает, никого ведь не поранил и тем более не убил. А вот шашку сразу не отдали. Когда он отрезвел, то помчался ее выручать. А вот тут – фигушки. Начальник отделения заявил, что раритет уже передали в городской музей. Саша кинулся туда. А там говорят: не знаем, не видели, может быть, кто-то что-то и приносил, но не помним. Так он потом, сколько не пытался найти реликвию, так и не смог. Годы были девяностые — начало. А потом мы узнали в рейсе, что покинул он нас навсегда. Что-то  со здоровьем случилось.
Вот на этой печальной ноте и заканчивается повествование о настоящем моряке – казаке.
 
 
 
 
Кое-что о температуре в трюмах и лягушачьих лапках.
 
Пришлось мне несколько лет отработать на банановозе. По правде говоря, нет такого типа судов, как и с другим их названием фруктовоз. Просто – это рефрижераторное судно, но обязательно с очень большой для транспорта скоростью и мощнейшей рефрижераторной установкой. И то, и другое нужны, чтобы сохранить груз бананов на переходах от стран центральной Америки, где их особенно массово культивируют до Европы. Бывало, что банановозы теряли до половины груза, выбрасывая созревающие за борт, чтобы сохранить остальные.
 
Бананы – самый деликатный и капризный груз из охлаждаемых.  В то время,  как — мясо, рыба, сыры, колбасы и многие, многие другие, даже овощи и фрукты позволяют при перевозке некоторые колебания в пределах рекомендуемых температурных зон. То для бананов в зависимости от их сорта задается только одна температура от 7 до 13 градусов Цельсия и только полградуса суммарное отклонение. Грузоотправители считают банан живым существом и это в принципе верно. Беда может прийти с любой стороны. Если опустить температуру ниже, то этот груз простудится и никогда уже не созреет.
 
 А надо сказать, что бананы грузят в трюма совершенно зеленые и твердые, как огурец или картошка. Кстати, вместо картошки их используют в большинстве стран, где они растут. Нередко можно увидеть женщин, соскабливающих тонкую шкурку, как с молодых клубней, а затем нарезающих твердые бананы для супа или, чтобы жарить.
 
Коль банан простынет, он потом просто почернеет и сгниет. А если температуру поднять чуть выше, то начнется быстрое созревание. При этом за счет выделяемых при  этом газов созревать немедленно начинают и соседние. Причем не только в гроздях, которые вы видите в магазинах, но и в банчах, если их перевозят на вешалах. Банча – это много гроздей на одном черенке, выросших из соцветия. Плодов в банче – штук 200 -300.  Если не заметить этого вовремя, то – прощай часть груза. Бананы прямо-таки с цепной  реакцией созревают. И тогда дорога каждая минута, иначе можно привезти почерневшую кашу. Да и целые, но почерневшие бананы уже не годятся для продажи. Только свиньям на корм.
 
Вот поэтому этот тип судов имеет такие же высокие скорости, как линейные контейнеровозы, двигающиеся по строгому расписанию. Даже пассажирским лайнерам сейчас такие скорости не выгодны из-за больших затрат на топливо. А вот на банановозах скорость оправдана экономически. Стоимость этих фруктов намного превышает их цену при покупке у производителей.
 
По правде говоря. У нас в стране никогда не было настоящих банановозов. Те, что строили для нас в Польше просто нескромно называть так, потому что их максимальная скорость была около 20 узлов. Фирмы, занимающиеся перевозкой бананов, считают, что скорость ниже 23 узлов делают судно ненадежным для такого груза. Одна из шведских фирм продала нам сразу 4 судна по цене металлолома. Самый быстроходный был «Сан Блас», переименованный в «Олюторку». Он имел среднюю эксплуатационную скорость 22,5 узлов и был самым быстроходным из советских судов на Дальнем востоке. Лаг отсчитывал 500 миль ежесуточно. Удивительно, что у этого судна не было волны, расходящейся от носа. Оно будто нож разрезало воду, настолько совершенны были его обводы с точки зрения гидродинамики. Только за кормой горбились три здоровенных водяных бугра.
 
Еще не кончилась война во Вьетнаме, когда меня с капитаном Лапшиным  вызвали в эксплуатационный отдел Пароходства и поставили задачу возить оттуда бананы. Попытки сослаться на то, что нет опыта, нисколько не помогли. Дали нам какой-то, как оказалось бесполезный буклет о перевозках скоропортящихся фруктов на английском языке. Сказали, что спросу с нас не будет, даже если будем привозить брак, так как за ракеты и прочее оружие (а мы им возили даже рис, от которого они и загибались из-за иного состава питательных элементов, чем у местного) с них взять больше нечего.
 
При отсутствии груза на Хайфон нас загружали во Владивостоке или Находке замороженной рыбой на Сингапур. В трюмах при ее перевозке – минус 22 градуса Цельсия. Через десять суток мы ее уже выгружали в Джуронге. Затем чистили и мыли трюма и твиндеки, сушили их и жгли потом в жаровнях кофе для уничтожения оставшихся запахов.  Потом включали мощнейшие озонаторы и охлаждение. Перед погрузкой бананов помещения тщательно обследовались сюрвейером на готовность. Далее начиналась погрузка с автомобилей, непрерывно подъезжающих к борту, и с джонок через лацпорты (это герметичные двери в бортовой обшивке), открытые в твиндеки с другого борта. Можно отметить, что вьетнамцы в Хайфоне грузили судно быстрее, чем наши докеры выгружали его во Владивостоке.
 
Удивляют мужество и стойкость этого низкорослого какого-то даже миниатюрного народа с его полуптичьей  речью во время войны, длившейся десятилетиями. Они отвоевывали свою независимость сначала у французов. Потом защищали ее от американцев в процессе гражданской войны. Следом китайцы пытались принудить их к вассальной зависимости, двинув свои танки и дивизии. Вьетнамцы дали им достойный отпор.
 
Поражают и та предприимчивость и изобретательность, с которой они проводили послевоенное восстановление хозяйства своей страны. Конечно, немало значила помощь, оказанная социалистическими странами. Но что бы она стоила, если бы сам народ не стремился к освобождению своей страны. А представьте себе, что для возможности выращивать рис снова на земле, политой американскими дефолиантами им пришлось переворачивать  двух — трехметровый слой почвы на всей плодородной  пойме Меконга, чтобы закопать поглубже отраву.
Впечатлений от этих рейсов, как и далее от рейсов на научно исследовательских судах, но уже не только в Хайфон, но и в  Хо Ши Мин (бывший Сайгон), Нячанг, Дананг, осталось на толстую книгу. Здесь будут коротенькие воспоминания.
 Вот- перерыв в погрузке. Спускаюсь вместе с рефрижераторным механиком проверить состояние вентиляторов и озонаторов. На палубе окружает толпа грузчиков. Каждый тянется хоть украдкой потрогать меня. Удивление прошло,  только когда переводчик объяснил, что для вьетнамцев прикоснуться к волосатому человеку – это обрести счастье. А надо сказать, что заросший я изрядно, волосы на груди, спине, плечах. Чтоб не вызывать каждый раз переполох пришлось впредь натягивать рубашку или футболку.
Когда американцы начали бомбить Хайфон регулярно, было интересно видеть, что на месте развалин от взрывов на следующий наш приход уже росли кусты бананов. Вообще-то бананы – это никакие не пальмы, а обычная многолетняя трава, причем – быстро растущая,  правда, гигантских для травы размеров.
В Хайфоне было общежитие для военных и гражданских специалистов из соцстран. Поляки, чехи, югославы частично жили со своими женами. Нашим это было запрещено. Наших было, конечно, больше всех.  «Консультанты»: вертолетчики, ракетчики, зенитчики. И вот, что странно свободы им особой не предоставляли, как и нашим дипломатам.
Ребята рассказывали о боевых действиях. К примеру,  американские бомбовозы  вначале практически безнаказанно сбрасывали смертельный груз с больших высот, но вьетнамцы не допускали наших спецов к нашим же зенитным комплексам. А вот когда разрешили все-таки, то за один их вылет на землю свалилось штук шесть или семь, что сразу отбило у америкосов желание нагло показывать превосходство.
 
Дипломаты наши жили в пределах одного квартала в Ханое. Иногда приезжал кто-нибудь оттуда с поручением передать почту или посылку в Союз, заодно и поесть что-нибудь типа борща, черного хлеба, соленой селедки или сала. Они там чуть ли не подвывали от тоски по нормальной жизни и по привычной с детства пищи.
 
А надо сказать, что вьетнамская кухня – это сумма рецептов их чисто национальных блюд с большой примесью французской и китайской  рецептуры. У французов Вьетнам многие десятки лет был колонией, ну а китайцы – это ближайшие соседи, немалое их число ассимилировались в этой стране. Поэтому в ресторанах очень просто можно заказать порою очень удивительные блюда. Ну, типа — суп из гнезд  ласточек или ящерок геконов в подливе. Можно и гораздо дешевле – суп из акульих плавников или лягушачьи лапки в кляре.
 
Скорешевался я с водителем из нашего посольства, приезжавшим с поручениями оттуда к нам на судно. У нас обнаружились общие знакомые, а еще было это взаимовыгодно. С ним пару раз забредали мы в ресторан интерклуба.
 
Нам при желании выдавали в то время  не местные деньги, а их заменители, вроде как в Союзе чеки Внешторгбанка. Моряки их помнят. За них в городе ничего не купишь, поэтому на базаре  платил мой новый товарищ. Зато в ресторане рассчитывался за еду я.  Можно было еще купить сувениры или какие-нибудь безделушки и местное спиртное в магазине интерклуба прямо у проходной в порт. Однако спиртное он привозил из посольства. Обычно полную балетку, т.е. бутылок 6 — 7. И был это Арарат, но с наименованием на наклейке «бренди» вместо «коньяк». 
 
Брали мы бутылочку и отправлялись поужинать.
Заказывали одно общее на двоих блюдо лягушачьих лапок, фруктовый салат и кофе. И было нам «оцено хоросё», как говорил мой японский переводчик на ремонте в Хакодате.
 
Однажды компания мотористов и матросов, сидящих за столами рядом, заинтересовалась, что это мы с таким удовольствием откушиваем. Порции у вьетнамцев, как и у китайцев большие, еды было много, и мы без сожаления отсыпали им попробовать. Ребята, из экономии вообще не заказывали закуску, а местное пойло просто запивали каким-либо соком. Дешево и задиристо. Ну а тут такая шара.
 
Если вы кушали окорочка голубей или перепелок в кляре, то можете представить, что и лягушачьи лапки внешне точно такие же. Более того и по вкусу они мало отличаются. Ну, если только лягушечье мясо — более нежное. Но ребята узнали об этом уже на борту, интересуясь, что же они такое вкусное пробовали. Некоторые матерились, одного стошнило. Стоит ли  говорить, что  ко всему привыкают. Когда мы с моим кентом ужинали в следующий наш приход в Хайфон, то ребята за соседним столиком уже не стесняясь, попросили отгрести им немного деликатеса и ели лапки с видимым удовольствием.
 
В заключение полезный совет: можете, не побаиваясь покупать недозрелые бананы. Если вплотную к ним положить один спелый из ранее приобретенных или даже местное яблоко, то бананы дозреют очень быстро. Из тех, что мы привозили во Владивосток, два вагона оставляли на несколько дней поспевать для города, а остальные развозили в рефрижераторных поездах до самого Урала. Европейскую часть снабжали через Калининград и Ленинград, а потом и Новороссийск.
 
Добавлю, что как ни странно, при минимуме автоматики мы успешно справлялись с задачей и даже лучше, чем команды новых банановозов, построенных в Польше. На них оборудована более развитая автоматика контроля температуры в трюмах.
 
 
Похождения одессита и другие приключения.
 
Упоминал я ранее в коротеньких заметках о заходе НИС «Профессор Богоров» в Новороссийск после первого научного рейса. Случилось это в конце ноября.
Если вспомнить те годы, то нужно отметить, что в конце каждого набиралась целая армада пароходов и теплоходов на рейде в ожидании бункера. Как-то так несуразно планировались поставки дизельного топлива и мазута для флота, не стыкуясь со стараниями перевозчиков закрыть прорехи в годовых планах по доставке грузов. Десятки судов ожидали свой черед получить топливо на рейс. Удивительно, но среди них были даже танкера, уже залившиеся грузом сырой нефти или мазута.
Воткнулся в эту очередь и «Богоров» тридцать вторым по счету.
 
Рейс мы сделали первый после постройки. Поэтому никакого саморемонта не могло быть. На любые отказы и поломки я тут же писал рекламационный акт в четырех экземплярах. Устраняло дефект судоремонтное предприятие, либо доделки с переделками откладывались на гарантийный ремонт. Машинная команда, привыкшая что-нибудь разбирать, налаживать, собирать, начала явно скучать от безделья.
 
Естественно, в городе много развлечений. Одно из них для моряков в советском, но не родном порту, — посещение ресторанов, кафе, чипочных (от жаргонного слова «чипок» — стопка) и иных пивнушек. Вспомнил чипочную в Калининграде, где выдавали только одну стограммовую стопку и непременный бутерброд с килькой или кусочком колбасы. Приобретя там знакомых, мы на зависть местным алкашам, употребляли по две, а при  особом желании после разговора с Владивостоком — и три порции. Чипочная находилась рядом с переговорным телефонным пунктом.
 
В Новороссийске было еще и много вина, которое в те годы летом продавалось из бочек, как квас.
Пиво. — Пей в любом количестве, неслыханная для Владивостока вещь, где большой пивзавод был построен позже. Даже пепси-кола, для гурманов, не пьющих алкогольные напитки. Кстати, выпуск пепси как раз только наладили. И первый город в Союзе был наш из-за подходящего для нее качества воды.
 
Вот такая доступность всевозможного привлекательного зелья и сгубила электромеханика. Он, работая ранее толи на китобойце, толи на траулере, получил травму правой руки. Рана зажила, но остался поврежденный нерв. Алкоголь был ему противопоказан. Врачи категорически запретили пить. Однако здесь удержаться он не смог. В результате начали отказывать пальцы. Потребовалось срочное лечение и мы отправили его во Владивосток.
 
Экипаж в трех первых рейсах был сборным. Основная часть – дальневосточники. Но присутствовали и геленджикцы, калининградцы и даже москвичи. К примеру, известный в Геленджике капитан Тулин-Брюховецкий, был два рейса старпомом. Второй помощник – тоже оттуда, но только первый рейс.  Его я вспомнил, прежде всего, потому, что это единственный человек из мне известных, которого вместо отработанного масла с сажей при крещении на экваторе измазали кабачковой икрой. Польстившись на ее дешевизну, он перед рейсом набрал  столько, что довел экипаж до непозволительных в обществе выражениях чувств, только при появлении ее на столе. Его не только покрыли толстым слоем этого продукта, но еще некоторое время не допускали к источникам воды.  Ну, а фото получились бесподобные: человек – весь в дерьме.
 
Тулин-Брюховецкий из капитанов попал в старпомы в наказание за ящик презервативов, привезенный из Болгарии в виде контрабанды на его научном судне. Командовал он, правда, «лайнером» с размерами большого черноморского сейнера.
Начальник радиостанции, он же и электронщик от Океанологического института, был москвич Игорь Салтановский. Тоже очень примечательная личность.
Вы спросите: а почему такая сборная солянка. Тому есть причина. Судно строилось последним в серии. Некоторых специалистов, имевших опыт приемки и работы на первых судах, посылали, чтобы разбавить состав новой команды для передачи опыта в первых рейсах. Чаще конечно посылали просто блатных.
 
Кстати и капитан нашего судна тоже был из штрафников. О нем я расскажу чуть позже. Мы очень сдружились за два рейса. Замечательным человеком был Эдуард Альфредович Ребайнс. На перегон во Владивосток он, к нашему  и своему сожалению, уже не смог пойти. Уложили его в госпиталь с отказывающими почками на операцию.
 
А на тот момент в Новороссийске остались мы без электромеханика. Пошел я в отдел кадров  пароходства. Обратили ли вы внимание, что оно единственное имело в основе своего названия город. Другие – либо море, где расположен порт приписки судов либо регион. К примеру: Черноморское, Балтийское, Камчатское или Приморское. Это я так, к слову пришлось.
Своего здания для всех служб и отделов у пароходства еще не было. ОК размещался в доме рядом с памятником Неизвестному матросу. Зашел к инспектору, ведающему электромеханиками. Оказался знакомым, как и многие в то время. Были и соседи, как главный инженер, и несколько однокашников по Ростовской мореходке. Изложил я парню свою просьбу откомандировать нам хорошего специалиста на трехмесячный рейс по Средиземному морю и трехмесячный ремонт в Финляндии и Норвегии. Ему очень захотелось самому к нам, но оценив обстановку, решили, что его просто не отпустят. Если только разрешит непосредственно  Крыштан, но он побоялся идти к нему с такой просьбой. Перспектива для местных моряков была более, чем заманчива при их-то скучных и неприбыльных рейсах. Нужно помнить, что в те годы оставалось еще много моряков, перешедших с пароходами из Одессы. И одна из главных линий – это челночная на Кубу.
 
Поэтому на следующее утро,  как и договорено, меня ожидал уже список из четырех страстно желающих попасть к нам, предложенный инспектором. Один на своей «Волге» (по тем временам – крутизна) даже встретил меня заранее.
 
Ознакомившись с личными делами, я выбрал электромеханика с одного из виновозов. Были в пароходстве такие полутораведерники для перевозки виноматериалов и иных жидких продуктов. В его пользу сыграло несколько аргументов: Первое, работает на судне финской постройки, где электротехника и электроника однотипна нашей, те же «Стромберг» и «Малка», только у нас мощность гораздо больше. Второе, не пьяница. А это много значит для работающих на виновозах, где всегда можно добраться до груза или его остатков при зачистке танков. Третье, приличный возраст и неплохой послужной список. Было ему тогда под пятьдесят. А последнее, вообще отпад – член партии, а значит и особо дисциплинирован. На то, что он коренной одессит я просто не обратил внимания. Был бы человек хороший и специалист классный.
И то и другое Замочников Николай Павлович вполне оправдал.
 
Там он однажды притащил со своего танкера в двух бутылочках из-под пепси испанский коньячный спирт. Какая же это была прелесть! И вкус, и аромат великолепны.
 
Ушли мы во второй рейс нескоро, только в середине января. Мне стоять здесь было наруку, вечерами я отправлялся домой к матери. Когда стояли у морвокзала, приходили в гости сестра с мужем, прибегал племянник. Ну и девушки соседки конечно. Но ставили нас к этому пирсу, только когда подходил на выгрузку очередной виновоз. По большей части были ошвартованы у северной стороны продуктового, как его стали называть позже, пирса. Дело в том, что незадолго за год до этого очередной свирепый Норд-ост утопил сразу несколько небольших научно-исследовательских суденышек. Они обледенели и булькнули прямо у причала морвокзала.
Вот из боязни повторения такого инцидента нас и гоняли с причала на причал. Случился разок в тот период и ветерок со скоростью до 43 метров в секунду, что зарегистрировала наша судовая метеостанция.
 
Стояли мы как раз у винного пирса. Мне вечером пришла мысль все-таки пойти домой на Луначарского. По причалу, выйдя с судна, пришлось передвигаться, опираясь боком и руками на трубопроводы. Иначе просто бы сдуло. Дальше до таможни нужно было уворачиваться от мелких тополиных веток. Ну, а потом только тормозить, чтоб не покатило, пока не скрылся за домами на Анапском шоссе. Троллейбусы не ходили. Добрался все-таки на автобусе.
 
Могли бы стоять и дольше, но торопили ученые. Они должны были выполнить очень важные для военморов исследования в проливах Средиземного моря. А мы еще в очереди  бункеровки  не достигли первого десятка. Следовало искать выход из создавшегося положения.  Я его нашел, вспомнив, что у меня одна из бывших девушек соседок работает в конторе на Шесхарисе.
Обратившись к ней с вопросом, где можно найти бункер помимо общей очереди, получил конкретную подсказку. — У севастопольских рыбаков на хранении есть стратегический запас.
Сунулись мы с капитаном в Новороссийское рыбное управление с просьбой о бункеровке. Нас в довольно грубой форме послали куда подальше. Свои суда, мол, стоят, а вы кто такие удивительные из себя.
 
Обстановку мы тут же доложили Ивану Дмитриевичу Папанину, А надо сказать, что дачи в Подмосковьи его и министра рыбного хозяйства Ишкова были по соседству. Старик поупражнялся на нас в матерщине. Любил он это дело. Кстати, телефонистки никогда его не прерывали, знаменитость как-никак на правительственном уровне. Материл за то, что раньше молчали о возможности найти топливо.  Мы, привыкшие к его «сладкословию», только хмыкали да улыбались про себя.
Через пару часов прикатил главный инженер рыбного флота и подошел их танкер-бункеровщик. Скрепя зубы,  любезно попросили сообщить, не нужно ли нам еще смазочное масло или иные припасы. Еще пожелали счастливого рейса, и возможно быстрее, так как министр потребовал у них докладывать каждый час, как обстоят дела с нашим отходом.
 
Быстренько подъехали ученые. Были они из Москвы и филиалов океанологического института имени Ширшова в Геленджике и Калининграде. Руководил Институтом тогда академик Монин.
Некоторые приборы для этого рейса нам собирали со всего научно исследовательского флота.
 
Наконец мы оторвались от Новороссийского причала. Дней через десять, побродив и сделав несколько станций в проливах Греции и Турции, зашли в Пирей.
Заходов в порты было запланировано много. Дело в том, что приказом по институту ученые должны были отгуливать все выходные в течение самого рейса.
 
Поясняю, что станцией в экспедиции называется точка, где судно останавливается и, сохраняя это положение, производит исследования воды или дна. Остановка может длиться и полчаса и пара суток. Попробуйте, например, взять пробы воды со дна Марианской впадины. Один раз в год какое-либо из наших оборудованных для этого судов, брало такие пробы. Американцы там захоронили ядерные отходы. А спуск и подъем батометров длится по многу часов при максимальных оборотах лебедки. К тому же бывало, что грузик, работающий на закрывание прибора-емкости, застревал на пути в одиннадцать километров, наскоблив перед собой тросовую смазку. Ее из тросов выжимает колоссальным давлением, как не стараются отмыть предварительно. Тогда, обнаружив, что крышки не закрылись, прибор повторно опускали до получения удовлетворительного результата.
 
Потом изобрели приборы типа «Розетт», в которых сенсоры сразу выдавали с глубины показания до тринадцати характеристик забортной воды на приемник в лаборатории и далее на центральный компьютер. Осуществляется при этом и непосредственный контроль проб воды, взятых с разных глубин емкостями, закрываемыми автоматически, и расположенными по радиусу вокруг  центрального основного сенсорного аппарата. Думаю, что для читателей такие тонкости не  интересны.
 
Что сказать о стоянке в Пирее?  В Пирее многие были. Нет смысла описывать и поездки в соседние Афины. Вот если только о двух наших матросах, нарвавших апельсин с деревьев, украшающих портовый город. Они не догадывались, что фрукты в пищу не годятся, горькие очень. Но выглядят улицы  с зелеными деревцами и ярко-оранжевыми плодами на них в январе очень красиво.
 
Потом была снова напряженная работа в проливах, закончившаяся заходом в Неаполь. Во тут-то
начались интересные события. Сказать, что Неаполь родина знаменитых песен и романсов, как и знаменитых певцов – это совсем мало. Неаполь – это и родина самых недисциплинированных водителей авто, а главное – самых хитроумных жуликов на всем средиземноморском побережье.  В этом наша команда убедилась сполна.
 
Морякам известно, что на судах каюты капитана и старшего механика обычно самые комфортные.
На научниках к ним прибавляется каюта начальника экспедиции. При постройке нашего финики смонтировали во всех трех самые современные для того времени стерео аудио комбайны «Филипс», вызывавшие восхищение нашей научной молодежи.
 
Уходя на второй день на прогулку по городу, встретил я на трапе ребят из научного состава экипажа, тащивших что-то объемистое, упакованную в бумагу большущую коробку. Двое из них с восторгом заявили мне, что сложились зарплатами  и купили одному из них вот такую аудио систему, как у меня в каюте. Я, конечно, поздравил их и отправился с двумя друзьями побродить в поисках достопримечательностей  по главным улицам, так и по узким и довольно грязным закоулкам. Вернувшись вечером на борт, увидел двух расстроенных субъектов. Причиной горького разочарования и печали оказалась не совсем удачная покупка. Вернее – совсем неудачная.
Развернув пакет, внутри они обнаружили вместо «Филипса» в коробке несколько аккуратно уложенных неаполитанских кирпичей. Приобрели они «систему» на рынке, куда и помчались сразу. Но, естественно, продавца и след простыл. Самое интересное, что было их в группе четверо, и никто не заметил, когда этот супер-жулик так ловко заменил при упаковке аппаратуру кирпичами.
 
Осталось только горевать по приличной сумме утраченных денег. Я им  посоветовал сдать кирпичи в музей Геленджика с припиской, что это самый дорогой  и уникальный строительный материал из Италии. Шутка  была воспринята с довольно кислым выражением лиц. К концу рейса уже сами смеялись, вспоминая этот случай.
 
Не менее удрученным и расстроенным выглядел и наш Замочников. Я его, юмора для, частенько называл и Ключников, Скважников, Щеколдников и пр. После отхода наткнулся на Палыча в коридоре, где он  бродил туда-сюда, что-то раздраженно бормоча и стуча кулаком себя по лбу.
Он, как и многие одесситы,  имел несколько эмоциональный характер. На вопрос: «Да что такое случилось?»  Палыч в крайнем возмущении изрек: «Ну как же так?! Ну не сволочи?! Негодяи и жульё высшей марки, так — растак — пронатак и эдак! Чтоб им … так и перетак! Меня – одессита!
Нет, это ж надо: меня – одессита и так облапошить! Эти проклятые макаронники мне вместо безрукавок (очень модные на тот период) подсунули целую упаковку с рукавом»
Самое смешное в этом было, что у каждой из них длинный рукав был только один.
 
В то время евро еще не существовал. А все это множество всяких: драхм, лир, песет, крон, фунтов и долларов вносило неудобство в оценках и расчетах при покупках. Будучи человеком опытным и сообразительным, чтобы не путаться, по крайней мере, в названиях, Павлович все их называл одним общим словом «хуябрики».
 
А еще забавнее, что свою неудачную покупку он все же успешно реализовал по приходу в Калининград. Когда мы только ожидали перевод своей зарплаты из Владивостока, Замочников уже ходил с толстой пачкой денег, вырученных за эти однорукавки и магазинные пакеты. За границей они практически ничего не стоили, а у нас их продавали по три и даже пять рублей. В зависимости от рисунка, формы и материала. Дальневосточникам в то время сей бизнес был неведом. Потом и они постепенно освоили подвоз модных материалов из Сингапура. А на Юге и Балтике некоторые моряки неплохо подрабатывали на такой торговле. Особенно энергичны были как раз одесситы.
 
Хотя в принципе, массовый провоз любых товаров, считался контрабандой. Вот за такую контрабанду женских париков членами экипажа НИС «Академик Курчатов»  пострадал капитан Ребайнс. Он на нем работал еще при постройке в Германии. Необычная форма фальштрубы этого теплохода от других этой же серии – как раз его заслуга в судовой архитектуре. Эдуарда Альфредовича в качестве наказания отправили капитаном на приемку судна меньшей группы. А это потеря зарплаты и престижа. Могли бы конечно, как  Тулина и в старпомы загнать. Но, во-первых, Ребайнс вырос от курсанта мореходки до капитана на научных судах. А во- вторых, был женат, как говорили, на племяннице Папанина
 
Из Неаполя короткий переход в Чивикавеккью. Стоянка всего сутки. Для желающих экскурсионная автобусная поездка в Рим.
Снова работа, работа и работа с промежуточным посещением Венеции, со всеми ее красотами. Город, который не хочется покидать даже тогда, когда кончились все деньги. Там и без них достаточно, чем любоваться. А бутылка — дороже содержащегося в ней замечательного сухого вина типа Рейнвейна.  Вернув в лавку несколько пустых, получаешь бесплатно половину полных. Очень выгодно. Процесс можно повторять до нуля порожних.
 
Дальше заход в Монако. В тот раз наш радист Салтановский  как знаток этих мест уговорил меня, второго механика и доктора съездить в Ниццу посмотреть достопримечательности, а главное русскую церковь, построенную по распоряжению одной из русских императриц.
Черт нас дернул отдохнуть там на лавочке. Она оказалась на платном пляже. Пришлось отдать за эти посиделки остатки наших скудных денежных запасов. А вход даже в церковь платный. Так что вернулись мы не солоно хлебавши.
 
Прошло уже две трети рейса, когда зашли в Барселону. Вот здесь без приключений не обошлось.
Власти поставили нас в отличие от других стран на закрытой территории порта, огороженной высоким забором из металлической сетки. Правда рядом с проходной, на выходе из которой рядом стоит памятник Колумбу. Такие заборы с проходными существуют и в иных портах,  к примеру, в том же Сан-Франциско. Но там контроль  входящих — выходящих не соблюдается. А в Барселоне при оформлении прихода нас предупредили, что никто кроме официальных лиц посещать судно не имеет права. Для нас вход и выход через проходную свободен, а испанцам – только по пропускам. Целая делегация одной из коммунистических партий, приехавшая на грузовике, приветствовала нас с флагами и транспарантами из-за забора.
 
Памятники Колумбу, кстати, установлены во многих странах. Сам видел. Даже знаменитый скульптор монументалист, как рассказывают для смеха, любимец Лужкова Церетели изваял его статую и старался ее подсунуть Американским Штатам, которые в ужасе отказались. А в конечном результате, мол, и получилась статуя Петру в португальском костюме и с прочими несуразицами, которую сейчас москвичи рады бы куда-нибудь сбыть. В Барселоне скульптура с постаментом хоть и внушительных, но не устрашающих размеров.  Она очень органично вписывается на набережной, украшая ее, в отличие от московского монстра, обезобразившего и набережную, да  и вообще торчащего ни к селу, ни к городу чуть ли не выше кремлевских башен.
Вообще Барселона красива. Она практически  не пострадала от последних войн, как некоторые другие европейские города.
 
В один из дней стоянки, вернувшись вечером на борт, был предупрежден вахтенным  у трапа,
что капитан  попросил зайти в его каюту, как только появлюсь.
Оказалось, что наш одессит каким-то неведомым образом провел на судно испанскую коммунистку. Как выпутаться из этого положения, могущего повлечь солидный политический скандал, Альбертович еще не придумал. Для простоты, раз уж он мой непосредственный подчиненный, решил свалить решение этого скользкого вопроса на меня. Ничего не оставалось делать, как накрыв легкий ужин, для начала пригласить эту компанию в мою гораздо больше пригодную для встреч каюту.
Там и была потом разработана операция «Ы» по безопасному извлечению гостьи с территории порта.
 
Она — член одной из четырех существовавших в то время в Испании компартий. Кстати оппозиционной той, в которой секретарем числилась Исидора Долорес Ибаррури. Ее однопартийцы считали, что Пассионария предала интересы рабочего класса, отказавшись от революционной борьбы и ограничиваясь только политическими заявлениями.
По-русски сеньора разговаривала не хуже нас, так как родилась и окончила школу в Запорожье.
 
Оказываются, была она уже из второго поколения испанских детей, потерявших родителей и вывезенных в Советский Союз во время Гражданской войны в 1937 году. Когда разрешили вернуться в Испанию, ее родители  решили переехать с Украины и строить новую жизнь там.
Вначале было тяжело, хотя и нашлись родственники. Сама она вышла замуж, родила двоих детишек. Работала, но весь заработок отдавала в оплату за детский садик для малышей.
Часто вспоминала свою бывшую родину.
 
Решил я организовать ночную вылазку в город, что в общем-то абсолютно не типично в поведении наших моряков того времени. Согласовав вопрос с капитаном, привлек в исполнители наглого плана того же Салтановского, превосходно владевшего английским, опять же второго механика Хлынина и доктора Кривоногова. Вся наша четверка, окружив испанку и беспрерывно болтая с ней, вывалила через проходную в город, мимо полицейских. Ребята вытаращили глаза, впервые увидев русских моряков, да еще и со своей девицей, отправившихся ночью на прогулку. Останавливать нас у них, естественно, не было никаких причин. Моряки других национальностей делают такое регулярно.
 
В 23 часа город выглядел совершенно пустым. Транспорт и даже метро уже не функционировали. Немного людей, выходящих после сеанса, было только возле кинотеатра. С трудом поймали такси, усадили нашу гостью, вручили ей уйму агитационных книжек, которые она сама отобрала в судовом уголке посетителя, и отправили домой.
 
Ну и как же тут было не воспользоваться случаем. Отправились мы дальше шастать по ночным улицам. Наконец, наткнулись (как в матерных стихах, где « в зоопарке как-то летом вышли звери все из клеток раз из клеток и, решив, что рано спать, собралися погулять») на пивную с ярким светом из окон. В нашем случае на питейно – развлекательное заведение с ярким светом из широко распахнутой двери. Туда мы и ввалились, чтобы продолжить банкет, начавшийся с легкого ужина в моей каюте. Оказалось – заведение вроде своеобразного клуба для мужчин, которым не хочется ложиться рано спать. Помимо заурядной выпивки, игра в домино и нарды, бросание дротиков в мишень дартс на стене, ну,  и обычный мужской треп о футболе и прочем. Бармен – колоритный мужик  приличного возраста и на одной ноге. Ну,  прямо – пират в отставке. Вторую, как выяснилось, потерял, воюя в фашистских батальонах Франко.
 
Следует сказать, что спиртное даже хорошее в Испании сравнительно дешево. Попросили нам налить 503-го. Есть такой коньяк. Он попытался разлить, как у них принято — на донышке.
Пришлось отобрать бутылку и разлить, как у нас положено. Этим обратили внимание всех, кто был в зале. Когда мы шандарахнули сразу по полному стакану, то услышали неожиданные аплодисменты. Подзаправившись, мы продолжили нашу прогулку и с успехом ее завершили часа в два ночи.
 
Утром, помыв посуду после завтрака, буфетчица Люся, упросила меня пойти с ней в город. Чтобы хоть чуток проветрить хмель из головы, я согласился.
Неожиданно быстро попали мы на улочку с упомянутой выше таверной. Хозяин мыл снаружи закрытые жалюзи. Увидев меня, вытаращил от неожиданности глаза. Мог ли он представить, что после того, сколько мы заглотнули, люди остаются еще дееспособными.
 Я никогда не похмеляюсь. Но тут передо мной  гостеприимно отперли и распахнули дверь, пригласили к стойке бара и, налив стакан 503-го, вопросительно смотрели. И все это без всяких слов. Мог ли я не оправдать ожиданий? На лицах двух или трех присутствовавших мужиков, был написан явный восторг, когда я сразу опустошил емкость. Выбора не было, Если бы попытался растянуть удовольствие, то там бы и свалился. От оплаты за выпитое  хозяин категорически отказался. А дальше помню только, что по пути назад периодически опирался на Люсино надежное плечо. Она не обиделась за не оправдавшуюся прогулку. Я ее до этого в Венеции помирил с любимым матросом. Вот и отработала тот должок.
 
Люся коренная дальневосточная имела несчастье влюбиться по уши в знойного геленджикского парня греко-русского происхождения, привыкшего к вниманию приезжих курортниц и принимавшего Люсино повышенное внимание как вполне закономерное явление.
 
Матрос этот уехал после рейса вместе с Тулиным, с которым и стоял вахту, навсегда расставшись с морем. До этого он жарил шашлыки где-то на набережной, а не море пошел, чтобы заработать сразу и побольше.
Надежды не оправдались. Более того, по его словам, он зарабатывал на берегу, занимаясь шашлычным производством, гораздо больше.
Его отъезд для нашей мадам было горем с обильным слезотечением.
 
Встречать в Калининград Замочникова приехала жена с несколько удивительным именем Мара. Палыч сразу оказался под строгим неусыпным контролем. Думаю, что реализацию привезенного им «для школы» (одесское определение товара на продажу) провела именно она. Очень уверенная в поведении женщина, и с речью настоящей одесситки.
Прислали нам из Владивостока нового постоянного электромеханика, а с Замочниковым, к нашему общему сожалению, пришлось проститься. Я проводил его с Марой до самолетного трапа.
У всей команды о нем остались наилучшие воспоминания.
 
 
Глубокие мысли о буях.
 
Ну, что казалось бы, можно сказать о буях? А ведь это немаловажные предметы и в судоходстве и даже при научных исследованиях водной среды. Думаете: смеюсь? Ан, нет!
 
Ведь буем, по сути, является даже швартовная бочка, на которую заводят концы обычно военные суда, чтобы не морочить голову и терять время на съемку с якоря. Да и танкеры швартуются к моно-буям в некоторых портах. А посмотрите, как привязаны яхты практически на всех их стоянках в портах. Тоже на буйках.
 
Швартовные бочки бывают очень солидных размеров, так что, и установить такую с обычного судна невозможно. Тогда мертвые якоря, цепи и буи транспортируют к их будущему месту и устанавливают специальные суда килекторы. Встретить эти бочки на внешних рейдах не мудрено. А вот посередине Индийского океана между Цейлоном и островами Диего Гарсия – это удивительно.
Есть там банка с глубинами от 10 до 40 метров типа, так называемых гайотов. Там можно было увидеть несколько бочек для стоянки наших дежурных военных кораблей. На сотню миль южнее расположена американская авиабаза. На этих буях были надписи: «Собственность России». Сейчас уже, наверное, проржавели и утонули.
 
Мертвые якоря, на которые устанавливают буи для швартовки, представляют собой подобие тех полушарий, которые нарисованы в школьном учебнике по физике. Помните описание опыта, когда лошадьми пытаются оторвать  их друг от друга после того, как откачали воздух между ними
Вот и эти якоря, в отличие от адмиралтейских, Холла, Матросова, всяких дреков и верпов, делают без всяких лап. Просто прочные уплощенные полушария. Они присасываются к грунту и обладают большей удерживающей способностью.
 
Иногда приходится укладывать их на значительной глубине. Есть в Тихом океане почти на экваторе маленький островок Науру. Закрытого порта там нет из-за отсутствия бухт или даже лукоморья. На острове добывали очень ценные фосфатные удобрения. Чтобы грузить крупные насыпные суда придумали следующую схему:
Скалистое основание острова сразу от берега с большим уклоном падает метров на пятьсот. Вот на этой глубине лежат три мертвых якоря. За них закреплены  бочки, на которые заводят швартовые концы с одного борта. С другого борта канаты завозятся на берег. Расстояние метров 250. Затем привезенная на борт швартовая команда, человек двадцать, выбирает береговые швартовы судовыми брашпилем и шпилем, потравливая противоположные. Судно подтягивается параллельно берегу метров на пятьдесят. Под килем все равно остается больше сотни метров.
На берегу смонтированы специальные погрузчики идентичные тем, что у нас в порту для контейнеров. У тех только подлиней консоли. Удобрения подаются по конвейерам  на погрузчики, а далее ссыпаются в трюма, как в Новороссийске зерно.
 
Об установке новых буев обязательно проводится международное оповещение, сообщаются точные координаты и назначение.
Часто можно встретить навигационные буи, которые особенно широко применяют для ограждения речных фарватеров. Называют их бакенами. На некоторых смонтированы дополнительно вехи, а некоторые специально окрашены или с хорошо заметными надписями.
На иных установлены  огни. Могут быть разного цвета.
 
Оповещают о выставляемых знаках потому, что даже сами буи несут потенциальную опасность для судов. Ну-ка наткнись на такой небольшое судно и дырка в борту обеспечена, если буй металлический.
Но бывают буи и из пенопласта.
Вот их-то используют при исследовательских работах гораздо чаще. Они  легче стальных и устанавливать проще, а можно и собирать из отдельных дисков разного размера прямо перед спуском на воду.  В таком случае очень важно, чтобы буй неожиданно не утопило больше предельной глубины. Это несколько десятков метров. Нужно помнить, что десять метров глубины добавляют 1 кг давления на каждый сантиметр поверхности погружаемого тела. То есть, к примеру на глубине 50 метров, предмет будет испытывать чуть более 5 бар давления, а на сотне – уже 10, которые обязательно раздавят пенопласт.
Чтобы такого не случилось, предварительно точно измеряют глубину и отмеряют достаточной длины трос для крепления буя к якорю.
 
Такие буи мы расставляли поперек Гибралторского пролива и на подходах к нему. И надо же случиться, что там неожиданно проводили учения корабли объединенного флота НАТО.
На «буевых» тросах наши ученые подвешивали через сотню или несколько десятков метров обычно  вертушки для измерения подводных течений. В них встроены записывающие устройства для фиксации параметров.  Из них  штук 5 – 7 снизу крепились — глубоководные из титановых сплавов. Общая стоимость такой гирлянды довольно высока. Потерять ее слишком накладно даже из-за того, что заменить из запаса нечем. Вот и пришлось нам дважды  таскать за собой кошки (многолапчатые небольшие якоря), чтобы зацепить и поднять утонувшие приборы. Первый раз просчитались сами с глубиной в этом месте, весом гирлянды и плавучестью буя. Его со сплюснутыми в тарелки дисками зацепили через несколько часов. А вот второй раз, вернувшись в точку через неделю, буя не обнаружили. Тут уж драгировали пару суток, пока нашли и подняли оборудование. Удивило то, что намертво зажатый на тросе держатель одного из титановых приборов был на месте, а сам прибор срезан, как ножом.
 
Буи с приборами для научных исследований выставляют обычно на несколько суток, иногда недель, чтобы судно могло заниматься в это время другими работами. Иногда при акустических работах они не несли нагрузки, а просто означали местоположение. Прибор просто лежал на дне.
Через определенное время его вытаскивали  прикрепленным к бую тросиком.
Потом, чтобы не поднимали сторонние лица, придумали автоматическое всплытие приборов через определенный временной промежуток или по акустической команде с борта.
 
Там в Гибралтаре за нами сначала пристроился крейсер, вдвое длиннее нашего судна. Утром его сменил специальный военный корабль. За наглость, наверное, нам не разрешили после работ плановый заход в Гибралтар. Да мы особо не тужили, зайдя в Сеуту напротив него. Сеута испанский беспошлинный порт, куда ездят, за дешевыми покупками даже сами испанцы. Всяких магазинов и лавочек там не меньше, чем в Гибралтаре.
 
А в заключение, поплавки на рыбацких удочках – это тоже буи, только миниатюрные.
Бывают и большие, не прикрепленные к якорям. Такие ставят с гирляндами приборов под ними океанологи при изучении морских течений. За другие крепятся порою многокилометровые сети или ярусы с рыболовными крючками на тунца и прочих крупных рыб. Они нередко представляют собой несколько толстостенных пластмассовых шаров,  скрепленных друг с другом.
Тогда буи несут на себе вехи с флажками, специальные отличительные огни, а часто радиопередатчики, заметные по торчащим прутикам антенн.
 
 
 
 
 
Черная таможня.
 
По прибытию в Голландию стоянка намечалась всего трехдневной. Поэтому на следующее утро
команда и ученые почти все уехали на экскурсию в Заандам. Потом по возвращению разбрелись до вечера по лавкам, магазинам, пивным и прочим злачным местам. На борту из командиров остался лишь второй помощник Валера Никифоров да я.
В этот день должны были доставить заказанные продукты, за расход и заказ которых на научных судах отвечает как раз второй. Вместе с тем предполагалось, что привезут техническое снабжение, заказанное мною накануне. Я оставил бы 2-го механика принять его, но беда была в том, что он не владел английским. Воизбежание скандальной ситуации при расхождении снабжения, доставленного на борт заказанному, пришлось оставаться на борту самому. В Заандам, где учился плотницкому делу Петр 1-й, я съездил в следующий заход.
 
Вот где то через час  после отъезда экскурсионного автобуса рядом с судном к причалу подскочил таможенный катер, с которого чуть ли не бегом прибыла на борт дюжина таможенников. Нам заявили, что это контрольный досмотр, так называемая черная таможня.
Досмотр так досмотр. Приставили мы к каждому голландцу по матросу, мотористу  и даже буфетчицу. Хватило как раз на всех. Шмон продолжался более двух часов. Где они только не лазили и куда только не заглядывали. Открывали все каюты, все кладовые и даже емкости, если на гайках крышек в них была свежая краска.
 
Как они объяснили после окончания процедуры, досмотр вызван контрабандой жестких наркотиков на одном из одесских пароходов, заходивших в Роттердам перед нами. Особых нарушений у нас они не нашли, хотя сделали ряд замечаний. К примеру, нам нужно было внести в декларацию ковры, купленные членами экипажа, несмотря, что в перечне таможенных товаров они и отсутствовали. За то, что мы успешно выпутались из этой ситуации, капитан нас двоих решил поощрить, отпустив с утра и до самого отхода в увольнение. Отход намечался на 14.00. Провожать приехал наш консул.
 
Мы с Валерой, купив по маленькому подарку своим женам, начали проверять качество голландского пива. Особенно нам понравилось в одной из пивных, где бармен швырял нам полные кружки метра за три по барной стойке. Причем настолько мастерски, что каждая кружка, проскользив  по гладкой поверхности, останавливалась точно перед тем, кто заказал. Он еще и пел красиво что-то при этом. Короче, на последние мои деньги, мы добрались на такси до проходной. По причалу нужно было идти еще метров 150.
Как мы шли, это надо было видеть. И видели все, кто бегал по команде с борта на борт. Сцепившись намертво локтями, мы усердно старались двигаться насколько можно прямее. Выглядело это, как рассказывали весьма презабавно: с напряженным выражением лиц и отупевшим взглядом мы не шли, а преодолевали пространство.
Я, кстати, еще раз убедился, что от пяти кружек хорошего пива можно опьянеть в аут.
 
Вернулись то мы вовремя, но по своим часам. А перед приходом, оказывается, судовое время перевели на час вперед, мы двигались к востоку. Чтобы как-то оправдать неожиданную задержку отхода на час, Ребайнс придумал срочную необходимость сделать опыт кренования. Конечно,  неподготовленный заранее эксперимент не выдержал бы никакой критики, но портовые власти и консул были вполне удовлетворены таким объяснением.
 
На следующее утро капитан вызвал обоих. Меня пожурил слегка, Валере сказал, что спишет с борта по приходу. Но только за то что, что он, будучи штурманом, не контролировал время. Потерять свое место на карте и время для штурмана непростительно, считал Эдуард Альфредович. И действительно списал в Калининграде.
 
Далее я с Валерой работал на следующем судне, когда он уже стал капитаном.
 
 
 
 
 
Кое-что о якорях.
 
 
Бытует на разных флотах байка о деревянном якоре, якобы сделанном для замены утерянного и всплывшем при попытке сменного экипажа стать на него.  Ну, это уж слишком!
В любом случае якорь цепь своим весом моментально его бы утопила.  А вот само по себе залихватское вранье подсказало капитану Юрию Александровичу Саляеву выход из плачевной ситуации.
 
Случилось все у западного берега Камчатки. При резкой перемене ветра в сторону суши и увеличении его до штормового Саляев принял абсолютно верное решение: срочно сняться с якоря и уйти подальше в море. Грунт там не слишком надежно держит якоря.
Но вот незадача — при съемке с якоря дал он ход настолько поспешно, что тот потащило по дну. Он зацепился за что-то и оборвался. Буйка на нем не было. На опасных стоянках опытные капитаны заставляют боцманов привязывать небольшие буйки, чтобы легче было найти якорь при утере.
 
В тот раз вместе с якорем оборвалась только первая коротенькая соединительная смычка. После шторма попытки отыскать потерю с помощью кошек и даже кормового якоря оказались безуспешными. Время на поиски тоже не оставалось.
Чтобы избежать наказания и потерю премии всей командой, нужно было искать выход из этого безнадежного положения. Вот тут и вспомнили об общеизвестной на флоте байке. На всех гражданских судах есть запасной якорь. Он обычно намертво закреплен у лобовой стороны надстройки или  под полубаком. Его сняли и с помощью запасных скоб приклепали к якорной цепи. За неделю, пока шли во Владивосток, сколотили и выстругали из бревен (они на борту всегда есть) точную копию. Выкрасили такой же черной краской и даже слегка состарили ее, чтобы не бросалось в глаза. И закрепили эту бутафорию вместо запасного.
 
Два рейса в Управлении никто не знал. А когда узнали и пришли с проверкой, то на месте запасного обнаружили настоящий стальной якорь.
Как раз в  предыдущем рейсе такой якорь нашелся на одном из рыбокомбинатов той же западной Камчатки. Его и выменяли за несколько бутылок водки и пару мешков свежих овощей.
 
Потеря якоря, а иногда и якоря с цепью хоть и редко, но случается.
Дали нам точку постановки у Русского острова в проливе Босфор Восточный. Это рейд Владивостока.
Якорь сразу не пошел, бывает такое. Из предосторожности в таких случаях снова соединяют звездочку с приводным валом брашпиля и, проворачивая электродвигателем, слегка потравливают цепь. При этом выясняется: ленточный тормоз держал или якорь подклинивало в клюзе.
На сей раз, боцман решил побольше ослабить тормозную ленту. И вдруг цепь стремительно с грохотом начала уходить,  даже подпрыгивая на звездочке. В сторону летели куски ржавчины и засохшей грязи.  Он растерялся вначале и потерял секунды, за которые скорость увеличилась так, что тормозные башмаки на ленте раскалились. Ну, опытные автомобилисты знают, что случится дальше. Тормоза теряют свои свойства. Поэтому при езде в горах и рекомендуется  тормозить в основном двигателем и не размыкать сцепление надолго.
Ну, а здесь якорьцепь вылетела полностью и даже вырвала жвакогалс, которым ее конец крепится в цепном ящике.
 
Если вы видели на берегу цепь из десятка смычек по 25 метров и якорь, ссыпанные в кучу, то высота такого холмика для обычного средней величины судна будет не менее человеческого роста. Поэтому решили, что проблем с подъемом конца цепи не возникнет, стоит только вызвать водолазов. Стали рядом на оставшийся якорь. Пришел водолазный катер. Водолазы проработали до вечера и …. Ничего. Только несколько  мешков пустых бутылок насобирали. На второй день картина повторилась. На третий от поиска отказались. Оказывается на рейде слой ила водолазу гораздо выше головы. Поиск вслепую, прощупывая ногами, безрезультатен. Любое движение в этой жидкой грязи лишало водолазов какой-либо видимости. Поискового прибора, фиксирующего стальную гору в сплошном мягком иле, у них не было.  Да и результат тоже был бы не прогнозируемым, из-за столетнего накопления металла на дне Золотого Рога и пролива. Японцы однажды предлагали очистить  бухту от металла, с условием его вывоза. Да и кто бы это разрешил?
Были потеряны при срочной съемке  цепь с якорем на круизном судне «Любовь Орлова» рядом с одним из островков в Антарктике. Много  их — таких случаев.
 
А вот вариант, когда принимается решение оставить якорь, сбросив его с цепью при аварийной съемке, исключительно редок.  Был случай в Приморье, когда  капитан одного лесовоза сначала осуществил маневр на вытравливаемой помалу цепи  и одновременно, положив руль на борт, выворачивал судно на выход из коварной бухты у Тетюхе Пристани. А потом быстро вытравил остаток цепи и сбросил конец со жвакогалса, работая полным ходом вперед против штормового ветра и зыби. Замешкайся в тот момент, и сидел бы на береговых камнях. Пространства для циркуляции в этой бухте недостаточно даже при спокойной воде. По окончанию погодной катавасии найти и поднять якорь не составило труда.
 
Еще один смешной, но мог бы окончиться и трагически, случай произошел в Северокурильске.
На рейде стоял «Феликс Дзержинский». Какие только функции не исполнял сей пароход. Был он когда-то кабелеукладчиком. Потом возил грузы и заключенных в Магадан. В конце концов, отдали его рыбакам. Командовал им капитан Гузенко, ставший через несколько лет начальником службы мореплавания в «Востокрыбхолодфлоте».
 
В Северокурильске мощные приливо-отливные течения через Второй Курильский пролив. А ветер начинается порой так же неожиданно, как в Новороссийске и нередко достигает штормовой силы.
Уж не помню что мы на «Дзержинский» грузили или они на наш «Зеленоград». Пришвартованы мы были к левому борту по ходу. Он стоял на правом якоре. Но течение и ветер развернули и удерживали так, что якорьцепь шла налево и из под форштевня под углом градусов в тридцать уходила в воду. А вот левый якорь Гузенко вопреки хорошей морской практике и вообще всяких правил держал полуспущенным.  Принято оставлять якорь  в клюзе, либо приспускать до воды.
 
Ветер стал быстро крепчать и Гузенко потребовал отойти от  борта. Наш капитан Александр Дворянский поднялся на мостик, я – в машину. Дали малый ход вперед. Судно подрагивая, поползло вдоль борта гораздо большего «Феликса». Течение плотно прижимало нас к нему. Сам Гузенко, конечно, даже  не посчитал нужным приготовить машину и хотя бы развернуть свое судно так, чтобы облегчить расхождение. Бывает, что появляется  чванливость и чувство превосходства у некоторых капитанов при назначении их на крупные пароходы.
Потом неожиданно дали самый полный вперед и передернули машинный телеграф, что бывает исключительно редко, когда судну грозит опасность. Я увеличил мощность двигателя до предела.
Наш рысак будто присел перед скачком и вдруг неожиданно рванул на полных оборотах.
 
«Ну, все — отъехали», подумал я и пошел на мостик посмотреть, как там у них,- сухие ли штанишки у штурманов. Еще на трапе почувствовал сильный сквозняк сверху, а когда с трудом открыл дверь в штурманскую, то увидел, что на мостике отсутствует здоровенный фрагмент.  Там, где были  раньше два передних, правое боковое и заднее окна, теперь зияла огромная дыра с прекрасным видом на бушующее море. На мостике – колодрыга. Оказалось, что мы доползли по борту до свисающего сверху якоря. Его лапа проткнула оконное стекло. Наш теплоход сел, как рыба на крючок. Капитан, видимо, решил оборвать чужой якорь. Но тот оказался крепче нашей надстройки. Саша не пояснил, почему принял решение рвануть вперед. Вообще он ничего некоторое время не мог сказать. Был в шоке.  Стоял в тот момент на открытой палубе за выступающим крылом ходового мостика, и вся эта масса металла пронеслась вплотную к нему. Стой он ближе к планширю, раздавило бы как козявку.
 
Вышли из пролива, ветер почти стих. Занялись на переходе ремонтом. Оторванную часть восстановили брусом и досками. Потом обтянули брезентом и даже покрасили. Так и ходили три рейса до постановки в завод. Ну, а Гузенко по своей хитрой натуре решил и на чужой беде разжиться, написал акт, что ему согнули веретено якоря. Но при проверке обнаружили погнутое веретено у правого якоря, на котором он стоял в тот раз.
Этот хохол всегда отличался изощренной хитростью, а порой и отсутствием честности. Другие капитаны ему, мягко сказать, не симпатизировали.
Но иногда его изворотливость шла хоть и на невеликую, но пользу экипажа. Пришлось мне работать на судне с челночными рейсами Шанхай – Петропавловск Камчатский, где он был капитаном. Помню несколько раз, выплатив команде подфлажных больше положенного по времени рейса, он просто удлинял это время. И мы обнаруживали себя через сутки то у Японии, то у Приморья и снова у Японии. Эдакий большой зигзаг. Списывалось на погоду и рекомендации хорошей морской практики. Иначе валюту пришлось бы возвращать.
 
 
 
Заканчиваю небольшим экскурсом в историю. Во времена самых древних мореплавателей, сведения о которых дошли до нас, финикийцев  якорями, очевидно, служили камни. Их обвязывали веревкой. Находят археологи и булыжники с отверстиями, используемыми для надежности крепления. Якорь на борту всегда оставался ценностью. Эти находки датируются четырьмя тысячами лет до сегодняшних дней.
 
Снова вернемся к началу сего опуса – деревянным якорям. Они ведь существовали раньше.  Это и малайский однорогий якорь. Его изготавливали из древесины твердых сортов, связывая отдельные детали канатом. А к верхней части крепили камень.
С появлением бронзы, а потом и железа,  деревянные якоря вначале частично или полностью оковывались металлом. Потом стали изготавливать их целиком из металла.
 
Конфигурацию современного более всего напоминает китайский двурогий якорь, появившийся более двух тысяч лет назад. Кстати в римских якорях тоже применялось дерево.
Существует несколько конструкций современных якорей: адмиралтейский, Холла, Дэнфорта, Матросова, грибовидный, кошка и другие. В википедии есть недурная статья о конструкции судовых якорей для любознательной  молодежи, заинтересующейся ими.
Особо вдумчивые обратят внимание, что те якоря, которые чаще всего отображаются на значках, эмблемах, кокардах, даже орденах и медалях. совсем не соответствуют их современной конструкции. Верхний поперечный шток был  у адмиралтейского, якоря Роджера и у якоря Холла до его модернизации. Причем у первых двух и их модификаций шток этот расположен в плоскости перпендикулярной лапам, на изображении он не должен быть виден.
 
Если рассуждать логично, то якорь вообще-то никак не может быть символом мореплавания, каковым он является теперь. Обратите внимание, что на всех официальных документах, касающихся плавающих по океанам, морям, озерам и рекам кораблей, судов и прочих устройств, обязательно присутствует изображение якоря.  На самом деле, он служит не для перемещения по воде, а совсем даже наоборот. Для надежного удержания этих средств на месте, какое уж мореплавание.
Когда эти функции недостаточны из-за плоских каменных плит, сплошного песка или кораллов на дне, где лапам якорей невозможно уцепиться, вот тогда судно начинает мореплавание, волоча их по дну, кончающееся на береговых камнях, как нередко случалось в Цемесской бухте.
 
Правда такие несуразности случаются и с другими символами, даже религиозными. Символ веры в христианстве – это крест. А ведь крест, на котором распяли Христа – обычное пыточное устройство, равноценное дыбе, испанскому сапогу, клещам, гвоздям в том же кресте и прочим орудиям палачей. Очевидно, по недопониманию все равно люди молятся на это римское изобретение медленного убийства.
 
А еще думаю, полезно знать, что существуют и по-настоящему плавучие якоря. Конструктивно  — это своеобразные подводные парашюты. Плотность воды гораздо больше воздуха. Поэтому и  перемещение судна с таким парашютом незначительно. Традиционно ими пользуются японские, корейские и китайские шхуны промышляющие рыбу по всему мировому океану. Занимаются они пелагическим ловом. Это почти всегда на больших глубинах, где на обычный якорь не станешь.
Чтобы судно не уносило далеко от сетей или ярусов с удочками, его и ставят на плавучий якорь. То же самое, когда ведут ночной лов кальмара или сайры. Днем почти вся команда спит, а судно практически стоит на месте, лишь слегка дрейфуя носом против ветра и волны.
Пробовали его ставить и не небольших научных судах. Если стоять подолгу, то выгодно и удобно.
Но пока не отработаны процедуры выноса парашюта за борт и обратный подъем, это требует времени и труда. Особенно притом, что опыт был пробным без писаных инструкций или подсказок кого-либо, кто хотя бы видел, как это делается.
 
 
 
 
 
 
Первые впечатления.
 
Они у меня сложились о Дальнем Востоке, когда назначили меня 4-м механиком на теплоход «Нева». О нем я уже упоминал ранее. Привезли мы в тот первый для меня рейс в Петропавловск Камчатский (его всегда сокращенно звали Питер) мясо, копчености, колбасы, сыры и прочую скоропортящуюся снедь. И вот в первое же посещение продуктового магазина за озером рядом с рестораном «Вулкан» я заметил, что какая-то девушка явно следит за мной. Ну, думаю, и нравы у этих дальневосточных женщин. Вдруг она неожиданно подошла ко мне:  «Ты – гордак?»  — «Да гордак». А что я мог еще ответить, если это была моя детская кличка. «А я Женя, ты мою маму помнишь?»
 
Женя училась в параллельном классе шестнадцатой школы в Новороссийске. А после школы окончила наш строительный техникум. И надо же встретить на другом конце страны, куда ее направили на работу. Таких странных встреч у меня в жизни случилось несколько.  Но эта была первой, поэтому и столь невообразимой. И конечно, как я мог не помнить её маму Раису Федоровну, если она преподавала нам географию. У нее был небольшой дефект речи, она слегка картавила и вместо «л» выговаривала «р». Вот при перечислении региональных полезных ископаемых у нее выходило «горючие сранцы». А за ярко выраженное «р» прозвали мы ее вороной. Так я и ответил: «Ну как же ворону не помнить».
Женя не обиделась, она знала, что за глаза так зовут ее маму. Я за бестактность извинился и был приглашен в гости. Жила она в районе горбольницы. Но в тот раз судно было на отходе, а у меня еще и вахта с 20-ти до 24-х. Не случилось.
 
Следующий рейс в Питер у нас был уже после землетрясения, когда там разрушило пару домов, а на нескольких возникли трещины. Как раз один из них оказался тем, где жила Женя. Погиб тогда только один человек. Курсант в панике неудачно прыгнул из окна второго этажа мореходки. — Разбился.
 
А Женю я опять совершенно неожиданно встретил уже в поселке Жупаново. Придя после землетрясения домой и обнаружив только развалины, она тут же переоформила место работы и ее отправили туда по желанию.
Жупаново после землетрясения  выглядел  совсем невзрачно. Часть домов рухнуло и развалилось, часть покосилось. Пару улиц пересекали глубокие трещины. Завалился один из цехов рыбокомбината. Поселок небольшой, но с рыбокомбинатом, своей громадной свалкой пустых бочек и консервных банок, несколько холмов выше человеческого роста. И даже со своей посадочной авиа полосой. Правда только грунтовой и зарастающей летом буйной травой. К чему эти подробности рассказываю дальше.
 
Если взглянете на карту полуострова Камчатка, то обнаружите только восточный и западный его берега, смыкающиеся на юге острым мысом Лопатка. На этих берегах при Советской власти было построено множество рыбокомбинатов. Они являлись основными поставщиками рыбы на Дальнем востоке до появления океанического рыболовного флота.
Небольшие суденышки добывали рыбу у берегов. Рыбаки в основном были местными. А вот на обработку рыбы, ее заморозку, засол, консервирование приглашали работников, а более – работниц, со всей страны. Рабочих рук особенно во время путины не хватало.
Заключали с временными работниками договоры на год или три года. Платили сравнительно неплохо. Одна из моих сестер завербовавшись туда, заработала на кооперативную квартиру в Новороссийске, да еще и вышла замуж за парня  из Брянска.
Условия жизни и работы, конечно, были суровыми. Все-таки обустроить такую многотысячную массу приезжающих временно людей было просто непосильно. И что примечательно, ведь некоторые там оставались потом жить навсегда, возвращаясь на материк только для отдыха да навестить родственников.
 
На «Неве» нас было трое друзей. Третий помощник Серега Неструев. Уехал потом совсем в Петропавловск, перешел в рыболовный флот, стал капитаном и Героем соц. труда. Еще второй помощник Евгений, стал в дальнейшем капитан-директором крупного рыбообрабатывающего плавзавода в Приморрыбфлоте, далее каким-то начальником в этой конторе в Диомиде.  Ну и я – четвертый механик; потом стармех, механик-наставник, консультант по техническим вопросам, но последнее это уже через  много лет и десятков тысяч пройденных миль.
 
А в то время трое молодых здоровых парней приглашены в Жупаново девушками на день рождения одной из них, которая была подругой Сережи. Потом она стала его второй, наверное, последней женой.  Девушек было переизбыток. Их восемь, а парней только четверо. Лето, уйма приезжих по вербовке.
 
Судно наше на рейде. Причала там нет, а выгрузку производят на плашкоуты, которые подтаскивают к берегу в прилив и выгружают. Когда мы уезжали на катере, то Сергей взял с собой пустой фибровый большой чемодан. Старое поколение помнят эти неприглядные, но очень нужные в поездках вещи. На мой вопрос, зачем? Ответил коротко: «Увидишь, потребуется».
 
Оба моих друга были дальневосточниками и поэтому знали местные обычаи не в пример лучше меня. Сначала мы зашли в магазин. Тут я понял, зачем мы несли это чудище ширпотреба. Сергей с Евгением начали укладывать в него фунфыри водки и вина. Когда наполнили и с трудом закрыли, то при попытке поднять тут же оторвали ручку.
Предусмотрительные ребята обвязали чемодан прихваченным с судна концом (веревка это), навязали морских узлов, даром что ли штурмана, засунули в них поперек палку и с трудом потащили к покосившемуся градусов на десять – пятнадцать домишке. Нести было недалеко. Дома там все были одноэтажные. Выше строить опасно. Не так уж далеко вулкан Жупановский. Там их сопками называют. Трясет регулярно.
 
Празднество удалось, хотя  интерьер был неказист. Сами представьте. Каково сидеть за столом в помещении, где стены, как у Пизанской башни. Спросили девушек, как перенесли  очередное землетрясение, разрушившее половину поселка, где прятались, куда бежали. Прятались, как оказалось под кроватями, чтоб не задавило упавшим  потолком. Я сразу вспомнил войну, когда тоже залазили под кровати во время бомбежки.
Хоть стены и были кривыми, зато стол ломился от всякой вкуснятины. Жупаново ведь числилось в поставщиках их величеств в Кремле. Каждую неделю оттуда в Петропавловск вылетал самолет с жупановской сельдью и рыбными деликатесами. А затем все перегружалось на первый из вылетающих московских рейсов для доставки в кремлевский распределитель. Многое я в тот вечер пробовал впервые.
Из мясного — только громадное блюдо котлет из медвежатины. Вот их так и не смогли доесть, хоть рыбу даже в деликатесном виде местный народ не жаловал. Надоела она им. Последние 6 котлет, чуть ли не с ладонь размером каждая, на спор съела одна из окосевших девиц, потребовав на запивку фунфырь вина. Ко всеобщему восторгу справилась, но потом куда-то вообще исчезла. Были и песни и танцы, а  потом постепенно как-то исчезли  и все остальные.
Стыдно вспоминать, но я проснулся рядом с девушкой в густой траве посередине посадочной полосы. Может и повезло, что никто не приземлялся или взлетал.  Сергей единственный спал с именинницей в доме. После долгих поисков нашли и Евгения, уснувшего с подругой на траве между холмов ржавого железа на свалке. Еще день на судне понемногу приходили в себя.
 
Прошло несколько лет. Встречаясь очень редко, мы всегда вспоминали и этот день рождения. Правда, если были с женами, то так, чтоб они не поняли о чем речь.
 
 
 
 
Воздушные пушки и доктор венерологических наук.
 
Еще в пробном рейсе НИС «Каллисто» познакомился я с так называемыми воздушными пушками. Что это за оружие такое, безусловно, требуется объяснить. Без них сейчас не обходится ни одно изыскание в области морских геофизических работ по поиску нефти и газа.
Используется принцип фиксации отраженных ударных волн от приповерхностных и даже глубинных земных слоев. Все зависит от силы удара.
 
Я вот с удивлением угадал подобное средство в специальном автомобиле и километровом шланге, лежащем на земле вдоль дороги. Мы ехали на дачу к другу, расположенную невдалеке от строящегося в то время Геленджикского аэропорта. Автомобиль стоял, выдвинув под себя широкую опору, и периодически вздрагивал. Очевидно, удары от веса всей машины передавались на почву. А возможно внутри был какой-то электромагнитный боек, наподобие бабы для забивания свай. Возможно – тяжеленный груз-эксцентрик.  
Отраженные сигналы принимаются  множественными сенсорами, размещенными равномерно по всей длине полиэтиленового шланга.
При работе на исследовательском судне шланг с приемниками -  гидрофонами называется косой. Современные косы бывают длиной по несколько километров.
 
Отраженные сигналы расшифровываются и записываются на больших факсимильных аппаратах.
На широкой бумажной ленте, выползающей из них, хорошо просматриваются отдельные пласты и их изгибы. После параллельного «простреливания» в продольном и поперечном направлениях каких-то участков земной поверхности специалистам не составляет труда определить, где расположены купола. В них зачастую и накапливаются нефть и газ. Потом в этих местах проводят пробное бурение. На море для этого служат специальные суда с бурильными вышками и прочим оборудованием типа «Челенджер».
 
Теперь плавно перемещаемся к теме вышеозначенных пушек. Вот если на суше нетрудно садануть чем-то тяжелым по ее поверхности, то на море это гораздо сложнее. Попробуйте эту поверхность еще достать. Да и как это делать перемещаясь?
Кстати и на земле и на воде первоначально использовали в виде источника ударных волн обыкновенные взрывы. Опять же на суше просто: пробурил шурфы, заложил, взрывчатку, согласовал время взрывов и пошла запись. А как на море? Да решили швырять за корму на ходу глубинные бомбы, как при уничтожении подводных лодок. И успешно швыряли вначале и на «Витязе» и на «Дмитрии Менделееве», но до поры — до времени. Потом ошиблись при установке на взрывателе глубины. Рвануло рядом с кормой. Было плохо. Винт, правда, уцелел, но корму шлепнуло так, что было больно ногам у стоящих на палубе спецов. Потекло уплотнение гребного вала.
На «Менделееве» за самым малым не рвануло прямо на палубе. Большим счастьем было, что обошлось.
 
После этих инцидентов отдел техники безопасности Академии наук запретил использование глубинок. А исследования требовалось интенсивно продолжать, так как начали поиск и добычу нефти на шельфах. Не будешь же делать сотни пробных бурений в предполагаемых местах.
 
Вот и появилась идея воздушной пушки. Если из некоего устройства в воде мгновенно выпустить порцию воздуха, сжатого до 150 – 200 атмосфер, то произойдет гидравлический удар с эффектом не менее чем от  взрыва.  В принципе подобное устройство уже существовало. Это воздушный пусковой клапан обыкновенного дизеля. Только давление почти на порядок выше. Как утверждают ученые  для морской фауны эти пушки практически безопасны, Глубинные бомбы насмерть глушат рыбу, а в этом случае,  рыбы всплывающей кверху брюхом, не наблюдается.
Кстати довольно странно. Во время работы даже во сне слышны резкие удары за кормой судна.
 
Оставалось сконструировать, довести до ума и опробовать. В этом «доведении до ума» и улучшении конструкции пришлось принять участие и мне в том самом пробном рейсе. Руководил работами доктор наук Ковылин со своим отрядом помощников. Отряд ученых укомплектовали в ТОИ (Тихоокеанский Океанологический Институт).  Директором  которого был длительное время мой замечательный товарищ академик Виктор Иванович Ильичев. О нем я постараюсь написать отдельную главу.  Он, безусловно, заслуживает и гораздо большей памяти.
 
Процесс сейсморазведки на море выглядит так:
Судно движется самым малым ходом. С левого борта  на выносной стреле примерно в ста метрах за кормой буксируется на стальном кабель-тросе воздушная пушка. К ней с борта тянется шланг высокого давления, подвязанный  через каждые 3 – 4 метра к тросу.  Внутри пушки вмонтирован электромагнитный клапан, срабатывающий от управляющей станции со строго определенной периодичностью. Сигнал подается внутри кабель-троса. При открытии этого клапанчука воздух из шланга нажимает на рабочий поршень основного клапана и мгновенно открывает его. При этом выбрасывается порция сжатого воздуха из внутреннего пространства пушки. Объем его в сжатом состоянии может быть: три, шесть, десять, двенадцать и даже тридцать два литра. Чем больше объем (калибр) пушки, тем больше времени нужно для ее заполнения через шланг, тем реже можно выполнять выстрелы.
 
Что это действительно выстрелы мы убедились, когда пушка сработала на остатке в ней воздуха на палубе при стоянке в Советской Гавани. Звук перепугал заводчан и оглушил наших экспериментаторов. А кусок деревянной палубы просто стесало воздухом до стального листа. То есть двести атмосфер – это совсем-таки нешуточное давление. Повезло, что никто не стоял на пути струи, точно бы деревяшками прострочило насквозь.
 
Когда глубина незначительна, то можно использовать пушку малого объема и стрелять буквально через несколько секунд. Это конечно дает более точную картину залегания осадочных пластов и коренных пород. На больших глубинах эффективны только пушки большого калибра — в 16 или
32 литров. Тогда выстрелы идут через минуты. Управление от станции в автоматическом режиме.
 
С правого борта стоит лебедка с громадным барабаном, на который обычно намотана коса. На ходу ее выматывают за борт, и она также на выносной стреле буксируется за кормой. Выносные стрелы нужны, чтобы увеличить расстояние между пушкой и косой. Тонкие проводки от сотен гидрофонов соединены в кабель, выходящий из косы к приемному устройству. Коса ранее заполнялась дизельным топливом, чтобы создать незначительную плавучесть, близкую к нулевой. Потом французы, чтобы исключить риски загрязнения моря, стали заполнять косы дистиллированной водой. Через несколько лет и наши ученые стали пользоваться дистиллятом.
 
Ох, и намучились мы с пушками первые рейсы. То -  не закрылась мгновенно после выпуска воздуха и вода попала внутрь, затекла называется.  Все, воздуху поступать некуда, вода то несжимаема. Выстрелов больше не будет, и надо вытаскивать на борт и выяснять причину. То — начинает пропускать тефлоновое уплотнение рабочего поршня. То — отказ управляющего клапана.
А ведь каждый раз судно должно продолжить работу с того же места, где прекратились выстрелы.
Стали брать с собой по нескольку однотипных пушек для быстрой замены. Так ведь все равно требуется смотать кабель-трос и одновременно шланг, отвязывая его от  буксира.
Потом все пересоединить, продуть, попробовать на ходу. Остановившись ведь не стрельнешь, корма подпрыгивает, да и дейдвуд разбивает. А запасная может тоже сразу или через сотню другую выстрелов отказать. Вес у больших пушек весьма приличный. Сами прикиньте толщину металла при таких рабочих давлениях воздуха.
Вот и летают мать – перемать на палубе во время такой работы. Но постепенно оборудование становилось все более надежным.
 
Доктор Ковылин перебрался профессорствовать в Москву. Вместо него работами по сейсморазведке стал руководить кандидат в доктора Константин Трифонович Богданов. К чему так подробно, объясню чуть позже.
Сдружились мы с Костей на почве частого взаимного подшучивания. Я вообще любитель пошутить и без обиды  воспринимаю шутки, подначки и подковырки в свой адрес. Главное, чтобы шутка не несла в себе зло. Тогда она превращается в издевательство.
 
Константин  был талантливым человеком. Но вот как личность имел некоторые странности. Он наизусть знал, к примеру, стихи многих известных и малоизвестных поэтов. Мог под настроение и под стопку всю ночь читать их профессионально, и даже некоторые вещи на заказ. Но вот предпочитал  декламировать «Луку Мудищева» или Пушкинские похабные стихотворения. Знал их он уйму.
Зачастую вел себя тоже похабно и цинично. Он как бы защищал свою чувствительную душу коркой показной грубости, заранее отталкивая  возможные контакты. Но это была лишь роль
эдакого маргинала. На самом деле Костя был  обыкновенным и очень неплохим человеком.
 
Вспоминаю я рассказанное переводчицей Ниной Панковой, которую назначили ему в помощь на международном симпозиуме в Хабаровске. При знакомстве первое, что  услышала молоденькая женщина: «Вот и прекрасно! Рад, очень рад! И сейчас мы с тобой чудесно перднем в форточку».
Иная картинка. Сижу у себя в каюте с двумя симпатичными девушками. Неожиданный короткий стук и тут же открывается дверь в кабинет. На пороге Костя и бесцеремонно… «Ну как? Мастурбируешь? Онанируешь?» Мне от такой неожиданной наглости и сказать нечего при дамах то.
 
Однажды в рейсе я тоже жестко подшутил над Константином. Вытащили на рабочую палубу отказавшую пушку. Это железяка, размером с небольшую круглую табуретку. И вот хоть сидеть на ней совсем невозможно из-за шланга и скобы для троса, но когда она перевернутая для разборки стоит на специальной подставке, то можно и сесть. Трифонович и уселся на нее с глубокомысленным видом.  
Я, занимаясь проверкой гидравлических лебедок, мимоходом увидел на щите управления манометр, фиксирующий давление в пушке. Остаток всего около трех атмосфер. Не особенно задумываясь, я тут же нажал кнопку контрольного срабатывания. Пушка конечно не выстрелила. Иначе у  Кости оторвались бы яйца, а возможно и ноги. Но все-таки слегка пукнула,  тарелка клапана выдала ему ощутимый пинок. Ошарашенного  Костю как ветром сдуло, он еще долго не мог прийти в себя. Никогда более он даже не спускался на палубу, где проходили работы с пушками, а наблюдал и командовал с вышерасположенной. А для меня долго придумывал ответную равноценную шутку. Однако я в его присутствии был наготове.
 
У него была прекрасная жена, тоже из ученых.  Как она переносила его выходки непонятно. Но жили они вполне дружно. Потом тоже переехали в Москву, и я только один раз встретился с ними на общем товарищеском сборе, устроенном тамошними друзьями при моем пролете через столицу.
 
Константин был разносторонним ученым, занимался многими научными темами, опубликовал приличное количество работ даже во вполне уважаемых научных изданиях, в том числе и иностранных. Помню, он приволок их перечень для показа директору  веллингтонского Института Океана и атмосферы. Тот приезжал заключить контракт с ДВО РАН. Мы готовились к отходу в Новую Зеландию. Костя страстно желал попасть в этот девятимесячный рейс с нами.
Но капиталисты просто так не приглашают чужих ученых для совместной работы, а только если оплатишь участие в ней. Так что он пролетел, как фанёра над Парижем.
 
Работал он над решением научно прикладных проблем приливо-отливных электростанций. Даже разрабатывал теоретический фундамент и привязку такой станции на одном из Сейшельских островов. Очень много уделял внимания всевозможным меандрам. Это граничные завихрения текучих сред. Вот те громадные водовороты, что возникают по краям Гольфстрима или Куросио и есть эти самые меандры. Они же всевозможные вихри в воздухе от малых до великих. И не только вертикальные, но и горизонтальные. Вот возникновение нашей боры и всех ее сопровождающих странностях он, кстати, вполне доказательно объяснял горизонтальным меандром, возникающим над Маркхотским хребтом и вовлекающим в ниспадающий виток стратосферные массы воздуха.
 
Но вот, что удивительно — Костя защитил докторскую диссертацию в области минералогии. Очевидно, по близким ему темам морской геологоразведки. А еще у нас в рейсе переводчица вела постоянные уроки английского для ученой верхушки и старшего  судового комсостава, на которые Костя постоянно опаздывал. Так, что англичанка каждый раз спрашивала: «Ну, и где же этот пресловутый доктор Богданов?»
Не нужно было обладать особым лингвистическим даром, чтобы однажды обратиться к нему: «Ну и что скажешь, пресловутый доктор венерологических наук Константин Трихомонадович Богданов?» Шутка то шуткой, но ее услышал один из его подчиненных Толя Ярыгин, тот еще шутник, и разнес эту «интертрепацию» названия науки и отчества в институте. Приклеилось моментально.
Так его и  стали за глаза величать. Он знал, но не обижался, все равно ничего не изменишь. Вроде бы в Москву кличка не перекинулась.
 
Теперь о Ярыгине. Это один из организаторов отлично выполненного розыгрыша над Юрием Денисовичем, одним из старых ученых в ТОИ.
Анатолий не был настоящим ученым, но неплохо претворял в жизнь их задумки и идеи, будучи хорошо подкован технически. В научном отряде пресловутого доктора именно он отвечал за исправное состояние излучателей, то есть пушек. Отряд это, как правило, сотрудники одной лаборатории в институте. Но Толя плавал во многих рейсах и не только на судах ДВО, к примеру, фамильярно называя Димой НИС «Дмитрий Менделеев», некоторое время бывшего флагманом научного флота.
 
Вот на нем и произошло изложенное дальше.
Ученые занимались драгированием при поиске железоникелевых конкреций. Шарики эти, содержащие очень высокий процент чистого металла, достигают размера крупного пушечного ядра.  Драги – это стальные отрезки труб большого диаметра. Чаще их просто сваривают из толстостенных листов. С одной стороны ее край превращают в зубастую пасть, вырезая треугольные выемки. С этой же стороны находятся и скобы для буксирного троса. С другого края ее дырявят по периметру, и в отверстия пропускают трос, крепящий стальную сетку. Внутри этого сачка вкладывают еще и обычную сеть из толстого конца (веревка) с меньшей ячеёй.
Затем драгу крепят к концу порою многокилометрового троса и опускают на дно при самой малой скорости движения судна. Так потихоньку и тянут эту снасть за собой. Если не оборвется, а бывает это нередко, то поднимают улов лебедкой и высыпают на рабочую палубу.
 
Вы бы посмотрели, что творится в этот момент вокруг кучи камней и всего, что драга сгребла со дна. Представители лабораторий стараются выхватить экземпляр поинтересней. Пока не насытятся в своих поисках, ковыряясь в содержимом,  над кучей возвышаются с десяток задниц, отталкивающих друг друга. Затем драгу промывают и снова опускают на дно, а все что ранее добыли, разносят по лабораториям и начинают изучать. Камни обычно исследуют как снаружи, так и изнутри, распиливая на специальных станках.
 
В драгу при спуске иногда для шутки бросают совершенно посторонний предмет. Изумленные ученые потом рассматривают его после подъема и гадают, как он мог туда попасть в этом районе.
Вот таким предметом и послужила здоровенная говяжья костомаха, которую взяли на камбузе.
Ее отнесли на корму и тайком привязали внутри драги. После получасового драгирования подняли устройство на борт и высыпали все, что там оказалось. И вдруг там мелькнула кость. За время, пока драгу тащили по дну, ее естественно оторвало с привязи и обтирало песком, илом и мелкими камнями. Поэтому выглядела она отполированной.
 
Нужно сказать, что Марков Юрий Денисович был фанатиком от науки и страстным  приверженцем своих же собственных научных идей. Ну, в общем, таким, как нередко ученых изображали в кинофильмах. Это как раз он в течение двух лет разрабатывал аппаратуру для глубоководной фотосъемки и утопил ее, очевидно сунув в рыболовные сети невдалеке от Токио.
 
Вот ему посчастливилось вырвать у всех эту шикарную кость. Тут же по судну разнеслась весть о том, что Юрий Денисович совершил научное открытие. А такое случается очень редко. Оказывается, посередине Тихого океана существовала когда-то суша с пасущимися на ней доисторическими животными. Остается найти еще пару костных фрагментов, и можно будет создать даже внешний вид этих необычных существ. Но и это совершенно неважно. Главное, это неверность предыдущей общепринятой теории о Гондване и расползании материков. Или эта теория требует существенной коррекции. Юрий Денисович ходи сам не свой от счастья и гордости.
 
А через пару дней  шутники показали фильм, где он был главным героем. В то время появились узкопленочные  кинокамеры. Одна из них и была в распоряжении этих ребят. Они методично снимали весь процесс  поиска кости на камбузе, ее первичной очистки, потом крепления внутри драги, почти драки при распределении извлеченного со дна материала, обтирание дрожащими руками этой кости чистыми салфетками в лаборатории, любование ею и даже, как Денисович запирает ее на замок в собственном столе. Всем конечно было смешно до колик. Но с другой стороны эффект был необычен. Юрий Денисович оценил шутку и даже не особо обиделся, но впал в тоску и уныние. Депрессия продолжалась до конца рейса.
Да и сами посудите, каково было ему расстаться со столь блестящим открытием.



Знакомство с Мурманском.

Начну с фразы, нередко употребляемой многими авторами.                                                                 
Поезд отправлялся из Ростова в Ленинград. В купейном вагоне ехал взвод курсантов мореходки на учебную плавательскую практику  в Мурманск. Возвращаясь обратно, курсанты уже произносили название этого города с ударением на последнем слоге, как тогда было принято тамошними моряками. А возможно и в настоящее время.

В Ленинград состав прибыл рано утром. А следующий поезд отправлялся только поздней ночью. Целый день был в нашем распоряжении. С утра я навестил свою двоюродную бабушку Муру. На самом деле  у бабули имя Мария, а если полностью, то еще Эммануиловна Морозова. А укороченное ласковое Мура, возможно, еще с детства от любви к кошкам.  У нее случилась в девичестве страстная любовь и какая-то загадочная история с ее продолжением.  Суженый молодой офицер погиб в первые дни войны, еще той — Первой мировой. Почему она не смогла его забыть за долгие годы жизни, почему не исчезла девичья увлеченность из памяти, просто невозможно понять. Но бабушка Мура до конца жизни так и осталась незамужней. Хотя ухаживаний мужчин, очевидно, было не счесть.

Обе мои бабули сестры до глубокой старости  оставались симпатичными и милыми старушками, худенькими, аккуратно сложенными и с явными признаками былой красоты. У Анастасии Эммануиловны семейная жизнь сложилась удачно, дети были свои и несколько человек приемных. Кто из них родные по крови до сих пор непонятно. Их никогда не делили. Интересно, что дед Коля был лет на семь моложе бабушки.
А ленинградская ее сестра всю свою любовь и привязанность перенесла на кошек. Когда бы к ней не приезжал кто-то из наших родственников, любой отмечал их изрядное количество. Их всегда было около десятка. Причем позволялось им в квартире все. Не дай бог смахнуть наглого рыжего кота со стола во время завтрака или обеда. Баба Мура тут же пускалась в слезы. Ну, как же  обидели ее любимца или любимицу. Если еще добавить сопутствующий множеству котов запах, то жить в этой прекрасной квартире не привычному человеку было просто невозможно. Да и привыкнуть к такому тоже. По крайней мере мы по очереди делали такие попытки. Никто вынести подобную обстановку более двух дней не смог. Даже  мой туапсинский дядя, самый упорный, приехав на курсы повышения квалификации, прожил там два дня и под предлогом удаленности от места учебы удрал в ближайшую гостиницу.

Квартира у бабушки по ленинградским масштабам была шикарной. Две отдельные очень большие комнаты, кухня, ванная и остальные удобства на втором этаже в  доме на Старом Невском. Дом до революции полностью принадлежал Эммануилу Морозову. Почему бабулю не затолкали в коммуналку и за какие заслуги оставили такую жилплощадь, я не знаю. Она очень хотела, чтобы кто-нибудь из родственников жил рядом. Но квартирой владели на самом деле ее коты. Баба Мура перенесла блокаду, осталась жива, да еще с ней выжило и два кота. Чем питалась сама, а тем более кошки, которые в блокадном городе сами были лакомой пищей, тоже не знаю.

В то посещение я пробыл у бабули до обеда. Но когда она пыталась меня накормить, я тут же засобирался якобы на вокзал к отходящему поезду. Видеть, как по столу  разгуливает  то одна, то вторая кошка сил у меня не было. А зафутболить наглую тварь, значило смертельно обидеть старушку.

Попрощавшись, я отправился, конечно, не на вокзал, а к своей однокласснице, учившейся там в институте и жившей  недалеко от Марсова поля на Моховой. С Надей  провел очень весело и продуктивно остаток дня и вечер. На перрон прибыл к отходу, когда все мои однокурсники уже разместились по купе. Я оказался на последнем не занятом месте и один. Долго скучать не пришлось. Поезд тронулся, но только я улегся, чтоб хоть чуток отдохнуть от дневной усталости, как в купе ввалилась шумная пьяная компания.

Повели себя они по-хамски. Усевшись на край моей нижней лавки, дружно задом втиснули меня в угол. Тут же выставили на столик несколько бутылок спиртного и закуску, продолжили где-то начатую попойку под громкий гогот и треп. Такую наглость, конечно, терпеть было нельзя. Поэтому я постучал через стенку в соседнее купе. Через полминуты в дверях появилось человек восемь курсантов с очень решительным видом. Орава моментально утихла, затем попросив извинения, веселящиеся тут же пригласили к столу, чтобы замять конфликт. Перебравшись с нижней полки на верхнюю и выпив полстакана коньяка за чьё-то здоровье, я моментально уснул.
К своему удивлению, проснувшись утром, вернее ближе к обеду, обнаружил в купе только одного из вчерашних бузотеров. Его и провожала вся эта веселая компания. Соскочили  они на первой же остановке после отправления из Ленинграда.

Пассажир попутчик остался один. Но каков! Разбудил меня прямо-таки настоящий просоленный и в ракушках капитан в форменном костюме с золотыми нашивками на пиджаке, внушительным крабом на крупноразмерной фуражке а, главное, с загорелым под тропическим солнцем и обветренным лицом и слегка осипшим громким голосом. Состоялось официальное знакомство и под его неуемной энергией перемещение в ресторан пообедать. Следует сказать, что этот «обед» на зависть моим однокашникам, продлился до самого Мурманска.

Прежде всего, войдя в вагон-ресторан, мой новый знакомый Александр во всеуслышание своим капитанским сиплым баритоном потребовал: «Офффициянт!». И сделал театральную паузу. Когда обедавшие и официант обратили внимание, то продолжил: «Самое дешевое дежурное блюдо!» Примолк и -  «Порцию женщины!». Далее началась несколько необычная пьянка.  Пили только коньяк, а закусывали его почему-то свежим арбузом. Я предположил, что так пьют настоящие капитаны. Что-то кушали еще, появлялись и какие-то девицы. Но помню это, как сквозь сон. Не было еще у неоперившегося курсанта настоящей морской закалки. Организм еще был слишком восприимчивым к воздействию крупных доз алкоголя.

Как выяснилось из застольной продолжительной беседы, Александр ехал к месту будущей своей работы. Попутно, погуляв пару дней и ночей в Ленинграде, неожиданно каким-то неведомым даже ему образом умудрился зарегистрировать брак. Женился он, по-моему, скорее всего на обычной ленинградской проститутке, познакомившись с ней в ресторане. Свадебная компания вместе с новоявленной женой, и провожала Сашу прямо из ресторана. Он все пытался выяснить у меня, как же выглядит на самом деле его избранница, насколько умна и красива.

Мы подъезжали к Мурманску.  Проехали Кандалакшу, Колу, а вот уже началась и «пьяная конференция». Так называли коренные мурманчане откос справа от железнодорожного полотна, начиная примерно от створа здания мореходного училища и вдоль путей над рыбным портом.
Откос этот, покрытый летней травкой, служил прекрасным местом отдыха для множества небольших компаний вокруг импровизированных газетных скатертей самоубранок. Видеть это впервые было удивительно.

Ну, мы в эту свою первую практику с очень многими странностями познакомились в городе рыбаков и моряков Мурманске. К примеру,  мы попытались поиграть в волейбол в два часа ночи. Милиционер предупредил, что шуметь ночью нельзя. Вообще интересно наблюдать безлюдный город при свете незаходящего солнца. А многометровые приливы и отливы в Кольской губе. Они не только поражали, но и послужили причиной курьезного происшествия, когда шлюпка, оставленная без присмотра у почтового причала всего на полчаса, неожиданно оказалась висящей на фалинях над водой. Впечатлений о городе, о Баренцовом море, о многочисленных губах и поселках в них осталось столько, что они требуют отдельного более обширного описания.

Но особо меня поразило и даже несколько шокировало, что мой новый знакомый оказался совсем не знаменитым капитаном, а самым обычным судовым врачом.
Саша был оригинальной и даже одиозной на первый взгляд фигурой или неординарной  интересной личностью, это как кто его воспринимал. Воспитан он был в интеллигентной семье. Папа в генеральском звании был директором номерного завода, связанного с самолетостроением. Мама, как говорят — при нем. Домохозяйка. Сашу дома очень любили и, очевидно, многое позволяли, что наложило отпечаток на его дальнейшее порою залихватское поведение. Английским воспитанием, возможно, привили ему и полное пренебрежение ко всяким официальным бумагам и даже к собственным документам.

Закончил с отличием школу. Потом поступили в медицинский институт. Почему? Твердого ответа и сам не знал. Так, спонтанное решение. Но не жалел. Закончил. А вот дальше жизнь покатилась каким-то невообразимым кувырком и в полупьяном угаре. Прежде всего, не захотел он продолжать свою врачебную карьеру в интернатуре. Взял направление в некую Тмутаракань, но не задержался там и полгода. Удрал, хотя и должен был отработать по закону три года. Начал «полеты». Каким образом ему это удавалось, так я и не понял, но он умудрялся наниматься или вербоваться  в отдаленные места. Получал командировочные. Проматывал их на пьянки и гулянки еще по пути к месту назначения. Затем через два – три месяца сбегал на новое место. Что поразительно для того времени, это ему удавалось неоднократно. Связь с родителями почти не поддерживал. Видимо опасался, что по обратному адресу могут его отыскать заинтересованные лица для возврата субсидий.

Встретил я его в городе вновь уже перед отъездом из Мурманска в училище по окончанию практики. Работа в «Тралфлоте» ему не понравилась. Он на пассажирском теплоходе отправлялся еще дальше. То ли  в Териберку, то ли далеко на Диксон. Под выжатое из меня честное слово, пообещал позвонить его родителям по приезду в Ростов. Позвонил с вокзала, когда остановились в Новочеркасске. Пожалуй, лучше бы я этого не делал. – До сих пор стыдно за ту ложь, которую пришлось городить его отцу и матери. Они попросили меня подождать немножко на вокзале. Поезд ушел, а за мной через полчаса приехал красивый большой и черный ЗИЛ.

Предложили принять с дороги  ванну, пока будет накрыт стол (это мне-то курсанту). Они действительно были несказанно рады хоть какому-то известию об их блудном сыне, а тут – только что встречавшийся с ним человек. Начались подробные расспросы. Ну, и что ж я мог сказать? Пришлось нещадно врать, что у него все прекрасно, что женился и жена вельми хороша собой, что успешен и в жизни и работе. Но работает, мол, в таких местах, откуда по его словам, переписка не приветствуется и даже не рекомендуется. А напишет или приедет, как только появится возможность. А главное, что любит их и помнит.

Отдохнувшего, насытившегося и изовравшегося меня доставили на том же черном ЗИЛе прямо к проходной училища. Представьте себе вытаращенные глаза дежурного при виде обычного курсанта, которому водитель открывает дверь в таком, по тем временам шикарном, авто. Но это была шутливая импровизация самого водителя.