Грань

-Я еще где-то в пути, ботинки покрыты пылью. Пылью от разрушенных планет.
Только не пойму — от чего заклинило то?
-Алмазная крошка в двигателях?
-Возможно. Гады. Из чего цветы растить теперь?
-Из жестяных банок из-под пепси колы. Они получаются блестящие и не вянут. Толькоокисляются, когда дождь идёт из медной тучи.
— Надо позватьсборщиков дождя. Они не страшные. Только  от них постоянно несет гарью. Но это ничего. Так всегда бывает, корда горят планеты..
 
*   *   *
 
Дождь прожигает листья мелкими лучиками, пробивающимися из капель.
— А если дождь плутониевый?
— Хуже, когда урановый. Радиация, знаешь ли.
 Цветы рыжеют. Разрастаются алюминиевой плесенью. А у сборщиков дождя выпадают волосы. Мягкие, как у свежестиранных плюшевых мишек. Они режут пальцы  о края цветов, курят переливающиеся от нефтяных пленок ручейки. А потом приходит туман. Он ко всем относится безразлично. Просто накрывает всех почти непроглядной пеленой. Цветы, сборщиков дождя, дождь и медные тучи. От этого становится тоскливо, просто выть хочется. Я вою. Многие воют. В основном живые, мёртвым это ни к чему. Они просто стоят и смотрят в туман, в его холод и безразличие.
Не воют разве что сумасшедшие — им хорошо, они уже не здесь, не среди цветов и сборщиков дождя.  Наверное, где-то очень далеко. В бережно хранимой полочке сознания, куда не достать даже всепроникающему дождю. Хотя, один путь все-таки есть — напрямую в черепную коробку. Проедая кожу и кости. Вот тогда мирок,  бережно построенный лишенным разума сознанием, рушится. И тогда опять раздается вой… Ненадолго, правда. Еще никто не умудрялся жить с прожженным черепом. Но дождю все равно. Как, впрочем, и туману.
Они так и не поняли — от дождя надо прятаться. Самое верное средство — сделаться невидимым. Нет, не то, что ты сейчас подумал. Надо спрятать все свои мысли, желания, эмоции. Тогда тебя не увидят, дождь пройдёт мимо, как будто ракета, обманутая инфракрасной ловушкой. Но всегда останется тот кто не успел, или не захотел.  Или не  смог. Ведь  эмоции на диво липкая штука. Они гложут, гложут, гложут… И  этот вечный выбор: разрушить все, что дорого тебе, или разрушить это самое кому-то другому. Обычно,  первое побеждает, и тогда остается лишь смотреть на крах чужой башенки. Этого не хочется, хочется уйти и не видеть, как хозяин башенки судорожно вздрагивает  и  хрипит, придавленный  обломками. Хочется закрыть глаза, но веки становятся прозрачными. Хочется, чтоб он выкрикивал ругательства, слал вслед проклятья, но и этого нет. Забитый, загнанный взгляд, точно у подзаборного щенка. Тошно...  Выбежать под дождь? Но ведь тогда чужая башенка будет разрушена зря.
Придется смотреть. Долго, пока не пройдет дождь. Он не тронет — собственная башенка защитит, она сухая, теплая. Уютная. И все бы ничего.
Только  дождь шипит на чужой коже.
 
Понемногу дождь стихает, цветы бодро поднимают стальные морды к свету, слышится радостный звон лепестков. Этот звон стал для кого-то похоронным маршем, для кого-то чудесной симфонией жизни.
  — Интересно, а что за гранью этого?
— Не смей думать, а то накличешь персональный дождь на свою голову!
 
 
Но проверить тянет. Как всегда… " А что будет, если положить гранату в микроволновку, а отвертку — в стиральную машину?"
 Неистребимое чувство — любопытство.
Шаг, еще шаг...
 
Следы ведут вглубь этого цветочного мира, за баррикады собирателей дождя, через туман.
Лес. Красивый. Не рыжий ( как же надоел этот обгорелый цвет). Зеленый.
Тонкая полоска ручейка, плотно сплетенные ветки. Сюда  не проникает дождь. Здесь тихо, нет гула и скрежета. Немного холодно, но можно привыкнуть. Малиновые вспышки среди кустов и  тонкая упругая стенка за спиной. Если подойти к ней, стенка станет зеркальной, словно показывая, что идти нужно так, как шел. Истинное направление. Теперь нужно следить за кустами, за вспышками. Еще несколько шагов и можно будет узнать, что чувствовал тот, кто прикоснулся к грани до тебя. Тот, кто первый проложил сюда тропу. Надо затаить дыхание, привести мысли в порядок. Ведь можно дождя уже не бояться.
И мысли приводятся. Кружась, оседают, словно чаинки на дне чашки. Легкое прикосновение к неведомому барьеру, и мысли вновь всколыхиваются, но легко, словно отражение чужих чувств. 
Много усталости и апатии, но кое-где проглядывается страх перед неведомым — ведь всем говорили, что отсюда никто не возвращался. Да, отсюда нельзя вернуться, но если можно было — кто-то бы вернулся? Наверное. Не всем нужна тишина и прохладная трава. Многим нужны препятствия и боль, чтобы поставить галочку " я преодолел". Имитация бурной деятельности и великих, ни к чему не приводящих жертв. Очередное порождение человеческого разума, вариация мазохизма под девизом "мы не ищем легких путей".
Вспышки подбирались всё ближе. Вдруг, одна возникла прямо за спиной, сухо потрескивая, разлилась малиновым светом. Тени нет, от этой вспышки не было тени, хоть она и оказалась сзади.
Лес вокруг расплывался, словно кто-то уменьшил резкость, словно написанная по сырому акварель. Ноги утопали в вате, мягкой и плотной.
Стало тихо, настолько что можно услышать тонкий звон тишины. Это всегда происходит в лесу. Теперь кто-то увеличивал яркость, постепенно, потом на полную.
Белый свет вокруг. На сотни километров. Впрочем, это ложь — в абсолютном свете нельзя угадать расстояние, как и в абсолютной тьме. Нет ориентиров. Нет теней. Наверное, это что-то на манер буддийской нирваны: тишина и пустота. Вечная тьма и вечный свет. Водораздел. Грани, черное и белое — без градации.
Можно бегать туда-сюда, из тьмы в свет, как под контрастным душем, но и это приедается. Перемежать страх с покоем, постоянно, теряя ощущение времени…
— Исчезни!
Снова звон. Поплыли акварельные деревья, натужно затрещали вспышки.
Где-то должен быть выход, еще один. Неприметный, куда не стремятся и которым не пугают. Не врата рая и не круги ада. Простая деревянная дверь.
Ветер.
В мгновение лес, вспышки и  медные тучи исчезли, цветы глухо застучали друг об друга, их головы осыпались, посыпая землю алюминиевой стружкой. От этого грохота многие сошли с ума, живых стало еще меньше. Кто-то не успел выйти из своего схрона, где прятался от дождя, но мне больше не было до них дела.
 
Я снова шел вперед. И ботинки мои были  покрыты пылью.