О чем иногда думают женщины

Жизнь, она ведь гораздо проще, чем ты думаешь. Вот и вечер. Гора посуды. Перемою, собрав всю силу воли для того, чтобы совершить этот подвиг домашней битвы с непорядком. И в душ. А потом «баиньки», обняв старую игрушку: с оборванным ухом верную собаку. Даже выть не хочется. Человек, наверное, и к стрессу привыкнуть может, если он постоянен. Пожелаю себе спокойной ночи.
Еще не открыв глаза, понимаю, что светло. Очередное утро насупило. Надо вставать. Ты позвонил еще вчера, предупредил, что приедешь завтра в десять. Зачем мне это надо?
Встретились. На улице мороз. У тебя в машине тепло. Я прижимаюсь к тебе и пытаюсь напитаться твоей силой, энергией. Ты говоришь ласковые слова и пытаешься убедить меня, что все я делаю верно и правильно. Но чувство нереализованности, как-то не дает поднять голову и пройтись с достоинством, широко расправив плечи. Мысли витают где-то, но никак не складываются в достаточно ясные фразы.
Почему-то вспомнилось детство.
Гордость и переполняла и давала какую-то легкость. Мне хотелось бежать, нет лететь. Я буду самая красивая. Мама взяла меня за руку, и я, добиваясь, чтобы меня все-таки услышали, теребила ее за руку.
-Мне сказали, чтобы были банты. Белые или розовые. Ты погладишь мне?
-Поглажу.
Мама как всегда неразговорчива. Устала. Я в мечтах своих видела себя уже стоящей посередине зала. Я спою лучше всех. И они все увидят какая я замечательная. Волосы соломой торчали из-под старенькой шапочки. Спущенные колготки хотелось подтянуть, но мама тянула за руку, а одной рукой сделать это было неудобно.
-Папа, папа, я буду петь песню!
-Надо погладить ей розовое платье.- бросила мама на ходу
Впереди еще два выходных. Я вставала на середину комнаты и в который раз начинала сначала песню, особенно старательно выводя припев: «Папа подарил, папа подарил папа подарил мне куклу.» Мне казалось, что никто в целом свете не поет лучше и выразительнее меня. Чувство собственной важности распирало меня. Отец живо принял участие в моем преображении в певицу. Он показывал мне, как надо стоять, держать голову и куда девать руки. И даже порядком надоел своей дотошностью. Засыпая, я воображала аплодисменты, и кучу желающих поиграть со мной, сделаться моим другом. Ведь теперь дружить со мной будет важно для всех тех, кто отказывал мне в своем внимании. Себе я казалась красавицей с голосом просто чудесным.
Наступил день праздника. Розовое платье было на мне. Банты выглажены и даже колготки подтянуты. Я сидела со всеми вместе на скамейке с напряжением пружинки, готовой выскочить в минуту, когда заиграет знакомая мелодия, встать ровно, откинуть голову и руки «приклеить» к вязанному платью, которое досталось мне от дочки какой-то тети Маше и было сейчас самым настоящим платьем принцессы: розовым-розовым.
Знакомая мелодия заиграла. Пружинка выскочила и вмиг оказалась на середине залы, замирая от ожидания, когда надо будет вступить. Но тут мелодия прервалась. И голос за спиной сказал, что петь я не буду, и что вместо меня будет петь другая.
Все внутри меня куда-то оборвалось вниз. Мне казалось, что все взгляды обращены в мою сторону. Пружинки не было уже и в помине, а была жалкая маленькая девочка, которой больше всего на свете хотелось забиться в угол, сделаться невидимой и не слышать ни звуки песни, которая должна была сделать маленького заморыша знаменитостью районного масштаба, ни так ожидаемые мною, но доставшиеся не мне аплодисменты и улыбки. Но район тогда казался размером с вселенную и позор недоверия спеть песню, сделал нос больше, волосы непослушнее, и всю меня как-то в тысячу раз некрасивее. Платье мое уже не казалось мне платьем принцессы, и нашлась тут же старательно зашитая маминой рукой дырочка на подоле, а колготки предательски сползли вниз.
Время тянулось медленно. Концерт все никак не заканчивался. Не показывая слез и изо всех своих маленьких сил стараясь держаться как ни в чем не бывало, я старалась вжаться в скамейку, слиться со стеной, стать как можно меньше и незаметнее. Мечтая побыстрее снять с себя праздничные банты я жалела, что нет у меня шапки невидимки. Как необходима она была мне сейчас. Взять и исчезнуть. Не быть, не находиться здесь, в этой, еще несколько минут назад такой сказочной зале.
Дома не рассказывала ничего. Всем своим детским существом, понимая, что рассказывать, это значит капать, капать и капать йод на ранку.
Мир вертелся вокруг других, а я такая вот хорошая оказалась на его обочине. Был выбор: стать одним из тех, кто вертится вокруг очередной звезды или быть вечно одинокой на обочине жизни. Но, не понимая совершенно удобности первого варианта, я пыталась в детской своей непосредственности, не имея, ни характера, ни умения вести себя и нравиться окружающим, стать центром мира.
Ты целуешь меня на прощание, вручаешь горький шоколад, утверждая, что после секса это лучший антидепрессант. Я иду по дороге домой. Мимо летят автомобили, идут люди — знакомые, не очень, и вообще: вижу впервые. А мысли опять шевелятся в голове.
Смотришь с удивлением. Творения божьи. Разные такие. Какие-то, по нашему разумению, хорошие, какие-то недостойны ни внимания нашего и, ни слова хорошего. Кому-то руку подать честью почитаем, кому-то не только руки подать, а оттолкнуть подальше хочется, чтобы потонул он непременно в горестях своих и проблемах. Оправдание достойно человека гуманного: он такой недостойный!
Ловили ли вы себя на такой мысли, что с омерзением смотрите на калеку, грязного, оборванного пьяницу, или просто на ребенка, который похож на плешивого, забитого, надоедливого котенка. Хочется отодвинуться от него подальше, а сверстникам считается позорно не то что дружить, а находиться рядом. Сколько изощренных способов унизить и добить такого вот его существует в арсенале маленьких существ. Таких замечательных, единственных и любимых дома мамами, папами, дедушками и бабушками. Как подчеркнуто жестоко подбираются у них слова при общении с существом вредным и гадким в их понимании. А унизительные прозвища придумываются для такого вот непохожего самыми остроумными из них и активно поддерживаются всеми членами их сообщества.
У них своя вселенная. Своя звезда, планеты и спутники. Правила, по которым они живут, исключают принятие нового чуждого им элемента. Закон природы: выживает сильнейший, самый древний из законов, который движет всей вселенной, становиться для такого котенка смертельным приговором. Но он живет, привыкая к насмешкам, и, даже, вырастает. Но редко потом в жизни случается так, что раковина, которая однажды захлопнулась, раскрывается, и существо, спрятавшееся в ней становиться похожим на своих соплеменников, каким-то образом вписываясь в одну из звездных систем.
По жизни у него с завидной предсказуемостью начинаются проблемы, неприятие его окружающими, так как его система предполагает одиночное существование. И раковина, приоткрывшись, спешит захлопнуться снова.
Однако отдадим должное закону жизни. Часто такими вот изгоями становятся действительно элементы вселенной, имеющие в своей душе червоточины: жадность, глупость, высокомерие, злость, вредность во всех своих проявлениях. И часто существа эти в злобе своей желают гадость сделать, ну если не всему миру, то ближнего окружению непременно.
Только попадаются и просто духом слабые. Хотя по законам вселенной это тоже порок: выжить должен сильнейший.
Человек рождается и перед ним дорога. Куда она приведет? Кем это задано, или человек сам путь себе задает?
Тоскливо то как! Может от того, что ты уехал, может от того что раз приняв условия твоей игры, я не выдвинула свои. И теперь мы играем по твоим правилам.
Нервы. Струны внутри тебя, которые, то обвисают, то натягиваются до предела разумного и начинают звенеть на такой высоте, что не слышишь, а ощущаешь звук этот каждой клеточкой. И клеточка каждая начинает звенеть на той же частоте, что и натянутая струна. Хочется сжаться в комочек, как это там, у классика стать меньше мухи? Нет, пожалуй, мухой сейчас становиться холодно. Хотелось бы кем-нибудь с более теплым покрытием.
Забавно устроена человеческая память, вспоминаешь, когда тебе и так некомфортно, и тускло все самое грустное и унизительное, что происходило с тобой за все твое существование на этой планете. Причем с такой скоростью перематываются кадры в голове: успеваешь за сотню шагов просмотреть все гадости с рождения и аккордом сегодняшнюю.
Возвыситься за счет того, что опустишь ниже плинтуса рядом идущего, не похожего на тебя, дурного и глупого, по мнению твоему. А как-то и приятно, что ли становиться на пьедестал и смотреть на всех с высоты своего величия. Увы. Стержень то не тот!
Куда опять несут меня мои мысли? Скакуны вы мои необъезженные.
Ты звонишь, говоришь что уже соскучился и обещаешь приехать на следующей неделе. А я понимаю что грешу, и грешу ведь с таким упоением.Не избежать тебе, милая, гиенны огненной. Зато согреюсь.
Заповедей всего семь. А нарушить успеваем все и по нескольку десятков, а то и сотен раз. Казалось бы все так просто. А Он пытался нас спасти. Не хотим. Мочь то можем, а желания не хватает.
В пурпурном плаще он возвышался над оборванным человеком. В ссадинах и синяках Иисус смотрел таким светлым взором, пронизывающем, до самого никуда и говорил вещи, которые в глубине ты определяешь как истину, вещи такие простые, что проще и нет, но могущественные ибо они закон мира. «Не суди, да не судим будешь» и еще про свет, про любовь к Богу и к живущим на земле, кем бы не были они: глупцы, живущие в своем параллельном мире, или погрязшие в пьянстве то ли от большого ума, то ли от его отсутствия, или имеющие характер и волю к победе. Наверное, это страшно быть осужденным по наговору, понимая: ни за что, ни за грош, а впрочем, за несколько монет быть проданным, преданным. Идти на смерть. Ведь только он понимает: за все человечество. А на кресте усомниться: «Господи, за что ты покинул меня?»
Стоп! Жаль землю не остановишь, как автобус. Сойти бы на другую планету. Только везде хорошо, где мы не побывали
Холодно. Маленький человек о тебе с жалостью и со смешком писали и напишут еще. Неприятно быть героиней такого романа.
На работу пора. Тут уже не до мыслей. Дожить бы до конца смены с наименьшей потерей нервных клеток. А потом все опять по кругу. Битва за чистоту и порядок; сражение с домашним заданием и сыном, который предпочитает всемирную паутину с ее пауками и тараканами формулам, падежам и международному языку; друг с оборванным ухом. И, наконец, "Спокойной ночи" тебе мой самый любимый человек. Самый любимый человек — это я о себе.
Ибо сказано, "Возлюби ближнего своего, как самого себя". ..