100 мг Паланги

Выпуск данного сборника, дает возможность русскоязычному читателю составить собственное мнение о творчестве выдающихся лифонских поэтов. Это стало возможно благодаря коллективу переводчиков «Стылый ковш», которые бескорыстно приняли участие в этом проекте. В настоящее время это единственный сборник лифонских поэтов на русском языке в который вошли как авторские тексты, так и тексты народных и городских песен начала 21 века. Оценить качество перевода можно, сравнив с оригинальным текстом, который приводится после каждого русского варианта. Книга иллюстрирована лифонскими «кхиро», выполненными в классической манере по традиционным лифонским сюжетам: «bilo», «elo», «spalo».
Название сборника: «100 миллиграмм Паланги», никак не связано с известным литовским курортом. В лифонской повседневной жизни «палангой» называется сердечно-сосудистое средство с традиционными побочными эффектами – логореей, анальным зудом и ощущением всеобщего упадка. Вот почему в метафоре названия так отчетливо проступают скрытые скелеты позабытых семейных историй, ветхие тряпицы знамен отступивших и попавших в окружение армий и прочей сырой, непропеченной херни, что так близка нетрезвому русскоговорящему организму на грани нервного, да и психологического срыва, в целом и, разумеется, по факту.
Кошкин К.А.
 
Пелефон Стуто (пер. К.А.Кашкин)
Старый порт.
Текут, влекут ромбиками на воде весеннего цвета
Мысли пустяковые, располагаются в неизвестном
Месте души, угодливо снабженной алкоголем.
Мысли рябятся, толкаются в акварельных телах
Яхт и судн.
Смешиваются с отраженными птицами
и клювами портовых желтых кранов с ноздрями
колесиками. Штифты, шнифты или как? Некого
спросить.
Истребительски выделенный нос, словно
Моторный отсек у чайки, выбирающей середину канала
для полетов, середину мыслей для курса
поиска корма.
Лучший фарватер мыслей, смешанных с отраженной
Оспяной реальностью, для поиска куска. И
Тоска нелетающего, обременяющего интерпретацией
Романтической аэродинамику и подъемную силу
Чужого тела, одаренного крыльями.
Нелетучие мысли пленкой растекаются по
Вечной поверхности, теряя себя и оставляя
Запустье и смывные следы своей недолговечности.
Овеществленные мысли сложены раздельно в сумки,
Пакеты и готовы. Кто к дальнейшему следованию,
Кто к успокоению на какой-то такой-то свалке.
Истончились, застеснили друг друга и ушли в
Первично напряженное сердце мелкой занозой
Невзмахнутых крыльев.
  
Pelefon Stuto
Starii port.
Nazhralsja v portu.
Sizhu, gljazhu.
Na vodu i to, chto v nej.
 
Na lodki gljazhu
Na chaek gljazhu,
Na krany – ih net milej.
 
Mysli,  kak pticy –
Letjat, letjat
Kljuvov bojus' ja ih.
 
Gruwu ja o tom
Chto letat' ne mogu
Po nebu, vmesto nih.
 
Vot zhizn' moja
podhodit k koncu –
ja tak nigde ne byval.
 
Ne videl sever,
Ne videl jug, -
Kryl'ev ne rspravljal.
 
Teper' ja p'janica gor'kih slez
P'ju do poslednej cherty.
Deshevym toplivom proshlyh grez
Zhgu pred soboju mosty.
 
Чайшип Смилкис (пер. Ива Аккарас)
Утро в отеле.
Отражение нескромного в зеркале номера
Old Mill. Затяжка сетчатого материала,
Повторяющего линию ноги.
Касание теплого, живот к животу, течение
Неги по ветвящимся каналам близости,
Запах, ткущийся в сердце.
Среднее утро в отеле, когда фразы повисают
Как школьные аппликации серийно слепленные
К празднику, смешивающие собой обыденное
И впервые созданное линейным учреждением школы.
Возникает умение. Лад момента.
Переданная пуговица – суть, струна вандала,
Обесчестившего вчерашнюю чужую подушку за
Рюмкой. Большая пуговица. Негодная для
Пристегивания, но заключающая в себе приязнь.
Уничтожение усердия чужого декора, общественного места,
Создающее тайнопись передающих дары,
Натягивающая нити сети междудвоимия.
По отрезу рукава холодный язык влажного
Залива и ощутимое шерстяное участие
Теплоты утробы сердца.
 
 Chai-Ship Smilk`s
Utro v otele.
Ja prosnulsja rano – ona ewe zdes'.
Edva nadela chulki
Ja prosnulsja tiho  — nikuda ne polez
Mne nuzhno nastroit' mozgi.
 
Ja ne pomnju chto vchera strjaslos' –
Kak my ochutilis' zdes'.
No telo ee i zapah volos
Nezhnost' vkljuchili vo mne.
 
Ja byl neistov, v kurazhe, v chadu
Vo mne bushevala strast'.
Ee ja sorval v chuzhom sadu –
Gospod' pozvolil ukrast'.
 
Teper'  lezhu bez trusov i ne splju –
Smotrju na nee tajas'.
Ja zhazhdu ee, hochu, ljublju
Ne otkryvaja glaz.
 
Ona ujdet navsegda v nikuda
Ee mne potom ne najti
Teper' i potom ja sdohnu s toski
No ne pomeshaju ujti.
 
Kaftan moej zhizni slishkom mal.
Pugovicy – ne v razmer.
Ja noch'ju vchera schast'e ukral.
Sberech' – ne zahotel.
  
Кайлос Пине (пер. Д.Свиной)
Без ответа.
В моменте ощутив полноту, оглядывающийся,
Подчиняющийся наплыву ощутимого всеведения,
Оглядывающийся чем-то внутренним, ищущий
Возможности спросить: «Ты знаешь в чем тут дело?»
Но не желающий слышать в тон: «В чем?»
Ловящий полукружием внутренней горсти
Несказуемости подлежащей выражению,
Отвечаемости, сливающейся с сереньким небцом,
Водицей, ветерцом, машинцой и лодцой,
В несколько прозрачных нот аккорда
Состоявшейся сейчас жизни.
Капнула всей вселенной на
Чей-то черный зонт раскрытый
И исчезла.
Оглянуться ни к чему уже.
Вопрос истаял.
 
Cyilos Peneut
Bez otveta.
Rasterjannyj.
Pustoj i lishnij
Stoju odin na beregu.
 
Mne nekuda idti.
Sprosi vsevyshnij.
Ja i tebe otvetit' ne smogu.
 
Ja ne smogu smotret' v glaza,
I tvoi vopros pridet`sa vstretit` nemo:
Kuda zhe delos' schast'e?
Ne poterjal? Togda ze gde ono?
 
A ja skazhu: «Vot ty: sedoj, ugrjumyj, groznyj.
Iz-pod brovej. Ugljami mne v zrachki gljadish.
Vot ja – rumjanyj, sytyj, prazdnyj –
Ty ne pomozhesh' mne najti ochki?
 
Prishel – i slava!
Sprosil? Nu vot i horosho!
Teper' ty gde-to chudom kapnul?
Otlichno, Bozhe! Znachit, ja poshel?!
 
A kak ty dumal, Bozhe?
Ty – moj smenwik.
Ja otbyl tut.
Teper' tvoja pora.
Tam dozhd'?
Otkroju staryj zontik,
Maskvich ebanyj –
Vot skoree b sneg poshel.
 
Pojdu domoj.
Tebe molitsja ja ne stanu.
Ty prosto –
ochen' staryj chelovek.
 
Nu a potom. Kogda zakonchish' smenu,
Ko mne – bez stuka, gospodi, proshu.
Ja zhdu tebja. Ty ne prihodish', suka.
Vestej ne podaesh', a znachit ja gruwu.
 
Пулис Майнер (пер.З.А.Грязнулин)
Старая мать.
Плакса пришла к овалу лужи бассейна.
Отражает сосны в полноте свечения игл.
Шумит за рыжими их телами море, а плакса роняет
Расходящиеся круги на зелень стола воды.
Коньяк, сигарета тяжелой марки,
Пудель, мечущий кривые бега на бирюзу
Реек помоста. Соболюкас и односторонне
Зудящая янина хозяйки.
Липнет простуженным голосом к сыну
Последним этажом окрашивания
Обветшалого материнства.
В голове — пустой веселый тоннель
Безмыслия и втыкания пустого глаза
Между стволами рыжего
И удаление от всякого.
 
 Poolis Mainer
Staraja mat'.
Moja staraja zhutkaja mama,
Ty prishla na mogilu moju.
Ne mogu ja izbegnut' srama
Za odezhdu plohuju tvoju.
 
Tut v adu, ne bassejn razumeetsja
No ponjatija est' — nam ne vrut.
Chto zhe ty, razvalina glavnaja,
Podnasrat' mne sumela i tut?
 
Ja teper' posmeshiwe demonam
Mama, ja kloun v adu!
Kak zhe mne tebja v zope bezvremen'ja
Zakopat' by hotelos' v sadu.
 
Gde teper' ja? i gde kto ewe?
Kak zhe ty tak mogla postupit'
Bezrazmernoj ljubov'ju-vlagaliwem
Ty sumela menja poglotit'?
 
Unichtozhit' mne um, reputaciju
I teper' ja soglasen na vse.
Obewali mne dekapitaciju –
Vot! Lubuisja! Ewe i ewe!
 
Moja mama v osipavwem vide
Navewaet teper' I menja.
Eh, ti, mama, mama-mamulechka,
Pravda baby trewat – ne moja?!
 
Мукко Совис (пер. Б.Старая)
Зов.
Потемки чужих чуланов семейных.
Натянутые канаты кладовых старых
Обид.
Посыпанные битым стеклом оградки
Невысказанного неравного
Неравенства
Меньшей любви -
Иглой
Колет.
Потемки жестяных загнутых стоков
Темных движений, зова повторов,
Старых течений сценария
В старое тряпичное,
Пахнущее бабушкиной сумкой,
Забытыми папиными носками
Старой вагиной вдовы рыбака.
 
Mocco Sovietis
Zov.
Na kladbiwe – opjat' hujnja.
Zaryli vmesto suk bljadej.
Oni lezhat. Ne mysli ne taja.
Oni mertvy. I raznic net – huej.
 
I ja lezhu. Ne bljad', a prosto staryj kloun.
Mne mezhdu nimi perspektiva est'.
Moj chlen, kak cheln v oktave stavit'.
I cheln kak chlen – plyvet, vo vlage, est'.
 
Sam vidish' – ja skazal neumno.
Skazal – drugimi ne ponjat'.
No ja tverzhu: ja star i ja mudackij kloun.
Otkuda eto eho: a vse taki ty – bljad'?

Неска Заннис (пер. В. Раженньев)
Служба.
Острие носа костела окружает себя
Велосипедами ближних торговцев,
Опирается на деревья ограды.
Внутри — Седой, в красной маленькой шапочке,
Настойчиво и устало взывает к пастве,
Алчет ее безнадежной истомой спасения,
С сединой, расползающейся короткими
Полосками структуры веры.
Приют с красной лентой финиша для тех, кто начал фальшстартом.
Для тех, кто так и не пришел домой
Избавится у очага близости от зябости
И стылости в костях души.
Тоска и здесь. Тоска.
Но есть кто-то рядом. Продутый сквозь
Металлические и мясные трубы воздух
Становится песней, повторяемой
Губами Бесприютности без надежды.
Устал. Сел. Слушай сидя.
Что хуже?
Что?
Хуже?
 
Nesca Zannis.
Sluzhba.
Katoliki ne upotrebljajut anaboliki.
Katoliki ne ljubjat est'.
Katoliki pochti ne alkogoliki.
Katoliki bojatsja v dushu lezt'.
 
Moj papa nikogda mne ne byl papoj.
Moj papa prihozhanin. Pal dom. Zhest'.
Moj papa fariseiskih samih chestnyh pravil.
Moj papa slilsa, mne ne na chto prisest`.
 
Moj pop v krasivoj krasnoj shapke.
Moj pop saditsja tam, gde est'.
Moj pop monetu ne schitaet vzjatkoj.
Moj pop mne ne gospod'. Ja goloden, i ja zhelaju est'.
 
Див Анус (пер. А.Н.А.Л.Боков)
Будни.
Суетно. Устало. Мелко.
Шастали одобренными маршрутами
Обыденного. Стали обладать банальным
Набором повседневного.
Кофе. Чай. Кефир. Алкоголь.
Изделия из разного.
Из разных масс.
Посадили усталый живот в такси.
Поволокли в беспамятном шуршании и
Вежливых беседах о тех кто борн в ю.э.сэ.са.
И говорит на полумертвом
Из несуществующих ныне для 5 класса учебников.
Вернулись к полосатым диванам,
Залесному прибою и поющим ветрами иголкам.
Закрытые глаза свернулись на диване.
Бутылка переместилась на балкон.
 
Dive Anus.
Budni.
My shli v magazin.
Beremennye pokupali.
My ehali v taksi.
Beremennye docherjami.
My govorili s byvshimi,
Beremennye snishozhdeniem.
My ne ljubili nikogo,
Beremennye navazdeniem.
 
Челнис Влесу (пер.К.А.Кашкин)
Вечер.
Розовой запеканкой в полукружие закат.
Ной синевы неба.
Пролесны многими слоями облака:
Темные у дачные кроны прочерчивают, качаясь,
Недоступное и без размера высокое.
Линии их истают в нарастающий сумерк.
Ах, их кроны станут темнотой чуть более плотной,
Чем воздух без света.
Их кроны ощутит зрение в кромешине
И соединит с «шу-шшш» песней игл и ветвей.
Какая-то лесная птица уронит мешок
Разговора с кажущимся, затухающим:
«быстрей-быстрей-быстрей».
Уронит в середине другого бесконечного
Чвирка и  лая
Новостных лент округи.
Пока раскладывается черная вязь букв,
Облака наливаются сиреневой и затем долго
Сереют оконченным днем и уходом
Теплого кругаля за вечно заваленный.
Вечер наполз на пол и тянется
Сумерками рук к заветной бутылке и оставляет
Вмятины от зубов срока на подаренном забытии
Нетрезвой дремы.
 
Chelniz Vlesu.
Vecher.
Na sklone gory skomoroha zhgli.
Uzh on i shutil i pesni kvakal.
A ljudi prostye zatem prishli
Chtob smerti hotel, smerti hotel.
 
I vot on takoj, zhivoj i zhirnyj,
Shel na koster, I hotel rasskazat'.
Chto vseh naebal i koster zasluzhil on.
Chto vseh unichtozhil by, eb vashu mat'.
 
Chto serdce troitsja na povorotah,
Chto nenavist' k bydlu rekoju techet,
Chto esli by bylo takoe  vozmozhno –
Nikogo b ne ostavil – pred bogom zachet.
 
Ubili ego i tiho i skuchno.
On osel, obmochilsja i stih.
A potom, chto ostalos' – brosili  v jamu
I narod pred snom utih.
 
Народная песня (пер. П.А.Пелоткин)
Дочь. Женщина. Телевизор. Алкоголь.
Дочь. Женщина. Телевизор. Алкоголь.
Воспевать бессмысленно.
Как природу родного края.
Как убийство поэта.
Как позабытый зонт в розовом разговорном курорте.
Дочь. Женщина. Телевизор. Алкоголь.
Заменить нет ни смысла ни
Единиц подходящего исчисления,
Их воплощающих,
Колебаний каши-малаши воды обыденности.
Дочь. Женщина. Телевизор. Алкоголь.
Ощущамость исхода и насмешка в
Уголках рта. Над собой.
Вновь и вновь.
  
Folk Song.
Narodnaja pesnja
Ja – otec, i Ja  muzh: zritel' i potrebitel'.
Ja ljublju. Ne ljublju. Smotrju — nesmotrju.
Stuchitsja v okno grabitel'.
 
Postojte, prestupnik, ja videl vas!
Ne tut, i na shag nazad.
Ja vsegda byl pust, i v vashih glazah
Imja mne – zhalkij gad.
 
U menja nichego, ja prozrachen kak gol'
Ja kak vypivka shljushki deshevoj.
Menja ljubjat kak mol', kak zloj alkogol'
Ja poterjan dlja zhizni bravoj.
 
Ja poterjan kak lozhka v kashe-kastrjule,
Ja kak hidding v derevne, ja loh i mraz'.
Ja komok mannoj kashi, s utra v stolovoj.
Ja kak v zhope mjach, ja kak doma srach.
 
Сто Назадис (пер.З.А.Лупкенд)
Мерзнуть.
Мерзну в отложениях суждений,
Которые я всюду мню, считаю
Отличными от продольной округлости
Всякой мякоти парного изжопного вещества.
Стынет бок, тот что с сердцем.
Тянет стылую пятерню вдоль шеи и
Дольше дрожит дряблое тело. Такое
Любимое. Единственное. Ужасное
Своей уязвимостью весенней прохладе,
Тянущейся ко мне как к птичьему перелетному сброду.
Еще малость и, ободренный разумом,
Заметаюсь  в поисках кратчайшего к теплоте помещения.
И это леденение щек, пальцев, обрюченных ляжек
Уйдет и сменится.
Поведет, передернет сквозь шею до
Бокового тяжа пупка. Откликнутся беспокойным жомом пальцы,
Зачешут твердую голову сзади, производя крепитацию.
Я замерз. Надо встать и признать.
Зажечь огонь в коробке камина
С оконцем.
Отойти от зябкого, уравновешенного холода суждений.
Но я покурю. Затянусь и глотну из бутылки.
Задрожу крупно со стиснутыми зубами и сведенным воротником
Шейно-плечевых мышц.
Холодея, захочу клятвы, о которой сумею забыть.
Колебание. Транзит.
Эксгумация. Сопоставление.
Сумею забыть.
Хорошие слова, помогающие ощутить
Лучше, что значит «мерзнуть».
100 Nazadis.
Merznut'.
Huzhe vsego – merznet zhopa.
Huzhe togo – ja kazah, bej Kerim.
Huzhe togo – penetracii kopot'.
Huzhe ewe – vajnah, paladin.
 
Ja postarel i sebja stesnjajus'.
Ja postarel i bojus' vsego.
Ja postarel, kak nasil'nik, i kajus'.
Ja postarel ja ne zhdu nichego.
 
V zhope moej nikto ne byvaet.
V zhope moej – tuhlyj pokoj.
V zhope moej nikto ne smeetsja.
V zhope moej ja sam tochno vor.
 
No ja zakurju i zazhmus' Gatterasom.
No ja zakurju i zazhmurjus' vo mgle.
No ja zakurju, hot' tebe ja ne Stasik.
No ja zakurju, hot' ty ezdish' na mne.
 
Епа Нчалис (пер.К.А.Кашкин)
Сумерки.
Сумерки Паланги черными губами
Леса касаются твоей земли, обиталища,
Твоего дня.
Темные пятна разбитых в осколки
Серых облачков небес лезут
За ворот длинными вялыми пальцами
Вышедшего в тираж хозяина скрипки суток.
Пятна в просвет еще холодно желты.
Небо малярно уделано монотонно
Блекло-голубыми зубами
По всему северу свода.
Смотрю в черное окно пруда.
Слышу третью трубу и седьмую.
Вижу бесов, гнущих лес, склоняющих его
К кричанию одной собакой с сырым голосом.
В сумерках призрачное протягивает в
Набухших сосцах темных пятен
Соблазнительное размытие и потерю четкого.
Хозяйский сын с заправленным гордо свитерком
Появился и сник не зацепленный.
Как обычно женат на том что постарше.
Его не посещают ни ангелы ни шлюхи.
Ключ от задней калитки, как перспективная радость
Похоронить маму на каком клочке в запотевший день,
Не прекращают отчаяния ткани шерсти в
Подпоясном пространстве жизни. Заправленность,
Не дающая раскатать губу.
Не вырваться.
Чужие женщины, чужие деньги, чужие радости,
Мамин пруд и свой лишь ключ от задней непроходной
Калитки.
Которым не открыть леса, лязгнувшего непропускной
Решеткой после случая в четвертом или, быть может
В пятом классе.
Он зовет папу. Папу. Папа же встал на нож в
Пунктирной портовой клайпедской драке. Вошел
Жизнью в чужую сталь и пустой бутылкой тела
Был подобран вторсырьевщиками.
Сумерки.
Эти сумерки.
Которые не заглядывают к тебе.
 
Epan Chalis.
Sumerki
Esli tebe prihodilos' bit'
Smertnym boem ljubimuju babu,
Esli tebe prihodilos' est'
Tjazhkij pud i razom i srazu.
 
Esli ty sozdaval, no sozdal hujnju,
Esli ty blefoval, no blef tvoj ubog,
Kak vagina babushki Shapki –
Bud' uprjam i svoju vinu ne otlichaj ot tjapki.
 
Von zhe vecher klonit,
Von tam svetlo-salatovyj stapel'.
Pust' Uchitel' hranit
Istok tvoej nesostojaki.
 
Nu, davaj, nu iwi! V tom chto ne dlja tebja.
Poprobuj krichat', poluchit' vo wi,
Porobuj incest, goluboj gorizont,
Poprobuj hot' chto-to, ne visni kak zond.
 
Ne vyjti tebe v zadnij prohod,
Ne kriknut', chto jeto – ne to!
Ne budet tebe v jepoletah puti.
Ty sginesh' ni s kem, ne pro to!

Шпи Качкин (пер.Г.Л.Упова)
Вечер.
Огонь живой и верный лакомому полену.
Обугловаченный чугунной коробкой камина.
Выпуклая женщина в сполохах желто-рыжего
Мерцает в совершенных отсветами линиях изгибов.
Подъем, ложбинка, подъем, лож…
Нежное подколенное из-под косо
Лежащего не на месте подола.
Католическая месса
Трещит в динамиках напряжения.
Сердце дребезчет басом
Нервного пугливого нескромного пса.
Силуэт в проеме тихо идущей.
Серая длинная тень уходящего света
Под ногами идущей,
Проваливается в черные швы досок.
Хрипло скрипнула виолончель,
Стрельнуло, откликаясь, полено.

Shleep Kachkin.
Vecher.
Sredi sosen, sredi neba,
Vecher nastupal.
Besprijutnym i ubogim
Luch pokoja slal.
 
I luchi leteli mimo.
Ne zadevshi nas.
My ne te, a te, drugie,
Pozhalejut nas?
 
Net, nikto ne pozhaleet
Psa pustogo voj.
Net, nikto ne ostanovit
I ne skazhet: «moj».
 
Besprijutny kak ovragi,
Nes#edobnyj grib.
My zhe v guwe, ne bednjagi,
No ne mezh svoih.
 
Ne bedny i ne bogaty,
Ne umny i ne glupy.
Nam to vobwem ne otkazhut,
Nam ne skazhut “niht”.
 
My nikto i zvat' nikak nas
Mezhdu vsem my est'.
Skol'zkoj smazkoj nasha mjakot'
Ch'ja-to slavna smert'.
 
Поло Теркис (пер.В.Л.Ипнова)
Успение.
Ты же не ходило там,
Где нога не встает.
Как же ты пишешь в темноте,
Не различая букв?
Как кардиограмму -
Летопись муторного,
Стоптанного в узлы,
Порванного частым использованием,
Момента трещины вокруг глаз.
Трещины времени, скрипичными
Кляксами, нанизанными
На хриплое стенание струны.
Спи.
Спи, мое бедное сердце.
  
Polo Terkinz
Uspenie.
Ty staryj. Staryj. Starikan.
Ty — huj bol'noj, ty — huj neizlechimyj.
Ty — ryzh. Ty hodish' pod sebja.
Ty tak nichtozhen, ty komu-to ded.
 
Ty mjagkij, vlazhnyj, slaboumnyj.
Ty teplyj, laskovyj takoj.
V tebe uma – chetyre djujma.
Kogda zhe ty pojdesh' domoj?
 
Ty chist, kak biblija Iova.
Ty gust, kak klimaks  vernyh dam.
Ty  kak himera na frontone,
Na adskoj scene Notr-Dam.
 
Ty chto-to zhalkoe lepechesh',
Pro tu, druguju, poslezhizn'.
Ja moloda, a ty konechen,
Menja ne zhdet gospod', ochnis'.
 
Usni  spokojno, moj durak i moj padezh.
Usni bez boli, moj ljubak i nytik.
Ty vozhdeleesh'? Tebe uzh nevterpezh?
Ja dam tebe. V poslednij raz. Urod i kritik.
 
I otvratitel'nuju nemownost' tvoju
Ja pomenjaju na mnogie mil'ony.
Ty budesh' vozhdelet' – sluzhit'
Takoj vot glupoj babe iz Perovo.
  
Народная песня (пер.Б.Ф.Строганов)
Городской романс
Без трусов, на кухонном солнце
Чужого дома.
Представляю, что при несколько иных
Обстоятельствах,
Мог бы сказать о сияющей гризали,
Или мальчиках из слоновой кости,
Или эбеновых деревянных девочках.
Что именно я бы сказал об этом -
Не имею ни малейшего понятия.
Платок повязан. Шифоновые
Глаза клешнями ресниц берут свое.
Шумит в ушах и раннее утро
Обязывает спать, спать, спать.
  
City Song.
Gorodskoj romans.
Ja sidel i sral. I byl dovolen.
Tut prishel nachal'nik i, kak v omut,
V gub ego ja pogruzil pokoj.
 
Mne by vzjat' ego v popu s Olegom,
Mne b s Volodej ego by vzjat'.
No ja bednyj, bol'noj pervohodochka.
Ne mogu s prokurorom guljat'.
 
I ja sel, raskrutilsja ja polnost'ju.
Za sem' poganyh bed — svoj dal otvet.
I mne sbrili mez nog kudrjavii volosy.
No nikto ne dal obratnyj, bleat', bilet.

Лакис Бумагас (пер.Г.О.Релкин)
В провинции.
Горит, полыхает будущее мяса.
Образует угли в серых прожилках.
Мальчик-малыш в зябких руках,
В ветре, управляющим прокатным велосипедом.
Аккуратный во всем внешнем,
С маленькой бородой вдоль
Всего протяжения края лица.
Все, что можно ощутить в одежде:
Игривый ветерок и жар огня –
Все отзывается в твоих чреслах.
Дым, копченое вещество. Вино, в
Виде странных алкоголей и литров.
Стылое мясо какой-то свиньи.
Может Марка, а может Питера.
Топает женщина в синем,
Как и прежде не твоя.
Зудящий, от близкого размена,
Пещеристый конец.
 
Lakis Boomagaz.
V provincii.
Pojmali barashka,
Zarezali nahuj
I prjam na ugljah podozhgli.
 
Ja malen`kii bil,
No stojal i ne plakal.
To v mordu mne
Bili dojji.
 
Кост Оломик (пер. С.К.Отинин)
В пути.
Аэропорт. Бьет скрытым  басом по вдоху,
По биению, толкающему соловую крепь.
Берлин, Вашингтон, Тиват – накладываются
На всякую чертовщину в голове.
Убогий басист души вяло щиплет струну
За струной. Он и туп и сексуален.
Его мозгов не хватает даже на чужие коленки,
Обтянутые черными колготами.
Как быть, когда все роняешь, когда
В заднице пустой зажим позыва,
Когда глаза не могут зацепиться
Ни за какое возбуждение, когда
Зрение поскальзывается на чужих,
Уместных и привлекательных ляжках
И падает на ленту эскалатора?
Когда близнецы агентов с утренним
Звоном будильника на лице
Шастают в аквариум курилки?
И ленты пустых бейджей, испачканы буквами
В стиле: пустое множество?
Она опять курит. А эта, в белом,
Складывает ничтожный мусор, возможных,
Но холостых отношений в никель урны.
Аэропорт. Бас и чепуха про ненависть.
Утраченность скользит по самой середине
Костяного черепа.
Мелькают люди, буксуют самолеты
От продажных рукавов терминала.
Хочется наркотиков. Затупленный частым
Пользованием чужой кашель, разливается по звучаниям
Объявлений твоего рейса и твоей посадки и что тебя ждут.
Кое-какие вещи в этом неясном бардаке трогают тебя.
Не тобой взятые мужчины и женщины.
Не тобой порванные задержкой рейса времена.
Не те кокосы, не те лягушки.
Не то, не то, не то. Тра-ла-ла. Ла-ла.
 
Cost Oflomik.
V puti.
Po puti domoj
Raznoe mne vstrechalos'.
V objavlenija kazennyhz
Slishkom raznoe kazalos'.
 
Kto-to, kto vpolne nichtozhen,
Wiplet struny na basu.
Kto-to, kto vladeet tokom,
Razdaet CU v portu.
 
Ty takoj i zhyrnyj, nevysokij.
Ty takoj, komu hotelos' dat':
V kapjushene, s nadpis'ju shirokoj –
Da, s takim kak ti ne ljazhesh' spat'.
 
Vytawi menja iz chernoj bezdny.
I spasi nemedlenno menja.
V jetoj ocheredi besprimernoj,
V jetom port-o-prense sudnogo dnja.
 
Народная песня (пер.Б.С.Смыслов)
Ты бесишь меня. Ты бесишь всем тем, что не говоришь.
Всем тем, что с тобой случилось,
хоть ты и думаешь всерьез, что я тоже в этом участвую.
Ты бесишь меня моей виной и моими сомнениями и словами,
Которые не сказаны, но висят своими жирными телами
В звуках жизни.
Ты бесишь меня. Ты говоришь не с теми и ищешь не там.
Единственное место где можно говорить обо всем
Случившемся дерьме – это я. Но и я загажен как вокзальный сортир.
Но ты посылаешь одну хуйню за другой в молоко.
Ты бесишь меня. Ты мечтаешь об очкарике,
спотыкающемся о порог при заходе домой.
Ты мечтаешь о толстяке, добродушно
Пачкающим трусы каплеобразным хуем.
Ты бесишь меня. Ты живешь в каком-то своем
Измерении, которое как деревянная лошадка
Приковано к карусели твоих банальных умозаключений.
Ты бесишь меня. Ты как жвачка с синкопальным
Вкусом, как вагина со ступеньками, как рельс
Со вкусом клубники.
Ты бесишь меня. Ты так и не наступила в заботливо
Разложенное повсюду мною дерьмо, хотя мы оба видим его
И оба знаем как это важно для меня. Мы  оба знаем,
Что гигиеническая девственность — лишь негатив
Испачканных ног.
Ты бесишь меня. Ты не справилась.
Я не справился. Висит во рту обкусанный помет
Далекого полуострова. Перед глазами — упрек
Запотевших стекол.
 
 
Folk Song.
Ay, ne, ne, ne, ne, ne.
Ay, ne, ne, ne, nene.
Vah o, gospodi, prosti!
Nu chego stoish to neobutyy? 
 
Ay, oy, oy, oy, oy, oe.
Oy, ey, ey, ey, ey.
Sadis – esh! Vse ostynet nahuy! 
 
Hny, hny, hny, hny, hny.
 Hny, hny, hny, hny, hny.
Sto raz priglashat` ne budu!
 I nichego sto raz gret` ne budu! 
 
Oy, blya, blya, blya, blya.
Oy, ey, blya, blya, blya.
Gde zhy ty, gandon,
 Prostuditsya umudrilsya?
 
 Stop, stop, stop, stop, stop.
 Stop, stop, stop.
Ne budu ya bolshe takogo 
Otnosheniya terpet`. Ty mne ne barin.
 
Ука Липкая (пер.И.Очко)
Нарцисс.
Ты, слюной и эрекцией реагирующий
На спираль накала.
Ты, в зависти захлебывающийся при
Виде реверсивного следа судна.
Ты, чьи острова лишь изворот
Алчности и самосодомии совести.
Ты, подросший и умерший 15 лет
Назад, сгинувший и ставший ярмом.
Ты, тайком посещающий Онана
И стыдящийся прочной дружбы.
Ты, гниль и зад материнской любви
И сестринской растерянности.
Ты, поступком и словом
Уничтожающий жизнь.
Ты, предавший до клятвы.
Ты, как и всякий клятвопреступник,
Всегда и всякую песню поешь фальшиво.
Ты, склеенный из щепы, из отходов,
Без струны.
Бесполезный тупой инструмент –
Треугольник в мире скрипок.
Ты… ты – все что у меня есть…
И мне так, блять, жаль.
 
Uka Liepkaaja.
Narciss.
A u nas vo dvore
Est' mal'chik.
U nego bol'shie glaza.
 
On ne sam po sebe.
U nego est' mama.
On derzhit ee za ruku.
 
On nikogda ne igraet.
I smeha ne slyshal nikto.
On ochen' neljudim.
 
Vse znajut, chto on ne vyrastet
Chto on mal'chik karlik.
I budet rabotat' v cirke.
 
No u nego tozhe odna zhizn'
U nego odna zhizn'.
Kak i u menja.
 
Вал Етов (пер.В.Атаке)
Город.
Где-то во рту вонючие сломанные зубы.
Языком шаришь – чувствуешь сладковатый привкус гнили
И вещества старой пломбы.
Стоматолог Саул, любезный товарищ
Твоего папаши, тянет из тебя
Живой зуб воспоминаний о крике.
Ложные нервишки. В трансовом
Перекошенном рту застрял крик:
«Что делать?»
Детский вопрос, школьный, Герцен.
Знаешь в чем сила Урбана –
Черного тела всякого города?
В дармовом свете. В фонарях и светодиодах.
Они пьянят, они дают иллюзию множества солнц -
Маленьких, но управляемых.
А Солнце – одно.
Неуправляемое.
Сияй.
 
Val Letoff.
Gorod.
V sytoj, sytoj goresti.
V kamennoj ee chashe.
Ty primi krewenie.
Stanesh' stokrat krashe.
 
V vere ochen' chistoj
Ty predstanesh' miru.
Angel, Bozhij angel,
Prineset plombiru.
 
Zuby tvoie krepkie
Budut lish' dlja fruktov.
Jazyka receptory –
Dlja moreproduktov.
 
Vera tvoja krepkaja,
Vera nerushimaja.
Budesh' ty direktorom.
Pri svoej mashine.
 
Posle dolga trudnogo.
Sred' bolota greshnikov.
Prokatish'sja ty k Gospodu
Na dal'nie vershiny.
 
Народная песня. (пер.С.А.Буферов)
Ретро.
Тут нет живых.
И некому звонить.
Друг говорит все про какой-то выбор.
Родившая, обернулась плащом алкоголя.
Кровная — потускнела глазами и
Оперлась на удобную палку
Окончательного знания обо всем.
Я хочу туда, где мне нет места,
Где чужой бардак вместо меня.
Я хочу домой, но все перетерлось:
Вместо моего маяка – пластик
Громкоговорителя.
Голоса нет того, что мне нужен.
Голоса, отчитавшегося о гарнизоне
Любви и покоя, голоса, узнающего
Себя в моих интонациях,
Голоса, розгой шутки ставящей
Меня, безусого, на место.
Край мой.
Ветер шевелит волосы.
И я думаю об укладе
Следующей бури.
  
Folk Song.
Retro.
Sem'ja morjaka u morja zhila
I ryby oni ne schitali.
No raz morjaka poglotila t'ma.
O nem oni gorevali.
 
Plachet mat': gde zh ty moj syn?
Zachem utonul tak vnezapno?
Kuda devat' tvoi trusy?
Hranit' nam teper' ih nakladno.
 
Plachet otec: ty brosil topor
I on zarzhavel vnezapno.
A ran'she topor, topor byl oster,
A bud' ono vse tam neladno.
 
Plachet sestra: mne teper' lish' v kabak.
Pojdu po rukam, da po grubym.
I v moi to dvadcat' glaza kak vstar'
Nad moim nad grehom smejatsja.
 
Plachet brat: u nego brata net.
I kak zhe teper' bez brata?
S kogo teper' emu brat' primer.
On hochet brata obratno.