Сон на яву

День. За окном солнце.
Тень. Я закрою полотенцем.
Звук. Я прильщу к ушам.
Вдруг появлюсь там.
Сон. Непонятный сюжет:
Дом. Посредине фуршет.
Стол. Много сладких пирожных.
Ром. Сколько градусов ложных!
Свет. Золотой с зеленцою.
Миг. Я калитку открою.
Шаг. Сердце бьется сильнее.
Бах! Вся картина краснеет.
Страх. Подступает к кровати.
Взмах. Я проснусь на закате...

Так. Я проснулась от гама и шума.
Красный лак для ногтей на полу был.
Я осмотрелась в ближайшей округе:
Земля была будто испахана плугом.
Взрывы… Осколки… Крик женщин… Ребенка...
Я очнулась в больнице, 
По рассказам сестрицы, началася война.
Я лежала три дня на земле,
Где резня била страшным ключом,
И я чудом осталась жива.
Моё тело болело,
Надо мною сидела обгоревшая мать.
Я лежала, смотрела, даже речь онемела,
Не могла я привстать,
Чтоб обнять, удержать и не отпускать!
Вдруг на бледное-бледное тело моё покатилась слеза, 
Та слезинка её не дала мне дышать:
Сердце сжалось в кулак, стало сухо во рту, 
Не могла я глотать.
Так в глазах потемнело, 
Что я маму задела 
За живое внутри, и она запотела.
Спустя пару минут начался разговор,
Я узнала всю правду и немецкий позор!
"Вот трусливый народ!"-закричу я в палате,
Медсестра прибежит в грязном белом халате.
Буду долго орать,
Изливать им всю душу,
Пусть им всем наплевать,
Слез налью я огромную лужу...

И прошло с той поры пять годов тяжелейших,
А боёв, сбиться с чёту, было много страшнейших...
Я стою на пороге отчего дома:
Мама "в рамке висит", папа пьяный от рома.
Брат с цветами навстречу — в инвалидной коляске,
Только жаль, что не будем, как прежде,
Мы кружиться с ним в радостной пляске.