Тебе. На север.

Дорогой Аквилон! 
Я пишу тебе.
Ты удивлен? Конечно, откуда тебе знать, что я не забывала о тебе ни на минуту, каждая из которых стала частью прошедших лет. Я и сама поняла, насколько часто вспоминала о тебе в те годы, которые были «после», только перечитывая свой старый дневник.
Я снова попала в городок, который подарил мне все, связанное с тобой. Ты бываешь здесь чаще меня. И всегда в разное время со мной. А ты когда-нибудь присматривался к тому, как он, городок, изменился за то время, что мы не виделись ни с тобой, ни с ним, таким маленьким и непривычно лишенным всякой романтики, почти поселком? Я только сейчас заметила эти перемены в нем. Крыши зачем-то раскрасили в ярко-синий и бордовый цвета, и он стал похож на кукольный, как бы игрушечный. А когда-то он был серым. Хотя тогда я не замечала ни серости, ни времени. А вчера я бродила по этим улицам бесцельно и не торопясь – я по мгновениям и звукам вспоминала НАШУ историю. Да, я до сих пор верю, что это была НАША история. Как по-прежнему верю, что мы встретимся. Это наивно? Знаю. Но мне нужно во что-то верить, чтобы жить дальше. И я хочу верить в тебя и в нашу встречу.
А сейчас я пишу тебе. Я никогда не отправлю этих писем, а значит, ты не прочитаешь их. Но вдруг все-таки существует космическая «сверхпочта», которая хотя бы в намеках и знаках доставит тебе все то, чем я живу сейчас, здесь и без тебя… Эти письма – единственная ниточка, соединяющая меня с тем миром, где живешь ты, с тобой и немножечко с твоими мыслями. Только в этих письмах я могу обращаться к тебе, разговаривать с тобой. Я чувствую,  как много мне необходимо сказать тебе до того, как мы снова встретимся. Мы  встретимся, правда? Я чувствую, что встретимся. И также  интуитивно чувствую сроки: через год ты прилетишь ко мне из своего северного царства. А пока я буду писать тебе. И жать тебя.
Уже завтра я уеду из нашего городка. Здесь меня давно ничего не держит. Каждый раз я приезжаю сюда как бы по инерции. Или в гости к самой себе. Дом, где я до сих пор не избавилась от привычки гостить хотя бы раз в год, полуразрушен. Наверное, ты и сам об этом знаешь. Стареющие, как и дом, хозяева уже не в силах заботиться об этих немалых даже по нынешним меркам площадям дома и прилегающих к нему землях. Насколько я помню, уже давно они решили продать его. Но эта решимость иссякла на теории. Дом дорог им, несмотря на все трудности. Их можно понять: тепло от печек  батареям заменить не под силу, да и на мир они привыкли смотреть именно из этих окон, а в их возрасте очень трудно менять точку зрения. Так что пока у меня все еще есть возможность несколько ночей в году проводить в почти пустой и оттого всегда одинаково приятно прохладной комнате, вспоминая, что когда-то здесь была мебель, картины и огромный подсвечник на девять свечей, которые ты всегда зажигал, приходя.
Я уезжаю. И, собирая вещи, я случайно вспомнила: ты ведь ничего не знаешь обо мне. Оказывается, прошло гораздо больше времени, чем я успела заметить. И, наверное, чуть меньше, чем могло бы пройти. Но мне так хочется верить, что время не бывает упущенным.
Я отслеживаю твою жизнь по обрывкам разговоров, которые мне перепадает слышать, свожу их воедино и стараюсь верить только тому, чему верить хочется. И я верю в то, что ты вернешься. Я верю, что ты по-прежнему один. Я верю нашим общим знакомым, которые говорят, что ты спрашиваешь обо мне, когда видишься с ними. А остальное… Женщины? Спиртное? Друзья? Все не важно. Разве что твои планы на будущее и то, помнишь ли ты еще обо мне… Но мне этого все равно не узнать.
А меня на ту дорогу, по которой я сейчас иду, сам того не подозревая, в свое время направил ты. Я ведь с детства хотела стать врачом. Меня восхищал вид людей в белых накрахмаленных халатах и потрясающе красивых костюмах образца европейской медицины, которые в то время только начали появляться у врачей в платных клиниках. Но останься я сдавать вступительные экзамены в медицинский, я бы не увидела тебя перед тем, как ты улетал. А мне так хотелось попрощаться, услышать, что ты не забудешь меня, что ты вернешься ко мне. По-детски наивно я думала тогда, что об этом можно договориться. С ветром?.. В нашем прощании не было веры в новую встречу. Ты улетал не от меня – ты улетал навсегда. Ты это знал, я – просто чувствовала.
Ища себя и силы жить дальше, я стала писать. Поначалу коряво и неумело, я фиксировала все, что происходило вокруг, лишь бы только не углубляться в суть того, что было обречено у меня внутри. Меня волновали выбоины на тротуарах и выкрученные хулиганами лампочки в подъездах в то время как внутри меня количество выбоин стократно превышало тротуарные, а темень вряд ли пробил бы даже яркий свет люминисцентных ламп новейшего поколения. Я гналась за словами и фактами, убегая тем самым от мыслей и гипотез. Я жила жизнью героев своих статей и очерков, отдаваясь им без остатка. Мастерство со временем совершенствовалось… И редакторы газет были рады моим материалам. Так ты помог мне найти мое настоящее призвание: я стала тем, кем стала. Я не спорила с судьбой, не шла вразрез обстоятельствам, я – делала выбор.
Мои мужчины? Их было много. Может быть, непозволительно много за такой короткий срок. Я принимала подарки и знаки внимания.  Порой мне даже казалось, что кого-то из них я люблю. Впрочем, все, что я говорила им, было действительно искренним. Но каждый раз все заканчивалось внезапно и почти одинаково: скука, предсказуемость, сценарная банальность. Но я не желала подчиняться никаким, пусть даже самым признанным режиссерам. В моей истории я оставляла право выбора ракурса и количества дублей исключительно за собой. А потому, однажды утром просыпалась с тем, кто вчера был почти родным, но вот за одну, вроде самую обычную ночь, каких раньше было тысяча и тысячи еще будет, за одну эту ночь родство с ним потерялось. Само собой. В этом никто не виноват, но, естественно, они винили во всем меня: кто-то больше, кто-то меньше. А я всегда одинаково не признавала своей вины. Жизнь никогда не была для меня достаточно легкой для того, чтобы самопожертвованием лечить чье-то самолюбие. Я без колебаний рвала эти отношения: врать и притворяться не было никакого смысла. Ни для одного из нас это не было бы ложью во спасение. Мне казалось, правда всегда права, потому она и правда. Но так мало людей не хотят быть обманываемыми.
  Я оставила теплые воспоминания о тех, кто хотя бы попытался меня понять. И никакого труда для меня не составило забыть о тех, кто еще пытался меня удерживать.
Мои мечты? Я хотела бы научиться жить так, чтобы моя жизнь была просто жизнью; со своими проигрышами, но и со своими победами. Я хотела бы стать серьезной, мудрой. Это нелегко, и я это знаю. Нелегко, но ведь возможно. Я хотела бы научиться плакать. Я всегда завидовала людям, которые умеют плакать. Слезами горю не поможешь? Пускай теоретически это и так, но ведь слезы даны человеку самой Природой не напрасно, не бесцельно. У Природы вообще нет ничего лишнего. Мне тоже даны слезы: я всегда плачу от обиды. Но обижают меня гораздо реже, чем делают больно. А от боли я не плачу.
Мои любимые книги? Конечно, в мире миллионы миллиардов интересных, если не сказать великолепных, книг. Я в отчаянии, что не могу прочитать их все. Сейчас я лишь на время оставила мои робкие попытки исправить это.
В мудрых книгах – мудрые мысли. Привычка выписывать чужую мудрость, появившаяся еще в детстве, так же непоборима, как и бесполезна. Это привычка слабости и пессимизма. Так поступает бездарность. Впрочем, я и не претендую на талант.
Я прочитала у Камю: «Целые вечера, целые недели над одним каким-нибудь словом… А то и просто над согласованием». Так говорил журналист, писавший свой роман, находясь в зачумленном городе. Он жил словами своего романа, отдавая свою жизнь им. А я, еще только будущий журналист, пишу свои письма, будучи под наркозом моего ожидания тебя. Я живу тобой, и мне некогда тратиться на слова. Я давно подарила все слова тебе: мне не до романа. Мой талант вытеснен нежностью к тебе. А слова… Слова для меня – пыль покрывающая эту нежность. Так и мои письма – мой словесный ответ одиночеству, моя дорога к тебе: так ты ближе.
Ты, бог, достоин высшего мастерства, обращенного к тебе. А я не мастер. Я лишь идущая к тебе оболочка переполненной любовью души. Я ничего не могу поделать со своей искренностью, даже во имя мастерства.
У меня еще есть время написать повесть о тебе. История для нас одних. Я вложу в нее все свое мастерство, всю свою душу, все свои мысли. Знаю, она получится грустной, не понятной ни для кого. Конечно, кроме нас двоих. Она будет только нашей. «Когда мне удастся точно воссоздать картину, живущую в моем воображении, когда у моей фразы будет тот же аллюр, что у этой четкой рыси – раз-два-три, раз-два-три, — все остальное пойдет легче, а главное, иллюзия с первой же строчки достигнет такой силы, что смело можно будет сказать: «Шапки долой!»…» Эти мысли никогда не станут моими. Я по наитию, в гармонии с первобытными инстинктами и своей собственной религией иду к тебе. А впереди еще такой долгий путь… И даже если я окажусь никудышным писателем, все свое время я буду проводить в мыслях о тебе, а значит, мои труды будут не напрасны…
В общем-то, не важно, сколько зим ляжет между нами. Для меня – не важно. Я вынесу любой холод. Я обещаю не замерзнуть, дождаться весны. Я сделаю все, что в моих силах: куплю новую дубленку, запасусь терпением, выпущу на волю свою веру в то, что тепло обязательно настанет.
Я знаю, будь ты сейчас со мной, ты снова говорил бы о своей любви к осени. Приводил бы сотни доводов того, что жизнь существует и зимой. Упрекал бы меня в пессимизме, в том, что я тороплю время: сейчас ведь только конец августа. Но зима наступит незаметно и совсем скоро. Неужели за столько лет ты еще не привык к ее коварности?
Неважно сколько снежинок упадет за это время. Там, где ты сейчас, не будет снега. А я спрячусь в уюте дома, где мы были вместе. Теперь эти комнаты слишком просторны для меня. Но, пока они хранят твое тепло, мне уютно в них и совсем не одиноко. Я буду читать твои книги, пусть даже неинтересные. Ты ведь разрешаешь мне пить из твоей чашки? Я буду греться у камина и от мысли, что ты обязательно вернешься – ведь ты вернешься? – даже если сейчас тебе хорошо там, где мы не вместе.
Твоя…
 август
 
Дорогой Аквилон!
Я не буду писать о своих буднях. Письма к тебе для меня торжество, праздник. И незачем захламлять их ежедневными хлопотами. Я живу в этих хлопотах минута за минутой в ожидании тебя. Это трудно, но меня спасает вера. И эти письма к тебе. А еще, ты, может быть, помнишь, я веду дневник.
Если бы кто-то спросил меня, какой из моих дневников самый светлый, мудрый, я бы ответила: «Последний». В каждом новом дневнике мои мысли мудрее предыдущего. Мои самые мудрые мысли еще впереди. Я благодарна той минуте, которая заставила меня впервые сесть за скромную летопись моей жизни. Благодаря ей, я, как книгу, читаю собственную жизнь. Так, по сути, у меня появляется возможность смотреть на себя со стороны. Так, очевиднее ошибки и промахи, нагляднее поступки и решения. Так, я могу сама наблюдать за тем, как взрослею, давать советы самой себе. Пусть это не уберегает меня от новых ошибок, но, по крайней мере, я могу быть уверена, что не повторяю предыдущих.
Иногда очень странно думать, что вся моя жизнь помещается на страничках самого обыкновенного блокнота, который чудом избежал судьбы попасть на стол к бухгалтеру завода в каком-нибудь таком же тихом городке, как тот, где мы с тобой встретились.
Так уж повелось, что я перечитываю его в сентябре. Сначала так получалось случайно, теперь я делаю это намеренно. Я перечитываю эти страницы, словно заново переживая описанное, чтобы о чем-то еще раз задуматься, о чем-то с улыбкой вспомнить, а что-то просто зарыть в памяти как то, что уже, к счастью, пережито. А все это в сумме составляет шесть лет моей жизни. По-моему, немало. Хотя, наверное, как для кого. Но я уверена: каждый день это гораздо больше, чем может просто существовать человек.
Сейчас я снова все перечитала. Мысли так скоротечны, даже если не преданы забвению. И вспоминая тебя день за днем все эти годы, я до сих пор не могу поверить в то, что так и не смогла забыть. Ты сплошной линией проходишь по моей жизни. Что бы ни случалось со мной, я все и всех сравниваю с тобой, задумываюсь, понравится ли тебе мой новый рассказ, представляю, что сказал бы ты, увидев меня в новом платье… И теперь я знаю точно, что всегда любила тебя. Даже когда я не понимала того, это была любовь. Глупая, слепая, но любовь. Во многом наивная и даже смешная, но любовь. Это чувство, которое многие мечтают хотя бы на минуту ощутить в себе, на миг, но подышать им. Мне оно было снисходительно подарено Всевышним в самом начале моего жизненного пути. Это самый лучший подарок, который только может получить человек. И вот сейчас мне кажется, что я люблю тебя больше, чем могу себе позволить. И уж точно больше, чем ты позволил бы мне. Я никогда не смогу выразить эту любовь словами. Ведь фразы «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ» не существует. Нельзя же описать свой первый вдох. И невозможно передать словами бездонность космоса. Я всегда считала, что владею словом. Я пишу публицистику, стихи и прозу, веду дневник, где, казалось бы, выражаю все как есть. Но где-то я все же переоценила себя.
Пусть что-то все же упущено. Возможно, полностью по моей вине. Но проходит время, и я понимаю, что ничуть не жалею, что прошла все это. Наверное, каждому, кто хочет почувствовать себя счастливым, стоило бы побывать на моем месте: через призму неудач внезапно накрывшее тебя счастье кажется еще больше, еще ощутимее. И сейчас мое счастье в том, что я знаю: скоро ты вернешься ко мне. Я понимаю это, перечитывая свое прошлое.
Когда мы встретимся, я обязательно дам прочитать тебе мою жизнь. Я не боюсь стать для тебя открытой книгой. Этот шаг подсказан мне самым главным на свете внутренним ощущением его правильности. Все мои поступки теперь объясняются только наитием и предчувствием. Именно так я иду к этой встрече с тобой. Теперь я понимаю, что моя главная ошибка была в том, что я слишком много внимания уделяла советам и мнениям кого-то мне совсем чужого, а заодно предрассудкам и суевериям. Я клянусь тебе, что не буду повторять своих ошибок.
Твоя…
сентябрь
 
Дорогой Аквилон!
Сегодня я проснулась от нехватки воздуха: меня переполняло странное давно уже забытое чувство. Наверное, это внезапно осознанная вера в счастье. Оно далекое. Оно – в будущем. Значит, предстоящее, еще не прожитое.
В такой же октябрьский день, только много лет назад, в мою жизнь пришел ты. Быстро и талантливо подчинил себе все мои мысли и чувства, спокойно и уверенно стал частью моей истории… А потом ушел. Не вдруг. Чувствуя тебя, как часть себя, я заранее знала, что это случится. Знала, но так и не смогла подготовить себя к этой утрате. И, тем не менее, вынесла ее. Странно, но тогда я выжила благодаря тому, что жила для других. Я посвящала себя кому-то безликому. Это были и друзья, и просто знакомые, и даже незнакомые, родные и совсем далекие. Так мне было легче отвыкать от надежды на то, что среди них когда-нибудь будем мы. Но я так и не смогла отвыкнуть. Кому нужна была моя игра, которую я именовала БЫТЬ СИЛЬНОЙ? Я спасала свою гордость. Может быть, именно поэтому мне совсем не больно вспоминать тебя и все, что с тобой связано.
Странная история. Без прощания, без конца, да, собственно, и без начала. Как будто не было ничего, не связанного с ней, что было до и после. Но только поэтому никто не сможет даже предположить, что ее не было. И она не может ничего не значить в моей жизни.
Ты всегда был далеко. Изредка, как бы дразняще, приближаясь, ты отдалялся снова, стоило к тебе прикоснуться. Лишь однажды на кровати с панцирной сеткой, меня бросало в жар и в холод одновременно оттого, что ты был, наконец, рядом. Никогда прежде ты не был ближе. Мы прижимались друг к другу крепко-крепко, но мне хотелось прижаться еще крепче, стать частью тебя, кусочком твоего сердца и биться вместе с ним внутри тебя, пробегая с кровью по венам… Я оттолкнула это желание. Я знала, что не имею на него никакого права. Ты снова стал далеко, но оно, желание, навсегда осталось мечтой. Ты ушел. Зная, что навсегда, я готова была бежать за тобой. И уже тогда готова была ждать. Но не готова была к главному и единственно верному: отпустить. А если бы и готова была, все равно не смогла бы — слишком мало сил к тому времени у меня осталось. От бессилия я смогла смириться.
Но каждый раз, когда настает время осенних каникул у школьников, а над почти голыми с вкраплениями золотого и бордового деревьями восходит холодное, но такое уютное осеннее солнце, я снова вспоминаю, как впервые ты обнял меня, защищая от глупых шуток и нелепых игр. А ведь я до сих пор помню то тепло твоей руки; и вид звездного неба с моего крыльца, накрывавший нас в тот вечер от нежелания расставаться и неизбежности этого расставания; и запах прелых подмороженных листьев в парке, которым была наполнена осень; и фильм «Глубокое синее море», которое не раз после того вечера собиралась посмотреть, но так и не посмотрела; и то, как какая-то из моих подруг называла тебя «своим», а я уступила ей, не задавая никому из вас никаких вопросов; и то, как вы уходили вместе, а через несколько дней ты зачем-то, по каким-то одним тебе понятным причинам, снова нашел предлог, чтобы увидеть меня… Так все начиналось. Или же это было до начала? Сумбурное и нежное предисловие. Не соответствующее, впрочем, самой повести.
И все же она навсегда останешься для меня чем-то, о чем не плачут. Я не могу объяснить даже самой себе, чем, но в этом году мои воспоминания отличаются от прошлогодних. Мне легко думать о том, что я по-прежнему жду тебя, что еще совсем не поздно начать новую историю. Мне даже вдруг показалось, что не так уж и много ошибок мы совершили для того, чтобы сейчас созерцать руины. Я вижу свой Млечный путь к тебе. И я верю, что ничто не помешает мне пройти его. Тем более, снова за окнами над голыми с редкими вкраплениями из золотого и бордового деревьями – холодное, но такое уютное осеннее солнце…
 Твоя…
октябрь
 
Дорогой Аквилон!
Меня мучает бессонница. Я не просто не могу уснуть – мне не хочется спать совсем. Кажется, для отдыха хватает нескольких часов полудремы, и я снова открываю глаза, несмотря на то, что за окнами еще даже не начинает светать. Никогда раньше со мной такого не бывало.
Чтобы никого не потревожить, я не включаю свет. И мне ничего не остается, кроме как всеми своими мыслями отдаться тебе.
И я мечтаю о том, что когда-нибудь проснусь рядом с тобой.
…Тихонько по дорожке солнечного луча в наше утро спустится ангел. Присев на краешек подоконника, он бережно будет хранить наш сон. Еле слышный шелест его крыльев напомнит мелодию, неизвестно где услышанную давным-давно, еще, наверное, в детстве, а розы в его венке вдохнут в комнату свежесть росы. А потом ангел, на цыпочках подкравшись к тебе, тронет твое смуглое плечо и растает в его сонном тепле. Наше пробуждение будет благословенным, а моим ангелом-хранителем станешь ты.
Еще с закрытыми глазами почувствовав на себе твой взгляд, я  улыбнусь ему. И ты улыбнешься в ответ – мой день начнется с твоей улыбки. А проснувшись, я вновь не поверю себе, что вижу тебя не во сне, что ты со мной здесь и сейчас, наяву. Твой взгляд обнимет меня крепко, даже крепче твоих сильных рук, и я вновь растворюсь в нем, растаю, как воск или твой любимый шоколад. И каждое новое утро я радовалась бы не рассвету – о пусть простит меня Великий Аполлон! – я радовалась бы твоему взгляду.
Если же я проснусь раньше, я лишь легонько, чтобы не разбудить, прикоснусь к тебе: мне важно наверняка знать, что ты мне не снишься, что не исчезнешь от этого прикосновения. И глядя на тебя, спящего, я подумаю вдруг, что не помню цвета твоих глаз. Улыбнусь своей невнимательности. И стану ждать, когда твои веки устанут скрывать от меня этот омут. В ожидании я затаю дыхание. Время станет для меня не важным и замрет вместе со мной. И вслушиваясь в биение твоего сердца, я пойму, что теперь дышу не воздухом – о пусть простит меня Великий Шу! – я дышу тобой.
В нашем утре будет светло. Белые стены, белые простыни… И солнце наполняет комнату косыми мутными лучами, слепящими и горячими… Я слышу тишину – словно мы одни на все утро, на все Солнце. И легкий аромат кофе; интересно, откуда, ведь мы оба еще спим?.. Я чувствую, как вздымается и опускается в такт вдохам и выдохам твоя грудь, слышу твое почти беззвучное и по-детски горячее дыхание. Во сне ты так спокоен. Что тебе снится в эти минуты? Твое спокойствие поглощает меня, словно только сейчас я поняла: ты не оставишь меня и это утро…
Твоя…
ноябрь
 
Дорогой Аквилон!
Я снова в нашем городке. Я не сдержала данное себе обещание не приезжать сюда до намеченного срока. Я не выдержала этого испытания. И теперь справедливо наказана. Наказана знанием, что ты тоже здесь. Еще в дороге я почувствовала это как-то интуитивно. Но чем ближе я становилась к городку, тем больше это предчувствие крепло и перерастало в уверенность. А вместе с тем росла и уверенность в том, что мы не увидимся.
Новость, что ты действительно здесь, не могла меня удивить. Это было, скорее,  подтверждением того, что я по-прежнему чувствую тебя. И, тем не менее, я потеряла покой. В редкие часы провалов в сон я вижу встречу с тобой. Я даже не знаю, с чем сравнить то, что значит для меня находиться с тобой в одном городе. Постоянное ожидание, что вот-вот встретишь тебя – испытание, и я должна пройти через него в искупление осечек моей воли.
Конечно, я могла бы позвонить тебе. Просто поговорить или без всякого предлога договориться о встрече. Но я знаю, что еще не время. Я и так позволила себе слишком многое. Слишком много ошибок и неверных шагов, чтобы снова полагаться на свои мимолетные желания. Я уверена в том, что наша встреча должна быть случайной. И летней. Потому я не буду звонить тебе и искать встречи с тобой. Теперь я доверяюсь судьбе. Если так суждено, я покорюсь и уеду в неведении, знал ли ты, что я была здесь.
Интересно, а что сейчас, находясь всего в нескольких сотнях метров от меня, делаешь ты?
Иногда я невольно представляю, как ты вдруг звонишь мне. Твой звонок кажется таким реальным, почти возможным. Но я боюсь верить этой возможности.
Твоя…
декабрь
 
Дорогой Аквилон!
Так странно думать, что я ждала твоего звонка без малого пять лет. И еще удивительнее понимать, что дождалась. О, сколько я уже отдала и сколько же еще готова отдать за то, чтобы услышать это волшебное, космическое, всеобъемлющее и невероятно нежное: «Привет, Солнце!» Два слова… Два слова, дороже которых сегодня нет для меня среди миллиардов всех слов на свете. Два слова – отобравшие сон, вместо которого щедро одарили уверенностью в скорой встрече. Теперь я все знаю наверняка. Я и раньше знала, но у меня не было доказательств, фактов. Теперь у меня есть твой голос.
Мы говорили три минуты. Всего три? Нет, целых три минуты! Услышала ли я то, что хотела услышать? Да! Тысячу раз да! Ты так сокрушался тем, что я за все эти дни не позвонила тебе! И это «Солнце…»
Мне так хотелось, чтобы ты пришел проводить меня. Даже в том отрывке сна, который я успела увидеть между твоим звонком и моим отъездом, ты пришел. А вот я испугалась этой встречи – и проснулась… Я не могла не хотеть этой яви, но знала: еще слишком рано. И слишком много для одной ночи: звонок…встреча…
Я снова путаю сон с явью. Это не случалось со мной настолько давно, что я уже успела забыть эти чувства. И вдруг это ощущение полета, которое первым в жизни ты сам мне и подарил,  снова со мной. Мне снова есть, чем дышать, где парить и к чему лететь.
 Кажется, еще никогда, даже во время наших далеких и редких встреч, я не слышала в твоем голосе столько нежности. Через все расстояния, пролегшие между нами, я ловила эту ласку и тепло, кажущиеся мне в тысячи раз теплее тех, о которых я когда-то молила. Они обвивали меня, как кокон. Мне уже не хватало воздуха, мыслей и слов, чтобы отвечать тебе, но я нашла в себе силы договорить до конца, сходя с ума от вернувшихся ветров.
Мысли, перепутанные со вдруг начавшими сбываться мечтами, уводят ото сна. И я, каждый раз пугаясь, что могу подумать о том, о чем думать нельзя, или «взмечтнуть» о чем-то запретном, одергиваю себя. Так, я вскочила с постели, чтобы написать это письмо. Парадокс: я пытаюсь отвлечься от мыслей о твоем звонке письмом тебе.
Что ж, до нашей встречи остались считанные месяцы. И что самое главное, я верю: эта встреча обязательно будет нашей. Я увижу тебя, дотронусь до тебя и, наверное, найду в себе силы признаться в том, что ты значишь для меня и как бережно я хранила твой образ все эти годы.
Мы встретимся в той же точке, в которой когда-то давно расставались.
С нашей телефонной «встречи» не прошло и недели, а я уже не нахожу себе места. Ждать нашего лета снова кажется невыносимо долго… Но ведь я ждала свою мечту столько лет и согласна ждать еще столько же или даже больше, да сколько понадобится – моя мечта стоит того. Ожидание ни капли не пугает меня. Что эти месяцы по сравнению с таким же количеством лет? Но если бы галактики могли скучать друг по другу, даже эта тоска не сравнилась бы с моей.
Я скучаю настолько, что чувства времени и расстояния загнаны в угол. Я не хочу считать дни и километры до нашей встречи. Их еще так много. А нас – всего двое. Двое на весь мир. И мы порознь. Это неправильно, несправедливо. Но это наша реальность, и с ней не поспоришь. Кстати, чувство реальности я тоже утратила. Я уже не здесь и не сейчас. Словно пледом, укрываюсь мыслями о тебе, засыпаю в этой постели и, просыпаясь в ней же, как можно дольше оттягиваю момент, когда нужно будет вставать, а значит, покидать ее. К сожалению, мне приходится жить дальше, своей обычной, самой что ни на есть будничной жизнью: ходить на занятия и в гости, на прогулку с друзьями и по магазинам, сидеть в кафе и в библиотеке, наблюдать за последними событиями в новостях и за чьим-то чужим счастьем… А вечером, устав от этой суеты, я изо всех сил вновь спешу под мой самотканый плед из мыслей.
Я скучаю настолько, что готова верить снам. Спасибо за то, что снишься мне. Говорят, даже самый длинный сон длится не больше пятнадцати минут, и если ты хотя бы в эти минуты со мной, я просыпаюсь счастливой. Спасибо тебе за это счастье. Прошу, не лишай меня его. Ведь если вдруг во сне ты не приходишь ко мне, я начинаю панически искать тебя среди своего сна. Я всматриваюсь в лица и фигуры и мечтаю, чтобы все они исчезли – среди них нет тебя, они бессмысленны. Только благодаря ему, твоему дару, я просыпаюсь раньше будильника от желания скорее прожить новый день, чтобы хотя бы на двадцать четыре часа быть ближе к тебе. А ведь это почти полторы тысячи минут! И в то же время только одни сутки.
Я скучаю настолько, что мне кажется, будто по крупинкам, по частичкам твой образ уходит от меня. А ведь твой голос я почти уже забыла. Три минуты с тобой – много это или мало – не способны обогреть часы и сутки без тебя. И я живу в постоянном страхе, что вслед за твоим голосом в небытие уйдет и что-то большее, то, что неописуемыми птицами бьется внутри меня, то раня, то окрыляя. А ведь  оно ведет меня по жизни – к тебе. Больше всего на свете я боюсь сейчас того, что твой голос совсем исчезнет из моей памяти. Мой путь к тебе еще так далек и долог. Пока во мне все еще звучит это твое «Привет, Солнце!», но эти звуки я и боюсь растерять. Я хочу, чтобы они, как и твой взгляд, всегда были со мной, хранили меня и вели к тебе.
Прошу тебя, не опоздай. Мы и так потеряли много времени. Мне так важно увидеть тебя. Просто увидеть, пусть не скоро, зато – вовремя. Я уже представляю тебя в ареоле парковой зелени, нетерпеливо поглядывающего на часы в ожидании меня.  Я не стану  заставлять тебя ждать. Даже этот путь через летний вечер будет для меня, уверена, длиннее тысячи километров, которые между нами сейчас… На свете только зима, но если твой зов по-прежнему будет со мной, я смогу радоваться и этому ожиданию. Это «ждать» —  самое светлое, что у меня есть.
Как только я попаду в родительский дом, где хранятся все мои альбомы, прежде всего я заберу твою фотографию. О, сколько раз я, оставшись поздно ночью наедине с собой, брала в руки старый альбом и долго-долго смотрела в успевшие стать родными глаза, вспоминая те немногие часы в своей жизни, когда их взгляд посвящался только мне, уже почти не веря, что это было на самом деле. Почему я раньше не забрала твою фотографию? Не знаю, как бы это выразить точнее… Быть может, перед самой собой я не имела на это какого-то специфического права. Но своим звонком ты разрешил мне смотреть в твои фотоглаза не таясь.
И я обещаю, что смогу быть самой для тебя. Я смогу быть лучшей для тебя. Я смогу быть мудрой, умной, рассудительной ради тебя. Я смогу быть веселой и светлой для тебя. Я смогу дарить людям свое тепло и улыбки ради тебя. Я смогу быть милой ради тебя. Я смогу быть доброй ради тебя. И я смогу быть сильной. Для тебя и ради тебя.
Твоя…
 январь
 
Дорогой Аквилон!
В ночь на мой День рождения, мне приснилось, что ты рядом. Ты был таким близким и теплым… Ты шептал мне: «Я поздравляю тебя первым. Потому что я люблю тебя больше всех на свете». Это был только сон, и я проснулась. Но в нем я была с тобой. Я была счастлива, и это счастье не оставляет меня и сейчас, когда День моего рождения подходит к концу.
Сегодня я решила остаться одна. Я не приглашала гостей: это ни чей, кроме нас с тобой, праздник. Он никого не касается, и я ни с кем не хочу его делить. Звонков и поздравлений, искренних и формальных, было много, но внутри меня не задерживалось ничего. Всю меня уже заполнило твое, самое первое, поздравление. И твое «люблю тебя больше всех на свете…».
 В холодильнике остывает бутылка шампанского. В тысячах километров от меня – ты.  Мой праздник там, с тобой. Но это мой лучший День рождения за всю мою, пусть и небольшую, прожитую жизнь. В моей душе горит свет. В моих мыслях парит чистота. А в моих глазах царят слезы. Но это слезы радости. Это слезы благодарности судьбе за то, что она моя, и она подарила мне тебя. Ты был моим подарком на мой самый первый День рождения. Тогда я не сделала еще ничего такого, благодарностью за что был бы ты. Что значит мое нынешнее ожидание по сравнению с этим подарком?!
Наверное, мне не зря суждено было родиться в такой день. Святой Валентин одарил меня чувством такой силы, о котором земляне не могут даже мечтать. Они просто не подозревают, что оно есть. А меня оно ведет через всю жизнь. Я ничто без него. А значит, я живу лишь до тех пор, пока оно со мной. И, несмотря на то, что сейчас рядом со мной никого нет, я провожу этот вечер не одна – со мной любовь к тебе. Растворяясь в ней, я – счастлива! И это счастье по-прежнему даришь мне ты. Ты – мое доказательство того, что сон не существует даже во сне. Ты – мой аргумент против того, что жизнь есть то, ради чего стоит бороться со смертью. Ты – тот, кто рассказал мне, что небу больно, когда в него врезаются бесцветно-яркие солнечные лучи, и я поверила тебе. Ты – первый, кому я доверила свою тайну из оранжерей расцветших водопадов, и они понравились тебе.
О нет, я люблю не тебя. Я люблю лишь крохотную родинку на мочке твоего уха. У меня перехватывает дыхание от того, как на прозрачных крыльях спускается к тебе на щеку умершая от встречи век ресничка. Я бесконечно готова касаться неуловимого чужому невнимательному глазу, еле заметного белого шрамика от царапинки на твоем плече, появившегося от детской забавы, но оставшегося навсегда. Я бреду за тобой по остывшим тоннелям Великой Истории, которая никогда не станет хламом учебников.
А еще мне снится, как я не могу без тебя. Я не могу без тебя ни во сне, ни наяву. Кажется, только бы на одну короткую минуту увидеть, прикоснуться, поцеловать тебя – и одного этого поцелуя мне бы хватило, чтобы дождаться назначенного нам срока, пусть я даже не знаю, что это за срок. И я не знаю, как сделать так, чтобы время шло быстрее.
Я чувствую тебя как никогда. Там, на своем севере, ты очень устал. Возвращайся – я сниму твою усталость. Я возьму твою боль. Я подарю тебе свой свет. Я родилась для этого в такой же февральский день, как сегодня, только двадцать лет назад. И все эти годы я тоже люблю тебя больше всех на свете.
февраль
 
Дорогой Аквилон!
Будь моя воля, я бы перенесла Новый год на 1 марта. Начало весны… Мне кажется, с этого дня люди и начинают жить по-другому, перестають зябнуть и кутаться. Приближение весны дает силы верить, что тепло где-то совсем-совсем скоро. Радость солнцу становится…оправданной, что ли. И что-то рядом с сердцем наполняется этой радостью оттого, что совсем скоро можно будет услышать весенний воздух. Его гастроли обычно начинаются здесь в конце марта. Но билеты раскупаются уже к концу февраля. Трудно себе представить более популярного артиста. И против всяких законов, билетов всегда хватает на всех, они доступны каждому и в то же время бесценны: а в какой валюте можно оценить человеческое ожидание?! Когда-то ты ждал меня, помнишь? Ты наверняка меня понимаешь.
Но в этом году я ждала весну особенно. Как новый день – в наивысшем значении этого слова. И этот день призван приблизить меня к тебе на целых три месяца. И тогда… пока я даже думать боюсь, что останется один только июнь. Это будет самый длинный июнь в моей жизни. Однажды я уже переживала июнь до тебя. Но тогда все было по-другому: проще и известнее, распланированнее и предсказаннее. Несмотря на то, что я наотрез отказывалась верить этим пророчествам. Тогда я во многое не верила и многое загадывала. Наверное, даже слишком многое. Поэтому и ошибалась, как ошибается первоклассник, выводя буквы в прописях, вроде и не сложные, но в последний момент рука вдруг сама по себе вновь ведет куда-то не туда.
Но это все уже июнь: студенческая сессия из экзаменов на знания и выносливость к жаре. А пока лишь первый день весны. И для меня это флаг: я покорила эту скалу — заснеженную вершину на пути к тебе. Зима покорена. Она отступил на второй план, несмотря на все заявленные еще в ноябре амбиции.
Зима действительно амбициозна. А весна – прекрасна. Прекрасна настолько, что всех хочется поздравлять с ее наступлением, пусть даже этот день совсем не солнечный, а наоборот, снежный и морозный. Пусть даже и считают эту весну только календарной, но ведь мы с тобой тоже встретимся по календарю.
Таким образом, мое ожидание становится весенним. Я могу описать его теперь достаточно четко: это часть моего пути к тебе, когда я уже не могу позволить себе спать. Я не могу терять ни минуты, когда ты уже так близко, я и так слишком долго оправдывала зимой свое бездействие, апатию, невнимание и усталость. Я сбрасываю с себя эти оковы! Я хочу, чтобы люди вокруг улыбались, чтобы мой путь к тебе был освещен этими улыбками.
Интересно, а какая она, твоя северная весна? Я знаю, что там, на твоей стороне мира, весна наступает позже, но ведь не настолько, чтобы уже сейчас не ждать ее и совсем не верить календарю. Впрочем, я ни в чем не могу упрекать тебя, бога. Я – лишь, в крайнем случае, твоя жрица, а может, даже простая смертная, или смертельно заболевшая тобой.
Я посвящу свою весну тебе, день за днем, месяц за месяцем. Легко ступая по весенним облакам ты идешь ко мне. Пусть даже сегодня эти облака, как хлопушки, взрываются снегом. Но если представить на миг, что Новый год по моей просьбе все же изменил дату, хлопушки, согласись, весьма кстати. И фонари за окнами зажигаются не просто так, а бенгальскими огнями. И люди гораздо наряднее, чем просто в будни. И все чаще у них появляется идея начать новую жизнь. У них – но не у меня: я ни за что не откажусь от своей сегодняшней, да и мою новую жизнь я, не тратя ни минуты на колебания, посвятила бы тебе, как посвящаю каждую минуту нынешней.
У меня уже есть первая весенняя мечта: я хочу пройтись пешком по проспекту, от начала и до конца. Думаешь, что может быть проще и приземленнее? Да, но лишь при условии, что наступит весна не по календарю, как наступает на пятки спешащий прохожий в метро идущему впереди зазевавшемуся. Я хочу идти попутно ветру. Я хочу, чтобы вокруг меня были люди, много незнакомых людей. И я хочу, чтобы ты шел рядом со мной.
Твоя…
март
 
Дорогой Аквилон!
«Я люблю твои брови, твои волосы, я сражаюсь за тебя в ослепительных белых коридорах, где плещут фонтаны света, я оспариваю тебя у любого имени, осторожно счищаю его с тебя, как корку со шрама, я осыпаю твои волосы пеплом от молний и лентами, спящими в дожде.
Я хочу, чтобы ты имела какую-нибудь форму, была именно тем, что начинается после твоей руки, подумай о воде или о львах, что растворяются в сиропе басен, или о жестах – этой архитектуре из ничего, зажигающей свои огни в самой середине встречи.
Каждое утро – это школьная доска, на которой я выдумываю тебя, рисую тебя, тут же готовый стереть, ты не такая, не с этими гладкими волосами, не с этой улыбкой.
Я ищу твою сумму, ищу край бокала, в котором вино и луна, и зерцало, ищу ту линию, что заставляет мужчину дрожать в галерее музея.
А еще я люблю тебя, а на улице идет дождь и время…»
Это стихи Хулио Кортасара. Их написала не я, и это моя самая горькая и непростительная вина. Мне больно оттого, что я опоздала с тем, чтобы самой выразить на языке символов, таких неважных и обыденных, но в то же время необходимых, рождающие меня чувства. Я не знаю, откуда они попали в ассорти моего блокнота. Но именно эти и никакие другие слова я хотела бы подарить тебе в твой День рождения – лучший день в году и самый важный для меня праздник. Ведь в этот день в жизнь пришел ТЫ. Ты появился на свет, принеся свет с собой. Ты родился потому, что уже тогда жизнь была совершенно невозможна без тебя: ты был нужен этой Земле.
Меня тогда еще не было, иначе я обязательно почувствовала бы, что ты уже есть. Зато тем, что родился раньше, ты дал мне возможность с первого вдоха жить с тобой в одном мире. И потому я не представляю свою жизнь без тебя.
Я не знаю, как отблагодарить этот день за то, что ты есть и такой, какой есть. Всей своей судьбой я обязана этому дню: с него все началось. По своей значимости он затмевает даже день нашей встречи. Он сравним лишь с Рождеством. В Рождество родился Христос. Но это было зимой, в морозы и стужи, когда все вокруг завалено снегом и спрятано под сугробами. И так давно… Ты – молодой бог, родившийся весной. Весна – начало жизни, и ты – начало жизни. Ты – весенний, как сама весна.
Что я могу подарить тебе? Никакой мой подарок не окупит то счастье, которое дарит мне вера в нашу встречу.
Поэтому я хочу подарить тебе сегодняшний дождь за окном. Пусть он напоминает тебе мои слезы в разлуке с тобой. Я не оплакиваю расстояние между нами, но иногда становится грустно и холодно… Тем не менее, это не слезы горечи. Это слезы очищения: я искупаю мои грехи перед тобой.
Я хочу подарить тебе свои мысли. Они давно уже отданы тебе, завещаны, посвящены. В День твоего рождения, я, наконец, могу подарить тебе признание в этом.
Я хочу подарить тебе свою нежность: пусть она станет твоим талисманом. Моя нежность будет оберегать тебя, мое Солнце будет согревать тебя, мой свет будет вести тебя.
Я хочу пожелать тебе счастья. Ты ДОЛЖЕН быть счастлив. Счастливый бог в самом счастливом мире… Я дарю тебе этот мир.
Твоя…
апрель
 
Дорогой Аквилон!
Сегодня я услышала фразу, заставившую меня содрогнуться всем телом. Адресованная не мне, но своим страшным холодом она больше напоминала проклятие: «У тебя ничего не получится».
И я хочу сказать тебе прямо: ты – моя мечта. Конечно, можно говорить о том, что что-то не получится в ее осуществлении, но ведь не может же что-то не получиться в самой мечте. У мечты нет границ и рамок. И до тех пор, пока она окрыляет меня, несет вперед, пока я чувствую ее тепло и свет, у меня должно получиться все!
Я знаю, что однажды меня настигнет миг, когда нужно будет что-то решать, на что-то решаться, и тогда мечта просто может перестать быть мечтой. Это естественно, как бег времен, смена поколений и увеличение ночных часов зимой. Любая мечта, однажды осуществившись, перестает быть мечтой. Но ты, я, мы…Ведь мы живем наяву, а значит мы останемся, несмотря на чьи-то предсказания, предчувствия и пророчества.
Я знаю, что этот час все ближе. И я жду его. Жду с такой же силой, как и боюсь. Мои чувства похожи на детские качели, которые двигаются благодаря тому, что на противоположных сторонах сидят ребятишки, по очереди отталкиваясь от земли.
А ведь действительно может ничего не получиться. У меня. А ты – бог, весь мир живет по твоим законам. И все в твоих сильных руках. Но даже если… А что «если»? Ничто, слышишь, ничто не запретит мне мечтать о тебе. И мечтать о том, что ты ждешь той минуты, пришествие которой обещал мне своим зимним ночным звонком.
Я считаю дни. До чего? Для чего? Я уверена, мне суждено узнать ответы на эти вопросы: их мне дашь ты сам в тот миг, когда мы увидимся. И может быть тогда я хотя бы  самой себе докажу всю несущественность и беспочвенность фраз, типа «У тебя ничего не получится», или «Не дано…». Понимаешь, если я докажу, что таких фраз нет, я смогу доказать всем отчаявшимся, что отчаяния не существует. Помоги мне. Поможешь?
Ты все ближе, а я начинаю бояться своих собственных мыслей. Моя воля сильна, но она превращается в ничто по сравнению с мыслью о том, что ты можешь обмануть меня. Я настолько подчинена тебе, что даже не могу попросить не делать мне больно. И я беззаветно верю тебе, живу заповедями тебя и Христа. Возможно, я повторяюсь в своем пути по замкнутому кругу, единственный выход из которого – ТЫ. Ты – моя нить Ариадны. И ты же мой Дамоклов меч. Ты для меня жизнь. И ты же моя смерть. Все, что у меня сейчас есть – ты. И тебя сейчас нет со мной.
Я не представляю, как жить, если что-то случится с моей верой. О, как я была глупа, когда однажды, годы назад, задумавшись над этим же вопросом, решила, что ничего! Возможно, я просто не верила в то, что такое вообще возможно: за десять минут до этого я попрощалась с тобой всего лишь до завтра, твердо зная, что уже меньше чем через сутки снова встречусь с тобой. И даже потеряв тебя, я все еще не верила в реальность происходящего. Пустота наступила резко и много позже, когда искать тебя и какие-то оправдания было бессмысленно: ты улетел к себе, на север. А мне осталась только вера. И все эти годы, клянусь, я верила.
Каждый мой шаг, куда бы я ни шла сейчас, приближает меня к тебе. Потому я спешу жить. Я перешагиваю месяц за месяцем, только бы продержаться на этом пути, только бы до тебя дойти. Но теперь мои шаги все неувереннее, все нетверже. Я не отступлю, не сломаюсь – обещаю… Хотя мне сейчас трудно что-либо обещать. Я у-с-т-а-л-а… Устала!!! А ведь мне еще треть пути! Мысли о крахе отвлекают. Я знаю, что все это интриги злых сил, из кожи вон лезущих для того, чтобы сманить меня, сломить мою веру. Я теряю свет своей силы, в то время как их темень все сгущается. Но пока я еще чувствую тебя, пока тихим отголоском января, эхом ветра, отражением дождя звучат во мне твои слова, я смогу противостоять всему и вся… Мой самый крепкий щит – моя надежда. И я знаю, что она крепка настолько, насколько я верна ей. Я не изменю ей во имя тебя.
Зная, что где-то за тысячу километров мне навстречу летишь ты, я переношу все тяготы и лишения этого пути: камнепады из чужих суждений, дождь одиночества, мозоли от стоптанных сандалий своих домыслов, голод надежды и усталость мечты. Я начала бояться  людей – они очень коварны, они отвлекают меня от молитв тебе, я грешу. Едва замолив предыдущие грехи, грешу вновь… Мои молитвы об одном: только бы сохранить свою душу для тебя, донести тебе ее целиком. Она давно принадлежит тебе, и я не вправе тратить ее на чужую ложь.
Нет, мне не тяжело. Я не жалуюсь и не прошу твоего сочувствия. Ты бог – тебе не понять и не прочувствовать мой земной путь, впрочем, как и мне не испытать твой, божественный. Это письмо – лишь исповедь. Мне гораздо легче, когда все это высказано. Говоря это, я убиваю демонов в себе – мой страх. Убеждая тебя, обещая тебе, я словно становлюсь сильнее, а значит, мне хватит сил дожить до нового письма. Мои слова на бумаге делают меня чище.
С каждым днем становится все теплее и уютнее. Солнце все ярче. Небо все чище. Весенний дым застилает глаза и мысли. А я остаюсь верной ветру. Он напоминает мне тебя. Он как твой ответ на мои письма. Пока он есть, я знаю, что ты по-прежнему правишь. Твой ветер, каким бы он ни был, меня греет: не лишай меня своего сквознякового тепла.
Твоя…
май
 
Дорогой Аквилон!              
Мысль о том, что ты все ближе, причиняет боль. Нет, не сама мысль – страх от нее. Да, мне страшно. И мой страх граничит с безумием. Но я не хочу верить в то, что мои мечты о тебе… Нет! Я не хочу даже произносить это вслух. Признаться себе, что мне придется снова блуждать в лабиринтах растерянности, в сумерках одиночества, окрашенного в неверие… Я не хочу! Ты ведь не сможешь обмануть меня! Не сможешь?...
Может быть, я просто в отчаянии? Ведь это отчаяние, когда тишина? Молчу я. Молчит мир вокруг. И уже нет сомнений в том, что в начале всего было это самое молчание – не слово. Слово – лишь звук, разорвавший его на короткий миг для того, чтобы снова замолчать. Тишина давит под собой все вокруг. Не спрятаться, не убежать. И я уже не слышу себя. И даже плакать получается лишь сухо и беззвучно. Эти слезы и не слезы вовсе, но от них больно глазам. Говорить и объяснять что-то совершенно бессмысленно – все и так предельно ясно. И непоколебимо. Любой бессвязно-громкий крик все равно задушит тишина.
Я больше не верю в приметы. Талисманы в один миг превращаются в безделушки, путающиеся и мешающие. И все поверья больше ничего не значат. А даже если бы и значили, это ничего бы не изменило: я не способна больше понимать эти знаки. Путаница во всем и непонимание ото всех. Вера вела меня через все испытания. Но когда, казалось бы, настало время выйти к солнцу, понимаешь, что выходишь лишь к новому испытанию. Это испытание и есть отчаяние.
Отчаяние это когда во всем винишь себя. Пока еще есть силы себя оправдывать, отчаяние не подступит, не посмеет коснуться. Оно слету видит обессиленных и уставших. А сильные люди делают все, чтобы хотя бы казаться не выбившимся из сил. Как оказалось, им это тоже не всегда удается.
Я тяжело больна. Моя болезнь – со своим инкубационным периодом, продромом, разгаром и реабилитацией. Я могу только строить несмелые догадки, на каком именно этапе я сейчас нахожусь. А лекарств нет. Аптеки закрыты и больницы переполнены. И я ищу спасения во сне и в дороге. Сон – другая сторона жизни, где, как может показаться, отчаяния нет. А дорога – так хочется в это верить! – ведет в новую жизнь, где все будет по-другому.
Моя надежда становится мучением. Знать, что что-то могло бы быть по-другому, невыносимо, но еще невыносимее верить в то, что есть сейчас. Застрявшие где-то между «было» и «есть» мысли атомной пылью покрывают все вокруг. Я вдыхаю их так, как вдыхает подросток свою первую дозу никотина.
Как бы там ни было, все уже пережито. Став всего лишь прошлым, годы уже не важны – сколько бы их ни было, они уже помечены галочками, а то и вовсе перечеркнуты. Путь к тебе был долог и тернист. Но это ничто по сравнению с этой последней дорогой в три с половиной часа, которую я, прости, не смогла перенести так же стойко, как то, что переживала до нее.
Она была дольше вечности и тяжелее рабского труда. Изнуряющая трасса в неизвестность, в решение, в начало или конец всего…  Торопливо ускользали из виду все новые и новые телеграфные столбы и электровышки. Каждая выбоина на асфальте отзывалась где-то глубоко внутри, отвлекая от рассуждений, настолько же липких, насколько и неизбежных.
Вечер с непривычным для июня холодом спустился, явился, снизошел не внезапно, как это бывало некогда давным-давно в совсем другом июне. С тех пор многое изменилось. Слишком дорого стало понимание, а тревожное, нетерпеливое ожидание превратилось в невыносимо тяжелый воздух.
За каждой новой пережитой минутой нещадно уходящего времени, наверное, больше все-таки из солидарности тянулась еще одна, за ней – следующая… Глупо. Ну как они не понимают, что уходят в вечность, торопятся стать частью ее, даже не задумываясь о том, что уготовано им новой, «вечностной», судьбой. Я помню, как однажды в одной книге из тех, что обычно читают в метро, прочитала: «Жизнь – это разлука с вечностью. Я пришла из вечности и в нее уйду, а жизнь – всего лишь пауза и это сугубо мое личное дело, какой длины будет эта пауза!!!» Как же прав этот незапомненный автор!
Остановиться, оглянуться, сделать единственно правильный выбор и… даже, может быть, вернуться… Для меня назад пути не было. Дорожная пыль застилала еще недавно предстоящие версты, отбирая последнюю возможность что-то изменить или исправить.
В этом пути я впервые заметила, как низко могут быть звезды. Они дышали мне в затылок своим отрывистым звездным дыханием, заставляя содрогаться от каждого шороха и холодеть от ощущения ничтожности собственной Жизни в сравнении с их Вселенной. Я помню, как отдаленно слышались звуки, чем-то напоминающие мелодию игрушки над колыбелью младенца, но что-то отвлекало от них, не давало вслушаться и что-то разобрать. Тогда я поняла, что это их, звездный, шепот: они шепчутся о нашем будущем, которое мы, люди, не вправе подслушивать. Не сумевший сдержать свое любопытство будет наказан свыше: так небо учит владеть собой.
Усиливался ветер. Он гнал нависшие облака на юго-запад. Горизонт укрывался ими, словно одеялом. Ему жарко, на огромном лбу выступила испарина, грозящая пролиться на мир дождем. Смахнуть их не получается, ведь руки-то его заняты: он обнимает мир, и небесные капли нависли над землей. Но дождь так и не начался – то ли поленился, то ли сжалился. Но я хотела дождя в надежде, что хотя бы он принесет моей надежде бодрость и свежесть.
И вот все закончилось. Оплаченный бензином труд мотора, жизнь диджея в радиоприемнике и звонки мобильного телефона одной и той же мелодией сменились ставшим волшебным и решающим словом «ЗАВТРА». Я жду его и боюсь, и надеюсь, и молча молюсь ему. Я преклоняюсь ему даже больше, чем тебе. Я верю ему и боюсь его. Перед ним ретируется даже мое отчаяние. А может, это было и не отчаяние?
Просто я больше не могу без тебя.
Твоя…
июнь
 
Дорогой Аквилон!
Я читаю свои мысли из Книги судеб. Гипноз. Не остановить. Твое «иди ко мне…». Мое кажущееся бесконечным путешествие в один шаг в невесомости. Поцелуи. Крепче. Голод. Сильнее. «Тише…».…… Нежнее. Нежелание, засыпая, отпускать этот день. Еще чуть-чуть…. Я вижу тебя, спящего, украдкой, как бы подглядывая. Тепло. Дыхание. Засыпаю снова…. Много ворочаюсь во сне, чтобы почувствовать тебя рядом. Твоя рука, обвивающая меня, — знак спокойствия, уверенности, защищенности. Трепетное чувство, что я могла бы лежать так вечно. Предвкушение утра. В комнате еще совсем темно, несмотря на ранний июльский рассвет. Поцелуи. Руки, губы, тела. Прошлого не было, да и будущего никогда не будет. Шепот. «Пора домой…». Предусмотрительно выключенный будильник. Вечность. Осколки солнечного света нового дня.
Мы снова, вот уже в который раз просыпаемся вместе. Одновременно и раньше будильника мы встречаем новый день, чтобы и в нем любить друг друга. А я все еще не могу поверить в то, что счастье может быть настолько наяву, чтобы не требовать ни придуманных черт, ни громкости голоса.
Это мое последнее письмо к тебе. Да, теперь – ты рядом. Рядом…
Знаешь, а ведь я до сих пор не верю, что мы встретились, что ты действительно прилетел ко мне. Я не верю. Я не могу спать: мне жалко времени на сон, ведь уже несколько дней я живу в осуществившейся мечте. Я готова повторять себе ежеминутно: «Мой Аквилон здесь…» Я упиваюсь звуками твоего имени. Я вижу твои глаза. И я страшно боюсь, что моя мечта неожиданно оборвется… Поэтому хочу пообещать тебе…
Если однажды ты простишься со мной, чтобы никогда больше не вернуться, я найду в себе силы отпустить тебя. От сквозняка за тобой громко захлопнется дверь, и я оставлю себе лишь память о бирюзовом омуте твоих глаз и далекие отзвуки биения твоего сердца. Сумасшедшие и такие родные, они никогда не оставят меня, и моя душа, ломая прутья грудной клетки, будет вечно лететь вслед за ними. А я – останусь тонуть в море ледяной горечи. Она – то, что было до тебя. Я уже встречалась с ней. Ты спас меня тогда, когда я уже не ждала спасения; ты помог мне тогда, когда я отчаялась получить чью-то помощь. Прошу, не пускай больше эту зиму ко мне. Она как ничто другое заставляет почувствовать одиночество. Оно такое холодное, что грозит воспалением легких. В нем больно дышать. В нем всякое существование теряет смысл. И только ты сможешь защитить, уберечь меня от него.
Быть может, когда уже навсегда потеряю тебя, я пойму, как много еще не успела сказать тебе. Ты  все время занят, у меня нет свободного времени, нам некогда тратить драгоценные минуты на пустые разговоры. Они такие не важные. Ты никогда не услышишь этих слов, а значит, и не узнаешь, насколько я боялась потерять тебя. Каждую минуту я содрогаюсь от мысли, что это возможно.
Я плачу о самой возможности новой погибшей мечты, оправдываюсь безжалостностью жизни, смотрю на единственную нашу фотографию и твердо знаю, что никому и никогда не позволю занять твоего места в моей жизни. Оно слишком дорого для меня, чтобы кто-то чужой узнал об этом. Кто еще, скажи, сможет вынести со мной крест моей правды?.. Вокруг меня по-прежнему будут люди, но не будет Человека.
Мне будет сложно жить там, где когда-то нас было двое. Мы вместе делим этот мир, а для меня одной в нем будет невыносимо просторно. Я уже привыкла быть доверчивой, наивной с тобой. Я знаю, что, приходя к тебе, могу снять обременительную маску, создающую мой образ для других; лишь на короткое время нашей встречи могу быть самой собой, не оглядываясь по сторонам, не интересуясь чужими взглядами. Без тебя эта маска должна будет стать моим лицом, моим «я». Она согнет меня своей тяжестью и обязательностью. Я никогда не привыкну к ней. Но даже навсегда прижатая к земле, я никому не отдам частички моего сердца, моих мыслей, моего сна, принадлежащей тебе. Я обещаю вечно хранить ее для тебя.
Когда-нибудь, когда ты уже станешь частью чужой жизни, в моей – останется пустота от вырванного с корнем тепла твоей заботы. Мне так уютно в ней. Только в ее объятиях меня сейчас ждет отдых и покой. Прошу, не отнимай его у меня.
В тот миг, когда на твоем сердце появится новый циферблат, я попробую остановить время. Знаю, что у меня наверняка ничего не выйдет, но и жить дальше без тебя будет уже невозможно.
Я не дам ни на минуту уснуть воспоминаниям. Я оклею твоими образами стены и буду смотреть тебе в глаза. Их глубина скажет мне все, что ты когда-то не решался. Или считал ненужным. Или боялся признаться. Я не боюсь твоих тайн. Мне нужно знать, что твой взгляд надо мной, что он хранит меня.
 Ты всегда будешь сниться мне. Я не упущу эту возможность побыть с тобой. Я знаю, что новое утро, безжалостно разрушая все мои иллюзии, снова вернет мою смерть на круги своя. Но ведь потом будет ночь – и мы снова обязательно встретимся, я смогу дотронуться до тебя…
А пока мы вместе, пока меня будят твои ночные звонки, ты смеешься над моими глупостями, прощаешься до завтра, и я знаю, что уже через короткие несколько часов увижу тебя, я не хочу думать о том, что когда-нибудь мы встретимся только на небесах. Кому придется ждать? Ты же знаешь, что ждать, не зная сроков ожидания, невыносимо. Моя душа умрет в нем, а тело, оставшееся пустой оболочкой бывшего человека, будет умирать медленно и мучительно. Как ты думаешь, у меня есть еще шанс попасть в рай? Мои грехи тянут на дно, но если ты будешь рядом, я смогу победить их. Нет, я не боюсь самого дна, но ведь ты будешь там, наверху, и мы не встретимся. А так хотелось бы после долгих лет разлуки увидеть тебя, обнять и никогда больше не расставаться – там, в раю, мы сможем себе это позволить.
Я хочу, чтобы ты жил вечно, я желаю тебе жизни. Ты любишь ее, радуешься ей. А я живу тобой, твоей любовью, твоей радостью. Я согласна умереть за тебя, вместо тебя, вместе с тобой. Только не оставляй меня одну на этой Земле. Ты же знаешь, я не смогу быть сильной без тебя, быть мудрой без тебя. Я, наверное, стану частью той, другой, жизни, где нет места ни чувствам, ни мыслям. Я не знаю, что ждет меня там, но мне не страшно. Уже не страшно.
Твоя…
 июль
 
Дорогой Аквилон!
Никогда и никого я не чувствовала так, как тебя. Мне не надо видеть твоих глаз для того, чтобы понимать твое настроение. Мне не обязательно держать твою руку, чтобы чувствовать влажность твоей ладони. Ты никогда не смог бы обмануть меня – мне не нужно детекторов лжи, чтобы знать твою правду. Я предсказываю тебя. А потому все это время я жила в уверенности: знала, что ты позвонишь, и могла даже предугадать время твоего звонка. Только-только проснувшись утром, я наверняка знала, принесет ли новый день случайную встречу с тобой. Обстоятельства не имели никакого значения, моя уверенность обдавала спокойствием и я шла – с тобой ли, к тебе ли – размеренным шагом, не сбиваясь с пути. Я ценила и берегла это спокойствие в себе, зная: ты ценишь его во мне. Так нам было легче друг с другом. Тревога заменила собой все. Она набросилась на меня, не ожидавшую нападения, во сне, на такую беззащитную поздней ночью. И я уже ничего не могла поделать. Впрочем, я пыталась бороться, гнать ее от себя, считать предрассудком, легко истребляемым рациональностью. Возможно, это и была моя главная ошибка: я тратила силы на борьбу с ветряными мельницами, не подозревая, что битва за жизнь еще впереди. Я казнила гонца, принесшего дурную  весть, а ведь он только хотел предупредить.
Мне оставалось лишь проигрывать, но проигрывать достойно. Странно, но это было не так уж и трудно – мое беспокойство подготовило меня: я знала о неизбежности грядущего, и, пусть даже не хотела верить, но сознательно шла к нему. И то же чувство, что когда-то предсказало встречу с тобой, теперь в мельчайших подробностях рассказало мне о расставании. Оно не стало концом света. Оно не стало даже завершением меня. Лишившись сил на борьбу, я обрела силы жить дальше. Я принимаю эту подачку судьбы опять же ради тебя: мне хочется жить, и я знаю, что тебе бы это понравилось. Только мысль о сильных и слабых поступках не дает покоя. Почему-то мне очень важно остаться для тебя сильной. Я не спорила с тем, что мне приходилось переживать, но только потому, что знала: я перенесу это, пройду путем проб и ошибок, но научусь выживать в новом часовом поясе, климате – в новой жизни. Конечно, возможность опираться на твою руку придавала уверенности, но теперь, сделав несколько робких шагов безо всякой опоры, я, как делают великие открытия, поняла: я могу обходиться без нее… Так в чем же сила: отпустить и удержаться или держаться, не отпуская? В любом случае, силы имеют свойство иссякать.
Но завтра будет уже новый день…
Сегодня снова идет дождь. За всю свою жизнь я не вспомню такого длинного дождя. И как ему самому не надоело? Несмотря на только начавшийся август, он совсем не летний. И как к земле он прибивает уже успевшие опасть листья, тяжесть внутри прибивает меня к желанию лежать без подушки на кровати, смотреть в потолок и слушать, как тишина в комнате с зеленоватыми обоями то и дело прерывается звонками телефона. Мне звонишь не ты. Поэтому я просто лежу и слушаю эту мелодию, не подходя. Боже, спасибо тебе за то, что я могу сейчас себе позволить не тратить силы на то, чтобы разговаривать с кем-то, ведь я и так бессильна настолько, что не могу подняться и выключить этот телефон, совсем выключить!
Мне не грустно. Мне по-прежнему приятно думать о тебе. Пусть за этими мыслями нет ни планов, ни ожиданий. Мне просто хорошо от воспоминаний о тебе. Я путаю их с несбыточными картинками того, как «могло бы быть». Я смешиваю их с сожалением о том, «что так никогда не случится». Я переплетаю их с радостью за «все, что было между нами».  Этот коктейль пьянит, вызывая чувство, сродни тому, которое набухает внутри, когда катаешься на качелях: у-у-у-у-ух!.. – и ты взмываешь в небо…
Все, что было, еще, возможно, есть, но никогда больше не будет между нами, делает меня счастливой обладательницей воспоминаний о тебе. У меня даже есть пара твоих фотографий. Впрочем, это достаточно нелепые атрибуты памяти, я и без них помню до пикселя все хранимое в ней. Или хоронимое ею. Застывшие улыбки, окаменевшие приветы… А во мне ты всегда в движении, ты – жив, а значит, улыбаешься, говоришь, мечтаешь, думаешь, на что-то по-прежнему надеешься, во что-то искренне веришь. Мне хватит своего тепла для того, чтобы обходиться без этих тлеющих во времени суррогатов теплоты.
Мне не о чем жалеть. Если, конечно, не считать того, что когда-то, впервые проснувшись с тобой, отнеслась к этому как к должному. Мне так хотелось бы расплакаться на твоем крепком плече. И плакать долго и долго, до бесконечности. Посвящать свои слезы моей Великой радости, этому Чуду, Свету, переполнявшему комнату, несмотря на плотно задернутые шторы, каждому Мгновению этого утра. Оно стало для меня праздником, но так и не отмеченным. Я слишком рано превращала все в воспоминания. Да, я думала о том, как потом, позже, когда-нибудь буду вспоминать твои прикосновения, словно наблюдая за ними со стороны или все еще не веря, не осознавая, что все это происходит со мной наяву. А может быть, я просто думала, что так будет всегда. Я не ценила?!
Ну почему человеку не дано восстанавливать в памяти последовательность событий минута за минутой? Так хотелось бы, как фильм прокрутить перед глазами все, что на самом деле было. Тогда хотя бы можно было бы  посмотреть на себя со стороны. Нет, я не собираюсь ничего переоценивать, сопоставлять, анализировать – я хочу вспомнить. Мне так сладко, грустно и, возможно, счастливо вспоминать это. Время идет медленно, но уже сейчас вспоминать тебя порой становится так не к месту, а я по-прежнему ничего не могу с собой поделать. Я не могу, да и не хочу отказываться от приятного тепла, разливающегося по всему телу от этих воспоминаний. Я хватаю их жадно, но их, как воду с газом после сильной жажды, невозможно пить большими глотками, их все время мало. И они бесценны для меня, как бесценно все то, что связывают они с первой минуты и до сегодняшнего пустого дня. Я могу себе их позволить. И в то же время, я боюсь стать зависимой. Уж слишком много моей жизни они занимают. Они настолько тесно связаны со всем тем, чем я жила все эти годы, что граничат с надеждой. А на нее я не имею права. Как, впрочем, и на мечту. Ты – тот, кто однажды случайно ее исполнил. Это было лишь совпадением. Здесь все прозаично.
Я пишу тебе это письмо, будучи уверенной в его правде. Слова, еще так недавно казавшиеся такими неважными, снова заставляют верить в свою значимость, вкладывать в них всю свою душу, тайну и доверие. А я всегда знала, что вернусь к ним. Слово было всегда. И будет. В отличие от нас, таких временных в своем существовании, мгновенных в своих чувствах. Зато монументальных в своих мыслях. Отсюда – классика. И дневники. И в то же время фразы, опрометчивые и необдуманные. А ты когда-нибудь задумывался, как  бесконечное множество слов уживается в едином, казалось бы, тесном мире? Возможно, именно из-за того, что их так много, и возникают мировые войны. И воинственные расставания. Интересно, а бывают мировые расставания?..
В то, что однажды закончится неизвестно когда начавшийся дождь, верится все труднее. И так хочется остаться с ним наедине. Или хотя бы одной в квартире. Нет, мне ничто не способно мешать. Наоборот, сейчас мне не хочется никому докучать, вызывать чье-то беспокойство. Я не хочу, чтобы обо мне сейчас заботились. Я не хочу чувствовать ничьего участия. Никто не способен разделить со мной море моей утраты и океан света оттого, что все это время со мной рядом был ты. И никто не способен понять моих чувств от этого дождя. А от непонимания мне еще больнее. Моя боль и так не сравнима ни с чем. Но сейчас за окном дождь, и под толщей воды чувства притупляются. В воде невозможно ударить больно. Вода – единственное, что действительно совершенно, особенно – небесная вода. Капелька за капелькой, она наполняет мир, стекает по крышам и проспектам, проникает в дома и души. Не в человеческой власти сопротивляться. Люди, даже самые влиятельные, часто оказываются без права голоса, хоть и заставляют себя в это не верить. Мне вот тоже хотелось бы, чтобы мы познакомились в дождь. Но дожди в тот год уже прошли, уступив место и время приморозкам и позднему ноябрьскому солнцу. Теперь моя любимая пора та, когда над землей в прозрачно-чистом воздухе колышется красноватый и где-то по-прежнему жарящий, но здесь уже только напоминающий о тепле солнечный круг.
Ты снился мне редко. Зато это дает возможность не путаться в своих снах, помнить до мелочей каждый из них. Я тебе никогда не рассказывала о них. Зачем – ты ведь был рядом, наяву, пусть иногда и далеко, но всегда со мной. Сны о тебе никогда не похожи на сон. Своей реалистичностью они заманивают в плен доверия к себе, и фантастикой кажется уже необходимость просыпаться. Однажды мне снился покой о тебе. По-моему, в этом сне мы даже ничего не говорили друг другу, но ведь это значит, мы понимали друг друга без слов. Хотя и в жизни мы никогда не винили друг друга в недопонимании. Потом мне снилось, что ты рядом, но я не вижу тебя. И я искала тебя во сне. Это был тревожный сон. Или знак. А в конце концов, наступило сейчас со всем своим «не уйти». И ты больше не снишься мне. И у меня нет никакой возможности сниться тебе. А может, это и к лучшему. Теперь напоминания  друг о друге для нас так же бесполезны, как и мои опрометчивые обещания. Но ведь ты не винишь меня за них. Не в чем себя винить и мне – я говорила лишь то, что мне хотелось сказать, и обещала лишь то, что мне хотелось пообещать. Ты сам научил меня этой искренности. И я благодарна тебе за это. Как благодарна за тот первый, уютный, сон. Как благодарна и за этот последний, тревожный. Как благодарна за каждый атом нашего счастья. Я не устану благодарить тебя. Мне очень важно, чтобы ты знал, насколько я благодарна тебе. И судьба со своими вечными стечениями обстоятельств не затмит эту благодарность. Она такая же непобедимая, как и сны о тебе. Но в отличие ото сна, она не требует разгадки, толкования и поиска более-менее подходящих поверий. Страшно подумать, сколько различных шарлатанских взглядов существует на наши сны. Я не хочу верить ни одному из них. Сон существует в моей жизни лишь как отдых от реальности. А ты… Однажды я привыкну к тому, что тебя нет.
Мне так хотелось присниться тебе! Помнишь, тогда? А ведь я так и не узнала, получилось ли у меня? Мне необходимо было выполнить свое обещание – я ведь пообещала тебе. Будто это обещание могло что-то изменить. Конечно, твои сны не в моей власти. Как и ты сам. Сам по себе ты остаешься для мня сном, непознанным, необъяснимым. И конечно, мне бы очень хотелось, чтобы ты снился мне. Ну почему мы не можем заказывать себе сны, брать напрокат или хотя бы покупать в магазинах, пусть даже по баснословным ценам? Мне бы хватило одного единственного сна. И я бы не уставала смотреть его вновь и вновь. Тогда я смогла бы выполнять свои обещания. Я бы подарила тебе обещанный сон на День рождения, или, скорее всего, просто так, без повода, не дождавшись намеченной даты. По-хозяйски затмевая им темноту провала в забытьи от усталости, ты смотрел бы его сейчас, пока я пишу тебе.
Когда-то я пообещала отпустить тебя. Снова опрометчивое обещание, данное в надежде на то, что так и не представится возможность его исполнять. Но я исполняю. А потому я дарю тебе улыбки и пожелания счастья. Они искренны. Но, даже отпустив, я не перестану чувствовать тебя. Это нетрудно – ты ведь по-прежнему в одной со мной галактике.
Ну почему все не унимается дождь?
Я вышла на балкон. Время позднее, прохожих нет. В доме напротив процветает жизнь дождливого вечера. Подглядывать некрасиво, я знаю, но удержаться от того, чтобы хотя бы немного понаблюдать за, пусть и чужим, уютом, не смогла. На одном балконе я заметила горящие свечи. Практически напротив меня на таком же балконе курила, обнявшись, пара. За незанавешенными шторами в квартире над ними фиолетовый абажур бросал отблески на стены и идеально, насколько я могла видеть, белый потолок. В крайней квартире на пятом этаже работал телевизор. По-моему, даже тот же канал, который смотрит сейчас на кухне мой брат. На неостекленный балкон первого этажа вышла девушка в аккуратном дешевеньком халатике. Опершись на не обремененные рамами перила, она, казалось, медленно, с наслаждением вдыхала и выдыхала воздух с повышенной влажностью… Я вернулась в комнату, переоделась в махровый, но удивительно легкий халат и снова вышла. Девушки уже не было. Но воздух… Он словно стал слаще. И вдруг я почувствовала, что розовым облаком на меня спускается… уют. Да, то чего я так долго искала и не могла найти, снизошло на меня само. Оно пришло ко мне тогда, когда я меньше всего этого ждала. Халат приятен телу, и я чувствую, что это тот самый уют, который может сделать человека по-настоящему счастливым, не придуманный, не воображенный для самоутешения и временной анестезии чего-то внутри, что мы привыкли звать душой. Мой уют – настоящий! И я, нет, не подумала, я словно прочитала где-то внутри себя фразу: «Еще никогда мне не было так легко быть собой». Здесь и сейчас я чувствовала всю свежесть дождя, а вовсе не его банальную зябкость и неуместность для первой половины августа. А дождь, кажется, стал еще сильнее. Что ж, пускай!
Читая «Неспешность» Милана Кундеры, я увидела ссылку на автора, о котором ничего раньше не слышала. Его имя Виван Денон. Я нашла в Интернете коротенькую его повесть «Ни завтра, ни потом». Тогда еще сама не зная зачем, я выписала оттуда следующее: «Я не знаю – во всяком случае, не знал тогда, — было ли для нее это требование вернуться насилием над собой, приняла ли она свое решение без колебаний или ей было так же жаль, как и мне, что внезапно кончилось то, что так хорошо начиналось; как бы то ни было, но мы оба, словно сговорившись, непроизвольно замедлили шаг и уныло брели рядом, недовольные друг другом и самими собой. Мы не знали, что или кого нам винить. Ни она, ни я не вправе были на чем-то настаивать или просить: у нас не было даже права на упрек. Какое облегчение принесла бы нам ссора! Но где взять повод? Между тем мы подходили все ближе к замку, поглощенные каждый про себя поисками предлога, чтобы избежать неминуемого расставания, которое сами же по неосторожности вменили себе в обязанность». Как же это на нас похоже!
Только сейчас я подумала о том, что даже не представляю, сколько сейчас времени. Мне и самой не вериться, что у меня с такой легкостью получается не следить за ним. Я позволяю себе невиданную роскошь – отпустить часы, дарить их вечности без колебаний и сожалений. Расточительность богов. Или прожигание жизни? А может быть, просто откуп за сегодняшний совершенно странный в своей бесчувственности день.
Пустота по-прежнему довольна собой. А меня она переполняет желанием что-то самозабвенно искать, рыться в старых блокнотах и дневниках. Снова и снова я не нахожу того, что искала, уже хотя бы потому, что не знаю, что это и что оно значит для меня. Зато я снова сожалею о том, что так и не успела дать тебе все это прочесть. Это бы ничего не изменило, по крайней мере в мою пользу, но тогда я хотя бы не жалела о том, что чего-то тебе не сказала из того, что могло бы что-то изменить. Во мне по-прежнему жива уверенность, что важна была только одна фраза. Вот только что именно я или ты должны были сказать друг другу? Хотя, возможно, теперь это даже менее важно, чем сама несказанность.
А ты по-прежнему где-то рядом. Или мне только хочется так думать. Я еще не успела ощутить себя одиноко и, возможно, так и не успею. Но легкая тень колечка пустоты уже легла где-то глубоко внутри меня. И заполнить ее, победить своим солнечным светом можешь по-прежнему только ты.
В своей тишине я вдруг услышала, как у соседей звонит телефон. Знакомая и даже, возможно, некогда любимая мелодия заставила мучительно, как это обычно бывает, вспоминать, где и когда я ее слышала в первый раз. И я вспомнила. Это было незадолго до нашей первой встречи. Так странно думать о том, что что-то было до тебя. Какие-то книги, какие-то звуки, какой-то белый дым. Я столько лет жила в уверенности, что ты – это то, что было всегда и все вокруг неразрывно связано с тобой. И из твоих рук я брала все, от вдохновения до утешения. Я смотрела вперед и видела тебя. Как торт, нарезая на кусочки прошлое, в каждом из них я, как крошки шоколада или вкрапления изюма, видела что-то, связанное с тобой. Ты был далеко и близко, но был со мной. И пока я еще не готова или попросту не хочу думать о том, что что-то может быть после тебя. Я не могу, как ни стараюсь, оставить тебя в прошлом.
Я привыкаю к твоим незвонкам. Сейчас, в эту минуту, а значит, ты по-прежнему в моем настоящем. Пусть грустном и опустевшем, но настоящем. И ты по-прежнему светел для меня. Сегодня, в этом мрачном глупом дне. А значит, я могу хотя бы сегодня не забывать тебя. А потом, когда-нибудь наступит это «после». Что ж, я приму его таким, каким оно меня настигнет. Нет, мне нелегко отказаться от всего того, что сейчас бережно прижимаю к сердцу, как прижимает нищенка сверток с последними харчами, но я знаю, что однажды буду вынуждена поступить именно так. Я привыкла быть сильной везде, кроме  квадратных метров собственной комнаты и кубических сантиметров твоего сердца. И теперь я знаю, насколько хорошей привычкой обладаю. А вскоре я, скорее всего, буду слабой, уставшей, кому-то нужной, кем-то хранимой, как хранят дорогой, но бесполезно хрупкий хрусталь. И этот кто-то, храня меня, будет вечно напоминать о тебе, пусть даже своей непохожестью.
Завтрашний день с каждой минутой все ближе. Кажется, впервые время настолько на моей стороне. Скорее бы наступило оно, мое Завтра.  Мне столько нужно успеть, я не могу терять время на его ожидание. В то же время, я не могу торопиться: сейчас мне как никогда нужны размеренность, обоснованность, уверенность в собственной правоте. Мне предстоит переписать собственные мысли, не меняя ни расстановки мебели в комнате, ни прически, ни веры. Но я почему-то спокойна и уверена, что у меня все получится. Хотя, немного жаль, что у человека нет компьютерных возможностей помещать новые файлы на место старых. Зато это исключает возможность случайно стереть что-то нужное. Так в человеке копится мудрость. Пару месяцев назад я вывела одну очень важную формулу жизни, убеждая кого-то в том, что нельзя сожалеть ни о каком прошлом. «Если прошлое было хорошим, оно превращается в приятные воспоминания, если плохим – в надежное подспорье для того, чтобы в будущем не повторять своих же ошибок,» — говорила я, и мне становилось легко и по-настоящему радостно за то, что вот так, непроизвольно, у меня, наконец, получилось сказать то, что я давно знала, но не могла выразить в словах. Так вот, ты – мои воспоминания, в которых нет места ошибкам и исправлениям. Мы писали все сразу на чистовик, не теряя времени на грамматику. Но в этом не было ни суеты, ни излишней торопливости. Мы боялись стать рабами собственных ошибок, мы спешили перешагивать через них, не останавливаясь. И мы были правы. Теперь я понимаю еще и насколько.
Каждый из нас чего-то боится, опасается, избегает. У каждого своя фобия и мания. Я знаю, что мы боялись одного и того же. Я чувствую, что наши опасения были одинаковы. И мы вместе помогли друг другу перебороть свой страх. Кто же и в какой мере сейчас виноват? И в чем наша вина, за которую мы поплатились нами? Мы уже не целиком. Нас уже почти нет совсем.
Новый день заставляет верить в себя. И как дьявол, поклоняться себе. Я уже готова верить во что угодно. Я не могу больше не верить. Ложь всегда легка и всеобъемлюща. Ее так легко принять. Ей не надо учиться, как магии, и не стоит удивляться, как чуду. Не зря же волшебники делятся на добрых и злых. Впрочем, каждый из нас по-своему волшебник. Только запас волшебства рано или поздно оканчивается. Мое волшебство, как дыхание, продолжается в воспоминаниях о  тебе. Даже от одного твоего образа внутри меня веет теплом. Это тепло я искала, кажется, всю жизнь. Я перестала писать стихи во имя него. Стихи всегда навевают депрессию. В них нет места теплу. А сейчас мне тепло. Это тепло копилось во мне все прожитые в тебе годы и его пока хватает, чтобы согревать меня. Меня греет просто твой образ. И уверенность в том, что все было сделано правильно. Или, по крайней мере, так, как должно было быть.
Знаю, мое письмо сумасбродно и путано. Оно напоминает исповедь и проповедь одновременно. В нем спасение и наказание. Но оно искренно! От первого до последнего слова. Я клянусь в своей искренности. С тобой я всегда хотела быть искренней, настоящей, не участвовать ни в вечном маскараде жизни, ни в очередной бездарной пьесе драматургов-самоучек, бесконечно стремящихся к славе, и уже хотя бы поэтому недостойных ее. Я хранила свою искренность, как самое дорогое, чем когда-либо владела, и щедро дарила ее тебе. И дарю до сих пор. Вне тебя моя искренность просто не существует. Я не раз признавалась тебе в этом. Мне очень важно, чтобы ты это знал. И верил мне, что бы ни случилось.
Странно, зачем мне все это сейчас, когда новый день уже почти со мной. Пусть только в самом своем начале. А вот дождь за окном остался прежним. Его, как марионетку, за ниточки-дождинки перевело за порог наступившего будущего само Время. Я рада этому новому старому дождю. Я благодарна ему за свой уют. Как благодарна тебе за то, что ты живешь со мной в одном мире и уже этим делаешь меня счастливой. Часы уюта, как и годы счастья, ничто для истории мира, но это вся МОЯ история от начала и до конца.
И все же… Я не могу скрывать, что мне трудно без тебя, невыносимо без тебя, что я бессмысленна, бесцельна, атеистична без тебя, что я смеюсь одними лишь губами, а разговариваю односложными фразами. Я читаю книгу собственной жизни, не зная, что делать с ней дальше – я вложила в нее все свое мастерство, а теперь понимаю, что никогда и никому не позволю даже взглянуть на нее, не то что прикоснуться. Я резка без тебя. Я бесцветна. И отравлена пустым, напрасным сегодня. Поэтому я жду наступающего завтра с таким трепетом. В нем ты снова не позвонишь. Но ведь это будет уже не впервые. И мое неведение сменит новая привычка: не ждать твоего звонка. Вроде это так нетрудно… И даже спасительно. И гораздо менее жестоко по отношению к самой себе, чем пригревать на груди ожидание того, что больше никогда не случится. Мне становится легче оттого, что я могу даже облачить все это в слова – я формулирую это, а значит, делаю осязаемым, придаю ему форму, будто леплю из глины свое спасение. Но мое спасение не в нем самом – оно в спокойствии. А я спокойна за тебя. Я переживаю лишь за то, что так и не уличила момента поцеловать тебя спящего. И еще не позволяла будить себя для ранних прогулок. Но у меня еще есть время. А у тебя есть ты. И дар случайно исполнять чужие, но самые заветные мечты.
Прощай, Твоя…
август