Покровитель, Учитель, Волшебник

Давным-давно, когда я была еще просто взрослым ребенком, я обиделась на своего Покровителя за то, что он вторгся в мое личное пространство, когда я смотрела на ручьи. 
О, это была потрясающая весна! Я была свободна, делала глупости, пила свое счастье огромными глотками и часто ходила по непривычно узкой для столицы улочке, такой же тихой, как в крохотном городишке. Однажды я нашла ее совершенно случайно, то ли заблудившись, то ли потому, что мне было все равно, где бродить. Даже странно было себе представить, что эта гавань с односторонним движением, обнятая старинными зданиями с маленькими дорогими ресторанчиками, шла параллельно проспекту, где главенствовали скорость, движение и шум. Ты просто сворачиваешь с проспекта в переулок, проходишь какую-то сотню шагов и вдруг попадешь в совершенно другой мир. Под кронами вот-вот собиравшихся зацвести каштанов лежал старомодный булыжник, по которому и бежали те самые ручьи, которые вспоминаются мне до сих пор, несмотря на то, что времени прошло уже вполне достаточно, чтобы забылись мелочи. Да что там мелочи! Давно забыт даже сам Покровитель. Один из многих, он вспоминался мне, кажется, даже реже всех остальных. И всегда только в связи с этими ручьями.
Это было очень красиво и обидно.
Я вышла гулять под дождем не специально. Я видела, что дождь собирался, но в здешнем климате погода обманчива, тем более весенняя, и ни один даже самый прожженный синоптик не смог бы поручиться за то, пойдет дождь или нет. Как ни странно я взяла с собой зонт. Обычно этот аксессуар превращался для меня в и напрасную и неудобную ношу. Купила я его в дань моде, вовсе не задумываясь о том, что в свободное от применения по назначению время придется повсюду таскать эту громадину с собой. Впрочем, от дождя он защищал надежно и уютно. И самое главное, под ним могли поместиться двое. А уж если я гуляла одна, он верно служил куполом для моих мыслей, а заодно и моим личным небосводом во вселенной дождя. Так было и на этот раз. Я шла по тротуарному берегу булыжной улицы и просто смотрела, как стремительно несутся вниз по течению струйки воды. Цепляясь за шероховатости камня под собой, они свивались в жгутики и косички, переплетались между собой, сливались и расходились, принимали в себя новые капли непрекращающегося дождя и перешептываясь с ними наверняка о планах на ближайшее будущее. По крайней мере, именно такая незамысловатая тема слышалась мне в ровном и невероятно приятном для слуха шепоте.  Мне было интересно, легко и в какой-то мере даже блаженно вслушиваться в него. И  я уже совсем было поняла, разобралась, проникла в его тайны, когда в это хрупкое равновесие вторгся ненавистный телефонный аппарат.
Обычно с Покровителем мы разговаривали недолго. Я не люблю телефон, ему – попросту нечего было мне сказать. Два мира – мой и его – десятилетиями существовавшие сами по себе, были объединены нами насильно, поэтому понимали мы друг друга плохо и разговаривали мало. Покровитель был серьезный, солидный и занятой. А я красива и легкомысленна. В общем-то, это и позволило ему стать моим Покровителем. Казалось, все, что бы он ни делал, было четко спланировано и отточено в мыслях до совершенства прежде, чем воплотиться в реальности. Приветствие, пара незамысловатых фраз, обсуждение очередного подарка для меня, уговор о встрече этим же вечером, незамедлительно, уже через несколько часов… Вот и все, чем были наши разговоры. И никогда ни слова вне лимитной темы. Никогда, кроме того вечера, когда были ручьи.
Почему именно в этот вечер он решил нарушить это негласное правило, я не знаю. Или просто чего-то не успела понять. Да мне и не хотелось ничего понимать. Все то, что Покровитель говорил тогда, было лишь фоном к шепоту ручьев. Важным для меня оставалось только одно: побыстрее окончить этот разговор, перенести его на любое  другое время, пусть даже получасом позже, но быть свободной сейчас. Небесная вода окружала меня: лилась с неба, струилась под ногами, нет-нет, да и заглядывала под зонт. Я хотела остаться наедине с ней и панически боялась пропустить хотя бы мгновение. А покровитель все говорил и говорил. Он давал ответы на все вопросы, даже на те, которые я не задавала, даже на те, которые мне и в голову не пришло бы задать. Ему это было нужно. Для меня – обременительно.
И вдруг все закончилось. Я и не заметила, как капли перестали стучаться о зонт, и я перешла совсем в другой мир – уже без дождя. Ручьи иссякали. Они убегали от меня, как последний вагон уходящего поезда. А я, как с нереализованным билетом, с зонтом стояла в недоумении: как я вообще могла опоздать, ведь раньше я никуда не опаздывала. А Покровитель восхищался: он уже давно ни с кем так не говорил, его давно никто так не слушал… А меня давно так никто не огорчал! — хотелось кричать мне. Но разве он понял бы меня?! Я готова была расплакаться от досады, от по-детски необъяснимой обиды и разочарования, от невосполнимой потери того, чего я так долго ждала и внезапно потеряла просто потому, что так не вовремя зазвонил телефон. 
Обижаться на бездушный аппарат еще нелепее, чем на того, в чьих руках он находился, но Покровителя я так и не смогла простить. Больше мы никогда не виделись. Найти предлог мне не составило никакого труда. Тем более, рано или поздно мне все равно пришлось бы это сделать. Покровитель был труслив. И любил меня той бездарной любовью, которой можно любить только исполнившуюся мечту, на которую копишь всю жизнь. Ведь бывает же такое: выйдя на пенсию, трудоголик-бизнесмен покупает яхту, чтобы остаток жизни посвятить путешествиям в открытом океане, несмотря на досаждающую с детства морскую болезнь. И этот горе-путешественник будет горстями пить таблетки от укачивания, а может быть, так и не решиться на кругосветное путешествие, но ни за что и никогда не продаст свою «красавицу». Покровитель ни за что не оставил бы меня. Разве что променял бы на более «дорогую яхту». И такой вариант я не исключала. А потому расстаться с ним мне было еще проще.
Совсем по-другому было с Учителем. Я любила его, поэтому так прилежно брала все его жизненные уроки, впитывала, как губка, любую, пусть и ложную, теорию, не боялась трудностей в наступавшей далее практике, старательно и добросовестно выполняла домашние задания. Я внимала каждому его слову и даже мысли не допускала усомниться в каком-то из них. А он, в свою очередь, награждал меня: поцелуями за успехи и болью за промахи. Может быть, в силу природных задатков, я никогда не была отличницей. Так уж получалось, что боли было во стократ больше поцелуев. Но я готова была терпеть ее хотя бы для того, чтобы оставаться с Учителем.
А в это время жизнь шла мимо. Где-то за окном его квартиры, под колесами его автомобиля, по ту сторону его увлечений шло реальное время: там было яркое солнце и морозный ветер, там были люди — каждый со своей историей, и были те чувства, о которых он рассказывал мне, как о ветрянке: мол, есть такая напасть, но, слава Богу, случается она с людьми только в детстве. Учитель искусно скрывал от меня этот мир. То ли боялся потерять меня, то ли сам верил в то, что все на самом деле так, то ли попросту хотел бы, чтобы так оно и было. А я, как под гипнозом, изо всех сил забывала все то, чем жила до встречи с ним.
Все, что хоть одним своим краем выходило за рамки его мира, тут же переставало существовать для меня. Я не имела права на каникулы и отдых. Позже я потеряла свое право на мечты. Я забыла о красоте, покровителях и ручьях. И сделала это вполне добровольно, даже не понимая, чего лишаю себя. И я наверняка не переставала бы быть жрицей своего Учителя, если бы однажды после очередной незаслуженной двойки мне в голову не пришла бы  мысль в отместку прогулять урок. И я уехала.
Это было в преддверии Нового года. Мир жил в ожидании череды праздников, любимые ехали к любимым, родные к родным, а я взяла билет просто туда, куда удалось. Ни о гостинице, ни об обратном билете я не задумывалась. Важно было уехать из пункта А – пункт Б значения не имел. И благодатью казался мягкий вагон, в котором мне предстояло провести следующие 17 часов. Я отключила телефон, расстелила постель, заказала чай и стала всеми силами надеяться, что хотя бы какую-то часть пути буду ехать без назойливо-говорливых попутчиков.
Мне было спокойно от стука колес, задорного голоса проводника где-то в тамбуре и заснеженных полей за окном. Там, по ту сторону окна, была зима, застывшая в причудливых образах деревьев, станций, линии электропередач да всего на свете, что только встретила она на своем пути. А в купе было тихо и тепло. И вот уже несколько станций ко мне никто не пытался набиться в попутчики. Дорога дарила мне тот бесценный подарок, о котором я не осмеливалась даже мечтать: я оставалась наедине со своими мыслями. Мне великодушно предоставлялась возможность под занавес уходящего года подумать обо всем, о чем только способен думать человек. Без строгого присмотра Учителя, без ограничений, правил, наводок, подсказок, без лимита на мечты и какой-либо редактуры.
От неожиданно нахлынувшего ощущения свободы я почувствовал что-то вроде счастья. Но теперь я думала о счастье уже не как о цели, а как о средстве достижения Высшей субстанции. Какой – я еще не знала, но уже успела сформулировать собственный закон обладания ею. Вспоминая себя в разные моменты своей жизни, начиная с самого детства, когда я только начинала себя помнить, и оканчивая той недавней минутой, когда я размешивала сахар в принесенном проводником чае, я поняла: достигнув Высшей субстанции, человек начинает излучать ее свет. К нему настолько льнут окружающие, что этот «светящийся» человек становится для них почти кумиром. Каждый день его наполнен светом. И больше не существует слов с приставкой «не». И аннулирован математический знак «минус». И только такой человек способен замечать ручьи и одарен правом делать выбор. Но эта высота принимает к себе только сильных людей: стоит лишь однажды позволить себе почувствовать даже легкую усталость – и она тут же взмывает вверх, как бумажный змей, с каждой минутой становясь все более недостижимой. Ухватиться за маняще повинующуюся ветру ниточку с розовыми бумажными бантиками становится, увы, невозможно. Но ведь можно смастерить нового змея… Вот только начинать с нуля — задача для людей еще сильнее, чем просто сильные: оказаться вновь на земле после, пусть и непродолжительного полета больно и страшно. Земля притягивает к себе, и чаще всего однажды упавшие уже остаются с ней навсегда. Я же, похоже, упала в океан. По крайней мере, именно подводным миром была моя жизнь сейчас: только тишина, мегатонны воды до воздуха и ощущение обреченности – ни боли, ни страха, ни радости, ни надежды. А я, глупая, претендовала на любовь.
Я с дотошностью ревнивой жены пыталась ответить на вопрос: когда же все-таки любовь превращается в привычку? Как я могла упустить этот момент? Окунувшись в воспоминания, плывя по тихому их течению, я вдруг, как на осколок разбитой неделю назад вазы на мохнатом ковре, наткнулась на мысль: а вдруг я принимаю за любовь что-то вроде банального желания, чтобы кто-то был рядом. Мысль об одиночестве пугала меня с детства и, поутихшая к моему совершеннолетию, находящаяся в полной подавленности мужским вниманием на протяжении еще нескольких лет после него, к моменту моей встречи с Учителем она вошла в свой зенит, апогей, кульминацию… Как ни назови, она и только она в ту осень вела меня, шантажируя своей реалистичностью. Только сейчас я снова перестала бояться. Я даже улыбнулась той мысли, насколько необоснованным показался мне вдруг этот страх. Глупо жить в страхе, самой себе навязанном. Бояться судьбы, бояться будущего, бояться самой себя…
Судьба… Так ли она непоколебима и строга, коей мы привыкли ее считать? Почему говорят «проруха-судьба», «судьба-злодейка» и никогда не говорят «судьба-подружка»? И вместе с тем, каждый мечтает услышать легким шепотом любимых губ «ты моя судьба». Судьба вообще достойна того, чтобы быть предметом самых тщательных исследований. Само понимание судьбы имеет такую шикарную историю и географию, что можно написать не одну диссертацию. До своего внезапного решения сбежать от Учителя я, например, пыталась жить советским лозунгом «Человек сам хозяин своей судьбы!», а сейчас выяснилось: он так же неприменим в жизни, как и утверждение «В СССР секса нет!». По-моему, там, в Союзе, уделяли гораздо больше внимания восклицательным знакам, чем жизненным реалиям. Что до моей судьбы, то у меня она до чертиков странная. Она дарит шансы и в то же время не дает возможности ими воспользоваться. Она прощает мне многое из совершенного и в то же время карает за несодеянное. Она имеет обыкновение водить меня по кругу. Хотя, может, это не так уж и плохо: так я хотя бы имею шанс кое-что понять и даже иногда исправить. В принципе, любую встречу, любой момент в жизни можно считать проявлением судьбы. Или ее подарком. Или испытанием. Но нельзя отрицать и значение случая. Впрочем, случай тоже своего рода проявление судьбы. Как бы там ни было, судьба способна решать многое. Так, однажды я опоздала на автобус буквально на полторы секунды: водитель то ли назло, то ли попросту не заметив моего стремления успеть, захлопнул двери прямо передо мной. И лишь потому, что мне пришлось ждать следующий, я встретила Учителя, перевернувшего, разрушившего и заново создавшего мир вокруг и внутри меня. Тот самый мир, из которого я нашла в себе силы сбежать несколько часов назад. Тот самый мир, которому принесла неоправданную жертву. Так или иначе, каждый из нас кладет что-то на алтарь жизни за отмеренные ему годы. Зачастую эти жертвы непредсказуемые и странные. Например, самообладание и выдержка, принципы, страхи, интересы. Иногда нелепые: спокойствие и душевный комфорт. Я оставила на этом капище свой талант. Теперь, когда на все это можно было посмотреть уже со стороны, я понимала, что абсолютно бесплодна, как выродившаяся вконец почва, ставшая в итоге просто песчаником. Я лишилась своего единственного огня. Не во имя жизни. Не во имя свободы. Не во имя добра на всей земле. Я отдала все во имя одного единственного человека, ничем ни примечательного и смертного.
А мне хотелось просто жить в самой что ни на есть реальности, со всеми ее трудностями и разочарованиями. Мне хотелось чувствовать, ощущать и осознавать. Мне хотелось полноты жизни, я хотела снова пить ее большими глотками. И я уже не задавалась вопросом, чего это может мне стоить. Цена вообще не имела значения.
И вот эмоции мира разрешили мне прикоснуться к себе. Словно нашептав на ушко во сне спящему младенцу свое благословение, они спустились ко мне. Не все сразу. Видимо, мое сумасшествие не входило в их планы, и они, несмотря ни на что, щадили меня. Или просто невозможны все одновременно.
…Я поселилась в маленькой частной гостинице. Я никогда не слышала о ней. Впрочем, я вообще никогда не была в этом городе и понятия не имела о его туристической сфере. Пришлось положиться на рекомендацию таксиста, который первый попался мне на глаза из всех извозчиков на привокзальной площади. Молодой парнишка-таксист любезно согласился помочь мне, правда, не скрыв удивления тому, что я не догадалась заказать номер через Интернет или хотя бы просто поинтересоваться, где найти крышу над головой в незнакомом городе. Знал бы он, насколько второстепенными для меня тогда были всякого рода бытовые вопросы: да я готова была ночевать прямо на вокзале или в вагончике у туркменских гастарбайтеров, лишь бы это было не там, откуда я уехала.  Мне повезло, он не стал наживаться на непутевой туристке и отвез меня к отелю даже дешевле, чем я могла себе представить цену за такую дорогу.
— Количество суток, которые вы рассчитываете у нас гостить? – задала совершенно простотой формальный вопрос администратор. На минуту я растерлась. Я совершенно искренне не знала на него ответа. И я даже ленилась предполагать. Вернее, мне попросту не хотелось ничего предполагать, планировать, загадывать, пусть даже речь шла о банальном сроке проживания в гостинице.
— Не знаю, — так и ответила я. – Как получится. Рассчитаюсь при выезде.
Вот так, вдруг, я поняла, что могу позволить себе поступить так, как получится. Я смогу делать то, что мне будет хотеться именно тогда, когда я буду это делать. У меня появлялась возможность не готовиться к следующему шагу, тратить силы по своему усмотрению и не отказывать себе ни в одной своей прихоти. Мне было дано исключительное право на то, чтобы не давать ответы на формальные вопросы и не мерить свою жизнь сутками.
Интерьер отеля был стилизован под сельскую старину. Этакий островок деревушки XIX века в центре большого современного города. Удивительно, но город казался отсюда только декорацией. Просто вид из окна, окружающий мир, познавать или не познавать который было уже правом, собственно, жильцов. И я уверена, находились те, кто, по крайней мере, хотел бы просто провести время внутри, даже не выходя наружу. Не знаю, правда, удавалось ли это кому-то, все-таки город, как мог, зазывал посмотреть на свои урбанистические красоты. Тем более, сейчас, празднично украшенный и огненно манящий, он привлекал к себе с особенной силой, несмотря на зиму. А здесь, внутри, было лето. Было тепло, уютно и пахло сеном и деревом. И свет лампочки под потолком уже казался светом солнца, а звук набегающей в ванну воды был поразительно созвучен мелодии ручьев, которую я когда-то так и не смогла выслушать до конца.
Я не стала включать телевизор. Я не стала даже переодеваться с дороги и, лишь сняв верхнюю одежду, легла поверх приятно грубого покрывала на кровать с шишечками в изголовье. Такие кровати часто показывают в старых фильмах. Только мне они почему-то всегда казались неудобными. И тут вдруг я позавидовала людям из прошлого, спавшим именно в таких постелях. А заодно и самой себе – теперь я буду спать здесь. Я вспомнила, что именно такая кровать была когда-то у моей прабабушки, которую я помню только в раннем детстве. В общем-то никаких особенных воспоминаний у меня не сохранилось. Я просто помнила, что когда-то у меня была прабабушка. Теперь я вспомнила еще и то, что спала она именно на такой кровати, которая сейчас была не просто мебелью, а частью стиля отеля, к которому наверняка была приложена дизайнерская выдумка. Все-таки  время меняет положение и суть вещей.
Я лежала и рассматривала картины на стенах. Даже не знаю, можно ли назвать это картинами. И как вообще это можно назвать? Говоря языком учителя начальных классов, это были поделки: на основе из мешковины были наклеены засушенные цветы, листья, травы, коряги, палочки. Все вместе это складывалось в неповторимые объемные сюжеты, в которых каждый наверняка видел что-то свое, такое же неповторимое, как прожилки на засушенных листьях и изгибы дополненных к ним веточек. Всматриваясь в них, я уснула. Так и не переодевшись с дороги.
А потом было утро, день, вечер, ночь… А потом снова утро… И где-то в городских декорациях уже наступил Новый год, который для меня, по сути, не имел никакого значения. Я жила в своем измерении пространства и времени. И наслаждалась каждой минутой именно этой жизни. И снова пила ее огромными глотками, все еще с оглядкой, что кто-то может отнять у меня этот сосуд. Поэтому отключила телефон. А на третий или четвертый день и вовсе сменила номер. Я просыпалась без будильника и засыпала просто от желания спать, а не потому, что тому наступал положенный час. Я вообще не смотрела на часы. Ну, разве что если они сами попадались мне на глаза – в холле гостиницы или на городской ратуше. Но это были уже скорее элементы декора, но никак не источник информации о времени. В этой зачарованной легкости и застал меня Волшебник.
Я спустилась к завтраку раньше обычного. В праздничные дни никто не спешил приступать к делам, поэтому даже те, кому в это время приходилось работать, не отказывали себе в удовольствии начать день хотя бы получасом позже, поэтому в ресторане было пусто. И оттого еще утреннее, приятнее, домашнее. За окнами было еще темно, но уже шумно от машин. А здесь, по эту сторону стекла, наоборот – светло и тихо.
— Можно присесть к вам за столик? – услышала я вопрос где-то со стороны. Я не сразу поняла, что он обращен ко мне, но неожиданно нарушившие тишину звуки заставили меня слегка содрогнуться.
— Да, пожалуйста, — вполне вероятно, с нелепым видом, и уж точно растерянно ответила я. Я и подумать не могла, что присевший ко мне гладковыбритый молодой мужчина ищет компанию, а не место для завтрака — вокруг было полно свободных столиков, и я не видела никаких причин для такого соседства. Но я действительно не имела ничего против.
Через несколько минут, уже отдав заказ официантке, Волшебник начал со мной разговор:
— Прекрасная гостиница, не так ли? – спросил он.
— Да, просто замечательная, – не могла не согласиться я.
— Хорошо хоть с гостиницей повезло, а то работаю вот, пока все отдыхают. Вот вы ведь отдыхаете, верно? Экскурсии, прогулки, достопримечательности… Хорошая программа для новогодних каникул…
Интересно, смогла бы я объяснить ему, как так получилось, что я уже столько дней в городе, но даже если и выходила гулять, то это была просто прогулка на свежем воздухе, а вовсе не желание познакомиться с городскими красотами. Но я не стала даже пытаться этого сделать и просто соврала:
— Вы правы, но я только вчера приехала, так что города еще толком не видела.
Мне повезло, и в этой маленькой невинной лжи я уличена не была – Волшебник хоть и жил со мной в одной гостинице, раньше меня здесь не видел. Видимо, из-за обилия дел, завтракал он раньше меня. А потом наши пути тем более расходились.
— Тогда вам можно только позавидовать – вам предстоит много интересного, — улыбнулся он. – Вы с экскурсионной группой?
— Нет, я сама по себе.
— С чего планируете начать?
— С выхода из отеля, — улыбнулась я в ответ.
Позавтракав, мы попрощались. Я пожелала Волшебнику удачного рабочего дня. Он мне в ответ – приятных впечатлений. А поднявшись в номер, я поняла, что действительно хочу увидеть город с банально туристической точки зрения, хочу побывать в старинном костеле, мимо которого совершенно бездумно проходила вот уже в который раз, хочу рассмотреть памятники в парке, скульптуры на площади и просто кирпичи в домах на улицах, хочу узнать, как живут люди здесь, за 17 часов пути до них. Я позвонила администратору и попросила гида. Дежурно вежливый, но, тем не менее, приятный голос в трубке предложил мне присоединиться к экскурсии, которая, кстати, формировалась в отеле ежедневно. А я и не знала! А с другой стороны, у меня и желания-то узнавать не было. А теперь появилось и уже в ответ ему, моему желанию, появилась возможность.
… Намекая на то, что экскурсия подошла к своему логическому завершению, наш автобус остановился у входа в гостиницу, когда на улицах уже зажгли спасительные от ранних вечерних сумерек фонари. Перезнакомившиеся туристы долго и шумно прощались, приглашали друг друга в гости в свои отели, слышалась иностранная речь, спешились задаться последние вопросы болтливому, но компетентному гиду. Я лишь поблагодарила его за увлекательный рассказ и удивительные по своей силе впечатления. В ту минуту я даже не догадывалась, что самые важные впечатления ждут меня уже сейчас, в следующую за выходом из автобуса минуту. Один шаг, одна узенькая ступенька отделяла меня от них.
В расстегнутом, несмотря на морозный ветер, пальто, у дверей меня ждал Волшебник.
— Могу я показать вам то, что наверняка пропустил в своем повествовании экскурсовод? – предложил он мне свою руку.
— Откуда такая уверенность в уникальности собственных знаний? – задала я встречный вопрос, тем не менее, оперевшись на нее.
В незнакомом городе, с мужчиной, которого видела во второй раз в жизни и с которым только в пути перешла на «ты», я ехала в машине в неизвестном направлении и даже не задавалась вопросом, куда мы едем. А Волшебник вел машину, то и дело улыбаясь мне самой обворожительной улыбкой на свете. Мы говорили какие-то слова, но это был совсем не разговор, не диалог – просто реплики, озвученные мысли, не требующие ответов и обсуждений. Я ехала по вечернему городу с Волшебником – остальное просто не имело никакого значения.
Мы остановились у ничем не примечательного жилого дома. В нерасчищенном от снега дворе было много машин, и мы с трудом нашли место, чтобы припарковаться. Заглушив двигатель, Волшебник взял меня за руку:
— Когда я увидел тебя сегодня за завтраком, я понял, что хочу подарить тебе чудо. Я весь день ждал момента, когда смогу сделать это, и вот он настал. Пойдем, нас уже ждут, нельзя пропустить ни мгновения. Ведь все, что ты увидишь сейчас – для тебя.
… На крыше соседнего дома под беззвездным городским небом играл оркестр. Что-то очень похожее на классику – я не разбираюсь в музыке, но когда-то, видимо, еще в школе слышала эти нотки нежности, дошедшие до нас через века, благодаря музыкальной магии. Люди на крыше двухэтажного дома не боялись холода, а их музыка не боялась вообще ничего. Она и была чудом. Звуки взмывали ввысь и тут же с такой же неистовой силой стремились к нам. Подобно ветру, они шевелили волосы, умывали наши лица и тут же не сильно, но ощутимо толкали в спину, били под дых, а потом вновь целовали в запястья.
Я не могла, не хотела и не видела ни малейшей необходимости в том, чтобы что-то говорить. Да и вряд ли я смогла бы произнести хоть слово. Завороженная скрипкой, я забыла даже, как дышать. Окутанная флейтой, я не могла даже представить, что где-то в мире есть еще какое-то движение, кроме движения воздуха через отверстия в ее металлическом тельце.
— Я приглашаю тебя на танец, — прошептал Волшебник, и его рука обняла меня.
Окна домов освещали нас, словно софиты, только гораздо более мягким и нежным светом. Отовсюду на нас смотрели люди. Некоторые танцевали рядом или просто стояли рядом в непонимании – откуда все это?! Глупые, они и не догадывались, что перед ними самое что ни на есть волшебство и всего в шаге от них с обычной земной девушкой танцует и сам Волшебник. А вот я могла касаться его, двигаться в такт ему и обнимать его со всей силой своей искренности. Я могла благодарить его и принимать в дар это волшебство. И от этого я была счастлива уже по-настоящему. Как никогда раньше, тем счастьем, которое бывает лишь однажды в жизни, но дает силы жить дальше и наслаждаться каждой минутой этой жизни, ценить все, чем наполнен каждый день, и плакать от горя безутешно и горько, и смеяться легко и наивно, когда жизнь одаривает радостью. Я достигла своей Высшей субстанции.
Следующим утром я рассчиталась с гостиницей. Приехала на вокзал, купила билет и села в вагон. Впереди было 17 часов пути и целая жизнь, полная всех мыслимых и немыслимых чувств. Я никогда больше не увижу Волшебника – он сделал для меня все, что мог, и где-то, скорее всего, в другом городе или даже в другой стране его наверняка ждал кто-то, кто нуждался в его волшебстве, как когда-то нуждалась в нем я.