МОЙ ЛЮБИМЫЙ И ЕГО ИСПОРЧЕННАЯ МЕТРИКА

МОЙ ЛЮБИМЫЙ И ЕГО ИСПОРЧЕННАЯ МЕТРИКА
(из цикла "Стокгольмский синдром")
 
В тот день, когда мы с моим будущим мужем договорились поехать во Дворец Бракосочетаний, чтобы подать заявление, Георг пришёл ко мне в жутком состоянии. Хорошо, что, кроме меня, никого больше дома в тот момент не было. Я ещё с порога поняла, что случилось нечто страшное. Геру всего трясло; он даже не мог говорить. Только повторял, как заведённый:
— Я тебе сейчас такое расскажу!.. Такое расскажу!..
Я перепугалась до полусмерти. Гера вошёл в комнату, сел на диван и вдруг разрыдался в голос, как ребёнок. Я растерялась и перепугалась ещё больше. Обычно, зная о том, что мне нравятся спокойные и сдержанные мужчины, Гера изображал из себя этакого непроницаемого и выдержанного супермачо. И вдруг – такая просто дикая истерика, с морем соплей и судорожными иканиями… Это было так на него не похоже, что я стояла рядом, в шоковом состоянии, не зная, что делать, и как его успокоить… Это потом, проживши с ним вместе какое-то время, я пойму, что подобные истерики – вполне естественное состояние моего возлюбленного, и надо лишь дать ему как следует выплакаться, а тогда это стало для меня откровением… А Георг лишь повторял, как заезженная пластинка, между судорожными всхлипами и вздохами:
— Мне мать такое рассказала!.. Такое рассказала!.. Ты теперь не захочешь выходить за меня замуж!.. Я такое узнал!.. Она скрывала это от меня всю жизнь!..
Честно говоря, единственная мысль, промелькнувшая у меня в голове, была о каком-либо наследственном генетически передающемся заболевании, типа шизофрении или чего-то подобного. Я сразу же предположила, что, возможно, Гера был чем-то болен, — да у меня и у самой, если честно, иногда появлялось подобное подозрение, особенно, когда его мать чётко и по-русски заявляла, что он ещё не способен принимать какие-либо ответственные решения, и тем более, не сможет содержать семью. Возможно, — подумала я, — она всю жизнь скрывала от него какой-то страшный диагноз, и опекала его как ребёнка, из страха, что правда может выйти наружу, если позволить ему жить взрослой жизнью. А теперь, когда он надумал жениться, она посчитала себя обязанной рассказать ему обо всём, поскольку это может передаться его будущим детям…
Я стояла перед Георгом, ни жива, ни мертва от страха, но изо всех сил пыталась сохранять спокойствие и не поддаваться панике. Наконец, судорожные рыдания понемногу затихли, и он кое-как смог объяснить мне, в чём дело.
Оказалось, он с утра сообщим матери, что сегодня мы пойдем подавать заявление. И тогда она вдруг расплакалась и сказала, что должна сообщить ему нечто важное, о чём он обязан поставить в известность свою будущую невесту, потому что та должна об этом знать. Мол, она сама всю жизнь скрывала это от него, поскольку заранее догадывалась, каким это будет для него шоком. Но больше скрывать не имеет права, тем более, что он, как порядочный человек, просто обязан сообщить об этом своей девушке, и тогда уже она, — то есть, я, — будет решать, выходить ей за него замуж или же нет…
После такого многообещающего вступления она достала его свидетельство о рождении, которое тщательно скрывала от него почти тридцать лет, и показала запись. А там, ещё по старым правилам, в графе с данными его отца, стояла его национальность…
— Он еврей, понимаешь, еврей!!! – завопил Гера и снова зашёлся в безумных рыданиях.
Я, наконец-то, смогла выдохнуть и почувствовала невыразимое никакими словами облегчение. Я опасалась чего-то гораздо худшего. Честно говоря, национальность отца Георга не имела для меня ровным счётом никакого значения. Но, чтобы объяснить, чем была вызвана такая жуткая истерика Геры, необходимо сделать небольшое отступление.
Евреев он ненавидел лютой ненавистью. Как только речь – хотя бы случайно – заходила о них, мой внешне обычно такой спокойный и невозмутимый возлюбленный начинал рвать и метать, с пеной у рта доказывая мне, что все беды в мире именно от представителей этой национальности.
Я сама, признаться честно, никогда не понимала причины подобной странной горячности. Никакие расовые предрассудки были мне пока не ведомы, и мне поэтому было совершенно всё равно, к какой нации относится тот или иной человек. Я не понимала ненависти Георга даже после нашего скандального увольнения из редакции газеты, о котором я как-нибудь обязательно здесь расскажу, несмотря на то, что большинство сотрудников там были действительно евреями, и мой возлюбленный уверял, что именно поэтому они нас и выжили.
Но тут я была с ним не совсем согласна. Большая часть сотрудников там, вне всякого сомнения, были русскими, и именно их я небезосновательно считала виновными во всём происшедшем. Так что огульно обвинять всех евреев я вовсе даже и не собиралась, и, признаться честно, вопрос о национальности по-прежнему был для меня совершенно неактуальным.
Но у Геры это всегда была больная тема. Ситуация осложнялась ещё и тем, что он сам имел типично еврейскую внешность, благодаря которой его всю жизнь принимали за представителя именно этой национальности. К слову сказать, подобную внешность он унаследовал от своей матери, поскольку его отец был совершенно другим, имел более тонкие черты лица и на еврея, в принципе, был не слишком похож. И вот теперь выяснились такие жуткие подробности, буквально сразившие бедного Геру наповал…
К слову, вопрос о национальности его отца на самом деле был весьма и весьма спорным. Он родился на территории Приднестровья в самом начале войны. Кем были его родители – не известно, поскольку в возрасте примерно двух месяцев он остался сиротой и попал в детский дом. После войны его усыновила бездетная немолодая уже еврейская пара, давшая мальчику свою фамилию и национальность.
И вот теперь выяснилось, что он всю жизнь ненавидел своих приёмных родителей именно за то, что они «испортили ему метрику». Бред сумасшедшего!.. Вместо того, чтобы благодарить людей, не давших ему сдохнуть с голоду в детском доме в послевоенное время, он переживал из-за их национальности и не мог простить им того, что они, по его словам, сломали ему жизнь…
Видимо, свою ненависть к еврейскому народу мой возлюбленный унаследовал как раз от своего отца. И для него было огромным потрясением узнать, что он, хоть и чисто гипотетически, возможно, тоже принадлежит к представителям этой славной нации!
Его хитрая мамуля, разумеется, подлила масла в огонь, потребовав от сына, чтобы он поставил свою невесту в известность о своём «происхождении». Мол, когда я узнаю об этом, я, возможно, откажусь выходить за него замуж, потому что не захочу иметь детей-полукровок. И Гера, в полуобморочном состоянии, приехал ко мне…
Правда, тут его милая мамуля, явно, просчиталась. Как уже упоминалось, я была напрочь лишена каких бы то ни было предрассудков в этом плане.
Кое-как успокоив своего полностью уничтоженного возлюбленного и заверив его в том, что я выйду за него замуж, даже если он окажется чурко-туркой негритянского происхождения с китайскими корнями, — а для меня это действительно не имело ни малейшего значения, — я оделась, и мы поехали во Дворец Бракосочетаний.
Это был один из самых нелепых поступков в моей жизни. Но возможное еврейское происхождение моего мужа было тут совершенно не при чем…