Не всё коту масленица

Игумен Игнатий жил на окраине города в небольшом деревянном доме с флигилем. Во флигеле проживала его тётушка — пожилая, сухощавая дама, но жилистая и энергичная. В хозяйстве их значилось кур десятка два, петух, коза и пара индюков. Индюки не приносили ощутимой выгоды, так как оба были мужского пола. Зарубить их было жаль, да и некому. И подвизались они у отца игумена, как говорила тетка, «олицетворяя красоту природную». Однако пользу все же они порой приносили. Никто чужой не мог зайти во двор и остаться безнаказанным. Целыми днями они сидели на крыше флигеля и высматривали врагов, лелеющих мысль проникнуть в ограду. Благодаря такой охране, местные пьяницы не докучали игумену своими похмельными просьбами и мольбами. Домашний покой ему обеспечивали индюки. А покой духовный – богослужения, на которые почти ежедневно ранним утром отправлялся о. Игнатий.

Часов в 5 утра тетка будила его, стуча скалкой по батарее. Игумен вставал, обливался холодной водой, прочитывал монашеское утреннее правило, и шел на службу. В свои 50 лет телосложения он был атлетического. Чужды были ему леность и праздность. По хозяйству он делал все сам. Любил, изучал и практиковал различные виды гимнастических техник и упражнений. Не курил, и практически не выпивал. Был грамотен и начитан, и в часы досуга отдыхом своим определял переводы с итальянского различных средневековых поэтов-менестрелей. Службы он вел ответственно и старательно. Проповеди говорил не витиевато, а просто и доходчиво. Прихожане его любили.

Тетушка, что жила во флигеле, занималась делами бытовыми – стирала, мыла полы и окна, доила козу, следила за курами, делала яичницы и омлеты, ходила на базар, приготовляла полезные настойки и наливки на различных травах и ягодах. Заготовляла соленья, варенья и все такое прочее… Еще тетушка любила классическую литературу и поэзию. Порой, оставшись дома одна, она садилась на лавочку у крыльца дома, и читала вслух стихи – Есенина, Гумилева, Блока. Индюки слушали, со знанием дела переглядывались и одобрительно курлыкали. А коты благодарно урчали, щурясь на солнышке.

А вот коты в этом доме занимали особую нишу. Видя и чувствуя людей сердобольных, они сперва с опаской, а потом и открыто, не стеснялись выражать свои эмоции. Со всей округи они приходили к игумену и к его тетушке поплакаться о своей котячьей доле и получить угощение в виде козьего молока или вчерашнего омлета. Некоторые приходили и уходили, а некоторые оставались жить. В то время на постоянном довольстве в доме игумена значилось аж 9 душ котов.

В один из вечеров, когда тетушку с о. Игнатием сидели и пили чай, на пороге появилось нечто, отдаленно напоминающее енота и гиену одновременно. Приблизившись, нечто стало издавать хриплые и протяжные звуки. Стало понятно, что это был кот. Но такой отвратительной наружности! Было видно, что кот весьма претерпел от судьбы – хромой, с подбитым глазом, выдранной шерстью, висевшей колтунами, кот плакал и взывал о помощи. Милосердные хозяева не могли оставить в беде униженного и оскорбленного. Зато уже спустя пару месяцев стало понятно, что это не просто кот, а как минимум незаконнорожденный котячий принц. И его преображение было таким ярким и восхитительным, что даже индюки почтительно склоняли головы при встрече с Его Величеством. Огромные, выразительные янтарные глаза, пышные усы, волнистый, лоснящийся черный мех, белая манишка и носочки, подчеркивали неотразимость его аристократической походки. И надо сказать, что поведение кота было безупречно благородное. Кот не орал по пустякам, не задирал собратьев, и очень любил слушать Гумилева. И в особые дни отправлялся на королевскую охоту. И всякий раз тетушка, выходя из дома, вскрикивала, обнаружив аккуратно сложенные в ряд трофеи в виде мышей. А сам охотник вальяжно возлегал рядом и самодовольно улыбался в усы. Игумен с тетушкой очень полюбили кота и назвали его Максимилианом.

     Весть о том, что митрополит собирается посетить скромное жилище о. Игнатия на масленичной седмице, заставила изрядно поволноваться и подсуетиться тетушку, да и самого игумена. До блеска вычищенные приборы, хрустальная люстра, сервиз, стекла, зеркала, новые занавески и скатерть – все было готово к приезду высокого и почетного гостя. Вот уже почти 3 года как новый митрополит возглавил эту епархию. И только сейчас соизволил порадовать игумена своим визитом. Можно, да и нужно понять великую архипастырскую значимость и занятость. Синоды, конференции, симпозиумы и прочая подобная архиерейская деятельность порой даже не позволяет выспаться как следует, а не то что по гостям разъезжать. А уж коли выпала такая честь, то Его Высокопреосвященство должен остаться довольным и счастливым, чего бы это не стоило.

И вот, в третий день седмицы, вечером, о. Игнатию позвонили и сообщили, что Владыка прибудет через полчаса. Всё заиграло, загорелось, зашипело и зашкворчало на кухне у тетушки. Оладьи и блины различных сортов муки, видов закваски, конфигураций и размеров, медленно остывали на столе. Жидкая и густая сметана, топленое сливочное масло стояли в низеньких глиняных горшочках. Раскаленная, как лава, стерляжья уха  томилась в супнице. Завернутая в фольгу и запеченная форель, малосольная и тонко порезанная сёмга, икра лососевых рыб, пузатенькие запотевшие бутылочки ягодных наливок собственного приготовления. И всё это, не считая солений и маринадов, украшало праздничный стол.

Митрополит прибыл в назначенный час. Келейник, пучеглазый белобрысый юноша лет двадцати, сопровождал архиерея, волоча за собой чемоданчик на колесиках. Ловко подхватив зимнюю рясу с плеч Владыки, и белый клобук, открыв чемодан, и, в мгновение ока, уложив всё как следует, келейник вынул из чемодана шкатулку и поднес Владыке. Владыка подошел к зеркалу, протянул руку и достал из шкатулки увесистый серебряный гребень с каменьями. Тщательно расчесал бороду, деликатно откашлялся, улыбнулся и благословением своим приветствовал всех присутствующих.

— Хорошо тут у вас, матушка, уютно, — сказал Владыка, присаживаясь в кресло. Его бархатный баритон звучал мягко и благообразно. Игумен подошел к архиерею и почтительно поправил цепочку его панагии.

— Пожалуйте к столу, Владыка!

— Сейчас, братец, сейчас, вот только отдышусь немного.

Владыке было чуть более за 60. Полнота не портила его, а напротив, подчеркивала статус и солидность персоны. Ходил, двигался и говорил он степенно, как, наверное, и подобает постоянному члену Священного Синода. Его окладистая борода, как ничто иное соответствовала его статусу и чину. Приезжая куда-нибудь, он первым делом доставал свой знаменитый гребень, и тщательно причесывал эту темно-русую, местами украшенную сединой, пышную бороду. Сложно сказать, или привычка у него была такая, или действительно так и полагалось постоянному члену Священного Синода. Ну да лано.

— Дааа…хорошо тут у вас, уютно, — опять протянул Владыка, осматривая домашнее убранство. И тут взгляд его остановился на противоположном кресле, на котором в полудреме, развалившись на боку, возлегал кот, тот самый Максимилиан Великолепный.

— Какой красивый кот! Воистину чудны дела Твои, Господи! Ах, какой же красавец, ну надо же! – сказал Владыка и глаза его загорелись.

— Я вот давно мечтаю себе кота завести, да все какие-то не те… Тщедушные и морды глупые. А этот – ну прям архиерейский кот!

Как будто услышав похвалу, кот встал, и, выгнув спину, сладостно потянулся и широко зевнул. Сел, и огромными сферическими глазами уставился на архиерея.

— Вот это стать! Вот это красота! – не унимался Владыка. – Я бы такого кота пренепременно бы приобрел и полюбил!

— Возьмите, возьмите, заберите, Владыка, во славу Божию! Коли кот этот так вам приглянулся, — защебетала тетушка, — У нас итак их целая свора, куда девать не знаем.

— Заберу с удовольствием! – вспыхнул архиерей, — Он у меня как сыр в масле кататься будет! – А как звать-то его?

— Максимилианом, — ответила тетушка.

— Ну уж нет… — в голосе Владыки послышались капризные нотки, — Максимилиан как-то не выразительно, нареку я его, пожалуй, Арчибальдом! А? Каково? Нравится тебе? Любиши ли мя, Арчибальд? – пошутил Владыка, и все засмеялись.

— А ну-ка, отец Игнатий, подай-ка мне его сюда!

Игумен взял кота и положил Владыке на колени. И только архиерей возложил на него свои пречистые руци, с котом произошло что-то невообразимое. Доселе спокойный кот воинственно заурчал, выпрямился как пружина, схватил архиерея зубами за бороду, и, лапой ударив по носу, выскочил из комнаты, словно ошпаренный. Всё произошло так быстро, что на некоторое время все застыли в оцепенении. У Владыки был выдран клок его роскошной бороды, а на носу зарделись две царапины.

Первой в себя пришла тетушка – быстро подбежала к шкафчику и трясущимися руками вытащила коробочку с таблетками, мазями, бинтиками, ватками и каплями. Подбежав к Владыке со словами «сейчас, сейчас!», она открыла какой-то бутылек, опрокинула содержимое на ватку, и приложила к начавшему опухать архиерейскому носу. Промакнув царапины и убрав руку, тетушка резко отскочила, и сдавленным шепотом с ужасом произнесла «ой, Господи помилуй!» Тетушка была слегка подслеповата, а ситуация требовала принятия немедленных антисептических мер. Вот и произошел конфуз. Это была зелёнка!

От былого архиерейского величия не осталось и следа. В кресле теперь, часто моргая удивленно-испуганными глазами, сидело что-то с зеленым носом и всклокоченной бородой. Примерно так обычно в русском народном фольклоре на картинках изображают леших, владык поганых болот и непролазных чащ.

Владыка подошел к зеркалу, сглотнул слюну и дрожащим голосом произнес: — Павлик, одеваться!

Келейник протянул было гребень, но Владыка отрицательно замотал головой. Ушли они тихо, по-английски.

— Что же теперь будет? – спросила тетушка, в глазах которой образовывался водопад.

— Ничего не будет, — ответил о. Игнатий. Игумен подошел к столу, налил полстакана наливки и выпил. – Не желает, понимаешь, он Арчибальдом быть! И всё тут… Спать, матушка, спать! Завтра на службу...

Вечером Прощеного Воскресенья митрополит подошел к о. Игнатию.

— Прости меня, отче! – сказал Владыка. – Приехал я к тебе тогда, как индюк напыщенный, как Дед Мороз, от которого чудес ожидают. Аж самому стыдно… Угоститься хотел. Вот Господь меня через тварь Божию и угостил. И сам опозорился, и вас озадачил. Коты ведь они не разбирают, постоянный ты член Священного Синода или непостоянный! Сам понимаешь, отец игумен. Не всё коту масленица…будет и Великий Пост. И кстати ведь мало кто знает полный вариант этой пословицы!

Архиерей поклонился, крепко обнял и поцеловал о. Игнатия.

Про этот случай Владыка никогда не вспоминал и не рассказывал. Но всякий раз, замечая идущих куда-то по своим делам котов, в уголках глаз архиерея отчетливо проступали лучистые морщинки.