ПЕТРОВСКИЙ "РАЙ"

 

  — 36 Гвардейцев Петровска -.

Их 36, измученных Гвардейцев,
Дошедших до Петровска в сентябре,
Их караул "почётный" со штыками,
А впереди Лепарский на коне,

Ведут героев, площади Сенатской,
В осенний холод, мрачным тёмным днём,
Читинский тракт, стал ниточкой с Россией,
Что их связала, тем декабрьским днём,

Майор Лепарский, смотрит с Уваженьем,
На каторжан закованных судьбой,
Он приказал в ночлег остановиться,
У той заимки древнего Креста,

На утро встали, каторги Гвардейцы,
Один лишь шаг, от тётки злой тюрьмы,
Свобода там, в России остаётся,
Ты по судьбе шагаешь в кандалы...

князь Щепин-Ростовский Д.А.

… Письма к матушке, князь Дмитрий Александрович, писал при первой же возможности с пути, расплачиваясь с сопровождавшей партию каторжников конвоем, то перстнем, то золотым кольцом подаренное ему баронессой Корф по случаю его дня рождения, а позже когда ни денег, ни чего либо другого у него не осталось, то и золотой цепочкой нательного креста. Он прекрасно понимал, что это скорее не от жадности начальника охраны и сопровождавших их, а от нашей жизни такой, и был за это даже благодарен ему за такое отношение благой непредвзятости к заключённым. Те, редкие остановки в пути, князь использовал для извещения о состоянии дел, родной матушки и в прошлом своей невесты баронессы Ольги Корф. Баронесса Корф писала в испуге и отчаяньях князю:
" — То, что мой дорогой друг я вижу, да и многие говорят об этом в столице, так называемые пороки суда, существуют не сами по себе, а по воле одного нечестного человека.Вы, увы, Князь знаете кого, ибо были под его молотом несправедливого и ужасного "правосудия. Цивилизация кончается, когда нет справедливости законов..."
Князь Дмитрий Александрович, уже через некоторое время после ареста и суда, в 1829 году, очевидно увязав и  собрав всю информацию о порядках и положениях творящихся в сибирских острогах, сделал такие записи пояснения в своём дневнике, о том крайне тяжелейшем времени, явно переосмысливая действия власти к самим гражданам и арестантам. Мечты о Свободе народа России, и явь бытия, разнились.Князь пишет: 
В Читинский острог, наш путь, который мы проделали чрез всю Россию, названые судом государственными преступниками, был труден, изматывающий, и для нас заключённых, и для конвоя сопровождения. Поступив в распоряжение властей рудников, где первая прибывшая партия наших товарищей декабристов работали «как рабы» в подземельном аду Благодатке, добывая в крови и лишениях воздуха руду, мы оказались в Читинском остроге.Нас готовились принять, как самых "привилегированных", как дворян по крови, но не по приговорам судов, издеваясь от души и чрезвычайно унижая при первой же возможности. С нами были и остальные узники, из солдат. В саму же Читу, остальные наши товарищи начали поступать уже, как говорят доклады руководства рудников, с 28 января 1827 года. К январю месяцу, в самые лютые морозы 1828 года, сюда прибыло 67 человек, по пути, как я знаю и был свидетелем сего кошмара, от болезней и при нервозного состояния(самоубийств)умерло пятнадцать узников, впрочем нигде, думаю, не указанных как больных.С июня по ноябрь 1828 года поступило ещё 13 узников, при этом вскоре к ним присоединили и первых восемь, бывших при работах в Благодатском руднике.Всего, как я знаю точно, через сами Читинские казематы: Малый, Большой и Дьячковский, было проведено властями более 86 узников, из них 75, как ныне нас всех участвующих в событиях 14 декабря, называют декабристами, трое из осужденных, были по делу о возмущении Черниговского полка, а трое — по делу о возмущении уже Литовского пионерного батальона,( переписываю данные из самих дел и сведений давших мне Лепарским ) четверо — по делу Оренбургского общества и один — по делу Астраханского тайного общества. Предполагаю, что все осужденные были переведены и довольно быстро, что для нашей судебной системы это нонсенс, в один Читинский острог, так как сам император самозванец Николай I, опасался влияния декабристов на умы народов, как дворян, так и черни, но особо поляков, и бунтов в Сибири.Под тюрьму в Читинском остроге выделили два дома. Как и предполагали один взяли в аренду, под благим предлогом государственной необходимости и награды за сей благородный поступок, у некоего жителя Мокеева, теми же посулами обратили в благо и отставного канцеляриста Дьячкова. Охрана караулы, разместились в двух рядом стоящих домах, намного меньших, как сараи. Из-за большого прибытия заключённых, в казематах появилась явная теснота и из-за этого вспыхли болезни и недовольство каторжан и их родных в столицах. При норме пятнадцать-двадцать прибывших, и это в крайнем случае, начальство приказали разместить тридцать восемь человек. Как говорили свидетели оного действа, была великая теснота: на нарах-лежаках, именуемые в народе шконках, обычно спали каторжане по очереди, в ряд и на боку, при некой возможности одновременного переворачивания. Обеды и ужины, приносили в деревянных и жестяных мисках к столам, и то на разборных, или как называемых императорских козлах, и на них для удобства распределения продуктов настилали доски. Из-за этих неудобств и боязни возмущений, тесноты и столпотворения в камерах, как я знаю, по ходатайству Лепарского, был направлен запрос, в котором просили Петербург: "- приостановить присылку новых узников до окончания строительства нового каземата". Все работы, для экономии средств, было приказано исполнять силами узников и крепостных, так траншеи под фундамент тюрьмы и ров частокола они выкопали сами.
Заключённые, сами заинтересованные в строительстве зимних помещений тюремного корпуса, из-за приближения зимы, а зимы в Сибири холодные и жестокие, тюрьма в октябре, как караульные помещения и большой каземат были готовы. А «американскую» говорили что по рисунку и чертежам Лавинского, начали закладывать в Петровском заводе, опять же экономя деньги за счёт каторжан и наёмных рабочих.Строительство шло быстрыми темпами. В Чите, сам каземат был небольшим размером, как по расчётам и постройке не более 23 на 13 метров, при этом помещение разделялось на пять малых веранд и прихожих, где и выставлялись часовые. Помещение по каким-то своим причинам, по видимому по принадлежности родов жития, прозвали «Псков», «Новгород», «Москва» и «Вологда». Окна с решётками были не большие и за решётками. Стены вялые и из бруса малого диаметра. Старательная родня, выторговали право купить за свой счёт кровати, которые и были установлены в помещениях. (деревянные кровати-авт.). Администрация обещали возместить убытки, но как часто случается с обещаниями государства, этого не было сделано. При входе в общую комнату, рассчитанную на встречи родных с арестантами, которые хорошо изволили себя вести, В «дежурной» комнате постоянно находились два унтер-офицера, осуществлявшие надзор за узниками и следившие за исправностью несения солдатами внутреннего караула. В основном каторжане занимались хозяйственными работами в городе, по причине того, что в Чите нет рудников, начальство использовало всех, без исключения и в строительстве и в земляных работах. Когда же наступила зима, то их перевели на внутренние работы и по помолке зерна там, где установили жернова и потом сами пекли хлеб. Лепарский был благородным человеком, сам в молодости баловал "демократией" и свободами, и понимал декабристов.По этой или какой другой причине, он периодически отчитываясь о проделанной работе, в рапортах он отмечал благоволие каторжан к труду и всяким работам, без капризов и не довольствия.
Результат не задержал себя задействовать и пришло распоряжение расковать каторжан от кандалов. Случилось сие событие 10 августа 1828 года.при всеобщей радости, солдаты отомкнули по распоряжению генерала Лепарского, чрез дежурного унтер-офицера, замки кандалов. При этом генерал был при парадной форме и шпаге, когда зачитывал указ императора.Каторжане восприняли эти действия в полной тишине. Лишь звон упавших кандалов напоминал им, что они ещё люди. Лишь позже они узнали, что доброта Николая I связана не с добрыми делами, а из-за того, что императрица не единожды просила быть к заключённым справедливым и гуманным. А когда императрица скончалась, у императора появился стыд и он исполнил волю умершей.
Князь, отметил в дневнике все эти события подробно, стараясь ничего не упустить или забыть в будущем. Как-то в одну из ночей, ему приснилась его тётушка и благодаря его записи мы ныне знаем об этом событии.
" — Эх, Димитрушка… — разговаривала старая тётушка с ним — ты всё тот же, беспокойный и честный. Да… ты помнишь всех, а вот о Вас  кто вспомнит, разве людишки поймут, за что Вы отказались от всего, ради них и Вашей, для них Свободы. Когда же ты поймёшь, что люди не благодарны, им только деньги и тепло нужно, да и то в чужом доме, всё даром хотят получить. Твои то, матушка и батюшка были тебе верны и понимали тебя, да и я их с князем Лобановым-Ростовским поддерживала, а вот когда мне до могилы остались крохи, я не уверена, что Вы были правы. Хоть и жесток царь, а он защищал трон и своих потомков, а Вы, все ради людей, а кому они то нужны. Смотри что сейчас в столице то деётся, кругом балы и праздники, деньги и золото текут рекой… А что народ, как был рабом так и остался… а ты Свобода. Ты лучше бы себя поберёг, вон какой бледный и худой — … и женщина залилась слезами, старое её тело трясло и дрожало от скорби  и за тех, и за других, за себя иза Димитрия.Старый  всегда жалеет молодых, тех, которые умирают раньше их, оплакивая их души. Дмитрий Александрович с сочувствием и благодарностью смотрел на эту, некогда одну из самых красивых женщин северной столицы… тогда у её ног сложились многие сердца Гвардейцев. Как жизнь летит… А может она и права в чём — то… Нет,  она права лишь в том, что  мы должны жить и защищать свой несчастный народ, и первое что делать, это идти в народ…"
Жизнь в Сибири, постепенно как-то налаживалась, и стала привычной, хотя и трудной.
… С приездом жен декабристов, как отмечал князь, оживилась жизнь всего острога-селения. Дома приняли благообразный вид. Как на праздник съезжался торговый люд. В открывшуюся почтовую контору тройки приходили в мыле, посылки потяжелели. В них были книги, много журналов, разные необходимые вещи. Старый генерал Лепарский поощрял сии перемены. Однажды привезли даже рояль, а потом и фортепьяно, скрипку и гитару для Дмитрия Александровича. Был создан народный хор заключённых, где пел и Щепин-Ростовский.Все посылки, вся почта шла на имя жен декабристов.Все они жили на одной улице, которая у жителей прозвана название «Дамской».(Ныне«Аянская»-авт.)
Число декабристов, заключенных в Читинском остроге, несколько изменялось: их было 84, осталось 70 человек. Так выехал на поселение В. С. Толстой (14 мая 1827 года). 8 Января 1828 года увезли в Петербург (в крепость) А. О. Корниловича. В апреле 1828 года вышли на поселение 11 человек, осужденных по седьмому разряду; наконец 30 августа 1829 года выехал на поселение Ю. К. Люблинский.

                           *Петровский завод*

Как вспоминал декабрист о Петровском Заводе, Читинские узники в количестве 71 человека прибыли в Петровский завод 22 и 23 сентября 1830 года.

«Наконец, увидели мы, — описывает Петровско заводскую тюрьму Розен, — огромное строение, на высоком каменном фундаменте, о трёх фасадах. Множество кирпичных труб, наружные стены — всё без окон, только в середине переднего фаса было несколько окон у выдавшейся пристройки, где была караульная гауптвахта и единственный вход. Когда мы вошли, то увидели окна внутренних стен, крыльца и высокий частокол, разделяющий всё внутреннее пространство на восемь отдельных дворов; каждый двор имел свои особенные ворота; в каждом отделении по 5;6 арестантов. Каждое крыльцо вело в светлый коридор, шириною в четыре аршина. В нём, на расстоянии двух сажен дверь от двери, были входы в отдельные кельи. Каждая келья имела семь аршин длины и шесть аршин ширины. Все они были почти тёмные оттого, что свет получали из коридора через окно, прорубленное над дверью и забитое железною решёткой. Было так темно в этих комнатах, что днём нельзя было читать, нельзя было рассмотреть стрелки карманных часов. Днём позволяли отворять двери в коридор и в тёплое время занимались в коридоре. Но продолжительно ли бывает тепло? — в сентябре начинаются морозы и продолжаются до июня, и поэтому приходилось сидеть впотьмах, или круглый день со свечою».
Из Читы в Петровский завод выбыл и князь Щепин-Ростовский Д.А. Самому переходу декабрист был не рад, ибо режим и распорядок в Петровском остроге был более строг
и неприятен. На работу заключённых выводили, как скотину, дважды, более для хозяйственных и дорожных работ, что была тяжёлой, ибо грунт и почва были болотистые, сырые и тяжёлые. В цехах завода каторжане не работали, там по большей части обитали по шестнадцать часов вольнонаёмные и был даже детский труд. Однажды
в цех, для остановившейся машины, для её ремонта допустили Н. А. Бестужева и К. П. Торсона. Они успешно её починили.Основной же работой заключённых для их удовольствия, было разрешено обрабатывать свой, созданный ими по разрешению коменданта, артельный огород, он был большой, огорожен от другой территории высоким частоколом и, как называли его хозяева был чрезвычайно полезен и "плодовитый" Были устроены для дел и мастерские: переплётная, особо полезной была столярная и слесарная.Каждый занимался ремеслом и находил отдушину от тюремных кар и наблюдений бдительных глаз охраны и власти. Если бы не Лепарский...
"… Долгих и многих трудов стояло нам, — пишет М. Бестужев, — уговорить старого коменданта — позволить учить детей, и таким образом, делая пользу, занять себя, и употребляя благодетельно время нас тяготившее. Постоянное «не могу» было ответом. Наконец, дело уладилось: придумали законную лазейку, так чтобы и волки сыты, и овцы целы. Он согласился на обучение детей церковному пению. Вследствие этого распоряжения, Свистунов и Крюков (Николай), отличные музыканты и певцы, составили прекрасный хор певчих. А так как нельзя петь, не зная грамоты, то разрешено учить читать (только). Мы с братом взяли на себя обучение, и дело пошло так хорошо, что многие дети горных чиновников поступали первыми в высшие классы Горного института и других заведений».
Дмитрий Александрович, пишет, после 1839 года, наши ряды порядели, ибо закончился основные сроки для многих, и многие отправились на "вольное поселение"… Это было и радостью и сожалением, потому, что мы знали, что с многими более не увидимся...