Меж Игаркой и Сопочной Каргой 7

Меж Игаркой и Сопочной Каргой  (записки енисейского раздолбая) часть 7
 
Диспут
 
Возник у нас с капитаном лоцмейстерского парохода «С-215» в прошлую навигацию непростой такой  «диспут». Забрался я  на капитанский мост по какой-то надобности, а там капитан. Надо отметить, что в тот раз наш родной «Лот» отправили за какими-то надобностями  вроде на Диксон, а меня с парнями из лоцпартии временно, от силы на пару недель, перебросили на пароход гордо именуемый «С-215».
 
Обычно на нем работает от мыса Кармакулы у Игарки и до  середины дистанции между Игаркой и Сопочной Каргой  Юрий Николаевич Лебедев. В этот раз Юрий Николаевич временно отсутствовал,  по неизвестной мне причине, и мне пришлось поработать в зоне его ответственности и на его законном пароходе «С-215».
 
Парни мои под командованием  деда Юдина на берегу створный навигационный знак собирают, дабы воздвигнуть его в небеса метров на двадцать по вертикали.  «С-215»  на  якоре  метрах в ста пятидесяти от берега на якоре стоит. Как с этим знаком справимся, надо начинать сборку и подъем второго створного знака — переднего, того, что поменьше. Я же был занят поисками центра, снесенного ледоходом переднего створного знак,  и только поднялся на борт, вернувшись с берега.
 
Голова  у меня была забита какой-то геодезической заботой с мельтешащими циферками перед глазами, а тут капитан мне выдал  «ценное указание», дескать, собирай своих парней с берега,  вечером надо идти в Дудинку по важному делу. У меня работа идет ни шатко, ни валко, не все разом клеится и тут он со своим «мне надо».
 
На мой вопрос, за каким таким «надо» идем с Дудинку, отвечает туманно. Прямо, как истинный селькуп, или нганасанин, дескать, шибко, однако, надо, совсем шибко, капитан я тут или кто? Надо и все, и объясняться не хочу и не буду, не капитанское это дело незнамо перед кем оправдываться. В том смысле, что кто он и кто я?! Типа в микроскоп он меня не видит, таким я мелким и незаметным я кажусь этой громаде с капитанской золотой «капустой» на кителе.
 
Он  КАПИТАН!!!  Грудь в орденах, фронтовик! А я пацан двадцати четырех лет, только-только  от мамкиной сиськи оторванный. Юрий-то  Николаевич лет на пятнадцать постарше меня. Капитан привык к нему, а  меня  почитает за совсем желторотого воробья. Ладно, пусть буду воробей. Только взъерошенный воробей иной раз тоже не подарок.
 
В нашей работе капитан вместе с пароходом придается лоцмейстерской партии и все решения куда идти, где стоять, что делать и как долго принимает начальник лоцмейстерской партии. Не просто принимает, но и озвучивает капитану, который обязан  эти решения  исполнять в соответствии со своей компетенцией и доставлять лоцпартию  в точку назначения.
 
Капитан, конечно, имеет право совещательного голоса при принятии решения.  Он даже может воспротивиться неразумному решению, либо отказаться от выполнения,  в случае, если принятое решение  угрожает безопасности судовождения, подвергает риску  жизни людей.
 
Но мотивация  в духе вольного ненецкого оленевода,  «мне шибко надо, однако»,  никак   не может являться поводом для отказа выполнения решения принятого начальником лоцмейстерской партии.
 
Если я пароход за водкой в магазин за тридевять земель погоню, вот тогда капитан может смело послать меняпо адресу, известному всему Советскому Союзу. Только не моя это стезя пароходы за спиртными напитками гонять.
 
До Дудинки десять часов хода, десять часов обратно, да и в порту за каким-товесьма сомнительным «надо» часов пять минимум проторчать придется, в круговую сутки, а то и более, насмарку. Нам поставлена руководством задача,  в темпе вальса  восстановить средства навигационного обеспечения на замену сбритым ледоходом – рудовозы с лесовозами  уже на подходе к Енисею. 
 
Я, понятное дело, продолжаюдудеть в свою дудку: ни в какую Дудинку не пойдем, пока не узнаю какое «надо» и не смогу убедиться, что оно действительно правильное надо. У  меня стройматериалы на берегу, люди пашут в поте лица, выспаться не успевают. Это я толкаю их всеми имеющимися административными  рычагами и разными сладкими заманухами  работать по шестнадцать часов в сутки, чтобы поспеть  к сроку с восстановлением знаков.
 
Главная  замануха, это мое «железное» слово, что все переработанные сверх нормы часы мною будут учтены, подписаны руководством  и  честно выданы плюсом к отпуску в качестве отгулов.
 
Причем самая тяжкая часть этого моего обещания состоит, как раз в том, чтобы руководство меня не «кинуло через борт» и честно подписало все мои скрупулезные подсчеты. В противном случае в следующую навигацию моему «железному» слову, ставшему таким отвратительно мягким и согнутому начальством в дугу на половину шестого,  уже никто и никогда не поверит.
 
Дать железное слово и не исполнить его, это просто беспрецедентная административная импотенция. Дал слово – держи. Не можешь исполнить обещанного, молчи в тряпочку и никому ничего не обещай. Так, что это вопрос даже не чести руководства, это вопрос уже моей личной человеческой чести. Мне еще та битва с начальством предстоит за часы эти сверхурочные.
 
Начальство на холке моей  взмыленной без седла сидит, радиограммами  в бока шпоры вонзает, взнуздав жестко. Пришпоривают не по детски. Только радиограммы из Игарки: что сделано, почему не сделано, когда будет сделано? Ты сегодня начальству кровь из носу выдай, то, что оно требует. Они тебе три короба наобещают и горы злотые в придачу,  но завтра, или послезавтра, и не факт, что обещанное исполнят.
 
А посему,  я тоже рогом уперся, словно горный муфлон, и  капитану  в обрат: не будет никакой Дудинки. Дудим в уши друг  другу, словно  узбеки  в тюбетейках, в народный тюркский духовой инструмент карнай.  Он про Дудинку, я о производственной необходимости. Он мне про «край  надо», я ему «за каким таким надо?».Он мне; «трам-тара-рам» не литературно по матушке. Я ему сдержанно и вежливо:  «а не могу, край не могу».
 
Он меня  слушать не хочет, да и я его не слушаю, хотя беседуем довольно громко. Я через силу вежлив, не могу голос на фронтовика повысить, совесть не позволяет. А ему все мои вежливые аргументы  по барабану. Привык он по едреной матушке вопросы насущные решать.
 
Ему чуть уступишь, и считай, все пропало – сядет на шею, пришпорит, да еще покрикивать с матерками будет. Действительно, мля, карнай. Недаром слово карнай с тюркского языка переводится, как флейта  для глухих.  Оба «рогами» уперлись, оба глухие. Чувствую,  подвох тут какой-то совсем, однако,  неправильный.
 
А кэп все более распаляется,  шкварчит, словно сало на сковороде. Я уж смотрю за ним внимательно – как бы мне в бубен от старого маримана сгоряча не прилетело. Дед-то бравый  до ужаса — боцман торпедного катера в боевом героическом прошлом.
 
Вопрос-то яйца выеденного не стоит, если всё по уму, он просто решается. Капитан радирует свое «надо» в Игарку руководству, начальство жует вопрос и  мне спускается радиограмма с командой на исполнение  капитанского  «надо».
 
А коли капитан таким обходным манером, вкруговую, идти  желает, значит не факт, что начальство даст «добро». В таком случае капитанское «надо» нам без надобности, просто-таки по бубну  селькупского   шамана.
 
И не просто без надобности, а абсолютно  во вред поставленным целям и задачам. Я же  воробей правильный, хоть и взъерошенный. Партия сказала надо – комсомол ответил есть! А тут какая-то муть на поверхность всплывает. Не, так дело не пойдет!
 
То есть это «надо» вовсе не производственная  необходимость, а просто личный, я бы сказал грубо, шкурный интерес,  И этот шкурный  интерес   мне, как начинающему руководителю, просто  рыбья кость поперек  моего лоцмейстерского горла.
 
Да что там кость, самый настоящий удар промеж ног ниже пояса.  Может в будущем, я и научусь договариваться с капитанами в таких ситуациях. Но лишь при условии, что они не будут пытаться ставить меня уже сильно бородатого в позу сопливого мальчишки.
 
А старикан снова в крик и багровеет как свекла в борще общепитовском. Ну,  думаю,  сейчас кондрашка  обнимет, да прижмет деда крепко — крякнет ненароком, да отчалит  в райские кущи. А  меня потом спросят, зачем я дедушку до смерти «забодал» своим упорством  муфлонским.
 
Плюнул старый полярный краб, в психе, мне под ноги и отправился в капитанскую каюту принимать двести успокоительных капель датского короля. Вот уж! Как там у Окуджавы? Укрепляйте организм, принимайте меры — капли датского короля пейте кавалеры.
 
В ответ и я плюнул на это дело -  скатился с капитанского мостика по трапу,  и  прямым ходом через борт «С-215»  на баржонку к Гунару Карловичу. Плюнул я, конечно,  мысленно, потому как на палубу парохода плевать это верх морского  скотства.
 
Плевать же за борт в енисейскую воду, согласно самоедским понятиям, совсем, однако, большой языческий грех — можно обидеть разом и хозяина вод енисейских  Ид’ Ерва, и хозяин моря Яв’ Ерва. И неизвестно, как еще посмотрит на такие хамские плевки Cuy-Нга-Нися,  отец семи ненецких смертей — с ним тоже шутки шутить совсем, однако,  плохо.
 
Двинули мы с Ницусом на берег к парням нашим, героическим, которые там, на берегу пятак вокруг знака в жидкое  слизистое болото растоптали. Они на берегу без меня как без рук, а я без них всюду  вовсе никто.
 
Топаем мы с Карловичем от «Лота» к берегу на баржонке и я, попутно,  пересказываю ему тезисы  нашего с капитаном  «диспута». А самого меня терзают смутные сомнения, а уж не за каплями ли  датского короля капитан в Дудинку намылился.
 
Боцманский наезд
 
В ответ Карлович смеется и рассказывает мне быль из разряда заполярных легенд. Ничто не ново под луной. Задолго до меня, прибыл по распределению на Игарскую Гидрографическую базу новоиспеченный инженер-гидрограф и определили его сходу на должность инженера лоцмейстерского отряда. Обозначили ему  с лоцпартией работать на «С-215», с этим же капитаном, который сегодня со мной вступил в конфронтацию.
 
Фамилия у новичка была заковыристая, не то Барбяра, не то Барбиняра, Карлович уж и не упомнит точно, как молодого лоцмейстера было величать. Впрочем, не в этом суть. Будем называть его Барбинярой. И спустя какое-то время после начала трудовой деятельности молодого инженера, капитану вдруг оказалось «надо» срочно, в поселок ближайший, где имеется магазин. За каплями.
 
Возможно, это была Дудинка, а может, Караул, Воронцово или Усть-Порт. Название населенного пункта не принципиально. На заполярном Енисее не так уж много магазинов. Карлович просто  не упомнит уже ввиду прошествия приличного отрезка времени с той поры.
 
Да, кстати немаловажный факт, капитан «С-215», заслуженный человек, участник Великой отечественной войны, главный корабельный  старшина, воевавший в заполярье  боцманом или командиром торпедного катера. По большому счету дядька-то замечательный, с массой всяческих положительных  качеств, но с боцманским гонором, помноженным на звание капитана, и со своими не всегда понятными  «надо». 
 
Барбиняра  же, как и все инженеры-гидрографы, был выпущен по окончанию  Арктического факультета  Ленинградского высшего инженерного морского училища имени С.О. Макарова  не только с дипломом о высшем образовании, но и в звании лейтенанта военно-морского флота в запасе.
 
Капитан  при всем своем кошмарно огромном боевом опыте, всего лишь главный корабельный старшина. Согласно военно-морской табели о рангах главный корабельный  старшина  всяко ниже званием, чем лейтенант.
 
И наехал как-то капитан на молодого  инженера Барбинягру со своим «надо» ровно точно так же, как сегодня на меня. Причем в тоне командном, я бы выразился в боцманском тоне, со всеми прелестями боцманской натуры, и присущей этой натуре виртуозностью морской речи.
 
Диспут между оппонентами разгорался не долго, но интенсивно и когда тон  капитана, в ответ на довольно ровные возражения   Барбиняры, и сила звука его голоса достигли кульминации, молодого инженера тоже сорвало с гаек.
 
Молодой специалист, доведенный до точки кипения, извергая пар из ушей, заорал во всю мощь своих молодых легких, словно старорежимный держиморда голубых кровей, на матроса первогодка:
 
«Ты кто такой? Ты как стоишь перед офицером, скотина? Да я  тебя съем вместе с какашками!». Всерьез молодой так распалился или просто решил легким юмором ответить на капитанский наезд, так и осталось неизвестным. Знавшие Барбиняру парни, сразу сказали, что тот мастер на рискованные шутки.
 
Продолжение было не менее шокирующим, с разного  рода не литературными эпитетами ругательного характера. Я, правда, очень сомневаюсь насчет употребления слова «скотина», да и насчет матерных эпитетов, поскольку, скорее всего, это  просто гипербола, потребленная Карловичем для пущего эффекта рассказа.
 
В итоге за капитанским «надо» в  сторону близлежащего, но совсем не близкого магазина, таки не пошли. Барбинягра вышел победителем в диспуте, поскольку капитан в расстройстве чувств, плавно перетекающем в предынфарктное состояние, удалился принимать успокоительные капли в капитанскую каюту.
 
Подробности дальнейших разборок меж капитаном, глубоко в душе оставшимся грозным боцманом,  и лейтенантом военно-морского флота в запасе на уровне высокого начальства в легенде не приводились. Думаю, не было никаких начальственных разборок.
 
Барбиняра впоследствии  отработал, как положено свои три года в качестве лоцмейстера и задолго до моего появления отбыл из Игарки  в неизвестном направлении, в поисках лучшей гидрографической доли. Барбиняра отбыл, а легенда, передаваемая из поколения в поколение молодых гидрографов и лоцмейстеров, осталась.
 
Закончив легендарное повествование, Карлович велел мне расслабиться, поскольку, по его мнению, все будет чуки-пуки, причем несмотря ни на что. Роль дипломата  Гунар Карлович загрузил на себя добровольно, пообещав по возвращению на пароход пообщаться  с капитаном и загладить наши с ним заштормившие  взаимоотношения.
 
Я не берусь утверждать, что случай рассказанный Гунаром Карловичем  произошел в действительности, а не придуман нашими гидробазовскими юмористами. Но мнится мне, что такое  вполне могло произойти в жизни. Поскольку я сам попал в очень схожую ситуацию. Только  крепко вбитое в мою задницу  папиным ремнем  в детстве, чувство глубокого уважения к старшим, не позволило мне проследовать по пути избранному Барбинярой.
 
С другой стороны, фантазия людская не знает границ. Заполярный народ, охочий до цветастых историй,  мог просто из пары необдуманно произнесенных слов раздуть целую эпическую сагу о противостоянии енисейского  лоцмейстера  Барбиняры с  легендарным полярным капитаном, оснащенным ядреными боцманскими «тараканами» в голове.
 
Имею в памяти один замечательный пример подобного раздувания широко распространяемых в узком кругу анекдотических событий из ровно ничего в событие грандиозного размера. Пример этот  из моей личной биографии.
Банкет с проводами
 
 
Как-то так случилось, что я на пару дней вернулся в Игарку  с восстановления навигационных знаков с лоцмейстерским пароходом  «Лот» и, погрузив  стройматериалы,  должен был уже к завтрашнему вечеру отбыть  на нем же  в рейс. Предстояло двигаться  в сторону Липатниковского переката для восстановления тамошних навигационных знаков поломанных ледоходом.
 
В общем,  дело было к вечеру и,  ввиду отсутствия в Игарке  моего семейства,  делать дома  мне было абсолютно нечего. Я сидел в кабинете на гидробазе и шелестел какими-то бумажками чрезвычайно необходимыми мне  в предстоящем рейсе. Вот в этот момент и появился лоцман  Дима Арбузов.
 
Игарский лоцман Дима Арбузов, блондин, красавец мужчина истинно арийского типа, характер нордический, двадцати восьми  лет от роду, при хороших деньгах, при замечательных мозгах, широкой душой и со всеми прочими статями, которые так любят женщины. И что очень важно, индивидуум абсолютно не отягощенный, ни супружескими, ни какими бы то ни было  другими узами.
 
Судя по всему,  лоцман Арбузов только  сошел с парохода, проведенного им от Воронцово  у  Енисейского залива до мыса Кармакулы.  От, коего уже была видна Игарка и вход в бывшую Осетровую, а ныне Игарскую протоку. От мыса Кармакулы суда в Игарскую протоку заводят уже  портовые лоцмана. Дима был слегка возбужден и видимо искал человека для теплой компании, дабы  достойно провести время  по достойному поводу.  Я, судя по всему, оказался самым достойным из всех встречных поперечных.
 
Достойно провести время в Игарке можно, либо  дома в гостях у хороших друзей, либо в единственном игарском ресторане Русь. А может и не единственном. Просто я другого не знаю – времени не особо много, чтобы по кабакам шляться. Поход в кинотеатр, конечно,   тоже неплохой вариант, но не для лоцмана и не по данному конкретному поводу. Друзья же по причине того, что навигация была в разгаре, все как один были в разгоне.
 
Кто-то был занят  промером  на перекатах Турушинский и Липатниковский,  кто-то выполнял лоцмейстерские работы, все прочие  вели пароходы от Игарки к Енисейскому заливу,  либо вверх  по Енисею  от Енисейского залива к Игарке. Возможно, были и такие, кто  наслаждался, в кои-то веки выпавшим в летнее время отпуском, на северных побережьях южных морей в пределах Союза ССР.
 
Все, на данный конкретный момент,  были при деле и, лишь один я натужно шелестел рулоном с картами и прочими бумагами, готовясь к завтрашнему вечернему выходу в рейс на «Лоте». Не могу причислить себя к друзьям лоцмана Арбузова, в силу того что знакомство до сего дня у нас, если не погрешить против истины,  было весьма шапочное.
 
Мне было известно кто такой Арбузов, Арбузову было известно кто такой я. Дело в том, что лоцмана это элита Игарской Гидрографической  базы, её золотой фонд, в буквальном смысле. Это люди, отдавшие не менее пяти, а то и десяти лет лоцмейстерским  работам и,  знающие практически каждую  кочку или корягу на дне Енисея.
 
Не всякий романтик решится остаться работать в Игарке более трех лет необходимых для обязательной отработки после распределения. Романтичные души они поначалу впечатляются несказанно, потом  также несказанно и разочаровываются.
 
Чтобы остаться в заполярье надолго одной романтической души не достаточно, к ней должен  быть присовокуплен особый арктический характер. И не факт, что, к примеру,  я обладаю таким  характером, сравнимым по крепости с многолетним паковым полярным льдом. Это, увы,  дано далеко не всем.
 
Арбузов, игарский уроженец, помимо прочих достоинств,  еще и умница, а посему достиг пика спелости (не путать термин спелость с термином зрелость) за крайне короткий срок, и, посему, был самым молодым и самым заводным игарским лоцманом.
 
Помимо того, что Дима был лоцманом, он был еще и гусаром, причем гусаром лейб-гвардии, с тем лишь отличием, что в нашей гидрографической базе  отчего-то не выдавали шитых золотом гусарских ментиков. Саблей Дима Арбузов тоже обзавестись как-то не сподобился, а потому ухарствовал  неоружно, только с использованием остроты ума и других подручных средств.
 
Знакомство у нас было шапочное по очень простой причине, лоцмейстеры и лоцмана, несмотря на то, что слова однокоренные, очень редко совпадают, друг с другом по времени. Маршруты у нас конечно одни и те же, но чаще всего они являются линиями параллельными.  В период навигации  нам  дружить не удается в виду отсутствия свободного времени, как такового. Если мы в кои то веки и пересекаемся, то  только на берегу.
 
После же завершения навигации лоцмана обычно сматываются на материк в силу большого отпуска, весьма приличного количества отгулов и  солидной заработной платы. Могут они себе это позволить без особого психологического и материального напряга.
 
И то, что в этот раз  мы пересеклись с Арбузовым вот таким вот чудесным образом, можно было объяснить только провидением, без излишней скромности, промыслом свыше. Надеюсь, что это на самом деле так и есть, и высшим силам, там наверху, не совсем на нас наплевать, и они нас беспризорных без присмотра  не оставят.
 
У игарского  гусара лоцманской лейб-гвардии Димы Арбузова в левом нагрудном кармане форменного морского френча  обшитого по рукавам золотой штурманской «капустой» имелась заветная записная книжечка. Заветная, потому, что Дима в эту книжечку заносил список своих  мужских побед исключительно над слабой половиной человечества.   Это чтобы в старости, сидя у камина, было о чем  вспоминать.
 
Боевые действия со слабой половиной человечества в период навигации Дима распространял, как на  собственно Игарку, так  и на прилежащие окрестности  на юг до Красноярска и на север до Енисейского залива. Главным стратегическим замыслом вышеозначенных боевых действий было достижение максимального количества побед за  чрезвычайно краткий период времени, именуемый жизнью.
 
Намедни произошло знаменательное событие,  Передвигаясь на каком-то большом  и красивом лесовозе по Енисею, Дима одержал свою очередную победу. В записную книжечку была занесена юбилейная сотая запись. По этому поводу предлагалось устроить банкет в ресторане «Русь» с, соответствующим юбилейной цифре,  грандиозным «фейерверком».
 
Мы быстро обсудили знаменательное событие послужившее поводом для банкета. Потом Дима умчался  домой принять душ,  привести себя в порядок и облачиться в вечерний «смокинг». Я тоже,  переправив навигационные карты и прочие бумаги на «Лот»,  отправился  домой  с целью смены форменной  робы, на  более соответствующий торжественному событию маскарадный костюм. Встретиться договорились в  двадцать ноль-ноль у входа в «Русь».
 
В городе Игаркана описываемый момент проживало  более шестнадцати тысяч жителей, если быть точным шестнадцать тысяч триста тридцать пять. Ресторан же на весь город один единственный, а посему  «Русь» никогда не пустует. Несмотря на это, если у кого-то и возникают трудности с посещением ресторана «Русь»,  в силу постоянного вселенского столпотворения, но только не у игарских лоцманов.
 
Еще писатель-маринист  Виктор Конецкий в одной из своих книг описавший заход лесовоза, на котором он когда-то штурманил в порядке творческой командировки, в порт Игарка, вскользь коснулся темы игарских лоцманов. Краткая  характеристика  лоцманов состояла в том, что  парни эти  далеко не дураки выпить и закусить. Как-то так.
 
Сам я как-то не удосужился отыскать сию пасквильную цитату об игарских лоцманах в творчестве писателя Конецкого и не уверен, что она реально существует в творческом наследии Виктора Викторовича. Просто как-то на зимнем чаепитии у ветеранов лоцманской службы слышал в пол уха  довольно горячее обсуждение этой темы.
 
 
Посему существует мнение, что писателя Виктора Конецкого в лоцманской службе Игарской гидрографической базы насколько любят за  «Путь к причалу» и «Полосатый рейс», настолько же на дух не переносят за   пасквильный отзыв о питейных и гурманских пристрастиях представителей игарской лоцманской службы.
 
Обсуждалась тема старыми лоцманами, подозревать которых в напраслине, возводимой на известного писателя-мариниста, просто немыслимое дело. Не могут такие солидные люди болтать попусту.
 
Умный человек, известный писатель, а вот не усмотрел в людях главного, обратив внимание на совершеннейшую шелуху. Вообще удивительно, как в одном и том же человек может умещаться одновременно и возвышенное,  и низкое, язвительное.
 
Впрочем, ничего удивительного, все мы люди,  и намешано в нас предостаточно всякого, литературно  выражаясь, отработанного шлака. Но чего уж шлаком плеваться? Не прилично  вот так огульно шпильки коллегам в сидячие места втыкать.
 
Может писатель проповедовал  трезвый образ жизни? Да нет! Не может быть штурман и впоследствии капитан проповедником монашеского образа жизни, да еще и укорять за это других. А судьи кто? Только не мы!
 
В «Русь» мы попали усилиями Арбузова. «Фейерверк» вполне соответствовал грандиозности события. Арбузов был в ударе и как обычно пользовался у женской половины посетителей ресторана «Русь» вполне феерическим успехом…
 
Я тоже времени даром не терял, несмотря на свою полную непричастность к круглой цифре  празднуемой нами в этот раз. Познакомился с девушкой из Литвы лет двадцати и танцевал её весь вечер на пролет, прерываясь лишь на перекуры. Отношения у нас с ней сложились совершенно невинные,  и весь вечер я выступал то в танцевальном, то в разговорном жанре.
 
Да уж! Слава гусара  меня по любому не настигнет, как Диму Арбузова. В самом лучшем случае это будет слава конферансье, хотя и это не факт. Да и фиксировать свои мужские победы в записной книжке как-то уж  совсем нихт гут для заместителя комсорга комсомольской организации игарской  гидробазы. Это ведь, вроде как, совсем перпендикулярно  Моральному Кодексу строителя Коммунизма.
 
Это мой сокурсник Олежка Котов подкузьмил мне, составив протекцию,  на эту должность, после своего чрезвычайно скоропостижного вступления в члены КПСС и избрания комсоргом. Моего мнения по этому поводу отчего-то никто и не спросил, просто поставили  перед фактом.  И напрасно.  Далёк я от этих дел. Нет, комсомолец-то я, конечно, комсомолец, но далеко не Павка Корчагин. Хотя с ломом, кайлом,  и вечной мерзлотой знаком вполне накоротке – не по наслышке.
 
Что интересно девочка из Клайпеды была очень разговорчивой и вовсю лопотала на русском, несмотря  на распространяемые в Союзе легенды о немногословных,  чрезвычайно злющих и принципиально не знающих русского языка литовках. Потом оказалось,  что ей к нолю часов надо поспеть на свой пароход, стоящий под погрузкой на рейде в Игарской протоке.
 
Когда подошло время, я отправился провожать девушку, дабы посадить ее на рейдовый катер, который  забросит ее на борт парохода. Названия парохода я не помню, а скорее всего  никогда его и не слышал. Девушку же звали Ирма.
 
Идти было не особо далеко, оттого за неспешными разговорами мы припозднились и рейдовый катер убежал в протоку,  не дождавшись своей пассажирки Ирмы. Когда будет следующий рейдовый катер, спросить было не у кого, ввиду относительно невразумительного времени суток.
 
Те, кто удосужились посетить кинотеатр, уже вернулись домой. Ресторанные посетители еще и не собирались заканчивать банкет. Прочие же незанятые на празднике жизни обыватели сидели по домам,  гипнотизируя взглядами  голубые экраны телевизионных приемников.
 
 Мало-мало подумав, я решил прогуляться  до территории гидробазы, намереваясь попросить парней с «Лота» подкинуть Линду катером на её пароход. Тем более, что до парохода её было рукой подать, он находился в прямой видимости. Дистанция вполне смешная — пять минут хода катером туда и пять обратно.
 
Ситуация относительно гидробазовских  плавсредств, способных доставить девушку Ирму на рейд, оказалась довольно кислой. Баржа  Гунара Карловича, на которую я тоже надеялся, как на возможный вариант, качалась пришвартованная  к причалу за «Лотом» с огромным навесным  замком на двери ходовой рубки.
 
За целостностью этого замка, вполне достойного звания амбарный присматривал вахтенный матрос с палубы «Лота». Сам Гунар Карлович убыл на побывку домой и появится на борт своего карманного линкора не ранее восьми утра.
 
Под бортом «Лота»  в свете прожектора возились злые, как демоны ночи  мотористы,  потея в свете прожектора  над раскиданным на запасные части двигателем  разъездного катера. Было совершенно ясно, что скорой победы  над поломкой двигателя в ближайшем обозримом будущем не предвидится. Я даже и интересоваться не стал, дабы не попасть на язык разгоряченным мотористам.
 
Разочарованные сложившейся ситуацией, не солоно хлебавши, мы с Ирмой двинулись от «Лота» к  «Элдену». В душе моей теплилась надежда, что хоть там  разъездной катер в исправности и нам окажут дружескую помощь и  добросят  красивую литовскую девушку Ирму, на стоящий, на рейде, пароход.  Моторная шлюпка «Элдена» пришвартованная к борту промерного катера слегка покачивалась на мелкой волне.
 
Увы, как  же  жестоко я ошибался. Надежда на то, что платиновая блондинка  Ирма растопит сердца суровых  мариманов с «Элдена», увы, не оправдалась. Вахта на «Элдене» встретила нас отчего-то довольно  недружелюбно.
 
Предполагаю, что Ирма оказалась  достаточно  красивой дамой, чтобы вахтенные матрос и моторист в силу своей патологически уставной сиюминутной трезвости, перенесли на меня, бывшего слегка навеселе, часть своего недовольства жизнью. Вахта по приходу в родной порт не самое веселое занятие, когда до дома и семейства рукой подать. Видит глаз, да зуб неймет.
 
В общем,  нам с Ирмой сделали   в ответ на нашу нижайшую вежливую просьбу беззастенчивый  отлуп по полной программе. Как ни странно, я даже не осердился на недружелюбных элденовских моряков. Не знаю, что уж на них накатило. Тем более, что я с ними какое-то время в промерной партии поработал. Практически из одного котелка ушицу хлебали. И не обижал я никого из  них, вроде, никогда.
 
Поставил я  птичку себе,  на заметку, глубоко в душе и. взяв мою временную литовскую подружку за руку,  повел её снова  к месту причаливания рейдового катера. Двигались мы неспешно вдоль протоки и вскоре заметили, бегущую по воде моторную шлюпку. 
 
Свистом, криком, улюлюканьем, размахиванием  рук и бросанием чепчиков в воздух (полярный день все-таки) нам, к счастью, удалось привлечь к себе внимание  рыбаков. Моторная лодка тут же подскочила к нам. Двое парней согласились докинуть девочку  на родной литовский пароход.
 
Мне же это стоило сущий пустяк – три рыжих советских рублика. Платиновая девочка Ирма помахала мне из стрекочущего мотором катера тонкой прозрачной ладошкой и больше мы с ней никогда в жизни не виделись.
 
Сделав девочке рукой в ответ, я промаршировал пешим порядком к себе на улицу Таежную, дом номер пять, возле которого покуривал папиросу Беломорканал мой сосед по коммунальной квартире Вовка Петрович Астафьев. Судя по всему, вторая половинка Петровича Зинаида с дочкой сегодня  отправилась  погостить к маме. Посему  Петрович, как тот кот, гулял сам по себе.
 
ЧеПе
 
Время было что-то в районе часа  ночи. Петрович интеллигентно поинтересовался, а  не составлю ли я ему компанию за рюмкой чая, но я отговорился усталостью, вследствие весело проведенного времени на банкете, и желанием завалиться спать.
 
Я и действительно устал  от банкета в честь подвигов гусара игарской  лоцманской  лейб-гвардии Арбузова. Устал  и от переживаний за девочку, которая могла отстать  от своего приписанного к Клайпеде парохода.  Тогда бы мне точно пришлось, как истинному джентльмену,  отправлять платиновую даму самолетом до Дудинки. А дело это, мягко выражаясь,  несказанно хлопотное и довольно не дешёвое.
 
Завалился я спать и, как в яму провалился. В районе пяти утра Петрович, простучав в дверь моей комнаты азбукой Морзе  сигнал «Спасите наши души», снова попытался выманить меня  на кухню. Однако, я,  промычав что-то нечленораздельное  ему в ответ,  снова ухнул глубоко в сон.
 
Утром,  собираясь на работу, я снова, словно шотландский каменный маяк «Белл Рок» в бушующей  Атлантике устоял против волн соблазна,  оздаваемых  на моем пути Владимиром Петровичем Астафьевым. Утренняя зарядка, умывание, бритьё. Завтрак мой состоял исключительно из безалкогольных напитков.
 
Терпеть не могу пьяных на рабочем месте, да и начальник мой непосредственный совершенно такого же мнения. И нафига мне перед собственным начальством конфузиться ради половины граненого стакана игарского алкоголя. В восемь утра я уже топтался на палубе «Лота», занимаясь подготовкой к рейсу. «Лот» принимал воду и топливо.
 
В районе одиннадцати часов меня выдернули к моему высокому непосредственному лоцмейстерскому начальству. По прибытии  предсуровые начальственные очи  я был  усажен за    стол перед,  сидевшим  в «президиуме» Григоричем.
 
Пришлось мне ответить на лавину  странных вопросов о том, где, как и скем провел я нынешнюю ночь, после ухода из ресторана Русь. Надо отметить, что Григорич вчерашний вечер тоже присутствовалв ресторане «Русь» в компании  своей  жены Аллы Овчинниковой.
 
Пришлось мне подробно докладывать о своих странствиях с момента ухода из ресторана вплоть до прибытия на гидробазу в восемь утра сегодняшнего дня, с перечислением, встреченных на маршруте личностей, и  происходивших в указанный временной       период событий.
 
После доклада  был отпущен на волю с пожеланием посетить  у причала гидрографическое судно «Элден». Григорич вышел вместе со мной из кабинета и, прыгнув в гидробазовский Уазик буханку, умчался в город, громыхая по застеленной сосновыми досками игарской мостовой вдоль таких же деревянных тротуаров.
 
Как я понял позднее, умчался он с целью увидеться с Владимиром Петровичем Астафьевым и подтвердить, либо опровергнуть мое  алиби на период времени с двух часов ночи до шести часов утра.
 
Дело в том, что после моего посещения «Элдена» в поисках возможности отправить Ирму на стоящий под «парами» пароход, бдительность вахтенных на «Элдене» по неизвестной  никому причине катастрофически притупилась в период с трех часов  ноль-ноль минут до пяти часов  тридцати минут.
 
В пять часов тридцать минут вахтенным матросом было внезапно обнаружено, что разъездной катер  находится в совершенно затопленном состоянии. Катер пребывал бортами вровень с поверхностью воды, повиснув на швартовых концах на «перископной глубине» под бортом «Элдена».
 
Подозрения в совершенном акте вандализма сразу же упали на меня, как личность, жаждавшую воспользоваться катером,  для «покататься на рейде с девчонками», о чем и было спешно доложено руководству.
 
Как оказалось позже, спас мою непорочную репутацию мой сосед  Петрович Астафьев (младший). Вовка безапелляционно подтвердил, что я прибыл по месту жительства не позднее половины второго ночи и пребывал на собственном ложе в абсолютном одиночестве до семи часов утра. В силу чего не имел физической возможности совершить акт возмездия вахтенным «Элдена» в ответ на  их загадочную несговорчивость, путем злонамеренного затопления разъездного катера.
 
В итоге  злодей, совершивший акт затопления разъездного катера, предпринятыми оперативными мерами выявлен не был. Какие бы то ни было правдоподобные версии, кому и зачем понадобилось вытворять такие подлые гадости, абсолютно отсутствовали.
 
Удаляясь из кабинета руководства, я решил-таки прогуляться до «Элдена» с тем, чтобы своими глазами, убедиться  в правдивости истории о злостном торпедировании неустановленным коварным вандалом элденовского разъездного катера.
 
Все оказалось чистейшей правдой. Катер висел на швартовых  концах у Борта гидрографического судна «Элден» и практически парил под водой у самой поверхности.  И  пока я, покуривая папироску Беломора, разглядывал последствия якобы моей злонамеренной акции, кое-какие личности  из экипажа на палубе «Элдена» довольно сердито косили на меня лошадиными  лиловыми глазами.
 
А я то, ни сном, ни духом. Вовсе можно сказать не при делах. Палец о палец не ударил ради достижения такого катастрофического результата. Мотив, конечно, у меня как бы имеется, и довольно весомый,  но только, сосвоей стороны, ни диверсионных акций, ни торпедных атак этой ночью я за собой что-то не припоминаю.
 
Простреливаемый навылет этими лошадиными взглядами в спину я вернулся на «Лот» и продолжил заниматься неотложными делами, которые следовало успеть исполнить до отхода в рейс.
 
После обеда  ко мне на «Лот» мимоходом появился грустный Дима Арбузов и заявил, что праздновали мы вчера напрасно. Всё пропало! В подсчеты вкралась арифметическая ошибка и до юбилейной цифры недостает в заветной книжечке ни много, ни мало, целых две записи. Короче, на лицо имеет место быть полное  фиаско, литературно выражаясь.
 
А посему, в связи явным просчетом в подсчетах  вчерашний банкет с «фейерверком» признается недействительным и переносится до лучших времен, на момент сразу после достижения и документального подтверждениярезультатов, достойных юбилейного банкета.
 
И буквально сразу после такого грустного сообщения,  Дима довольно бойко поинтересовался,  как же мне удалось так эффективно потопить разъездной катер  «Элдена» и при этом выйти достаточно «сухим  из воды»  перед лицом руководства гидробазы. Вот тут-то я и понял, слушок уже медленно, но верно расползается  по территории гидробазы, проникая во все щели и норы.
 
В ответ на мои заверения о непричастности моей персоны к затоплению катера Дима  хитро улыбнулся и похлопал  поощрительно ладонью по моему плечу.   Удаляясь  по своим  лоцманским делам, он успел напыщенно продекламировать: «Если моряк ничего не утопил до тридцати лет, то  он однозначно не гусар! Можешь считать норматив выполненным и засчитанным».

И тогда я понял, что мое алиби на период чрезвычайного происшествия на «Элдене»  убедило  в моей непричастности к факту приема забортной воды разъездным катером только мое непосредственное лоцмейстерское руководство. 
 
Все же остальные народные массы, а именно  экипаж «Элдена», Дима Арбузов и иже с ними, так и будут полагать, что угон  катера и его последующее демонстративное затопление  дело рук моей подлой мстительной личности. Любому  пьяному матросу известно, что  под раздачу попадают не те, кто напакостил, а те кто, напакостив,  попался. А все, похоже, считают, что я почти попался.
 
Я уж не знаю, даже, оторвало ли начальство хвосты вахтенным на «Элдене» за то, что они прощелкали лицами на своем боевом посту этакое чрезвычайное происшествие. Думаю, что все-таки оторвало. Хотя не факт. Возможно, просто очень  больно за хвосты подергало.
 
И поделом.  Не надо было на вахте клювом щелкать. Доставили  бы девочку Ирму по моей дружеской просьбе на родной пароход, стоящий на рейде в протоке и злокозненному вандалу топить было бы нечего,  ввиду отсутствия катера у борта.
 
А может и не было никакого злодея, а были два бесшабашных разгильдяя, кои по недомыслию, или по безалаберности  и  допустили сие из ряда вон выходящее, просто вопиющее чрезвычайное происшествие. Мне претензий по данному поводу никто и никогда более не предъявлял.
 
Вечером «Лот» спешно отдал швартовые  концы, вышел из Игарской протоки и,  миновав мыс Кармакулы,  взял  курс на район работ. Гунар Карлович, когда я подробно изложил ему суть страстей бушевавших в минувшие сутки на территории гидрографической базы и в ее окрестностях, долго испытующе смотрел  в мои честные глаза.Не знаю, что он там увидел, но однозначно,   что-то увидел.
 
Гунару было непонятно,  если  это не я «торпедировал» разъездной катер, имея, по его мнению, железобетонный мотив для мщения, тогда  кому пришло в голову  пустить его ко дну? Может, кто-то на меня зуб нарисовал и, воспользовавшись удобным моментом, попытался подставить меня?
 
По мне так это вовсе глупая затея и, как версия, просто не имеет права на существование. До сей поры вроде не наблюдалось в наших узких лоцмейстерских кругах подобных ЧеПуховин.
 
Тайна эта так и осталась покрытой мраком. Хотя, допускаю, что когда-нибудь потом, после моего отбытия из Игарки,  правда выплыла-таки  на белый свет, и  енисейские лоцмейстеры уже не считают меня злобным  мстительным угонщиком разъездных катеров.
 
Да, кстати, на праздновании  юбилейной цифры, Дима выкатил какой-то модный коньяк, добытый из личных винных погребов капитана круизного теплохода «Антон Чехов». Я отчего-то, при виде этого эксклюзивного напитка вздрогнул, вспомнив мою первую ночь в Игарке, проведенную в кровопролитных сражениях с сибирским клоповым племенем.
 
Жизнь полна удивительных случаев. Совсем недавно узнал о именно таком. Почти тридцать лет назад, четырнадцатого  сентября одна тысяча девятьсот пятидесятого  года, на фарватере Енисея сторонней туземной публикой, прогуливавшейся по берегу,  был замечен кит, плывущий против течения, вверх по реке. Пять дней спустя кит был обнаружен бесповоротно  неживым в окрестностях порта Дудинка.
 
Какие-то великие эксперты в области китобойной ихтиологии высказали версию, что погубила животное енисейская вода в силу своей абсолютной пресности.  Мнится мне, что пресная вода здесь вовсе не причем. Наши енисейские ненэй  ненэчи просто не могли себе позволить упустить такой замечательный шанс знатно порыбачить. Вот уж воистину, это действительно была  Царь-рыба.
 
Это я к тому, что чудеса не случаются с людьми, которые в них не верят, и это закономерно. Думаю, это просто наказание им за их неверие. Да и поделом. Скучные люди.  А нам жизнь с чудесами по нраву. Главное чтобы все приключения были интересными и обязательно с благополучным исходом. А уж за нами не заржавеет, в плане веры.
 
Охота  на диких северных  оленей
 
Что касается приключений для души, порыбачить и поохотиться, для тех, кто в деле этом сведущ, на Енисее просто раздолье. Всякий раз, когда мы перебираемся  на «Лоте» в новый район работ и высаживаемся на берег, «Лот» становится  на якорь в ожидании завершения лоцмейстерской деятельности в данной точке географии.
 
Экипаж судна несет вахту четыре через восемь. Свободные от вахты парни либо оказывают помощь лоцмейстерской партии при необходимости, зарабатывая себе десять процентов к зарплате, либо развлекаются на борту судна иными незапрещенными трудовым законодательством способами.
 
Боцман обычно прыгает в разъездной катер с кем-либо из матросов, или мотористов  и отправляется на промысел. Предпочитает боцман чаще всего высаживаться с охотничьими и рыболовецкими снастями на имеющиеся по близости острова, а за неимением таковых рядом не брезгует и высадкой на коренной берег.
 
Боцманская промысловая экспедиция может длиться от одного до трех,  а то и четырех  дней, в зависимости от периода времени необходимого на выполнение конкретных лоцмейстерских работ в данный момент. Причем «промысловики» не возвращаются  на борт парохода еженощно, а ночуют на лоне природы в брезентовой туристической палатке, либо просто у костра, в зависимости от погодных условий.
 
Все они обучены жизнью в заполярье и умеют выживать в дикой природе не хуже, а то и лучше партизан в дремучих брянских лесах. Все-таки заполярьем эта местность  называется не напрасно, и навыки здесь в тундре необходимы неизмеримо более крутые, нежели в брянских лесах.
 
Вся подстреленная и выловленная  промысловой экспедицией во главе с боцманом  дикая живность по возвращении промысловиков сдаётся на камбуз в распоряжение кока. В итоге кок забывает о, имеющихся на судне запасах макарон, гороха, перловки и прочих бедных витаминами продуктов, и переходит на готовку блюд с использованием  добытых представителей дикой заполярной фауны и флоры.
 
Фауна здесь не особо блещет разнообразием, но так, или иначе заботами боцмана экипаж и лоцмейстерская партия обеспечиваются весьма завидным рационом питания. Зайчатина, перепелка, утка, гусь, грибы. Я не говорю уже о рыбе, какая в Енисее обретается, от сома до стерляди. Ну и, конечно же, оленина. С олениной  все намного сложнее, нежели с мелкой живностью.
 
Дикий северный олень зверь осторожный  и умный. Выскакивали мы на стадо диких оленей пару раз  на расстоянии примерно в полторы-две тысячи метров. В диком   стаде сторожевая служба  поставлена настолько серьезно, что стоило только с нашей стороны легкому ветерку в сторону стада дунуть, как они тут же вздрогнули и махом ушли галопом за пределы видимости.
 
Таквот и вышло, что я лично и не видел ни разу  реально                                  дикого северного оленя на расстоянии ближе, чем полтора километра. Не говорю уже о невозможности встреч с этими красавцами нос к носу. Подчеркиваю, речь идет именно о диком северном олене.
 
Так, что добыть дикого северного оленя в тундре еще та непростая задача. На это способны, лишь  истинные  Чингачгуки, в жилах, которых течет кровь многих поколений могучих заполярных предков. Так что не факт, что даже наши  енисейские партизаны, те, кто способны дать фору сто очков партизанам брянским, осилят  пешим манером добычу дикого северного оленя.
 
Других вариантов нет. На вездеходе гоняться за дикими оленями занятие пустое, бесперспективное. Вертолет нам вряд ли кто предоставит для охоты на дикого северного оленя, мы же парни не из ВЦСПС, или ЦК, и даже не из Крайкома КПСС.
 
Так что оленина на нашем камбузе  либо приобретена за рублевый эквивалент у аборигенов, либо является итогом  чрезвычайного стечения случайных жизненных обстоятельств. Мне известен, как раз такой факт случайного стечения обстоятельств. Не могу уверенно сказать, в какой точке географии стеклись эти обстоятельства, просто не помню, да это и неважно.
 
По прибытии в точку, где предстояло восстановить створные знаки, мы с моими парнями начали погрузку стройматериалов на баржу Карловича, дабы выгрузить их в точке восстановления знака и приступить к строительству.
 
Параллельно нам, боцман с начальником радиостанции, мотористом Редьковым, с кем-то из матросов и вторым помощником капитана, обвешанные двуствольными орудиями убийства диких животных, бухнулись через борт «Лота» в разъездной катер. Залихватски посвистывая, подобно новгородским ушкуйникам, они умчались к берегу под рык катерного мотора в дикую енисейскую тундру промышлять абсолютно диких енисейских  оленей.
 
Я уж и не знаю, кто этим бравым парням  внушил уверенность, что неисчислимые стада  диких рогатых  бестий дожидаются их на коренном берегу. Или я  просто был не в курсе имевшейся у публики секретной информации. Дыма-то без огня не бывает, а судя по тому, как «задымило» к вечеру следующего дня (фигурально выражаясь), огонь-таки там присутствовал и немалый.
 
Я за заботами о восстановлении знаказабыл и думать о боцмане и его промысловой компании. Разъездной катер, выбросив ловцов дикой живности на коренной берег Енисея, вернулся и обретался на швартовом конце у борта «Лота».
 
Вечером следующего дня вся компания, за исключением боцмана и Сани Редькова, появилась, в точке подъема нового навигационного знака. Охота на диких оленей увенчалась успехом. Требовался  вездеход, дабы с места гибели диких оленей в количестве пяти единиц доставить к берегу, а затем на борт «Лота».
 
Как выяснилось, стадо диких оленей было застигнуто врасплох стрелками на выпасе в пяти километрах от береговой черты. Боцман и моторист Редьков остались  сторожить добычу от возможного похищения полярными волками и росомахами.
 
Гунар Карлович десантировал вездеход на берег и парни отправились за своей добычей. Вернулись они с пятью тушами оленей – две важенки (стельные самки северного оленя) и три хора (быка северного оленя).
 
Парни из экипажа не хуже канадских трапперов выследили оленье стадо, подкрались к нему на цыпочках, так что под их ногами не шелохнулась ни одна веточка оленьего мха, именуемого ягелем. Промысловики охватили стадо подковой и по команде боцмана открыли огонь.
 
Надо отметить, что предыдущим вечером, парни устроили маленькую рыбалку, так чтобы хватило команде на приличный котел ухи, ну и под ушицу, как водится, усугубили на свежем воздухе чистейшым питьевым  спиртом в 96 объемных процентов.
 
Какая это рыбалка, если рыбаки  обходятся поеданием ухи на сухую? Ночевать устроились поздненько. А утром, поднявшись не дюже рано, успели еще слегка похмелиться, добавив огненной воды на старые дрожжи.
 
Стадо диких оленей под грохот выстрелов вздрогнуло, но слегка покружив хороводом, сперепугу, таки осталось на месте. Никого из похмельных трапперов  такое нетипичное поведение  диких северных оленей отчего-то  не смутило. Будь парни  хрустально трезвыми,   а не под воздействием спиртных паров, такое поведение стада должно было, как минимум, вызвать недоумение.
 
Ума хватило прекратить стрельбу, когда сбитые жаканами,  на землю завалились пять оленей. Даже витающим в спиртных парах головам было ясно, что валить более пяти оленей, это реально уже перебор. Перебор оттого, что мясо более чем пяти туш ни в какой холодильник не войдут.
 
Свежевать оленей принялись тут же на месте бойни, а стадо  отошло от места побоища на пару сотен метров и продолжало стоять на месте. Как гром среди ясного неба на выстрелы минут через двадцать явился абориген с трёхлинейным карабином Мосина наперевес и с каменным лицом поинтересовался, а  зачем,  русские парни стреляют в колхозных оленей.
 
По лицу оленевода было абсолютно не понятно, сильно ли рассердили аборигена своей неуместной пальбой наши горе-охотники. В конечном итоге боцману было объявлено, что убитых оленей можно забрать, поскольку освоить пятерых олешек зараз туземцы без ущерба не способны. Мясо все равно пропадет. Не кормить же олениной собак. В конце августа – начале  сентября бригада оленеводов вместе со стадом  снова будет на этом месте.
 
А посему нашим игарским трапперам необходимо привезти деньги для возмещения нанесенного колхозу ущерба. Предстояло выплатить всего-то по одной тысяче триста рублей за каждую важенку и по тысяче рублей за каждого хора — итого на сумму пять тысяч шестьсот рублей.
 
А пять тысяч шестьсот рублей это ни много, ни мало стоимость новенького  автомобиля Жигули ВАЗ-2101. Вот такая вот настигла поддатых стрелков удача – результативно поохотились на диких колхозных оленей и нашли приключения  на собственные задницы. А заодно и на наши непричастные задницы.
 
С другой стороны, ведь не написано же на них, что они колхозные. Только кого это волнует? Возмещение ущерба, как ни крути,  дело святое. В  случае отказа от возмещения ущерба последует заявление в милицию и соответствующие последствия  не только экономического  характера, но и уголовное преследование злодеев покусившихся на открытое хищение социалистической собственности.
 
Кто-то из молодых ненецких оленеводов тут же метнулся на оленьей упряжке к берегу с биноклем, дабы зафиксировать  наименование нашего парохода.
 
Боцману, как организатору открытого преступного посягательства на социалистическую собственность по сговору группой лиц, согласно статье 90  Уголовного Кодекса РСФСР  горело на лбу лишение свободы до семи лет.
 
Понятно, что юристов и адвокатов  в составе нашей дружной компании не наблюдается, но лица, ранее имевшие возможность ознакомиться с уголовным кодексом в местах не столь отдаленных, всё-таки высказали свое компетентное мнение.
 
Промысловики хмурились и чесали затылки, ну и мы с ними за компанию. Понятно было, что оленина пойдет на камбуз, а расхлёбывать этот,  круто заваренный тундровый кисель, придется всем личным составом  абсолютно без каких-либо изъятий.  Разве что кока исключим из списка в силу принадлежности к слабой половине человечества.
 
По примерным прикидкам выходило, что на плечи каждого из нас обрушился должок порядка двух с половиной сотен рубликов, по грубым прикидкам. Сумма конечно подъемная, но тужиться нам придется по любому и изрядно. Я, к примеру, зарабатываю эту сумму за месяц.
 
Двести пятьдесят в месяц это не так и много, а у парней моих и того меньше. Шашлычок из оленины обещал нам встать чрезмерно дорого. Подвесили наши заполярные земляки ненэй  ненэчи над нашими головами  тяжеленький «дамоклов меч». И отсрочка платежа действует только до начала сентября.
 
Наш капитан, услышав занимательную историю об удачной охоте на диких колхозных  оленей, поначалу пришел в легкое нервное расстройство. Вид у него был такой, словно Камошин  готов  собственноручно исполнить боцману спуск на судовом якоре до дна, как дон Педро Зурита сподобился исполнить Ихтиандру в фильме Человек-амфибия.
 
Чуток оклемавшись от первого впечатления, капитан высказал категорическое собственное мнение по этому поводу, на языке настоящих заполярных портовых грузчиков.
 
По силе эмоций, это была просто песня, сравнимая разве что с боевым кличем старого моржа, идущего в бой с молодым претендентом, за свою самую любимую самку в гареме!
 
Не дай Бог история эта просочится  на суд общественности.  Капитан первый по своей капитанской фуражке  получит, и по партийной линии, и по всем другим возможным направлениям. Недосмотрел, не воспитал, не пресек, допустил! Заревешь тут моржом!
 
Продолжение вероятно последует…