Александр Сарт Последний герой

   Тема «последнего героя», воспетая в композициях Виктора Цоя и группы «Кино» не оставляла равнодушными романтическое молодое поколение 80-х годов. Однако после ухода из жизни лидера группы «Кино», эта тема не умерла.
     Своеобразный молодой человек с особыми взглядами на жизнь, в корне отличающихся от своих сверстников и выделяющийся определенными чертами характера, всегда был героем книг, фильмов, песен.
     Между молодым поколением 80-х и 90-х годов стоит огромная пропасть. Но «последний герой» со свойственной ему душой снова здесь.
     В этих записях была сделана попытка, нарисовать образ  молодого человека – «последнего героя» сегодняшнего дня.*
       Эти записи во многом автобиографичны, т.к   сам автор был   видным участником её сцен.                                                                                                         
                                                                                                                           Застоялся мой поезд в депо,

                                                                                                                              Снова я уезжаю, пора…

                                                                  

                                                             ГЛАВА 1

 

     Он вышел из квартиры и, тычась по полутемному коридору, направился к выходу. Отпинывая с дороги смятые бумажки, пустые пачки сигарет и недокуренные бычки, он вспугнул здоровую крысу, которая грызла сухие, пропитанные пылью, выброшенные корки хлеба.

     Крыса, шмыгнув, прошерстила возле самых его ног. Ощупью, спустившись по ступенькам, он приоткрыл дверь подъезда и вышел на улицу.

     Жаркий июль встретил его, и он, не оглядываясь по сторонам, побрел, не спеша по улице. Ему было все равно, куда идти. Иногда он называл свои выходы просто – «выход в город», «выход в люди», хотя он никогда не засматривался ни на улицы, ни на людей. Куда идти, он еще определенно не решил, но инстинктивно двигался к главной улице города, носившей, как и в большинстве советских городов, имя вождя мирового пролетариата… Там ему всегда казалось что-то можно найти, на что-то посмотреть. Попирая своими простенькими кроссовками асфальт, он скупо, как бы воровато охватывал своим взором однотипные здания, чувствуя себя среди них человеком-букашкой.

     Эти здания были возведены сравнительно недавно вместо старого частного сектора. Он помнил, как постепенно сносились небольшие деревянные домики, освобождалась площадь, которая затем превращалась в строительную площадку. И вот уже медленно росли этажи новых жилых домов.

     Так шел он по улице, предаваясь воспоминаниям и размышлениям. Он редко останавливал свои мысли. Он думал, что если они оборвутся, то наступит что-то страшное, ужасное. Сейчас он медленно тасовал ими. Теперь, когда он только-только окончил школу, он почему-то мало задумывался над тем, что ждет его впереди. Будущее казалось ему таким непроницаемым туманом, что он не мог задать себе даже вопрос: «А что же дальше?».

     Но сейчас, уходя от школьной жизни, он чувствовал себя раскрепощенным и свободным. Почему-то именно в этот миг память выставляла ему последние эпизоды школьных событий, которые он вспоминал одновременно с затаенной злостью и содроганием.

     Последний звонок…

     Перед ним мелькают парадные и начищенные лица учителей и учащихся. Говорят речи, пожелания. Типичные, штампованные фразы, не содержащие ничего впечатляющего. Ему казалось, что эти фразы словно выдавливаются из живых источников. Увидев на глазах его соклассниц слезы, он раздраженно подумал: «Заканчивали бы поскорей. Все равно никакого проку нет от этого».

     Выпускные экзамены прошли настолько типично, что ему казалось, будто он вместе с другими учащимися представлял роль актеров, игравших никому ненужный спектакль. Он даже не мог до конца выразить своих мыслей при защите знаний, т.к. основной упор делался не на это. Все письменные работы на выпускных экзаменах все равно подгонялись под единый стандарт. Так проходили почти все экзамены и почти во всех школах.

     Выпускной вечер мало отличался от тех выпускных вечеров последних лет. Те же реплики он выслушивал и на последнем звонке. В голове от них была каша, и он был рад, когда начался ужин.

     А как проходил выпускной – лучше не вспоминать, и все по его вине. Сдержи он тогда свои порывы, может быть все  обошлось по-другому. Но даже теперь он понимал, что если бы возможно было вернуть тот вечер, он поступил бы также. Тогда он совсем не колебался, как поступить, не думая о последствиях.

     Все началось из-за пустяка, который сыграл с ним злую шутку. Дело все в том, что он пришел на выпускной не один, а со своей девушкой Ольгой. Она долго не соглашалась, но он все же ее уговорил. Знал он Ольгу не так давно, всего несколько месяцев. 

     Как-то зимой решил сходить с приятелем на дискотеку. Раньше не имел такой привычки ходить вечером по всяким заведениям, а тут  вот то ли заскучал, то ли еще что-то – согласился. В одном из институтов проходил какой-то праздник, и он с приятелем оказался в обширном зале. Но эффекты от оглушительной музыки и сияющих огней на него производили особого впечатления. Он, молча и сосредоточенно оглядывался по сторонам, -  изучал обстановку. Ему всегда нравилось попадать в новый для него мир, сразу ощущать почву, на которой он находился. Компания ему не сильно понравилась. Шум, крики, полупьяные ребята машут от возбуждения руками. Он отошел в сторону и, слегка прислонившись к стене, наблюдал за охмелевшими студентами. Его друг Коля толкнул в плечо:

— Ты чего, Леха, давай немного разомнемся.

— Да ну, их к бесу, — махнув рукой, он уже собрался почти прочь, как Коля сказал:

— Подожди, сейчас медлячок будет, с «тёлками» потанцуем.

     Чего-чего, а танцевать с «тёлками» ему не хотелось, но все же он решил остаться посмотреть, так, для любопытства. 

     Начался медляк.

— На выход, Леха!

     Увидев, что растолкать его очень трудно, Коля подошел к стайке девушек, и он заметил, что Коля, наверное, уже с одной из знакомых девчонок в центре зала.

       «Ловко» — успел подумать он, заметив там знакомую фигуру.

  «Медляк» длился не так долго.

— Ну, что же ты? – спросил Коля, когда музыка закончилась, — не интересно же так.

— Да, ладно, я пойду, наверное – сказал он.

— Куда, куда, да подожди ты, — Коля принялся его останавливать.

И точно, уходить ему стало как-то неловко, и он остался до следующего «медляка».

     Вдруг его взгляд привлекла одна девушка. Тогда он никак не мог взять в толк, как он ее не заметил сразу, она стояла прямо возле него, смотря на танцующих. В ослепительном блеске огней она смотрелась совсем неплохо. Светлая копна волос свисала с её головы, раздвигая тем самым силуэт её фигуры. ОН шагнул к ней. Теперь они были рядом так, что он инстинктивно чувствовал дыхание девушки. Почувствовав ЕГО приближение, неизвестная обернулась. На мгновение их взгляды встретились. То, что он увидел в её глазах, было так непривычно для этой окружавшей её компании. С серьёзного лица девушки застыла какая-то затаённая тоска, печаль. Она смотрела на толпу и тяжело вздыхала, как будто вокруг не было так весело и празднично. Может быть, это  и заметил ОН. Теперь он ждал только одного – начала нового «медляка». И это время наступило.

    Немного смутившись и  судорожно сглотнув от волнения слюну, он, наконец, произнёс:

— Можно с вами потанцевать?

Девушка обдала его ослепительным взглядом. Смутилась немного и она, но слегка улыбнулась

 и кивнула. И с тех пор, пока он смотрел на неё, улыбка уже не сходила с её лица, обнажая на нём возле щёк мягкие, нежные ямочки.

Он молчал, не зная о чём можно говорить, да это было бы и бесполезно в шуме

оглушительной музыки. Он понимал, что здесь им уже не место, поэтому почувствовал облегчение, когда на его предложение уйти отсюда, неизвестная вновь ответила согласием.

     Свежий морозный воздух охладил их от той душной обстановки, и он, с радостью, вобрав в

 грудь этот воздух, стал заводить разговор.

     -Как зовут вас? — спросил он и не мог скрыть надвигавшуюся улыбку. Действительно, это был первый вопрос, который ему нужно было задать при знакомстве, но он задал его только сейчас.

     А теперь, улыбнувшись от своего смущения, клял себя в том, что не сразу произнёс эту дежурную фразу. Не умел он общаться с девушками и всё тут.

Но она поняла его смущение и тоже улыбнулась. Ему нравилась её улыбка, пронизанная лёгким

ослепительным румянцем, который нежно пылал по её щекам.

     Звали её Ольгой.

В начале разговора его речь была довольно вялой, он с трудом подбирал фразы, робко выражал

свои мысли, а затем как-то разговорился и постепенно начал рассказывать про себя.

Она тоже говорила. Её голос был ровен, спокоен и серебряно чист. Диалог вела она, не спеша,

видимо тоже была смущена, иногда даже на поставленный вопрос отвечала не сразу, а спустя какое-то время, когда он уже начинал думать, что неведомая нить разговора обрывается.

А вообще-то разговор он вёл неплохо, целенаправленно, вполне владея своим языком. Выяснилось, что Ольга живёт неподалёку, даже учится в соседней школе только классом ниже. Разгорячённый новым знакомством, он вызвался проводить её до дома. Был уже вечер, и

сумерки спускались в этот короткий зимний день на оживлённый, многолюдный город. Но там, где шли они, было спокойно, лишь изредка доносились скрип шагов прохожих, да шуршание по мягкому, рыхлому снегу автомобилей.

Расстались они у подъезда. Тогда он спросил о возможности последующих встреч, и Ольга,

слегка улыбнувшись, вновь не отказалась, вероятно, он всё же её чем-то заинтересовал.

« Да это было, когда-то было», — думал он теперь, скрипя своими кроссовками по дороге.

Позади были и другие встречи по весне. 

А в июне, когда наступил выпускной, он решил прийти туда не один. Теперь он клял себя за то,

что он так решил. 

Вечер начался как обычно в торжественной обстановке. Он плохо помнил пожелания учителей,

родителей потому, что они были обыденными, может быть не всегда искренними, да и тогда большинству выпускников было не до этого, — все рвались в столовую набить свой желудок. Когда все там очутились, он понял, что это так. Стол был разнообразен: салаты, колбасы, фрукты, но, тем не менее, некоторым ребятам чего-то не хватало. И он сразу понял, чего. Помочив губы шампанским для символики, часть ребят спустя некоторое время покинуло весёлые и оживленные столы. Он же сидел в центре и вкушал блаженство от наполнения желудка. Сейчас он был счастлив, с ним рядом была Ольга, которая нет-нет, да и прижималась к его крепкому плечу. Вокруг плыли счастливые лица, великолепие блюд восхищало его, и он со смаком впитывал все радости пресловутой человеческой жизни. Заметив, что столовая постепенно пустеет, Ольга тоже направилась к выходу.

-Лёш,- обратилась она к нему, — я пойду, выйду на воздух, разомнусь.

Он кивнул, добавив, что он попозже подойдёт. Именно эти сладостные мгновения тогда и

подвели его. Он так и остался на своём месте и немного забылся. Из состояния равновесия его вывел одноклассник Мишка, который забежал в столовую.

Был Мишка несколько комичен, в компании с ним всегда было весело, часто он был

инициатором всевозможных шуток, но когда ему предстояло выполнять какое-то серьёзное дело, он изменялся до неузнаваемости. Словом, в нём сидело два человека, каждый из которых оспаривал своё превосходство в тех или иных ситуациях. Многие не понимали его противоречивой натуры, но, тем не менее, Мишка был вот таким и переделать себя уже не мог.

Чуть помедлив, Мишка произнёс:

  -Лёш, пойдём на улицу, там…, он, не договорив, тяжело вздохнул, — там…пошли, Лёша,

скорей, скорей, — неудержимо звал Мишка.

ОН бросил удивлённый взгляд на Мишку, но не прочёл в его глазах ровно ничего. Повинуясь

непонятным Мишкиным стремлениям, он направился вслед за своим одноклассником. Они шли, и ОН судорожно напрягая свой мозг, старался угадать, что же произошло на самом деле.

-Что случилось? — спросил он у Мишки.

-Нет, нет, пойдём, сам увидишь, что там, — проговорил Мишка.

     Они очутились на школьном дворе, на пустырях, где они когда-то бегали на лыжах в школе. Уже было темно, но всё же на фоне белых кирпичных зданий (пристроек к школе) он разглядел силуэты нескольких фигур. Он услышал пьяные возгласы и еле уловимую невнятную речь. Они с Мишкой прорезали толпу, где на них устремились ухмыляющие взгляды бывших одноклассников и каких-то неизвестных парней.

   Он рванулся дальше, т.к. услышал крики, и эти крики напомнили ему хорошо знакомый голос

Ольги. Перед ним предстала мощная фигура парня, который своей спиной загораживал ЕГО девушку.

     -Что здесь происходит? – гневно спросил ОН.

     Стоявший спиной обернулся к НЕМУ. ОН сразу узнал его, хотя, ни фамилии, ни имени 

ОН не знал, т.к. никто его не называл по имени. Однако кличка его была похожа на фамилию. В округе местные ребята звали его Персиков. Никто не знал, откуда прилипла к нему такая кличка, но  звали его так, может быть, за раздутые щеки, которые при солнечном свете и впрямь напоминали южный фрукт. Был Персиков  мощным в телосложении, любил вступать в любые конфликты. Жил он в соседнем квартале, но любил околачиваться почему-то здесь. Персиков частенько навещал и эту школу, отирался со своей компанией в ее дворах, используя различные физические штучки на своих спутниках и на попадавших в «ловушку» ребят. Любил Персиков бывать и на дискотеках. В последний год в этой школе он устроил скандал. Пробравшись незаметно в школу  со своими товарищами и проникнув в толпу танцующих ребят, он создал конфликт по незначительному поводу. Получив словесный отпор, Персиков прибегнул к кулакам. Разбитое стекло, и лужа крови были исходом этой печальной истории. Директор школы, испугавшись таких столкновений, запретил проводить дискотеки на несколько месяцев.

     Занимался Персиков и другими темными делишками, о которых местные школьники только догадывались.

     Но сейчас, когда, услышав Ольгин голос, ее крик, ОН понял, на что способен этот человек. Миг, и ОН оказался лицом к лицу с Персиковым.

      — О, ребята, глядите, еще один приперся посмотреть на это зрелище, — пьяно вывел Персиков, дыхнув на НЕГО водочным перегаром. Кровь ударила ЕМУ в голову, он, оттолкнув Персикова, сделал еще один шаг.

 Взору окружающих была представлена скамейка, на которой выделялась в темноте фигурка

девушки и какого-то неизвестного парня, который прижимал ее к себе, обнажая при этом ее слабое тело. Ее лица не было видно потому, что его заслоняла здоровая и круглая фигура парня.

      На мгновение наступила тишина. ОН молчал, немного растерявшись от увиденного, молчал и Персиков, который видимо, не ожидал, что в его «зрелище» так нагло «врежутся». Молчали и притихшие поодаль ребята, ожидая неминуемой развязки. Что-то должно было нарушить эту неожиданно нависшую тишину, и она, наконец, прервалась.

 Тот парень, который держал Ольгу в своих объятьях, почувствовав нарушение своего

спокойствия, слегка приподнялся и вдруг  увидел ЕГО страшное, перекошенное злобой лицо. Но  все же, как ни помогал ему инстинкт, спасти он его не смог – мощный удар обрушился на лицо парня. ОН, было, упал, но почувствовал вдруг неожиданную поддержку. Удар своей ноги Персиков направил на НЕГО. Все тело ЕГО ощутило твердую поверхность асфальта, но пружинистые, мускулистые ноги ЕГО не подвели, и в следующее мгновение ОН, встав, вновь оказался перед своими врагами. Лицо ЕГО пылало, все тело было напряжено до предела.

   «Как! Надругаться над Ольгой! Облить грязью все их отношения!». Это вынести он не смог.

— А, ну-ка, Толя, «пощупай» его «фанеру», — усмехнувшись, пробормотал Персиков, — видимо

пацан плохо еще знает наших. Вот сейчас мы ему покажем! 

      Толя уже спешил нанести ЕМУ сильный удар. Но, напрягшись, ОН выставил вперед руки и снёс его.

— Да, ты, че? – взъярился Персиков и, приблизившись к НЕМУ, хотел уже сам проверить ЕГО

«фанеру», но не успел, т.к. ОН ударил первым.

     Ударил потому, что уже не смог терпеть издевательства и насмешек Персикова над собой и Ольгой. Ударил потому, что кровь окончательно вскипела в ЕГО жилах и толкнула ЕГО на яростные порывы. Ударил потому, что не мог больше оставаться безучастным ко всему происходящему, даже не будучи самим собой, а Ольга его девушкой.

     На этот раз ЕГО нога «задела» Персикова, Персиков не смог снести ЕГО обманный удар ноги и, вдруг, почувствовав страшную боль, схватился за живот, присел к земле. Новый удар ЕГО кроссовка прошелся по лицу Персикова, пустив кровь из носа. 

     Осуществив тем самым разгром Персикова, ОН шагнул к Толе.

     Тот, видимо не ожидал, что это может окончиться поражением его «вожака», поэтому на миг растерялся. Но этого мига ЕМУ было вполне достаточно, чтобы перейти к Толе.

      — Г…Гады, сволочи! — ревел он, весь в порыве ярости. 

    Опьянённый ненавистью, ОН готов был сокрушить всех. Толю ОН сбил сразу же с первого удара. Туманно уже соображая, ОН бросился вновь к Персикову, который сидел на корточках и шептал что-то, но почувствовал, как ЕГО схватило несколько пар рук. 

     Ребята, не оставшись в стороне, молча и равнодушно смотрели на проказы Персикова, теперь увидев кровь, пытались унять ЕГО, но ОН продолжал рваться. ОН был силён, разорвав на ком-то рубаху, вырвался из цепких рук, бросился к Ольге. Она покорно молчала, видимо благодарила судьбу за своё освобождение. ОН, приподняв девушку, зло крикнул ребятам:

      — Вы все…, вы ничего не смыслите, — он не мог говорить, ЕГО  прерывистая речь сопровождалась тяжёлым дыханием.

     Мишка, удерживая ребят, говорил:

      — Оставьте его, он сейчас отойдёт.

      ОН привстал и обернулся. Перед НИМ застыли мутные в ночных сумерках и корчившиеся в болевых муках лица ЕГО врагов и, наконец, Ольга, за которую ОН пролил на этом вечере кровь.

      — Я и сам сволочь! – неожиданно вывел ОН и, повернувшись, пошёл, не оглядываясь, прочь. Вслед ЕМУ кричали, звала Ольга, орал, надрываясь, Мишка, ОН не замечал ничего. Долго и тупо шёл ОН в неизвестность, пока не скрылся из взора окружающих и не померк в темноте ЕГО облик.  

 

 

                                                                                              Ты  мог быть героем, но не было повода быть.

                                                                                                                 Ты мог бы предать, но некого было предать.

                                                                                                         Подросток, прочитавший вагон романтических книг

                                                                                              Ты мог умереть, но не знал, за что умирать.

 

                                                  ГЛАВА 2

 

        А кто же главный герой? Увлёкшись предшествующими событиями, автор невольно опустил портрет главного лица своего повествования, словно это был таинственный пришелец издалека. Он, как и обычный человек, носил имя, фамилию, имел и историю своей жизни.

       Алексей Копылов родился в хорошей, сплочённой, интеллигентной семье. Его родители были простыми людьми, и вся семья занимала обычное положение, положение «среднего уровня» ни выше, ни ниже. Жизнь текла спокойно, без всяких событий и происшествий, поэтому и детство Алексея проходило беззаботно, безоблачно. Он словно и сам чувствовал своё время, не отличаясь буйностью и импульсивностью характера. Он никогда не спешил, его движения были медленны и даже немного вялы, да и свои голосовые связки он не надрывал. Так и стали формироваться черты его характера: медлительность, спокойность и тучность. Он всегда держался в стороне, даже своих сверстников чуждался, избегал и предавался своим мыслям. Мысли в его голове текли также медленно и, принимая какое-либо решение, он долго обдумывал, что предпринять лучше, взвешивая всё «за» и «против». 

     В шестилетнем возрасте с ним произошёл случай, едва не стоивший ему жизни. Летом он частенько уезжал в деревню, к родственникам, к озеру. Он любил плескаться в его волнах, хотя плавать не умел. Как-то переплывал он озеро на лодке с матерью и дедом во время шторма. Когда огромная волна с силой швырнула лодку, то та перевернулась, и он оказался в воде. Сразу же он начал тонуть, но к нему подоспела мать. Ухватившись ручонками за её шею, он держался на поверхности воды. Благо, что они были не так далеко от берега, и помощь подоспела вовремя.

     Водная стихия по-своему окрестила его, и, научившись плавать, он часами проводил в воде. Плавал он замечательно. То озеро, которое чуть не погубило его, закалило, укрепило его организм, и он с удовольствием воспринимал эту прохладную, освежающую среду.

       Плаванием он увлёкся серьёзно, но никакие спортивные секции не посещал, ни в каких соревнованиях не участвовал, может быть по причине своего замкнутого характера. В школьные годы эта замкнутость проявилась ещё острее.

        Но эти спокойность и замкнутость противоречили его вспышками и агрессивности. Стоило только кому-то из ребят подшутить над ним или слегка задеть его, он свирепел, злился, кончалось дело тем, что он пускал в ход кулаки, и все понимали, что связываться с ним не стоит, т.к. бог силой его не обидел, а в ярости он был похож на растревоженного зверя, остановить которого можно было лишь раскалённым свинцом.

     Впрочем, эти вспышки проявлялись у Алексея не так часто и большинство времени, находясь в обществе, он молчал, лишь изредка, когда дело доходило до разговора, небрежно бросал несколько фраз.

     Силовые качества он развивал самостоятельно: упражнялся гантелями, гирями, ходил на школьную спортплощадку и занимался там.

     Но спорт в одиночку не всегда производил должного эффекта. На этой почве он сошёлся со своим ровесником Орловым Александром.

     Этот Орлов тоже любил спорт, но просто накачивать мускулы было ему мало, его тянуло увлечение борьбой. И он постепенно увлёкся восточной борьбой, непроизвольно втянув в это дело и Копылова.

     Их поединки, хотя и носили ожесточённый характер, всё же были товарищескими, дружескими, и синяки, и шишки, которые они набивали друг другу в ходе борьбы, не служили помехой их общему увлечению.

     Орлов был опытнее в своих действиях и движениях, но как всегда Копылова спасала ярость, и он не так часто терпел поражение от своего партнёра.

     Вскоре Орлов переехал в другой город, и Копылов опять остался в одиночестве, хотя упражняться физически всё же продолжал.             

     Что же касается познаний, то приобретал их Алексей благодаря своей цепкой памяти, причём запоминал он всю информацию, что попадалось ему на глаза, не задумываясь о том, нужна она ему или нет. Он часами любил простаивать у географической карты и любоваться сочетанием цветов закрашенных территорий государств. Не удивительно, что уже к 9 годам, он знал практически всю карту мира, мог показать любую более или менее значащий географический объект, не делая при этом никаких усилий. Но больше всего он смотрел на территорию, где на розовом цвете карты большими чёрными буквами было написано СССР. Он, напрягая своё воображение, пытался нарисовать густые, тёмные леса, голубые окошки озёр, жёлтые пески пустынь. Сердце его наполнялось гордостью за то, что та страна, частичкой которой являлся он сам, — самая большая, и, естественно, он был уверен, что счастливее жизни, чем в его государстве нет.

     Неплохо он знал и историю своей страны, всегда ожидая случая блеснуть на уроках своими знаниями. Другие дисциплины, особенно точные и естественные науки давались ему хуже, но и здесь он прикладывал свою память в изучении и этих дисциплин. Словом, предпосылки для его успеваемости были, но он не стремился стать первым учеником, потому, что он не обладал большим красноречием. Излагал он свои мысли очень кратко, предполагая, что этим сказал всё. Выражать мысли в письменном виде он любил больше. Но из-за плохого почерка и здесь его ожидали неудачи, поэтому он стоял обычно на второстепенных позициях, хотя по силе и мышлению не любил уступать никому. 

    Он рос, словно свежая губка, впитывая всё, что встречалось на каждом шагу. Как и большинство людей своего поколения, он развивался в недрах советского общества. Он ценил книги о тяжёлом послереволюционном периоде России: гражданская война, энтузиазм первых пятилеток, мужество и героизм народа в Великую Отечественную войну, подвиги целинников, — всё это он осмысливал и переживал, готовил и себя к таким испытаниям. Он был уверен, что он и его новое поколение тоже должно совершить не менее важные события на благо своей страны, что уже совершили люди, люди о чьих подвигах он знал только по книгам, которыми так восхищался.        

     Но та жизнь, в которой он находился, не несла ничего неожиданного, ни тем более, героического. Когда он вступил в пионеры, ему казалось, что теперь наступил важный этап в его жизни и далее все изменится, наступят яркие стороны его жизненного пути, этот период будет связан с решительной и небезынтересной деятельностью. 

    Поначалу пионерские гимны, марши, речёвки и школьные линейки были большим новшеством для него. Он был даже немного горд стоять в обширном зале, где учащиеся представляли не хаотичную толпу, а упорядоченные ряды шеренг, где мелькали красные знамена, пионерская атрибутика, и на фоне этих символов и этой ритмичности возвышался портрет вождя мирового пролетариата В.И.Ленина.

     Шли месяцы, годы… Непрерывные циклы пионерских сборищ практически ничем не менялись. К 12 годам он почувствовал заторможенность и зациклинность в своем организме. Нужны были новые события, новая система, новые люди и лидеры. Эта система аккуратно уложенных в один ряд и под один ГОСТ школьников тормозилась. Перемены должны были наступить, и они не заставили себя ждать.

     Когда человеку 12-14 лет, то считается, что он вступил в переходный возраст, когда меняются его взгляды на жизнь, видоизменяется и характер, суждения и мышление становится более серьезным, зрелым. Словом, меняется все. Но, с наступлением его переходного возраста изменение получила и вся могучая, мощная система, которая фундаментом втесалась в души его соотечественников. С каждым месяцем, когда он чувствовал, что становится другим человеком, в его стране тоже происходили события, которые в корне меняли русло заплесневелой жизни.

     Но эти перемены он видел в малом, в частности, в современной музыке. Как грибы после хорошего дождя, появились на сценах новые имена, звучали новые названия поп — и рок групп. Те длинноволосые, заросшие молодые люди, которые, казалось, жили там, в другом мире, который ассоциировался одним словом «Запад», входили теперь в новую советскую, нет, теперь уже российскую эпоху. Нередко на улице можно было заметить идущих парня или девушку с наушниками, откуда слышались приглушенные высокочастотные звуки. Больше стало выступлений и концертных программ музыкальных групп. В душных залах, битком набитых молодежью, ничего нельзя было ощутить, кроме мерцающих во мраке разноцветных огней, грохочущих с большими децибелами музыки и оглушительных криков азартных поклонников.

     Если бы современник Павла Корчагина или Олега Кошевого очутился в потоке этой орущей и кричащей молодежи, то, вероятно, сошел бы с ума, не предполагая, что это их будущее поколение. Они не могли бы поверить, что это они, но несколько десятков лет спустя. Это была другая молодежь, не знавшая пороха, войны, тяжелого изнурительного труда, с ограниченными интересами и непонятным будущим. Молодежь, пережившая на своем веку «магнитофонную революцию» и компьютеризацию была далеко от таких понятий, как «патриотизм», «энтузиазм», «первопроходец».

     Он, находясь в молодежной среде, не мог не ощутить на себе происходящих перемен. Но ему было как-то не по себе шататься по городским кварталам или «тусоваться» на дискотеках. Все же он бывал там, чтобы не «отставать» от общества, хотя современные танцы ему казались не только смешными, но и неестественными.

     Глядя на «ломавшихся» своих одноклассников, он не смог сдержать улыбку, хотя через лицо его приобретало до неузнаваемости серьезный вид.

      — Танцуй с нами, Леша, ты чего? – видя его нерешительность, говорили ребята.

      — Да я не умею.

      — Чего там уметь, вот так, вот так, — делая движения в такт музыке, «учили» его одноклассники.

     Вскоре он стал избегать этих шумных заведений и компаний, окончательно отбив всех от себя, завоевав  положение чужака, белой вороны.

     Единственное, что так сильно увлекало его – это книги. Он и раньше читал много книг. Любил серьезные, патриотические произведения, книги исторического жанра. Новая эпоха стала открывать многие негативные события в советской истории, и он находил это в книгах.

     Первая попавшаяся ему книга, в которой на его взгляд более или менее правдиво отражались прошедшие события, была «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Несмотря на то, что этот роман – эпопея был написан еще в 1940 г., он не скрывал истинного смысла описанных там событий гражданской войны. Впервые он осознанно вникал  о недостатках первых лет Советской власти, с ненавистью воспринимая большевистских комиссаров: Штокмана, Котлярова, и Кошевого. Он долго думал над дальнейшей судьбой Григория Мелехова.

     «Тихий Дон» был для него классическим романом, недаром он перечитал его несколько раз.

     Репертуар книг постепенно менялся. Если раньше он читал Фадеева, Шолохова, Островского, то теперь выплывали новые авторы: Рыбаков, Платонов, Пастернак.

     Книгам он отдавал все свое свободное время, с каждым шагом удаляясь от своих ровесников.

     Надвигавшиеся перемены он воспринимал нейтрально, может быть потому, что его жизненный опыт был недостаточно велик, он не знал, что его ждет впереди, он плохо знал прошедшую жизнь старшего поколения — время энтузиазма и стремлений к новому светлому будущему. Он не знал этих стремлений простого советского народа, который все силы отдавал ради будущего. Он стоял на рубеже двух эпох: эпохи прошлого, эпохи стремлений и эпохи туманного будущего, которое начиналось с разрушения предыдущей. Разрушение общества он мало ощущал, но всё же подсознательно чувствовал, понимая, что его поколение никак не сможет сравняться с поколением его отцов, познавших заботы и тяготы громадной трагедии его страны — Великой Отечественной войны. Теперь он жил настоящим временем, пытаясь идти в угоду ему, и не мог. Душевно не мог.

     Возникшие изменения в киноискусстве тоже прошли через него. В последние годы перед наступившими переменами современные фильмы немного приелись, т. к. они не могли заразить дух молодого поколения своей тематикой. Молодёжи нужны были оживлённые фильмы: погони, драки, убийства. И такие фильмы появились — новое время пришло и сюда.

     В начале их показывали в кинотеатрах, потом появились специальные видеосалоны, ещё чуть позже такие фильмы можно было смотреть и дома, у экранов телевизоров. Первоначально эффект таких фильмов был потрясающим, они отличались быстрой сменой событий, насыщенной динамичностью, которые раскрывались в поступках и действиях главных героев. Практически все фильмы имели положительный исход. По жанру серия таких кинолент получила название «боевик». Вслед за «боевиками» пошли различные фильмы ужасов, эротики и т.д. Последующие несли сплошную пошлость, вульгарность, типичные жаргоны, извращая, переворачивая наизнанку обычную, насыщенную духовными богатствами человеческую жизнь. 

       Это последнее и стало отталкивать его от всех новшеств киноискусства, тем более, что фильмы были далеко нерусского производства. Ему становилось немного неловко, находясь среди своего круга во время обсуждения шедших чуть ли не ежедневно продуктов зарубежного киноискусства. Он не мог находить общего языка со своими ровесниками, выходивших на арену той новой жизни, которая ознаменовалась неологизмом «перестройка». Это слово не сходило с передовиц газет, его упоминали дикторы телевидения и радио, оно становилось для всех символом по-настоящему светлой, безоблачной жизни. В последние школьные годы он совсем оторвался от всех ребят и больше, держась особняком, «уходил в себя», как он любил выражаться. Но за год до окончания школы он случайно столкнулся с одним человеком, который оставил в его жизни заметный след. Звали этого человека Николай Огурцов.

     Познакомились они в бассейне, куда ОН часто наведывался. Он постоянно замечал этого парня, любуясь его хорошо отлаженной в движении работой мускул. Плавал тот замечательно, периодически уходя далеко в глубь хлористой голубоватой воды бассейна.

    Однажды подплыв ближе к незнакомцу, Копылов отфыркиваясь от водных брызг, почти крикнул:

— Давай на перегонки сплаваем! Полтинник… Ну!

     Незнакомец, придирчиво оглядев его своим критическим взглядом и немного помолчав, сухо произнёс: 

— Ты бы сначала с моим младшим братом попробовал, — он, сплюнув в воду, продолжал, — а

потом уж и со мной.

      Его младший брат Григорий тоже неплохо плавал, выдавая всевозможные фокусы на воде. Братья держались рядом, отделяясь от всех, остря и весело задирая друг друга, громко шлёпали по воде, веселясь во всю. Поэтому, когда к ним подплыл какой-то неизвестный, то Николай полушутя полусерьёзно выцедил эту фразу.

      Однако эта пышность и самоуверенность своего будущего партнёра ничуть не смутила Алексея. Угадав младшего брата Николая, он без колебаний подплыл к нему. Григорий также смерил слегка настороженным взглядом своего нового соперника, но, заметив в последнем сильного и достойного противника, кивнул на повторно произнесённую копыловскую фразу.

     А через минуту Коля уже махал рукой, давал старт. Соперники, оторвавшись от бортиков, плыли во весь дух. Им повезло в том, что на дорожках, где они плыли, никого не было, и они отдавая всю силу на действия мышц, азартно и возбуждённо передвигались по водной поверхности. Григорий сразу взял резко, немного даже задиристо, вырвав у своего партнёра секунду. В начале дорожки ему удалось оторваться и уйти вперёд метра на полтора. Его соперник не спешил, ритмично делал взмахи руками, пройдя начальный этап, он уже включился в гонку и эффективно активизировал свои движения, направляя их на увеличение скорости тела. На середине дистанции он почти догнал Григория, теперь остановить ЕГО было практически трудно, он не уменьшал свою скорость, как это было у его товарища по борьбе, а, наоборот, увеличивал её. Подобно инертному телу, он, наконец, раскачавшись, набрал свою полную мощь, мгновенно которую уменьшить было никак нельзя. На последнем участке водной дистанции он, обойдя Григория на несколько метров, лидировал, имея в запасе ещё много сил. Когда его рука коснулась стенки противоположного берега, он обернулся, глянув на соседнюю дорожку. После ритмичных движений рук и ног, водных брызг и прохладной воды, разгорячённый азартом поединка он приводил себя в привычное состояние. С того «берега» уже громко кричал Коля:

— Плывите сюда, мужики!

    И снова повторился цикл энергичных движений, только в отличие от первого этапа, Григорий стал отставать сразу. Этот обратный путь Алексей прошёл довольно легко, интенсивно раскачав свой организм, как механизм, разогнав кровь по мышцам, привёл их в рабочее состояние.

    Он уже стоял у бортика, восстанавливал дыхание, когда только рука Григория коснулась керамической стенки.

— Выходите наверх, отряхнитесь маленько, — повелительно сказал Коля, только что вышедший

из воды, — будет вам носиться, и так хорошо поплавали.

     Сконфуженные участники «поединка» вылезли из воды, отряхивая себя от капель. Не переводя духа, Алексей подошёл к Коле вплотную, проговорив:

      — Ну, что поплывём теперь и с тобой? – и немного помедлив, добавил:

— Тебя как зовут то?

     Неизвестные соперники обменялись своими именами, крепко пожав друг другу руки. Они были примерно одного роста и телосложения, и этим каждый по-настоящему оценивал внешние физические качества своего будущего партнёра.

      — Эй, ребята, вы чего не плывёте, мы вас давно ждём, давай, Колян, начинай, нам очень любопытно, — кричали им из воды неведомые болельщики, и далее к плавающим:

      — Мужики, освободите дорожки, счас классный марафон будет!

     Видимо Николая уже здесь хорошо знали. Соперники молча, ухмыляясь, смотрели на своих болельщиков.

      — Орут, хотят поприкалываться, — чуть усмехнувшись, пробормотал Коля, кивнув в стайку разноцветных шапочек, которая двигалась к краю ряда дорожек.

Через несколько минут Коля, смерив ещё раз своего конкурента, заявил:

— Поплывём сразу сотку без перерыва, не так как вы с Гришкой плыли.

ОН молча кивнул в знак согласия.

— Ну, что же в путь. Гришка! Дай сигнал к старту!

      Оба противника спрыгнули в воду. После приглушённого молодого Гришкиного голоса, соперники рванулись, но не сильно, а немного плавно, видимо оба экономили силы, копя их для решительного броска. Теперь противники проверяли друг друга непосредственно в движении, борьбе. Но оба были инертны и не спеша, разгоняли движения своих мускул. Так плыли они до середины дорожки. Шли одинаково, и это говорило о силе соперников, что восхищало следящих за ходом поединка.

       Всё же Коля понял, что пришла пора ускоряться, и стал немного опережать Алексея. Толпа зрителей, чьи симпатии были на стороне Коли, оглушительно заревела. Разрыв между соперниками стал увеличиваться. Коля, уверенный в своей неминуемой победе, теперь во всю силу быстрыми взмахами рук покрывал водное пространство. Пройдя половину дистанции, он обернулся и с удовлетворением убедился, что его противник отстал, развернулся и поплыл обратно. Пошла вторая половина пути. Увидев Колино лидерство и услышав одобрительные возгласы болельщиков, Копылов пришёл в ярость. Неведомым током она прошла по его жилам и возмутила всё тело. Это придало ему новый заряд энергии, и, удвоив её, он разъярённый погнался за своим противником. Именно здесь, на второй половине дистанции, в мгновение ока он отдал себе приказ — во что бы то ни стало выиграть эту гонку. Мощный всплеск рук и быстрые движения рук слились при его плавании. Он видел впереди себя своего противника и, ориентируясь на это, подгонял своё тело. Алексей по-прежнему отставал от Коли, а впереди оставалось не так много, чуть больше четверти дистанции. И всё же он догнал своего соперника, потому, что нашёл в себе силы и волю сделать это. Он обошёл Колю в тот момент, когда тот уже думал, что его партнёр остался далеко позади. Они снова сравнялись. Сильный шум, свист, гвалт звуковым полем доносились до плывущих со стороны болельщиков. И слыша это, каждый напрягал все силы, сознавая, что эти последние 10-15 метров всё решат. ЕГО руки, ноги смогли выдержать не только ту скорость, которой он достиг, догоняя Колю, но и превысить её. Это и решило дело. Он, опередив Колю, стрелой шёл к бортику. Последнее дыхание выгнало его к финишу, и он первым коснулся стенки бортика. Шум болельщиков не смолкал. Но кричали теперь по-другому. Чаша весов зрительских симпатий склонилась в ЕГО сторону.

    Спустя некоторое время Алексей стоял на «берегу» и пожимал руку Коле.

      — Классно плаваешь, а, между прочим, меня ещё никто не мог догнать, среди тех, — и Коля указал рукой на расходящуюся толпу болельщиков. Разноцветные шапочки вновь расплывались по водным дорожкам бассейна. Тогда-то они по-настоящему познакомились и познали друг друга.

    Коля ушёл из школы после восьмого класса. Он был самостоятельным подростком, и свой жизненный путь определял сам. Учился он в машиностроительном техникуме. Часами любил копаться в «железках», дома у него был мотоцикл и почти всё время Коля проводил в гараже. Он мало отличался от тех молодых людей, которые составляли костяк «перестроечного» поколения. Так же любил он побродить по дискотекам, поразвлечься, сходить в видеосалон, покадрить с какой-нибудь девчонкой. О прошлой общественной жизни отзывался он с усмешками, нередко бросая длинные матерные фразы. Впрочем, Коля практически и не упоминал про это. 

     Нравилось Алексею в Коле эта его независимость и самостоятельность. Были они людьми противоположного характера, но может быть, это и как-то сближало их. Каждый восполнял то, чего не было у другого. Теперь часто можно было видеть друзей на водной глади дорожек бассейна.

      Таким и был в свои 17 лет Алексей Копылов. Это был рослый крепкий парень с худой мальчишеской шеей, длинными почти до колен большими руками, которые постоянно мешали ему, поэтому и держал он их как обычно на своей груди, скрестив между собой.

     По светлому лицу и волосам, серым стального оттенка глазам он чем-то походил на немца, а, учитывая рост и телосложение и чёрную одежду, которую он любил носить, нетрудно было увидеть его сходство с молодым солдатом германской армии, только взгляд его был проницательным и в то же время с оттенками добродушия.

 

 

                                                                                                    Но странный стук зовет в дорогу .

                                                                                                                Может — сердце, может – стук в дверь.

                                                                                                                И, когда я обернусь на пороге,

                                                                                                                Я скажу одно лишь слово: «Верь!»

 

 

                                                                       ГЛАВА 3   

 

     Теперь, шагая по улицам душного и пыльного города, и сдувая с лица белый пух, щекотящий нос, он отчетливо перебирал в своей объемной памяти все события, происшедшие после того выпускного вечера.

     В ту ночь он ворвался в дом и принялся судорожно шеборчать, громко вороша предметами. На шум поднялась его мать. Ее напугало его внезапное появление и еще больше его интенсивные движения в поисках чего-то, чего она не знала.

— Ты что так рано, Леша? Разве вы уже все закончили?

— Ну, все к черту!.. – сказал он, резко взглянув на мать, принялся продолжать свои поиски.

     Эта фраза и странное поведение сына, насторожило мать, которая никогда не видела его в таком состоянии. Она зажгла свет, повернулась к нему и обомлела. На его светлом лице, на котором почти никогда не было ни шрама, ни ссадин, были красные полосы – следы крови, кровь была размазана по щекам, верхняя губа немного припухла, и на ней тоже виднелись коричневатые оттенки крови, кровь была и под носом. Только глаза, его глаза чистые и ясные, полные жизни и света были по-прежнему те же, храня в себе его независимость и гордость. На лице его матери застыло недоумение, она никогда не видела его таким.

— О, боже, — воскликнула она, — что произошло?

     Она знала, что сын никогда ничего не скрывал от нее, все свои маленькие тайны  всегда доверял ей, она знала все его тяготы и проблемы, радости и печали, даже, если он что-то утаивал от нее, то скрывал недолго, через некоторое время он делился с ней обо всем.

     Теперь же по ней скользнул его холодный взгляд, он пробовал улыбнуться, но  — улыбка получилась несколько извращенной, и, помедлив немного, он произнес:

— Я должен уехать отсюда, мне нужно немного отвлечься от …, — он, не договорив, еще раз

попытался улыбнуться, но, видя, что его объяснения не могут убедить мать, наконец, сдался и сказал правду:

— Я вынужден был подраться тут… из-за девушки. 

     Несмотря на то, что он говорил честно, он сильно смутился, лицо его немного покраснело.

      — Все, мам, больше ни о чем не спрашивай, я должен на некоторое время уехать отсюда, чтобы забыть то, что произошло со мной, — он, помолчав, добавил, — и с ней тоже, я должен покинуть всех.

      — Куда, Лешенька, куда? – мать, ничего не понимая, устремила на него свой взгляд, -  сейчас глубокая ночь, сядь, сядь и успокойся, — от волнения мать стала заикаться, — я не пущу тебя никуда.

      — Сейчас уже, — произнес он, взглянув на часы, — скоро утро, в шесть часов я уеду в нашу деревню, так будет лучше, поверь, — он слегка коснулся плеча матери, — я вот сейчас соберусь и поеду…

     На некоторое время он задумался. Теперь, когда он принял так неожиданно это решение, ему снова показалось, что, решив свою проблему, он оставляет Ольгу в тяжелом положении, может быть, он обрекает ее на беду, но, ущипнув себя за руку, сам себе сказал: «Не переживай, все будет хорошо, так будет лучше». 

     Таким образом, склонив себя на эту  поездку, он понял, что это окончательно принятое решение, наиболее верное и, обернувшись к матери, добавил:

— Я должен собраться и в путь, если кто придет из наших, скажи, что не знаешь, где я, 

придумай там что-нибудь.

     Они еще долго шептались в тишине ночи, этот невнятный диалог успокаивал его, а через несколько часов он уже спешил к утренней электричке. 

     То, что он упомянул в беседе с матерью про «нашу деревню», под этим понятием он имел в виду дачу, которую держала его семья за городом, в часовой езде по железной дороге. 

     Последние годы вопрос о земельных участках стал модным в быту у горожан. Изголодавшись по свободной деятельности, которая практически отсутствовала в последние десятки лет, люди с жадностью «кидались»  на работу, которая,  по их мнению, должна была помочь их дальнейшей жизнедеятельности, недаром у человека остается  что-то звериное в поведении и поступках, и то, как он видит первую важнейшую свою цель – набить желудок, потому человек и стремиться к земле, которая могла прокормить бы его, без земли и тех плодов, что она дает ему, человек  и не мыслит о своем существовании, т.к. природа дает ему все.

     Развернувшаяся по стране аграрная реформа давала свои результаты. В этом убедился Копылов, когда смотрел из окон электрички. По длинной протяженности железнодорожного полотна и вдали от него можно было заметить множество вновь нарезанных приусадебных участков. Участки лепились друг на друга, выдавая своё существование по небольшим сколоченным сараям и зелёным насаждениям. Всматриваясь на распаханные поля и чуть далее от них зелёную прядь леса, ОН, наслаждаясь картинами окружающей природы, немного отвлекался от своих чёрных мыслей.

      Коснувшись ногами земли и втягивая в себя ароматы зелени, он упал на траву и принялся ощупывать зелёные сочные стебли травы. Он дождался, наконец сладостного мига раскрепощения, где-то вдалеке осталось всё прошедшее и пережитое: школа, друзья, Ольга.

      Нежно целовав эту землю, он не смог подавить в себе рыдания, но он не стеснялся этих слёз, -всё наболевшее выплёскивалось наружу. Он любил эту природу, эту землю, по которой ходил, он был частицей, маленькой крупинкой того самого большого мира в котором находился. Здесь он был полностью независим: независим от людей, независим от своих бед и тревог, лишь земля на которой он сейчас лежал была властной его хозяйкой, его королевой.

       Дав волю своим чувствам, он привстал и степенной, неторопливой походкой, сбивая с травы утреннюю росу, отправился в путь.

      Деревня, где находился его участок, располагалась в небольшой низине, в пойме реки, которая своей лентой опоясывала всю деревушку. Начали строиться здесь давно. Домишки возводились возле реки с тем расчётом, чтобы прилегающие к дому огороды выходили к реке для удобства полива. Так и сложилось, что все дома выстроились возле естественной артерии, которая словно стрела пронзала тело этого небольшого жилого массива.

      До революции это было крупное село, оно бы ещё больше разрослось, если бы государство не вмешалось в его судьбу своим мощным нажимом, который носил название «коллективизации». Аграрная политика 30-х плетью ударила по сельским населённым пунктам. Как и большинство русских сёл и деревень и эта подверглась страшному опустошению, — административный механизм не пощадил и её. Много, очень много усадеб были заброшены, на их месте виднелись заросли бурьяна и крапивы. Тогда, когда три года назад ОН появился в этих местах, то ему казалось, что он вступил в забытую эпоху, в прошлый век-век разложения крепостного права, деревню кануна реформаторских преобразований Александра II. Тогда его встретило десятка 2-3 прижавшись друг к другу запущенных домишек, громадные пустыри, которые должны были занимать большие светлые дома. Деревня была развалена, она требовала крепких, сильных, хозяйственных рук. И всё же это опустошение было заполнено за счёт нового поворота аграрной политики государства, правда деревня стала застраиваться не теми силами, которые в ней были, а она и не могла ими восстановиться, потому что эти силы были очень малы и ничтожны, а силами приезжих горожан, которые рвались на эти опустошенные, разорённые квадраты земли. Только за последний год деревня словно преобразилась, наделённая новыми нарезанными участками.

        Копыловы тоже не были здесь исключением. Вместе с отцом Алексей «отвоёвывал» одну заброшенную усадьбу, прорезая лопатой сорняки, вымахавшие ему до плеча. Сейчас отдохнувшая земля вновь взялась за дело, огород принимал человеческий вид, освобождённый от пут бурьянов и сорняков.

        Он шёл по земле, полной грудью вдыхая чистый деревенский воздух, не знавший копоти отработанных газов и дыма. Теперь он знал только одно, что его должна спасти работа, только в работе он может по-настоящему забыться.

       Войдя в привычный для него рабочий цикл, он и в самом деле немного отвлёкся, пока его не прервал сосед, чей участок граничил с землёй Копыловых. Простоватый мужик, только приехавший из города, почти не знал деревенской жизни. Николай, как его звали, спокойно подошёл к Копылову и, поздоровавшись, попросил:

      — Слушай, друг, помоги, если можешь… тут вот курочку надо заколоть, а, я, понимаешь, не могу, как-то не привык к этому.

      Копылов осмотрел его светлое, почти белое лицо, простые, но в то же время умные глаза, тонкие пальцы рук и немного усмехнулся. Он знал, что Николай работал в одном из институтов города, и для сельской местности тип таких людей никак не подходил.

      — Да, мне и самому никогда не приходилось иметь дело с ними, — начал было Копылов, но видя, что сосед понимающе и огорчённо улыбнулся, продолжал, -всё же пойдёмте, я не думаю, что в этом деле могут быть какие-нибудь сложности.

      На какой-то миг перед его глазами застыло лицо Ольги, поплыли мутные очертания лиц Персикова и вчерашних школьных товарищей, но он, злобно мотнув головой, стараясь выбросить всё это из своей памяти, решительно зашагал к соседской калитке.

      Крупную мясную белого цвета курицу держала жена Николая, и виновато улыбаясь, просила:

— Забейте её Лёша, пожалуйста, а то мы не можем.

— Пожалуйста, только нужен топор.

      Взяв из рук Николая топор и поводив пальцем по его острию, Копылов нацелился на деревянную чурку, на которую положил с небольшим розовым гребешком головку курицы.

     Удар был плавный и вместе с тем сильным, и Копылову с трудом удалось удержать бившуюся в судорогах и агонии эту домашнюю птицу. Она хлопала крыльями, дёргала лапами, и белый пух вместе с каплями крови летел в разные стороны. Наконец, Копылов жёстко схватил курицу за лапы и крылья и опустил её к земле. Кровь ровной струйкой стекла с её тела.

      -Ну, вот и всё, — наконец произнёс он, кладя тушку на чурку, — больших усилий здесь не требовалось.

     Едва выслушав слова благодарности, он пошёл к месту своей работы. Кисти рук его были в крови, рабочие ботинки и штаны были также покрыты крапинками крови.

     « Убийца, — подумал он про себя, — надо хотя бы кровь счистить».

     Поработав немного на огороде, на следующий день он, захватив с собой тяпку, ехал в пыльном грузовике на колхозную свёклу.

     Колхоз «Красное знамя» располагался по окрестностям этого села, здание правления находилось на окраине. Возле небольшого приземистого домика лежала в разбросанном порядке отжившая свой век сельхозтехника: брошенные плуги тракторов, сеялки и много другого сельхозинвентаря, вплоть до заржавленного корпуса комбайна.

     Бригадиром всего этого хозяйства был среднего возраста мужичёк из местных. Больших дел в колхозе уже давно не проводилось, всё пускалось на самотёк. Обширные колхозные поля каждую весну бесшабашно бороздили плугами тракторов, нарушая при этом плодородный слой почвы, и уже после вспашки можно было увидеть выступающие жёлтые суглинки,- земля выдыхаясь, теряла своё плодородие. Но, несмотря на это, землю продолжали безжалостно ворочить тракторами, хотя вокруг пустовала большая площадь, заросшая травой и сорняками. Каждый год вода стекая в низину, разрушая земельные слои, образовывала овраги, которые с годами становились всё больше и больше. Меры по борьбе с ними не принимались, и с каждым годом земля постепенно обваливалась, уступая своё место территории оврага.

     Лес в окрестностях деревни вырубался на дрова, по опустошенным полям свободно гулял ветер, поднимая дорожную пыль.

     Посев производился наспех и часто ветер в свободном направлении раздувал семена пшеницы и других зерновых культур. Обработка полей практически не производилась, поля зарастали сорной травой и никто её не трогал. Неудивительно, что урожай, собранный с этих полей, едва покрывал семена, немного его хватало на самих же колхозников, на корм скоту.

    Колхоз, как и вся деревня, жил сам для себя, удовлетворяя свои нужды. После сильной урбанизации, ряды его заметно поредели, лучшие и крепкие силы уходили в города, быть может, навсегда покинув эти места. Оставались довольно серая масса, которую такая разбитная жизнь вполне устраивала, и те, которых не было сил и средств уехать в другие места.

     Деревня держалась в основном только за счёт колхоза, т.к. здесь была скотная ферма, которую и обслуживали местные мужики.

    Кроме посадок основных и жизненно важных культур, колхоз производил засев свёклы, моркови, гороха, которые требовали тщательной обработки. Поскольку этим заниматься было практически некому, т.к. всё держалось на десятке-двух мужиков и баб, то привлекали к обработке и «новых» людей села, т.е. тех, которые держали здесь свои приусадебные участки. Последних привлекало в этих работах то, что здесь можно было получить некоторое количество сахара, в зависимости от выработки. Сахар считался важнее денег, потому что его выдача (продажа) населению в городах была ограниченна. Вот люди и изыскивали возможность заработать ещё немного этого продукта.

     Как раз, когда ОН приехал в эти места, то колхоз всеми силами производил обработку свёклы, рабочих рук не хватало, поэтому он подоспел кстати.

     Сильными движениями рук он срезал остриём своей тяпки сорняки и затянувшие ряд лишние пучки свёклы-«букеты». Работать он любил, работе он отдавался всей душой, в работе он забывал всё, и теперь ему было необычно легко, хотя в начале не хватало опыта и сноровки, и он отставал от баб, которыми занимались этими работами всю свою жизнь, но,  привыкнув, он включился в обработку очень эффективно, догнал основную массу и стал вырываться, шаг за шагом увеличивая свою производительность.

     Ряды посаженой свёклы были довольно-таки длинны -500 метров, поэтому, пройдя рядок, он слегка передыхал, а затем снова опускал тяпку на другой ряд. Яркое солнце растопило своими лучами утреннюю прохладу, день обещал выдаться знойным. Пройдя четыре ряда, он почувствовал усталость, а начинавшая жара вызвала в его пересохшем горле жажду, поэтому он с жадностью потянулся к воде, зачерпнув из бочки, стоявшей на телеге, на которой сидел дед-водовоз и курил большую самокрутку. Махорочный дым, распространяясь по воздуху, создавал крепкий и едкий запах. ОН почти не курил, поэтому, отфыркиваясь, слегка кашлянул.

     Дед оглянулся, и чуть прищурив глаз, покосился на него:

— Ты, чей будешь-то? — спросил дед после некоторого молчания.

— Копылов я, Лёшка, — смутившись, ответил он

— Нездешний видать, так надо полагать?

— Так точно, — неожиданно для самого себя выдавил Копылов эту  армейскую фразу.

    Оба помолчали, лишь изредка пронзая друг друга своими взглядами. Но деда Копылов видимо чем-то привлёк, поэтому тот, затянувшись ещё раз своей самокруткой, вновь продолжил разговор:

— Ты каких же Копыловых будешь? 

     Он удивлённо перевёл взгляд на старика и гордо произнёс:

— Мой дед носил имя Михаил

      — Знавал я твоего деда, жил он здесь в этой деревне, здесь много Копыловых было, все люди сильные, независимые, да и хозяйства были у них…справные, твой дед первым человеком был на селе, держал он несколько лошадей, а какие быки были у него справные…картинка, да и земли он много засевал, работал от зари до зари и других заставлял работать, так вот…Ну, сам знаешь, стали в колхозы всех загонять, я тогда сам маленький был, чуть меньше тебя, деда твоего прижали «Вступай в колхоз и всё, а не вступишь всё твоё имущество заберём», ну а дед-то твой гордый был, сильный, ну дак выпроводил он коммунистов этих али как их там.

     Старик вновь сделав крепкую затяжку, продолжал:

      — Где-то через день приезжают за ним двое при оружии…а зима была, морозы стояли крепкие, и к деду твоему: «Собирайся, мол, поехали». Взяли и повезли. Завезли далеко, а тогда места здешние были глухими, леса во!, ни то, что теперь, раздели и бросили. Дед твой не растерялся, к вечеру прибежал, да всё же не спасся, заболел и через неделю помер, да, вот такое дело.

     Водовоз, вздохнув, продолжал:

      — А сколько таких было, всех в колхозы позагоняли, вот мы уже шесть десятков лет и маемся… Вон видишь, — старик указал на плантацию необработанной свёклы, -посадить-то посадили, а обработать не сможем, хоть бы половину сделать, а остальное, что остальное, похороним наверное, сил-то не хватит.

     Дед замолчал. Копылов глядел на водовоза и был ошарашен только что услышанным. Он представлял своего деда молодого, энергичного, может быть такого как ОН, и вот этот человек вынужден принимать смерть только потому, что он честно трудился, в поте своего лица зарабатывал хлеб.

     Выпив ещё с полкружки воды, Копылов стёр рукавом пот с лица и вновь взялся за тяпку. Работал он теперь без всякого энтузиазма, едва ворочая своим орудием труда. Эти полкилометра, усеянные свекольной ботвой, он одолел с трудом, а когда наконец приблизился к концу поля, то с силой повалился на землю. Сейчас он вновь впал в то состояние, из которого вышел вчерашним утром. Он не представлял себе как жить иначе, он хотел честно жить и работать, а то что он видел вокруг себя не позволяло ему жить как он хотел, на каждом шагу он сталкивался с беспорядками, пошлостью, грязью. Та жизнь, в которой он мечтал присутствовать, была неведома, недосягаема до него. Он опять ушёл в себя, ему нужны были друзья, единомышленники, с которыми он смог бы обсуждать прочитанные книги, просмотренные фильмы и подчиняться девизу «Один за всех и все за одного».

     Но таких единомышленников у него не было, наоборот, выражая свои мысли в открытую, он встречал отчуждённость, холодность и равнодушие, порой даже усмешку у окружающих. Ему нужна была помощь, духовная помощь, от бессилия он судорожно впился в землю.

     Он долго пролежал на этой горячей, нагретой солнцем земле, пока вдруг не почувствовал лёгкое, нежное прикосновение чьей-то руки. Мягкая ладонь прошла по его по его потным плечам и принялась гладить его грубые, шершавые волосы.

      — Лёш, поднимись с земли, она же грязная, — услышал он ровный, серебряно-чистый голос, который заставил сильно застучать его сердце. Быстрее молнии он приподнялся и приоткрыл глаза.

     То, что он увидел, было для него так неестественно и удивительно, что он принялся от неверия протирать глаза, предполагая, что видит какой-то чудный сон. Перед ним стояла улыбающаяся, всегда желанная, представляющая собой совсем не тот мир, в котором он жил, а чудесный, светлый, чистый, в котором остаются только самые нежные и высокие чувства, та, которой он грезил все эти последние дни, та, которую он никак не мог забыть и жил постоянно ей, его прекрасная девушка Ольга. 

    Он смотрел на ямочки её щёк, на чуть заметные веснушки, которыми был усеян нос, да и, пожалуй, всё лицо, светлые губы и зелёные с коричневым оттенком по краям зрачков глаза, излучающие тёплый и ласковый взгляд. Ольга была в своём бледно-розовом платье совсем не та туманная и расплывчатая, которую ему рисовали  сны и представления. Все его разочарования и растерянности, испытываемые им несколько минут назад, исчезли, уступив место другим чувствам, чувствам от которых его сердце ускоряло свою работу, увеличивая приток крови. Это был не сон, в этом он убедился ещё раз, когда Ольга, поправив на своей голове прядь вьющихся волос, вывела его из равновесия произнесённой фразой:

      — Что с тобой, Лёша? Ты болен? Что с тобой? — при этом улыбка её сменилась удивлением и настороженностью.

    А он стоял возле неё и не мог произнести ни слова, лишь вытаращил на Ольгу свой взгляд. Наконец он преодолел стянувшую его неловкость:

      — Оль, Оля, да как же ты меня нашла?… Да, я…, — он не договорив, вдруг подошёл к девушке и, обнимая, прижал её к себе. В нос ему ударил ароматический запах дешёвых советских духов, который был так далёк от его потного, пропитанного грязью тела.

    Девушка, сильно смутившись, несколько покраснела, её щёки запылали лёгким румянцем:

— Алёш, Лёша, — проговорила Ольга от волнения, — не надо, не сейчас. Люди же смотрят.

    Но он не слушал, гладил её по мягким, нежным волосам. А затем, приподняв её тело, понёс девушку подальше от этих свекольных рядов и жаркого палящего солнца.

    Спустя некоторое время, он полулежал на траве под тенью молодых берёзок, закрыв глаза, слушал её звонкий и чистый голос, придаваясь сладостным размышлениям и грёзам.

      — Не отпускали меня наши, мол куда поедешь, да и дороги не знаешь, — уловил он сквозь пелену своих мыслей фразу, -ну а я знаешь, мне как-то всё равно, что они скажут, всё рано поехала к тебе, всё нашла, узнала, в деревне тут народ шустрый, всё знают, сказали, что ты на свёклу поехал, говорю, тут парень из города такой-то должен быть, у вас на заимке его участок.

     «Не знаем такого, не знаем, много тут дачников приезжают». Насилу упросила их начальника съездить на свекольные поля, вернее он как раз и собирался ехать, здесь и увидела тебя. Вот…

     Она, выдохнув изо рта воздух, замолчала. Он тоже молчал, сжимая в своей грубой большой руке, её маленькую ручку. Молчали недолго. Ольга первая продолжила диалог:

      — Зачем ты уехал так неожиданно, никому ничего не сказав, твоя мама чуть не плачет, уехал, говорит и ничего не сказал, насилу я узнала твой местопребывание.

     Вопрос был задан прямо, и ему пришлось нарушить молчание:

      — Я виноват перед тобой, перед всеми, я сорвал такой вечер, я пролил кровь, я…

     Однако Ольга не дала ему договорить:

      — Ты ни в чём не виноват, ты виноват больше тем, что уехал из города, не дав знать о себе… да ведь тебя никто и не упрекал в том, что ты сделал, наоборот, все восхищались твоим поступком, когда ты разнёс этих хулиганов.

     Ольга говорила очень серьёзно и этот серьёзный тон обрадовал его.

      — Значит, всё нормально, — радостно воскликнул он и устремив снова свой взгляд на Ольгу, произнёс:

— Всё нормально и жизнь продолжается.

— Нам надо быть вместе, так легче и тебе и мне, — прошептала Ольга.

    Они были вместе. Человеку редко выпадают такие минуты, когда он счастлив во всех отношениях. Этот день перевернул для него всё. Теперь он был, несомненно, счастлив.

 

 

 

 

 

                                                                                                                                                                                                                               ,                                                                                                                                            Наше будущее туман

                                                                                                                                             В нашем прошлом то ад, то рай

                                                                                                                                             Наши деньги не лезут в карман,

                                                                                                                                             Вот и утро: «Вставай!»

                                                            

                                                                       

                                                                         ГЛАВА 4

 

     Меря своими шагами тёплый асфальт городских дорог, он иногда останавливался, чтобы взглянуть на витрины уличных прилавков. Ассортимент выбора продуктов был не велик: овощи, фрукты, соки, бутылки с газводой, мороженое. Он больше глядел на цены, чем на сами продукты. Прошло почти три месяца с тех пор, как страна перешла к так называемым «рыночным отношениям», которые действовали пока на кошельки людей. Он прикинул, что цены возросли примерно в два раза на многие виды товаров, только на книги цены оставались теми же, т. к. печатали их ещё по старым ценам.

      Он вспомнил, как долго готовились к рыночным отношениям, отпуску цен. Газеты, радио, телевидение бесперебойно трещали об этом одном слове — «рынок», которое было новым, как и несколько лет назад слово «перестройка». Захлёбываясь в потоке информации от нового витка советской экономики, эти средства превосходили самих себя. Он помнил как в школе их «натаскивали» по этому вопросу на политинформациях, когда он был на летних сборах по военной подготовке. После ползаний по полям и рытья окопов на знойном июньском солнцепёке, эта информация прививалась довольно интересно.

     Оглушённые новой денежной реформой, которая получила впоследствии имя тогдашнего Совмина СССР Павлова, советские люди вступили в новую эпоху, эпоху под названием рыночных отношений. Слово «реформы» перечеркнёт раз и навсегда пресловутое «перестройка», которое уйдёт в историю. А пока все смотрели на цены и перебирали в своих кошельках талоны на продукты питания, чувствуя себя по-прежнему представителями мощной индустриально-аграрной державы.

     Протискиваясь через толпу прохожих, ОН остановился у газетного киоска, и, рассматривая свежую прессу, почувствовал как кто-то хлопнул его по плечу. Обернувшись, он заметил знакомое лицо и некоторое время старался припомнить, где он видел этого человека. Но тот видимо узнал его сразу, поэтому и произнёс:

— Ну, ты даёшь, Лёха! Не узнаёшь что ли? 

     Теперь и он узнал этого нового «незнакомца». Это был его бывший одноклассник Димка Флеров. С Димкой ОН учился восемь лет, а затем тот переехал в другой район города и ушёл из их школы.

     В начале Димка был немного угловат, но затем как-то незаметно вытянулся, повзрослел и теперь перед НИМ стоял уже почти сформированный молодой человек. Те восемь лет они были всегда вместе. Их объединяла общая и беззаветная любовь к книгам. Если к кому-то из друзей удавалось прочитать интересное произведение, то он сразу предлагал почитать эту книжку и своему другу. Оба ценили серьёзные со смыслом произведения, а на фантастику и детективы не клевали, даже относились с пренебрежением к тем, кто увлекался книгами такого лёгкого и дешёвого жанра. До восьмого класса они шли бок о бок вместе, но затем их интересы стали разделяться. Димка потянулся к подвижной технике: автомобилям, тракторам, ЕГО эта техника интересовала меньше, т.к. он стремился больше к гуманитарным наукам, к спокойной работе, что полностью противоречило живой Димкиной натуре.

     Они не виделись уже давно, и поэтому встреча была неожиданной для обоих. Они по-прежнему были друзьями и сейчас крепко жали друг другу руки.

— Здорово, Димка, — наконец произнёс Копылов после некоторого молчания.

      — Признаться не ожидал тебя увидеть в этих краях, ты же на Солнечной живёшь, а здесь какими судьбами оказался?

      — Ну, да на Солнечной, — весело отвечал Димка, -а здесь, понимаешь документы сдаю, хочу в «политех» на автотракторный поступить, вот и пришёл, ну а ты чего?

     Политехнический институт или в простонародье «политех» находился совсем рядом от того места, где они стояли, и всё же, несмотря на закономерность Димкиного появления здесь, ОН был сильно удивлён.

— Ты? В «политех»?… Да ведь там конкурс поди огромадный, тем более на этом факультете.

      — Ничего, как-нибудь не боги горшки обжигали, может быть и пройду… ну, а ты-то, ты-то куда?

     ОН ждал этого вопроса, но теперь, когда он прозвучал, он немного растерялся. Оканчивая школу, он не думал о том, как обустроить свою жизнь. После своих приключений, он хотел остаться в деревне, его манил свежий воздух, свобода, но и в то же время ему хотелось занять место в жизни немного посолиднее, а это возможно было осуществить продолжив обучение в высших учебных заведениях. Он сам того не ведал, что перед ним встал жизненный вопрос большинства выпускников школ: «Кем быть и что делать дальше?». Поскольку он всегда шёл по пути начертанным своими мыслями, он не прислушивался к совету родителей и знакомых, а выискивал в этом вопросе своё мнение. Однако только недавно он понял, что должен поступить в технический вуз, т.к. в его положении выбор чего-то иного казался не совсем лучшим, противореча его личности.

     Именно технический вуз он считал наиболее серьёзным и конкретным путём ЕГО дальнейшего продвижения в люди. Только выбор конкретной специальности он ещё не делал, т.к. не был сильно осведомлён с их перечнем в этом институте.

     Теперь перед старым товарищем ему было немного неловко за то, что он пока не решил, куда идти дальше. И помолчав немного, он, махнув рукой, сказал:

— Да, ладно, давай лучше газводички выпьем, жара-то такая.

     Димка, зная странности своего приятеля, не стал допытываться до этого вопроса, и друзья приблизились к автоматам с газводой. Тщательно промыв стакан, Копылов протащил свой «тройничок» к отверстию для монет и удивлённо воскликнул:

— А, чёрт, они из-за этого даже автоматы переделали. Ну и ну! — и он засмеялся.

    3-х копеечная монета не проходила в отверстие, которое уже было настроено на 15-ти копеечную монету.

     Порывшись в «беленькой» мелочи, которая пока ещё имела какую-то ценность в бюджете покупателей, друзья отыскали нужные монеты, наполнили свои стаканы жёлто-мутной жидкостью и с азартом опустошили их.

— Ах, хорошо, — сказал Копылов, стирая капли с губ.

    Разговор не клеился. Он это чувствовал, но поделать ничего не мог, т.к. потеряв неведомую нить разговора, вынужден был молчать.            

     Говорить начал Димка Приятели медленно шли по шумной улице города. Димка склонял свою беседу  про будущую учебу, выражая свои абитуриентские тревоги и сомнения. Все же пришлось и Копылову шевелить языком, когда Димка повторил свой вопрос.

      — Не знаю, не решил еще, может пойду в политехнический институт, а куда, конкретно еще не знаю.

      — Знаешь, что я тебе скажу, Леха, конечно, не буду навязывать тебе, — начал Димка, — у меня 

тут парень есть один знакомый, в прошлом году он поступал на химфак этого же «политеха», есть там одна крутая специальность, да не смотри на меня так, я еще не закончил. Дак  вот, там есть вполне хорошая специальность, в химию она почти не упирается, а лишь в химическое оборудование, что  далеко ни одно и то же. Ну, вот и смотри. Во-первых, конкурса там никакого, все вот так не хуже тебя, как услышат про химию, сразу начинают шарахаться, потому у «них» вечный недобор, но не потому, что та специальность хреновая, просто она еще не шибко раскручена, ну она только открылась… Это раз. Во-вторых, «спецы», которые идут по этому профилю, ценятся по Союзу, потому что их мало, но они «шарят» по всему оборудованию, которое устанавливается во всех производствах, так, что работу всегда найдешь.   Ну и последнее, там нет никакой химии, которую все так боятся. Работать вообще классно, будешь сидеть на пульте, на кнопки нажимать, либо за компьютером, это работяги по цехам «маслают», а у тебя работа всё же чище будет.

     Димка еще что-то говорит про эту специальность, в восторге расхваливая все ее преимущества, а ОН шел и думал:

     «Ну и черт с ним, какая мне разница, пойду на этот факультет, раз сам ничего придумать не 

могу». Сейчас ему нужно было, наконец, окончательно определиться, либо продолжать бездельничать, да болтаться без дела, либо выбирать себе будущею профессию и учиться; учиться и учиться. После некоторых размышлений он приходил ко второму мнению:

      — Вообще учиться там ничего, я бы тоже пошел, да это не моё, а к твоему характеру это 

предложение подошло бы, — как бы подвел итог своей речи Димка.

— Дело, конечно, неплохое, — произнес Копылов, — да еще как-то не знаю.

      — Да, что ты ломаешься, ну не понравится, переведешься на другую специальность, что ты в этом «педе» или «универе» забыл, тебе нужна чисто техническая специальность, иначе какой ты мужик, а в работяги пойти всегда успеешь.

     ОН  молчал, не в силах парировать  убедительные Димкины доводы, именно эта последняя Димкина фраза о силе мужской половины окончательно сломила его, и он сдался.

      — Ладно, я еще спрошу про эту специальность, а где… как их…: ну куда все сдавать надо документы и что туда сдавать?

      И Димка, уже как опытный абитуриент, повел своего приятеля в приемную комиссию 

института, где они еще долго узнавали что, где, да как, наконец,  получив нужную информацию, друзья вышли из прохладных коридоров института на жаркую и пыльную улицу. 

     Они стояли у стен корпуса, где Димка вдыхал дым дешевенькой отечественной сигаретки, а ОН, уткнувшись в институтские стены, внимательно и тщательно считывал правила приема поступления. Он никогда не принимал таких скоротечных решений, но сегодня ему отступать было некуда, нужно было выбирать свой дальнейший путь, а не «мяться» и задумываться над смыслом жизни, в поисках ее счастливого и благополучного исхода. Он, наконец, как ему казалось, решил эту задачу, поступая в институт, но это решение было вызвано отнюдь не от Димкиных убеждений, которые все же имели значительную роль, а тем, что он понимал, куда он идет, и что его ждет в будущем.

      Расставшись с Димкой, он направился домой, но, вспомнив, что он обещал зайти сегодня к Ольге, резко изменил свой маршрут.

      Звук оглушительной музыки привлек ЕГО внимание. Недолго думая, он направился к этому «звуковому» киоску, откуда изливались музыкальные волны.

     В последнее время таких киосков становилось все больше и больше, видимо, «магнитофонная революция» делала свое дело. Магнитофоны  всевозможных марок и конструкций уверенно входили в быт людей, и с каждым годом их качество улучшалось. Громадные «катушечники» вытеснялись более  компактными и малогабаритными «кассетниками», не уступавшие по качеству первым, а по удобству, эксплуатации даже превосходили их. «Кассетники» достигали таких минимальных размеров, что свободно вмещались в человеческую ладонь. Соответственно и музыкальная информация помещалась не на больших катушках, а на мини- копакт-кассетах. Этими кассетами были устланы теперь все прилавки звукозаписей или как их называли «звуканками». Музыкальная продукция здесь была представлена на любой вкус, как отечественная так и иностранная. ЕМУ больше нравились исполнения советских  музыкальных групп. Иностранную музыку он практически всю опровергал,  может, это говорило о патриотичности его натуры, а может быть, просто душа его не принимала иноязычных песен  и незнакомых мелодий.

     Прислушиваясь к дребезжанию динамиков, он узнал знакомую песню. Это была группа «Кино» с ее бессменным лидером Виктором Цоем. Из всех групп он любил слушать именно эту. 

     Впервые он услышал песню в исполнении этой группы, которая носила название «Перемен». Своеобразная, доходчивая музыка и текст песни привлекли его внимание. С надвинувшими переменами она пришлась весьма кстати, хотя и была написана за несколько лет до развернувшейся перестройки.

      Наиболее популярный альбом, ходивший в те годы – альбом «Группа крови», включавший в себя десяток песен. И все они о житейских проблемах, мучивших молодое поколение, о начавшемся разложении общества. Да и стиль музыки был подобран под характер какого-то мощного разрушения, развала. Музыка со своим грозным напевом каким-то образом наталкивала на действия.

     Лидеру группы Виктору Цою удалось создать в этом комплексе песен живую, неиссякаемую энергию и самое главное эти песни отвечали сегодняшнему дню, а может быть, предугадывали и день завтрашний.

     ОН забывался, слушая эти песни, понимая, что они и про него, особенно композиция «Последний герой». Испытывая одиночество, он уходил в свою комнату и, включив магнитофон, был наедине со звучащими мелодиями группы «Кино». Хотя он не всегда понимал до конца затуманенный смысл этих произведений, всё же подсознательные чувства воспринимали эти песни без искажений. Он готов был часами сидеть у этих динамиков и слушать, слушать, и слушать.

     И теперь, стоя на улице, он с упоением вбирал в себя мелодии песен.

                            «Группа крови на рукаве, 

                              Твой порядковый номер на рукаве», — неслось по всей улице.

     Сейчас, когда он вновь вслушивался в эту знакомую для него песню, то вдруг отчётливо и ясно вспомнил один из последних концертов Виктора Цоя в Донецке.

     Сам Копылов побывал в то время в этом шахтёрском городе. Вся поездка не произвела на него особого впечатления, в отличие от концерта, который давала группа «Кино» на стадионе. Как и большинство таких концертов, он начался оглушительными криками и свистом взбудораженной толпы. Но эта была всё же серьёзная публика, хотя она внешне почти не отличалась от тех, которые разрывали майки на груди и резали себе вены острыми бритвами. Толпа в нетерпении ожидала музыкантов. Наконец, ОН разглядел, как через строй охраны выходит среднего роста человек в чёрном, который сразу же привлекает внимание всех тех, кто так нетерпеливо осаждает сцену. ОН с вниманием всматривается в этого человека, а тот не спеша подходит к сцене. Представлять его собравшейся здесь публике не стоит. Это человек, которого знает вся страна, создатель восьми альбомов, поэт, композитор и певец, музыкант, лидер ленинградской группы «Кино» Виктор Цой. Ему всего 28 лет, но за плечами большой опыт музыкальной работы. Группа взяла свою популярность не сразу. В начале это были песни в кочегарке под названием «Камчатка» в минуты отдыха и досуга. Группа постепенно пополнялась молодыми талантливыми музыкантами. ЕМУ нравились эти ребята, хотя он не знал их близко, но представлял весёлыми, энергичными, независимыми, чувствовалось, что музыканты работали за качество своих произведений, а не за славу и коммерческий успех, что делалось большинством наскоро испечённых современных групп.

     Уже в 1986 году группа стала восходящей звездой. Зенит её славы начался чуть позже в 1987-88 годах и продолжался до самой смерти лидера-15 августа 90 года.

     Теперь он шёл, выплывая и приближаясь к центру внимания. Мощнейший гвалд криков и оваций. Лидер приближался к микрофону. Сейчас не всем удаётся покорить толпу, стать во главе её. Сделать это может, несомненно, сильный человек. Время вождей и полубогов прошло, настали другие времена, и пришли другие лидеры.

     Он поздоровался, взял гитару в руки. Концерт начался. В исполнении своих песен, Цой был оригинален, выражая при этом свои движения и жесты. Разворачивая лицо в профиль, он немного выпячивал челюсть, при этом его лицо преобразовывалось, что было в такт звучащей музыки.

     Оглушительный звук песен выливался из чёрных динамиков, выдавая большое количество децибел, которые эффективно давили на ушные перепонки. Но толпа ликовала. Копылов оказался затянутым в её движении. Он так, как и все, переживал, думал, чувствовал и медленно, но эффективно ощущал таинственные движения, выражающие восторг и восхищение. Цой исполнял свои самые популярные песни, которые были созданы в последние годы его деятельности. Два его альбома «Группа крови» и «Звезда по имени Солнце» были пиком творчества этого автора, а живое их звучание со сцены стадиона сильно взбудораживало публику, которая буквально рвалась, взвинтившись подобно тесту на хороших дрожжах.

     Когда концертная программа закончилась, Цой, поблагодарив своих поклонников, пообещал в этом году завершить работу над своим новым альбомом. Он не знал, что этим обещаниям не суждено  сбыться, т.к. через несколько недель столкновение его «Москвича» с «Икарусом» станет для этого человека роковым. Никто не знал, что этот альбом станет «Чёрным альбомом» и будет последним в творчестве группы «Кино» и что песни, вошедшие в этот альбом, будут последними композициями, созданные Цоем. Новых песен группы больше не будет. Так суждено будет распорядиться судьбе.

 

 

 

                                                                                                      Мы не можем похвастаться мудростью глаз

                                                                                                                   И умелыми жестами рук

                                                                                             Нам не нужно  все это, чтобы друг друга понять   

  

                                               Глава 5

  

     Шура Быков, проснувшись, наконец, медленно оторвал голову от подушки и присев на кровати

тяжело вздохнув, уткнул свое лицо в ладони. Протря немного виски, он устремил свой взгляд на комнату. Уже было светло, и солнце стояло высоко над горизонтом, своими лучами ослепительно освещая комнату. Рядом с его кроватью стояли ещё две, на одной из которой поверх одеяла лежал обитатель этой комнаты.

     В начале комнаты возле двери стояли металлические сваренные ножки стола, покрытые доской внушительных размеров, которую неведомо откуда притащили хозяева этого жилища. Поверх стола, устеленного наспех старыми газетами, хаотично лежали грязная немытая посуда, скомканные бумажки, несколько небрежно брошенных недоеденных и уже засохших кусков хлеба.

     Всё напоминало здесь следы недавно прошедшего, по-видимому, очень эффективного, грандиозного пиршества. На полу, возле стола валялись огуречные огрызки, яичная скорлупа, сожжённые спички.

     Шура, подняв голову, вновь опустил её на свои руки.

     Общежитие  политехнического института начинало свой новый день. Несколько минут продолжала сохраняться тишина, только за дверью слышались приглушённые звуки голосов.

     Видимо, Шуре надоело так сидеть на кровати и, сбросив свои полные волосатые ноги на грязный пол, он встал и прошёл к столу. Тут же раздался страшный грохот, это он опрокинул пустые бутылки. Те, издав дребезжащий звук, упали на пол. Шура, присев, осторожно принялся поднимать их, при этом он отставлял бутылки из под лимонада в сторону, видимо ища что-то.

     Действительно, порывшись в куче бутылок, Шура обрадовано вытащил пол-литровую бутылку с яркой этикеткой. Но на его беду, эта бутылка была пуста. Разочаровавшись, Шура принялся обшаривать всю комнату, но его поиски ни к чему не привели, и Шура, огорчённо поплёлся на свою кровать. Сейчас чувствовал он себя далеко не комфортно, можно сказать совсем никудышно. Голова раскалывалась так, словно её держали в огненных тисках, подступавшая тошнота давила на его организм чужой, неведомой для него силой, пересохшее горло тоже давало о себе знать. 

     Шура вновь поднялся и направился в умывальню. Смочив голову, лицо и отфыркиваясь от прохладной, освежавшей его тело воды, Шура почувствовал некоторое облегчение и вернулся назад к себе в комнату.

     Сев за стол, он съел несколько ложек оставшегося со вчерашнего дня салата. Всё же полного облегчения он не почувствовал и вспомнив что-то, встав из-за стола, он принялся судорожно шарить по своим карманам. Из них, звеня, посыпалась мелочь. Шура, вытащив несколько бумажных рублей, пересчитав все свои финансы и вздохнув, положил деньги обратно в карман. Он направился к соседней кровати и принялся энергично тормошить на ней спящего.

— Чум! вставай, просыпайся! Ну, чёрт, да, вставай же, — глухо пробормотал Быков.

     Лежащий почти не шелохнулся, и только тогда, когда Шура принялся стучать по его голове, он, выцедив какую-то непонятную фразу, открыл глаза и слегка приподнялся.

— Ты, чего? — переводя опухшие глаза на своего партнёра, негромко сказал он.

— Вставай, Чум, дело есть, — продолжал поднимать его Быков.

     Лежащий наконец окончательно приподнялся и сел на кровать, свесив свои ноги на пол.

     Дмитрий Чумов в  19 лет не слишком отличался по умственным и физическим способностям от своего соседа по комнате. Его большая голова и широкие в разрезе глаза придавали его фигуре некоторую комичность, а за сильно выпуклые зеленоватые зрачки приятели звали его «Рыба». Глаза его и впрямь напоминали чем-то рыбьи. Несмотря на довольно неплохое имя, его редко называли им, в большинстве случаев по фамилии, на все лады перевирая её: «Чум», «Чумик», «Чумазный». Чумов не обижался, он привык к выходкам компании, которая окружала его. К этому времени Чумов мог бы закончить два курса своей специальности, но по недостаткам знаний не смог довершить пока первый курс. Его давно бы уже отчислили из института, если бы не эти его изящные находчивость и ориентация в институтской жизни. С появлением новой дисциплины Чумов не стремился углубиться в её сущность, а шёл другим путём. На первых лекциях он тщательно изучал преподавателя, его методику опроса студентов, методы приёма зачётов и экзаменов. Получив необходимую информацию, Чумов быстро ориентировался в обстановке и под стать своего прозвища действительно плавал как рыба, либо строго посещал все лекции, садясь на первые ряды в аудиториях, либо всё пускал на самотёк, предоставляя развиваться событиям самим по себе, но при этом Чумов редко заглядывал в учебники и свои конспекты лекций, если, конечно, они у него были, стремясь «выехать» на простом обычном общении с преподавателем. Словом, за год институтской программы, Чумов мало что освоил нового, зато жизнь научила его «крутиться», и Чумов «крутился» придавая подчас этому большое усилие.

     Так Чумов «проехал» целый год учёбы в институте, надеясь таким образом добраться до конечной цели – вузовскому диплому. Но об этом Чумов пока не думал, вкушая прелести жизни сегодняшнего дня. О завтрашнем дне Чумов не задумывался ни на минуту, полагая, что «сегодня живу, хорошо, а завтра сам бог даст».

     Так легко и свободно шёл по жизни этот человек, наслаждаясь ею во всю силу.

     Его сосед по койке и одногруппник Шура Быков был человеком более хитрым и вдумчивым. Но эта хитрость была примитивной, т. к. её замечали практически все более или менее знавшие его лица. Шура был годом моложе Чумова, но по жизненному уровню и развитию почти ничем не уступал ему. Они были между собой друзьями, и их всегда можно было увидеть вместе: на улице, в общежитии, в столовой. Если кто-нибудь не приходил на лекцию, то второй его партнёр также отсутствовал. Словом, это была дружная и сплочённая парочка.

     Быков, как и Чумов, не намного преуспевал в учебных дисциплинах от последнего, хотя по результатам экзаменов он держался лучше.

     Но в целом Быков, подобно Чумову, также пускался на различные хитрости при сдаче сессии, называя их «афёрами». По физическим и внешним качествам приятели также мало чем отличались друг от друга, только Быков был немного смуглее и темнее Чумова. В последнее время они жили «не разлей водой» весело проводя время в общежитии.

     Быкову удалось наконец привести Чумова в «боевой порядок». Тот смотрел на Быкова, вытаращив свои большие глаза.

— Ну, чего тебе, — наконец нехотя произнёс он, постепенно отходя от сна.

      — Надо бы это… немного сообразить, да и «хавчик» собрать какой-нибудь надо, только вот «бабок» у меня не хватает, словом, сколько у тебя есть?

     Чумов, не понимая своего собеседника, некоторое время долго и тупо смотрел на Быкова. После минутной паузы он сообразил, что просит у него денег. И Чумов принялся обшаривать карманы своей одежды. Поиски Чумова практически ни к чему не привели, видимо его карманы были не богаче карманов его сотоварища.

      — Ах, чёрт, — хлопнув себя по лбу, произнёс Чумов, — я и забыл, мы вчера последний «пузырь» на что покупали… вот куда ухнули мои денежки.

     Почесав затылок, Быков задумался, потом, после некоторого размышления, неуверенно произнёс:

      -Может, у абитуры тряхнём?

— Да ну, да ты что…

      — Пойдём, пойдём, куда они денутся, раскошелятся, — и Быков принялся уговаривать Чумова на этот необычный сбор денег.

     А ещё через полчаса друзья без стука вошли в другую комнату.

— Займите денег, братишки!  — с ходу начал Быков, — всего несколько  рубликов.

    Перед ним на койках сидели ребята и играли в карты. Ребят было немного, заезд абитуриентов только начинался, и поэтому в комнате было всего три человека.

    Быков чувствовал себя хозяином положения, при случае мог подогнать ещё с полдюжины здоровых верзил, которыми было не обижено это общежитие.

     На Шуру вопросительно глянули три пары удивлённых глаз. Видимо они не могли понять сущность быковской «просьбы». Все трое промолчали, лишь один, который был ближе от двери после паузы, негромко ответил:

— Да у нас у самих  почти ничего не осталось

      — Ну, чего там, вы ведь только из приехали, вон сколько у вас продуктов, — Быков указал на стоявшие возле столика сумки, набитые, по его мнению, деревенскими продуктами.

     Ребята, растерянно переглядываясь, продолжали молчать. Заметив в их глазах, эту растерянность, Быков пошёл напролом:

     -Вы чего, чуваки, охренели что ли?! Добром вас просят, подбросьте сколько можете, чего там, я же знаю, что у вас есть…ну., — при этой фразе Быков сделал угрожающий жест, который не был не замечен обитателями этой комнаты. Однако в это же мгновение перед Шурой предстал крепкий парень, который чуть было не крикнул:

— Да нету у нас денег, сказали же тебе!

     Быков, слегка смерив парня взглядом, приблизился к нему. В следующую секунду его кулак прошёлся по носу парня. Тот, не успев отреагировать на быковский удар, отступил. Из носа обильно закапала кровь.

— Убью, нахрен…, давай бабки, — зло ревел Быков.

     Он принялся махать ногами, но по счастью никого не задел. Парни были сильно растеряны, и это выражалось в их молчании.

      — Ну, ладно, пойдём отсюда, Быков, — вмешался наконец Чумов, который до последнего времени оставался лишь наблюдателем происходящего.

     Быков вырвался из рук Чумова и вновь направился к парню. Новый удар, однако парень, уже поняв, что его будут бить, приготовился к обороне. Этот удар он снёс вполне нормально, отбив его рукой. Быков, столкнувшись с этой защитой противника, рассвирепел ещё больше. Он принялся выкрикивать ругательства в адрес своего нового врага. Теперь он понимал, что победить того ему просто необходимо, чтобы не уронить своего престижа, поэтому-то Быков и наступал на того парня, не обращая на предостережения Чумова.

     Неизвестно к чему бы это всё привело, но вдруг совсем неожиданно распахнулась дверь в комнату. На пороге стоял внушительных размеров парень.

     По фамилии и имени его звали редко. В общежитии его немного побаивались, а звали просто по кличке — Лапоть. Это был большой увалень с крестьянскими манерами, грубоватым выражением лица. Силу он имел немалую, в этом легко могли убедиться живущие в этом общежитии, т. к. нередко он давал волю своим кулакам, впрочем «своих» он не трогал, а если и бил, то по существу и за дело. Был он грозен, но всё же это был компанейский человек, ни в чём не отказывая своим товарищам. Любовь к коллективу для него была дороже всего, может быть, за это и уважали его приятели, несмотря на его медвежий и тучный характер. В силе Лаптю практически не уступал никто из его сожителей, поэтому он и придавал своим жестам и действиям королевский вид. Учился он на третьем курсе, но по своему возрасту мог бы уже закончить институт, т. к.  его сокурсники, с которыми он учился с самого поступления, получали уже дипломы, свидетельствовавшие об окончании вуза. Лапоть же потерял два года в «академических» отпусках, чуть было не был отчислен. Но он не отчаивался, проводя в общежитии довольно неплохой образ жизни. Любил Лапоть покомандовать, построжиться над кем-то, любил грубоватые шутки, но в целом он был спокоен и лишь, когда дело доходило до драки, Лапоть оживлялся, сжимал свои руки в кулаки и никогда не позволял им задерживаться, поэтому-то некоторые ребята и боялись Лаптя, относясь к нему с некоторым подобострастием.

     Вот такой человек переступил порог комнаты, когда Быков занимался своим необычным сбором. При его появлении все обернулись и невольно попятились назад, слава о силе Лаптя была очень велика по всему общежитию. На мгновение Лапоть застыл, изучая обстановку. Он уже начал догадываться о том, что здесь происходит и, помедлив несколько секунд, оттолкнув Чумова, подошёл к Быкову. Быков, глянув на Лаптя любопытным взглядом, застыл в недоумении. Но кроме удивления на его лице и отразилось и другое – страх, страх перед сильным.

      — Чем тут занимаешься? — спросил Лапоть, хотя мог и не спрашивать, всё было и без того ясно ему, потому как он прекрасно знал, что в этой комнате живут абитуриенты, и после вчерашней попойки Быкову, естественно, нужны были деньги.

     Лапоть, сделав непонятный жест рукой, вдруг неожиданно потянул Быкова к себе за грудки.

      — Ты чего здесь выкаблучиваешься? А ну как забыл прошлый год, как мы тебя вот так же как этих салаг, — он, указав рукой на съёжившихся от неожиданности абитуриентов, продолжал, — делали!

      И не ожидая пока Быков придёт в себя, Лапоть ударил его со свойственной его силой. Быков, больно стукнувшись о металлическую спинку кровати, упал, ожидая новых ударов, однако Лапоть молча стоял, вероятно, бить лежачего ему не позволяла совесть. Наконец, Быков поднялся на ноги. Они обменялись ненавистными взглядами. Лапоть, было замахнувшись вторично, отвёл свой кулак. Ещё раз глянув на Быкова, он произнёс:

— Ну-ка вали отседова, нечего тебе тут хозяйничать… пока тебе тут совсем…

     Быков не заставил себя долго ждать. Они с Чумовым быстро вышли из комнаты.

     После того как дверь захлопнулась за ними, Лапоть обратился к сидевшим здесь ребятам:

      — Вот что, чуваки, если у вас появятся лишние бабки, а может быть и не лишние, никому их не отдавайте, а если кто-то будет трясти, обращайтесь прямо ко мне, я по жизни в общаге торчу, комнату мою вы наверняка знаете. Вы уж извините, но грабить вас и я маленько буду, а если будете отдавать кому-то другим, ну…тогда, извините, вас ждёт участь того парнишки. Всё поняли?  — и он с нагловатой самоуверенностью обвёл взглядом своих слушателей. Те молча, кивнули головами. Удовлетворившись их ответом, Лапоть покинул эту комнату.

     Между тем, Чумов с Быковым сидели в своей комнате с кислыми и хмурыми выражениями лиц. Быков явно не ожидая такого поворота событий, приуныл. Чумов, который лишь пассивно участвовал в этом событии, чуть-чуть пожимал плечами и немного гладил свои руки. Оба приятеля молчали, растерянно осматриваясь по сторонам.

     Наконец, Быков подал голос:

— Ладно, Чум, давай сколько-нибудь наскребём, может чего и хватит.

     Через несколько секунд друзья принялись энергично обшаривать свои карманы, вытряхивать из них звенящую мелочь и смятые бумажки рублей.

      — Ну, вот…, — произнёс в итоге Быков на три литра пива хватит, да и закусить на что найдётся… пойдём, может по пути удастся, что стряхнуть.

     «Тряхнуть» было одним из любимых словечек Быкова. Пересчитав ещё раз свои скудные финансы, Быков и Чумов вышли на пыльную, заросшую зеленью небольшую улочку. Они шли без всяких дум на будущее, без определённой цели, даже немного без желания, т. к. все их желания сводились к одному: немного отвлечься и затравить последствия вчерашнего. Поэтому они шли не торопясь, иногда перебрасываясь небольшими фразами. Друзья минули район студенческих общежитий и приблизились к учебным корпусам своего вуза. Глянув на знакомые стены зданий, Чумов тяжело вздохнул:

— Ты чего, Чум?, — удивлённо спросил у него Быков.

— Да, вот надо как-то сессию мне досдавать, да всё некогда, — Чумов, махнув рукой, замолчал.

     Быков, слегка посопев, не стал поддерживать вечно наболевшую проблему своего товарища. Оба опять замолчали.

     Вдруг, внимание Быкова привлёк один молоденький парнишка, неуверенно, как ему казалось, двигаясь от институтских корпусов. По-видимому, это был «зелёный» абитуриент, который только-только подступал к студенческой жизни.

      — Смотри, — шепнул Быков Чумову, кивнув на парня, — сейчас мы этого чувака сделаем, — и, не ожидая реакции своего партнёра, шагнул навстречу проходящему.

     Они поравнялись.  Когда Быков перегородил тому дорогу, неизвестный вопросительно уставился на Быкова. Тот среагировал почти мгновенно.

— Пацан, займи рубль, — протянул Быков свою обыденную фразу.

     Незнакомец, молча окинув Быкова своим проницательным взглядом серых глаз, слегка оттолкнув Быкова, который по-прежнему преграждал ему дорогу, пошёл прочь.

     Такого «нахальства» Быков не привык ещё видеть в последнее время. Разозлившись, он двинулся к новому противнику и сзади из-за спины грубо толкнул его ногой.

     Однако произошло неожиданное: новый противник не упал, не сжался в комок, представляя собой жертву. В следующую же секунду мощным прыжком он развернулся и оказался лицом к лицу с Быковым. Но что произошло с лицом неизвестного. Оно моментально преобразилось из лица жертвы в лицо зверя, хищника. Его глаза налились кровью и, стиснув зубы, он произнёс:

      — Я, Алексей Копылов, я свободный человек, и я не позволю, чтобы меня кто-то унижал как духовно, так и физически.

     На лице Быкова застыл ужас, однако он тоже не был спокоен и резко рванулся вперёд

      — Оставь, Быков, пойдём отсюда, — произнёс Чумов, стремясь удержать своего друга от порывов ярости.

     Несмотря на то, что Чумов крепко держал Быкова за плечи, всё же тому удалось вырваться из цепкой хватки своего приятеля. Но, вырвавшись, он не подумал о том, на что он идёт, и что человек стоит перед ним.

     Копылов не собирался сдерживать свои яростные порывы. Бросив зависшую руку своего противника себе на плечо и схватив того за грудки, он одним резким, но непонятным для своего врага движением, перебросил его через себя на серый асфальт и затем, видя растерянность Чумова, приблизился к нему и произнёс:

      — Запомните, где бы мы не встречались, я никогда не бью своих врагов в спину, ни тем более лежачих, но когда они лезут на меня, я бью сильно, бью не сдерживаясь, могу и убить до смерти.

     Произнеся это, Копылов помог Быкову подняться с асфальта и пошёл своей дорогой.

     Приятели смотрели на его уходящую фигуру и переглядывались между собой.

— Да, ну и дело, — произнёс после небольшого молчания Быков.

     Никто из троих не знал, что судьба ещё раз соединит их.

 

 

 

 

 

                                                                                                                    И я вернусь домой

                                                                                                                                           Со щитом, а может быть на щите

                                                                                                                                           В серебре, а может быть в нищете,

                                                                                                                                           Но как можно скорей…

                                                              ГЛАВА 6

 

     Химико-технологический факультет, куда ОН подавал свои документы, был немного необычным факультетом, т. к. своеобразно отличался от других, представленных в политехническом институте.

     Естественно, это можно было видеть и по названию, это был единственный факультет, изучающий технические процессы в химических отраслях, за которым стояло одно слово «химия», которое ассоциировалось не совсем позитивно в головах абитуриентов.

     Но, несмотря на это, всего несколько лет назад профессия, связанная с химией, считалась престижной, т.к. она была некоторым образом связана с будущим.

     Получив сильный толчок ещё в конце 50-х годов, отечественная химическая промышленность, бурно развивалась. Поэтому-то  и заявлений, поданных на этот факультет было чуть не больше всех, конкурс был большим, а поступившие на специальности этого факультета, считали себя чуть ли не самыми счастливыми  среди студентов всего вуза.

     И действительно, было чему позавидовать: химическая отрасль славилась своим многообразием различных машин и аппаратов, захватывала множество процессов, в том числе и не менее интересных. Все процессы оснащались современными технологиями и автоматизированным оборудованием, заметно облегчающим работу, при этом вредность всех этих процессов как-то незаметно отходила на второй план.

     Но проходили годы, и химическая промышленность постепенно сворачивала свои темпы, останавливаясь на месте. Резкое ухудшение экологической обстановки, падение производства, сокращение кадров, задействованных в химической промышленности, делали престиж этих профессий всё более и более уязвимым. Не могло это отразиться и на вузовских специальностях. Конкурс заметно снижался, и поступить на химфак оказывалось делом довольно плёвым. Скорей всего происходило с точностью до наоборот. Совсем неожиданно образовался дефицит студентов. Группы недобирались до полного состава, и приходилось «заманивать» поступающих со стороны. Надо думать, как резко изменился состав химико-технологического факультета. И попадали сюда лица не прошедшие по конкурсу, либо сдавшие этот экзамен хотя бы на «удовлетворительно». Даже были такие, которые каким-то образом умудрялись пересдавать некоторые вступительные экзамены на положительные оценки, что было делом при поступлении в такого рода заведение довольно абсурдным. Правда, такой «серый» состав держался в институтских стенах недолго. Как правило после первой сессии, либо после первого года обучения часть состава этих наспех сколоченных групп оставалась за пределами вузовских аудиторий, а наиболее способная и адаптированная в учебной обстановке продолжала процесс обучения. Однако те, которые оказывались, что говорится за бортом, не отчаивались, прекрасно понимая, что на этой же специальности, где они  учились, на следующий год вновь будет недобор, и они беспрепятственно снова пополнят ряды студентов. И такими «любителями поступать» не был обеднён химфак. Находились даже такие, которые поступали на этот факультет три-четыре раза и даже доходили до второго и третьего курса. Однако находились и такие, которые сумели перешагнуть первоначальный этап обучения, т. е. первый курс и всеми силами стремились удержаться на своём месте. Когда положение было уж сильно критическим, опытные ребята не терялись и брали академический отпуск, создавая фальшивые справки о состоянии здоровья.

     Впрочем, это замечалось практически во всех вузах, но здесь такое положение, было, пожалуй, сильно выражено.

     Словом, жизнь на факультете проходила ни шатко, ни валко. Всё же нужны были какие-то перемены, поэтому и создана была ещё одна специальность, которая мало соприкасалась непосредственно с самой химией, а имела связь с техническим оборудованием, участвующим в химических процессах. Это был некоторый шаг вперёд всего факультета, так как механизация процессов всегда была в цене, кроме того, специальность была молодой и редкой в регионе. Естественно, студенты, закончившие её и получившие диплом, имели кое-какой приоритет.

     Тем не менее, в жизни факультета мало что изменилось. По-прежнему группы даже и на новую специальность не добирались до полного состава, по-прежнему состав групп сильно менялся каждый год, по-прежнему некоторым преподавателям и студентам приходилось «зазывать» абитуриентов с улицы.

     При этом происходил такой диалог. Подметив неуверенного абитуриента на пороге приёмной комиссии, кто-нибудь, работающий в приёмной комиссии факультета, заводил разговор:

— Ты, на какой факультет собираешься поступать?

      — На … (обычно абитуриент называл, как правило, любой факультет кроме химико-технологического).

— Да на этом факультете конкурс большой, да и, кроме того, там чертить много надо…

     Растерявшись, было совсем абитуриент, вопросительно поглядывал на своего собеседника и спрашивал:

— А куда же мне тогда идти?

     Тут инициатор этого диалога уверенно отвечал:

— Пойдём со мной!

     И приводил абитуриента в учебный корпус химфака, при этом, объясняя все лучшие особенности специальности, куда хотел «затащить» своего собеседника.

     Обычно новичок, как правило, вчерашний школьник, сбивался, путался и, махнув рукой, приносил свои документы на одну из специальностей химико-технологического. Сильно уж «боявшиеся» химии шли на новую специальность, находя «свой» выбор вполне удовлетворительным, а доводы агитирующего довольно убедительными.

     Однако группы с новой специальностью были, как правило, очень слабыми, и даже был такой случай, когда в группе к дипломному проекту оставался всего один человек.

     А специальность была всё же неплохой, но она скрытно замаскировалась в потоке других.

     Вот именно эту специальность, в конце концов «нашёл» ОН. 

     Все дни накануне экзаменов он аккуратно и сосредоточенно занимался подготовкой к этим испытаниям. Так уж получалось у НЕГО при задаче какой–либо цели идти к ней настойчиво и упорно.

    Копылов всегда выполнял любое дело, будь-то обычная уборка помещений либо тонкая умственная работа особо тщательно. Он снова ушёл в себя, даже редко выходил теперь на улицу, на время перестал встречаться с Ольгой, которая, видя, что он занят, не сильно докучала его телефонными звонками.

     Несмотря на то, что он занимался добросовестно, тем не менее, накануне экзамена был не совсем уверен в себе и в своих силах. На всякий случай он узнал в приёмной комиссии, сколько заявлений подано на его специальность.

— Повода для волнений нет, — уверили его, — 34 заявления это на 25 мест.

     Однако и после этого он продолжал волноваться.

     Наконец, наступил день первого вступительного экзамена. Внушительная по своим размерам толпа постепенно рассасывалась по аудиториям. Он вошёл в аудиторию, где уже сидело десятка два абитуриентов, готовых «сражаться» за свои знания. По сторонам он оглядываться не привык, поэтому сразу уткнулся в предложенный билет.

     Каждый человек, кто хоть оказывался в рядах студентов или даже пытался им стать, с волнением вспоминает это время испытаний.

     Так потекла и для него эта ответственная пора. Потом он лишь вспоминал  эпизоды каждого экзамена.

     МАТЕМАТИКА: Он сделал практически все задания, даже умудрился помочь всем своим соседям. Он чувствовал громадное превосходство в знаниях перед ними, но виду не подавал, несмотря на обращённую ко всем абитуриентам фразу:

— Ребята, не помогайте друг другу, этим вы можете навредить только себе. Ведь конкурс.

     Конкурса не было, и он с азартом экспортировал свои познания.

     ФИЗИКА: Эту дисциплину он знал довольно неплохо. В последний год обучения в школе, он отличался быстрым и правильным решением задач, чем поражал своих товарищей и учителя, который был не высокого мнения об успехах Копылова в физике. И сейчас он вполне справился с заданием, но, увидев результат экзамена, сильно удивился, потому, как был уверен, что сдал этот экзамен на «5», а не на «4» как стояло напротив его фамилии в списке поступающих. Он, не смотря на отсутствие конкурса, добивается правоты, подаёт на апелляцию и, после некоторых похождений, доказывает свою точку зрения.

     ЛИТЕРАТУРА: Экзамен по литературе заключался в написании сочинения на любую из трёх предложенных тем. Он выбирает творчество Михаила Шолохова, т. к. знал его в совершенстве, некоторые фразы из его книг он даже помнил наизусть.

     Расписывая героев Шолохова, он почувствовал, что несколько увлёкся и вышел из намеченного объёма. Ему хотелось писать ещё и ещё, но ограниченные рамки сочинения не позволяли этого сделать.

    Наконец, последний экзамен сдан. С трепетом он ожидает результатов решения приёмной комиссии. Вот в его руках конверт с извещением. Распечатывая его, он читает:

     «Приказом по ………. институту       

        Вы зачислены студентом первого курса химико-технологического факультета по специальности «Машины и аппараты химических производств»»

     Он в восторге. Уже давно он не испытывал таких чувств. Он заходит в кулинарийный магазин, берёт большой торт, коробку пирожных и, торопясь, идёт к Ольге. Ольга тоже рада за него. Он необычно весел в тот вечер, шутит, рассказывает весёлые истории, вспоминает комические моменты своего поступления. Ольга не успевает улыбаться. От радостного возбуждения, он целует её. Та смущается, краснеет и отворачивает от него своё лицо. Всё равно он очень доволен, ведь это смущение минутное и вполне закономерное.

     Для каждого поступающего, когда он становится студентом, этот момент жизни никогда не забывается. Любой из них всегда с интересом вспоминает это первое становление на пороге жизни, этим раскрывается дверь в новую, неизведанную весёлую жизнь. Первый шаг зрелости сделан.

     Он вновь оказывается в обширной учебной аудитории. Идёт процесс зачисления. Наконец, он слышит свою фамилию. 

     Они стоят друг перед другом: декан факультета, который пережил на своём веку множество всевозможных студенческих собраний, и ОН только что ставший студентом и получавший студенческий билет, ещё вчерашний абитуриент, школьник. Он смотрит своими глазами полными надежд и будущего и берёт протянутый студенческий билет, долго пожимая руку декана. Их взгляды встречаются, они смотрят друг на друга подобно двум поколениям. Каждый смотрит критически и даже немного сурово, и каждый думает о чём-то  своём.

     Он возвращается на своё место и попадает уже в свою эпоху, на него обрушивается весёлый смех новых студентов, их простодушные взгляды, лица, заплывшие в улыбке. Он оказывается в новой компании, новой стихии весёлого общества – студенчества.

     Так Алексей Копылов переступает порог своего вуза.

 

 

 

                                                                                              Современное студенчество – это грозная сила,

                                                                                                         которая разрушит любую преграду, стоящую на её пути,

                                                                                                                           не задумываясь о последствиях         

                                                                                              / из размышлений автора /

 

                                                    

                                                             Глава 7

 

     В большой светлой столовой было очень оживлённо. За упорядоченными рядами столов и стульев можно было заметить множество людей, которые практически не умолкали ни на минуту. И поэтому вся столовая была переполнена непрерывным гулом, напоминающий растревоженный улей. Это может характерно для всех мест общепита, но для студенческих столовых это было особенно заметно. Повсюду только и слышался смех, разговоры, насыщенные блатными и даже матерными жаргонами. Возле столов была сброшена куча верхней одежды или даже студенты сидели и ели, не снимая её, не чувствуя жару от кухонного чада и пара.

     За одним из столов было особенно шумно. Несмотря на его малые размеры, здесь каким-то образом умудрилось вместиться шесть человек.

     Внимание сразу же привлекал тёмненький молоденький парнишка, который непрерывно размахивал руками, копируя чьи-то жесты. Его речь состояла практически из одних междометий: ох, ах, ух.

     Остальные пятеро смотрели на него и, следя за его речью, надрывали животы от хохота, причём он был сильно оглушительным.

     Новосёлов Евгений в свои 17 лет, в сущности ещё оставался мальчишкой. Познав вкус весёлой институтской жизни, он уже вошёл в её ритм, особо бурно передавая это активными движениями, что было при его высокой и худой фигуре немного комично. Он был оживлённым подростком и очень любил играть в спортивные игры: баскетбол, волейбол, футбол, что же касается последнего, то он был буквально пленён им. Его можно было назвать настоящим фанатом и знатоком футбола.

Он, действительно, неплохо пасовал мяч, стоя в воротах, умело ловил его, и мог сыграть против двоих или даже троих противников на любой площадке и с любым мячом, лишь бы это была более ровная площадка, а про мяч и говорить нечего, для этого годились даже старые, сложенные в комок тряпки.  Любил Евгений профессиональный футбол, т.е. был в курсе дел обо всех футбольных матчах и известных футболистах. На скучных для него лекциях он тихонечко почитывал газетку «Советский спорт». Что же касается других игр, например, баскетбола, то здесь ему даже немного повезло, т.к. в институте его группа только и  делала, что играла в баскетбол, находясь на занятиях физической культуры. После первых же занятий он почувствовал, что играет довольно неплохо, мяч его «слушался», и он вел его уверенно. Подходя к кольцу противника, он также уверенно бросал его, и часто этот бросок оказывался результативным. Ребята ценили его в игре, нередко выбирая его капитаном команды. Уже буквально через месяц после начала учебы он получил кличку «Зеленый», которая потом так плотно укрепилась за ним из-за того, что он любил носить зеленые кофты. И часто в разговоре слышалась такая фраза: 

— Зеленый, когда будет стипендия?

(Он получал деньги на группу.)

     Его товарищи по учебе тоже любили шутки и порой выдавали над ним довольно грубоватые с применением физической силы. 

     Рядом с Новоселевым всегда можно было заметить еще одного человека. Его другом был Павел Молчанов. Но как ни соответствовала его фамилия всей натуре этого человека. Над этой противоположностью смеялись все, кто знал Павла. Хотя он и был более серьезен, чем Новоселов, но эта серьезность могла показаться лишь видимой, так как кто хорошо знал Пашу, видели его в красноречье, в котором Паша практически не уступал многим лицам, а среди окружающих – никому. Говорить Паша мог сколько угодно и о чем угодно, даже при разговоре с серьезными людьми, которых простой болтовней не проведешь, Паша, устремив на собеседника свой взгляд голубых глаз, придавая серьезный вид своей речи, мог запросто произнести какую-нибудь чертовщину, и при этом ни один мускул на его лице не дрогнет, не выдаст смысл произнесенных фраз. Хитрить Паша иногда любил, правда, это получалось у него не всегда красиво, так как толковый собеседник быстро «снимал лапшу с ушей». Паша казался деловым человеком, он вполне мог им стать, только не всегда было понятно, были ли это настоящие задатки, или очередная «лапша». Все же он был «новым» человеком, так как начавшаяся эпоха была как раз для таких людей, к которым  его можно было отнести. Он стремился жить на большую ногу, поэтому трудно было представить Пашу с лопатой или ломом в работе. Черную работу Паша всегда избегал, даже если ему навязывали ему силой, из-за чего получались небольшие скандалы, хотя Паша редко ругался. Все это говорило о его высоком положении в обществе, некотором благородстве. Однако язык сильно мешал ему, и новые знакомые говорили про себя: «Но и болтун же он», хотя Паша был в таком окружении, где у каждого язык редко сидел на своем месте, т.е. за зубами.

    Теперь Паша сидел за столом и молча (что на него не походило) слушал рассказ Новоселова о вчерашнем просмотренном фильме. Несмотря на то, что все смотрели этот фильм, никто не останавливал Новоселова: 

— Вот потом у него и стало такое лицо, — и Новоселов изобразил это так похоже, что все 

сидящие возле него громко расхохотались, выдавая свои комментарии по этому поводу.

— Ты че-то сегодня такой грустный, Белый? Че не смеешься?, — Новоселов обратился к 

сидящему   напротив него студенту.

     Дмитрий Васильев, которого все привыкли называть «Белым», так как он был блондин, после некоторого молчания, грустно устремил взгляд на своего собеседника. Это было немного комично, Новоселов не мог сдержать свой смех. А Васильев, неожиданно оскалив свои белые зубы, вдруг заревел и резко схватил Новоселова за волосы. Собственно, в его характере было что-то чудиковатое, никто толком не знал, какую «штучку» может предпринять Дмитрий в следующее мгновение. С первого дня поступления в вуз, за ним прочно укрепилась слава лидера. В академических дисциплинах он действительно стоял первым, голова у Дмитрия на этот счет принимала решения мгновенно. Порой казалось невероятным, как он мог так быстро проводить в уме арифметические или алгебраические вычисления. При расчетах он редко пользовался калькулятором, даже успевал быстрее вычислять тех, кто пользовался вычислительными средствами. Он умел быстро переключаться на различные темы. На лекции он обычно был оживлен, но как только дело доходило до применения мозгов, Дмитрий через короткое время называл почти всегда правильный ответ, поражая всех сидящих в аудитории. Как-то на физике (лекции) он обнаружил у преподавателя ошибку в самом начале вывода формулы. Это была серьезная ошибка, и пришлось производить все вычисления заново, их хватило на добрых пол-лекции. Минут через десять преподаватель обращался к Дмитрию, который успел забыть об этой формуле  и кулаками заезжал в грудь сидящего рядом с ним Новоселова.

— Васильев, не нарушай дисциплину!

Дмитрий, немного сконфузившись, тут же ответил:

— Что такое? Смотрите, а то сейчас еще одну ошибку найду!

    Такой был Дмитрий Васильев  — необычный и противоречивый, порой даже самому себе. 

— Кончай, Диман, не надо, — прокричал Новоселов своим звонким голосом, когда Васильев с 

силой потянул его за волосы, чуть не сбив при этом чашки и стаканы, которые стояли на столе.

     Вдруг Новоселов почувствовал, как кто-то другой с силой потянул его к себе, но на сей раз не за волосы, а за все тело. 

— Ха, Новоселов, — услышал он, — ты …

Здоровый крепкий парень, который сидел за этим же столом и смеющийся громче 

других, тянул его к себе.

Саня Богданов был практически старше всех в группе, его можно было назвать «аксакалом». 

Был Богданов крепкого телосложения, высокого роста, что делало его фигуру необычайно мощной, выделяющейся на фоне окружающей его толпы. Уже с первых же занятий в институте за это он получил кличку «Слон». Во время игры в баскетбол про него часто говорили:

— Со Слоном играть бесполезно. К нему если мяч попадет, считай, все пропало, ничем не 

вышибешь.

     Действительно, Саня играл в баскетбол неплохо, так что был практически непобедим в этой игре, при этом он никогда не играл молча. Если мяч находился не у него, он громко бросал в адрес играющих различные реплики. 

    Словом, в физическом характере природа его не обидела. В умственном отношении он занимал не такое ведущее место в отличие от своего одногруппника Васильева, но мозг его работал дьявольски. Богданов мог молниеносно сориентироваться в любой обстановке, схватывал он все налету, и через довольно небольшой промежуток времени с уверенность отвечал на вопросы преподавателей. И хотя в умственном отношении он уступал ряду студентов, все же стоял в группе на первых позициях. И без него группа теряла свою оживленность и веселье. Больше всего он общался с Новоселовым, правда это проявлялось не совсем обычно, и часто можно было видеть, как громадная фигура Богданова обхватывала Новоселова, который по сравнению с последним, был довольно жидковат. Новоселов пробовал вырываться. Все это было бесполезно, т.к. Саня уже давно привык к таким штучкам. Правда, через несколько минут, в мощных объятьях Богданова мог оказаться еще кто-нибудь из одногруппников, однако больше всего Саня предпочитал  своей компании Новоселова. Так он весело проводил перемены, что говорится, использовал время по душе.

     Вот и теперь Богданов от удовольствия притягивал Новоселова к себе. Впрочем, на этот раз он немного перестарался, и это увидели все сидящие. Когда Новоселов, резко дернувшись из рук Богданова, задел своим рукавом стакан, его содержимое в мгновение ока оказалось разлитым по столу. 

     -Новоселов, — да ты че?! — смуглый, чем-то похожий на  грека парень быстро привстал, что было 

делом не напрасным, так как разлившийся чай заполнил часть стола, где он находился, и где стояла его тарелка.

— Я же не нарочно, видишь, меня толкают.

— Ну и че?  Меня это не интересует, давай, вытирай вот здесь. 

Он говорил так громко, что все сидевшие на соседних столах невольно смотрели теперь в его 

сторону. 

     За всю свою жизнь Евгения Столярова называли не иначе, как только Грек. Он был действительно похож  на этого южного европейца: темная кожа, смуглое лицо, черные брови. Он так привык к своей кличке, что даже на свою имя и фамилию откликался не сразу. Он был самостоятельным человеком этот Грек.  На многие жизненные вопросы он всегда вырабатывал собственную точку зрения, не задумываясь, совпадает она или нет с большинством. Его энергичность, активность и деятельность были сразу заметны в нем. Все словно кипело внутри него. Делал он все быстро и этим увлекал своих товарищей. Любил Евгений откалывать всевозможные шутки в адрес окружающих, в том числе и девушек, не задумываясь над их содержанием. В конечно счете все его мысли были на виду, т.к. Евгений не стремился сдерживать, затаивать их в себе. Таким образом, Грек, как его звали большинство окружающих, заметно выделялся из них. Это было заметно по его коротким, но ярко и громко сказанным репликам. Как правило, после этих реплик, ребята все как по команде начинали дружно смеяться. Грек же оставался невозмутимым, словно ничего такого особого и не говорил. Вспыхивал он молниеносно, даже казалось невероятным, что он может «взорваться» в одно мгновение, если минуту назад он был совершенно спокоен, лишь изредка выдавая свои едкие эпиграммы в чей-нибудь адрес. 

     Вот и сейчас он стоял перед Новоселовым, как разбуженный после спячки медведь. На Новоселова это повлияло не так сильно, так как он был в порыве своей веселой энергии и, отдергиваясь от Богданова, смеялся и этим забавлялся. Видя, что это не помогает, Грек в следующую секунду придвинул через стол к лицу Новоселова увесистый кулак:

     -Ты че, Грек? — Новоселов едва успел отшатнуться от наведенного на него кулака, выпрямился и устремил, наконец, свой взгляд к Греку. 

— А ни чё, давай стирай тут своё…

— Тихо, тихо, мужики, не деритесь, кончайте…, кончай, Грек, а ты, Джон, вытирай со стола.

     Сергей Попов из всех шестерых был самым спокойным, за всё протяжение разговора это была, пожалуй, первая его реплика.

     Несмотря на ровность характера, движения и привычки Сергея Попова были резкими и неожиданными. Больше всего он любил бокс, этому увлечению он отдавался всерьёз, за что в свои 19 лет был награждён атлетической фигурой, круглыми плотными мышцами и крупными кулаками с припухлыми от постоянных ударов костяками. В свободное время от нечего делать он проводил взмахи своими кулаками, объектом работы которых был не всегда воздух. Хлопнув своего сокурсника по груди или спине своей увесистой свинчаткой, Сергей, улыбаясь, отвечал на возмущённую реплику своего «партнёра»:

— Это я так любя.

     Любил он выделывать такого рода шутки, ничуть не обращая внимания на словесные замечания, порой даже острые и обидные, товарищей в его адрес. Правда, этим замечаниям тоже бывал предел. Взрываясь, Сергей, как правило, активно махал кулаками. Все прекрасно знали его боксёрские привычки и как по команде, дружно отбегали от него. Гнев этот, однако, быстро проходил.

     Из всех окружающих он был более серьёзен и в любых делах проявлял особую порой излишнюю инициативу, что далеко не нравилось товарищам, с которыми он учился. Уже через несколько недель обучения, он получил кличку «Рвач». Это была его самая популярная кличка из тех всех, которыми награждали его ребята. Но Сергей не обращал внимания на эти клички, а выполнял нужную ему работу, стараясь уложиться в оптимально короткий срок.

     Теперь увидев, что загоревшийся конфликт в столовой, понемногу угас, он, успокоившись, с чувством, что выполнил свой долг, утихомирив ребят, пододвинул тарелку с кашей и принялся не спеша её доедать.

— Серёга как всегда за свою кашу, — смеясь, заметил Столяров.

     Об увлечении Попова кашами знали все.

— Тебе бы, Серёга в армию надо, там бы ты её наелся вдоволь.

— Слушай, Грек, тебе чего надо? Надоели вы все тут.

     Видя, что Сергей начинает злиться, все сразу успокоились. Даже Богданов на время замолчал, лишь по уголкам его губ проскользнула едва заметная ухмылочка.

— Здорово, мужики!, — вдруг неожиданно раздался позади сидящих чей-то басовитый голос.

— О, Лысый, здорово! – Новосёлов, насмешливо разглядывая коротко остриженную голову

 нового товарища, подал ему свою руку.

     Крепко пожимая руки и с наслаждением слушая хруст костей пальцев, Лысый по очереди здоровался с каждым из сидящих. Его когда-то может быть до студенческой жизни, и звали по имени и фамилии, но сейчас, по-видимому, они были накрепко забыты. 

     Свою кличку «Лысый» он получил, как нетрудно догадаться, за причёску. Никто не предполагал даже, что года через два такую причёску будут носить многие молодые люди. Эта эпоха коротко стриженных, до наглости самоуверенных, хамовитых с уголовными жаргонами и манерами парней ещё впереди. Она прейдёт и захлестнёт всю страну. Не представляли этого и сидящие за столом ребята, не предполагая, что «лысыми» они тоже будут все за редким исключением.

     А сейчас Лысый приветствовал своих согруппников, бросая на каждого свой вороватый взгляд. Он также учился с ними в группе, хотя на это можно сказать и «да» и «нет».

     Разумеется, он считался студентом этой группы, но учился по своему принципу, налётом, заявляясь в институтские аудитории лишь в тех случаях, когда назрела, по его мнению, необходимость учиться, а она назревала, как правило, к моменту сдачи каких-нибудь контрольных точек. Учился он на этом курсе уже второй год и, как полагается, был в учебных делах немного опытен, поэтому и сейчас особую активность в учебном процессе не принимал.

     Появление Лысого в такой момент, да ещё в столовой, было не совсем обычно для окружающих.

      — Слышь, Новосёлов, — обратился к нему Лысый, у меня тут дело к тебе…, — Лысый, порывшись в бездонных карманах своей вылинявшей синей куртки, вытащил оттуда чуть смятую брошюрку.              

      — Вот, — наконец произнёс он, найдя нужную страницу, — тут вот задачки мне…надо решить, помоги, помоги.

     Новосёлов, который всё это время молча наблюдал за своим собеседником, вдруг сделал до не обыкновения смешную гримасу и покрутил пальцем по виску. Все остальные, которые сидели рядом оглушительно захохотали.

     Действительно, как тут не засмеяться, если Лысый – на последнем счету студент, лезет к не более успевающему Новосёлову, у которого голова забита лишь одними весёлыми увлечениями, с задачами, да ещё в самый разгар скудного студенческого обеда, во время которого мысли об учёбе занимают лишь самое отдалённое место. Тут трудно отвести улыбку.

     Лысый оставался невозмутимым, он всё же ждал, что скажет ему Новосёлов. Едва насытившись смехом, последний, чуть пристав со своего места, кивнул в сторону:

     -Вон видишь чувак сидит, какую-то книжку читает, поди у него и спроси… только смотри осторожно с ним.

— А кто это?

— Да ты, чё не узнал что ли? В нашей же группе учится.

     Несмотря на то, что уже семестр подходил к концу, Лысый с трудом припоминал сидящего в стороне от «своих» этого парня.

— А он чё опасный?

— Да … так, да нет, просто, если его немного разозлить, он как зверь, ничего не соображает.

— Ну? — Лысый на мгновение даже растерялся, — скажешь тоже.

— Он шарит в этом деле? – ткнул рукой Лысый в свою брошюрку.

— Ну, вот посмотри, чего он там читает, наверняка не Шерлока Холмса.

— Ладно, уговорил, — Лысый под всеобщий смешок отошёл от шумной компании и

 приблизился к указанному студенту.

     Народ из столовой уже начал расходиться, и поэтому тот сидел один за столом. Он был, видимо, сильно увлечён чтением так, что с азартом одновременно уплетал пересолённый и уже остывший рассольник. На белой обложке книги, которую он держал в своих руках, зеленоватыми буквами было выведено: И. В. Савельев «Курс общей физики».

      — Эй, алё, братишка, — Лысый окликнул читавшего, и в следующую секунду ему стало немного не по себе.

     На него сосредоточенно и серьёзно, словно пронзая всю душу и тело, смотрели ясные серые глаза. Взгляд их был немного насторожен и даже чуть-чуть злой.

     Лысый бывал во многих переделках, но выдержать такой сильный почти фанатический взгляд, он был не в состоянии. Ухмыльнувшись и словно испугавшись чего-то, он отвёл глаза в сторону.     

    

*  *  *

     Копылов, плотно притворив дверь своей квартиры, не спеша разувшись, тихо прошёл в свою комнату. Наскоро переодевшись, он такой же еле слышной походкой подобно мыши проник в ванную комнату и чуть смочил руки из  крана.

— Мам, если ко мне кто-нибудь придёт, меня нет дома, кроме Ольги, конечно.

      Его мать, которая неожиданно вышла из комнаты, устремила на него свой вопросительный взгляд.

      — Мне так нужно, хочу немного отдохнуть от этой всей…, вон видишь эти пачки снимков, — и он указал на ванночки, приготовленные для обработки фотобумаги, — ждут меня, я немного позанимаюсь тут.

— Хорошо, — произнесла она, -  что что-нибудь случилось?

— Да нет, всё в полном порядке, даже сегодня, как видишь, пораньше пришёл и завтра дома.

      — Дак хорошо тебе, хорошо… ладно я выполню твою просьбу, — и мать исчезла также внезапно, как и появилась.

     Копылов, погрузив в проявочный бачок первый снимок, с наслаждением видя как вырисовывается изображение, вдруг с облегчением почувствовал какую-то раскованность, несмотря на то, что ему было жарко и царила вокруг непривычная темнота, только красноватый цвет фонаря озарял полный мрак комнаты. Копылов любил спокойную работу, она отвлекала его от всяких посторонних мыслей, которые постоянно переполняли его голову.

     Теперь, став студентом, он не почувствовал какой-то перемены от школьной обстановки. Эта новая школа казалась ему продолжением старой, и иногда он чувствовал, что просто «поменял стены», хотя…

     Начало осени было тёплым, и всех вновь зачисленных студентов разбросали по различным объектам работ как дармовую и черновую рабочую силу. Он попал в бригаду штукатуров-маляров, которая занималась ремонтом помещений, подвластных институту. Правда работы было не сильно много, но это было ещё  неприятнее Копылову, т. к. всё время приходилось быть «на подхвате», словно они были наивными лакеями.

    Их было трое новоявленных студентов: Копылов, Новосёлов и Молчанов. В первые же дни работы Новосёлов набивал себе шишки, постоянно ударяясь о косяки дверей. Это было вполне естественно, если взять на учёт, что габариты подвальных помещений были для него немного тесноваты. Для роста новосёловского тела и его энергии нужно было что-то другое. В перерывах, когда работы не было, Новосёлов прыгал, стремясь достать потолки, либо почитывал газету, а иногда запаковывал в мешочки и полиэтиленовые пакеты какой-нибудь полезный для дома стройматериал, взятый тут же у рабочих, причём делал он это с такой тщательностью, словно занимался этим половину своей жизни.

     Паша Молчанов был менее энергичнее своего нового спутника и поэтому большинство времени проводил в разговорах с мужиками-рабочими. Тему для разговора Паша мог и не выбирать, ему было всё равно, что говорить и если полностью проследить его речь, она казалась лишённой всякого смысла или вообще бессвязной и не могла быть адресованной к кому-то из присутствующих.

     Иногда Паша обнаруживал на столе среди многообразия бытовых предметов кучку махорки. Не торопясь, он сворачивал себе небольшую папироску типа «козьей ножки» и важно затянувшись, выпустив табачный дым из своих лёгких, также как и дымок, выходивший из его папироски, заводил разговор. Начинал он его плавно, а затем уже вёл чётко и уверенно:

— Значит, так, тут вот у нас шесть начальников.

— Каких начальников? – мужики, недоумевая, смотрели на Пашу.

— Ну, как смотрите, буду считать, — Паша принялся загибать пальцы.

     -    Начальник хозчасти, раз, потом начальник планового отдела (Паша произнёс его фамилию), два, потом этот…шляпа, три.

     При слове «шляпа» мужики разразились хохотом. «Шляпа» руководил несколькими бригадами таких маляров и решал все организационные вопросы, ставил бригадам конкретные задачи. «Шляпой» Паша окрестил его за то, что тот постоянно носил чёрную шляпу, а так как Паша не знал ни его имени, ни фамилии, то и дал такое прозвище этому человеку.

      — Далее ваш бригадир Коля, четыре, это начальник вот над всеми нами, — Паша повёл пальцем по комнате, — пятый…, ха, пятая это тётя Шура, которая руководит нами троими, ну а потом и я, т. к. когда мы шли к вам, то меня назначили старшим.

     Все смеялись над этой сложной и запутанной системой начальников, понимая также, что это везде так.

     «На одного раба, два прораба/», — вертелось в голове у Копылова, но вслух он ничего не сказал и первым прекратил смех.

     Скучновато тянулись эти дни, правда, однажды им всем троим предложили немного развеяться: съездить за пивом. Настроение у ребят было немного боевым, т.к. Новосёлов предупредил:

     «Так просто мы не отделаемся. Будет битва, и мы будем в ней».

     Когда ребята с десятилитровой канистрой подошли к пивному киоску, то увидели уже привычную для их взгляда картину.

     Перед окошком стояла толпа из человек 15-20. Здесь были другие законы, законы которые строила сама жизнь, а не собственно законопроизводство. Копылов зорко всматривался в  толпу, улавливал разящий от неё перегарный запах, смотрел и видел мелькающие канистры, красные от натуги лица. Всё это сочеталось с активными криками и жаргонами, посылаемыми в адрес окружающих. Летели пустые канистры, а через секунду вылетал и её хозяин, попытавшись пролезть сразу к окошку. Недолго думая, последний вставал и снова лез в окошко, подобно железной стружке, притягиваемой к магниту.

     Небольшая улыбка пробежала по лицу Копылова, пробежала и исчезла. Смотря на пивной ларёк, он вспомнил одну песенку, которую иногда напевали его сверстники:

 

                                             Оживления нет на лицах: суета и брань.

                                                      Если хочешь взять пораньше, рано утром встань.

                                                      Грузчик и профессор, словно на одно лицо

                                                      До семи хотят забрать винцо.

 

     Смущение трёх молодых парней, стоявших чуть поодаль от толпы с большой канистрой, было всё же замечено, несмотря на азартное оживление возле окна.

      — Вы, чего, ребята, тоже пива хотите? – спросил один мужичёк, подошедший к ним, — давайте я вам всё организую, давай «червонец», — и он, обратившись к Новосёлову, взял у него деньги и канистру.

     Несмотря на малый рост, мужичонка довольно ловко пролез в глубь толпы и с лёгкостью руки, просунул канистру в окно:

— Куда лезешь?!… А, чёрт!

— Ну, ладно, мужики, ладно, всё путём

     Пока канистра наполнялась пенной струёй, происходил весьма милый обмен любезностями, правда он не прекращался практически ни на минуту. Через несколько секунд мужичёк с хмыльной улыбочкой вылез из очереди.

      — Ну, вот, ребята, вам тут пиво, да и мне останется кое-что на молочишко, — и он, засмеявшись, сунул мелочь-сдачу себе в карман.

     Копылов ещё раз оглядев грустным взглядом толпу, поплёлся вслед за ребятами.

     Когда они все трое ввалились в «малярку», то увидели двух мужиков, которые сидели за столом. Один из них, уронив голову на стол, спал. Другой дымил сигаретой и по всей вероятности ждал ребят. Сам он был ещё не в сильно «накаченном» состоянии и поэтому, повернув голову в сторону вошедших ребят, обрадовано воскликнул:

— О, вот и они, — и тряхнул своего товарища: 

— Вставай, Колёк!

     Однако этого было явно недостаточно, и он толкнул того ещё раз.

     «Колёк» слегка приподнял голову и окинул мутным взглядом всё окружающее. Появление ребят заставило его немного встрепенуться.

     Полуначальственным тоном он произнёс:

     -Ну, чего купили пиво?

     -Да, а то как же, — Новосёлов поставил возле своего «начальника» наполненную канистру.

     -Всё было, окей, — вставил Паша.

     Через несколько минут все пятеро, сидев полукружком за столом, активно вели разговор. Коля-бригадир, опустошив кружку холодноватого пива, заводил речь:

      — Вы не знаете жизнь, пацаны, как знаю её я, мне вот сейчас 28 лет, из них я шесть лет отсидел…вот так-то милые мои. Когда я заканчивал школу, вот так, как вы, другое время было, другое, — соображая что-то немного в своей голове, Коля продолжал, — застойное время было, тогда «Малую землю» читали Брежнева, хотя кто он во время войны был полковник, капитан или вообще лейтёха, — Коля зло сплюнул на пол и затёр плевок ногой, — мы знаем жизнь, а вы кто, вы щеглы, — и он щёлкнул пальцем по затылку Новосёлова, который всегда по какой-то непонятной причине везде подставлял его.

     Копылов молча обводил глазами всех сидящих. Этот разговор начинал тяготить его. Он вдруг вспомнил сейчас, что в четыре часа к нему должна прийти Ольга. Он взглянул на свои часы и успокоился, было ещё около 12.

     Наконец, самому Коле надоело сидеть в таком положении, и он, встав со своего места и икнув, процедил:

      — Ну, ладно, мужики, мы тут пока поработаем, а вы идите, короче до понедельника мы вас отпускаем.

     И Коля, помахав канистрой в воздухе, вполне удовлетворился бульканьем её содержимого. Они остались вдвоём дорабатывать.

 

     Копылов спокойно вздохнул, когда у порога его двери стояла Ольга. В этот день они долго и тщательно говорили о книгах, прочитанных сравнительно недавно.

     -Странно, когда прочитаешь книгу, и всё хочется, чтобы было, как  в книге и в твоей жизни так, а когда не так, то и грустно, чем сильнее создана книга, тем и дольше не отходишь от неё, — говорила девушка, мечтательно устремив свой взгляд к Копылову.

      — Да, конечно, возьми хоть у Дюма «Граф Монте-Кристо», как тщательно готовит он свою страшную месть, как находит своих главных врагов и выкладывает своё мщение не в физических действиях, а в более тонких, вызванных  прошлыми грехами этих врагов. Но это там во Франции это может ещё и возможно, но здесь у нас человек такие взлёты может осуществлять редко. Вот даже, к примеру, взяли бы мои враги сговорились и засадили меня куда-нибудь. Будь у них деньги, власть, я бы никогда оттуда не вышел, не говоря уж о мести.

     -Что ты уж в мрачную сторону совсем уводишь, — слегка вздохнув, прервала его речь Ольга.

     -Что поделаешь, такова наша жизнь, действительность, — Копылов ещё несколько раз повертел в руках толстенький томик и поставил книгу в шкаф.

     Взглянув в окно, он увидел, что смеркается, и произнёс:

— Ну, вот заговорились мы с тобой…

     Осень стояла тёплая. Несмотря на то, что сентябрь был в разгаре, на улицах было необычайно жарко для такого времени года. Солнце не спешило уносить тепло и свет своих лучей, и в городе царила безоблачная погода. Частенько днём, Копылов, когда был свободен, ходил с Ольгой по городским улицам, наслаждаясь последними стоя/щими тёплыми днями.

     Однажды они забрели на речной вокзал и долго сидели на берегу, любуясь красотами прибрежного мира, который создавала эта мощная водная артерия.

     Копылов вспоминал своё детство, вслушиваясь в шум работы водного транспорта, наблюдая за большими медленно плывущими баржами с тяжёлыми грузами. Ольга знала, что он здесь жил когда-то.

      — Зимой здесь как? – спрашивала она, когда Копылов рассказывал ей о весеннем ледоходе, своих летних путешествиях по реке.

     -Как?… да также как и везде всё замерзает, замирает, сначала река покрывается льдом, потом 

его покрывает снег, и словно здесь ничего и не было, всё спрятано, если бы не эти обрывы и прибрежная растительность, конечно, если не брать во внимание этот речной порт, — и он указал на ряд портальных кранов, которые панорамно вписывались в пейзаж.

     Время, проведенное на берегу реки, им обоим понравилось, и они были здесь частенько в эти осенние дни.

     Но время шло, и как-то Копылов, заглянув в свой деканат, узнал, что через несколько дней нужно выходить на занятия, начинался учебный семестр.

     Однако собственно, ничего и не изменилось, когда он пришел на занятия. Состав группы, где он учился, показался ему немного разношерстным и разнообразным. Со многими он уже встречался, многих знал в лицо. Единственное, что было неудобно для него это то, что он постоянно был на отшибе и не делился ни с кем своими жизненными вопросами. Никто толком и не знал, что представлял собой этот замкнутый, с твердым, ничего не говорящим взглядом стальных глаз, человек. Даже имя его как-то поначалу забывали. Но то, что он имел какие-то свои убежденные принципы и четкие черты характера, в этом не было никаких сомнений.

     Только никак в своем поведении он их не показывал, а его манеры и жесты были настолько скованы, что ничего прочитать в них было невозможно.

     С первых же дней учебы он с головой ушел в науки, можно сказать, «зубами грыз их», и, видя это, окружающие нередко обращались к нему за помощью.

     Однако такие стремления в учебе проявляли все, и на лекциях дисциплина была более менее стабильной. Особенно в первые дни, когда, наслушавшись угроз о возможности отчисления, запуганные студенты внимательно вслушивались в слова преподавателя, стремились записать в своих тетрадях как можно больше. Правда, это было на первых порах. В целом его группа пока шла неплохо в дебрях академических дисциплин, только некоторые лица, видимо, учившись не первый год, не слишком рвались вперед. Но это были опытные ребята. Их можно было отличить уже по разговору, улавливая в нём множество жаргонов, так часто упоминающихся в студенческой среде, по посещениям лекций и других занятий, по манерам держаться на занятиях.

     Однако Копылов был новичок. Он внимательно присматривался ко всем, при этом умудрялся оставаться в тени. Он всегда держался ближе уже к знакомым ребятам (Новоселову, Молчанову), которые в свою очередь были близки еще к четверым: Васильеву, Богданову, Попову и Столярову. Все эти лица были заметны в группе, они, безусловно, составляли ее авангард. Особенно заметны были веселые развлечения Васильева, которые часто можно было видеть в спортивном зале, на физ. занятиях. Перед занятием, переодевшись, ребята устремлялись в зал, брали в руки баскетбольные мячи и немного тренировались во всех, так сказать, баскетбольных вариациях. Впрочем, Васильеву с его подвижной натурой мало было бегать с мячом и бросать его в корзину. Как правило, выполнив несколько бросков, Дмитрий брал в руки мяч и, хитро улыбаясь, ставил его на пол. Затем, немного отойдя от него и разбежавшись, Дмитрий, как заправский футболист, бил этот мяч ногой, причем, бил довольно не слабо, и если бы окна этого зала не были огорожены сетками, трудно пришлось бы Дмитрию расплачиваться за свои увлечения. Но мяч летел в пространство зала, прямо в скопление ребят, которые по какой-то неведомой причине оказывались в одной из его сторон. В таких случаях мяч редко миновал кого-то. Кто-то ругался, злился, посылал проклятья по адресу Васильева или даже посылали мяч в его сторону таким же футбольным манером.

     Рот Васильева расплывался в широкой улыбке, и он окончательно входил в азарт своей шутки.  Он брал либо прилетевший, либо первый попавшийся мяч и снова запускал его таким же образом.  Кончалось дело тем, что все, не выдержав такой бомбардировки (а остановить Васильева было бесполезно), расползались по краям зала возле колец, хотя никто не обижался на его шутки.

     Правда, в противовес Васильеву всегда оставался противник, который направлял мяч в его сторону примерно с такой же силой. Звали его Виталий Волков. Его фигура была немного оригинальной. Был он невысокого роста, но зато плотного телосложения и рядом с Новоселовым или Васильевым он выглядел немного интересно. В футбол Виталий играл не слишком много в своей жизни, хотя кличку ему дали по имени одного из футболистов сборной команды «Хосе». «Хосе» и «Белый» (Васильев) были потенциальными противниками в такой обстановке. Это не значит, что они ругались или ссорились, просто каждый из них любил две вещи: ловкость и шутки. Что касается последнего, то у Хосе больше получались словесные шутки. Причем острил Хосе своеобразно. Он никогда не изрекал смешное самостоятельно, т.е. не рассказывал анекдоты, веселые истории и прочее. Обычно свою реплику он вставлял после чужой речи, либо в разговоре с ребятами. Делал он это так интересно и в такт, что ребята всегда смеялись и ценили его «острословы», особенно Новоселов. Волкова он всегда называл по кличке «Хосе», либо более нежно «Хосик» (были и другие различные варианты обращения) с Новоселовым они постоянно в шутку дрались на кулачках, либо оживленно спорили.

     Теперь Хосе активно «спорил» с Васильевым и,  судя по пущенному его ногой мячу, который, взлетев  сильно вверх, чуть  не пришелся по Васильеву, был немного зол и таким образом «ворчал».

      — Да, ты, что! – и Васильев опрометью бросился к мячу, с силой направил его на своего «противника».

     Видимо, Дмитрий сильно торопился и поэтому мяч полетел немного в другом направлении, в сторону боковых баскетбольных корзин, возле которых сконцентрировалось несколько ребят. Мяч, резко набрав высоту, неожиданно оказался у кольца и скользнул по уху находящегося здесь Копылова.

     Почему-то всё вдруг затихло, все ждали, что произойдёт дальше, какова будет реакция последнего. Она наступила мгновенно. Конфузясь от жгучей боли, вызванной ударом мяча, Копылов с силой запустил его обратно. Мяч проделал плавную траекторию, ударившись о противоположную сетку, отскочил от неё. Васильев, которому предназначался этот мяч, едва успел пригнуться, в противном случае мяч прошёлся бы точно по его голове, т.к. на это он и был нацелен. Игра сразу же затихла.

     Играть в баскетбол Копылов не любил. Не по его душе было носиться с мячом подобно угорелому, чувствуя пот на своей спине. Когда же мяч попадал ему в руки, он старался от него избавиться, запустив в сторону кольца, либо вообще в непонятно какую сторону.

     В отличие от него, Васильев играл довольно неплохо, мало того, он умудрялся проводить организацию этой игры, что для такой категории играющих было делом совсем не простым. Громко и чётко подавал Дмитрий свои команды: «Нападай!», «Бороться!», «К кольцу!» и т. д. и надо отдать ему должное, все слушались его, и команда была более менее дисциплинированна в отношении правил игры. Дмитрий не только умел хорошо отдавать команды, но и сам в подходящий момент брал мяч и искусно доводил его до кольца противника, только вот единственное, что было плохо, он не мог его бросить точно в кольцо. Он хорошо подходил к кольцу, отбиваясь от защитников, но его бросок не приносил удачи, и было немного досадно, когда мяч, отскакивая от щита, попадал в руки противников. Но Васильев не переживал. Отведя свою команду на оборонительный рубеж и выдержав атаку противника, снова шёл на неприятельское кольцо. Его лицо постоянно принимало различные жесты: то он как-то интересно улыбался, ведя мяч, оттесняя всех своих соперников, то вдруг оно выражало неподдельную серьёзность и даже жёсткость, одним словом, этот человек был непредсказуем.

     Что же касается Копылова, то, несмотря на свою замкнутость в характере, он был не один в этой группе. В середине семестра у него появился товарищ. Звали его Виталий Лапин.

     В его голубоватых глазах отражались искренность речей и жестов и простота обращения к собеседнику. Был Виталий выходцем из простой деревенской семьи. Из деревенской глубинки он приехал в город – поступать в институт. Поступил он неожиданно для самого себя, т.к. у него не было достаточной базы знаний, а, следовательно, не так много шансов, чтобы стать студентом. Имелись у него проблемы и  при сдаче вступительных экзаменов, но, тем не менее, он всё же был зачислен на первый курс ХТФ. Про свои увлечения Виталий сильно не распространялся, только смущённо поглаживал свои руки, на которых были заметны следы ожогов. Причину этих ожогов никто не мог понять, хотя потом всё выяснилось. В последние месяцы перед поступлением в институт, Виталий занимался различными штучками, которые ассоциировались одним словом – «пиротехника». Поджигать бенгальские огни, либо хлопушки в ночной темноте было, конечно, делом заманчивым, хотя это увлечение в один прекрасный момент кончилось не сильно красиво. Хлопушка непонятного происхождения, оказавшись в руках Виталия, взорвалась. Повязки на руках Виталий носил месяца два, затем, после их снятия, на руках остались красновато-белые пятна и больше ничего. Но Виталий не унывал. У него была одна страсть- любовь к философским мыслям и идеям. Высказывая их, Виталий забывался, где находился (произносить свои речи он любил во время ответственной работы, на лекциях, просто в спорах).

     Отстаивая свою точку зрения в тех или иных вопросах, Виталий сильно оживлялся, повышал неожиданно интонацию своего голоса, и ребята вынуждены были, смеясь, заставить его замолчать.

     Однако Копылову нравилось в Виталии и другие черты характера: простота, лёгкость общения, быть готовым прийти на помощь в любую минуту.

     С тех пор эту парочку можно было видеть всюду, даже за пределами вузовских стен. Учились они вместе, в перерывах активно спорили. Копылов выдвигал свои позиции и взгляды на жизнь. Он выражал их так чётко, словно они были записаны у него на магнитной ленте.

     В целом они заключались в следующих положениях:

     1.В обществе никогда не выражать своих мыслей и чувств, чтобы не вызывать лишних насмешек и острот у окружающих. Фразы произносить только для ответов на вопросы.

     2. Не браться за то, чего никогда не делал, чтобы своей неловкостью и неумением в этом деле не скомпрометировать себя, в то же время нужно умело скрывать то, что не умеешь делать, создавая вид, что ты с этим знаком.

     3. Если в поступках окружающих проявляется неподдельная грубость к твоей личности, немедленно отвечать на это, защищая свою честь.

     4. В своих поступках проявлять благородство, по необходимости оказывать помощь тем, кто в ней нуждается, не давая при этом победить хамству.

     5. Строго стоять на своих позициях, уметь отстаивать их, не склоняясь к позициям своего оппонента.

     Хотя тогда Копылову было не до своих выбранных убеждений, но он видел путь и конечную цель, к которой шёл и строго придерживался этого пути. 

     Он поглотился в чтение различных научных книг и учебников. Чаще всего его всегда отрывали от своих занятий либо Лапин, либо Огурцов, который тоже иногда забегал к Копылову.

— Да, брось ты, Лёха, свою ерунду, лучше давай сходим в бассейн, разомнёмся.

     Копылов иногда шёл. Но это случалось крайне редко. Даже в минуты отдыха он не расставался со своими книгами и если никто не мешал ему, погружался в их чтение. Мысли, витавшие в его голове, были разными. То он хотел сделать какое-нибудь открытие, а для этого хотел в начале отложить в своей голове мощную теоретическую базу (его компьютерный мозг способен был переварить любую информацию), а затем уже каким-то образом начать осуществлять непосредственно свои цели, или же, наоборот, разобравшись в непростых дебрях науки, он хотел написать свой труд, описав то же самое, но только более понятным или, как он говорил, крестьянским языком. 

     Если бы у него был бы опытный наставник или руководитель, все бы его блуждающие мысли были бы брошены на пользу делу. Но они в основном заканчивались только одним этим брожением. Единомышленников он своих не видел, т.к. все окружающие думали совсем о другом. Поэтому то Копылов ещё больше чуждался своих товарищей. Он не знал, да и не мог знать, что, не нарушая своих принципов, он создавал себе обстановку, которая могла сложиться как раз при их нарушении. 

     

                                                                                                      После красно-жёлтых дней

                                                                                                                                Начнётся и кончится зима.

 

 

                                                 ГЛАВА  8               

                                            

     «Лысый», слегка выдавив улыбку, смотрел на Копылова немного просительно. По крайней мере, Копылову так казалось. Он не знал, что хочет от него «Лысый», но чувствовал, что тот непременно хочет о чём-то его попросить. Он не ошибся в своих догадках.

     -Послушай, как там тебя… Лёха (неожиданно для самого себя «Лысый» вспомнил имя Копылова), ты, говорят, человек знающий в этом деле, и «Лысый» ткнул тыльной стороной ладони в знакомую уже методичку, — вот здесь, мне нужно задачки решить вот эти, посмотри, посмотри.

     Копылов не спеша, взял книгу в руки и пробежал взглядом по указанным задачам. ОН всегда любил, когда у него что-то просили, ему доставляло приятное удовольствие помогать кому-то в том, в чём он оказывался сильнее. Вот и сейчас он с улыбкой смотрел на эти задачи, видимо он находил в них применение своего мозга и бродившим по нему мыслям. Ещё раз придирчиво осмотрев задание, он с удовлетворением кивнул:

— Ладно, я посмотрю, если смогу, то решу, конечно.

     -     Ну, вот и ладно, спасибо, друг, — «Лысый» довольный и с благодарностью посмотрел на Копылова. Они снова встретились взглядами, но этот обмен продолжался недолго, после чего «Лысый» решив, что его миссия на этом выполнена, потолкавшись немного в столовой, удалился.

     С тех пор «Лысого» словно подменили. Он стал активно посещать все без разбора занятия, даже стал как-то немного вежливее, особенно к Копылову (тот без труда сделал ему эти задачи).

     Он постоянно учил Копылова играть в баскетбол, на что Копылов, спустя некоторое время, отвечал:

      — Знаешь, что, Женя, мне это не нужно. Если бы я и хотел научиться играть, то, конечно, бы учился и уже играл довольно неплохо, а это, — и он указал рукой на бегающих ребят с мячом, — не самое главное в моей жизни.

      — Странный ты какой-то, Лёха, я тебя не знаю толком, но всё равно странный.

     Копылов лишь молча пожал плечами, он уже привык к своей роли чудака.

 

     Зима пришла как-то неожиданно. Осень сильно затянулась, и до последних чисел октября было ещё тепло, но с самого начала ноября вдруг неожиданно выпал снег, тут же он лёг слоем и ударил крепкий мороз. Копылов ходил в институт в своих новых ботинках, купленных по дешёвке на базаре. Но комфорта от дешевизны он не чувствовал, т.к. подошва оказалась скользкой, и Копылов шёл «как на коньках» (благо на коньках он умел ходить). Через месяц он с грустью обнаружил, что подошва его обуви лопнула.

     Между тем приближалась экзаменационная сессия.

     Копылов входил в неё более менее нормально, но всё же ему казалось, что плохо. Они с Виталием Лапиным постоянно соревновались в учебных дисциплинах, но Копылов почти всегда лидировал, стоило Виталию нагнать его, как он опять уходил вперёд. Так они и учились.

     Примерно сразу же после начала сессии Копылов встретил своего друга Николая Огурцова на улице. Друзья не виделись где-то с месяц, хотя они и жили в одном районе, встреча для обоих была немного неожиданной.

— Здравствуйте, Алексей, — шутливо произнёс Огурцов.

— Здравствуйте, Николай, — в такт ответил ему Копылов и протянул приятелю руку.

— Ты чего, не видно тебя, не слышно, хоть бы в гости зашёл когда.

     -    Некогда, Лёша, некогда, у меня тут… такие дела (эту фразу Коля всегда любил произносить со смаком), короче, выгоняют меня из технаря… да

— Да, ты что? – Копылов удивлённо вытаращил глаза на своего друга

— Да брат такие дела…

— Куда же ты теперь

— Ясно куда, — Коля улыбнулся, — мне один путь в армию, только вот… посмотрим, посмотрим

— Когда в армию-то?

— Ну, до армии дело не дойдёт

— Как это? Всё равно ведь заберут.

— Ха!…, ты наивен, Лёша, как моя новая подруга Ленка, я буду никакой, если не отмажусь.

— Как это «отмажусь»?

— Ну, ладно, не будь пацаном, если сказал отмажусь, значит отмажусь.

     Коля ещё раз улыбнулся и как-то хитро подмигнул Копылову, потом уже серьёзно сказал полушёпотом:

— Я против них одно средство знаю, так что всё будет в полном ажуре.

     Копылов отшатнулся от Огурцова, от которого исходил запах водочного перегара.

     Они ещё о чём-то разговаривали, но Копылов почувствовав отчуждение к своему другу, стал обрывать разговор.

— Ну, бывай здоров, Лёха, — и Огурцов протянул руку, — как-нибудь ещё свидимся, бывай.

     Они разошлись почти как чужие. Копылов с трудом улавливал Колины махинации, а тот, в свою очередь, считал своего друга наивным и ничего не понимающим в жизни пацаном.

     Мокрая метелица заметала снегом следы. Чуть поёжившись и слегка согнувшись, Копылов не спеша, зашагал своей походкой, сбивая ногами снежную пыль. 

     Он шёл домой готовиться к своей первой студенческой сессии. Как обычно он все силы прикладывал к её сдаче. Так сдавал он экзамен за экзаменом. И только тогда, когда он пришёл с последнего экзамена, то, наконец, вздохнул с облегчением. Что ж, первый рубеж обучения пройден им и довольно неплохо. Теперь можно заняться и другими делами.

     Он уже давно примеривался торговать на базаре, причём он продавал то, что выращивал сам, например картошку. В прошлом году он торговал со своим дядей, у которого был небольшой опыт в этом деле.

     Было немного любопытно смотреть, когда к ним подходил покупатель и спрашивал цену. Дядя втягивал его в разговор, и, как правило, после небольшой беседы картошка пересыпалась в предназначенную тару покупателя, а тот отчитывал деньги.

     Как-то, накануне Нового года они захватили с картошкой ещё и небольшие ёлочки. Когда к Копылову подошёл покупатель и спросил цену ёлки, то тот ляпнул:

— Три рубля.

— Да, дороговато что-то…

     Копылов лишь молча пожал плечами, мол дело хозяйское, хочешь покупай, хочешь иди мимо.

     Как раз в это время подошёл его дядя и, недолго думая, вмешался в торги. На повторный вопрос покупателя, он оживлённо заявил:

— Да по дешёвке, по дешёвке за «пятёрку» отдам!

     Улыбаясь, вспомнил Копылов этот случай. Теперь ему предстояло торговать самому. Мешок с картошкой на базар ему помог доставить отец. Через некоторое время он уехал. Копылов остался один. Он был немного удивлён, когда на стене увидел вывеску «Картофель». Раньше этого не было. 

     А вообще на базаре стало немного оживлённее, веселее, может быть потому, что товар стал богаче, разнообразнее, появился ассортимент. Кроме привычных рядов с овощами, фруктами, мясом, появились небольшие ларьки с разнообразными соками, продукцией кондитерских фабрик и алкогольными напитками.

     Копылов с интересом всматривался в новые незнакомые этикетки с иностранными словами у различных упаковок. Мельком глянув на эту новую продукцию, он встал в свой ряд.

     Нужно сказать, что он пришёл сюда со своей картошкой не ради выручки, она могла показаться смехотворной в бюджете его семьи, не стремился он и подкопить «карманных» денег, просто ему интересно было проверить себя в новом деле. Он не стеснялся стоять за прилавком, не пряча глаза от проходившей мимо его толпы, которая с любопытством оглядывала торговые ряды.

     Торгуя, Копылов начинал познавать законы рынка. Ставя свой товар на прилавок, он не знал в точности, за какую цену его продавать. Но знал он  другое, то, что эту цену никогда невозможно точно знать. Её должны задавать сами покупатели и в зависимости от их количества и спроса можно и регулировать её, т. е. изменять. Это был более грубый и примитивный рынок. И Копылов всегда выдерживал цены. Если случалось стоять с одним ведром по часу, он начинал сбавлять цену до прихода покупателей. Видя же, что картошку превосходно разбирают, он тут же поднимал цены. Конечно, здесь играл роль немаловажный фактор как конкуренция. Однако местная конкуренция была довольно жидковатой, т.к. состояла из нескольких человек, торговавших по соседству таким же продуктом, что и ОН. И видя это, Копылов всегда наблюдал за своими соседями и с учётом этого писал на бумажке свою цену. Через некоторое время он уже полностью освоился с этим рынком, и его действия принимали скорее привычный и машинальный характер.

     Вот и теперь он стоял возле сгружённой картошки и внимательно смотрел по сторонам. Торговля сегодня шла довольно-таки вяло. Копылову удалось продать всего два ведра, да и то пришлось сбавить немного цену. Картошки вроде бы на базаре было не много, но покупатели почему-то тянулись еле-еле. Рядом с ним стоял сосед, такой же парнишка примерно его возраста, который торговал семечками. Это был более ходкий товар и шёл он веселее, чем картошка, и Копылов пожалел, что не взял с собой семечек на продажу тоже. Он снова с завистью поглядел на того парня, который, не скрывая своего удовлетворения, запихивал в карман сильно помятую и имевшую вид синенькую пятирублёвку. Стакан семечек же пересыпался в карман покупателя.

     «Чёрт, везёт же человеку, а тут вот с этой картошкой приходиться загорать».

     Неизвестно сколько бы продолжались эти торги, если бы внимание Копылова не привлёк громкий разговор. Он обернулся к своему соседу и увидел, что возле его прилавка стоит двое парней. Один высокий с повязанным поверх шубы грязным шарфом в вязаной шапке, надвинутой почти на глаза, вёл разговор. Чуть поодаль, загородив проход между торговыми рядами, стоял второй, немного пониже своего компаньона, одетый примерно так же. Он, слегка ухмыляясь, теребил в своих пальцах уже потёртую сигаретку. Казалось, они ведут обычный разговор, проходящий между торгующими, но резкие нотки интонации заставили Копылова прислушаться к нему.

— Почём твой товар, зёма? – высокий приблизил своё небритое лицо к копыловскому соседу.

— По пятёрке за стакан.

— Ну, ты обижаешь, братишка, давай за трёшник…

— Да ну, вы, что, нет.

— Не уступишь, значит, так что ли?

     -    Нет, ребята за пять, дешевле не отдам, да вы походите по базару, за такую цену вам никто не продаст.

     Выслушав это, высокий, слегка повернувшись к своему приятелю, произнёс:

     -    Видел ты когда-нибудь, Миша, такого спекулянта, ребята только приехали, изголодались, с голоду, понимаешь, тут пухнут, а этот зажимает. Тоже нашёлся фермер, коммерсант.

     Миша приблизился к прилавку, тупо уставив свою физиономию на «коммерсанта».

      — Ну, дак, чё, — продолжал высокий, — будем жаться или как, — лицо его, хищно хватив воздух, приняло угрожающее выражение. Не дожидаясь ответа, он вновь обратился к своему напарнику:      

— Давай, Миша.

     Миша, не говоря ни слова, взял стакан, наполненный семечками, и спокойно пересыпал его содержимое себе в карман. Таким же образом поступил и высокий, бросив на продавца вместе со смятой трёхрублёвкой презрительный и злой взгляд.

— Э…, да вы что, да это же грабёж, вы чего, ребята!

     -    Ничего, — ответил высокий, — не куражился бы, взяли б только один стакан…это штрафная тебе, — пошли, Миша.

     Не обращая внимания, на возгласы и возмущения обескураженного продавца, друзья направились к выходу. Они уже готовы были посмеяться над незадачливым «коммерсантом», как дорогу к выходу им преградил молодой парень с тёмно-серыми глазами. В них пылал огонь, огонь, вызванный тем, что только сейчас произошло. Это был Копылов.

     Высокий, протискивая плечо, хотел было пройти, но упёрся в твёрдую каменную грудь.

— Э, чего встал как столб, дай пройти.

     Копылов продолжал стоять, не взирая на произнесённую фразу.

      — Обнаглел что ли? – и высокий чуть не ударил Копылова, даже замахнулся, но почувствовал, что его кулак зажат в мощные тиски другого кулака.

     Высокий резко рванулся, пытаясь освободиться:

— Пусти, что ль …, ты, падаль

     -    Падаль не я, а ты, посмотри на свой гардероб, — Копылов как-то хитро улыбнулся, но улыбка резко исчезла, и лицо приняло серьёзный вид.

— Ну-ка, хлопцы верните то, что взяли и без денег на базар ходить нечего.

     Высокий даже  раскрыл рот от удивления. Так он стоял как вкопанный. Его выручил друг:

      — А ты чё за фрукт такой, кто ты есть? – Миша неожиданно выбросил руку к подбородку Копылова, но тот не дал ему это сделать и, схватив протянутую руку, принялся её выворачивать.

— Э …шелудивый, ты…ты это кончай, не шути так.

— Быстро отдавайте семечки, пока я окончательно не разозлился!

     -  Да ты что! – Миша пытался освободиться от Копылова, но что-то словно железное схватило его и стиснуло до боли горло.

     Теперь Копылов держал этих парней в своих жёстких руках, не давая им вырваться и уйти.

— Вытряхивайте свои карманы быстрее, — Копылов подвёл их к прилавку. 

     Они, вероятно, всё же бы вырвались, но тут подоспел потерпевший хозяин товара. Путь к отступлению был преграждён. Приятели молча, так же как и брали, вывернув свои карманы, вытряхнули семечки.

     -А теперь убирайтесь, — властно командовал Копылов.

     Приятели направились прочь, но вдруг высокий обернулся и резко, и отрывисто крикнул:

      — Смотри, фраер, мы ещё встретимся с тобой в другом месте, земля круглая, всё равно подкатишься.

— Ладно, иди, иди, поговорим, если увидимся, там и разберёмся.

     Уверенность и смелость в произнесённых копыловских словах сильно смутили его противников. Те постепенно покинули этот торговый ряд.

     Копылов оглянулся. Вроде бы было всё как прежде. Никто не вмешался в этот конфликт, все делали вид, что заняты своим делом. Кто его знает, что это за подошедшие парни, свяжешься, сам рад не будешь, лучше уж не вмешиваться, своя рубашка к телу ближе.

      — Ну, спасибо, друг, спасибо, — сосед Копылова протягивал ему руку, — тут вроде бы и семечек так себе, ну если каждый вот так потащит, ничего не продашь, наш народ сам знаешь какой.

     «Знаем, только что видели», — подумал про себя Копылов и, пожав руку незнакомого парня, заявил, что благодарить его не стоит.

     Высыпав ведро картошки обратно в мешок, и взвалив его на плечо, Копылов потянулся домой. Что ж он попробовал себя в торговом деле, хватит с него, хитрить и ловчить он не умел, а честно торговать не всегда получается. Он шёл, делая крупные и размашистые шаги, не чувствуя на себе тяжести мешка. Теперь он был уверен, что торгово-рыночная эпопея для него закончилась, его ждут дела и поважнее этих.

     Остатки каникул он провёл без приключений, да и начало семестра не содержало в себе что-либо привлекательного. Зима уже подходила к концу, но как бы напоследок, не желая уступать завоёванных позиций, крепко держала их своими морозами. Однако солнце припекало уже сильнее и временами днём возле крыш домов уже капало, за ночь оттаявшая вода замерзала, образуя корку льда, а днём снова начинала оттаивать.

     Всего этого не мог не замечать Копылов, продвигаясь по городским улицам. Он с улыбкой вглядывался на чистое и ясное голубое небо, на котором ослепительно ярким светом выделялась самая близкая к планете звезда.

     Его спокойствие было прервано тем, что кто-то, подкравшись сзади, надвинул шапку ему на лоб. Копылов резко обернулся, желая разглядеть, с кем имеет дело и кто автор этой грубоватой выходки. Перед ним стояли Виталий Лапин и ещё один паренёк, который был уже немного знаком с Копыловым. Это был Владимир или Вовка, как проще называли его товарищи. Вовка был земляком Виталия, учились они на одном факультете, только на разных специальностях. Вовка ничем особым не отличался от своих сверстников: среднего роста, плотный в плечах, частенько бросал всякие шуточки в адрес увиденного. Смеялись над ним, над его деревенскими манерами: речью, оттенками голоса, простой одеждой. Но Владимир, казалось, не подавал и виду. Он, как и Виталий, был прост, и это нравилось Копылову. Вот почему, когда на него надвинули шапку эти ребята, он не рассердился, а лишь слегка недоумённо улыбнулся.

     -     Куда это направился? – вопросительно произнёс Виталий, видя, как Копылов с интересом смотрит на него.

— А чего же делать, домой пойду.

— Пойдём лучше с нами попразднуем маленько, сегодня же праздник 23 февраля.

— Да я дома.

     -    Э, да ладно дома, пойдём, я тебе говорю, дома то, что не интересно, а здесь веселее, а то от коллектива отрываться нехорошо, нехорошо, Лёша.

     Виталий говорил немного бессвязно и отрывисто, и на Копылова видимо его речь не произвела никакого впечатления. Но Вовка вмешался в разговор и поддержал Виталия:

     -Да куда идти, мы уже пришли, — и он указал на серое одноэтажное здание, над которым крупными буквами виднелась надпись «Столовая». 

     Ничего ни понимая, Копылов пошёл вслед за своими товарищами. На своё удивление он обнаружил в столовой множество студентов, которые сидели за столиками в верхней одежде и шапках и пили из бутылок пиво.

      — С час, я быстро, — произнёс Виталий и через некоторое время на столике, куда сели Копылов с Вовкой стояло три пустых стакана и три бутылки пива с яркими жёлто-синими этикетками.

— Ну, что ж, — Виталий потёр от удовольствия руки, — начнём, граждане.

     Копылов, немного внутренне поломавшись, решил выпить всего чуть-чуть, как он считал «чисто символически».

     Пиво, пенясь и шипя, наполняло стаканы. Друзья, чокнувшись, не спеша, осушили их.

     «Ну, гадость», — подумал Копылов. «Как же можно так много его выпить».

     Он уже хотел  отказаться от очередной порции пива, но было поздно, т.к. Виталий вновь успел разлить по стаканам эту жидкость.

— Не… не, всё хватит, я вообще не пью, ну чего, вы, в самом деле, — отказывался Копылов.

     -    Послушай, Лёха, — Виталий пододвинул к нему близко своё лицо, так близко, что ОН сумел разглядеть все его мельчайшие черты, — ну дак я тебе скажу, ты не мужик, если не можешь осилить бутылки пива. Ты думаешь ты один такой красивый, а мы вроде как бы алкаши. Нет… На этот счёт ты ошибаешься…

— Мы не пьём, мы только выпиваем, — вставил Вовка, — так что всё нормально.

     Копылов поводил немного глазами на своих сокурсников и про себя подумал:

     «А что и в самом деле, ну и выпью маленько, оно же быстро выдохнется… Они же пьют, а я что хуже».

— Ладно, уговорили, выпьем!

     После второго стакана, Копылов слегка почувствовал внутренний весёлый и задорный огонёк. Хмель, проникнув в его тело, растекаясь, вызывал этим новый прилив энергии. Он огляделся по сторонам и увидел пьянствующих вокруг ребят, окончательно был сломлен.

     -    Лёша, деньги есть? – Виталий, составляя бутылки в сторону, чуть не спихнул их своим рукавом.

     Копылов простодушно вытащил из своего кармана  несколько красненьких десятирублёвок из «картофельных» денег. Виталий с Вовкой поднялись.

— Мы сейчас придём, ты посиди пока тут, скажешь, что занято.

     Ребят словно ветром сдуло. Правда, ждать Копылову пришлось не сильно долго. Виталий, раскрасневшись от беготни и мороза, с видом победителя выставил на стол поллитровую бутылку водки, но, увидев испуганные глаза Копылова, произнёс:

— Можешь не беспокоиться, тебе вот это, — и Виталий вытащил бутылку с пивом.

     Чуть повернувшись в сторону, он радостно воскликнул:

— О, и ты тоже тут, иди сюда.

     К ним подошёл высокий парень, который Копылову был незнаком. Как оказалось, он тоже был из Виталиной деревни, и, словно почувствовав, что его земляки собрались здесь, потянулся к ним.

     Поздоровавшись с ними, он протянул руку Копылову и представился:

— Владислав.

     Копылов назвал своё имя.

— Это наш «отличник», хороший парень вообще-то, — шепнул Виталий своему земляку.

     -    Ну, что, товарищи, — громко произнёс Виталий и взял в руку свой стакан, — выпьем теперь уже за встречу, — и к Копылову:

— Ты, Лёша, если не можешь пить водку, так пей пиво, у тебя есть выбор.

     Все засмеялись. Копылов наблюдал за пьющими, видел, как они азартно наполняли этой пахучей жидкостью свои желудки и, морщась, закусывали хлебом, и потому и он хлебнул из своего стакана пиво.

     Разгорячённые ребята принялись вспоминать всевозможные смешные случаи, которые с ними происходили в деревне. Копылову ничего не оставалось, как прислушаться к их разговорам. Беседу он не заводил, да и о чём он мог говорить, если не мог подобрать нужных слов. Поэтому он молчал, чуть склонив голову, при этом выражение его лица было немного грустным.

     -     Чё-то, Лёха у нас совсем загрустил, — Владислав, весело взглянув на Копылова, невольно привлёк внимание к НЕМУ и своих собеседников.

     -     Ну, дак ясно дело, — Виталий немного оживился, — ну-ка, Вовка подай стакан, сейчас мы Лёше супер пиво нальём, — и он озорно подмигнул Вовке.

     Тот уже понял, что от него требовалось, и незаметно от Копылова влил в его стакан немного водки. Виталий наполнил его сверху пивом.

— Ну, орлы, выпьем.

     После дружного стуканья  стаканов, все устремились в их опустошение.

     Копылов нашёл, что пиво сильно ударило в голову, оно показалось ему достаточно крепким. Он разгорячился. Расстегнув куртку, он пытался завести какой-то разговор. Та пружина, которая его сдерживала от выпивки, лопнула. Он стал пить наравне со всеми. Постепенно его голова наполнялась хмелем и от этого тяжелела. Встав на ноги, он испытал непонятные для своего тела движения. Сладкий дурман опьянил всё окружающее.

     Копылов почувствовал какое-то отчуждение, чуть пошатнулся.

— Держите его, хватайте за руки!

     Впоследствии Копылов так и не смог вспомнить, что же с ним было в те минуты. Освежающая вода из  крана немного вывела его из забытья. Он ударился о раковину головой. Вдруг ему показалось, что он отравился, и он инстинктивно затолкал пальцы в рот. Облегчив таким образом свой желудок, он отправился на улицу.

     Он шёл, не слыша сочувственных реплик своих товарищей, а если и слышал их, то ему было не до них. Он чувствовал, что сбился с пути, совершив сегодня ошибку, которая немного вывела из привычного ритма весь механизм его организма.

     Проснувшись на другой день с непривычной болью в голове, он сказал сам себе:

      — Мой организм больше никогда не почувствует этой опьяняющей жидкости, в какой ситуации я бы не оказался. Я никогда не приму её в своей жизни.

     Своё слово, данное себе, Копылов сдержал.

 

                     Наиболее упоминаемые слова в современном молодёжном кругу 

                                        (из записной книжки Алексея Копылова).

     восстать – гнуть палку перед сильным;

     построить – привести кого-то в нужный вид для своих конкретных целей;

     нахаляву – сдача экзамена (зачёта) без его подготовки;

     бухать – употреблять спиртные напитки;

     классно – высокая степень торжества;

     наезд (наехать) – грубое (оскорбительное) вмешательство по отношению к другой личности;

     торможение – неумение в данный момент правильно оценить обстановку, принять верное решение;

     прогибаться – сделать отчаянные попытки сдать экзамен (зачёт) нахаляву (см.);

     качок – культурист, здоровый в спортивном отношении человек;

     левый – посторонний;

     крутой – человек, выделяющийся из толпы чем-то;

     приколоться –  пошутить, посмеяться;

     забить – бросить всё на произвол судьбы;

     вычислить – точно определить местопребывание лица или группы лиц в данный момент времени;

     въехать – понять что-либо, уловить смысл;

     разборка – выяснение отношений;

     облом – невыполнение задуманного;

     отходняк – похмелье;

     стрелочник – человек, отводящий от себя опасность, трудность, перекладывая их на других;

     медиана – середина срока обучения в вузе;

     трясти – брать деньги без возврата путём насильственного вмешательства;

     кинты – друзья;

     зёма – земляк;

     развести – сглаживать конфликты;

     встрять – 1) попасть в недоразумение; 2) включиться в разговор, конфликт и т. д.;

     дубак – холод, мороз;

     сушняк – пересыхание в горле (после запоя);

     пятихатка –500 рублей;

     хавчик – еда, закуска;

     нештяк – хорошо;

     чувак – парень (чаще посторонний);

     балка – барахолка, толкучка;

     накололи – обманули;

     по натуре – всерьёз;

     подкатиться – просить что-либо.

  

     

                                                                                                                   Разрушенный мир, разбитые лбы, 

                                                                                                                                          Разломленный надвое хлеб

                                                                                                                                     И вот кто-то плачет, а кто-то молчит,                              

                                                                                                                                          А кто-то так рад, кто-то так рад…

                                                               

 

                                                                         ГЛАВА 9

     

     Николай Огурцов со своим братом Григорием возвращался домой. Он шёл по улице, а кругом наступала весна, стаявший снег превращался в ручьи, которые, журча, растекались по мостовым. Дорогу им преградил мощный автокран, своим крюком сдерживая небольшой киоск. Тот под действием силы плавно опускался на землю.

    Братья остановились, глядя уже на довольно привычную картину, сеть таких киосков быстро росла.

      — Эй, мужик…слышь чё, что тут будет? — Коля, указывая на киоск, спросил стоявшего рядом  с краном мужика. Последний обернулся и, взглянув на Колю, произнёс:

— А это магазин здесь будет, ларёк типо того

— Знаю, водкой торговать будут

— Во…во

— А как называется ваш магазин?

— Ну как…так и называется коммерческий киоск

— Понятно, — Коля переглянулся с Григорием, — короче говоря, одним словом «комок».

     Они засмеялись. Коля даже и не подозревал, что пополнил ещё одним словом и без того разнообразную бытовую речь.

     Отсюда и пошли «комки».

 

                                                                     *   *   *

 

     Копылов, скрестив свои руки, стоял у окна, вытянувшись во весь  рост, вглядываясь в пейзаж окружающего мира. Наступившая весна как-то преобразила его, сдвинула с мёртвой точки его чувства. Именно сейчас он ощущал, что взрослеет, что полностью и окончательно формируется его личность. Весна смягчила некоторые черты его характера. Он заметно повеселел и как-то воспрял всем телом.

     Весна! Это время года всегда живое и поэтичное. Тает снег, текут ручьи, прилетают из отдалённых краёв птицы, оживают насекомые,  не сдаёт позиции и растительность. И при этом молодое берёт своё и не уступает старому. Да и человек сам оживает, чувствуя при этом, что он уже не будет нести на себе бремя зимних холодов.

     В такое время Копылову не сиделось дома, и всё свободное время он проводил с Ольгой на свежем весеннем воздухе. При общении с Ольгой он замечал, что кроме обычных дружеских чувств, проявляются иные, неизвестные ему ещё до сих пор.

     А Ольга видела в нём свою опору и иногда с женственной нежностью прижималась к нему. Они подолгу засиживались на лавочке какого-нибудь удалённого тихого уголка.

     Одно не мешало другому: Ольге неплохо окончить школу, а Копылову первый курс института. И надо сказать, всё у них прошло благополучно, все необходимые экзамены они сдали довольно прилично, одним словом весенняя пора пошла на пользу этой паре.

     Лето пришло как-то неожиданно, Копылов почти никогда не замечал его прихода, особенно в последние годы, т.к. это была пора экзаменов и огородной страды.

     Огородный сезон был уже в самом разгаре, и он от души вкладывал  свои силы в землю. Работая, он немного уходил от своих мыслей, но лишь ненамного, — они редко покидали его.

     В конце июня Ольга, успешно закончив десять классов, пригласила его на свой выпускной вечер, и у него зародились нехорошие предчувствия, когда он вспомнил свой прошлогодний выпускной. Однако он их отбросил, решив, что такие случаи не могут повторяться.

     Всё начиналось также как и в прошлом году: торжественная часть, праздничный стол, всевозможные пожелания. Копылов держался вместе с Ольгой, бегло бросая взгляд в сторону окружающих. Он держал руку Ольги в своей и чувствовал  ее тепло, испытывая при этом какое-то внутреннее успокоение.

      Они сидели возле школы, и летняя прохлада освежающе окутывала их. На город опустилась ночь, но тишины не было, т.к. вчерашние школьники, разбившись по группам, бродили возле школы. То там, то здесь слышались молодые, оживленные голоса, раздавался смех.

      «Хороший вечер», подумал про себя Копылов, — не то, что в прошлом году.

      Его мысли прервала Ольга, которой, видимо, просто так надоело сидеть, поэтому она встала и, высвободив свою руку от руки Копылова, проговорила:

— Пойдем в школу, а то здесь холодно… да скучновато маленько.

     В голосе Ольги Копылов почувствовал  едва заметные нотки отчуждения. Но он подумал, что ему просто-напросто так показалось. И он, поднявшись, пошел вслед за Ольгой. Ее фигура в светло-голубом платье хорошо вырисовывалась в этом мраке наступавшей ночи. Ольга вошла в большой и шумный зал, где звучали мощные децибелы оглушительной музыки. Мелькали яркие, разноцветные огни светомузыки. Ольга принялась выламывать разные движения. Копылову вспомнилась почему-то сейчас их первая встреча, когда вот так он стоял и увидел впервые Ольгу. Но сейчас ему казалось странным то, что Ольга раньше избегала таких вот танцев и даже скучала от них, а теперь почему-то все происходило наоборот.

     «Ничего», — подумал он, — «подожду медленной музыки, уж тут я не упущу своего шанса».

      И он, улыбнувшись, взглянул на окружающих. От этой мысли ему стало веселее, и он даже хотел присоединиться к танцующим, но вдруг быстрая музыка закончилась и началась медленная, однако здесь Копылова подстерегала неприятная неожиданность. Его опередил какой-то маленький хрупкий паренек и, подойдя ближе к Ольге, заговорил с ней. Копылов с досадой заметил, как Ольга положила ему руки на плечи и стала медленно кружить вместе с этим неизвестным в паре. Зло закусив нижнюю губу, Копылов все же решил дождаться, пока этот танец кончится. А он все не кончался и не кончался… Никогда так долго не тянулось для него время. Он стоял в своей традиционной позе, скрестив руки и серьезным взглядом всматривался в редкие ряды танцующих. Серые глаза Копылова возбужденно блестели. Он искал взглядом среди танцующих Ольгу и когда это ему удавалось, он почему-то улыбался. Эту улыбку он делал для себя, т.к. никто не понимал ее причину, потому что при этом кулаки Копылова яростно сжимались.

      Наконец, песня закончилась. Копылов с облегчением вздохнул. Снова начались быстрые танцы. Теперь Копылов стоял ближе к танцующим, чтобы не упустить момента. Когда он, наконец, наступил, Копылов приблизился к Ольге.

— Оль, пойдем, потанцуем…

— Я не хочу танцевать, устала…

     И она быстро вышла из зала. Копылов тенью бросился за ней. Они вновь очутились в ночной мгле улицы.

      — Оль, что с тобой происходит? Может быть ты не здорова? — Копылов взял девушку за руку, 

но она неожиданно ее вырвала и, повернувшись к Копылову, произнесла:

— Послушай, Леша, что ты от меня хочешь. Я вообще хочу остаться одна. Последние слова 

она произнесла несколько резко, так, что даже Копылов немного отшатнулся. Он вдруг заметил в Ольге чужую и непонятную ему девушку.

— Да что произошло, Оля? Скажи.

— Мне надоели твои скучные жесты, я хочу жить веселее…, а ты ходишь такой всегда 

задумчивый и опущенный. Потому-то я и прошу: оставь меня в покое.

     Девушка резко повернулась и пошла прочь. Копылов хотел еще пойти за ней, но вдруг понял, что он здесь лишний.

     «Как же так, неужели все так быстро кончилось между нами. А может у нас ничего и не было? Да, это, наверное, все, конец. Только причину этого разве когда поймешь».

     Копылов, слегка пожав своими мощными плечами, зашагал прочь от этого места и от веселей  гуляющей компании, которая рассредоточилась по всему школьному двору.

     Уходя, он столкнулся с одним парнем, который, взглянув на Копылова, громко усмехнулся. Копылов не узнал его, может быть, лицо и показалось ему знакомым, но оно быстро исчезло в ночной тьме. Если бы Копылов задержал на нем свой взгляд, он бы, несомненно, узнал этого парня. Это был Персиков.

                                                               *                     *                     *

 

     Копылов шел по небольшим пыльным улочкам старого города. Он шел по тем самым  местам, где провел свое детство. Шел и не узнавал тех мест. Многие здания были сильно запущены, кое-какие были огорожены проволокой, окна забиты деревянными досками, а части домов вообще не было, они были снесены, и на том месте  теперь зиял огромный пустырь. Он свернул с улицы к одиноко стоящему дому, который чудом уцелел и стоял на отшибе пустыря. Ноги Копылова коснулись битого кирпича, выломанных досок, покрывшихся уже тонким слоем пыли, сломанных оконных рам и разбитого стекла.

     Копылов никогда не видел ни войны, ни ее разрушений, ни даже ее следов, но теперь ему казалось, что он попал именно в то время, в заброшенный уголок, где никому ничего  не стало нужным. Копылов сел на сваленные доски и уронил голову на свои руки. Сейчас он находился в отчаянном положении. Разлука и ссора с Ольгой толкнула его в эти неприветные районы, где он по-прежнему испытывал разочарование, т.к. то, что он сейчас видел, не могло не привести его к отчаянию. Он вдруг вспомнил свое детство, школу, куда они с Димкой Флеровым бегали несколько лет. Он вспомнил тот небольшой скверик возле школы, где они иногда проводили время после школьных занятий. Он помнил тот небольшой хлебозавод, мимо которого они ходили по пути в школу и домой. Он никогда не мог забыть тот ароматный запах хлеба, исходящий из больших и шумных цехов. Они иногда просили свежего хлеба, и их либо посылали подальше, либо все же иногда давали горбушки теплого, только что испеченного хлеба. Было очень приятно грызть эту пахучую горбушку. А теперь Копылов перебирал ногами строительный мусор, и ему было грустно, что вот так все резко изменилось. Теперь перед его взором предстал старый полуразрушенный район. От отчаяния он закурил. В своей жизни он практически никогда не брал в рот сигарет, но теперь ему было все равно, и он с жадностью сделал несколько крепких затяжек. Вдохнув в легкие табачный дым, он почувствовал некоторое облегчение, но тотчас же выругал себя за слабость, которую он проявил, затягиваясь сигаретой. 

     «Да вот почему люди пьют», — подумал он, — «это они хотят уйти от современной реальности, которая накладывается на них. Но ведь от этого уйти никак невозможно. Нет, нужно быть твердым. Если я буду допускать такие слабости, то никогда не стану сильной личностью». И Копылов, затянувшись в последний раз, резко отшвырнул сигарету. Яркие искры разлетелись в разные стороны. Он еще долго сидел на этих пыльных досках, обдумывая, куда же ему идти и что делать. После ссоры с Ольгой никуда идти, тем более что-то делать он сейчас не может. Нужно было время, чтобы привести себя в порядок. Копылов, наконец, поднялся и, отряхнувшись, не спеша, побрел от этого места прочь. Он решил в последний раз взглянуть на свой дом, где он раньше жил. Он знал, что тот находился в зоне сноса, но, тем не менее, все же захотел еще раз посмотреть на то место. Он не был там давно, почти десять лет, и теперь ему было особенно интересно посмотреть, что осталось от его дома.

     Когда он пришёл в свой микрорайон, окруженный полностью частным сектором, то его застала непривычная картина. Практически на том месте, где когда-то он жил, не осталось ничего. Не было ни одного  «живого»  дома. Лишь голое место, на котором выровнялся грунт мощными бульдозерами. Копылов долго не мог ничего понять. Город, которым он раньше жил, умер для него и исчез безвозвратно, разбитый строительными машинами. Он шел по голому полю, которое предназначалось для новостроек. Наконец, он очутился на площадке бывшей городской выставки, которая олицетворяла достижения города во всех его чертах. Но и здесь было все развалено, все павильоны частично или полностью разрушены. Кругом стояла непривычная тишина, которую Копылов никак не ожидал здесь встретить. Лишь неподалеку визжала бензопила. Копылов прошел мимо памятника В. И. Ленина или, вернее, мимо того, что от него осталось, это высокая статуя, видимо, отслужила свой век. Бюст был «обруган» так, что Копылов был не в силах смотреть на его останки.

     Его внимание привлекли чьи-то приглушенные голоса, затем снова завыла пила.

     «Деревья что ли подпиливают», — подумал он. Он зашел в самый ближний павильон и увидел то, от чего только что недавно ушел. Пол был полностью разобран, видимо пользуясь всеобщим разгромом, какие-то ловкачи успевали взять то, что «плохо лежало». Он давно видел все это и неплохо знал, как это делается, но сейчас он решил вмешаться, потому что для него наступил такой момент, когда ему было необходимо разрядиться. Судя по инструменту, разложенному возле досок, Копылов понял, что злоумышленники скоро будут здесь. Он не ошибся в своих расчетах. Неожиданно послышались голоса, взгляду Копылова предстали фигуры трех мужиков. Но ему было плохо их видно, так как он стоял в полутемном здании, поэтому он вышел на свет.

     Видимо появление Копылова было внезапным и непонятным для всех троих, поэтому мужики удивленно переглянулись и оборвали разговор, который только что вели.

Молчание прервал сам Копылов:

— Что делаете то, ребята?

— А ты кто тут такой?

      — Ну,…это неважно, а вот вас я вижу, кто вы такие, так сказать, пользуетесь общим развалом, 

хотите  оттяпать и себе кусок получше. А вы знаете, на какие средства все это строилось?

     С таким, как Копылов всем троим сталкиваться еще не приходилось, но их было все же трое, а он был один и, чувствуя это преимущество, они грубо оборвали речь Копылова:

— Да иди ты…, это все наше, мы откупили это все.

      — Брешете, никто бы не продал вам такие здания под слом… Это неприкосновенная 

общественная собственность.

      — Вот мы покажем сейчас тебе собственность. Витя, подай мне мой лом.

     Перед Копыловым предстал довольно-таки крепкий мужик лет сорока. Он взял протянувший ему лом и направил его на своего противника.

— Ну-ка, убирайся ко всем чертям, иначе проломлю тебе череп.

     Но Копылов уперся. Он принял свою горделивую позу и не отступал ни на шаг, при этом ни один мускул на его лице, да и на всем теле не дрогнул.

— Ну, как знаешь, сопляк, ты сам выбрал свою судьбу, сволочь!

     Пущенный лом, прошелся по воздуху. Копылову повезло, так как лом был пущен со всей силой и прошел выше его. Инстинктивно он пригнулся к земле. Направь мужик лом чуть пониже, никакая сила не спасла бы Копылова, запинали бы, забили. И этого не мог не знать Копылов. Знай то, что теперь их пути схлестнулись, и конфликта здесь уже не миновать, чья-то кровь должна будет пролиться.

     Копылов кошкой бросился в глубь здания, а через мгновение роли поменялись, теперь Копылов стоял с ломом и по угрожающему лицу, мужики поняли, что этот парень шутить не будет и может сделать свое дело. На какое-то время всех троих охватил страх:

— Ну,…ты, сильно-то не шали, а то…

     -    Первому, кто сделает ко мне хоть шаг, пробью голову, можете убедиться, если не верите, не 

волнуйтесь, не промахнусь.

     Он держал лом в своих руках, и ему было непривычно направлять его в людей, так как до этого ему никогда не приходилось драться таким вот образом. Раньше он всегда использовал лом при строительных работах, теперь, видимо, ему придется направить его против людей. Но иного выхода он не видел. В этих людях он видел зло и это зло он должен уничтожить. Но он не хотел использовать крайние меры, не хотел проливать чужую кровь, поэтому стоял как каменная стена и вызывающе глядел на своих противников.

      — А чё мы стоим, — произнёс тот, кого назвали Витей, -  неужели мы втроём не сможем справиться с каким-то пацаном, салагой.

     И он шагнул к Копылову с недоброй целью. Копылов слегка стукнул его остриём лома по лбу. Те двое других подбежали к Копылову, но он, увернувшись от их ударов, отбросил лом, принялся драться по-честному, на кулачках.

      Несколько раз он падал и чувствовал приглушённую музыку ударов, но затем всё же вставал и наносил удары, от которых его противники отступали. Он бил кулаками, по лицу, по груди, всё, что попадалось ему под удар, бил ожесточённо ногами и видел кровь своих противников и чувствовал свою на губах, да и на всём лице. Чуть отдышавшись, он присел на сломанную доску и на мгновение оценил обстановку. Перед ним стоял, чуть согнувшись, всего один противник, тот здоровый мужик, который бросил в него лом. Тех двоих он не видел, они либо отошли, либо уже лежали, сбитые копыловскими ударами.

     Здоровяк, чуть шатаясь, подходил к нему. Копылов быстро поднялся и вовремя. Ему бы плохо пришлось, т. к. мужик целил ногой в то место, где только что сидел Копылов. Но последний всё же не утратил своих энергичных движений. Удар его ноги пришёлся чуть ниже груди последнего противника. Тот, слегка застонав, упал.

     Копылов, оглянув поле сражения, пошёл прочь. Победителем он себя не чувствовал, он понимал, что не выполнил то, чего хотел и разменялся подобно мальчишке на драку.

 

                                                           *    *    *

 

— Да, слушаю!

     -    Обеспечьте, пожалуйста, надёжную охрану в выставочных павильонах, а то их разберут по досточкам  до того момента, когда выставка вновь заработает. Многие павильоны уже разграблены.

— Кто говорит, кто говорит?

     Неизвестный голос молчал.

 

                                                          *    *    *

 

     Брызнув ещё раз на  лицо струёй воды, Копылов, отфыркиваясь, не спеша обтёр его полотенцем. Мысли в его голове сейчас текли быстро и лихорадочно. Он принял одно и единственное правильное на его взгляд решение: сходить к Ольге и окончательно объясниться с ней. Он не понимал, да и не мог понять, почему всё так кончилось неожиданно и внезапно. Ему казалось, что Ольга обязательно выслушает его, да и не может быть иначе. Её поведение на выпускном показалось Копылову чересчур странным. То, что Ольга так поступила с ним, никак не соответствует той Ольге, которую он так хорошо знал и любил.

     «Нет, — думал он, — так резко Ольга меня отвергнуть не может. Тут должны быть какие-то веские причины».

     Но таких причин он не видел. Он хорошо перебрал в своей цепкой памяти их последние встречи, те отношения, которые сложились к июню, и никак не мог понять, почему вот так неожиданно Ольга покинула его. Но если это так, тогда чем можно объяснить те их взаимные понимания и крепкую дружбу, переходящую уже в другие светлые и неиссякаемые чувства, каким может быть не что иное, как любовь.  

     Теперь, после той разрядки, которая произошла у Копылова в одном из выставочных павильонов, его мозг соображал трезво и ясно. И когда в голове зародилось у него это решение, он понял, что оно является самым лучшим. Так почти всегда было у него, он думал долго, но решения всегда принимал не лишённые здравого смысла.

     А потому, уже через несколько минут, он оказался на пыльной и душной улице, сплошь покрытой плёнкой пушистого тополиного пуха. Он шёл к Ольге и, хотя не видел её всего сутки, чувствовал, что прошло уже довольно много времени.

     Вглядываясь в лица прохожих, он с удивлением заметил одно знакомое. Он узнал этого человека. Это был его однокашник по учёбе Андрей Павлов. Интересно было то, что и прозвище, которое дали ему студенты, сочеталось с его фамилией. Звали его в студенческих кругах «Палыч».

     Именовать по кличкам своих сокурсников Копылов не любил, а обращался к ним всегда по имени. Вот и сейчас, протягивая руку Палычу, он произнёс:

— Здорово, Андрей!

— Здорово, Лёха…, чего гуляешь уже?

— Да, конечно, — Копылов отчеканил свою избитую фразу.

     -    А я, понимаешь сессию сдал сегодня… Вот и направляюсь сейчас в общагу с затарками, — и Павлов указал на свой пакет с изображением какой-то модной девицы.

     Судя по бряканью в пакете, Копылов понял, что там бутылки с какой-то жидкостью, да и какой тоже приблизительно догадывался, видя, как Палыч находится в предвкушении какого-то ожидаемого события.

     Бритая, коротко остриженная голова Палыча тряслась от смеха, когда он вспоминал, как сдавал последний экзамен. Из его рассказа Копылов узнал, что на экзамен пришло всего два человека, и те были в таком состоянии, что от них на всю аудиторию крепко «несло» спиртным. Но, тем не менее, сошло, и экзамен «сдался» замечательно, и теперь Палыч шёл в общагу.

     А вообще Павлов на взгляд Копылова был «крепким» человеком в смысле его серьёзности, по этому критерию Копылов любил судить о людях. Палыч мог быть человеком высокого интеллекта. При общении с Копыловым на последнего, тот производил весьма неплохое отношение.

     Но теперь Палыч казался ему немного другим, и поэтому после некоторых реплик, он резко свернул разговор.

     Расставшись с Палычем, он пошёл к той, о которой постоянно болела его душа, которую он никак забыть не мог, он шёл к Ольге, и никакая сила не могла помешать ему стремиться к ней. Но даже если бы ему сказали всю реальность событий, он вероятно бы всему этому не поверил: тому, что уже случилось и что его ждёт впереди. Он шёл к Ольге с надеждой, но не знал о том, что этой надежде спустя короткое время суждено, будет погаснуть. И он судорожно будет соображать, что же ему делать. Он переступил порог её квартиры, на котором его поджидал ещё один удар, который он не мог предвидеть.

     Ольга исчезла.

 

             

 

 

 

 

 

 

 

 

Ты должен быть сильным, 

                                                                                                                                                            ты должен уметь сказать:

                                                                                                                                                        «Руки прочь! Прочь от меня! 

                                                                                                                                                           Ты должен быть сильным, 

                                                                                                                                                            иначе зачем тебе быть?»

 

 

                                                            ГЛАВА 10

 

 

     Огурцов, не спеша, разлив из бутылки по рюмкам водку, кряхтя, уселся на свое место. Их было трое: два брата и еще один парень, которого звали Сергеем. Вообще-то в компании у Огурцова бывало много народу, но сегодня так получилось, что их было трое, а выпить было за что. Всего несколько часов назад Огурцов получил «белый билет» в военкомате и таким образом, как он говорил, «отмазался» от армии. Какую болезнь он выдумал себе, знали все присутствующие здесь, однако Коля не любил распространяться по поводу своей «болезни», потому что скажи он об этом серьезно, его подняли бы на смех. Но как бы то ни было, а дело было сделано, после месячного хождения по военкоматам и отлеживания в диспансере, Коля, наконец, сделал все, что ему нужно было. Пока, как говорил он. Но это «пока» растянется на три года, а там у Коли были свои перспективы. Сейчас, выпивая, ему в голову пришла одна мысль: он хотел восстановиться в техникуме, а затем, если, конечно, хватит сил, поступить в институт. То, что в институте ему обеспечена «железная» отсрочка, Коля знал твердо. Поэтому попасть в это заведение и было у него в мечтах. Но сейчас он был совсем далек от этого, далек потому, что перед ним стояла эта небольшая емкость с опьяняющей жидкостью. Стол был сооружен за считанные минуты. Коля поставил у себя в комнате на металлические ножки крышку больших размеров. Поверх этой крышки на предварительно застланной газетке виднелась скудненькая закуска: тарелка с солониной, нарезанный сыр, сало, колбаса, в центре стола возвышалась заветная бутылка.

     Если вглядеться в лица окружащих этот стол, можно было заметить на них предвкушение и больше ничего, так как все сидевшие здесь знали, что сейчас «пойдет процесс», как любила выражаться высокая государственная особа, которая только-только потеряла власть. Что будет за процесс, прекрасно знали все, но как он будет идти об этом можно только догадываться, но уже наверняка не грустно, иначе, зачем же так наспех собираться за этим столом.

      Огурцов взял рюмку и зачем-то зажал ее в кулаке:

— Ну что, мужики, выпьем за мой «дембель», — при этой фразе он засмеялся.

— Базаров нет…

Все трое, весело чокнувшись, азартно вгоняли в себя эту мало агрессивную жидкость. 

Коля пил залпом, видимо у него уже был опыт потребления таких напитков.

— Хороша, ох хороша.

     -    Закусывайте, — Коля, чувствуя себя хозяином положения, даже героем дня, активно 

распоряжался. Он встал и, шаркая по грязному полу тапками, подошел к своему магнитофону. Он гордился своей аппаратурой, это было единственное более ценное в комнате. По углам были подвешены мощные колонки, едва заметные проводки от них тянулись к самому сердцу музыки – магнитофону, который сейчас и включал Коля. Он любил копаться в своей технике и сейчас, наслаждаясь иностранными мелодиями, весело регулировал магнитную головку, настраивая ее на оптимальное положение воспроизведения звука.

     Послышались веселые реплики и оживленный смех. Коля смеялся как-то интересно по девичьи тонко и своеобразно, словно выдавливал этот смех из своей груди. Гришка налегал басовито и громко. Последний, Сергей, лишь изредка бросал некоторые реплики в происходящий разговор. Из всех троих он был самым серьезным здесь, да и по положению стоял выше, почти закончил один курс политехнического института, но вынужден был взять академический отпуск из-за долгов в учебных дисциплинах, да и частично по состоянию здоровья.

— Давайте, ребята. По второй, что ли, — произнес Коля, когда их разговор стал мало-помалу 

затихать. Он едва успел произнести эту фразу, как раздался телефонный звонок. Коля, также не спеша, как и все делал, поднял трубку:

— Алло… Да, здорово!

— Как успехи?

     Он весело подмигнул Гришке и молча указал на пустые стопки. Гришка прекрасно понял его жест и, взяв в руки бутылку с водкой, принялся разливать по стопкам.

      — Да так ничего, музыку слушаем, — Коля продолжал свой разговор, — а Гриня, да Гриня он тут рядом.

— Скажи, что он разливает, — громко шепнул Гришка Коле.

     Коля в таком же темпе вёл начатую беседу. По-видимому, этот разговор мог затянуться надолго. И этого не мог не знать Коля, поэтому он слегка прищёлкнув пальцем, кивнул на рюмку, которая предназначалась для его горла. Гришка подал ему её и, пользуясь небольшой паузой в своих репликах, Коля залпом осушил эту рюмку. Такие «трюки» он проделывал трижды, сидя за телефоном.

     Наконец, он положил трубку.

      — Достала меня эта Ленка, как позвонит, то разговору на полчаса, а то и на час, раньше никак не получается.

— Ну, давайте за них, проклятых.

     Гришка точно, с видом знатока разлил остатки из бутылки.

— Ну, врезали!

     Весёлая музыка, которая ни на минуту не покидала всех обитателей этой комнаты, сейчас особенно взыграла на душе, и Коля, помочив свои губы и закусив водку кусочком хлебца, взглянув на пустую бутылку, приподнялся и сделал несколько движений по комнате. Немного погодя к нему присоединился и Григорий.

     Это был странный танец, совсем не похожий на тот, который могли бы продемонстрировать молодые люди, если это вообще можно было назвать танцем. В их движениях не было ничего закономерного, ритмичного, скорее всего они были весьма хаотичны. Закономерным в них было лишь то, что они повторялись друг за другом, причём их одинаково повторял как Коля, так и Григорий.

     Братья, крича что-то, выставляли кисти своих рук под углом 90 градусов к самим рукам, и эти кисти рук, несмотря на все энергичные движения братьев, медленно плыли в этой одуряющем пьяном фоне техномузыки. Кисти плыли так медленно, что их вид можно было бы сравнить с воспроизведением по кадрам видеоленты. Отведя немного руки в сторону, Коля энергично встряхивал головой, то же, как бы синхронно, не сговариваясь, делал и его брат. Недаром Коля замечал всегда, что во всех поступках и жестах у них с Григорием повторялось одно и то же.

     Наконец эта заграничная мелодия закончилась. Сергей сидел за столом и как бы нехотя смотрел на танцующих. Но Коле было плевать на это, так как он был погружён только в свои действия. Так он продолжал танцевать ещё некоторое время.

     Когда он устал и присел к столу, то сразу его взгляд упал на пустую бутылку.

— Гришка, — пьяно пробормотал он, — у нас там больше ничего не найдётся?

     Григорий слегка пожал плечами, как бы не понимая, чего от него хотят, и в это время раздался  звонок. На этот раз звонили в дверь.

     -  Это какой-то кошмар, даже выпить по-человечески не дают, — проворчав ещё что-то, Коля пошёл открывать дверь. Он не удивлялся звонку, т. к. к нему приходило много людей, но сейчас, когда он открыл дверь, то не мог не удивиться, т.к. появление этого человека было всегда неожиданным и внезапным, также каким был и сам этот человек.

     Перед Колей стоял Копылов.

 

                                                           *     *     *

 

     ОН с трудом переваривал в своей голове слова об Ольге, сказанные её матерью. Та, плача, протянула ему записку, которая до сих пор жгла ему руки.

     Вот что было в ней:

     «Молодая красивая девушка по имени Ольга желает встретиться со своим кавалером по имени Алексей. Встреча должна произойти после 19-00 в клубе «Богатырь».

     Если он захочет посетить её, ему необходимо прийти в этот клуб в указанное время и спросить парня по имени Олег («Лось»), который и проводит его к своей особе.

     Ежели в течение трёх дней он не захочет посетить это место, любовь девушки навсегда угаснет к нему, и она останется с более настоящими мужчинами.

                                                                                            Коллектив клуба «Богатырь»»

     После того вечера Ольга домой не возвращалась. Записка была брошена в почтовый ящик квартиры, где жила Ольга, вероятно адреса Копылова не знали. Конечно, были допрошены ребята,  которые были на том вечере, но получалось так, что после того, как она ушла от Копылова, её никто не видел. Бросились искать его, но того и след простыл. Теперь он сильно переживал, что вот так бросил Ольгу и сам проводил время на городских улицах, даже не ночевал дома. Его мать уже давно привыкла к таким фокусам.

     Он ещё раз перечитал оставленную записку и после минутного молчания, наконец, произнёс:

      — Я найду её, попытаюсь выручить, даже если мне и будет угрожать опасность, всё равно обязательно найду. Мне слишком дорога Ольга, чтоб я её бросил на произвол судьбы.

     Сказав это, он, довольно резко развернувшись, пошёл прочь.

     Ольгина мать хотела ещё что-то сказать, но Копылов уже повернулся к ней спиной и не слышал её фраз. Теперь, когда он шёл, в голове зрело решение как поступить.

     «Ольга, безусловно, в чужих руках, и силу этих рук необходимо сломить. Но как?», — думал он.

     Он немного остановился, а затем как бы что-то придумав, вновь решительно зашагал. Ему нужна была некоторая поддержка, нужен товарищ, который смог бы ему помочь.

     Копылов, в уме перебрав своих товарищей, решил зайти к Огурцову. И хотя он был у него всего несколько раз, всё же сразу решился посетить его квартиру.

     И теперь они стояли друг перед другом эти друзья противоположные между собой как небо и земля.

— О, здорово, Лёха! – Огурцов протянул руку.

     Как бы он не держался, Копылов сразу заметил, что Коля немного пьян.

     Он понимал, что его план может нарушиться, а Коля в таком состоянии подвести его, потому-то он сразу понял, что ему делать здесь нечего, тем более увидев Колину компанию и эту наспех сколоченную трапезу. Копылов, извинившись, направился к выходу.

— Лёш, Лёш, подожди, выпей с нами за мой «военник», мы сейчас ещё сообразим.

— Ты же знаешь, что я не пью.

     -    Всего пять капель, Лёш…как это не пью, не пьют, знаешь кто…телеграфные столбы и то потому, что у них изоляторы кверху вниз установлены.

     -    Ну, ладно, Коля, пойду я, — Копылов знал, что если не останавливать Колю, то тот мог болтать сколько угодно.

— Зачем приходил тогда?

     -    Да так, хотел попросить тебя магнитофон мой посмотреть, ну раз некогда тебе, тогда потом в другой раз.

— Ну, покедова тогда, — Огурцов затворил дверь.

     Как будто в страшном сне оказался Копылов. Ему казалось, что он попал в заколдованный круг, из которого ему  уже не суждено будет выбраться. Теперь ему ничего не оставалось, как идти в клуб «Богатырь» в указанный час, как было написано в записке.

     Взглянув на часы, Копылов успокоился, до 19-00 время ещё было. И он ещё раз старательно перебрал в голове тот вечер, все мельчайшие детали происшедшего, предполагая, что это может дать ему некоторую информацию. Он знал, что память его не подведёт, не должна подвести, иначе он бы никогда не гордился ей. Он вспоминал, как оторвалась от него Ольга, как мелькнула её фигурка в ночи и куда она пошла.

     «Постой, — сказал он сам себе, — если её никто не видел из своих школьников, то значит она пошла домой и по дороге…», — и вдруг какая-то вспышка в мозгу осенила его. Он всё вспомнил, только никак не мог понять, как выпустил из головы такой эпизод. Он вспомнил ту тень, которая мелькнула тогда в его глазах. Он вспомнил того парня, с которым он столкнулся после конфликта. Да и как он не мог не узнать его. Это же был его давнишний враг ещё по прошлогодней встрече.

     «По-видимому, это исчезновение дело рук Персикова, только тот способен на такие дела, — и, как бы в подтверждении того, перед ним встала полная раздувающаяся физиономия Персикова с той нагловато-похабной улыбочкой, которую видел Копылов в последний раз, — нужно найти его и разузнать про Ольгу поподробнее, из этой туманной записки не сильно-то многое можно вытянуть».

     С новой надеждой Копылов направился к школе, инстинктивно предполагая, что Персиков со своей компанией может оказаться там. Он понимал, что с этой компанией ему не справиться, но всё равно шёл, т. к. иного пути он не видел.

     Уже вечерело, но дни стояли длинные, самые длинные в году, поэтому на улице ещё было светло. Оказавшись на школьном дворе, Копылов принялся тщательно осматривать его.

     Теперь, когда занятия уже закончились, школа заметно опустела, поэтому на спортивной площадке, куда подошёл Копылов, было всего несколько человек. Особенно выделялась одна троица по шуму от азарта игры. Один из них стоял у футбольных ворот, другой изо всех сил лупил мячом по воротам, при этом он очень активно и возбуждённо кричал в полную силу своих лёгких. Мяч падал возле ворот, и неизвестный вратарь ловил его. Что же касается третьего лица, то он смотрел на окружающих и периодически смеялся, причём этот смех чем-то напоминал ржание.

     И Копылову без труда удалось заметить этих троих. Он подошёл ближе к ним и с удовлетворением узнал в одном из них своего врага. Персиков был в разгаре своей игры.

     Копылов заметил его в тот самый момент, когда тот с удовольствием засаживал мяч по воротам. Поэтому Персиков не заметил в начале Копылова.

     Но когда он, закинув с разбегу мяч по воротам и громко оценив результат своего удара, тогда услышал негромкое «Стой!».

     Персиков с удивлением обернулся, и теперь они стояли друг против друга и обменивались взглядами.

     Копылов пронизывал своего противника взглядом, словно хотел этим залезть в его душу. Выражение лица Персикова сменилось с удивления на злобу. Он придвинулся вплотную к Копылову.

      — Чё, надо тебе? При этой фразе Персикова Копылов заметил, как к нему подошла вся компания Персикова и, вопросительно переглядываясь с ним, недоброжелательно смотрела на Копылова.

     Небольшие, с острые краями желваки пошли по лицу Копылова.

      — Разговор есть к тебе, — Копылов почувствовал, как ком подкатился к его горлу: он едва сдерживался.

— Ну…, — Персиков держал себя высоко.

— Не притворяйся, пожалуйста, ты же прекрасно знаешь, зачем я пришёл.

     Следующая фраза, произнесённая Персиковым, содержала сплошную нецензурщину, весь смысл которой сводился к тому, что он не понимает этих копыловских «наездов» и советует ему отправляться подальше.

     Это было последней каплей терпения Копылова. По виду Персикова он замечал, что тот наверняка и является автором той чудовищной выходки, которую предприняли с Ольгой. И Копылов с силой схватил за грудки Персикова:

— Что с Ольгой?…Где она?  Отвечай, ты всё знаешь!… Ну?

     Этот стихийный набор фраз, вырвавшихся у Копылова, не обескуражил Персикова. Ему удалось вырваться, т. к. на Копылова обрушилась лавина ударов сотоварищей Персикова. Но тем пришлось столкнуться с сильной рукой.

     Копылов чуть присел, но потом, распрямившись, принялся угощать кулаками этих мальчишек. Раскидав их без особого труда, он опять приблизился к Персикову.

     Через минуту Копылов уже лежал на нём и одной рукой держал за горло. Тот пытался сбросить своего противника, ещё дергал ногами и всем телом, словно червяк, препятствующий надеванию на рыболовный крючок. Но он уже был знаком со своим противником и когда почувствовал чужие пальцы на своей гортани, понял, что Копылов от него не отступится.

     Однако Персиков был упрямым, и самолюбие не позволяло ему просто так уступить силе.

     Тут Копылов понял, что признание его противника будет зависеть от действия кистей его рук, поэтому он с большей силой сжал глотку Персикова. Он знал, что силы его рук вполне хватит, чтобы выбить нужную информацию. Хватка его была мёртвой, и практически из неё никто не мог вырваться. Теперь это видимо хорошо помогало Копылову. Он видел, как корчится Персиков, как старается вырваться из его рук, но заметил, что тот уже сломлен и остаётся одно усилие, чтобы вырвать из Персикова всё, что он знал. 

     Копылов не ошибся, и через некоторое время увидел, как тот хочет что-то сказать. Копылов чуть ослабил свой «зажим».

— Ладно, скажу. Пусти только

     Копылов почти разжал его глотку, но по-прежнему держал своего противника в полулежащем положении. Персиков чуть приподнял голову:

— Ольге должна прийти записка…

— Содержимое её мне известно, — отвечал Копылов.

— Чего же ты ещё от меня добиваешься?

— Всю правду от самого начала.

     Персиков чуть улыбнулся и продолжал:

      — Ольгу взяли мои ребята, карифаны. Она в «Богатыре», ну там, где все «качки» собираются. Я могу сказать точно, что она сейчас там. Больше мне добавить к той записке нечего. Тебя так и так «Лося» придётся искать. Если её там нет, ну тогда я не знаю, куда они её дели.  

     То, что Персиков был активным сторонником похищения Ольги в тот вечер и сделал это из чувства мести к Копылову, он почему-то не говорил, видимо боялся, что этим он может ещё сильнее разозлить Копылова, и тот в порыве бешенства убьёт его.

     Но Копылову было необходимо, прежде всего, найти Ольгу, а чувство мести к Персикову теперь, когда он вытянул у того всю информацию, которую тот знал, стало понемногу затихать. Он даже помог подняться Персикову, и тот, слегка качаясь, пошёл к своим ребятам, которые были напуганы этим внезапным нападением и на всякий случай отошли в сторону.

     Персиков обернулся к своему уходящему противнику и, слегка ухмыльнувшись, подумал:

     «Не дождётся тебя твоя краля уже никогда. Что ребята там совсем дураки что ли, чтобы отдать её тебе. Считай, что ты уже труп, хотя и не догадываешься об этом. Это дорога на тот свет».

     Персиков был уверен, что Копылов не выйдет из тех подвалов, т. к. ребята, с которыми он будет иметь дело вряд ли оставят его в живых.

 

                                                                        *      *      * 

 

     Клуб «Богатырь», куда он направлялся, находился в самом обычном полуподвальном помещении, где молодые люди наращивали свою силу при помощи различных спортивных принадлежностей. Среди них были уже довольно «накаченные» в спортивном отношении и считались «королями» всего клуба, хозяевами этого места, попирая своей силой всё.

     Как правило это были серьёзные ребята с различными стремлениями и целями в своей дальнейшей спортивной жизни.

     Но попадались среди них и другие, которые применяли своё физическое превосходство в других, более корыстных целях. Себя они именовали «сборщиками дани», выколачивая финансы у более податливой молодёжи. Здесь в клубе у них была своя группировка и вмешаться в её дела какому-то постороннему лицу было просто невозможно. И это видели все, кто входил в подобные группировки и подавляли любое сопротивление, встретившееся на их пути, как правило, своими кулаками. Их можно было выделить по коротко стриженным причёскам, по вызывающим взглядам, уверенным и энергичным жестам, в которых чувствовалась утверждённость в их душах нитей лидерства и непреклонности. Они держались здесь отдельно от других и составляли костяк всего клуба. У них даже были отдельная комната, несколько машин, которые заполняли двор здания, где размещался клуб.

     Именно туда и направлялся Копылов. Он прекрасно понимал, куда  и на что идёт, он догадывался, с кем ему придётся иметь дело, он знал, что без происшествий ему вряд ли удастся выйти оттуда, а как происходили такого рода конфликты и драки, он тоже имел представление. То, что ему надо будет влезть в такой конфликт, у него не было никакого сомнения. Словом, он был в курсе этих дел, но останавливаться на полпути он не мог, он хотел видеть Ольгу, а если над ней нависло грубое насилие, то без колебаний высвободить её из этих грязных тисков, кроме того, он получил бодрый заряд после столкновения с Персиковым. Правда у него мелькнула мысль позвать ещё кого-нибудь в помощь, но он знал, что никто с ним на такое дело не пойдёт, кроме того, был уже вечер, а он помнил, что «Лось», к которому он шёл, бывал в клубе именно вечером, и терять время в ожидании было для Копылова равносильно преступлению, т. к. он знал, что Ольга находится там довольно давно, и за эти часы с ней могли сделать что угодно.

     С твёрдым решением, которое он принял, идя от школьного двора до порога здания с вывеской «Клуб культуризма Богатырь», он приступил к выполнению поставленной задачи.

     Спустившись в подвал, Копылов увидел нескольких ребят, которые в шутку бились между собой. Ещё двое перебрасывали в своих руках гири, один у угла лёжа поднимал над грудью тяжёлый груз. Копылов, не утратив своей уверенности, почти крикнул в зал:

— Эй, ребята, где я могу найти «Лося»!?

     «Качки», как их называли, с любопытством взглянули на Копылова, но больше на его фигуру, нежели на лицо. Видимо им нужно было в начале убедиться, что представляет собой этот человек в спортивном отношении и следует или нет иметь с ним дело.

      — Я, «Лось», чего надо? – из глубины зала вдруг внезапно выплыло крепкое, сбитое по- спортивному фигура.

     Тот, который назвался, «Лосем», выжидательно уставился на Копылова.

      — Поговорить бы мне надо, — переведя дыхание, произнёс Копылов.

— А ты кто такой, чтобы я говорил с тобой?

— Значит нужно мне, — Копылов с полуоборота переходил на высокие нотки голоса.

     «Лось» хотел ещё что-то сказать довольно грубоватое, даже его губы съёжились, чтобы произвести очередной жаргон, но ещё раз взглянув на Копылова, он стал смутно догадываться кто это такой.

— Ладно, — лениво процедил он, — пойдём.

     Копылов успел поймать на его лице какой-то странный взгляд. Они шли вдвоём по подвальному помещению. Копылов вдыхал влажный затхлый запах стен, иногда чуть пригибаясь, чтобы не задеть своей головой потолок. Они шли, и Копылову было непонятно, куда они идут, но то, что «Лось» был тот самый человек, которого он искал, немного успокаивало его. Он озирался по этим сырым местам, стараясь запомнить дорогу, так, на всякий случай.

     Правда они уходили всё дальше вглубь, и Копылов уже хотел спросить, куда заводит его этот «Лось», но вдруг внезапно погас свет, и Копылову послышалась какая-то возня, а затем вдруг кто-то внезапно налетел на него сзади, и через несколько секунд он ощутил, что кто-то его крепко держит за тело.

     Когда свет загорелся, он увидел следующую картину. Прямо перед ним стоял «Лось», который ещё минуту назад был перед ним ещё спиною, а теперь он стоял лицом к нему с видом победителя и как-то странно ухмылялся.

     По бокам от Копылова стояло двое здоровых парней. Они-то и держали его за руки, чтобы он не вырвался.

     Копылов был поражён внезапной сменой событий и от этого даже потерял дар речи. Он знал, что ему предстоит драться, но то, что его вот так ударят в спину, он просто даже не мог подумать.

     Все четверо, находящиеся здесь, молчали. Наконец, «Лось», чувствующий себя из всех четверых самым главным лицом, произнёс:

      — Так, так, значит, поговорить со мной хотел. Слышите, ребята, вот этот, — он указал на Копылова, хотел произвести со мной «разборки». Ничего, сейчас мы предоставим ему такую возможность.  

     Копылову вдруг показалось, что Персиков специально заманил его в эту ловушку, желая отомстить за свои промахи. Ни про какую Ольгу здесь, конечно, неизвестно, сейчас вот так просто-напросто его пристукнут здесь и всё, концы в воду.

     От обиды он чуть куснул губу и опустил голову.

     «Лось» подошёл к нему и чужими холодными пальцами, от которых исходил табачный запах, приподнял за нижнюю челюсть лицо Копылова.

     «Совсем как в американском боевике, — подумал он, — сейчас будут разыгрывать концерт, а потом, в конце концов, ударят по незащищённой груди, а потом кровь, кровь… много крови».

— Ну, что, ребята, начнём разговор, — «Лось» чуть отошёл в сторону.

     Миг, и Копылов почувствовал в груди звенящую боль. Удар «Лося» перехватил дыхание, и Копылов судорожно замотал головой, глотая воздух. Он ещё инстинктивно пытался вырваться из цепких рук, но всё было тщетно: удары сыпались один за другим. Перед Копыловым поплыли разноцветные круги, и в голове послышался какой-то тупой звон, во рту чувствовался знакомый солоноватый вкус крови.

     Проделав свой боксёрский цикл, «Лось» отошёл в сторону и громко произнёс:

— Ну, а теперь беседа будет вестись в более интересных рамках!

     Ударом ноги «Лось» распахнул тяжёлую металлическую дверь:

— Эй, ты…, смотри сюда!

     Копылов с трудом поднял голову. То, что он увидел в следующее мгновение, показалось ему каким-то адом.

     Перед ним была Ольга. Он видел её и не мог этому верить, словно забыл, зачем он оказался в этих подвалах.

     «Лось» шагнул к Ольге и вдруг резко и грубовато притянул её к себе.

      — Беги, беги, Лёша, они убьют тебя… они нарочно заманили тебя сюда, — успела прокричать девушка, прежде чем «Лось» успел заткнуть ей рот рукой.

     Некоторое время Копылов молча стоял и смотрел равнодушно на грубоватые выходки «Лося». Казалось, он уже примирился со своим положением, и, не делая никаких движений, наблюдал за всем происходящим, а может быть, уже и не мог ничего сделать из-за боли во всём своём теле. Скорее всего, это думали и те, которые держали его.

     Однако Копылов давно уже не чувствовал физической боли, в нём взыграла ярость, та самая ярость, которая придавала ему силу и которая и на этот раз спасла его. 

     Он вдруг резко рванулся и неожиданно вырвался из рук, которые его держали. То ли ребята подумали, что Копылов уже не вырвется после тех ударов, которые ему нанёс «Лось», то ли они устали его держать и им это надоело, то ли они сильно отвлеклись, с интересом глядя на «Лося».

     Через секунду нога Копылова изо всей силы точно прошла по голове «Лося». Не ожидая нападения, тот свалился на пол.

     Но ребята, которые стояли за спиной всё же не зря проводили время в этом клубе. Они сразу же обрушились на Копылова. Тот упал, почувствовав металлический привкус во рту.

— Ну, гад, подыхай!…

     Неизвестный противник нацелился на Копылова.

     За всю жизнь он побывал во многих критических ситуациях, заглядывал в лицо смерти, но именно теперь он мгновенно успел подумать, что всё кончено. Он только лишь пригнул голову, когда увидел приближающийся к нему кроссовок. Это и спасло его. Копылов был повержен на пол не полностью, потому сидел полуприсядя.

     Разозлившись, его противник нацелил удар на его голову, не предполагая, что объектом удара окажется не голова, а кирпичная стена. Но когда Копылов вовремя убрал голову, бьющий его сильно хряпнул по стене и закричал от боли.

     Резким прыжком Копылов встал на ноги. Он был по-прежнему силён и очень хотел жить и бороться. А злость, которую он сейчас испытывал, заметно помогала ему. Он быстро, по-деловому оценивал всю обстановку. 

     «Лось» был сбит, но он уже поднимался за спиной Копылова, чтобы разнести в пух и прах последнего. Другой противник надвигался на Копылова внезапно. Но Копылов оказался с ним в равных условиях. Они стояли друг против друга один на один.

     У Копылова было слишком мало времени, чтобы размышлять кого бить, кроме того вспыхнувшая ярость не давала ему покоя, и он первым бросился на ближайшего противника. Они сошлись и принялись угощать друг друга ударами.

     Копылов почувствовал слабость, от постоянных ударов кружилась голова, тошнило, лицо от ссадин жгло, опухшие и разбитые губы еле шевелились. Копылов прекрасно понимал, что положение, в котором он теперь он находился лучше предыдущего, но оно по-прежнему опасно и грозит ему неминуемой смертью. Но сейчас он вдруг ясно представил лицо своей девушки и её испуганный крик.

     Нет. Он будет драться до конца и ляжет здесь костьми, но никого из троих не допустит до неё. Он снова сжал кулаки и бросился в драку.

     Снова послышались глухие металлические удары, в глазах щемило. Ему удалось выбраться из угла, куда его упорно загоняли и, сбив и уложив кого-то, он незаметно продвинулся к железной двери и встал к ней спиной, удерживая своим телом проход.

     Вот он вновь упал и чувствовал, как его головой долбят по металлу двери, но как заколдованный опять вставал и бил, бил зло и беспощадно своих врагов, которые стояли перед ним. Он колотил их кулаками, пихал ногами и даже тогда, когда ему не удавалось бить их этим, и его зажимали,  врезался головой в противника и чувствовал, как его вновь отпускали.

     Наконец, он заметил, как один из его врагов стал подкрадываться к нему со спины, чтобы нанести последний и решительный удар и тем самым закончить всё это, вдруг резко с разворотом ударил его ногой ниже груди, а когда тот свалился, как бы невзначай зажал ногами его шею и ударом чуть не сломал её.

     Правда, сломать шею Копылову не удалось, т. к. «Лось» тоже не дремал, а бросился на Копылова.

     Копылов ещё что-то соображал, когда бил ногами по «Лосю», но острые боли были всё же сильнее, и он, задыхаясь и захлёбываясь от чужой и своей крови, дрался до тех пор, пока неведомая сила не выбила ему опору из под ног и не отключила его сознание.

 

 

                                                                                                                               Верь мне, и я сделаю всё, что ты хочешь.

                                                                                                                               Верь мне, я знаю нам надо быть вместе.

                                                                                                                               Верь мне, и я буду с тобой в этой драке.

                                                                                                                               Дай мне, всё, что ты можешь мне дать.      

 

 

                                                                ГЛАВА 11

 

     Насвистывая дешёвенькую песенку, Палыч шёл по коридору общежития. При этом он шёл, не торопясь, с чувством щёлкая пальцами своих рук. Подойдя к одной из дверей коридора, Палыч плечом пихнул её. Оглушительный смех застал его на пороге. Палыч с удивлением смотрел на лиц, которые находились в этой комнате. Их было человека четыре, и все были знакомы Палычу. Первым, кого заметил Палыч, был Лысый, он то и смеялся громче всех.

     Заметив вошедшего, Лысый повернулся к нему и, продолжая смеяться, произнёс:

— Слышь, Дюха, тут сейчас случай произошёл, комедия! Вот Борька выдал нам прикол.

     Сидевший рядом с Лысым Борис при упоминании своего имени, также как и его товарищ, повернулся лицом к Палычу. Лысый продолжал:

      — Ну, мы мужиков собрали, решили немного бухнуть. И к Борьке: «Пойдём, мол, с нами, выпьем». А он: «Да нет, не могу, мне чертить ещё надо». Вообще ни в какую…      

    Ну, ладно, не хочешь, как хочешь, чёрт с тобой. А тут к нам бабы как раз приходят, их четверо, а нас только трое. Ну, мы к Борьке: «Если не хочешь пить, давай бери себе тёлку и пойдём куда-нибудь…». И уже, понимаешь, хотели сунуть ему Светку, знаешь такую тёмненькую из 36 комнаты?       

     Палыч кивнул в знак согласия.

      — Ну вот, а Боря сразу резко: «Нет, я лучше выпью». Ха! Это надо было видеть. Вот мы и пьём.

     Палыч только сейчас заметил накрытый наспех стол. На полу стояла трёхлитровая банка пива. Там же виднелись разбросанные бычки от выкуренных папирос.

     Палыч усмехнулся и сказал:

— Ну и у меня сегодня есть повод, сессию сдал.

— О! – оживился Лысый, — с тебя причитается.

— Сейчас.

     Палыч вышел и вернулся через некоторое время с распечатанной бутылкой водки.

— Давайте, мужики обмоем маленько.

     Пятеро окружили стол. Это были совершенно разные лица, объединённые лишь одним – учёбой в институте.

     Тот, которого звали Борей, и который был инициатором вышеописанной сцены, носил везде репутацию смехача. Его манеры были немного грубоватые, слегка медвежьи, его даже называли иногда «Мишка-гамми» по имени одного из героев популярного мультсериала. Ещё в школе Боря занимался тяжёлой атлетикой, а здесь любил ходить в институтский спорткомплекс и как-то незаметно перешёл на легкоатлетические нагрузки. Боря увлёкся бегом на длинных дистанциях, и надо отдать ему должное, бегал он неплохо, также как и прижимал кого-то в столкновениях, при этом его лицо выражало какую-то самодовольную улыбку. Боря частенько ездил домой, но не было ещё случая, чтобы он приезжал оттуда без синяков. После таких поездок он любил рассказывать, как они сходились «стенка» на «стенку», кто кого «зацепил», «замочил» и т. д. Причём над его рассказами всегда смеялись, может быть из-за стиля рассказа, а может быть, глядя на лиловый знак на Борином лице, что было немного комично слышать о том, как именно проходил этот процесс. Словом, Боря был всегда своеобразен, и когда про него рассказывали что-то смешное, то говорили «Боря есть Боря».

     Другого парня, сидевшего рядом с Борей, звали по кличке – «Франц». Откуда пошла такая кличка толком никто не знал, даже если бы спросили её обладателя, то, вероятно, он сам затруднился бы ответить, а кличка так плотно приклеилась к нему, что даже если кто-то звал его по имени, то это было как-то необычно для «Франца», и он не всегда откликался, а вот на кличку как-то реагировал быстро. Скорее всего, он считал, что такое название вполне подходит для его личности. 

     «Франц» учился на первом курсе уже второй год. Он приехал сюда из провинциального городка, и это сказывалось на его поступках. Он был немного практичнее и опытнее своих деревенских товарищей по общежитию. Но ребята скоро привыкли к его «урбанизационному» характеру, и даже находили его вполне уместным для своей компании.

     Теперь «Франц» сидел на кровати и вытягивал дым из сигареты, который уже заметно разошёлся по всей комнате.

     Кроме «Франца» в комнате находился ещё один человек, уже знакомый по описанию – Шура Быков, который здесь появился случайно. Он пришёл занимать денег, постоянно испытывая их нехватку. Видя, что он становится здесь лишним, т.к. чувствовал, что назревает очередная пьянка, и ребята сгоряча могут вытряхнуть все свои капиталы, Быков, пропустив рюмку водки, предложенную Палычем, резко поднялся и вышел. Его не удерживали, тем более, что водка быстро подошла к концу.

     Выйдя в коридор, Быков, немного подумав, направился в другую комнату. Когда он зашёл, то застал там Дмитрия Васильева, который сидел за столом и что-то считал.

— Здорово, Диман!

     Васильев слегка пронзил вошедшего своим взглядом и пожал протянутую руку.

— Чё, решаешь?

— Да тут ребята из соседней комнаты попросили посмотреть.

— А чё не гуляешь, Палыч то сессию сдал.

     Павлов и Васильев жили в одной комнате, и, естественно, Палыч уже успел сказать Васильеву о своей удачно сданной сессии.

     Дмитрий слегка пожал плечами и, не отвечая на вопрос Быкова, вновь углубился в свои расчёты.

      — Слышь, Диман, может выручишь меня, одолжи до выходных сотню, а то я знаешь как всегда голый, — просительно произнёс Быков.

     Васильев вновь устремил на Быкова свой взгляд. Немного помолчав, он произнёс какую-то непонятную для своего собеседника шутку и полез в карман своей куртки. Слегка порывшись там, он протянул Быкову несколько бумажек.

— Вот спасибо, а то я сам знаешь…

     Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появились Палыч, Лысый и Франц.

— О, он уже здесь, — пробормотал Палыч, имея в виду Быкова.

     Но тот, ещё побыв немного, вышел.

     Не слова ни говоря, Палыч достал из пакета бутылку водки.

— Чё, Диман, жрать будешь?

— Да, сейчас немного.

— Ну, ладно, там где-то у тебя картошка была, давай пока пожарим.

— Ты, что такой, обожди маленько!

— Ждать нельзя, тем более такой повод, — «Франц» указал на «Палыча».

— А, ладно, счас сделаем «хавчик»

     Палыч принялся искать сковородку. Пока он хлопотал, «Франц» с «Лысым» перекинулись в карты, но вскоре им это надоело, видимо, вдвоём играть было не очень интересно. Они  задымили сигаретами, но Васильев прикрикнул на них:

— Вы, чё, идите к себе и курите

— Ладно, мы маленько, сейчас «Палыч» придёт, мы и закончим.

— Ну, да, молодцы, а мне дыши вашу всякую, — Васильев махнул рукой.

     Подошёл Палыч. В руке он сжимал сковородку с горячей поджаренной картошкой. Запах от неё пошёл такой, что у всех сидящих здесь невольно потекли слюни.

     -Ну, вы даёте, — возмущённо произнёс «Палыч», вам поставь, да ещё и пожрать сготовь.

     После некоторой небольшой словесной перебранки трое уселись за стол.

     -Диман, давай с нами.

     Повозившись ещё немного с задачами, Васильев сел за стол, но, увидев протянутый ему стакан с водкой, решительно отпихнул его рукой.

— Не, так не пойдёт

— Ну, Диман, не в косяк, выпей с нами.

— Народ ждёт, народ требует, — «Франц», ухмыльнувшись, посмотрел на Дмитрия.

     -    Ну, ладно уговорили только одну, — Васильев взял в руку стакан, где было налито немного водки, и не спеша выпил.

     Ребята, выпив, принялись произносить реплики в адрес водки, затем стали энергично стучать по сковородке с картошкой.

— Ну, как ничего? – и «Палыч» вновь принялся разливать по стаканам.

     Васильев пить отказался наотрез.

     -Ну, Диман, давай последнюю.

     «Чёрт с ней, — подумал Васильев, — с меня не убудет, а братву надо уважить».

     И он опрокинул стакан с водкой себе в рот.

     Приняв немного этой жидкости, ребята принялись разговаривать. Поскольку бутылка была не бесконечной, они направились в комнату, где были «Франц» с «Лысым» и принялись допивать пиво в банке.

     Дмитрий Васильев после выпитой водки слегка расслабился и уже ни от чего не отказывался.

     Как по команде «Лысый», «Франц» и «Палыч» закурили. В миг комната наполнилась едким дымом. Васильев бросился к форточке и, открыв её, высунулся из окна третьего этажа.

— Зря ты, Диман, комары налетят, — «Палыч» кивнул на окно.

— Не волнуйтесь, не налетят, тут такая дымовая завеса.

     Покурив, все прилипли к банке с пивом. Когда и пиво подошло к концу, «Франц» сказал:

— Ну-ка, «Лысый», сбегай-ка за пивом, возьми «бабки» там, в тумбочке.

     «Лысый», слегка почванившись, схватил несколько  трёхлитровых банок и отправился за пивом. Он ходил что-то долго, и ребята заждались от нетерпения, благо, что у них в комнате был телевизор, и они, щёлкая переключателями, смотрели на все программы, но ничего хорошего для них советское телевидение предложить не смогло.

     Наконец, появился «Лысый».

— Ну, наконец-то, тебя за смертью посылать, — «Франц» недовольно поморщился.

— Да ему, наверное, не продали, сказали, что маленький, — вступил в разговор «Палыч».

     «Лысый» покрутил возле виска.

— Дурачьё, там такая очередь. Это…, — он принялся вытаскивать банки.

     Компаньоны, выпив по кружке пива, вновь взялись за сигареты, а затем, покурив, вновь за пиво.

     Васильев не курил сигарет, но к пиву притрагивался и выпил довольно много, литра два.

— Ну, чё, Диман, как оно? – «Палыч» подошёл к Васильеву.

     Тот сидел на кровати и смотрел на пол.

— Андрюха, я этого от тебя не ожидал, — голова Дмитрия вдруг резко упала на руки.

     -    Всё, готов паренёк, — произнёс «Франц», — Палыч дотащишь его до кровати или может помочь?

     Дмитрий, икнув, продолжал сидеть в прежней позе.

— Давай! – «Франц» слегка приподнял Дмитрия за одну руку, за другую схватился «Палыч».

     В таком положении они и пошли.

     «Лысый», лишь улыбнувшись, потянулся к недопитой банке с пивом.

— Эй, «Лысый», оставь немного! – бросил реплику, уходя «Франц».

     «Лысый» слегка кивнул.

 

                                                                 *        *        *

 

      Копылову чудилось, что он идёт по какому-то тёмному тоннелю, а его заливает водой, вот её всё больше и больше. Вдруг он видит Персикова, который идёт ему навстречу. По инерции Копылов бросается на него. Они сцепляются и давят друг на друга. А вода всё прибывает и прибывает. Вот она им по грудь, вот доходит до плеч. Копылов делает усилие и опрокидывает Персикова, но тот как пробка вырывается и тянет свои руки к Копылову. Вода доходит до шеи, до подбородка. Копылов начинает думать, что сейчас она захлестнёт их обоих, но продолжает бороться и бьёт Персикова, а тот почему-то ухмыляется и не падает, а лишь тянет и тянет свои руки к Копылову.

     Вода доходит уже до носа, Копылов захлёбывается, он пытается вырваться из воды, но тщетно, она захлёстывает его. Копылов делает последнее усилие и приходит в сознание.

     Дёрнувшись ещё раз и вскрикнув, он вдруг с удивлением ощупывает бинты на голове и на всём теле. Спёкшиеся его губы едва шевелятся. Он чувствует солоноватую кровь на них. Он не может понять, где он очутился и что с ним.

     Вдруг он ощутил мягкую руку, которая гладила его волосы, проделав это с особой теплотой и нежностью.

— Вот и хорошо, мой дорогой. Вот ты и пришёл в себя.

— Где я? Где Персиков? Почему я лежу здесь?

— Успокойся, милый. Здесь нет никакого Персикова, тебе нужно восстановить свои силы.

     Копылов поворачивает голову на голос и вдруг с удивлением для себя встречается взглядом с любимой девушкой. Она заботливо поправляет его бинты.

     -    Лёш, это я, Оля. Ты не узнаёшь меня?

— Да, да я всё помню.

     Копылов от напряжения вторично потерял сознание. Ольга продолжала теребить его грубоватые волосы. Через некоторое время Копылов вновь очнулся. Напрягая мускулы рук, он заставил себя приподняться. Он полулежал, его перебинтованная голова была на подушке, а сам он понимал, что, несмотря на боль, которая чувствовалась по всему телу, смерть отошла от него на какой-то неопределённый срок.

     Он смотрел на Ольгу и никак не мог понять, почему он находится на кровати, а не на грязном цементном полу клуба «Богатырь», где был до того как потерял сознание, и почему его выпустили из этой ловушки, в которую загнали. Он не мог отвечать на Ольгину нежность до тех пор, пока всё не разъяснится. И поэтому он устремил свой серьёзный взгляд на Ольгу. Уловив его, девушка всё поняла. Видимо и ей было, что рассказать с той поры как они расстались ещё тогда, на выпускном вечере.

      — Лёш, я виновата перед тобой, может быть я обязана тебе жизнью. Понимаешь, я должна рассказать тебе всё с начала, почему я ушла от тебя ещё в школе. Ну, это потом. Сейчас тебе тяжело, тебе нужно отдыхать, тебе надо…

     Но Копылов резко прервал её.

      — Мне не нужно ничего, я уже пришёл в себя. Я тебя внимательно слушаю. Пожалуйста, продолжай.

     Глотнув слюну, Ольга продолжала:

— Хорошо, я расскажу тебе всё с самого начала, если ты в состоянии меня выслушать.

     Копылов кивнул.

      — В тот вечер я ушла от тебя не случайно. Дело в том, что мне сказали, что у тебя появилась другая девушка, и якобы ты с ней встречался и…, ну, сам понимаешь. Я, конечно, не поверила. Но тот, кто это сказал, вдруг вытащил фотографию, и там ты танцуешь с какой-то девушкой. Я не знала, что эта за девушка, но факт был довольно наглядный.

     Копылов, напрягая свою память, вспомнил всё. Он знал эту фотографию. Ещё давно, за год до окончания школы как-то на 8 Марта, он пригласил танцевать одну девочку из соседнего класса. Кажется, её звали Юлей. Ребята были сильно удивлены, когда ОН стал танцевать, ведь он практически отрицал все эти танцы, но сейчас сделал исключение, и это было загадкой для остальных. И ребята для интереса сделали этот снимок. Тогда Копылов не придал этому большого значения, но сейчас он понимал, что этот снимок пошёл на руку его врагам. Почему врагам? Да потому, что кто-то хотел умышленно поссорить его с Ольгой.

     Слегка прервав свои мысли, Копылов продолжал слушать девушку.

     -И я подвергла сомнению наши отношения с тобой. Я решила дождаться выпускного и тогда посмотреть на твою реакцию. В тот день ты мне показался каким-то скучным, вялым. И я подумала, что та девушка – твоя новая подруга. Поэтому я и решила уйти от тебя.

     Я, конечно, не знала, что это было просто-напросто подстроено. И вот я оттолкнула тебя, не подозревая, какую боль я тебе причинила.

     Когда я пошла домой, то услышала отдалённые голоса:

     «Это она, его подруга».

     «Да, нет».

     «Что я не знаю что ли? Это она, её зовут Ольга».

     Кажется, разговор заходил обо мне. Я с интересом и удивлением обернулась и увидела три или четыре фигуры, в темноте было трудно разглядеть. Мне вдруг стало немного жутко, т. к. я поняла, что эти фразы относились ко мне.

     Я хотела повернуться и уйти, но вдруг эти фигуры резко очутились передо мной. Один парень подошёл ко мне и сказал:

     «Девушка, можно вас на минутку? Я хотел бы вам что-то сказать. Может пройдёмте с нами? Поедем в ресторанчик, посидим».

     Кажется, я улыбнулась и сказала, что мне некогда, уже поздно и мне пора идти домой. Тут к нам подошла какая-то машина, «Жигули» кажется. Я хотела уйти, но тот парень прижал меня к машине, а из неё вышел ещё один и потянул меня к себе. Я  закричала, но всё было бесполезно, т. к. они впихнули меня силой в машину и куда-то повезли. Я никак не могла понять, зачем я им нужна и куда меня везут. Правда, ехали мы недолго. Было темно, и не могла сориентироваться, где мы находимся. Меня завели в какое-то помещение, мы спустились вниз, и меня провели в какую-то комнату. Там было зеркало, даже мебель. Мне вдруг показалось, что сейчас до меня будут домогаться, поэтому я упала на какой-то диванчик и почти лишилась чувств.

     Когда я немного пришла в себя, то попыталась узнать, чего от меня хотят и зачем меня здесь держат. Мне в вежливой форме объяснили, что я являюсь вроде как заложницей.

     «Мы хотим ликвидировать твоего парня. Он, конечно, придёт сюда, а когда мы поймаем его, то и тебя отпустим».

     Я принялась плакать, кричать, что они не имеют права так поступать, что это очень низко, но они лишь смеялись.

     Прошло около суток. Я ничего не могла делать, ни пить, ни есть. Меня с силой душили воспоминания тех дней, когда мы были вместе с тобой. Тогда-то я поняла, что та фотография оказалась просто-напросто средством, чтобы заманить меня сюда и те лица, которые взяли меня, хотели убить тебя.

     Помню, на следующий день, где-то вечером дверь в мою комнату распахнулась, и я увидела, как тебя держат двое, а один подошёл ко мне. Дальше ты всё помнишь, как всё было. Единственное, чего ты не видел – это то, что когда вы сцепились, я незаметно вышла из этих подвалов. Мне удалось выбраться из здания и позвать на помощь, и оказалось не зря. Это были какие-то уголовники, и им ничего не стоило убить тебя.

     Когда мы вошли в подвал, то увидели, как ты там лежал на полу. Было очень много крови. Тебя хотели сразу же увезти в больницу, но я сказала, что я сама виновата в том, что ты в крови и взялась излечить тебя, у меня это получится, ты же знаешь, что я понимаю в медицине. Кроме того, я очень многим обязана тебе за то, что ты сделал для меня. Когда я находилась там, в подвалах, я боялась, что ты никогда меня не простишь и не придёшь ко мне, но ты простил и пришёл, мой милый.

     Прядь длинных  коричневых волос немного свисала на лицо Ольги, оттеняя его. На Копылова устремился умный взгляд зеленоватых глаз девушки. Он внимательно слушал этот рассказ, и постепенно его лицо из сурового превращалось в более мягкое. Он с улыбкой глядел прямо в лицо Ольги и, судя по всему, был очень доволен. 

     Он радовался тому, что всё обошлось более менее благоприятно, как и должно быть. Ольга вернулась к нему, а те, кто препятствовал этому – получили по заслугам. И хотя он весь в бинтах, день его выздоровления недалёк. Он молод, полон сил и энергии. А потом… что будет потом Копылов ещё не знал, но, судя по его выражению лица, можно было догадаться, о чём он думал и мечтал.

     Вдруг он высвободил из под одеяла свои все в бинтах руки и слегка обнял Ольгу. Не выдержав, он поддался порыву чувств, которые ему уже не давали покоя. Он прижал к своей груди маленькую почти детскую головку девушки и без малого чуть не заплакал от всего передуманного и пережитого.

      — Оля, милая ты моя, Оля, — шептал он, — ты не можешь представить, как мне тяжело было без тебя. 

     Он с упоением гладил её волосы одной рукой, а другой прижимал к себе, затем взялся руками за её лицо. Их губы приблизились, и Копылов, слегка коснулся губ Ольги, почувствовал от них тепло и приятный сладковатый привкус. Он целовал эти губы и описывал неописуемый восторг и чувствовал, как сердце возбуждённо стучит в его груди.

     -Любимый мой, Лёша, — девушка коснулась его плеч, — я хочу быть с тобой, мне ничего не нужно, кроме того, чтобы ты был рядом. Я…я люблю тебя.

     Это неожиданное признание было сказано так внезапно, что Копылов в начале не мог ничего сказать, лишь быстро – быстро моргал своими глазами.

— Оля…, это ведь серьёзно, да?

     Он внимательно вглядывался в зрачки её зеленовато-шоколадных глаз, которые смотрели с неподдельной искренностью так, что Копылов был сильно растроган, на мгновение он забыл всё то, что он недавно пережил, он даже не чувствовал боли, которая играла по всему его телу. Он лишь смотрел в её глаза и не мог оторваться от них:

     -Дорогая моя, единственная, — Копылов принялся целовать её щёки, губы и снова прижимал её к себе.   

      — Теперь нас никто не в силах разлучить. Никто!

     Они снова были вместе, и счастье, которое покинуло их на небольшой срок, вновь вернулось к ним.

 

                                                         *            *            *

 

     Теперь Копылова всегда можно было увидеть с Ольгой. В эти дни они так привыкли друг к другу, что стали теперь как единое целое.

     Стояло жаркое лето, особенно в эти июльские и августовские дни, когда оно ещё не совсем выдало своё тепло.

     Ольга собиралась поступать в институт, но в перерывах между занятиями позволяла себе немного отдохнуть. Чего — чего, а отдыхать Ольга очень любила, и теперь, когда она проводила это свободное время с любимым человеком, ей оно казалось ещё лучше. Они не только ходили по улицам города, но и выезжали за его пределы. Копылов помнил эти поездки, которые начинались, как правило, с переполненного людским потоком железнодорожного вокзала. Электрички набивались полностью, и нужно было ориентироваться, т. к. трудно было сказать, куда именно пойдёт та или иная электричка за полчаса до отправления. Обычно об этом становилось известным именно в последние минуты. Большая лавина людей толпилась в нетерпеливом ожидании. При объявлении посадки эта мощная армада снималась с места. Получалось нечто похожее на соревнование: кто быстрее. Победителю этой дистанции предоставлялось право выбора хорошего места в вагоне.

     А было иногда и так. Люди заранее приходили на перрон, и подходил к посадке поезд, с  нажимом осаждали его двери.

     Копылов оказывался втиснутым в эту «мясорубку». Он всегда бочком вклинивался в скопленную людскую массу. Ольга была возле него, и он пропускал её вперёд, поближе к дверям и горе тому, кто пытался спихнуть или оттолкнуть её.

     Копылов, высвобождая Ольге путь, всегда держал свои локти в боевой готовности, и, видя его стиснутые зубы и непоколебимую решимость в действии, люди почему-то как-то отходили от него, освобождая дорогу. И Копылов, чуть протолкнув вперёд Ольгу, врывался в вагон один из первых.

     «Какой кошмар, — думал он, — словно звери в борьбе за выживание, ведь если так не ожесточаться здесь, то тебя затолкают, сомнут, иначе никак… Побеждает сильнейший. До чего же мы доходим! Раньше так вроде не было».

     Он принимался вспоминать, как он ездил несколько лет до этого на электричке. Мысли постепенно уходили куда-то в сторону, и он не замечал, как трогалась электричка, и они с Ольгой отправлялись в путь.

     В поезде было жарко, душно, и только на улице, когда они шли через лесок, было немного свежее. Дул слабый ветерок, чуть шевеля зелёные листики берёзок. Солнце палило нещадно, по дороге стелилась пыль, а здесь, в лесополосе, было как-то приятнее и веселее. 

     Возле огородного участка Копылова протекала небольшая речушка, куда он частенько любил наведываться, особенно летом, после работы. Приятно было окунаться всем телом в освежающую водную жизнь.

     Теперь Копылов был на берегу реки не один. Ольга робко ступала по мокрому песчаному берегу.

      — Что, Оль, давай купаться, искупаемся, и сразу легче будет, а то после такой жары и выкупаться не грех.

— Не знаю, надо проверить как вода, — сказала девушка.

     -    А чего её проверять, — и Копылов, одним движением сбросив рубаху, вдруг резко спрыгнул в воду.

     Он с удовольствием окунулся в реку и, отфыркиваясь, вынырнул на поверхность.

— М…да, вода совсем кипяточек, давай лезь, Оля в воду. Может тебе помочь?

     Но Ольга уже входила, не спеша в речушку. Водная прохлада сильно освежала, и от этого она слегка вскрикнула, но, привыкнув к воде, она уже не боялась этой прохлады. Она пробовала плавать, но у неё это не сильно получалось, и Копылов, слегка придерживая её, учил плавать.

      — Вот так, смотри, греби руками, не бойся, я держу тебя…вот так, вот так. Человек не потонет в воде, если будет работать руками. Ну, вот, поэтому утонуть не бойся.

     Они немного плавали, а потом Ольга выходила на бережок, а Копылов заплывал чуть дальше и, плавая, наслаждался этой процедурой. И глядя на него, Ольга любовалась, как он ловко и проворно управляется в водах этой речки, словно он был человеком – амфибией.

     Наконец, Копылов подплыл к берегу.

— Ну, как согрелась?

      — Как хорошо-то, — девушка, поглядев по сторонам на окружающую живописную местность, — продолжала, — как мы многое теряем, уходя от природы, а ведь человеку без неё никак нельзя, он живой, значит и ему нужно всё живое.

     Девушка мечтательно продолжала оглядывать всю прибрежную окрестность. Копылов присел рядом. Они ещё несколько минут любовались этим местом и этой речкой, которая тихо и спокойно несла свои воды, прорезая поросшую её согру. Вокруг была тишина, никого не было, и никто не мог её нарушить.

     Копылов, чуть привстав, обернулся и, всматриваясь в сторону деревни, произнёс:

      — Кажется, кто-то идёт сюда, — и через минуту, — сейчас весело будет, это дядя Коля — «хохол» своё пузо несёт к нам. Смешной он немного человек.

     «Хохол», как назвал его Копылов, действительно шёл к берегу речки своей слегка ленивой походкой, переваливаясь с боку на бок, как медвежонок.

     Копылов стоял в своих красных плавках и с интересом смотрел на приближавшегося.

     Коля – «хохол» был немного комичен по своему выражению лица, фигуре и манерах. Любил он шутить над другими и бросать в их адрес небольшие юморные комплименты и даже, когда, озлобясь на его примитивные хитрости сельчане и городские, которые приезжали сюда, называли его «хохляцкой мордой», «вредным хохлом», он не обижался, и его далеко не худенькое лицо лишь выражало какую-то неопределённую улыбку.  

     Вот и теперь, когда он подошёл к молодой паре, то, как всегда улыбался.

— Здорово, Лёшка, — он резко бросил ему свою руку.

     Копылов слегка пожал её, почувствовав при этом, что Николай был немного пьян.

— Выпил что ли маленько, дядь Коль?

      — Да, так немного «бурдажки», — и, не обращая внимания на сконфуженную гримасу Копылова, продолжал, — ну, что чуток искупнёмся.

     Копылов уже высох, но ему почему-то не хотелось лезть с Николаем в воду, т.к. он хотел купаться только с Ольгой. Поэтому он не согласился. 

— Да пойдём, чего там. Замёрз что ли?

— Не могу, дядь Коль, потом.

— Ну, смотри.

     Николай резко разбежался и плюхнулся всем грузным телом в воду. По воде пошли большие круги, порой казалось, что речушка выйдет из берегов.

     «Хохол», погрузившись в воду, принялся забавляться. Он ложился на спину, и, набирая в рот воду, пускал из него как кит тонкую струю. Это было немного забавно, и Копылов с Ольгой, глядя на это, не могли не улыбнуться.

     Поглядев ещё немного на Николая, Копылов засобирался домой. Он быстро оделся и, дождавшись пока Ольга накинет свой халат, отправился прочь. Однако его окликнул «хохол»:

— Эй, Лёшка, это что твоя невеста? Да? Поди и свадьба скоро?

     Копылов, немного скрипнув зубами, ничего не ответил.

— Да ты не обижайся, Лёшка на меня, старика.

— Я и не обижаюсь.

— Ну вот …всего самого вам, и «хохол» проводил взглядом эту пару.

     Копылов, взяв в свою ладонь ручку девушки, уверенно зашагал по травяной протоптанной дорожке.

     Их слитность и единство были теперь такими прочными, что казалось, уже не нарушатся никогда.

 

                                                                                                                Снова за окнами белый день.

                                                                                                                                       День вызывает меня на бой.

                                                                                                                                       Я чувствую, закрывая глаза.

                                                                                                                                       Весь мир идёт на меня войной.

 

                                                         ГЛАВА 12

 

     Второй курс института Копылов начал в своём ритме: таким же серьёзным, подтянутым. Он по-прежнему продолжал отмалчиваться и лишь улыбался, когда окружающие его ребята-сокурсники откалывали всевозможные весёлые номера. Особенно сильно забавлялись Волков с Новосёловым.

     Все чувствовали себя гораздо старше, и казалось, будто учатся они здесь давно, и во всём хотели показать себя далеко не новичками. Это сильно проявлялось при встрече его группы с первокурсниками, которые путались в сложной и новой для них обстановке разветвлённых, обширных аудиторий, разнообразных коридоров и переходов между корпусами (политехнический институт отличался своеобразной спецификой здания, в котором находились все учебные корпуса, отделённые между собой небольшими переходами).

     -О, смотрите, это первый курс, — громко кричали ребята, когда узнавали первокурсников по всем статьям, глядя на их неуверенные лица.

     В человеческой душе, видимо, заложено какое-то торжество, когда он чувствует своё превосходство перед другими лицами, забывая, что он тоже был когда-то таким и проходил в своё время через это, но всё же он не может почему-то удержаться, чтобы ещё раз не подчеркнуть, что он стоит выше этих людей, а то, что это его прошлое лицо, это всё уже не важно.

     Десятиклассник с видом властелина смотрит на первоклассников, таким же взглядом смотрит и студент первого курса, едва перешагнув порог вуза, на всех школьников, также смотрят и все последующие курсы на более младшие.

     Такие чувства испытывает и мастер перед рабочими, начальник цеха перед мастерами, директор предприятия перед начальниками цехов, аналогичное наслаждение ощущает ефрейтор, опустив свой сапог на грудь солдату, прекрасно понимая, что он и сам может оказаться в положении того солдата, но уже под сержантскими и офицерскими сапогами.

     Пирамида власти – вещь довольно сложная и от неё никуда не уйти, особенно в нашем обществе, и каждый человек, сам того не подозревая, чуть ли не с пелёнок затягивается в её недра, и с каждым годом она давит на него всё больше и больше.

     Перепрыгивать со ступеньки на ступеньку можно быстро или менее быстро, можно идти сразу через несколько ступенек, можно с таким же успехом кубарем катиться вниз, и здесь далеко не всегда всё зависит от того человека, который движется по этой лестнице. Человек здесь всего-навсего материальная точка, а куда он передвинется, это уже зависит от множества внешних и внутренних факторов, и лишь частично, что весьма незначительно, и от него самого.

     Люди по своей природе жадные, и поэтому, уже взобравшись на самую вершины такой пирамиды, человеку нужно ещё что-то, но эта та жадность и приводит его в конечном случае к полному краху.

     Копылову тяжело было одному находиться наедине со своими мыслями. Он опять переживал свой отход от общества, но поделать с собой ничего не мог. 

     Правда, на него иногда находили светлые мысли, и он шёл к Огурцову. На сей раз, Огурцов в те дни сидел, что говорится, на мели. Это было видно по хмурому и невесёлому лицу Коли. В такие минуты он уже не острил и не бросал в адрес серьёзности Копылова свои различные штучки, а проводил весьма деликатный разговор, хотя он оказывался несколько резким и грубым.

     Копылов очень легко вступал со своим товарищем в спор. Спорили они часто о многих житейских вещах, современной музыке, фильмах, но и иногда и затрагивали вопросы положения в стране, разложения общества, особенно молодого поколения, студенчества и т.д.

     На объект последнего Коля смотрел несколько вяло, и ему было как-то всё равно. Часто он раздражённо прерывал Копылова.

      — Чё ты мне, Лёша, толкуешь про всех. Да мне как-то плевать на это, кто как живёт и чем дышит, мне самому пожить охота, немного отдохнуть, попить водочки, посмотреть хорошие фильмы, действительно хорошие, какую-нибудь там «парнушку» или «боевичок» на худой конец, «снять» какую-нибудь «тёлку», — при этих перечислениях Коля как-то сладостно улыбался.  

     Копылов не знал, что ответить, он видел, что все интересы Коли заключались в нескольких фразах, а у него самого были интересы, стремления только всё в мыслях, да в голове. Конечно, когда это нужно было, он проявлял себя, как ему казалось, в качестве настоящего человека, но конечной цели жизненного пути он не видел, своего будущего у него не было. И сейчас, размышляя над этим, он с ужасом понимал, что у него нет никакого духовного мира, там, в будущем веке, в котором ему предстояло жить, ему и всему будущему поколению. Но ведь это страшно! Потерять своё будущее, значит, потерять веру, а потерять веру равносильно потерять всё.

     «Нет, — думал Копылов, — пусть у меня нет будущего, но всё же я стою на той вере своих отцов и дедов, которые жили, боролись, строили и создавали на благо нас, а мы живём всё же лучше их, мы не ютимся в бараках, не коченеем от холода, не вжимаемся в землю от бешенного огня артиллерии. Нужно что-то создавать, чтобы оставить после своей жизни какой-нибудь след, нужно стремиться к лучшему».

      — Ты какой-то патриот, Лёша, — говорил Огурцов, когда Копылов высказывал ему свои мысли, — мне такой патриотизм на хрен не нужен, — и, махнув рукой, Коля достал из холодильника большую банку пива и налил себе стакан. Осушив его, он сказал:

— Вот это я понимаю жизнь, но, правда, не совсем.

     Несмотря на свои расслабления, Коля всё же смог восстановиться в техникуме, однако ему нужно было учиться ещё два года.

     Копылов, послушав ещё с полчаса заграничной дребезжащей музыки, собрался домой. Хотелось пойти к Ольге, но он понимал, что сейчас её тревожить не стоит.

     Ольга только-только поступила на первый курс медицинского института, и сразу же ушла в дебри академических дисциплин.

     Он помнил, как она волновалась, когда сдавала вступительные экзамены. Но, учась в школе сравнительно неплохо, Ольга без проблем прошла через эти предвузовские испытания и была зачислена на первый курс. 

     А сейчас, когда начался учебный год, Копылов знал, что мешать ей пока не стоит, он хорошо помнил себя год назад.

     Так Копылов вновь остался один и на этот раз очень остро переживал своё одиночество, словно находился в заточении. Он уходил от всех и углублялся в чтение книг или слушал музыку, которая была очень далека от динамичных и эффективных заграничных мелодий. Уходя от различных чёрных мыслей, Копылов не забавлял свою душу водкой, как это делало большинство его сверстников, а предпочитал не спеша бродить по кварталам города. Иногда он забирался в самые отдалённые окраины и считал лучшим находиться там.

     Эти окраины были только-только застроены новыми многоэтажными домами, и оставшуюся строительную грязь от растворов можно было заметить сразу. Райончик и без того непривлекательный теперь полностью зарос различным мусором: кусками металла, смятой металлической проволокой, табличками строй ограждений, наспех брошенными досками.

     Всё это хаотично было разбросано и гнило под моросящим осенним дождём.

     Дома были похожи друг на друга как близнецы. Жильцы ещё не вселились сюда, и скучно и тоскливо было здесь, как в забытом и заброшенном пустыре.

     Копылов с интересом осматривал этот район новостроек и видел, как разрастался его город. Засмотревшись, он не заметил, как его ноги угодили в какую-то расхлябанную жижу, видимо после пролитых дождей вся эта строительная грязь в округе разбухла и представляла собой такое густообразное месиво, что испачкаться об неё не представляло никакой трудности.

     К счастью, у Копылова были прочные сапоги, и он, отряхиваясь от грязи, обнаружил, что совсем не замочил ног.

     Между тем осенний день подходил к концу, всюду темнота упала на город, заботливо прикрыв его непроницаемой мглой. Было темно и особенно здесь, где практически не было ни одного фонаря.

     Копылов понял, что пора возвращаться домой, иначе, чего доброго, он мог заблудиться в этих малоизвестных ему домах. Он уже хотел, обойдя лужу, выйти отсюда, как внезапно, прям в него, упёрлось дуло пистолета. От неожиданности Копылов растерялся, потом уже инстинктивно стал соображать в какой обстановке он очутился.

     К нему приблизил своё лицо какой-то мордастый парень в чёрной шапке с белой надписью «ADIDAS». Был он физически очень хорошо сложен, и его плечи, раздаваясь едва-едва влазили в кожаную куртку, в которой он был. Чуть поодаль от него стоял ещё один, и по виду Копылов понял, что тот второй в физическом отношении представляет собой примерно то же.

      — Чего надо? – Копылов грубовато поинтересовался с целью узнать, к чему к его груди направлен этот пистолет.    

     -      А вот сейчас убьём тебя, и ты даже маму не успеешь позвать.

— Не понимаю.

— Сейчас, вот поймешь.

     Щёлкнул предохранитель, и Копылов понял, что всё кончено. Вдруг его рука неожиданно дёрнулась и незаметно для стоявшего противника приблизилась к пистолету.

     Копылов прекрасно понимал, что в следующие секунды через его тело пройдёт свинец, но державший пистолет и готовый отправить Копылова на тот свет почему-то медлил. То ли он не сразу решился убить человека, и в начале хотел позабавиться, посмотреть на беззащитного и убить, а может в нём не было достаточно твёрдой руки, чтобы вот так с ходу взять и убить.

     Это промедление сыграло для Копылова весьма заметную роль. Поскольку пистолет был вплотную приставлен к груди, то Копылову удалось приблизить руку практически к его металлической поверхности.

     Всё произошло мгновенно. Копылов правой рукой очень резко схватив за кисть державшую пистолет, двинул её в сторону. Быстрота  его действий и решила всё дело.

     Грянул выстрел, но пуля никого не задев, чуть не коснувшись его плеча, прошла мимо.

     Он ударил ногой по руке противника, но подошёл его товарищ. Понимая, что с двумя противниками ему не справиться, кроме того, у них был пистолет, Копылов, повернувшись, побежал прочь. 

     Он бежал по лужам, по бетонной грязи, по недавно асфальтированным дорожкам. Несколько пуль, хищно жужжа, пронеслось над его ухом, а он бежал и бежал, не замечая ничего на своём пути, потому, что люди, с которыми столкнулся он, были тверды в своих намерениях, и, видя свою жертву, едва ли выпустили её из своих рук.

     Он слышал, как сзади бухали ботинки его преследователей, слышал как пули, взвиваясь, падали возле него, а одна из них прошла возле его ног, щёлкая по асфальту, расщепляя его.

      «Богатые, что ли, — подумал он, — хоть бы пули поберегли для серьёзного случая, чем вот так бить просто вхолостую». То, что в него могли попасть, он почему-то не думал, считая эту мысль довольно абсурдной.

     Петляя как заяц, Копылов, наконец, приблизился к домам, считая, что здесь его враги не будут стрелять, всё же остерегутся.

     Добежав до двери, он быстро проскочил в грязный подъезд и чуть не споткнулся о ступеньки. Сейчас он быстро соображал, куда бы он мог спрятаться. Времени у него не было ни секунды, и он понимал это, поэтому сразу же с ходу проскочил в едва заметный тамбурок, который был немного отгорожен от общего коридора и прыгнул к трубе водяного отопления.

     Здесь он был в относительной безопасности, но опять же подумал, что те, кто гнался за ним, будут досконально обшаривать все сомнительные места и укромные уголки. Затаив дыхание и доверившись судьбе, Копылов с нетерпением ожидал развязки событий. 

     Ждать пришлось ему очень не долго. Преследователи появились тут же, и когда Копылов прятался, он слышал, как хлопнула дверь подъезда, и кто-то вошёл туда.

     Положение Копылова было всё же лучше, т.к. он видел своих противников, а они его нет, но это ещё ни о чём не говорило, преимущество было всё же на их стороне. Быстро пробежав по ступенькам, они остановились у того тамбурка, в который только что нырнул Копылов.

     Державший пистолет произнёс:

— Куда же он делся?

— А точно уверен, что он забежал в этот подъезд? – спросил его товарищ.

— Да я же за ним сразу шёл прям следом, шаг в шаг, не мог же я ошибиться.

     Он вдруг хлопнул себя по голове:

      — А если этот подъезд проходной? Тогда он уже вероятно выбежал во двор этого дома. Знаешь что?… Сбегай-ка туда, глянь есть там дверь или нет, я, думаю, что он не уйдёт, но всё же не исключено, что он выскользнул в те двери, если они здесь имеются.

      «Компаньоны» разделились. Один из них пошёл дальше исследовать этот подъезд, а другой остался здесь. Он продолжал держать пистолет в боевой готовности и при удобном случае, услышав какой-нибудь подозрительный шорох, стал бы стрелять.

     Он внимательно всматривался во все мельчайшие щелки. Несмотря на то, что было темно в подъезде, всё же человеческие глаза привыкли к темноте, и было видно то, что сразу с первых минут разглядеть трудно.

     Наконец, он заметил тот тамбурок и вошёл в него. Развернувшись, он чуть присел, стараясь охватить своим взглядом все предметы. Пригнувшись, он повернулся спиной к трубе.

     Всего этого не мог не видеть Копылов. Он только ловил удобный момент, чтобы прыгнуть на своего врага и выбить из его рук оружие. Сейчас, когда тот стоял к нему спиной, Копылов понял, что этот момент наступил. Он незаметно приподнялся и стремительно кошкою метнулся вперёд. Не успев ещё сообразить, что происходит за его спиной, противник Копылова, ощутил на своей гортани крепкие тиски. Повинуясь инстинкту самосохранения, он нажал на курок, и выстрел, резко прозвучавший в тишине, разрядил всю обстановку.

     Противники сцепились, но здесь Копылов был уже сильнее. Ему удалось выбить ногой пистолет, и к тому моменту, когда подбежал другой, он держал заряженный пистолет в своей руке.

     Тот, у которого Копылов выбил оружие, ещё дёргался, стремясь ударить его ногой в живот, но когда над его головой пропела пуля, он понял, что Копылов настроен тоже серьёзно, он борется за свою жизнь и шутить в таких случаях вряд ли станет.

      — Вставай… Руки, руки вверх подымай, — Копылов произносил те же фразы, которые слышал во время просмотров фильмов про Отечественную войну.

     Они вышли из тамбурка, и Копылов, наведя на своих врагов пистолет, чуть не крикнул:

— Выходи из подъезда по одному. Быстрее!

     Копылов знал, что выстрелы, прогремевшие здесь, могли привлечь внимание к этому спокойному и безлюдному району, и поэтому нужно было уходить.

     Подталкивая впереди себя идущих, Копылов быстрей стремился выбраться отсюда. Они, наконец, вышли на улицу.

      — А теперь идите, идите… не бойтесь, стрелять я по вас не буду, мне чужого не надо. Идите себе спокойненько, но мне больше не попадайтесь.

     Копылов, держа в руке пистолет, видел в темноте ночи две фигуры, которые, слегка вздрагивая, уходили от него.

     Видимо, они не ожидали такой смены событий, не ожидали, что роли их поменяются, и не они будут держать чужую жизнь в своих рук, а их жизни будут в других руках. Не ожидали, и поэтому покорно плелись впереди, боясь того, что как бы Копылов не пальнул в них с некоторого расстояния. Они шли, и, не видя, всё же ощущали дуло пистолета, направленного в их спины.

     Когда всё стихло, Копылов для полного удовлетворения ещё раз прошёлся около подъездов этого дома и соседних домов.

     Примерно через час он сидел на берегу тихой речки, которая протекала по городу, и теребил в своей ладони чёрную металлическую рукоятку.

     « Как же так, — думал он, — ведь мы с этими парнями такие же люди, вместе кормились молоком матери, учились в школах, нам говорили, что плохо, а что хорошо, но почему же происходит в наших сердцах всё по-разному, и мы такие разные? Что толкает человека на преступление? Голод, жажда наживы, месть?»

     Копылов ещё долго ворочил своими мозгами, отходя от только что пережитого. Наконец, спохватившись, что уже довольно поздно и пора возвращаться домой, привстал и хотел уже пойти прочь с этого места, как вспомнил про пистолет, который держал в руке. Он умел обращаться с оружием, и сегодня это спасло ему жизнь.

     « Интересная игрушка, — подумал он, — только эта игрушка несёт зло, мне она ни к чему».

     И он, размахнувшись, швырнул пистолет в реку.

     После всплеска, по воде пошли расходящиеся круги, и Копылов задумчиво смотрел на них, пока они не исчезли.

     Повернувшись, он, наконец, не спеша, зашагал к дому. Он шёл большими, крупными шагами, олицетворяя сильного, мужественного и вместе с тем благородного человека. Так он шёл через весь спящий город, словно неведомый защитник, обходя свои владения, следящий за порядком своего маленького  мирка.

     Копылов шёл, и его душа была спокойна и чиста как никогда. Он так и не узнал, кто были эти люди, которые так настойчиво преследовали его. Не знал этих людей, и если бы узнал поближе, мог бы в ярости разрядить свой пистолет. Не знал, что не одна его жизнь была под угрозой их нападения.

 

                                                

                                                                                                                     Следи за собой, будь осторожен.

                                                                                                                                             Следи за собой…

 

                                                              ГЛАВА 13

 

     Ольга, слегка прижавшись к плечу, тихо и ласково перебирала ЕГО руку своими маленькими с небольшими ноготками пальчиками. Ей было приятно ощущать то тепло, которое исходило от его руки, и хотя она была грубая и шершавая, девушка этого не чувствовала. Сейчас ей было очень хорошо, так хорошо, что лучше, пожалуй, и не могло быть.

     Он держал руку в Ольгиных пальцах. Ему хотелось обнять девушку, до того он был наслаждён этим сладостным мигом, но он лишь молча глядел на неё, не давая пока воли своим чувствам. Тщательно и досконально всматривался он в черты её лица. Ему казалось, что глаза Ольги приобрели какой-то неизвестный ему коричневый цвет, которого он раньше не замечал. До этого он видел, что эти глаза зелёного цвета, подобно тем сладким леденцам, обсыпанным сахаром. Впрочем, здесь было трудно ошибиться, т.к., присмотревшись, он заметил, что Ольгины глаза носили тот таинственный зеленовато-коричневый цвет, которым он когда-то наслаждался, да и теперь не мог отвести от них своего пристального взгляда.

     Девушка провела рукой по своему носу, тщательно ощупывая его пальцами. Сочетание прямого практически без горбинок в мелких веснушках носа и очаровательных зеленовато-шоколадных глаз не могли оставить равнодушным Копылова. Он молча, как мог, восхищался девушкой, не проронив при этом ни единого слова.

     Ольга сидела возле него в красном, плавно облегающим фигуру платье и смущённо, ловя своими глазами его взгляд, немного улыбалась, обнажая при этом ямочки своего лица.

     Они были одни, и это доставляло обоим дополнительную радость.

     Копылову, также как и Ольге, давно хотелось вот так остаться одним и, смотря друг на друга, ловить то безмятежное и святое чувство, которое они пока не проявляли открыть, хотя обоим оно было понятно, и каждый из них не раз испытывал его на себе. Теперь миг был, пожалуй, самый благоприятный, т. к. был новогодний вечер, и каждому человеку хотелось, чтоб он проходил как можно лучше, каждому хотелось высказать свои мысли, переживания, словом то, что сидело в нём целый год, и теперь в завершении его он мог это сказать.

     Они могли многое сказать друг другу, слишком эмоциональным и насыщенным всевозможными событиями стал для них прошедший год, но они молчали, видимо всё было уже понятно и ясно без слов.

     Копылов прекрасно видел это. Видел, и, глядя в лицо своей девушки, находил в её глазах много такого, что сказать словами было практически невозможно. Кисть его руки медленно и плавно стала сжимать находящуюся в ней руку девушки. Затем, он всё же повиновался охватившим его чувствам и прижал свои губы к её губам. Так сидели они в течение нескольких минут, пока Копылов не оторвался от сладких губ Ольги.

     Вечер был для него одним из самых лучших и протекал в приятной, комфортной обстановке без грязных матерных криков, без посторонних лиц, вечер с тем, с кем он хотел его провести.

     Он, встав, наконец, прервал молчание:

      — Давай-ка, я распечатаю шампанское, — и, не дожидаясь ответа, встал и прошёл к столу. 

     Бутылка с шампанским стояла в центре праздничного стола, украшенного новогодними яствами и разнокалиберной посудой.

     Сжимая в пальцах пробку, Копылов глядел на Ольгу. Лицо её горело приятным чувством, и он понимал, что она довольна, т. к. ей, как и ему, не нужны были те шумные компании и пьяные тосты под шум и говор охмелевших от водки ребят.

     Копылов, отведя пробку к потолку, отпустил её. Пробка, под действием созданного в бутылке давления, глухо хлопнула. Из бутылки пошёл лёгкий сладковатый дымок.

     Он держал в руке свой бокал, и чуть-чуть помочив губы кисловатой жидкостью, отставил бокал в сторону:

— Что же ты, Лёша не пьёшь?

— Зарок дал не пить

— Как так? Ведь…, — она, не договорив, встретилась с серыми глазами Копылова и всё поняла.          

 Слишком выразительным был его взгляд, чтобы его не понять.

     Облизав спёкшие губы, он заговорил:

     -    Оленька, я хотел бы в этот вечер, в этот дорогой вечер для нас подвести итог прошедшему году и открыть год новый.

     Он, замолчав, перевёл взгляд на девушку. Та с интересом смотрела на него. Этот устремлённый взгляд в сочетании с её красным платьем придал данный момент его речи торжественность.

      — Этот год был, несомненно, труден для нас обоих, каждому приходилось сталкиваться с трудными ситуациями. Но вот этот год позади, я не хочу сказать, что позади все наши трудности, но самое главное, что мы теперь вместе, а это главное, вместе никакие тяготы не страшны, ведь так же?

     Ольга, улыбаясь, сжимая в своей руке стакан с шампанским, кивала головой.

      — И теперь вот в эту минуту, я хочу поднять этот бокал за наш крепкий союз, — и, не видя удивлённого взгляда Ольги, он коснулся губами прохладной стенки бокала.

     Глянув на Ольгу, он заметил, как она тоже глотает шампанское и с удовольствием улыбается.

     А потом они, застыв в крепком поцелуе, долго сидели под едва мерцающий огонёк зажжённой новогодней ёлки.

 

                                                                     *        *        *

 

     В эту ночь в общежитии «политеха» гуляли очень активно, причём скопление в комнатах было очень большое. Наряду с местными, «общаговскими», часть которых всё же осталась в городе, присутствовали и городские, которым скучно было оставаться в неинтересной для них обыденной домашней обстановке, и они, предпочитая проведение праздника чем-то необычным, сногсшибающим, шли в студенческие общежития.

     По комнатам и коридорам общежития, резко плывя, расходились шум, весёлые крики и высокочастотные децибелы лёгкой музыки.

     В одной из комнат собралась кучка ребят будущих механиков-химиков. У них в компании было, наверное, шумнее всех. Студенты именно этой специальности считались самыми активными и задорными.

     Посреди составленных в ряд нескольких столов, заставленных бутылками с водкой, пивом и лимонадом и горки порезанного хлеба восседал тёмноглазый паренёк Ветров Дмитрий. Он был небольшого роста, но плотным и крепким в плечах. Походка как-то своеобразно рисовалась с его фигурой. Передвигался он быстро, при этом несколько вытягивал вперёд шею, словно пытался разглядеть что-то. Был Ветров подвижным парнем, охотно играл в футбол, баскетбол и другие спортивные игры.

     Рядом с ним, теснясь в общей куче, сидели вечно задорный и неунывающий Новосёлов, его разговорчивый партнёр Молчанов, серьёзный с каменным лицом Павлов, простодушный добряк, то и дело примерявший костяки своих кулаков Попов, шумный и активный в своих репликах Богданов, а ещё чуть поодаль и его противоречивый друг Васильев со своим «потенциальным» соперником Волковым – «Хосе».

     Посторонних никого не было, эта комната и так с трудом вмещала собравшуюся компанию. Нельзя было сказать, что все молчали, но нити разговоров были различны, и поэтому высказываемые реплики нельзя было сложить в более или менее описываемую речь, т.к. последняя не имела своей определённо-конкретной цели.

     Сейчас в разговоре особенно выделялся Ветров, может быть из-за того, что он был в центре столов, и его голос, подпитанный уже водочным хмелем, слышался резче и отчётливее других. Пьяная дымка царила над полутёмной комнатой, разорвавшаяся в клочки глухими басами голосов тишина лопалась и уходила куда-то далеко, на задний план.

      — Я вот как-то набухался, не хуже чем тут, — говорил Ветров, сминая в своих потных пальцах крупные хлебные крошки, — прихожу на сопромат, ну и объясняю сопроматчику про свою задачку. Говорю: «Надо эту ось в пространстве раскрутить…» И показываю как, — при этих словах Ветров сделал в воздухе жест, изображающий направление вращения пространственной оси.   

— А он и говорит мне, глядя на меня: «Ты сам, смотри, не раскрутись».

     Сидевшие рядом с Ветровым слегка прыснули от смеха. Шура Богданов, встав, роняя стаканы, стоявшие на столе, потянулся своим грузным телом к Ветрову:

— Ветров, Ветров … ух…, — он пьяно, давя на Ветрова, потянул его к себе.

— Осторожно, Шура, — Васильев сдерживал весёлый порыв своего друга.

     Тот, качнувшись, упал грудью на стол. Послышался звон падающих стаканов и бутылок.

— Ну, вот ещё не хватало…

— Началось

     Навели порядок не сразу. Сидевший с края стола Попов приподнялся, затем резким движением подогнал к себе бутылку с водкой и, не спеша, налил из неё в стакан, осушил его. Причмокнув от удовольствия, он не закусывая, отошёл от стола и, слегка качаясь, пошёл к двери.

     Внимательно наблюдавший за этим Новосёлов, толкнув Молчанова в плечо, произнёс:

      — Смотри, небось по бабам пошёл. Сейчас найдёт какую-нибудь тёлку и будет с ней, а наутро его хоть кулаками бей, ни за что не поднимешь. Знаешь, прикольно будет, вот увидишь.

     Паша прервал речь Новосёлова, взяв бутылку в руку:

— Ну, его, это что… Давай лучше вмажем…

     Кряхтя и закусывая, ребята начали подсмеиваться друг над другом.

      — Ты, чего, «Хосик», такой не весёлый, — Паша толкал Волкова, но тот лишь водил плечами. Он ещё был не в сильно «накаченном» виде, для его фигуры нужно было много той жидкости, которую пили ребята, поэтому своё веселье «Хосе» ничем пока ещё не выражал, — давай, поцелуемся что ли, — и Паша приблизил свои губы к лицу Виталия. Тот, смеясь, стал отталкиваться:

— Да, ну тебя к чёрту…

— Ну, Хосик, давай…

— Иди, иди к ….

     Не обращая внимания на отрицательные жесты Волкова, Паша всё же пьяно чмокнул его в щёку.

     Постепенно комната пустела, вслед за Поповым ушёл Павлов, азартно пощёлкивая пальцами, уход Богданова с Васильевым был сопровождён большим шумом, вслед за ними потянулся и Ветров.

     Играла музыка, стол был сдвинут, ребята стали выгонять свою пьяную энергию в танцах.

     Особенно старались Молчанов с Новосёловым. 

     Неожиданно просунулась голова «Лысого», с ним были ещё двое: «Франц» и Боря.

— О, тут у вас весело, но баб нету, как же вы так живёте, — с укоризной заметил «Франц».

     «Лысый» подошёл к столу, и, не говоря ни слова, выплеснул остатки водки из бутылки в стакан. Чуть сморщив своё лицо, он залпом выпил водку.  «Франц», повернувшись, пошёл к выходу. «Лысый», повертев в своих руках пустую бутылку из под водки, на которой была наклеена этикетка с надписью «Россия», слегка постучав ею по крышке стола, произнёс:

— Смотрите, сейчас фокус один покажу…

     Новосёлов, Молчанов, Боря выжидательно смотрели на «Лысого».

     Изо всей силы  рук «Лысый» вдруг резко и неожиданно для всех, ударил бутылкой по своей голове. Послышался звон стекольных осколков, которые разлетелись по сторонам, он совпал с другим звоном. Чуть качнувшись, «Лысый» упал, зацепив стоявший неподалёку от него стул. С его затылка обильно закапала кровь. В миг она растеклась по голове, коротко остриженным волосам «Лысого» и заполонила всё лицо.

     В начале, все видевшие этот эпизод недоумённо молчали, они были удивлены увиденным и не могли найти слов. Но это молчание длилось недолго. Распахнулась дверь комнаты, в неё гурьбой вбежали ребята.

     -Что случилось? – Васильев испуганно смотрел на окровавленную в тёмно- красных потёках голову « Лысого», — может «Скорую» вызвать?… Чего же он?

     «Лысый» приподнялся и, улыбаясь, ощупал голову. Он почему-то сильно удивился, ощутив на ней сгустки крови, и увидев рядом с кучей осколков от бутылки пятна крови, протянул:

— Ничего себе, неужели это с меня столько натекло! Надо же…

     Он, слегка коснувшись плечами стоявших возле него ребят, направился к выходу.

     В другой комнате было весело. Ребята пьяно орали матерно-пахабные песни, под музыку, выходящую из  магнитофона. Попов сидел чуть поодаль, в стороне от этой шумной компании и гладил своими крупными боксёрскими руками мягкое гладкое и податливое тело девушки. Она, сидев на его коленях, чуть склонив голову, таинственно улыбаясь, смотрела на него. За окружающим шумом было трудно уловить слова, которые шептал он ей, но можно было догадаться об их смысле.

     Пройдя по всем комнатам, легко было заметить одно и то же, хотя одинакового ничего не было, хозяева любили выдавать оригинальности в этом вопросе.

     Выцедив очередную стопку, Молчанов, привстав, резко выбросил вперёд руку:

— Господа! Внимание! Прошу тишины!

     Ему с трудом удалось перекричать гуляющих.

     -Слышите, нет…, есть неплохое дельце, — Паша уже орал во всю силу своей глотки, но ему едва-едва удавалось добиться слышимости в окружающей компании.

     Наконец, выбрав паузу, когда шум стих и несколько пар глаз с вниманием устремилось на него,  Паша наконец высказал свою мысль до конца:

     -Сейчас быстренько допиваем и ломанёмся на Речной вокзал, там гульнём маленько, посмотрим на речку, перемахнём на тот берег и там маленько посидим…

     Несмотря на то, что предложение, высказанное Молчановым, было несколько абсурдным, большинство из окружающих его поддержали:

— Нештяк!…

— Молодец, Молчанов, да ты гений!

— За это следует…

     Послышались весёлые восклицания и реплики, бульканье по стаканам разливаемой жидкости.

     Предложение, высказанное Молчановым, сразу внесло какое-то новое направление в характер проходящего веселья. Все начали лихорадочно собираться, одеваться, сразу же возникла свалка, происходили небольшие перебранки, мелкие конфликты, создавая при этом большой фон шума.

     Наконец, всё было готово. Все решили оставить на столах всё, как было с той целью, чтобы по приходу продолжить празднование Нового года. Ребята были в сборе, и Палыч с всегда серьёзным лицом, несмотря на изрядное количество выпитой водки, он продолжал оставаться трезвым, и Новосёлов со своей весёлой энергией, и Васильев со своим другом Богдановым, которого кроме него никто не мог успокоить, и Волков, который слегка пьяно качался и бросал смешные реплики, вклинивая их в разговор окружающих.

     Инициатор своей экспедиции Молчанов по-прежнему руководил всем происходящим процессом:

— Так, ну что в путь…

     Через минуту весёлая компания была уже на улице. Было морозно, небо вызвездило, и становилось очевидным, что осадков не будет, и утро новогоднего дня будет безоблачным и морозным, каким и должно быть в таких случаях. На улицах чувствовался праздник, это можно было заметить по оживлённым весёлым компаниям, которых в эти часы бродило по улицам немало.

     Смеющаяся ватага ребят шла по улицам ночного города, азартно ведя разговор, периодически окликая друг друга, делая при этом различные шуточные замечания. Они шли к речному вокзалу, замёрзшая, скованная льдом река почему-то манила их. Это место всегда было центром внимания большинства компаний, особенно в летнее время, но сейчас, когда стояла середина зимы, река своим расположением по-прежнему привлекала этих подвыпивших молодых людей, которым после выпитой водки, нужно было развеяться, но тесные стены помещения сковывали их свободу действий, и поэтому они шли к берегу реки.

     Речной вокзал был не так близок, но это не было помехой для ребят. Они, словно не чувствуя ни холода, ни времени, ни расстояния, шли, расстегнув свои шубы и тёплые куртки.

     Было уже раннее утро, когда они подошли к берегу реки. Занесённая снегом и схваченная льдом водная стихия, казалось, замерла навечно, словом здесь ничего и не было, и никогда река не несла свои воды к морю. Стоявшие по берегам голые без листвы деревья тоже застыли в одной позе. Было очень тихо, и ничто не могло нарушить тишину в этот ранний предутренний час.

     Некоторое время ребята стояли возле берега, всматриваясь в очертания далеко стоявшего противоположного берега.

      — Ну, вот и пришли, — произнёс Васильев, хотя и без этой фразы всё уже было ясно и понятно, — что же теперича поплывём, что ли?

      — Значит, так, — вновь взял инициативу в свои руки Молчанов, — сейчас вмажем, закусим основательно, и айда на тот берег.

     Привлекаемый пейзаж противоположного берега тянул всех, видимо стоявшим здесь нужно было что-то недосягаемое, неизведанное и новое в этот момент времени.

— Ну, дак как?

     -    Да, чё, там наливай что ли, какой может быть базар, — Новосёлов, не дожидаясь ни от кого ответа, вытащил из сумки заветную бутылку.

     Она быстро пошла по кругу. Ребята оживлённо пили, закусывая корочкой хлеба, и, крякая, передавали бутылку очередным. Бутылка быстро пустела. Вскоре все были «готовы» к переходу.

     С весёлыми криками они бросились на тот берег.

      — Эй, чуваки, давайте бегом, заодно и согреемся, побежали, что ли…ну, — Новосёлов перевёл свой шаг на бег.     

— Быстрее, быстрее, давай не отставай…

     Он незаметно вырвался в авангард толпы, другие ребята, подхваченные азартом весёлой погони, устремились вслед за Новосёловым. Однако догнать последнего было не так легко, не даром много времени Новосёлов проводил за спортивными играми. Он был лёгок и подвижен, поэтому и перемещался к другому берегу так быстро, что все бежавшие за ним быстро отстали, а Новосёлов, забыв всякую осторожность, увлёкшись порывом своей неиссякаемой энергии, бежал и бежал.

      — Эй, Новосёлов, — громко крикнул Молчанов, — тормози, ты всех загнал.

     Новосёлов почти остановился и шагнул чуть правее. Он был где-то на середине реки, и, отойдя немного в сторону от выбранной им траектории, ступил на неохваченную льдом рыхлую полынью. Вмиг его ноги потеряли твёрдую опору, и, не успевший ничего понять, Новосёлов резко оступившись, лишился твёрдой корки льда под ногами. Через мгновение тело Новосёлова ушло под воду. Он ещё мог ухватиться руками за поверхность льда, но они уже были непослушны его телу, и, скользнув по льду вытянутые руки Новосёлова, ушли под воду вслед за его телом.

     Страшный крик из уст Новосёлова, было последним, что он успел сказать, оборвавшись в полынью. Хлюпнувшая вода и этот крик слились в одно.

     Подбежавшие к полынье испуганные и протрезвевшие ребята ещё не могли понять всего происходящего и, удивляясь, глядели на полынью, поглотившую Новосёлова, не зная, что всё уже кончено.

     Только обломки тонкой корки полыньи и расходящиеся круги воды говорили о только что происшедшей трагедии.

 

                                                                                                                                            Те, кто слаб

                                                                                                                                                           Живут из запоя в запой

                                                                                                                                                        Кричат: «Нам не дали петь!»

                                                                                                                                                    Кричат: «Попробуй тут спой!»

 

                                                 ГЛАВА 14

 

     Димка Флеров сидел, опустив лицо на свои чёрствовато-сухие ладони. Он сидел так долго, не поднимая глаз и не отводя лица от ладоней. Казалось что-то мёртвое и равнодушное застыло в нём, и Димка оставался сидеть в такой позе. По его лицу можно было догадаться, что что-то произошло с ним. Он чуть приподнялся, когда в дверь раздался звонок. Не спеша, лениво передвигая ноги, Димка побрёл к двери. Щёлкнув замком, он распахнул дверь.

     Перед ним стоял, слегка подавив свою улыбку, Копылов. Его взгляд бегло прошёлся по Димкиному лицу, но оно ничем почти не выдало тягостного настроения на душе Флерова. Так, по крайней мере, показалось Копылову.

— Можно к тебе?

— Заходи.

— Да я так случайно оказался в твоих краях, дай, думаю забегу.

     Он как-то был у Димки на его Дне Рождении. 

     За те полтора года, которые провёл Флеров в институте, почти ничего не изменилось в его мировоззрении. Учился он как-то вяло, можно даже сказать без особого желания. Видимо его живая натура не могла сочетаться с этими тесными для него аудиториями и теоретическими знаниями, которыми его постоянно насыщали на лекциях. Поэтому, только поступив в институт, Димка как-то сразу расслабился и утратил интерес к делу, к которому он  стремился. Большинство механизмов и деталей, особенно автомобильных, он знал на практике, и ему теперь было как-то всё равно, изучая глубже прикладные теоретические дисциплины: высшую математику, физику, теоретическую механику. Но, тем не менее, хотя и сдавал он сессии с опозданиями, всё же пока не был отчислен и учился на втором курсе автотракторного факультета.

     Уже шли студенческие каникулы, некоторые студенты, в том числе и Копылов, сдавшие сессию отдыхали, пополняли свои силы после ожесточённых «сражений» и «баталий», лишь иногда вспоминая о некоторых эпизодах только что прошедшей сессии, однако Димка Флеров по-прежнему ходил сдавать задолженности, видимо он никуда не спешил.

     Но Копылов был уже свободен от всего, время у него в запасе было, поэтому он не мог усидеть дома. Узнав о гибели Новосёлова, Копылов с трудом переваривая упавшую, как снег на голову, информацию, подумал:

     «Пили бы поменьше, может быть, ничего и не случилось, Что, у них там «совсем повылазило, идти бог знает куда, потемну».

     Новоселова он жалел и одновременно осуждал, как и осуждал многих молодых людей, поддавшихся слабости и потерявших цели и стремления к чему-то в жизни.

      На этой почве у него постоянно происходили  ссоры с его обыденными оппонентами Лапиным и Огурцовым. В последнее время ссоры с Лапиным «о смысле жизни» приобретали все более и более острые рамки. Друзья довольно-таки часто конфликтовали из-за отсутствия единого мнения

      — Что же ты думаешь? Неужели наша  специальность на производстве никому не нужна? А я думал, мы будем будущим «мозгом» этой индустрии, будем разрабатывать новое оборудование, я вообще думаю, чтоб это производство сделать практически безвредным и сэкономить много сырья, а для этого нужно полностью заменить те машины, которые сейчас действуют или хотя бы модернизировать и реконструировать их.

     Но Виталий лишь с улыбкой обводил выражение лица Копылова и, не сдерживаясь, смеялся в полную силу своих легких. Копылов никак не мог понять этот смех. Он был далек от той реальности положения современного производства в то время, когда наступивший экономический кризис все больше усиливался, и производство начало останавливаться.

      Он смотрел в будущее, но не замечал настоящего. И Виталий вынужден был немного «охлаждать» его:

     -    В лучшем случае, на наших заводах, ты будешь гайки крутить, а про… дальше даже не думай.

— Почему?

— Да тебе пока больше ничего не дадут.

     Приняв эту реплику  за оскорбление, Копылов начинал яростно «играть» желваками своих скул.

     -Тебя тогда вообще никуда не поставят.

— А я на производство и не собираюсь.

— Куда же?

— Там видно будет.

     Копылов принимался осуждать Лапина за такое отношение к будущей жизни. Виталий не выдерживал этой словесной «атаки», и они сцеплялись, как петухи.

     Не находил ОН поддержку и у Огурцова. В последнее время тот все больше и больше уходил из жизни Копылова, предпочитая себе компанию водки и лиц, которые могли с ним употреблять ее.

Огурцов практически никогда не разделял с Копыловым его серьезных взглядов.

     За последние месяцы Копылов, накопивший немного опыта в теоретических познаниях точных наук, создал небольшую работу – труд, облегчающий изучение этих дисциплин. Копылов изложил необходимые познания своим «крестьянским» языком. После, когда он пришел к Огурцову и показал ему эти труды, тот очень долго смеялся, выдавливая из себя какой-то непонятный, тонкий смех.

     -    Да ты, Леха, какой-то дурачок, ей-богу, кому нужны твои «книжки». Так, делать нечего, — и он крикнул своему брату:

— Гришк! Поди сюда. Тут Леха маленько натворил.

     Копылов, злясь, уходил от Огурцова. Не находя поддержки, он часто размышлял над вечной темой «смыслом жизни». И все же он никогда не мог перевернуть свои взгляды на жизнь.

     «Нет, не примирюсь я… Нет. Нельзя жить без цели, у человека должна быть какая-нибудь яркая звезда, которая ведет его по намеченному пути жизни. У большинства людей современного поколения такой звезды нет, и будет ли пока неизвестно».

     Чтобы не оставаться одному, Копылов на всякий случай зашел к Димке Флерову, поболтать, да заодно узнать, чем он занимается, ведь они не видели друг друга несколько месяцев. Очутившись случайно в том районе, где жил Флеров, он зашел к нему.

     И вот они встретились. Чуть сутулясь, Копылов прошел к комнаты. Он присел на предложенный Димкой стул и любопытно выжидающе глядел на своего почти забытого друга.

     Перемена в Димкином лице все же была замечена Копыловым. Присмотревшись к этому, он произнес:

— Чего ты, Дим, грустный такой? Проблемы, что ли какие?

— Проблемы, — эхом выдохнул Димка.

— Что-то случилось?

     -    Да так, — Флеров махнув рукой, продолжал, — с девчонкой своей поругался, бросила она меня.

     -    Как же это? – Копылов удивленно повел своими густыми черными бровями, — ведь у вас все 

было хорошо.

     Димкину подругу Копылов немного знал, когда он встретил Димку, тогда летом, перед  поступлением в вуз, тот был уже знаком со своей Натальей. Видел он и ее, так, всего один раз, когда был у Димки. Ему казалось, что их  отношения были прочными и никаких ссор, казалось, между ними не предвидится. Он видел, как они относятся друг к другу, и из этого сделал вывод, что такие их отношения останутся навсегда. Но то, что сказал сейчас ему Флеров, было неожиданно и загадочно, и поэтому Копылов еще раз переспросил:

— Как же так? Как это вышло?

— Проведя тыльной стороной ладони по своим губам, Димка, не спеша, заговорил:

     -    Ходили мы с ней довольно долго, года два, наверно, этот Новый год тоже встретили вместе, 

но вот  как-то недавно я, идя по улице, возвращался с «политеха», увидел ее с другим парнем. Она сделала вид, что не узнала меня. Я, конечно, не баба, — в Димкиных глазах чуть заметно сверкнули злые огоньки, — решил сразу выяснить всю обстановку, позвонил ей. Ну, она начала как-то маневрировать, тогда я поставил вопрос ребром – прямо в лоб спросил, что у нее за молодчик новый. Она созналась, что уже месяц ходит с ним, а я как-то вроде в стороне. Ну, меня взяла злоба. Она  ведь живет здесь в моем районе. Охотился  я за ними относительно долго, несколько вечеров подряд. И что же ты думаешь, всё-таки обнаружил их вместе. Я шёл за ними по пятам и засёк в парке. Было темно и народу никого… Ну… Парню я нос сломал, обмарался чудок об его кровь и ушёл. Она вроде кричала, но не сильно, сама же всё-таки виновата. Вот… И с тех пор я уже ни с кем не встречаюсь. Думал я долго про баб и пришёл к выводу, что этот пол способен лишь на одно: продолжать род человеческий, так сказать, для физиологических потребностей. Ну, как…самки в природе, а во всём другом роль баб сводится к нулю.     

     Некоторое время оба молчали. Копылов лишь слегка вращал своими зрачками, переваривая информацию.

     -Думаю, ты не прав, — заявил он после некоторого молчания, — женщины, да и девушки созданы природой не только для этих, как ты говоришь физиологических потребностей, вовсе нет. Ну, как тебе объяснить, ведь в саду растут цветы, их выращивают специально, но ведь их не употребляют в пищу, мы ведь не звери, хотя даже у них эти самки играют не только физическую роль. Прежде всего, в женщине есть неподдельная красота, нежность, чего, может быть, не заметно сразу, скажем, с наружной стороны, но она может хранить её и в своей душе и сердце, наконец, женщина создана для хранения семейного очага, который мы, мужская половина, рано или поздно создадим.

     -А…, — Димка махнул рукой, — об этом я уже слышал, всё это басни, красивые словечки и ничего более. Все бабы коварные и хитрые, у них лишь одни мысли ярмом охватить твою шею и качать, тянуть с тебя всё, что у тебя есть. Ты, может быть, этого не знаешь, но ничего, тебе это предстоит узнать.

     Чуть ворохнув своими серыми глазами, Копылов подумал: « Не может быть. А Ольга? Ведь она не такая. Нет, неправда всё это. Брешет ». И вслух:

— Ну, ты про всех баб говорить не можешь и обобщать – это последнее дело.

     Димка, наслышанный об Ольге – подруге Копылова, произнёс:

      — Не обижайся, если чем-то и задел, а только у меня сейчас тоска на душе, какая-то расхлябанность и ничего не охота делать. Как будто она у меня отняла что-то, как будто часть души вырвала, — и он вдруг резко опустил своё лицо на ладони.

     -Спокойно, друг, — Копылов чуть хлопнул Димку по плечу, — не стоит отчаиваться, если с этой ничего не получилось, другую найдёшь, не стоит так-то.

      — Другую, да, что ты в этом понимаешь, если я с ней, — Димка для чего-то выставил свои оттопыренные пальцы, — два года был, а теперь вот…

      — Если вы любите друг друга, тебе нужно объясниться окончательно, а если нет, то, что тогда… значит не судьба.

     Флеров по-прежнему держал своё лицо в ладонях.

     Копылову захотелось поддержать своего друга. Он сейчас вспомнил, что Димка носил одну фамилию с героем Отечественной войны капитаном Флеровым, чья батарея в июле 1941 года впервые использовала «катюши» по атакующим немцам. Шедшие в наступление немцы никак не могли ожидать такого «чуда» со стороны советской артиллерии в виде подвижных, маневренных орудий. Капитан Флеров, руководивший действиями батареи, обладал, бесспорно, большим мужеством.

     Димка, когда ещё учился в школе, узнав про это, очень гордился и хотел быть похожим только на этого капитана. Он знал подробности того боя в белорусском городе Орша, даже бывал в тех местах.

     В детстве Димка хотел стать очень сильным, он закалял себя с ранних лет, упорно накачивал свои мускулы и смог таким образом накопить немалую физическую силу. Это было и заметно по Димкиной плотной атлетической фигуре.

     Всё это быстрее молнии пронеслось в голове Копылова:

      — Димка, брось панику, вспомни лучше своего кумира капитана Флерова, который бил своими «катюшами» по врагам. Думаешь, ему легко было тогда. Июль. Жара. Немцы наступают, а он, будучи в окружении, продолжает сражаться и наносить противнику немалый урон. Ну, возьми себя в руки, Димка. Распрямись. Ты же крепкий парень. Ну, давай же…                                                                                    

     Поток слов, вышедший из Копылова, током пронзил до основания всю Димкину душу, задел его за живое.

     Он резко привстал и глянул Копылову в глаза, затем после некоторого молчания, протянул ему руку.

      — Спасибо, Лёша. Спасибо за память. Да, я всё помню. И силу слабости никогда не дам. В моём положении это даже смешно.

     В следующие мгновения ребята хлопали друг друга по спине.

 

                                                                   *            *            *

     Копылов грустно смотрел из окна институтской аудитории на медленно падающий и закрывающий территорию своим белым полотном снег. 

     Февральская погода ему не нравилась, может быть потому, что он не любил особых контрастов: то пригреваемое солнцем тепло, то мороз, то чистое небо, то снежная метель и закрытое пеленою туч небо.

     Февраль любил преподносить такие сюрпризы, и поэтому настроение Копылова тоже было не всегда постоянным, а теперь после солнечных дней эта зимняя метель, может быть одна из последних в этом году, совсем была не кстати. Кроме того, был первый день занятий, и Копылову после короткого отдыха трудно было менять обстановку. Сейчас он стоял в одиночестве, наблюдая за погодой, не обращая внимания на шум окружающих его ребят.

     После случая с Новосёловым, все сразу стали какими-то серьёзными, сдержанными, видимо многому научила ребят эта смерть. 

     В первые дни после трагедии, только и делали, что говорили об этом.

     Паша Молчанов, понимал, что косвенно в гибели Новосёлова причастен и он, т.к. именно он предложил этот неудачный поход на реку, именно он тогда окликнул Новосёлова, чтобы тот сбавил скорость. Новосёлов в то время как раз и оступился. Паша досадовал на себя, но вслух его никто не осуждал, т. к. на месте Новосёлова мог оказаться и он сам, подвернись полынья под его ноги.

     Попритихли ребята, меньше стало таких «геройских» вылазок во время распития спиртных напитков.

      Начавшийся новый учебный семестр мало говорил студентам о начале учений. Отдых для многих продолжался, никто пока особенно не напрягался. Собирались на занятия больше для общения друг с другом. Семестр начался как обычно, правда, в группе появились новые лица, возвратившиеся из академических отпусков. Их многие уже знали в группе, и Копылов, стоя у окна, слышал их голоса и приветствия, которые раздавались на всю аудиторию.

      Неизвестно сколько бы ещё простоял Копылов так у окна, если бы его не окликнули.

— Эй, Лёша, познакомься с ребятами, чё ты в стороне то стоишь!

     Копылов обернулся и чуть не отпрянул в сторону. Те двое парней, пришедшие в их группу, были Быков и Чумов.

                                                                     

                                                                  *         *         * 

 

     Копылов, не мигая, смотрел на  прибывших. Они практически мало изменились за то время, когда Копылов встречался с ними. Оба были по-прежнему «не разлей водой», словно два брата, одинакового среднего роста и телосложения. Быков как всегда держался немного понахальней, не переставая жевать жвачку, чуть съедая при разговоре слова. Чумов тупо ворочал  большой головой и раскрывал от удивления свои большие рыбьи глаза.

     Копылов сразу, с первого взгляда узнал обоих, и на его лице застыла какая-то непонятная таинственная улыбка, которая резко сменилась серьёзным и даже жёстким выражением лица. Он ничем не выдавал своего удивления, просто стоял и молчал. Молчали и они, словно не веря тому, что перед ними стоит Копылов, которого они когда-то хотели «обработать».

      — Мы, кажется, уже знакомы, если мне не изменяет память, — сухо заметил Копылов и пошёл в глубь аудитории.

      — Да, ладно не обижайся, чего там…, — пробормотал Быков, но его слова прошли вхолостую, и произнесённая реплика ушла в стену.

     Они были по-прежнему непримиримые, словно давнишние враги, встретившиеся после разлуки.

     Отношения, складывающиеся между ними, сразу же стали натянутыми. Копылов был более сговорчив с Чумовым, что же касается Быкова, то здесь обстояло всё сложнее. Быков сам искал примирения, пытался обучать Копылова в баскетбольной игре, видя, как тот неуверенно и вяло осуществляет «нападение» на «противника»:

— Нападай, нападай…

— Сам знаю, — тихо сквозь зубы произносил Копылов, не ищущий замирения.

     Он относил Быкова к тем нахально-грубоватым парням, с которыми ЕМУ не раз приходилось сталкиваться в конфликтах, и они расходились по-прежнему «не разведенные», как выражался Чумов, наблюдавший за этими отношениями и которые начинали его настораживать.

      Но Копылову было как-то все равно. И к «разводу» он не стремился, хотя миролюбивые взгляды со стороны Чумова ему даже нравились. Да и сам Чумов с его плотной фигурой и большой круглой, как арбуз, головой чем-то привлекал. Любил ОН смотреть, как Чумов резался в баскетбол.  С первых же занятий и этих игр у него очень хорошо получались трех очковые броски в баскетбольную корзину.  Почти всегда бросок достигал заведомой цели. Было очень интересно смотреть, как Чумов, расставляя в прыжке ноги, выпячивая свою голову вперед, производил бросок. Мяч, плавно описывая траекторию, заданную рукой Чумова, точно пронзал кольцо «противника». Был Чумов одним из лучших нападающих, и часто ребята, прорвавшись к кольцу, передавали мяч Чумову с той целью, чтобы пущенный по кольцу мяч, попал в цель. Впрочем, над Чумовым почему-то часто смеялись. Может быть, из-за его слишком по примитивному простых взглядов на жизнь, над его деревенским выговором, и умением «прогибаться», как говорили об его «успехах» в освоение учебных дисциплин. Не был в стороне  от авторства таких усмешек и сам Шура Быков. 

— Рыба, а Рыбы, ну ка,  узнай, че завтра будет, какие лекции.

— Да я что тебе, пацана нашел что ли, поди сам, да узнай. 

— Ну ка, быстро, Чум, Чумазный, — далее он перечислял несчастного Чумова со всевозожными 

его кличками.

— Бычий фарш, — отвечал на это Чумов. 

     Быков начинал пускать в ход кулаки, при этом на его не бритом лице появлялась туповато-

простая ухмылка, и он продолжал прикладывать свои кулаки к телу Чумова. 

— Да ты что, ошалел, что ли?.. – Чумов и сам не оставался в долгу. 

     Так они несколько минут «развлекались». Все же, в конце концов, Чумову приходилось уступать настоянию своего друга и идти смотреть расписание занятий, либо просить у кого-нибудь из ребят переписать лекцию. Не смотря на то, что Чумов был на год старше Быкова, ему приходилось подчиняться ему, так как в этой паре ведущим звеном все же был Быков. 

     Теперь тренируясь и разминаясь перед баскетбольной игрой, Быков в шутку бросив несколько мячей в Чумова, кистью руки поманил его к себе:

— Чего тебе, Быков?- громко, почти на весь зал крикнул Чумов, и, не дожидаясь ответа, не 

спеша, подошел к нему. 

— Ну, — Чумов вопросительно уставился в лицо своего приятеля. 

— Есть одно дело…У тебя «бабки» есть?

— А чего?

      — Давай сбросимся, да сбегаем сегодня в «Колос», пиво попьем. Погода хорошая, да и 

выходной завтра. Надо же весну отметить, встретить. А то видишь, что на улице, — и он указал на окно, завешенное сеткой, за которым виднелась светло-голубая полоска неба, говоря этим о ясной погоде.

— Дело неплохое, конечно, ну об этом после… Кого еще брать будем? 

— Да там видно будет…

     Брошенный баскетбольный мяч чуть не просвистел по затылку Чумова. И тот, обернувшись, увидел улыбающееся лицо Васильева и лениво пихнул прилетевший мяч ногой.

     Спустя час друзья, обмыв с себя пот и переодевшись, двинулись к общежитию, где, наскоро перекусив и «соскоблив» свои финансы, тронулись в путь.

     Ресторанчик «Колос» можно было скорей назвать небольшим кабачком, где кроме трёх десятков высоких столиков без стульев и буфетной стойки, откуда доносились звуки играющей музыки, ничего практически и не было. 

     Кабачок кишел густыми басовитыми мужскими голосами, табачным запахом и бродившим от стола к столу запахом алкоголя. Каждый столик окружала небольшая группа людей от двух до шести человек, которые, не торопясь, смакуя, тянули из поллитровых кружек светлое с белой шапкой пены пиво. Тут же курили, отбрасывая выкуренные бычки на стол рядом с кружками. Бычками были усеяны все столы и даже пол, и с этим уже ничего нельзя было поделать.

     Пиво шло на разлив и было не таким уж дешёвым, по цене не уступало бутылочному, однако выпивать его было как-то приятнее и веселее. Это почувствовали Чумов с Быковым, опорожнив по поллитровой кружке.

— Хорошая штучка, — смачно плямкая  губами и стирая с них пену, произнёс Быков.

     Потеребив в пальцах кусочек селёдки, купленной заранее, он с хрустом отправил его в рот.

— Надо бы ещё по кружечке, как ты думаешь, Чум?

— Можно, конечно.

     Быков протянул ему свою пустую кружку. При этом Чумов удивлённо посмотрел на своего друга:

— Да ты, что, молодого нашёл что ли? Не пойду я, отвали.

— Ладно, Чум, чего там, давай быстрей

     Неизвестно чем бы закончилась эта, начавшаяся было словесная перебранка, если бы вниманию Чумова не привлекли знакомые лица трёх парней. Это были земляки Чумова, по крайней мере, двое из них. Все они были одинаково высокого роста, как и большинство молодых здоровых парней. Они учились на заочном факультете, часто бывали в общежитии, не раз пили водку с Чумовым и Быковым, выплёскивая за таким распитием множество разговоров. Ходили они шумной ватагой и всегда держались гордо и независимо.

     Появление их именно в эту минуту и в этом месте было приятно друзьям, и Чумов не замедлил окликнуть эту троицу:

— Мужики, куда направились? Идите сюда.

     Несмотря на то, что вокруг было очень шумно, окрик Чумова был всё же услышан. Тройка мгновенно окружила стол, где стояли их знакомые. После удивлённых реплик и восклицаний, собравшиеся жали друг другу руки.

— Да, судьба, судьба

— Все к одному месту и подтянулись

— Ну, вот, Чумов, тебе всё равно придётся идти за пивом, не пойдём же мы всей толпой.

      — Ты деньги давай, орёл, на что я тебе возьму, — уступал Чумов настояниям, видя, что разносить пивные кружки предстоит именно ему.

     Через несколько минут Чумов тащил пять кружек, наполненных любимой всеми жидкостью.

     Весело чокнувшись, друзья принялись глотать пиво. Разговор завязывался. Быков, постоянно подшучивающий над своим товарищем, и теперь не мог удержаться от этого, поглядев на его круглое лицо.

      — У нас Чумов очень талантлив. Выдающаяся личность можно сказать. Попадёт он скоро в армию, ему уже по пути, пока он будет в часть ехать, лейтенанта дадут, а там послужит ещё маленько и генерала присвоят. Будет такой генерал Чумов. А что? Разве не красиво звучит? 

     «Генерал» под заметный смешок своих приятелей допил пиво и скосил взгляд в сторону Быкова. В долгу у последнего он оставаться не хотел:

      — Конечно, как же в армии я буду, если там тебя не будет. Куда же я без тебя, родной. Смотри, если сейчас попаду я туда, то ты через год там очутишься, всё равно же «вылетишь», а я к тому времени уже «дедом» буду, вот тогда тебе будет не совсем сладко, тогда ты у меня не только за пивом будешь бегать, эх, посмотреть бы на тебя в этом положении… Так-то, родной.                              

     Дружный хохот всей пятёрки прервал законченную реплику Чумова.

      — Ну, это ладно, это может и будет, — подытожил Быков, а сейчас пока беги за пивом ты, кружки то смотри у всех пустые.

     Подзарядившись пивом, ребята решили покинуть это место.

     -Давайте, — предложил один из земляков Чумова, — сообразим чего-нибудь покрепче, а то с этой мочи сильно-то не разживёшься.

      — Нет, давайте просто возьмём водки и придём сюда, здесь разве плохо, обстановка такая и музычка. В самый раз здесь и «квасить».

     «Квасники» потянулись из-за стола. Пиво сменила водка, и опьянённые друзья продолжали этот процесс, спешно на ходу выдумывая всевозможные тосты.

     Темнело. Посетителей в кабачке почти никого не осталось, когда все пятеро вышли на свежий воздух. Мартовский морозец приятно освежил их, было безоблачно и заканчивающийся этот весенний день, уходя, уносил с собой и это чистое ясное голубое небо.

— Хорошо посидели, ребята, — произнёс Быков, пьяно икая.

— Скажи, уж постояли, где же там посидишь.

     Через несколько кварталов они разделились. Чумов с Быковым, пьяно шатаясь, шли к своему общежитию.

     Вглядываясь на потемневшие улицы, Быков заметил милицейский патруль.

      — Чум, давай свернём в сторону. А то сейчас ещё заберут в «трезвяк». Поворачивай оглобли, да побыстрей, а то они уже косятся на нас. Гляди, они, кажется, заворачивают к нам.    

     Из трёх фигур отделилась одна и быстро направилась к приятелям. Рослый парень в серой шинели, подошёл к ним.

— Что так шатаемся, ребята? Прямо ноги, что ли вас не носят?

     Быков реагировал мгновенно на эту ситуацию, он понимал, что они с Чумовым могут попасть в неприятную историю. Поэтому, чуть толкнув Чумова в бок, резко прыгнул в сторону.

— Бежим, Чумов, бежим!

     Чумов тупо сообразил, что к чему и бросился вслед за другом. Сзади их неслись крики, свист.

— Стой, куда! Стоять!

     Было уже темно, и Чумов с Быковым ловко скрылись из виду, разделившись друг с другом. Несколько минут они, тяжело дыша, так бежали, страх прибавил им силы, и они быстро уходили от патруля. Темнота вечера всё и решила дело.

     Утром, опохмеляясь, глотая горькое пиво, Быков хлопал своего друга по плечу.

      — А ведь, если б я не толкнул тебя, крышка бы нам была, а ты ещё чего-то выступаешь против меня.

— Я же всегда говорю, куда ж я без тебя, родной, без тебя мне никак нельзя.

     И Чумов залпом осушил содержимое кружки до конца.

  

                                                                                                           

                                                                                                            Я хотел бы остаться с тобой,

                                                                                                                                  Просто остаться с тобой,

                                                                                                                                  Но высокая в небе звезда,                  

                                                                                                                                  Зовёт меня в путь…            

 

                                                ГЛАВА 15

 

     Полутёмная комната, уставленная всевозможными вёдрами, банками, бачками с загустевшей краской и высохшей сероватой известью. Все они были прикрыты газетами и кусками целлофана, поверх которых лежали разбросаны кисти различных калибров. От двери с другой стороны от этих ёмкостей стоял небольшой стол, мягкий с порезанным сидением стул и ряд откидных стульев. Прямо над столом висела лампа дневного света, которая не давала возможность комнате окончательно погрузиться в мрак. За столом в тёмной с пятнами засохшей краски и других всевозможного происхождения пятен спецовке сидел рабочий средних лет, не спеша наслаждаясь табачным содержимым выкуриваемой сигареты. Затягиваясь, он сжимал в своих крепких с едва заметной высеченной татуировкой букв пальцах сигарету, а затем ногтем также  сбивал накопившийся пепел на кончике сигареты.

     Неожиданно открылась дверь в комнату, и туда ввалился ещё один рабочий небольшого роста. Он был одет также как и его коллега. Под его усами была заметна злая улыбка:

— Чёрт бы побрал этого Копылова. Говорю ему, давай немного покурим, а потом догрузим.

      — Хм, ежели ему охота, пусть и работает. Молодые они все горячие, посмотрел бы я на него через недели две, куда его такой пыл денется. Я вот молодой тоже такой был, душа горит, орёл был, вот и как этот, куда моя энергия девалась, — сидевший рабочий, погладив рукой по своим усам, закурил.                                                                                                          

     Они прокурили ещё с четверть часа, пока к ним не зашли ещё двое рабочих.

— Ну, как? Догрузили что ли?

— А ну её…

     Вскоре дверь в комнатку отворилась, и вошёл потный с грязными полосами на лице Копылов. Его появление в этом заведении было не случайным, так как он давно искал такую работу с применением физической силы. После сдачи летней сессии, он устроился в одну из столовых города подсобным рабочим. 

     Их было пять человек, и все они составляли одну бригаду. Работы, которые выполняли такие подсобные рабочие, отличались своим разнообразием: они вытаскивали всевозможные пищевые отходы из столовой в контейнеры, из которых потом выгружали мусор в тележки, они разгружали машины с продуктами, приходящие в столовую, таскали мешки с мукой, картошкой, луком. Приходилось одновременно выполнять некоторые работы по ремонту и содержанию самого здания столовой: белить потолки и стены подсобных помещений столовой, красить двери, оконные рамы, словом работы были разные и каждый день они чередовались. Получалось иногда так, что, приходя на работу утром, рабочий к концу трудового дня забывал, что делал в начале дня, т.к. численность мелких подсобных работ была велика.

     Бригада сколачивалась практически сезонно и не имела своего постоянного состава. Работники менялись чуть ли не каждый месяц, но, как правило, численность бригады оставалась постоянной и достигала четырёх-шести человек.

     С приходом Копылова в бригаду, там уже работало четверо. Первые двое Виктор и Анатолий были более опытными рабочими. Они производили самые квалифицированные работы в бригаде: белили стены помещений краскопультом, выполняли мелкие ремонты пола, стен. На долю Виктора выпадали малярные работы, Анатолий же постоянно ходил с молотком, меняя плинтуса и сгнивший линолеум пола. Оба держались вместе, отделяясь от остальных рабочих. Виктор никогда не злоупотреблял своим «привилегированным» положением в бригаде, зато Анатолий любил немного покомандовать, отлынивая от самых чёрных работ, стремясь заставить выполнять их кого-нибудь из молодых. Работал он немного с ленцой и часто сидел среди работающих, курил, либо разговаривал, одновременно давая какие-нибудь советы, а иногда рассказывал всякие шутки, анекдоты, весёлые эпизоды из своей жизни, и лишь видя, что все кроме него заняты делом и никто не поддерживает его брошенных реплик, кряхтя вставал и, размахивая своим молотком, шёл к рабочему месту.

     Самые любимые минуты, как у Анатолия, так и у Виктора, были во время сидения в своей «резиденции» — комнате, которая была выделена бригаде. Виктор сидел за столом, периодически курил и пил воду из банки, заботливо наполненной из  крана. Он с Анатолием хорошо сработался, и их всегда можно было видеть вместе.

     Копылов неплохо уживался с Виктором в рабочей бригаде, но с Анатолием у него постоянно происходили мелкие стычки. Копылов считал, что все лица, работающие в бригаде, равны, и никто не должен выделяться и брать власть над другими. Анатолий же был другого мнения, поэтому, когда шла какая-нибудь важная разгрузка продуктов, Копылову не нравились различные «манипуляции» Анатолия, который всеми путями стремился увильнуть от работы. Виктор же перекладывал часть тяжести на свои плечи, ему даже нравился этот молодой работящий человек.

     Третьим человеком в бригаде был Валентин, рабочий уже в возрасте. Он был небольшого роста и узкий в плечах, что делало его фигуру необычно маленькой в отличие от других «подсобников». Несмотря на большое время, проведённое в этом заведении, Валентин не набрал опыта в работе, поэтому ему доверяли только самую чёрную, грязную, малоответственную работу. Он работал здесь дольше всех уже несколько лет, и все работники в столовой в шутку называли его «бригадиром». Когда Валентин был в отпуске, зав. столовой, недовольный работой бригады, говорил:

      — Ну, вот Валентина, «бригадира» нет, и вся ваша работа встала, придётся его отзывать из отпуска, а то у вас всё тут окончательно заглохнет. 

     Ещё одним из дефектов Валентина была плохая еле уловимая речь. Говорил он непонятно и, причём быстро. Когда Валентина отправляли за чем-нибудь, то, смеясь, говорили:

      — Сейчас, пока поймут то, что Валентин хочет сказать много времени пройдёт. С ним хорошо где-нибудь на войне воевать. Попадёт он в плен, и ничего с него не выжмешь, разве поймёшь, что он говорит. 

     Все эти речи Валентин принимал всерьёз и либо обижался, либо гордился за своё «бригадирство», всё зависело от интонации разговора.

     За 50 лет жизнь почти ничему не научила Валентина. Никакого образования у него не было, он даже плохо писал, хотя читать мог и изредка почитывал газетки. Простоватые рабочие, видя это, решили подшутить над ним. 

     Как-то Валентин уходил в отпуск, и попросил Анатолия написать ему заявление. На его просьбу Анатолий сразу откликнулся и написал заявление на имя зав. столовой следующего содержания:

     «Прошу уволить меня, т.к. такая работа мне надоела».

     Такое заявление и принёс Валентин своему начальнику.

     Давно бы выгнали Валентина с работы за его бестолковость, но спасала его безотказность и дисциплинированность. Валентин не употреблял в рабочее время спиртных напитков, не опаздывал, не отлучался никуда, ему можно было подсунуть любую черновую работу, не требующую особого соображения. Выбрасывать ли мусор, нагружать его в тележки для вывоза, красить что-то, перетаскивать (нетяжёлое), — всё это мог делать Валентин, хотя и обидела его природа физической силой, и при погрузочно-разгрузочных работах Валентин был слаб.

     Знакомство Копылова с Валентином состоялось при разгрузке мусора. Копылов очищал мусорные контейнеры, когда к нему подошёл Валентин и начал что-то говорить. Некоторое время Копылов не мог ничего понять и, махнув рукой, ответил раздражённо:

      — Иди, не мешай работать, нет у меня пустых бутылок. (Копылов принял Валентина за бомжа).

     Велико же было его удивление, когда он увидел Валентина в рабочей комнатке.

— Кто это такой? – спросил он у рабочих.

— А это наш работник, — ответили ему.

     Четвёртым лицом в бригаде был самый молодой рабочий по имени Андрей. Он работал здесь очень немного, да и надолго оставаться на этом рабочем месте не мог, т.к. скоро ему предстояло идти в армию.

     Андрея, как и Валентина, держали на второстепенных ролях как «молодого». Но он на редкость был безобидным и безропотным парнем и выполнял то, что ему говорили. Был Андрей простоват и немножечко неопытен, но, несмотря на это, в его голове всегда было полно мыслей, которые он постоянно высказывал вслух. Подсаживаясь как-нибудь к Виктору или Анатолию, он начинал, не спеша, что-то говорить своим молодым едва окрепшим баском:

      — Я, дядь Вить до 1 июля не могу хорошо работать, трудоспособности у меня нет никакой, солнечные лучи на меня не так действуют, вот после 1 июля, пожалуйста, тогда я буду в силе, а сейчас нет.

     Виктор ухмылялся и смеялся над такими речами Андрея. Ткнув в пустую стеклянную банку для воды, он говорил:

      — Андрей, до 1июля ещё далеко, а сейчас дуй к крану за водой, ноги у тебя молодые.

     Андрей, смирясь над своей участью «молодого», понимая, что ему так и так придётся столкнуться с этим в ближайшем будущем, т.е. в армии, резво бежал за водой.

     Лишь один-единственный раз ему удалось одурачить одного из «ветеранов», которым оказался Валентин.

     Когда его в очередной раз попросили сбегать за водой, он, наполнив ею банку, подсыпал туда соли и размешал. Сразу никто не заметил белый осадок, а затем соль растворилась.

     Когда в комнату ввалился испачканный краской и потный от июньской жары Валентин, его руки сразу потянулись к банке с водой. Андрей находился рядом. Он заметил движения Валентина и как-то таинственно улыбнулся. Ничего не подозревавший Валентин жадно сделал большой глоток из банки. Едва его язык почувствовал солёную жидкость, его маленькая мордочка сконфузилась до неузнаваемости, на него было просто невозможно смотреть без смеха. Быстрее молнии Валентин вскочил и побежал к помойному ведру и, сплюнув изо рта воду, долго и невнятно матерился. Сидевший рядом Андрей, держа живот, надрывался, громко хохоча.

     Впрочем, Валентин всегда был объектом шуток, и часто получалось так, что с ним происходили всякого рода подобные случаи.

     Пришедший сюда Копылов был явно чужд этим людям. Он стоял, безусловно, выше всех по суждениям и своей образованности, т. к. в лучшем случае у работающих в бригаде было среднее образование.

     Копылов не задавался целью заработать сколько-нибудь денег, — оклады здесь были невысоки, как выражались рабочие «на хлеб, квас и курево». Нет, он не был жадным, просто он хотел себя проявить себя в любых делах, не опасаясь даже самой чёрной работы, он хотел узнать поближе людей другого склада, совсем не таких, с какими он встречался бок о бок.

     С первых же дней своей работы Копылов активно включился в дело. Он не брезговал вычищать ёмкости с отходами, ворочать тяжёлой лопатой, выгребая контейнеры. Черенок лопаты был всегда крепко сжат в твёрдых чёрствых руках Копылова. Напарником в таких работах был у него Андрей. Он был немного меньше ростом Копылова, немного моложе и немного слабее. Звали их в столовой «мужички». Ведущим звеном этой пары был Копылов, хотя он и не стремился руководить всем трудовым процессом. Однако Андрей как бы подсознательно подчинялся Копылову, и становился своеобразным ведомым звеном.

     Копылов молча двигал своей лопатой, и азарт работы охватывал и Андрея. Он видел в Копылове силу, которую очень трудно остановить. Если Копылову предоставлялся фронт работы, он сразу брался за неё и делал до конца, работая практически без перекуров.

     Окружающие его рабочие подсмеивались над ним, но всё же относились к нему с некоторой симпатией, т.к. именно своей работой он и привлекал к себе. Так незаметно подпал под его подчинение и Андрей. Запыхавшись, он говорил:

— Давай отдохнём маленько, Лёша. А то замотаемся так с тобой, друг сердечный.

      — Ну, что же, — отвечал ему Копылов, — отдохни, а я пока вот тут немного побросаю, — и он с силой начинал сгребать лопатой мусор. 

     Видя, как действует его напарник, Андрей не мог сильно расслабляться и после небольшого перекура приступал за дело.

      — Ну, вот, Лёха, если бы не ты, мы бы не успели к обеду забросать эту тележку, — говорил он.

     В Андрее Копылов видел не только своего партнёра по работе, но и человека, с которым он мог несколько разделить свои взгляды. Несколько раз он вскользь высказывал свои мысли о действительности и будущем, роли человека в обществе и его собственной роли. 

     Простоватый Андрей немного поддерживал Копылова:

      — Видишь ли, — говорил он, — жить без смысла, конечно, нельзя, как ты говоришь какой-то след оставить нужно, всё это так, но в деле, да и в жизни не всегда это получается, какой тут, к чёрту, след, если самому жрать нечего. Вот хотя бы меня взять. У нас в доме живут трое: отец, мать и я. Отец не работает – негде, мать не может, вот и приходится мне где-то искать работу. Но ведь у меня нет ни образования, ни специальности, ничего. Так и перебиваюсь и вытягиваю всю семью, — последние фразы Андрей говорил немного с гордостью.   

     Таким образом, эти разговоры всегда заканчивались проблемой житейской нужды, с которой сталкивались семьи многих работающих здесь.

     Копылов чувствовал это, поэтому  то подкармливал Андрея за свой счёт, то изредка одалживал деньги на неопределённый срок, несмотря на все отказы Андрея.

     Разговоры о жизни вели не только они одни в бригаде. 

     Виктор с Анатолием, уединившись в комнате среди бачков и малярных кистей, сбивая пальцами, пепел с бычков, с удовольствием вспоминали то старое доброе время их молодости.

     Инициатором таких разговоров, как правило, был Анатолий.

      — Я вот раньше пойду в бар, кружка пива стоила тогда копеек 30, ну там возьмёшь ещё что-нибудь солёненького, рыбки там копеек на 20-30, так посидишь нормально, вокруг аромат, музычка, так приятно становится на душе и больше ничего не надо. А сейчас цены подскочили так, что и не подступишься, с нашими окладами и вовсе никуда не сунешься.

     Молчаливый Виктор, затягиваясь дымом сигареты, кивком головы соглашался с Анатолием, и сам, словно нехотя вступал в разговор, при этом он вспоминал, что с ним происходило, и как он организовывал свой досуг.

     С завершением перерыва или перекура все эти разговоры заканчивались, и мужики, ворча и матерясь, уходили на объект работ.

     И снова Анатолий, видя, что Копылов стремится быстрее разгрузить машину с продуктами и набирает много тяжёлых ящиков, раздражённо заявлял:

— Ты, что такой жадный, так и готов всю машину утащить!

— Я жадный до работы! – словесно отбивался Копылов, уходя.

     Так шли эти дни. На однообразие их уже никто не жаловался, все понимали, что такая уж эта работа. И Копылов понимал, почему не жаловались – все же немного дорожили этим местом, т. к. знали, что никто держать насильно никого не будет: хочешь работай, — не нравится ищи лучше, если это, конечно, возможно.

     Но работающие в бригаде видели, что это невозможно с их положением и образованием, потому-то они и держались за эти оклады.

     Однако вскоре Копылов увидел, что это не совсем так, и не все рабочие дорожат своим местом.

     Однажды отдыхая, Копылов сидел с Анатолием в комнате и о чём-то тщательно обдумывал. Внезапно отворилась дверь, и в комнату ввалился слесарь Сергей, который работал здесь же, при столовой. По его пылающему лицу и оживлённому виду Копылов понял, что тот пьян. Как бы в подтверждении этих мыслей Сергей вытащил из-за пазухи распечатанную бутылку водки, в которой было чуть больше половины.

     Оба и Анатолий, и Копылов с интересом и удивлением наблюдали за Сергеем, а тот, порывшись в своих бездонных карманах, достал небольшой стакан.

     Сергея Копылов знал мало, тот наведывался в бригаду редко, работал он как-то обособленно: менял старые водопроводные трубы, нарезал сорванную резьбу с кранов, производил ремонт этих кранов и прочей запорной арматуры. Он отдельно от всех ковырялся  в слесарной мастерской, выполняя в основном заказы «на сторону», понимая, что его месячной зарплаты будет явно недостаточно для обеспечения жизненной необходимости. Частенько Сергей в конце рабочего дня закрывался у себя в слесарке и мирно отдыхал, зная, что его никто не побеспокоит. Правда, однажды пришёл заведующий и, не достучавшись до Сергея, спросил у него на следующий день причину отсутствия. Сергей, скрывая лукавую улыбку и отводя шельмоватые глаза, отнекивался:

— Как же работал я, вон прокладочку на кран поставил, как же… Куда бы я делся!

     -    Ты оставь мне это, — властным тоном замечал заведующий, — повторится ещё подобное, не буду засчитывать рабочий день, тоже моду взяли, исчезнут и ищи их.

     Но как бы то ни было, а все эти проделки и вольности сходили Сергею с рук. Вот и сейчас незаметно вытащив бутылку, он  пил водку.

      — Слушай, Толян, иди сюда, — Сергей, сев за стол, поставил бутылку на пол, — на, возьми-ка пропусти со мной, а то мне одному скучновато её тянуть.  

     -Ты, смотри только, чтоб никто не заметил, а то, сам знаешь, нарвёшься ещё ненароком, — сказал Анатолий, сгребая в ладонь протянутую ему стопку.

     Выпив и откусив немного хлеба, он потёр рукой по своим жидковатым усам, кряхтя, произнёс:

— Хороша…

     Потом его взгляд случайно упал на Копылова. Тот сидел и молча недовольно вращал зрачками своих глаз. Обстановка, которая складывалась в этой комнате, ему определённо не нравилась. Он шевелил пальцами, сжимал и разжимал кулаки, словом было видно, что он не совсем спокоен.

     Анатолий, небрежно кивнув в сторону Копылова, подмигнул Сергею:

— Угостим?

     При этом нос Сергея хищновато раздулся и, лязгнув несколько раз зубами, он произнёс:

      — Они сами нас должны угощать, нечего эту молодёжь баловать, вот когда будут молодые как этот меня угощать, тогда я ещё, может быть, подумаю, а пока нет, обойдутся. 

     Он говорил с некоторой затаённой злостью, будто Копылов просил у него водки, а он отказывал.

     Вспыхнул и Копылов:

      — Да и не нужна мне ваша водка, тоже мне работники, люди потом обливаются, задыхаются от работы, а этим и не надо ничего, готовы водку глотать цистернами. 

      — Ты чего за начальство такое? – Сергей, шатаясь, встал из-за стола, — учить меня ещё будешь, щенок!

      — Ну, тихо, тихо, — вмешался Анатолий, — только не подеритесь.

— Да я ж его! – Сергей двинулся к Копылову.

     Но тот, лишь ухмыляясь, продолжал:

      — Смотри, дядя, как бы я кулаки свои не размазал об твоё лицо, — произнёс Копылов и вышел из комнаты.

     Он был немного зол, но эта злость всё же была приятна ему, т. к. он знал, что Сергей не того склада, против которого надо ему, Копылову, идти. Он не имел ничего против этих рабочих, т. к. знал, что они зарабатывают деньги только своим потом, а большего им и не перепадает.

     И ещё один подобный эпизод пришлось пережить Копылову. Он давно заметил, что Виктор, который вёл у них в бригаде малярные работы, был неравнодушен к выпивке.

     Через несколько дней, после небольшого конфликта с Сергеем, Копылов увидел Виктора с мутными глазами, бледным лицом и дрожащими руками. Виктору заметно вредил алкоголь с его здоровьем, т. к. у него была подвержена болезням голова, но, тем не менее, он видел Виктора со всеми признаками пьяного или похмельного состояния.

     Было утро, и рабочие, получив некоторый задел, приступали к выполнению работ. И Копылов с удовлетворением красил оконные рамы, словно эта работа была самая наилучшая.

     Выйдя на территорию столовой, он лицом к лицу столкнулся с Виктором. Тот был в рабочей спецовке чёрного цвета. Глянув на Виктора, Копылов быстро сообразил, в чём дело.

     Накануне Виктор очень активно пьянствовал, несмотря на сопротивление его организма к алкоголю.

     « А ведь это один из лучших работников », — подумал про себя Копылов.

     За время работы он уже немного знал Виктора, он видел, что в любой из работ Виктор проявлял себя с лучшей стороны. Он был неофициальным организатором всего дела, как «старший». Да и как человек он был безвредным и добродушным, с ним легко можно было вступить в разговор, и эта душевная простота в Викторе особенно нравилась Копылову и чем-то притягивала его к нему.

     Теперь Виктор стоял перед Копыловым с красновато-мутными глазами и бледным лицом. Усы его смешно отвисли, да и сам он как-то весь сжался и, не смотря на высокий рост, выглядел довольно жалко.

     И этой жалостью проник Копылов, глядя на Виктора.

     Едва шевеля губами, Виктор, наконец, произнёс:

      — Слушай, Лёша, будь другом, займи мне денег на бутылку до зарплаты, а то сам видишь я сегодня никакой.

— Что, похмелье? – сочувственно с улыбкой сказал Копылов.

— Выручи, будь другом, а я с зарплаты отдам, а то сейчас я голый.

      Улыбаясь, Копылов пошарил по своим карманам в поисках денег. Нужная сумма нашлась. Протягивая деньги, он предупредил Виктора:

      — Смотри, чтоб только начальство не узнало, а то ведь вылетишь сразу, — и дружелюбно как бы с поддержкой похлопал Виктора по плечу, и, не спеша, пошёл обмывать свой флейц от краски.

     Поблагодарив, Виктор так же не спеша, шёл к ближайшему магазину. Впрочем, он не принял во внимание последние слова Копылова и, взяв бутылку, не успокоился, пока не допил всю. Это распитие затянулось на полдня.

     Естественно, Виктор забыл обо всём на свете, в том числе и про работу, которая его ожидала. Он пил до самого донышка и быстро потерял самоконтроль.

     Очнулся Виктор ночью в кустах недалеко от столовой.

 

                                                           *          *          *

     Копылов отработал в этой столовой почти два месяца. Он заметно возмужал и окреп за это лето. Теперь он чувствовал себя повзрослевшим и сформированным молодым человеком, без преувеличения считая себя личностью.

     Последние дни его работы мало чем отличались от остальных. Всё было по-прежнему. Он также работал с Андреем, к которому испытывал постоянные симпатии. Он видел, что Андрею надо учиться дальше, но видел также, что ему вряд ли это удастся из-за тяжёлого материального положения, которое испытывала его семья. Но все эти разговоры и мысли происходили лишь во время перерывов между работами, а затем Копылов вновь азартно вступал в трудовой процесс и забывал об Андрее.

     Наконец наступил последний день работы.

     Копылов, получив расчёт, крепко, с удовольствием сжимал руку Андрея, задерживая её в своей шершавой с потрескавшейся кожей ладони.

      — Ну, счастливо, Андрей, дай бог, ещё встретимся.

      — Я рад, что познакомился с тобой, — говорил Андрей, — я мало видел таких хороших людей. 

     Он говорил это искренне, и Копылов, видя это, был несколько смущён произнесённой репликой. Он выдавил какую-то внутреннюю, скрытную улыбку на своём лице и, чуть помедлив, протянул Андрею небольшой полиэтиленовый пакет.

      — Вот, возьми, Андрей. Это тебе от меня.

      — Что это? – Андрей удивлённо глянул на пакет.

      — Потом посмотришь, ну, давай, счастливо, — и Копылов ещё раз, пожав ему руку, зашагал прочь.

     Любопытство взыграло в Андрее, и он с нетерпением развернул пакет. Из него он вытащил свёрточек из простого листа, вырванным из ученической тетради.

     С интересом Андрей распечатал его. Выпала небольшая записка. Он прочитал её.

     «                         Андрей!

     Лишние деньги не помешают тебе и твоей семье. Я не рискнул тебе отдать их в «открытую», боясь, что ты их не примешь. Бывай, здоров!»

     Он прочитал несколько раз записку и все ещё, ничего не понимая, вытащил из свёртка кучку разноцветных чуть смятых бумажек – новых российских денег. Андрей удивлённо и, покачивая головой, пересчитал их.

     Здесь была добрая половина месячного заработка Копылова.

 

                                                                                                                                         Здесь непонятно где лицо, а где рыло,

                                                                                                                                          И непонятно, где пряник, где плеть,

                                                                                                                                           Здесь все надежды каются – вилы,                                                                                        

                                                                                                                                                А рыба проходит сквозь сеть.

 

                                                        ГЛАВА 16

 

     Копылов медленно вышагивал по улицам города. Сентябрьская прохлада была приятна ему, и он с наслаждением втягивал в себя этот осенний воздух. Пожелтевшая листва слетала с деревьев, и дворники едва успевали убирать её с тротуаров.

     В парках и аллеях листва властвовала в эту пору безгранично, и ею были усеяны все площадки.

     Осень немного нравилась Копылову по жёлто-красным краскам, но он не любил хмурой погоды и дождей. И на душе в эти моменты ему было так пакостно и слёзно, что ничего не хотелось делать. Но сейчас погода была ясной, на небе были лишь редкие облачка, и поэтому Копылову как-то не сиделось дома, и он рвался на улицу, словно хотел восполнить этими прогулками то летнее время, проведённое в рабочей обстановке.

     Незаметно он приблизился к городскому базару и с интересом принялся осматривать его. Только сейчас он с удивлением заметил, что базар пополнился разнообразием товаров в основном импортного производства, но они, как правило, заключались в ассортименте бытового назначения. Продукты питания, спиртные напитки, сигареты, товары музыкальной продукции, продукты лёгкой промышленности, упоминаемые в просторечие «шмутки». 

     Копылова, когда он переступал пороги магазинов, либо после похождений по базарам всегда огорчало то, что отечественные товары полностью исчезли. Куда девались любимые всеми отечественные конфеты и шоколад, текстильные товары, меха.

     Сейчас, передвигаясь по многолюдным торговым рядам, он с интересом всматривался в вывески киосков и ларьков с нестареющим колоритом товаров и не мог найти хотя бы одно русское слово. В лучшем случае это было название киоска, как правило, содержащее в себе какое-нибудь женское имя.

    Многолюдье несколько надоело ему, и он пошёл к наиболее тихим уголкам базара. Он шёл мимо крайних киосков и всматривался в лица встречавшихся ему здесь на каждом шагу «коммерсантов».

     «Вот как получается… Кто-то пухнет с голоду, а кто-то процветает. Как всё сделано ловко. Словно бороздой всех разделили.», — зло думал Копылов, обходя толпу прохожих.

     Перед ним то тут, то там вставали здоровые мордастые, откормленные словно на убой лица с короткими остриженными волосами и грубовато-нахальными взглядами.

     Челюсти этих «коротко стриженных» редко оставались без дела. Они постоянно двигались, жуя жвачные резинки всевозможных сортов, либо вместо жвачки в их ртах оказывались сигареты импортного производства. Взгляд их, как правило, был туповатым, исподлобья, устремлённый прямо вверх и обычно лениво уставившейся в одном направлении, либо же, вообще, выбрав одну точку. Одежда отличалась простотой: спортивные штаны, олимпийки, кофты, разноцветные рубахи.

     Расслоение общества теперь предстало перед Копыловым налицо, достаточно лишь сравнить шикарные базарные ряды киосков со всевозможными продуктами и скудненькие рядки с сельхозпродуктами: картофелем, помидорами, яблоками.

     Задумавшись, Копылов резко налетел на одного из этих  представителей «коротко остриженных». Тот стоял вполоборота спиной к нему и прислушивался к словам своего товарища:

— Вовка, возьми там немного яблок, а то чего-то кисленького охота.

     С силой своего плеча Копылов ткнул плечо «коротко стриженного».        

      — Ты чего? – с некоторой яростью проревел он.

      — Извини, коли так, чего на дороге встал, отошёл бы, — мирно сказал Копылов.                                                                                                

      — Я вот отойду тебе, свинья, — и он кулаком заехал в скулу Копылова.

     Наступила некоторая пауза. Копылов, от злости закусив губу, сильно ударил по этой веснушчатой, сытой, нахальной роже. Парень стал немного заваливаться, из носа обильно закапала кровь. Прохрипев сквозь зубы какое-то матерное ругательство, он бросился  на Копылова, но не знал, что имеет дело с сильным противником, не раз бывавшим в более жёстких переделках.

     Второй, более страшный удар в грудь, который Копылов нанёс ногой, опрокинул парня, и тот упал.

     Не ожидая дальнейшей развязки, Копылов повернулся и, также, как и пришёл сюда, пошёл обратно.

     Видимо, окружающие были немного напуганы этим и не решились задерживать Копылова. А он незаметно исчез, смешавшись с толпой.

     «Почему же так, — думал он, — никак не могу сдержаться, обязательно нужно лезть в конфликт, хорошо, что я был один, а если бы и Ольга была тут. Надо бы мне как-то осторожней. Добра от этих бритоголовых ждать нечего».

     Осень наступала медленно, плавно и как бы неохотно вступала в свои права, вытесняя лето. Её ещё не было заметно, и лишь прохладные ночи и опавшие жёлто-красные листья говорили о её наступлении.

     Вновь начавшиеся занятия были немного чужды Копылову, и он уходил от всевозможных мыслей, терзавших его душу, резко замыкался, предпочитая оставаться одному. На занятиях он не чувствовал близость своих сокурсников, скорее наоборот, он отталкивался от них.

     Да, в их лицах он замечал неожиданную перемену, которая резко бросалась в глаза. Он видел, как резко падала дисциплина в вузовских аудиториях, по-прежнему замечал те же нагловатые лица с коротко остриженными волосами.

     Он обходил места студенческих «тусовок», после которых оставались куча сигаретных бычков с оранжевыми фильтрами, не затёртые следы плевков. Часто бычки были с розовыми следами на фильтрах.

      Заметное духовное разложение, которое коснулось молодёжи, доходило теперь и до студенчества. Глухо долетали вести со столиц, охвативших верхушку власти, — здесь было тихо, мирно и никаких потрясений.

     Сухая, скучноватая жизнь городка ничем не выделяла его от многих таких же провинциальных городков необъятной страны. Ничего не было примечательного и в самих вузах.

     Оживление было заметно лишь на переменах, и коридоры насыщались непрерывным смешанным гулом различных голосов.

     Часть студентов спешила на крыльцо корпусов – покурить. Копылов никогда не курил, лишь изредка ходил со всеми за компанию. Особенно отличались в этом деле Богданов с Павловым – они то и были заядлыми курильщиками группы.

     Голубовато-серая пелена дыма окружала крыльцо и опутывала собой всё. Копылов, обводя своим взглядом это место, видел студентов, сидящих на корточках и затягивавшихся тем же дымом, царившим вокруг. Гул, шум, дурман… От всего этого у Копылова слегка кружилась голова, и он не оставаясь долго здесь, быстро уходил.

     Только раз он задержался, уже все покурившие разошлись по аудиториям, перемена закончилась, а Копылов всё ещё стоял на крыльце, размышляя о чём-то  своём. Он мог так долго простоять, если бы его не вывела из такого состояния реплика: 

— Есть сигарета?

     Копылов обернулся и, заметив перед собой грубое пятиугольное вытянувшееся лицо, отрицательно качнул головой.

— Есть, я же знаю, чё жалко тебе что ли?

— Я же сказал, что нет

— А если найду?

     Копылов повернулся и пошёл к дверям, но вдруг почувствовал, что ворот его чёрной куртки держит крепкая рука.

— Пусти, не дури. Слышишь, ну!

     Он резким движением вырвался, но парень видимо вошёл в азарт, и в следующую секунду Копылов увидел перед своим лицом тугой и крепкий кулак.

     Быстро поймав руку, он ударил с левой. Парень свалился, лизнув лицом мраморные ступеньки крыльца.

     Не обращая внимания на крики и матерную ругань по ЕГО адресу, ОН зашёл в корпус и направился в свою аудиторию.

 

                                                           *           *             *

 

     Человек, отходя от мира, который его окружает, становится чуждым самому себе, ибо в его душу заложено природой то же сознание, что и  у окружающих его лиц.

     Создавая это отчуждение, он инстинктивно отталкивается и от самого себя. Видя заколдованный круг постоянно непонятной и неинтересной жизни, он уходит и от неё. Размышляя над этим, человек становится на порог жизни и смерти.

     Копылов медленно перебирал в своей памяти прошедшие месяцы и годы, последние события и никак не мог понять, куда ему идти и к чему стремиться. Ему казалось, что все пути для него отрезаны, и он не мог найти круг.

     «Но с кем же ты всё-таки? Неужели так и придётся идти и сталкиваться с этими бездушными, нахальными бритоголовыми? Да, никогда! Тогда с кем?» 

     Чёрная мгла неясности застилала его душу, ему казалось, что он зашёл в тупик, и этим жизненный путь закончен. А иначе, зачем тогда идти по нему, если нет конечной цели и смысла.

     Копылов сидел во дворе на скамейке, и, сгорбившись, уткнул своё лицо в ладони.

     «Итак, всё кончено. У меня больше никого нет…», — думал он.

     Внезапно он почувствовал сзади мерное дыхание и услышал лёгкий шорох. Это заставило его резко обернуться. 

     Перед ним стояла его Ольга, всё та же с ласковым блеском своих зеленовато-шоколадных глаз. Небольшая прядь волос упала на её лоб. На лице девушки был заметен испуг и полное непонимание всего происходящего сейчас с Копыловым.

— Алёша, — воскликнула она, — что с тобой? Что произошло? Ты опять какой-то не такой.

     Всплеск фраз и тянущие к нему, Копылову, руки, подействовали на него отрезвляюще. Он, склонил голову, и, не глядя в лицо Ольги, слегка приобнял её.

— Прости. Расслабился… Я совсем практически потерял голову.

     Они так долго стояли, и на фоне сгущающихся сумерек их силуэты смутно выделялись. И Копылов, лаская своими большими и грубыми руками девушку, никак не мог поверить в такую неожиданно свалившуюся на него развязку.

 

                                                                                                      А  потом придёт она: «Собирайся,- скажет,- пошли.

                                                                                                                                                 Отдай земле тело»

                                                                                                     Ну, а тело не допело чуть-чуть, ну, а телу не додали любви

                                                                                                                                               Странное дело…

                                                                                                    Там за окном сказка с несчастливым концом.

                                                                                                                                              Странная сказка…

                                                                                                   

 

 

                                                                                                                                           

                                  

                                                      ГЛАВА 17

 

     Копылов совсем забыл о том, что у него есть Ольга, и хотя он помнил о ней, но в последние дни она как-то незаметно исчезла из его жизни, а он, оставшись неожиданно один, позволил властвовать над собой меланхолии и ударился в грёзы. Он досадовал на себя, что оставил себя и Ольгу в одиночестве.

     «А ведь она опять спасла меня. Не будь её не известно, что бы я опять выквасил, и к чему бы это всё привело», — размышлял Копылов и, чтобы захлестнуть эти воспоминания, встряхивал головой, скрипел зубами. Всё это сейчас ему было противно вспоминать.

     Они снова были с Ольгой вместе. Судьба не раз разлучавшая, вновь соединила их. И теперь Копылов не мог не радоваться, встречаясь глазами с любящим взглядом девушки.

     Всё свободное время они проводили вместе. И Копылов, и Ольга делились своими впечатлениями учёбы, взглядами на те или иные жизненные позиции. Он ласково проводил руками по её волосам, лицу, плечам.

     За окном стояла прохладная осень, и ветер уже сдул с деревьев листву, уже лужицы покрывались тонким ледком, воздух был свеж и прохладен, уже лёгкий морозец врывался своими щупальцами в городок, а здесь у них было тепло, и каждый чувствовал это тепло другого, и, согреваясь им, не ощущал ни предверии холодной зимы, ни этой хмурой и пасмурной осени.

     Ночь тёмным покрывалом накрыла город, и он опустился во мрак.

     Копылов ловил своими губами влажные, тёплые, чуть сладковатые губы девушки. Он опускался к её груди и слышал как с волнением, оживлённо стучит Ольгино сердце. На несколько минут он лишь поддался порыву своих чувств и незаметно оказался в их власти. Два тела слились воедино и в темноте ночи потонули и исчезли.

     Теперь Копылов не чувствовал ничего кроме горячего частого дыхания девушки и тепла её тела. Он слышал лёгкий стон её, и сам готов был кричать. Он шептал ей какие-то слова о светлом чувстве любви и всё делал это, повинуясь скорей животному инстинкту, а не своему мозгу.

     Это была их ночь, и она принадлежала только им обоим, а больше никому.

 

                                                  *             *              *

 

     Ровно, циклично ходит Земля вокруг Солнца, плавно и чётко делает она свои эллипсоидные круги, не сбавляя и не прибавляя скорости. Так и в жизни населяющих её всё идёт по кругу. Времена года по циклу сменяют друг друга: весна, лето, осень, зима и опять весна.

     Человек уже давно привык к такой смене и воспринимает её как неизбежную необходимость.

     Зима воспринимается  тяжелее, чем другие времена года, но всё же приходит время наступить и ей. В этом году она легла плавно, без резких смен температуры, без крепких морозов.

     Копылов с грустью смотрел на снежные улицы своего города и почему-то ощущал какую-то непонятную сосущую его тоску. Но, несмотря на то, что он был теперь не один, всё же эту тоску он никак не мог преодолеть, и она была постоянно с ним, он лишь каким-то неведомым механизмом подчинялся ей.

     Зима шла как-то тягостно и неинтересно. Небо было постоянно затянуто серой пеленой. Дул ветер, сыпал снежок – получалась метелица.

     Декабрь был очень снежным, осадки выпадали по полной норме и даже сверх неё, затем наступал некоторый перерыв, на несколько дней выходило солнышко (как раз в канун Нового года), а затем снова начиналось время буранов и метелей.

     Только к концу января, несмотря на устойчивые морозы, немного стало чувствоваться какое-то оживление в погоде, было ясно, что приближалась весна и любые снегопады и наступавший противоречивый февраль, ничто теперь уже не пугало, т. к. впереди маячила весна, приближение которой с нетерпением ждали все.

     Стояли морозы, но все понимали, что это ненадолго, и ранняя весна разрушит всё это.

 

                                                                   *            *            *

 

     Геометрический термин «медиана» в студенческой среде носит, как правило, несколько иной смысл. Конечно, всем известно, что медиана связана с серединой стороны треугольника. И в студенческом понятии «медианы» тоже заложена середина. Обычно это середина срока обучения студентов в вузе.

     Празднование медианы может лишь уступить долгожданному событию «обмывания» диплома, поэтому, как обычно, такое празднование проходит всегда наиболее оживлённо и торжественно.

     Группа, где учился Копылов, не была исключением для этого события. Ни один праздник, ни одно мероприятие не проходило через неё без внимания к алкогольной потребности.

     Празднование «медианы» решили провести более организованно: выбрать место проведения, заранее закупить спиртные напитки и закуску, чтобы всё было в полном порядке.

     Особенно активная часть группы в проведении таких празднеств стремилась привлечь к этому наибольшее количество ребят.

     Наиболее осторожные и серьёзные студенты колебались и не сразу соглашались принять участие в предстоящей гулянке. Наотрез отказался идти на «медиану» Евгений Столяров, заявив, что ему там делать нечего. Попавший под его влияние Дмитрий Ветров, тоже в начале не соглашался, но, всё же, поломавшись немного, согласился в самый последний момент, в канун самой «медианы».

     Хуже всего обстояло дело с Копыловым, т.к. ребята не могли найти к нему никакого подхода, а на гулянку идти он не соглашался.

     Особенно старался Палыч:

      — Ну, ты сам посуди, Лёха, вся группа, вся группа!, будет, а тебя не будет. Это не по-нашему, от коллектива отрываться нехорошо.     

      — Да, я же совсем не пью водку                                                                 

      — А тебя никто не заставляет, — вмешался в разговор Богданов, — вот смотри, — он указал на стоявшего с ним Васильева, — вот парень, совсем не пил раньше, а теперь, что же … настоящий «синяк».

     Он сказал это с таким достоинством, словно он сам, Богданов, и помог Васильеву стать «синяком».

     Они ещё долго «ломали» Копылова, но, как правило, в конце всех этих разговоров Копылов слегка раздражённо произносил:

— Можете говорить, что угодно, но меня вы всё равно не уговорите.

     Ребята пренебрежительно, махая руками, уходили от Копылова.

     Всё бы так и остановилось на этом, если бы случайно в это дело не вмешалась Ольга. Копылов взял её с собой в институт на одну из консультаций по курсовому проекту, и незаметно его сокурсники обступили девушку. В ней было много привлекательно. Ладная фигурка округлой формы с пухленькими ручками точно сочеталась с её плавной, неторопливой походкой. Светло-коричневый цвет волос как нельзя кстати подходил к её зеленовато-шоколадным глазам. И не один парень не мог не задержать на ней свой наблюдательный взгляд. Ребята оживлённо знакомились с Ольгой, протягивая ей руки. Она смешно, неловко пожимала их своей ручкой и тихо чистым девичьим голосом произносила своё имя.

     Чуть немного поодаль стоял Копылов и слегка улыбался, но в этой улыбке, как правило, трудно было что-то прочитать.

     Он упустил лишь один момент, когда ребята остались наедине с Ольгой без него, но и этого оказалось достаточно, чтобы «привлечь» Ольгу на сторону ребят.

     Копылов недоумённо смотрел на Ольгу, когда после этой консультации, она задала ему такой вопрос:

      — Лёш, а почему ты не хочешь пойти на эту самую, — она, немного запнувшись, продолжала, — медиану? 

     Вопрос был задан прямо в лоб, и Копылову трудно было что-то ответить. Он, немного помолчав, наконец, произнёс:

— А ты откуда знаешь про …медиану? Это тебя ребята надоумили? Да?

      — Но ведь это неплохо, почему ты отказываешься, — проговорила Ольга, — тебе надо быть со всеми, а одному плохо. Может пойдём, хорошо проведём время.  

     Копылов посмотрел на девушку. Их взгляды встретились. Он видел добродушные глаза Ольги, но они не производили теперь на него убедительности. Блеснув своими серыми зрачками, Копылов резко оторвался от Ольги:

— Они и тебя звали. Знаю я их. Это ловушка, ничего ты не понимаешь.

     Он резко осёкся и закусил язык. Он не хотел, чтобы его неведомые мысли знала Ольга. Помолчав немного, добавил, как отрезал:

— Не пойду я туда.

     Ольга ласково своими пальцами обхватила его плечо:

      — Дурачок, ты мой. Почему-то тебе всё кажется, что опасность караулит тебя на каждом шагу. Но нельзя же так. Пойми, мы ещё очень молоды, почти дети, и если всего бояться, то зачем же жить на свете?

     Копылов молчал, бросал свой взгляд то на Ольгу, то на окружающую их улицу, шевелил пальцами рук. Он ничего не мог возразить против этого аргумента.

      — Я не боюсь, что ты… Разве можно мне бояться, просто у меня плохое предчувствие.

      — Оставь свои предчувствия при себе. Там же никого не будет кроме своих. Что тебя настораживает?

     Копылов и сам не мог объяснить себе, что его так пугало, поэтому он ничего не говорил Ольге и только молчал. Они так и не могли договориться до чего-либо.

      — Право меня начинает раздражать твоё упрямство, — говорила Ольга, — Лёша, миленький, ну пойдём, сходим, мне ведь так охота.

      — А разве тебе плохо со мной?

      — Нет, что ты, но нам нужно быть в своём кругу, в своём обществе, так веселее и лучше.

     Наконец, ей удалось сломить упорство Копылова, и он, чуть помедлив, произнёс:

      — Хорошо, мы пойдём туда, но ты держись возле меня.

— Я знала, что ты не откажешься, — с благодарностью произнесла Ольга.

 

                                                     *            *             *

 

     Копылов и сам не понимал, почему он решил идти на эту «медиану», ведь до последнего он отказывался от этой гулянки, но, согласившись, всё же чувствовал, что появляться на «медиане» ему не только нежелательно, но и опасно. Для этого у него были свои причины. Он знал, что у него есть враги, враги сильные, злые и коварные, знал, что так им будет легко проникнуть к нему в такой компании и, причём, это можно сделать внезапно.

     Но он и вынужден был согласиться с доводами Ольги, что там будут только свои, тогда чего же опасаться. Копылов то и дело взвешивал эти предположения и никак не мог выработать конечного решения.

      Но на «медиану» он всё же решил пойти твёрдо, хотя бы потому, что отказ от этого может расцениваться Ольгой не что иное, как трусость, а этого качества никогда не было в характере Копылова, хотя он и был осторожен.

     Гулять решили в одном из детских садиков, т.к. у Паши Молчанова был там один знакомый сторож, который в принципе был согласен пустить десяток парней в садик на ночь, тем более, что был выходной и опасаться чего-либо было нечего. Договорились встретиться в условном месте.

     Копылов был с Ольгой. Утром того дня, придя к ней, он был немного растерян и неспокоен.

     И Ольга, заметив это, спросила у него:

      — Какой-то ты не такой, Лёша. Что-нибудь случилось?  

      — Понимаешь, сегодня во сне я видел кровь, красные полосы…вот и думаю, к чему бы всё это…

      — Ну, ты меня совсем убиваешь, — произнесла девушка, — вообще тебе в последнее время всё мерещится. Думал бы меньше. Давай лучше собираться, а то ещё опоздаем.

     Но собирались все к вечеру, поэтому спешить было ни к чему.

     Все были в сборе и активный до гулянок Палыч и Богданов с Васильевым и Волковым, пришли Молчанов, Попов, Ветров.

     Не было только одного Столярова, он, видимо, не хотел быть со всеми, но его отсутствия не замечали, только несколько раз с сожалением произносили:

— Эх, жаль, Грека с нами нет, а то бы мы были в полном монолите.

     С первых же минут все пришедшие с мороза принялись энергично осматривать комнаты. Их было довольно много, и Палыч не без восторга заметил:

     -     В таком месте мы никогда ещё не бухали…М… да будет сегодня дело.

— Ещё какое! – Богданов, хлопая по плечу Лапина Виталия, не спеша, в развалку, продолжал

 ходить по комнатам.

     На всех ребят была одна девушка Людмила. Она училась в одной из групп факультета и была знакома со всеми, кто находился здесь.

     Копылов трезво и тщательно изучал обстановку. Повода для беспокойства вроде бы не было, и он, успокоившись, пошёл на кухню организовывать ужин. Его приготовление было делом явно длительным, поэтому несколько ребят во главе с Молчановым решили, чтобы это время пошло веселее, нужно распечатать бутылку водки.

     Закуски никакой не было, кроме ворохов мокрой капусты, вынутой из бочек, которые обнаружил на кухне Быков. Он был пронырливым в этом деле, и никто из всех собравшихся здесь не мог превзойти его.

     Копылов пить отказался категорически, и пьянеющие ребята махнули на него рукой, дескать, не пьёшь и лучше, нам больше достанется, харч готовишь и то хорошо.

     Но тут выяснилось, что приготовляемый суп нечем посолить. Нужно было где-то искать соль, но магазины были закрыты, так как было уже поздно.

— Ну, кто со мной в поход за солью, — весело бросил клич Молчанов.

     Собралось несколько человек, попутно решили взять немного пива «для разнообразия». Оставались совсем немногие: Копылов с Ольгой на кухне, им помогал Волков, Попов, увлечённый как всегда своим делом, лип к Людмиле, и ёщё Лапин, который поленился идти со всеми и теперь, сидя на кухне, от нечего делать, чесал языком.

     Когда вся ватага ушла, ужин был почти готов, но соли не было, и Копылов, попробовав суп, сморщился:

— Да, плохо без соли…Может и найдут.

     Волков бросился шарить по комнатам в надежде, что может ему и удастся натолкнуться на соль. Через несколько минут он вернулся обрадованный. Его поиски увенчались успехом, соль была найдена в небольшом шкафчике тут же возле бачка с капустой.

     А полупьяные ребята шли по улицам вечернего города и подходили к прохожим с вопросом:

— Извините, пожалуйста, у вас не найдётся немного соли.

     Спрашивать про соль было вообще делом неуместным, да и, кроме того, в такой час, поэтому было не удивительно, что прохожие шарахались от ребят в разные стороны.

      — Ну это уже чёрт знает что…У них тут соли, наверное, отродясь не бывало, — возмущались ребята.

     Пришлось возвращаться с пустыми руками, хотя и не совсем, т. к. пива всё же ребятам удалось купить.

     Когда по возвращению Паша узнал, что соль найдена, то он неожиданно для других обиделся.

      — Мы тут как мячики надутые ищем соль, а тут вот, — он, не договорив, махнул рукой, принялся раздеваться.

     Через несколько минут всё было готово: водка и закуска принесены в самую большую комнату, тут же рядом хрипел магнитофон, словом все приготовления были сделаны.

     Груда ослепительных тостов в миг обрушилась на занятую студентами комнату. Всё проходило, как и по намеченному сценарию: говорились всевозможные пожелания друг другу, водка лилась рекой.

     Копылов сидел в сторонке и молча наблюдал за происходящим процессом гулянки. Он не был в большом восторге от этого события, но портить вечер другим он не хотел, и даже пригубил со всеми стопку водки, поддержав тост за «вузовский диплом», однако пить не стал, а лишь, попробовав на язык, отвёл стопку от себя.

     Он сидел рядом с Ольгой и чувствовал, что ей хорошо, поэтому он был несколько удовлетворён этим.

     Вечер приближался к самому разгару, когда Паша невесть откуда привёл ещё двух неизвестных парней. Оба были крепкого телосложения, среднего роста и почему-то очень серьёзны. Паша уверял, что это неплохие ребята, его недавние знакомые. Все с интересом смотрели, как они пьют за «медиану».

     При появлении этих парней Копылов насторожился и стал внимательнее присматриваться к ним. Вдруг он заметил, как один из них перевёл свой взгляд на него и стал тоже всматриваться в Копылова. Обмен взглядами продолжался недолго, но Копылову показалось, что за ним наблюдают непрерывно и эти парни появились здесь неспроста.

     Но никто не придавался интересом к появлению этих парней. В комнате царила оживлённая и весёлая атмосфера. Было душно и тесно, но ребята быстро нашли выход из этого положения. Не раздумывая, они распахнули окно настежь и устремились к уличному воздуху – освежиться.

     Февральские сумерки уже давно поглотили этот район. Возле здания было совсем темно, лишь доносились звуки проходящего транспорта. Подтаявшие сугробы почти не выделялись среди не схваченного ещё солнцем белого снега, и казалось, что весна ещё далеко и ничто не выдаёт её приближение. Стоять у окна было несколько приятно. К оконному проёму уже спешил Молчанов. Уставив свой взгляд в окружающие сугробы, он громко произнёс:

— Давайте, может кто-нибудь прыгнет за бутылку туда, — и он указал пальцем на сугробы.

     Несмотря на то, что было не сильно высоко – на уровне второго этажа, все приняли это за шутку и, посмеявшись, стали не спеша отходить от окна.

     И всё же на брошенное Молчановым предложение откликнулся один человек. Виталий Лапин быстро приближался к распахнутому окну. Он был очень возбуждён, в глазах его пылали яркие огоньки. Пахло немного от Виталия водочкой, и это выдавало его настроение. Он азартно крикнул:

— Давай, прыгну! Давай!

     И, отталкивая ребят, он протиснулся к окну. Ему удалось уже забросить одну ногу на подоконник, как до ребят стал доходить весь смысл Виталиной предстоящей проделки. Какая была высота в действительности, и что там было внизу за этим рыхлым снегом, никто не знал. Все остановились в замешательстве. Быстрее всех среагировал Сергей Попов. Он схватил Виталия за плечи, кисти рук и принялся оттаскивать от подоконника. Справился он с Виталием с трудом, пустив в ход всю свою силу. К нему уже спешили на помощь стоящие рядом Палыч с Васильевым. Но их вмешательство не потребовалось.

     Немного успокоившись, ребята принялись свою пьяную энергию в танцах. Людмила шла нарасхват, танцуя то с тем, то с другим. Она неплохо вошла в свою роль и выполняла её пока великолепно. 

     Копылов танцевал с Ольгой. Они плавно кружили по комнате и ребята, не скрывая своих взглядов, устремляли их на эту танцующую пару. Ольга выглядела в музыке танца, пожалуй, лучше всех. На ней так ладно сидели короткая чёрная юбчонка и пушистая лиловая кофточка. Ребята с заискиванием говорили Копылову, видя, что Ольга не отходит от него ни на шаг:

— Удели, Лёш, хоть чуток. Сам же видишь у нас дефицит на тёлок.

     На что Копылов делал настороженное лицо и молча сопел, часто моргая глазами.

— М… да, походу тут глухо, — Палыч разочаровано вздыхал и отходил.

     И всё же в этом окружающем веселье Копылов продолжал оставаться трезвым и зорко осматривался по сторонам. Наконец, он решил покинуть эту комнату. Он не знал, зачем ему нужно было уходить от всех, но видимо одиночество пересилило его, и он счёл нужным отдать ему предпочтение.

     Краем глаза Копылов заметил, что один из пришедших незнакомых парней поднялся и  пошёл за ним, немного отстав, шёл и другой. Копылову и самому было любопытно, что им от него нужно, поэтому ему хотелось, чтобы они объяснились, а для этого он решил немного отойти в сторону и, резко обернувшись, вызвать этих двоих на откровенность.

     Когда он шёл по тёмному коридору, то почувствовал, что кто-то сзади сделал прыжок к его спине. Его толкнули в сторону и впихнули в небольшую еле заметную комнатку, но не таким был Копылов, чтобы пасовать перед неизвестным новым противником. В темноте послышался глухой удар и резкий звук:

— Ых!

     Кулак Копылова упёрся во что-то мягкое. Удары учащались. Он начал понимать, что ему нужно вырваться из этой комнаты, которая оказалась для него ловушкой. Сбить нападающего для него не представляло особой трудности. В темноте Копылов ориентировался ловко, как кошка. Он быстро менял свои позиции, резко отводил тело, уклоняясь от ударов и тупо, скорее машинально, работал кулаками. Ему удалось, наконец, сбить своего противника.

     «Спасён, ну, наконец-то», — подумал Копылов. Он прыгнул в коридор, но вдруг неожиданно почувствовал резкую и острую боль в левом боку. Чья-то неведомая тень отступила от Копылова, а он, ощупав своё тело, коснулся металлического лезвия ножа, несколько сантиметров которого уже прочно сидели в плоти тела. Копылов протянул руку к рукоятке ножа и с силой сжал её. Быстрым движением руки ему удалось вытащить нож из своего тела. Из раны обильно хлынула кровь, красными струйками заливая пол.

     Он сделал вперёд несколько шагов, вдруг словно оступившись, издав губами какой-то непонятный звук, рухнул как столб на пол.

 

                                                         *               *                *

 

     Он стоял перед всеми, видя бледные растерянные лица ребят, плачущее лицо Ольги. Он видел возле себя небольшую лужицу крови и уже не чувствовал своего тела. Кровь залила и пропитала его рубашку, брюки и медленно стекала на пол. Он молча смотрел на эти капли крови и проводил рукой по своей ране. Медленно и не торопясь, он ещё раз обвёл взглядом лица своих однокурсников и также медленно и даже плавно пошёл по коридору. Кровь продолжала стекать тонкой струёй с его тела, и за ним тянулся по всему коридору тёмный кровавый след. 

 Он шёл и уже не видел никого и ни на что не задерживал свой взгляд. Он медленно истекал кровью, и сейчас ему было уже всё равно.

     И ничего не понимавшие ребята с недоумением смотрели на него и поражались той силе, которая не давала ему согнуться и направляла неведомо куда. Потеряв столько крови, он, казалось бы, не мог передвигаться. Но он шёл, упрямо шёл к своей неведомой цели, про которую знал лишь он один.

     Он смотрел в глаза смерти, но был выше её, ибо духовно он победил смерть уже давно, а, победив духовно, уже не боялся физической смерти и относился к ней теперь как к само собой разумеющемуся.

     Рана, которая причиняла ему страшную боль, не могла устрашить его. Она была последним, что связывало его с этим миром. Он медленно уходил из него, другой неведомый мир звал его, и он стремился туда.

     И, опомнившись, ребята бросились за ним, но быстрее всех бежала вся в слезах плачущая Ольга.

     А он шёл и уже ничего не видел, кровавый след чётко печатал его траекторию движения. Он рвался к свежему воздуху, простору, который так сейчас манили его. Он хотел выйти сюда и спокойно взглянуть в лицо смерти.

     Подчиняясь только своему инстинкту, он подошёл к наружной двери. Ребята хватали его за плечи, руки, но он вырывался и упрямо шёл, устремив свой взгляд в одну точку. Они испуганно отпускали его.

     Плечом он толкнул дверь и очутился на улице. Морозный февральский воздух охватил всё его тело, и он, чуть улыбнувшись, продолжал идти, взбивая ногами пушистый снег.

     Плача и сильно крича, за ним выбежала Ольга. Снег окрасился тёмными пятнами крови. Он поднял голову и увидел тёмное звёздное небо. Лишь яркие звёзды светили в вышине, отражая слабый свет. Взгляд его застрял на одной из них.

     Губы Копылова слабо шевельнулись:

— Прощай, — произнёс он.

     Тело его мягко погружалось в сугроб.

     Ольга бросилась к нему:

— Лёша, прости меня. Ну, скажи, что простишь.

     Она с ужасом взглянула на лицо Копылова и вмиг встретилась с его глазами.

     На Ольгу смотрели мужественно-серьёзные глаза Копылова. Смотрели, но уже ничего не видели.

     И тогда Ольга, не отводя взгляда на лежащее в снегу близкое, но теперь уже безгранично далёкое тело, привстала и громко, во всю силу своих лёгких крикнула:

     -Да разве может кто-нибудь из нас сравниться с ним. Он верил по-настоящему в хорошую, светлую жизнь. Он мечтал о ней. Он старался приблизить её, помогая всем, чем мог… Его жизнь была подвигом. Он был героем, последним героем сегодняшнего дня. Теперь таких людей нет. Поклонимся же ему все.

     Резкая, отрывистая речь Ольги звонко наполнила сухой морозный воздух, заставляя всех отдать должное тому, кто был с ними рядом.

     Ребята, окружив тело и склонив головы над ним, долго глядели на красивое, чистое и благородное лицо, которое так и не смогла изменить внезапная смерть.  

 

                                                                                                               Смерть стоит того, чтобы жить.

                                                                                                                                     А  любовь стоит того, чтобы ждать…

 

                                                       ЭПИЛОГ

 

     Каждое воскресенье с утренней электричкой на одну из пригородных станций приезжает молодая девушка.

     Она спокойно сходит с электрички и направляется в ближайшую деревню, которая находится возле станции. Девушка никуда не торопится, она проводит своим взглядом по окрестному леску, голубой каёмке неба и охватывающему кругом простору. 

     Впрочем, она не одна. Она держит за руку маленького мальчика, совсем маленького, который, по-видимому, только-только научился ходить. Идут они, любуясь разнообразными красками окружающей их природы. Девушка что-то говорит малышу своим тихим чистым голоском. Так же, не торопясь, они приходят в деревню.

     Есть место в той деревне, где девушка задерживается подолгу и никогда не спешит оттуда уходить. Долго стоит она над едва заметным бугорком земли, на котором величественно возвышается гранитная плита, где заметны крупные яркие буквы.

     Мальчик бегает возле этого места и изредка тянет за руку девушку.

— М…мама. Пойдём ещё погуляем.

— Потом, Лёша, потом. Беги вон туда, побегай маленько, а я пока здесь постою.

     Малыш, весело крича, убегает.

     А девушка продолжает стоять у этой плиты. 

     И вдруг на её лице появляются слёзы. Несколько маленьких слезинок падают на сухую чёрствую землю. Губы её шепчут чьё-то имя. 

     Девушка опускается на землю возле плиты и перебирает своими пальчиками сухие комки земли. Слёзы уже обильно льются из её глаз, но она, как бы спохватившись, вытирает своё лицо.

     Маленький мальчик, её сын, прыгая от удовольствия, наслаждается всей полнотой предоставленной им свободы.

     Стая птиц поднимается в воздух и устремляется в свой полёт. Высокие берёзки чуть слышно шелестят своими листьями. Всё живое встаёт и начинает свой новый день под лучами также уже поднявшегося яркого тёплого солнца.

     Новый день — это начало маленькой жизни, и все стремятся выйти ей навстречу.