Держась за руки

Любовь и окурки потушенные об пачку дюрекса...

   Животные инстинкты, солнышко. Ты же понимаешь, что жизнь это просто игра на выживание, для отсечение дефектных генов и слабых видов. Не должно было рождаться никакого страдающего разума. Так просто вышло. Но мы ничем не лучше этих скалистых морд, просто мы можем осознать всю несправедливость в нашем понимании этого мира к своим детям, но так было всегда. 
   Прижмись поближе, родная. Мне больно это осознавать, но это будет последнее и первое, что мы сможем ощутить а этом мире, дети божьи в ледяном безразличии скалистых гор к нашей беззащитности. но мы ведь такие люди, невозможно осознать собственную незначительность. Мы скорее будем хаять мир и упрекать бога в несправедливости, только вот для наших глаз недоступна истина. Боюсь, что скоро все закончится и фенилэтиламиновая нежность сменится гневной агонией, сознание уйдет на второй план, в основе будут работать только инстинкты, нам будет плохо до невозможности. Господь прихлопнет нас как мух. Наши чувства друг к другу ничего не значат, нет другой любви кроме как любви к Господу. 

Солнышко светит там, где мы вместе...

  Я не смогу выдержать этой пустоты в груди, я не смогу выдержать этой злости, которой пропитан этот мир, которой пропитан я сам. Острые клыки, когти и голодные взгляды хищной природы в кружащем ритме гонке вооружений. Бей или беги, жри или сожрут тебя. Мы смеемся над всем, что напоминает нам собственные пороки. Мы смеемся, забывая о своем дерьме. Скажи, что не оставишь меня одного на растерзание волкам. Скажи, что не дашь мне замерзнуть насмерть. Скажи, что не дашь мне убить самого себя. Я не хочу выживать, чтобы родить на свет еще одно чудовище, я не хочу участвовать в этом идиотском спектакле. Пока звезды нежатся в собственных лучах, здесь проливается кровь, нас пьянит адреналин и вино, мы двигаемся дальше. 

  Что мы можем? Расписать горы о том, что были мы, жили и любили. Останутся наши скелетики под этими росписями в обнимку. Только к чему все это? Только нам самим нужна вся эта романтика, розы и Шопен, вино и луна и лестные надежды, что пустотой являются без наших глаз и наши кости пугают только нас. Сразу вспоминаешь все, чем тешишь ты себя, чем обязан этот мир тебе, твоему внутреннему и бесконечному, но мир безэмоционален, он не жесток, он просто есть. 

  Она ушла. Я гладил ее волосы, гладил плечи и вся невыносимая, омерзительная тщетность ослабевала. Проблемы растворились подобно велению горячей игле морфина. Я отдал ей все, но она ничего не взяла, только смеялась и смотрела на горизонт. Я верил, что мы спрячемся, верил, что уйдем, убежим и мерзкие волки не найдут нас ну или хотя бы сжалятся. Так я думал — мы сможем договориться, все ведь не может быть на столько ужасно. Такие сладкие были ночи, одно прикосновение разжигало внутри пламя, я чувствовал, как кровь бежит по венам и даже небо улыбалось мне. Я думал со всеми можно договориться, раскрывшись, показать, что я прост и мы не ищем вражды. Теперь она ушла… Разрежь мне нутро, вынь всю пульсирующую биомассу, я и не моргну теперь. Грязный-грязный, безжалостный мир! Но оставив все лживые эмоции в сторону, я преклонился. Теперь, когда у меня не осталось ничего, теперь я понимаю, что грешен был и грязен, вот откуда эти страдания. Это была не любовь, а пьянящая влюбленность, ведь нет иной любви,кроме любви к Богу. 

  Все мы не без греха… Расп*дарасило ее милую тушку, тонкие, нежные ручки, содрали кожу и набили свое поганое брюхо. Скалятся гневные морды. Волки… Сил больше нет, надежды нет. Стою я на коленях, возле ее обезображенного, тела в ней нет, кости и кровь, вокруг кишечник плавает в пурпурно-коричневой жиже. Смотрят, нюхают, изучают, рычат и воют. Играются, с*ки. Они-то сытые, развернулись и ушли. Насмехались, я клянусь! Так я и остался на коленях, не смог увести взгляда от того, что вчера было моим смыслом.