Сняв ненужную суперобложку...

СНЯВ НЕНУЖНУЮ СУПЕРОБЛОЖКУ…
Марина Чиркова

В книгу «Сняв ненужную суперобложку…» вошли лирические стихотворения, написанные в 2015—2017 годах, и несколько более ранних.

«Сняв ненужную суперобложку...» Марина Чиркова. — [б. м.]: Издательские решения, 2019. — 68 с. — ISBN 978-5-4490-4421-1
Ч-65
УДК 82-1
ББК 84-5
© Марина Чиркова, 2019
© Роман Чирков, фотографии, 2019

Стихи Марины Чирковой публиковались в газетах «Московский комсомолец», «Московский литератор»; в журналах «Заповедник», «Кольцо А», «Контрабанда», «Российский колокол», «Футурум АРТ», «Пражский Парнас»; на электронных ресурсах «ТОПОС», «Этажи», «МЕГАЛИТ», «45-ая параллель» и др.; автор состоит в Союзе писателей России.

Ехать

… в красный трамвай и ехать. разума с кулачок,
рюха твоя, прореха, ореховый мозжечок.

где прорасти-добраться? сто первыми сентября,
пальчиками акаций — до стриженого тебя...
чтобы: такие дети, всё-то игра одна!
вот он, гляди, «секретик», таращится из окна:

кричный, коричный город, каменный шоколад,
улочки (злить и спорить), дворики (целовать),
дерево — сеть и дверца, кость и живучий альт —
солнечными младенцами сыплется на асфальт...

клеить кленовый «носик»? а, да и так чуднО! 
чей-то случайный взрослый присматривает за мной...


Карандашом в сентябре

1

… если лес и шелест, то вот, всклокочена,
на виду повыставлена не по уму,
а внутри одно, остриём, отточием
белокоро-письменному ему:
белокоже-лиственному пройдохе,
сукровично-слёзному, где надрез,
а слова – зализывать и по крохам,
в дорогое ряженые и без…

2

…бездумно, нога за ногу, а верхом течёт холод,
и гончая, подбегая, на лапы кладёт голову,
во след, и зрачок тёмный, и мех рыжина с белым – 
она или я? точно уже не пойму первой;
и вызубрен от заглавных, выслежен до окончаний,
вылизан всклянь, усталый, один изо всех горчащий,
в крови его серый порох и красный воздушный шарик,
и зим тому… и не трогать, баюкать ещё маленького,
и буквы нежней пальцев, и вдох, как листок, длинный.
тихонько стеречь дальнего, брести письмецом ли, ивами…

3

ива сбрасывает кору и бежит в отлив.
звёздочки ареол вместо бывших веток.
море трогает. отполируйте до человека!
в новой жизни, смерти, голосе, сне…
море волнуется раз, выговаривает: иве-т-та...
и выбирает листики, божьих коровок из пасмурной гривы,
укладывает на голыши, подвязывает ламинарией-лентой,
и уходит… и вот ты идёшь ко мне 
(а думал, купаться). здешняя, да? – привет?


Чья

1

…Чья жар-птица облако сахарной ваты скомкала?
Ты… Песчинки в шлёпанце… Берег — ломтик лимонный
на стеклянной (всклянь) каёмке ликёра… А сколько
нас, разноцветных осколков смальты — на Мальте?
Альт или кобальт? Плутаю пО небу пальцем,
рисую знаки (просто — просыплю — просо) вопросов...
Впросак, в сачок мотыльковый. Здесь есть мотыльки? Напротив
дремлет фламинго на двух коктейльных соломках...
Долгий глоток… Вплавь...  Расплавь —
не знакомы?...

2

П ервая  —  я,  но  потом  вернёшь  мне
О стролиста  заросли,  ангела  пёрышко,
Ц арицу-бабочку  (улетела),
Е дкий  сок  океанской  мели,
Л ьдинку  зрачка,  южный  загар,
У зкий  певчий  бокал…
Й од  и  ранку  —  правда?


В январе

Пойдём смотреть на реку в январе.
На спину серого колючего дракона,
чешуйчатого, спящего, большого, 
обваренного холодом. Затоны
полузатёрты снежным наждаком. 
Ни голеньких на берегах, ни катерков.
Совпавших губ обветренная кома
застрянет долгой трещиной в ребре.
Помпончики проворных снегирей.

Дракон подслушает озябшие слова,
но не откроет солнечного ока,
не шевельнёт хвостатую метель.
Как ты и я, он прячет летний день
на глубине, где обморочно-кроток...
Где крови скомканная шёлковая лента,
где лодка тонущих от вдоха до коленных
изломов… Хитрый. Мы глядим на острова
и греем руки друг у друга в рукавах.


Диптих

1 (сквозь белое)

какого цвета след во след,
на слух рассыпанное слово?..
как снежный порох, белый свет
и чистый лист — неизрисован.

иди сквозь белое, пока
январь (моргнёшь — и сразу лето):
вся мимо пальцев, языка...
но — кружево: полураздета
в предчувствии и сквозняках,
не деться, да, — и, нет, не спрячет
себя до тёмных донных трав,
до слёзки стёртой и горячей —

река ли?.. в бережный камыш,
навстречу, в плавящую медь —
под жарким свитером зимы
к вспотевшей коже прикипеть...

2 (всё, что несла тебе)

в сухих коробочках «нельзя»,
в зелёных «можно» колосках —
всё, что несла тебе сказать,
не умещается в слова.
всё, что несла тебе шептать... 
горы кружавчатый подол,
и лыжником — издалека, 
и голос пуст, и стебель гол.

но как по зёрнышку — не врозь,
а просто через зимний сад
блестящих скальпелей насквозь
просыплется — и под, и над,
повадкой пальчиков слепых
чтобы запомнили согреть — 
пока растерян на двоих
весь белый свет и белый снег...


Смородиновый лес

а солнце — сквозь смородиновый лес 
по тёмно-красным, розовым и белым
упругим бусинам прихваченным губами,
упрямым косточкам прикушенным легко...
 
(а там по краю: ива наизнанку 
за пыльной тучей вскинута вдогонку
и от беззвучных судорожных молний —
которые одни и гонят ветер
вперёд товарняков и вертолётов —
уже знобит, метёт озон безумья...
и бьётся телефон — живой пескарик,
и оборвав натянутую леску 
без плеска — в тишину, во тьму как в омут,
в расколотое зеркало как в сушь... 
о нём, о немоте… в огне, во гневе...)
 
… утренним родинкам примятых летних ягод.
нет, мы другая половина неба,
где край листа двуручною пилою,
зелёным леденцом и двуязычным
блужданьем на просвет, на шёпот: слышишь,
садовник знает для чего привито,
а веткам незачем, им только дрогнуть
и прижиматься мокрым срезом к срезу,
и прирастать вживую, обнимая...
плести смородиновый лес… прилипших мошек,
мышей летучих с тонкими резцами,
грызущих нежный сахар полнолунья
и распускающих одежду у влюблённых
до нитки, до последнего, до «кто ты?»


Бабье лето

1

в горьких вьюнах, пижмах,
головках чертополоха
лечь и молчать: вышит
выше, вишнёвей вдоха,

вырезан из ржавых
крыш жестяных, горячих —
кровным листом каштана...
(шёлковая иначе,
спряденная чужими,
сотканная вслепую
жилка, тропа ли в глине,
трещины тень?..) разуюсь:

розы густой бронзы,
мята глухих, мягких...
просто молчать. возле.
ежа, репей, мятлик...

2

нечаянная но закрой глаза
и весь собравшись на кромке губ
о как ты будешь ловить меня
и ждать во тьме чтобы вновь и вдруг
как вздрогнешь трогая где трава
уколы кончиков мокрый ворс 
хвоинок спутанных стрекоза 
блесной зависнет слезясь насквозь 
чешуйка рыбья не сколупнуть
поймал русалку терпи обняв
нежнейшей судорогою рук 
и ног впивайся а вот слова
в которых знаю почти что груб
и небо навзничь легко легло
наждак загара волос овсюг
а мне нечаянно так тепло 

3

где ночные-чёрные волосы твои
жёсткая неглаженная лебеда
если потеряюсь только не прогони
летнее ли ворохом и чехарда 

порох тёплых тропок звон семян-узелков 
пальцы разнимаю едва да едва
шёпотом в макушку выдыхать мотыльков
где слова не сломаны о слова


Птица

Ветер!.. На сотню сторон – ветер…
Заметает пылью снежной, бережной 
лёд в глазницах вчерашних следов.
Темна зима, и кроме – ничего, ничего…
И только птица-синица
день-день
говорит тонко – будет весна, разбудит!
Глупая птица! Холод сдует тебя.
А она – день-день…

Вьётся ветер, жаром несёт песок, песок…
Красный бисер швыряет в глаза.
Широка пустыня, глубока до дна,
ни росинки пропащей – нигде, нигде.
Лишь какая-то птица 
пить-пить
повторяет – иди, вылупится родник!..
Глупая птица! Мираж, сон высосет тебя.
А она – пить-пить…

А с обратной стороны сна – дождь, дождь…
Сетью опутал, утопил цветы и цвета.
Вода, вода: никогда, никогда…
Но откуда-то сверху –
упрямая птица:
синь, синь!
Выплывет небо, вспорхнёт небо!
Глупая птица, мокрая серая птица…
А она – синь, синь…

Вода и ветер песком стирают твои следы.
Невозможные, почти невидимые следы.
Нет – никого – нет…
И только глупая безумная птица,
прыгая по веткам рёбер,
высвистывает – 
где-нибудь, когда-нибудь...
Когда – ни – будь.


Этажи

эта жизнь.
её этажи, витражи, виражи. 
ты л(жив)?
вопрошают через стекло.
плоско, гладко, бело, светло.
отвечаю —
лечу, я чай-
ка, почти излечился, чай
вот завариваю. разговариваю.
тонет в облаке земля-
ника.
то не ты, то не я — плыви к ней
в высоты висячем лесу.
а листва далеко внизу.
глубоко не видать. не спрыгнуть.
птицы.
птицы — бывшие рыбы.
посмотри сквозь воздух: тонка
спица глобуса и волчка.
закру-
жить. 
не дрожи. ножи?
с отражениями 
дружи.
нена-
видишь 
себя в зеркалах.
ок-
нах.


Тилибом

жили-были… жили-били,
жили-пили/пели/выли 

сосны-ели, топи-мели,
еле-еле кашу ели
стыли-спали
с молоком
сели-встали
так о ком

небылицы? 
лица. 
были? 
рамы мыли. 
были-сплыли...

я ли — ты ли...
мы ли – или?..


Контур

вымыто, стёрто. я — только контур.
пробегая, его заполняют
чужие собаки, 
мальчишки, 
мамашка с коляской и книжкой 
(какие блестящие спицы),
синие птицы — голубки на бульваре, 
в наушниках парень.
 
а рядом, чуть за угол —
уголь,
шаткая алкашня,
смуглые грузчики 
ждут, жгущее солнце степей,
недоумённое, сонное… эй, не пей! 
сор и асфальт. 
альт — 
это уже река — 
даль-
ше слышится. из ушкА
нитью упрямица тянется. 
да, вода. 
ну куда?.. 
едко, как в дверь соседка,
непрошенным лыком в строчку —
не-видите-заперто-на-цепочку,
придерживаю рукою — не беспокоить!..
 
нет, — синее и зелёное… незабелённое...
«ты же была русалка, жалко... 
на, вспоминай —
месяц, май... 
и не маши — дыши... 
камыши...»
 
часы протискиваются боком.
 
хватит, пора. 
эхом, охрой
зеркальце поворачивается внутрь,
прикрывается рисунком знакомым.
 
приветики, вот я и тут, — 
дОма.


Словами

1

наив или наитие иль смехом
и мёдом но на вкус неосторожно
(колючий плод каштана — сердцевина
и пульс, и ласка-хищник этот случай):
вдохнувши раз, не выдохнуть. аиром
или другою страстоцвет-травою
вросло… в сибирских реках, мне сказали,
во льду умеет рыба спать до лета.
а я чему училась? не пойму, но 
как золушка по бусинке капЕльной,
по кровной ягодке рябиновые бусы,
по буковке нанизываю — имя...
 
… наив или наитие иль смехом и мёдом...
 
2

Всё потому, что слово — те же губы,
с которых оно шариком воздушным,
с которых воробьиной че[пушинкой], 
пчелой болючей, косточкой граната… 
 
Всё потому, что губы — те же страны,
а ст[раны] — это встречи, то есть у[час]ть, 
родство, какое [боль]ше чем медвежий 
косматый космос но и [мель]че крохи…
А наши кр[ох]и — те, кто нам острее
и нас самих, и самой близкой речи,
но даже к ним мы не плывём немыми 
пока из губ дыханье, то есть слово…
 
Вот потому… поэтому, вернее…


Знать

Я хочу знать о тебе всё.
Зачерпнуть раньше твоих слов.
Городов жилых и проезжих сёл
затвердить географию набело.

Как шуршит в кедрах глухой дождь,
как бежит по коже капля воды…
Называя: брат, понимать: ложь,
но честней прочих её ходы.

Как блестит в дебрях волос – соль,
как красно солнце с изнанки век, –
повторять этот язык вдоль,
поперёк, насквозь и врасплох, в разбег...

Как растут бережно семена,
как шатает бешеных дрожь земли.
Как другие пили тебя до дна!
И о тех, которые не могли…

Я бегу выиграть сей звук –
древний космос полон муры, туфты! –
но его джаз-бэнд о тебе вдруг,
и гремит во мне потому что – ты…

Я шепчу, и ветер ерошит ворс
дыбом вдоль хребтины тянь-шаньских гор;
я хочу, чтоб он и в тебя врос,
золотой септический септаккорд, –

чтобы ты слышал в нём ноту Si 
и в её синь пропадал, спасён
из песков-льдин-неводов, и
чтоб хотел знать обо мне – всё.


Пить

Ты ведь не знаешь, чтО там. 
                                                С первого же глотка
лопнут горячим потом дойные облака.
Осы сосковых зёрен, бёдер нагар/прострел,
голос твой станет чёрен, станет зрачок твой – бел.
Встанешь, шагнёшь по шпалам, даль это сталь колен.
Путь развернётся алым, зелень плеснёт из вен.
Две поднебесных нити снижут желток и синь.
Разве же ты – не птица? Только беги! Неси
дробью безумных пяток, мельницей ног и рук – 
нерастворённый запах, неотражённый звук!
Скорый по взлётке рельсов, выше-гляди-сметёт!
Веткой срывая время, навзничь листая – всё:
та, что ещё разлюбит, вновь первый раз с тобой…
Станут слюдою губы и шоколадной – боль…
Канет закат на блюдце, выплывет в бирюзе
дом, где тебя дождутся, где одному тебе
дальний ночник крылечка – ближе, теплее… 
                                                                      НЕТ!!
Это – ослепший встречный!.. И – оборвётся свет…

…Чашка с отбитым краем, трещинная змея.
Что в ней? Сама не знаю, яд или просто – я…


Читать

…по обрезу слов – босыми подушечками безымянных, 
через абрис снов – осмелевшим кончиком языка,
от верблюжьих колючек кириллицы до лоскутка дыхания, 
просыпая в кофе (Корфу?) пробелы – Сахару сахарного песка…

… между выпуклых строчек вен, виннокрасных родинок двоеточий : 
сняв ненужную суперобложку, полями за склейку ресниц ведя –
то ла(донно) вдоль корешка, то ли лодочкой-оморочкой, –
но на слух тебя, и на вкус тебя, наизусть – тебя…


Дорога над

Котёнок-неженка вдох и мех, 
а млечное блюдечко горячо!
И гжель боди-арта — на самом дне 
в тебе, не дотронувшемся ещё.

Дорога над ненасытна ввысь 
раскинув в стороны облака,
и след самолёта широк как кисть 
во мне, не дотронувшейся пока.

Светлы на белой ночи холста,
зажмурясь ляжем в едину тьму,
друг друга по родинке прочитав, 
друг друга по буковке расстегнув

до дня, дымящегося рекой,
кошачьей шёрсткой в карандаше,
друг с друга выпитым молоком — 
до нас, дотронувшихся уже…


Бессонница

Совы… бесовские и невесомые,

вспомнятся: дрёмой плывёшь, но – коготь

где-то с изнанки… Скажи мне сонное,

то ли с английского, то ли – другого…

Вдохом поймай, отпусти на выдохе –

дёрнусь, но снова – ручные, ручьёвые

волосы, полосы светлые…  вылетит

слово… моё ли, твоё или чьё оно?..

Слово-совёнок, гнездо его –  жжение,

раж: на рожон через брайль многоточия

буковкой м(алой) – руки продолжением,

снежным крылом – продолжением почерка…


По красной нити

— Чего в такую рань? Эх ты. Легко ли 
чём свет вставать, встречать идти старухе? 
— Мне, бабушка, хотелось повидаться, 
давно не говорили мы с тобою.
— А с дочками что не до разговоров?
— Да выросли они, живут отдельно, 
к чему мешаться у чужого счастья,
я лучше к вам — ведь часто собиралась.
— Ну заходи. Дай поцалую… дылда.
Дом-от большой наш, и обняться есть с кем.
Мы все с тебя глаза-то не спускали, 
не ждали правда рано так, но что уж.
— Что мама?
— Младшая моя краса и ныне! 
Умней всех вас, всех лучше шьёт и вяжет — 
светлее снега, легче паутинки!
Лишь тёплые ей вещи не даются.
— А папа?
— Нет, его ты не отыщешь. 
Напрасный труд. Твой дядя тут пытался 
свово сынка беспутного… соринка
во ста стогах. Но суть не в них, а вот где: 
все, кто пришли — по кровной красной нити. 
А белая не выдержит натяга.

— А как… не знаю, спрашивать...
— У нас он. Не толкошись, врачи сказали надо,
так им видней. А этот воздух лечит
и хвори, и обиды.
— Расскажи мне.
— Обычно здесь не любят нерождённых, 
но твой весёлый. Мы назвали Ваней, 
чтоб не забылось, каковы — дары.
Смотри-ко, вот и он. Беги, Ванюша, 
встречай скорее маму. Зачерпни ей
пригоршню слёз, лицо умыть с дороги,
и молока грудного — ждать и пом[нить].


Что это с нами

Макать ба(ранку) в молоко,
легко довольствоваться малым
и, гром заслышав далеко,
уткнуть теплее в одеяло
мигренью раненый висок –
а в со(снах) капли и и(гол)ки –
и, от(вернувшись) на восток,
глаза закрыть и, будто с горки,
скользнуть… скользить, в ладони, в (те)нь
внутри(утро)бную, и глубже,
сквозь мякиш, в млечную капель…
А дождь – зашёптывает уши…
…В кроватке возится дитя,
укладываясь поудобней,
пихаясь пятками, кряхтя…
…А горка кажется о(гром)ной,
всё выше, выше, выше – и
вот-вот поймёшь из тайных знаков
бегущую строку: они…
…но дрёма… тьма… и гром куда-то…

Так мы течём водой в ночи.
Совместны, слиты, слитны, гласны
молчаньем тысячи причин,
нежны, нужны и ненапрасны…
Что ж это с нами? Говорят,
сквозь сны, как в щёлку-не-пробраться,
слепые смотрят в райский сад,
весь в блик(ах!) солнечного кварца.


40 (подражание Лорке)

Сорок сорок хвостами метут по снегу.
Сорок сорок рисуют углём и мелом.
Сорок сорок ко мне прилетели в гости.
Клюйте: зерно, ладонь до костей, и кости…
 
Сорок сорок взлетят и поднимут ветер!
Ветер сольётся с небом – одним на свете!..
Сорок сорок взлетят многокрылой птицей.
Я захотела в стае другой родиться.
 
Сорок сорок оставят следы в тетради.
Чёрные в белой, пре(красного) слова ради.


Гизелле

1

Сквозь твои черты
прорастут цветы –
розы в сто шипов, раскалённый мак.
Дно стеклянных дней
(говори о ней),
об одной о ней, да не просто так:

золотая пчёлка отыщет щель,
проползёт бедром 
(а ужалить жаль),
а потоп – потом, 
а тепло – теперь,
остальное – шёлк, лепестки и май...

2

Гизелла танцует. Шаги будто дразнят споткнуться.
Шипы золотые на злых каблуках этой птицы.
Рисованой бабочки певчей, цветка перелётного.
Гизелла нежна обожжённо, а сальса опасная длится.
И тянутся ветви лесные к рукам её с гжельского блюдца.

Гизелла поёт. Шёлк и перец, торнадо и краеш-
ком — сл(ад)кая соль-не-просыпь из ресниц ошалелых!
У клетки витой, золо(той) есть открытая дверца — Гизелла;
Гизелла, Гизелла!.. — терзать твоё имя, пока обнимаешь…
Глаза: оп(рок)инутый обморок, лава и лёд их…

3

Нечаянный этот коктейль не похож на твои,
но он для тебя, о тебе лишь. Вот так с утра
покажется: рядом, руку лишь протяни,
и тянешь руку, и вздрагиваешь — вчера!
То памятной мяты уменье всплывать, тонуть,
кру(жить)ся чаинками, ткаться в узор ковра —
в глазах у идущих мимо теперь не хватает чуть-чуть:
гречишного мёда Ташкента, нью-йоркского серебра...

… И снится: гитара — пламя, а голос — волна (война!), 
прозрачная рыбка — сердце, и пальцы — кривой коралл, 
а моря опять не выпить, а надо до дна, до дна, 
и слух уже не отнять, и век не сомкнуть, и стран-
но вдруг смешаю в ладонях — тебе, тебе:
три лёгких слова, слезинку хмеля, смешинку дня...
Дотронься кубиком льда до трещинки в нижней губе
и ты почувствуешь, как я целую тебя.


Прозрачны…

1

А вот: налегке-отвлекаясь-хотя-бы –
когда холодок или смотришь насквозь,
я вдруг представляю что это сентябрь,
прозрачный и утренний, тонкая кость:

…в чуть ро[зов]ом платье, ласкающем спину,
скользящем и с чёрною лентой-змеёй…
Но нет – понимаю едва половину
из буквиц-осколков в ночи надо мной,
а сколько ещё их найти, обнимая, – 
ладонь как зрачок и зрачок как ладонь!..
И лента по полу… а впрочем, не злая…
(а лава внутри хр[уст]аля и не тронь)

2

у огня –
острые края.
лучше не трогай.
иди своей дорогой.

от воды –
холодные следы.
глубоко не лезь.
по краешку, здесь.

мутный горизонт. 
ушёл чёрный зонт.
остались вдвоём
костёр под дождём.
утонем? сгорим?
дым...

3

Прозрачны твои колени,
стеклянны твои шаги.
Тату полуденной тени.
Зрачки полночной реки.

И ты ещё раньше знала,
кем стану тебе (позволь):
и вкус моих губ был – алый,
а цвет – карамель и соль…


Скульптор

Тяжкой дверной пружиной, 
трещиной рта в слюде.
Жаркой иссохшей глиной 
скалы брели к воде.
Долго — легла усталость 
облаком на откос.
Ночь широко плескалась 
в реках твоих волос...
 
Сажей лилось по жилам: 
зябкой блестеть р(осой),
стёртым кружить винилом, 
гнутой сшивать иглой
чудный, чужой, внезапный 
левобережный пульс,
влажный как вдох, по капле — 
мимо, не выдав вкус...
Снилось: ле(пить) на ощупь, 
слепо вбирать чер(ты),
сон — значит можно проще-
нья не хотеть, шестым
слухом, чутьём к прорехам 
звёздных медвежьих шкур
вспыхнуть —  ножом и эхом! 
кромкою льда во рту...
 
Небо горело стужей, 
кралась краями тень,
правил резец всё глубже, 
ноготь луны задев,
острые козьи тропы —
в самый зенит почти...
Мимо? И мим протопал 
тапками, отпустив
красный закат усмешки, 
вкривь, за рельефы лиц.
Скульптор — незряч, конечно. 
Не разжимай ресниц.


Спать

ребёнок внутри шевельнулся – и спать
в своей округлившейся мягкой кроватке.
а сердце стучит то под левой лопаткой,
то где-то на ветках, где осы звенят…
а сверху соседи бросают в траву
с балкона пустые бутылки от пива, – 
вот так и живём, вот так и живу:
бездумно, по-летнему, небережливо…

кто скажет, что завтра? кто вспомнит вчера? 
что линия жизни двоится, не скрою!
(бутылка опять пролетела. одна. 
упала.) а сердце – оно не моё и 
то тихо блестит, как луна сквозь листы,
то вдруг рассыпается в ночь светляками…
огни сигаретные рдеют и тают…
ребёнок, не спишь ещё? жизнь – это ты-
сячи снов…


То ли розовая льдинка

То ли розовая льдинка, 
синь и даль?
Это солнце — погляди-ка 
в календарь! -

Разбудило сто капелей 
ото сна.
Оглянуться не успели - 
и весна!

Вот и туфелька-обновка
в самый раз.
Золочёная подковка, 
на заказ.

Сомневаться
что там будет впереди?
Приходи поцеловаться,
приходи!


Иероглифически

Мужской иероглиф блёкнет, прочитан.
Смысла в нём оказалось не слишком –
не то чтобы совсем, но
гораздо меньше, чем до-

тронься: цветка обле-тающей вишни
ты-
чинкой о-кажешься лишней, 
хрен васаби – острая зе-
лень,
уст-
алость,
скользят ко-лени,
лень вн-утренняя… 
гадаю: ког-да… тяжело лом-аю
об иероглиф язык, тво-я
Я-
пони-я…

Ма(лень)ких лошадей края,
кра(сны)х коньков крыш…
ч-шшшш...


Аэро

… тенью скользя-задевая спящие города
движется самолёт медлительно как всегда
мошкой ползёт упрямой к рассвету да-
льние уносит страны в глазах вода
с неба а в коже жар задержался там-
тaмы крови в далёком где-то ещё но сам-
о! лёт возвращается и крыла-
ты и я и новая жизнь легла
завтрашняя на огни на земные ран-
ние и утро сквозь тучи краснеет нам
ли про него грустить- то летит когда
тенью скользя-задевая спящие города...


Тень Ли Бо и другие

…слу-
чайны розы-
грыши, в небе чай-
ка, сто видов чая-
ний в огне печа-
ли… 
а жизнь пре-
дательская штука еже-
ли ты в китае я же на-
ивна хуже не-
жных и страшных по-
вестей безумного по-
эта судьба иных стран-
ней но чудится кар-
еты а может тыквы скрип-
ка и дрожит конь-
ячно… выпей луну ли-
бо тотчас сойди с у-
дачной тропинки в к-
рай куда пе-
ром раж-птицы вольной ле-
тишь словами лья-
сь вот так легко ли бо-
льно…


Небо рушится вниз

…небо рушится вниз, разламываясь на ты-
сячи хлебных крошек, на шаткую тишину,
на собачьи следы, так похожие на цветы,
на цветное пятнышко крови и шерсти клочок, на губ-
чатый наст-
упав-
ший медлен(но) белым обнявший час-
то бестолковый город, ок(нами) вылу(пленными) полн-
очи ждать не хочет небо, касаясь нас-
пех, 
касаясь нас-
мех,
касаясь нас-
мерть –
ле(тучи)м шёл-
ком… 
и вот малыш катает снежки и ему всё равно,
что за буквы, сплошные «же», и зачем с высоты, 
и тебе — «не попал!» — невесомо и белым-бело…
это небо как мы: потихоньку, на ушко, на ты...


Приворот

Помани меня пальчиком-пальчиком – тАк хочу –
золотым ноготком удачи блесни, черкни!
Зацепился крючок в глубине, чешуя причуд
через сумрак вспыхнула лезвием… Край земли? –
Острой кромки льда, за которой – пропал, пропал!
Оступился в чёрное, – тонкое серебро
проломив коньками… а речка (не речь – река!) –
не поняв, всё бормочет страстное-не-о-том.

Озорна, жестока, веди ворожбы резец
коготком приманчивым, нежным, злым огоньком.
Или это я тебя, стёклышко-леденец,
прижимаю к нёбу танцующим языком?


Пустынное

… и вся её смуглая скорлупа,
горячая спальня вьюг,
в секущихся шорохах трав, упав,
увидишь – прозрачна вглубь
песка:
на тысячу злых шагов,
до косточки мышьей, до
ручья, оброненного далеко,
монетой в пустое дно.

и ты, то дёргаясь, то ложась
в бессонницу, букв крупу
ссыпая, голый язык зажав
зубами, несёшь во рту
пустыню: 
колкую эту шерсть,
окрошку углов, узлов,
и тоже навстречу, как перст, как есть,
прозрачен на тысячу слов...


Неровное

человек человеку — почерк, две горсти букв,
мятный зелен лист письмеца и красная в нём строка.
азиатский шёлк подмышек, иероглиф губ,
гладкий воск обмана, клинопись-не-вникай.

человек другому — имя на запах, след
языка по нежным ямкам, меж пальцев рук:
белый волк по брюхо в снег заметён, слеп,
и позёмка стирает тропы… в полях, вокруг...

человек человеку азбука, ноты, счёт,
голый провод, палёная шерсть, потом-поймёшь-ерунда;
чёрный лось заходит в реку, небо пьёт,
поднимает голову… капает розовая вода...

человек между прочих — прочерк, пустой пробел.
не прошепчешь другим, что боялся вслух для неё.
белый волк темно оборачивается к тебе.
чёрный лось забредает в облако и плывёт.


Ночью

1

дай мне, дай мне сказать… ты же тоже из слов,
не из взятых назад — из коленных углов,
тёплой ямки пупка, паль-чи-ков-на-вос-ток,
за границу загара, ты тоже — песок:
против шерсти взъерошен, просвечен до косточки
предпоследней — колючей, непарной — не просто так:
позвоночный язык, и не спрячешься за
щёку… ближе сказать — это больше сказать...

2

молчи,
но пьяной ночью — пьяной, волчьей,
приснись мне зло, 
чтобы стекло толчёное
хрустело на зубах,
кормило солью
(скрипело ломаное) —
резкой, крупной, красной...
нечаянно?
нет — в пот ошпариваясь,
небритою декабрьской щетиной
по голым розовым бутонам,
морским песком меж коцанных коленных чашек
сжимало нас до полного,
до щастья,
до кожуры, веснушки до единой —
твоё молчание...


Над глубиной

… так и плывём над глубиной,
как щепки, белые на чёрный
ночной гудрон: уже без счёта, 
без тонкой кожуры, больной 
(черешно-шелковичной-наспех)
о том, насколько мы напрасны
с тобой...
не так: во снах, когда друг друга,
как из ручья, берём на руки,
на тяжесть бёдер, губ припой,
на слово — скрипкие качели
над лебедой —
«усни-поспи-приснись...» простой
язык. но здесь о языке ли?..


Об авторе:

Марина Чиркова умеет видеть жесты природы и делать их жестами поэтическими. Природа «дикая» живет в ее стихах как нечто стихийное, неисчисляемое – охапками, копнами, грудами, буреломными зарослями, смородиновыми кущами, травными гнездами-колтунами, в которых всё перепутано и взаимопронизано, «выдохнуто» одно в другое, но при этом – «слова не сломаны о слова». Природа «очеловеченная», городская, присутствует в стихах Марины более сдержанно, компактно, не выплёскиваясь смыслово и интонационно за некие заданные автором контуры. Марина Чиркова, безусловно, относится к тем поэтам, которые скорее ворожат, нежели конструируют. И ворожит она – на звук, по аналогии с тем, как можно ворожить на воду, на огонь, на другие «подручные материалы» в магии. 
Петра Калугина

Вот неоспоримое доказательство того, что, говоря по-простому, женский дискурс являет собой другой конструкт и другую парадигму, нежели мужской. 
Татьяна Комиссарова

Мне очень нравится этот автор: он остроумен, остроязык и невероятно обаятелен, непредсказуем и вполне узнаваем, убедителен, в высшей степени женственен и что называется палец в рот не клади» 
Марианна Боровкова

Это стихи. Из тех, что я называю подлинными. 
Наиль Мелиханов