ХОРОВОДЫ ХОРСА

ПОВТОРЯЯСЬ И ИСЧЕЗАЯ

 
У голодной волчицы Природы
Я искал потаённого смысла,
Человеческой глупости против,
Да в итоге лишь грязью умылся.
Мне хватило за жизнь вариаций,
От которых набито оскомин...
Я хотел, было, в этом признаться,
Да наполнился дух мой тоскою.
И куда ни пойду, ни поеду –
Всюду те же слова и ошибки…
Ах, вы беды, извечные беды,
Как же нас раскачали вы шибко!
Не года, а веков вереницы -
Всё без пользы, в могильную яму!
То лукавый хозяин резвиться,
Не сдаваясь пред Богом, упрямый.
Так чего же хранишь ты, Природа,
Усомнившаяся в человеке?
Помоги не остаться уродом,
Ещё хуже – духовным калекой!
Посмотри на дрожащие руки
Представителей гибнущих наций…
Не они ли тебя, да на муки,
Чтоб с самими собою расстаться?
Отстранившись, стоишь ты нагая,
Продолжая делить с нами Небо;
Продолжая, но не подпуская…
Даже тех, кто открыться хотел бы…
Так и будет вопрос без ответа
Стылым ветром носиться в пространстве,
Пока смерть не придёт незаметно,
С равнодушно раскрытою пастью

 
 
 
ЛЮДИ-МЫШИ

 
Спасая шкурки, люди-мыши,
Скребутся по’д пол, еле дышат,
Лишь писк да точка коготков:
Забился в щель и был таков.
Тесны мышиные владенья,
И… тщетно всё ищу людей я,
Коль с фонарём не разглядишь
В них человеческое. Мышь!
Под каждой маской эта морда.
Растёт усатая когорта,
Оплот коварства алчных крыс.
Неважно кто из них прогрыз
Обманный ход в просторы наши…
Теперь уже и мы туда же
Стремимся, жалкие, попасть
И в тесном мире их пропасть
В момент, забыв кем раньше были.
Так быстро мир заполонили
Они – клонируемый класс,
Так ненавидящие нас
За непокой и непохожесть,
За то, что нашу с вами кожу
Покрыть не в силах серый мех,
За то ещё, что любим всех
И… независимы в сужденьях.
Как страшно стать однажды тенью,
Приговорив себя на смерть!
Как стыдно воли не иметь
В угоду крысам-дирижёрам,
Всепоглощающим обжорам…
Пропасть панически боясь,
Вновь обживают мыши грязь,
Заполучив своё «немного»;
Всё капошатся у порога,
Чтоб как-нибудь в один из дней
Дозаражать собой людей.

 
 
 
ХОРОВОДЫ ХОРСА

 
В тишине предвечерней поры,
Когда Солнце уходит в дубравы,
По реке расцветают костры
Ради Неба зовущего к Правде.

 
…и польются с холмов голоса
Исполать возносить, очищаться,
В языках огневых к Небесам
Звонкой песней души обращаться!..
Ойли будет веселье всю ночь,
Хороводами Мару пугая,
Одеяньями белыми дочь
Чернобожью гоняя лугами!..
Ой ли Радость забрезжит во тьме
Обвенеченных дев яснооких!..

 
Скинь личину, подлючий злодей!..

 
…золотистый сияющий локон
Хлёстко бьёт, обжигая ладонь
Опьянённого смертью Урода…
Не словить тебе Свет!.. Только тронь!..
Не испытывай!.. Канешь, как в воду!..
А над кронами древних дубов -
Птицы сирины всё да нагайи,
Соблазнённые тёмным умом,
Не сдаются, крыла обжигая…

 
…разбежаться и взмыть над костром,
Сбросив тело, как ящерка шкурку,
Без оглядки расставшись со злом
И ни думать, ни звать, ни аукать,
Отрешиться, забыться, восстать,
Зародить, ощутить в себе Солнце,
Другом Хорса гривастого стать,
На лодейке отчалив без лоций,
Доверяясь рассветным лучам,
В хороводы входя, в коловраты!..
…………………….

 
…но дубравы тревожно молчат…
Дотлевают угли на утрату…

 
 
 
ФИГУРНОЕ КАТАНИЕ

 
Сопровождая музыку скольжением,
Плетя узоры тонкие на льду,
Вы — ангелы синхронного движения,
Рождающие чувства на лету.
Я вам дарю свои рукоплескания,
И не сужу подбором чёрных цифр
Этюд-полёт, что под лучом внимания,
Чертя’т на льду полозья и зубцы.
А где-то рядом вьётся славолюбие,
И ждёт прыжка замёрзшая вода…
(…а где-то там, опять, глазами лупая,
Кричат взахлёб про первые места…)
…и увлекаясь до освобождения,
Играя жизнь изящно-гибких форм,
Почти на грани жуткого падения -
Необычайно лёгкий аквафорт.
…округлые, волнующие линии,
Значения сплетающихся рук… -
То птицы, что кружа над исполинами,
Из заточенья выпорхнули вдруг.
…мелодией, как будто из Феллини и
Фамилиями звёзд окружены,
Парите вы в сиренево-малиновом…
Парите вы, друг в друга влюблены…
В уверенности мягкого скольжения -
Всё та же выразительная суть,
Когда, творя, выходишь на сближение,
И… в сущности, уже не обмануть…
Заворожён, смотрю и вижу — ангелов,
Едва-едва касающихся льда…
Я не могу’ постигнуть эту магию!..
Так в чём секрет?.. Замёрзшая вода?..
Высокий бал?.. Талант?.. А, может, музыка?..
Особый шарм подхватов и бросков?..
Мне всё равно: я рад быть вашим узником,
И видеть сны, от вас недалеко…

 
 
 
ГОРИЛЛА ЧИТА

 
В далёком голландском городе,
В семье пожилых людей,
Горилла любовью вскормлена
Живёт уже тысячу дней.
Нередко в окне отрытом
Их видно издалека:
Гориллу по кличке Чита,
Старуху и старика.
Счастливей людей, чем эти -
Навряд ли увидишь где:
Прекрасные старые дети…
Чего же ещё хотеть?
Каких преизбытков, кстати,
Да выдуманных заслуг,
Когда так легко в обхвате
Могучих звериных рук? -
Когда вне границ и клеток
Друг другу глядя в глаза,
Садятся они обедать,
Эстетствуя, так сказать?
А после — читают книги…
Читает и Чита их
И всё норовит постигнуть
Какого-то Чайтаньи’….
А может учиться надобно
Нам всем у зверей? Тогда
Бессмертие будет найдено…
… и формула так проста…
О, как же малы пред гориллою
Две старенькие судьбы;
В движениях неторопливые,
В пол следа её стопы,
Шагают они по городу,
Прямёхонько в зоопарк,
Где звери с покорными мордами,
Забыв про былой запал,
Живут через силу, слабые,
Беспомощны и больны,
Всё пробуя клетки лапами,
Насилию отданы.
А люди прельщаясь внешностью,
Не видя звериных душ,
В соблазнах с пелён изнеженны,
Кривляются на виду…
Не мало у Читы товарищей здесь...
Она и сама не прочь,
К своим несчастливчикам перелезть,
Чтоб чем-нибудь, да помочь.
А к ночи она, отходя ко сну,
Нырнув с головой под плед,
Всё хочет понять, уловить в чём суть…
Но в комнате гасят свет
И тихо ложатся к ней под бочок
Хозяева. Утомлены…
Вот если бы Чите понять о чём
В ночи говорят они…

 
 
 
КАПИТАН ЦЕПА

 
Нельзя капитану Це’пе
Трусливо внушать, что ты
Упорно не видишь цели:
Ему это до балды.
Бывало, построив роту,
Пойдёт отхлебнуть чайку,
А ты, как скелет-задрота,
Часами жуёшь тоску.
А помню, как за базары,
С прогибом, в соплях, на «вы»,
Он щедро провёл удары
По «цяйнику» из Тувы.
Любил он нас шибко мучить,
И спрашивать наобум…
К примеру: «хде спиться лучше?..
В постели али хробу?..»
С ответом не стоит медлить,
Коль хочешь ещё дышать.
Иль золото станет медью,
А звонким плевком – душа.
Война для него, чеченца,
Не может сойти на мир.
"И чё?.. Не успел одеться?..
Тады на полдня в сартир…"
О, сколько ночей, не помню,
Он с рёвом врывался к нам:
«Ебёнычи!!!.. Рота к бою!!!..»…
Как будто и впрямь война…
Его бы, крутого парня,
На съёмки, в боевики,
С Джун Фэном, иль с кем, на пару,
Чтоб так же, кому, с ноги…
Да здесь он, видать, нужнее, -
Солдатскому духу друг…
…и нету его нежнее
Случайных чинов, вокруг.
Так пусть он, паяц, играет
Пред нами всю ту же роль…
Ценю я его, самурая,
Готовый под плеть, сквозь строй…
Да хоть бы с ноги в «пятак» мне
Иль на хер послал… Сойдёт!..
Солдатская жизнь, однако,
Не мёд, а гранатомёт…
За нас он, щенков – горою:
И сам из котла хлебал,
Прилично ловя порою
От тех, кто отвоевАл.
Я думал, убьёт, детина,
Когда я задел стекло,
Что будто бы гильотину,
Летёхам тащил, назло...
Но, бляха!.. — судьба разбиться
Стеклу тому, знать, была…
Да лучше бы застрелиться,
К чертям этот мир послать,
Чем слушать, глаза потупив,
Борясь со своим стыдом
И видеть полоски-губы,
Не думая, что потом…
Но всё обошлось, спасибо…
Все органы чувств — при мне.
Знать хрупкое мне не по силам
(мурашки бегут по спине)
«Гражданка» легла порошей
На гравий армейских тяг.
Но мне вспоминать не тошно
Про то, да и не в напряг.
И всё капитана Цепы
Мне слышится хриплый рёв:
«Жуки-самоёбы, цепью!..
Да так, чтобы ноги в кровь!..»

 
 
 
ОХОТНИК

 
Охотник спился в драбадан,
А ружья ночью другу о’тдал,
На тот случа’й, когда беда
Погонит снова на охоту.
Но поздно: зверь и человек -
В одну мишень… А значит — пропасть.
И компас сбит. Осоловев,
Уже не смотрит глаз на компас.
…и всё кричит охотник тот
Жене забившейся в туалете,
Что щас достанет пулемёт,
Хоть пожизняк за энто светит…
А та, сквозь слёзы, дрожь и страх,
Синяк нервозно растирая,
На номерок «ноль-два» быстра,
Дрожит и тычет, набирает…
И вот уж в дверь стучат «орлы»,
Крылами бьют, да брызжут матом…
«Иди т твою, какая прыть!..
Какая, бляха, клоунада!..
А х… вам, суки, не возьмёшь!..», -
Кричит он в цепких лапах шока,
Спеша разбавить водкой ложь…
От жутких доз лишённый тока,
Дрожит, как студень, липкий мозг…
И мозг с разрушенной программой,
Вопит от перебранных доз,
Что он «ва-а-а-аще ни-ни, ни грамму!..»
А за дверями суета:
ОМОН зовёт на помощь СОБР,
Чтоб взять по-тихому крота,
Напав внезапно, словно кобра.
Вулкан недолго закипал,
Сжигая жалкие угрозы...
На кухне грохот. Что, упал?..
Башкою на пол, в бабьи слёзы,
Не донеся до рта графин
С наимерзейшею водярой.
И в тот же миг боец один
Оформил дверь стальным ударом.
Вояки рылись до утра.
Летали шмотки по квартире.
Ну, чё тут скажешь — мусора…
Промчалась ночь, а в перспективе -
Всё шито-крыто: не поймать...
К тому ж и друг его дражайший
Внушал: "Балбес, тя ждёт тюрьма,
Коли себя разувенчаешь.
Но еж ли станешь уверять,
Что пил, да пялился в киношку,
То через час пойдёшь гулять
По воле волн, не понарошку.
Теперь ты понял, твою мать,
Кто твой единственный спаситель?"...
……………………….

 
…но добродетель может стать
Насквозь дырявой, посмотрите:
Охотник вновь запил, как чёрт.
Инсульт, инфаркт и вновь по новой…
Был заточён — стал обречён…
И вот — поминки. В пустословье
Никто не пробовал себя.
Все были тихи, словно мыши,
Лишь пили горькую, сопя,
Халявной пьянки нувориши.

 
 
 
ПО КРУПИЦАМ…
(в подражании восточной поэзии)

 
***
Ветер едва ощутим,
Как дыханье уснувшей любимой.
Журавль расправляет крылья.

 
***
Солнце белее белой ромашки.
Пробуждение младенца.

 
***
Старая липа дождалась ветра,
Но… не взлетела: глубоки корни…
Родина.

 
***
Образы не дают уснуть.
Дождь размыл цвета и сомкнул ресницы.
Образы явились во сне.
Безысходность…

 
***
Целый день квакают лягушки.
Сомкни уста и послушай.
Всему своё время.

 
***
Кот думает о смерти
Урча под тёплой ладонью жизни.

 
***
Горячий серый камень
Согрел замёрзшего мотылька
И… остыл.
Содержание выше формы.

 
***
Пришли затяжные дожди
И земля превратилась в грязь.
Найдёшь ли в грязи цветы,
Что сами уж стали грязью?

 
***
Туман над водой.
Озеру снятся сны.
Хочешь пойти окунуться
И не нарушить покоя? –
Стань водой.

 
***
Золото освещается Солнцем.
Нет Солнца – нет золота…
Пойди, подчини себе Солнце… -
Сгоришь.

 
***
Под ногами сохнет земля,
Воздух насыщен огнём:
Совесть изобличила доброту.

 
 
 
ВАЛЬС НА ВЫПУСКНОЙ

 
В зал ворвался ветер,
Приподнялись шторы…
Вальс танцуют дети
Самой средней школы.
Только я не верю
В эту середину
И за дуновеньем
Следую мотиву
Дядюшки Шопена,
Ноткам-бриллиантам:
К «форте» — постепенно
И обратно к «пиано»…
Шоркая ногами,
Кружатся ребятки,
Но не упускают,
Чтоб носком по пятке…
Милые улыбки
На румяных лицах.
Либо мальчик, либо…
Как тут не влюбиться!
Взрослостью объяты,
Точно подражая,
Кружатся ребята,
Танец продолжая.
Выхожу на коду,
Затаив дыханье:
Клавиши, аккорды,
Лёгкое касанье…
Замер ветер в зале.
Опустились шторы.
Вальс по расписанью,
С выходом, из школы…

 
 
 
УРФИН ДЖЮС

 
Труби труба, гори восток пожаром,
Колючий норд срывай с древка кумач,
Пока златой, холодный шар державы
Спокойно держит медленный палач!
Поля взрывает грохот барабанов!
Тряпицам птиц нет места на ветру!
Чеканят шаг послушные болваны,
Идя войной на Город-Изумруд.
Указкой – перст великого стратега.
Вчерашний мастер кукол – грозный вождь.
Провидицей Гингемой в кои веки
Ему дан ключ на хитрость и на ложь.
Зелёный плащ свисает с паланкина.
Под полем шляпы — мертвенная лють.
Теснят его, не стены ли могилы,
Что он решил живое обмануть?
И Лан Пирот, услуживая сволочь,
Кричит в надрыв: «Живее! Шире шаг!»
А в Изумрудном – скоро будет полночь
И с миром звёзд общается душа…
Там сладко спит Соломенный Правитель
И не скрипит Железный Дровосек…
«Но вы не спите! Слышите, не спите!
Спешит к вам Элли вместе с дядей Блэк».
И мудрый Гудвин снова будет править
Во благо всем живущим по Любви…
Проснитесь, братья! Что ж вы спите, право,
На троне Фиолетовой страны?!
Всё ближе гул и грохот барабанов.
Дороги лестниц подняты к стенам.
И… тьмою – даль, зловещая, слепая,
Где в чёрных тучах прячется луна…
Свершится чудо! Действенная помощь
Придёт спасеньем вовремя и в срок!
Но бьют часы Валькирьевую полночь,
Впуская смерть на каменный порог.
Большого Мира маленькая Элли
(искра во тьме, пусть мизерный, но — свет…),
За сто страниц в любовь твою я верю!..
Но вдруг обманет сказочный сюжет,
И тот, кого мы, в сущности, разбили,
Опять спасёт гигант-орёл Карфакс?
Что плачешь, Линг, среди манежной пыли?
Ты, клоун, врёшь: нет слёз у ваших плакс.

 
 
 
ТАНЕЦ НА ОСИ

 
Разбуженная сжатием пружины,
В расправленных железных лепестках,
Изящным фуэте минутной жизни,
Она кружит, стремительно легка,
И так воздушна, стоя на пуантах,
Что вряд ли скажешь – «танец на оси»
И рукоплещут кукольные франты
На весь огромный детский магазин.

 
— Да-а-а… «Пор-де-бра» и «рон-де-жан»… Фигура
Предельно безупречна… Монплезир…
— Но, что вы, друг!.. – китайская халтура… -
Невозмутимо вымолвил кассир…
А танцовщица, маленькая фея,
Слегка фосфорицируя, уже
Живёт свои последние мгновенья
В блестяще-грациозном «аллонже».
И хочется ей прыгнуть, оторваться,
Прервать сиюминутной жизни плен
И менестрелю страстному признаться
В немыслимом прыжке – «шанжман де пье»,
Что жизнь её зависит от пружины,
Что в танце на оси — свободы нет…
Ах, что тянуть без пользы сухожилья,
Вокруг оси вращая свой балет.

 
Захлопнулся цветок с металлоскрипом,
Сомкнув над боядеркой лепестки
То ль на антракт, а то ли на погибель…
………………….
Игрушечный мирок живой тоски.
 

 
 
 
ЧЕРЕПАХА, ТИГР И СОСНА
(китайская сказка)

 
Друзьями были тигр и черепаха
До «не разлей вода» и всякий раз,
Когда сердца покорствовали страху,
Они пускались то’т час, без подсказ,
Друг к другу в гости. Путь был не из лёгких:
С крутой горы сходил по-царски тигр,
А черепаха — долго, очень долго
Ползла наверх, чтоб свидеться в пути
С любимым другом. Вот. И у дороги
Они встречали старую сосну,
Где отдохнуть случалось им, в тревоге,
К корявому стволу её прильнув.
Сказать по правде: завистью пылало
То дерево к друзьям за то, что те
Крепили дружбу. И… пора настала
Свершиться злу, оставив их в беде.
И вот однажды, чуть заметив тигра,
Когда спускался тот с высоких круч,
Сосна сказала: «Тигр, подойди-ка
Ко мне, мой братец, славен и могуч…
Слыхала я, что будто черепаха
Исподтишка смеётся над тобой
И то, что в гости ходит не со страху,
А из тщеславных помыслов. Слепой!»
Взбесился тигр, хвостом хлестнув, как плетью
И зарычав, отправился назад…
Прошла зима и, не дождавшись лета,
В тоске по другу, прямо в небеса,
Как будто бы, полезла черепаха
И… не прошло полмесяца трудов,
Как встретилась с сосной, а та с размаху
И выдала: «А знаешь ли ты что
Дружок твой, тигр, терпеть тебя не может!
Уродом кличет, дурой костяной!
«Да разве мы, о, Шан-ди, с ней похожи?!..», -
С высоких круч кричит он, сам не свой».
Оцепенела горе-черепаха
От этих слов, уйдя в печаль-тоску,
И покатилась… Как же тут не ахнуть,
Когда глядишь всю жизнь в глаза врагу,
И видишь в них единственного друга?!..
И тигр взбешён: в груди вскипает месть…
Он мчится вниз, чтоб преподнесть науку
Ничтожеству, от злости вздыбив шерсть.
И вот уж бьются, бывшие друзьями…
Сочится кровь… Удар, ещё удар…
Знать, никогда не встретятся сердцами
Два крепких друга… Это ль не беда?!..
И так погибли оба, без возврата…
И кто всплакнёт по жалким двум телам,
Скатившимся с Небес в цветок заката,
Не видя корня вспыхнувшего зла?
Довольно, хватит мясо дармовое
Терзать орлам, коль люди голодны!..
И на костёр отправлен был пилою
Корявый ствол завистливой сосны.

 
 
 
КУ’УСАМО. СЕНТЯЬРЬ.

 
Устали маяться, бродя по гипермаркетам,
Свернули, улицей, за медленным дождём
И растворились в Скандинавии… А как это
Произошло у нас? – не думал я о том.
Сгущался сумрак, и казались великанами,
Под кистью осени, с муляжами палитр,
Природы девственной премудрые викарии,
Непостоянные в красе своей на вид.
Ведь только осенью, открыв природу времени,
Увидев ткань её и бег её волны,
Способны вновь объединить себя со всеми мы
И жизнь прочувствовать свою до глубины.
Средь этой северной, чуть серой геометрии,
С опрятным обликом, запретным и своим,
Я замечаю вдруг, что всё вокруг замедленно,
И это таинство — в подарок нам двоим.
В кафешке старенькой — всё речи незнакомые;
Шероховат её уют, но по душе…
И вопрошаю я: «Не это ли искомое,
Что вдруг рассыпалось, как сладкое драже?..»
И вот, над жаркою чугунной сковородкою -
Вершится вкусное… И счастлив я и нем…
Вы не поверите: залил всё это – водкою,
Ушёл в абстракцию, как в инобытие,
Бродил по городу, искал свои истории,
Шатал-расшатывал устои здешних мест,
Чтоб всё, как водится, закончилось застолием,
Не разглагольствуя, а так — в один присест.
А повсеместно правил вечер фиолетовый.
Иглою в небо — обескровленный костёл.
Но крест светящийся рубиновым соцветием
Над нами власти в этот вечер не обрёл:
Во тьме, за стенами «рабов», да за оградою,
В пустом безветрии, в отсутствии речей,
Ряды могильные с горящими лампадами
Да огонёчками мерцающих свечей.
Светились жёлтым фонари, огни дорожные,
Сродни листве, такой же яркой, как они…
И всё мне чудилось: случится невозможное…
О, как прекрасно иногда побыть хмельным!..

 
2013 г. (Ку’усамо, Финляндия)

 
 
 
СТОКГОЛЬМ. СТАРЫЙ ГОРОД.

 
В средневековых тёмных тупиках,
Обвязанных холодным мокрым камнем,
Стыдливо жмутся по углам века,
Незримо, немо, тайно излагая…
Но не понять о чём их шепоток
И я, заворожённый их пространством,
Хватаю взором каждый завиток,
У беспристрастья, явно, не во власти.
Здесь нашим дням, как будто, места нет,
И растворяясь до самозабвенья,
Плыву, как тень послушная вослед
Сухим следам исчезнувших мгновений.
Умощены ладошки площадей:
Наждак подошв набил на них мозоли…
Внимая миру творческих людей
И я хочу душе своей позволить
Под лёгкий дождь, дробящий по зонтам,
Таить стихи зачатые невольно,
Желать блуждать, умышленно отстать
И не держать сознанье под контролем…
Листва умыта чистым янтарём.
Но на тепло скупа в Стокгольме осень
И белых луж разбрызгивая хром,
Мы как листва пылаем и… не мёрзнем…
Позеленевших бронзовых скульптур
По меньшей мере — рыцарское войско;
Глядит на них мальчишка, зол и хмур,
К солдатикам привыкший своим плоским…
Иной масштаб у творческих задач:
По возрастам даны нам впечатленья.
Воображай, рисуй, пока горяч,
И превращай в живое приведенья.
Объятый сказкой, тесный Гамла Стан,
Рождающий забавных персонажей,
Внутри твоих артерий опоздать
И не увидеть главного – не страшно.
Миниатюрный град — пяток семей;
Интим и след, как обстановка сцены,
С которой обращаются ко мне
Актёры-призраки…
под ветерок осенний.
Куда ведёшь меня ты, Гидеон,
Заплесневелым узким коридором
Под звон часов, под гулкий их «дин-дон»? -
На слово скуп, ты жив здесь по сю пору.
С тобой пройду я через караул
Блистательных гвардейцев, дула пушек
В большой дворец влиятельных акул,
Чтоб их х… масонскую послушать.
Я заблужусь, по залам проходя,
Забыв им счёт… Иллюзий не питая,
Поверю ль я, простите, господа,
В необходимость этакого зданья? -
В число картин, каминов и ковров,
Лепнин, мозаик, люстр и гобеленов,
И в этих иностранных чудаков,
Привыкших всё переводить на цены?
Я роль свою как будто бы учил…
Всё кажется мне, в окруженье камня:
Шумит народ, главенствуют мечи,
Бумажный чин законы излагает,
Телеги грохот, рот чеканный шаг,
Кувшины вин, заманчивые взгляды,
Густая речь заезжих парижан
И лхасских слуг оранжевое стадо.
Схожу, как Зевс, с парадного крыльца
По ступеням бардового гранита…
Но кто я здесь сейчас?.. Похоже, царь,
Решивший путешествовать без свиты…
…………………………

 
Вооружён простым карандашом,
Рисую я Вселенские Просторы,
Простой художник, ныне – вояжёр,
Андрей Сутоцкий, стало быть, который.

 
2011г. (Швеция, Стокгольм, о. Гамла Стан)

 
 
 
Посвящается Франциско Гомесу де Кеведо

 
ДИФИРАМБ ВЕЛИЧАЙШЕМУ ПЛУТУ

 
Мой дифирамб отчаянному плуту
Мадридских улиц тесных, как шкафы,
Заваленные грязным барахлом
Ростовщиков с овечьими носами.
Барочный дух сияет на ветру.
Порочный мир с повадками совы,
Где в чёрной капе всюду бродит зло,
Приветствует тебя! Толпа босая
Притворщиков, мошенников и скряг -
У ног Твоих, идальго… Не робей!
Твоим умом пусть полнится мошна
И не бледнеет маска лицедея!
Да я и сам бы, честно говоря,
Лукавый труд поэмою воспев,
Последовал герою подрожать,
Дурачить новоявленных злодеев…
А духота?.. Какая духота!!!
Слабеют крылья… Неба – не достигнуть…
Льют яд аптекари, монахи с сатаной
Мычат псалмы и алчный альгвасил
Вершит судьбу тому, кому предстать
Перед судом за чтенье мудрой книги
Предрешено… Но где-то за стеной
Бросаешь Ты, Plutonio, на весы
Всего лишь лесть под золотым плащом
И… дерзкий план, несчастного спасает…
Где смерть и жизнь в колоде карт судьбы,
Где амбры дух туманом для обмана,
Там стыд – не в счёт, коль строится расчёт
На обладанье власти в три касанья.
Но прикоснувшись к ней, ужель забыл,
Кем был ты, Друг? Притуплено вниманье…

 
Подвалы смерти, скупость факелов,
Плевки, насмешки, медленный палач…
А утром – плаха… Вот и докажи,
Что ты святой, за дверью преисподни…
Но пара слов для камерных ослов
И золото эскудо — гнёт в калач…
Держи, Герой, опорожни кувшин
Кастильского вина за юную свободу!

 
Пролей гитара звонкий «tarantas»!
Кружитесь девы в бисере «fandango»!
Узри народ, приветствуй и воспой
Рождение погибшего Героя!
Всё для Тебя: мантильи, веера,
Дробь каблуков, красивая осанка…
Да не увидишь Ты во век препон
В искусстве плутовском, я вижу, кроме
Политики Двора, где Ты, мой Плут
Не улизнёшь, лукавствуя, от пут.
Беги же в Индию, куда-нибудь беги…
Найдёшь везде Ты их, чьи кошельки туги…

 
 
 
ШТОРА

 
За окном примитивным офортом
Замер день в первый снег. Не комфортно.
Даже люди и те неподвижны;
Как в «немом»… — абсолютно не слышны…
Первый снег, мокрый снег до болезни, -
Нелюбезный, как пыль бесполезный
В грязном таянье… Солнцу покорный,
Глухо давится, чавкает город,
Бело-серое месиво месит…
Кто бы знал, как меня это бесит!
Этот воздух сырой и тягучий…
Эти низко плывущие тучи,
Что, цепляясь за острые шпили
Не просыпали снег, а пролили…
Укротить бы до лёгких морозов,
Завоёванный вирусом воздух,
Чтобы выпорхнуть птицей-синицей,
Синий иней, поймав на ресницы…
Подчиняться, мириться, остаться,
Через силу смотреть-наслаждаться
И искать в грязном заверте снега
Не пленённого им человека…
Не найти. Но в руке моей – штора.
Принимаю решение скоро:
Ра-а-аз — и то, что меня раздражало,
Как в театре, за шторой пропало.

 
 
 
В КОНЦЕ ИСТОРИИ МИРОВ

 
Не парадокс ли? — к осужденью
Планета приговорена;
Кипит взбесившимся твореньем
Все времена подняв со дна,
И в том немало постаравшись,
Предав завещанный огонь,
Творенье ждёт, когда укажет
Творца холодная ладонь
Сойти на нет, и в этом действе,
Свечей, ножей и черепов,
Похоронить, изжить в злодействе
Святую правь священных слов.
Не парадокс ли, что ловушка
(кроваво-мышечный фантом),
Уничтожает наши души
Из года в год жующим ртом?
В несостоятельности плоти,
В неотвратимости пути,
Мы опускаемся на взлёте,
Срывая крылья… Впереди -
Обман, верстающийся в купе
С астрономическим числом,
И раб, послушествуя тупо,
Вновь уживается со злом.
Не парадокс ли, утверждаться
Вне правых вед и лёгких тел,
С Землёй-кормилицей не знаться,
Настроив ум на не удел,
И всё желать обогащенья,
Обогащению молясь
До слепоты, до извращенья,
С башкой влезая в эту грязь?
Чего хотим мы этим бунтом?
Но прост ответ и что таить:
Мы выбираем смерть, как будто
Иному выходу не быть.

 
 
 
В ОТСТРАНЁННОМ ОЖИДАНЬЕ

 
Ах, если б мог я знать, что мучает меня
И не даёт уснуть безлунными ночами,
Когда на боль ни что не отвечает
И я плыву сквозь тьму рассеянного сна!..
Так что же эту боль понять мне не даёт,
Как будто новый круг я начал вхолостую,
Инертно, про себя, поставив запятую?..
А под ногами – лёд, холодный, синий лёд.
Пресна мне эта жизнь под сладким порошком,
Где пойманный народ задействован в массовке,
Где приторно манят дешёвые уловки
Богатых рыбаков… И мчатся на прикорм
Голодные мальки… Как тошно среди них
Обманутым считать себя!.. Чего же ради
Я буду рвать кошель за бедные оладьи,
Что странный лаборант в съестное превратил?
Ах, если б мог я знать примерный эпилог
Сценарию зимы, где мгла, по сути – прима?
И хочется сказать, да всё куда-то мимо…
И вязок и не смел немелодичный слог.
Всё жду в пурге: авось, придёт, не опоздав
Последний мой трамвай, что вынырнет бесстрашно
Из-за угла дворца с тяжёлым нервным кашлем
И увезёт меня в святое Никогда…

 
 
 
ИЗ ПИТЕРСКОЙ ТЕТРАДИ

 
Ищу, не чуда ли в балтийских сквозняках,
Где коридоры не теснят клаустрофоба?
Спешу в места, где так привыкли извлекать
Себя из прошлого знакомые особы.
Ищу занятия не свойственного мне:
Не развлечения, а вроде созерцанья… -
В пример Антаресу, что в утренней Неве
Из не проявленного льёт своё мерцанье…
………………………………

 
…не замечать бурлящих дерзких масс,
И против них шагать неторопливо…
И раскрываться в чувствах каждый раз,
Вдыхая снежность Финского залива…
Но почему? Откуда этот зов,
Такой чужой и странный на Обводном,
Где бродит прайд слепых пудожских львов
В ночную бель обмануто голодных.
Медитатив: ладошками – мосты…
Но шум сансары не освобождает…
И множит страсть торговые ряды
Под литургию Великобритании.
О, град оград, насмешлива и зла
Ко мне твоих дворцов архитектура…
Но колет в сердце памяти игла,
Когда стою пред Бронзовой Фигурой.
Иль впрямь пленён тобой я, классицизм,
Что с камнем управляешься, как с глиной?
Куда ни глянь, бегут во все концы
Твоих высот дворцовые витрины.
И где ж там я, забредший погостить
Да полетать по Невскому с ветрами
И, как всегда, под рюмку… не простить
Царя Петра за буйный темперамент.
Минуя лето, мчит меня метро…
Лишь головная боль на переходах…
Стекло, бетон, металл, пластмасс и хром
В одну черту петлёй… Прощай, свобода…
…………………………….

 
… стою у края мутной глубины…
Дорисовать? – но… дождь и… акварели

 
Текут с листа, уродуя, как сны,
Фрагмент манежа Джакомо Кваренги.

 
 
 
ОГОНЬ РЯБИН

 
Расчёсывая волосы седые,
Тяжёлый взгляд роняя в пустоту,
Поёт метель и ждёт, когда остынет
Огонь рябин в заснеженном саду.
Она к нему — хрустальными руками,
Она к нему — заиндевевшим ртом…
Но не свести бардовое мельканье
Скупой палитрой. Думая о том,
Она слабеет, прячется в сугробы,
Чтоб с новой страстью взвиться к небесам…
Да только тот огонь рябин особый
И сколь ему гореть – он знает сам.
Не верьте, птицы, голоду и стуже
И алый сок не даст вас обмануть
Средь лютых зим, когда так сильно нужен
Огонь рябин, который не задуть.

 
 
 
БЕССЛАВНЫЙ МЕЧ БАГЕТА*

 
Куда вы с вопросами, глупые дяди,
Ведь он лакировщик и всякий изъян
Уклончиво, вёртко с улыбкой загладит,
Да так, что вы снова с ним будите «за»…
Насилу втащили мешок аргументов
Вы в студию эту, чтоб нас отстоять.
Но все аргументы исчезли моментом,
Как только он «так» соизволил сказать.
Хотели с нажимом своих репутаций,
Да скоро ослабли и ссохлись в изюм…
Обидно: не дали козлам пободаться
И в споре пустить голубую слезу.
Уже ль замолчали? Ужель вы согласны?
И стоила ль схватка эфира на час?
Жонглировать правдой и вправду опасно, -
Особенно если используют вас.

 
*мифический меч, созданный из булки,
который можно только съесть.

 
 
 
ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС

 
Он рад тому, что приобрёл квартиру,
Раздельных комнат свет и пустоту,
Где на квадратах купленного мира
Когда-нибудь сотрёт его мечту
Бесцветный быт. Таинственные смыслы
Мегозатрат, надежд и перемен
Быт обнулит, и ноль сожрёт все числа,
Пятнадцать лет вместив в один момент.
Но это будет, всё ж таки, не скоро
И под наплывом творческих страстей,
Он верит в ночь и с дьявольским упором
Рисует план по сносу старых стен.
Он ждёт и ждёт итоговую сцену,
Когда хозяйка бывшая вручит
Ему ключи с печалью на лице и,
Слегка смутясь, о прошлом помолчит.
Она ему конечно не расскажет…
А стены помнят, ревностно темны…
И даже пол тоскливо и протяжно
Всплакнёт минором тронутой струны.
Второй этаж, балкон, зелёный дворик…
Прожив полвека, есть ещё на жизнь…
И пусть бы кто продлить ему позволил
Ступени лестниц через этажи…
Душа в мечтах, а телу без уюта -
Не по себе. Да здравствует ремонт!
И лишь под утро, время перепутав,
Мой друг уснул, умаялся… И вот,
Случился вечер. «Добрая» соседка,
В «глазок» увидев нового жильца,
Открыла дверь и… тайну: «Слушай, детка,
В твоей квартире, помню, от шприца
Скончалась девка. Суки наркоманы!
И эта, што те хату продала –
Бухлей бухла… От ейных тараканов
Я все обои в доме порвала!..
А год назад тут был такой малинник,
Что хоть святых из дома выноси:
Туда-сюда бандиты да мальвины…
А што зачем — поди-ка расспроси…»

 
На то жилец, как будто удивившись,
Скурив «полпримы» в яркий огонёк,
Хотел, было, ответить, да не вышло…
И лишь кивнул под медленный дымок.

 
 
 
ШТУРМ

 
Над гремяще-лязгающим шумом
Зло горит кровавый небосвод.
Третий день отчаяннейшим штурмом
Осаждает город инород.
В тесноте шлифуются доспехи,
Равнодушно золотом горя
И трещат, как грецкие орехи
Под взбуду меча и топора.
Словно оспой, стены крепостные,
Крепких ядер камни обошли.
Третий день в разгаре не остынут
Страшных сил отважные мужи.
Паутина лестниц, на которых,
Словно мухи – чёрные тела,
Мощь брони, массивности к позору,
За три дня удушьем обвила.
И кипящей смолью не забрызгать
И блокадой враз — не перекрыть.
Был бы мир, да мир из сердца изгнан:
В нетерпеньи копия остры.
Меркнет свет в кудлатых, чёрных тучах.
Быстрый ветр — помощником стреле,
Что пустил оскалившийся лучник
С вековой печатью на челе.
Не слабеет кровью обагрённый
Третий день беснующийся бой,
Несмотря, на то, что оборону
Держит старость, жертвуя собой.
Кабы знал налёгший неприятель
То, что с ним воюют старики -
Изошёл б на тысячи проклятий
И, к стыду, солёные плевки.
Но теперь, геройствуя в нажиме,
Рушит с рёвом наземь ворота
И вбегает в крепость, одержимый…
По телам погибшим, сволота…

 
Ни кого в живых он там не встретил
Кроме крыс, да ведьмы в голубом…
Замер враг. И только стылый ветер
Бил на башне в колокол – «бом! бом! бом…»

 
 
 
ПАМЯТИ РИЧИ

 
Кажись, игрив он был с рожденья,
Собачьей радостью дыша.
Мохнатым рыжим приведеньем
Носилась по полю душа.
Вдогон резиновым игрушкам,
Камням, дощечкам бегал он,
Лишь высоко взлетали уши
Его, — особенно под склон,
Куда он нёсся беззаботный,
Что сил пронзительно крича…
Предельно чувствуя свободу,
Совсем не знал он, как рычать.
Но тьма к свободе нетерпима,
Подстерегая тут и там…
И вот, однажды, средь тропинок
Его настигла слепота.
Другой бы сдал, скулил, и мордой
Искал хозяина ладонь…
А этот вновь легко и гордо
Носился по’ полю, как конь.
Что, разве запахи забыты?..
Нет: абсолютно острый нюх
Не выдавал в нём инвалида
Средь расхрабрившихся лягух.
И улыбаясь, нас приметив,
Игрун размахивал хвостом…
Как человеческие дети -
Нам братья младшие. Никто
Существ доверчивей не знает.
И, к счастью, рыжий не из тех,
Кого щенком на цепь сажают,
Готовя к бою для утех.
Легко ль поверить?.. и возможно ль?..
И память всё ещё горька,
С тех пор, когда ему под кожу
Влетели пули в три хлопка.
Сквозь боль ему ещё хотелось
Бежать,… да лапы тяжелы…
И… через миг, собачье тело
Нырнуло в травы-ковыли.

 
И по сей день ни кто не знает
Владельца выпущенных пуль.
…………………….

 
…а пёс бежит, и в звонком лае
Не слышит близкую стрельбу…
Ужель возникнет из-за горки,
Решив, как раньше поиграть?..
Но, никого… Минуты долги…
И слёз уже не удержать…

 
 
 
С ПРИЗНАНИЕМ В ЛЮБВИ ИЗ КОЧЕГАРКИ

 
Люблю зимой киркою помахать,
Откалывая ею мёрзлый уголь,
Когда всю ночь под «минус сорок пять»
И на полтонны тачка катит туго.
Люблю, когда привозят концентрат,
Кой не горит, а дразнит понемногу,
Да так, что в час до тысячи лопат,
По двум печам рассеиваю строго.
Люблю, когда какой-нибудь эксцесс,
А рядом только глупая собака,
Да семь котлов запущенных в процесс,
В которых десять тонн золы и шлака.
Люблю всю ночь гонять по цеху крыс,
Кормя их на убой вкуснейшим ядом,
Чтоб не уснуть и чтоб меня не сгрыз
Главарь-пасюк, что кружит где-то рядом.
Ещё люблю я в боров залезать,
И задыхаться, жарясь над золою,
И ту золу оттуда извлекать,
На сквозняке под гулкою трубою.
Люблю, когда зарплаты не дают,
Но семь журналов стопкой – к заполненью…
Внушили нам, что наш бесплатный труд
Совсем ещё не повод к увольненью.
И не беда, что уголь на-гора
Лежит без дела где-то на Урале…
С кайлом в руках, в морозные ветра,
На прикотельной, мы наковыряли
Его пять тонн с землёй напополам
Прошедшей ночью, — сдохли, но дожали,
Что даже водка вечером не шла
И рюмки в пальцах плыли и дрожали.
Люблю домой с больною головой
И жутким кашлем утречком являться,
А после душа, в спальню, на покой,
Во тьме, по стенке, тупо пробираться,
Чтоб не спугнуть британского кота,
Что, как сова, не доверяет свету…
Люблю стоять и греться у котла,
Сжигая в топке старые конфеты.

 
Привило мне правительство геном
Любви к тому, что тупо и нелепо.
И я с любовью думаю о том,
Не видя жизнь вне этого вертепа.
Ещё чуть-чуть и буду я любить
Не жизнь, а смерть, сводя себя в могилу…
Ну, а пока, мне б смену оттопить
И до утра с лопатою не сгинуть…

 
 
 
В ПЕТЛЕ БЕЗВОЛИЯ

 
Ночь слепо шарит за окном, но не найдёт…
Глаза таращит на огонь, огня – не видит,
Где в дальней комнате лежит и не встаёт
Носитель жарко обжигающей обиды.
О той обиде он страшится говорить.
Его гнетёт в застывшей тьме поступок труса.
А в кулаке зажатый камень-лазурит
Подобно серому граниту — безыскусен.
Ах, сколько их, депрессионных чудаков,
С петлёй на шее и рецептами в кармане,
Всё ждут, когда же выходить из берегов
Начнёт река с больной мечтой об океане.
Разрушен мост в последний миг и… страшен брод;
Не верит Стикс пустым слезам и верхней ноте.
И вены рвёт, ломая ритм, кровавый лёд,
От слов несчастного, сходящего на взлёте.
Но в вязком тиканье дождётся ль он утра,
Коль прикипела к циферблату часовая?
А между тем, в ночи возникшая дыра,
Уже растёт и потихоньку пожирает…
Да только кто ж его толкает больно в бок,
Как будто выпихнуть пытается из ямы?
Не признавая, что ослабший изнемог,
Его он ставит, как-то, на ноги, упрямый…

 
В углу испуганно откликнулась струна,
Забрякал дождик…
и рояль карниза ожил,
Чтоб доказать, пустую жизнь таща со дна,
Что время есть и жизнь наладится…
О, Боже!..

 
 
 
…ЗА КРАСОЙ НЕДОСЯГАЕМОЙ

 
На пороге мира сонного,
Что пред зорями-зарницами,
Так тревожно и особенно,
Словно пред берестяницею…
Кто прочтёт – тому утроится,
Улыбнётся тайна тайная;
Зазвучит, в мехах раскроется
Золотая даль баянная…
Белокрылой Стратим-Птицею,
С лёгкой кисточки Художника,
Встанет Солнышко светиться нам
На безтучье, после дождика.
Синей тропкой окаёмною,
В поле, ветром подгоняемый,
Босиком шагну, влекомый я,
За Красой Непостигаемой.
В разнотравной необъятности
Отойду от сна и дрёма я,
Эх, душа, кричи от Радости!..
Эх, ты, тропочка ведомая!
Испужаюсь ли болотин я,
Да под рык мохнатых баловней,
Еж ли это моя Родина,
Кладовая Солнца алого?..
Пой мне, Бело-голубая Ты,
Всё былины да сказания,
Чтоб не стёрлись в нашей памяти
Славных предков наказания!

 
…отлучают нас от Солнышка
Ворожбою да хворобою…
Раздувает нас беспомощных
Лютый Стрибог… Взяты злобою,
Мы летим на острозубые
Скалы, где волна подъятая
Всё шумит, не зная убыли,
Разбиваясь на проклятия…

 
По’лно, тянут нас открытия,
Словари абецедария!..
Не совсем сошли мы, видимо,
С Коловрата, дети-ариев...
Не совсем ещё отрезаны
Наши корни православные,
Коли рунами да резами
Беспокоят нас послания;
Беспокоют нас и мучают,
Не дают расстаться с Родиной,
До Любви, до неразлучия,
Знать ещё она не пройдена,
Наша Русская Дороженька…

 
 
 
СТЕКЛЯННЫЕ БУСЫ И ХВОЙНЫЕ ЛАПЫ

 
Мы вспомнили чудом с тобою о ёлке,
О бусах стеклянных, что где-то в шкафу,
В делах и заботах мотаясь без толку…
В кого превратил нас столичный тайфун!..
Нет,…
не впечатляет спектакль «С Новым Годом!»…
И в пироэффектах — ни сказок, ни тайн…
Душе ль человека иль дате в угоду
Вульгарной особой предстала мечта?
Уйдёт незаметно, обманно растает,
Подобно экстракту в драже «BonParis»,
Ещё один миг… И шутя, долистает
Тринадцатый год Седовласый Старик.
Жаль, мы не увидим в глазах шоуменов,
Продажных актёров и прочих кривляк,
Всему показному, живого замену…
Но было ль на свете когда-нибудь так?..
А может и было, кто знает… Но это
Халтурное действо с купюрой за вход,
Меня раздражает, как жаркое лето,
Где лишь в холодильниках прячется лёд.
Ну, что за резон нам грустить в это время,
Коль греет нас памяти давняя даль,
Что, к счастью, безбрежна, светла и не бренна…
Так, может, на время заглянем туда?..
Так, может быть, выпьем за давнюю радость,
За детскую радость, за сказку зимы,
Что прятали мамы под ёлку когда-то,
Чтоб счастливы были в той радости мы!..
И хочется снова, с волною внезапной,
Ворваться в прошедшее…
Вот так дела-а-а!..
Стеклянные бусы и хвойные лапы,
Как будто из детства глядят из угла…

 
 
 
ВАТИКАН

 
Слуги кротости с прИщуром глаз,
Счётом чёток, чьи зёрна – века,
Что таите вы, бесы, от нас
В семибуквии зла – «ВАТИКАН»?
В «дезинфекции» ваших молитв
Чую как зарождается страх…
Где твой дух, венценосный пиит,
Вместо слов выдыхающий прах?
Кто брезглив до лукавых святош,
До остриженных медных голов,
Где растёт монотонная ложь
Для прислужливой паствы ослов?..
Кто брезглив до барбетов, чепцов,
До бескровых ладошек мирян
Пред скривлённым в страданье Лицом
Истекающим кровью от ран?
Незаметная тонкая сеть
Чёрным страхом опутала мир, -
Мир, в котором должны умереть
В иступляющих буквах семи
Все, кто жадно вдыхает Огонь,
Обнимая Высокую Синь
Златокудрых Арийских Богов,
Не нуждаясь в страданьях миссий.
Что ж тревожит меня из далИ
Наших спрятанных Гиперборей
Этот дьявольски мертвенный клир
В затянувшейся архи-игре?
Уж не ключ ли от правды хранят
Сундуков золотые замки,
Чтобы знать не могли мы, кто свят
В этом мире судов и могил? -
Чтобы скрыть на века, навсегда,
Кто, откуда пришёл и… зачем
Он крыла на кресте распластав,
Стал Звездой иудейских ночей.
…………………………

 
В зале воска и плачущих пап
Распахнуть мне охота окно,
Чтоб в присутствии их не проспать,
Не уйти экзорцистом на дно…
Но последний блаженный урод,
Что викарием кто-то назвал,
Только чёрный базальт признаёт,
Дабы кто его папство не смял.
И средь блеюще-воющих масс,
Пред балконом сиятельных лиц,
Вот уж вижу, как кто-то из нас
Омерзительно падает ниц…
Запретишь ли? Но мы не из тех
И… сжимая гранёный стакан,
Пьём за то, чтоб скорей опустел
Град обмана и зла – Ватикан!

 
 
 
К Натали

 
ОСЕННИЙ МАДРИГАЛ №13

 
Мы шли с тобой наедине
Аллеей парка, ранним утром
И ты рассказывала мне
Про медведей гонявших уток,
Про сосны, что до облаков,
Про облака, что в кронах сосен…
И в ровном шорохе шагов
Под ноги нам ложилась осень.
И свет, и прель, и холодок -
Флакон духов от Златолиста…
И этот ток, «ладонь в ладонь» -
Борт корабля, задевший пристань…
И… я всё думал о тебе:
То глубоко, то отвлечённо…
И всё сказать хотел, робел,
Как тот пацан перед девчонкой…
Но, не сказал… Найдёшь ли вдруг
Слова такие и в молчанье
Я был не «я», и сердца стук -
Не веток плавное качанье.
А вниз по соснам, с облаков,
Струясь оранжевым свеченьем,
Лился’ рассвет и так легко
Смывал с меня мои мученья,
Что я невольно перебил
Тебя на слове и… бесстрашно…
В объятья тайну заключил,
В любви, как в вечности пропавший.

 
 
 
НЕ ВЕРЯ В СМЕРТЬ

 
Она всё ждёт, заламывая руки
И с мыса Горн завёт погибших чад,
Седой старухой сделавшись в недуге.
И вместе с нею — птицы голосят.
Кипит волна и брызжет жёлтой пеной,
Играя всеми мускулами вод…
Кто будет ждать от волн успокоенья
В жестокий шторм? А женщина всё ждёт…
Пойди-верни… Судёнышко — в три щепки…
Лишь муть со дна, да серый блеск акул…
Могли бы жить… Но, как её избегнуть
Размытый след оставив на бегу?..
Ещё вчера в котле варилась рыба,
Сушились сети в лунной белизне…
Не изменить, однажды сделав выбор,
Судьбу людей, исчезнувших на дне.
Она всё ждёт, не веря зверю моря;
На сердце — боль, а в голосе — металл
И с мыса Горн, как будто с мыса Горя
Встречает в крик волну «девятый вал».

 
 
 
НАЛОГ НА ПРАВО ЖИТЬ

 
В череде беспокойных лет
Мы себя изживаем, будто
Нам не в радость земная жизнь,
Где мы вынуждены играть
Кем-то выдуманный сюжет,
Выдаваемый нам за чудо…
Кто же он, что за нас решил
Воплощать и высвобождать?..

 
Недовольствующих – в расход…
Суицид – лотерея смерти…
Кто там ропщет в углу, когда
Нам завещано постигать?..
Но хрустит под ногами лёд
И порывом толкает ветер
К полынье, где дрожит вода
В нетерпенье тебя забрать…

 
Ты явился на свет? – полбеды…
Без налога на право роли,
Ты достоин лишь хомута
В табуне молодых коней.
Расплатись-ка за зло, за дым
Гениальностью алой крови,
Пред глазами Небес представ,
Посреди четырёх огней.

 
Где же тот, кто решил за нас,
Строго требуя исполненья?..
Против воли не будешь мил,
Потому как на сердце боль…
А, по-моему, шлем как раз,
Чтоб осилить сраженье,
Доказать, не теряя сил,
Что готов ты на бой.

 
Для чего, не пойму никак,
Столько глупых рождений,
Столько странных смертей?.. — уход
Неоправданно скор…
Почему за спиной старика,
Неотступно, послушной тенью,
Ходит смерть его, не даёт
Выиграть старому спор?..

 
Без налога на право жить
Мы не можем на этом свете,
Даже если сюда пришли
Не по собственной воле, но
Взять, уйти, самому решить
Вслед за шлейфом огня кометы,
Сделав шаг по углям Любви –
ИС-КЛЮ-ЧЕ-НО…

 
 
 
МОЙ ОТВЕТ ДРАМАТУРГАМ ТЕРАКТОВ

 
Столонаследники масонских лож,
Клиенты лучших мистиков планеты,
Ваш групповой портрет из постных рож
С начал не знает солнечного света.
Как крысы вы, в зашторенных дворцах,
Вершите суд, вынюхивая жертву,
И не боясь сей ужас отрицать,
Потворствуете новому сюжету.
В своих кругах, с колодой карт в руках,
За строй нулей играете народом,
Чтоб тот во лжи, не распознав врага,
Загнал себя шестёрками в колоду…

 
Со всех сторон крича до хрипоты,
Внушают нам блюстительные дяди
Пути спасенья, выставив кресты,
Шагая к нам при всём своём параде
С одною просьбой – «сдаться и принять…
В непротивленье злу и всепрощенью…»,
Чтоб несогласных с лёгкостью предать
На скору смерть, лишив нас чувства мщенья.
С синюшных губ слетает – «Напугать!..»
И… свет свечей не дрогнет… Из-за такта…
Погибли люди? Сколько? Тридцать пять?..
Как хорошо за ширмою теракта!..
Неуловим невидимый злодей.
И шахи нескончаемых шахидов,
Кроя ислам, звереют от идей,
За кабинет «надмирных фаворитов».
Ужель ислам на службе этих псов,
Что рад отдать себя на истязанье?..
Иль груз двух чаш космических весов
(любви и зла) подпрыгнул над весами?
А в кулуарах — ставленников рать,
Чья власть дана им, хрупкая, на время,
Торопится местечко подсказать,
Дабы процесс прибавил ускоренья.

 
…и новой болью дрогнул Солнца град.
Погибли дети. Свежая страница…
В кровавый список смерти, всех подряд
Уже заносят смуглые убийцы.
Всё ради слов, что прочитал раввин
В заветной книге в полночь под луною…
Открой глаза, прозрей, Иисус Навин:
Твой правый бог зовётся – сатаною!..
Но не откроет Солнцу он глаза
И новый город, кровью истекая,
В себя впускает алчущих хазар…
Стоп! Кто они? Откуда возникают
Хазары те? Коварством ли своим
Ведут дорогу избранным на царство?
Но лжи предел положит Аркаим,
Сияющий от нас веков так за сто.
В нём Правды Свет! Останутся ль ещё
Мечты изжить прославленную расу?

 
…обманных дней покой наш напряжён,
Где правит смерть лукаво и негласно.
…………………………………

 
…а в шепотке противных голосов,
Вокруг сукна холодного овала,
Готовят список новых адресов
Для девяти услужливых вассалов.

 
 
 
РОМАНС О ПОТЕРЯННОМ ВРЕМЕНИ

 
Полсотни лет долой… Иль врёт скупая память,
Бросая мне в хрусталь с десяток «золотых»,
Невидимым песком бесследно засыпая
Бессмысленных затей вчерашние следы?
Потерянные дни, вы прожиты не мною…
Как будто не со мной стучал ваш метроном…
И как не сожалеть, коль скоро за спиною
Окажется она в мгновении одном
До мутной глубины, случайных вспышек света,
И выцветших времён, заветных и родных…
Была-текла Любовь разливом всепланетным…
И вот остался дым, лишь дым от той весны.
Крутись калейдоскоп!.. Как много комбинаций!..
Откуда и куда — уже не разберёшь…
Полсотни лет долой!.. — а нечем любоваться…
И ты готовишь клей с густым названьем – «ложь».
Безвольны мы менять устои и порядки,
Маршруты и слова, что требуют от нас.
И так сидим, растём, как овощи на грядке,
Пока Великий Маг не скажет: в самый раз…
Устав от болтовни и частых сожалений,
В желании догнать последний свой вагон,
Я вынужден признать задачу без решений,
А ведь когда-то мог пойти и на обгон…
Полсотни лет долой… И зеркало не скроет
Слегка печальных глаз. Не веря тем глазам,
Не веря в то, что жизнь была, увы, игрою,
Я открываю рот, да нечего сказать.

 
 
 
СТУДЕНЧЕСКОЕ НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ

 
О, сколь бесчисленны и ярки варианты
Поры студенческой!.. Почти, как бриллианты
Они сверкают и не гаснут. Вспоминая,
Мы от себя порой чуть-чуть заболеваем…
И как могли мы только жить и не бояться:
На грани пропасти учиться и влюбляться,
Когда судьбу твою решала цифра в клетке,
Вблизи предельно отрицательной отметки?
Смешно подумать, чем питались мы в ту пору,
Коль за подгребки мы готовы были к спору;
В бессчётных вылазках, по капле и по крошке,
Сей божий дар ловили мы «прозрачной» ложкой.
А будним утром, через лень и через голод,
Мы шли учиться, холодок, ловя за ворот…
Но вязли мысли, убаюканные снами…
Да будь он проклят этот завтрашний экзамен!
Импровизируя, мы врали педагогам,
Клялись последнею инстанциею, богом…
А если к совести потом нас призывали,
Мы признавались в том, что подразумевали
Под этим богом: то ли Индру, то ли Шиву…
И да простят нас Боги, было нам паршиво.
А вечерами нас ждала, и… не напрасно,
Общага с тысячами маленьких соблазнов,
Где нам хотелось утверждаться в самомненье,
Но… почему-то в алкогольном опьяненье.
Вулкан фантазии!.. — о, как он извергался!..
И в том, особенно, ни кто не напрягался.
И даже в классах института, к возраженью
Учителей, мы не сдавались положенью.
Мы были молоды и глупы, до безумства…
А вот сейчас, без этой глупости, нам пусто.
А вот сейчас, без этой ветреной свободы,
Текут уныло наши медленные воды.
А так охота разыграть и приукрасить
И до трёх ночи под «newwave» покерогазить,
Гулять всю ночь по листопадным переулкам,
Самозабвенно отдаваясь тем прогулкам,
Сдаваться случаю, мечтать пред строгим взором
И по неведенью не чувствовать позора.

 
Уплыли-скрылися за горы облаками
Миры студенчества с неровными стихами,
Но по прошествии — прочесть я их не смею,
Поскольку мыслить так уж больше не умею.

 
 
 
ГИТАРКА

 
В большой коробке из картона,
У баков, где копИтся хлам,
Над массой кукольного лома
Гитарка бедная ждала,
Когда её заметит кто-то,
Собой согрев среди зимы
И, может быть, подарит ноты,
Да шесть нейлоновых взаймы…
Росточком, маленькое диво,
Едва вмещалось в полуметр
И я б прошёл, наверно, мимо,
Не предложив ангажемент
Моей изящной незнакомке,
Превозмогающей мороз,
Что в деку ей вонзил иголки,
Деконструируя всерьёз…
Довольно быть в руках злодея!
С гитарой, будучи на «ты»,
Отдать не мог её беде я,
Среди зимы и темноты.
Ах, знаю я, всё в мире бренно…
Но, не желая умолкать,
Через обман, через измену,
Была настроена звучать
Гитарка та… Лучом приветным,
Что лак её мне отразил,
Она дала мне знать об этом
Буквально из последних сил.
И невесомую, легонько,
Я в руки взял, и тут она
Отозвалась струною тонкой…
(одна осталась в ней струна).
«Вполне изящное творенье,
Кто мастер твой, скажи-напой?..»
И вмиг, исправив положенье,
Гитарку ту я взял с собой.
С тех пор прошло годов немало,
Но в трудный час и в час беды
Она не раз меня спасала,
Звуча на разные лады.
И вот сейчас, когда, не скрою,
Тоской наполнена душа,

 
Я на романс её настроил,
Внимая чувству, не спеша.

 
 
 
ФАЛЬСТАФИЯ

 
Училась петь, но петь не научилась,
В струю попав однажды по звонку.
И что случилось, то уже случилось…
Велик соблазн, раз девушка в соку.
Орать и «гхыкать»? – что же, это ново…
Тут от Пиаф, а там — от клоунесс…
Но самобытность (творчества основа),
Ей по всему была — не в интерес.
Подобных прим немало по общагам
На трёх блатных ломало маникюр…
Но поп-звезда талантам не прощала,
По-жидовскИ, терзая русских «дур».
Нужны Олимпу боги в балахонах,
А феминизму – псевдо хрипота,
Признанье, слава, крики на балконах…
А бесталанность?.. Экая беда.
Теперь у старой куклы безголосой,
Под жирным задом платиновый трон,
И как всегда, для прессы — ретро-позы,
Да вялый хрип в колючий микрофон.
Что, хочешь ты ей лестненькое выдать,
Отвоевав для песни пять минут?..
Ну, снизойдёт, произведя свой выдох…
А нас опять в комиссии не ждут.
И как не вспомнить: «Моцарт и Сальери»…
Ну, что за зависть, Господи прости!..
Талант – не форма, метром не измерить,
Чтоб гениальность-суку обрести.

 
 
 
НА ВЗЛЁТЕ В НЕИЗВЕСТНОЕ…

 
Опять дель арте?.. Кем же сей спектакль
Затеян был, коль нас ведут асуры
И с грустью смотрят в след нам праотцы?
Не оттого ль, что пала высота
Людей Земли, чью жизнь с пелён босую
Питали Неба звёздные сосцы?

 
Тогда откуда яд и столько зла?
Чем отравились мы за это время,
Живя вразброс на разных островах?
Но вновь и вновь с ракетного стола
Уходит в бездну жаждущее племя,
Огнём турбин стремительно сорвав

 
Себя, как первоцвет с полей весны,
Что без земли завял в руках ребёнка
В далёком прошлом… Будут ли ещё
Когда-нибудь просматриваться сны
Гонимыми, не понятыми толком,
Романтиками, коим посвящён

 
Упрямый стих едва понятных слов,
Что перевёл я, следуя покорно
Возникшей силе, где-то там в душе?
Проявится ль она у тех сынов,
Что рвут с Землёй и тянут, тянут корни
Свои из недр на чей-то манкий шлейф?

 
Куда, зачем, коль путь ещё закрыт?
А стоит ли вообще чего-то строить,
Когда цветок души без лепестков?
Молчат миры, безмолвствуют миры,
Слипаясь с нашей пролитою кровью
И кровью наших «ласковых» врагов.

 
Весь Космос – здесь!.. Вглядись, узнай себя!..
А помнишь, как ты хаживал по тропам
Родных лесов?.. Ужели позабыл?..
И вот, пропал, стремительно пропал,
Оставив в небе след, цветку подобный,
На взлёте, в неизвестное отбыв.

 
 
 
ВНЕВРЕМЕННЫЕ КОРИДОРЫ

 
Куда, скажи, уходит прошлое?
Сгорает ли оно бесследно?
И где тот луг с травой некошеной,
В объятьях ветреного лета? -
Рассветы, солнечные дождики,
Туман, крадущийся в низинке
И та роса, на вид — с горошину,
К земле нагнувшая травинки?
Но предстают лишь очертания
Из всей палитры разнотравий…
Ужель в старательном стирании
Сокрыта тайна неких правил?
Как соглашаться с тем не хочется
И… я ищу пути возврата
В то лето светлого пророчества
Цветов, кукушек, и закатов.

 
Признать себя в плену фатальности,
Лишённой права на повторы,
Душа не хочет, — ищет в тайности
Вневременные коридоры…
Не овладев секретом вечности
И всеединства абсолюта,
Ты тлеешь свечкой до конечного,
Горя всего одну минуту.
Ну, вот и всё: сомкнулся занавес
И… смерть опять возобладала…
Не проживая жизни заново,
Мы пропадаем, пропадаем…
Лишь в детстве, прошлого не ведая,
Сознанье Вечностью питая…

 
Ветрила мельничные медленны,
Ленивы, ветра ожидая…
Дни перемолоты… Но где же он,
Тот сладкий хлеб со вкусом мяты,
Что утро лета безмятежное
Теплом наполнило когда-то?
………………………

 
А может всё, как есть, в сохранности,
Содержит Космоса Брежатый?..
Да что нам, друг, от этой радости,
Что мы познать готовы жадно,
Когда её нам не познать?..

 
 
 
ФЛАМЕНКО

 
В партере пахло струнными. Паркет
Мяукал в ожидании нескучном.
Медузы-люстры гасли… Маята
Полутеней совсем не докучала.
На полутон подкручивал квартет
Колки виол. И в стройности певучей,
Погнав волну мурашек по рядам,
Смычкам послушно, струны зазвучали
Изящной увертюрой, чтоб начать
Могла гитара лёгкие триоли,
С expresión вступая из-за такта,
Заставив зал внимать её игре.
И вот, мой друг, испанский весельчак,
Родившийся под солнцем Каталонии,
Раскрыл пурпур упругим расгеадо,
Проворно взяв высокое барре.
Фламенкодор, дли музыку свою!
Гигантский бык – арундская громада,
Летит… в огонь. Ракушки кастаньет,
Что в пальцах сеньориты страстноглазой,
Под бой кахона, грозного несут…
Витой пассаж к двенадцатому ладу…
Обманный ход и… бык теряет след.
Пунец платка. Пульгар. И словно дразнит
В касании возникший флажолет:
То плащ летит над синими рогами…
Эспадо – не горшок, чтоб на ухват!
И виртуоз – не в праве на ошибку!
Глаза быка – лучистый фиолет…
В мажорной гамме крепкими шагами
Безумный зверь чуть отошёл назад…
Не тот огонь, чтоб в нём гореть фальшиво!
Немеют пальцы в бисере «восьмых».
Гудят басы у нижнего порожка.
Сосредоточен взгляд, натянут нерв…
И груда мышц срывается… Клубится
Под брюхом пыль. И будто бы весь мир
Застыл и ждёт… мучительно-тревожно,
Чем «угостит» detoros, да в пример
Тому, кто музицировать боится
При виде сотен Искрящихся глаз…
Налёт, подхват и… алая тряпица
Уводит неотступного врага.
Таков итог сей схватки. …Форте. Кода.
Зверь укрощён. И ритму в этот раз
Не суждено, по счастью, в пальцах сбиться
Того, кто страсть способен извлекать
Игрой фламенко гордо, благородно…
Роскошный бант виолончельных нот.
Ручьи из роз стекаются на сцену.
Аплодисментов тёплая волна
Под крики «браво» льнёт к ногам испанца…
Поклон, ещё поклон…
А за спиною ждёт
Атаки бык и… розовая пена
Повисла на губах его. Струна
Не может долго жить без быстрых пальцев.

 
 
 
НА ПЕРЕВАЛЕ ЮКСПОРРЛАК

 
Там, где ветры гудят заунывную песнь о разлуке
И холодные камни с раскатом срываются вниз,
Первой робкой травой прорастает потребность друг в друге
И желанье исполнить любой безрассудный каприз.

 
Там просторы порой озаряют такие рассветы,
Что и с мертвенным чувством тоски обретаешь покой
И спеша вслед за Солнцем по острому краю планеты
Километры шагов оставляешь греметь за спиной.

 
Но и здесь среди скал, неприступных орлиных владений,
Ясно видится след прикоснувшейся к камню души…
Не мешало б узнать, как давно зародилась идея
Сотни каменных плит в непонятное чудо сложить.

 
Неужели и здесь открывалась природа в прозренье
И под грохот камней раздавалась знакомая речь?
Изменился ли слух, притупилось ли наше мышленье,
Если нам не понять в чём секрет удивительных встреч?

 
Тщетно кличет живых в этих залах проветренных эхо,
Но ответить ему – всё одно, что сорваться со скал.
И звенят облака ледяным устрашающим смехом,
Встав у нас на пути, чтоб снегами закрыть перевал.

 
Мы ещё превзойдём неуверенный шаг восхожденья,
Без страховки пройдя там, где птицам уступ не найти,
Чтоб не ведать стыда в этой выси высот перед теми,
С кем с начала начал было, всё-таки, нам по пути.

 
 
 
на вихрь украинской проблемы

 
ЖИЛА У МАМКИ ВРЕДНАЯ ДОЧУРКА

 
Жила у Мамки вредная Дочурка,
Росточком — до пупка, едва видать,
Но если голодала, тут же юркнуть
Могла в шинок котомницу играть.
Поскольку от рождения ленива
Она была, такую-то беду,
То, получив от доброй Мамки гривну,
С полдня молчала: прятала во рту.
И вот, однажды, ею подавившись,
Обидевшись на Мамку ни за что,
Окраиной бродя, сыскала крышу,
Дырявую, да свойскую зато.
«Под этой крышей – мне добра не будет…»
И огурница, думая спастись,
Пошла назад, капризна и беспутна…
А есть — охота… «Нет, не обойтись
Без мамкиных борщей… Куда ж деваться?..»
Но тут возник заморский богатей
И приманив несчастную богатством,
Позвал за стол отведати харчей.
Дал сала шмат, монет мешочек звонкий
И предложил, вогнав её в конфуз,
Сначала, жить с ним дворовой девчонкой,
А там уже — рукой до брачных уз…
Накушавшись харчей и обещаний,
Ленивка, было, кинулась к нему…
Но тот сказал, что надо б завещанье:
Мол, отдаюсь навек и потому
Никто на свете боле не имеет
Прав надо мной, забуду про родню…
(а был тот богатей — ба-а-альшим евреем
И по годам давно уже не юн).

 
Кому нужна ленивая супруга,
Сварливая и жадная?.. Кому
Нужно’ седло с такою-то подпругой?
Да ни кому! — и чёрту самому.

 
И вот пришла к родительскому дому
Тщебродка та. А Мать ей – отворот.
«Куда ж идти? Обратно под солому
И ждать пока закатится мне в рот
Кусок какой?..» Да, есть иные люди,
Кого борщами следует кормить…

 
…а богатей решил уже, паскудник,
Мамашу Дочки на себе женить.
Сватов заслал, да вкусного съестного,
Лукаво глядя вдаль… Ужель беда?..
Как будто бы и нет пути иного,
Чем выйти Мамке замуж за жида.

 
 
 
ПОЮЩИЕ ЧАШИ ТИБЕТА

 
О чём ваши звуки, поющие чаши Тибета?
Гуляет по кругу, едва затухая, огонь…
Как будто бы кто-то, пытаясь мне что-то поведать,
Не может никак привести меня в нужный покой.

 
О чём ваши звуки, поющие чаши Тибета?
Всё глубже и глубже пытаюсь проникнуть я в вас,
Как будто боюсь заблудиться и сбиться со следа,
Средь каменных круч, где за снегом охотится барс.

 
Я явственно вижу, петляя за медленным Солнцем,
Крутящийся ху’рдэ в свеченье молитвенных слов…
И благостно мне, в одночасье лишившись эмоций,
Идти по тропе безмятежного мира на зов

 
Бесстрастных Богов, проносящихся мимо сансары,
Откуда взирая на их искромётный полёт,
Мы знаем, должно быть, что жизнь рождена Небесами
И зная о том, всё уверенней наш переход…

 
О чём ваши звуки, поющие чаши Тибета?
Луна Гималаев скатилась с Великой Горы
И облачком бледным, таинственным облачком бледным
Растаяла в снеге под звук монотонной игры.

 
 
 
БОРЕ’Й

 
Вдали подковкой — зимний лес.
Иль это седь усов Борея,
Что льдами правит повсемест,
В ветрах-буранах руки грея?
Вон, бель курчавых облаков,
Волос раскинутые пряди
По склонам пюсовых холмов,
Плечам божественным… Отладив
Иную оптику, гляжу
И вижу взгляд холодный, зоркий…
Его прикрыл вьюжно’й ажур
Густых бровей… Бежит позёмка
С холмов кудрявой бородой…
В зрачках искрится свет полдённый…
«Привет Тебе, мой Бог седой!
Скажи, а тою ли идём мы
Дорогой в снежности полей,
Когда не зги и стынет сердце?
Не больно любишь Ты людей,
Что у костра хотят согреться.
Не от того ли, что Тобой
Мы проверяемся на прочность?
Острее мысль, слабее боль
С Тобой, Борей… И даже ночи
Светлей в покровах снеговых…
Твоя суровость – нам в помогу…»

 
И тут такой поднялся вихрь,
Что я едва нашёл дорогу.

 
 
 
В ПОЛШАГА ОТ ПОБЕДЫ

 
Ужель, не дочитав, захлопнем книгу,
Прельстясь игрой волшебного вина?
На малый шаг вершины не достигнув,
Ужель падём, победы не познав?
И если так — то срок меняться миру,
В огне и пепле буйствующих недр!
Кем мы себя здесь, люди, возомнили,
Проспав своё ракушками на дне?
Недолго нам цепляться за богатства,
Кривить душой и святость предавать:
В кругу теней, всемирным, жадным братством
Мы рождены не жить, а умирать.
Пугаюсь вас, скважи’ны вековые,
Владельцы сейфов, банков и рабов!..
В гробах на завтра будете не вы ли?
О, сколько сил!.. — и всё не на Любовь…
Откуда гул, откуда эти громы,
Лиловых молний хваткая напасть?
Цари, а-у!.. А, может быть, вы гномы,
На смех Богам придумавшие власть?

 
 
 
ПРЯТКИ

 
Движется мне навстречу,
Пряча холодный взор,
Демон. Но не замечен
Снова он мной в упор.
Мимо пройду, растаю,
Словно бы и не жил…
Ниточка золотая,
Не отпускай, держи!
Знаю, ещё не время
Мне выходить в астрал…
«Где ж ты, проклятый демон,
С голосом, как металл?
Поговорим, схлестнёмся!..
В ножнах томится меч.
Знай, что Луне при Солнце
Правого не обжечь…»
Но, как назло, обратно…
Нет, не узнать его…
Легче сгореть с закатом,
С синим огнём снегов,
С молнией шаровою
Встретиться и… застыть,
Чем с этим гуллем крови,
Не устающим пить.
Но парадокс всей жизни
В том, что искомый тип,
Всё о нас глупых вызнав,
Нами руководит…
И проживая в каждом,
Всех ослепляет он…
Зла не заметить – страшно,
Выйдя из жизни вон.

 
 
 
КИТАЙ

 
Страна философов, бойцов и мудрецов,
Твоё широкое, скуластое лицо
Я чётко помню до морщин, со школьных лет:
На карте мира изучал я твой портрет.
Как много тайн, и все они не без прикрас,
Скрывают твой кошачий взгляд раскосых глаз.
Поведай мне стихами древних, расскажи
О чём поёт волна Янцзы, куда бежит
В траве мискантуса, под милый шепоток,
Когда заря пускает розовый листок.
…………………………………

 
Голодным странником вступаю я в Пекин.
Вхожу в Гугун, Запретный Город… Старики,
Бритоголовые монахи, по стопам
За мною следуют совсем не для забав.
А здесь весь Космос, каждый камень напоён
Великой практикой двенадцати сторон.
Гудит молитвою оживший полумрак
Людей в оранжевом. И волю сжав в кулак,
Все в позе Лотоса, с полдня, без ломоты,
Канджура жёлтые штудируют листы…
Простите, братья, но мне кто-то говорит,
Что суть буддизма – это тот же суицид…
…………………………………….

 
Минуя львов, в ногах Майтрейи, у цветов,
Я ухожу вдоль трёх дацанов, трёх дворцов,
Что многоярусными крыльями взлететь
Готовы к небу, чтоб с землёю не иметь
Ма-лей-ших сО-при-кос-но-ве-ний. Да нет сил…
Иль ваш буддизм по состоянию – бескрыл? -
И так ушёл от Гаутамы далеко,
Что все учения в один смешались ком?
Отцы поэзии, прозрачных тонких форм,
Ход вашей кисточки волшебен и не скор…
Я всё пытаюсь уловить, раскрыть секрет
Отображения, хоть в том секрета нет…
Есть только дух национального родства,
Но не для экскурса чужого большинства.
…………………………………………

 
Я на Тайшане был, в Тибете, в Урумчи…
С предельной точностью природу изучив,
И сам не раз изображал её красу,
Но тайны нет, как линий нет, рисунок сух…
Я с нетерпением… А вам — зелёный чай,
С которым вы в руках так любите молчать…
Не замечая суеты, часами вдаль
Глядите пристально и… пьёте свой Китай.
А мне, по праздности, с полночи вопрошать,
Не спать, записывать, и спать вам не мешать
И всё не верить в миллиарды узких глаз,
Что, засыпая, раскрываются сейчас.

 
 
 
БЫДЛОДИОЗ

 
Лежу на кушетке я в русской больнице.
Кружат надо мною врачи и сестрицы.
Укол мне, в три куба, решают всадить,
Чтоб снова без мата я мог говорить.
В болезни своей не найдя виноватых,
Себя добровольно загнал я в палату.
Болеть очень «любят» у нас на Руси…
Но эту напасть не покажет «узи»;
Рентген не покажет, «кате», «эмэртэ»…
Аббревиатурный «абэвэгэдэ»
Не вскроет причины, не нужен наркоз:
Меня угнетает мой быдлодиоз.
Живу я в хрущобе до скудной получки.
Затем, на глаза кеподром нахлобучив,
Иду за бутылкой, а дале — к друзьям,
Ведь другу отказывать в рюмке нельзя.
Забавных привязанностей не имея,
Гляжу «энтэвэ» день за днём я, тупея,
И кажется мне, что за мной по пятам
Несётся с наганом тупой капитан.
Ты думал, один я такой в этом мире
Живу без «толчка» и «корыта» в квартире?..
Ан, нет. Вон их сколько, в натуре, блатных,…
Готовых к охоте на коз молодых…
Походу, забыл я, как будет по-русски…
Изыскам я предпочитаю огузки.
Лишь с виду я грозный, в душе я — плебей
С ответным набором: «ага» и «забей».
Однажды с бабёнкой дородной познался,
А годом поздней – грандиозно расстался:
Заумные речи, пенсне на столе…
И чёрт меня дёрнул достать пистолет!..
Слыхал я, что где-то есть три гунны страсти.
Читайте, что пишет мой чёрный фломастер:
Ей – «та’мас» названье: вся сущность моя
Содержится в термине этом, друзья.
И вот, в нестерпимом своём положенье,
Я, было, с культурой пошёл на сближенье…
А вы мне какой-то дурацкий укол!..
В невежестве, амба, ко дну я пошёл.
К кому за спасением не обращался,
Повсюду «посланьями» лишь угощался.
Растёт по России орда серых крыс.
Какое «меняться», коль катишься вниз?
Купил, как-то, томик новелл Кармиггелта,
И понял, что я никогда б не сумел так…
А прочую азбуку мне не прочесть,
Поскольку уйду я сегодня ночесь…
А чё мне в быдлизме быдлом пробыдляться,
Поверьте, устал я не жить, а казаться,
Для пошлых затей, свой умок веселя…
…………………………………

 
А всё начиналось так здорово, бля…

 
 
 
ДУХОВИК И ДУХОВНИК

 
Пришёл к духовнику однажды духовик
С вопросом: где ему на тубе упражняться…
«Поскольку, — говорит, — не трудно догадаться:
Соседи в стену бьют и матерятся в крик…
Ну, как им объяснить о чём она поёт? -
И кто такой Массне, и кто такой Прокофьев…
Один кричит – «убью!», другой – «засуну в рот!»,
А третий обещал отравленного кофе…
Ты, батюшка, ответь, — взмолился духовик, -
Как разрешить вопрос? — подай совет-идею…
Ведь не впустую ж я, столь долгий путь проделав,
Трубил о красоте, чтоб бросить в один миг?!..»
Лукавый иерей недолго морщил лоб:
«И вправду, музыкант, ты, что такой настырный?..
Пойми, дурна башка, ведь дом – многоквартирный!..
И кто ж ты в нём, скажи?.. — букашечка, микроб…
Как можешь возбуждать ты тихий сон могил,
Пугая Небеса восстанием и смутой? -
Встречать игрой своей, евангельское утро,
Сложив среди рабов звонкоголосый гимн
Сутулым колдунам, забыв овец Христа,
Чьи души прячет мрак и робкий свет лампадок?..
Орущий тубы глас я слышу в горнах ада…
Совет тебе, мой друг: ты должен перестать…
Пойди на клирос, встань и в страхе затяни
Акафисты… Удвой, утрой свои порывы…
И голод утолишь в союзе с мудрым клиром…
Не в дудку дуй, дурак, а в колокол звони…
Звони и собирай отчаявшийся люд,
В едином боге путь, к спасенью, обещая,
Бунтарской тубы дух, молитвой замещая
И вместо трёх свечей не поднимай салют»
………………………………………

 
…и вышел духовик, не получив ответ,
Как будто из тюрьмы, пропахший несвободой,
И всё глядел на шар, что плыл по небосводу,
Несмело-голубой струя над миром свет.

 
 
 
УЖАСНИСЬ САМ СЕБЕ

 
Кто ты, русский мой брат?
Безголосый певец?
Обрешёченный раб,
Пьющий грязную воду?
Не сумевший собрать
Тишины на венец,
Ты остыл и ослаб,
Предав Род и Природу.

 
На полгорстки всего
И осталось Руси…
Ни людей, ни зверей,
Лишь халдеи-хасиды,
Рахдонитский закон,
Никого не спросив,
Всё быстрей и быстрей
Прививают России…

 
Сколько нас полегло
За воротами тьмы
В бесконтрольной игре,
Соблазнившихся прахом!
А ведь быть то могло
Всё иначе, но мы
Волю предков презрев,
Слепо выбрали плаху.

 
И теперь ли терпеть,
Раз не можем восстать?
Завоёваны тьмой,
Отвлечёнными снами,
Прячем золото в медь,
Прячем сЕребро в сталь,
Белим лето «зимой»,
Голубыми глазами

 
Смотрим в чёрную муть,
Отправляемся в навь
Вереницей гробов,
Миллионами падших,
Чтоб очистить им путь,
Не испив, не познав
Чистый Свет Русских Слов
Колосящейся пашни.

 
Ужаснись сам себе,
Русский брат! Оглянись!
Что ты видишь? Закат?
Или зарева всходы?
Ужаснись сам себе,
И обресть поклянись,
Ни на миг — на века,
Душу Русской Свободы!

 
 
 
ЗА МАСКОЙ ЭПАТАЖА

 
Эй, псевдопитерский бомонд,
С отвратно клиповым мышленьем,
Доколе будете «дерьмо»
Нам выставлять в порыве мщенья,
И всякий раз, давясь слюной,
Иронизировать над нами,
Что, дескать, мы не зная «нот»,
Никак не можем сдать экзамен?
Зато сканвордные умы,
Стихотворящие иное,
Взахлёб поэзии полны…
Да, в обострении, весною,
Лишь только вас и слышно здесь
В долготерпении поэтов,
Что не приемлют вашу лесть,
Не побоясь сказать об этом.
Отгородив свой эксклюзив
Дымком кальяна элитарным,
Бубните, avotreplaisir,
Весьма пространнейшие тайны…
Я понимаю вас, друзья,
Что все вы жаждите признанья,
Но без души творить нельзя:
Без чувств – не целостно сознанье.
Средь нелогических причуд
Легко жонглировать словами…

 
Спуститесь вниз, хоть на чуть-чуть,
А то не видно звёзд за вами.

 
 
 
ГРИФОНАЖ

 
Март ледок посеребрил,
Обесценил на оттенок.
И отбрасывая тени,
День светлеет без «белил».
Неприятно, тяжело
Пробираться талым снегом…
Доцветай скорей, «омега»
Февраля вчерашних слов.
Греют веточки берёз
Птицы лапками и слышат,
Как берёзы мартом дышат
Через свой древесный нос.

 
 
 
АЛМ-МАНТ*

 
Где белая дымь над камнями
Клубится полярными днями
И в ягельных пятнах родимых
Округлые головы гор,
Там зори встречают олени
Пред Колою встав на колени
И зарево, дивное диво,
Любя обнимает простор.

 
Вся тундра, как есть, на ладони!
Привет тебе, Айеке-Донга*!
Обвили янтарной нанизью
Твои голубые шелка
Осенние духи чахч-манны*,
Суровой Природе внимая,
К лысеющим сопкам приблизив
Несущие снег облака.

 
И кто я здесь? Может быть, птица?
И просится Небу открыться
Душа… И кричу я по ветру
Холодному миру: «Алм-Мант*!..»
Расписаны ветром озёра
Знакомым волнистым узором,
И в спрятанных в камни столетьях
На срезах всё та же кайма…

 
И вправду, взлетев с Киливая*,
Таал-пинк* преодолевая
В надрывно свистящих потоках,
В слепящих рассветных лучах,
Лечу я над Имандрой*, Нюдом*
И сам удивляюсь: откуда
Всё это? С крылатым восторгом
Мне хочется птицей кричать,

 
Что это и есть наше счастье
И все мы счастливые части
Бескрайней Вселенской палитры,
В которой нам выпало жить.
И следуя за коловратом,
Я взлёт начинаю обратно…
Так бьются с начал о граниты,
Пытаясь граниты разбить,

 
Сейдозера синие воды…
И талла*, что бродит поодаль,
Неслышно ступая по травам,
Усердно преследует цель.
Весь мир в ожиданьи минуты,
Когда предложит отдохнуть Он
У самого-самого края,
Добившийся цели, в конце...

 
*Айеке-Донга (саам.) – один из верховных Богов саамской природы.
*чахч-манна (саам.) – октябрь
*Алм-Мант (саам.) – Вселенная, мир, простор
*Киливай (саам.) – название одной из сопок окрест озера Имандра
*Таал-пинк (саам.) – северный ветер
*Нюд (саам.) – буквально – дочка; район горы Нюд-айвенч
*талла (саам) – медведь

 
 
 
светлой памяти Сергея Петровича Сысоева: поэта, прозаика, барда, доброго и талантливого человека.

 
БАРДУ СЕВЕРНОГО КРАЯ

 
Сказали мне: вчера тебя не стало…
Итог судьбы поэта мне не нов.
Как будто кто-то выдохнул устало,
Разбив фужер с остатком горьких слов;
Как будто кто солгал, кривя улыбку
И мой звонок вернёт твоё «говорь»…
Пустили слух, размножили ошибку…
Возьми «трубу», пожалуйста, оспорь…
Ещё б один часок на мысль и рифму…
Но точно в полночь лопнула струна,
Скользнув пружинкой по дорожке грифа…
А на дворе, не к случаю — весна…
И как-то странно в этом невесенье
Осознавать твой прерванный полёт…
И тонет ум в заморском, крепком зелье,
На время чувств, свинцом уйдя под лёд.
А помнишь, друг, тот зал и тёплый вечер…
И ты с гитарой, сцены на краю,
Поёшь беспечно песенку о вечном…
Как не любить «Лапландию» твою!..
Эх, борода, очкарик, Друг Петрович,
Твой добрый бас, под шесть латунных струн,
Как я хочу услышать этой ночью
У вод Вудъявра, сев с тобой к костру!..
Как и тогда я б выпросил стихами
Тебя ответить простенькой строфе,
Чей автор юн… Но страсти утихают…
И память лжёт… Прости нас, корифей!
Ты ждал меня, ты верил в моё слово,
С душой создав для встречи антураж…
Я опоздал… Невидимо, безмолвно
Пакуешь ты свой простенький багаж…

 
 
 
БЕЗДАРНОСТИ ОТРАВА

 
С грустной гримасой смотрю в монитор:
Гоша Карпенко – бездарный актёр.
Спорить не буду: в зацеп не берёт…
Даже не думая, вижу, что врёт;
Врёт вместе с ним сценарист, режиссёр…
Гоша, окстись, ну какой ты актёр?
Взять бы тебя, да по-русски послать…
Врос, корешок, растакую-то мать!
Лыс, мускулист, остронос, хриповат,
Выпьешь — во взгляде огня на сто ват…
Чем не герой? Но тошнит от притвор!..
Гоша Карпенко – ничёшный актёр.
Кликну по мышке. Просмотр завершён.
Чувствую, бездарем я заражён:
Творчество по боку, в мыслях – туман,
В поисках слова я лезу в карман…
Друг обознался, глядя’ мне в упор:
Гоша Карпенко? Бездарный актёр?»
К счастью, обрёл я способность творить:
Бездарю мастера — не отравить!
Прочь отойди от меня, дилетант!
Дмитрий Нагиев — вот это талант!

 
 
 
ВЕСЕННИЙ ЭТЮД

 
Полярная весна болезненно тягуча
Во власти загостившейся зимы,
Что ищет, день и ночь, любой прохладный случай,
Чтоб выпросить три градуса взаймы
У северных широт. Но мокрый снег не долог…
Упрямствуя, проигрывать теплу
По нраву ль холодам? И… всё, как есть, без толку…
Танцуй теперь с дождями на балу,
Вальсируя и… в вальсе, понемногу,
Оттаивая, став почти ручной,
Изображай в капризах недотрогу
На радость всем, не справившись с весной.

 
 
 
НЕЗАМЕТНАЯ БОЛЬ

 
Оркестр играл Бетховена
Взволнованно, особенно…
Слезились очи синие
Уборщицы в углу.
Летали блики красные
Над люстрами, пилястрами
И вширь гудели гласные
Певца, лелея слух,
То несколько таинственно,
То несколько воинственно…

 
…и прядка серебристая
Блеснула в волосах
Растрогавшейся женщины…
Ужель дитя завещано,
Чтоб смерти тень зловещая
Объяла небеса?
В груди кипело, шпарило:
Внимать, дышать мешала ей,
Разбуженная арией,
Вчерашняя печаль
О том, что в Закарпатии
Пропал отряд спасателей
И сын не встретит матери.
Потушена свеча.

 
А публика досужая,
Соскучившись по ужину,
Отглажена, надушена,
Бриллиантами слепя,
Зевала… Знать, не трогали
Её аккорды строгие…
В лорнеты и монокли ей
Не разглядеть огня.

 
 
 
ХОКУС ПОКУС, ТОНУС ТАЛОНУС…*

 
Сотри секрет, оставив только чудо.
Пусть тёмный зал охватит немота,
Чтоб вновь пришла неведомо откуда
И точно так же скрылась в никуда
Загадочная сила – удивленье…
И не поймать неоновых огней…
Дразни меня, факир, пока я пленник
Твоих нечеловеческих идей!
Откуда вы, подобия пришельцев?
Что движет вами, фокусники снов?
Глядеть на вас, не слыша стука сердца,
Я снова по-мальчишески готов.
Разинув рот, я жажду разобраться,
Иного мира пробуя ключи,
Чтоб в запредельность манкую пробраться
И ваш обман, узрев, разоблачить.
Секрет открыт. Куда исчезла тайна?
Где мой восторг, овации?.. В ответ -
Нехитрый пасс без чуда ожиданья.
Как страшен мир, в котором чуда нет.
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,

 
Молчи, друг Дэвид! Пусть ни кто не видит
В лиловом свете льющихся дымов
Твоих трудов невидимые нити,
Чтоб финт-фортель всё так же был рисков!

 
…и темнота вновь замершего зала
Отключит свой пытливо гибкий ум…

 
…и в блеске линий ломаных металла
Рванут во тьму голодных пять акул…

 
* древнее заклинание магов

 
 
 
«Страха на американцев нагнали и сбежавшие из окрестностей вулкана дикие звери. В заповеднике началась миграция стад бизонов и зубров. Причем животные явно перемещаются как можно дальше от вулкана».
                                                         / Йеллоустоун последние новости /

 
ИГРА В МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО

 
Сейсмологи, отстаньте от Вулкана,
Не будьте подотчётны господам,
Что, пробуждая спящего веками,
Теперь не верят собственным плодам.
В дискуссии — они подобны совам.
Живя войной, глухи они к земле,
И словно зомби алчные, по зову,
Идут на кровь, забыв, что сами – тлен;
Забыв о том, что сами станут прахом,
Когда швырнёт им под ноги талмуд
Явившаяся правдой Маттримаха,
Призвав господ правителей на суд.
Боишься войн, обиженный поддонок? -
А сам, как смерть: и сух и бледнолиц…
Ну, что забыл ты, шаря возле Дона,
Бродя, как тень вдоль будущих границ?..
Всё та же песня власти и богатства,
Бесовский пляс у вырытых могил;
Всё тот же лик полуночного братства
С клеймом на лбу пугливого слуги.
Что ваш прогресс да с «Роджером» на флаге,
Коль в этом сне решаете не вы?
Печать и подпись на краю бумаги?
Кто вас боится, мраморные львы?
Похоже, всё, закончилось терпенье…
Вот-вот рванёт и ринется базальт
Глотать палаты, партии, ступени…
И где тот псих, с приветствием «SiegHail!»?
Сотрёт Вулкан уродство Ватикана,
Сожжёт рабов, обманутых перстом…

 
И вот пейзаж: ветра, пески и камни…
«Кто уцелел, откликнитесь, зем-ля-не!..»
…и луч найдёт… геоглиф на плато…

 
 
 
СВЕТ АПРЕЛЯ

 
Ещё не смел, хотя и нагловат,
Пустился день раздаривать соблазны,
Сбивать поэта с вымученной фразы,
Чтоб тот творил всё больше невпопад.
Взялся зажечь и оглоушить мир
Из-под пера возникшим чудом слова?
Болезнь весны. О, как это не ново:
Крутить восьмёрку вечности… с детьми,
Чей звонкий смех так сочен в эти дни!..
Я удивлён: ты жаждешь стать ребёнком,
Чтоб шариком, над сеточкой «пинг-понга»,
Летать воздушным, ярким, озорным?..
Плывут снега, но сеются дождём…
Растёт восход, быть добрым обещая
На доброту, а злым… не запрещая
Желать любви и быть при этом – злом.
Куда летишь, взъерошенный «птенец»?
Куда зовут тебя твои флюиды?
С тобой бы мне махнуть, дружок, да видно
Во мне давно господствует мудрец.

 
 
 
ПОЭТЫ ОТ СОХИ

 
Разбуженные славными Богами,
Рванув баяны вширь, да на верхи,
Тревожат душу звучными стихами
Великие поэты от сохи.
Нет слов у них, в которых не звучала б
Надсадной болью русская судьба…
Таким ли, в день Великого Начала,
Она, Россия, выбрала тебя?
Сойдётся ли во мнениях богема
Сухих юнцов, мяукающих дев,
Что их гипертрофированный демон,
Плетя стихи, душой не овладел?
К чему они, напутственные речи
И этот снисходительный ваш тон?..
Мяукайте и дальше, если нечем
Брать за живое. Длинный коридор
Вам тьмы и тьмы… Не техника, а чувство
Даёт дышать и верить в чистоту…
Высокий слог изящных строк, да пусто…
И кто оценит эту пустоту,
Стремясь задуть огонь знакомых строчек?..
Не спорьте, братья! Так ли вы глухи?
Поэзия живёт, когда, средь прочих,
Творят её поэты от сохи.

 
 
 
Фарнсворт из Футурамы восклицал:
«Прощай, жестокий мир, прощай, жестокая лампа, прощайте, жестокие вельветовые шторы!»

 
РАЗУВЕРЯЯ СЛАБОГО ГЕРОЯ

 
Бежит стежок строки,
Надёжно пришивая
Всё то, о чём душа
Страдает и поёт,
Чтоб слабый не погиб
И верил, оживая,
Что раньше, чем сбежать,
Любовь его найдёт.

 
Пусть высветится мир
Замусоренным, скучным
И звон колоколов
Перекачнётся в бой…
Но может, чёрт возьми,
Беглец, на всякий случай,
Продолжит ход часов,
Пока ещё живой? -

 
Чтоб в мягкой тишине
Глухой, лиловой ночи,
Подкладывая дров
В затопленный камин,
Под звук гитарных струн
И старомодный почерк,
Он встретил свой восторг
И воссоздал свой мир.

 
 
 
С ЛЮБОВЬЮ ПОД КАБЛУК

 
Не спеши, расположи
Ты её к себе сначала,
Пыл рассудком потуши,
Трём словам придав металла
И добейся, чтоб она,
Обделённая вниманьем,
Подошла к тебе сама,
Изгорая от желанья.
Дай ей всё, чего она,
В этот миг любви, захочет
И на самой кромке сна -
Испарись… «Спокойной ночи…»
А спустя неделю, две,
Так и быть, решись на встречу,
Постучав легонько в дверь,
Обвиненьям не переча.
И припав к её ногам,
Ощути, как простачково
Можно счастье напугать
В этом действе тупиковом.

 
 
 
ДВИЖЕНИЕ ВСЛЕПУЮ

 
Мне не ведом сценарий развития мира
И вершители судеб не ведомы мне.
Жить противно вслепую, без ориентира,-
А вещать и не ведать — противно вдвойне.
В смертной нашей тщете из легенд и сказаний,
Даже правда и та удивительно зла…
И с коня мрачным рыцарем наземь слезая,
Я, как тот арамей, лучше б выбрал осла.
Что гордиться ярмом отставного героя,
Коль геройство в руках «золотых» королей?
Весь наш нынешний путь – пуля в первом патроне,
Кирасирская пуля с кровавых полей.
С нами ль Белые Боги славянских просторов
После стольких предательств, забвений и войн?
Где же эта Любовь, говоря о которой,
Мы, как лошади ржём, без ума, над собой?
Не поэтому ль Солнце становится жарче,
Возмущая природу нейтральных планет,
Отвечая на зло, в миллиардах кишащих
«насекомых» Земли, тьмой зашторивших свет.
Жаль мне светлых людей, не обманутых злобой,
Что и им суждено в этом вихре кружить
И пропасть без следа (так легки были стопы),
На полвздоха до ясных времён не дожив.

 
 
 
ПОСЛУШНИКИ ТЬМЫ

 
Как в одночасье подняться могло
Сорной травой стопроцентное зло?..
Словно бы кто
Повернул
Ключ;
Словно бы кто
Обманул
Луч.

 
Чувствуя боль беззащитных людей,
Ожил курок профашистских идей…
Кровью умывшись,
Идёт
Спать
Бритоголовый
«койот»,
Блядь!..

 
Чёрная форма черна, как душа.
«игреки», «иксы», огонь «калаша»…
Жалость изжита.
Приказ -
«Смерть!»
«Братья, не сметь!..»
«Не сейчас…»
«Впредь…»

 
Не осушить эту страшную топь:
Множит юнцов барабанная дробь.
Яйцеголовых
Слепых
Сил
Славят
Попы
Укрепляя
Тыл.

 
Вряд ли отыщешь послушней ребят.
В мозги им ложный вживлён постулат,
Что, дескать, совесть,
Любовь,
Гуманизм,
В нынешней жизни -
Туман, атавизм…

 
Всех под сапог, под огонь, под косу,
Без меньжеваний и без показух…
Нация силы
Должна быть
Чиста!..
Надо — так
Жабры
Найдёт
У Христа…

 
Но не позволит на равных с собой.
Возраст — не возраст, сведёт на убой
Всех несогласных
С огнём
Идей
Призрачной расы
Антилюдей.

 
 
 
ПЕРЕКРЁСТНЫЕ ПЕРЕХОДЫ

 
Времени нет. Всё свершилось, пропало…
Слепки материи легче, чем воздух.
Спальная комната, как усыпальня,
Где умирая, рождаются звёзды.
Созданный мир ослепительной страсти
Пересекает своё же крушенье.
В чёрном пространстве, разбитом на части,
Всё ещё живы миров отраженья.
Усиком тронул глазастый котёнок
Алый, как кровь, лепесток астерида
И в тишине развернулись ладони
Сверх существа грандиозного вида,
Что пронеслось в сновиденьях бесследно
В будущем, прошлом и настоящем,
Поздно уснувших под плюшевым пледом
Трёх разновозрастных чудо творящих.
Времени нет? Но послушай, и вправду,
В тёмной гостиной часы проиграли…
Шаг, без оглядки, в страну невозврата,
К новому свету, по красной спирали…
Год, как мгновенье и… прошлого россыпь,
Словно песок, что с лопаты в могилу…
В вечность, в бессмертье!.. Не поздно!.. Не поздно!..
Вот уж и реквием кажется гимном…
И не заметил, как снова родился,
В новых вопросах вконец потерялся…
Сколько всего передумал!..

 
… добрился
И… с ненавистной щетиной расстался…

 
 
 
…ЛЁЖА НА ТРАВЕ И ГЛЯДЯ В СИНЕВУ…

 
Режиссёры неведомых сил,
Моделируя судьбы подвластных,
Без намёка на гибель и боль,
Вы решаете снова за нас.
Он и жизни то, друг, не вкусил,
А ему уж вбивают в запястье
Ржавый гвоздь, искажая Любовь,
Со слезой на глазах… Всякий раз,

 
Как начнёт гениально дышать
Жадный ум до священного смысла,
Человека лишают опор:
Рвётся цепь восхождений к Любви.
Отворите ж нам дверь, сторожа,
Чтоб с рожденья, отныне и присно,
Стал нам ясен земной приговор,
Что «забыли» вы нам проявить…

 
Никакой балабол с алтаря
Не сведёт эти пазлы в картинку:
Не логичны дороги-пути
Непонятных, в поступках, людей.
Час придёт и… псалмы догорят
Под холодным дрожанием блика
Потемневшей свечи, отпустив
Рабский дух из подвала идей.

 
 
 
САМОВАР

 
И что с того, что я чертовски стар? -
У многих я в заслуженном почёте…
Дореволюционный самовар,
Как раритет, стою я на учёте.
Чуток пузат, но датой и гербом
С недавних пор гордиться стал, лощёный…
Да вот беда: в коробке за бревном
Томлюсь уж год, чердачный заключённый.
Кому я нужен, если даже лень
Меня достать?.. Ах, знали б вы, лентяи,
Что я могу изгнать любую хрень,
Где ваш электрочайник — не потянет:
В нём пользы нет, ему не заменить
Живой огонь на углях, да на шишках.
Когда б вы чай со мной уселись пить…
Предатели с пакетиками, шиш вам!..
Ещё б меня вам отполировать
Старательно до блеска золотого…
Тогда б и с молотка могли продать…
А я б нашёл хозяина другого…
Чтоб тот меня швырнул в металлолом
За тройку грязных сотен на «пол-литра»?
Нет, лучше уж в коробке, за бревном,
На чердаке, быть старым и забытым,
Темнеть и ждать… А вдруг придёт тот час,
Когда заблещут славой раритеты? -
И я услышу:
— Что, поставить чай?
— А самовар?..
— На чердаке он… где-то…

 
 
 
«Если кто-нибудь скажет, что любовь и мир – это клише, которое ушло вместе с шестидесятыми, это будет его проблемой. Любовь и мир вечны»

 
Джон Уинстон Леннон

 
ГИТАРА ЗАГОРОДНОЙ НОЧИ

 
Когда любовь твой главный поводырь,
Ни что не может быть тебе преградой.
Глухая ночь. Край города. Пустырь.
Но флажолет двенадцатого лада
Ещё звучит… И… хочется опять
Начать романс свободным перебором
И повторять, игру не прерывать,
Найдя признаньям в музыке опору.
Пусть лай собак да тусклый блеск Луны
Не омрачат твой загородный вторник…
Ты входишь в парк с восточной стороны
И по-геройски шествуешь, любовник…
Ты ей взахлёб о Сартре и Камю,
Эредиа и новом человеке…
Ну, кто виной тому, что ты, брат, юн
И заменить тебя, по счастью, не кем?
Глухая ночь. Край города… Но край
Не перейти и… долги отступленья…
Уже ль концерт продлится до утра?
Но под гавот второго отделенья,
Слетаешь вдруг с «fortissimo» на «ты»,
В траву кладёшь креольскую гитару,
Глотая фразы, путая лады,
Становишься таким элементарным,
И полновластно, в звонкой тишине,
Как будто бы на то имея право,
Касаешься губами под «Chanel»
Её щеки, в ответ, услышав «браво!»

 
 
 
СИСТЕМА «Х»

 
Кто верит в то, что может он немало,
В ком дух силён придумать и развить,
Тот знает, как привлечь к себе вниманье
Ведомых душ и «научить» их жить.
Но убеждая с нервной дрожью в пальцах,
Он всё ещё внушает, что силён
И сам боится в том себе признаться,
Сомнений полон… Вот уж оскорблён
Брезгливым взглядом, нехотя доводит
Свои скупые мысли до умов…
А было всё так ровно, гладко вроде:
Гигантский труд в одиннадцать томов!..
Но где же он? В мешке с макулатурой, -
Откуда и отправит их в камин
Безграмотная, приторная дура,
С лицом домохозяйки из Winnie.
Куда ушли блестящие идеи?..
Борьба за них, границы провела…
Вольготна ль жизнь в отмеренных пределах?
Тесна она, как в ящике стола.
Ни ложью, ни диктатом, ни деньгами
Не удержать обманутый народ;
Да пусть хоть будет трижды филигранна
Система «Х», в отсутствии свобод…
Свободы нет? Рассыпались таланты.
КопИтся пыль пустых библиотек…
Остыньте, «боги»: вы — комедианты
В своей эгоистичной «правоте».


 
 
 
ВОЗВРАЩАЯСЬ В ХАРД-РОК…

 
Теснятся мысли. Ноет бок.
Всё кто-то требует потише…
Но устремляя взгляд на крыши,
Небес мне хочется стать выше,
Когда я слушаю хард-рок.

 
Мной без труда открыт замок.
И вновь квартет юнцов патлатых,
Весьма похожих на пиратов,
Летит кометою хвостатой
Через границу на восток.

 
Бездумно глядя в потолок,
Лежу весь день, «хипов» гоняя,
Шансон соседский заглушая,
Вокалу Хенсли подвывая,
На верность року дав зарок.

 
Звезда потерянных дорог.
Но выбор сделан! И на рифы
Несёт мой барк… Легенды, мифы…
И ключ, к аккордам получив их,
Играть я пробую хард-рок.

 
Отточен ритм, отточен слог
И… бронзой сыплется с тарелки
На мостовую дождик мелкий…
Сырой туман, свеча, безделка…
И… рёв машин. Свети’тся ток.

 
Я в ностальгии занемог:
Во мне ожил вчерашний вечер,
Где я мечтательный, беспечный,
Рюкзак с гитаркой взяв на плечи,
Шагаю в горы, на восток.

 
Звучи органом, рок-поток,-
Камланствуй, бей в звенящий бубен,
Лети огнём под самый купол,
Кричи сквозь боль, оскалив зубы
За каждый сорванный цветок.

 
И повязав лугов платок
Поверх ефрейторской рубашки,
Поёт о без вести пропавших,
Огня войны не испытавший,
Но легендарный мой браток.

 
Верши, суди бесстрашно, в срок,
Любви солирующий демон.
«Цветочной» армией владея,
Ты в вечность вписываешь тему,
Срывая чувства с нотных строк.

 
Стою у замка. Весь продрог,
Сквозь ночь, разглядывая небо…
Отряды рыцарей нелепых,
Достигших мужества эфебов,
Спешат на бой, через лесок.

 
В барочных проигрышах смог
Ты стать не хуже менестреля,
Творец «Кометы» и «Апреля»…
Под стать камину, сердце греет
Мне, Ричи, каждый твой урок.

 
Усну. Настрою темноту
На «цеппелин», не без восторга,
Союз с бессонницей расторгнув
И пусть
мой сон
продлится
долго…
И не закончится к утру.

 
 
 
ПОД БАРАБАН ХИНЕ-ТИТАМЫ*

 
Как неустойчива Земля
И сверхкапризна в катаклизмах!
Менялся мир порой с нуля,
А человек – не изменился.
Пусть сто пророков и мессий
Сойдут с Небес и вновь напомнят…
Но, что покажут нам весы,
Коль чаши их никто не полнит?
Не переплыть… Река горит…
Разрушен мост великой стражей…
И в злобе сердце не болит…
И раз убив, уже не страшно…
Былые знанья исказив,
Всегда от имени голодных,
Христа за пятки укусить
Спешат пленённые народы.
Другие сонмы игроков,
Совсем забыв о скорой смерти,
Пускают бешеных быков…
И всё во имя «милосердья»?..
Кто замахнётся на устой
Всечеловеческой природы?
Приди к нам Род Живой Водой,
Народ очистив от уродов!
Да только стал ещё сильней,
Ещё устойчивее в вере,
Дух, призывающих к войне,
Забывший счёт людским потерям.
Не ври, сиятельный, не ври! -
Молясь, ты мало чем отличен,
Из Рима шествуя в Турин
Испить на Пасху крови бычьей!
И ты ветшающий стратег,
Заокеанский шизофреник,
Играй назад, твой срок истек,
Могила ждёт… Хватило ль денег
Тебе на гроб? Уймись, остынь,
Сойди с бенгальскими огнями
К седому капищу святынь
И… пропади в червивой яме.
Но глух известный кабинет
И град ракет… – за крик с балкона,
Да за прострел в больной спине
Невозмутимого масона.
Мы все в программе, как один;
Мы все подвластные созданья
И нам себя не обойти:
Вся жизнь в режиме ожиданья.

 
Земля опять на новый круг…
И мир вот-вот переродится…
Но тот, кто славил свой недуг –
В триумфе лжи не усомнится.

 
*Хине-Титама — маорийская богиня подземного мира

 
 
 
МОЖЖЕВЕЛОВЫЙ ЛЕС

 
Сквозь густой шепоток синеватых завес
И холодного света лиловые струны,
Я иду к тебе вновь, можжевеловый лес,
Чтоб в ветвях обнаружить вплетённые руны.

 
В мягких лапах твоей невесомой хвои,
Ароматом пьяня, поджидает забвенье…
Где же кроется ключ?.. Но да не-у-ло-вим
Тонкий дух твоих чар, переходов и звеньев.

 
Необычный, недолгий, как утренний сон,
Ускользаешь, уходишь, окрашен туманом
В светлый аквамарин… А вокруг — легион
Высоченных сосновых стволов, в разнотон
Недовольно шумящих ревнивых титанов…

 
 
 
НЕСОВРЕМЕНЕН

 
И что с того, что я несовременен
И не сношу бульдозером свой чум?..
Я просто вашей гонки не приемлю:
Плясать под дудку моды не хочу.
Лишь тот, поверьте, личностен и прочен,
Кто смел не изменять своей душе.
Он на «попсе» отнюдь не заморочен,
Ведь цель его – не голая мишень.
Пойди, ту цель найди — не враз отыщешь…
Но вместе с тем, охота стоит свеч…
Ну, что ты мне своей тыщщёнкой тычешь,
Отправь ка ты её, дурында, в печь…
Все эти рамки, методы и стили -
Слова и фарс с мелованных листов…
Ка б знали вы, кого в себе убили,
Безличный клан обманутых рабов?
Ну, что с того, что я несовременен?
Мой спецнабор не входит в ваш прикид?
Да, постоянный, а не переменный
Во мне мой ток, что, верю, оживит,
Когда-нибудь,… когда я стану тенью
В чужой игре манерных кутюрье…
Да будет славен чёрный понедельник
В чреде суббот и прочих сладких дней!..

 
 
 
ПАРК ВОСПОМИНАНИЙ
(этюд)

 
Там, где листья живут по инерции,
Запылённые, задымлённые,
Почему-то я вспомнил Венецию:
Муть воды, да коней над колоннами…
Там где ручки чугунных скамеечек
К старикам неприветливо холодны,
Шелухою рассыпанных семечек
Льнут гондолы друг к другу от голода.
Там где голубь вдали от товарищей
Ждёт восхода на башенке эллинга,
Вспомнил я эти тёплые клавиши,
В два крыла, преимуществом – белые…
И услышал я звуки барочные
В завывании ветра осеннего…

 
… и навстречу мне шла непорочная
Божья Матерь с ключами спасения…

 
 
 
МЕТАЛЛОФОНИЯ НОЧНОГО ДОЖДЯ

 
Июньская ночь приуныла
В симфонии струй дождевых,
Теряя последние силы
Полярного Солнца на них.
В цеху, остановленном к лету,
Старается «металлофон»
И капли то так, а то этак,
Спадают с трубы на плафон.
Заглохли желанно насосы:
Пора б отдышаться и им.
Зато комары-кровососы
Опять запищали свой гимн.
А гимну, проклятье, всё лето
Да целую осень звучать…
И пользуясь приоритетом
Начнут пискуны угощать…
……………….
То ветер органно задует,
То волком завоет барбос,
То вздрогнет у входа петунья,
С геранью целуясь в засос.
Ещё к тишине привыкать им
Всё лето и осени часть,
Пока не прикажет бригаде
Начальник, в работу включась.

 
А дождь всё шумит, не утихнет,
Сочится сквозь каждую щель…
…………………..
Не помнишь, кто автор картины?
Дали? Арагон? Бунюэль?

 
 
 
РЕЮНЬОН*

 
Долгожданный мой друг, благодатный муссон,
В этом жарком краю ты особенно дорог.
Сторонится тебя только Дух Реюньон…
С вулканической выси, дождям непокорный,
Сходит он, остывая в холодных ручьях
До тумана, до пара, до полного хлада,
В виде лавовых струй с золотого плеча,
В пузырящийся омут цветных водопадов.
Но ударная мощь серебристых высот
Не тревожит своих, бережёт от несчастий…
И брожу я в ночи всё по краешку вод,
Принимая, как бог, в этом действе участье.
Но глядит на меня недовольный Гро-Морн,
Будто что-то и вправду вулкан заподозрил…
Мол, езжай-ка ты мой, чужеземец, домой:
Просто так этот остров любить – несерьёзно…
А и в самом-то деле, не больно ль я скор,
Посещая луга и кружась по саванне?
Иль вселился в меня Оливье Ле Вассёр,
Здешний беглый пират с бригантины скитаний?
От того ли так тянет преследовать льва,
Чтоб задействовать все его мускулы в гонке,
А затем отдыхать, от пальбы остывать
В незнакомой траве, остролистной и тонкой?
И пускай в Сен-Дени мне осталось три дня…
Что жалеть, если я впечатленьями полнясь,
Серый питерский дождь так и не поменял
На бурбонский муссон. И уж скоро умоюсь
Мокрым ветром с Невы за порогом тревог,
Проосененных чувств и сует бесполезных…
Но, сойдя на Конюшенной точно и в срок,
Я… споткнусь о подножие Де Ла Фурнеза.

 
Реюньон. Сен-Дени. 2014г.

 
Реюньон – остров вулканического происхождения к востоку от Мадагаскара.
Сен Дени — столица
Гро Морн – второй по высоте остывший вулкан на острове.
Де Ла Фурнез – дремлющий вулкан.

 
 
 
ЛЕТНИЙ СНЕГ НА ГОРАХ

 
Летний снег на горах,
Как платок, что забыла зима
В быстрых сборах,
Всё дальше, на север…
Летний снег на горах.
Как, скажите, сие понимать?
Не сдаваясь упорно,
Всё ищет спасенья

 
Тень зимы, час зимы,
Чтоб предстать прошлогодней картинкой
Просто так…
Дескать, вдруг нанесёт
На листок, белизны не размыв,
Тонкой кистью, поэт невеликий,
Оформляя спектакль:
В лёд слова обернёт?

 
Летний снег на горах.
Жмутся листья друг к дружке, дыша
С нескрываемым трепетом,
Тонко и часто…
Возвращается страх?
Надо что-то решать… Не сбежать:
Держат корни… И лебеди,
К белоснежному акту причастны,

 
Не дождутся любви,
Чтобы порозоветь
В южном ветре,
Над тёплой волной…
Но да неуловим
Переход, где главенствует смерть:
Не успеешь заметить -
Оставишь июнь за спиной.

 
День и долог и сер.
Я запутался в главном, ослаб…
Я расстроен,
Подобно гитаре,
Всем другим не в пример…
И…
молю небеса,
Чтобы те ниспослать
Мне могли на спасенье
От холодных гастролей зимы
Дочь Испании — донну Удачу.

 
 
 
ПОВТОРЯЯ СГОРЕВШЕЕ

 
Когда-нибудь закончатся стихи.
Оставив прель неясным поколеньям,
Уйдут поэты, смяв без сожаленья
Последних строк наброски и штрихи…
Так для чего выписывала боль
Все эти годы — образы и мысли?..
Чтоб им на завтра кануть скорой искрой?..
Итог один: всё – прах. И путь любой
Когда-нибудь закончится могилой…
Но не творить — не можем! Очень мило…
Стихи, стихи… Таинственный напор
Певучих фраз, где мысли – повторенья…
И всё по новой… В ночь, до исступленья
Выводишь ты смертям наперекор
Всё тот же мир, а мир уходит в ночь…
И не понять мне логики желанья
Воссоздавать разрушенное зданье:
Вчерашних истин копии… Точь-в-точь,
Не ты, так он, не он, так кто другой
Подхватит снова прерванную тему,
Чтоб в сотый раз вбивать, вбивать нам в темя…
Ответьте ж, ради бога мне: на кой?..

 
 
 
ПАВАНА

 
Не буди отзвучавшее слово,
Мне назло, в пожелтевшем саду,
Где я царствую псом без призора
С отшумевшей природой в ладу.
Обозналась… Не я это, право,
Между яблонь печально брожу…
Стану львом… Неопасную рану
Свежим воздухом перевяжу;
Стану птицей неяркой и тихой,
Медитирующей на закат…
Извини, перманентная прихоть:
Я давно не смотрю свысока.
Я постиг этот мир постоянства
И природу его глубины,
Что могу посвятить себя пьянству
И тебя обвинить без вины.
Ну, остынь, покажи себя другом,
Хрупкой бабочкой сядь на цветок,
Чтоб нам, к радости, выйти из круга
На зарю, на рассвет, на восток…

 
 
 
ВНИМАЯ ГОЛОСУ ОРГАНА

 
В прохладе католического храма,
Вплетая нити золота в декор,
Стозвучною фантазией органной
Пролилась фуга фа диез минор.
Исчезли стены, пали канделябры
И раскатились звонким хрусталём
Сверкать в стихах поэта ровным ямбом
Забытых слов начертанных углём.
Ряды скамей пошли гулять волнами,
Ожили боги, мраморно бледны
И взмыл аккорд в верхах, как заклинанье,
До синих звёзд и чистой глубины.
И только трубы в лунном безразличье…
Но что за звук плывёт из серебра?
То рёвом вод, то дальним кликом птичьим
Поёт, живёт стозвучная игра.
И нет крестов, помазанников божьих,
Сутулых спин, стыдом закрытых глаз…
Гуди каскад, до шёпота и дрожи,
Органных струй спадающих с террас,
В объёме ста семнадцати регистров…
И слышу: раздуваются мехи,
Как грудь титанов, полно и небыстро,
Под тяжким грузом каменных махин.
А между тем, в едва заметном блике,
У тёмной фрески ангела, кружась,
Откуда-то таинственно возникла
Малиновая бабочка, как связь
С забытым миром брошенной Природы,
Где бьют ключи, и царствует туман…
К чертям – канон! Ты слышишь, там, поодаль
На все тембра звучит живой орган.

 
 
 
ПУНКТУАЦИЯ

 
Неуверенность — вот ситуация!
Слаб характером? Вроде не слаб…
Ну, да к в чём же беда? Пунктуация.
Пунктуация вновь подвела.
И вопрос был поставлен ко времени
И не с «мутной воды» восклицал…
Но да сделал не там ударение
И пылающий слог замерцал…
Мне бы точку поставить решительно,
Доказать, аксиомой отбив!..
Но завис в многоточье мучительно,
Как частица меж двух величин.
Будь что будет! И что мне до перечня,
Где эпитеты без запятых…
Да уж больно важны эти мелочи:
Апология от пустоты.
Грош цена неотчётливым действиям,
Грязной сырости набранных слов…
Перевёл на «нейтраль» и… — депрессия…
Выразителям жизни назло?
Ну, скажи мне: какая в том выгода,
Если дело твоё – сторона,
Если так неотчётливы выводы,
Двери заперты, суть не видна?..
Да, какая уж там аттестация,
Безакцентно на свете живя…

 
Погоди обвинять пунктуацию,
Ведь она – отраженье тебя.

 
 
 
В ПОГОНЕ ЗА БУДУЩИМ

 
Машина времени – реальнейшая вещь.
Меня фантастикой Уэллса не заманишь,
Когда сажусь в автомобиль, вцепясь, как клещ,
В холодный руль. Да ты и так об этом знаешь:
Значенья, разве что, тому не придавал…
А между тем, пусть на какие-то секунды,
Но настоящее, как есть, опережал
И настоящим вытесняем был, как будто…
Что происходит в этот медленный отрыв,
Когда в грядущее, по трассе набирая,
Ты оставляешь столь знакомые миры
Пестреть и таять вдоль пути по оба края?
И то, что ждёт тебя, похоже ли на то,
Что в зеркалах сожмётся в точки-огонёчки?
Но даже бог и тот выходит в коридор,
Чтоб покурить и отдышаться среди ночи…
Мы всё летим, мы всё хотим не замечать
Попутных знаков, остановок и заправок…,
Чтоб где-то в будущем, в испуге, замолчать,
Шагнув в безвременье, свернув с пути направо,
Где в мокром воздухе лишь память на глоток
Да эпитафии под грустные берёзы…
Ты гнал за будущим… Но смерть – всему итог.
А звёзды так же далеки, как были… Звёзды...

 
 
 
…И ОН ОДИН ИЗ НИХ

 
Он был наследником царя, имея право
Воссесть на трон и всех восставших — под стопу.
Но, что гадать над чашей сладостной отравы:
Он выбрал Свет и тем решил свою судьбу.
Про то учёно толковать – пустое дело.
Понятен каждому с азов язык Любви.
Понятен каждому… Но собственное тело,
Что с юных лет привыкли мы считать своим,
Небес не ведает, пылая от желаний
Погрязнуть в чувствах, услаждающих его,
Чтоб подчинить себе Любовь в одно касанье
И обратить Светопришельца в существо.
Среди Богов — он был своим, чудес не зная…
Чудес не зная, раздавал он чудеса,
Смущая деятелей ветхого писанья,
Взглянуть боящихся свидетелю в глаза.
А эти доводы, что вмиг срывали маски
С заросших мхом осатаневших мудрецов?..
Не их ли «мудростью» он был сто раз «обласкан»
За всех поднявшихся по слову мертвецов,
За всех обретших осквернённое забвеньем,
За ту Любовь, что в людях Бога не умрёт?..
С каким неистовством, с каким остервененьем
Кричал проклятия спасённый им народ!
Летели камни… Камни! в будущего Бога
В терновом венчике низвергнутого в срам…
Ужель и вправду так трудна к Любви дорога,
Избрав которую, он в муках умирал?..
Толпа предателей, фанатов Колизея,
Не вы ль плелись за ним с мольбою на устах,
Прося у равви о невиданном доселе?
И вот, глумитесь над распятым, перестав
Внимать учителю. Но совести не учат.
И обличая зло, взамен Любви не ждут…
Глаголить Истину – ответственная участь.
Да что апостолы? – другие переврут…
Внушат плебейскую покорность и смиренье,
Под страхом божьим призовут любить врага,
Распнут, избавятся и тот час же замену
Найдут бессмертному… Надолго ль? На века.

 
Что стало с ним — о том и камни уж не помнят.
А что открыто — далеко не компромат.
Но как хотелось бы той Истиной наполнить
Души обманутой пустые закрома.

 
 
 
ВСЁ С ТЕМ ЖЕ ВОПРОСОМ

 
Скажи-ка, старый, ведь недаром,
Всё так до глупости бездарно
В российском нашем терему?
Неужто можем лишь под водку
Негодовать последней сводкой
С фронтов войны, войну саму
Воспринимая, как погоду,
Врагам невидимым в угоду,
Себя, как тряпку, распластав?..
Иль без британской старой грымзы,
Чей мозг уж сорок лет, как высох,
С горшка не можем встать?.. Устав
Не позволяет личных действий?
МалО силёнок в русском тесте
Насытить собственный народ?
И ведь какое государство!.. -
В котором, хоть ежа на царство,
А всё одно — переворот.
И как бы путь наш не был труден,
Негосударственные люди,
По сути, русские, кажись…
Ка было б каждому по миру!..
А так – таимся по квартирам,
На клеть и ложь меняя жизнь.
Скажи-ка, старый, ведь недаром,
Так обесцвечены гусары,
И сказки русские – не в мёд?
Как только древность растревожишь,
Так в тот же миг нарваться можешь
Ты на заморский апперкот.
А мо ж погоды ждать не стоит,
Вернувшись к правилу простому,
И всё ненужное отстричь,
Чтоб дикарём не быть лохматым,
Крича беззубым, грязным матом,
Да боевой усилить кличь?
Скажи-ка, ведь не без причины
Для них всяк русский — дурачина?
Но так ли мы с тобой глупы?
А может, вспомнить нам о предках,
Богах победы да заветах,
Столпах науки, на дыбы
Встать непослушным иноходцем
И устремляя взоры к Солнцу,
Пределов Вечности достичь?
Да-а-а… Как бы не был мир наш скован,
Он всё ещё не забракован…
Не прячься, русский! Возвеличь
Его, как, в те былые годы,
Отцы забытого народа,
Богоподобные сыны!
Довольно чипсов нам с Нью-Йорку!
Пора б и нашу есть икорку
Под вологодские блины!
Скажи-ка дядя, дух порадуй:
Чего от нас им, гадам, надо?
На кой им хрен нас не любить?..
……………………..

 
И дядя мог бы мне ответить,
Да против слов упёрся ветер…
И смысла их… не ухватить…

 
 
 
ТОЛКУЧКА ГЕНИЕВ

 
Со всех сторон враньё, с утра до вечера…
А ты всё ждёшь, что кто-нибудь прочтёт…
То в «челюсть», то меж «глаз», а то по «печени»
И… за борт… Ну, а ты мне про «почёт»…
Эгоцентризм достиг такого уровня,
Что каждый норовит тебе под дых…
Искусство оккупировано урнами,
А в урнах — гениальные труды.
Никто тебя здесь, юноша, не выделит:
Для каждого посредственен твой бог.
Здесь все искушены минутной выгодой,
Исподтишка прицельною стрельбой.
Но как не спорь, а есть искусства лидеры,
Златые перья от литератур…
И то, как полувысохшие мидии,
Оставившие море, на беду…
Прошу тебя, не делай одолжения,
Хваля меня в ответ на похвальбу.
Признай, что все увешаны мишенями;
Особо те, кто жаден до трибун.
А хочется, как раньше, в годы юности,
Творить на радость искренним сердцам,
Дразнимым романтическою глупостью,
Свою неповторимость отрицать…
И вот сошли с небес до лицемерия:
Чуть поперёк и… тот час же война…
Что заставляет нас иметь намеренье
Друг другу врать и путать имена?!
Ах, знаю: для того, чтобы почувствовать
Заветную ступеньку под ногой…
А под ногой, ты глянь, поэт, не пусто ли,
Чтоб восхищаться, собственно, тобой?
Иллюзия, ты хочешь быть реальностью?
Но истина настырней, чем сорняк.
Не оступись, дружок, впадая в крайности
На лестный отзыв рифмою звеня.

 
 
 
УТРЕННЕЕ

 
Небес невидимый художник
К рассвету кисточки добыл,
В цвет облаков окрасил лошадь,
Аквамарином луг залил,
Промыл те кисточки в озёрах
И олазурил гладь воды,
Зелёный выбрал на узоры,
Окантовав хитро пруды,
Плеснул на рощу изумруда,
Далёкий лес позолотил,
А как закончил это чудо,
Так сразу нас и разбудил.

 
 
 
ПИСРОКА ПИЙПУЛЕ’ТА

 
Когда узрят себя в хвосте кометы,
Слепые до погибели, умы,
Придёт с зарёй Писрока Пийпуле’та
Живым огнём пылать среди зимы.
Он к нам придёт забытым Русским Богом, -
Одним из тех, кто целостен, как Свет
И свой народ, не помнящий истока,
Направит вновь спасению вослед.
Оставив небу шлейф от колесницы,
Он золотым очистит нас дождём…
Поклон тебе, Божественный Возница,
Что Ты опять надежду в нас зажёг!
Ликуй планета! Камни голубейте!
Топчите сфинксы прах и тишину!
Какая смерть?! Мы — огненные дети! -
И нас примату лжи не обмануть.
Спасайся враг! Дрожи за чёрной шторой
Пугливой тенью в барсовых когтях!
Гудит земля торжественным мажором,
Посланцу Света славу возводя!
Да, были мы обманутыми! Были
Доверчивыми злу, по доброте! -
Но не ушли! Восстали! Сохранили
Живущий в нас Огонь Боголюдей!
Ещё не раз Великий Дух Народа
Из тесных русел высвободит жизнь!
Вернись к себе, на зависть «верховоду»
И утвердиться в правде поспеши,
Мой Русский Брат! И снова станет ведом
Тебе твой путь, носителю Огня,
В лучах зари Писрока Пийпулета,
В Священный век двенадцатого дня.

 
 
 
В ПОДЧИНЕНИИ У ТВАРИ

 
Есть люди и твари
Живущие в людях,
Что могут едва ли
Не всё… Без прелюдий
Они подчиняют,
Они начиняют
Отравою души
И души — сгорают.
Холодное сердце
Не знает пощады.
И новый Освенцим
Разбит на площадки…
И даром, что сами,
Вчера ещё сами
Глядели на мир
Голубыми глазами.
И вот уже – твари…
А люди? Пропали.
Как быстро и просто:
Одна оболочка…
Одна оболочка,
Да белые кости.
И твари не внемлют
Сопереживанью,
Привычно и немо
Людей убивают.
Хитры и продажны,
Пытают нас твари.
Потомки расскажут,
Как мы подыхали.
Уж высохли слёзы
На лицах пустыни,
А зло — не остынет,
Никак не остынет…
Как выгнать из сердца
Того поселенца?
Коленцем каким
От него отвертеться?
Но въедливо зло,
Не возьмёт и отрава.
Как быстро смогло
Оно выхватить право…
А мы всё трясём
Эту тварь, к пробужденью…
— Что хочешь ты сволочь
От нас?
— Подчиненья…

 
 
 
ФУГЕТТА

 
Развалившись у горящего камина,
Под виолу завывающего ветра,
Я смотрю, как вытанцовывают мимы
По стенам свои гавоты-менуэты.
В этой плоскости не знающей объёма
Только бликам да теням скакать по кругу.
Иль не видят, что хозяин нынче дома
И способен без труда загнать их в угол?
Не боятся, доверяют… Или тоже
Про себя меня давно считают тенью?
В этом мире многомерном всё возможно,
Где любой из нас, пардон, лишь… дополненье.
Я теням устрою бал, подбросив щепок…
Пусть ещё мне потрещит квартет барочный
Удивительно, таинственно, волшебно,
Относительно, забавно и не точно.
Пусть доносится несмелый лай собаки
И Луна на три окна голодным оком…
Я б заснул, но не даёт с полночи спать мне
Мир теней, что у меня живёт под боком.
Загляделся на огонь, ушёл в раздумья…
Записать бы мысли ход, да не подняться…
Скоро сон меня нашёл… Огонь задули…
…чтоб во сне со мной телами поменяться.

 
 
 
ПИСЬМО ДРУГУ

 
Мы не часто видимся с тобою:
Раз в году недельку и — адью…
Знаю я, ты этим не доволен…
Да и жизнь, признаться, на краю…
Интервалы эти мне, дружище,
Ускоряют времени мотор.
Время – миг. И скоро уж отыщем
Мы с тобой свой тёмный коридор.
Я хотел… Но время не безмерно,
Чтоб сидеть на лавочке, дымя.
Лишь с годами видишь: сколько нервов
Промотал, бездейства окромя…
Как всегда, дожив до полувека,
Начинаешь вдруг соображать,
Что свой путь бессмысленно отбегав,
Так непросто оное признать.
Не серчай, не злись на нас особо,
Что не можем сняться с якорей…
Жизнь, она бывает ли в удобу
Для таких, как мы с тобой, людей?
Ты дождись нас, слышишь… Обещаю:
Раздобудем огненной воды
И, друг друга ею угощая,
Просидим весь день до темноты,
Открывая тайные страницы
Старых книг, украшенных тесьмой,
Чтоб за день на год наговориться,
Через месяц, следом за письмом…

 
 
 
В НОЧЬ НА РЕЙДЕ

 
Тьма густа. Стоят на рейде
Чуть заметные суда.
Освещают тусклой медью
Тихий порт прожектора.
Сеет дождь послушно ветру…
Караул. И ты не спишь.
Сладко клацая конфетой,
В ночь, на мостике стоишь.
Невской рябью дразнят волны,
Во служении у сна…
Был бы сон, где всё условно…
Но условна ли война?
И гудку не вторит эхо,
И не ждёт безлюдный порт…
Ну, хотя бы ради смеха,
Рыба шлёпнулась о борт…
Знай, щекочет мелким сеем
Нудный дождь твоё лицо…
«Крейсер — это те не сейнер,
А морфлот, в конце концов…»

 
Ничего, матрос, привыкнешь,
Службу выстояв без сна;
…руки крыльями раскинешь
И, как птица, в небеса…

 
 
 
ПРОГУЛИВАЯСЬ ПО ОДНОМУ
ИЗ ГОРОДОВ БЕЛОЙ РУСИ…
(ассоциативный этюд)

 
По залитым Солнцем дорогам,
В потоке улыбчивых лиц,
Ведут меня Белые Боги
Студёных, прозрачных крыниц,
Откуда берут наши реки
И силу, и жизнь, и разбег…
А над головой – обереги:
Белы и лучисты, как снег.
По руслам просторных проспектов
Размеренно катится жизнь.
Здесь тени приручены светом.
Здесь воздуха струи свежи.
Здесь люди светлы и приветны
На сказку и на доброту…
Не скажет ли кто по секрету,
Как вырастить эту мечту
И вновь убедить…, чтобы каждый
В симфонии светлых тонов
Не пел под завод, что прикажут,
Боясь неподобранных слов,
А был откровенен на правду:
Хоть в шёпот, хоть в голос – одно…
…………………

 
И… так неохота обратно
От Солнца на самое дно,
Где только пугливые рыбы
Да редкие гости – лучи.
Неужто и впрямь не смогли бы
И мы те цвета различить,
Как эти живущие в Солнце
Собратья по русской душе?
Терпенье! …и стебель привьётся!
Привьётся… А может – уже…

 
 
 
ВЗМАХ, ОСТАВШИЙСЯ БЕЗ ВЗЛЁТА

 
Кружа’т над крышами темно’ты чёрных птиц,
Границы лоджии, захватывая лётом,
Где на «двенадцатом» стою я, глядя вниз,
И что-то страшно мне, щекочет пятки что-то…
Переступить? — так разобьюсь… Нам не летать
Над камнем города в плаще из белых перьев…
И птицам… — в радость им над нами хохотать;
Бьют по плечам:
— Давай! Давай! …и будешь первым!
Не просто ж так во сне летал ты сотни раз?
Не говори, не убеждай, что не летаешь…
Ведь мы же ходим по земле, гляди, средь вас…
И ты, как мы, крылатым должен быть, товарищ…
— А как же ангелы, другие господа,
Гибриды, сущности небесные? Вам мало?
Хотите вы, чтоб я, глупец, шагнул туда,
Где лишь асфальт, да нервный рёв автометалла,
И темнота, и пустота… Шагнуть во тьму
Собой покончивших, разбившихся по дури?
Я вас, чернявые, чавой-то, не пойму…
Кто подослал вас тут кружить среди лазури?
Пошлите вон!

 
…а если, выпав, буду я
Такой же чёрною неведомою птицей?
Что если птицы те – всё бедные друзья,
Которым выпало к, несчастию, разбиться?
Зовут, кричат… Закрыл глаза… А как открыл -
Ни птиц, ни криков… Тишина и…
Солнце блещет…
— Чё т зачастили вы, недобрые миры,
Что даже Солнце иногда глядит зловеще…
………………………………

 
И, всё же, жаль, что человеку не дано
В воздушной области летать, подобно птицам…

 
…а в спальне — женщина и… красное вино…
Ну, как тут, бог ты мой, назад не возвратиться…

 
 
 
ТРАМВАЙНЫЕ СНЫ

 
Тут в каждом доме двери магазинов,
Где в полумраке прячутся мурены.
Всегда голодные, монетной чешуёй
Звенят, высовываясь медленно наружу,
Мурены те, чтоб захватить, глотая,
Случайных рыб, бескостных прилипал…
Паломник-краб плетётся обессилив
В очочках синих, сберегая зренье,
И жвачку «orbit» медленно жуёт;
Заполз в нору… Какой прекрасный ужин!..
По стёклам окон гладит позолотой
Дневное Солнце. Жёлтенький коралл…
В нём угадал я статую: то — всадник,
В доспехах весь, изрядно проржавел…
Ну, ничего… Вокруг кружатся рыбы…
Всё больше яркие, как лето в Шарм-эль-Шейхе.
Трамвай-моллюск ползёт, стуча ракушкой
По розовой брусчатке. Я за ним…
Но кто ж я есть в аквариуме этом?
Случайный хищник? Следуя транзитом,
Я словно тень по городу плыву,
Всё упуская в спешке транзитёра…
Вот башня храма с каской золотой
Всплыла в камнях, а крестика — не видно:
Там затаился резвый осьминог…
Трамвай греми’т!.. Дремлю до остановки
С названьем «Ратуша». Приятное кино.

 
 
 
«Я б на золоте ел, я б на золоте пил;
Жизнь была бы светла и беспечна…»

 
А. Кольцов «В золоте осени»

 
ЗОЛОТЫЕ МЕЧТЫ

 
Я ступал бы по-царски в дожде золотом,
Золотыми ветрами ведомый в свой дом,
Что поднялся б до неба столпом золотым
На фундаменте золота. Золотом дым
От костров бы клубился, плывя по садам,
Осыпающих золотом избранных дам,
Что, прознав о дворце золотого царя,
Пред соблазном «сиять» не могли б устоять
И толпились б с утра у ворот золотых,
Чтоб последней кухаркою встать у плиты
Среди чашек, кастрюль и ножей золотых…
Но да будут ли яства вкусны и густы
В этих пальчиках жадных до жёлтых монет?
И, конечно же, я отказался бы: «Нет!..»
Я хочу в этом золоте властвовать всласть,
Чтоб над всеми простёрта была моя власть;
Чтоб диковинный мир мне рулады творил;
Чтоб, и вправду, как бог, я единственным был.
В золотой колеснице среди облаков
Я б сквозь вечность летел и не знал берегов
И природа с поклоном встречала б меня…
И…
пером золотым я б писал у огня,
Вдохновившись покорством космических сил…
Я бы жил не тужил, и на жизнь не просил…

 
…звёздным золотом ночь навевала бы сны
Не тревожа замки золотые казны.
И казна золотая не знала бы дна…
Всё. Сдаюсь…
В том повинна лишь осень одна.

 
 
 
ОСЕННИЙ ДЖАЗ

 
Поёт весь день Норд-Вест, саксофонист,
И дождь со снегом — россыпью по тактам.
В послушных пальцах вкрадчивым стаккато
Дрожит, как клапан, каждый жёлтый лист.
В сложнейшем ритме бьются о карниз
Большие капли, в капли разбиваясь…
Но музыкант, играя, не сбиваясь,
Вплетает в ритм надсадный, хриплый визг…
Который день всю туже тему он
От «фонаря» без устали утюжит…
И в каждом звуке чувствуется стужа
Грядущих дней. Расплывом серых волн
Им отвечает сцена-озерцо…
И… грусть по залу… Мокрым листопадом
Кассир-Октябрь произведёт оплату…
И… посмотрев в знакомое лицо,
Закажет румбу в серебристый раструб.

 
 
 
ГЛУХОТА

 
Обманутые, пойманные в сети,
От звонких погремушек вы глухи
Уже с пелён. Глухи и ваши дети
К словам добра и правды. На стихи
Вы ставите засаленные чаши
И чавкаете, счётами гремя,
Забыв детей, себя не помня даже
(ком неудач тринадцатого дня).
Едва слепившись в общество богатых,
Смеётесь вы, презрением кипя,
И раздаёте пошлые плакаты
Наивным сменам «верящим в себя».
Вам не в уклад и не по маринаду -
Любовь и щедрость, труд и красота…
Не потому ли каждому снаряду
Вы рады в слюни, с вилочкой у рта?
Пусть тот снаряд прибавит вам землицы
И новых дырок в кожаном ремне…
А завтра — в гроб и смерть сомкнёт ресницы…
Всего лишь миг, чтоб быть на самом дне.
На кой нам, черти, ваше самомненье,
Ваш потный экскурс в липкую тюрьму?
А впрочем, гид, давай, из снисхожденья,…
Коль ты приставлен к этому дерьму.

 
И гид, надев очки в крутой оправе,
Свернул журнал в подобие трубы,
Навёл на нас и выдохнул: «А, правда…»,
Налил сто грамм,
глотнул и…
всё забыл.

 
 
 
ВОЛШЕБНОЕ МЕСТЕЧКО

 
Мой кот залез в футляр из-под гитары
И… вышел в космос. Вакуум. Темно.
Там время суток переведено…
И он уснул, царапая устало
Подкладку, бедный… Снилось ли ему,
Что он, как я, склонился над волнами
Проворных нот, похожих на орнамент,
Иль, как в прыжке проворно ловит мух?
Недолго спал и, уступая место
Моей гитаре, дёргая хвостом,
Ушёл фырчать, пообещав потом
Занять плацкарт…
— Я понял вас, маэстро,
Коль тесен вам большой, просторный дом.

 
 
 
МОЁ ПОЧТЕНИЕ, ДОКТОР!

 
Мой доктор в питании не привередлив,
Хоть вкусною пищей на вызовах бредит…
И села б за стол, но да стол не таков,
Где веером сёмга… О, пища богов!..
Рецепты, уколы, недюжинный опыт,
Капризные циферки фонендоскопа
Её отвлекают от жизни мирской…
И мучает даму вопросец: «На кой
Вертеться юлой мне на скорой машинке
Сквозь нити дождей, голубые снежинки,
Забыв про себя и про тыщщу забав,
Не довоплотив, не доев, не доспав?..»
Пусть слёзы расквасили в сырь акварелей
Косметику «Maybelline» и разревели,
«лишённую нервов», суровость врача…
Но слёзы — в конверт, под медаль сургуча
И… к чёрту!.. Готовая к новым сраженьям,
С самим сатаною пойти на сближенье
Согласна мой доктор, чтоб отвоевать
Хотя б одного, кому фант — умирать…
Но полно о грустном. Приходят, возможно,
Короткие штили… И даме не сложно
Бывает запрыгнуть в последний вагон…
Да-а-а… есть в том вагоне подумать о ком!

 
Но вздрогнул мобильник, зашёлся от крика…
Лимоном легла на язык земляника…
«Эх, только хотела собраться в салон
И… экстренный вызов…» Последний вагон
Опять без неё растворился в далёком…
… и так несерьёзно болтается локон
Меж медленных глаз, будто «сто пятьдесят»
Виною тому, что глаза так косят, -
Смыкаясь, глядят они попеременно…
Бессонная ночь. Напряжённая смена.
Так хочется спать!.. Но прилечь не даёт
Безжалостный «экстренный». Не подождёт
Полночный больной… И возносит на «третий»,
Как бабочка, доктор свои полстолетья.
В сочувствии к ней, полегчал чемодан;
Он ей говорит: «Тяжело ли, мадам?..
Я знаю, найдёшь ты во мне панацею…
Ещё три ступеньки и… будем у цели».
Бескрайняя ночь. Аритмия секунд.
Три «кубика» жизни на сон старику…
И, кажется, снова, в глазах молодея,
Он смотрит сквозь слёзы: «Голубушка, где я?..»
«Пока что всё там же… Живи, голубок…», -
Ответствует врач, подавая платок…

 
Вот так и проходит рабочее время:
С неярким и жадным мерцанием премий,
Противной интрижкой, протяжным звонком…
Затяжка, другая и… снова… бегом…
И, смею заметить, мне как-то спокойней,
Когда на ходу, её «скорые кони»…
О чём ей жалеть и о чём ей грустить?..
Не знаю, как может столь много вместить
Горячее сердце врача дорогого?
Да-а-а… лет через пять уж не встретишь такого…

 
 
 
МИР СКРЕЩЕННЫХ МЕЧЕЙ

 
Диалога не будет. Мы разные люди.
В наших битвах за власть – далеко ль до беды?
Слышишь скрежет мечей, да рогов перегуды,
Что сошлись у демаркационной черты?
Где тут миру возникнуть? Наивности ради,
С чёрных «классных» досок на пол сыплется мел.
Отвлечёшься, как вот уж противник стирает
До сырой темноты то, что ты проглядел.
Диалога не будет меж чёрным и белым,
Сколько клетки с фигурами ты не вращай.
В картотеке земли созданы три отдела:
Два открыты для всех, а на третьем – печать.
Мир недолгих побед переходит в болото,
Будто жить без войны, в самом деле, нельзя.
И опять, как вчера, занимая высоты,
Мы свой кров на крови строим, ввысь вознося.

 
 
 
…И ДВЕ ГОЛУБЫЕ ПТИЦЫ

 
Пришли в голубые травы
Учётчики чёрных гротов,
Великие духоуправы,
Таща на себе киоты.
Окрасились кровью воды.
Покоя лишилась Рада…
Как яда ведро в холо’ду,
Уродуя кривдой правду.
Земля Золотого Яра,
Готова ль одеть Ты схиму?
Чего ж не прошла пожаром
Ты погани этой мимо?
Укрыла бы под берёзкой
Влюблённого Бога Леля,
Чтоб веттурины повозок
Не слышали сладкой трели.
Прошли б черницы, как крысы,
Блестя византийским златом,
Всё в сторону Горки Лысой…
Так нет же, лесов палаты
Они пропитали гневом,
Надсадно крича проклятья
В русалиях голым девам,
Без робости снявшим платья…

 
Ни воли теперь, ни силы…
В оковах христова рабства
Мы славим в слезах миссию,
Являясь, послушной, паствой:
Другими словами – стадом,
Жующим овёс в загоне.
И млеет от счастья пастырь
Под копотью на иконе.
…………………..

 
А в роще дурман с туманом,
Да две голубые птицы,
Забытым Богам внимая
Зовут нас вернуть Землицу…

 
 
 
ШРАМ*

 
Выполз из тени заморский пижон,
Топотом бойких копыт окружён,
Вышел на площадь и за полчаса
Тысячи бесов собрал. Чудеса.
В руки нечистым вложил он древки.
Заполоскались по ветру флажки.
А на флажках — черепа, черепа…
«бам-за-Обам-па-па-па-ба-ра-бан…
Бам-па-па-пам…» и…
толпа ожила, -
Чёрной рекой, как смола поплыла…
— Глянь!.. Патриарх! А за ним и весь клир…
Дьявольским маршем шагают «за мир»
В тот самый час, когда сказ не о том,
Как примирить Ииуду с Христом;
В тот самый час, когда следует быть
С теми, кто хочет остаться и жить…
Глянь, всё знакомые нам имена…
Что, у людей на глазах пелена?
Иль накурились заморской травы?
Хватит иллюзий, коль души мертвы.
Всюду найдутся поборники зла,
Чтобы поднять за собою тела
Взмахом перчатки, ядрёным словцом,
Радуя в сопли заморских дельцов.
Прочь отговорки, и бантики – прочь,
Если отдали себя уволочь! -
Если к отаре приставлен пастух!
Щедрой рукою он выплатит мзду
Прямо в колонне, где каждый ведом!..
Экая радость, с открытым то ртом
Спать пред картавою речью вождя,
Что мастерит нам гробы, колотя?
Громко и стройно звучит барабан:
«бам, ба-ба-бам, ба-ба-бам по гробам…»
В чёрных, атласных, просторных плащах,
Хрюкая, блея, визжа и пища,
Чётко чеканя копытами шаг,
Движется нечисть… И не помешать
Страшному маршу, с призывом – «За мир!»…
Сколько же бесов
средь нас,
чёрт возьми!

 
шрам* — марш наоборот.

 
 
 
АДОМАНТЫ

 
В величаво воздвигнутых стенах,
Что обителью люди зовут,
В тень уходят безликие тени
От ярма человеческих «пут».
Истезая в аскезах, обетах,
Небом данное тело, они
Утверждают, что знают, при этом,
Истый путь, первозданный родник.
Полно врать, коль всё те же и в том же,
Пред соблазном шагнуть за порог!..
Ну, куда вы в поповстве, святоши,
С набубнёнными просьбами впрок?..
В доме страха, пропахшем свечами,
Безучастно глядят образа.
Что ты ждёшь перед ними в молчанье,
Чёрный трус, утирая глаза?
Страх и боль за грехи, от которых
Не сбежать, не укрыться в скиту?..
И звучит монотонным повтором
Рабский гуд, что слыхать за версту.
Только нужен ли Небу сей подвиг,
Хитрым словом обманутых душ,
Если разум пленившая одурь
С них взимает предательский куш?
Если раб отвернулся от мира,
Заточив себя в узкую клеть
И дрожащей рукой из потира
Пьёт свою неизбежную смерть?
Где ж вы: радость, друзья дорогие,
Мать-Природа, услада?.. Вы где?..
Лишь мольба да печаль над могилой
За людей,
избегая людей…

 
 
 
В ТЕНИ ПРЕЛЕСТНЫХ ПОВТОРЕНИЙ

 
Фиолетовый свет расплескался по пыльной листве
Коренастых дубов и шершавых, осанистых вязов.
Остужая цветную, столетнюю вазу,
Бьёт фонтан бирюзой, поднимаясь, при виде гостей.
Сея бисером брызг, осмелев, привлекает к себе
Он смешных малышей, поглощая тепло их ладошек.
Огоньки янтаря – это страсть разыгравшихся кошек,
Зорко бдящих за стайкой слетевших к воде голубей.

 
Вдруг, листва ожила… Мокрый ветер настырно погнал
Отдыхающий люд с аккуратных, округлых скамеек…
Быть послушным природе людей не умея,
Он очистил листву, — он собою её напитал.
И… фонтан, что вздымался гирляндами радужных струй,
Привлекая к себе восхищённые взгляды прохожих,
Растворился, укрылся в дожде и, похоже,
Стал дождём,
сладкозвучием арфовых струн…

 
Отчего же, в искусственно созданном, хочется нам
Углядеть красоту, словно нет её вовсе в природе,
Упиваться враньём, трепетать от иллюзий, пародий?..
Или истинных форм не даёт разглядеть пелена
Нашей самости?.. Трансформируя мир,
Мы привыкли себе всякий раз представляться богами…
Но сложив из прозрачной бумаги цветок-оригами,
Предстаём пред Богами, забывшими Небо людьми.

 
 
 
СОН О СМЕРТИ

 
Мирно спит в изголовье Луна.
Мысли бродят умаровым лесом.
А душа, как всегда, голодна
И немного больна бесполезным.
Али тело взлететь не даёт?
Али время пришло для отпева?
И рука холодна, точно лёд,
Опускает в полночие невод.
В жаркой кроде охватит огонь
Надоевшее бренное тело,
Всё треща – «на покой, на покой…»,
Раскаляясь в белынь, до предела.
Справят тризну седые отцы,
Препоясав себя кушаками
И под гусельки-дуды певцы
Воспомянут златыми словами…
Но не долог сварожича сон:
Вспыхнет алою мальвой Ярило…
И под ладный пастуший стозвон
Полетят разноцветные гривы…
Полногрудно задышат поля,
Синий воздух гоняя в колосьях…
И тревожные сны
Отболят,
Скинув смерть в золотистую осень.

 
 
 
ВЫШЕ НЕБА И ЖАРЧЕ ОГНЯ

 
Пронзая даль, презрев досужий выбор
Земных сестёр, за пёрышком вослед,
Лети, Милица, чтобы не погибнуть
В пустой темнице с видом на рассвет!
Пусть Твой вайтман минует запределы…
Всё дальше, в даль, за тридевять земель…
Там в теремах вручат седые девы
Тебе клубки златые без петель.
По ним найдёшь, ведомая Любовью,
Ты путь к чертогу Финиста: того,
Кто был спасён Великою Мольбою,
Да разлучён завистливой Молвой.
Не верь! Не верь! Они не утешают:
Арле’ги и… «железная еда»…
Где ж Ты, Ра Мха?! Укрывшись звёздной шалью,
Они внушат… и выйдет – опоздать…
Но не грусти! Вернётся Ясный Сокол,
Твоей слезой разбуженный от сна
И встанет Солнцем, радуясь высоко,
В разлуке лет остывшая Луна!
И будет пир на зависть всем Забавам
И всем Веснянам в алых сапожках
До светлой жатвы явствовать по праву
В огне объятий Милого Дружка.

 
 
 
ОМЕГА-МИНУС-ГИПЕРОН

 
Не утверждай, не видя глубины,
Себя провидцем гордо называя,
Поскольку всЕ мы обьеденены
Несокрушимо-царственным незнаньем.
Что знаем мы? Примерно — ничего,
Себя порой в упор не узнавая…
А ум опять деленьем увлечён,
В проклятых рамках жизни изнывая.
За дверью дверь… Всё дальше горизонт…
Едва идём, за тайны запинаясь,
Назло оградам, гибели назло,
Слепую страсть, приняв за гениальность;
Верша распад, разрыв того, о чём
Едва ли мы имеем представленье…
А ум опять деленьем увлечён,
Познать желая целостность деленьем.
Но в разделённом — целостности нет.
И глупо абстрагироваться, если
Ты слов своих хозяин и поэт,
Как свет звезды, струящийся из бездны.
Нет, не познать в чём целостности суть,
Являясь частью целого. Но сдаться
Нам не даёт манящий в Небо путь,
Первопричина всех аннигиляций.
И каждый раз, ступая на перрон
В стремленье тщетном вырваться из круга,
Мы видим — «СТОП», «трёхкварковый микрон»:
Звезда Омега-Минус-Гиперон…, -
А значит – пропасть. Вот, и вся наука.

 
 
 
БАЛЛАДА О БАРБОСЕ-ВЕЛИКАНЕ

 
Не так давно, в одной из кочегарок,
Жил-поживал приветливый барбос.
Среди золы, устойчивый к угару,
В дымах отвала грелся он в мороз.
И каждый день, в назначенное время,
В железной банке из-под огурцов,
С армейской кухни угольщик подменный
Таскал ему шамовку от бойцов.
И несмотря на то, что псу хватало
Шамовки той, примерно на полдня,
К обеду пса, из леса прилетало
С полсотни птиц… Но малых не гоня,
Он позволял пернатым напитаться
И подпускал к заветному тазу.
И те, забыв, что могут в нём остаться,
Пред пастью пса щипали колбасу.
А пёс, меж прочих, звался – Великаном,
Ведь псов таких по миру — на пяток.
И если бы не цепь, я полагаю,
Давно б нажать принУдил на курок…
Играть зовёт? Нелёгкая задача.
Пойди, осиль игрушку в сто «кэгэ»:
Нога под цепь и… вот уж «малый» тащит
Тебя в отвал… Ума в баловнике!..
Тому беда, кто вдруг задумал бросить
На лай булыгу или «сапожок»…
Помилуй бог, как был в ответ он грозен:
Гремела цепь, срывая пса прыжок.
А на добро – щенку он был подобен:
Крутил хвостом, толкался и скулил.

 
— Да, жаль, не предсказуем ты, а то бы
Тебя твой Друг на цепь не посадил…
Прости, добряк, но там, на несвободе,
Таким, как ты, трудней во много раз.

 
Что ж мЫ так злы? Не крепостные, вроде…
Иль наши цепи носятся за нас?

 
И вот – несчастье: жизнь то, полосата…
Нельзя подолгу в сытости цвести.
— Уж лучше дать наестся поросятам,
Чем перед псом объедками трясти…

 
В собачью жизнь стрелой влетела новость,
Звеня в тазу костяшкою о том,
Что кухню закрывают скоро, то есть -
Бедняге жить с голодным животом…
А кочегары… (тоже, где-то, люди…
И даром, что живут на «три» рубля…)
Промеж себя решили, что «…покуда
Барбоса взять придётся – на себя…»
……………………….

 
… но пёс удрал… Почувствовал он, что ли,
Забывчивость работников тепла
Или решил голодным быть на воле,
Чем на цепи… Такие, вот, дела.

 
 
 
ЗЕМЛЯНИЧНЫЙ ВЕЧЕР

 
Посошок прощанья.
Хлебосолье встречи.
Занялся багрянцем
Земляничный вечер.
Сиверко усталый
В синем поле тонет…
Вздохами — гаданья.
Родиной — ладони.
Из далИ девятой
Лунною дорожкой
Прилетели птицы,
Сели у окошка
И расправив перья,
Затянули песню
О земле блестящей
Семицветным перстнем.
Ты свети, Землица;
Не покинь, Родная,
В ледяную воду
Руки окуная.
Веретёна-дрёма
Не берёт беседу…
И плывёт гармошка
От малого к деду.
Испугала ль темень
Ты меня с порога,
Если прямо к дому
Лунная дорога?
И гляжу я добрый…
Да и ты взгляни-ка,
Как по дну заката
Зреет земляника.

 
 
 
БОГАТЫРСКИЙ ДУХ РУСИ

 
В пятый седмицев денёк,
Да в Чуров день,
Перепрыгнул наш Ванёк
Через плетень,
Обернулся,
Горе-время потянул
И на встречу
Люту ворогу шагнул.
Разгулялись времена,
Паля огнём.
Опоясала война
Тугим ремнём
Белокрылые просторы
Даль-полей…
Гонит ворон,
Чёрный ворон, лебедей.
Год, другой да третий
Минул-пролетел.
У войны на белом свете
Много дел.
Покидало-побросало
Паренька
От Рязани до Казани,
Как щенка.
В яром звоне
Окровавленных мечей,
В страшном стоне
Золотых бородачей,
Не без помощи
Сварожичей-Богов,
Бил на отмашь он
Лохматых седоков.
«Вот вам, черти,
За отцов и матерей!
Вот вам, черти,
За потерянных детей!
Вот вам, погань,
От макушки до седла!..
А чтоб в Пекло вас
Дорога привела!..»
Льды Даждьбогу -
Не помеха, не остуд:
На защиту, на подмогу
Подойдут Люди Рода,
Всё славянские полки, -
Только суньтесь -
Обожжётесь, вороги!
Рожь волнами по полям.
В разгон туман…
Еле ноги волоча,
Идёт Иван
Ни с попойки,
Ни с косьбы, ни с бороны…
Он несёт, герой,
Победушку с войны.
Тяжела была победа.
А коль тень
Возвернёт, тады
Опять… через плетень,…
С новой силой бить врага,
Не горевать,
Ежль отважиться
Он Русь завоевать!

 
 
 
НОЧНОЙ ВИЗИТ ИЗ США

 
В прихожей столкнувшись лбами,
Едва отыскали свет…
………………
Смотрю: предо мной Обама…
— Россия. Иван. Привет, -
Он мне говорит по-русски,
С улыбкою на лице, -
И чё ж у тебя так узко?
— Живу то не во дворце… -
Ему отвечаю, будто
Встречаюсь с ним каждый день, -
А в штатах, наверно, утро?
Туманная мутотень…

 
Обама ссутулил плечи.
— Ну, ладно уж, проходи…
А вот угощать тебя нечем:
Баранки, да чай. Прости.
Ну, что, не в отказ от чая?..
— Спасибо. Приму за честь.
Я в чае души ни чаю…
А нет ли, чего… прочесть?
— «Гуманность по-вашингтонски» -
Статейка из трёх страниц.
А, может быть, что про монстров,
Подобных тебе убийц?
— Да что ты, Иван, не стоит
Всё так уж усугублять…
Ведь дело то не в пистоне,
А в пуле, ядрёна мать!
Решил бы я не огулом,
А выборочно, тогда
Пошёл бы на корм акулам
Без следствия и суда…
Согласен – марионетка.
И как же тут не признать,
Что должен я в этой клетке
Гориллою прозябать…
— Горилла там или мартышка,
А стыдно мне за тебя…
Тревога в глазах, одышка,
Гармошка морщин у лба,
Белёсая седь пробилась,
И шаг не упруг, и речь,
Что вот уже отыскрилась…
А ты всё горишь увлечь?..
Трусливое бормотанье
В забрызганный микрофон…
Не справился с испытаньем,
Как выставочный «айфон».

 
Гляжу на Обаму и вижу,
Что жалок он и плюгав.
Баранками ли пристыжен?
О зубы гремит стакан…
И вправду: сидит мартышка
В сиреневом ночника…
Ладонь наравне с лодыжкой:
Ну, что это за рука?..
— Пусть тесно, но всё ж уютно
В твоём мне, Иван, дому…
Есть чувство, что перепутал
Я что-то,… да не пойму…
Вот мне б так: придя с работы,
Устав от мирских забот,
Всецело дышать свободой…
Но где там! Наоборот!
Эх, время промчалось быстро…
Прошу меня извинить.
Спасибо за гостеприимство!..
Пора мне… Спешу отбыть.

 
И тут я увидел нечто:
Он встал, походил, подышал,
Схватил себя крепко за плечи
И…
Оранжевый огненный шар
Тихонько подплыл к розетке,
Сверкнул и в момент исчез.

 
Хорошенькая беседка…
Но в чём её интерес?
Не в том ли, что всякий «гений»,
По сути — обычный раб,
В границах чужих владений,
Где он безгранично слаб
Решить, разрулить, закончить,
Где требуют от него
Отсутствия полномочий:
Такой, говорят, закон…
А хочешь свободы, братец,
Тогда выходи в астрал…
…………………….

 
— … Мишель, не подскажешь, кстати,
Куда президент пропал?

 
 
 
ВСЕПОВТОРЯЮЩЕЕСЯ

 
Имея «грех» не доверять евреям
За их необычайно гибкий ум,
Я не играю больше в лотерею,
В которой вновь они своё возьмут,
Пролезут в душу вёрткою змеею,
Уговорят уверовать в Ничто,
Переплетут священное с золою
И лайла тов… под чёрное пальто…
Вина ли их, что рождены жидами?
Конечно нет. И жалок мне сей люд,
Что столько лет вбивает молотками
Стальные клинья в русский наш редут.
Куда ни плюнь – везде верблюжьи рожи.
Куда ни глянь – везде брезгливый взгляд.
Певец, актёр, чиновник, пан вельможный –
Всевековой жидовский маскарад.
Не у себя ль мы дома, люди добры?
Где наша гордость и патриотизм?
Ужель так скоро стали мы бездомны,
Теням подобны, что из-за кулис
На сцену жизни робко и не смело…
И кто укажет этим господам,
Что их удел иных краёв пределы,
Где спит во гробе глиняный Адам.

 
 
 
УХА-УШИЦА

 
Над весёлым пламенем
Костерка задорного
Три форельки плавают
Вкусно, любо-дорого…
Закопчён до чёрного
Котелок дюралевый.
Эк ма, со вечёра я
Проявил старание!
Обожгусь ушицею
Плотною, наваристой,
Да под ночь пушистую,
Что добрее аиста!
— Не боись, животные!
Не боись, пернатые!
Голод не угодно ли
Утолить? Да ладно ти…
Знаю, что горячего
Вы не принимаете:
На сыро хомяча, ух
ЗдоровЫ бываете.

 
Дым под звёзды струйкою.
Спит-сопит река моя.
Закипает-булькает
Главным сослогаемым
Ритуала древнего…

 
…и ночИ не жалко мне,
Чтоб уховарению
Стать стихорыбалкою.

 
 
 
НОВОГОДНИЙ СОН ПЕТРА
(фантазия)

 
Царю Петру приснился сон
И этим сном он был взбешён:
То хохотал, то морды бил, -
Особо тем, кто рядом был.
С тех пор не спал, устав таить,
С самим собою говорить,
О том, что пОмстилось ему…
Да тьма ушей в его дому.
Иль во хмелю, иль от балды,
Иль за столом, держа тостЫ,
Проговорился русский царь.
Случилось. Поздно отрицать.
А сон был батюшке такой:
Пришёл волхвец ему седой
И говорит:
— Коль в интерес,
Сходи-ка ты Петрушка в лес,
Через снега, через метель
И там сруби пушисту ель.
А как доставишь во дворец,
Открой бриллиантовый ларец
И тем добром, что есть в ларце,
Укрась ту ель и… на крыльце
Установи. Давай, дружок,
Чтоб всяк дивиться ею мог
В последних числах декабря!..
Пусть слышат все указ царя!..
Итак, отныне, Новый Год -
Встречай под ёлкою, народ!..

 
А для чего и что почём -
Волхвец не выдал. Удручён
Таким виденьем государь
И… встал с молитвой на алтарь.
А поутру, найдя топор,
Убрёл далЁко… в старый бор,
В снегах увяз там до ушей,
Но ель нашёл… Мила душе
ГосударЮ была та ель:
«Эх, раскрути её в кудель!»
Тогда решил Великий Царь
Издать указ. Позвал писца…
(а тот был парень — не дурак:
знавал почём Петров кулак)
И стал писец пером водить,
А царь вокруг писца ходить.
— В последних числах декабря
(таков указ государЯ),
Не рассуждай, не канитель,
А наряди на праздник ель.
Пусть станет символом она
Страны, что верою сильна,
Где кажда ветка — чей-то род,
А иглы, стало быть – народ…
— Лишь не кололись б до крови’…
— А ты мне, сволочь, поязви!..
— Что, начертал указ, аль как?.. -
И… царь напомнил про кулак.
— Всё, как ты, батюшка, сказал!..
Рукой царёвой подписал!..
— Апчхи!.. — чихнул Великий Царь
И… тень сошла с его лица.
……………………….

 
Коню понятно: без корней
Не проживёт и десять дней
Зелёный символ. Отпадут
Иголки с ёлки. Заметут
Их чьи-то мётлы и… — в огонь…
Тогда, ответьте нам, на кой
Сея игрушка? Проку в ней?..
Но царь велик! — ему видней!
Да-а-а… пол-Сибири под топор
За триста лет… И, до сих пор
Всё украшаем «мертвеца»…
Нет, не видать тому конца.

 
 
 
АРКАДИЮ ПОЭТУ ПОСВЯЩАЕТСЯ

 
Когда «сто грамм» высвобождают слово,
С пера поэта льющееся в вечность,
Мы как всегда к признанью не готовы,
Скупясь отдать, хотя б одно словечко
На похвалу… А больше и не надо
Ему, поэту, пьющему от боли,
Что возвращает душу к невозврату…
( ах, да, простите, пьяному застолью…)
«стальные нервы»?.. — кто это придумал? -
Расхожих фраз пустые постулаты…
А тут — никак без огненной микстуры:
Душа – живая… «Белые халаты»
Не убедят рецептами здоровья:
Поэт без боли – мёртвая стихия…
А потому, не лучше ль малой кровью,
За рюмкой водки,
с болью
о России?!

 
 
 
СВОЯ АФРИКАНСКАЯ СКАЗКА

 
Саванна вам – не парковая зона:
Прогулочной походкой не пойдёшь…
И я летел вне всякого резона,…
Меж хищных лап, «пришпоривая» «DODGE».
Стена дождя. Потоки грязевые.
Рогатых тел пугливые стада.
… и всё росли нагрузки осевые
От камня к камню через обода…
Удачный ракурс? – «точка цифровая»…
На заднем, в сумке, прыгал объектив…
Но, что снимать? — дождю не видно края
Плюс глинозём размытого пути…
Но, вот он – лев: взъерошен, мокр и грозен,
Не без интенций путь мне преградил
И… в метрах ста, застыв в свирепой позе,
Холодным рыком, «жерца» упредил:
Мол, тормози, неведомый охотник…
Ты, что, не знаешь, кто в саванне царь?
И я, струхнув, на визглом развороте
Чуть не разбил свой «DODGE» о храбреца.

 
Но тут, отдёрнув штору дождевую
Огромным ухом, слабому в заслон,
Меж львом и мной, возвышенно, бравуя,
Взревел органом выбежавший слон.
И царь зверей осел… пред исполином,
Как будто ссохся (даром, что в дожде)
И… по-тру-сил по чавкающей глине
Простым котом, охочим до «мышей»…

 
— Гигантский друг, за что такая милость? -
Я обратился к доброму слону
И… предо мной знакомо закрутилось…
Понять бы что… Не верю!.. Ну и ну!..
Коллекционный слон?..
— Забыл, наверно, -
Сквозь шум дождя спаситель протрубил, -
Как на Арбате, летом, возле сквера,
У танзанийца ты меня купил?..
… и вот, с тех пор, вращая статуэтку,
Снимая пыль с моих могучих плеч,
Меня ты ставишь в центре, над буфетом,…
И предлагаешь дружбой пренебречь?..
……………………….

 
И мы пошли… нехоженой дорогой,
Куда-то там, вглубь Африки, к друзьям…
А позади — толпились носороги
И с любопытством щурили глаза…

 
 
 
НЕПОНИМАЕМАЯ ЯСНОСТЬ

 
И как не отрицай — мы все едины
В поступках, мыслях, творчестве и снах.
О, УМ РА МХА, взываю, убеди нас,
Изымь из нас понятие – «война»!
Жизнь коротка, поскольку все мы смертны:
В одно мгновенье старость подойдёт…
Доколе в треугольные конверты
Вне срока будут вписывать народ?
В чём смысл убийства, жизни прерывая,
Не дав достигнуть духу широты,
Когда палач, и дня не проживая,
Летит в Тартар с опасной высоты?
А в результате — выжженное поле,
Где дерзкий флаг распутает искра…
Но видя боль, опять мы грезим болью,
Не уставая в войнах умирать.
Был сбой в программе? Как это нелепо!
Такую ясность и не понимать?
Да, что я, в самом деле? Детский лепет!
…………………….
— Почём «калаш» желаете продать?..

 
 
 
НЕУЛОВИМЫЕ ЖЕЛАНЬЯ

 
Мы все хотели в детстве кем-то быть,
Ключи от неизвестности добыть…
Но все хотенья в детстве — неизбывны,
Ведь дети, в большинстве своём, наивны.
Мы все хотели в юности творить,
Заоблачными далями парить…
Но всё опять мечтою оставалось
И ухватить её не удавалось.
Пришли во взрослость (дом, уклад, семья),
Познав в быту, что горе — от ума
И сотворённый плод — не идеален…

 
Эх, что сказать, не греют грудь медали…
Не удержать ни подвигов, ни дат…
Среди наград, а будто бы не рад…

 
 
 
ОНА – ВЕСНА
(фрагменты)

 
Я помню этот дом и ту весну
С ленивым синим таяньем сугробов,
Нытьё троллейбусов, рассвет золотолобый
И суету, в которой не уснуть.
За стенкой нескончаемый «Police»…
Бутылка пива к порции пельменей.
Огромный город в труппе Мельпомены
Играл спектакль… А мы, из-за кулис
Всё ждали объявления, томясь,
С гитарами, пред выходом на сцену…
Но Джулиани вновь недооцЕнен…
Сказать по правде — нота сорвалась…

 
Я помню этот порт и переход
Через залив, по льду, трясясь от страха…
ПотОм уже узнали, что распахан
Он ледоколом был.
… и где там лёд?
Проваливаясь, с матом на устах,
Под злой обман апреля, как-то, сами
Вытаскивали длинными шарфами
Друг друга мы… А позже, у костра,
За кадром кадр, крутили «фильмоскоп»:
Вот — трещина пошла, вот — чёрный холод,
Цепочкой тучи, белозубый город,
Оранжереи, берег и… ползком…

 
Я помню скалы склизкие во мху,
Где мы изображали альпинистов…
И… сдуть хотел нас ветер ненавистный,
Но… сдул лишь сумку, гад… Не ко стиху:
Мы лишь заржали, глупые студенты,
Забыв о том, что в сумке документы.
……………………

 
Весна срывает голову. Она,
Как тряпочными куклами играет…
Особо для игры не выбирая
Талантливых из нас…
Она – Весна.

 
 
 
АЛЬТЕРНАТИВНЫЙ ВИТАМИН

 
И вот кино: с буфета тащим мы
Сокурснице больной «второе блюдо»,
Минуя километр среди зимы,
Укутав «блюдо» в шубу. Но откуда
Проведала она?.. Да от подруг…
Но «клоуны» репризу доиграли.
Ведь главное не блюдо, а недуг,
Что был забыт и… вспомнится едва ли.

 
 
 
В ГРИМЁРКЕ ВРЕМЕНИ

 
О, этот город! — он был другим…
Цветных домов потемнели стены.
Эстетики чужды, пестрят ларьки,
Стараясь в одной пребывать системе
Ажиотажа и толкотни
С биметаллическим соло купли.
Я вижу, с тобою мы здесь одни,
Кто жизнь не успел променять на рубль.
Столовка частная… Всё не то!
Рецепторы немы на вкус «свободы».
И даже рассвет, за кулисой штор,
Угодливо трон уступил диоду.
И всем одинаково тошный фон
Противной попсы, хоть вставляй беруши…
И хочется – красным… А на светофор -
Торжественно плюнуть, закон нарушив.
Ищу-перелистываю номера,
Звоню в никуда: голоса отзвучали.
На смену живому пришла игра.
«Алло!.. Неужели мы с вами встречались?..»
Пространства закрыты на «невозврат»…
И здесь я лишь гость до чужих законов.
Билет, эпилог и бегом назад,
К пустому заждавшемуся вагону.

 
 
 
УРАГАН

 
Под мозаичным куполом вокзала
Качнулась люстра в синем холодке,
Как будто кто-то выдохнул устало,
Ослабив силу в сжатом кулаке.
Не тут-то было! — вновь пошёл волною
Холодный выдох, дверью громыхнув…
По окнам пляс: там бились в паранойе
Три вереИ под красную луну.
Галдел народ, толпясь в глазастых кассах,
Чрез одного бронируя места.
Но что за спех пред чёрной страшной массой,
Что раскидать готова поезда?
И вот он пик: неистово и жадно
Ворвался в зал гривастый Вихрь-Змей
И в стокопытном грохоте, надсадно,
Пошёл гулять меж кресел и людей.
И заметались поднятые люди,
Попав, как рыбы в сети-невода:
Один бежит неведомо откуда,
Другой летит неведомо куда...
И пальцы впились в ручки чемоданов
И сто тревожных взглядов — как один…
Но сильный пол, особенно при дамах,
Талантливо играющий мужчин,
В великодушном рыцарском порыве
Сомкнул ряды и слабых заслонил.
А Змей гремел, гудел, взъерошив гриву,
Себя на трон всевластья воцарив.
Рванулась люстра и… в хрустальном взрыве
Распалась в крошку пол осеребря.
Хлопок, другой и… мальчика накрыло
Произведеньем «Три богатыря».
Алела кровь в бесчисленных порезах
И обагряла, капая, гранит…
А это кто? Ах, да, сотрудник прессы, -
Расскажет всё, ничто не утаит.

 
Оконных рам обвислые скелеты,
Лишённые под натиском стекла…
По всем углам пестрящие билеты,
Что не купили из-за «пустяка»…
И пассажиры шли сплошным потоком
Через тоннель, подальше от беды…

 
Но… для чего природе быть жестокой,
Скрывая смерть в прозрачности воды?
…………………………….

 
А в привокзальном тесном переходе,
У светлой стенки, с сумочкой в руках,
Пред быстриной текущего народа
Пережидала бабушка, пока
Погода стихнет и… не торопилась
Людское место Змею уступать
И в три перста,
крестя
людей,
молилась,
Как о ребёнке будущая мать.

 
 
 
CONCIERTO DE ARANJUEZ
( adagio)

 
Кружись игривой девой, Барселона,
Пронзая розой ночь густых волос,
Пока на танец щурится с балкона
Седой король, не ведающий слёз.

 
Пусть страсть твоя разбудит от печали
Несмелый дух, забывший о любви:
Он ждёт рассвет, что встанет за плечами
Под алый дождь дымящейся крови.

 
Усилив боем молодости пламя,
Гуди, гитара, в трепетных руках! -
Раскачивай подол лиловый платья
И стройный стан пунцовым обжигай!

 
Не дай ему, седому старцу, воли
Отдать страну чеканящим шагам,
Вскормлённых Рейхом, гоблинов и троллей,
Как в барабан, стучащих по гробам.

 
Буди, Рехино, звучным расгеадо,
Испанский мир безвестных храбрецов,
Пока не встали тёмные закаты,
Состарив смертью Родины лицо!

 
Пока свежи сады Аранхуэса
И кровь бурлит желаньем победить,
Танцуй, испанка, страстною метрессой
С огнём платка свободы на груди!

 
 
 
В НЕПОЛНОТЕ ПРОЯВЛЕНИЙ

 
Я появляюсь там и здесь,
Но проявляюсь я не весь,
Чтоб не распасться по частям,
Разбрызгав душу по горстям.
Потом гадай, каков я был:
Чего достиг, кого любил…
Не удержать нам полноты…
Мне страшен Свет и темноты
Боюсь не меньше Света я,
Свой мир по крошечке лепя.
И вот, когда он будет цел,
Я смело стану под прицел,
Не убоявшись потерять
Себя
не целого
опять.

 
галерея Уффицы, Флоренция.

 
 
 
АСТРОНАВТИКА

 
Мой звездолёт – кометный лёд
Девятый век меня нёсёт
К звезде Мицар… И нет конца…
Не от того ль я спал с лица?
Да к что ж такого я нашёл
В огнях Медведицы Большой?
Сто раз состариться успел.
Девятый век ни спал, ни ел,
Всё ждал, когда ударит свет
Знакомых мне экзопланет.
Чуть не разбился о болид:
Девятый год плечо болит.
Чуть не захвачен был «дырой»…
Но, что расхвастался, герой?

 
Мой звездолёт – кометный лёд
И лёд течением несёт,
А с ним и горе-рыбака,
Что засмотрелся в облака…
И всё же, что не говори,
Но я способен покорить
Любую даль, любой огонь,
Не побоясь крутых погонь,
Пробившись к свету сквозь прозор,
Ведь я…
всего лишь фантазёр.

 
 
 
КОВРОВУЮ ДОРОЖКУ РАССТИЛАЯ…

 
Тут гости к нам сегодня заявились.
В Великом Русском Городе – салют!
Гостей зовут: Чак Норрис и Брюс Уиллис.
… и в любопытстве мучается люд:
«Опять прогиб, с противным визгом фанов,
Забывших Русь пиндосов США,
Купивших Оскар за «Левиафана»,
В котором «гибнет» русская душа?..»
Нет, их визит не связан с Голливудом.
А если связан, так, всего на треть…
Они сюда приехали оттуда,
Чтоб развернуть кухмистерскую сеть.
И персонал гостям готовит встречу.
Но не спешит блистательный фаворт
Переводить взволнованные речи
Банальных фраз, включаясь в разговор...
Вся не своя директор ресторана,
Почти кричит в забрызганный смартфон:
«Вы, что, узнать не можете, бараны,
В какой кабак пойдёт сегодня он?!..»
Сидят, молчат в подсобке музыканты
И сквозь решеть, надеждами полны,
Глядят во двор: всё ждут негоциантов,
Лелея шанс под русские блины…
Но нет, не едут гости дорогие.
Видать, блеснуть блинами — не судьба.
И… лабухИ, с привычным им «прогибом»,
Пойдут опять… шан-сон-чи-ки лаба’ (ть).

 
… и чистота! — что даже таракану
Из щели стыдно в залу вылезать…
…и тишина! — что даже целлофану
В руках сушефа леностно шуршать…
И… нервно ждут угрюмые красотки,
Официантство льстивое кляня,
Когда цеплять кокошники и… с водкой
От поварской стыдливо выплывать…
Но нет звонков и… тщетны ожиданья…
Прошла волна и… лёгок перекур,…
Что можно вновь прикинуться шутами,
Загнав в тугое мини штатных дур.
Опять быдло с кевелым лексиконом
Начнёт орать, трясясь под блатату.
Опять угодник вздрогнет на иконе,
У барной стойки, с миром не в ладу.
Опять начнётся скучное веселье,
Что даже водка бодрости не даст…
«Ах, Брюс! Ах, Чак! – лишь в вас одно спасенье
И вся надежда, голуби, на вас!..»

 
Сегодня к нам кумиры заявились.
В Великом Русском Городе – салют…
……………………….

 
«Гляди!!!.. Гляди!!!.. Чак Норис и Брюс Уиллис!!!..
Все по места-а-ам!!!..
Ах, чёрт!..
Ужель…
идут?..»

 
 
 
Приятелю Максиму – мастеру на все руки.

 
ТАКИХ УЖ НЕТ, НО ОН – ОДИН ИЗ НИХ

 
Таких уж нет, но он — один из них:
Открытый парень с синими глазами…
Общенье с ним – похоже на экзамен,
Что сдать не просто. С чувством ли вины,
С улыбкой льстивой горе-лицедея,
Ты предстаёшь законченным злодеем
Пред этим парнем, даже со спины,
Уверенный, что нёс доселе – свет…
Но сам себя обманывать не станешь
И понемногу правдой обрастаешь,
Как сухостой листвой на склоне лет.
Всё думаешь-гадаешь: в чём причина,
Что так легко ты снял с лица личину?
А парень – добр… И в этом весь секрет.
Но не чрезмерно ль он чудаковат,
Когда свою работу выполняя,
Берёт копейки, планку не роняя,
Всегда помочь нуждающимся рад,
Представ пред ними совестливым другом?
И странным обстоятельством напуган,
Выстраивая фразы невпопад,
Ты что-то произносишь, как в бреду,
За мочку ущипнуть себя готовый
И… не спешишь распахнутые шторы
Сомкнуть в замок, исполнив темноту.
………………………

 
… индийский чай по кружкам разливаешь
И в человека веру обретаешь,
Оплачивая верой доброту.

 
 
 
ПРОВОЖАЯ ГРЯДУЩИЕ ДНИ

 
Время тает, как мартовский лёд,
Обнажая холодные камни.
Завтра будем мы все стариками:
Жизнь пройдёт, неизбежно пройдёт…
Сквозь стекло безразличных окон,
Во дворы, устремив свои взоры,
Мы увидим наш маленький город
Без теней, суеты и… ворон…

 
Наши лица никто не узрит
В этих тёмных квадратах ухода.
И всё тише, всё глуше с комода
Радиолы «волна» шелестит.
И в «сейчас» обернётся «вчера»,
Разольётся по душам услада…

 
… что ж так медлят с визитом в палату
К поступившему вновь, доктора?

 
Время тает. Всё чаще капель.
Всё звончей эти звуки-секунды.
Утра зябь тёплым пледом укутав,
Дышит солнцем чубатый апрель.
Но бенгальские наши огни
Слишком скОры в реликтовом поле.

 
И молчим мы, с горчинкою боли,
Провожая грядущие дни.

 
 
 
ЗВЕЗДОПАД

 
Полно врать! Посмотри пред собою, мой друг.
Называешь свободой ты замкнутый круг.
В этом замкнутом круге «свободных» людей
Ты, как вата истлел от красивых идей.
Воплотил ли из них, ты, мой друг, хоть одну,
Чтобы выйти из круга, за край заглянув?
В этой давке «свобод» нам ни что не сулит.
Даже сердце, устав, по ночам не болит.
Недосказ. Недосуть. В полумерах творя,
Мы готовы с трибун «умирать» за «царя»…
Мы готовы с трибун… Но о чём говорить?
Не пойти ли нам, сдавшимся, в сад, покурить
Или в храм (а, чего?) к образку приложась,
За резной аналой, как за воздух держась?
Ни начала не помним, не видим конца…
Будто красные звёзды, своё отмерцав,
Мы уткнёмся в снега, и снега зашипят…
Что осталось от звёзд?.. Звездопад, звездопад…

 
 
 
КАЛИ-ЮГА

 
Не удержались силы Ассы
И злобных архов во главе,
На волю выбралась Ненасыть
Уничтожать и благоветь.
Но, не заметив перемены,
Мы… шли и шли… на поводу…
И в обескровленные вены
Вводили яды на ходу.
И жизнь наполнилась отравой
Подменных правил и страстей,
Где не сыскать уж больше правых,
Смотря сквозь ложь в глаза детей.
Не обольщайся, кто проснётся:
К твоим словам привьётся бред…
Узнаешь, как оно сожмётся,
Толкнув два слова напослед…
Но, кто поверит обещаньям,
Признаньям близких и родных,
Коль все мы дохнем в обнищанье
Среди таких же остальных.
Всё ждём, что пастыри с экрана
Любовью нам заклеят рты…
А там — ветра гуляют в храмах,
С холодных плит раздув следы.
А там — забытые могилы
Глянцует тонкий ранний лёд…
«Так, где ж вы, боги-командиры?», -
Вопрос покоя не даёт…
…………………

 
Но в Тридевятом государстве,
Злодеям — власти не снести.
Придёт Иван – известный мастер
И,…
кой кого
решит
спасти.

 
 
 
ГЛУБОКИЙ ЖАРКИЙ МРАК

 
Потолок в полтора километра.
Кокон газа объял мертвеца.
Но лучи в струях пыльного ветра -
Как ослепли — не видят лица.
Обрывает короткие фразы
Плотной жизнью наполненный миг.
А над мёртвым, надеждой безглазой
В синих каплях горит сердолик.
В коридоры пугающих штолен
Прорывается жадный огонь:
«Глубь земли уступать? Не позволю!
Эй, «термитник», ау, только тронь!..»
Не считаясь с людским аппетитом,
Заключающимся в «на-гора»,
Осыпает метан антрациты,
В мертвецы храбрецов отобрав.
Холодны и узки эти стены,
Где на вздох ограничена жизнь,
Где на смерть — за отсутствием денег
И назло… — по веленью души.
Долгий путь вслед зубастому буру
Через пот, через боль, через смерть,
Что по виду — с обычный окурок,
По привычке истлевший на треть.
……………………

 
Не сочти нас, погибший товарищ,
Боязливой и жалкой гурьбой.
Шаг назад и, должно быть, ты знаешь,
Что легли бы мы рядом с тобой…
Ты прости, друг, что выбраться случай -
Пал на нас. Знать, ещё не судьба
В этот раз повторить твою участь,
В неизвестность себя торопя.

 
 
 
ПОСТФАКТУМ

 
Мы лишены своих культур,
Теряя Свет за туром тур;
Теряя дух за шагом шаг,
Едва плетётся наш вожак.
Кругом – сорняк. Но, как полоть,
Когда врагов любил Господь?
Открой глаза! — сплошной разболт…
А уверения раз в год,
Что наверстаем… Эт слова-а-а…
И… шелестят, как целлофан…
В них проку – нет. И высший чин
У нас и вор, и господин.
Неужто мир и впрямь таков,
Да под копирку чужаков?
Что не подросток — так балбес…
А жить осталось то – в обрез…
Раскройте паспорт. Кто вы там?
Какой вы нации? Пуста
Сия графа. Заместо ей — …
Со всеми общих вы кровей.
Кому в том выгода? Кому?
Вакейро, судя по всему,
Ведь стадом легче управлять,
Позывы власти утолять.
И не меняется бомонд,
Как не кончается ремонт…
Одни и те же голоса
Да всё лукавые глаза.

 
 
 
 
 
ПОЭМЫ
И
СТИХОТВОРНЫЕ ЦИКЛЫ

 
 
 
 
ДОЖДИ НАД ВЫГОРЕВШИМ ПОЛЕМ

 
1.

 
СЛАВЯНСКИЙ ДУХ

 
Какое там, простите, «жить»,
Когда мне в стены лупят пули?
И для себя пора решить…
Но, как прикованный, на стуле
Сижу: не встать, в ногах свинец…
А меж домов свистят и рвутся,
Осточертевшие вконец,
Хлопушки грязных революций.
Мой друг погиб и сам я стал
Давно пристрелянною целью,
Что даже смерти ждать устал…
И стыдно мне, что, офицер я,
Сижу без боя. Весь мой вид -
До кома в горле глуп и жалок:
Войны безногий инвалид,
Пилот колясок и каталок.
Будь славен СлАвянск мой родной!
Но где же гости?!.. Я на встрече!..
А ну давай-ка, «наградной»,
Шмальни по хлопцам «добрый вечер»!..
С собой пяток, но заберу…
А то, гляди, повылезали!.. -
Через какую же дыру!?..
С мечтой о долларах и сале?..
В подъезде скорая стрельба:
Не терпит нелюдь уговоров.
И чё ж так волюшка слаба,
Что ощущаю каждой порой
Я цепкий страх?.. Ломают дверь…
Ну, что ж, давай: я наготове…
Не промахнуться бы теперь…
А то, к чертям, чего я стою?..
И где ж так женщина кричит?..
Взяла б да тихо убежала…
Вот первый: сука, получи!..
Второй: рука не задрожала…
Смертельно третьего достал…
Четвёртый лоб подставил, дурень…
Упал со стула, распластал
Ещё двоих я… Десантура!..
Седьмого, видно, не дано
Домой отправить в преисподнюю…

 
…в груди огонь, в глазах темно…

 
Юго-восток. Славянск. Сего дня.

 
 
 
2.

 
ТРОН НА КРОВИ

 
Довольно! Хватит! Гибнут дети!
Но фишки в стопочку… Игра.
Лишь дух пальбы, да жаркий ветер,
Да пухлый чёрт во весь экран.
Послушно дёргаясь, как кукла,
Он кривит рот и нагло врёт;
По-европейски, фиги в брюки,
Присягу в верности даёт…
А под Славянском гибнут люди,
На тротуарах кровь и стон…
Гляди, продажная паскуда,
За что купил ты царский трон!
Не усидишь, попрут с Майдана
Тебя пинками казаки
И не один, поверь, не станет
Жалеть о том: полно других…
Чтоб свет не видел рожь поганых
Крутых политиков «добра» -
По пуле в лоб вам из нагана
За каждый выпущенный грамм
По городам юго-востока…
Иль хорошо в лакеях быть?
Нет, не найдёте вы предлога,
Чтоб в страны южные отплыть.
Всю вашу грязную «бендеру»
С ордой дебилов от идей,
До подсознания разденут
Слова решительных судей.
Что, гад, не хочешь подставляться?
Сказал про мир, а сам – войной?
Ужель охота угощаться
Тебе ответною стрельбой?
И вонь, и грязь, и гниль окопов,
И смерть всё время на обгон…
За чей банкнот вы бьёте копом
И всё пытаетесь в разгон?
Сынки нюрнбергского процесса,
И вас петля не обойдёт!
В Аид, в Тартар изыдьте, бесы!
Кабы ни так! — вы все в народ!
Замаскируетесь «гражданством»,
Гандоны снимите с башки…
И пусть вас крестит верный пастырь
Баптистской церкви за грешки.

 
Не раздражай, заткнись, священник!
И где же прячется твой бог
Не придающий нам значенья?
Убёг, почувствовав подвох?

 
 
 
3.

 
ЦЕНА ПРАВДЫ

 
Прежде чем говорить о войне,
Ощути: учащён ли твой пульс,
Нет ли жженья в груди, по спине
Не бежит ли мураш… Плюсом пусть
Будет бранная речь, в пальцах дрожь,
И, конечно же, тост со слезой…
Лишь бы сладкая ложь
Не блистала своей красотой,
Ровным слогом с противною помпой,
Показно… А уж если особы
Полу женского рядом с тобой!..
Что кичиться, когда ордена
Не тобою пришиты к мундирам
Молчаливых, седых командиров…
Вспоминать им до самого дна
Весь тот ад — тяжело… Да и надо ль?
Что словами зазря посыпать?
Что – слова?! Не приходит на ум
Нужных слов, чтоб о доле солдата
Без прикрас и вранья рассказать
Поперёк тыловому треплу?
Хочешь правду, старик? Окунись
В эту правду, где ветер боится
Свиста пуль и сухие глазницы
Черепов смотрят в серую высь…
Расскажи эту правду, как есть…
Пусть обрушится грозным цунами
Твоё слово, в себе поглотив
Пустобрехов, борцов ни бог весть,
От которых у многих в сознанье
Возникает шальное желанье:
Высшей правды идти супротив.
Тут, браток, не до благ, окажись
По соседству с упавшим снарядом…
Стань от смерти не близко, а рядом,
Чтоб едва удержать в себе жизнь;
Чтоб в глаза этих бешеных псов,
Бессердечных, безмозглых созданий,
Заглянуть и противопоставить
Им детей, матерей, стариков.
Так давай, за надежду на свет,
За мольбу на устах, за раскаянья шёпот…
Разве мог бы ты врать, если б вместе прошёл ты
От окопа к окопу с бойцами, поэт?
Расскажи всему миру с высоких трибун:
Кто и ради чего начал эту стрельбу,
Кто и ради чего начал насмерть стоять,
Беспримерно сражаться за каждую пядь…
Не стыдясь правоты, расскажи, описав,
Чтоб светло от святых стало на небесах,
Чтоб последняя
сволочь
могла
Подавиться похлёбкою зла…

 
Смерть – безжалостна. Может она
И тебя уложить безразлично…,
Скомкав жизнь, как пустую страничку
С не проявленным словом «война».

 
 
 
4.

 
МАРИОНЕТКА

 
Кто верит ей?! – я просто негодую!
Ужель и вправду женщина добра?
Да ей «до фонаря», что вражьи пули
Бьют мирный люд… И кровь смертельных ран
Не обжигает душу этой кроткой:
Ей наплевать, оно ведь за «бугром»…
А между тем, в километре всего-то
Идёт война и смерть — со всех сторон.

 
«Патрэбны ль хлопцам зямли Беларуси?
Яны на нас вайною не пойдуць…
Суддзя им бог. А каль прыйдуць, дапусцим,
Вораг сярод нас, мабыць – ня знайдуць.
Не масквичы ж мы, верно, и к Европе
Стоим ня задам, грошики куя.
Каб не застацца бляха, в полной жопе,
Нам ад Масквы — не трэба ни х…
А в Киев я до крёстницы паеду…
Гаспадарам украинским скажу,
Каб прывяли крамлёускага мядзведзя
Яны як мага краше к мандражу».

 
Я вижу, тётя сказок не читала,
Где зло всегда повержено добром.
И за «добро» я дал бы ей… – пять баллов,
В кипящий жир замоченным кнутом.
«У нас тут Бацька…, — хвастается тётка, -
Па-еурапейску мыслит, дэмакрат…
А руским што? — была б на заутра водка
Ды памиж слоу искры дерюжный мат…
А тут, глядзи: я вроде бизнэсмэна
И падчиняю трыста чалавек;
А пачинала, помню, с «Орифлейма»
И усяких там брынцаловских аптэк.
Еуропа – сила, Штаты – наши боги.
А боги, як ни як — всегда правы…
Няхай себе варта рык у бярлоги,
Покуль на бой не выйшли наши львы…»

 
Вот так они (найдётся их не мало,
Притихших крыс в обличии людей)
Сидят и ждут под тёплым одеялом
Заокеанских ласковых гостей,
Когда те гости скинут им объедки
И поманят рукой из-за стола…

 
В который раз – не счесть, марионетка,
Ты свой народ за нитки продала.

 
 
 
5.

 
МЕТАБОЛА

 
Цветок пружинкой под шмелём.
Над лугом запахи июля.
Вниз по холму дурман торчком
Стоит в рассветном карауле.
Вспорхнула, радости полна,
Пичуга жадная до неба, -
Талантом жить наделена,
Она, как жизнь, великолепна.
До шелковистости росой
Умылись медленные травы.
Блестит прозрачной бирюзой
Большая бусина… Оправой
Бриллианту стали лепестки
Едва раскрывшейся ромашки.
Плюща нагнулись волоски
Под тельцем пёстренькой букашки.
Вдаль глянешь: речка кушаком
Обвила травье молодое…
Чуток поодаль, за леском -
Полей приветные ладони.
И голоса на перелив,
И воздух свеж, как час рожденья,
И ты, до чувств не терпелив,
Взмываешь ввысь от наслажденья!
……………………

 
И вдруг, с надрывом трёх сирен,
С какой-то бешеною силой,
Вскипает смерть, на сто арен!..
И то, что было бело-синим,
Ложится в бурый чернозём
Поверх пульсирующей боли…
Пяток секунд на всё про всё…

 
…и чернокрылый режиссёр
Произведением
доволен.

 
 
 
6.

 
ПИСЬМО ПО СЛУЧАЮ ВОЙНЫ

 
Бесспорна правды явь, как дважды два:
Согласных с ней найдутся миллионы…
А ты, балбес, опять за свой «фиг ва’м»
И с умным взглядом брызжешь в микрофоны.
Хозяин твой, войною одержим,
Планету на иголочке вращая,
С недавних пор стать дьяволом решил,
Тебе в удавку галстук превращая;
Чуть потянул… — и вот уже повис
На нём твой череп, чёрная мартышка…
А это, что за бред тупых актрис,
Нервозных дур, что врут без передышки?
Хозяйский пережёвывая текст
Верблюжьими своими челюстями,
Они находят пальчиками «next»
И ржут перед московскими гостями.
Правдив и строг российский наш Эзоп,
По фактам убеждая их в обратном…
Но в сто морщин высокий крепкий лоб
Даёт понять, что всё безрезультатно.
Надмирный враг настроен на войну.
Томатный сок всё путает он с кровью
И возложив на праведных вину,
Некозырной шестёркой козырь кроет.
Но что за смысл покоиться на лжи,
Когда весь мир открыто протестует?..
В ущерб душе творящийся режим -
Работа проведённая впустую.
Не на-вре-ди!..
…………………………..

 
… и к вещему утру
Посыплются наместники в геенну…

 
— Ваш мир – Тартар! Так будьте же в аду
За всех людей
безвинно
убиенных!

 
 
 
7.

 
ИЗМЕНА

 
Футболка облегла могучий торс.
На крепких бёдрах синие бермуды.
«Откуда дядя?», — задан был вопрос.
И тот, краснея, выдавил: «Оттуда…»
Поодаль замер белый «Ситроен».
В салоне — друг, а может быть – приятель.
Бегут в Россию, словно вне измен,
Несчастные донецкие собратья.
А там, в Донецке, всех под корешок…
И в пыль дома над стонами и кровью…
«А что, назад не хочется, дружок,
Помочь своим, чем так, за будь здорово?..»
Солдаты Бреста… Вспомнил я о них…
Чтоб столько продержаться, в первый натиск!?..
«Пусть тут не Брест, но, всё же, извини -
Своя земля…» Да что я? Наплевать им!
Им наплевать, что гибнут за неё
Двенадцать тысяч душ из миллиона…
……………………..

 
«…но, как в театре: отзвенел звонок
И… ты на сцену щуришься с балкона…
Тебе дешёвый выдали монокль,
Билетик с местом в шумном полумраке…
А тем, погибшим, даже на венок
Минут не хватит… Новою атакой
Падут на землю новые тела
Таких же душ, как ты, здоровый парень…
Я знаю, брат, что трусость подвела,
Коль в тридцать пять жары ты дышишь паром…»

 
Не удержать… Таможенный контроль
Проходят сотни этаких спортсменов,
Зубря сквозь страх предательскую роль
В спектакле
под названием –
измена.

 
 
 
8.

 
… И ЭТО БОЛЬШЕ ЧЕМ ЗЛО

 
Школой пахнет ранец.
Стопочкой тетрадки.
Розовый румянец.
Циферки-загадки.
Свежесть хризантемы.
Шелест целлофана.
Крупным шрифтом тема
Под названьем – «Мама».
Первое знакомство.
Первое заданье.
Как светло и просто
В этом светлом зданье!
Оживились дети.
Залучились взгляды…
«Что же им ответить,
Мамам ненаглядным?»
У окна учитель
Теребит указку,
Не найдя причины,
Чтобы дать подсказку.
Есть вопросы? Вряд ли.
А сложить – не просто…
И глаза горят их,
Как весенний воздух.
Будто бы узнало
Зло про это слово
И урок сорвало
Нагло и не ново, -
Не проделкой глупой
Горе хулигана:
Есть другой преступник,
Вроде урагана.
Взрыв сошёл на рокот.
Полетели рамы,
Кровь разлив по строкам
Посвящённых мамам...

 
Кто же те химеры,
Что не разбирая,
Бьют, не зная меры?
(в городки ль играя?)
Если даже дети
Их приводят в ярость!..
Кто ж они!? Ответьте!
Или не осталось
Крови в наших жилах,
Правды в наших душах?
Для кого мы живы
И кому послушны?

 
 
 
В ПРЕЛОМЛЁННЫХ ЛУЧАХ…

 
1.

 
Галантерея. Запах
Ткани, а может пыли.
Вместо голов — «вопросы»
Приговорённых блузок.
Ряд рукавов безвольных
Перебирают пальцы…
«Тесно», «просторно», «поздно»…
Хочется сбавить грузным,
Чтоб оживить тряпицу,
Вжиться в желанный образ,
Музою Сальвадора
Из Ханты-Мансийска…
Галя почти, что Гала…
И обознавшись в радость
Копия Айседоры
Замерла, как артистка…
Бликом скользнув с витрины,
Вытаращась восхищённо,
Смотрит испанский гений,
Усики свив «восьмёркой»…
Кажется: миг – и блузки
Медленно разбредутся
В лёгкий сентябрь со всеми,
Торгу, придав восторга.

 
 
2.

 
Здравствуй слон на тонких ножках,
На высоких тонких ножках,
В ночь сошедший из-под кисти
В каталонской мастерской.
Я узрел тебя в газете,
На которой был ты брошен,
Смят… и… ножки надломились…
Ну, кому, скажи, такой,
С комариными ногами,
Нужен ты? Чтоб в этом хламе
Человеческой помойки
Жизнь в уродстве доживать?
Даром, что бывает тонок
Звук на тельце перепонок…
А газета то, промокла:
Тянет ветер – не порвать…
Распрямлю я ту газетку,
Отсушу через салфетку…
И пойдёшь ты понемножку
В даль-дорожку, слон-урод…
Да кому вы интересны
Не уроды? Просто… пресно…
И плюёт на ваши рожи
От Дали «губастый рот»…

 
 
3.

 
Реальности биоконструктор.
Пытайся, выдумывай, действуй,
Лети, разворачивай круто
Корабль загрустивший на месте,
Меняя местами значенья,
Времён изменяя теченье…
Смеясь над панно реалиста,
В «художке» ты чахнешь над формой
Всё тех же прямых и волнистых,
Что вновь не даются упорно.
Сломать эту старую школу
До щепок, до мусорных вёдер
И новое утро – на волю,
Что с горки блистает напротив;
Чтоб всех ослепить новизною,
Как Боги — сошедшей весною;
Ворон окунуть в перламутр,
Цветов насадить в клавесине,
Добавить в не синее сини,
Высокое спрятать в низине
И богом представить якута.
В том смысл увидит не каждый…
На то он и биоконструктор…
………………..

 
…но звёзды летят всё туда же
Единым законом, повсюду…
Взяв кисть, ошибиться не страшно,
Склонившись над смелым этюдом.

 
 
 
ТРИ КЛИНИЧЕСКИЕ ТЕМЫ
СХОДЯЩИЕСЯ В ОДНОЙ ТОЧКЕ

 
тема, в которой герой делает вывод о
несовершенстве материального мира

 
1.

 
Три таблетки тизерцина
После жуткого портвейна
И товарищ Иннокентий
Отлетает в туалете взад себя.
Ударяется при этом
О косяк открытой двери
И сознание теряя,
Про себя он слышит,
что поёт труба…

 
И его по коридору
Прут два пьяных музыканта
И затаскивают в номер,
Где стоят пустые койки вдоль стены.
Тихо стонет Иннокентий
В ощущенье центрифуги,
Звонко булькая при этом
Полулитром надоедливой слюны.

 
А потом к нему приходят
Доктора и предлагают
Самому сойти к машине
И ползёт он по ступенькам сам не свой.

 
И везёт его «буханка»,
Резво прыгая по кочкам,
Что с приёмного на вечный,
Можно запросто отправиться… «Живой?..»

 
Но в приёмном на кушетке,
Что доски грубее вдвое,
Иннокентий замечает,
Как слова слетают с кончика пера
Полусонного хирурга
С волосатыми руками,
Да змеёй-фонендоскопом,
Да лицом весьма похожим на бобра.

 
Наконец сопровождают
Иннокентия в палату,
Где лежит он две недели
Средь таких же Иннокентиев, как он.
А за окнами палаты
Воют синие метели,
И клубятся над часовней
С деревянным, покосившимся крестом.

 
Как пришло выздоровленье -
Иннокентий мой не помнит,
Но с уходом из больницы
Он открыл в себе способность замечать,
Что кругом гуляют души
Не стеснённые телами
И довольны эти души
Тем, что рядом — ни лекарства, ни врача…

 
 
 
сделка на доверии
(история одного студента)

 
2.

 
Я в хоспис угодил с ушибом мозга,
Когда под херес принял тизерцин;
С неделю отлежав на чём-то жёстком,
Услышал вдруг, как мученик один,
Навязчивой идеей одержимый,
Искусно врёт о Жане Бельмондо,
Что де его талант непостижимый
Нельзя загнать под ветхое пальто…
В речах всплыла испанская гитара…
Я перебил: «Не хочешь ли продать?..»
«Кому? Тебе? Отдам, почти задаром… -
напрягся он, — Рублей за сорок пять…»
А вскоре я был выписан… Забавно,
Что гитарист и впрямь продать решил
Свою «Almires». Только без обмана
Студент не может… Даром, что свежи
Слова его… Усердно и весомо
Я наболтал в три короба вранья,
Что, дескать, деньги – будут: нет резона
Шутить о том… Денька, так, через два…
И он, сбежав, повёл меня до дома,
Где в полумраке ласково блестя,
Скучала по фанданговым приёмам
Кедровое кастильское «дитя».
Всё было выразительно и скоро:
Я взял гитару, вышел и… пропал
Почти на месяц… Эх, да был бы город:
Пекин, Шанхай, чтоб адрес не прознал
Полициант. А так — пе-ре-фе-ри-я;
Пойди да свисни – тот час же ответ…
И продавцу, в итоге, отворили
Мои друзья… Не правда ли, сюжет?
На тот момент, отсутствуя, по счастью,
Я знать не мог и не предполагал…
А как узнал – сломался в одночасье
И всё по нотам Максу рассказал.
А Макс, шизо, торчал на эфедрине,
По нищете ширяя вторяки…
И я, недолго думая, прикинул,
Что тот поможет мне за «помоги».
А тот сказал: «Готов за пинту пива
«скворечник» твой владельцу возвернуть…
А Иначе от этой перспективы
И полглотка со дна не отхлебнуть…»
С утра, собравшись с духом, понемногу,
В тиши задев гитарой о косяк,
Мы вместе с Солнцем двинулись к востоку,
Таща себя в пивнуху натощак.
Ломал кумар, вытягивая жилы
Дурынды-Макса… Пиво мимо рта
Его лилось, текло… И так паршиво
Обоим было нам, что обладать
Хотелось только тёплою подушкой,
Прижавшись к ней небритою щекой
И спать, и спать, покоя не нарушив,
Убив на сон короткий выходной.
Испанский ворот – тартуш не для многих…
Достоин ли его такой прохвост
Как я? Однако, что ж там в эпилоге? -
В двухстах шагах от нас? Вопрос не прост…
Знакомый двор, знакомый дом и флигель,
Где так удобно друга поджидать…
И… пронеслось пугающе: «Я мигом!..»
И длился миг, минут так, сорок пять.
Я плюнул, встал и… ринулся на помощь,
Найдя дружка с пробитою башкой…
«Ка б знать я мог, что он такая сволочь… -
Стонал мой друг, — сюда бы — ни ногой!..»
…………………………………….
И вот лежит мой бедный друг в больнице
Девятый день и слышит, как гудит
В его затылке мат, но чтоб не злиться,
Он о Рембо’ тихонько говорит…

 
*тартуш — нагрудное украшение
*Артюр Рембо (1854 —1891 ) — французский поэт

 
 
 
тема, в которой «свобода» как понятие, предстаёт весьма спорной и относительной

 
3.

 
Недолго думая над тем, как им удрать
С полей картофельных расквашенных дождями,
Студенты ГИТИСа решили разыграть
Спектаклик нагленький пред первыми рядами,

 
Где, как известно, в непосредственной близи
Сидят вожди горячих сцен и повторений,
А разыграв, благополучно сесть в такси
И на три дня уехать в город из деревни.

 
Как надоела эта грязная пора
Вонючих тел, усталых рож и наставлений,
И этот острый, сквозь подушку, до утра,
Неровный звук, тревожный звук сердцебиений,

 
И этот «хореографический» соблазн,
Что был вне доступа для сильной половины
И через стенку хохотком дразня не раз,
Манил к себе сорвиголов забыть про «мины»,

 
И эта маковая страсть изящно врать
Наивным бабкам про отвары от ушибов,
И этот «питерский протест», что мог бренчать
Любой из них пятью аккордами паршиво…

 
В конечном счёте, предколхозная возня
Друзьям, служителям нелепой Мельпомены,
Осточертела донельзя, что тормоза
Казались им в тот миг синонимом измены.

 
Вступившись будто бы за барышню одну,
Что с курса выгнали за пошлость в поведенье,
Втроём отправились они, её вину
Ровнять-заглаживать пред завом отделенья.

 
Но то был повод. И защита – ни при чём.
Душа актёрская скучала по свободе!..
Ведь жизнь, как правило, вне правила течёт
И так же, собственно, вне правила заводит.
Финал истории не блещет новизной:
Купив два вермута на Гоголя в продмаге,
Одну бутыль распили в парке под сосной,
Бутыль другую потащили до общаги.

 
И там, в продымленной холодной пустоте,
С гранёной стопки, по глоткам, давясь и морщась,
Друзья откушали свободный первый день:
Оторвались они, короче, если проще.

 
Как вдруг с приятелем, по имени Данил,
Случился маленький конфуз — кольцо мигрени.
Недолго думая, он тут же проглотил
По настоянию знакомого еврея

 
Таблетку-кроху под названьем тизерцин,
И став белее молока, фиалки белой,
Под смех картавого, упал, как offizier
Из Deutsch-Armee, при этом грохоту наделав…

 
Изрядно стукнувшись об угол головой,
Лежал недолго он беспомощным и жалким…
«Ну, что уставились, придурки?!.. Я – живой!..», -
Шептал Данил, когда везли его в каталке.

 
 
 
БОЛЬШЕ – НИКОГДА!..
(со слов рассказчика)
юмореска

 
Аэробус — это, братцы,
Многотонный механизм,
Где так просто обосраться,
Из окошка глядя вниз.
Там ни рюмкой, ни газетой
От чернухи не отвлечь
И все мысли лишь об этом:
Как бы жизнь свою сберечь.

 
«AirbUsA340» -
Безопаснейший летун.
Вот бы мне на нём во вторник
Стартануть в Караганду…
А, плевать!.. Сомненья к чёрту!..
Приобрёл билет – лети!..
«Ан какой-то там четвёртый» -
Чудо лётного пути…

 
Здравствуй, тесная квартира,
Неудобных сорок мест!..
Не эффектно, не интимно
И, увы, без стюардесс:
Ни с тележкой, ни с подносом
Им меж кресел не пройти…
Изгибается вопросом
Страх воздушного пути.
…………………….

 
«Ну к рассядьтесь, пассажиры,
С одного на два борта!
Если быть хотите живы,
Вашу мать, ка-ра-ган-да!..
Это ж вам не карусели!..
Кувырнёмся на лету!..
Чё застыли?.. Ну к расселись!..
Вашу мать, в караганду! -

 
Дядька в штурманской фуражке
Прогудел, как паровоз
И добавив, — Чё-то тяжко…, -
Разогнулся в полный рост,
И ударившись башкою
О какой-то там лючок,
Простонал, — Ну ё-о-о!.. Спокойно!..
Не салон, а чёрт те чё!»

 
Разогнались, растряслися,
Оторвались кое-как,
Мысли в воздухе повисли,
Превратив людей в макак…
И… вибрация по телу, -
Прям отбойники в руках…
Сердце в жопе. Вот так дело!..
Пять секунд — и в облаках.

 
Знаю я, летают люди,
По привычке, каждый день,
Независимо откуда,
Да по всякой ерунде.
Только я не той породы,
И скукожившись, дрожа,
Превращался в антипода,
Впечатленьями брюзжа.

 
Глянул я в иллюминатор,
И представилось мне вдруг,
Будто начали мы падать, -
Сердце в горле — «тук-тук-тук».
И всё ближе «геокарта»…
КрУжит, душит!.. Не могу!..
А сосед мне, чёрт азартный,
Предлагает коньяку.

 
Всё вокруг меня трясётся:
Крылья, кресла, голоса…
Хошь не хошь, а запоётся,
Аллилуйя, Небеса!..
Коньячок играет в рюмке…
Нет, до рта не дотянуть…
«Да возьми ж ты рюмку в руки!..
Тут всего-то — на "глотнуть…"

 
В животе пошли броженья.
По вискам — холодный пот.
А сосед мне про крушенья…
А меня почти что рвёт…
Побывав в воздушной яме,
Я едва собрал себя
И сказал: «Браток, отвянь а…»
Через силу, через "бля".

 
При своём не малом росте
Я решился на туалет,
К санузлу направясь в злости,
После маминых котлет.
И чем дальше продвигался
Я по узкому хвосту,
Тем всё ниже нагибался,
Унижаясь ко стыду.

 
А санузел — блок метровый
С дыркой в рубль, — попади…
Знал бы кто, как мне херово,
Так быть, может, наградил…
Даже лифт бывает мукой,
Если вниз да с бодуна…
Ну, а тут, с испугу пукни
И подумают — "война".

 
Я над формулой уборной
Долго голову ломал;
На всю жизнь таким проворным,
Сколько помню — не бывал;
Всё искал, как ненормальный,
По углам и стенам слив,
Килограмма три фекалий
С трёх попыток удалив.

 
Я теперь уж и не помню,
Где скрывался тот рычаг…
А за дверью выл японец,
Бледно-жёлтый, как моча.
Я ему, согнувшись, молча,
Уступил квадратный метр.
Ну, а он мне: «Нетю моци!..
Оцень-оцень!.. Тувалет!..»

 
Снова ямы, ямы, ямы…
А коньячный мой сосед
Пил и пил себе, упрямый,
Извергая пьяный бред.
Говорил: «А не пойти ли
Нам посрать на брудершафт?»
Видно, точно, без извилин
Этот чёртов алконавт…

 
В голосах — ревербератор
И смеялся я, язвив:
«Вот уж час как я, ребята,
Не испытывал позыв…
Адаптировался что ли?
Или крылья отрасли?
Иль меня вы, «муми-тролли»,
Дружным смехом отвлекли?»…

 
При заходе на посадку,
Сделав мёртвую петлю,
На провалы в ямах падкий,
Снова лайнер мой нырнул;
И нырнул он так, что, братцы,
Я почувствовал в мозгах,
Вместо страха свои яйца, -
А вот это – то’чно страх.

 
Но рыгать мне не пришлося:
Чуть коснулись мы земли,
Сердце радостью зашлося,
Погремушкой, ай люли…
Капитан — два метра ростом,
Еле выбравшись в салон,
Подытожил крайне просто:
«Прилетели». Утомлён

 
Перевозчик наш воздушный…
Кстати, из-за потолка,
Был он вынужден, согнувшись,
Обращаться к башмакам,
Что блестели на дорожке,
По которой час назад
Я бежал до «неотложки»,
Будто кто мне дал под зад.

 
И с тех пор я не летаю:
Ни на «боингах», ни как…
На своих двоих шагая,
Убеждаюсь, что пока
Застрахован я надёжно…
И уж месяц, как иду
С батогом по бездорожью,
Да в свою Караганду.

 
 
 
Посвящается А. Шанину

 
АРХАНГЕЛЬСКИЕ СНЫ

 
1.

 
Блуждая долгими дорогами Тибета,
Он видел Шамбалу в пунцовых облаках,
Он находил в камнях последние приметы
И слово радости из чувства извлекал.
А меж вершин, живой цепочкою, в полшага,
По подвесным мосткам, всё время, в два конца,
Монахи двигались, и рвал уттара санги
Им Бог Ветров не открывающий лица.
И Бог Ветров ему шепнул: «Иди за ними…»
И он шагнул… (качнулся мост… в ответ на страх...)
Шагнув, почувствовал, как некий дух незримый
Обжог плечо его и выдохнул: «Монах,
Ты носишь смерть… Твоя болезнь неизлечима…
Вернись назад… Не одолеешь… Не дойдёшь…»
«Не верь ему! — раздался голос, — Две причины:
Твой страстный ум и убедительная ложь!»
Цепочка замерла. Оранжевая «лента»
Заколыхалась на сиреневом ветру…
И страх пропал, едва задев его, бесследно…
«Ты не умрёшь!!!», — услышал он…
«Я не умру!»

 
 
2.

 
Тревожного ничто не предвещало.
Он шёл через деревню на поля.
Лишь в лёгком ветре рощица дрожала,
И побуждала к песне соловья.
Под роем слЕпней минул он овины,
Хлопком спугнул пасущихся коней,
Сбежал с холма, промчался луговиной,
Срывая листья с тоненьких стеблей
И на дорогу выбежал… Вдоль леса
Дорогой той побрёл он. Небосвод,
Под стать траве, был бархатен и весел
От птичьих песен, льющихся с высот.
И вдруг всё стихло. Маленькою торчей
Из лесу что-то вышло… (ка б узреть?),
Перемахнуло утленький заборчик…
Ясна догадка: это же медведь…
Признал и тот испуганного хлопца:
Бежит к нему, несётся, что есть сил…
А тот стоит, как пень, не шелохнётся,
Как будто корни в землю запустил.
Медвежья пасть горит горячей кровью,
Линялый мех желтится на боках…
Пощады нет в глазах его багровых
И нет спасенья в розовых когтях.
Уже гремят под лапами каменья,
Дыханья шум всё чаще и сильней…
«Ну, всё!.. Погиб!..», — решил медвежий пленник,
Почти за миг сцепившихся теней.
Но тут в руках мальца возникла тряпка
И бросив в морду хищника лоскут,
Глядит… И что же?
Пылью стали лапы?
Исчез медведь, рассыпался внезапно…
……………………

 
А всё ещё, как будто где-то тут…

 
 
3.

 
В этом новом подземном мире,
В невозвратности и суете,
Не прельщали его перспективы
Потерявших лицо людей.
И по «стрелкам» летя куда-то,
В переходах не видя глаз,
Он, шутя, обгонял эскалатор,
Застревая в потоках масс
Всё таких же, как он, спешащих
На поверхность, на белый свет…
Он толкался… Представить страшно
Было парню, что выхода нет.
А вверху, над сводами станций,
Будто кто-то, дразня, создал
Окна с видами на пространство
Под названием «Высота»,
Где ещё проносились птицы,
Золотые цвели лучи
И смыкались дождей ресницы…
«То не поезд, а дождь стучит…»
И летели по голубому
Одинокие облака,
Заставляя о Солнце вспомнить
Замурованных на века.
Как случилось, что подземелье
Стало жизненною средой?
Как случилось, что возымели
Силы мрака над высотой?
С гулким стоном летели составы
По «восьмёркам», из года в год,
Вынуждая уставших (странно)
Делать выбор, увы, не тот.
……………….

 
Вот так-так!.. За спиною крылья?
Он взлетает, пробив стекло…

 
Мы, не крылья… — себя забыли!
Как такое вообще могло
В этом мире случится с нами?
…………………

 
Высота, высота, высота…

 
Раскрываются смыслы снами,
Будто звёздные ворота…

 
 
 
В ГОСТЯХ У ДАМЫ ПИК
(вполне мистическая история, если бы не…)

 
В открытой Солнцу области Ростовской,
Иван Эпштейн ишачил в «трудовом»,
А перед сном, слюнявя папироску,
Бренчал друзьям нестройный «BlackSyndrome».
И как-то раз, в ночной его палате,
Друзья чего-то стали тосковать
И призывая страхи, в результате,
Решили ими Ваньку напугать.
И вспомнив вдруг про Пиковую Даму,
Изобразив её карандашом,
Они к Эпштейну, сволочи, пристали,
Чтоб тот до сумасбродства снизошёл
И на балконе, сев под одеяло,
Всё вглядываясь в зеркало, просил
У дамы той, чтоб та ему предстала,
Хотя бы глупой куклой на оси…
Вначале, было, Ванька согласился,
Да нервный смех скривил ему лицо…
И… наш «герой» трусливо открестился,
Что, дескать, хватит… пОбыл храбрецом…
— У-у-у,… что ж, — сказал один из «подзарядки», -
Придётся мнЕ, раз храбрый наложил, -
И на балкон, мелькнув босою пяткой,
Демонстративно «тропку проложил».

 
В палате – мрак: движенья не заметить.
В палате — тишь до «музыки» в ушах.
И только где-то (ох, уж эти дети)
Всё ждут, и ждут, как мыши, не дыша…
И Ванька ждёт невиданное диво,
Стекает пот с густых его волос…
Не зная, бедный, темы лейтмотива,
Он мнёт подушку: «…тока б сорвалос…»

 
… и вот, бежит, несётся по балкону
Искатель страха с топотом, как конь;
Толкает дверь и страшным полустоном
Во тьму горланит в ужасе:
— О-о-о-го-о-онь!!!..

 
И десять рук, схватившись за лопату,
В дверную ручку всунули древко…
— Там… от пруда… пунцовым перекатом
Идёт волна… не чуя ног… бегом…
Рванул… что сил… в груди похолодело… -
Делился малый, — ну, не передать!..
И тишина…

 
А Ванька, между делом,
Совсем лишился сна… (скрипит кровать…)
Сидит, глядит во тьму и будто видит,
Что у дверей полохается дым,
Распространяя едкие флюиды…
— Капец!.. пришла!..
— Дела твои худЫ,
Иван Эпштейн… — он слышит шёпот друга…

 
… но дым пропал. Надолго ль? Не смешно.
Уж новым он видением напуган,
Глядит на стол, а на столе — оно:
Ни голова, ни шар, глаза – две дырки,
А в них – просверк. И… в горле встал комок,
Когда Иван почувствовал затылком
Из тьмы возникший алый огонёк,
Что был живым и двигаясь разумно,
Всё изучал кровати да углы,
Где множа страх, стучали чьи-то зубы
И заплетались волосы в узлы.
И вдруг… Пришелец будто бы увидел
Кто здесь боялся больше остальных
И подлетев к Эпштейну с грозным видом,
Рванул матрас и… — «полные штаны»…
Истошный вопль средь ночи был некстати,
Когда спиной коснувшись потолка,
Прогромыхал, упав между кроватей
Иван Эпштейн, схватившись за бока.

 
И где ж аплодисменты? Где восторги?
Всеобщий шок да странные слова…
— Эй, гоблины, чё пялитесь без толку?!
Рассказывай давай! Иван! Иван! -
Кричал вожатый, бывший рукопашник, -
Что за масонство!?.. Что за Ватикан!?.. -
И перейдя на долгий нервный кашель,
Ослабил дверь ударом кулака.

 
И только отрок, храбрость проявивший,
Что вместо Ваньки вызвался «шутить»,
Нащупав свет, у стеночки, притихший,
Стоял, забыв ручонку опустить.
По сторонам пугливо, по два раза,
Он озирался, видя на полу,
Трусливого дружка, что йодом мазал
Места ушибов. Бедный полуум
Того дружка выстраивал несвязно…

 
… и ночь прошла кошмарной, жаркой, злой,
В которой всё хватал за край матраса
Безликий призрак дамочки шальной.

 
С тех пор ночей немало миновало
Под фонарями в золоте листвы.
Но Сумрачная Бестья не отстала
От бедного Ивана. Не остыть
В уме его магическим угольям…
Страдая в этом страхе, парень жил,
Как доживал, судьбою недовольный
И по ночам… всё даму сторожил.

 
И вот однажды, пОд вечер звоночек:
Он – шасть к дверям, а там — стоит дружок,
Серьёзнейшей беседой озабочен,
Смолит через мундштук, не бережёт
Себя… Сигарку за сигаркой
Из пачки «Dunhill» нервно достаёт
И говорит смутившемуся:
— Жалко,
Мне, друг Иван, что я, как идиот,
Посмел тебя по лету потревожить,
Страшилкою ребячьей разыграть…

 
А тот ему в ответ:
— Как дал б по роже,
Такую то, да растакую мать!..

 
… но всё ж пожал протянутую руку
И… улыбнувшись, всё ему простил…

 
Стиха сего нехитрая наука:
С нечистой силой, паря, не шути.

 
 
 
В.В.В.
(этюды)

 
1.

 
Моё тело объемлет вода,
Мою душу покой утешает
И вода мне дышать не мешает,
Пузырьками играя у рта.
Ухватившись за скользкий плавник
Непонятной уступчивой рыбы,
Ухожу в глубину, где на выбор -
Миллионы моллюсковых книг;
Где на ржавые стрелки часов
Уникальной коралловой ветви
Налегают подводные ветры,
Голубой поднимая песок,
Что, плывя над морщинистым дном,
За собой увлекает живое,
К моему удивленью позволив
Стать и мне в этой сцепке звеном.

 
 
2.

 
В воздухоплавании плавном,
Подобно рыжим облакам,
Земле свои оставив планы,
Членораздельно, по слогам,
Я с высоты пою восторги,
Пуская пламя в синий шар
И мой бессмертный лёгкий орган,
Что называется – Душа,
Вдруг расцветает перед фактом,
Не веря в чудо, до сих пор,
И с Богом звёзд, как будто с братом
Заводит лёгкий разговор…
А там, внизу, где вьются вены,
Что синей кровью налитЫ,
Стоят безмолвные антенны
Примерно средней частоты
И, не настроены на Небо,
Осуществляют свой приём…
Вот — стороной проходит гребень
Клыкастых гор… Вот — близкий гром
Слегка пугает синим светом
Картинно скрещенных мечей…
………………….

 
Но то не я… Поёт об этом -
Небес коснувшийся ручей.

 
 
3.

 
Здесь тьма черней гудрона, фрака,
Полутоновых клавиш, пешки,
Что в стане белых лезет в драку
На короля с кривой усмешкой,
Тесня сиятельную личность
На поле чёрного квадрата,
Как будто винтик не довинчен
Иль чуть сместилась ордината…
И разлетелись на парсеки
Шары – пугливые светила,
Отдав простор туманам блеклым
Да чёрным дырам-крокодилам.
И я завис вне направлений,
Летящих тел, лучей далёких…
Материй тёмных жалкий пленник,
Кручу-верчу я свой бинокль.
Но свет далёк, как взгляд квазаров…
Напрягся, крикнул бы… Да только
Нет звука в вакууме зала:
Ни потолка, ни стен, ни окон…

 
… и быть захваченным звездою
Желаю я до истерии…
А сам совсем не помню кто я, -
Комок… какой-то… пластилина…

 
 
 
КРЕСТОНЕЦ

 
1.

 
Хлебосольный мир кубанский
Всевозможных полон яств.
Эх, садись народ и барствуй,
За столы, перекрестясь!
Обнялись, распределились
По симпатиям… Томилось
На столах три порося
Да здоровых три гуся.
Всех гостей не вместит хата:
Девять комнат — не в разгул.
Ну а двор?.. О, то, что надо!..
И не дымен перекур,
Где садовые деревья,
Свесив ветви словно перья,
Над столами, в длинный ряд,
Спелой ягодой пестрят:
Тёмно бурая черешня,
Золотая алыча…
Только мало кто из здешних
Тем прельщается, яча.
Грош вычурам изобилья,
Коли вынести забыли
Семь пузатых бутылей,
Да с «огнём», огня палей;
Даром что льдяны’ на ощупь
И всей кухне не в украс…
Но да с ними как-то проще
Под гармонь пускаться в пляс.
Слева — курицы кудахчут,
Справа — кошки рёвом «плахчут»,
Откликается бычок,
А ему в ответ – сверчок.
И ручьём забулькал огнь
По гранёным стопарям:
Понемногу, понемногу,…
Да по целой… в двести грамм…
Эх, красотки! Эх, забавы!
… и стыдливо прячут бабы
Не обманные глаза…
Самогоночка – слеза.
— Что ж вы люди правой славы
Без хозяина пошли
Мелкой буквой без заглавной,
Сплюсовав одни нули?
Где ж ваш батюшка священник,
Наш хозяин угощенья?
В бухгалтерии застрял,
Не по чину зло остря?..
— Как придёт — с него штрафная,
Анекдотов пара штук…

 
И… гармошка, оглашая
Семь дворов, вошла во звук.

 
Скрип калитки. Скромный кашель.
Обернулись… Бог ты мой!
— Глянь, явился наш пропащий…
Что ж так скоро ти… домой?..

 
В пыльной рясе до землицы.
Глазки вЕселы. Ресницы
Чуть темнее бороды.
Лик — Небесной красоты.
— Нукать здравствуйте, ребятку!
Чем гостите мужиков?
Наколол по ходу пятку,
Тильки сделав пять шагов…
В бухгалтерии церковной
Простоял перед иконой
Промолившись «за» и «пред»
Целый час, а денег – нет…
Ты хозяйка нас не мучай!
Отчего поишь вонючей?
Ну к из келейки моей
Нам спиртяшечки налей…
А к чему нам муть хлебати,
Глодку драть в ядрёный мат?..
Шобы к девкам приставати,
Обнимая всех подряд?..
То ли дело – медицина:
Панацея, Ибн Сина…
Не молися – не спасёт…
А спасёт того, кто пьёт.
В трезвом теле много ль Бога?..

 
И уставший иерей
Понемногу, понемногу
И… нажрался до соплей.
Уходил и… возвращался,
По стволам перемещался
Расшумевшихся дерев…
Но да крепок был, как лев.
Только проповеди сеял,
Подливая свояку:
Мол — в вине одно спасенье! -
Не перечить старику!
И общаясь со скотиной,
На «святошу» накатила
Ностальгия…
— Эх ти, брат!..
Не воротишься назад…
Был подводником на Кубе.
В шаг от ядерной войны.
О задвижку выбив зубы,
Получил от сатаны.
Сел молиться и… не помню,
Как был вырублен старпомом,
Три наряда получив…
Вот такие калачи…

 
Ночь густа. Небесный купол
Бурно звёздами сиял.
Женский пол по рюмкам скупо
Самогонку разливал.
А в келейке иерея
Полный рабского смиренья
Друг-свояк без мер тошним,
Рвал живот, непогрешим…
— Это, стало быть, любезный,
Из тебя выходят бесы, -
Защищал, слезы чистей,
Пьяна друга иерей.

 
Соловьиные свирели
По садам несли тепло.
Аромат душистой прели
Прятал тайну под крыло.
И по улице не скоро:
Кто с улыбкой, кто с укором
Разбредался пьян народ
До угла на заворот.

 
 
2.

 
Собрались, было, в город хуторяне,
Обвенчанная парочка, как вдруг,
По-родственному правилу, нагрянул
Священник… Фиолетовый клобук
Поверх бровей, надменность выражая,
Напоминал: вольнО не говорить…
— Мир в хату вам! Ку-ку! Не помешаю,
Пяток минут за рюмкой погостить?
— Да мы в отъезд… И выпить дома нЕча… -
Без лишних слов был дан ему ответ.
— А ну погодь… Чем батюшке перечить,
Раскройте-ка, своячники, пакет.
Чаво, чаво… Три литра самогонки!
Да не смотри, что цветом зелена:
Китайская акация…
Иконка?..
Знакомый образ… Часом, не меня?
— Но, как же так! – вскипела девка, было, -
Ведь вы ж, я вижу, воно… за рулём…
— Да бог с тобой! Ужели позабыла,
Шо за рулём мы с ангелом вдвоём?
Случися чОво, он де поднаправит;
Нарвусь на штраф – открЕстит от ГАИ…
А ну, свояк, давай по «разнотравью»!
Да закусить чево-нить открои.
А я, гляжу, вы тоже на колёсах:
Одягли «Ниву» — снега беленей…
— Пущай один…, — взглянув на мужа косо,
Сказала девка, — Так оно вкусней…
— Тады за вас, непьющие созданья, -
И не крестясь закинулся, чтоб вновь
Налить вдовЕрх, и мига не оставив
Вторым глотком «тадыкнуть» за любовь…

 
Куснул сальца, забывши под усами
Крупицы соли и…
пустился «врать»,
Что, дескать, как-то, перед образами,
Однажды смог он «бдение» проспать;
Что, дескать, спал, но, всё ж таки, крестился,
Шептал молитву, путался, частил…
И лишь тогда от дрёмы пробудился,
Когда кагор пошёл через потир.

 
… и молодые, глядя друг на друга,
Перебивать не смели старика.

 
— Но, это — так… А вот ещё докука:
(судьба со мной всамделишно строга)
Два ангелка спустились мне на плечи…
Чего смеётесь? Точно говорю!
Один из них был ростиком с шэлэ’чку,
Другой – с напёрсток. В уши, глухарю,
ПринЯлись мне шептать оне, что будто
После кончины жить мне предстоит
Аж на Байкале… О, брат! А покуда…
И шо ж так жизнь сумятная бежит?
Сейчас-сейчас, поедем, торопыги!
Какой вам го’род?! Едемте ко мне!
… лишь трохи в хату, к матушке, запрыгнем,
Махнём по пять и… тучки в стороне…
А где ж мой крест? Должно быть перекинул
Его за плечи. Точно! Так и есть!
И как успел он Излить половину,
Чтоб целиком мне стопку не донесть?

 
Пошли во двор. Пробряцала калитка.
А за калиткой – шумная возня.
Там разбудить с двенадцатой попытки
Тщался’ мужик железного коня:
— Ещё не старый, мог бы и побегать…
Завод на Каме славен повсемест...
— Бог помощь, друг! Далёко ль до победы? –
Спросил старик, поглаживая крест.
— Давай сбежим, — шептал жене на ухо
Вспотевший муж, терпенье потеряв.
— Нехорошо… А как, скажи, под мухой
Поедет он?
— Да мне до фонаря…
Тем более, что их в машине двое..
— А кто ж второй? Ах, да… Шути-шути…
— Ну, всё! Капец! Точняк я щас завою!
— Да ладно…
Шо психуешь?
Заводи!

 
… и тут священник в крик… из-под «КАМАЗа»,
Где мужику советы раздавал:
— Ужо, погодь!!!
Испачкался, зараза!
Вчера ж ведь только рясу постирал…

 
И подбежав к заждавшейся «копейке»,
Что заводилась больше с толкача,
Чегой-то вдруг упал на четвереньки…
Подвёл подол…
— Ну, я вас, саранча!

 
А «Нива» мчалась…, — хрен её догонишь…
Навстречу ей – пшеничные поля.
— Не торопись! Сказала те!
— Спокойно…
Глянь в боковое… Кто там у руля?
— Догнал-таки, Шумахер! Ручкой машет…
А бампер, глянь, трясётся – просто смех!
— Когда ему чиниться то? Алкашит…
— А говорит, что молится за всех…
Почти догнал. И город в километре…
— Свернём на право… Баня. Дом – «восьмой»…
— И он туда…
— Глазастенький… Заметил…
Тогда теперь до рынка… по прямой…
Затем налево к площади и… вправо…
— Гляди, сигналит фарами…
— И што?
— А, может, тормознём?
— Вот это «браво»!
Ну, тормознём… Давай! А что потом?
— Тогда смывайся, еж ли не в гостинец!
— Легко сказать! Пристал, как банный лист!
И, чё ж те надо, батюшка фон Штирлец!
Сейчас-сейчас… А вот те, юморист!..

 
Обманный ход. И с визгом успевает
Беглянка «Нива» взять на разворот…
И полный счастья, крылья расправляя,
Жене
по ляжке
муж
ладошкой
бьёт.

 
 
3.

 
АГЕНТ РПЦ

 
Я иду к тебе с вопросом,
Иерей рыжеволосый,
Что постишься в четверток,
Ветчиной набив роток.
Знаю, будешь ты обратно
Подкупать меня стократно
Патериком-житиём,
Греясь прибыльным рублём.
А затем начнёшь талдычить
Монотонный свой обычай,
Благозвучный символизм…
Что, лукавый рыжий лис,
Ждёшь звенящих подаяний?
Равнодушным изваяньем
Ты глядишь на прихожан,
Толстобрюхий баклажан.
Чё т намедни перед службой
Я тебя не обнаружил,
В храм пораньше заскочив,
Отсчитав за три свечи…
Поболтать с тобой, решая,
Сел, покою не мешая,
На скамью и, слышу, вдруг:
Скрип дверей… Эт ты, мой друг,
Входишь в храм и прям с порога
По-редакторски, не строго,
Отпускаешь: «Ты ко мне?..»
Аж мурашки по спине
Прокатилися… Не дрогнув,
Отвечаю: «Нет. Я – к Богу!»
Без стеснения, открыто,
Любишь ты, творя молитву,
Патлы рыжие чесать
И пред паствой предстоять
Напускным евангелистом.
Да уж! Дело тут — не чисто…
Кто ты, дядя иерей?
Не томи, ответь скорей!
Может, ты шпиён-разведчик
И тебе спешит на встречу
Твой агент-еретикан,
Чтоб разрушить Ватикан?
Или ты актёр театра,
Что устал безрезультатно
Выходить на задний план,
Не раскрывшийся талант,
Здесь, всецело проявляя,
Веселя и забавляя?
Если б так!.. Но вот беда:
Через царские врата
Ты выходишь, друг-священник,
И, «как должно», без смущенья
Служишь букве троекрат.
Чем, скажи, не маскарад?
…………………….

 
Что робеть, коль «Тайны» лживы?
Не впервой: исправит живо
Клир правдивые слова…
Снова руки целовать
Побегут рабы господни,
Испугавшись преисподни,
За собой таща гробы,
Одинаково слепы.
Сладко блея «всё от бога»,
Стелят бесы нам дорогу,
Прописав любить врагов
Да забыть своих Богов.
И приняв за благо ересь,
Мы стоим, впадая в прелесть
Среди золота икон,
Век от века испокон.