Перекрестки судеб.

                                 
 
 
                                                                        Богатый караван рано или поздно
                                                                        найдет своего разбойника .
                                                                        Старая барласская поговорка  
 
     
                                 Клинок для  Эмира.
Энвер  Жангчи из племени барлас. Битва при Тереке. 1395 год.

                                            Под небом нет ничего страшнее жадности,
                                            ибо из-за нее все беды в этом мире.

                                            Старая барласская поговорка  
 
       Когда-то давно, в незапамятные времена,  ЭнверЖангчи из племени барлас, в битве при Тереке, взял киличш и джамбию с тела татарского мирзы Тогуй-бека — эмира тумена в войске хана Тохтамыша. 

      Принадлежность к племени барлас обязывала ко многому, сам Блистательный Эмир Тимурленг был из племени барлас. Слово барлас означало — полководец, предводитель и было связано с воинской отвагой представителей племени. Энвер недаром носил прозвище Жангчи. Не сам он выбрал себе прозвище – люди, знающие его, стоявшие с ним плечом к плечу в бою, прозвали его так. Жангчи – боец. Аллах одарил Энвера особой боевой удалью, везением и выдающимися боевыми навыками.

       Это были времена, когда от ветеранов войска Эмира Тимурленга еще можно было услышать рассказы о взятии Себзевара и победе над висельниками сербедарами. Как по приказу Тимурленгасарбазы укладывали связанными живых пленных сербедаров и заливалиих известью, возводя, таким образом, крепостные стены. После штурма Багдада по приказу Тимурленга были возведены сто двадцать башен и минаретов из девяноста тысяч голов защитников города.

       Вдалеке, за холмами, где сошлись в битве основные силы войск Эмира Тимурленга и Хана Тохтамыша, слышался устрашающе хриплый рев боевых карнаев. Им вторил грохот сигнальных дюнгюров, огромных боевых барабанов, несущих волю Светлейшего Эмира Тимурленга, туменам и кулам непобедимой армии.

       Кул в тысячу красных джагатаевТемурленга обошел правое крыло противостоящего тумена и, выйдя к ставке эмира мирзы Тогуй-бека, атаковал противника. Сам мирза Тогуй-бек с сотней приближенных кешингтенов ударился в бегство. Вот за ними и бросились  в погоню два кошуна, в каждом по сотне джагатаев в красных чапанах-халатах.

       Кони кешингтенов не уступали по резвости лошадкам джагатаев, но очень уж тяжелы бехадыры в тяжелых доспехах. По мере того как джагатаи нагоняли свиту мирзы, от сотни тяжеловооруженных всадников, сопровождавшей его, отделялись татарские бехадыры и принимали бой, пытаясь выиграть время для бегства Мирзы. 

       Десяток Энвера, скакавший с правого крыла сотни, подчиняясь командам Эмира кошуна, уходил от лобового столкновения с латниками и продолжал гон за Мирзой. Джагатаи не вступала в ближний бой, а устраивали конный хоровод вокруг заслона, расстреливая вражеских всадников из луков. Ровно настолько, насколько это было возможно.

       Пыль над полем боя, взбитая конскими копытами в воздух, стояла облаком подобно пенной шапке в казане с кумысом. И в этом пыльном облаке, разимые стрелами корчились, истекая кровью, падали и волочились за своими скакунами джагатаи и татарские бехадыры. Визг боевой удали, вой бесконечной боли, свист смертельных наконечников, лязг клинков об латы татарских бехадыров и чавкание об незащищенные доспехами тела красных джагатаев.

       Джагатай – легкий всадник. Трус строит башню, чтобы прятаться в ней, а настоящий жангчи на скакуне подобен ветру на поле битвы. Красная чалма, да стеганый красный чапан — вот и вся броня, прикрывающая тело воина джагатая. В рубке, когда в дело идет сталь киличшей, джагатаю не устоять против латногокешингтена. Единственное спасение – быстрый конь, надежный лук, собственная сноровка, да хороший запас стрел.

       Когда погоня распалась на множество мелких поединков, Энвер оказался с парой джагатаев против мирзы и троих, татарских воинов, в добротных тяжелых доспехах. Так уж все сошлось – время, место, воля Аллаха и стремление Энвера стать достойным воином.

       Тогуй-бек остановил своего коня, а трое кешингтенов повернули навстречу красным чапанам. Эти трое оборваных, словно дервиши, джагатаев, уже не казались, закованным в тяжелую броню воинам, серьезными противниками. Настала пора порезвиться знатным бехадырам, показать силушку да сноровку, доказать, что не напрасно вскормлены с щедрой ладони Мирзы Тогуй-бека.

       Запас из трех десятков стрел у Энвера был не израсходован. За всю погоню, он не истратил ни одной стрелы, поскольку его десяток огибал все заставы, а тратить стрелы по дальним противникам смысла не имело.

       Противники закружились, вывязывая причудливое кружево конного боя. Джагатаи пресекли попытку бехадыров Мирзы Тогуй-бека сблизиться с ними, ударили своих коней кожаными камчами, и с визгом помчались по кругу, посылая в противников одну стрелу за другой, с расстояния в сотню локтей.

       Латники, остановившись, вздернули луки из саадаков. Воздух наполнился свистом стрел, ржанием коней, визгами противников и пылью, выбиваемой из земли копытами степных скакунов.

       Первые две стрелы выпущенные Энвером, ушли рикошетом от панциря противника. Третьей стрелой Энвер поразил в шею коня, выбранного им противника. Конь, дико заржав, встал на дыбы и завалился спиной на землю, под тяжестью латника. В битве многое, что приходится совершать воину, не делает ему чести. Война не есть дело чести. Такова природа войны, таковы её законы, и все они гласят – убей, либо умри.

       Энвер, не прекращая скачки по кругу, осыпал стрелами, выбравшегося из-под коня, бехадыра. Из пяти выпущенных стрел три стрелы поразили бедра врага. КешингтенТогуй-бека упал за своего коня и Энвер, посчитав долг перед товарищами выполненным, погнал коня в сторону, ожидавшего итогов схватки, Мирзы.

       Достигнув эффективного для стрельбы из лука расстояния в две сотни локтей, воин на полном скаку стал посылать стрелы в Мирзу, стараясь не задеть его коня. Мысли Энвера уже вертелись вокруг добычи, которую можно заполучить с бренного тела Мирзы Тогуй-бека.

       Не всякому воину Аллах благоволит настолько, чтобы свести лицом к лицу с одним из знатнейших бехадыров Хана Тохтамыша. Пусть Энвер простой джагатай, но в сердце его столько решимости, столько энергии, что он просто порвет руками любого бехадыра, стоящего на пути к воинской славе. Энвер всю сознательную жизнь ждал такого момента. Все в воле Аллаха, милостивого и милосердного.

       С пятилетнего возраста Энвер дружен с луком и владеет им в совершенстве. Все стрелы шли в цель, но отскакивали от чешуйчатого панциря мирзы, подобно косточкам вишни, которыми мальчишки Маверанахра плюют друг в друга из озорства. Мирза не оставался в долгу, посылая стрелы в Энвера, 

       От неминуемой смерти спасало только постоянное движение и умение уклоняться от стрел, играя телом в седле. Колчан Энвера неумолимо пустел. Когда стрел осталось всего десяток, джагатай заправил лук в саадак и, выхватив из ножен киличш, с визгом сильно ударил коня пятками, припав к его гриве. Навстречу вращая клинком, покачиваясь от иноходи коня, уже мчался Тогуй-бек.

       Клинки сошлись в воздухе и Энвер, налегший всем телом на клинок, ожидая удара и не дождавшись его, кубарем полетел со своего скакуна. Клинок джагатаевогокиличша был срезан клинком Мирзы в половине локтя от рукояти, словно это был не стальной киличш, а стебель сорняка на крестьянском поле.

       Кувыркнувшись пяток раз через голову, Энвер вскочил с земли и сбросил с пояса саадак со сломанным луком и колчан. Левой рукой воин подхватил из колчана стрелу и слегка присел на полусогнутые ноги, заведя руки за спину, в ожидании возвращающегося всадника. Стрела — в левой руке, обломок киличша — в правой. Кровь вскипела в сердце Энвера, ударив фонтаном в голову, в мышцы рук, ног – по всему телу.

       И начался боевой танец, пешего, голого и практически безоружного джагатая против конного, облитого боевой чешуёй латника. Мягкий крадущийся шаг влево, два быстрых вправо, два влево, три вправо, шаг вперед, два назад, три вперед, два влево… Тум–така-тум-та, тум-така-тум-та…

       Конь и всадник, словно повинуясь пешему партнеру, вытанцовывали свою партию, кружа и поворачиваясь, пританцовывая боковыми подшагами вперед и отскоками назад, под аккомпанемент отдаленного рева карнаев и грохота дюнгюров. Тум–така-тум-та, тум-така-тум-та…

       Не хватало только заунывного плача зурны и ритма выбиваемого доолом. Вместо них песня сердца, ритм выбиваемый ногами и  гуд кипящей крови в ушах — танец смерти и жизни. Лучший танцор и закончит танец. В одиночестве. Худший танцор должен умереть.

       Энвер слегка перебирая ногами, двигался легкими, мелкими шажками то влево, то вправо, в ожидании, всадника пытающегося сблизится для удара киличшем в противника. Тогуй-бек остановил коня на дистанции в пять локтей от Энвера и, указывая клинком за спину джагатая и загуркал кашляющим деланным смехом.

       За спиной Энвера, на расстоянии пять раз по сто локтей, пылили копытами иноходцы двоих кешингтеновТогуй-бека. Солнце поблескивало на качающихся из стороны в сторону чешуйчатых панцирях.

       Энвер, понимая, что все решают мгновения, прыгнул нырком в сторону мирзы, перекатился через голову и встал на ноги под самой мордой коня бехадыра. Мирзу подвела чрезмерная самоуверенность и ощущение полного превосходства над пешим противником в растерзанном, при падении с коня, красном чапане. Он просто прозевал бросок Энвера.

       Укол наконечником стрелы в ноздри поднял коня на дыбы, вынудив потерявшего равновесие Тогуй-бека обнять обеими руками шею коня, лишая возможности разить противника клинком киличша.

       Еще бросок и Энвер вонзил стрелу в левую ногу мирзы прямо в колено. Нырок под коня, удар левой рукой в правую ногу Мирзы и секущий порез обломком киличша по внутренней стороне бедра, вспоровший паховую артерию глубоко под подолом кольчужной рубахи.

       Все кончилась быстро. Выпавший из седла, Тогуй-бек не сделал и пары вдохов, как обломок киличша вспорол его горло и с хрустом уперся в шейные позвонки. И отлетела душа мирзы Тогуй-бека приближенного Хана Тохтамыша, Эмира тумена в десять тысяч воинов, прямо в райские кущи, в объятия пышногрудых гурий.

       Никто не знает, зачем мы являемся в этот мир. Возможно, лишь только для того, чтобы подготовиться к смерти. На все воля Аллаха, милостивого и милосердного.

       Топот копыт за спиной нарастал, к месту схватки спешили мстители – нукеры Тогуй-бека. Джагатай, не медля, рассёк обломком киличша пояс Тогуй-бека и сдернул с тела саадак и колчан. Сбросив саадак с лука, дернул из колчана пучок стрел и развернулся к бехадырам, приближающимся к месту схватки. Натянул лук на пробу, затем наложил стрелу на тетиву.

       Добрый у мирзы лук. Добрые стрелы. Теперь Энверу не страшна пара телохранителей Тогуй-бека в тяжелых доспехах. С таким оружием Энвер готов выстоять, даже против пары жутких шайтанов с огненными копытами, из самой преисподней Джаханнама. Спустя мгновение первая, выпущенная Энвером стрела, жутко и пронзительно запела злую песню смерти…

***

       Энвер присел над телом мирзы, вытирая пот с лица собственной распустившейся чалмой. Телохранители Тогуй-бека, нашпигованные стрелами джагатая, поднимали с земли пыль доспехами, волочась по земле за собственными иноходцами. Биться было не с кем.

       Сзади процокал копытами верный боевой конь и мягкими губами уткнулся в шею джагатая.  Энвер поднял голову и одобрительно погладил друга по теплым мягким ноздрям.

       Привычным движением воин сдернул с седла хурджум и, достав из него небольшой молельный коврик, расстелил на земле.  Обмотал голову чалмой, выпустив кончик на время молитвы, и опустился на коврик коленями, лицом в сторону Мекки.Затем, склонившись в поклоне головой к земле, вознес  благодарственную молитву Аллаху.

       Совершив молитву, Энвер убрал коврик и подошел к поверженному противнику.  С усилием перевернул тяжелое тело Эмира тумена. Тяжел для воина, по комплекции скорее ошпоз – перекормленный варщик плова, нежели воин. Слишком толстый, слишком рыхлый – бехадыр по праву рождения. Разленился, избаловался на эмирскиххарчах. Избыток жирной баранины, пенного кумыса и любви наложниц. Настоящему воину нельзя терять боевые навыки. Ленивый воин  лакомая добыча смерти.

       Энвер отсек топором голову Тогуй-бека и,  подержал на весу за жидкую бороденку, давая стечь крови, затем, завернув в расшитый золотой нитью халат эмира тумена, спрятал в седельный хурджум. Топор приторочил сзади к седлу справа, на свое место и обратил взгляд в сторону трофеев.

       Такой красоты Энвер не видел никогда в жизни. Все имущество Энвера, рядового джагатая в одном из кошунов правого фланга армии Тимурленга под командованием Хаджи Сейф-ад-Дина, составляли:  лук, колчан со стрелами, незавидного качества киличш, пила, шило, игла, аркан, огниво, небольшой топор айбалта, кетмень,  десяток запасных наконечников для стрел, хурджум, турсук для  запасной воды и для переправ, да два, не ахти каких коня.

       Конь Тогуй-бека, оказался на самом деле неописуемой красоты кобылой онгутской породы. Светло-буланой (золотой) масти, с белой гривой и белым хвостом и черной полосой идущей по спине от гривы до хвоста. Что касается седла и попоны, подобного Энвер не видел даже у эмира своего тумена. Если такие седла и есть еще где-то, то это наверняка в конюшне самого Блистательного Эмира Тимурленга.

       Энвер взял левой рукой под уздцы и правой осторожно погладил по шее подрагивающей в испуге кобылицы, косящей глазом на обидчика. Послюнив чалму, аккуратно, без резких движений утер проколотую губу кобылицы от начинающей подсыхать крови, затем достал с поясного мешочка небольшой глиняный кувшинчик размазал по ране пару капель целебной мази.

       Они сразу бросались в глаза, выбитый смертью из рук киличш и джамбия на поясе поверженного Эмира. В пылу боя Энверу было некогда рассматривать оружие врага. Но сейчас…

       Рукояти и ножны киличша и джамбии были сделаны из слонового бивня, украшены золотом и усыпаны самоцветными негранеными джаухарами – синими и розово-лиловыми ал-масами, бирюзовыми фирузаджами, зелеными зуммурудами, синими саффейросами, крупными зернами джумана из окраинных земель на восходе солнца и вставками золотистого, прозрачного анабара с далеких северных берегов моря урусов.

       Но главным и самым дорогим в киличше и джамбии было не это. Самым главным в них были клинки… узорчатые клинки из пулада кара-табан.

       Когда-то в стародавние времена с Гималайских гор в древнейшее княжество Индии Пенджаб спустились люди, хорошо знающие кузнечное дело, умеющие ковать железное оружие с необычайными свойствами. Они творили клинки разных цветов — зеленые, синие, красноватые и с золотистым оттенком, имевшие узор, напоминающий рисунок ткани.

       В битве Искандера Двурогого с воинами индийского махараджи Пора были взяты, в качестве трофеев, индийские мечи и панцири, обладавшие на фоне македонского оружия просто сказочными свойствами. Мечи македонских воинов не оставляли следа на панцирях и индийских мечах,  в то время, как широкие индийские мечи, с одного удара рассекали надвое македонскую броню и оружие.

      Энвер никогда не видел таких клинков, только слышал о них легенды. Клинки, выкованные древними кузнецами Индии, Персии и Дамасска. Выкованые сейидами, владевшими секретом, как из лепешки индийского вуца в огне и чаде горна, в звоне молота на наковальне рождается, дышащий узорчатой волной, смертоносный зуб из стали. Стали, режущей железо, словно овечий сыр.   
 
***

       Киличш был не просто из пулада кара-табан, на клинке проступали сорок повторяющихся орнаментов по длине всего клинка – булатный рисунок киркнардубан. Острие клинка раздваивалось словно язык змеи, подобно  клинку легендарного ДжульФакара.Простой джагатайЭнвер даже представить не мог, какова стоимость добытых им клинков. 

       Если над режущей кромкой пулада кара-табан бросить плат тончайшего шелка из Царства Мин, расположенного на восходе солнца, то плат, опустившись на кромку, рассекался под собственным весом на две части. Такой клинок можно было изогнуть на поясе и сомкнуть в единое острие и рукоять, как поясной ремень, без ущерба для лезвия.

       Даже в руках ребенка такой меч остается грозным оружием. Прошли уже две сотни лет, с тех пор, как оружейниками утерян секрет ковки подобных клинков. Просто чудо, что этот клинок еще существует. Впрочем, такие клинки владельцы берегут пуще собственного ока. Пройдут еще сотни лет, но, ни один из будущих самых искусных мастеров горна и наковальни, так и не сможет повторить это чудо – клинок пулада кара-табан.

       Энвер был простым десятником, но он всегда был мукалляф - человеком в здравом рассудке. Ясно было одно — такое оружие ему не по рангу. Такие клинки, это харам — тяжкий грех, способный усложнить жизнь, а то и вовсе лишить жизни их владельца.

       Таким оружием без опаски мог владеть только Мирза, Эмир или Хан. Люди жадны и завистливы и готовы на любую подлость ради богатства и гордыни. Воин не собирался из гордыни отправиться в Джаханнам еще в этой жизни.

       В войске Тимурленга ценили воинов соединявших мужество с благоразумием и всегда по достоинству оценивали таковых. Тимурленг не одобрял телесных наказаний в своем войске – Эмир, власть которого слабее кнута и палки, недостоин звания Эмира.

       Поводом для наказания палками по спине и животу была лишь трусость воина. Так же наказывали нечистых на руку воинов. Трусливый воин подобен женщине. Он даже хуже женщины. Вороватый воин хуже шакала. 

       Провинившихся воинов после телесного наказания одевали в женское платье, румянили словно ханум, и, привязав к хвосту ишака, водили в расположении войска. Энвер не желает украсить собой хвост ишака.

       Мужчина должен кормить семью, а не распускать хвост подобно павлину в эмирском харэме. Если Энвер в следующей битве будет нести на себе эти клинки, то за его жизнь никто не даст и дерхама. Стрела в спину на поле боя или удар клинка ночью на привале будут закономерным итогом утоленной гордыни. И пусть шайтан, сидя на  левом плечеЭнвера, нашептывает в уши разные глупости, он поступит так, как ему велит Аллах и здравый смысл.

       Энвер спрятал джамбию в турсук, во избежание дурного, завистливого взгляда. Киличш плотно обернул полосой материи собственного развернутого тюрбана и приторочил к своему седлу. Вытряхнул тела верных кешингтенов Мирзы из лат, отстегнул с поясов оружие и навьючил этим добром пару скакунов, ходивших ранее под татарскимибехадырами.

       Выбрав, клинок попроще, из добытых в бою, привесил его на собственный пояс. Потом накрыл вычурное седло и расшитую попону онгутской кобылицы от гривы до хвоста снятым с себя красным чапаном и запасным из хурджума, и, как был с голым торсом, двинулся на поиски юзбаши своего кошуна из сотни воинов.

       Хлопот с трофеями было немало и, когда Энвер был готов двинуться на поиски своего кошуна, шум битвы уже стих и на землю начали опускаться легкие сумерки, а затем и вовсе обрушились черным мраком,  словно крылом гигантского ворона, на поле битвы.

       В исходе битвы Энвер не сомневался. Любимец Аллаха, Блистательный Эмир Тимурленг на памяти Энвера не проиграл ни одной битвы.За спиной, в походномхурджуме, покачивалась голова поверженного Энвером мирзы Тогуй-бека. Энвер знал, что если нельзя удержать дорогую вещь при себе, лучше её подарить человеку, от которого зависит твое благополучие и сама жизнь.

       Как синица в руке лучше журавля в небе, так и самый захудалый и паршивый  ишак меж собственных ног, всегда лучше породистого скакуна между ногами хана. И если ты думаешь иначе, то ты и есть тот самый глупый, паршивый,  бухарский ишак и на всю жизнь ишаком останешься.

       Энвер был принят сотником благосклонно. Юзбаши  сам недавно вышел из боя и боевое возбуждение,  еще не оставило его. Он быстро осмотрел онгутскую кобылицу, сдернув застеленныечапаны, затем киличш и голову в шлеме, обернутую окровавленным халатом с золотым шитьем. Довольно улыбаясь, похлопал Энвера по плечу и спросил:

— Продаешь?
— Бакшиш, подарок для вас, господин. Моя благодарность за воинскую науку.

       Энвер был отпущен сотником с миром и, судя по его лицу, мог рассчитывать в будущем на благосклонность и немалую. Сотник же, недолго думая, поскольку слыл не глупым человеком, собрал сокровища принесенные Энвером и прикрыл спину кобылицы собственными запасными чапанами.  Затем  вскочил на своего коня и, держа кобылицу на поводу, быстрее ветра помчался к шатру минг киши — эмира кула  в тысячу клинков.

       Именно тысячника, а не эмира кула в пять тысяч клинков. Аллах еще не лишил юзбаши разума. Он точно знал, что заяц, прыгающий через ручей, вероятно, допрыгнет до противоположного берега. Заяц же, прыгающий через реку, заведомо попадет в когти злобных духов речных глубин. Надо спешить — Аллах не любит медлительных тугодумов.

       Каков был дальнейший путь онгутской кобылицы, киличша и головы Тогуй-бека, Энвер не узнал. Но еще до заката солнца следующим днем, тысячник стал эмиром кула в пять тысяч воинов, а юзбашиЭнвера, став минг киши, принял под свою руку кул в тысячу воинов.

       Рядовой  всадник Энвер удостоился звания юзбаши, поддел под красный чапан кольчугу, обмотал чалмой остроконечный шлем и возглавил кошун в сотню красных джагатаев.

       Позже воины сотни шушукались меж собой о том, что Алла Назар Бек-бехадыр, не последний человек в войске Тимурленга,  преподнес подарок самому Любимцу Мохаммеда, Поборнику и Опоре Ислама, Блистательному Эмиру Тимурленгу. 

       Подарок был непростой – чудесная онгутская кобылица, с притороченной с правой стороны к седлу головой Эмира тумена из десяти тысяч воинов Тохтамыша, Мирзы Тогуй-бека, поверженного в битве собственной рукой Его Светлости Алла Назар-Бек бехадыра.

       С левой стороны к седлу был приторочен старинный, усыпанный джаухарами немыслимой стоимости, дамасский клинок из пулада кара-табан с узором  киркнардубан, с раздвоенным жалом на конце.  Легендарный меч  ДжульФакар, принадлежавший пророку Мохаммеду, одна сторона  которого убивает, а другая  лечит. 

       Когда Энвер слышал эти разговоры, он лишь улыбался и проводил обеими ладонями по лицу, словно проверяя, крепко ли его голова сидит на плечах. Затем задумчиво прижимал указательным и большим пальцем правой руки собственные губы, пресекая желание высказаться по данному поводу.

       Все в войске знали любимую присказку Хаджи Сейф-ад-Дина, Эмираправого фланга  армии Блистательного Эмира Тимурленга– старую барласскую поговорку:
— умная голова на плечах молчит, болтливая — на колу торчит.

                                Клинок для джагатая. 
                   Энвер  Жангчи из племени барлас.
 
                                                                             У каждого своя судьба – следуй
 
                                                                             своей судьбе и будешь счастлив.
 
                                                                              Старая барласская поговорка
 
       Энвер долго думал, сидя над джамбией. Потом, вознес молитву Аллаху, совершил полное омовение гусуль и с чистым телом и хрустальной душой принялся за дело. Ножны и рукоять из слоновой кости были сняты с клинка джамбии и разобраны на составляющие. Драгоценный клинок с новой простой рукоятью из карагача спрятался в такие же простенькие невидные ножны.

       Не смог Энвер расстаться и с луком Тогуй-бека. Но с этим было проще – заменил саадак и колчан на более скромные, а саадак и колчан Тогуй-бека продал толстому саррофу — меняле, следовавшему за войском с целью скупки военной добычи.

       Скакунов, доспехи и все имущество с убитых кишингтеновТогуй-бека Энвер сбросил в общую кучу боевой добычи кошуна. Все, что у воина может поместиться на поясе и в хурджуме – законная добыча воина. Все остальное – общая добыча кошуна. Потом всё добро оценят, продадут следовавшим за войском купцам, и разделят на доли. 

       Отделят долю Светлейшего Эмира Тимурленга, долю Эмира правого фланга Хаджи Сейф-ад-Дина, долю Эмира тумена в десять тысяч воинов, долю Эмира кула в пять тысяч воинов и долю Эмира кула в тысячу киличшей. Сотник Энвер получит долю, согласно его положению. Остальное поровну поделят между джагатаями.

       Слава Аллаху — он надоумил своего раба поступить правильно. Энвер всегда знал о себе, что он не только храбрый, но и неглупый воин. Увесистый ҳамён золотых монет за пазухой, джамбия за поясом, на кольчуге под красными чапаном и жалованье юзбаши, соразмерное стоимости тридцати лошадей в год, согревали душу новоиспеченного сотника джагатаев.

       ЮзбашиЭнвер намерен сделать головокружительную воинскую карьеру. Да будет на то воля Аллаха!  Он вернется к семье в ранге,  как минимум, тысячника минг киши и весьма обеспеченным человеком.

       У Железного Хромца, Тимурленга, планы грандиозные – завоевание всего мира. Недаром при рождении волосы его были белы как снег, в знак мудрости  будущего правителя, а в маленьком кулачке  была зажата запёкшаяся кровь – знак будущей воинской доблести.  Да обрушатся на головы  врагов  Блистательного Эмира Тимурленга, все девять мечей пророка Мохаммеда.

       Еще предстоят походы в Индию, Грузию, Сирию, Месопотамию, Турцию, Малую Азию. ТуменамТимурленга предстоит стереть в пыль стены Сарай-Бике, Дели, Кемака, Сиваса и Анкары. Недаром Светлейшего  Эмира величают Щитом милосердия, Мечом справедливости и Колчаном  Божьего гнева! Добыча обещает быть несметной. Доля Энвера в этой добыче будет весьма весомой. На все воля Аллаха!

***

       Клинок джамбииполучил новые одежды – простые  ножны и рукоять из древесины карагача. Воин сам никогда не обнажал клинок перед посторонними, за исключением случаев, когда от этого зависела его собственная жизнь.
 
       Те немногие, кому  удавалось увидеть клинок джамбии во всей его неистовой наготе, не могли описать этой красоты по очень простой причине – души их, извергнутые клинком из тела, отлетали прямо в джаннят, в объятия райских гурий, или в джаханнам под копыта огнедышащих шайтанов и джинов. Путь каждой души зависел от заслуг их  владельцев перед людьми и Аллахом в этой жизни.
 
       Золотые накладки  и джаухары с ножен и рукояти семья пользовала только в самые тяжкие для семьи времена, когда  не было другого выхода.
 
       Так уж случилось, что Аллах не дал Энверу сыновей. Укладывая клинок в колыбель первого сына старшей дочери, когда пришло время, Энвер заповедал оберегать клинок от чужих глаз также строго, как гяурат – части тела у мужчин и у женщин, подлежащих сокрытию от чужих взглядов.
 
       С тех пор клинок  переходил от владельца к первому, появившемуся  на свет  ребенку мужского пола, рожденному старшей дочерью, сразу после его рождения. Это было неправильно, но такова была воля древнего предка. Никто и никогда не посмел нарушить эту волю и оспорить право первого сына старшей дочери, даже если это были сыновья владельца клинка.
 
       Никто не помнит когда и не знает почему,  но так вышло, что где-то во тьме веков одна из старших дочерей вышла замуж за христианина. Следующим владельцем реликвии стал малыш  крещеный христианским священником.
 
       Так реликвия и перебралась из мусульманского рода  в христианскую семью. Однако завет продолжали выполнять  и каждого нового владельца клинка, вот уже не одну сотню лет,  нарекали Нвером  почти, как их древнего предка Энвера.  В дополнение к имени Нвер получал  прозвище Аникян, что в переводе с армянского означало, как и Жангчис тюркского – воин.

       Судьбы людские подобно тропинкам в лесу, или ручейкам, бегущим с гор, постоянно петляют, изменяя направление движения, бегут параллельно, пересекаются,  разбегаются в разные стороны, переплетаются с другими, подобно волосам в девичьей косе, образуя  цветастую ткань нашей жизни, сотканную  множеством перекрестков человеческих судеб. Никто из нас не знает, что ждет на следующем  перекрестке…

продолжение следует…