Последняя любовь

Он вошел, механически направился к привычному месту. Столик был занят. Раздосадованный, поискал глазами удобный, сел. Стало неуютно, отрешенность, которую он находил там, в своем углу, не приходила. Тут вошла она, села на первое место. Пересилив себя, взглянул на нее украдкой. Обоюдное движение глаз замкнулось на мгновение, слив воедино немой укор:
— Где же ты была?.. — и ответное:
— Где ты был?!

Пространство вокруг растворилось, связь соприкоснувшихся зрачков остановила время. В возникшую пустоту вошла сопричастность, соединила жестко комья ожидания в единую сущность. На испытание возникшего ушло следующее мгновение — нить, разорванная похожим движением лиц, ударила по сердцам страхом будущей, немыслимой уже боли опостылевшего одиночества, зажгла тревожно-трепетным ожиданием вновь соединившиеся глаза. Немедля, в нечаянном смятении, отдав друг другу предельное право видеть, одной мыслью устремились они в невозможность будущего, в невозможность исхода в прошлое этой случившейся вдруг определенности, в сущности, родившей их навсегда.

— Нет, нет, не будет больше прошлого и будущего, не надо будущего! только это!
Поднялась, смущенная — ведь он не видел ее, только глаза. Движение передалось ему. Он, подаваясь к ней магнитом, встал.
— Я сейчас, — сказала неслышно. Скользнула взглядом по окну, вышла. Стекла, впитавшие нетелесное ее прикосновение, тянули, звали к себе тайной грани. Он подошел, оперся лбом о прохладу преграды. Осенняя аллея, пересекая мир, делила все на половины. Фигурные скамейки под тяжестью бесплотных душ утопали скрюченными ногами в податливом песке.
— Я пришел… — прошептал он. Теперь не надо плакать, искать, проклинать...

Оглянулся — она стояла рядом. Ее локоть, скрытый темной, струящейся тканью, прикоснулся к его руке.
— Ты ведь любил, и не раз? — почувствовал он.
– Да… — ответил, — но сейчас и всегда теперь, есть и будешь только ты, только ты и я, я и ты вокруг и во мне. И ты любила, и не раз твои глаза излучали и мягкий зовущий свет, и сверкали презрением. Но без него не было бы твоих нынешних глаз, и я не смог бы в них отразиться, и твой локоть, на мгновение прикоснувшийся, не утолил бы всех моих печалей сокровенным теплом. Первые чувства замыкаются на себя, и нет ничего между ними. Все — вне. Все — над. А между нами — все. Мы — бывшее и будущее.
— Я не хочу так… — сказала. — Не хочу, чтобы мы застыли  в словах… Мысли об этом мешают мне. Они отвлекают от тебя… — посмотрела так, что он ужаснулся  нахлынувшему  счастью. Пространство внутри него увеличилось, заволновалось, заклубилось, полилось навстречу потоком. В порыве единения он ощутил ее тепло, запах волос, дыхание. Все, о чем он мечтал, превратилось в зрение, зрение придуманное и сказанные, зрение, воплотившее ожидание и растворившие его.

Потом она ушла, как видение. Он не страдал, он знал, она — рядом. Она не могла быть далеко, как не может быть далеко  собственное сердце. Он не запомнил ее лица. Он запомнил ее. И знал: будущего, в котором все исчезает, как в мясорубке, больше не будет...