Рассказы геолога-1

Как Я Имел Королеву Викторию

— Залезу? Не залезу? А!
Полез. Метров пятьдесят было интересно. Пока не застрял в метре от вершины. Уступчик гнилой под ногой отвалился, повис на пальцах. И тут, когда уже решил последнюю думу думать, то есть с мамой проститься и Наташкой тоже, полилось от напряжения! Мля, клянусь, я кончил, натурально кончил! и было приятно! Так это меня удивило, что перестал опасаться и залез. Лег в синем небе на плоской верхушке, руки под голову сунул и заторчал, счастливый и гордый, как будто ту самую Викторию поимел, я королеву имею в виду.

 

Первое мое поле

Первый раз я стал геологом в 14 лет...

Отец на лето взял меня с двоюродным братом в свое аспирантское поле! Рабочими!!!  В отделе кадров закрыли на наш возраст глаза. И мы стали "мертвыми душами". Ну, не совсем мертвыми, потому что нам выдали трудовые книжки с записью "Принят на должность" и так далее. В общем, мертвыми мы не были.

Поле проистекало близ узбекского города Ангрена, в красивой горной местности с мощной рекой и жавшимися к ней ручьями. Больше всего мне запомнилось, как мы шли с отцом по узенький  ручной штольне,  и из кромешной темноты на нас выбежал волк. Я поднял на него свой молоток — у меня был самый настоящий геологический молоток на длинной ручке — но ударить зверину не смог, так она рыкнула. В остальное время запоем читал "Войну и Мир", и с братом собирал в в литровую  молочную бутылку разных змей — эф, гадюк и прочих тварей. Оказалось, что в литровую молочную бутылку их входит несметное количество. Еще там было множество скорпионов и фаланг, но мы их не боялись — знали, что со скорпионом просто не надо ложиться спать, а фаланга- это просто большая безвредная букашка, хотя и ужасающая на  вид. Время от времени, чтоб жизнь не казалась сахаром, отец загонял нас на самую высокую гору в округе, и звалась она  Бабай-Об, что по-тюркски означало Дедушкина Вода. Потом, когда кончилась еда, я полез в яму, под вывороченным паводком деревом:  змей и рыб в ней было поровну, но об этом я уже рассказывал. Со временем мы переехали на Сыр-Дарью. До сих пор помню,  как форсировал ее на большой допотопной лодке. Зарплата у меня, как я узнал позже, была 45 руб, и был я то рабочим по третьему разряду, то коллектором.

Будь у меня  Горячий камень,  эти времена из жизни я бы, пожалуй, вернул, да и все остальное: обвалы штолен, мороз лавин, потаскух и тайфуны. Все, кроме честных.

 

ОТДАЙ, ГАДИНА

Однажды в Карамазаре — это рудный район в Северном Таджикистане — кончились у нас продукты. Машина вовремя не пришла, и мы одни макароны жрали, вы помните, какими они в те времена были. А рядом с палаткой, — она в русле пересохшей реки стояла, — под корнями вывороченного паводком дерева был омут, набитый рыбой и… змеями. Чем только я крючок не наживлял — не клюет и все тут! Долго ходил вокруг, но, делать нечего — сосет под ложечкой, полез в воду. Смотрю — не трогают гады! А рыбы море — в плавки сама лезет. Такой азарт на меня нашел — ловлю под корнями — и в ведро! Поймал очередную, вынул из воды, гляжу — змея, не рыба! В ладонь не помещается! Но меня уже понесло — выкинул ее на берег и опять в воду. Вытаскиваю, смотрю — опять змея, а в пасти — маринка, сантиметров на двадцать пять, наверное, только хвост наружу торчит! “Ах, ты, дрянь этакая, — говорю, — отдай на место!” — схватил рыбину и потянул наружу. Змея извивается — жалко ей, но я победил.

Как мы потом поели царски! Испекли на углях, да так, что до сих пор слюнки текут

 

 ПО-БОЛЬШОМУ

За долгую свою полевую жизнь, как и где я только не ходил по-большому. Особенно нравилось в тайге, в буреломе! Выберешь дерево, что поровнее, повыше легло, заберешься на ствол шершавый, штаны спустишь, обмажешь задницу и все остальное чем-нибудь от комарья и сидишь, природой любуешься. Сопки мохнатые вдалеке разлеглись, белочки по кедрам скачут, бабочки под ногами порхают, а сверху, руку только протяни, гроздь висит кроваво-спелого лимонника… Красота! Сплошная поэзия!

А на вершине повыше или хребтике! Красота кругом — ледники, пикушки заснеженные… Сядешь на проталину, где подснежников поменьше — жалко цветочков, посидишь полчасика и легко как на душе становится — не описать! А в полевой сумке мешочки пробные припасены для такого случая… Особенно я любил ситцевые с цветочками – фантазию после 2 месяцев поля они будили только так. Возьмешь такой в руки и видишь воочию швею-практикантку, ее белые руки, плечи открытые, город видишь летний и девушек в таких платьицах...

А в пустыне, когда ветер сильный, туго с этим делом, особенно в иранском Дашти-Луте. Не знаешь, куда и полетит, ведь иной раз так закрутит...

 

ВОЛКОДАВ

В начале одного из полевых сезонов у дверей моей землянки поселился огромный ярко-рыжий волкодав. Кормил я его с опаской, и ни разу не погладил, такой был страшный.

Через неделю после появления пса ко мне зачастили чабаны: продай, да продай, очень породистый, мол, пес. Наконец, не вынес я их назойливости, да и мяса свежего захотелось, и уступил собаку за полбарана. Принес пастух плату в мешке, бросил на землю и веревку сует с просьбой псу морду обвязать. А тот голову сразу  поднял, оскалился с рыком и прямо мне в глаза весьма выразительно посмотрел: «Разорву, мол, дурачок, на части, и не почувствуешь!»

Что делать? «Твоя собака — ты и обвязывай», — сказал я пастуху, взял мясо и, подмигнув псу, в землянке своей скрылся. Пришлось чабану самому с собакой договариваться. А через два дня выхожу утром в маршрут и вижу — пес этот опять на своем месте лежит и обиженной мордой в пустую миску тычет! Потом я его еще несколько раз продавал, и мяса свежего у нас  было навалом.

 

НАЖИВКА

Однажды на Сардай-Мионе, это река на Тянь-Шане, пошли мы с Фернером, завскладом нашей геологоразведочной партии, ловить форель. Через час у него было штук десять, а у меня всего одна, хилая, на кукане болталась. Подошел я к нему, спрашиваю, на что ловит. А он молчит, улыбается — немцы они все такие, никогда опытом не поделятся, потому как он денег стоит. Ну, я сделал вид, что обиделся, отошел в сторону, а потом подкрался втихаря и стал за ним наблюдать. И вот вижу, поймал Фернер очередную рыбину, повесил на кукан, потом оглянулся, увидел, что вокруг никого, под плавки пальчиками залез и, морщась от боли, волосок вырвал. И намотал его на крючок, и тут же форель на полкило вырвал! Я подошел к нему и говорю:

— Ну, все ясно, секрет у тебя, оказывается, хреновый!

И у него на виду вырываю волосок у себя, конечно, накручиваю на крючок и удочку забрасываю. И ничего, ноль без палочки! А Фернер поулыбался, поулыбался и ехидно так говорит:

— В следующий раз, Руслан, в следующий раз поймаешь! Потому как, чтобы такую наживку приготовить, надо две недели усиленно сношаться и в баню не ходить!

 

КОНЬ КАК ПИТАНИЕ

Захворал у нас конь. Что-то подцепил в сибирско-язвенном могильнике или наследственность подвела, хрен его знает. Костя Цориев, нашей партии начальник, подошел к Саиду, то есть к коногону, подошел и спросил:

— Что, сдохнет?

— Наверна, начальник.

— Жалко...

— А чо жалко? Аллах его заберет, харашо ему будет.

— Слушай, Саид. Ты мне аллахов не устраивай, ведь в СССР живем, но за секунду до смерти зарежь его. Или пристрели. Наган дам, если хочешь.

— Не надо наган, начальник. Сам зарежу, — понял суть вопроса Саид. А как не понять? Вертолета месяц не  было, одна тушенка в суп и во второе. И неделю уже как свиная.

— Тогда не буду тебе мешать, — сказал Костя Цориев, и в палатку к себе пошел маршруты на завтра намечать.

Мне, студенту, при сем присутствовавшим, было интересно, я  стал смотреть, но долго не пришлось. Когда конь предсмертно захрипел, Саид ловко перерезал ему горло. Типа не сдохло животное, но было заклано на благо общественного питания.

Что было потом! Пиршество кулинарии! Сотни котлет, тьма бифштексов и очень полезный суп без единой жиринки. Так себе, конечно. Но ведь мясо, не тушенка...

 

ЕФИМЕНКО

Был у нас геолог (главный) Ефименко Валентин Николаевич. Неплохой мужик, но хохол. В молодости прославился тем, что застрелил медведя, отнес на кухню и потом потребовал списать с него «кресты» за месяц, то есть захотел бесплатно, значит, питаться:

— Я ж рисковал!

Однажды приехал ко мне на участок, мы походили по штольням-канавам, походили до вечера, потом поели и спать легли в моей палатке. Я в мешок залез, спросил:

— Что, спим, Валентин Николаевич?

— Спим, — ответил он, и я лампу керосиновую задув, глаза закрыл, и, значит, в страну Морфея в спальнике неторопливо поплыл, как в индейской пироге. Но недалеко уплыл, ибо Ефим волну поднял — шебаршиться начал, то есть что-то искать. Нашел, наконец, минут через пять, я уж думал: скорпионы на него налезли. Оказалось, спички искал. Зажег, и ко мне с профессорским тоном обратился:

— Ты, Руслан Альбертович, неправильно лампу потушил! Фитилек-то надо сначала прикрутить, а ты сразу дунул. Смотри, как это делается. Показав мне, как надо правильно тушить керосиновую лампу, он тут же заснул. В 82-м, когда я сломал руку подчиненному (перед самой поездкой в Афган!), и тот начал меня сажать, Ефим ему помог, то есть написал характеристику, в которой подробно упомянул все мои драки. Хорошо, однокурсники его скрутили и заставили мне крылышки пририсовать. А так, неплохой был человек. В Афган вместо меня поехал, 4 года в посольстве, танками охраняемом, просидел, отчеты листая прежних лет. А меня бы точно убили, ведь дурак, полез бы в поля...

 

Больше всех меня любил козел

Я нашел его, отставшего от стада или брошенного мамой, в устье сая (ущелья) Хаттанагуль (Ягнобская долина) в первом своем аспирантском поле. Ему было пара месяцев от рода, я назвал его Васькой и выкармливал сгущенным молоком и всем, к чему он проявлял интерес. За четыре месяца поля он вырос и ходил за мной по пятам и не только по лагерю, но и в маршруты, видимо, принимая меня за мать. Я говорил с ним о жизни, о геологическом строении Тагобикуль-Кумархского рудного узла, о том, что моя жена, которую я взял с собой в качестве повара, похоже, готовится наставить мне рога с шофером, на что он отвечал, что иметь рога это классно, ведь только с ними становишься настоящим самцем, то есть мужчиной. В конце поля мы приехали в Ташкент, где была база ИГЕМа, института, в котором я учился, я сдал машину, а козла подарил  шоферу, не везти же животину в московскую квартиру? Перед отъездом,  пошел к Ваське, и он разнес клетку, в которой сидел, и бросился ко мне, Клянусь, мы плакали, потом его связали и утащили на веревке.

На следующий год, приехав в следующее поле с новым шофером и новенькой поварихой вместо жены, я тут же пошел к нему. И увидел в стойле огромного козла, тупо жевавшего клок сена.

 

Как геолог Сосунов боролся с матом да перестал

— Все! — в середине рабочего времени ударил кулаком по столу геолог Сосунов. — Поставлю на сейф литровую банку, кто матернется, кладет двугривенный на пропой!

Дело было зимой, наша партия, не особо занятая, камералила в городе. Душевный вопль коллеги, щеки которого даже от friedly мата густо краснели, нашел в наших душах живой отклик, мы стали платить за каждое вырвавшееся табуированное слово звонкой в банке монетой. Однако, очень скоро дело приняло неожиданный оборот. Все Управление — десятки геологов, в том числе, прожженных, — узнало о нашем нововведении, и народ повалил валом. Кто просто посмотреть на банку, ставшую к тому времени трехлитровой, а кто и матернуться от чистого сердца. После того как повалили проходчики, чтобы сразу на красненькую трехэтажно, дело пришлось прикрыть — надо ведь было еще и работать, а не только слушать, попивая купленное за мелочь.


История о сексе в карельской бане

В геологическом поселке Укса Карельской АССР был воскресный зимний вечер. Геологи, все чистые, только что помывшиеся в бане, прикорнувшей на берегу коричневой летом реки, а ныне оледенелой, сидели за столом в избушке Лиды Кормилициной, одинокой с ребенком, женщины, в тот раз по количеству принятого забывшую свою сакраментальную фразу "До чего ж тоскливо!" Всем было хорошо, сытно и пьяно, все веселились и играли в игру "Да или нет". Веселая игра! Один рассказывает картинку, которую надо разгадать, получая в ответ на вопросы лишь "Да", "Нет" или "Не имеет значения". Когда Лида выдала свою загадку ("Лежит на ровном поле мужик с двумя мешками, к тому же совершенно мертвый") мы с Ладой, не дождавшись разгадки("Это парашютист, у которого не раскрылись парашюты"), решили парно самоопределиться. Посовещавшись на лютом в 40 градусов морозе, направились в теплую баню, чтоб там поведать друг другу стремления обнаженных душ и разгоряченных тел.
Ну что, пришли в обнимочку, а баня на замке висячем! Но мы не опешили, ведь геологи, а геологов не остановишь!
Полезли в форточку, тулупы скинув, чтоб протиснуться. В раздевалке стали искренне целоваться, распалились, и в парную, на нижнюю полку, решив, что я буду снизу, ведь она худенькая, прям цветочек! И что? Ворвались в парную как самолет на своих фантазиях, а на нижней полке банщик в тулупе храпит, причем посвистывая…