Конец Жопы

И жопа пройдёт
У Ани Кузнецовой меньше, чем через год.
И жопа пройдёт
У Ани Кузнецовой, и в любви повезёт.

Семен Слепаков, из текста песни "Жопа растет"



1.

С головой у меня непорядок. Точно. Нет, я хорошо разгадываю кроссворды, знаю языки и даже защитил диссертацию с мудреным названием. Но с головой все равно плохо, об этом свидетельствует и даже вопиет вся моя жизнь, длящаяся уже сорок с лишним лет. Вот женщины, например. Люблю одну — хорошую, милую скромную, а женюсь на стерве, задумавшей квартиру отнять, а меня по миру пустить с одним чемоданом. Женюсь, хотя в голове недовольно как-то, протестующе, потрескивает в нейронах биологическое электричество, потрескивает, желая донести до меня что-то важное, видимо, житейскую правду. А где этот я, если не в голове? Почему голова к кому-то взывает, а не к самой себе? Она же вроде мной командует? Да, она, непутевая. И потому я вечно куда-то вляпываюсь, четыре работы поменял, три жены…

Три жены… Вот была у меня хорошая женщина Наташа, красивая, готовила прекрасно, я пальчики облизывал, сначала свои, а потом ее. Дачу еще свою опрятно обиходила, да две дочки у нее, четырнадцати и семнадцати лет, так меня любили! Сядут, бывало, на диване по обе стороны, к бокам прижмутся да хи-хи и ха-ха, вопросы задают про космонавтику и прочее естествознание в области геологии – я ведь геолог, ластятся, глазки строят, понятно без отца выросли, мужчина для них как таинственный остров, загадочный и влекущий. Короче, им хорошо было, и мне хорошо. Хотя мне лично как-то по-особенному неловко было, да, неловко, что и говорить… Ведь я мужчина, самец в натуральном роде, и на женские прикосновения с семнадцати лет соответственно реагирую. Да, да, на женские, но не на девичьи, ведь нормальным человеком являюсь в известном смысле, то есть не испорченным всякими дурными отклонениями. А они – хи-хи да ха-ха, испытывают мою нравственность так, что бежать хочется, но нельзя: девочки без отца, пусть даже приемного, буками вырастают и обязательно потом разводятся, потому что всех мужчин по материнскому навету не очень-то и жалуют, а то и слепо ненавидят.

Что-то я от темы своей уклонился. Понятно, хорошо мне с ними, тремя девчонками было и  еще тридцать лет было бы хорошо, если бы моя дурацкая голова опять меня не подвела.
– Как подвела? – можете вы спросить. Да очень просто. На работе у нас девушка завелась, ну знаете, есть такие девушки, скачут по работам, женихов ищут, потому что в городских джунглях самцы сугубо обманчивы в поведенческом смысле и весьма успешно мимикрируют под положительных кинематографических героев. В кафе или ресторане эти  самцы – что ни на есть благородные короли или валеты, а домой затащат, покажут свое бесцеремонное воспитание, носки и прочее, так что хоть стой, бедняжка, хоть падай. Вот и падают такие девушки, падают в разные постели черт знает с кем. А что делать? не идти же домой в час ночи, после шампанского и первого поцелуя догадавшись, что опять одноразово использовать будут, то есть утром за дверь выпихнут и ключ на три оборота с огромным злорадным удовлетворением? С таких-то напастей такие девушки и меняют работу одну за другой, чтобы длительно кандидата в супруги понаблюдать, пощупать, так сказать в раскрепощенном рабочем состоянии или даже камерно, то есть в отдельном кабинете. Вот на такую я и напоролся, хотя к тому времени  у Наташки уже почти уже год жил вполне  припеваючи.

Жил… Как жил, не забуду вовек! И вставлю потому здесь лирическое отступление. Как-то я Наталье — в ответ на ревнивые вопросы насчет смазливости моих лаборанток и прочих секретарш, — доходчиво объяснил, что мужья женам изменяют исключительно потому что у них в яичках семя невостребованное остается. А если жена тщательно следит за его, то есть семени,  уровнем, не давая ему катастрофически увеличиваться в смысле давления на порядочность, то мужик по определению изменить не сможет, потому что нечем будет изменять! Нет семени в яичках, нет носителя его в простате, значит, нет эрекции, нет сексуальных фантазий! А если нет эрекции и сексуальных фантазий, то и девушек красивых нет! Совсем нет, по причине банального опустошения яичек. А если и есть девушки невероятной красоты и улыбчивости, то от них воротит и к маме скорее хочется, да, именно к маме, потому что Наташка к моему приходу не к плите кухонной бежала котлеты греть, а в постель ложилась, ножки предупредительно раздвинув. Почему, вы спросите? Да потому что после того, как я Наташке упомянутый выше закон природы образно приоткрыл, она половым способом стала со мной жить при любом стечении жизненных и природных обстоятельств, даже поговорку придумала: «Утром – для бодрости, вечером – для сна!».
 А тут эта Светлана, ну та, которая на работу к нам в институт по матримониальным своим планам устроилась, взяла меня в круговую осаду. К директору на ученый совет поднимаемся, так она по лестнице  всегда впереди идет, ноги стройные показывает. Сижу за компьютером, шары гоняю в «Линиях», сзади подойдет, наклонится, горячими сосками спину мне прожигая, и на ушко шепчет:
— Ты вот этот желтенький сюда воткни,  а голубой – сюда,  — а соски на азбуке Морзе что-то про любовное одиночество по живому постукивают, как тут устоишь!
Вот-вот! «Как тут устоишь!». А голова тебе на что? Да ни на что! Ни на что она не годится, даже такую простенькую задачку решить с  двумя всего известными величинами — домашней Наташкой и этой хищницей из городских джунглей… В общем, ушел я, дурак-дураком, от своей Наташки к этой Свете, ушел по причине отсутствия головы, и стал с ней жить. А какая жизнь без головы? Вот вы представьте себя на работе без головы, да на важном совещании? Какой толк от вас в таком виде? Да никакого! Только стул ерзанием своим протрете да джинсы или фрак, если вы на политической работе. А дома без головы? А в гостях у тещи, комплименты хитрые обожающей?
Ну, в общем, вы поняли. Наверняка по-разному поняли, потому что отдельные граждане могут чистосердечно заявить, что дома без головы в самый раз, ведь многие так живут и не парятся, как сыр в масле катаясь. Скажет жена: — В магазин! -  и ты в магазин, чем плохо? Пивка попьешь, его ведь можно и безголовым пить. С друзьями поговорить про то, про сё, голова тоже не нужна, потому что от нее одни ненужные споры да раздрай.
Однако со сторонниками прелестей безголовой жизни я не согласен, по крайней мере, не во всем согласен. Нужна она, эта голова, ведь в ней глаза живут, опять-таки рот, уши и всякое такое. Но  с другой стороны, согласитесь, если голова есть, а мозгов житейских в ней нету, то глаза просто хлопают, как и уши, а рот с его сотоварищами по говорению, ничего умного не скажет. Потому я, наверное, и со Светкой вскорости развелся, хоть и жалко было — ведь я и ей про свойство пустых яичек говорил, и она старалась. Ну бог с ней, что ушла, ведь разлюбил я ее, после того как страховку стала за смерть мою требовать, когда в одну проблемную страну работать уезжал. Нет, не за это разлюбил, а за то что жизнь мою очень уж низко оценила. Кстати, она со своей практичной головой далеко пошла, да не в ту сторону, теперь, говорят, один коньяк ей и помогает.
А работа, которая кормит?.. Со всех меня увольняли. Интересно, есть такой закон природы: у кого головы нет, у того язык, как помело. В институте, в котором со Светкой познакомился, эпиграмму распространил про директора. «Поимел свою науку, Лебедь раком, словно щуку». А в своей лаборатории устав написал и на стенку прикнопил, вот пункт из него, не самый обидный:

                    «1. День ухода директора Института в отпуск
                          считается всенародным праздником».

Конечно, уволили, как после этого не уволить? И с последней работы погнали. Хорошая была работа, инофирма, зарплата хорошая, до сих пор на нее живу, в командировки по всей стране ездил, ну, естественно отчет потом по расходам составляя. А главная бухгалтерша, жена директора, вороватая такая, постоянно доставала. Одна квитанция ее не устраивает, другая не устраивает, третья. Понятно чем меньше мне достанется, тем больше ей, хотя речь почти всегда шла о копейках. Вот недавно сказала:
— Этот чек я не приму! Заберите! – а он на целых десять тысяч, я бригаду рабочих нанимал шурфы экологические копать.
— Он мне не нужен, засуньте его куда-нибудь! – разозлился я, устав за свои деньги работать.
Ну, и уволил за это шеф на следующий день и правильно сделал, разве можно такое супруге начальника  говорить?
А с первой работы как поперли? Начальник Ефименко свою секретаршу, любовницу по совместительству, ко мне в поисково-съемочный отряд на самое высокогорье сунул, чтобы красотами вечными полюбовалась. Она думала, что, любуясь, ногти будет в кровавое красить и в зеркало на себя смотреть с утра до вечера, потому что с шефом моим спит, и потому всех подряд трахать может, пусть образно, но трахать. Ну и скандал вышел, когда я ее работать заставил то есть в рядовой маршрут погнал. День всего проработала, всего двенадцать километров прошла по горам всего до 3 600 метров высотой, а  меня уволили…

Вот так я и жил полжизни с неумной своей головой, жил, горюшко прихлебывая, выгоды разные упуская да хороших женщин, пока со мной не приключилось это…


2.

Это случилось в понедельник. Шел, ни о чем не думая, ступил на «зебру», тут же наехала машина, я упал, ударился головой обо что-то. Люди скорую помощь вызвали, в больницу та отвезла. Там снимки сделали и обнаружили, что все в порядке, ну, ушибы кое-где, местами значительные, мозг смещен, гематома вокруг. Серьезный, конечно, диагноз, но никаких неприятных ощущений у меня не было. Никаких, кроме чувства, что из головы все на свете вылетело, кроме глаз и зубов. Ну, вылетело, так вылетело, безработному голова ни к чему, буду, значит, позвоночником думать, решил я.

Через пару дней меня выписали, я домой перебрался – врачи прописали с недельку полежать. Ну,  залег на диван, когда ушибы ныть перестали, вдруг обнаружил, что во мне случилась кардинальная перестройка. Какая, вы спросите? Ну вот, представьте, вы все чувствуете. Чувствуете, что у вас в голове есть мозг, а в нем – типа душа или сознание через зенки наружу смотрит. А у меня, видимо, от удара или просто потрясения в ДТП, эта самая душа или сознание в задницу, извините, сбежала и хозяйски там разместилась. И смотрит оттуда на мир, нет не оттуда, откуда вы подумали, но из тех же глаз. Вы поверите, я несколько дней с утра до утра на кровати и диванах валялся и мыслил, чтобы себя убедить, что мне только кажется, что думаю теперь не головой, но задом. Ничего не получилось, ни в чем себя я не убедил. Все ощущения мои свидетельствовали в пользу того, что управляющий мною центр действительно большей своей частью поменял местонахождение и в настоящее время располагается вокруг простаты или где-то рядом с ней, кострецом, копчиком и другими сопредельными органами. В голове что-то, само собой, осталось, я, как вы поняли, даже размышлял этим самым остатком, но ничего путного, как видите,  не получалось.
– Глупость у тебя в голове осталась, да болтовня ненужная, — пресекла тут моя задница досужие на ее взгляд рассуждения, то есть рассуждения при помощи практически пустой головы.

Услышав этот задний голос, я изумился до потрясения. Вы только представьте, что ваш зад с вами заговорил! Представили? Нет, не верю. А то бы упали. А встав, пошли к психиатру, ведь так?
А я не пошел. К чему куда-то идти, в очереди длинной стоять, чтобы услышать, что, видимо, я головой в своем ДТП сильно ударился и оттого типа раздвоился. В общем, никуда я не пошел, но опять стал размышлять и делать выводы оставшимися в мозгах фантомами. Сначала, естественно, я снова огорчился тому, что не голова теперь мною руководит, а какая-то жопа. Но постепенно, с продвижением мыслительного процесса пришел к выводу, что жопа эта, слава богу, моя собственная, и просто надо потерпеть, посмотреть, что во мне изменится, что произойдет. Может, все к лучшему, ведь зад, он ближе к земле располагается, то есть к нашей с вами почве, помогавшей самому Антею?

Со временем я не только привык к этому перевороту своего сознания, но и ощутил кое-какие житейские преимущества и преференции. Какие? Да лучше соображать стал, пусть в масштабах своей жизни, но лучше. Понимание это пришло с появления на горизонте последней моей жены Лионеллы (это дурость у меня такая, после постели сразу жениться). Позвонила она, чтобы соболезнования мне выразить по поводу ДТП, но задом своим обновленным я сразу почувствовал, что вернуться хочет и угадал, потому что ей неопровержимо открылась, что гражданин, к которому она ушла, оказался редкостной сволочью. Если бы я головой думал, я бы обрадовался, что Лионелла возвращается. Она хоть и не очень хорошая женщина в отношении верности, но сладенькая. После ее ухода я долго по ней скучал, а когда позвонила и стала говорить ласково, воочию увидел ее белую гладенькую кожу, грудки, губки алые, ну и влагалище, конечно, благожелательно-влажное такое.
От этой картинки воображения у меня внизу так сладко все заныло, так сладко, что увидел я внутренним зрением чудесную раскаявшуюся женщину, желающую мне добра, жаждущую доставить мне небесное удовольствие. Новому моему управляющему, то есть Жопе (буду с этого места так его называть, вы уж извините), это в крайней степени не понравилось, и он коротко отправил ее если не на три буквы, то в собачью будку.
— А ты изменился, и не в лучшую сторону, — сказала Лионелла, перед тем, как в сердцах бросить трубку (на самом деле ее Лена зовут, просто она все на свете усложняет, в том числе и имена).
От всего этого мое сексуальное «Я» расстроилось и стало заду пенять, что необдуманно тот поступил, ведь можно было устроить что-нибудь романтическое типа ужина при свечах, жаркой ночи и утреннего радостного прощания:
— Нет, Леночка, давай пока съезжаться не будем, поживем на два дома, и со временем все само собой решится, ведь я далеко не совсем тебя разлюбил.
— Ну конечно! – возразил мне новый мой руководитель. — Ты три года с ней прожил, по ее решению не заводя ребенка, отдавая всю зарплату и свободное время, и теперь тебе не терпится пойти по второму кругу. Нет уж. Не бывать этому. А чтобы телу моему хорошо было, и мне тоже, я сам женщину себе найду. Кстати, прекрасный, вечер! Не прогуляться ли нам по парку, может на  ловца, ха-ха, и набежит прекрасная овца?
— Хам ты порядочный… — попенял я Жопе.
— Нормальный! Это твоя голова в облаках парит, а мы, вот, простые, сермяжные.
— Привыкли навоз топтать?
— Ага. И по навозу пройдемся, лицо не морща, и по цветочкам без сантиментов. Ладно, хватит болтать, пошли, погуляем, попердим на природу.


3.

Я не возражал, и он, то есть Жопа, меня, одел, вертясь перед зеркалом, как девушка на выданье, одел так, как я никогда не одевался, то есть модно и со вкусом. Нет, модно и со вкусом было в следующий раз, после того, как он сводил меня  в  разные там бутики и там нарядил. Кстати, замечу, что вкус у моей жопы был отменный, нарядила так, что я сам себе стал нравиться. А в этот раз тоже хорошо нарядила, так хорошо, что женщины на меня смотрели и, думаю, жаждали немедленного знакомства, но Жопа не давала мне к ним не только приблизиться, но и толком посмотреть. Когда я уже потерял надежду, толкнула меня к даме лет тридцати, та на лавочке книжку внимательно изучала. Ну, я рядышком с нею сел, спросил, что, мол, читаем, а она отвечает, что поваренное руководство, только что в Париже, кулинарной столице мира, изданное.
— Не похоже по вашей комплекции, что любите готовить, — отвесил я комплимент, собеседницу с интересом разглядывая и про себя отмечая: — Грудь заметная, ноги стройные, кожа гладкая, глаза живые, вот вроде и все…
— Ты не смотри, что она не писанная красавица из кино, а нормальная женщина – телепатирует  тут мне скороговоркой задница. – Я чувствую, что жена из нее великолепная получится. И накормит, и отдастся без капризов, и глаза, если что, закроет, потому что знает прекрасно, что семья создается не для любви навеки, но для производства потомства, чтобы в старости было кому стакан воды подать, а потом веки закрыть и в морг позвонить, чтобы вовремя похоронили, а не через месяц. Так что давай, смотреть ей в глаза, комплиментами сыпать, а потом в кафе приличное поведем и там приручим.
— Женщина должна уметь хорошо готовить, — отвечает тут девушка, книжицу свою закрыв и в сумочку отправив, как уже выполнившую свое назначение.
— Меня Виктор зовут, — перешел я в практическую плоскость. – А вас как?
— Меня – Леной, — отвечает, и я немножечко скисаю, бывшую свою супругу вспомнив.
— Давайте пройдемся немного? – почувствовала она, что имя ее вызывает у меня не совсем приятные ассоциации. – Кстати, можете звать меня Аленой, так меня мама называет.
— Предлагаю отметить наше знакомство, — сказал я в ответ. – Тут недалеко кафе хорошее есть, с приличной винной картой…

И только я это сказал, так сразу до меня дошло, молнией дошло, что задница моя не употребляет спиртных напитков! Спиртных напитков любой крепости, то есть не пьет от слова совсем. Как тут не скиснуть? И я скис, представляя как бараний бок водопроводной водой запиваю.
— Виктор, вы знаете, я не пью совсем, потому как считаю трезвость неукоснительной нормой…
— Строителя коммунизма, — закончил я фразу.
— Нет,  здравомыслящего человека, — посмотрела как классная руководительница с двумя высшими образованиями.
— В таком случае,  я – здравомыслящий человек.
— И потому не курите? – посмотрела пытливо Алена прямо в глаза.
— Совершенно верно, — ответил я, как бравый военный отвечает министру обороны.
Ответил, вообще-то не я, а Жопа, потому что до того, как она взяла власть над моим организмом я любил выкурить после рюмочки-другой-третьей коньяку-виски-текилы пару-другую вкусных сигареток типа «Кэптэн Блэк»  или столько же утонченных ароматизированных дамских «гвоздей».
— Вы идеал для любой женщины, — сказала Алена глубокомысленно.
Я не ответил, потому что жопа в тот момент пеняла мне, что так ее называю.
— А как мне тебя называть? – спросил я ее мысленно. – Задницей? Пятой точкой? Мягким местом? Попой? Выхлопной трубой или Пердимоноклем? А может Тухесом по-еврейски? Нет, по-моему, Жопа лучше, потому как звучит весомо, грубо, зримо, как пук в предутренней тиши.
— Называй меня Мозгом, — ответила она, святая простота. – И не остри, пожалуйста, по этому поводу. Потому что чем больше ты  будешь выпендриваться, тем раньше прекратится наше раздвоение личности.
— А если не буду острить, сколько оно продлится?
-  Долго, недельки три.
— Потому что через недельки три победит сильнейший?
— Ну да. А ты исчезнешь, как набитая ребенком шишка, исчезнешь, как и не было тебя, — ответила Жопа и тут же принялась степенно беседовать с Аленой.
Надо сказать, делал он это мастерски. И Алена, считавшая себя недотрогой, согласилась назавтра идти  в кино, а в субботу – ближайшая наступала через три дня – заглянуть к этой жопе на чашечку кофе.

Потом мы сидели в кафе. Жопа с Аленой щебетали, я изо всех сил улыбался, надеясь в субботу отыграться.


4.

Был уже вечер, когда мы пошли ее провожать. Аленка позволила себя обнять за талию, и у меня от этого встал. Жопа молчала – чувствовалось, такое состояние нашего организма было ей непривычно. Это понятно, представьте, вы прижимаетесь к пухленькой женщине, а где-то близ вашего мозга, например, на затылке, у вас вырастает член и начинает сладко ныть. Видимо, так же и у Жопы выросло под боком, и она на время отключилась, вживаясь в роль, вставшую колом.
В этот самый момент нас остановили трое пьяных юношей. Хамски улыбаясь и пялясь на Аленку, они попросили закурить. Я, задвинув девушку себе за спину, хотел их вздрючить – иногда это у меня получается здорово. Но надо же, когда я хотел звездануть предводителя хулиганов в глаз, чтобы шестерки его испугались и дали деру, Жопа очнулась и встряла в нашу джентльменскую беседу, взяв на себя инициативу. Господи, что было потом! столько стыда я за всю жизнь не испытал! Представьте, она стала говорить, что все замечательно, мы готовы им помочь, чем сможем, и тут же полезла в карман за кошельком, достала красненькую, мою кровную красненькую, и им протянула! Вот, мол, вам на сигареты, милые мальчики, и на пиво. Послушав все это, предводитель хулиганов стал собирать слюну по уголкам рта, когда ее набралось достаточно, он плюнул мне под ноги и сказал:
— Не мужик ты, а говеная жопа! Айда, пацаны!

Когда они ушли, оживленно переговариваясь, я боялся посмотреть Аленке в глаза. Мне было стыдно и противно, я чувствовал себя кучей дерьма.
— Господи! Это же Жопа мне под ноги наложил! – думал я.
— Мы же договаривались! – возмутилась моя задница. – И потому ты должен называть меня Мозгом, мужлан.
— А ты молодец! – взяла тут Аленка меня под руку. – Не стал в драку ввязываться, и правильно, зачем нам синяки и прочие неприятности. Смотри, какая луна восходит! Люблю гулять под луной…
Мой нынешний хозяин, то бишь Мозг, от этих слов возгордился и передал мне по нейронам:
— Учись мужлан! Кулаки не расшиблены, глаз не заплыл и в пах ботинком не получили! Учись! В умении разрядить ситуацию – истинная мудрость мужчины.

Я ему не ответил. Что говорить, если сделать ничего не в силах? Руки с кулаками – его, то есть, Жопы, ноги — его, желудок – его. Даже говорит за меня. А через две недели вообще меня  в голове не останется, и родится новый человек. Он далеко пойдет. Устоится на престижную работу, коллег всех подсидит и оклевещет, начальству вылижет жопу, и пойдет наверх, от одного высокого кресла к другому. Его будут добиваться девушки и женщины, ему будут давать пощечины, а он — подавать на обидчиков в суды и выигрывать их с превеликой отрадой. Еще он нарожает множество жоп обоего пола…
— Ты что молчишь? – спросила тут Аленка, все это время что-то мне, то есть Жопе сообщавшая.
— Да что-то голова у меня дурная… — ответила она, имея в виду меня.
— Это погода меняется, видимо, ты метеорологически зависимый. Вот тебе таблетки, — покопавшись в сумке, вынула плашку.
— Спасибо! Но я таблеток стараюсь не принимать, пользы от них столько же, сколько и вреда. Говорят, сами врачи вообще никаких лекарств не принимают.
— Ты умный! – спрятала таблетки в сумочку. – А вот мой дом, тот, который кремовый. Завтра, значит, в кино идем?
— Да, — ответил Жопа, а я попытался поцеловать Лену в щечку.
— Какой ты прыткий! – отстранилась, смеясь. – Подожди немного, я еще не решила, стоит ли с тобой целоваться.

Мы расстались, договорившись о времени и месте завтрашней встречи. Шли домой молча, каждый думал о своем. Я – о том, что Жопа сел мне на голову, а он думал, чем бы таким меня из головы побыстрее вытравить, да так, чтобы ничто нужное не пострадало. В общем, нам было о чем подумать. Но погода была замечательная, воздух пах цветами, в небе тихо светила луна. Глядя на нее, невозможно было думать, что с тобой вот-вот может случиться что-то нехорошее, и жизнь пойдет прямиком коту под хвост.


5.

Утром в дверь позвонили, я открыл и увидел дочь Наташу. В середине месяца она всегда приходит за деньгами…

С дочкой у меня трагедия. Она от Светы, точнее, от ее матери, Вероники Александровны. Вы знаете, есть на свете такие женщины-ведьмы – их много, они всю свою жизнь только тем и занимаются, что переделывают под себя окружающих, чтобы те стали изнутри точно такими же как они. Так вот, эта  Вероника Александровна, несчастная и злая потому женщина, из таких людей. Она всех родственников сделала несчастными и недобрыми, включая мать и отца. Муж ее один сопротивлялся, не хотел становиться таким, так она его околдовала, потенции лишила, чтобы много не смеялся и с ней не жил, а потом и ноги отняла, чтобы сидел дома под полной ее властью и бутылочку себе на радость купить не мог. А с дочерью Светой получилось колдовство на славу, та легко несчастной стала и зависимой до тайных слез, потому и со мной сошлась, чтоб я ее от материнского колдовства освободил. Не получилось у меня освободить навсегда, так, на несколько лет, пару месяцев и несколько дней. Но и у тещи не получилось сделать меня несчастным и злым, потому и развела нас со Светой, чтобы доченькой моей, с которой мы не разлей вода были, вплотную заняться.
С Наташей у нее получилось. Вероника все свое колдовство на голову внучки колуном опустила. Какое колдовство? Да простое! Во-первых, заставила внучку голову мне отрезать. Да-да, отрезать голову папы на всех фотографиях, вы помните, я говорил вам, кем дочери без отца вырастают и даже без его улыбающихся фотографий. Во-вторых, стала внучке за все платить. Завтрак съела без разговоров – рубль, за обед – два. За пятерку по математике – три рубля, по английскому – пять. Это «во-вторых» — страшная штука, она человека изнутри банкнотами обклеивает, и он банкомату племянником внучатым становится, не человеком. А ведь были еще и «в-третьих», и «в-четвертых», и «в-пятых»… Теперь дочери за двадцать, не работает, не учится, а зачем? Ведь можно бабушке с матерью мстить за отрезанные головы и пятерки по английскому языку. И мне, за то, что ушел, отомстила. Имя, фамилию и отчество поменяла. Одно приятно, говорят, недавно она бабушку веником побила, когда та отказалась на нем вокруг дома полетать.

Так вот, я открыл дверь и увидел Наташу.
— А, привет, Эллис, как дела? – сказала ее Жопа, не дав мне ни слова сказать, ни впустить дочь в квартиру. – Ты, я вижу, беременна, что так? Замуж вышла?
— Нет, просто захотела и забеременела.
— Здорово. «Захотела и забеременела»! Просто шик! А муж есть?
— Нет, — ответила спокойно.
— А, ты наверное, работу хорошую нашла?
— Нет, я не работаю. Слушай, хватит болтать, я за деньгами пришла, дай мне тысяч сто, — именно такую сумму, а то и вдвое больше, приходя ко мне, заявляла дочь.
— Сто тысяч?!!! У меня таких денег нет, — удивилась Жопа. — Ты же знаешь, я не работаю сейчас.
— С книжки сними.
— С книжки? Хм… А можно из кошелька?
— Можно.
Жопа взял мой кошелек, лежавший на трюмо, покопался в нем, достал пятитысячную купюру, которую недавно предлагал хулиганам, отдал Наташе. Та недоуменно посмотрела, но Жопа, вручив ей от щедрот своих еще тысячу, закрыла дверь.

— Ну и гад ты! – сказал я, когда мы улеглись на диван.
— Ну, гад, а что? – зевнула, то есть пукнула Жопа.
— Надо было девочке больше денег дать, беременна все-таки.
— А! Деньгами людям не поможешь, а дать ей профессию или желание работать я не могу. Это во-первых. А во-вторых у матери ее денег в сто раз больше, чем у… чем у меня, и она еще типа работает. А что ты с матерью ее развелся? Расскажи, мне интересно.
— Теща на меня неровно дышала, ведь ненамного старше была…
— Так трахнул бы ее?
— И мысли не было, противная она. Мне вообще с тещами не везло, прям беда.
— Противная, противная. Так это же хорошо, ведь чем человек не красивее, тем ты краше.
— Жопа ты…
— Сам жопа. Три раза был женат и три раза тебя лоханули. Так что лежи и не пикай.
Пикать я уже не мог. Я страдал. Теща все-таки ухитрилась сделать меня несчастным.


6.

После обеда день Жопа проехалась по магазинам, чтобы приодеться к свиданию – мои шмотки, прагматически приобретенные, ее не устраивали. Покупки она делала как заядлая женщина: обстоятельно, с интересом и не торопясь. Меня же в магазинах всегда клонит в сон, на этот раз я ему не сопротивлялся. После обеда, мы прилегли на диван – было жарко, около тридцати градусов, точно, и Жопа прибавила мне звук (именно так – прибавила звук), видимо, ей было скучно или просто хотела поговорить по душам, прежде чем я исчезну навсегда.
— Понимаешь, ты всю свою жизнь прожил в призрачном мире, и потому все твои достижения есть достижения в кавычках. Настоящая жизнь – другая. В ней очень мало правды, любви и дружбы, а если где-то их много, держи ухо востро – тебя кто-то хочет надуть или использовать, что одно и тоже…
— Ты прав, меня всю жизнь использовали, — вздохнул я. – Жены, друзья, не говоря уж о всяких проходимцах.
— А друзья чем не угодили?
— Мама как-то сказала, что они меня обожают, потому что дом мой всегда для всех них открыт, как холодильник, и всегда можно посидеть до полуночи или даже до утра.
— Вот видишь! А будь ты умнее, ты сам бы мог их использовать в своих целях.
— Ну, это так скучно. Интриговать, врать в глаза, притворятся. Ради чего? Чтобы поиметь лишний кусок или почувствовать себя умнее облапошенного дурака?
— Дурак — ты. Жизнь это борьба, в которой побеждает не сильный или умный, а беспринципный.
— О-го-го! Так ты собираешься стать подлецом?
— Почему стать? Мы, задницы, с рождения такие. Главное наше удовольствие – это насрать в чьем-то райском садике, обосрать кого-нибудь исподтишка или на виду, засрать врага так, чтобы задохнулся или даже утонул в дерьме.
— Или просто напердеть? – сказал я, потому что Жопа от наплыва чувств с чувством навонял.
— Да! Это всегда приятно.
— Говнистый ты…
— Ну да! Натура у меня такая.
— А я совсем другой. Я люблю своих друзей, люблю, потому что их знаю, знаю, на что способны. Знаю, кто из них в драке встанет рядом, плечо к плечу, а кто малодушно убежит, потому что папа его не учил драться, но разбираться в Рерихе. Мне нравится влюбляться и делать глупости. Знаешь, я до сих пор помню, как в юности первый раз подарил девушке Гале букет цветов, это были красные флоксы, которые я нарвал в саду у друга Сапова, потом он на немке женился, теперь в Германии живет. Я летел к ней на крыльях с этим простеньким букетом, пахшим травой, летел, уверенный, что все на свете смотрят на меня. Кто-то с улыбкой, кто-то с завистью…
— А кто-то с презрением.
— Это не важно, да я и не видел ничего, кроме этого букета и Гали, раз за разом окунавшей в цветы счастливое свое лицо.
— Ну и чем твоя любовь к этой девушкой кончилась?
— Да наглупил, уже и не помню как, она и перестала отвечать на звонки и двери открывать. Но это не важно. Важно, что я был счастлив тогда безбрежно. И она была счастлива, пусть недолго.
— Ты был счастлив! Ха. Хочешь, я скажу, почему у тебя с этой девушкой ничего не получилось? Ты ее не устроил. Она скоро поняла, что  голова твоя набита форменной ерундой, то есть ожиданиями невероятной любви, искренних восторгов и, — Жопа, поднатужившись, смачно пернул, — видениями прекрасных дам в белоснежных платьях и перчатках по локоть. И, как истинная женщина, желающая видеть в мужчине лишь постоянство, бездумное послушание и веру в любые ее слова – чтобы легче было рога наставлять, — дала тебе от ворот поворот.
  — Ты прав, Пердимонокль, — не смог я не согласиться. – Но я был с ней бесконечно счастлив много месяцев, и этого мне достаточно!
— Ну-ну. Был счастлив и потому делал глупости.
— Да… Но давай, сравним нас. Вот вся моя жизнь – это серое полотно, расшитое мигами счастья, как сверкающими бриллиантами. А твоя жизнь будет похожа на зады сарая или гаража, покрытые кучками говна, поедаемого червями и зелеными мухами.
— Говно было давно, теперь – удобрение, — рассмеялся Жопа крестьянской своей шутке, и приглушил меня так, что голос мой стал не слышен.


7.

Мы лежали на том же диване, самостоятельно подводя итоги нашей «дружеской» беседы, когда раздался звонок в дверь. Я встал, открыл дверь и увидел Колю Бочкаренко. Мы дружили с ним со второго курса; когда я уезжал навсегда в Москву, на глаза его навернулись слезы грусти. После поселения в столице, мы виделись с ним неоднократно – по моему настоянию он останавливался не в гостинице, но на добром старом диване, уже несколько раз участвовавшем в нашем повествовании в качестве мебели. Сколько добрых вечеров мы провели с Колей в долгих дружеских беседах, куря и попивая хорошее винцо, шампанское или просто водку!
Увидев друга, я, конечно же, хотел обрадоваться, но ничего не вышло, ведь Жопа меня приглушила, считай, выключила.
— А, это ты, Николай… У нас сегодня прямо день визитов, — сказала она, не совершая никаких телодвижений, которые мой друг мог бы расценить как приглашение войти в квартиру. – Как дела?
— Да хорошо все. Вот, заехал в Первопрестольную на тебя посмотреть, сколько лет ведь не виделись…
— Надолго в Москву?
— Как всегда дня на два задержусь. Вот в «Ашан» заехал, взял пару массандровской «Мадеры», ты же ее любишь…
— Знаешь, Коля, я не один сейчас, ко мне старая подруга на пару дней из Александрова явилась прошлое вспомнить, так мы из постели не вылезаем...
— Да вроде не было у тебя подруги в Александрове, я бы знал?!
— Была. Просто я о ней не трепался, такая была подруга.
— Давай, хоть выпьем по стаканчику, да я поеду к Вите Савинову?
Тут я собрал все свои наличные душевные силы и как запищу:
— Да заходи, Коля, что ты этого пи-дюка слушаешь! У него вместо мозгов кучка говна!
Коля обомлел. Рот его открылся. «Свихнулся, друг!» — отчетливо читалась в его глазах.
— Не получится. Прости, Николай! – вмиг усмирил меня Жопа железной своей волей. – Заходи как-нибудь в другой раз, позвони только предварительно.
— Хорошо, позвоню, – криво улыбнулся Коля. – Поеду-ка я к Вите, он «Мадеру» обожает. Пока.

Бочкаренко ушел, как я понял, навсегда. Жопа, закрыв дверь на два замка и цепочку, обратился ко мне:
— Ты чего нюни развел? На хрен этот тип тебе нужен? Он же тебя просто использует?
— Дурак ты…
— Использует! Потому что у Савинова жена категорически против всяких гостей в ее доме и, тем более, выпивонов с друзьями на только что отремонтированной кухне. Вот ты его другом лучшим считаешь, скажи, ведь считаешь?
— Да, считаю…
— А помнишь,  лет пять назад вы сидели за столом, пили шампанское, курили и тут кто-то ему позвонил и он, друг твой лучший ответил: — Да вот, сижу у ПРИЯТЕЛЯ… — Так что ты ему не любезный друг юношества, а ПРИЯТЕЛЬ, которого можно иметь, когда понадобится.  А помнишь еще, он как-то позвонил, и ты, обрадовавшись, побежал его встречать? И встретил, привел домой, он в туалет пошел, а там в унитазе, кучка, которую ты, торопясь к нему, не смыл?
— Да, было такое, — вздохнул я, кивая.
— А он об этом житейском  случае всем вашим общим знакомым в красках и запахах расписал, ты ведь знаешь об этом.
— Да, знаю. А что поделаешь? Любит он ближних обсмеять, за ним это водится.
— Не обсмеять, а обосрать. Зря я его не пустил! ведь мы, похоже, родственные души, точно подружились бы…

Я скис. Случаи, о которых говорила Жопа, в самом деле имели место  и глубоко ранили мое самолюбие. Но что поделаешь? Мы с Колей разные люди, наверное, потому и подружились. Эх, люди! Почему мы все так похожи друг на друга и в то же время так сильно отличаемся и относимся по-разному? Со дней доверчивой юности прошло много лет, и с каждым годом я все больше и больше понимал, что отношусь к друзьям и хорошим знакомым гораздо теплее, чем они ко мне. Почему? Видимо, я просто начитался Майна Рида в детстве, потому и люблю (или любил) друзей да и женщин, больше, чем они меня… Вернее, больше, чем они могли любить. Ведь люди – как машины, отличающиеся разными характеристиками, большинство из которых невозможно изменить, как ни старайся. Так и с  Колей, моим другом. С любовью и дружбой у него всегда было напряженка. Поэтому никогда и не было друзей, одни приятели да «нужники», но мне на это было плевать — мне хорошо было с ним дружить, и я был счастлив и сейчас счастлив, но воспоминаниями….


8.

Перед встречей с Аленой Жопа заглянула на рынок. Исходив его вдоль и поперек, нашла-таки то, что искала – бабушку-божий-одуванчик с корзиной разноцветных флоксов. Не поздоровавшись с ней, она присела над цветами и, ехидно улыбаясь, выбрала все красные.

Алена пришла «вся во вкусе», и платье и макияж были в самый раз. В общем, пятерку ей можно было выставить твердой рукой, ведь женщины у меня не было по меньшей мере месяц.
— Я бы в нее влюбился после четвертой встречи, — внимательно ее обозрев, подумал я вяло — Жопа крепко держала меня в руках и возникать не давала.
Флоксам женщина обрадовалась, хотя по глазам ее было видно, что рассчитывала она на букет больших красных роз.
Кинотеатр был далеко – кинофильм выбирался  Жопой  сентиментально-любовный, с хорошим концом, и мы поехали на такси.
— У тебя нет машины? – спросила Алена, когда мы в него усаживались.
— Есть, — соврала Жопа, как и я, не испытывавшая влечения к автомобилям и заботам, с ними связанными. – Сегодня она нам ни к чему, после кино мы пойдем в ресторан на Малой Бронной.
— Но ты же не пьешь?! И я тоже?
— Сегодня мы выпьем бутылочку хорошего шампанского за наше знакомство, за то, чтобы оно продлилось как можно дольше, — сказала Жопа вальяжно.
— Совсем немножечко выпьем?
— Разумеется, — тщательно рассчитав движение, чмокнул он ее в порозовевшую щечку.
Погрозив ему пальчиком, Алена отвернулась к окну, но смотрела в него недолго.
— Я давно хотела посмотреть этот фильм, — проникновенно сказала она Жопе через минуту. – Ты угадал…
— Я всегда буду угадывать все твои желания, — ответил тот, преданно глядя женщине в глаза, и мне стало скучно.

Смотря фильм, Алена несколько раз всплакнула, хотя видела его несколько раз, ведь в ее домашнем собрании кинокартин он занимал не последнее место.

В ресторане мы выпили бутылку коллекционного Абрау-Дюрсо. Оказалось, что Жопа после первого бокала напрочь забывает, что он не пьет. Алена же решила в этот вечер не принципиальничать, тем более, шампанское было дорогим и вкусным. Блюда выбирал я, Жопа в еде и деликатесах не разбирался, ведь до него они доходили в изрядно измененном виде. Было весело, мы с ним говорили наперебой, и комплиментов наша женщина наслушалась вволю.

Когда мы приехали к ее дому и вышли из машины, Алена, розовея от волнения, пригласила Жопу выпить чашечку кофе. Выпив две, он приглушил меня на всю катушку и остался на ночь. Хотя говорить я не мог, все остальное кроме языка оказалось в моем распоряжении, и женщина была в восторге раза четыре за ночь.
После утреннего соития Алена заснула. Жопа, к моему удивлению, осторожно выскользнул из-под одеяла, тихонечко оделся и ушел, осторожно захлопнув дверь.
Как я понял, он ушла навсегда.
— Бедная Алена! – думал я. — Что она, проснувшись, подумает!


9.

Приняв душ и слегка позавтракав, задумчивая Жопа улеглась на диван. Полежав, минут десять глядя в потолок, она включила меня и поинтересовалась:
— Как тебе Алена? Понравилось с ней трахаться?
— Как тебе сказать… У меня месяц не было женщины, и потому я не занимался вчера любовью, а жрал ее как сырую говядину. А вот в следующий раз…
— Следующего раза не будет.
— Почему это?! – встрепенулся я.
— Понимаешь, мне не понравилось все это…
— Что не понравилось?
— Секс с женщиной.
— Что?!!
— Мне не понравился секс с женщиной. А секс человеку нужен, так как играет положительную роль в создании нормального психологического состояния. Ты что, братец, замолчал? А! Понял, ты догадался… Да, дружок, я собираюсь попробовать секс с мужчиной. Но ты особо не переживай, мы с тобой начнем с какого-нибудь симпатичного трансвестита с большими сиськами. Господи, до чего же мне не терпится ощутить в себе крепкий мужской член! Не даром я «она», не «он», то есть женского рода, не мужского…
 
Я, наповал убитый этими словами, не мог выдавить из себя и жалкого междометия. Мои глаза воочию видели  волосатого мужчину, наяривавшего меня со всех наличных сил. Потом моя фантазия вообще сбесилась, и я перенесся в операционную, в которой хирург в маске острейшим скальпелем переиначивал мой верный пенис в женский половой орган. Если бы у меня был пистолет, я, не раздумывая, выстрелил бы себе в голову, если бы я жил не на втором этаже, а повыше, я бы с огромным удовольствием выбросился из окна… Но нет у меня пистолета, нет пары лишних этажей! Что же мне делать?!

Тут я должен ответственно заявить, что не испытываю к людям с нетрадиционной ориентацией ровно никаких отрицательных чувств, если они где-то там, за плотно закрытой собственной дверью и тщательно задернутыми занавесками. Более того, скажу, что, испытывай я, более чем сорокалетний мужчина, влечение к лицам своего пола, я бы заделался гомиком, презрительно наплевав на общественное мнение и отношение близких. На это мое заявление вы можете ухмыльнуться и сказать:
— А! В таком случае вы латентный гомик!
Не знаю, что такое латентный гомик. Но точно знаю, что парады гомиков и они сами с сальными своими улыбками,  вызывают у меня отвращение. Так что перспектива стать самим собой презираемым, убивала меня без ножа и пистолета.

Наконец совладав с собой, я сказал Жопе:
— Я категорически против секса с мужчинами. И сделаю все, чтобы у нас с тобой его не было.
— Ну и дурак! – сказала он в сердцах. – В жизни все надо попробовать, разве не так?
— Не так. Если идти с этим лозунгом по жизни, то в конечном счете придешь к пассивному скотоложству, и дрючить тебя станет молодой осел, дрючить, победно крича свое и-а.
— Молодой осел? Хм. Пожалуй, я пока не стану отключать тебя навеки. И только потому, что очень хочу посмотреть на тебя в роли ишачьей подружки.
— Да ты все это говоришь мне назло! Тебе просто не понравилось, что мы с Аленой поимели вчера солидный кусок простого человеческого счастья, а ты оказался ни при чем, потому что испытываешь удовольствие только от извращений и гадостей. А почему ты торчишь только от них? Да потому что ты есть жопа, не умеющая любить и испытывать дружеские чувства. И потому тебе нравится вымазывать людей говном из говеной своей хезалки.
— Все это глупости, — сказала Жопа так, что я понял: все мои стрелы попали точно в цель. – И потому я сегодня же покопаюсь в Интернете и найду нам самого симпатичного трансвестита. Думаю, послезавтра он посетит нас с любовным визитом, и мы проведем с ним незабываемую ночь. И еще одно.  До меня дошли твои мысли о полной перемене пола, и они мне понравились. Так что готовься, милый, будущая милая.
Я хотел в очередной раз взбрыкнуть, но он отключил меня и я провалился в беспросветную темень своих переулков-извилин.


10.

Я так был взбудоражен, что даже ночью не смог заснуть, как ни старался. Ворочаясь, зевая, поправляя подушки, посещая туалет и кухню, чтобы напиться воды, я обнаружил, что Жопа никак не реагирует на эти телодвижения, но продолжает крепко спать. Вот дела! Получалось, что я могу делать все, что хочу, когда она дрыхнет. То есть становлюсь своего рода сомнамбулой.
Это открытие взбудоражило меня, но я смог взять себя в руки и принялся думать, как избавится от своей жопы, а точнее – от ее засилья, от ее идиотских штучек. Будь она человеком, я, ни секунды не колеблясь, убил бы ее на месте. Но она была моей частью, мы были с ней своего рода сиамскими близнецами. Не зная, что делать с новым своим знанием, я осторожно встал, подошел к окну, открыл его, стал смотреть на сливу, росшую под окном. Она буйно цвела, я не заметил этого в суете наступивших на горло дней. Сколько стихотворений я сочинил, глядя на это чудо природы! Вот первое из них:

                     Пятно на стекле.
                     Это я, прикоснувшись лбом,
                     Смотрел на цветущую сливу…

А это последнее, его я сочинил после последнего ледяного дождя:

                     Не будет теперь весны.
                     Хрустальной став,
                     Сломалась под окнами слива.

Я открыл окно, чтобы впустить в себя запах цветов, оправленный тихой ночью, поплавать в нем, поплавать, может быть, в последний раз.
От этих чувств, участивших сердцебиение, Жопа проснулась, стала соображать, что она делает и где находится. Наконец, поняв, что это я овладел ее телом, и что я смогу делать это каждую ночь, она прогнала мигом сон, напряглась, чтобы поставить меня на место, то есть вновь загнать в самый глухой уголок моей головы, нет, не загнать, — все, хватит терпеть эту тварь! — а  прекратить навеки.

Почувствовав, что умираю, я собрал последние свои силы и «головкой» выпрыгнул из окна прямо в сливовую купину. Теряя сознание, теряя жизнь, я был рад, что уходят они из меня в  белом облаке волшебного медового цвета.


11.

Я очнулся в больничной палате от боли, терзавшей мой зад, как злая собака.
  — Он таки привел себе трансвестита с большими сиськами или даже банального гомосексуалиста! — сверкнула в голове убийственная мысленная молния. – О, Господи, за что мне такие муки, такой позор! Чем я перед Тобой провинился?!

Я заплакал, размазывая по лицу горькие слезы, заплакал, не зная, как жить дальше. И плакал, пока в голову осторожным тараканьим усом не проникла мысль:
  — А почему Жопа молчит, как и нет ее вовсе?!

И тут я вспомнил все. Вспомнил, как решив покончить с позорной жизнью, выпрыгнул из окна «головкой» вперед, выпрыгнул в цветущую сливу, был откинут одной ее ветвью и приземлился не на голову, а на свою злосчастную  задницу. От сильного удара Жопу как ветром из нее сдуло, или даже прибило на месте. Желая утвердить эту спасительную гипотезу,  я крикнул вслух нижней части своего тела:
— Ты что, Жопа, молчишь?! Куда ты делся?
Ответа не было, и я продолжил вопить: — Что с тобой, Пердимонокль? У тебя запор, Хезалка? Или твой транс достал таки до печенок?
Жопа молчала. А в дверях стоял врач и внимательно меня слушал.


ЭПИЛОГ

Слава богу, обошлось без переломов костей таза, и скоро мне разрешили ходить. Ходил я в основном к психиатру, вы можете себе представить, как он выслушивал мои рассказы о нашем с Жопой сосуществовании, закончившимся прыжком в цветущую сливу. Госпитализировать в психиатрическую клинику он меня не стал, сказав:
— Поживите пока дома. А вернется ваш оппонент, мы вас вдвоем сразу и закроем.

Живу я сейчас с Аленой. Она каким-то образом узнала, в какой больнице я лежу, и стала носить пирожки, отказаться от которых я не смог.