Как попасть в Шамбалу? Дорожная карта

 
Это неправда, что Шамбала в Сирии или на Тибете. И вовсе не в долине она Сырдарьи, но в долине притока одного из ее притоков. В Сирию ее затащили по созвучию, ведь эту страну называли в древности "Шам", на Тибет – буддисты, живущие подаянием от туристов и прочих путешественников.
Нет, Шамбала там, где явились миру арийцы. "Шам" означает — свеча, "шом"  — время после захода солнца, то есть «время свечи». "Боло" на дари — верхний. Шам-боло — это Вершинная Свеча, это место, куда стремятся добрые люди, чтобы собраться вместе и сделаться сильнее.
…Есть в Таджикистане — родине арийцев — место,  которое называют Шамбары, причем "бар" означает «есть» по-тюркски. Но Шамбары — это не Шамбала, это Шам-бар, это утверждение:
— Шамбала есть!
То есть это место именем своим придает избранному человеку уверенность в  существовании Священного места и становится отправным пунктом решительного движения к вечному счастью. Еще это место, где бьют животворные ключи, омовение в которых удесятеряет силы верующего в цель, помогая достичь Шам-боло или Шамбалы, находящейся далеко на севере, за Гиссарским хребтом.

Я бывал в тех краях. В написанном мною историческом рассказе "Золото Александра Македонского" есть координаты клада великого полководца, но нет ни слова о Шамбале, хотя Македонский пробыл в ее окрестностях 3 года из 10-ти своих походных лет и 33-х отведенных на земную жизнь, провел, выискивая, конечно же, не Роксану, но священную Шамбалу. Он, храбрый до безумия, настойчивый, идущий напролом и в обход, чувствовал ее следы, пытался проникнуть в самое  сердце, но не вышло. Сердитый от неудачи, полководец ушел в Индию, и, ничего великого от судьбы не получив и все проиграв,  спился вчистую и бесславно умер от цирроза печени в Персии, близ последней своей столицы.

Почему же великий Александр Македонский не попал в священную Шамбалу? Это простой вопрос. В Шамбалу нельзя попасть, будучи полководцем, министром, даже десятником. В Шамбалу можно попасть лишь человек, который ничего не желает свыше того, что дает возможность просто жить. Туда попадает только тот, кто не желает больших денег, славы, вечной жизни, ничего не желает, кроме как быть в Шамбале – Рая на Земле, причем Рая особенного, в котором нет придуманных богов. Если бы не это, не отсутствие в ней Верховного лица, которого в природе быть не может, потому что если было бы такое лицо, то все остальное, даже люди, природа и космос, стали бы второстепенными, а это в Шамбале невозможно.

Окрестности Шамбалы изумляют. Взять хотя бы Искандер-куль.  Это изумрудное  озеро с ледяной водой вставлено в оправу горного узла, образованного сомкнутыми отрогами Гиссарского и Зеравшанского хребтов, сомкнутыми неимоверным притяжением Шамбалы. По своим очертаниям Искандер-куль похож на живое сердце, хотя все вокруг него пропитано ртутью, поступающей из земных глубин. И скалы здесь то тут, то там залиты кровью — большая часть этого ядовитейшего металла связана в киновари, кроваво-красном минерале. И связана не с чем-нибудь, а с дьявольской серой. Последней дьяволу, видимо, не всегда хватает, ведь она нужна ему для повседневных нужд, и часть ртути, оставшись в свободном состоянии, высачивается из скал капельками и даже ручейками. И потому воду в тех краях можно пить лишь из немногих источников.
В общем, непростые там места. Даже река Ягноб, добравшись до них, резко сворачивает в сторону и уходит на север, в неимоверном усилии распилив до основания могучий Зеравшанский хребет. "Геоморфологическая аномалия" – проведав об этих чудесах, кивают знатоки.
Да, это место — геоморфологическая аномалия. И еще геологическая, гравитационная и магнитная, биологическая и историческая — самый настоящий бермудский треугольник. Но гораздо таинственнее… И не треугольник вовсе. На всех космических снимках  сделанных с высоты в  тысячи километров, Шамбала очерчена жирно-черной, завораживающей окружностью. Это – метка для жителей Вселенной, ибо Шамбала одна во всем мировом пространстве.
Вернемся, однако, к дьяволу. Почему он отирается вокруг Шамбалы?
Это просто понять. В нашем мире Дьявол вхож повсюду. Его радушно принимают во всех без исключения дворцах, его прислужники получают огромное удовольствие, становясь священнослужителями, он частый гость в любых офисах и разных семьях. Он горд этим, горд, что вхож повсюду. Но зол, бесконечно зол, потому что в Шамбалу ему хода нет. Там он – персона нон-грата. Вот из-за этого он и бесится, отравляет все вокруг серой и ртутью и бог знает, чем еще. Впрочем, я догадываюсь чем – неуверенностью в себе или наоборот, гордыней; физической слабостью  или жадностью до победы; эгоизмом или мизантропией, которые всегда плохи как попутчики. Именно из-за этого второй величайший полководец древности – Тимур-Аксак (Аксак – хромой по-тюркски), поднимаясь вверх по реке Каратаг (что означает Черные горы), не смог добраться до Шамбалы. Он не добрался  даже до Гиссарского хребта, утратив веру в Шамбалу и вместе с ней силы у озера, позже названного его именем, названное Тимур-дара (река Тимура). Впрочем, возможно он просто заблудился, но в окрестностях Шамбалы теряют путь не просто так, а по воле провидения.
Искали Шамбалу и люди Блюмкина, и люди Гитлера. Жаль, искали не там, а на Тибете, где нет ее, лишь неуемное желание местных жителей приютить у себя хлебное место. Почему жаль? – спросите вы. Да приди они сюда, на Искандер-куль, они бы кончили так же, как Александр Македонский, впрочем, кончили упомянутые лица гораздо хуже.

Теперь перейдем к сути нашего повествования. В холодное озеро Искандер-куль, отравленный ртутью и практически лишенный биологической жизни, втекает несколько рек и речушек, а вытекает одна река — Искандер-дарья. Она впадает в Ягноб, становясь Фан-Дарьей, Фан-Дарья вливается в Зеравшан, Зеравшан в Сырдарью, которую древние считали началом пути в Шамбалу. Знаменательно, что повсеместное отравление вод и почв ртутью привело к тому, что в окрестностях Шамбалы нет кишлаков. Лишь при Советской власти там появились метеостанция и ртутный рудник Кончоч, окончательно отравивший местность, а при нем поселок Сарытаг, в котором жили проходчики  и всякое мелкое геолого-техническое начальство.
Повторюсь, я частенько бывал в тех краях (повторяюсь, потому что этот повтор есть что-то вроде хвастовства). Однажды, после окончания школы, прошел в составе туристической группы от поселка Шамбары, – в нем кончался автобусный маршрут из Душанбе, — до Искандер-куля, и около недели мы изучали его окрестности. Потом несколько раз, уже работая в Южно-Таджикской ГРЭ, заезжал туда лишний раз полюбоваться озером. Еще недалеко от курорта Шамбары (мы говорили "от Шамбаров") была аметистовая штольня. Зимой, когда высокогорные разведочные участки ЮТГРЭ засыпало снегом и вокруг набирались  силы лавины, мы работали в ней, а точнее, не работали, а просто так прохлаждались. И потому всегда было время сходить на курорт, попить минеральной воды и в ней искупаться. Обслуживал ванное отделение курортный работник, сухонький человечек по имени Шарафутдин,  старик с доверчивыми глазами ребенка. Однажды,  после очередного дня рождения, сопровождавшегося приемом внутрь большого количества замечательных таджикских вин, мы вновь приехали лечиться, и он нас не встретил. Я спросил заменившую его женщину Гульнару, хорошо говорившую по-русски, куда делся наш верный ваннщик.
— Ушел в Калапу.
— А что это такое?
— Говорят, Шамбала, — сказала, как-то странно посмотрев. Вера в Шамбалу – грех для мусульманина.
— А где она?
— На севере, за перевалом. Можно добраться по Каратагскому ущелью до перевала Мура, а оттуда рукой подать.
— Но ведь зима? У хребта лавины хуже волкодавов?
— Он сказал, что дождется весны на озере Тимур-дара. Так все ходоки делают, потому что положено побыть там какое-то время, чтобы очиститься и дойти наверняка.

Я знал уже, что такое Шамбала, и знал, что озеро Тимур-дара названо в честь великого Тамерлана, помогшего Руси освободиться от монгольского ига тем, что стер в порошок Золотую Орду. Местные жители поговаривали, что этот хромой полководец пытался добраться до Калапы по Каратагскому ущелью, но дальше упомянутого озера почему-то не продвинулся.
Разговор с Гульнарой, мне запомнился, и я решил при первом же удобном случае  еще раз съездить на Искандер-куль, чтобы поискать загадочную Шамбалу.

Как я уже говорил, я много раз бывал на Искандере (так называют озеро туристы), и хорошо знаю его окрестности. Никаких поселений, хоть отдаленно напоминающих таинственный древний город-рай, там не нет, как и места, в котором он мог разместиться. Тем не менее, я поехал туда через год, кажется, в 77-ом. Просто так поехал. Или что-то толкнуло изнутри. В течение месяца я обследовал местность, в том числе, и с помощью металлоискателя. Первый, то есть я, ваш покорный автор, ничего искомого не обнаружил, а второй, то есть металлоискатель обнаружил лишь около рубля советской мелочи и железные части туристического снаряжения – пряжки, карабины, застежки и т.п.
Когда я уже собрался ехать на Кумарх, к месту своей постоянной работы, то решил напоследок искупаться в озере под горой Кырк-Шайтан – учитывая температуру воды, это отличное мазохистское удовольствие. Пробираясь к берегу через тростники, я наткнулся на аккуратно уложенную стопку одежды, по виду перезимовавшую на этом месте. Осмотрев ее,  узнал чепан (ватный стеганый халат) Шарафутдина, его брюки, исподнее, тюбетейку и чалму. Под брюками лежал бумажник с двадцатью семью рублями тридцатью двумя копейками, профсоюзным билетом и пенсионной книжкой. Еще раз осмотрев одежду, я нашел пришивной ярлык к простыне и пришел  к выводу, что Шарафутдин ушел от этого места в калошах, облаченный в новенькую хлопчатобумажную простыню. Куда ушел? Подумав, я, ничтоже сумняшеся, решил, что он ушел в озеро, и тут меня типа озарило.

Дело в том, что озеро Искандер-куль по генезису относится к типу завальных, то есть образовалось в результате мощного обвала скальных пород, перекрывшего реку Искандер-дарья аккурат во времена Александра Македонского (посмотреть на новообразованное озеро он сюда и заявился, заявился, и узнал о Шамбале от жителей нижних кишлаков). Нынешняя  максимальная глубина озера составляет 72 метров. Сразу после образования завала она была больше и менялась несколько раз после очередного прорыва завала: древняя береговая линия, вернее, береговые линии,  хорошо видны на склонах до сих пор, причем самая высокая и заметная проходит в 120-ти метрах выше глади озера.
Из всего этого можно заключить, что до завала  дно будущего озера было плоским, потому что  ущелье было выполнено мореной – отложениями, состоящими из валунов, песка и глины, принесенных телом ледника. И потому до завала в окрестностях озера было достаточно места для Шамбалы, которой, увы,  было суждено стать подводным городом, как и  Граду Китежу. Кстати, в схожести судьбы легендарных городов, есть тайна, которую никто никогда не раскроет, как никто до сих пор не раскрыл тайну третьего подводного города мира – Атлантиды.

— Так где же она, эта Шамбала? — думал я, направляясь к турбазе (там меня ждала машина), направляясь через облепиховую рощу, раскинувшуюся в устье реки Хозормеч, впадающую в Искандер с юго-востока. – Где этот рай земной, в который нет допуска злу?
В роще я решил передохнуть напоследок и разлегся на траве под деревьями. Стоял прозрачный июнь, было светло и тихо, и хотелось, чтобы так было всегда.
— Размечтался, — усмехнулся я, глядя в небо невозможной голубизны. – Чтобы у тебя все было свело и тихо? Ладно, есть еще призрачная надежда, что в зрелом будущем все образуется, но куда девать прошлое с его утратами, ошибками, постыдными поступками? Никуда его не денешь, и потому в Шамбалу мне никогда  не попасть…
Тут за головой моей раздался шорох, я мгновенно обернулся и увидел, что рядом со мной присела Наташа. Конечно, ей было не двадцать лет, как тогда,  но я узнал ее сразу. Ее веселое, чуть насмешливое лицо, острый носик, взгляд, достающий до сердца – он всегда лишал меня эгоизма, заменяя его желанием все на свете отдать этой девушке и миру, который она представляет. Слезы полились у меня из глаз — рядом со мной сидел человек, которого я любил светлой и безгрешной юношеской любовью, так любил, что свято верил и верю до сих пор: соединись мы тогда, на втором курсе, соединись в бесконечном доверии, «короче дорога бы мне легла». Я бы в двадцать лет попал бы в нашу личную с ней  Шамбалу, не совершил множество грехов, не покорил бы бесчисленное количество никому не нужных вершин, никому не нужных, кроме эгоизма.

Нас обманом разлучила женщина, желавшая стать моей суженной, но разве можно стать суженной хитростью, стать насильно…
-Не думай об этом, — сказала Наташа, погладив пальцами мою руку.
Посмотрев ей в глаза, помнившие все, я увидел скамейку под плакучей ивой. Она, эта ива, всю ее занавешивала, так, что мы оказывались в собственном  мирке посреди шумного города, города, который великодушно отворачивался от нас и куда-то далеко уходил.
— Я был такой тогда… — сказал я, смущенно улыбаясь, и запнулся, переполненный переживаниями.
— Знаю, — ответила, мягко положив мою голову себе на колени. – Ты не знал, что со… делать со своим счастьем …
— Да, не знал, — сказал я. – Я не умел тогда целоваться. Да что целоваться!  Я боялся коснуться предплечьем твоего обнаженного предплечья…
— Я ждала поцелуя, и хотела, чтобы наши предплечья соприкасались. Хотя… Хотя и без этого я была счастлива, я стала женщиной, решив, что именно ты станешь моим   мужем. Навсегда станешь…
Мы помолчали, потом я спросил:
— Ты счастлива?..
— Сейчас – да. А в жизни всякое бывало, и вспоминать не хочется. Но я держалась, не отвечала ей плохим на плохое…
— Кому ей?
— Жизни… А сколько тебе сейчас?
— Двадцать шесть…
— А почему тогда ты тут?
— Счастья ищу. Хотя есть жена и сын…
— В этом-то и дело.
— В чем?
— Не закончив одну жизни, задумался о другой.
— Она не такая, как ты. Женила меня…
Наташа рассмеялась:
— Я тоже хотела тебя женить! Ты ведь парень был хоть куда… Родители хорошие.
Я насупился.
— Не обижайся, — погладила по голове. – Я тебя любила. Готова была полюбить…
— Я рад, что ты у меня была…
— Мы виделись-то  всего три раза!
— А у Тамары? Мы ведь у нее  познакомились?
Тамара была той самой девушкой. Нас разлучившей.
  — Не стоит злиться на жизнь, — грустно улыбнулась Наташа. — Подумай, ты же мог не родиться и не увидеть всей этой красоты, не научиться своей любимой работе. А еще ведь ты объедешь весь свет, столько повидаешь…
— Точно объеду? – не поверил я. В СССР объездить весь свет мог только коммунист-международник.
— Точно. Знаешь, я сейчас пойду, а ты побудь здесь еще, может, кого-нибудь увидишь.
— Кого?
— Своих знакомых. Которые никогда и никому не делали плохого.
— А мы? Мы еще увидимся?
— Увидимся. И сегодня, и потом, если ты…
— Что «если я»?
— Да ты знаешь. Так я пойду?
— Иди. Обернись только, хорошо?
— Хорошо.
Наташа поцеловала меня в губы и пошла в сторону водопада. Обернулась метров через двадцать. Глаза ее были  хорошо видны даже с этого расстояния. Они были счастливы. Я подумал, что и я есть в этом счастье, и она закивала.
Я смотрел ей вслед, пока она не исчезла.

Чуточку расстроившись, что Наташа ушла, я улегся на спину. Небо было образчиком голубого и чистого, но равнодушного объекта. Ни одного облачка, ни одной птицы,  Только горы обступали его, острыми своими зубьями ограждая это место от всего мира.
— Как дела, сынок? – кто-то спросил меня, лишь только я начал засыпать. Я вскочил и увидел своего деда, которого любил как никого из родных. Он умер от военной контузии через месяц после того, как я поступил в московскую аспирантуру. Дел у меня тогда было много, и я не поехал его хоронить.
Я, вспомнив это, смешался, не зная, что ответить, и ответил он:
— Ты тогда не приехал не из-за разных дел, ты просто не хотел видеть меня мертвым. Ведь так?
— Да, — вздохнул я. – Но все равно я должен был поехать к тебе…
— Тогда ты сейчас видел бы меня слепым, со слезящимися глазами и сгорбленным позвоночником. И пахло бы от меня мочой. А теперь, гляди, я орел!
— Да, ты – орел, пахнущий «Шипром»! Я дал бы тебе 55.
— Тут нет возраста. Когда я хочу, мне сорок. Помнишь фотографию с бабушкой, ну, той, с Красной звездой?
Я хорошо помнил эту  фотографию. Дед с бабушкой сидели,  радостно глядя друг-другу в глаза. На груди деда был орден Красной Звезды. Это был его единственный орден. И он его не должен был получить, потому что дважды был репрессирован за неправильное социальное происхождение. Но в целом ему везло в жизни – не замерз на лесоповале, не расстреляли в Мордовии,  не зарубили  басмачи Ибрагим-бека, не убили на фронте, ни разу не был ранен. Только в самом конце войны, в Будапеште, он получил в рукопашном бою страшную для мужчины контузию.
— Конечно, помню. Мне эта фотография всегда нравилась, вы с бабушкой на ней такие счастливые. Недавно я сделал на Фотошопе звезду красной, получилось на загляденье.
— Посмотрю как-нибудь…
Я не стал вдаваться в расспросы. Фотографию я раскрасил в 2005 году, и сейчас она была в Москве. Вместо этого спросил:
 А тут как? Чем занимаешься?
— Дел у нас тут много. Ведь у каждого есть подопечный, и мы живем рядом с ним, стараемся, чтобы он тоже сюда попал.
Дед неожиданно помрачнел.
— Что, не всегда получается? – глубине души я ревновал. У него какой-то подопечный, а у меня, при моей жизни, одни Пирровы победы.
— Да… Не всегда.
Он ответил так, что я понял, что чаще всего у них, шамбалийцев, с людьми ни черта не получается.
— Да нет, получается. Ведь многие мечтают к нам попасть…
— Больше всего в рай хотят попасть злодеи. Нормальные люди мало о нем задумываются.
Мы помолчали, с удовольствием друг друга рассматривая. Молчание нарушил дед:
— Помнишь, как мы пропускали с тобой по бутылочке красного?
— Помню… Иногда жалею, что жадничал, и не брал еще одну…
— Когда я просил, ты всегда брал…
— Ты знаешь, что лучше всего я помню?
— Что?
— Как ты возвращался из очередной командировки. Шел по переулку, задумчивый, с охапкой пакетов со сладостями.
— Мне тяжело было возвращаться домой, ты знаешь… Ну, я пошел?
— Дела?
— Да…
-Знаешь, мне иногда кажется, что никто меня не любил как ты. Мне живется лучше, когда я это вспоминаю.
На глаза деда навернулись слезы. Поцеловав меня в губы, он ушел по своим шамбаловским делам.

Я опять улегся, заложив руки за голову. Пахло облепихой. Я вспомнил, как мы, семнадцатилетние туристы, ее собирали. Она была мелкая, но ее было много. Как моя жизнь. Сколько лет пролетело – десятки бесконечных лет. А что было? Вечеринки с друзьями, шашни с женщинами, ссоры с женами, разводы, отчуждавшие детей… А после всего этого  — пустая квартира, вечер один на один с бутылкой водки. Постой, какие десятки лет, какое отчуждение детей, пустая квартира, фактический алкоголизм? Ведь этого не было!
— Да, пока не было. Но будет, — увидев свое будущее, которое нельзя было изменить, сказал я себе. – Так что получается? Исхода нет? Улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет? Что же делать?!
— Да ничего особенного. Надо просто не мстить жизни за ее несправедливости, — сказал кто-то, присаживаясь рядом.
Я обернулся. Рядом сидел человек лет под семьдесят. Вглядевшись в него, я узнал  Игоря К., он работал в моей геологоразведочной партии начальником отряда. Это меня удивило.
— Что ты тут делаешь?! Ты же сейчас должен бить канавы на Западном Тагобикуле?
Он улыбнулся:
— Я эти канавы бил там давным-давно, в 77-ом кажется. Здесь другое время течет.
— Наверное, я сплю, — подумал я.
— Нет, не спишь. Просто здесь Шамбала.
— Какая Шамбала? Я здесь был раз пять в разные годы, и никакой Шамбалы не было. И всей этой, извини, чертовщины.
— Ее не всегда увидишь. Когда приходит время, Шамбала приходит сама.

Игорь был странным человеком в нашей геологической компании. Тихий, часто уходивший в себя, он собирал книги, пластинки, всякие там штучки. И не просто собирал, но и дарил их, то есть открывал человеку хорошие вещи. Мне он открыл Андрея Платонова, Джеймса Ласта, Шагала, он учил меня слушать музыку. Он был хороший человек, ни с кем не ссорился, даже с изменявшей женой и следующей, не в меру сварливой. И со и мною не ссорился,  мало кому дававшему жить спокойно. Игорь существовал спокойно, он не бежал по жизни, как я. Он ее рассматривал, как ребенок, трогал, изучал, шел по ней из края в край обстоятельно, как турист, И, вот, надо же заслужил себе этим Шамбалу.
— Тебе хорошо здесь? — спросил я. — А зимой как?
— Есть зимние квартиры, — улыбнулся он, махнув рукой в сторону озера. – Но чаще мы путешествуем.
— Помогаете людям?
— Как тебе сказать?.. Иногда надо просто побыть рядом с человеком, которому трудно, который заблудился. Кому-то ведь надо подать ему руку, провести по болоту…
— К очередной кочке.
— Как правило…
— Слушай, ведь по всему миру людей полно. Толпами толпятся. Но это почему-то никому не помогает, разве сложит кто лицо в улыбку.
— Все равно нужно быть рядом с человеком. Дать ему хорошую книгу, поставить диск, распахнуть окно, угостить чаем, — сказал он убежденно.
— Верю. Ты вообще действуешь на меня как успокоительные таблетки от жизни, — не смог я не пошутить.
— Ты остался таким же, как был, — ностальгически улыбнулся Игорь. – Бежишь, что-то ищешь, на что-то надеешься.
— А что, надеяться не на что? И искать  нечего?
— Надо, конечно, надеяться и искать. Чтобы люди видели, что кто-то надеется и ищет… Извини, мне пора. А тебе пора бежать.
— Погоди, у меня к тебе вопрос, он меня гложет, потому что я очень хорошо к тебе относился, любил как человека. Надя через несколько лет скажет мне, что спала с тобой, когда вы ходили на Куливарсаут за ониксом.
-  Это было, да. Я не знал, что делать. Она так тебя ненавидела за самость, что переспала  бы назло и с…
Игорь покраснел, и я так и не узнал, с кем могла бы переспать моя первая жена, чтобы мне досадить.
— Ладно, я не сержусь. В запале одной из ссор, я как-то по глупости своей душевной, сказал ей: — Неужели мне придется прожить с тобой ВСЮ ЖИЗНЬ?!!! – Именно с этой фразы начался наш развод, измявший всю мою жизнь…

Мы поговорили еще немного, потом Игорь ушел. Часа два я ждал Наташу, но вместо нее пришел Шарафутдин, укутанный в белую простыню и, сказал, что машина торопится, и надо ехать.
— Послушай, — спросил я, прощаясь. — Я видел одежду твой под Кырк-Шайтаном и подумал, что ты ушел в воду. Неужели Шамбала под водой?
— Она тут везде, вон в той гора и в той, она в роща, на берег река. Она везде, где люди, в нее попадут, — ответил он. – А под водой живет зверь из ад, мы туда их загоняем.
— Не понял?
— Понимаешь, человек сюда приходит не савсем  чистый, в его душе многа прячется, иногда он сам не знает, что. И мы выгоняем это и в озера топим.
— Понятно. А я… — мне захотелось спросить, почему удостоился чести попасть в Шамбалу на пару всего часов.
— Тебе жалка уходить?
— Нет, я многое узнал здесь. Вот еще бы узнать, почему все ходят в одежде, а ты в простыню заворачиваешься.
— Не знаю. Мне просто в простыня хорошо, как ангел.  Послушай, тебе надо уезжать, если не хочешь в озеро утонуть. Машина ждет тебя туда, где тропа выходит на дорогу, — сказал Шарафутдин и, попрощавшись, ушел, по-стариковски неторопливо.

Я сел в машину и поехал к подножью перевала Анзоб; от которого до моего разведочного участка было часов шесть пешего хода, поехал,  обозревая природные красоты. Мне было покойно – теперь я знал, что Шамбалы для меня нет, она за толстым пуленепробиваемым стеклом, но для многих добрых людей она все же существует.
На мосту через Ягноб я увидел Наташу, она, ожидая меня, стояла с букетом любимых моих незабудок, который держала за спиной. Я вышел, взял шершавые, как жизнь, цветы, но поцеловать женщину не смог – она была богиня, а меня, как сказал Шарафудин, не грех утопить в озере. Я понимаю, он шутил, в том числе и об использование озера в качестве места исправления злых сил, гнездящихся в наших душах, изведения их посредством вымачивания в ртутьсодержащей воде.

От кишлака Анзоб я пошел пешком. Слава Богу, идти было далеко, и было время подумать. Поглядывая на могучий Зеравшанский хребет, на тихий Ягноб, я вспоминал великие книги всех религий, вспоминал все то, что они говорили о посмертном существовании. Конечно, эти уверенные книги писали люди, хотя ни один человек не возвращался с того света, а сколько стоят озарения и сны, мы хорошо знаем. А современная физика! Она же ни черта не знает, как на самом деле устроен мир. Кварки, нейтронные звезды, черные дыры, темная материя, элементарные частицы, которые одновременно могут находиться в миллионах световых лет от самих себя! Как и кто может во всем этом разобраться? Физики-теоретики? Ну-ну. Лично мне  они напоминают дворников, собирающих в свои черные мешки, все, что вокруг валяется, а наполнив их до краев, озабоченно трясут, надеясь, что истина сама собой от тряски сложится.
А что получилось в моем мешке? Я ведь набрал в него немало? Надежда на лучшее, что же еще? Надежда, что рядом есть какое-то другое пространство, где все хорошо, потому что пускают туда не всех. Хочу ли я в это пространство? Да нет, не особенно. Я не из тех, кто бежит в Нью-Йорк, чтобы пожить хорошо за чужой счет. Я уж поживу в своем мире, ведь в нем я появился, для чего-то появился, ведь так?

P.S. Шамбала в Интернете:

… Чувствуя, что у них нет духовных сил [чтобы ужиться друг с другом],
люди постоянно будут вести борьбу между собой. Совершенство станет
для них недостижимо; поэтому человек станет распространять вокруг себя
одни лишь страдания. Высший смысл, которого все еще будут жаждать
жалкие  единицы, сделается недостижимым. Люди будут становиться все
сквернее, из-за этого от них попрячутся даже духи, не говоря уже о богах!..
С наступлением таких времен достойным людям остается одно –
идти в Шамбалу. Иди, чтобы набраться мудрости и передать ее другим.

… Паломник, ищущий Шамбалу, достигает снежных гор, где протекает
много водотоков, впадающих в реку чистую, согласно А. Чома де Кереши,
это Сырдарья.
…
На востоке и на западе  [окрестностей Шамбалы] воды речушек собираются
 в ядовитое озеро. Оно такое холодные, что в нем ничто не может обитать,
лишь одни существа из преисподней…
 
Вот еще интересные факты, связанные с Шамбалой, которая, несомненно, является центром мира, факты эти связаны с Африкой, в которой зародилось человечество:

… Путешествовать к Шамбале надлежит в северном направлении, которое
 как в индийской мифологии, так и в буддизме, считается священным.
Начинать путь рекомендуется с Бодхгайи, посетив до этого один остров,
находящийся к западу от [Африканского]континента.

Упомянутый континент – это микроконтинет Индия, а остров — Мадагаскар.
В конце мелового периода около 90 миллионов лет назад Индийская плита отделилась от Мадагаскара. Она начала двигаться на север, примерно на 20 см/год, и стала сталкиваться с Азией, примерно 50—55 миллионов лет назад, в эпоху эоцена кайнозойской эры. За это время Индийская плита покрыла расстояние от 2000 до 3000 км, и двигалась в четыре раза быстрее, чем любая другая известная плита. Столкновение с Евразийской плитой по границе между Индией и Непалом сформировало орогенный пояс, который создал Тибетское нагорье и Гималаи, а осадочные породы в нём сгрудились, как земля перед плугом. В настоящее время Индийская плита перемещается на северо-восток на 5 см/год».

Так куда двигалась Индия? К Шамбале, величайшему таинств Земли! И до сих пор движется! А почему по пути в Шамбалу необходимо посетить Мадагаскар?

 Вот вам текст из ссылки — www.happytravel.by/ostrov-madagaskar/kult-predkov/, в нем довольно прозрачный смысл:

…Населенные пункты на Мадагаскаре, по местным верованиям, населены живыми и невидимыми усопшими, причем последние играют наибольшую, определяющую роль. На малагасийском языке нет таких слов: «Он умер». Об усопшем там говорят только: «Он ушел [в Шамбалу]» или «Он ушел к предкам [в Шамбалу]». После смерти человек переходит в разряд священных предков. Поклонение мертвым предкам, неразрывное единение с ними пронизывают всю жизнь островитян, зачастую диктуют им, как поступать в том или ином случае. Малагасийцев обескураживают механические европейские понятия смерти как прекращения существования, внезапного, обрывистого конца. Человек существует вечно, считают они. Лишь в какой-то момент он уходит от живых в иное измерение, чтобы стать предком и оттуда помогать своим любимым потомкам. Их души незримо находятся рядом с живущими, «сопровождая» их во всех обыденных делах. Все люди держатся на земле благодаря их покровительству. «Только земля единит живых и мертвых», — гласит один из постулатов житейской философии малагасийцев; иначе говоря, «члены одной семьи едины и в жизни, и в смерти». Повсюду в стране есть земли, отведенные только для духов предков, — танин-доло, то есть владения духов. В горах Амбундрумбе к юго-востоку от Амбалавао, мне показали места, где скопились целые деревни (а скорее города) духов предков. Там они, как уверяет молва, говорят друг с другом, отдыхают, поют, танцуют, открывают и закрывают ставни окон, пасут скот, возделывают землю. Во время поездок я часто видел поставленные на попа камни с темными пятнами — следами принесенного в жертву меда. Все, что связано на Мадагаскаре с предками, относится не к фольклору, а являет собой саму жизнь. То и дело на ум приходит вопрос: «Выходит, умершие живы в этой стране?».
Да, пожалуй, но секрет в том, что у малагасийцев иное, чем у нас, понимание смерти. Повторяю, никакого посмертного исчезновения у них нет: смерть — это переселение в иное бытие в запредельной земле (Шамбале), где царят счастье и блаженство, труд и любовь, довольство и веселье, где нет земной суеты и склок.

В Интернете много писано о Шамбале, в основном сказки, рожденные особенностями и преданиями времен, в каковые они  были писаны…