- Я автор
- /
- Анастасия Рейфшнейдер
- /
- Фиолетовые деревья.
Фиолетовые деревья.
Этот сон закончился под утро. Часа в четыре, я поднялась и прошла в маленькую кухню. Вещи молчали. Спала моя кружка с темно-синим знаком Рака, мерцающие в полутьме магниты-фотографии на стареньком холодильнике не смотрели кто ходит-бродит по квартире в это время.Я нащупала спички на столе и вытащив одну, чиркнула по черной полоске. Спичка, щелкнув в темноте, сломалась.
-У тебя вечно все ломается — недовольно произнес до боли знакомый голос.
Я вытащила вторую. Появился огонёк. Он маленьким желтым флажком осветил спящую кухню.
Повернула вентиль. Газ взметнулся, пытаясь вырваться из-под решетки, но тут же улегся обратно, шипя спокойным голубым пламенем. Поставила чайник. Он издал пустой, обиженный звук.
По привычке открыла холодную воду. Тишина. Точно. Мы же перекрыли его, кран стал течь.
Я опустила руку под воду. Она медленно разогревалась, лаская кожу. Потом стала совсем горячей. Я расслабила руку, чтобы боль ощущалась меньше — чайник почти наполнился.
Влага на дне чайника умирала, проклиная меня шипением, от воздействия голубого пламени.
Кружка с темно-синим знаком моего зодиака. Рак, без глаз, с угрожающе растопыренными клешнями. Правая клешня уже начинала стираться.
Я медленно опустила пакетик чая внутрь. Он раскачивался в воздухе, пока наконец не улегся на самом дне. Я нащупала стеклянную сахарницу — она также оказалась пустой.
Вытащив новую упаковку, я попыталась ее надорвать, но она не поддавалась. Тогда я взяла нож и грубовато отрезала уголок. Песок, белой блестящей струйкой потек в стеклянную емкость, оставшуюся еще с советских времен.
Сахарница быстро наполнилась и песок выскользнув, рассыпался на столе тысячью белоснежных крошек.
-Сахар рассыпался — виновато произносит белокурая девочка. В её васильковых глазах заскользил испуг. Женщина, сидящая за столом напротив, багровеет:
-Какая же ты криворукая! Бери веник и быстро подметай здесь все, пока люлей не получила!
Я провела рукой по все таким же мягким волосам. Это все просто воспоминания, вызванные повторением одних и тех же действий.
Одни и те же движения, телодвижения из года в год. Одна и та же кружка — даже если она разобьется мне подарят точно такую же — с этими нелепыми клешнями и без глаз.
Через пару часов вновь на работу. Вновь исполнять прихоти клиентов — рисовать картины с их безвкусных фотографий. С их приторно-счастливых свадеб, праздников, юбилеев. До сих пор помню — на фото уродливая старая жаба-директриса чегототамкогототам в ярко-красном платье. Дура! Тебе не идет красный! Ты в нем еще больше похожа на жабу. Только на ядовитую...
А я бы с удовольствием нарисовала похороны. Черно-лаковый гладкий гроб, умиротворенный покойник, прекрасные цветы по бокам и куча унывающих родственников...
Скажете — зачем? Мне так хочется. Я может так мир вижу — безгранично черный, гладкий и мертвый. Отвечаете — ты должна быть позитивней! К черту вашу позитивность! Я может так мир вижу. Не могу по-другому. Так научили...
Есть прекрасная цитата — " Нельзя объяснить вкус соли тому, кто пробовал лишь сахар". Вот и мне не рассказать о той мучительной пустоте внутри. Я бы хотела наполнить её яркими красками, но нельзя. Будет слишком большой диссонанс между мной мрачной и мной, той какой хотите видеть.
Началось. Кружка опустела, и я вновь мою её под кипятком, ошпаривая руки до красноты...
Автобус. Толкотня. Я выбегаю из этого душного скопления людей в толстых куртках и оказываюсь на работе. Маленький офис, идеальная чистота, дежурные улыбки.
-К тебе — стучит напарница. Я вижу перед собой высокого мужчину, в дорогом сером костюме и галстуке. На правой руке поблескивают часы.
Он протягивает фотографию. На ней деревья. Фиолетовые деревья. Глицинии кажется… Их цветущие упругие ветви спускаются до земли. В центре фонтан. Удачный ракурс — навечно замершие капельки воды переливаются.
— Это место очень значимо для меня и моей жены — я вижу в глазах мужчины любовь. Она словно туман, окутывает его темно-серые зрачки.
-Здесь я сделал ей предложение. Это Китай. Мы были совсем молоды и отправились от университета по обмену опытом в город Чэнду.
Он ушел, обговорив все детали будущей картины. Я подошла к окну — он садился в свою машину. Она — его жена, вероятно счастливая женщина.
Любовь. Это слово отдает для меня терпкой болью, словно колючие ветки терновника облепляют моё сердце. У меня тоже была любовь. Только она не закончилась свадьбой. Она вообще ничем не закончилась. Он просто ушёл к другой.
Вечер. Я пытаюсь подобрать нужный оттенок. Он должен быть нежно-лиловым, с вкраплениями фиалкового…Не получается.
-У тебя ничего так и не получится — я вновь слышу этот голос.
-Дай посмотрю — требует она. Девочка нерешительно отдает лист.
-Что это? — усмехается мать — Фиолетовые деревья? Не бывает фиолетовых деревьев! Ты свою фантазию не туда используешь. Посмотри, как Сережа Захлесткий рисует — от настоящего не отличить. А у тебя что? — она с презрением смотрит на сморщенное от сдерживаемых рыданий лицо дочери.
Я помню вечер того же дня. Пришла ее подруга — тетка с абсолютно вытравленными волосами. Глаза её ничего не выражали — они были словно у стухшей рыбы. Иногда эта "тухлость" передавалась и матери. Она становилась такой же. Безразличной и холодной.
-Представляешь — фиолетовые деревья! -возмущалась мать — Краску только переводит. Я ей покупаю. Я! Пусть спасибо говорит, что вообще терплю её мазню. Криворукая, как и её папаша.
-А как он кстати? —спрашивает подруга, затягиваясь. От её резкого выдоха дым расползается по квартире и доносится до белокурой девочки, которая пытается выучить стих по литературе.
-Не знаю — огрызается мать -Алименты не платит, не звонит.
-Да уж — вздыхает подруга. Дым поднимается к потолку, копится и превращается в серое облако. Девочке кажется, что оно уже грозовое и вот— вот пойдет дождь. Прямо в квартире. Он промочит сигареты, вытравленные волосы женщины-селедки. Быть может от воды она оживет и начнет наконец улыбаться.
-Надо нарисовать — шепчу я сама себе, вновь и вновь делая пробные мазки на листах бумаги — Тебе за это заплатят. Ты купишь все, что захочешь.
А что я хочу? Ничего. Я не умею хотеть. Если я думаю, что -то купить себе возникает чувство что это не для меня, что я этого недостойна. Я же криворукая. Рисую фиолетовые деревья. Но оказалось они действительно существуют… Просто они не существуют в ЕЁ СОЗНАНИИ. Фиолетовых деревьев нет в ее мире. В её мирке. Я так давно перестала быть частью её жизни. Теперь и она не звонит. Как ей, когда не звонил бывший муж.
Я прочерчиваю контур гибкой ветки глицинии, а в голове воспоминание-окрик:
-Не так! Криво! Косо! Ты что слепая? Эти цвета не подходят.
Звук рвущейся бумаги.
-Заново. Нарисуй мне это заново и нормально! Ты что не хочешь стать известным художником? Я буду тобой гордиться. Тогда нарисуй НОРМАЛЬНО. Вот Сережа Захлесткий уже свои картины продает, а ты что? Бестолочь.
Вот оно. Вроде получается… Как бы выделить капли в воздухе… Так чтобы было словно на фотографии — нежно и воздушно. А ей бы понравилось? Маме. Вряд ли. А той женщине, кому подарят эту картину? Наверное, она любит это место в любую погоду. Даже если лиловые лепестки цветов опадут и останутся голые корявые ветви.
А любила бы она так свою дочь? Голую, без ослепляющих успехов в искусстве, без денег, без радости в собственной жизни. Видела бы она невидимые лепестки цветов её души?
Сахар закончился под утро. Часа в четыре, я поднялась и прошла в маленькую кухню. Вещи молчали. Спала моя кружка с темно-синим знаком Рака, мерцающие в полутьме магниты-фотографии на стареньком холодильнике не смотрели кто ходит-бродит по квартире в это время.
Я нащупала спички на столе и вытащив одну, чиркнула. Появился огонек. Он колыхаясь, смотрел на меня. Затем не выдержав, погас.
А вдруг и я так погасну?
Работа. Идеальная чистота, дежурные улыбки. Он уже стоит под дверью. Пришел за картиной.
Улыбается:
-Я вас так ждал...
Вытаскиваю. Он берет в руки и вглядывается. Отворачиваюсь. Сердце сжимается так страшно, что скажет.
Вновь окрик матери словно оплеуха:
-Что это? Безвкусица! Все какое-то непропорциональное. Ты же знаешь я люблю классику, а не это твое "современное искусство".
-Замечательно — я смотрю в его глаза и вижу благодарность.
-Ей понравится, я уверен. Спасибо.
Он ушел. Я подошла к окну и прислонилась пылающим лбом к прохладному стеклу. Такая странная реакция на комплименты. Никак не привыкну. Вернее — я даже не знаю, как на них правильно реагировать.
Правильно. Все должно быть "идеальным", а не выходить за рамки стереотипов. Но стереотипы и есть рамки. Может пора уже их разрушить? Ведь никто уже не талдычит какая я не такая. Это всего лишь воспоминания. Вот бы была машина стирающая память, ненужные мысли и комплексы.
***
Я сразу поняла, что это сон. Слишком всё яркое и нереальное. И эта странная лёгкость, словно вне тела.
Офис. Опять тот клиент. Рассматривает мою картину. Впрочем, теперь она принадлежит ему.
-Я тоже думал, что таких деревьев не существует — вдруг сказал он. Его лицо было размытым, как будто я глядела на него сквозь толстый слой неровного льда.
-И? — спросила я, не поняв к чему он клонит.
Мужчина принялся упаковывать картину в золотистую подарочную бумагу.
-Я поверил лишь когда увидел — ответил он — Когда оказался там, на этой аллее в Чэнду и почувствовал, что всё реально. Это место, эти деревья, моя девушка. Моя любовь к ней.
Кстати на днях я вновь поеду в Китай. Вам что-нибудь привезти? — он так резко выделил последний вопрос, что я опешила и вдруг всё осознала. Девочка с васильковыми глазами где-то внутри с надеждой встрепенулась.
-Пожалуй — прошептала я и проснулась.
***
Женщина подошла к двери, вытирая мокрые руки жестким вафельным полотенцем. К ней редко кто приходил.
-Опять, наверное, впаривать какие-нибудь ножи за сорок тысяч будут — недовольно подумала она и открыла, приготовившись к скандалу.
В квартиру зашёл её ребенок.
-Волосы отрасли — машинально отметила она про себя, а вслух сказала:
-Ты давно не заходила. Что-то случилось?
-Вчера было твоё день рождение, мама — дочь начала снимать обувь — Решила поздравить тебя сегодня, а то подарок задержали на таможне.
-Что за подарок? — женщина как обычно притворилась равнодушной.
Дочь сняла рюкзак и медленно начала расстегивать молнию:
-Помнишь в детстве я нарисовала фиолетовое дерево. Ты тогда так на меня кричала, говорила, что их не существует...
Она вытащила миниатюрное деревцо в горшке.
-Карликовая глициния. Как видишь, у нее лиловые соцветия на ветках. Это и есть фиолетовое дерево.
Женщина дотронулась до ласковых лепестков.
-Помню — ответила она и вдруг резко развернувшись, ушла в другую комнату.
-Неужели ей опять наплевать — маленькая девочка внутри вновь обиженно захныкала.
Послышался шорох. Через минуту мать зашла и протянула листок:
-Смотри.
Девушка взяла лист и замерла: да, это был тот самый рисунок, про который она только что говорила. Вот они, корявые длинные ветки, исчерченные фиолетовым карандашом.
-Ты сохранила его… Зачем?
-Потому что несмотря ни на что ты моя дочь и ты такая какая есть. Со своей фантазией и художественным взглядом. Быть может я иногда позволяю себе резкость, но это лишь во благо. Пусть ты выросла и стала собой, со своим противоречивым мнением. Но для меня ты вся та же маленькая девочка, которой я хотела помочь быть самой-самой. Пусть даже и приходилось проявлять строгость.
-Я так и осталась той маленькой девочкой, мама. Которая хочет быть самой-самой.
- Автор: Анастасия Рейфшнейдер, опубликовано 23 декабря 2017
Комментарии
А.Чатур