В поисках Истины

    Первая юношеская повесть; первая литературная работа, написанная автором – студентом Алтайского государственного университета в 1986 году в Барнауле. Посвящается Ольге Томилиной –  женщине, которая, как  киплинговский  кот,  обречена   всю  жизнь  идти  «сама по себе».
      Данная  повесть является  онтологией  нашумевшего в 1976 году предательства, совершенного  в  СССР военным летчиком Виктором Беленко.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
© С.Э. Воронин, 1986.
                                   
 
                                Пролог
 
— Подсудимый  Гамбрилидзе,  встаньте! Ответьте на мой вопрос: Какова была ваша роль в национально – трудовом союзе (сокращенно — НТС)? Какие вопросы  вы   курировали  в  этой    организации, запрещенной в СССР и в странах Варшавского Договора?
— Граждане судьи! С самого начала предварительного следствия я всегда говорил и не уставал повторять, что у следователя, а  теперь   уже  и  у вас, сложилось абсолютно ложное представление о моей якобы  основной, то есть организаторской роли, в упомянутом вами НТС. Это заблуждение возникло от того, что на меня, действительно, была возложена вся секретная, агентурная работа нашего союза. Фактически, я являлся резидентом НТС в Москве в период с 1975-1979 гг. И здесь не обошлось без  откровенной «подставы», в результате  которой  я  и оказался теперь перед вами. В июне 1979 года  эти  подонки из бакинского филиала НТС  повесили  на  меня обязанность поставлять  секретную  информацию о деятельности союза некоему агенту по фамилии Медунов, который по специальным каналам пересылал ее в дальнейшем  в  ЦРУ США. Как  нам стало известно в последствии, Медунов  оказался «двойным» агентом, одновременно работая на ЦРУ и на КГБ СССР. Это было, безусловно, нашей  самой тяжкой, самой непростительной ошибкой за все время работы.
— Подсудимый, о  чем   была  эта  секретная информация, предназначенная  для   агента  Медунова?
— Она, в основном, касалась  вопросов финансирования, вооружения и непосредственно подрывной  антисоветской  деятельности НТС в СССР и за рубежом. Но самое интересно, граждане судьи, что наши патроны из-за границы совершенно не скупились на финансовые средства, даже не интересуясь: действительно ли они используются по назначению или беспардонно прикарманиваются каким — либо  функционером  из НТС. Удивительно, но наши  иностранные боссы, почему-то, наивно доверяя  предоставленной нами информации, всегда очень чутко и оперативно реагировали на все наши просьбы. Так, например, в январе 1977 года возникла некоторая проблема с доставкой оружия и наркотических  веществ  для нашей организации. Они перебрасывались контрабандой из Турции, и когда большая партия оружия была перехвачена таможней и сотрудниками КГБ, боссы  тут же организовали переброс дополнительной партии оружия и наркотиков через афгано — таджикскую границу.
— Подсудимый, расскажите суду, как вы использовали оружие? В каких боевых операциях, кроме последней, вы участвовали лично?
— Граждане судьи! Видите ли…… все дело в том, что я всегда принадлежал (и  это  вам  могут подтвердить  другие  члены НТС) к категории лидеров союза, выступающих против радикальных методов давления на гражданское общество. Но … в последнее время я стал  все чаще замечать у некоторых членов организации явную неудовлетворенность только пропагандистской работой. Это обстоятельство меня тогда очень насторожило, потому что, еще раз повторюсь, я никогда не являлся сторонником жестких террористических акций.  Все началось, насколько я помню, с нападения на инкассатора возле ГУМа,  уже  здесь, в Москве. А затем все замельтишило, закружилось, как в калейдоскопе! Учреждение Госбанка СССР, целая серия налетов на ювелирные магазины в Москве и Ленинграде, и, наконец, захват самолета с пассажирами в Домодедово! Это был  самый  страшный, но поистине кульминационный момент в  террористической деятельности нашей организации! Это был Момент Истины, граждане судьи! Теперь, когда все уже позади, я прошу суд обратить внимание на мою добровольную помощь следствию и учесть это как смягчающее ответственность обстоятельство при вынесении вашего, я уверен, абсолютно  справедливого приговора  в отношении меня. Я очень раскаиваюсь в своей многолетней причастности к террористической организации под названием НТС и прошу суд сохранить мне жизнь! Дайте мне возможность   еще  раз  искупить   свою   вину,  хотя  бы  честным трудом на благо Родины!
— Подсудимый  Гамбрилидзе, вам еще будет предоставлено  последнее слово!
Думается, что пора прекратить  это откровенно протокольное судебное повествование, чтобы вдруг, ненароком, не скатиться  на    документально — детективную  стезю  в  стиле Юлиана Семенова! Ведь ты так устал, смертельно устал, дорогой читатель, от  всей   этой  детективной  графоманской чепухи. Сегодня мои мысли скомканы, как у шизофреника; стучат где-то в затылке, как в тесной клети; мучают и не дают заснуть в моем холостяцком «бунгало»  на  самом экзотическом острове в мире, насквозь пропахшем  литейной  окалиной и  едким креазотом,  под названием «Барнаульский Поток не предлагать», как одинокому, опухшему  от  бессонницы  и  вина старику. Я говорю с тобой вовсе не потому, что хочу, как последний,  злосчастный  эгоист, сбросить в тебя, как в мусорную яму, все наболевшее за мои недолгие 20 лет жизни; или блеснуть перед тобой «виртуозным» владением литературным языком. Поздно, доктор! Время   для   лечения  тяжкого литературного  недуга  мною фатально  упущено! Мое Время для покорения литературного  Парнаса    безнадежно   потеряно  в  праздности  и веселье,  житейской суете  и студенческом  пьяном  угаре! Да что там говорить?!!! Михаил Юрьевич Лермонтов   в    неполные  20 лет  уже сотворил  своего блистательного «Героя нашего времени»! А  вот  эти слова, в отличие от лермонтовских, тяжелые, как  сибирские кандалы, теперь натужно, со страшным скрипом  пытаются  выбраться   из — под   моего  бездарного  пера, стремясь  хоть  как-то  оформиться в законченную  и  удобоваримую для тебя, читатель,  мысль. О, не волнуйся ты так, мой искушенный городской читатель, привыкший равнодушно взирать на чужие страдания, уставший от мучительно долгих часов бесплодного самоанализа и душевного стриптиза знакомых и незнакомых тебе людей. Не будет истерик, не будет бесполезных взываний к совести. Мы будем спорить! Только спор  и  ничего личного! Ведь это же — любимейшее занятие русского интеллигента. Да сказать по совести – пожалуй,  и его  единственный  вид  оружия в нашем жестоком  и  порой   таком  безжалостном мире!
Давайте  вспомним, господа, хотя бы, наше счастливое студенчество! Когда группа, как обычно,  не готова к семинару по философии, она начинает  активно обороняться, нападая на  бедного, вконец задолбанного   жизнью профессора. Ты слышишь  этот  страшный шум и гам, читатель? Это в «черные дыры» опрокидываются галактики; это время  неожиданно поворачивает вспять! Это  страшные  социальные катаклизмы сотрясают общество! В общем, это спорят студенты, не  готовые  к  семинару по философии! «Нихиль» (по латыни – ничего!) тогда  безраздельно господствует на семинаре, преподаватель просто сходит с ума от каверзных вопросов и  бесконечных софистических ходов проказников-нигилистов. Он, определенно, начинает вдруг верить, что мир – это никакая не реальность, а, всего лишь,  совокупность субъективных ощущений! И что человек произошел  вовсе  не  от обезьяны, а от осла, потому что такой же тупой и упрямый в своем стремлении спилить сук, на котором   сам  же  и  сидит!
Когда вам скучно, господа, да так, что  просто тошнит от унылого однообразия дней, недель, лет – спорьте! Когда вам мучительно плохо от одиночества и бесконечных пинков Судьбы – спорьте! Отправляйтесь к своему приятелю и позвольте  себе не  согласиться с какой-нибудь очевиднейшей  вещью, высказанной им! Спорьте, и вам будет легче (возможно!) Если же и спор уже не помогает, а вы так сильно устали от всей этой жизненной канители – тогда садитесь и пишите литературный опус, вроде этого, не боясь   обидных  колких  обвинений  в  откровенном  графоманстве! То, что их будет очень много – это  я  вам гарантирую! Может быть, вам повезет, и вы не станете неврастеником в самом начале жизненного пути и не попадете в разряд неблагонадежных людей (в том числе, и  на   волшебный   «карандаш»  наших  доблестных  спецслужб). Я, не долго думая, все же, выбрал литературный опус, потому что к  схоластическим спорам подобного рода (как ты уже, наверное, заметил, читатель) отношусь с плохо скрываемой неприязнью и сарказмом. Когда в одном месте собираются старые интеллигенты, в силу физического и морального износа исключенные из государственного плана, они очень любят поспорить, но споры эти, обычно, носят  откровенно  бесплодный характер. Я – категорически против  таких  шумных  и бесплодных споров, потому что в них определенно не рождается ничего, кроме схоластики и глупого восхищения собственной умностью. Они превращаются из подлинного орудия познания   в    совершенно   ненужную, но,  порой,  такую  забавную  и  манящую  побрякушку!
Но оставим в покое стариков. Как говорится, с них и «взятки гладки»! Троцкий Лев Давидович стал предателем от зависти и ревности к гениальной прозорливости Ленина. Годы потратил этот талантливый, в общем-то, человек, страдающий болезненным честолюбием, а точнее — тщеславием, изобретая  несостоятельные политические идеи — лишь бы в пику вождю и его великим доктринальным идеям. Сколько сил положил Троцкий, навязывая партии большевиков бесконечные политические дискуссии, которые принесли ему вначале позор, а потом и страшную смерть от  карающего  ледоруба  испанского коммуниста  Рамона  Меркадера. Запомни, читатель: схоластические споры в политике, чаще всего, заканчиваются весьма  и весьма трагично!
Но Троцкий, полагаю, стал предателем значительно раньше развязанных им шумных дебатов по различным вопросам политики коммунистической  партии. Этому предшествовал психологический надлом у него в душе, вызванный внутренним спором – самым жестоким и беспощадным, где и спорщик, и его оппонент – все в одном лице. Цельная   человеческая  личность  начинает вдруг  раздваиваться, как в шизофренических бреднях. Только здесь причина раздвоения отнюдь не болезнь, а внутренняя беспринципность человека, истоки которой, скорее всего, лежат где-то очень глубоко … в  самом  раннем  детстве. Сомнения, порожденные беспринципностью, ведут к неверию  в  основные нравственные ценности – эти  вечные константные  мерила поведения человека, а ведь вера, как известно, требует гораздо больше усилий, чем неверие. Эта  истина  аксиоматична, читатель!
Итак, наш   герой   просто — напросто  не  замечает, как  он сам,  безо всякого  принуждения, шаг за шагом   выбивает  у  себя  хрупкую опору из-под ног  и неожиданно   оказывается на перекладине с наглухо затянутой  петлей предательства на шее. Этот внутренний спор, предшествующий  роковому  поступку, на мой взгляд, в генезисе предательства играет решающее значение.
Да   простит  нам  дорогой  читатель  очередное  осквернение бумаги, которая, как известно,  стерпит все; ведь  главный  герой  нашего  повествования – это  самый настоящий, самый что ни на есть махровый   предатель!
 
Глава 1, в которой наш герой понимает, что каждому – свое
Он проснулся зябким утром, по-военному быстро  вскочил  и  босыми ногами зашлепал в умывальник. Жена с ребенком еще спала, когда он умылся, оделся и гладко причесанный принялся за янтарные кругляки яичницы, предупредительно пожаренной матерью. Она, как всегда, терпеливо и безропотно проснулась раньше Витеньки и сейчас заспанными глазами влюбленно смотрела на сына. «Ты  когда вернешься, Витя?» — спросила мать. «Знаешь, мама, я сегодня рано освобожусь, так что скажи Наташе, что в детсад за Лешкой  я зайду сам!» Торопливо допив чай, он обулся, напялил шинель,  и скоро его тяжелые ботинки гулко застучали по лестнице спящего дома.
Город еще спал и не ведал — каким позором наградит его это хмурое осеннее утро. Он, как и вся страна, узнает об этом утром, когда одним поступком всего лишь одного человека будет перечеркнут труд тысячи человек; когда  у  генерального конструктора  и  министра  обороны  в один миг появятся лишние седые волосы; когда вся семья поймет, что на нее легло подлое клеймо «семья предателя», которое отныне  и  до  конца  их  дней  будет тяжким бременем давить на каждого ее члена.
   До ангара  Витя   добрался  всего за 15 минут. Весь авиаполк был уже в сборе. Со скрытой враждебностью он отыскал глазами своего давнего соперника по службе. Это был капитан  Шеремет, начало службы с которым ознаменовалось весьма неприятным инцидентом. Когда в полк поступила экспериментальная модель сверхсекретного МИГ-25, генерал-майор авиации Шубин  спросил у  командира авиаполка  подполковника  Шувалова  совета: какого летчика закрепить за ней? Тот порекомендовал  Шеремета. Это очень сильно задело Витю, хотя с летного училища   его   с   Шереметом   связывали давние приятельские отношения. Но если раньше  Витя  испытывал лишь неприязнь, порожденную завистью к  этому  голубоглазому  капитану, летчику — асу,  всеми  признанному  лидеру в полку за его веселый и жизнерадостный нрав, то сейчас, после этого злосчастного эпизода с МИГ-25, неприязнь стала перерастать в плохо скрываемую  и  слабо  контролируемую ненависть. Ведь модель сверхсекретного самолета в тот момент Витя расценивал как большой трамплин для большого прыжка по карьерной  лестнице. Что и говорить — старший лейтенант Беленко  страшно,  просто паталогически любил власть!  «Ну, странно! – скажете вы. – Какой нормальный мужчина откажется от карьеры и от самоутверждения в обществе властью? Тем более, в армии!» И в этом есть определенный резон, на котором, впрочем, мы останавливаться подробно не будем. Ведь в этой черте  его   характера  не  было ничего необычного; тем более, что социальная среда того времени  в  советской  школе   города  Москва   вполне располагала к подобному воспитанию личности  будущего предателя  Виктора Беленко.
Зависть – вот главная движущая сила в развитии   его  личности. Сам  из  семьи  среднего  достатка,  простых  «работяг», к тому же из  позорной  категории  так называемой «лимиты» (авт. – приезжих в столицу  из других городов СССР по лимиту) в он каждый день в школе видел перед собой пример «роскошной» жизни профессорских и директорских сынков, одежда которых, а также манера снисходительно говорить сквозь зубы «дохиливала»  Витюшу  до самого сердца. И он стал изо всех сил тянуться к этой, как ему казалось тогда, совершенно  недосягаемой  высоте. Тогда  его  безусловным  фетишем, в силу юношеской ограниченности, стали деньги. И Витя  начал   активно  фарцовать (авт. — то есть, спекулировать). Начал с обычных мелочей, вроде магнитных головок, пленок и прочей электронной мишуры того времени. Фарцовал в одиночку, как волк, поскольку в «клан»  привилегированных   фарцовщиков  сынки «богатых» родителей  включать  его  явно  не  спешили.
Но, однажды, в его жизни произошло знаменательное событие – к нему подошел Илья Заварзин, сын директора крупного московского универмага. Это был некрасивый долговязый юноша с неисчезающей презрительной улыбкой на бледном лице. «Слушай сюда, Белый! Говорят, ты не хило живешь, старик? Фарцуешь  мало — помалу?» «А что, нельзя? Может быть, у тебя  еще  разрешения спросить?» — начал было дерзить Витя, но Илья остановил его нетерпеливым жестом. «Ладно, не петушись! Лично я – не против. За других – базар не держу. В свою очередь, я тебя приглашаю  сегодня  на  наш  сабантуй  в  «Лиру»!» Витя   чуть  не  подпрыгнул от радости, хотя какое-то смутное беспокойство закралось ему в душу. «Не слишком ли  сильно  ударит  меня  по карману  это  чересчур   пафосное  кафе?» Но, несмотря на эти опасения, он решил произвести на своих новых друзей хорошее впечатление. «Игра стоит свеч!» — решил Беленко и взял из копилки все деньги, полученные от сбыта последней партии магнитных лент  казанской   фирмы  «Тасма».
Кто  был  в   московском  кафе «Лира» до ее реформы в 1985 году (до «сухого закона» Горбачева), тот несомненно  знает, какое неизгладимое впечатление  она производит на молодого человека в первый раз. Недаром, группа «Машина времени» в 1980 году посвятила  кафе  «Лира»  свою  знаменитую  одноименную песню. Кафе не столько фешенебельно, сколько престижно. Престижность придавала вес всему, что окружало Витю  в данный момент: девочкам, чудом пробившимся  в  это  пафосное  кафе  и  на которых на улице  он просто  бы не обратил внимание; музыке, незатейливо звучащей под сводами бара; его новым друзьям с красными лицами   и   возбужденной  жестикуляцией   от  выпитого вина  и  окружающей  обстановки всеобщего веселья. В конце  незабываемого вечера  Витя   приятно  удивил компанию, щедро расплатившись  за  всех, после чего Заварзин  долго хлопал  его  по  коленям  и  пьяно восклицал: «Я всегда говорил этим козлам, что ты — свой   в  доску  парень!»  Словом, вечер удался на славу! Посвящение юноши в тайное  общество  «масонов»  состоялось! Витя  был, наконец – то, принят из кандидатов  в  члены   «клана»    самых  настоящих  столичных   фарцовщиков!
На следующий день Заварзин подошел к Вите и сказал: «Белый, у меня к тебе деловое предложение. Я достал четыре  пары   вайтовых  джинсов с  лефтовым  покетом (авт. — на сленге фарцовщиков  «белые джинсы с левым карманом»). Надо сбыть!» Джинсы в начале семидесятых  прошлого  столетия  были громадным дефицитом и  Витя, конечно же, согласился. Так он был, наконец-то, допущен и к финансовой деятельности «клана». С восторгом Витя входил в курс дела и поражался, насколько был  отработан у «клана»  механизм  приобретения и сбыта товаров. Целая система связей типа: заказчик – посредник, посредник – потребитель. С посредника взыскивалась неустойка в случаях несвоевременного сбыта товаров. Если бы советская экономика   того  времени   жила  и  развивалась по  таким  эффективным  законам торговли  и  маркетинга, думаю, мы бы до сих пор жили при социализме!
Мало того, в   «клане» существовала целая группа «миссионеров», которые доводили товар до конечного потребителя  в периферийных городах СССР. Словом, складывалось  впечатление, что за всем «кланом» стоят весьма солидные фигуры, которые в условиях их полной безнаказанности чувствовали себя на просторах  нашего великого Отечества  «как рыба  в  воде»!
Витя измотался вконец! Спекуляция из легкой наживы превратилась для него в тяжелый, изнурительный труд рядового посредника. Реальная угроза  неустойки  заставляла  его целыми днями болтаться возле гостиниц, вузов, на «барахолке». Он стал плохо учиться  и уже  сам  был  не  рад, что так легкомысленно связался с «кланом», который теперь довольно прочно держал  его в своих  хищных  лапах.
Однажды, угнетаемый сомнениями, Витя брел по одной из московских улиц с сумкой наперевес, на дне которой покоились два пакета «вайтовых» джинсов. Был обычный пасмурный день. Слезился асфальт, обильно  поливаемый  дождем. Все  вокруг  бежало: люди, автобусы, ручьи, и  только  Витя  брел  походкой  никуда  не  торопящегося  человека. Внезапно его внимание  привлек автобус  с  надписью  «Интурист», который остановился возле одноименной гостиницы, выплевывая разношерстную толпу иностранцев на мокрый тротуар. Вот тут-то  Витя  и  заметил  этого молодого импозантного человека в очках  дорогой итальянской оправы и  изрядно потертых джинсах «Вранглер», которому было суждено кардинально изменить жизнь  Беленко на  все последующие годы. Неизвестно, что толкнуло Витю в тот момент:
Версия 1. Желание познакомиться с иностранцем (это было очень престижно  в те  годы в  Москве).
Версия 2. Чисто коммерческий интерес – попытаться «загнать» ему оставшуюся партию джинсов, — но только он, все же, набрался смелости и  весьма решительно  подошел к иностранцу, предложив ему на ломанном английском свой залежалый товар фирмы «Вранглер». Парень  через  свои дорогущие  итальянские  очки  внимательно посмотрел на Витю и на чистом  русском языке произнес: «Приходите завтра  вот  в  эту  гостиницу, комната №56. Может быть, я что-нибудь у вас куплю!»
Финал  этой, на первый взгляд,  достаточно прозаичной   истории  был настолько неожиданным и превосходил все самые смелые  ожидания юноши, что Витя  просто  потерял  дар  речи, промычав  что-то  нечленораздельное в ответ иностранцу. Весь остаток дня и утро следующего дня  Витюня  только и  жил предвкушением  этой  встречи. У него был настолько отсутствующий вид, что Заварзин с беспокойством подошел к нему и спросил: «Ты продал джинсы, Белый? А то шеф  волнуется!» «Слушай, катись ты со своим шефом куда подальше!» — угрюмо пробурчал Витя. «Как это — катись? – не понял Заварзин. – Ааа, ну-ну, детка решила зубки показать?» И с подчеркнутой враждебностью отошел от него.
После занятий Витя в радостном ожидании помчался в гостиницу «Интурист». Появился реальный шанс возвыситься над «кланом», и грешно было, ей — Богу, грешно упускать его. Со спринтерской скоростью он добрался до гостиницы, с едва сдерживаемым волнением поднялся на 3-й этаж и робко постучал в дверь комнаты №56. Иностранец был дома. Он встретил Витю в неряшливом пижамном костюме, с заспанным лицом и сильным запахом перегара.
— А, это вы, ну заходите! – сказал иностранец, дружелюбно улыбнувшись, обнажив ряд идеальных белоснежных зубов. – Честно говоря, я думал, что вы не придете, молодой человек. А вы оказались  пунктуальным джентльменом, и это – приятное открытие!» Витя  прошел  в  довольно скромный для гостиницы такого уровня номер, моментально охватив взглядом  весь   богемный   беспорядок, царивший в нем. Измятая постель, журнальный столик с объедками и раскупоренными бутылками шотландского  виски  и  «Мартини», позабытые аксессуары женской одежды на спинке кресла – все это говорило само  за  себя  о  беспокойно  проведенной ночи.
— Меня зовут Майклом,  — сказал иностранец,  по – хозяйски  развалясь в кресле напротив Вити и блаженно выпуская клубы сигаретного дыма изо рта. – Я – корреспондент американского журнала «Нью – Суик», приехал на аккредитованную пресс-конференцию в МИД СССР, а потом… потом, видимо, задержусь у вас на месяцок — другой по делам журналистики. А ты, то есть,  вы у нас…… э…..
— Витя, — подсказал Беленко.
— Да уж, Витя, судя по всему, вы у нас есть крупный русский коммерсант? Я правильно понял?
— Да нет, что вы! – засмеялся Витя. – Просто у ваших джинсов такой потертый вид, а у меня как — раз  новенькая пара,  но только  абсолютно  не моего размера. Вот я и подумал: «Может быть вам нужно?»
— Ты – очень добрый  парень, и, знаешь, ты мне нравишься! – внезапно перешел на «ты»  Майкл  и  фамильярно хлопнул Витю по плечу. – Хочешь добротного шотландского виски?
— Нет, спасибо, я не пью!
— Правильно не пьешь! Виски  — это дрянь, но рюмка «Мартини», я думаю, тебе не повредит! – сказал Майкл, наливая из фигурной бутылки себе и Виктору.
— Ну, Виктор, считай, что сделка века состоялась! Я  покупаю  твои волшебные  джинсы, а посему предлагаю выпить за обоюдовыгодный бизнес без обмана и взаимных побоев, — весело сказал Майкл и после очередной рюмки вытащил из  дорожной сумки пухлый альбом, по-видимому, с семейными фотографиями.
— Ну, а теперь давай познакомимся поближе. Насколько я знаю, это – вполне в русской традиции! Показывать гостям свои семейные фотографии! Витя подсел к нему поближе, а Майкл,  принялся  с увлечением раскладывать фотографии на кровати.
— Это я — в Сорбонне, в самом  престижном университете Европы. Он расположен в Латинском квартале Парижа и  славится  своей  выдающейся академической школой. Боже! Какая там профессура!!! Кстати, ты знаешь, что такое сорбоннская методика преподавания?
— Нет! – промямлил Витя.
— На одного профессора приходится 5 студентов. Это – штучная работа, Витя! Реально!!! И  я 5 лет проучился на филологическом факультете Сорбонны именно по такой системе. Именно  там   я   в  совершенстве овладел русским, впрочем, не только русским языком! – сказал  иностранец, указывая на фотографию с изображением трех молодых парней – студентов в черных мантиях и магистерских шапочках на головах, среди которых с большим трудом узнавался  совсем  юный Майкл.
— Здорово!!!
— Еще как здорово!!! Префект!!! (анг. – подходяще). Вообще-то, я – француз, ассимилированный, правда, но не потерявший чисто французские привычки: ну, например, я жутко люблю женщин. Америкашки в отношениях с женщинами слишком  рациональны и скупы. Почти как немцы.
«Видишь ли, Виктор, — продолжал Майкл. — Мой отец – французский коммерсант, почему я и предпочел Сорбонну всем другим европейским университетам. Я 25 лет прожил с отцом в Бретани. А это – моя мать. Она умерла, когда мне было 3 года». С фотографии на Витю  смотрело  приятное лицо спокойной умной женщины.
— А это мы в Нью-Йорке, куда перебрались с отцом сразу же после окончания Университета. Здесь мой отец женился вторично. Вот видишь, рядом со мной стоит женщина? Это — моя мачеха!
— Дядя Майкл, можно я  вас так  буду звать?
— Конечно, племянничек  дорогой! Хахаха!!! Не обижайся! Я знаю, что слово «дядя» в русском языке имеет двойственное  значение. Вообще-то, близкие  друзья в Штатах зовут меня Мишелем. Так что ты хотел спросить?
— А не слишком ли эта женщина молодая для вашего отца? Хотя, может быть, это звучит нескромно с моей стороны….
— Гм…., да нет, все правильно! Совершенно  правильное замечание. Как  это говорится по-русски, «ты зришь в самый  корень»! Действительно, я отцу то же самое говорил. Да и слишком расчетлива оказалась   эта   американская малышка для нашей, прямо скажем, совсем  не богатой  европейской семьи. Но разве можно судить и упрекать отца в чем-либо, когда он   и  так одинок всю жизнь и несчастен? Да это и бесполезно, как ты понимаешь! А это мы снялись в 1967 году вместе с моим другом, известным американским экономистом, кстати, с  твоим  тезкой Виктором Перло. Ваша экономическая наука часто  использует его формулы по расчету валового национального дохода  в  СССР и США. Спасибо Виктору! Именно он пробудил  мой интерес к вашей удивительной стране. Я сейчас как-раз пишу диссертацию  по  русской классической литературе. Вообще-то, вы, русские, — удивительный народ! Умеете работать как черти, когда захотите! Ведь только в 1940 году вы производили продукции столько, сколько США производило в 1901 году, а уже в 1967 году, что мне совершенно непонятно  (ведь это после жуткой военной разрухи), уже производили столько продукции, сколько мы в 1962 году! Всего лишь цифры, а сколько за ними титанического  труда и пота! Да, задаете вы ребусы нашим промышленникам! Префект!
— Знаете, мы начинаем работать, когда нас клюнет в ж…. жаренный петух! А сейчас мы работаем так, потому что жаренный петух – это американцы! Реально, дядя Майкл! Это – вы! Сказать  по  правде:  мы могли бы работать в десять раз больше и лучше в такой напряженной международной обстановке! Но мы ленимся!!! – внезапно  осмелел  изрядно  охмелевший Витя.
— Ну ты даешь! – воскликнул американец французского происхождения. – Хотя нет! Ты  все правильно говоришь! Да, кстати, что это я все о себе, да о себе! Ты то, Виктор,  сам  кем хочешь стать?
-О-о! Думаю, что это вам совсем неинтересно. Я – простой советский школьник, учусь в десятом классе. Особых интересов и хобби не имею, на девочек пока просто поглядываю! К своему будущему равнодушен к великому огорчению моих родителей! Друзей, можно сказать, не имею. Не правда ли, исчерпывающая характеристика?
    Майкл очень серьезно выслушал монолог Вити и произнес с оттенком легкой грусти: «Знаешь, старик, а ты мне действительно нравишься! Реально! Прежде всего, своей искренностью и непосредственностью. Неприлично, конечно,  навязывать  свою  дружбу  уже  при  первой встрече, но я тебе скажу: пока я здесь до Нового года – давай дружить! Думаю, что я смогу сориентировать тебя в твоей будущей жизни. Все – таки,   у меня  есть какой-никакой журналистский опыт. Я много видел, много знаю! Давай выпьем за нашу такую случайную и такую необходимую для нас обоих встречу!
— Давайте, дядя Майкл, только по последней, а то дома  будет  такой  серьезный втык  от предков! Не дай Бог!!!
— Ничего-ничего, ты уже — взрослый парень!
И они снова выпили. Новоиспеченные друзья просидели в гостиничном номере  практически  до глубокой ночи. Беленко был в восторге от  своего  иностранного  друга! Глаза его восхищенно смотрели на нового кумира, которые  не плошал, подливая  в рюмку Виктора до тех пор, пока бутылка «Мартини», наконец, не опустела. Тогда в ход пошла распечатанная бутылка крепкого шотландского виски. И снова полились тосты за знакомство, за дружбу, за нормальные советско-американские отношения. Витя опьянел вконец и уже не протестовал при виде новой рюмки, а только вяло разводил руками. Майкл  сидел  напротив, изредка протирая  запотевшие очки и осоловелые от спиртного глаза, ведя пьяную беседу, совершенно не заботясь о том, слушает ли его собеседник.
Наконец, алкоголь и монотонная речь иностранца сделали свое дело – Витя откинулся на диван и впал в тяжелую пьяную дремоту.
— Твой домашний телефон? – свозь сон услышал он бодрый голос Майкла, одеревеневшим языком пробормотал цифры своего московского телефона и заснул глубоким сном вдребезги пьяного человека.
Проснулся Витя  все в  том же гостиничном номере  от  противного писклявого звонка  импортного  будильника. Иностранец уже встал. Ночь он проспал рядом, тем более, что широкая двуспальная кровать позволяла это легко. Витя с трудом поднялся и вялой походкой направился в  туалет. Наконец, он умылся и вместе с иностранцем безо всякого аппетита, чисто механически принялся за незатейливый завтрак, предупредительно заказанный Майклом  в  ресторане гостиницы.
— Можешь не волноваться! Я  вчера позвонил  твоим  родителям  и сказал, что ты у меня!
— А как вы представились?
— Сказал, что я – твой друг, журналист. Еще сказал, что утром подниму тебя в школу, так что, думаю, они не будут волноваться. Только у меня к тебе большая просьба, Витя – не говори своим  предкам, что я – иностранец. Сам понимаешь, это будет  очень  хорошая пища для всяческих сплетен.
— Окей! А когда мы встретимся в следующий раз?
— Значит так! Оглашаю полную диспозицию. 2 дня я работаю в МИДе на пресс-конференции, 2 дня – в газете «Известия». А вот в субботу мы вполне  можем  встретиться  и  очень неплохо  провести время.
— Отлично! Тогда до субботы!
Допив чай, Витя обулся, напялил куртку и торопливо сбежал по лестнице    еще   спящей  гостиницы на улицу.  Было еще совсем рано.  Майкл по неведению разбудил Витю раньше времени, так что город спал и не ведал, что в это осеннее утро в жизни одного советского человека произошел неожиданный и очень опасный поворот. Ничего на первый взгляд не значащая встреча двух людей, двух миров,  положила начало череде роковых поступков и событий, кардинально  изменивших  жизнь московского школьника  Виктора Беленко.
До школы  на метро  Витя добрался всего за 15 минут. В  пустых  коридорах и классах стояла гробовая тишина. Кроме вахтерши  и уборщицы  бабы  Нины в школе не было ни одной живой души. Что – то есть притягательное в этой холодной пустоте до боли знакомых помещений, с которыми связано все детство и значительная часть юности. Какая – то таинственность скрыта в этой странной, непривычной для школы тишине. И ты — один. Жутковато, но, в тоже время, очень приятно. Я помню, как мы с друзьями любили оставаться в школе после второй смены на дежурство. Бегали по пустым коридорам, играли в теннис   и  в  веселую,  озорную «сифу»,  азартно швыряясь мокрой тряпкой  друг в друга.  Но больше всего, конечно, любили сидеть в затемненных классах и предаваться философским, только  обязательно философским размышлениям! Настоящая мистерия, не правда ли, читатель?! Вот  и  наш  герой, наконец-то,  добрался до своей парты, сел за нее и, подперев рукой подбородок, задремал.
Четыре дня до субботы пролетели совершенно незаметно. Суббота выдалась на редкость теплой и солнечной, еще более подогрев зарождающуюся дружбу между двумя молодыми мужчинами. Трудно сказать, на какой основе она возникла между такими разными и по возрасту, и по происхождению людьми–точно также невозможно объяснить внезапно возникшую любовь между мужчиной и женщиной разных возрастов и характеров. Для  Вити  подобная дружба – это обычная тяга юноши к более взрослому и умному мужчине. Если хотите, это – один из способов  самоутверждения  в  жизни еще неуверенного  в  себе,  неокрепшего   молодого  человека. Ведь  ничто  не льстит так юношескому самолюбию в период взросления, как тот факт, что ты – несомненно, интересен взрослому  и  уже состоявшемуся  в  этой  жизни человеку. В жизни  Беленко  однажды наступил такой момент, когда он начал смутно осознавать, что «клан» для него – слишком мелкая игра,  слишком  мизерная дань   его   не  по  годам  сформировавшемуся  чрезмерному честолюбию. А коль скоро членство в «клане»   превратилось  для него  в  уже  достигнутый рубеж, эта победа уже не радовала Витю и не вдохновляла,  заставляя искать что-то новое, будоражещее  нервы, дающее  пищу  для  его еще  не до конца сформировавшегося, но  уже  очень  цепкого и восприимчивого интеллекта. Майкл сумел за считанные дни занять прочное место «гуру»  в жизни юноши. Ведь будучи человеком сложным и замкнутым по характеру (интровертом, в сущности), Витя был бесконечно одинок, несмотря на постоянное  внешнее  общение и суету с людьми  «клана». Эгоизм и кастовость «клана» неизбежно обрекали его на духовное одиночество, которое подсознательно давило и угнетало Витю, ибо нет ничего тягостнее, чем одиночество среди чуждых тебе по духу людей. Его собственная жизнь в момент окончания десятилетки представлялась Беленко сплошной черной полосой, а Майкл сумел  очень легко, играючи,  пробить брешь в этой мрачной  полосе, что сделало его в глазах Вити, хоть  это и  громко  звучит, своего рода духовным наставником.
Отношения между мужчинами были обоюдными и казались Вите абсолютно  искренними, хотя  на  него   время  от  времени накатывала волна сомнений: а действительно ли он так интересен Майклу, который, несомненно, производил впечатление много повидавшего за свой, хотя и недолгий,  журналистский век, человека. Но все пока складывалось  безоблачно, а потому Вите совсем не хотелось мучить себя этими совершенно  бесплодными   и   очень  неприятными   размышлениями.
В этот выходной осенний день Майкл и Витя провели в Сокольниках. Долго они бродили по безлюдной аллее, усыпанной багровыми и желтыми листьями – последними   всплесками  уходящей  золотой  осени. Витя шел и думал: «Вот сейчас осень, эта странная и очень неожиданная  встреча! Гм…интересно, везет  мне  на  неожиданности  почему – то именно осенью! Наверное, если  я  и  совершу  когда — нибудь   нечто   великое,  значимое, то это будет непременно осенью! Прямо  рок  какой-то!!!»
— Ты знаешь, у вас осень какая-то особенная, почти звериным чутьем журналиста уловил настроение юноши Майкл. – В Париже осень  тоже   очень красивая, но у вас она навевает какие-то  совершенно особые настроения. Я уже второй раз в России, и каждый раз наслаждаюсь и вашей природой, и вашей осенью. Хотя возможно, что их очарование сидит во мне самом, не правда ли, мой друг? – сказал Майкл, отрешенно улыбнувшись своим мыслям.
— Знаете, дядя Майкл, очень бы хотелось побывать в Париже или у вас в Штатах. Мне кажется, что вы там живете какой-то особенной жизнью, насыщенной цивилизацией!
— О-о, ну этого добра у нас хоть отбавляй, но, мой милый друг, везде хорошо там, где нас нет. У нас такие же проблемы, связанные с человеческой природой, как и у вас, а они – везде одинаковы, потому что подчиняются каким-то  еще   не  открытым  вселенским  законам  в человеческой  психике и отношениях между людьми. Вот ты говоришь, что одинок, а я, думаешь, нет? Хотя, честно  сказать,  в твои годы  у  меня такой проблемы не стояло. Как – то проще я смотрел на жизнь в твои годы!
— Да с точки зрения обывателя  я  совсем даже  не  одинок. Общения – то мне, как — раз,   хватает, даже слишком! Формально,  у  меня  куча друзей, но они мне на хрен не нужны! Как это писал  великий  Насир  Хусроу:
От кучки друзей лицемерных уж лучше бы  встать в стороне,
Ненужные эти знакомства довольно поддерживать мне.
Друзья не затем суетятся, что им твоя доля близка:
Своей они требуют доли и сладкого ищут куска.
 
Твоей они ищут поддержки, когда ты здоров и богат, -
А в черный твой день убегают и прямо в глаза не глядят.
Ты весел, покамест у власти, — легко пробегают года,
Но стать беспокойным, угрюмым любого заставит нужда…
 
-…Напрасно ты ищешь надежных, кольчуге подобных друзей:
Никто узелка не развяжет запутанной сети твоей! – подхватил и докончил   знаменитое  стихотворение персидского поэта 11 века  Насира  Хусроу  Майкл, с неподдельным интересом глядя на Витю, как — будто заново открывая  его  для  себя. 
«А вот  еще мне нравится  у Насира Хусроу! – с восторгом воскликнул Витя, воодушевленный  такой бурной реакцией Майкла, декламируя стихотворение великого перса, осуждающего  всяческие панегирики  для  власть имущих:
«Не трать  на  низкого  хвалебных  слов.
Кто ожерелья тратит на ослов?
О суетном печёшься ты напрасно,
Ведь царство двух миров тебе подвластно.
И сам себя стыду ты предаёшь,
Когда твой рот твердит повсюду ложь,
Когда ты хвалишь низкое деянье,
Честь предаёшь свою на поруганье!»
«Вот уж я не ожидал, что тебе тоже близки   эти   прекрасные персидские мотивы! – с радостью заметил Майкл. – Хотя мне  более близка поэзия  другого  великого перса; кстати, тоже современника Хусроу – Омара Хайяма. Как там у него?
Для коня красноречья круг беговой –
Это внутренний твой кругозор бытия.
Кто же всадник?  Душа. Разум сделай уздой,
Мысль – привычным седлом, и победа твоя!
— Только попробуй сказать, что это плохо, черт побери! Витя, мне очень хорошо понятны твои настроения, хотя я считаю, что твоя проблема во многом надуманна. Решение проблемы, на мой взгляд,  очень простое и лежит на поверхности! Тебе надо просто взять и разогнать таких друзей! И все!!! Как  это у  вас говорят  в  России: «Таких друзей – за х…  да  в  музей!!!
— Хахахаха! Дядя Майкл, вы явно не зря съездили к нам в СССР! Теперь  вы  запросто  можете  стать самым  великим русским фольклористом  всех времен и народов! Но… только в Америке!
— Хахахаха! Ессссссс! Я  реально  хочу  этого, Виктор!
— Дядя Майкл, вы, все-таки, не правы. Трудность состоит вовсе не в том, как избавиться от  старых  друзей, а как найти новых – интересных и надежных!
— Видишь ли, Виктор, для этого нужен выбор, свобода перемещения в пространстве и во времени тоже. А где у тебя выбор в твоей школе, когда вас там собирается такая разношерстная публика и по взглядам, и по интересам, и по социальному происхождению. Вот когда ты поступишь в ВУЗ, проблема выбора автоматически отпадет среди тебе подобных «гавриков» …Гм…Есть такое слово в русском языке?
— Есть, — с улыбкой ответил Витя.
— Ты не обижайся, старик, что я говорю с тобой таким менторским тоном, как – будто все время поучаю тебя. Нет, просто я сам был студентом и сталкивался с аналогичными проблемами. Да, кстати, Виктор, а  ведь   я  еще  не спрашивал тебя – куда ты собираешься поступать?
— Трудный вопрос  и  пока еще мною не решенный до конца. Мама хочет, чтобы я пошел учиться в политех, а отец – в мединститут. Но, скорее всего, если со здоровьем все будет окей, то я поступлю в летное военное училище!
Надо  же  было  Вите  произносить  эти слова, тупо глядя перед собой, а то он непременно заметил бы, как тревожно блеснули глаза у его собеседника. Когда общаешься с человеком, дорогой читатель, старайся, по возможности, смотреть ему в глаза. Противное, по меньшей мере, неприлично, а в некоторых случаях, как ты сможешь заметить в дальнейшем, и весьма неосмотрительно.
— Вау! – воскликнул Майкл. – Да мне выпала честь общаться с будущим летчиком – асом ВВС Советского Союза! Префект! Ну, если  все  такие  парни  будут в рядах Советской Армии, я  непременно приеду в Штаты  и подниму новую  пропагандистскую волну — кампанию за мир во всем мире! Мне   очень   бы  не хотелось воевать с вами, молодой человек!
И они весело засмеялись, неторопливо направляясь из дендрария, весьма   довольные   собой  и  своей  необычной  дружбой.
А дни, между тем, бежали резвым алюром,  беспардонно отталкивая друг друга, накручивая обороты на том страшном счетчике, показания  которого оплачиваются самой дорогой для каждого человека ценой. Друзья уже две недели, как были знакомы, но совсем не надоели друг другу; даже, наоборот —  их привязанность  стала  еще   больше.
Воодушевленный этой дружбой, Витя  заметно подтянулся во всех отношениях, стал более собранным в учебе и медленно, но верно стал отходить от своих товарищей по «клану». В последнее время он производил на окружающих людей странное впечатление – смесь какой-то заносчивости и непонятной отрешенности   от   происходящего   вокруг.
Как обычно, в каждую вторую пятницу следующего месяца ребята из «клана» собирались в кафе «Лира»  для обсуждения текущих вопросов своего финансирования и деятельности. После уроков Заварзин с уже нескрываемым раздражением подошел к Беленко  и  сквозь зубы процедил: «Белый, ты не забыл, что у нас сегодня сходка, и каждый должен отчитаться о проделанном за две недели. Как у тебя дела с джинсами?»  Только сейчас Витя вспомнил про нереализованную пару джинсов в его школьном портфеле. И, как всякий человек, уставший от назойливости другого человека, внезапно  он  почувствовал  прилив  ярости. «Слушай,  Заварзин, ты мне смертельно надоел со своими штанами!  Забирай их, покуда еще не поздно и я их не выбросил! И передай своим подонкам, что я выхожу из игры. Обрыдли  вы мне все, понятно?! Подойдешь еще раз – в морду дам!»  С этими словами Витя швырнул целлофановый пакет с джинсами на парту, схватил портфель и быстрыми шагами прошел через толпу озадаченных учеников, прибежавших на его крик. Свежий моросящий дождь и осенняя прохлада мало-помалу успокоили его. Расслабленной походкой Беленко направился к гостинице «Интурист», хотя он не был уверен, что застанет Майкла там. Иностранец еще вчера предупредил его, что с утра убежит по своим журналистским делам.
Понурив голову, стоя в затемненном переходе напротив гостиницы, Витя обдумывал  произошедшее  накануне. Из всей этой ситуации было ясно только одно: ничего хорошего в обозримом будущем его не ждало. Как бы в подтверждение этих мрачных мыслей откуда-то сверху раздался голос Заварзина: «Ба! Какая встреча, мистер Беленко! Вот уж не ждал, не гадал!» Витя поднял голову и увидел  Заварзина  в  сопровождении двух дюжих парней  с  криминальными  рожами. Одного из них Беленко сразу же узнал. Илья представил его однажды в «Лире»  как  кандидата  в  мастера  спорта  по боксу. «Кажется, его зовут Игорем!» — подумал Витя, почувствовав неприятный  холодок  по спине  и  затылку.
— Белый, я давно с тобой хотел поговорить, да все как-то не представлялось случая. Покайся, и я буду человечен к тебе – как никак мы с тобой были друзьями когда-то! Заплати неустойку, а ты знаешь, что просрочил уже все сроки, и мы нежно примем тебя в свои объятия! Вернись, сынок, я все прощу!!!
— Знаешь, Заварзин, я тоже хотел тебе давно сказать, да тоже все не было случая! Достал ты меня смертельно, вместе  со  своим  конченным быдлом!
«Ну все-все, — миролюбиво, но в то же время предостерегающе поднял руку Илья. – Поговорим спокойно. Ты же умный мальчик!» И, лукаво подмигнув своим провожатым продолжал: «Скажи нам, детка, мы давно следим за тобой. Поступила оперативная информация, что что пасешь фирмача   из  Штатов. Боссы волнуются: неужели Белый — настолько гнида, что не поделится с друзьями таким  знатным  «кондитером»? Я думаю, ты сам прекрасно понимаешь, какая   это —  редкая удача для нашего дела! И  было  бы  очень  несправедливо  жрать   такое  вкусное  повидло в одиночку! Короче, Белый, большие умные люди, не чета тебе, дрисня, всерьез заинтересовались твоим заграничным  фраером. Надеюсь, ты понял, что это значит?
— Кто вам сказал такую чушь?
«Ой, только не надо, пожалуйста,  дурочку ломать! Тебя все время видят возле «Интуриста» с парнем, явно не отечественного производства. Короче, боссы предлагают тебе обмен твоего иностранца на нашу неустойку. По-моему, это — весьма выгодное погашение долговых обязательств для тебя! А-а? Каково сказано?» – весело засмеялся Заварзин.
Злоба, слепая безудержная злоба, так как наступили на любимую мозоль, через край переполнила Витю, и он, с садистским наслаждением двинул  Заварзина  снизу  вверх  по  подбородку. Тот сильно пошатнулся, но на ногах устоял. Спутники Заварзина  тут же налетели на Витю, сбили его с ног  и  принялись методично пинать его, уже лежачего,  ногами  в тяжелых кованных ботинках. В  его положении  не  оставалось ничего другого, как   только прикрывать лицо от ударов. Один удар, сильнее другого, пришелся ему по затылку и на время ослепил его. «А ну-ка, прекратить!» — уже сквозь шум и звон в ушах услышал Витя знакомый акцент. Бить внезапно перестали,   и  он  отважился, наконец,  открыть глаза. Прямо  перед Заварзиным  и  его спутниками стоял Майкл. Игорь с разворота попытался его ударить ногой в лицо, но иностранец легким движением руки сунул ему двумя пальцами в солнечное сплетение. Боксер с тихим стоном, как подрубленный, свалился на  холодные  плиты  перехода  и больше не двигался. Его ошарашенные спутники  вначале  поспешно ретировались  задом,  затем  их  отступление  приняло характер панического бегства.
Майкл с озабоченным лицом нагнулся над Игорем, тихо бормоча английские ругательства. «Ну, Слава Богу! Вроде жив!» — пробурчал он  и уже с просветленным лицом подошел к  Вите: «Ну что, жив, боец?»
— Вроде жив! – прохрипел Витя,  попытавшись  улыбнуться Майклу разбитыми  в  кровь губами.  Иностранец помог ему подняться и добраться до его гостиничного номера. Пока Беленко умывался, Майкл беспокойно ходил по комнате, нервно выкуривая сигарету. В таком возбужденном состоянии  и  застал  его  Витя, как  только вышел из  туалетной комнаты.
— За что били? – не глядя на Витю, угрюмо спросил Майкл. Витя промолчал.
— Виктор, мне бы не хотелось говорить тебе об этом, но между нами существует какая-то недосказанность. Ты что-то явно скрываешь от меня, а это   может    посеять  недоверие между нами. Реально, Витя!
— Дядя Майкл, мне бы  не хотелось впутывать вас в мои грязные дела, но если вам это интересно, я расскажу!
И   он   поведал  иностранцу  об  инциденте  с  «кланом», неустойке, злосчастных джинсах – словом, обо всем, что являлось содержанием его жизни  до встречи с Майклом.  Последний молча  выслушал его и сказал: «Ну, так вот, дорогой, а теперь слушай меня внимательно! Неустойку, как и всякий порядочный бизнесмен, ты заплатишь. Я тебе помогу в этом. А с «кланом» или как он у вас там еще называется, заканчивай категорически. Эта банальная  уголовщина  явно  не  для  тебя! Я прекрасно понимаю твою юношескую тягу к деньгам! Это – нормально! Когда – то   я    тоже  считал, что деньги – это все. Но нет, Витя, это – наивное заблуждение! Настоящую свободу в  обществе  любой социальной системы дают не деньги, и даже не власть, а  интеллект  и  знания! Деньги и власть – это лишь средства для реализации интеллекта. Другое дело, что без денег и власти он – ничто, но тебе сейчас надо работать на сам интеллект, а  не  на  способы его реализации. Когда после Сорбонны   я   проходил   журналистскую  практику в газете «Фигаро» в Париже, мой отец познакомил меня со своим старым приятелем Робертом Ирсаном – мультимиллиардером, владельцем большинства крупных французских газет и журналов, в том числе и «Фигаро». Чем покорил меня этот человек? Несмотря на свое нацистское прошлое, благодаря  незаурядному интеллекту, он приобрел кучу денег, а теперь еще  и власть, плюет на общественное мнение с высокой колокольни, а недавно заявил в Париже: «Что-то мне подсказывает, что я буду премьер – министром!» И  ведь  мне что-то подсказывает, Витя – он станет им,  обязательно станет! Не в этом — так в следующем году! Уж  в  этом  я  могу  тебя уверить! Да зачем далеко ходить за примерами. Сикорский, друг Туполева, твой соотечественник, покинул Россию. Кто он был у вас? Нищий,  позабытый всеми  гений, который своими гениальными  конструкторскими  идеями у себя на Родине приобрел славу сумасшедшего! И кто он сейчас?! Вертолетная компания «Сикорский энд Праф» — абсолютная   монополия   на  винтокрылые  машины в  Америке, которая уже давно оказывает мощное политическое и экономическое влияние на правительство США и принимаемые им решения!»
— Ага,  вот   уже  в   ход    пошла  откровенная  буржуазная пропаганда! – засмеялся Витя.
— Да нет, что ты! Упаси Бог, это – совершенно  не  мое амплуа! Просто  я  дал  тебе  очень  хороший  ориентир, считая, что спекуляция и уголовщина – для тебя слишком мелкое и недостойное занятие. Как  это  у  Блеза  Паскаля: «Нашему уму свойственно верить, а воле хотеть; и  если у них нет достойных предметов для веры и желания – они устремляются к недостойным». Я дал тебе, по-моему, достойный предмет  для   воли  и  ума – зарабатывай  знания, и они  тебе окупятся в сто раз!
— Дядя Майкл, когда я вас слушаю, мне очень хочется сказать: «Друг Аркадий, не говори красиво!» Что за привычка все время говорить умные вещи! – раздраженно произнес Витя.
— Хахаха! Это, по – моему, из Тургенева. «Отцы и дети», если я не ошибаюсь?  А ты что-то сильно занервничал, Виктор! И  это, на мой взгляд,   совсем не  «вери гуд»! Хорошо, я теперь  уже  закончил и больше не буду возвращаться  к  этой  неприятной  для  тебя  теме!
На том они и порешили. А время шло, и два месяца командировки Майкла пролетели незаметно. Наступил Новый год, который друзья решили встретить у Майкла в гостинице. 31 декабря, как для Майкла, так и для Вити, прошло в предновогодних хлопотах. Накануне они договорились  встретиться  около 20  часов 31  декабря у Майкла с таким расчетом, чтобы за 4 часа до Нового года  заняться, как следует, праздничным столом.
«За стол и сервировку стола  ты  можешь не волноваться! Все будет окей!» — с фальшивым пафосом сказал   Майкл,  при этом  хитро  подмигнув  Вите. В тот момент   Беленко не придал  этому особого значения, но сейчас, подойдя к комнате 356 и услышав громкие женские голоса, перекрываемые мягким баритоном Майкла, он  вдруг  понял  суть  намека. Понял и почувствовал  сильное волнение, когда постучал в дверь и ему открыла миловидная девушка лет 25, обесцвеченными волосами, ярко накрашенными губами, элегантная  фигура которой была удачно подчеркнута нарядным голубым  платьецем  в  обтяжку.
«А-а, это – Виктор, если я не ошибаюсь? – с милым прибалтийским акцентом произнесла незнакомка. А нам Майкл про тебя уже все рассказал. Меня зовут Лайма!» Витя, еще заметно стесняясь, прошел в комнату, где за уже накрытым столом сидели Майкл и черноглазая темноволосая девушка.
— А  это  мой  лучший друг Виктор, курсант военного летного училища на каникулах! – торжественно, как глашатай, произнес  Майкл, лукаво улыбнувшись Беленко.
— Инга, — нежным голоском  пропела  девушка, кокетливо наклонив голову при этом   и  очаровательно улыбнувшись. Как выяснилось  позже, обе девушки были замужем, обе – аспирантки, которые приехали из Латвии на учебу в Москву. Майкл   старательно  разыгрывал  из  себя  болгарина  в заграничной командировке, много шутил  и  был  явно  в  хорошем  расположении  духа. Когда мужчины вышли покурить, предоставив женщинам  хозяйничать  по  новогоднему столу, Майкл в упор спросил Витю: «У тебя хоть раз была женщина?»
— Нет! – честно ответил Витя.
— Ну вот, видишь, — удовлетворенный этим ответом  сказал  «болгарин», — тебе предоставляется уникальная возможность исправить эту ошибку!
— Но   ведь  они   замужем, Майкл! – наивно произнес Витя.
— Мой милый друг! Они  откровенно   неверны  своим мужьям, за что и нравятся мне безумно! «Верность, которую удается сохранить только ценой больших усилий, ничуть не лучше измены!» — сказал Ларошфуко, и я с ним полностью согласен. Ох, извиняюсь! Тебе же не нравится, когда я говорю красиво!
Новогодняя ночь получилась удивительной и фееричной именно благодаря   присутствию   в   номере  Майкла  этих молодых  интересных дам. Вино, бой курантов, ознаменовавших наступление Нового года, игривые поцелуи Лаймы в темноте взвинтили воображение и чувства Вити до предела. Он казался возбужденным больше обычного, глаза блестели и делали его в эту ночь необыкновенно привлекательным. Чувственные взгляды Лаймы волновали и приятно щекотали нервы. Причем эйфория ночи одинаково   ощущалось как мужчинами, так и женщинами. Наконец, чувственное напряжение у людей достигло своего апогея, и  они  в нетерпении, парами  разбрелись  по  гостиничным номерам.
Витя с Лаймой остались в номере Майкла. Полчаса они молча предавались любовной игре, затем  сплелись  в  один  жаркий  клубок  и  с восторгом отдались друг другу.
«Какая непорядочная женщина! Соблазнила невинного юношу!» — с осуждением скажешь ты, читатель, но … «почти  все  порядочные женщины – это нетронутые сокровища, которые потому и в неприкосновенности, что их никто не ищет», — сказал кто-то из великих. Поэтому  не  надо  ханжества  и лицемерия! Оно тебе явно не к лицу, дорогой читатель!
Утром  Лайма  ушла,  оставив  после  себя  в  постели дурманящий запах дорогих французских духов. Всякий более-менее тонко организованный мужчина, который впервые обладал женщиной, тем более в 16 лет, помнит, какое чувство опустошенности и собственной ненужности остается после этого. Это было первое  ощущение, которое испытал Витя в это чудесное зимнее утро, когда проснулся один на кровати, еще хранившей тепло  и  запах  нежного   тела  молодой  прекрасной  женщины. Витя долго лежал, запрокинув голову, с трудом вспоминая события новогодней ночи. Пустота и покой удовлетворенного  тела – вот два чувства, которые полностью овладели им в тот момент. Из  этого  оцепенения  его  вывел Майкл, который вышел из туалетной комнаты  уже умывшийся и гладко выбритый.
— А, здорово! Я уже давно встал, просто тебя будить не хотел. Ну, как твои дела, юный покоритель женских сердец? – весело спросил он.
«Все окей! – нарочито, по-мужски грубо сказал Витя, выставляя большой палец. – Она оказалась настоящей женщиной – шарм!» И   мужчины веселые и довольные  собой  рассмеялись.
— Кстати, ты, как я погляжу, любишь наше американское «окей», а ведь, наверное, никогда не задумывался о его происхождении? Весь мир пользуется им и не задумывается, что изобретено оно по причине безграмотности нашего президента Джексона более ста лет тому назад, который сократил фразу «Ол коррект» (all correct), то есть все в порядке, а вместо «а» написал  «о». Получилось О.К., т.е. «Окей». Видишь, как выгодно порой делать орфографические ошибки. Да, кстати, ты поедешь провожать меня в аэропорт сегодня?
— Конечно, какой может быть разговор!
В аэропорту у  Вити  вдруг  испортилось настроение – снова, как всегда, вплотную  подступил    уже   изрядно  позабытый  им  призрак одиночества. У него даже перехватило горло и навернулись слезы, когда объявили  регистрацию  на  рейс  Майкла. Они  обменялись  адресами. «Ничего, не переживай шибко! Будем переписываться! А если окажешься в Нью – Йорке по турпутевке или еще как, на меня всегда можешь смело рассчитывать. Я думаю, мы прекрасно проведем время в этом мегаполисе! Да,  кстати, у меня осталось 30 долларов — возьми  их  от  меня  в подарок. Что-нибудь себе купишь в вашей  пресловутой «Березке». И помни обо всем, что я тебе говорил. Ты – парень головастый и многого можешь добиться в жизни, если будешь держаться правильного курса!»
Крепко пожав руку Беленко, Майкл легко подхватил чемодан и пошел к выходу в терминал. Гибкий, умный, опасный враг Майкл; настоящее имя — Ричард Рой, агентурная кличка — «француз». Сотрудник Русского отдела ЦРУ США, который в настоящее время насчитывает около 700 человек. Деятельность  этого  отдела самая разнообразная: от террористических акций до издания двухтомника избранных советских анекдотов.  Данному  отделу  не чужда и «научная» деятельность.
Так, в 1978  году  сотрудником Русского отдела ЦРУ Артуром Гором в  Джорджтаунском  университете  (г. Вашингтон)  была  представлена  к защите докторская диссертация по теме  «Причины предательства советской молодежи в годы Великой Отечественной войны». Защита прошла «блестяще», как ты понимаешь, читатель!  И, конечно же, в цепи антисоветской  прокламации, выпущенного при содействии этого отдела ЦРУ – книга  Солженицына  «Архипелаг Гулаг», за которую автор получил Нобелевскую премию. Возникает вопрос: за что? За высокую художественную ценность этой книги   или, все же, за  антисоветскую  «начинку», которая  превращает  данную  книгу  Солженицына  в  очередное идеологическое  оружие  против  СССР? Думаю, ответ очевиден! Вряд ли, автор «Героя нашего времени» был  бы  награжден   сейчас Нобелевской премией  мира  литературными  критиками  из  США  и  Западной Европы! Эта  книга  господина Лермонтова,  по мнению  взыскательных  литературных критиков  из  США и Западной Европы, явно  не  дотягивает  по  своей художественной  ценности  до  «Архипелага Гулага»! Се  ля  ви, дорогой  читатель!
Вот что пишет в  своей  книге  «ЦРУ против СССР» известный политический обозреватель  Н. Яковлев: «В стенах ЦРУ собрались страстные «книголюбы». Ведомство обожает издавать книги. Правда, отнюдь не в целях удовлетворения запросов жаждущих набраться знаний, а по причинам противоположным – отравить сознание людей».
Но книги – это далеко не единственное   средство   воздействия на людей, находящееся на вооружении ЦРУ. Так, бывший сотрудник ЦРУ Майлс Копленд  в своей книге «Без плаща и кинжала. Правда о новой эпохе в шпионаже»   прямо  пишет, как ЦРУ расправляется с лицами, заподозренными в агентурной связи с иностранными государствами: «Если задержанный отказывается говорить, сотрудники госбезопасности уводят его в подвал  и там стараются «привести его в рассудок». После допросов в застенках ЦРУ допрашиваемого приводят в такое состояние, что его нельзя показывать в суде  и его  «…спокойно ликвидируют способами, ужас  которых не поддается описанию!»
Что и говорить – богат, ох,  как  богат  арсенал средств у ЦРУ: от книг, психотомнемических и психотропных веществ до банальной пытки электрическим током! Всю эту мерзость я привел тебе, читатель, для того, чтобы ты понял, насколько многоголова  гидра  ЦРУ,  и насколько  она владеет искусством перевоплощения. Примером такого бесподобного перевоплощения  явился  для  нашего героя и  Ричард  Рой – несомненно, опытнейший  психолог, сумевший найти  и  вовремя распознать нужные струны  в  душе Виктора  Беленко; виртуозно сыграть на них и, всего лишь,  за 2 месяца  заронить  сомнения  в  основные  нравственные ценности советского человека и гражданина. Назвать  это  вербовкой  в  прямом  смысле   этого  слова, конечно,   очень трудно, так как, вряд ли,  Ричард  Рой видел  в  лице обычного советского школьника   потенциального  агента ЦРУ. Не настолько он прозорлив, я думаю, чтобы  видеть  свозь  десятилетия. Но  эти   вездесущие  Майклы реально заполонили  наш мир. Они, как миссионеры, обращающие в христианскую веру язычников, небрежно, походя, бросают семена предательства на благодатную почву, которые, как  ты  сможешь  убедиться в этом, читатель, вскоре  дадут, да еще как дадут  свои  «благодатные»  всходы!
 
Глава 2, в которой наш герой угоняет самолет
 
Годы юности, проведенные Витей в летном училище, пронеслись  с неимоверной  быстротой. Учился Витя неплохо, даже, можно сказать, хорошо, но, вопреки предсказаниям Майкла, друзей среди себе подобных юношей, облаченных в курсантскую форму, так и не нашел. Более или менее теплые, приятельские отношения у него сложились с Игорем Шереметом, курсантом   4 выпускного  курса. Несмотря на то, что  он  был  старше  Вити  на  целых 2 курса, в нем не было ни тени зазнайства  и  самолюбования, хотя, честно говоря, и Витя не раз отмечал это про себя, было чем любоваться.
Это был стройный, очень привлекательной внешности  молодой человек недюжинного ума, настолько  словоохотливый  и  остроумный, что это  сразу выделяло  его  среди  всех  остальных  курсантов. Поэтому, даже несмотря на то, что  Игорь  никогда не навязывал своего лидерства, он был абсолютным лидером в их отношениях. Это обстоятельство, конечно, несколько  удручало  Витю, но  вскоре  он  полностью смирился и даже гордился тем, что находится на приятельской ноге с самим Шереметом  — Богом и царем всего курсантского мира!
Майкл   регулярно  писал Виктору   в  течение одного года. В последнем письме он предупредил Беленко, что его переводят в Детройт, в периферийную газету за какие-то  служебные прегрешения. И  с тех пор писем  от него больше  не  поступало. Витя  достаточно  спокойно  перенес этот   неизбежный  и   вполне  ожидаемый    разрыв  с  Майклом, поскольку чувство щемящего одиночества уже давно покинуло его. Он был в летном училище на хорошем счету; у него появилась любимая  девушка  Наташа, терпеливо дожидающаяся его на КПП по выходным дням; он дружит с самим Шереметом – что еще нужно для мужского самолюбия на данном этапе становления  настоящего  мужчины – воина, которым он себя позиционировал?!
Лишь изредка Виктора обжигала мысль, что где-то далеко, за пределами казармы  существует  совершенно  другая   жизнь — яркая, недосягаемая, полная веселья и красок, лишенная  монотонности повседневного   труда. Вначале Витя  гнал  эти  мысли, но  затем перестал,  и в  долгие  часы  по  ночам, когда  казарма  была  охвачена  безмятежным сном, он мечтал, создавая  свои модели    «дольче  вита»  («сладкой  жизни»). Вскоре  эти созданные им образы настолько заполонили его  разум, что он уже не мог заснуть, в  очередной  раз  не  пофантазировав.
Так шли  дни, недели, месяцы. Закончился второй год обучения в летном училище  и началась сессия. У Шеремета – выпускные экзамены. Тут только Витя узнал о том, что  Шеремет за написание  прямо на лекциях какого-то романа сомнительного содержания   не  допущен  к  госам. Известие это доставило  Беленко   огромное   удовольствие. Сама  идея о том, что и счастливчики,  настоящие любимцы  Фортуны,  порой спотыкаются  и падают, ему чрезвычайно понравилась. Вскоре он встретил самого Шеремета. Тот был очень зол, под глазами  мешки  и  какая-то  новая упрямая  складка  возле  рта.
— Что там у тебя за ерунда приключилась, Игорь? – с фальшивым участием спросил Витя.
— А-а, не говори! Какая-то гнида с курса сдала. Понимаешь, на скучных лекциях писали втроем роман в лицах. Ну, а какой роман без эротики. Ну, а потом тетрадь с романом  кто-то  выкрал  из  моей  сумки. А дня четыре назад вызвал парторг. Говорит: «Дело в особый отдел передавать не будем, если скажешь, кто еще вместе с тобой писал эту дрянь!» Ну, что я мог ему ответить? Писал один, хотя  писали мы втроем. Да  это  и  по почеркам   отчетливо  видно  в  романе – трое писали. Теперь   вот  жду  решения  моей  участи!
— А-а, не расстраивайся! Мне кажется, что все обойдется!
— Твои бы слова, Витя, да  Богу  в  уши! Знаешь, как обидно с 4-го курса вылететь, в прямом смысле этого слова? Не  знал  я, бл…, что  у нас есть такие  гниды на курсе!
К счастью для Шеремета  тогда, действительно,   все  обошлось.  Видимо, парторг решил не предавать дело огласке,  и  эту неприятную историю замяли. Шеремет  был допущен  к государственным экзаменам  и успешно  их  сдал.
Витя   уже   внутренне  решил для себя, что судьба больше никогда не столкнет его с Шереметом. И каково  же  было  его  изумление, когда по окончанию училища Беленко  попадает  именно в тот авиаполк  в  Приморье, дислоцированный недалеко  от  Уссурийска, где  уже  2  года проходил  службу  Игорь  Шеремет. Радость от этой встречи была большой, но недолгой…. Ровно до тех пор, пока в полк не прибыла экспериментальная модель  МИГ – 25  и  его, по  рекомендации  подполковника  Шувалова  не закрепили за капитаном Шереметом. Тут – то все и началось!
Мысль о том, что его опять обошли, тем более теперь, когда их шансы  практически  уравнены, заставили Витю  забыть  все  теплые чувства, который он испытывал к Шеремету. Он написал анонимку в особый отдел  с подробным изложением истории с романом в летном училище. После непродолжительных разбирательств, подтвердивших содержание анонимного письма, командованием авиаполка было принято решение  отстранить  Шеремета  от  полетов на МИГ-25. И, хотя к самолету был определен другой летчик, Беленко  был вполне удовлетворен своей маленькой победой. Отношения между ним  и Шереметом  явно пошли на спад – видимо, последний догадывался, кто был автором злополучного анонимного письма.
По истечению некоторого времени в авиаполк прибыла целая партия МИГ-25. И опять Шеремет, как классный летчик-снайпер, получил новый самолет, в то время как Витя продолжал  летать  на  стареньком, потрепанном МИГ-23. После этого неприязнь Вити  к  Шеремету  переросла в ненависть — самую настоящую звериную ненависть, которая абсолютно неподконтрольна разуму   и  полностью  заполняет  все  существо  ненавидящего человека, вытесняя  то  хорошее, что в нем еще оставалось!
Хуже всего было то, что их отношения стали замечать и другие летчики  в  части. Долго так продолжаться, конечно, не могло – один из них должен был неизбежно покинуть авиаполк. «Боливар не выдержит двоих!» — с тоской подумал Беленко.  Он прекрасно понимал, что  большинство летчиков на стороне Шеремета; его все  явно недолюбливали  и  были  не прочь  избавиться от него  вовсе. Витя настолько измучил себя проклятой  завистью  и этой   бесконечной  внутренней борьбой мотивов, что даже не обрадовался, когда  получил, наконец,  новенький МИГ-25.  Надо было  срочно что-то решать. В отличие от Шеремета, у него была семья: мать, жена,  сынишка, и он, как кадровый  военный, очень хорошо представлял  себе  все  трудности на новом месте службы.
Только  в  самолете  грустные  мысли оставляли его. Что и говорить — машина   была очень хороша! Прекрасные скоростные данные, большой запас прочности, маневренность. Витя отлично знал, что наши самолеты продемонстрировали  на  ирано – иракской войне удивительную живучесть. Иракские летчики, которые воевали на наших истребителях МИГ – 23, рассказывали, что они благополучно приземлялись на дырявых, как решето, крыльях,  и это — отнюдь, не гипербола, читатель; в то время, как иранские летчики гибли десятками  всего  лишь  от  одного попадания в крыло, воюя на  американских «Боингах» и «Фантомах». Наши самолеты, в отличие от американских, рассчитаны на многоразовое ведение боя  и  поэтому очень надежны.[1]
Очень заинтриговало Беленко устройство автопилота на МИГ – 25, которого  до  сих  пор  еще  не знал  мир  авиации. Устройство  позволяло  истребителю идти при небольшом наборе высоты, обходя наземные препятствия. Автопилот  дал  самолету  возможность  быть  невидимым для радара. Может быть, именно в эти самые мгновения, когда инструктор рассказывал о возможностях этого  секретного устройства, у Беленко и зародилась  мысль  о  побеге.
На завтра был назначен групповой полет. Командиром «коробочки» был  назначен  все  тот  же  проклятый, ненавистный  капитан  Шеремет. Угнетаемый мрачными мыслями, Беленко брел домой. Уже стемнело, моросил холодный осенний дождь. Витя, подняв воротник шинели, угрюмо шел по мокрому асфальту. Трудно сказать, что творилось у него в душе в эти самые мгновения. Эта  страшная  работа  над  собой, которая отрешает человека от всего происходящего вокруг, концентрирует все его интеллектуальные  усилия  лишь  на  одной цели. В таком отрешенном состоянии Беленко пришел домой, сбросил мокрую шинель и, не глядя на жену, встретившую его на пороге с обеспокоенным взглядом, пробурчал: «У меня  завтра  с  утра  полет,  так  что  я  иду  спать!»
Конечно же, от жены не удалось спрятать свое депрессивное состояние, но, коль эта история стала уже нормой в их доме, она, к большому сожалению,  не придала  этому  особого значения. В эту ночь Витя долго не мог уснуть. Хаос мыслей заполонил его возбужденный мозг. «На сверхзвуковой…ха! Да  эти  придурки  даже опомниться не успеют, как я буду в Японии! А если,  все-таки,  ПВО сработают? Собьют ведь, как пить дать, собьют! Хорошо еще, если сразу «копыта отброшу»! А если живьем возьмут – «вышак»  светит  однозначно! Да нет…не успеют они, с нашей-то безалаберностью! Передам по рации, что потерял ориентировку…. пускай разбираются! Пока они своими солдафонскими  извилинами  допрут – пройдет уйма времени, и я был таков!»
Возбужденный, Витя вскочил и нервно зашагал по темному залу. Наконец, он сел, закурил и, немного успокоившись, принялся  делать  расчеты  при помощи линейки и  штурманской карты. «До  ближайшего гражданского аэродрома  в  Японии  всего полчаса лету на МИГе. Надо подумать, что взять  с собой  из  вещей. Да, и адрес Майкла бы не забыть! Хоть, это  и  старый  адрес, а,  все же,  легче  будет  его найти  в  Штатах!» Наконец, приняв окончательное  решение, Витя  лег  и  заснул  нервным, беспокойным  сном.
Он проснулся зябким утром, по –военному быстро вскочил и босыми ногами зашлепал в умывальник. Жена с ребенком еще спала, когда он умылся, оделся и, гладко причесанный, принялся за янтарные кругляки яичницы, предупредительно пожаренной матерью. Она, как всегда, терпеливо  и  безропотно  проснулась  раньше Витеньки  и сейчас заспанными глазами влюбленно смотрела на  сына. «Ты когда вернешься, Витя?» — спросила  мать. «Знаешь, мама, я сегодня рано освобожусь, так что скажи Наташе, что  в  детсад  за Лешкой  я  зайду  сам». Торопливо допивая чай, он обулся, напялил шинель и скоро его тяжелые  ботинки  гулко  застучали  по лестнице спящего дома.
До ангара Витя добрался за 15 минут. Весь  авиаполк  был  уже в сборе. Со скрытой  враждебностью  Витя отыскал своего соперника по службе. Шеремет, как всегда был в центре внимания летчиков, что-то увлеченно рассказывая. Беленко подошел ближе.
— Понимаете, все чин-по-чину! Сижу в самолете, как король на именинах! Подъехал автомат элетропитания. Знаете, этот молодой солдат …Иванько, по-моему, его фамилия! Так вот,  этот  самый  Иванько сидит за рулем, глупая рязанская рожа такая! Я его спрашиваю: «Ты зарядил?» Он говорит: «Да!» Ну я, как правильный пилот, включаю двигатель, начинаю  разбег  и, понимаете, чувствую, что  какая-то  озорная  бл… тянет меня в сторону. Ничего понять не могу, останавливаю самолет. Уже на взлетной полосе выглядываю из кабины. Представляете, этот  му…. забыл  отключить шланг питания от самолета, и  я протащил автомат электропитания ж… вперед вместе с Иванько  метров  250. Так бы и взлетел с ним! То-то он, наверное, в штаны наложил от страха! Нет, но лицо его в этот момент, мужики, надо было видеть!»  Раздался веселый одобрительный  смех летчиков. С Беленко, как всегда, никто   не  поздоровался. Его, как — будто, в упор не замечали! «Надо драпать, надо   определенно «делать ноги» отсюда!» — угрюмо подумал Витя, понурил  голову, и, как затравленный зверек, забился  в  дальний   угол  комнаты  для  инструктажа.
Инструктаж  прошел  довольно  быстро  и  летчиков повели одеваться. Вскоре 3 летчика, в том числе Беленко, были облачены в высотные компенсирующие костюмы, которые только и позволяют сбалансировать природные силы, действующие на организм человека на больших высотах. Витя всегда ловил себя на мысли, что в самолете он полностью успокаивается, все заботы, как-бы, отступают   на   второй  план. Это происходит  от  ощущения   надежности техники; ощущения громадной силы, сконцентрированной  в  твоих руках. Привычным  взглядом он окинул кабину, напичканную оборудованием и электроникой.
«Разрешите взлет!» — услышал Витя  голос  командира звена Шеремета  в   наушниках. «Взлет разрешаю!» — ответил диспетчер. Витя включил часы, переключил рычаг управления двигателем (РУД) до максимума, плавно отпустил тормоза и начал разбег по мокрому бетону аэродрома. Затем он перевел рычаг управления самолетом (РУС)  в нейтральное  положение  и в первой половине  разбега начал старательно выдерживать направление разбега с помощью тормозов. При достижении скорости 150 км/ч Витя плавным движением РУС на себя поднял носовое колесо во взлетное положение и, достигнув скорости 190 км/ч, плавно отделился от земли. Это – всегда  самый   волнующий  момент  полета  для  каждого летчика, по – настоящему, любящего свое дело. Я всегда завидовал летчикам   «белой»  завистью  и  дорого  бы  заплатил, чтобы  хоть  раз, хоть на  один  миг   испытать  это  ни с чем не сравнимое чувство!
На высоте 200 м Витя решил: «Пора!» Внимательно  осмотревшись, он сделал разворот на 30 градусов  и, отделившись   от  авиагруппы, резко увеличил  обороты  на  двигателе.
«2-й, 2-й, что у вас происходит?» — услышал он в наушниках.
«Я потерял ориентировку, — как можно более встревоженным голосом ответил Витя. – Я попал в слой с повышенной атмосферной турбулентностью!»
«2-й, 2-й, включите сигнал  бедствия  и  наберите безопасную высоту! Как слышите, прием?» Витя промолчал, так как решил больше не отвечать диспетчеру. Сбросив высоту, он включил устройство автопилота и даже зажмурился от неожиданности – самолет начало кидать из стороны в сторону, как  на   гигантских  ухабах. «Однако от такого новшества можно и в штаны наложить ненароком!» — улыбнулся Беленко, поняв теперь, почему летчики  предпочитают  не  пользоваться  этим  устройством. Но для него оно было спасением.
В районе Сахалина началась страшная болтанка. Минуты для Беленко растянулись   в   вечность.  «Когда же это  все  кончится?» — с тоской подумал Витя, ориентируясь только по авиагоризонту, указателю  скорости  и  высоты.  Вскоре   болтанка  прекратилась – так же неожиданно, как началась! Шла 27 минута полета. Истребитель уже находился в небе страны Восходящего Солнца.
Отключив автопилот, Виктор приступил к набору высоты. И вот  именно  здесь произошло то, над чем будут долго ломать голову американские военные эксперты. Беленко  услышал   тревожные хлопки  в работе двигателя. Это   грозило   его  полной  остановкой. «Помпаж двигателя!» — с ужасом подумал Витя  и почувствовал, как  леденеет  затылок. – И это уже почти у самой цели!»  Двигатель, действительно, заглох. Самолет   завис  в   абсолютной  тишине, как в невесомости. Было слышно  даже  шелест  воздуха, прозрачными струями  обтекающего  кабину безжизненного самолета. Тут  к  Беленко, наконец,   вновь  вернулось  самообладание военного летчика. Энергичным движением он установил рычаг стоп — крана в положение «Закрыто», выполнил разворот  и  начал  планировать  в  сторону аэродрома  близ  Токио. Еще раз проверив обороты авторотации, Беленко нажал кнопку «Запуск в воздухе». Двигатель  завелся. Витя с облегчением вздохнул и,  установив  рычаг  стоп-крана  в  положение «Открыто», начал   совершать  посадку  самолета.
На высоте 8 метров Беленко мастерски  выровнил  самолет, подав рычаг на себя, и мягко опустился на бетонный настил японского аэродрома.  МИГ-25  резво  пробежался по взлетному полю, наводя изумление  и  ужас  на работников  японского  авиапредприятия, и  остановился.
«Все, алес, п….ц!» — подумал Беленко и, открыв кабину, выскочил из истребителя. К самолету со всех сторон подходили испуганные японцы, со страхом   косясь  на   алые   звезды   на  крыльях  и   хвосте  истребителя. В Токио моросил теплый дождь, но Беленко даже не почувствовал его. Вообще, все происходящее сейчас для него было как в тумане! Выхватив пистолет «ПМ», он закричал срывающимся голосом: «Не подходите! Все назад!  Я буду стрелять! Я требую представителя американского посольства! Мне нужно политическое убежище!»
Пора  подводить  итог  нашего, прямо скажем, не веселого  повествования. А  итог   печален,  господа, очень печален! Самолет МИГ-25 был разобран американскими экспертами  буквально  до  винтика. В   результате  ВВС США получили полное представление об  уровне  электронной  и  боевой  оснащенности наших истребителей. На базе автопилота в МИГе-25 американскими  инженерами  была сконструирована крылатая ракета, положившая начало целому поколению ракет типа «МХ», «Трайдент – Д-5», «Першинг-2» и «Томагавк», недоступных  для  радара, с  большой  поражающей  силой.
Эксперты  установили  ряд  вероятных  причин  помпажа  двигателя у МИГ-25:
1.Снижение расхода воздуха через двигатель вследствие механического повреждения одного из узлов в двигателе.
2. Подача  в  камеры  сгорания чрезмерно больших избытков топлива в процессе разгона  ротара  двигателя вследствие  перемещения  РУД  в сторону  увеличения  режимов  работы  двигателя  на  больших  высотах.
«Вторая причина — наиболее вероятная! – отвечал Беленко в ходе допроса американскому военному следователю. – Сознаюсь, от волнения я задал   слишком   большое  ускорение  самолету! Ничего не поделаешь! Такое у меня было сильное желание поскорее покинуть Советы! Надоело!» Мне  он, признаюсь,  тоже порядком надоел! И даже жалко на него потраченного времени и бумаги!
Его мать долго не могла  поверить  в  это  вопиющее  предательство, настойчиво повторяя: «Мой  сын  обещал  зайти  в  детсад  за  внуком Алешей после полета!»  «Ведь он же передавал вам по рации, что потерял ориентировку!» — со слезами на глазах  твердила   в  одно мгновение   постаревшая,  совершенно  седая   женщина.
В  «Инструкции для летчиков» имеется такое определение этого явления: «Ориентировка  считается  потерянной, если экипаж  не  может  установить свое местонахождение с точностью,  необходимой для определения дальнейшего направления полета и выполнения  поставленной задачи». Если бы  Беленко  действительно  потерял  ориентировку, он  был  обязан:
1.Запросить  ведомые   экипажи  о  местонахождении   группы.
2. Включить  сигнал  «Бедствие».
Он, как мы уже знаем,  ничего  этого  не  сделал, так как прекрасно знал: куда и  зачем летит. Остается  только  удивляться неповоротливости наших  приморских  ПВО, имеющих на руках такие строгие критерии полета,  но так  и не  решивших  остановить  тот  последний  роковой  полет  Беленко.
Вот и все, читатель. Теперь, когда подлость, совершенная этим человеком, для  тебя  осталась уже позади, ты можешь усомниться кое  в  чем, написанном  здесь. Действительно, кое — что могло выглядеть и совсем иначе. Например:
Версия 1. Виктор  Беленко был  завербован еще в училище.
Версия 2. Беленко был завербован, будучи уже на службе в авиаполку.
Версия 3. Беленко вообще никогда и никем не был завербован, а его поступок – это  результат  внезапно возникшего  умысла.
Все может быть,  вполне  допускаю, но главного это, все же,  не меняет: он — предатель, причинивший нашему государству громадный политический, экономический и моральный урон.
И, наконец, в последний раз вернувшись к предателю Виктору Беленко, необходимо   заметить: он изменил трижды! Изменил   матери,  жене  и  Родине! И это – не случайно, поскольку все эти три измены стоят в одном ряду, и совершение одной из них, при  определенных  обстоятельствах,  может  повлечь  за  собой  совершение  другой. Ты можешь возразить мне: дескать, не каждый, кто   изменяет   жене  или  матери становится предателем Родины. Согласен! Не каждый! Далеко  не  каждый! Но  ведь  и  само понятие «Родина», на мой взгляд,  должно  включать  в себя  не  только  территорию  твоего проживания, но  также  тех   близких  и  родных  людей, с которыми ты  постоянно  делишь  боль  и  радость, живешь одним дыханием! Впрочем, читатель, я оставляю  за  тобой  право не согласиться   со  мной! Ведь  на  то   он  и  спор, в конце концов, чтобы спорить!
 
 
                           Эпилог
Что  же  такое  предательство? Этика, как часть марксистско-ленинской философии, дает такое определение предательства. «Предательство – это нарушение верности   общему  делу, требований солидарности, измена классовым или национальным интересам, переход на сторону врага, выдача ему соратников или партийной, государственной, военной  тайны».
Статья 64 УК  РСФСР гласит: «Измена Родине – умышленное деяние, совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти».
При некотором  различии  этих  определений мы видим, что в главном  они  совпадают: и моральным, и правовым сознанием предательство, безусловно, оценивается  как  вопиющее  злодеяние. Естественно, что моральная оценка общества содержит больше признаков данного явления, чем правовая. Да это и понятно, так как уголовно-правовая мысль крайне формализована, а  потому —  весьма  ограничена  и  не  совершенна.
Вот, например, зачем законодателю понадобилось выделять в отдельный состав преступления «Угон воздушного судна» (ст.213-2 УК РСФСР), когда и непосвященному человеку ясно, что угнать самолет можно только за пределы территории СССР, а, значит, этот угон уже подпадает  под квалифицирующий признак ст.64 УК РСФСР. Гораздо логичнее, на мой взгляд, было бы включить  угон  воздушного  судна  в  ст. 64 УК  как  способ совершения преступления.
Однако, нас все же больше интересует не объективная сторона предательства, а субъективная, то есть оценка своего поступка со стороны личности. Собственно, вся  наша  повесть  построена в  русле психологического анализа состояния предателя,  поэтому  деяние человека мы анализируем  лишь  постольку, поскольку  саму эту личность  невозможно оторвать   от  ее   поступка  в  принципе.
Итак, сознавал ли Беленко себя предателем? Конечно, сознавал. Я думаю, что здесь никаких трудностей психодиагностики поведения этого человека  не  возникает  вообще. Слишком  уж  хорошо деяние Беленко подпадает под признаки преступления, предусмотренного ст. 64 УК РСФСР. Куда   сложнее  вопрос  с  диссидентами  в  СССР!
У каждого человека, читатель, своя Истина, выступающая фундаментом всей его жизни. И весь фокус состоит в том, чтобы твоя индивидуальная Истина не расходилась с объективной, на которой базируется   и   по которой  живет   все   человеческое  общество. Различны люди, различны пути, по которым они  идут – бредут  к своей  «правде жизни», хоть это и звучит громко. Порой, и человеческая психика, и тропинки познания  выдают  такие замысловатые зигзаги, что познающий субъект, вместо того, чтобы приблизиться, безнадежно отдаляется  от  Истины, совершенно  не  осознавая    этого.
Часто бывает, что диссиденты – это  ищущие  себя  творческие люди, которые пытаются докопаться до «правды жизни» метафизическим путем – путем вырывания отдельных фактов из контекста исторического развития страны, переноса личного опыта на коллективный  и  формулирования  в связи с этим ложных  умозаключений. Это – очень серьезная гносеологическая проблема у этих людей, считающих  себя   умными  и  очень образованными. Да, читатель! Диссиденты  не  умеют мыслить диалектически. Это – факт! Они, к большому сожалению, не в состоянии увидеть  целостную   картину  мира  в  его сложной  палитре красок,  сложной  системе  связей  и  отношений. Именно поэтому «Архипелаг Гулаг» Солженицына  не  был  и, я думаю,  никогда не будет «энциклопедией русской жизни», так  как  он  освещает  только один, причем, весьма темный  и  трагический аспект жизни нашего государства. Это —  взгляд  наблюдателя  жизни  из  грязной, сырой темницы, который, по понятным причинам, никогда не будет взглядом настоящего философа – мыслителя! Думаю, именно  в  этом  главная  проблема  диссидентов  вообще  и  Солженицына, в  частности. Они   просто  не  в  состоянии  подняться  над  собственным, чаще всего,  негативным  эмпирическим опытом, предпочитая всем решениям  своих  достаточно  мелких   житейских  проблем   заурядный  побег из страны.
Побудительным моментом, этаким эмоциональным  толчком  для написания данной  повести  стал  для меня  фильм Элема Климова «Иди и смотри». Сразу же скажу, что  я  не собираюсь писать рецензию  на этот прекрасный  и  одновременно  такой  страшный фильм! Я думаю, те,  кто посмотрел  эту потрясающую  сагу  о  войне  абсолютно  не  нуждаются  в  комментариях  и, тем более,  рецензиях.  Помню, что  я  вышел  после сеанса совершенно ошеломленный  и  целых  два  дня  ходил под впечатлением увиденного. Тогда, выйдя из кинотеатра, я  сделал  для  себя  однозначный  вывод, что  Элем  Климов – это  величайший  режиссер  всех времен и народов! Такая гамма   чувств    и   эмоций, главное  в  которой – это  сопереживание  моему героическому  народу; народу – победителю в той страшной войне! Я  реально   испытал  мощный  катарсис  после  «Иди и смотри»  и, одновременно,  чувство  единения с  моей  нацией! Я – частичка   моего великого многострадального народа, История  которого оплачена немыслимо дорогой ценой! На фоне этих неизмеримо великих страданий  русского  народа мои личные страдания и переживания, как результат трудных поисков своего «я», кажутся  мелкими  и  ничтожными!
Мы  в  огромном  долгу перед художниками, создающими такие шедевры Искусства! Но   еще  в  большем долгу мы перед теми, кто ушел, не думая о славе; уходят и поныне с сознанием  полностью  выполненной исторической миссии. Они  еще  живут  рядом – эти  наши  замечательные  старики! Но  все   они –  уже  часть  Истории нашей великой  Родины! Они  честно  потрудились, ибо сохранении нации и государства, сохранение  самой Истории, если хотите – это самая великая и тяжелая работа, когда-либо проделанная человечеством. На  фоне  этой  грандиозной  титанической  работы  кучка уродов – отщепенцев: диссидентов, невозвращенцев, предателей – кажется особенно оскорбительной для русской нации. Именно поэтому сегодня я выступаю обвинителем на нашем Страшном Суде и требую для всех изгоев — предателей самого сурового наказания! Аминь!!![2]
 
[1] Сон пилота Лебедева    https://www.youtube.com/watch?v=JRRyglbvhTk&t=3s 

[2]Пьеса для церковного органа    https://www.youtube.com/watch?v=QdfkkGHIbec&t=17s