По дороге в одно место...

        
Виктор Решетнев

                       По дороге в одно место…

      Николай Петрович возвращался из командировки. Он снова побывал на Крайнем Севере.  Когда-то в молодости он проработал там десять лет, добывая газ в районах вечной мерзлоты. И вот недавно ему снова довелось посетить те края. Кто его туда послал и зачем, Петрович припомнить не мог, но не парился по этому поводу, возвращался домой он в приподнятом настроении.
    В последнее время ему всё чаще снится, что он снова на комсомольских стройках, монтирует компрессорные станции и летает на вертолёте. В  его снах всё немного по-другому, чем было тогда. И аэропорт в Надыме другой, и на Ямбурге не так холодно. А ещё ему снится, что он не может купить обратный билет на самолёт, чтобы вернуться на Большую землю. И тогда остаток сна он проводит беспокойно…
     Но сейчас всё происходило на самом деле, а потому он не волновался. Долетев до Москвы, Николай пересел на поезд, проходивший через городок, где он когда-то учился.
    — Заскочу-ка я по дороге в родную альма-матер, — решил он, — может, кого из знакомых увижу.
     Поговаривали, что сейчас это был уже не институт, который он когда-то успешно закончил, а целый университет. В последнее время стало модно переименовывать высшие учебные заведения в университеты и академии, правда, преподавание от этого в них нисколько не улучшилось. Скорее, наоборот, и деньги теперь за учёбу дерут несусветные, и студент пошёл слабенький. Да и как ему быть сильненьким, если многие предметы в школе вообще отменили. Петрович с трудом себе мог представить образованного студента, не знавшего астрономии…
     До городка своей юности он добрался ближе к вечеру, когда в стенах родной альма-матер уже никого не было.  Нужно было срочно искать ночлег.
    — Переночую в третьем общежитии, — решил Петрович, — там тёть Катя дежурит на вахте. Она меня пустит.
     Почему в этот день должна была дежурить именно тёть Катя, а не какая-нибудь другая вахтёрша и почему она должна была пропустить Петровича, он гадать не стал. Выйдя из учебного корпуса, он направился по знакомому маршруту.
     На вахте никого не было, и Николай свободно пересёк запретную зону.  Дальше он поднялся на четвёртый этаж и проследовал  к знакомой 91-й комнате. В ней он когда-то прожил со своими друзьями два последних учебных года. Ох, и почудили они тогда. Вино, девушки… а ещё первокурсники, услужливо бегавшие за молдавским портвейном.  Воспоминания об этом грели Петровичу душу. Общежитие тогда было чисто мужским, но тёть Катя за шоколадку пропускала и женский пол…
    — Я только правильных девушек разрешаю водить, — говорила она вслед юному Коле, шедшему с очередной пассией.
    — А у нас других не бывает, — отвечал он ей, смеясь, — и они у нас не только правильные, но и самые красивые.
      Сейчас на пути к 91-й комнате Петровичу встречались уже не только ребята, но и много симпатичных девчат. Вместе с парнями они сидели вдоль стен на стульях и читали конспекты.
    — С какого это времени тут такие вольности? – спросил Петрович у девушки, которая, оторвав взгляд от конспекта, с любопытством на него смотрела.      
    — С достаточно давнего, — улыбнулась она, — и это лучше, чем в ваши времена.
    — Откуда ты знаешь, как было в наши времена? – удивился  Петрович и пошёл дальше.  Студентка, пожав плечами, снова уткнулась в конспект.
    — Чего это они все в коридоре сидят? – подумал Николай, но тут вспомнил, что во времена их учёбы в институте свет в комнатах общежития гасили в половине первого ночи. Те же студенты, которые не успевали подготовиться к завтрашнему экзамену, вытаскивали в коридор стулья и продолжали штудировать конспекты там.
      Возле 91-й комнаты Николай Петрович сначала немного потоптался на месте, а потом решительно рванул дверь на себя.  Внутри его ждал сюрприз. На койке, где когда-то спал он сам, мирно дремала прелестная девушка. Три другие кровати были свободны.
    — Повезло, — подумал Петрович, с интересом разглядывая девушку, кого-то она ему напоминала, — приятное будет соседство, — порадовался он, — ночью, если что, можно будет и к ней перебраться.
      Прикрыв осторожно двери, он начал быстро раздеваться.
      Сбросив верхнюю одежду, Петрович аккуратно повесил её в шкаф, потом достал из него трико с футболкой и натянул на себя. При этом он как бы невзначай заглянул на верхнюю полку, не осталось ли там сухарей. Когда-то, когда они жили в этой комнате вчетвером, они складывали на этой полке чёрствый хлеб на тот случай, если стипендии не хватит до конца месяца. Как правило, её всегда не хватало, и приходилось ездить на станцию разгружать вагоны. Чего они только не разгружали за время учёбы: мешки с цементом и мукой, с солодом на пиво-солодовенном комбинате,  картошку и лук на перевалочной базе,  свежезамороженные бычьи туши. Однажды разгрузили целый вагон пропавшей селёдки, которую начальство приказало отвезти на свиноферму на корм скоту. Свиньи с радостью уплетали её за обе щеки. Не хуже свиней оказались и студенты. Одолжив незаметно парочку трёхкилограммовых жестяных банок, они съели её за милую душу вместе с толчёной картошкой, когда вернулись обратно в общежитие… 
     Да-а, было времечко, теперь всего и не упомнишь. Но чёрствый хлеб на верхней полке лежал у них всегда, и очень часто выручал их в трудную минуту. Бывало ночью, когда от урчания в животе невозможно было уснуть, они размачивали его в сырой воде и насыщали им свои голодные молодые желудки. Ещё он вспомнил, как однажды подсмотрел в буфете, как пятикурсник ел яичницу.  Это была не просто еда — поглощение пищи, это было священнодейство,  которое юный Коля запомнил навсегда. В то время он только-только поступил в институт и поселился в общежитии, на первом этаже которого и располагался этот буфет. В нём студенты, если бывали при деньгах, а такое тоже случалось, хотя и редко, ужинали. Меню тогда было не слишком разнообразным, но еды хватало, да и продукты в те времена были на редкость вкусными и полезными. В буфете подавали тефтели с картофельным пюре, сметану, томатный сок, который студенты смешивали со сметаной и потом уже пили.  Научился этому и Коля, но аппетитней всего выглядела на тарелке яичница, глазунья, приготовленная обычно из двух яиц. Она так красиво смотрелась в руках буфетчицы, когда та подавала заказ.
    Съев глазунью, юный Петрович долго потом возил по тарелке хлебом, вытирая остатки желтка, но жёлтые разводы всё равно на ней оставались. А вот пятикурсник ел яичницу не так. Он не резал её вдоль и поперёк ножом и не ковырял желток вилкой, он творчески подходил к делу. Умудрённый опытом студент сначала отщипывал кусочек за кусочком белок вокруг желтка, стараясь не повредить его, и только потом, когда оставался совсем маленький белый ободок вокруг яркой желтизны, не более миллиметра толщиной, бравый студент подсовывал под яичницу вилку и моментально отправлял её в рот. После таких манипуляций на тарелке ничего не оставалось. По ней уже не надо было возить хлебом, её даже мыть не надо было. Петрович запомнил этот гастрономический урок на всю жизнь, и с тех пор ел яичницу только таким образом.
     Но сейчас, хотя он и был в приснопамятной 91-й комнате, есть ему совершенно не хотелось. Одолевало иное желание – сходить в туалет, а потом поскорее лечь под бок к симпатичной студентке.
    — Если она уже курсе на четвёртом-пятом, — размышлял он, — то прогнать не должна.
     Выходя в коридор, Петрович ещё раз задержал взгляд на  лице прелестной незнакомки.
    — Красивая, — заключил он, — и, наверняка, страстная. Только вот, что я потом жене объяснять буду?
     Но мысль эта не смутила Петровича, и он решил действовать по обстоятельствам.  Бесшумно прикрыв за собой двери, он засеменил к туалету…
    — Быстренько сделаю своё дело, умоюсь, а потом забурюсь к ней под бочок, — мечтал он, — если она не проснётся, это будет даже к лучшему. Обниму её, а потом…
     Что будет потом, Петрович раньше времени представлять не хотел. По своему опыту он знал — всё самое лучшее в жизни всегда случается экспромтом.
     — Пусть и сейчас всё идёт своим чередом, — решил он, мысленно рисуя её образ в своей голове, — но кого же она мне всё-таки напоминает?
      Мысль о том, что он уже где-то видел эту девушку, по-прежнему не покидала его. 
      Дойдя до конца коридора, вместо дверей в туалет, Петрович неожиданно обнаружил винтовую лестницу, круто уходившую вниз.
    — Наверное, туалет теперь там, на третьем этаже, — сообразил он и начал осторожно спускаться по крутым ступеням.
      Но этажом ниже лестница упиралась в металлическую дверь, за которой был явно не туалет. Петрович толкнул её и оказался в просторной комнате, набитой спящими людьми. Людей было так много, что не оставалось свободного места. Все они лежали, кто на кровати, кто на диване, а кто и просто на полу.
    — Не туда попал, — засуетился  Петрович и повернул обратно.
      Но на площадке, куда он вернулся, винтовой лестницы уже не было.  Зато на противоположной стене виднелась другая дверь, дубовая. Он толкнул её, и оказался в помещении, внутри которого была непроглядная тьма.
     — Не разбить бы нос, — чертыхнулся Петрович, но отступать было поздно. Ощупью по стеночке мелкими шажками он стал пробираться дальше.
В конце комнаты он обнаружил проём, миновав который, неожиданно оказался на улице.
      Но это его не удивило, тем более, что улица была ему знакома.  На ней находился пивбар «Нептун», где он с друзьями отмечал все значимые события.
    — А отсюда как добираться? — начал припоминать  Петрович, — на троллейбусе?…
      Он с сомнением оглядел себя. На нём по-прежнему была только тайская футболка и трико.
    — В троллейбус в таком виде вряд ли пустят, -  размышлял он, и тут вспомнил, как однажды вместе со своим другом Борей возвращался домой в общежитие после похода в ресторан. Был поздний час, но, несмотря на это, Боря вдруг взял и запел прямо в троллейбусе. Сказать, что он пел громко, это ничего не сказать, голос у него тогда был такой, что его было слышно за два квартала. Петрович сначала испугался и решил, что их высадят, но, слава богу, ошибся. Их не только не высадили, им начали аплодировать, потому что новоявленный артист пел так, что мурашки бежали по телу.
    — Любо, братцы, любо! – выводил он с такой силой, что стёкла дрожали в троллейбусе. Да так красиво выводил, так проникновенно, что у многих дух перехватило и слёзы навернулись на глаза. Не каждый день даже в театре услышишь такое пение. Оценил талант певца и водитель. Он поприветствовал нас через  громкую связь и разрешил Боре петь, сколько тому вздумается.
     — Пой, — объявил он в микрофон, — не стесняйся, пусть люди послушают. А когда устанешь, я отвезу вас домой…даже если на вашей улице нет проводов…
      В приятных воспоминаниях время пролетело незаметно. Подошедший к остановке троллейбус ничем не отличался от того, памятного.  Петрович легко заскочил в него, оттолкнувшись от тротуара одной левой ногой.
    — Может, и водитель окажется тот же самый, — мелькнула мысль, — он меня и в трико довезёт. Но мысль эта долго не задержалась в голове Петровича  и сменилась другой, тревожной.
    — Возьмёт и высадит посреди дороги, что я тогда буду делать?
     Но доехал он быстро, и вот уже за окном показался спасительный старый корпус. Это здание было выстроено ещё до революции из красного кирпича. Сейчас над его входом красовалась табличка:

      «Здесь в 1932-м году выступала Надежда Крупская».

     Николай вышел из троллейбуса и направился к главному входу.
     На улице между тем стало ещё холоднее, встречные прохожие с любопытством поглядывали на полуголого человека.
    — Быстренько через учебный корпус… шасть, — размышлял находчивый Петрович, — а там, в его конце, есть выход прямо к третьему общежитию.
    Но, пробежав через старый корпус и толкнув спасительную дверь, вместо пункта назначения, Николай вдруг оказался в преподавательской.
    — А где же общежитие? — с порога выпалил он, — я только что из командировки, и мне ночевать негде…
    — Следуй за мной, — обратился к нему один из преподавателей, здорово смахивавший на доцента Лагерева, поставившего когда-то юному Коле тройку по сопромату, — только будь добр, не отставай.
    — Тоже мне, спортсмен нашёлся, -  самодовольно хмыкнул Петрович, и двинулся вслед за ним.
    Но доцент рванул с места так, что вышедший следом Николай, начал сразу же отставать. А потом,  когда дорога неожиданно пошла вверх, он вообще потерял доцента из виду.
    — Ничего, — успокаивал себя Петрович, — всё равно догоню. Главное, идти по тропе и никуда не сворачивать. А там, глядишь, и до общежития доберусь. Ещё чуть-чуть, и буду под боком у красавицы.
    Между тем местность, по которой он продвигался, начала  резко меняться. Пропали здания и сооружения, а вместо них по курсу следования появился глубокий овраг. Единственным строением, оставшимся в поле зрения, был длинный барак, со свисавшими с крыши сосульками. Барак этот примыкал к самому краю оврага, и пройти мимо него было не так-то просто.
    — Не хватало ещё свалиться? – чертыхался Петрович, хватаясь за деревянные доски, торчавшие тут и там из стен барака, — и сосульки такие огромные, что, если какая оторвётся, то точно пришибёт.
     И тут он заметил, как целых две ледяных глыбы оторвались от крыши и полетели на дно оврага.
     Он сопроводил их взглядом и бочком-бочком продолжил протискиваться вдоль барака. Наконец, препятствие было преодолено, и он оказался у новой двери, за которой были всё те же преподаватели. Они укладывались на ночлег.
    — Я тут не лягу, — заявил им вошедший Петрович, — тут есть другой выход?
    — Есть! – ответил возникший, как чёрт из табакерки, Лагерев, — вон там, за той дверью.   
     Николай ринулся за указанную дверь, но за ней оказалась другая, потом третья…
    — Это ловушка!!! – сообразил Петрович, — надо срочно ретироваться.
     Выскочив назад, он оказался на небольшом балкончике, с которого всё хорошо просматривалась. Копошащиеся внизу преподаватели протягивали к нему руки.
    — На кого это они стали похожи? – заволновался он.
    — На инопланетян, — подсказал ему внезапно помолодевший Лагерев, — помнишь ту тройку по сопромату, что я тебе поставил? Ты думаешь, почему я это сделал?..
    — По кочану! – прокричал испуганный Николай Петрович и ринулся с балкона вниз. Но вместо того, чтобы упасть, он вдруг неожиданно полетел по воздуху. Правда, полетел невысоко, так что подпрыгивавшие инопланетяне-преподаватели почти до него доставали. Пришлось сделать волевое усилие и подняться выше.
    — Держи его! – завопил бывший сопроматчик, — он тройку не исправил.
    — На-ка, выкуси, — прокричал ему в ответ Петрович и, сделав круг над скачущими зелёными человечками, вылетел наружу. Там он предпринял ещё одно волевое усилие и взмыл высоко в небо.
     Позеленевшие преподаватели выбежали вслед за ним, но достать его уже не могли. Подпрыгивая и размахивая руками, они что-то кричали ему.
    — Что, съели, сукины дети! – отвечал он им сверху, — какие же вы к чёрту инопланетяне, если летать не умеете…
   Между тем, под ним показалась крыша знакомого общежития, на которую Петрович удачно спланировал. Потом по пожарной лестнице он спустился на четвёртый этаж, влез в окно лестничной площадки и направился к родной 91-й комнате. 
    Шёл он, не спеша, представляя по дороге,  как заберётся сейчас в постель к прелестной девушке, как обнимет её, а потом… что будет потом,  представить он не успел, потому что проснулся. За секунду до пробуждения он, наконец, вспомнил, на кого похожа эта девушка. Так выглядела его жена лет тридцать тому назад.
    Хороший сон, — подумал Николай Петрович, — приятный. Где я только не был. И летать ещё не разучился. Об этом сне можно и супруге рассказать.
    Но, поразмыслив немного, он отказался от этой затеи…

                                3 мая 2017 г