В ловушке фантазий (отрывок)

Моя зависть к мужчинам
    Возвращаясь к событиям, имевшим место летом 2009 года на заводе Мед-Декель, мне с трудом верится, что все это на самом деле произошло со мной. Теперь я с облегчением нахожу, что во мне нет больше зависти к мужчинам и стремления походить на них — чувств, так долго меня угнетавших. Я оказалась на заводе, желая войти в мужской мир и обрести уверенность в себе. Там меня подстерегали тяжелые испытания, но я не сдалась, не отступила, а прошла их до конца. В результате всего пережитого мое представление о мужчинах как о существах высшего порядка, усвоенное мной с детства, претерпело сильные перемены. На заводе мне удалось наконец воплотить в жизнь свою заветную мечту: стать частью мужского общества. Но к тому времени, когда это случилось, я уже по-новому видела действительность, многое успела переосмыслить, и больше не благоговела перед представителями сильного пола.
Сейчас я понимаю, что главной причиной моих иллюзий по поводу мужчин, да и других, куда более опасных, было мое неуемное воображение. Оно лишало меня способности воспринимать окружающий мир таким, какой он есть на самом деле. Живя в своих фантазиях, я потеряла связь с дорогими мне людьми, в результате чего обрекла себя на одиночество.
    Случившееся на заводе укрепило мою волю и помогло вернуться в реальность. Я избавилась от губительных иллюзий и заново обрела себя. И все же, один и тот же вопрос не оставляет меня: действительно ли я должна была пройти через эти испытания? Неужели не было другого, менее болезненного способа изменить свою жизнь? Но узнать это мне не дано так же, как не дано обратить время вспять. Я могу лишь еще раз пересмотреть и переосмыслить все пережитое, чтобы навсегда оставить это в прошлом.
Теперь я уже смутно представляю себе, каково это завидовать мужчинам. Каково это ощущать, что мне никогда не стать такой, как они. Помню только, что мужчины всегда казались мне сильными, смелыми и уверенными в себе. Не ведающими страхов и сомнений. Не знающими преград на пути к цели. Будучи ребенком я верила, что они приходят в этот мир, чтобы властвовать. Властвовать над обществом, над миром, над нами, женщинами. Раньше я полагала, что они владеют каким-то секретом, который нам недоступен.
Я могла часами наблюдать за мальчишками на улице, за их беззрассудными забавами, когда они проделывали свои отчаянные трюки на велосипедах и скейтбордах, скатываясь по отвесным горкам и поручням, прыгая с высоких ступеней и лестниц. Это зрелище пугало и одновременно завораживало меня. Ну почему девчонки не способны на такое? Мама часто повторяла мне, что женщинам отведена в жизни немаловажная роль. Они – хранительницы домашнего очага, продолжательницы рода. Они по придоде своей должны обладать осмотрительностью и чувством самосохранения. Присущие только им интуиция и терпение помогают найти выход из бесконечных будничных ситуаций, в которых мужчина оказывается бессилен. Да, конечно, я понимала, что мама права. Она не раз доказывала свои слова на деле. Я восхищалась ее мудростью. Любовалась ее изяществом и утонченной грацией, которой Бог награждает только женщин. Да и в себе самой порой находила некое отображение этих качеств. Но всем этим я бы с легкостью пожертвовала ради настоящей мужской смелости и воли. Ради уверенности и силы.
    Зимние дни я просиживала у окна, разрисованного морозным узором. Расчистив на стекле небольшой просвет на уровне глаз, я следила за тем, как мальчишки играют во дворе, как они гурьбой катятся по сугробам, бутузя друг друга и натирая себе снегом щеки, чтобы затем вскочить и побежать, дразня тех, кто остался позади. Я готова была отдать все сокровища мира, только чтобы оказаться там, среди них! И дело тут было совсем не в беге и не в катании по снегу, а в той неудержимой отваге и уверенности, что жизнь целиком принадлежит им. Уверенности, которую у этих ребят не отнять и которая для меня была недостижима из-за прирожденной нерешительности и неотступных сомнений.
    Моя романтическая, склонная к преувеличениям натура сыграла основную роль в создании пьедестала, на который я возвела мужчину. И все же первопричиной этого заблуждения послужила не выдумка, не фантазия, а реальный человек, рядом с которым прошло мое детство. Я говорю об Эрике, моем дяде. Он рос таким незаурядным ребенком, что затмевал всех вокруг. Им восхищались, его ставили в пример, ему пророчили большое будущее, и ореол успеха, которым его окружили, был так недосягаем, что я даже не пыталась состязаться с этим баловнем судьбы. И никто не пытался, кроме Эли, моей тети, которая была слишком упряма, чтобы что-то могло ее остановить.
    У моих дедушки с бабушкой было трое детей. Моя мама родилась первой и успела дорасти до тринадцати лет, прежде чем на свет появился Эрик. Таким образом, её не коснулось влияние доминантной личности дяди, а также чувство зависти к нему (и ко всему мужскому роду в целом). Через три года после Эрика родилась Эля, на которую пришлась львиная доля этого рокового влияния. Не было на свете достоинства, которым бы Эрик не обладал, не считая разве что скромности и терпения. Но у мужчины эти качества считаются скорее недостатками, чем достоинствами. Во всяком случае, так считал мой дедушка, души не чая в сыне и во всем ему потакая. Бабушка была женщиной доброй, но слабохарактерной. Она очень любила "свою младшенькую", но была не в силах восполнить урон, наносимый ей дедушкиным пренебрежением. Эля не прекращала своего соперничества с братом за внимание отца, а каждая следующая неудача только распаляла ее, толкая на новые попытки. Эля старалась подражать брату во всем: копировала его манеру говорить и одеваться, даже стриглась под мальчика. Старалась прилежно учиться. Перепробовала разные спортивные кружки. И во всем, за что бы ни бралась, достигала таких высоких результатов, что ими гордился бы любой. В ее же глазах все они ничего не стоили, раз не затмевали Эрикиных. К сожалению, ни брат, ни отец не замечали ее усилий. Они жили в своем мире, где больше ни для кого не было места. Порой Элю охватывал такой гнев, что она выходила во двор и затевала драку с соседскими мальчишками, от чего те побаивались ее и старались избегать.
    Я родилась, когда Эле было пять лет. Будучи единственным ребенком, я была окружена вниманием и заботой. Но было что-то, чего родители не могли мне дать. Они не могли сделать меня смелой и решительной. Они вообще не понимали этой моей потребности в самоутверждении. Папу я видела редко. Он работал инженером на заводе и приходил домой поздно. Но даже когда у него находилось на меня время, наше общение не клеилось. Он мало участвовал в моей жизни. С мамой все было иначе. Она работала в школе до обеда, а остальное время проводила со мной. Мы много гуляли, читали и общались. Но даже она не видела, какая я неловкая и стеснительная, и как это мне мешает в общении со сверстниками. Из-за этого своего недостатка мне тяжело было найти друзей. А когда я жаловалась ей, она обращала все в шутку, не понимая, не чувствуя, как важно для меня обрести уверенность в себе.
Поэтому я так тянулась к Эле. Она всегда воспринимала меня всерьез. С самого детства я восхищалась Элей и брала с нее пример во всем, и конечно же в том, что касалось ее соперничества с Эриком. Я мечтала вырасти, стать смелой и показать дяде и всем остальным, на что способна.
    Многие находили в нас с Элей исключительное сходство. Я и сама его находила, рассматривая свое отражение. У девушки по ту сторону зеркала были большие карие глаза, чуть вытянутое лицо с высоким лбом, румяные щеки и независимый, приподнятый носик. Она даже смотрела на меня точь в точь как Эля — с игривой озорной усмешкой. Я могла так часами стоять и разглядывать свое отражение, теша себя надеждой, что когда-нибудь я действительно стану походить на тетю. Когда-нибудь и во мне откроется присущий ей воинственный дух.
    Несмотря на разницу в возрасте и несхожесть в характерах, мы с Элей были очень дружны. Я восхищалась ее смелостью и упорством, безоговорочно внимала каждому ее слову и доверяла ей больше всех на свете. Для нее же мое обожание служило бальзамом, исцеляющим рану, которую Эрик и дедушка наносили ей своим пренебрежением. К тому же, в ее сердце накопилось много нерастраченных чувств, и она не решалась выдать их никому, кроме меня. Все, даже собственные родители, не понимали ее, считая грубой и заносчивой. И только я знала ее совсем иной: доброй и чуткой, впечатлительной и ранимой. Тайком ото всех она читала старинные книги, чему научила и меня, и нас обеих восхищала отвага и неустрашимость главных персонажей, которые с честью выходили из самых невероятных историй. Однако куда им было тягаться с моей Элей! Вот кто являлся для меня настоящим героем! К тому же не выдуманным, а реальным. Но стоило мне заикнуться об этом, как она горько усмехалась: "Герою мало быть смелым и отважным. Он должен быть всеми признан и любим, иначе какой же он герой?"
    Чем старше становилась Эля, тем больше ощущалась разделяющая нас разница в возрасте. Когда мне исполнилось девять, ей было уже четырнадцать. Я оставалась нескладной девчонкой, а в ней уже обозначилась женщина. К тому времени она решительно переменилась. Оставила свои мальчишечьи замашки и несговорчивый характер, обретя, на радость родным, спокойный и послушный нрав. И этим благоприятно выделялась среди сверстников, которые в переходном возрасте вели себя дерзко и своевольно. Ни у кого не вызывало сомнений, что такие перемены были естественным результатом ее взросления. Ни у кого, кроме меня, ведь я знала ее лучше других, и догадывалась, что неожиданное преображение не могло произойти само по себе. Еще сильнее я уверилась в своих догадках, когда попыталась выяснить у Эли, что же на самом деле так на нее повлияло. Но наткнулась на стену молчания. Она скрывала от меня какую-то тайну! Скрывала от меня, которая всегда была на ее стороне. Которая была ее лучшим другом! Или она больше не считала меня таковой?
    Обида и любопытство снедали меня. Однако, обладая отходчивым характером, я не могла долго дуться на тетю. Тем более, что в то самое время в нашей семье произошло событие, которое отодвинуло Элину тайну на второй план. Там она затерялась на долгие годы среди других нераскрытых загадок, которыми изобиловало мое детство.
В то время внимание семьи более чем когда-либо было обращено на Эрика. Подтверждая возлагаемые на него надежды, он с отличием окончил физико-математическую школу, но затем всех неприятно удивил. Эрик уехал в Америку учить физику по программе Сороса. Дедушка же расчитывал, что сын поступит на медицинский факультет в родном городе, где сам он, дед, работал ученым-эндокринологом. Тогда он мог бы поделиться с Эриком накопленными знаниями и опытом. А также использовать для его продвижения свои университетские связи.
    После отъезда Эрика отношение дедушки к Эле переменилось к лучшему. Он вдруг, к своей радости, обнаружил, что у него есть взрослая дочь, умная и испытывающая живой интерес ко всему, чем он был готов с ней поделиться. И, к его чести следует сказать, он делился с ней знаниями щедро и с воодушевлением, проявляя такую заботу и внимание, будто теперь старался возместить все, чем прежде ее обделял. Эля же, к моему удивлению, не ликовала и не торжествовала, что было бы вполне естественно, если учесть, что она наконец завоевала расположение отца.
    Казалось, теперь у Эли было все, что нужно для счастья. Она была окружена всеобщим вниманием, к тому же она стала настоящей красавицей. Но, несмотря ни на что, в ней присутствовала какая-то странная неудовлетворенность, будто что-то томило ее и не давало покоя. Что именно ее беспокоило, я узнала лишь спустя три года, когда Эля окончила школу.
    Тогда она неожиданно сообщила нам о своих планах переехать в Израиль. Дедушка пытался уговорить ее подождать еще пару лет, пока он выйдет на пенсию, и тогда они смогут уехать вместе. Но Эля ничего не хотела слышать. Оказалось, что она уже заранее все подготовила. В тайне ото всех она учила иврит и даже поступила на медицинский в Тель-Авивском университете. Мы все были шокированы ее решением и той одержимостью, с которой она на нем настаивала.
    Лишь со мной одной Эля поделилась настоящей причиной своего внезапного переезда. Но ее признание только усугубило мою подавленность.
 
Предсказание
    В тот вечер перед Элиным отъездом мы с ней шли по набережной, слушали реку и наблюдали за заходом солнца. Говорили о пустяках, но я знала, что она позвала меня неспроста. Я была уверена: сегодня она откроет мне что-то важное.
     — Вот скажи, ты еще где-нибудь видела идиоток, которые бы так завидовали мужчинам? – вдруг спросила она, резко поменяв тему разговора.
    Это заставило меня насторожиться.
     — Не думаю, что мы единственные такие. Например, феминистки...
     — Не сравнивай меня с феминистками! Они помешались на власти и карьере. Меня это не интересует!
     — Что же ты хочешь? – удивилась я.
     — А ты сама не догадываешься? Разве ты не отдала бы все на свете лишь за один день в шкуре парня?
     — Конечно, отдала бы! Но ты же меня знаешь — я плакса и трусиха. Я такая никчемная! А парни смелые, отчаянные. Ты же знаешь, как я им завидую! Но ты – совсем другое дело! Элька, ты же никогда ничего не боялась! Чего тебе не хватает?
     — Малыш, я и сама толком не знаю, — призналась она. — Раньше я думала, что всему виной Эрик. Но когда он уехал, ничего не изменилось. Я просто не могу избавиться от мысли, что во мне видят только смазливую девчонку. Будь я мужиком, меня бы воспринимали иначе! У меня такое чувство, что я растрачу всю свою жизнь соревнуясь с мужчинами.
     — Мы ничего не можем изменить. Такова наша судьба, — сказала я то, что тысячи раз повторяла самой себе.
     — Что ты можешь знать о судьбе! Это такая сложная штука...
     — Тебе что-то известно? Говори же!
     — Четыре года назад я кое-что узнала… Кое-что важное о нашей зависти к мужчинам. О том, как от этого избавиться.
     — И ты скрыла от меня! Элька, как ты могла!
     — Малыш, не сердись! Ты была тогда совсем ребенком. Я боялась, что ты не удержишься, и расскажешь кому-нибудь.
     — Я никогда бы тебя не выдала!
     — Я знаю, знаю. Ну подожди, не убегай! Сейчас не время дуться. Я должна тебе все рассказать.
    Я взбежала на холмик и опустилась на траву, стараясь отдышаться и привести в порядок мысли. Я вся кипела. Обида жгучей волной захлестнула разум. Но я понимала, что могу не позволить себе дать волю чувствам. Если сейчас я уйду, другого такого шанса поговорить с глазу на глаз у нас уже не будет. И я так и останусь в неведение.
    Эля догнала меня и присела рядом.
     — Малыш, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Мне тяжело расставаться с тобой...
     — Ты могла бы не уезжать.
     — Но я должна это сделать! Так я наконец избавлюсь от этого кошмарного наваждения. От своего стремления во всем походить на мужчин. От этого проклятья!
     — Как можно от него избавиться?
     — Цыганка сказала, что это произойдет «в самом сердце Израиля». Значит, в Тель-Авиве. Вот почему я туда еду.
     — Цыганка?! – вскричала я. – Ты бросаешь нас из-за слов какой-то цыганки? Ты же не веришь во всю эту чепуху!
     — Да, я не верила. До тех пор, пока не встретила ту женщину. Она была не похожа на обычных цыганок. Ну, ты знаешь, тех, что гадают по рукам. Она даже не взглянула на мою руку. А когда заговорила о нашей семье, оказалось, что ей известны такие подробности, которые никто кроме нас знать не мог. Представляешь, она с меня даже денег не взяла.
     — Что же она сказала?
     — Что папа, то есть дедушка, навлек на нас с тобой порчу. Сам, конечно, того не ведая. Все из-за его нездоровой привязанности к Эрику. И теперь мы всю жизнь будем стремиться походить на мужчин. Это наше проклятье!
     — Ты хоть сама себя слышишь? Это же бред!
     — Малыш, послушай. Ты сейчас не на шутку напугана. Я тоже испугалась, когда впервые услышала. Как я хотела выкинуть все это из головы! Но не смогла. Чем больше я думала о словах цыганки, тем больше убеждалась, что она права. То, что с нами происходит, то, что мы чувствуем, иначе как порчей не назовешь. А ведь гадалка знала, как нам освободиться от этого проклятья раз и навсегда! Но я не восприняла ее слова всерьез. И даже ничего толком не расспросила.
     — Но что-то же она сказала?
     — Да. Несколько фраз мне запомнились отчетливо. Я их записала, а потом повторяла так часто, что выучила наизусть: «Когда кольцо станет тебе в пору, ты должна во что бы то ни стало попасть в самое сердце Израиля. Пройдя испытание, ты посмотришь на мир иными глазами и обретешь покой внутри себя.»
     — И все? Не очень то ясно, чтобы ради этого все бросать и уезжать. И о каком кольце идет речь?
     — Об этом.
    Эля указала на медное кольцо, которое носила на шее не снимая.
     — Но ты же говорила, что нашла его! – возмутилась я. — Откуда мне знать, что теперь ты не выдумываешь?
     — Прошу тебя, давай не будем ссориться. Не усложняй мне и без того сложную задачу! Думаешь, мне легко? Думаешь, легко идти против всех? Быть совсем одной? Думаешь, я не сомневаюсь? Но это и есть мое испытание! А у тебя есть свое. Я и решилась то на этот разговор только чтобы передать тебе слова гадалки и это кольцо, — и она сняла с шеи цепочку.
     — Но оно твое!
     — Уже нет. Теперь, когда я знаю, в чем мое испытание, кольцо уже не нужно. А тебе оно пригодится. Жди, когда оно станет тебе в пору, а затем приезжай в Тель-Авив и действуй!
     — Что же мне надо будет сделать?
     — «Ей следует проникнуть в мужское общество и пройти там все испытания, преодолев страх.» — так сказала гадалка о тебе.
     — Звучит пугающе.
     — Ты справишься, малыш. Я в тебя верю. Ты обязательно справишься.
 
* * *
    Тетя уехала и неожиданно исчезла из нашей жизни. Все, что нам оставалось, это ждать ее редких весточек. Каждое ее письмо было настоящим событием. Мы собирались все вместе. Бабушка читала вслух медленно, с интервалами, которые были ей необходимы, чтобы вытереть набежавшие слезы. Эля восторженно писала о загадочной солнечной стране, о новых друзьях и новых впечатлениях, о непривычных нам свободных раскованных манерах израильтян и обо всем прочем.
    Но однажды это прекратилось. Письма больше не приходили. Связь с Элей прервалась. Воспоминания о том периоде у меня очень отрывочные. Похожие на тревожный затянувшийся сон. Я тогда тяжело заболела и все время лежала в кровати, в полузабытьи. Мама не отходила от меня. Папа стал ко мне как-то особо нежен. Меня часто навещали дедушка с бабушкой. Они тяжело переживали за меня. Как-то сразу постарели. Даже дядя Эрик приехал, чтобы поддержать их. Он стал очень чуток и внимателен к своим родителям, чего раньше я за ним не замечала.
    И ко мне все относились с каким-то особым вниманием, будто от чего-то меня оберегали. Часто шушукались за моей спиной, что-то все время от меня скрывали. Я чувствовала: это как-то связано с Элей. Все они почему-то отгородились от нее. И ничего не собирались мне рассказывать. Я должна была все выяснить сама. Тогда я и нашла в себе силы выздороветь. Я должна была поправиться, чтобы связаться с тетей. И я с ней связалась.
    Нашла ее телефон в одном из писем и позвонила ей поздно ночью, когда все спали. Наконец услышала ее голос. Мы обе так разволновались, что истратили впустую несколько драгоценных минут. То обе говорили разом, перебивая друг друга, то обе замолкали. Вдруг Эля всполошилась, что звонки стоят слишком дорого, и нам не следует так долго болтать. Мы стали созваниваться каждую неделю, но мне никак не удавалось выяснить у нее, что от меня скрывают родные, и какое отношение это имеет к ней. Все время возникали какие-то помехи. То связь была плохая. Эля едва меня слышала, а я боялась говорить громче, чтобы не разбудить домашних. То мы торопились так много рассказать друг другу, что уже не оставалось времени на интересующий меня вопрос. Но на самом деле виноваты были не помехи. Просто я боялась ее об этом спросить.
    Затем все, казалось бы, вернулось на круги своя. Я выздоровела. Дядя Эрик уехал. Дедушка целиком ушел в работу, занявшись каким-то новым научным исследованием. Только вот домашние как-то разом перестали говорить об Эле. Даже стали избегать меня, чтобы не пришлось отвечать на вопросы. Они все скрывали от меня правду.
    Тогда и начался период моего взросления и одиночества. Когда человек теряет опору близких, он быстро взрослеет. Они первыми оттолкнули меня, и я ответила им тем же. Даже с мамой у меня не было больше тех искренних отношений, как прежде. Я перестала им доверять. Я ждала только одного: когда я достаточно повзрослею, чтобы уехать в Израиль и присоединиться к Эле.
    Я будто сразу потеряла всю семью. С Элиным отъездом между мной и родными стало расти отчуждение. Я была ужасно одинока в тот период. Я чувствовала себя потерянной и никому не нужной, пока однажды ни познакомилась с Мирославом Талесником, который стал самым важным человеком в моей жизни.
 
Мирослав Талесник
    Он жил в соседнем доме. Обыкновенный подросток, угловатый, ничем особо не примечательный. Я не обращала на него внимания — мало ли кого встречаешь во дворе. К тому же, что общего могло быть у меня с мальчишкой, который на несколько лет старше? Но, странное дело: иногда я ловила на себе его любопытный взгляд. Удивлялась, недоумевала, но вскоре забывала о нем.
    Наше знакомство началось  с моего дневника. Был у меня дневник, который подарила мне Эля еще тогда, когда я только научилась писать. Я всюду таскала его с собой и записывала в нем всякие девчачьи глупости, которые в детстве кажутся такими важными. Иногда проходили месяцы без единой заметки, а иногда за один день я могла заполнить несколько страниц подряд. Свои записи я никому не показывала, даже Эле. Обернула дневник в серую бумагу, и он стал похож на обыкновенную книгу. На первой странице написала: «Это ведьмина тетрадь! Любого, кто сунет в нее свой нос, ждет суровая кара: его нос отсохнет и отпадет. Если вы нашли дневник, сразу же верните туда, откуда взяли, и больше к нему не прикасайтесь!»
    Мне казалось, что такая надпись должна отпугнуть любопытных. Но, на самом деле, я сделала это ради шутки. Я же не думала, что на самом деле потеряю свой сокровенный дневник. И все же, однажды я его потеряла. Я заметила пропажу только вечером. Перерыла весь дом, выбежала во двор, где я в тот день его открывала, сидя на скамейке у подъезда, но все было тщетно: дневник пропал. Домой возвращаться не хотелось. Я сидела на скамейке, представляя себе, как мой дорогой дневник попал в чужие руки. Я пробыла там до темноты, пока мама не стала звать меня, высунувшись из окошка. Я пошла в дом, как вдруг увидела, что ко мне идет этот соседский парень с моим дневником в руках.
     — Это твое, если не ошибаюсь? – спросил он, глядя на меня своими любопытными изучающими глазами.
Мне не нравился этот его внимательный взгляд. Мне стало ужасно стыдно от того, что он прочел все эти глупости, которые касались только меня.
     — С чего ты взял, что это мое?
     — Я пару раз видел, как ты сидишь здесь с этой книжкой. То есть, я думал, что это книжка...
    Ну конечно, он прочел!
     — Какое ты имел право читать чужой дневник?
     — Я не читал! Я только открыл. Я же не знал, что это личный дневник, пока не увидел эту надпись.
     — Я тебе не верю.
     — Тогда поверь своим глазам: нос у меня на месте, — улыбнулся он.  
    Дурацкая надпись! И все вышло по-дурацки. Прежде всего то, что я потеряла дневник. И то, что нашел его этот не в меру любопытный парень. И еще то, как он отпирался, будто не читал. Лучше бы честно во всем признался! Ясно же, что прочел. Любой на его месте поступил бы так же. Тогда зачем увиливать? Я ни на шутку разозлилась. Вырвала из его рук дневник и, не произнеся ни слова, побежала домой.
     — Могла бы хоть спасибо сказать, — услышала я вдогонку, но даже не оглянулась.
    А потом Эля уехала. Вскоре связь с ней прервалась. Тогда я заболела и забросила дневник. Все мои сокровенные переживания, которые я в нем хранила, казались теперь сущей чепухой. Многое потеряло смысл. Вернее, я больше не понимала, что вообще важно. Жизнь шла своим чередом, но я уже не чувствовала себя ее частью. Дом и школа, родные и друзья – все куда-то отдалилось. Все вокруг стало однообразной рутиной, в которой я вращалась по инерции, будто робот, выполняя заданные команды. На самом же деле я не была роботом. Я еще жила и чувствовала, только потерялась за пределами реального мира. Осталась наедине с собой. Мне было страшно и одиноко. Я судорожно пыталась выкарабкаться из этой ловушки, найти дорогу назад, но что-то разладилось, сломалось, и мне никак не удавалось вернуться.
    Прошло лето. Первое лето без Эли. А затем наступила осень похожая на мою жизнь: хмурая, слякотная и беспросветная. Залитая пеленой дождя. Когда однажды, вернувшись из школы, я обнаружила, что у меня нет ключа, я не испугалась, не расстроилась и не разозлилась. Я приняла это покорно и спокойно до безразличия, как принимала все в последнее время. Я посильнее запахнула пальто, вышла во двор и села на мокрую лавочку. Дождь ледяными струйками жалил лицо, но мне это даже нравилось – дождь был настоящим, и я чувствовала его. Мне так хотелось почувствовать хоть что-то из настоящего мира.
    Я была погружена в себя и не сразу заметила, как ко мне подошел тот самый соседский парень. Он повел меня к себе. Я не знала, сколько просидела на улице и не ощущала, как сильно замерзла, пока не оказалась в его теплой квартире. Меня бил озноб. Парень приготовил мне теплую ванну и заставил залезть в нее. Потом дал мне сухую одежду и напоил горячим чаем. Его родители еще не вернулись с работы и мы были одни. Сидели на кухне, друг напротив друга, и мне не оставалось ничего другого, как внимательно его рассмотреть.
    Ему было лет шестнадцать, болезненно худой, среднего роста, с бледной, усыпанной веснушками кожей. Неподатливые рыжие кудри беспрепятственно спадали ему на лоб. За массивными очками, несоразмерными с его хрупким лицом, прятались пытливые глаза. Да и сам он казался хрупким и слабым, но стоило встретиться с ним взглядом, как это впечатление тут же менялось. Его взгляд был совсем не назойливым, как мне показалось вначале, а лишь по-детски внимательным и любопытным. И, в то же время, в этом взгляде проступала воля и решимость уверенного в себе человека.
     — Анита, что с тобой происходит? – он обратился ко мне так, будто мы были давно знакомы, и он имел право задать мне подобный вопрос.
     — С чего ты взял, что я тебе отвечу? И почему ты так назвал меня? Откуда тебе вообще известно мое имя? Ведь я твоего не знаю.
     — Меня зовут Мирослав Талесник, или просто Слава, — серьезно ответил он. – Я слышал, как мама звала тебя Аней, но мне больше нравится называть тебя Анитой. Когда я думаю о тебе, я всегда представляю тебя именно с этим именем… Но ты права, с моей стороны слишком самонадеянно рассчитывать, что ты станешь откровенничать со мной. Я не должен был спрашивать.
     — Почему ты думал обо мне?
     — Потому что ты мне нравишься.
    Он сказал это без тени смущения, будто в этом его признании не было ничего особенного. Я посмотрела на него, и наши глаза встретились. Я почувствовала, как его взгляд пробивает стену, за которой я была заперта. Будто он услышал мой зов и протягивает руку, чтобы вытащить меня из ловушки, в которой я томилась. Это было смутное, мимолетное ощущение. Я еще не верила в него до конца, боясь разочароваться, но оно уже завладело моим существом. Участие этого парня отогрело лучше теплой ванны, лучше горячего чая.
    И тут я вспомнила о своей давней потере.
     — Признайся: ты тогда прочел мой дневник! Зачем ты соврал?
    Я замерла в ожидании ответа, будто это был вопрос жизни и смерти.
     — Нет, я не читал, — серьезно ответил он. — Я никогда не заглядываю в чужие дневники и письма.
    Я еще раз посмотрела ему в глаза, и на этот раз поверила, что он говорит правду. Вернее, даже не поверила, а просто поняла, что так оно и есть.
     — Что может быть любопытнее, чем приоткрыть завесу чужой жизни! Разве тебе не было интересно, что в нем? – удивилась я.
     — Просто есть вещи, которые делать нельзя.
      — Ты всегда такой честный?
     — Это один из моих недостатков, — ответил он без тени улыбки.
    Наверное, это прозвучит слишком самонадеянно, но мне показалось, что этот человек появился в моей жизни, чтобы спасти меня. Не могу только вспомнить, когда именно я это почувствовала: в тот самый дождливый день или тогда, когда я решилась пересказать ему историю своей жизни, а он сидел рядом и терпеливо слушал, глядя на меня своими серьезными глазами. Или гораздо позже, когда мы стали проводить вместе все свое свободное время, потому что уже не могли друг без друга, и моя жизнь снова наполнилась смыслом и радостью.
    Слава учился на медицинском, и я тоже увлеклась биологией, хотя раньше ей не интересовалась. Может быть, меня обижало, что дедушка занимается только с Элей, а на меня не обращает внимания. Слава же был весь в моем распоряжении. Мой личный учитель.
В школе открылся кружок биологии, и я в него записалась. Однажды наш преподаватель объявил:
     — А сегодня мы прослушаем лекцию о гормонах. Перед нами выступит молодой талантливый студент медицинского факультета, который, кстати, учился раньше в нашей школе и закончил ее с отличием, когда ему едва исполнилось пятнадцать. Итак, встречайте гордость нашей школы — Мирослава Михайловича Талесника!
    Слава уверенно вошел в класс и обвел глазами аудиторию, лишь на пару секунд задержав взгляд на мне. Увидев его, я вспомнила, как он недавно говорил о каком-то сюрпризе, который мне приготовил.
    В школе никто не знал о наших отношениях. Я не могла ни с кем об этом говорить. Не могла передать словами то, что чувствовала. Но главное, я боялась заикаться о своем счастье, будто стоило о нем рассказать, как оно исчезнет. Нет, я не суеверная, просто все было так ново и волнующе, что я боялась, что это не продлится долго. Что я не достойна такого счастья, и в конце концов потеряю его.
     — Для сегодняшней лекции я выбрал тему гормонов неспроста, — говорил Слава, стоя у доски. – Гормоны – это будущее нашей науки.
    Я уже знала о гормонах все – это был Славин конек. Но как мне нравилось его слушать, когда он говорил о любимом предмете!
     — Кто знает, что такое гормоны? Что они из себя представляют и как действуют? Неужели никто из вас не ответит?
    Я подняла руку. Слава и виду не подал, что знаком со мной, и я поддержала игру.
     — Гормоны — это биологически активные вещества, — не задумываясь выдала я. — Они вырабатываются в специальных клетках внутренних желез и поступают в кровь, чтобы регулировать обмен веществ и физиологические функции...
     — Спасибо! – прервал меня Слава. – А вы неплохо подкованы. Откуда у вас такие познания в этой области?
     — У меня был хороший учитель.
     — Вы действительно сказали все правильно, только боюсь, это было слишком по-научному. Ребята, вы поняли? Ладно, попробую объяснить попроще. В человеческом организме находится эндокринная система, которая регулирует каждый жизненный процесс. С помощью специальных агентов (нервных окончаний) эта система получает данные обо всех отклонениях, которые происходят в теле человека. Если организм переохлажден или, наоборот, перегрелся. Если не хватает жидкости. Если что-то нарушено в работе мышц, сосудов или внутренних органов. Если человеку что-то угрожает и требуется мобилизовать все силы — в таком случае эндокринная система получает сигнал и тут же отдает распоряжение курьерам, которые спешат в поврежденный орган и восстанавливают нарушенный балланс. Эти курьеры и есть наши гормоны.
    Именно им мы обязаны устойчивостью к изменениям окружающей среды и успешной борьбе с вирусами, атакующими наш организм. С первой минуты рождения ребенка гормоны контролируют механизмы его роста и развития. Но самое уникальное в гормонах даже не это. Они воздействуют на наш эмоциональный уровень и даже на наш характер!   
    Если человека подстерегает опасность, в организме вырабатывается адреналин, что позволяет внутренне собраться, сконцентрироваться и противостоять непредвиденной ситуации. А теперь возьмем для примера андроген – мужской половой гормон. Кроме влияния на половую деятельность, у андрогена много других задач. Это ему мужчины обязаны своим логическим складом ума, твердостью характера, целеустремленностью, силой воли и упорством, что так помогает им добиваться ведущих ролей в обществе. У женщин тоже вырабатывается андроген, но в гараздо меньших количествах, иначе бы у них тоже выросли усы и борода, а тело стало плоским и мускулистым. Но если серьезно, у женщин есть свои гормоны, которые делают их уступчивыми, заботливыми, эмоциональными и привлекательными.
    Максим поднял руку. В классе послышались смешки. Максим всегда озадачивал учителей своими провакационными вопросами и многие уже не воспринимали его всерьез.
     — Вы хотели что-то спросить? — обратился к нему Слава.
     — Извините, но я не врубаюсь. Какие-то там гормоны решают за меня, как мне себя вести. Когда проявить твердость, а когда наоборот. Они управляют моей жизнью, а что же тогда остается делать мне? Получается, я только пешка в их игре, будто у меня на плечах нет своей головы?
    Класс уже надрывался от хохота.
     — Можно я отвечу? – поднял руку Сережа.
    Сережа никогда не упускал возможности показать свои знания и покрасоваться перед девчонками. Он был не самым толковым – были ребята и поумнее, но он умел вовремя вставить слово и завладеть всеобщим вниманием. Если к этому добавить, что он был высоким, хорошо сложеным и привлекательным — и в то же время простым в общении (с парнями даже старше его на короткой ноге, а перед девушками благоговел, что, однако, не мешало ему завоевать любую из них), то понятно, почему он был всеобщим любимчиком. Даже меня он не обделил своим вниманием, но, скорее, из вежливости. Вряд ли я могла его заинтересовать. Я была слишком скромна и незаметна, чтобы соревноваться с красотками нашей школы. Теперь же меня это вообще не волновало. Теперь я была со Славой.
     —  Гормоны действительно регулируют нашу реакцию на происходящее, — уверенно говорил Сережа, — но делают это только в рамках нашего характера. Если по характеру ты человек смелый, то, увидев, как хулиганы на улице напали на беззащитного, выработаешь адреналин и побежишь спасать беднягу. А если ты трус, то спрячешься, и никакой гормон тебе не поможет.
     — Но когда у тебя нет шансов справиться с хулиганами, то не стоит лезть на рожон! Это значит проявить благоразумие, а не трусость, — возразил ему Максим. – Можно же, например, позвать на помощь.
     — Это и есть проявить логическое мышление – тут вступает в действие андроген! – заявил кто-то с задней парты.
     — Я бы посмотрел, как ты проявишь свое мышление в темном переулке! – сьязвил кто-то.
    Тогда все заговорили разом, перебивая друг друга, и поднялся такой шум, что Славе пришлось долго стучать по столу линейкой, пока страсти ни улеглись.
     — Ребята! Я рад, что вы так хорошо усвоили урок. Хочу только добавить, что человеческий организм иногда дает сбои. Например, перестает перерабатывать сахар или кальций, что грозит серьезными заболеваниями и даже смертью. Чтобы спасти больных, были искусственно выведены гормональные препараты, которые выполняют ту же функцию, что и гормоны, вырабатываемые организмом. Есть и другие искусственные гормоны, такие как гормоны роста — их используют культуристы, чтобы наростить мускулы. А также женские половые гормоны: они помогают женщине подготовить организм к зарождению ребенка.
     — А что же насчет характера? – спросила я. – Что, если кому-то не хватает твердости или уверенности в себе? Можно купить такой препарат в аптеке?
     — К сожалению, еще не найден способ выведения исскуственных гормонов, которые бы отвечали за поведение человека. Но кто знает, что нас ждет через пять-десять лет?
    После лекции Слава подошел ко мне.
     — Мне понравился Ваш вопрос. Я и сам много над этим думал. Если Вы позволите проводить Вас до дома, мы могли бы продолжить эту тему.
     — С удовольствием, Мирослав Михайлович, — кокетливо улыбнулась я.
    Он взял мой портфель, и мы вместе вышли из школы, провожаемые удивленными взглядами моих одноклассников. Поначалу мне понравилась эта игра говорить на "Вы" прилюдно. Однако, вскоре я потеряла к ней интерес. Оказалось, когда мой друг злился, он также переходил на «Вы».
     — А ты прирожденный оратор! — похвалила я Славу после лекции.
     — Я не стремлюсь им быть. Я хочу стать ученым.
     — И ты им обязательно станешь! Ты такой талантливый. Но я никак не могу понять, что ты нашел во мне? Я же совершенно обычная девчонка.
     — Нет, ты не обычная. Ты даже не представляешь, насколько ты необычная. Я люблю тебя.
    Когда он это говорил и смотрел на меня с таким откровенным обожанием, я терялась и не знала, что ответить. Я просто чмокала его в щеку, и прежде чем он успевал возмутиться, что я веду себя так неподобающе у всех на виду, я убегала и пряталась за деревьями. А когда он находил меня, мы обнимались так, что у меня захватывало дух, и я ждала чего-то еще. Мне уже исполнилось тринадцать. Я чувствовала в себе перемены. Я становилась женщиной. Но Слава слишком оберегал меня. Он считал, что я еще не созрела для интимныха отношений, а меня это только раздражало. Я знала девчонок, которые целовались с парнями в губы по-настоящему, а у некоторых заходило и дальше. Но когда мы со Славой оставались у него дома наедине, он только гладил меня по спине и касался своими губами моих мимолетным поверхностным поцелуем. А стоило мне захотеть большего, как он тут же меня останавливал. Он все время повторял, что не стоит торопиться и всему свое время. А я не любила ждать. Я всегда хотела получить все и сразу.
    Летом Слава уехал в пригород ухаживать за больной бабушкой. Мои каникулы тянулись медленно и скучно, пока однажды я не встретила Сережу. Он пожаловался, что все его друзья разъехались, оставив его без компании. Предложил мне прогуляться, угостил мороженым – так все и началось. С Сережей все было гараздо сложнее, чем со Славой. Я не чувствовала себя с ним так спокойно и уверенно. Я все время смущалась, волновалась, и меня не оставляло лихорадочное напряжение, будто я шла по скользкой дорожке, а впереди маячило что-то необычайно заманчивое. Но я все время опасалась: стоит мне замешкаться или оступиться, как я выйду из игры и уже не узнаю, что меня там ждет.
    - Давай махнем в лес, ягоды собирать, — как-то предложил Сережа.
    Этот парень бросил мне вызов, и я приняла его. Я считала себя настоящей авантюристкой.
    Погода выдалась отличная. Ягоды были спелыми и сочными. Трава была мягкой и влажной, как и его губы. Как и его руки на моей груди.
    Из какого-то дурацкого любопытства я разделась до пояса перед малознакомым парнем! Я не испытала ни малейшего удовольствия, но зато меня мучили стыд и угрызения совести. Больше мы с Сережей не встречались.
    Слава вернулся в конце лета. Я никогда не умела скрывать от него правду, и, как всегда, рассказала ему все без утайки. После этого что-то безвозвратно переменилось. Что-то сломалось. Я постоянно чувствовала в его словах немой упрек. Этот упрек встал между нами невидимой тенью, превращая любой разговор в натянутый и неловкий. О чем бы мы ни говорили, что бы мы ни делали, мы неотступно отдалялись друг от друга. Я злилась на себя за глупость, которую совершила, и злилась на него за неуступчивость и злопамятность. Я безвольно наблюдала за тем, как тает и уходит в прошлое мое счастье. Даже не старалась удержать его. Просто сдалась и приняла наше расставание как неизбежность. Ни тогда, ни годы спустя, я так и не смогла понять, почему я не боролось за то, что было для меня так важно.
    Однажды мама сообщила мне, что мы уезжаем в Израиль. Мне больше не надо было посещать уроки. Внезапно я оказалась вырванной из упорядоченной распланированной по часам жизни и была предоставлена самой себе. Я томилась от безделья и фантазировала о далеком жарком Израиле и о встрече с Элей, считая оставшиеся до переезда дни.
 
Переезд
    Отъезд был наполнен сборами, хлопотами, долгими проводами, бабушкиными и дедушкиными напутствиями и мельканьем множества знакомых лиц. Знакомых, но уже каких-то далеких, и среди них никого достаточно близкого, кого мне было бы жаль покидать, кроме, конечно, бабушки с дедушкой. Правда, там оставался еще один дорогой мне человек, но с ним я рассталась гараздо раньше.
Родители суетились из-за багажа, у меня же все ценное было при себе: кольцо на цепочке, доставшееся мне от Эли, а также запечатанный конверт нестандартного размера с надписью "Открой, когда будешь готова". По-моему, в нем были старые Элины письма. Но почему тогда эта странная надпись? Честно говоря, я никогда об этом не задумывалась, но продолжала бережно хранить конверт.
    Мы с родителями поселились в Кармиэле, на Севере. Север – это только одно название. В Израиле почти круглый год лето. Зима длится не больше двух месяцев и по погоде напоминает осень. И все же, на Севере даже летом прохладней, чем в Центре. «Вот почему мы устроились здесь, а не в шумном жарком Тель-Авиве», — объяснила мама. Было ясно, что дело совсем в другом: она хотела удержать меня подальше от Эли. Но меня это не остановило. Я скопила необходимую сумму на проезд, экономя на обедах. Сочинила, что проведу выходной у подруги, а сама совершила вылазку в запретный город, в этот центр цивилизации. Мне не терпелось увидеть тетю. Я так давно об этом мечтала! Мы договорились с ней заранее по телефону. Она заверяла, что будет ждать меня. Но когда я добралась до общежития, то оказалась перед закрытой дверью. Ее планы почему-то изменились в последнюю минуту, и она не успела меня предупредить. Я была так разочарована!
    Мне не хотелось сразу уезжать назад, особенно после трехчасовой дороги. Я бесцельно слонялась по университетскому городку. Зашла на медицинский. Там со мной произошло одно странное происшествие. Я вдруг услышала, как кто-то окликнул: «Эля!». Обернулась, и увидела как на меня в упор смотрит какой-то незнакомец. Он был так бледен, будто увидел привидение. «Как похожа!» — пробормотал он на английском.
     — Наверное, вы перепутали меня с моей тетей Элей. Все говорят, что мы очень похожи. Она учится на этом факультете. Я приехала навестить ее.
    Видимо, мои слова еще больше напугали его, потому что он стал еще бледнее и, не произнеся ни слова, пошел прочь.
Эля позвонила мне сразу на следующий день и очень извинялась, что не смогла со мной встретиться. Она с интересом расспрашивала меня о поездке и обещала, что в следующий раз мы обязательно свидимся. Но этого не случилось ни в следующий раз, ни позже. Когда бы я ни приехала, ее никогда не оказывалось на месте.
    Все, что мне оставалось, это гулять по Тель-Авиву. Особенно мне нравился Дизенгофф — шумная многолюдная улица, где магазины модной одежды перемежались с лавками, полными безделушек и антиквариата, да нескончаемыми кафе и забегаловками. Дизенгофф пестрел праздной толпой и его веселая суета кружила голову. Я шла по нему до самой набережной, где чистый золотой песок переходил в синие пенистые волны, а монотонная мелодия моря навевала мечты… Затем я возвращалась назад, в тихий, забытый Богом городок, где томилась от скуки, мечтая о новой поездке в Тель-Авив и все надеясь на встречу с Элей.
    Переехав в Израиль, оба мои родителя стали работать допоздна, а я была предоставлена самой себе. Поэтому я очень обрадовалась, когда дедушка наконец вышел на пенсию и они с бабушкой переехали к нам. Я приходила к ним прямо из школы, обедала у них, делала уроки, а затем мы с дедушкой садились за мой излюбленный предмет. Дедушка помогал мне разобраться в дебрях человеческого организма, ведь я собиралась, также как и Эля, поступать на медицинский.
 
Дедушкино открытие
     Однажды, когда мы с дедом, как обычно, собрались заниматься, он вдруг отложил в сторону учебник и торжественно произнес:
     — Аня, я сделал одно научное открытие, и мне не терпится поделиться им с тобой. Не хочу показаться самонадеянным, но думаю, что оно изменит жизнь многих. Я изобрел способ извлечь андрогены, которые смогут избирательно влиять на формирование характера! Ты понимаешь, что это значит?
     — Думаю, что да. Но, насколько мне известно, это невозможно, — я покачала головой. — Гормон представляет собой целостную структуру. Его нельзя разбить на составляющие. А уж тем более поделить на отдельные импульсы, влияющие на свойства характера!
Дедушку это нисколько не смутило.
     — В мире нет ничего невозможного, — ответил он. — Любая загадка природы – это лишь дело времени и усилий, приложенных к ее разрешению. Еще работая в университете, я вывел искуственные гормоны, которые могут придать человеку твердость, решимость и уверенность в себе. Правда, я не успел завершить клинические испытания, но есть неоспоримые доказательства, которые подтверждают мое открытие. Да ты сама посмотри! — и он достал из ящика стола старую толстую папку. – Все здесь.
Дедушка открыл папку со сложными химическими формулами и стал терпеливо объяснять мне свою теорию. Он успел дойти примерно до середины папки, когда бабушка позвала нас обедать. Мы, конечно, отказались, сказав, что не голодны. Тогда она принесла нам бутерброды, которые исчезли с тарелки в пять минут. После того, как дедушка закончил объяснения, я почувствовала, что поняла далеко не все. Но сказать об этом вслух не решилась.
     — Что ты собираешься с этим делать? – спросила я.
     — Я знаком с одним профессором из Тель-Авивского университета. На днях он приедет к нам, и я передам ему свою теорию для дальнейших исследований.
    Я шла домой уже затемно, силясь воспроизвести в памяти суть дедушкиного открытия, но химические формулы и соединения ускользали от меня, превращаясь в один запутанный клубок, и сколько бы я ни пыталась его распутать, он запутывался еще больше. Эти формулы напомнили мне Славу. Он был так одержим гормонами! Что бы он сказал, узнай он о дедушкином исследовании? А затем мне пришло на ум Элино предсказание.
    На самом деле, я почти забыла о нем. Но вот, стоило дедушке посвятить меня в свое открытие, как желание походить на мужчин вспыхнуло во мне с новой силой, теперь уже подкрепленное реальной надеждой, которую это открытие давало. Когда препарат из гормонов будет готов, он изменит всю мою жизнь. Я смогу по желанию выбрать любое свойство, которого мне не хватает, и тогда я добьюсь всего, чего только захочу!
    Через неделю мы уже ждали к себе профессора Райана Бенкса. Бабушка считала своим долгом отгрохать в честь такого события грандиозный обед, что и сделала, несмотря на все дедушкины попытки ее остудить. Я очень волновалась перед встречей, но стоило мне увидеть гостя, как я сразу успокоилась. Мне даже показалось, что я его уже где-то видела. Может, когда приезжала в Тель-Авив?
Профессор Бенкс не походил на типичного профессора. Чуть старше сорока, энергичный, высокий, с темной густой шевелюрой, он казался слишком шумным и быстрым, и в нем не доставало солидности. Зато у него были добрые глаза. Когда он впервые увидел меня, он вдруг весь переменился в лице и побледнел. Но уже мгновение спустя снова улыбнулся своей широкой улыбкой и сделал шаг мне навстречу.
     — А ты, должно быть, Аня? – он пожал мне руку. – Надеюсь, мы сможем работать вместе.
    И я сразу поняла, что мы подружимся.
     — А можно моей тете Эле тоже работать с Вами? Вы наверняка встречали ее – она учится на медицинском.
И снова его лицо стало бледной маской. Возникла неловкая пауза, будто я сказала что-то неприличное. Дедушка с бабушкой обомлели и потупили глаза. Я уже собиралась бросить им что-то обидное, убежать к себе и запереться в комнате, как я всегда делала, когда они отказывались говорить об Эле. Но тут профессор взял меня за руку и твердо сказал:
     — Бэ́тах*, о чем речь! Мы приобщим твою тетю к нашему делу.
__________________________
*бэ́тах – конечно (иврит)

    Так я обрела не просто друга, а единомышленника.
     — Прошу Вас, пройдемте в мой кабинет, — заторопился дедушка перевести тему разговора и увлек профессора за собой.
     Проведя в кабинете два часа, они вышли оттуда довольные, с заговорческой миной на лице, и больше не упоминали о делах. Стол был давно накрыт, и мы сели обедать. Профессор Бенкс сначала говорил на английском, чтобы было понятно дедушке, и мне приходилось напрягаться, чтобы разобрать его беглую речь. Но затем он перешел на иврит и рассказал о себе. Оказывается, он репатриировался в Израиль десять лет назад один: вся его родня осталась в Массачусетсе. Он приехал уже будучи доктором и его тут же приняли в университет.
    Бабушка не понимала ни на иврите, ни на английском, но была рада, что все с аппетитом кушают и все довольны, и сама все время улыбалась и кивала. После ухода профессора все облегченно вздохнули. Мы не привыкли к светским приемам, но были очень взволнованы этой встречей и еще долго в подробностях ее обсуждали. Дедушка же был доволен больше всех.
     — Теперь мое открытие в надежных руках, — доверительно сообщил он нам.
Райан (профессор с первого же дня знакомства предложил мне звать его по имени) сдержал обещание и предоставил Эле возможность работать в его лаборатории. Мы с ней часто созванивались, и она держала меня в курсе исследований. Бывало, любой малейший сдвиг и любые незначительные достижения приносили настоящую радость, но случались также неудачи и разочарования, когда казалось, что вся работа идет насмарку. И вот в один прекрасный день Эля по секрету сообщила мне, что формула гормонов почти готова.
 
Ужасная утрата
    Работа над препаратом должна была вот-вот завершиться, как вдруг случилось необъяснимое: Эля исчезла. Она не звонила и не отвечала на телефон, а в ее квартире уже жили другие люди. Райан был последним, с кем она общалась. Он рассказал, что последнее время Эля стала вспыльчивой и раздражительной. Когда он предложил ей передохнуть, она обрадовалась. Сказала, что переутомлена от напряженной работы и взяла двухнедельный отпуск. Поэтому о ее исчезновении он узнал только на третью неделю.
Я сразу просекла: что-то тут не вяжется. Зачем Эле брать отпуск на последней стадии проекта? Ведь она так ждала его завершения! К тому же я чувствовала: Райан утаивает от меня правду. И потребовала, чтобы он выложил все на чистоту. Он так побледнел, что мне стало его жаль. Он мне во всем признался. В формуле препарата обнаружили побочные эффекты. Райан считал эту проблему неразрешимой и хотел закрыть проект. Он утверждал, что формула приводит к необратимым результатам и очень опасна, но Эля не хотела ничего слушать. Они всерьез поругались, а на следующий день Эля взяла отпуск, и Райан ее больше не видел.
     — О каких побочных эффектах идет речь? – спросила я.
     — Мы открыли ящик пандоры, — ответил он. – Оказалось, что после принятия нескольких доз препарата процесс выделения гормонов может стать необратимым. Прежде чем делать окончательный вывод нужны дополнительные проверки...
     — Прошу вас! Просто скажите мне, чем это черевато!
     — Организм начинает получать новые сигналы от мозга и перестраивает женский организм в мужской. И меня беспокоит, что из лаборатории пропала целая упаковка испытательных экземпляров.
     — Но не обязательно, что с Элей что-то произойдет? Ведь побочные эффекты проявляются не у всех?
     — Нет, только в десяти процентах случаев.
    Боже мой! Я представила, как Эля испробовала препарат на себе и стала меняться. Ей не оставалось ничего другого, как сбежать и спрятаться ото всех. Я старалась не думать об этом, но в воображении возникали ужасные картины. Райан несколько раз приезжал к дедушке по поводу проекта. Стоило мне заикнуться об Эле, как он тут же мрачнел и замыкался в себе. Он так переживал при любом упоминании о случившемся, что я перестала его спрашивать. Похоже, он считал себя виноватым в Элином исчезновении.
    Ученый отказался дальше вести проект. Он даже собирался закрыть его. Но прежде надо было доказать, что использование препарата опасно. Проект зашел так далеко, что нельзя было прервать его без веских оснований. Поэтому Райан передал свои разработки в частную лабораторию при заводе Мед-Декель в Тель-Авиве. Проект возглавил доктор Миром Талит. Я слышала хорошие отзывы об этом молодом ученом. Мне очень хотелось познакомиться с ним и узнать побольше о препарате, но в Мед-Декеле навели такую секретность, что туда невозможно было попасть. Конечно, у Райана были связи, и он мог бы устроить мне встречу с доктором Талитом. Но он любыми способами противился этому, мотивируя свой отказ тем, что ничего больше не хочет слышать о препарате. Я же чувствовала, что дело не в этом. Райан не хотел, чтобы я встречалась с доктором по какой-то другой причине. Но по какой?
Я потеряла Элю во второй раз и опять переживала одиночество. Жизнь вокруг меня продолжалась своим чередом, но мне будто бы не находилось в ней места. Подруги, компания – все отошло на второй план. Рядом не было никого, с кем-то бы хотелось поделиться своими переживаниями. В то время мне особенно остро не доставало Славы. Я подолгу смотрела на его старый снимок и гадала: что с ним теперь? Ведь если мне семнадцать, то ему двадцать один год! Я решила попытать счастья и послала письмо на его старый адрес, но оно вернулось обратно. Он больше там не жил, а я не знала, как еще можно его разыскать.
    Подходил к концу мой последний учебный год в школе, и передо мной встал выбор: пойти в армию или поступать в университет. Армия, даже со всем ее солдафонством, походила на летний лагерь, если сравнивать ее с изнурительной учебой, о чем я знала по тетиным рассказам. Выбор казался не из легких, но не для меня. Я уже давно решила, что пойду учиться на медицинский. Я попросила отсрочку от армии, объяснив, что, помимо учебы, хочу заняться поисками тети. Вскоре мне пришел ответ, что армия во мне не нуждается, и я освобождена от службы. Это было довольно странно, т.к. на примере других я знала, что для увольнения нужна веская причина, которой у меня не было. В официальном письме не говорилось ничего конкретного. Мне, конечно, было любопытно, почему меня освободили. Но такой поворот событий меня устраивал, и я решила не задавать лишних вопросов, чтобы не испытывать судьбу.
Перед отъездом в университет меня переполняли смешаные чувства. Было тяжело расстаться с родными. Страшновато начинать все сначала на новом месте. Но непреодолимая сила влекла меня в Тель-Авив, в этот город свободы. Моя интуиция, мой внутренний компас подсказывал мне, что именно в Тель-Авиве я найду ответы на интересующие меня вопросы и обрету свое место в жизни. А значит, я должна ехать. Ехать, чтобы разгадать тайну исчезновения тети. Чтобы вместе с другими студентами постигать секреты медицины. И, наконец, для того, чтобы первой испытать на себе препарат из андрогенов и тогда свободно войти в мужской мир. Будущее казалось мне волнующим приключением.
Продолжение читайте на сайте Эллы Рубин — для любителей увлекательных историй