Русский Дьявол.

(Сюжет повести основан на реальных событиях, которые произошли в 20-е годы прошлого столетия. Фамилия и имя главного героя изменены).

ГЛАВА 1.
Эвакуация началась 15 ноября 1920 года. Сто тысяч солдат и офицеров, остатки бывшей Добровольческой армии, а также 50 тысяч гражданских беженцев покидали Родину и уходили в неизвестность. Этот холодный осенний день капитан Владимир Голинцев запомнит навсегда. Он стоял на палубе английского транспортного судна, плотно окружённый соратниками по оружию, и смотрел, смотрел на удаляющуюся полоску земли. Это был Крым. Серое, затянутое тучами небо, вздыбленные темно-зелёные волны Черного моря. И тоска... Это была нечеловеческая тоска видеть навсегда удаляющийся берег Родины. Трюмы судна были забиты женщинами и детьми. А они, офицеры, стояли на открытой палубе, где негде было укрыться от пронизывающего насквозь ледяного ветра. Сзади раздался сухой щелчок выстрела, и кто-то громко произнёс:
- Подполковник Семёнов застрелился!
Все сняли головные уборы и перекрестились. Стоящий рядом с Голинцевым подпоручик Данилов, его старый боевой друг, процедил сквозь зубы:
- Ничего. Мы ещё вернёмся! Огнём и мечом пройдём! Они своей кровью захлебнутся. И затем, сжав руку Владимира, повторил:
- Капитан, мы вернёмся!
Голинцев молчал. Он был уверен, что они уже не вернутся. Никогда не вернутся! Какой-то незнакомый ему седой подполковник, стараясь перекричать свист ветра и шум корабельных двигателей, стал страстно убеждать:
- Господа! Не поддаваться панике! Наша вооружённая борьба продолжается! Командующий армией генерал Врангель на территории Турции скоро начнёт переформирование частей. Союзники нам помогут оружием и деньгами. Не пройдёт и года, как наши дивизии высадятся десантом на этих берегах...
Владимир поднял воротник шинели:
- Нет, я не хочу возвращаться на Родину, чтобы снова стрелять в таких же русских, как и я. Мне больно, очень больно видеть страдания моего народа, - думал он, уже не слушая подполковника. - Я остался один на всём белом свете. Отец с мамой погибли, сёстры умерли от тифа. Зачем мне жить? Достану сейчас револьвер и как подполковник Семёнов... Но самоубийство – это грех. И раз Господь дал мне эти испытания, я должен через них пройти. Значит, я должен жить! Боже, как я хочу жить! Ведь мне только 23 года. Из них четыре – я воюю. Сначала Великая, потом гражданская война. Смерть, кровь, страдания и зверства. Я исполнил присягу до конца и сейчас хочу просто жить...
На рейде Константинополя, без воды и еды, суда стояли уже третьи сутки. От жажды и голода в трюмах плакали дети и истерично кричали женщины. Царила неизвестность. Все офицеры говорили только о мести. Один Голинцев молчал. Он думал о том, как будет прощаться с товарищами. После мучительных размышлений Владимир пришёл к выводу, что надо будет уйти сразу, никому ничего не говоря.
Сойдя на берег, он так и сделал. Просто исчез. На местном рынке Голинцев продал свой револьвер, саблю и массивный серебряный портсигар. За вырученные деньги здесь же приобрёл приличный гражданский костюм, ботинки и небольшой чемодан.
Пообедав в дешёвом ресторанчике, Владимир снял комнату в убогой гостинице. Здесь, подперев дверь кроватью, он переоделся в купленную одежду. Подойдя к мутному зеркалу, висевшему на стене, посмотрел на своё лицо. Удивительно, но оно до сих пор было совсем юным. Мальчишеский задорный нос с веснушками и лёгкий румянец на щеках. Только васильково-голубые глаза, наполненные грустью, да седые пряди, незаметные среди русых волос, говорили о муках и страданиях, через которые он прошёл.
Открыв чемодан, Владимир принялся укладывать в него свои вещи. Икона с образом Казанской Божьей Матери, несколько семейных фотокарточек, орден Святого Георгия 4-й степени, полученный из рук самого Государя, орден Святого Владимира 4-й степени, пара капитанских погон уложены на самое дно. Затем последовала толстая пачка документов, завёрнутая в пергамент. В них отображена вся его жизнь. От метрики и справок о ранениях до загранпаспорта. Сверху Голинцев положил пару нижнего белья, бритвенный прибор и кожаный мешочек с 12 золотыми монетами. Оставался ещё очень дорогой старинный перстень с изумрудом и бриллиантами. Как гласило семейное предание, он был подарен прадеду Владимира за верную службу самой Екатериной Великой. Перстень передавался из поколения в поколение по мужской линии и являлся гордостью их династии. Его Голинцев спрятал в потайной карман пиджака. Всё, сборы закончены. Владимир перекрестился и вышел.
Через десять дней Голинцев сошёл на берег с испанского грузового судна «Изабель Ла Католика» во французском порту Гавр. Купил билет на поезд и прибыл в Париж. Здесь, в трущобном районе рядом с центральным рынком, он снял комнату на чердаке 4-х этажного дома. По ночам Владимиру не давали спать клопы и завывания котов на крыше. А ещё мучили тяжёлые воспоминания. Он засыпал лишь с рассветом, когда в крошечном окне уже виднелся кусочек серого зимнего парижского неба. От денег, вырученных за проданные золотые монеты, практически ничего не оставалось. Целыми днями Владимир бегал по городу в надежде найти работу. Он посещал различные государственные и частные конторы, банки, страховые компании и на своём безукоризненном французском языке осведомлялся о наличии вакансий. Но вышедшая победительницей в Мировой войне, Франция нуждалась только в очень дешёвой рабочей силе. Требовались рабочие на стройки с мизерными окладами и шахтёры для добычи угля с нищенской зарплатой.
Однажды на фонарном столбе Голинцев увидел небольшую афишу на русском языке. Поэт-эмигрант из России Валентин Парнах приглашал всех желающих на литературный вечер, посвящённый выходу в свет его сборника стихов «Монастырь муз».
Ровно в 8 часов вечера Владимир вошёл в кофейню «Хамелеон» на углу бульвара Монпарнас и улицы Кампар-Премьер. В густом тумане табачного дыма он с трудом нашёл свободное место у окна. Заказав гранёный графинчик белого кислого вина, осмотрелся вокруг. Помещение было до отказа заполнено русской публикой. Все жадно слушали молодых поэтов, читающих свои стихи. После каждого выступления следовал шквал аплодисментов. Официанты метались по залу, разнося дешёвое пиво в круглых бокалах, вино в гранёных графинах, жиденький кофе в высоких узких рюмках.
Неожиданно кто-то похлопал Голинцева по плечу. Он обернулся. Перед ним стоял невысокий, с бритой наголо головой, мужчина лет 26. Его правую щёку пересекал большой безобразный шрам.
- Не узнаёте, господин кавалерийский офицер? – спросил незнакомец тихим голосом.
- Сумбатов? Это Вы? – неуверенно и шёпотом произнёс Владимир.
- Конечно же, это я! – подтвердил тот.
Голинцев резко вскочил из-за стола и крепко обнял своего знакомого.
- Пойдём отсюда, - предложил Сумбатов. – Недалеко, в нескольких кварталах, я знаю довольно приличное бистро, где можно спокойно поговорить. Владимир рассчитался, и они вышли. Михаил Сумбатов, как и Голинцев, учился в Николаевском кавалерийском училище, но выпустился на один год раньше, в 1915 году. Пять лет они не виделись и ничего не знали друг о друге. Приятели шагали по улице, и Михаил, искренне радуясь, рассказывал:
- Я, свежеиспечённый офицер, получил назначение в Стародубовский драгунский полк. Ну а здесь, как всегда, вмешалась судьба. В это время начали формировать Экспедиционный корпус для отправки во Францию, и меня, как знающего язык этой страны, направили в Первую Особую бригаду. Комплектация её уже завершалась. Часть была стрелковой. Так я стал пехотным офицером. В апреле 1916 года мы прибыли во Францию. Для базы нашей Первой Особой бригады предоставили лагерь Майи в провинции Шампань. В июне нас перевезли на фронт к востоку от города Реймса. Наша бригада входила тогда в состав 4-й французской армии генерала Гуро. И началась позиционная война. Иногда, правда, происходили редкие стычки с немцами. Да и то, только в разведке. А в основном – тоска.
Сумбатов допил своё пиво и заказал ещё бокал. Достав портсигар, он предложил папиросу Владимиру.
- Спасибо! Уже месяц как бросил, – вежливо отказался он.
Михаил, делая глубокие затяжки, продолжил:
- В октябре 1916 года нас сняли с позиций и отвели на отдых. Весть об отречении Николая Второго от престола застала нас в тылу, в лагере Майи. В России тогда происходили события, которые переворачивали весь мир вверх ногами. Ну а здесь нас, верных присяге и союзническому долгу, вернули на фронт. Утром 16 апреля 1917 года наша бригада начала наступление на сильно укреплённую высоту в районе деревни Курси. Задача была прорвать неприятельский фронт. Два дня немцы косили нас из пулемётов. Все подходы к вражеским позициям были завалены трупами русских солдат. Земля стала коричневой от пролитой славянской крови.
Сумбатов неожиданно замолчал и стал грустно смотреть на тлеющий в пепельнице окурок папиросы.
За соседним столиком два плохо одетых француза, перебивая друг друга, рассказывали какую-то глупую историю своим спутницам. Женщины вызывающе и неприлично громко смеялись.
- Сейчас встану и разобью им морды, - хрипло произнёс Михаил, и лицо его стало пунцовым.
- Сиди, Михаил! – негромко, но твёрдо произнёс Владимир, схватив приятеля за руку.
- Зачем? Тебе что, хочется связываться с местной полицией? – начал он убеждать Сумбатова.
- Что полицейские мне сделают? Я – кавалер французской Военной медали! – заносчиво ответил Михаил и снова замолчал.
После длительной паузы он продолжил:
- Мы прорвали немецкий фронт ценой жизней четырёх тысяч солдат и тридцати офицеров. Это больше половины личного состава нашей 1-й Особой бригады. Меня ранили. Я год лежал в госпитале, – сказал Михаил и снова замолчал.
Затем, заказав ещё пива, Сумбатов спросил:
- Ну а ты, Голинцев, как в Париж попал?
Владимир глубоко вздохнул и, опуская все подробности, начал рассказывать:
- Я выпустился в апреле 1916 года в гусарский полк, который находился на Юго-Западном фронте. В мае началось наше знаменитое Брусиловское наступление. Через неделю жестоких боёв я был единственным оставшимся в живых офицером в эскадроне. Сам ещё мальчишка, принял командование. Через неделю и меня ранило. Тяжело... В декабре выписали из госпиталя, а в январе 1917 опять ранение и снова тяжёлое. В ноябре вышел из госпиталя. Армии уже не было, а в стране царил хаос... С 1918 по 15 ноября 1920 года воевал в Добровольческой армии. В кавалерии. Правда, при обороне Крыма командовал стрелковой ротой. Стал, как и ты, Михаил, пехотинцем, - грустно сравнил Владимир и продолжил:
- В гражданскую войну три раза был ранен. Родители погибли, сёстры умерли от тифа. Я остался один… Каждую ночь мне снится война.
- Мне тоже, - перебил его Сумбатов.
- Тебе в этом смысле повезло больше, – подчеркнул Голинцев.
- Не понял? В чём это мне повезло? – почему-то раздражённо спросил Михаил.
- Ты, друг мой, воевал с врагом. И я уверен, что тебе снятся бои с немцами. А я в моих кошмарах не вижу боёв в болотах Галиции 1916 года. Мне снится горящий Батайск 1919 года и перекопские позиции 1920 года. Каждую ночь, во сне, я, русский, стреляю в русских... И, поверь мне, это очень тяжело. Порой, это просто невыносимо… – Голинцев замолчал.
Нависла тяжёлая длительная пауза.
- Да, Владимир, ты прав, - уже примирительным тоном согласился Сумбатов и, закурив, добавил:
- Слава Богу, я не принимал участия в этой бойне русских с русскими. Ну, а в Париже, чем ты занимаешься уже целую неделю?
- Бегаю по разным конторам, пытаюсь найти хотя бы какую-нибудь работу. Согласен даже курьером...
- Ничего ты здесь не найдёшь, - в очередной раз перебил Голинцева Сумбатов и тут же пояснил:
- Наших здесь уже десятки тысяч, и каждый день всё приезжают и приезжают. Что тебя здесь ждёт? Тяжёлая чёрная работа в шахте или на строительстве железной дороги. Там ты очень быстро надорвёшь своё здоровье, зарабатывая гроши, и умрёшь на улице, как бродячий пёс.
- И что же делать? – с отчаянием в голосе спросил Голинцев.
- Уезжать из Франции и вообще из Европы, – уверенно ответил его приятель.
- Куда? – удивился Владимир.
- В Аргентину или Североамериканские Соединённые Штаты. Там для молодых, энергичных и образованных людей имеются большие перспективы.
- А ты, Михаил, почему же не уезжаешь? – полюбопытствовал Голинцев.
- Я? Я давно был бы там, - тяжело вздохнув, произнёс Сумбатов. - Дело в том, что с 1918 года у меня нет никаких вестей о родных в России. Я пытаюсь навести хотя бы какие-нибудь справки о них. Иногда даю объявления в газеты. Всё время посещаю места, где собираются русские беженцы... Но, увы, пока всё напрасно. И теперь, Владимир, представь, что я нахожусь по ту сторону Атлантического океана. Как я смогу продолжать поиски?
- А вот если ты захочешь, то я помогу тебе получить визу в Аргентину, - предложил Сумбатов. – Но сразу предупреждаю, что это будет стоить довольно приличной суммы. Я должен буду заплатить моему знакомому, влиятельному чиновнику Министерства иностранных дел Франции. Думай, Голинцев!
Владимир уже думал. Это было мучительно, потому что придётся продать свой фамильный перстень, а потом отправиться в неизвестность. Но в Аргентине он будет иметь шанс начать новую жизнь, а здесь... Здесь он действительно обречён на прозябание.
- Я согласен, – коротко ответил Голинцев.
На следующий день он продал перстень в ювелирном магазине и отдал почти половину полученных денег Сумбатову. У Голинцева теперь была целая неделя до следующей встречи с Михаилом. Он бездумно шагал по улицам и вспоминал Париж 1912 года. Тогда они были здесь всей семьёй. Какая это была сказочная поездка! Прогулки по Булонскому лесу. Собор Парижской Богоматери. А Эйфелева башня просто потрясла их всех. Ночью зажигались электрические фонари, и на улицах было светло, как днём. Толпы иностранцев, всюду смех, полные посетителей рестораны. Навсегда Владимир запомнил вкус свежих круассанов и аромат дорого кофе.
А сейчас он бродил по послевоенному зимнему Парижу. Серые дома, серое небо. Грустные, землистого цвета лица у редких прохожих. Холодный ветер пробирал до костей.
На набережной Сены вообще было безлюдно. Владимир стоял и смотрел на медленно ползущие по реке баржи. Пошёл дождь. Сначала мелкий, а потом всё сильнее и сильнее. Возвращаясь к себе на чердак, или, как говорят парижане, мансарду, Голинцев зашёл в полуподвальный магазинчик канцелярских товаров. Здесь он купил пачку дешёвого картона и несколько чёрных карандашей.
Дома, не снимая промокшей верхней одежды, Владимир принялся рисовать. На первом листе картона он быстро набросал удаляющийся берег Крыма, бушующие волны Чёрного моря и людей, стоящих на корме корабля. Это были его свежие воспоминания, которые бередили душу... Потом он нарисовал маму за роялем. Это она привила ему любовь к музыке и жажду к познанию иностранных языков. Сколько он себя помнил, в их семье всегда говорили на трёх языках: русском, французском и немецком. В родительском доме жил приглашённый отцом из Франции мсье Жак, который занимался с Владимиром и его сёстрами французским языком. Ещё он преподавал мировую литературу и историю, латынь и географию. Каждый год на семь месяцев в их имение приезжал герр Фридрих, бывший преподаватель Кёльнского университета. Он учил детей немецкому и английскому языкам, философии и математике.
Голинцевы с большим удовольствием принимали студентов-художников из Москвы и Санкт-Петербурга. Они приезжали к ним на каникулы по рекомендации Репина. Каждый день Владимир уходил с этими молодыми людьми в рощу, поле, на конюшню. Замирая от восторга, он восхищённо наблюдал, как студенты вдыхали жизнь в чистые полотна или белые листы бумаги. Вместе с ними он учился рисовать. Все говорили его родителям, что у Владимира большие способности. А гостивший как-то у них сам Илья Ефимович Репин, увидев работы маленького Голинцева, пришёл от них прямо в восторг.
- Юрий Владимирович, - сказал он его отцу, - вашему сыну Господь дал дар рисовать. Из него может получиться хороший художник.
- Сначала мой сын станет офицером и послужит России, а уже потом, как он сам захочет, – ответил отец.
Ежедневно, не прекращаясь, шли дожди. Владимир, замёрзнув за ночь в своей мансарде, каждое утро спускался в ближайшее убогое бистро. Здесь, заказав два чёрствых круассана и чашечку гадкого кофе, он проводил несколько часов. Голинцев читал газеты и наслаждался теплом. Потом он возвращался к себе на чердак, покупая по дороге большую бутыль дешёвого вина, немного сыра и хлеба, и принимался рисовать.
Через неделю Сумбатов вручил Владимиру его заграничный паспорт с аргентинской визой. На прощание они крепко обнялись.
ГЛАВА 2.

11 января 1921 пароход «Рейна Виктория» пришвартовался в порту Буэнос-Айреса. В каюту Голинцева вошёл офицер таможни. Поздоровавшись по-английски, он попросил предъявить документы. Владимир также ответил ему по-английски и протянул свой паспорт. Увидев двуглавого Российского орла на обложке, офицер почему-то с опаской взял его и стал внимательно изучать. Он пролистал страничку за страничкой, неторопливо рассмотрел лиловый штамп аргентинской визы. Затем объявил:
- Господин Голинцев, Вы задерживаетесь на борту судна до окончания более тщательной проверки Ваших документов и, не прощаясь, вышел.
Все пассажиры давно покинули судно, только Владимир метался по верхней палубе, терзаемый сомнениями.
- Неужели Сумбатов мне фальшивую визу подсунул? Нет, нет! Не может быть! Михаил – офицер, человек чести! Я его давно знаю, он не может... А если это сделал его знакомый, чиновник французского МИДа?
В тревоге и волнениях прошла ночь. На следующий день, часов в 10, в дверь его каюты постучали. Вошёл тот же самый чиновник таможни. - Здравствуйте, господин Голинцев! Добро пожаловать в Аргентину! - сказал он, широко улыбаясь, и протянул Владимиру его паспорт. Голинцев схватил свой чемодан и через несколько минут уже стоял на набережной Буэнос-Айреса. В его душе всё ликовало:
- Получилось! Получилось! Я – здесь!
Владимир остановил такси и на французском языке попросил отвезти его в Российское посольство. Таксист глупо смотрел на него, ничего не понимая. Голинцев повторил свою просьбу по-английски. Шофёр сразу же оживился, заулыбался, и автомобиль тронулся.
Через двадцать минут Владимир вошёл в приёмную посла Российской Империи в Аргентине Евгения Фёдоровича Штейна. Посол принял его незамедлительно. Пригласив сесть в удобное кожаное кресло, Штейн угостил его хорошим кофе. Евгений Фёдорович был похож на его отца. Лет шестидесяти, грузный, с копной седых волос на голове и бакенбардами на пол-лица. Внимательно смотря на Владимира своими умными, чуть насмешливыми глазами, он приятным низким голосом произнёс:
- Ну, милостивый сударь, рассказывайте!
Голинцев почему-то сразу проникся доверием к этому человеку и, ничего не скрывая, начал своё повествование с самого детства:
Как и все наши предки, мы жили в Орловской губернии. Мой отец, Голинцев Юрий Владимирович, полковник Его Величества лейб-гвардейского уланского полка, после выхода в отставку занимался разведением породистых рысаков. У нас был очень известный конный завод. Папа пользовался большим уважением и авторитетом у крестьян нашей округи. Летом 1917 года, во время массового оставления боевых позиций, дезертиры сбивались в вооружённые банды, которые грабили и убивали всех на своём пути. В сентябре 1917 года одна из таких стай нелюдей напала на наше имение. Вооружённые бандиты хотели с ходу захватить дом. Но не смогли... Отец с конюхами дали им достойный отпор. Произошёл настоящий бой.
Владимир замолчал. Сделав длительную паузу, он продолжил:
- Тогда эти кровавые хищники, обезумевшие от водки и жажды разрушения, подожгли дом. В пожаре сгорели отец, мама, конюхи и три женщины из прислуги.
Владимир снова замолчал. Затем, тяжёло вздохнув, сказал:
- Две мои младшие сестры в это время гостили в Орле в доме папиного однополчанина. Они пережили родителей ровно на один месяц. В октябре сёстры умерли от тифа. А я... Я лежал в это время в госпитале после тяжёлого ранения.
Голинцев откашлялся и продолжил грустное повествование о своей жизни. Он рассказал Штейну о гражданской войне, о том, как он сражался в рядах Добровольческой армии.
Посол слушал очень внимательно, не задавая вопросов. Большие напольные часы в кабинете пробили час дня, когда Владимир закончил. Евгений Фёдорович молчал. Потом он встал со своего кресла и, прохаживаясь по скрипучему паркету, задумчиво произнёс:
- Да, милостивый сударь, Вы правы: Белое движение умерло. И теперь все, кто в нём участвовал, должны думать, как жить дальше.
Потом, тяжело вздохнув, добавил:
- Да, Владимир Юрьевич, Вы ещё такой молодой, а уже прошли через ад. Несчастная наша Родина, что её теперь ждёт?
Помолчав немного, посол осведомился:
- Чем я могу Вам помочь?
- Евгений Фёдорович, у меня здесь нет знакомых, я не знаю испанского языка и, признаюсь Вам честно, я остался практически без денег, – объяснил Владимир.
Немного подумав, Штейн ответил:
- Возможности мои сейчас очень ограничены. Но я постараюсь помочь. Для начала дам Вам письмо.
Посол удобно устроился в кресле. Взяв лист прекрасной тонкой белой бумаги, он что-то написал. Закончив, вложил его в конверт и вручил Голинцеву.
- Поезжайте, милостивый сударь, на улицу Бразилия, 315 к отцу Константину, настоятелю Свято-Троицкого храма. Он сделает для Вас всё возможное.
Прощаясь с Голинцевым, Евгений Фёдорович признался ему:
- Владимир Юрьевич, Вы очень мужественный, честный и очень симпатичный мне человек. Всегда можете на меня рассчитывать!
Голинцев поблагодарил посла и вышел.
На улице он остолбенел от царившей здесь жары. По тротуару нескончаемо лился людской поток. Несмотря на палящие лучи солнца, мужчины были одеты в строгие тёмные костюмы с обязательным галстуком и шляпой. Все женщины были в элегантных длинных платьях с летними кружевными зонтиками в руках. Голинцев хотел было взять такси, но его внимание привлёк извозчик, одетый в типичную форму швейцаров дорогих гостиниц. Он сидел на облучке роскошной пролётки, расписанной драконами, цветочными узорами и диковинными орнаментом. На его лошади красовалась полосатая шляпа. Голинцев махнул извозчику рукой.
- На улицу Бразилия, 315, - сказал он извозчику по-английски и удобно устроился на сиденье.
Мягко покачиваясь, пролётка весело катилась по горячему асфальту. Владимир, сгорая от любопытства, спросил, кивая головой на лошадиную шляпу:
- А это зачем?
И немедленно получил ответ на ломаном английском языке:
- Сегодня очень жарко.
Они ехали по узким улицам, пересекая широкие проспекты. Неожиданно, затмевая все соседние здания своими размерами и красотой, перед ними возник дворец. Его стены были декорированы глазурованными плитками всех цветов. Опережая вопрос Голинцева, извозчик объяснил:
- Это вода для города. Внутри находится огромный резервуар.
Отец Константин Изразцов, настоятель единственного в Аргентине православного храма, принял Владимира очень радушно. Прочитав письмо Штейна, он сказал:
- Прошу Вас отобедать со мной. Я Вам, Владимир, предложу невиданное в этих местах блюдо: настоящую холодную окрошку.
После обеда они остались сидеть в прохладном зале.
- Как Вы, Владимир, перенесли долгое путешествие через Атлантику? Штормило сильно? – поинтересовался отец Константин.
- Да, немного качало. Но всё прошло благополучно. А вот уже здесь, в порту Буэнос-Айреса, возникли неприятные моменты, – ответил Голинцев и рассказал о странном поведении таможенного чиновника
Отец Константин выслушал его очень внимательно, а затем сказал:
- Вам, Владимир, повезло. В конце концов, Вам разрешили въехать в Аргентину. Я же знаю несколько случаев, когда нашими соотечественникам было в этом отказано.
- Почему же нас так здесь не любят? – удивился Голинцев.
- Дело в том, что аргентинское правительство очень сильно боится проникновения в страну коммунистической заразы. У властей и без этого проблем хватает. Например, анархисты-бомбисты.
- И здесь есть бомбисты? – изумлённо воскликнул Владимир.
- Представьте себе – да! Например, в июне 1910 года один из них бросил бомбу в
заполненный зрителями зал Театра Колон. Погибли и были ранены ни в чём неповинные люди. Кроме этого, в этой стране периодически взрываются тлеющие социальные конфликты, последний из которых произошёл в январе 1919 года. Тогда войсками и полицией были расстреляны бастовавшие металлурги. Похороны погибших превратились в открытый протест против правительства. На улицы Буэнос-Айреса вышли около трёхсот тысяч рабочих. В стычках между ними и силами правопорядка погибло более трёх тысяч человек. Эту неделю теперь называют не иначе как «Трагическая».
- Да, теперь понятно, почему меня сутки держали на судне, - задумчиво произнёс Голинцев.
- Владимир, Вы участник всех последних трагических событий на нашей многострадальной Родине. Как там сейчас? – попросил отец Константин.
Голинцев подробно рассказал о сражениях за Крым, об эвакуации Добровольческой армии и гражданских беженцев. Лицо священника стало суровым. Он встал, перекрестился и громко произнёс:
- Господи, спаси Россию!
И после паузы предложил:
- Пойдёмте, Владимир, я покажу комнату, где Вы сможете разместиться.
Он привёл Голинцева в небольшое помещение с высоким узким окном. Здесь стояли кровать, стул и шкаф.
- Раньше тут хранились самые ценные книги. Недавно мы их перенесли в библиотеку, а комнату подготовили для таких скитальцев, как Вы, – пояснил отец Константин.
- Устраивайтесь здесь. Да, ещё, не сочтите за обиду, примите от меня 30 песо на необходимые Вам расходы, – твёрдым голосом произнёс настоятель храма и протянул Владимиру деньги.
Лицо Голинцева мгновенно покраснело. Ему стало очень стыдно. Он хотел отказаться, но священник посмотрел на него так убедительно, что Владимир не решился этого сделать.
- Ну, а теперь отдыхайте, знакомьтесь с городом, начинайте учить испанский язык. Я же постараюсь в ближайшие дни помочь Вам с работой, - сказал отец Константин и, пожелав всего хорошего, ушёл.
Эта была первая ночь за последнее время, когда Владимира не терзали кошмарные сны о гражданской войне. Утром он, отдохнувший и свежий, вышел на улицу и бодро зашагал по узкому чистому тротуару. Минут через пятнадцать Голинцев оказался среди двухэтажных домиков, выкрашенных в кричащие цвета: ярко-красный, ядовито-жёлтый, тёмно-голубой... Через узкие, как колодцы, улочки были натянуты верёвки, на которых сушилось бельё. На крошечных балкончиках, где и одному человеку было тесно, сидели целые семьи. Женщины что-то шили, дети играли. Старики дымили папиросами, рассматривая прохожих.
- Это я попал в район, который называется Ла Бока, - догадался Владимир, вспомнив вчерашний рассказ отца Константина о Буэнос-Айресе. – Мне надо было вверх идти, по улице Бразилия, а я, наоборот, спустился к реке.
Голинцев попытался выбраться из лабиринта этих улочек и тупиков, но ещё больше заблудился. Вскоре вместо домов возникли огромные кучи песка, щебня и угля. Запахло свежестью воды.
- Это я уже в порту,- вслух произнёс Владимир и, обойдя гору камней, очутился на площади.
Над ней стоял сизый туман от жарящегося здесь мяса. По всему периметру площади были расставлены большие решётки, под которыми тлели раскалённые угли. На решётках лежали сотни больших кусков шипящего на огне и вкусно пахнущего мяса. Повсюду, прямо на земле, сидели портовые грузчики в грязной одежде. У них был обед. Рабочие ели мясо. Голинцев обратил внимание, как это делалось. В правой руке все держали нож. В левой – приличный ломоть белого хлеба с мясом сверху. Всё это вкладывалось в рот и у самых губ обрезалось острым ножом. Затем, отрезанный кусок медленно, неторопливо прожёвывался. Эта обеденная процедура проходила молча и сосредоточенно. Только шипение мяса на решётках да чириканье воробьёв нарушали тишину на площади.
После долгих блужданий среди штабелей брёвен, ящиков и бочек Владимиру наконец-то удалось выбраться на широкую улицу. По булыжной мостовой с грохотом проезжали гружёные телеги, запряжённые сильными лошадьми. Надрывно ревя моторами, выбрасывая выхлопные газы, ползли грузовые автомобили со щебнем и песком. Изредка, мелодично поскрипывая и подпрыгивая на ухабах, проносились пролётки. По обеим сторонам улицы тянулись серые одноэтажные дома. Шагая по тротуару, Голинцев с любопытством смотрел в их открытые двери. Все дома были построены в испанском колониальном стиле. Внутри - общий дворик, в который выходили 10, 15, а иногда и больше комнат. В каждой обитала одна семья. Напротив своих дверей одни женщины что-то готовили на жаровнях, другие стирали бельё в больших тазах или что-то пили через металлические трубочки из сушёных тыковок.
Мате, - догадался Владимир.
Находиться на улице уже было невозможно. Палящие лучи солнца буквально сжигали. Увидев небольшой ресторанчик с вывеской «НАСТОЯЩАЯ ИТАЛЬЯНСКАЯ ПИЦЦА», Голинцев без колебаний туда вошёл. Внутри было очень чисто и уютно, а самое главное - довольно прохладно. Владимир заказал по одной порции пиццы с грибами, с сыром, анчоусами и бокал неплохого холодного пива. Наслаждаясь едой, он ждал, когда спадёт жара. В половине пятого, подозвав официанта, Голинцев уже по привычке попросил по-английски счёт:
- 75 сентаво, – услышал он в ответ.
- Сколько?! – удивлённо переспросил он.
- 75 сентаво, – повторил официант.
- Какая всё-таки в этой стране дешевизна! – изумляясь, подумал Владимир. – Вчера я заплатил 90 сентаво за такси и 60 сентаво за извозчика. А сейчас за такой вкусный и обильный обед – всего 75 сентаво!
Голинцев, поблагодарив официанта, положил на стол один песо и вышел.
Солнце уже заходило за горизонт, когда Владимир пришёл в тенистый зелёный парк на площади Конститусьон и сел на свободную скамейку. Все дорожки здесь были запружены людьми. Одни спешили, чтобы вовремя попасть на поезд, который отправлялся с вокзала, находящегося в конце парка. Другие медленно прогуливались, наслаждаясь вечерней прохладой. Вскоре зажглись электрические фонари, и стало очень светло. В траве затрещали сверчки.
На следующее утро Владимир отправился знакомиться с городом очень рано, чтобы использовать утреннюю прохладу. В 8 часов он уже был в центре аргентинской столицы.
- Где я? – спрашивал он сам себя. – В довоенном Париже или богатом Нью-Йорке?
По улицам проносились новые, сияющие краской автомобили. Звенели проезжающие трамваи. Сверкали своими натертыми стёклами витрины магазинов дорогой французской одежды, английского сукна и табака. На прилавках ювелирных лавок, переливаясь всеми цветами радуги, лежали драгоценности из Голландии и последние модели часов из Швейцарии. На улице Флорида из дверей одного из ресторанов исходил такой вкусный запах, что Голинцев не смог устоять и вошёл. Здесь ему предложили великолепный ароматный кофе и нежные хрустящие круассаны.
- Мне кажется, что они вкуснее, чем те, которые мы ели в Париже в 1912 году, – подумал Владимир.
Наслаждаясь кофе, он пролистал местные газеты «Ла Пренса», «Ла Разон», «Ла Насьон», которые официант принёс ему вместе с завтраком.
На углу улиц Флорида и проспекта Ривадавия Голинцеву в глаза бросилась вывеска «МУЖСКАЯ МОДНАЯ ОДЕЖДА ИЗ ПАРИЖА». Он вошёл. Служащий, парень лет 19, сразу же бросился к нему и поздоровался по-испански.
- Доброе утро! – ответил ему Владимир по-французски. – Я хотел бы...
- Господин Анри! Господин Анри! – позвал служащий. Из боковой двери немедленно появился невысокий худой мужчина лет пятидесяти с большим носом и бегающими глазами:
- Доброе утро! Чем я Вам могу помочь? – сказал он по-французски.
- Здравствуйте! Я хотел посмотреть, а, может, что-то и купить, – объяснил на своём безукоризненном французском Голинцев.
- Разрешите представиться. Анри Лусто, хозяин этого магазина, – с достоинством произнёс мужчина и протянул ему руку.
- Голинцев, – просто ответил Владимир.
- Вы русский? – удивился Анри. – А я почему-то был уверен, что разговариваю с моим соотечественником.
- Да, я русский, но недавно приехал из Парижа, – ответил Голинцев.
- Что, правда? – снова удивился хозяин магазина.
- Да, третий день я нахожусь здесь, в Буэнос-Айресе, а до этого две недели провёл в Париже.
- Извините, господин Гол.., Гол...
- Голинцев, – подсказал Владимир.
- Господин Голинцев, у Вас не найдётся нескольких минут, чтобы поговорить со мной? – вежливо поинтересовался Анри.
- Да, конечно, – ответил Владимир.
- Тогда я Вас приглашаю в мой кабинет, - торжественно произнёс хозяин магазина и приказал служащему:
- Закажи кофе и печенье в ресторане! Пусть принесут! И побыстрее!
Кабинет господина Лусто был обставлен дорогой дубовой мебелью. Повсюду лежали и висели рисунки, фотокарточки мужской одежды.
- Прошу Вас, присаживайтесь, - предложил Анри, указывая на кресло. – Ах, Париж, Париж... Какой город! Самый красивый в мире! – закрыв глаза и покачивая головой, мечтательно сказал хозяин магазина.
- Извините, господин Анри, - вежливо возразил Голинцев, - но мне кажется, что и Буэнос-Айрес тоже красивый город.
- Что? – громко, почти испуганно закричал Лусто. – Где Вы, господин Голинцев, видели город? Это же хаотичная куча зданий! Жалкие копии домов Парижа и Лондона! И где? Только в центре?! А Вы бывали на окраинах города?
- Да, вчера. В Ла Боке, – ответил Владимир.
- Ну, это зона порта и пролетарский район... А вот Вы бывали там, где живут маргинальные личности, на самой окраине?
- Ещё нет, – честно признался Голинцев.
- И не вздумайте! Вы там ничего не увидите, кроме грязи. А ещё Вас там могут запросто ограбить или даже убить! – предупредил хозяин магазина.
- Конечно, конечно. Но местные музеи и картинные галереи мне хотелось бы увидеть.
- Какие музеи, господин Голинцев?! – громко, почти с отчаянием закричал Анри. - Здесь нет ни одного достойного музея! Более того, в Буэнос-Айресе Вы не найдёте ни одного выставочного зала, не говоря уже о картинной галерее. Это же столица креолов? А у них есть деньги, но отсутствует самая элементарная культура.
- Мне рассказывали, что Театр Колон самый большой и красивый во всём Новом свете, – удалось, наконец, вставить фразу Голинцеву.
- Да, это так, - согласился Анри. И сразу же, захлёбываясь словами, выпалил:
- А Вы знаете, для чего он был построен? Для того, чтобы местные невежественные богатеи имели возможность демонстрировать друг другу свои наряды и украшения! Появляться два раза в одном и том же платье и тех же бриллиантах является самым большим позором для женщины местного высшего света. Вы, господин Голинцев, думаете, что в Театр Колон ходят слушать оперу? Нет, и ещё раз нет! Ходят туда только для того, чтобы похвастаться своим богатством!
В двери постучали, и хозяин магазина прервался.
- Да! – закричал он.
В кабинет вошёл официант из соседнего ресторана с подносом. Он выставил на стол две чашечки кофе, печенье в вазочке и удалился.
- Угощайтесь, господин Голинцев!
- Спасибо, - поблагодарил Владимир и спросил:
- А метро? Я ещё не был. Но все говорят, что одно из самых современных...
- Метро?! – снова перебил его Лусто. – Это же точная копия лондонской подземки. Ведь строили его англичане. Всё привезли сюда, до самого последнего винтика, до самой последней гайки, из Великобритании. А почему? Потому что креолы не имеют и не хотят иметь своей промышленности. Всё здесь привозное, скопированное и безвкусное!
Анри сделал короткую паузу. Отпив из своей чашки маленький глоток кофе, он продолжил:
- Вы, господин Голинцев, не представляете, как я страдаю в этой стране! Уже шесть лет.
И хозяин магазина продолжил жаловаться на Аргентину и её жителей.
Но Владимир его уже не слушал. У него жутко разболелась голова. Он любезно попрощался с Анри и вышел на улицу. Увидев первую же станцию метро, он спустился туда.
Да, Анри был прав. Здесь всё было английским. Вагоны, рельсы, турникеты... Всё было привезено из Великобритании. И форма у служащих метро была английская. Даже движение здесь, под землёй, было левосторонним.
- Ну и что? - мысленно возразил Голинцев Анри Лусто. – Зато всё здесь очень удобно, чисто и даже красиво!
Вечером он посетил один из множества кинотеатров, где посмотрел американский фильм о приключениях двух ковбоев.
На следующий день Владимир решил пересечь город на трамвае. Он поднялся в вагон маршрута номер 96 и, заплатив кондуктору 10 сентаво, удобно устроился у окна. Трамвай быстро мчался по широкому проспекту Ривадавия, стуча колёсами на стыках рельсов и звеня на перекрёстках. Многоэтажные дома сменялись площадями и парками. Повсюду пестрели вывески мясных и овощных лавок, булочных, ресторанов, различных магазинов и магазинчиков.
Минут через сорок трамвай свернул на узкую улочку с разбитой булыжной мостовой. Вскоре за окном стали появляться странные строения со стенами из глины и крышами из чёрного сгнившего камыша. Потом исчезла и булыжная мостовая. Трамвай медленно пробирался по улице, состоящей из ям и оврагов, проделанных дождями.
- Приехали! Конец маршрута! – объявил кондуктор.
Голинцев вышел.
- Боже мой! Куда это я попал? – подумал он, осматриваясь вокруг.
Среди куч бытового мусора виднелись лачуги, построенные из разрезанных на куски металлических бочек из-под керосина. В луже лежала большая чёрная свинья. Худые облезлые собаки с визгом дрались из-за объедков. У одной лачуги сидели несколько человек в заношенной одежде. Они пили мате, передавая друг другу тыковку с торчащей оттуда ржавой трубочкой. В дверях соседних жилищ матери искали вшей в головах своих многочисленных чумазых и босоногих детей.
Две юные проститутки лет по шестнадцати, с сильно нарумяненными щёками, медленно шагали среди этого зловония. Нарочито задирая и без того короткие юбки, они старались обходить лужи, не наступая в грязь. Увидев Голинцева, жрицы любви принялись ему что-то кричать, посылая при этом воздушные поцелуи. Владимир демонстративно отвернулся. С другой стороны трамвайной остановки, в тени чахлого дерева, небритый грязный старик доил худую корову. Возле него стояли три женщины с пустыми кувшинами из жести.
Громко звеня, подъехал трамвай. Голинцев, пропустив вперёд проституток, поднялся в вагон. От всего увиденного у него защемило сердце.
- Быстрее отсюда, быстрее! – думал он.
Обедал Владимир в ресторане на улице Альсина. Из-за жары у него не было аппетита. Поэтому подошедшего к нему официанта, понимавшего по-немецки, попросил принести ему небольшой кусочек бифштекса и салат. Зал был заполнен служащими из близлежащих банков. Все они были одеты в дорогие строгие костюмы и белые шёлковые рубашки.
Официант поставил перед ним «небольшой» бифштекс размером с поднос, салатник с нарезанными овощами, бутылочку оливкового масла и холодную воду в графине. За всё это и ещё мороженое на десерт Голинцев заплатил 80 сентаво.
- Какая дешевизна! – снова подумал Владимир, покидая ресторан.

ГЛАВА 3.

Утром следующего дня отец Константин представил Голинцеву невысокого лысоватого мужчину лет сорока с военной выправкой.
- Подковкин Семён Иванович, – чётко, по-военному, доложил тот.
Через несколько минут выяснилось, что бывший унтер-офицер российской армии является хозяином русского ресторана и подыскивает себе администратора. Немного заикаясь и путая слова, Семён Иванович объяснил, что нуждается в доверенном человеке.
- Владимир Юрьевич, пойдёте ко мне администратором? – наконец предложил Подковкин.
- Да, – коротко ответил Голинцев, не задавая никаких вопросов.
Подковкин Семён Иванович приехал в Аргентину в 1915 году. Каким образом ему удалось попасть сюда, не знал никто из его знакомых. Оставалось также загадкой и то, откуда Семён Иванович был родом. Но всем было известно, что на второй месяц своего прибытия Подковкин открыл собственный русский ресторан. Его очень удобное расположение и экзотическое для этих мест название «СИБИРЬ» стали залогом успеха. За короткий срок ресторан превратился в престижное ночное заведение для мелких служащих и моряков.
На следующий день для Владимира началась новая жизнь. В шесть утра он должен был являться на службу. В его обязанности входило: контролировать уборку зала, оставленного ночными клиентами в неприглядном состоянии и принимать продукты от поставщиков. Для этого в распоряжении Голинцева имелись два аргентинских восемнадцатилетних юноши. Они всегда появлялись на работе с опозданием на 20, а иногда и 40 минут. С заспанными лицами эти служащие медленно натирали паркет и зеркала, мыли окна. При каждом удобном случае его подчинённые норовили пробраться на кухню, чтобы, похитив там что-нибудь съедобное, тут же его употребить. А после обеда юноши прятались под столами и спали. Весь этот мучительный для Владимира процесс подготовки ресторана к новой ночи занимал в среднем 12 часов. За эту работу без выходных Подковкин положил ему оклад в 100 песо и дал право бесплатно питаться. Деньги небольшие, но они позволили Голинцеву снять крошечную квартиру в двух кварталах от ресторана, на улице Дефенса. После работы, несмотря на усталость, Владимир всегда читал газеты, стараясь побыстрее овладеть испанским языком и быть в курсе всех событий, происходящих в мире.
Наступил месяц май. Зачастили дожди. Утренние туманы покрывали город плотным белым покрывалом. Одежда, стены, асфальт – всё было мокрым от царившей повсюду влаги. Отовсюду исходил запах сырости... Это был конец аргентинской осени. Заныли фронтовые раны Голинцева. Порою боль обострялась до того, что не давала ему заснуть. Никому никогда не жалуясь, Владимир каждый день являлся на работу, не опаздывая ни на минуту.
Утром 12 мая Голинцев беседовал с Подковкиным, который после ночной работы уже собрался уходить. Неожиданно в дверь позвонили. Хозяин открыл. На пороге стоял почтальон в форме:
- Господин Голин.., Голин..., – попытался произнести он фамилию Владимира, забыв поздороваться.
- Голинцев, – подсказал Семён Иванович.
- Да, да, – обрадованно подтвердил почтальон, немедленно вручив Подковкину два конверта и так же, не прощаясь, ушёл.
Хозяин ресторана держал в руках конверты и не мог оторвать от них взгляд. Один был из Министерства иностранных дел, а другой – из посольства Российской Империи в Аргентине. Наконец, Семён Иванович передал почту Владимиру и застыл в любопытном ожидании. Голинцев, не медля, в его присутствии вскрыл конверт из МИДа. Там находилось приглашение на торжественный приём по случаю Праздника 25 мая (Дня Майской революции). Письмо было отпечатано на официальном бланке и лично подписано Министром иностранных дел Аргентины. Владимир, покачав головой, вручил приглашение Подковкину. Тот почтительно взял бумагу и, морща лоб, шевеля губами, принялся читать. Дойдя до конца текста, изучив подпись и печать, Семён Иванович икнул от испуга. В это же время Голинцев читал письмо от Евгения Фёдоровича Штейна.
- Дорогой Владимир Юрьевич! – обращался к нему посол. – Прошу Вас обязательно присутствовать на приёме во Дворце МИДа по случаю празднования Майской революции в Аргентине. Я Вас там представлю одному очень влиятельному человеку.
Также, Владимир Юрьевич, спешу Вас уведомить, что все приглашённые на данный приём должны прибыть во фраках. До встречи во Дворце МИДа 25 мая 1921 года. Штейн.
Заикаясь от почтения, Подковкин, подобострастно глядя в глаза Голинцеву, прошептал:
- Это как же понимать, Владимир Юрьевич? Вы что, лично знакомы с Министром иностранных дел Аргентины?
- Министр - мой хороший приятель, – пошутил Голинцев.
Но Семён Иванович этого не понял. Он стоял, как вкопанный, смотря то на письмо, то на Владимира.
- Мне нужен фрак и выходной день на 25 мая! – почти приказным тоном объявил Голинцев.
- Сделаем! Всё сделаем, Владимир Юрьевич! – залебезил перед ним Подковкин.
Буквально через час Семён Иванович привёз прямо в ресторан портного. Сняв с Владимира мерки, тот пообещал через неделю доставить фрак, брюки и рубашку.
Действительно, в указанный день всё было готово. Хозяин ресторана за всё заплатил из своего кармана, попросив Владимира принять это как любезность с его стороны.
25 мая Аргентина праздновала очередную годовщину Майской революции. Рано утром Владимир вышел из дома, чтобы увидеть парад. Город вырядился в цвета национального флага: голубой фон с белой продольной полосой посередине. Флаги свисали с балконов, реяли на фонарных столбах. Маленькие флажки от лёгкого ветерка колыхались на пиках конных гренадёров. Владимиру с трудом удалось протиснуться в толпе людей, собравшихся у Касы Росады, Президентского Дворца.
Иполито Иригоен, Президент Республики Аргентина, принял парад. И перед глазами Голинцева начали прохождение лучшие части национальной армии. Первыми, на прекрасных ухоженных конях, шагом, повзводно, прошествовала гвардия, выделяясь красными лацканами на мундирах и белыми султанами на высоких киверах. Проехала конная артиллерия, громко громыхая орудиями. «Пропечатала» шаг пехота в касках с шишаками и зелёными подвесками эполет. Выдерживая идеальное равнение, промаршировали гардемарины Морского корпуса в белых брюках и коротких чёрных кителях.
От этого зрелища у Владимира (впервые за последнее время) появился необыкновенный душевный подъём. Он вспомнил себя верхом на чистокровном жеребце в офицерском гусарском мундире. А теперь Голинцев был лишь обыкновенным зрителем в толпе, в непривычном до сих пор гражданском костюме. И Владимиру стало грустно...
В шесть часов вечера того же дня Владимир прибыл на торжественный приём во Дворец Министерства иностранных дел. Здесь к нему сразу подошёл Евгений Фёдорович Штейн. Они обнялись.
- Очень рад снова увидеть Вас, Владимир Юрьевич! – сказал посол.
- Я тоже, – искренне ответил Голинцев и продолжил:
- Получив приглашение, я ничего не понял. Но после прочтения Вашего письма всё стало на свои места. Как Вы, Евгений Фёдорович, меня разыскали?
- Через отца Константина, конечно же, – ответил Штейн и поинтересовался в свою очередь:
- Как Вам здесь нравится?
- Как-то не по чину мне находиться в этом Дворце, среди таких высокопоставленных персон.
- Нет, нет, Владимир Юрьевич! – энергично запротестовал посол. – Я твёрдо убеждён, что Вы единственный из наших соотечественников, живущих здесь, достойны представлять Россию на этом приёме. Поэтому я и послал прошение в МИД Аргентины, чтобы Вас пригласили.
- Да, когда хозяин ресторана, где я работаю, увидел это письмо на официальном бланке, то едва не лишился чувств, – рассказал Штейну Владимир, и они вполголоса рассмеялись.
- Я, милостивый сударь, как и обещал, сейчас Вас представлю одному очень влиятельному господину, - прошептал Евгений Фёдорович на ухо Голинцеву.
- Позвольте узнать, кому? – спросил Владимир.
- Полковнику Шерифе. Военному министру Республики Парагвай. Хочу Вас сразу предупредить, что он ярый германофил. Настоящий пруссак. В молодости закончил в Германии военное училище. Я уверен, что и с Вами он будет разговаривать только на немецком языке, – объяснил Штейн.
Они подошли к смуглому невысокому брюнету лет 45, с большими усами в стиле кайзера Вильгельма.
- Господин полковник, - торжественно произнёс по-испански Евгений Фёдорович. – Разрешите Вам представить капитана российской армии Голинцева Владимира Юрьевича, о котором мы с Вами говорили в прошлом месяце.
Полковник, изобразив на лице слащавую улыбку, подал руку Владимиру и поздоровался по-немецки:
- Здравствуйте, я очень рад.
- Я тоже, – также по-немецки ответил Голинцев, пожимая маленькую потную ладошку министра.
Штейн, сославшись на дела, извинился и удалился.
- Господин капитан, посол Российской Империи мне много о Вас рассказывал. Вы очень молодо выглядите. Сколько Вам лет?
- Мне 23 года.
- На каких фронтах Вы воевали? – продолжал задавать вопросы Шерифе.
- С 1916 по 1917 год - на Юго-Западном фронте. Великая война. С 1918 по 1920 год принимал участие в гражданской войне в составе Добровольческой армии на юге России, - ответил Владимир, стараясь быть предельно лаконичным.
- В 1916 году, я понимаю, Вы участвовали в наступлении под командованием генерала Брусилова? – осведомился полковник.
- Так точно.
Шерифе то ли одобрительно, то ли отрицательно хмыкнул. Осмотрел Голинцева с головы до ног и спросил:
- Скажите, какими подразделениями Вам выпала честь командовать?
- Гусарским эскадроном, а при обороне Крыма – стрелковой ротой.
- Хорошо, - ответил Шерифе и тут же похвалил Владимира:
- Господин капитан, Вы блестяще говорите по-немецки.
- Благодарю Вас, господин полковник!
Последовала длительная пауза, после которой военный министр вкрадчиво поинтересовался:
- Скажите, господин Голинцев, а у Вас есть награды?
- Я награждён орденами Святого Георгия 4-й степени и Святого Владимира 4-й степени, – ответил Владимир.
У полковника от удивления округлились глаза. Он только и смог выговорить:
- Орден Святого Георгия?! Да Вы герой, господин капитан!
В этот момент к ним подошёл какой-то мужчина и, извинившись, принялся шептать что-то на ухо Военному министру Парагвая.
- Прошу прощения, господин Голинцев, - сказал Шерифе. – У меня появилось срочное дело. Закончим наш разговор чуть позже.
Действительно, минут через сорок Шерифе нашёл Владимира в банкетном зале. Отведя его в сторону, где не было людей, полковник снова на немецком языке, негромко, но почти торжественно произнёс:
- Господин капитан, Вы молоды, но имеете уже большой боевой опыт. У Вас блестящее воспитание. Вы обладаете всеми качествами, чтобы сделать хорошую карьеру в парагвайской армии. Я имею честь предложить Вам поступить к нам на службу офицером.
У Голинцева от этих слов учащённо забилось сердце, фрак сделался ещё неудобнее. Перед его глазами вновь, как наяву, пронеслись картины сегодняшнего парада...
Не услышав ответа, Шерифе уже вкрадчивым голосом продолжил:
- Господин капитан, хочу Вас уведомить, что офицеры – это элита парагвайского общества. Они имеют как высокие денежные оклады, так и различные привилегии. Например, уходя в отставку, офицер, кроме приличной пенсии, получает солидный земельный надел. Километров так двадцать, квадратных километров, разумеется.
Владимир молчал. Тогда военный министр, встав на носки, зашептал ему в самое ухо:
- Но самое главное, что мы, офицеры, имеем значительное влияние на общественно-политическую жизнь в Парагвае!
- Я принимаю Ваше предложение, господин полковник! – громко и чётко произнёс Голинцев.
- Прекрасно! Превосходно! – обрадовался Шерифе. – Тогда уже завтра Вы можете зайти в посольство Парагвая. Там Вам немедленно оформят визу. Я сейчас же позабочусь об этом.
- Благодарю Вас, господин полковник! – ответил Владимир.
- Да, господин капитан, хочу Вас предупредить, что сегодняшняя наша беседа была неофициальной. Согласно установленным правилам, Вы должны представиться мне в министерстве, соблюдая все формальности, – предупредил Шерифе.
- Какие формальности? – спросил Владимир.
- Вы, господин капитан, должны мне вручить Ваше прошение о принятии на военную службу на имя президента Парагвая, копию Вашего паспорта, послужной список, переведённый на испанский язык и заверенный в посольстве Российской Империи.
- Я понял, – коротко ответил Владимир.
- Вы, господин капитан, можете отправляться в Асунсьон в ближайшие дни. Но официально я смогу Вас принять… - Шерифе задумался.- Да, я назначаю приём на 11.00 10 июня.
На прощание Голинцев ещё раз поблагодарил военного министра.
Все события прошедшего дня так взволновали Владимира, что он ночью не смог заснуть. Ходил по комнате, вспоминал Россию, родителей, кавалерийское училище... Думал, что его ждёт в Парагвае. Он хотел вернуться на военную службу. Пусть не на Родине, пусть в другой, незнакомой ему стране. Но он должен быть военным... Это был смысл всей его жизни.
Ровно в 6 часов утра следующего дня Голинцев пришёл на работу в ресторан «Сибирь». Подковкин, узнав о том, что его администратор увольняется, искренне огорчился. Пожелав Голинцеву удачи, Семён Иванович сразу же выплатил ему полный расчёт.
В 10.00 Владимира очень любезно принял консул Парагвая. После двадцатиминутного ожидания Владимир получил свой паспорт с парагвайской визой. Поражённый скоростью разрешения этой бюрократической процедуры, он направился в посольство Российской Империи. Здесь его очень тепло, как самого близкого и родного человека, встретил Евгений Фёдорович Штейн. Прямо с порога Голинцев принялся благодарить посла.
- Полноте, полноте, милостивый сударь! Это Ваша заслуга. Это Вы очень понравились военному министру. А я лишь организовал встречу, – последовал ответ Штейна.
Затем Евгений Фёдорович вызвал консула Пташникова и поручил ему срочно подготовить все необходимые документы для Владимира. Но этот чиновник был прямой противоположностью Штейна. Завистливый и мелочный человек, он сознательно тянул время с переводом бумаг. Только около шести часов вечера Голинцев получил наконец-то от консула все необходимые документы для следующего этапа его жизни.
Прощаясь с Владимиром, Штейн вручил ему рекомендательное письмо для Рудольфа Александровича Риттера.
- Мы не имеем нашего дипломатического представительства в Парагвае. Господин Риттер защищает российские интересы в этой стране на добровольных началах, - объяснил Евгений Фёдорович и потом добавил:
– Владимир Юрьевич, напишите мне, пожалуйста, как Вы там устроились. И помните, что всегда можете на меня рассчитывать.
На прощание они крепко обнялись.
Вечером Голинцев пришёл в Свято-Троицкий храм попрощаться с отцом Константином.
- Очень рад за Вас, Владимир. Очень. Я каждый день молился за Вас. И Господь услышал! – сказал ему священник, узнав о серьёзных изменениях в жизни Голинцева.
- Вот, Владимир, возьмите икону с образом Святого Георгия Победоносца – покровителя воинства российского. Пусть она всегда будет с Вами! – торжественно произнёс настоятель храма.
- Огромное спасибо, отец Константин! – поблагодарил Голинцев, принимая икону. – А также спасибо за всё доброе, что Вы для меня сделали! За то, что помогли стать на ноги здесь, в чужой стране.
На следующий день поезд, отправившийся с железнодорожной станции Чакарита, уносил Владимира в новую жизнь. За окном вагона проносились бескрайние просторы Аргентины. Пампа (степь) с островками высоких эвкалиптов, реки и речушки. Иногда встречались сёла с мазанками, покрытыми камышом. Поезд довольно часто останавливался на маленьких, затерянных в глуши станциях. Всё здесь было очень бедным и примитивным. Голинцеву уже даже и не верилось, что столица этой страны считается Парижем Южной Америки.
Через два дня очень утомительного пути Владимир сошёл на станции Посадас. На пароходе-пароме он пересёк широкую и полноводную реку Парана и оказался в парагвайском городе Энкарнасьон.
Его документы формально проверил таможенный офицер, одетый в немецкую форму. Только трёхцветная кокарда да тропическая каска-шлем были парагвайскими.
- Рад Вас приветствовать на нашей гостеприимной земле! – сказал он, улыбаясь, и отдал Голинцеву честь.

ГЛАВА 4.
Вечером того же дня Голинцев уже сидел в купе 1-го класса поезда сообщением Энкарнасьон – Асунсьон. Его попутчиком оказался монах-францисканец. Не обращая внимания на Владимира, монах вслух негромко и монотонно читал Библию, периодически делая какие-то записи в чёрной толстой тетради. Поезд, стуча колёсами, резво катился в зелёном тоннеле сельвы (тропических джунглях). Слева и справа стояла сплошная стена из деревьев и лиан. Проснувшись утром, Владимир увидел ту же картину: молящегося монаха напротив и сочную тропическую зелень за окном. К концу второго дня пути изредка стали попадаться железнодорожные станции. А следующей ночью наконец-то прибыли в столицу Парагвая, город Асунсьон.
В привокзальной гостинице Голинцев снял номер и немедленно, с огромным наслаждением, принял душ. Потом открыл окно. Город был погружен в тёплую тропическую ночь. Стояла тишина, иногда нарушаемая лишь лаем собак.
- Хорошо как! – подумал Владимир. – В Буэнос-Айресе была глубокая осень с холодными дождями, а здесь теплынь.
Ж-ж-ж-ж, - пронеслось что-то слева от него. Ж-ж-ж, - прожужжало что-то справа. А потом что-то большое и хрустящее больно ударило Голинцева в лоб. Он быстро захлопнул окно. По комнате, ударяясь о стены, носились несколько огромных, сантиметров десять длиной, летающих кукарач (тараканов). Чтобы избавиться от этого неприятного соседства, Владимиру пришлось устроить на них настоящую охоту. Покончив с кукарачами, Голинцев выключил свет, открыл окно и сразу же заснул.
Утром, выйдя из гостиницы, Владимир увидел группу извозчиков. Они стояли со своими изрядно потрёпанными пролётками на привокзальной площади в тени высоких пальм. По кругу передавалась тыковка с мате. Голинцев приблизился к ним и поздоровался. Послышался недружный коллективный ответ, и к нему немедленно подбежал мужичонка с типично парагвайской внешностью. Он был в старой рубашонке и залатанных шароварах. На вид ему было лет пятьдесят.
- Проспект Петтиросси, – сказал Владимир.
- Поехали! Садитесь, господин, поудобнее! – ответил извозчик.
Пролётка затряслась по ухабистой булыжной мостовой. Голинцев с любопытством смотрел по сторонам. Квартала через три мужичонка, ткнув пальцем в какой-то длинный сарай, важно произнёс: А это – наш кинотеатр! Недавно открылся.
- Это что, первый? – спросил несколько поражённый Владимир.
- Да, первый! – с гордостью ответил извозчик. – Один сеанс по вечерам. Если Вы хотите попасть, то билет надо покупать заранее.
Мостовая неожиданно оборвалась, и пролётка покатила по земляной дороге, поднимая за собой густой шлейф пыли.
Рудольф Александрович Риттер проживал в небольшом двухэтажном особняке, выгодно отличавшемся от серых приземистых домов, расположенных по соседству. Это был пожилой полный мужчина среднего роста в пенсне. Он принял Голинцева несколько настороженно. Прочитав же рекомендательное письмо Штейна, Рудольф Александрович сразу изменился.
- Владимир Юрьевич, не будем терять времени! Сейчас я Вас поселю в дом к одной очень уважаемой даме: донье Летисии Торрес. Ну а затем, в час дня, я приглашаю Вас к себе на обед. Хочу обратить ваше внимание, что дом доньи Летисии находится в следующем квартале и имеет потолок и даже окна со стёклами.
- Это как? – не понял Голинцев.
- Владимир Юрьевич, дело в том, что до сих пор в этой стране они считаются архитектурными излишествами, – объяснил ему Риттер.
Донья Летисия оказалась маленькой старушкой лет семидесяти. Она с радостью показала Владимиру его комнату.
- Убирать у Вас будет моя служанка, – предупредила Голинцева хозяйка.
- Очень хорошо! Большое спасибо! – поблагодарил её Владимир.
- Владимир Юрьевич, жду Вас у себя к часу на обед! – уходя, напомнил ему Риттер.
Голинцев осмотрелся. Комната была просторная, но очень напоминала монашескую обитель. Потолок (кусок рогожи, подвешенный на высоте двух метров) был недавно побелен. Голые неуютные белые стены. Только у изголовья узкой металлической кровати висел деревянный чёрный крест. Зачитанная библия на маленьком письменном столе. Стул. Глиняный кувшин с водой на массивном табурете. Пол из выщербленных старых плит да кованая решётка на окне. Владимир принялся думать, где бы разместить свои вещи, как вдруг в углу увидел жабу. Да, да, жабу! Но только не такую, как в России, а огромную и коричневую. Величиной с кастрюлю. Он вздрогнул от омерзения.
- Как же ты сюда забралась? И куда теперь тебя выкинуть? – спросил вслух Голинцев. И ... увидел в другом углу вторую жабу. Такую же большую и омерзительную.
- Надо внимательно осмотреть всю комнату, – подумал он.
Вскоре, под кроватью, Владимир обнаружил третью жабу, но уже размером со
средний арбуз. От отвращения у него свело скулы. Голинцев вышел в дворик. Здесь, в тени большого дерева, в удобном кресле сидела хозяйка дома и читала книгу.
- Донья Летисия, - обратился к ней Голинцев, - Вы меня простите за беспокойство, но в моей комнате сидят три огромные жабы. Как они забрались туда, я не знаю. Скажите, пожалуйста, куда я их могу выкинуть?
- Зачем? – ужаснулась старушка. – Это же полезные и довольно милые существа. Они уничтожают в доме всех комаров и мух. Эти жабы для нас как домашние животные. А как же можно выкинуть на улицу своих питомцев? Скажите мне, молодой человек!
- Извините, я просто не знал, – ответил Владимир, пожав плечами.
Вернувшись к себе в комнату, он с подозрением посмотрел на жаб.
- Домашние животные! Котята! – подумал он и громко рассмеялся.
Переодевшись, Голинцев вышел из дому. Его начал мучить голод, и он решил где-нибудь позавтракать. Только сейчас Владимир обратил внимание на необычный цвет булыжной мостовой. Она была светло-голубой и резко отличалась от серых, давно некрашеных жилых домов. На главном проспекте парагвайской столицы Лас Пальмас, между улицами 14 мая и Альберди, булыжников не было. На протяжении целого квартала улица была покрыта толстыми досками из... красного дерева. Да, да, из красного дерева! Голинцев не мог поверить своим глазам. Он даже встал на колени и постучал пальцем по твёрдой, как гранит, древесине. Пробегающий мимо босоногий мальчишка, продавец газет, увидев это, сказал с гордостью:
- Что, нравится? Это самое красивое место нашего самого красивого города в мире! Мы его ещё называем «Маленьким бульваром». Нигде такого больше нет!
Следующий квартал был уже покрыт светло-голубым булыжником. Но зато над тротуаром, на всю его ширину, нависала довольно элегантная черепичная крыша. Здесь находились «ИСПАНО-АМЕРИКАНСКИЙ ОТЕЛЬ» и дорогой магазин «АНГЛИЙСКИЙ БАЗАР», где продавались импортированные чай, табак, трубки, консервы отличного качества... Напротив престижного клуба для высшего социального слоя «ИСПАНСКИЙ ЦЕНТР» Владимир заметил небольшую скромную вывеску ресторана «МИЛАН». Голод давал о себе знать, поэтому Голинцев, не раздумывая, вошёл и занял свободный столик у окна. Он заказал кофе с молоком и несколько ломтиков поджаренного хлеба с джемом. Наслаждаясь завтраком, Владимир с интересом рассматривал пейзаж, открывающийся из окна. Лёгкие парусные лодки, скользящие по спокойной водной глади реки Парагвай, маленький пассажирский колёсный пароходик, выпускающий облака чёрного густого дыма... И зелёную бесконечность сельвы на левом берегу, изумрудным ковром уходящую за горизонт.
После завтрака Владимир за два часа обошёл большую часть центра Асунсьона. Город его поразил почти полным отсутствием памятников истории. Только на площади Конститусьон он обнаружил женскую скульптуру из мрамора, стоящую на высоком постаменте. Она являлась символом Национальной Конституции. На площади Героев возвышались две заброшенные стены. Голинцев долго с изумлением их рассматривал, не понимая, что они символизировали. Но словоохотливый старичок, оказавшийся рядом, пояснил Владимиру:
- Здесь строится Пантеон Героев. Начали в 1864 году. А вот когда закончат? Этого никто не знает.
В парагвайской столице не было ни одного многоэтажного здания. Двухэтажные дома уже являлись редкостью. Все жилые и нежилые строения были похожи друг на друга и напоминали склады. Асфальта не было и в помине. Улицы с булыжными мостовыми тянулись пять, иногда десять кварталов, а затем пропадали в хаосе ям и оврагов. Здесь уже не было каменных домов. Вместо них повсюду стояли лачуги из дерева и камыша. За всё время своей прогулки Владимир увидел всего три автомобиля. По улицам проезжали пролётки, грузовые телеги. Но больше всего было водовозов.
- В этом городе нет ничего похожего на крикливую роскошь Буэнос-Айреса, – подумал Голинцев.
Все прохожие были одеты довольно скромно. Но поражало то, что почти каждый второй человек на улице был вооружён. Револьверы, пистолеты, обрезы различных размеров и калибров красовались как у богатых людей в костюмах, так и у бедняков в заношенной одежде. Особенно бросались в глаза вооружённые женщины.
Ровно в час дня Голинцев был в доме у Риттера. Рудольф Александрович был одним из богатейших людей Парагвая и пользовался огромным влиянием в правительственных кругах. Владелец больших земледельческих имений (или, как здесь называли, эстансий) и единственного во всей стране экономического журнала. Риттер был вдовцом и жил с немногочисленной челядью.
Хозяин встретил Владимира со словами:
- И как Вы провели время? Успели изучить достопримечательности нашего города?
- Вы знаете, Рудольф Александрович, я их просто ещё не обнаружил, – с оттенком сарказма ответил Голинцев.
- Неужели во всём Асунсьоне Вы не увидели ничего интересного? – несколько разочарованно спросил Риттер.
- Почему не увидел? Вот, например, по количеству водовозных телег я теперь убежден,
что город находится в пустыне. Ну а по количеству вооружённых гражданских лиц на улицах я пришёл к выводу, что Асунсьон окружён неприятелем, – шутливо съязвил Владимир.
Хозяин дома понял юмор и рассмеялся.
- Прошу Вас, присаживайтесь, Владимир Юрьевич, - пригласил он, любезно указывая рукой на стол. – Чтобы комфортно чувствовать себя в этой стране, в ней надо родиться или, как я, прожить много лет. Иностранцу сразу не понять привычку парагвайцев иметь и носить оружие. По большому счёту они его применяют, чтобы иногда на радостях пострелять в воздух. Но вот без оружия парагваец чувствует себя крайне неудобно. Даже как-то обделённо, если так можно сказать.
Рудольф Александрович замолчал, подыскивая необходимые слова для объяснения этой местной традиции, а потом сделал удачное сравнение:
- Они, как наши кавказские горцы, гордые, независимые и... вооружённые.
Служанка подала лазанью. Риттер, не без гордости, произнёс:
- Позвольте Вас угостить настоящим французским Шабли. Для этих мест – это огромная редкость! – и налил в бокалы вино.
Они сделали по глотку.
- А что касается водовозов, то ситуация здесь не изменилась со времени основания столицы. Вот уже четыреста лет в городе нет ни водопровода, ни канализации.
Полное отсутствие элементарных санитарных удобств, которые есть любом большом современном городе. Но Асунсьон расположен в самом центре непроходимой сельвы, вдали от цивилизации, так сказать... Вот поэтому и имеет кучу неразрешимых на сегодняшний день проблем, – объяснил Риттер.
Воспользовавшись наступившей паузой, Голинцев попросил:
- Рудольф Александрович, как Вы уже знаете, я хочу поступить на службу в парагвайскую армию. Но, к моему стыду, ничего о ней не знаю. Вас бы не затруднило коротко рассказать мне о национальных вооружённых силах.
- Да, конечно, - согласился Риттер. - Согласно последним данным, Парагвай насчитывает семьсот тысяч жителей. Хотя я уверен, что на самом деле их гораздо больше.
- Почему? – спросил Владимир.
- Дело в том, что никогда не производилась перепись индейских племён, - ответил хозяин дома и продолжил, - в рядах парагвайской армии состоит пять тысяч человек. Дивизий, полков, как в европейских вооружённых силах, здесь нет. Вся пехота сведена в четыре трёхротные батальона. Кавалерия – это четыре самостоятельных эскадрона. Имеются также две полевые батареи и сапёрная рота. Флот состоит из двух речных канонерских лодок и нескольких катеров. Вся национальная территория разделена на четыре военных округа со штаб-квартирами в городах Энкарнасьоне, Парагвари, Вилле Рике, Консепсьоне. В столице находятся военное и морское училища, кавалерийский гвардейский эскадрон Личного Конвоя Президента Республики и база военного флота.
- И всё? – удивился Голинцев.
- Да, пожалуй, всё, – ответил Риттер.
- А офицерский состав? Уверен, что Вы тоже в курсе...
- Да, простите, забыл. На всю армию насчитывается один генерал и четыре полковника. Количества офицеров более низких чинов я не знаю. Да и, честно сказать, никогда не интересовался. Но Вы, Владимир Юрьевич, должны знать, что парагвайские вооружённые силы находятся под сильным влиянием германских офицеров. Они занимают ключевые посты в Генеральном штабе, Командовании сухопутных войск и военном флоте. Число немецких офицеров в парагвайской армии резко увеличилось за последние два года. Поражение Германии в Великой войне привело к тому, что много профессионалов, имеющих боевой опыт, осталось не удел. Вот они и приезжают сюда по приглашению своих родственников, друзей. И их очень охотно принимают на службу.
- Это что же, Рудольф Александрович, получается. Солдаты – парагвайцы, а почти все офицеры – немцы? – спросил Владимир.
- Да, это так. Но я боюсь, что такая ситуация в скором времени приведёт к внутреннему конфликту в вооружённых силах. Насколько мне известно, отношения между немецкими и германофильскими офицерами с одной стороны и офицерами-националистами – с другой в последнее время очень осложнились. Их взаимная ненависть обостряется с каждым днём.
- Действительно, очень непросто, – задумчиво заметил Голинцев.
- Ещё как! Я понимаю, что не имею никакого права давать Вам, Владимир Юрьевич, советы... Но мне кажется, что Вам было бы неплохо установить приятельские отношения с влиятельными немецкими офицерами.
- Спасибо, Рудольф Александрович, я учту Ваши рекомендации, – вежливо поблагодарил Голинцев.
На десерт подали очень вкусное фруктовое мороженое в старинных серебряных вазочках.
- Я знаю, что Вы, Владимир Юрьевич, принимали участие в гражданской войне в России. Вас не затруднит рассказать мне о последних боях за Крым? – задал вопрос Риттер.
И Владимир, как всегда с болью в душе, принялся рассказывать о пережитом в те трагические дни октября - ноября 1920 года.
Обед затянулся до ужина. Прощаясь с Голинцевым, уже в дверях, Рудольф Александрович сказал:
- Да, чуть не забыл. Рекомендую Вам, Владимир Юрьевич, на первое время воздержаться от употребления местной кухни. До полной адаптации Вашего организма. Особенно это касается терере.
- А что такое терере? – спросил Голинцев.
- Это мате, но приготовленное не горячей водой, как обычно, а холодной. Для европейского, непривыкшего желудка, это может привести к очень серьёзному расстройству здоровья.
- Спасибо за очень важный и своевременный совет, а также за великолепный обед, – искренне поблагодарил хозяина дома Владимир.
День выдался очень насыщенным. Впечатления переполняли Голинцева.
- Я в другой стране, которая совершенно не похожа на соседнюю Аргентину, не говоря уже о Европе. Другие условия жизни, свои традиции... Мирное время, а на улицах столицы гражданские люди вооружены до «зубов». Бедняки, босые и в залатанной одежде, но с револьверами на поясе, которые стоят очень больших денег. Как это понять? Наверное, не надо пока пытаться понять. Надо принять как есть, – размышлял Владимир, медленно шагая по тротуару.
Уже наступил вечер. На центральном проспекте Лас Пальмас зажглись электрические фонари. Все остальные улицы погрузились в темноту. Здесь лишь у входов некоторых домов висели тускло тлеющие керосиновые лампы.
Чтобы немножко развеяться, Голинцев решил посмотреть фильм в единственном кинотеатре города.
- Боже мой! – воскликнул он, увидев толпу людей, желающих увидеть премьеру аргентинской картины «Амалия» режиссёра Энрике Гарсия.
Очередь растянулась на четыре квартала.
- Нет, пойду - ка я лучше спать! – решил Владимир.
Проснувшись утром, Голинцев обнаружил, что в комнате находятся только две жабы. Третья – самая большая и омерзительная - куда-то таинственным образом исчезла.
Позавтракав, как и вчера, в «МИЛАНЕ», Владимир медленно шёл по улице, просматривая на ходу газету. На перекрёстке проспекта Лас Пальмас с какой-то улочкой стоял строгого вида полицейский при полной форме. Каска, китель, брюки, револьвер в кобуре на боку... Проходили пешеходы, проезжали пролётки и автомобили. Страж порядка равнодушно наблюдал за жизнью, проходящей вокруг него. Вдруг полицейский принялся громко свистеть в огромный металлический свисток и махать кому-то рукой. К нему немедленно подбежал тщедушный старичок в рваных тапочках и без рубашки. Представитель закона, мешая испанский язык и гуарани, стал на него раздраженно кричать. Голинцев прислушался и вскоре понял, что находиться в городе с голым телом является серьёзным нарушением общественного порядка. Босяком – пожалуйста! Вокруг каждый второй был без обуви. Но без рубашки! И не пытайся! «Преступник» вяло оправдывался, а полицейский продолжал его рьяно распекать, пугая тюрьмой.
- Ну что, господин Голинцев, вот тебе и практический урок по изучению местных уголовных законов, – сказал Владимир сам себе и направился дальше.
Правительственным Дворцом было двухэтажное здание в форме буквы «П» с огромным числом круглых арок, окон и колонн. Когда-то его стены были белого цвета, а сейчас от влажности они были покрыты большими чёрными пятнами. Маленький скверик с пожелтевшей травой и стрижеными кустами. У входа во Дворец стояли два гвардейца. Им было жарко и ужасно скучно. Один переминался с ноги на ногу, с тоской поглядывая по сторонам. Другой - яростно чесал спину. Зрелище для Голинцева было абсурдным и невероятным. Он покачал головой:
- И это охрана Президента!
Снизу, где протекала река Парагвай, лёгкий ветерок донёс запах воды и прохлады. Владимир решил спуститься по дорожке, ведущей прямо от Правительственного Дворца к берегу. Проходя мимо невысоких деревьев, цветущих ярко-красными цветами, он вдруг услышал:
- Господин! Господин!
Голинцев остановился.
- Показалось, наверное, – подумал Владимир.
Но, сделав шаг, он явственно услышал, как кто-то его звал: Господин! Господин!
Он осмотрелся. Никого не было видно. Вдруг зашуршали ветки, и из-за деревьев вышел человек. Вернее то, что от него оставалось. Лицо, шея незнакомца были покрыты глубокими безобразными гноящимися ранами.
- Прокажённый! – пронзила Владимира догадка, – нельзя приближаться к нему.
- Господин, дайте монетку, пожалуйста. Одну монетку, прошу Вас! – умолял больной, протягивая свою руку к Голинцеву.
Владимир, инстинктивно пятясь назад, вынул из кармана горсть монет и кинул прокажённому на землю. Теперь спускаться к реке ему почему-то перехотелось, и он вернулся в центр города.
На обед в «МИЛАНЕ» Голинцев заказал спагетти с грибным соусом и овощной салат. К его столику подсел мужчина лет сорока, с типично итальянской внешностью. Это оказался сам хозяин ресторана Луиджи, который сразу же признал во Владимире иностранца и решил с ним познакомиться. По документам, Луиджи являлся парагвайцем, но в душе всегда считал себя, конечно же, итальянцем. Его отец приехал сюда сорок пять лет назад и остался в Парагвае навсегда. Луиджи угостил Голинцева вкусным мороженым, и они разговорились. Вернее, говорил хозяин «МИЛАНА», а Владимир слушал. Луиджи не просто рассказывал, он комментировал, делал выводы, тут же давал советы своему собеседнику на будущее. Вскоре Владимир уже знал, что все беды Парагвая происходят по вине коррумпированных чиновников.
- Они, господин Голинцев, все здесь воруют. От Президента до ничтожного делопроизводителя. Депутаты, министры... Они растаскивают эту замечательную страну. Поэтому Вы сами видите, как бедно живут здесь простые люди. А вот если бы чиновники воровали с совестью и честью...
- А что, господин Луиджи, разве в этом низменном преступлении существуют совесть и даже честь? – удивился Владимир.
- А как же, господин Голинцев! Честный простой вор залезает здесь в чужой дом и берёт только то, в чём нуждается в этот момент и ничего более. Вот, например, два дня назад забрались в дом моего соседа. Кстати, известный и уважаемый в городе банкир. Что же унесли? А вот что: бритву, пиджак, шляпу и двадцать песо денег. А шкатулку с драгоценностями, стоявшую на самом видном месте, и столовое серебро не тронули! А в прошлом месяце обворовали другого моего соседа. Он оставил на столе бумажник, набитый деньгами. Что взяли? Пятьдесят четыре песо! А к остальным деньгам даже и не прикоснулись! Вот в этом и состоит, я так считаю, воровская совесть и честь! – убедительно рассказал Луиджи. И, не давая Владимиру вставить и слово, продолжил:
- А воры ведь рискуют. Вы ведь видели, что здесь все вооружены. И на основании Уголовного законодательства Республики Парагвай хозяин имеет полное право застрелить любого, кто вторгнется к нему в дом.
- Господин Луиджи! – наконец-то удалось произнести Голинцеву во время короткой паузы, которую сделал хозяин ресторана, чтобы проглотить ложечку растаявшего мороженого. – Вы могли бы мне порекомендовать место, где много зелени. Я мечтаю провести оставшуюся часть дня в тени деревьев, не страдая от жары.
- Конечно! Два известных проспекта Колумбия и Испания находятся в зоне загородных парков. Там расположены все иностранные посольства и даже личный особняк Президента Республики.
За каких-то пятнадцать минут, на извозчике, Владимир добрался в этот район. Здесь стояли аккуратные и ухоженные особняки, совсем не похожие на столичные дома. Всё утопало в зелени. Пальмы, цветущие деревья и кустарники, лианы... Они создавали идеальное убежище от неумолимо палящего солнца. Здесь не было ни души. Тишина и спокойствие. Только иногда где-то кричали птицы. Земля была устлана густым травяным ковром изумрудного цвета. Голинцеву так захотелось побродить по ней босяком, как когда-то в детстве. Владимир разулся и с наслаждением наступил на нежную, чуть покалывающую ступни, травку. Он так и ходил по парку до самого вечера, отдыхая от невыносимого городского зноя.
На следующий день, к вечеру, у Голинцева стали слегка чесаться ступни и пальцы ног. А ночью они уже буквально «горели». Утром Владимир увидел, что ступни и пальцы ног были покрыты многочисленными небольшими волдырями, которые причиняли ему сильные страдания. Владимир узнал у продавца газет адрес врача. Потом, хромая на обе ноги и скрипя от боли зубами, с трудом доковылял до его дома.
Доктор, жизнерадостный мужчина лет пятидесяти, кинув беглый взгляд на ноги Голинцева, убедительно констатировал:
- Вчера Вы ходили босяком по земле!
- Да. А откуда Вы знаете? – удивился Владимир.
- Не надо иметь большого врачебного опыта, чтобы определить, что Вы нахватали огромное количество подкожных блох.
- Блох?! Подкожных?! Что это такое? – ещё больше поразился Голинцев.
- Подкожная блоха – это маленький паразит, живущий в земле. Самка только и ждёт удобного случая, чтобы прогрызть в коже человека или животного дырочку и проникнуть туда. Там-то, в этой крошечной пещере, она обволакивается тонкой плёнкой и откладывает яйца...
- Доктор, - невежливо перебил врача Владимир, - но ведь все парагвайцы ходят босяком, а с ними ничего не происходит. Я же всего несколько часов побродил без обуви по траве и...
- Вы, уважаемый, – ЕВРОПЕЕЦ! Ни ваша кожа, ни ваш организм не имеют такой природной защиты, которая в течение веков выработалась у местных жителей, – объяснил доктор. После чего он протёр спиртом маленький скальпель и большую иглу и принялся «оперировать» ступни Голинцева. Скальпелем врач вскрывал волдырь, а потом иглой выковыривал блоху с отложенными уже ею яйцами. При этом он успокаивал Владимира:
- Вы только не переживайте! Я Вас прошу! Это такие пустяки. Вот если бы Вы подцепили земляных вшей, то тогда бы вашему здоровью угрожала опасность...
- Что, здесь существуют и земляные вши? – вскрикнул Голинцев.
- А как же! Вы же находитесь в тропиках! Так вот, земляным вшам очень нравится проникать человеку под ногти. И тогда их присутствие вызывает сильное нагноение пальцев и жуткие боли.
Минут через сорок «операция» была успешно завершена.
- Итак, подведём итоги, - сказал почти весело врач, - с двух ваших ступней я добыл восемьдесят две блохи с их будущими потомством. Солидно, честно Вам скажу. Местные жители за всю жизнь могут подцепить одну, ну двух. Сейчас, уважаемый, я Вам на всякий случай наложу повязки. Рекомендую дней пять не ходить, а находиться в горизонтальном положении, в кровати.
Домой Владимир уже приехал на пролётке, а в комнату его занесли извозчик и дюжий санитар, любезно посланный вместе с ним доктором.
- ВладимИр, что случилось? – испуганно крича, ворвалась в его комнату донья Летисия.
- Ничего страшного. Вчера вот походил босяком по нежной зелёной травке и...
- И сегодня страдаете от подкожных блох, – закончила за него хозяйка дома. – Я Вас, ВладимИр, (донья Летисия почему-то произносила его имя с ударением на последнем слоге) совсем забыла предупредить об опасностях, которые подстерегают европейца в наших местах. Их надо знать и избегать, и тогда всё будет хорошо. Вы, бедненький, ещё, наверное, и не ели сегодня. Я сейчас организую завтрак.
Летисия принесла небольшой чайник с кипятком, пустую тыковку, с торчащей оттуда серебряной трубкой, и большое блюдо вкусно пахнущих кренделей. Она ловко насыпала в тыковку рубленых листьев и веточек местного зелёного чая-мате и налила туда же горячей воды. Сделав маленький глоточек из трубочки, бомбильи, хозяйка передала тыковку Голинцеву. За долгие военные годы Владимир утратил свою прирождённую брезгливость.
Но местная привычка пить мате из одной трубочки с другими людьми вызывала у него позывы рвоты. По этой причине, живя в Буэнос-Айресе, он на приглашение выпить мате, пуская по кругу тыковку, всегда вежливо отказывался со словами:
- Извините, не могу. У меня от этого напитка ужасно болит желудок.
Но сказать это сейчас донье Литисии - означало обидеть пожилую женщину. И Голинцев, переборов себя, всосал из бомбильи немного тепловато-горькой жидкости.
- Берите чипУ, ВладимИр! – предложила хозяйка, протягивая ему блюдо с кренделями.
- Вкусно! Очень вкусно! Впервые в жизни ем это, – искренне сказал Голинцев после того, как съел один.
- Правда? Вам понравилось? Это настоящая парагвайская чипА. Я её готовлю по рецепту моей бабушки: кукурузная мука, крахмал, свиной жир, яйца, свежий сыр, ну и соль с анисом, по вкусу, разумеется. Самое главное – это хорошо вымешать тесто, а самое важное – печь чипУ в настоящей печи из глины и на хороших дровах. Вы, молодой человек, не пробовали ещё других разновидностей чипЫ. Например, чипА со-о, чипа гуасУ. Я уверена, что такие яства Вы никогда не ели! Я обязательно их приготовлю.
- Донья Летисия, - стараясь увести хозяйку от кулинарной темы, спросил Владимир,- а у Вас есть дети, внуки?
Лицо старушки сразу стало грустным.
- Нет. Я и замужем-то не была. Вы спросите почему? Потому что моя молодость как раз совпала с послевоенными годами. В 1864 году Парагвай начал войну против Тройственного союза: Бразилии, Уругвая и Аргентины. Шесть лет наш народ героически сражался, но борьба была неравной и закончилась полным поражением. Во время войны погибли почти все наши мужчины. Были деревни и города, где не было ни одного мужчины. Поэтому-то я и не смогла найти себе суженого. Всю жизнь прожила сама. На той проклятой войне погибли мой отец и старший брат. Родители мои были очень состоятельными людьми и, слава Богу, я никогда ни в чём не нуждалась. Старушка принялась плакать. Голинцеву стало неловко.
- Простите меня, донья Летисия, я не хотел Вас обидеть,- смущённо извинился Владимир.
- Ничего, ничего! Всё давно уже прошло, - сказала хозяйка. – Я Вас оставляю. Отдыхайте. Я пойду и приготовлю что-нибудь вкусненькое на обед.
Последующие дни Летисия потчевала Голинцева парагвайскими эмпанадасами, по форме похожими на вареники, но гораздо больше по размеру. Они были всегда с различной начинкой: рубленое мясо или зелень, или сыр. А также Владимир перепробовал все виды супов, которые являлись основным блюдом незатейливой парагвайской кухни. Среди них был суп борИ-борИ, чем-то похожий на украинские галушки. А блюдо, которое называлось «парагвайский суп», ничего общего не имело с ним. Это был пресный пирог из кукурузной муки с сыром.
Они проводили в беседах целые дни. Голинцеву было очень интересно и важно узнать как можно больше о стране, где он находится. В свою очередь, донья Летисия с удовольствием слушала рассказа Владимира о его Родине, о России.
Так незаметно пролетели дни. И 10 июня в 10.50 Голинцев, немного прихрамывая, поднялся по мраморной лестнице и вошёл в здание военного министерства Республики Парагвай. Миновав часовых в парадной кирасирской форме, он постучал в дверь приёмной полковника Шерифе.
- Да, войдите! – послышалось по-немецки.
Владимир вошёл. За столом сидел адъютант военного министра в кителе с серебряными капитанскими погонами.
- Капитан Фрейвальд, – представился он по-немецки.
- Владимир Голинцев. Господин полковник назначил мне на 11.00, - тоже на немецком языке объяснил Голинцев.
- Да, я знаю. Подождите.
Часы на стене в приёмной показали ровно 11. Адъютант, встав из-за стола, торжественно произнёс:
- Господин Голинцев, проходите, – и открыл ему дверь кабинета.
Шерифе стоял у окна. Он был одет в синий китель с красными кантами и такого же цвета брюки с широкими лампасами.
Министр довольно сухо поздоровался с Владимиром по-немецки и попросил предоставить документы. Бегло просмотрев их, Шерифе сказал:
- Господин Голинцев, я допускаю Вас к сдаче экзамена на чин старшего лейтенанта кавалерии. Даю Вам на подготовку один месяц. Необходимую литературу Вам выдадут в Генеральном штабе. Всё, Вы свободны.
Владимир поблагодарил министра и вышел. Часы в приёмной показывали 11.07.
По дороге домой Голинцева преследовало ощущение, что он побывал в каком-то германском тыловом ведомстве.

ГЛАВА 5.

В Генеральном штабе Голинцеву выдали немецкий кавалерийский устав и учебники по немецким тактике, фортификации, администрации. Это были фундаментальные теоретические основы Германской армии, на которых базировалось устройство и Парагвайских вооружённых сил.
У Владимира было очень мало времени на подготовку. Поэтому он отказался от прогулок и сиесты (послеобеденного сна), который здесь определял весь уклад жизни. Целую неделю, делая лишь непродолжительные перерывы на еду, короткие беседы с доньей Литисией и ночной отдых, Голинцев провёл за учебниками.
В субботу вечером к нему зашёл Риттер и пригласил в «Унион клуб».
- Это очень престижное заведение, Владимир Юрьевич. Кроме самой изысканной в Асунсьоне кухни, Вы там увидите влиятельных людей Парагвая, в том числе и военных. Да и развеяться Вам надо. Так и голова взорвётся от учебников, - убедительно сказал он.
Зал «Унион клуба» был заполнен. Все присутствующие хорошо знали Риттера и любезно с ним раскланивались. За одним столиком сидела пара. Он, лет 30, в форме майора парагвайской армии. Она, лет 28, невзрачная блондинка с мелкими чертами лица. Подойдя к ним, Рудольф Александрович поздоровался по-немецки, а потом представил их Владимиру:
- Иоганн Гестефельд (зам. начальника Генерального штаба) и его очаровательная супруга Эльза. А это, господа, будущий офицер парагвайской армии Владимир Голинцев.
- Очень приятно, - сказал по-немецки Владимир и очень галантно прикоснулся губами к пальцам Эльзы, а затем крепко пожал руку её мужа.
Риттер заказал бутылку шампанского в серебряном ведёрке со льдом, и они выпили за знакомство.
Вскоре Голинцев уже знал, что майор Гестефельд во время Великой войны занимал незначительные штабные должности в одной из тыловых частей Германской армии. В 1918 году в чине капитана был уволен и остался без средств к существованию. Ему не оставалось другого выбора, как ехать в Парагвай. Сюда Иоганна давно приглашал двоюродный дядя по линии матери, подполковник фон Притвиц.
- И как Вам Парагвай, госпожа Эльза?- тактично задал вопрос Владимир.
- О, для нас это гораздо хуже, чем отбывать каторгу, - грустно призналась она.
Голинцев понял, что нужно срочно менять тему разговора.
- Разумеется, Асунсьон - это не Париж, но я хотел бы...
- Вы, Владимир, бывали в Париже?- резко оборвала его Эльза.
- Да! Этот город я буду помнить всегда.
- Да! Да! Да! - снова оборвала Голинцева его собеседница. - Вы правы. Мы с мужем приехали в Париж в конце мая 1913 года. Это был наш медовый месяц...
И затем целых сорок минут мужчины вынуждены были слушать восторженный монолог Эльзы о поездке в Париж.
Иоганн, в отличие от своей супруги, был немногословен. Изредка он произносил одну - две фразы и замолкал.
Вечер прошёл быстро. Владимир чувствовал себя довольно уютно в компании этих людей. Он рассказывал маленькие истории из своего детства, салонные довоенные анекдоты, и все весело смеялись.
При прощании супруги Гестефельд пригласили Риттера и Голинцева к себе домой на вечеринку в следующую субботу.
Рудольф Александрович и Владимир решили не брать извозчика, а перед сном прогуляться пешком. Всю дорогу Риттер говорил:
- Владимир Юрьевич! Как хорошо получилось! Они Вас приняли! Это очень важно для Вашего будущего. Ведь Иоганн занимает должность заместителя начальника Генерального штаба.
А Голинцев, шагая по скудно освещённым улицам парагвайской столицы, думал:
- Да, времена изменились. А ведь всего лишь несколько лет назад мы были врагами и стреляли друг в друга. А сейчас здесь, далеко от Европы, мы уже стали почти приятелями.
Неделя пролетела, как один день. Наступила суббота. В семь часов вечера Голинцев один (Риттер вчера срочно уехал в одно из своих поместий), с цветами и шампанским, прибыл в предместье Асунсьона, Пуэрто Сахония. Гестефельды снимали старый двухэтажный дом колониального стиля. Он поразил Владимира своей запущенностью: обваливающаяся штукатурка на стенах, разбитые мраморные ступени, плохо закрывающиеся окна и двери. Дом находился в большом и неухоженном саду-парке.
Здесь уже находились подполковник Притвиц с супругой, капитан Зигфрид Бош и старший лейтенант Герман Шредер. Они довольно тепло поприветствовали Голинцева. Вскоре все сели за стол с небольшим количеством лёгких закусок. Пили местный ром из сахарного тростника. Разговаривали только на немецком языке и вели себя очень раскованно. Гестефельд поставил пластинку, и из граммофона понеслись бравурные немецкие марши. Хозяйка дома извиняющимися тоном объяснила:
- Вы представляете, господа, уже прошёл целый месяц, как я выписала рояль из Буэнос-Айреса. И до сих пор его не доставили! Я наводила справки. Но, как всегда, никто ничего не знает. В этой стране все поголовно - жулики!
- Да, да, - вторила ей Беатрис фон Притвиц, женщина лет сорока, с тёмными кругами под глазами и широкими скулами. - Здесь никому нельзя верить! Вы правы, дорогая Эльза, они все воры!
Подполковник фон Притвиц был очень мрачен. Вчера он получил письма с родины от своих родственников:
- Победители поставили нашу великую Германию на колени, - хриплым низким голосом начал говорить он, бесцеремонно перебивая свою жену. - Безработица достигла угрожающих масштабов. Не хватает продуктов питания. Население голодает. Повсюду царят отчаяние и безысходность...
Фон Притвиц учился вместе с Адольфом Шерифе в германском военном училище в годы их молодости. В настоящее же время он занимал высокую должность заместителя командующего военным округом в городе Парагвари. Фон Притвиц являлся старшим по чину и возрасту среди всех немецких офицеров, находящихся на службе в парагвайской армии.
После слов подполковника наступила тягостная тишина.
- Господа, мы с Беатрис выйдем прогуляться по саду, - объявила Эльза, и женщины, поднявшись из-за стола, ушли.
Фон Притвиц также пригласил всех желающих спуститься вниз и покурить. Голинцев вежливо отказался. С ним остался и Герман Шредер, бывший лейтенант баварской пехоты. Высокий, уже лысеющий, двадцатипятилетний блондин. Он уже был прилично пьяным от нескольких бокалов рома. Смотря в упор на Владимира покрасневшими глазами, Шредер говорил рублеными фразами:
- Господин Голинцев, куда Вас занесло? Ведь Парагвай - это дыра! Местные офицеры - сборище безграмотных идиотов. А солдаты? Вы видели солдат, которые шарахаются от обуви и предпочитают ходить босяком? Их же ничего не интересует. Они днём и ночью пьют мате из одной ржавой трубки или сосут терере. Вы знаете, господин Голинцев, что такое терере?
- Да, конечно. Это холодный мате, - ответил Владимир.
- Нет, нет, господин Голинцев, это пойло из воды, набранной в первой попавшейся лужи...
Герман налил себе рома в бокал до самых краёв и выпил большими глотками. Громко икнув, продолжил:
- У меня мать одна в Мюнхене, а я её не могу сюда привезти. Она и дня не выдержит в этом проклятом климате среди этих аборигенов. А невеста не хочет сюда ехать....
Шредер снова налил и выпил полный бокал рома:
- От этой мерзости у меня изжога. Я хочу родного холодного баварского пива... Да со свиной копчёной ножкой, да с...
Герман, не закончив фразы, неожиданно замолчал. Положив голову на стол, он моментально уснул.
- Хорошо бы уложить его в постель. Но один я не в состоянии этого сделать. Он же тяжёлый, как буйвол. Два метра ростом и весит, наверное, килограммов сто тридцать, - подумал Голинцев.
Владимир встал из-за стола и, спустившись по лестнице, вышел в сад. В беседке сидели Эльза и Беатрис и о чём-то беседовали. Мужчин же нигде не было видно. Голинцев повернул за угол дома и неожиданно услышал голос фон Притвица:
- Вчера, - говорил подполковник, - я беседовал с Шерифе. Он мне пообещал, что организует сильное давление как на Президента, так и на Парламент. Думаю, что в скором времени удастся изменить некоторые пункты Парагвайской Конституции. Армии уже на законных основаниях будут предоставлены самые широкие права в политической жизни страны...
Владимир остановился. Он невольно подслушал очень важный разговор, и ему от этого стало очень неловко. Голинцев вернулся в дом. За столом продолжал спать Шредер, а из граммофона по-прежнему ревели немецкие марши. Вскоре вернулись офицеры. Общими усилиями уложили Германа в постель, а потом принялись пить кофе и вспоминать довоенную жизнь.
К себе Владимир вернулся лишь под утро и сразу же сел за учебники.
Наконец, наступил этот день - 11 июля 1921 года. Голинцев прибыл в штаб Сухопутных войск. В зале для конференций за длинным столом сидели члены экзаменационной комиссии. Восемь офицеров в парадных мундирах. Председатель - генерал кавалерии Эскобар - напомнил им:
- Господа, каждый из Вас имеет право задать максимум два вопроса.
И продолжил:
- Итак,- приступаем! Соискатель чина старшего лейтенанта кавалерии господин Голинцев Владимир. Верно?
- Так точно, господин генерал! - чётко ответил Владимир.
- Скажите, когда и какими воинскими подразделениями Вы командовали? В каких сражениях принимали участие?
- Командуя взводом гусар, принимал участие в широкомасштабном наступлении русских войск на Юго-Западном фронте в 1916 году. Это было во время Великой войны. С 1918 по 1920 год принимал участие в гражданской войне на Юге России. В чине ротмистра командовал эскадроном гусар. Закончил войну командиром пехотной роты.
- Благодарю Вас, господин Голинцев, достаточно, - сказал генерал Эскобар.
Затем, по старшинству, начали задавать вопросы члены экзаменационной комиссии. Они были довольно разнообразными: от администрации до баллистики. Владимир, увидев благожелательное отношение к нему со стороны всех офицеров, перестал волноваться. Чётко и очень обстоятельно он ответил на все вопросы.
После этого Эскобар объявил об окончании теоретической части экзамена и предложил всем пройти в манеж военного училища. Здесь два драгуна уже держали под уздцы великолепного коня под офицерским английским седлом. Генерал щёлкнул бичом, и Голинцев на этом скакуне пошёл на барьеры. Опытный наездник, Владимир их взял без особого труда. После преодоления каменной стены Эскобар приказал ему остановиться. Генерал пожал Голинцеву руку и поздравил с блестящей сдачей экзамена.
- Господин Голинцев, я, как командующий Сухопутными войсками, сегодня же подпишу приказ о Вашем зачислении в парагвайскую кавалерию. Но этот приказ должен быть подтверждён декретом Президента Республики. Поэтому, чтобы снова надеть офицерский мундир, Вам придётся подождать ещё несколько дней.
После этого Владимира поздравили все члены экзаменационной комиссии.
Голинцева переполняла радость. Ему хотелось сейчас же поделиться ею со своими знакомыми. Почти бегом он вошёл в Генеральный штаб и сразу же в коридоре увидел Гестефельда.
- Иоганн! Иоганн! - позвал его Владимир. - Я только что сдал экзамен! Я сдал!
- Поздравляю Вас, Владимир! И добрый день, - ответил тот и пожал ему руку.
- Простите, забыл поздороваться. Наверное, от избытка чувств, - оправдываясь, произнёс Голинцев.
- Я ни секунды не сомневался, что Вы сдадите экзамен, - сказал Гестефельд, а потом предложил, - давайте вдвоём прогуляемся сейчас в военное интендантство и закажем Вам мундир.
Через пятнадцать минут офицерский портной (немец) уже снимал мерку с Владимира.
- Через неделю, - сообщил он Голинцеву, - я Вам пришлю парадный мундир и две пары обмундирования защитного цвета.
- Как через неделю? - отчаянно прошептал Владимир на ухо Иоганну. - Ведь генерал Эскобар мне сказал, что уже сегодня подпишет приказ о моём зачислении. А Президент Республики издаст декрет через несколько дней.
- Владимир, не забывайте, что это не Германия! Это - Парагвай! Здесь такие дела быстро не делаются. Сначала приказ подпишет Эскобар, потом Шерифе. Затем он будет лежать в канцелярии Президента... Здесь жуткая бюрократия. Лично я думаю, что не раньше десяти дней, - укоряющим тоном объяснил Гестефельд.
В соседнем отделе Голинцев заказал пару лакированных ботфортов, каску, шарф, эполеты, погоны и палаш.
- Иоганн, сегодня вечером я всех приглашаю в «Унион Клуб», - сказал Голинцев при выходе из интендантства.
- А теперь - к Рудольфу Александровичу. Надо ему рассказать, как сегодня прошёл экзамен, и пригласить в ресторан, - решил Владимир.
Дверь в доме Риттера открыла служанка.
- А дона Рудольфа нет. Они уехали, - сообщила она.
- Куда? Когда вернётся? - огорчённо спросил Голинцев.
- Они вчера уехали... К себе на эстансию... Когда вернутся? Я не знаю. Дон Рудольф мне ничего не сказали насчёт этого.
- Спасибо! - огорчённо поблагодарил женщину Владимир. Ему так хотелось поделиться своей радостью с Риттером. Человеком, который так много для него сделал.
А как обрадовалась донья Летисия!
- Я была уверена, ВладимИр, что Вы будете офицером! Вам так пойдёт кавалерийская форма! Я Вас поздравляю! И сейчас мы выпьем с Вами хорошего французского вина, бутылочка которого у меня хранилась для исключительного случая. И вот, наконец, он сегодня наступил!
В «Унион Клубе», кроме фон Притвица с супругой и Гестефельдов, за их столом оказались командующий военным флотом Парагвая капитан фрегата Эсс и его адъютант, старший лейтенант Бауэр. Эсс до 1910 года служил на германском броненосце «Виттельбах». По каким-то (державшимся в секрете) обстоятельствам был уволен с военной службы и попал в Парагвай. Здесь быстро стал близким другом Адольфо Шерифе и, с его помощью, за несколько лет дослужился до командующего флотом страны. Бауэр был его племянником. Ходили слухи, что у себя на Родине он был всего лишь приказчиком в магазине тканей.
Шампанское лилось рекой. Голинцев заказывал бутылку за бутылкой. Все пили за успешную сдачу Владимиром экзамена. Слово для тоста попросил Эсс.
- Господин Голинцев, Ваша карьера напрямую зависит от нас - немецких офицеров. Мы являемся хорошо организованной и влиятельной силой во всех сферах парагвайских вооружённых сил. А самое главное, что мы все, сидящие за этим столом, - европейцы. Так давайте, дамы и господа, выпьем шампанского за то, чтобы мы всегда и во всём помогали друг другу в этой дикой стране! - откровенно заявил он.
Все немецкие офицеры немедленно встали с бокалами, а их дамы, оставаясь на своих местах, радостно, не обращая внимания на остальных посетителей, закричали:
- Браво! Браво!!!
Последняя фраза неприятно поразила Владимира. Он хотел сразу и в резкой форме выразить своё несогласие с этими оскорбительными словами. Но в последний миг передумал и, скрипя зубами от гнева, тоже встал. Для Голинцева этот вечер был безнадёжно испорчен. Ощущение праздника улетучилось. Владимир сник и молча, смотря в одну точку, думал:
- Для немцев и мы, русские, тоже отсталый народ. Это мне известно ещё с войны. Ладно, там мы были врагами, и они говорили и писали о нас всякие гадости. Но как можно с таким пренебрежением и цинизмом высказываться о Парагвае?! Ведь эта маленькая и бедная страна не только их приняла, но и дала престижную работу, высокое положение в обществе с перспективой на будущее!
Вокруг Владимира продолжалось веселье, но он больше не сказал ни слова. Только уже в конце долгого застолья Голинцев произнёс единственный тост:
- Я хочу поблагодарить Эльзу и Иоганна Гестефельд за их искреннюю помощь и участие в моей судьбе!
Потом потянулись долгие дни томительного ожидания. Они были похожи друг на друга: подъём, утренняя молитва, гимнастика, чтение свежих газет и воспоминания. Несмотря на то, что жизнь в Парагвае была гораздо дешевле, чем в Аргентине, банкет в «Унион Клубе» нанёс солидный удар по личному бюджету Владимира. Он старался не выходить из дому, чтобы не тратить денег. Голинцеву на помощь пришла донья Летисия. Она приглашала его разделить с нею завтрак, обед и ужин. В приготовление типичных парагвайских блюд старушка вкладывала всю свою энергию и доброту. Каждый день они часами беседовали. Донья Летисия была не только очень набожной женщиной, но оказалась ещё и большой ценительницей испанской литературы. О драматургах прошлого столетия она готова была говорить в любое время дня и ночи. Прерываясь на мгновения, старушка сетовала:
- Какая жалость, что наш Парагвай ещё очень молодая страна и здесь не родились до сих пор такие талантливые писатели ... Но поверьте, ВладимИр, скоро на этой земле будут написаны такие произведения, о которых заговорят во всём мире. И наши люди будут читать много книг, а не ходить в такие ужасные места, как например зоосад. Вам, ВладимИр, нравится это место, где, как в тюрьме, содержатся бедные животные?
- Нет, - признался Голинцев, - я не могу видеть страдания этих беззащитных зверей.
- А у нас, в Асунсьоне, несколько лет назад открыли этот зоосад. Зачем мучить этих божьих тварей? Я написала несколько писем Президенту страны с просьбой закрыть зоосад, но до сих пор не получила ответа.
- Да, я тоже до сих пор не увидел Декрета Президента о моём зачислении в кавалерию. А ведь уже прошло десять дней...- вдруг с грустью подумал Владимир.
Следующим утром Голинцев проснулся и вдруг....
- Сегодня же 22 июля! Мне исполняется 24 года! Я уже зрелый человек... Но одинок и беден. У меня нет родных. Я здесь, на краю земли, жду, когда же решится моя судьба. А правильно ли я делаю, что стремлюсь служить в армии чужого государства? Ведь я - русский офицер и должен служить моей Родине! Но не моя вина, что я покинул Россию. Всевышний мне послал все эти тяжкие испытания, и я должен их пройти!
Владимир принялся молиться перед иконами. Как всегда, он просил у Господа сил и терпения, чтобы достойно пройти этот сложный этап в его жизни.
Стук в окно застал его, когда он брился. Это мальчик принёс газеты. Голинцев развернул «Эль Либераль» и сразу же, на первой странице, увидел свою фамилию и имя. Это был долгожданный Декрет Президента Парагвая Мануэля Гондра о присвоении ему чина старшего лейтенанта и зачислении в кавалерию. Только Владимир хотел закричать от неожиданно захлестнувшего его чувства радости, как снова послышался стук. На этот раз стучали в дверь.
Прибыл ефрейтор из интендантства с большим количеством всевозможных свёртков. Он принёс Голинцеву от портного его форму, а также ботфорты, каску и палаш. Замирая от восторга, Владимир принялся разворачивать свёртки. Надев синий китель с малиновыми обшлагами и воротником, бриджи с малиновыми кавалерийскими лампасами и ботфорты, он сразу же почувствовал себя абсолютно другим человеком. Мундир сидел на нём, как влитой.
- И как это люди могут носить эти неудобные гражданские костюмы? - подумал вдруг Владимир.
Голинцев, опоясав шарф, подошёл к зеркалу.
- Как эта форма похожа на российскую драгунскую! - произнёс он вполголоса.
Затем, пристегнув палаш и надев каску, Владимир хотел было выйти на улицу, как в дверь опять постучали.
- Да, входите! - громко произнёс он.
На пороге появился солдат. Громко щёлкнув каблуками сапог, он отдал честь и доложил:
- Господин старший лейтенант! Вестовой Фернандес из штаба Сухопутных войск с пакетом для Вас!
И тут Голинцев вспомнил старую добрую традицию Николаевского кавалерийского училища. Молодой корнет, только что произведённый в этот офицерский чин, давал на чай первому солдату, отдавшему ему честь.
- Держи, рядовой, и служи хорошо! - весело произнёс Владимир и вручил вестовому десять песо.
Тот растерялся, но взял и поблагодарил. Опять громко щёлкнув каблуками, отдал честь и вышел.
Голинцев вскрыл пакет. В нём находилось предписание, по получении которого он должен немедленно прибыть к Командующему сухопутными войсками.
Через тридцать минут Владимир уже находился в кабинете Эскобара. Генерал, увидев его в парадной кавалерийской форме, с удовлетворением заметил:
- В Вас, господин старший лейтенант, сразу виден кадровый офицер.
Эскобар пригласил Голинцева сесть в очень неудобное деревянное кресло с высокой спинкой.
- Не будем терять времени. С сегодняшнего дня Вы назначаетесь командиром форта «Капитан Альсина». Приказ только что был подписан военным министром господином Шерифе. Сегодня же, первым пароходом, Вы должны отбыть в Консепсьон в распоряжение командующего четвёртым военным округом полковника Густаво Дельгадо. Вот Вам копия приказа. С ним сейчас же отправляйтесь в наш финансовый отдел и получайте денежное довольствие. Не забудьте также в арсенале выбрать себе персональное огнестрельное оружие. Сегодня, повторяю, сегодня, Вы должны уже выехать в Консепсьон.
Начальник финансового отдела выдал Владимиру его оклад за два месяца, деньги на проезд на пароходе в каюте первого класса, на дорожные расходы и ещё на что-то. На руках Голинцева оказалась довольно приличная сумма, равная четырём его месячным окладам. В арсенале он выбрал себе пистолет немецкой системы Маузер калибра 7.63. К нему прилагалась и тяжёлая деревянная коробка с патронами. Затем, не теряя времени, Владимир сразу же направился в Генеральный штаб попрощаться с Иоганном. Заодно ему хотелось узнать, с чем связана такая невероятная спешка. Он уже привык, что в Парагвае никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не торопится.
Старый капитан с заспанным лицом довольно неприветливым тоном сообщил Голинцеву:
- Господин майор уехал по делам службы в Парагвари два дня назад.
- А вернётся когда? - спросил Владимир.
- Этого я не знаю.
- А я могу оставить ему письмо? - вежливо поинтересовался Голинцев.
- Да, конечно, - буркнул капитан и углубился в чтение каких-то бумаг.
Владимир быстро написал небольшую записку, в которой выразил сожаление по поводу своего внезапного отъезда и огромную благодарность Иоганну и его супруге за приятное время, которое они провели вместе.
На улице Голинцев остановил первого же извозчика и поинтересовался у него:
- Уважаемый, скажи-ка мне, во сколько отходит сегодня первый пароход на Консепсьон?
Тот, ни секунды не задумываясь, выпалил:
- После сиесты, в пять часов, господин офицер.
- Поехали, уважаемый! - приказал Голинцев и, прыгнув в пролётку, назвал адрес дома доньи Летисии. - Знаешь дорогу?
- Конечно! - ответил извозчик.
Проезжая мимо книжной лавки, Владимир попросил остановиться. Вбежав в магазинчик, он поинтересовался у продавца:
- У Вас есть испанские классики? И тут же, немного подумав, нерешительно добавил, - а, может, что-нибудь русское есть, на испанском языке, разумеется?
- Конечно, есть! - гордо ответил продавец, плешивый невысокий старичок в очках. - Достоевский Фёдор «Преступление и наказание».
- Что? - изумлённо закричал Голинцев. - «Преступление и наказание» на испанском?! Здесь? Немедленно давайте!
Потом Владимир купил все цветы, которые продавала на углу весёлая босоногая девчонка.
Когда Голинцев вручил донье Летисии охапку цветов и книгу, то она, от избытка чувств, сначала почему-то густо покраснела, а потом заплакала.
- Донья Летисия, я получил назначение. Командиром форта «Капитан Альсина». Должен отбыть сегодня же, - сообщил старушке Владимир.
- «Капитан Альсина» ... А, это находится недалеко от Консепсьона. Лет десять назад все газеты писали об этой крепости. Это очень опасное место, ВладимИр! И сельва там непроходимая, с тяжёлым климатом. Там очень много комаров, которые разносят жёлтую лихорадку, дэнге... Там Вы, без москитной сетки, просто не выживете. У меня есть. Много, ещё с прошлых времён. Сейчас такие уже не делают. Я Вам её всю отдам. И, пожалуйста, не отказывайтесь! Я старше Вас!
Донья Летисия, кроме москитной сетки, подарила Владимиру серебряные вилку, нож и тарелку.
- Такой блестящий офицер должен есть только с серебра. И помните, что в сельве - это самая здоровая и практичная посуда.
Голинцеву с большим трудом удалось вручить хозяйке дома деньги за проживание. Она в категоричной форме отказывалась их брать.
- Не забывайте старушку Торрес, ВладимИр! Пишите, хотя бы иногда, - сказала на прощание донья Летисия и, поцеловав его, перекрестила.
Дверь в доме Риттера открыла та же сама служанка.
- А дон Рудольф ещё не вернулись, - сообщила она.
- Какая жалость, - огорчился Голинцев. - Тогда я оставлю ему письмо. Не забудьте, пожалуйста, передать.
Он написал Рудольфу Александровичу несколько фраз, пообещав прислать подробное письмо через пару недель, но уже с нового места службы.
Был уже почти час дня, когда Владимир, остановив извозчика, попросил отвезти его на пристань. Наступал обеденный перерыв, а потом долгожданная сиеста. Многие лавки были уже закрыты. Проезжая мимо магазина с броской вывеской «Сон Ангела. Лучшее постельное бельё, а также всё для дома», Голинцев увидел, как служащий уже запирал дверь на замок.
- Стой! - закричал он извозчику. - Подожди, любезный.
Спрыгнув с пролётки, он подбежал к магазину.
- Добрый день! Извините, но я хотел бы сделать у Вас много покупок, - обратился он к продавцу.
- Хотите купить? На большую сумму?
- Да!
- Тогда обед откладывается! Проходите, господин старший лейтенант! - радостно объявил мужчина лет сорока с густой шевелюрой и открыл ему дверь.
Через несколько минут выяснилось, что это был сам хозяин магазина - Фернандо.
Голинцев, следуя его советам, выбрал себе три пары хорошего постельного белья, шерстяное одеяло и кожаный чемодан. В соседней комнате находилась посуда. Владимир велел упаковать полный столовый набор на четыре персоны. Пока Фернандо аккуратно заворачивал посуду в пергаментную бумагу и складывал в большой ящик, перекладывая стружкой, Голинцев прошёл в третью комнату. Здесь, среди кастрюль, чайников, котелков, он неожиданно увидел стопу альбомов. Рядом, на полке, незаметно лежали дорогие масляные краски, акварель в больших деревянных коробках. За ними пылились самые разнообразные кисти. Владимир, забыв обо всём, принялся доставать всё это сокровище.
- Невероятно! Краски голландские! Кисти английские! А альбомы?! Альбомы были из дорогой специальной бумаги для рисования, изготовленные во Франции!
- Господин, Фернандо,- спросил Владимир у хозяина магазина, - а откуда всё это у Вас?
- А это... Это барахло мне досталось от прежнего хозяина. Он скоропостижно скончался, а его вдова продала мне магазин со всем, что находилось внутри.
- Так я у Вас всё это покупаю! - объявил Голинцев.
- А может Вы, господин старший лейтенант, и это возьмёте? Это Вам подарок, так сказать, за покупку на большую сумму, - обрадованно сказал Фернандо и принялся выносить из подсобного помещения чистые холсты, натянутые на подрамники.
Голинцев остолбенел. Он не верил своим глазам. Здесь, в глуши, валяются невостребованными уникальные инструменты для художника-профессионала! Какая невероятная удача! Это же настоящее сокровище!
- Да, да! Я беру, - коротко ответил он.
Под тяжестью всех загруженных в неё вещей пролётка прогнулась. И пока они ехали до пристани, Владимира не покидало ощущение, что она вот-вот развалится.
Голинцев купил последний билет в каюту первого класса. Матросы помогли ему перенести его вещи и разместить их в крошечном помещении. Было уже почти шесть часов, когда маленький ржавый пароходик, сделав несколько гудков, отошёл от причала. На верхней палубе располагались каюты первого класса. Нижняя - являлась общей каютой третьего класса. Здесь умудрилось расположиться большое количество людей. Они ехали целыми семьями, со скарбом и домашними животными. Второго класса на пароходе не существовало.

ГЛАВА 6.
Из длинной трубы густыми клубами валил чёрный дым. Пароходик, вибрируя всем корпусом, медленно поднимался вверх по течению реки Парагвай. Вскоре за кормой скрылись столичные пригороды. И вдруг в висках у Владимира что-то застучало, а сердце сжалось от боли. Точно так же, когда он последний раз видел удаляющийся навсегда Крым.
- Снова я уезжаю в неизвестность. Что меня ждёт? Это известно только Всевышнему!
Голинцев не хотел заходить в свою каюту. Он стоял на палубе и смотрел на тянущийся за бортом берег реки. Солнце уже садилось. Закат длился недолго, и темнота наступила мгновенно. Но перед её приходом всё на несколько минут окрасилось в огненно-красный цвет. Это была фантастическая картина, невиданная до сих пор Владимиром. Красная река, красные деревья на берегу, красное небо.
- Бог мой! Как красиво! - тихо произнёс вслух мужчина, стоящий на палубе рядом с Голинцевым.
- Да, действительно незабываемое зрелище, - подтвердил Владимир.
На пароходике повсюду зажглись электрические лампочки, и стало довольно светло.
Мужчина повернулся к Голинцеву и, протянув ему свою руку, сказал:
- Разрешите представиться, Мигель Троче - врач. Возвращаюсь домой в Консепсьон.
- Очень приятно, Владимир Голинцев. Тоже направляюсь в Консепсьон.
- Го-лин-цев? - переспросил по слогам Троче. - Вы что, русский.
- Да, я - русский, - ответил Владимир.
- Я, по Вашему внешнему виду и лёгкому акценту, был уверен, что Вы один из немецких офицеров, которые служат в нашей армии. Но русского... Старшего лейтенанта парагвайской армии... Признаюсь честно, вижу в первый раз.
- Да, я - единственный из моих соотечественников, которому выпала честь служить в вооружённых силах Парагвая.
- Скажите, Владимир, если это, разумеется, не является секретом, с какой Вы целью направляетесь в Косепсьон?
- Нет никакого секрета, господин Троче. Я назначен командиром форта «Капитан Альсина».
- Форт «Капитан Альсина»... Вы, наверное, вместо прежнего командира, лейтенанта... Не знаю его фамилии. Бедняга умер три недели назад, как раз накануне моего отъезда в Буэнос-Айрес.
- Может быть. А что случилось с этим лейтенантом? - настороженно спросил Голинцев.
- Умер от какой-то инфекции. Об этом мне рассказал один мой коллега.
- Какой инфекции? – поинтересовался Владимир.
- О, этого я не знаю. Я только предполагаю, - признался Мигель.
- Скажите, господин Троче, а что, этот форт находится в каком-то гиблом месте, где легко можно заразиться инфекционным заболеванием? - задал вопрос Голинцев, стараясь использовать завязавшийся разговор для сбора информации о своём будущем месте службы.
- Да нет, форт находится километрах в восьмидесяти от Консепсьона. Крепость была построена лет так сорок назад для защиты селений этой зоны от разбойных нападений индейских племён чемококо, пона, пилягас. Форт «Капитан Альсина» находится на границе обрабатываемых земель с оседлым населением и непроходимой сельвой. И, насколько я знаю, в последние годы не было стычек гарнизона крепости с индейцами.
Троче замолчал. Подумав немного, он произнёс:
- А причиной смерти лейтенанта могла быть вода. Вы, Владимир, всегда обращайте здесь внимание на воду, которую пьёте. Я рекомендую Вам пить только кипячёную воду. Увы, мои соотечественники, особенно простые люди, убеждены, что кипячёная вода портит вкус настоящего парагвайского тетере. И невозможно побороть их вековые привычки. Если же у Вас нет возможности прокипятить воду, то налейте её в какую-нибудь прозрачную ёмкость и посмотрите на свет. Если не увидите ни червячков, ни личинок, тогда - понюхайте. И если неприятного запаха гнили у воды нет - можете рискнуть. Я повторяю - рискнуть!
Троче немного помолчал, а потом добавил:
- Вообще-то хочу заметить, что климат в наших краях довольно сносный. Нет очагов малярии или жёлтой лихорадки, как, скажем, в зоне Панамского канала. Но смертность от лихорадок денге и жёлтой регистрируется каждый год. Особенно с приходом лета и выпадением осадков. Но в наших краях большое количество населения страдает болезнью Чагаса. Бразильский медик Карлос Чагас (кстати, мы очень хорошо знакомы) в 1909 году обнаружил, что кровь многих больных, живущих в Парагвае и Бразилии и страдающих сердечно-сосудистыми заболеваниями, заражена паразитом Tripanosoma cruzi. Он утверждает, что причиной заражения является клоп-винчука. Я и мой друг Сальвадор Масса, являющийся крупным специалистом в области бактериологии, полностью с этим согласны. К сожалению, на Международной конференции по проблеме инфекционных заболеваний в Буэнос-Айресе, с которой я и возвращаюсь, почти все учёные подняли на смех мнение Чагаса. Они утверждают, что эта болезнь напрямую зависит от изменения климатических условий и что клопы здесь не причём. Обидно за Чагаса. Он был так расстроен, что не смог доказать своим коллегам своей гипотезы. Карлос даже не явился на последнее заседание, а послал всем участникам конференции письмо. В нём он напрямую связывает антисанитарные условия беднейших слоёв населения, которое живёт в лачугах вместе со своими животными и не соблюдает условий личной гигиены, с винчука. А именно они и являются носителями паразита.
(Время подтвердило гипотезу Карлоса Чагаса. Действительно, клопы-винчука при укусе человека выделяют свои заражённые паразитом Tripanosoma cruzi экскременты, попадающие затем в кровь. Болезнь Чагаса хроническая и длится годами. При этом, поражённые этим недугом люди страдают сердечной недостаточностью, кишечно-желудочными заболеваниями и нарушением функционирования центральной нервной системы. Болезнь существует и в наши дни. Распространена в Парагвае, Бразилии и северных провинциях Аргентины. Медикаментов не существует. Жилые и хозяйственные постройки, где обнаружен клоп-винчука, просто сжигаются со всем имуществом).
Мигель снова сделал паузу, а потом предупредил:
- Берегитесь комаров и клопов. На первый взгляд - простые кровососущие насекомые,
а на самом деле - убийцы. Они и разносят заболевания, от которых гибнут тысячи людей...
Троче неожиданно прервался и, вынув из кармана большие серебряные часы, кинул на них взгляд.
- О! Заговорились мы с Вами! Пора и поужинать. Вы как?
- С удовольствием! - ответил Владимир, который уже давно испытывал чувство лёгкого голода.
- Тогда пройдёмте в буфет! - предложил Мигель.
Судовой буфет находился там же, на верхней палубе. Он приятно поразил Голинцева своей чистотой и большим выбором блюд. Кроме традиционных эмпанад и рома из сахарного тростника, здесь были жареные цыплята, запечённая в духовке рыба, всевозможные салаты... И даже ледяное, вполне приличное пиво.
В буфете, при ярком электрическом свете, Владимиру удалось хорошо рассмотреть своего нового знакомого. Троче был среднего роста, лет сорока, с копной жгуче чёрных волос, с орлиным носом и ниточкой изящных усиков. Тёмные, чуточку усталые глаза светились добротой и говорили о своём хозяине, что это был честный и открытый человек.
- В 1910 году я закончил медицинский факультет Университета Буэнос-Айреса и вернулся к себе в родной Консепсьон, - стал рассказывать о себе Мигель, - иногда бываю в Асунсьоне. Но в основном работаю в затерянных глухих районах Парагвая. Хочу признаться, Владимир, что мечтаю совершить путешествие в Европу. Из всех городов, которые я хотел бы увидеть, на первом месте стоят Москва и Санкт-Петербург. Я искренне восхищаюсь русской культурой. В моей библиотеке есть даже одна книга на французском языке. Краткая история России. В ней имеются несколько глав, посвящённых архитектуре старинных православных церквей. Потрясающе интересно!
Они беседовали до глубокой ночи. Уже спали глубоким сном все пассажиры первого класса. Затихла и нижняя палуба. Пароходик всё так же, настойчиво хлопая лопастями колёс, упорно продолжал подниматься вверх по реке Парагвай.
Утром Голинцев проснулся от невероятной тишины. Не работал судовой двигатель. Пароход стоял пришвартованный у примитивной пристани из толстых неструганных брёвен. На берегу виднелась деревушка из семи убогих хижин с камышовыми крышами.
Владимир вышел из каюты на палубу. Здесь уже прохаживался Троче.
- Доброе утро, господин Голинцев! Посетим буфет? - спросил он.
- Доброе утро. Да, давайте позавтракаем, - согласился Владимир.
Но, к сожалению, буфет был закрыт.
- Рано ещё, только восемь часов, - сказал Мигель.
- Тогда подышим свежим воздухом до открытия, - шутя, предложил Голинцев.
Пароход, сделав два продолжительных гудка, снова двинулся в путь. Пейзаж был однообразен: сельва по берегам, мутная речная вода и синее небо.
- Думаю, что сегодня жарковато будет. А что меня ждёт летом? В январе и феврале, - вслух спросил сам себя Владимир.
- Да, летом температура на солнце в этих краях достигает плюс шестидесяти градусов, - сказал Троче.
- Сколько? - ужаснулся Голинцев. - Шестьдесят градусов?! А у нас в России в это время - зима. Мороз. Свежий воздух. Пар валит изо рта. Снег. Ах, как хорошо!
- А я ни разу в жизни не видел снега, - признался с сожалением Мигель, - а хотелось бы.
Немного подумав, он очень тактично спросил:
- Владимир, простите, скажите, пожалуйста, Вы ведь никогда не были в сельве?
- Нет. А что?
- Дело в том, что Вам предстоит служить в экстремальных и непривычных для европейца условиях. Если Вы не возражаете, я мог бы дать несколько полезных советов.
- Сочту за честь и буду Вам, Мигель, очень признателен.
- О воде я Вам рассказал вчера. Это, во-первых. Во - вторых, в сельве нельзя спешить. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Вот утром Вы встаёте и что делаете?
- Одеваюсь, конечно, - недоумевающе ответил Владимир.
- Разумеется. Но как одеваетесь?
- Быстро, как всегда.
- Нет, Владимир, в сельве так не пойдёт! Слушайте меня внимательно. Вы встали и прежде, чем надеть сапоги, их надо тщательно осмотреть и изгнать всех «квартирантов», которые забрались туда ночью. Как правило, это ядовитые пауки, змеи, осы. После этого Вы осматриваете свою одежду и обязательно её встряхиваете. Сильно и несколько раз! В ней могут прятаться муравьи, укусы которых очень болезненны, те же осы или пауки. Если Вы идёте по сельве, то прежде, чем сделать шаг, надо внимательно посмотреть под ноги. Никогда не нюхайте цветы! Многие из них имеют пыльцу такой мощи, которая может спровоцировать у Вас затруднение дыхания и даже сердечный спазм. Не ешьте неизвестных Вам фруктов! Не купайтесь в незнакомых местах...
От сильного толчка Троче с Голинцевым едва не упали на палубу. Это пароход с ходу выскочил на мель. Все пассажиры первого класса, многие полуодетые, с криками повыскакивали на палубу. На нижней - от испуга неистово залаяли собаки, замяукали коты и заблеяли овцы.
Полная, непричёсанная дама, стоящая за спиной у Голинцева, истерично запричитала:
- Ой-ой-ой! Что теперь будет?! Мы здесь останемся надолго!
Топая босыми ногами, мимо них пронёсся сонный капитан. Он рванул дверь рубки и, ворвавшись туда, принялся осыпать проклятиями рулевого.
Через несколько минут пароходик дал задний ход, вибрируя корпусом. Всё затряслось, загрохотало... Казалось, что судёнышко вот- вот развалится. Вода в реке из жёлтой превратилась в чёрную из-за ила, поднимавшегося со дна. Из трубы, вместо чёрного дыма, повалили снопы красного пламени... От невиданного в этих местах шума крокодил (здесь их звали жакаре), загоравший на песчаной косе, быстро нырнул в воду. Стаи обезьян, сидящих в кронах деревьев, перестав кричать, с любопытством наблюдали за происходящим.
Медленно, сантиметр за сантиметром, пароход начал сползать с мели и, наконец, оказался на глубокой воде. Все вздохнули с облегчением.
- Нам всем очень сильно повезло! - радостно сделал комментарий Троче.
После завтрака Голинцев остался со своим новым знакомым на палубе. Владимир рассказывал Мигелю о Москве, Санкт-Петербурге, о народных традициях и привычках. И, конечно же, о красоте и преданности русских женщин. Когда он закончил, Троче сказал:
- Да, Парагвай, конечно, не имеет такой славной и удивительной истории, как Россия. И традиции у нас совершенно другие... А вот что касается женщин... Посмотрите вокруг, Владимир. Здесь и на нижней палубе. Что Вы видите?
- Если Вы, Мигель, о женщинах, то все они бесспорно красивы. Все вооружены и почти все курят сигары.
- Да, это Вы верно заметили. Но я хотел бы обратить ваше внимание на количество женщин. Их на нашем пароходе раз в пять больше, чем мужчин. Ну а на самом деле, число женщин в нашей стране раз в восемь превышает число мужчин.
- Во сколько? - переспросил Голинцев, подумав, что ослышался.
- В восемь раз, - повторил Троче. - Это последствия войны 1864 - 1870 годов. Тогда маленький Парагвай шесть лет в одиночестве сражался против тройственного союза Аргентины, Бразилии и Уругвая. Мой отец двенадцатилетним мальчишкой принимал участие в защите Родины. Ему повезло: он был ранен, но остался жив.
- Да, я слышал об этой войне от моей квартирной хозяйки.
- Эта была катастрофа, когда после войны из 1200 000 парагвайцев в живых осталось 400 000. А мужчин всего около 40 000! Мужчинами тогда считались все мальчики, которым было более девяти лет.
У меня трое сыновей и одна дочь. И я, честно Вам скажу, не знаю, сможет ли она выйти замуж. Демографическая диспропорция не решена до сих пор. А ведь прошло уже пятьдесят лет после той национальной трагедии.
- А сколько же у нас, в России, после Великой войны и братоубийственной бойни осталось вдов? А сколько молодых, красивых женщин не смогут выйти замуж? Родить, иметь семью, - думал с болью в сердце Голинцев, слушая Мигеля.
Голинцев и Троче разговаривали на различные темы, прохаживаясь по палубе. Например, Владимир узнал, что город Консепсьон с недавнего времени является вторым (после Асунсьона) городом по своему экономическому и культурному значению. Мигель, перечислив все его достоинства, с гордостью подчеркнул:
- Воровства у нас вообще нет. Что такое решётки на окнах и дверные замки, жители Консепсьона не знают. А какие у нас люди! Все очень гостеприимные и отзывчивые. Последним поделятся, чтобы помочь человеку!
Даже в буфете они продолжали разговаривать. Это случается, когда встречаются два образованных, честных человека с широким кругом интересов. Между такими людьми сразу возникает взаимная симпатия, которая часто перерастает в настоящую мужскую дружбу.
Утром следующего дня пароход прибыл в Консепсьон.
- Владимир, я рад, нет, я просто по-настоящему счастлив, что мы с Вами познакомились, - сказал Троче, прощаясь с Голинцевым. - Мы с супругой и детьми сочтём за честь видеть Вас в нашем доме. Я написал Вам адрес госпиталя, где я работаю, и домашний. Но меня в городе итак все знают. Спросите у любого - сразу покажут дорогу. Будете в Консепсьоне - заходите!
Пристанью здесь служила старая баржа, вросшая в берег и речное дно. Спустившись с неё по широким деревянным сходням, Владимир очутился на городской набережной, которой являлась ухабистая грунтовая дорога. Здесь он взял извозчика. Загрузив крошечную пролётку до отказа своими вещами, Владимир сказал:
- К штабу военного округа.
Консепсьон поверг Голинцева в состояние сильного шока. Образованный в 1773 году для защиты парагвайской территории с востока от постоянных индейских набегов, а с запада - от португальского проникновения из Бразилии, город не имел булыжной мостовой. Не было, разумеется, и асфальта. Полностью отсутствовали здесь и тротуары. Повсюду одноэтажные бедные дома... Несколько торговых лавок, почта, больница, две начальные школы... Всё вокруг было покрыто толстым слоем красной пыли. Такой цвет имела здесь плодородная почва.
В большом доме испанского колониального стиля находился штаб военного округа.
- Господин полковник, старший лейтенант Голинцев! Назначен командиром форта «Капитан Альсина» при...
- Господин старший лейтенант, раздражённо перебил доклад Владимира командующий военным округом полковник Дельгадо. - Вы где пропадали? Конвой ещё вчера должен был выйти в форт «Капитан Альсина». Генерал Эскобар рекомендовал Вас как очень дисциплинированного офицера.
- Господин полковник, после получения приказа я первым же пароходом отбыл из Асунсьона, - принялся объяснять Владимир командующему...
- Господин старший лейтенант, - снова оборвал его Дельгадо, - не будем терять времени! Объясняю Вам следующее. Форт «Капитан Альсина» прикрывает рубеж протяжённостью шестьдесят километров.
Полковник, взяв длинную указку, подошёл к большой карте, висящей на стене.
- Гарнизон форта - двадцать пять человек. В настоящее время за старшего там сержант Кинта. На вашем левом фланге находится укреплённый пункт «Агуа фреска», гарнизон порядка восьми человек. На правом - укреплённый пункт «Круз дель сур» с гарнизоном в десять человек. Задача форта - защищать вверенный вам рубеж от набегов индейских племён со стороны Северного Чако.
Дельгадо говорил чётко поставленным голосом, делая непродолжительные паузы после каждой фразы. При этом кончиком указки он постоянно водил по карте.
- У Вас будут вопросы, господин старший лейтенант?
- Так точно, господин полковник.
- Задавайте.
- Вопрос первый. На карте район, откуда исходит угроза нападения индейцев, обозначен как сплошное белое пятно. Как надо это понимать?
- Это Северный Чакон. Огромная территория между Парагваем и Боливией, где была предпринята единственная и последняя попытка топографических исследований в 1882 году. Французский исследователь Жюль Кревью погиб со всей своей экспедицией во время составления карты этой местности. Вот здесь, - Дельгадо показал на карте точку в верхнем течении реки Пилькомайо. - После этого исследование этого обширного региона было прекращено.
- Благодарю, господин полковник! Вопрос второй.
- Я слушаю.
- Господин полковник, как гарнизон из двадцати пяти солдат может прикрывать рубеж в сильно пересечённой местности протяжённостью в шестьдесят километров? Ведь там во многих местах - непроходимая сельва. Ручьи...
- Господин старший лейтенант! - перебил Голинцева Дельгадо, - насколько я осведомлён, Вы много лет воевали. Имеете боевой опыт. Неужели Вы на месте не разберётесь, что и как надо делать? Я Вам скажу, что времена сейчас другие. Это тридцать лет назад дикие индейские племена Северного Чако постоянно совершали набеги на населённые пункты, расположенные недалеко от мест их обитания. А сейчас ситуация совершенно другая. В наше время иногда с их стороны возможны только бандитские вылазки с целью грабежа. И всё. Вам теперь понятно?
- Так точно, господин полковник! - бодро ответил Голинцев, хотя чувствовал в своей душе полное смятение.
- Это хорошо! - Дельгадо изобразил на своём лице подобие улыбки. - Ну а теперь самое главное. В Вашем тылу, так сказать, расположено поместье господина Федерико Сальдивара. Вот, смотрите внимательно, - полковник аккуратно показал на карте, километрах в тридцати от форта, маленькое коричневое пятнышко. - Он является бессменным депутатом нашего Парламента. В настоящее время - Председатель комитета по военным делам. Это очень, Вы слышите, господин Голинцев, очень уважаемый человек в Парагвае. Через несколько дней после прибытия на место Вы должны нанести ему визит вежливости. Если у господина Сальдивара возникнут какие-либо просьбы к Вам, то Вы должны выполнить их как мой прямой приказ. Вы меня поняли, господин старший лейтенант?
- Так точно, - как всегда ответил Владимир, думая о том, что за всю свою военную карьеру никогда не получал таких «обстоятельных» инструкций.
- Ничего, ничего, - утешал он мысленно себя. - Прибуду на место - там и разберусь.
Конвоем оказался самый заурядный обоз. Пять двухколёсных телег. Каждая запряжена шестью волами попарно. Пять солдат-погонщиков во главе с ефрейтором. Интендант округа, старый лейтенант, вручил Голинцеву отпечатанный список того, что было уже погружено. Владимир быстро пробежал глазами лист бумаги: колючая проволока, кровельная жесть, гвозди, керосин, пшеничная мука, подковы, патроны...
- Можете не проверять, господин старший лейтенант! Всё погружено согласно списку. Я лично всё контролировал. У Вас не возникнет никаких проблем ни с грузом, ни с его количеством.
Голинцев молча подписал документы. Потом осмотрел конвой. Такого он тоже ещё не видел. Колёса телег были высоченными.
- Не меньше двух с половиной метров, - прикинул Владимир.
Тележные же кузова были сделаны из толстых гибких веток, типа европейской ивы. И были они по сравнению с колёсами очень маленькими, почти игрушечными. Все телеги имели навесы из старого, почти уже сгнившего камыша.
Подозвав ефрейтора, Голинцев спросил:
- Сколько времени необходимо, чтобы конвой начал движение?
- Куда? - тупо спросил ефрейтор.
- В форт «Капитан Альсина», - почти по слогам объяснил ему Владимир.
- Господин старший лейтенант, а может быть завтра? С утра? Сегодня уже ведь поздно.
- Ефрейтор, слушайте приказ: срочно выдвигаемся. Выполняйте!
- Есть! - ответил ефрейтор и побежал поднимать погонщиков - солдат в старенькой залатанной форме. Голинцев, выбрав себе телегу, приказал погрузить туда все его вещи.
Конвой вышел через два часа. Миновали окраины Консепсьона, и колёса телег по самые оси провалились в колею. Из неё нельзя было ни выехать, ни повернуть. Волы никуда не спешили. Медленно, хрипя и роняя хлопья слюны, они тащили загруженные телеги. Владимир прикинул, что в час они будут проходить не более двух километров.
- Да, скорость! Сколько же дней мы будем находиться в пути? - ужасаясь, подумал он.
Солдаты, сняв ботинки и положив в сторону свои старенькие французские винтовки системы Лебеля, принялись пить терере. Каждый сидел в своей телеге, держа тыковку с напитком и делая маленькие глоточки. Не прошло и двух часов, как ефрейтор, ехавший на первой телеге, подбежал к Голинцеву.
- Господин старший лейтенант, пора останавливаться на ночлег, - сказал он.
- А не рановато ли? Ещё ведь светло, - спросил Владимир.
- Никак нет! Сейчас самое время. Уже почти подъехали к хорошему месту. Большая поляна с хорошей травой и колодцем с питьевой водой. Да и темнеет в этих краях очень быстро.
- Останавливаемся на ночлег! - отдал приказ Голинцев.
Действительно, поляна была больше похожа на заброшенное поле. Солдаты принялись распрягать волов и разводить костёр. Владимир отметил про себя, что все солдаты разговаривали между собой только на гуарани, а с ним - по-испански.
- Господин старший лейтенант, - обратился к нему ефрейтор, - здесь колодец с самой вкусной водой в округе. Мы уже набрали бочонок. Вы, пожалуйста, наливайте себе и пейте! Очень хорошая вода!
- Спасибо! - поблагодарил Голинцев.
Он налил себе во флягу воды и понюхал её. В нос ударил сильный запах тины. Владимир сделал два глотка. Вода была тёплой, а на языке остались крупинки то ли песка, то ли грязи.
- Какая мерзость! - скривился он и решил прокипятить воду и заварить себе крепкого чая в котелке.
На ужин приготовили кукурузную кашу - поленту. Ефрейтор первому подал порцию Голинцеву, а в придачу - две горячие пресные лепёшки. Все ели в полной тишине. После ужина, как водится, солдаты пустили по кругу тыковку с терере.
Владимир, подозвав к себе ефрейтора, напомнил ему:
- Не забудьте на ночь выставить часового.
- Зачем? - искренне удивился тот. - Кто посмеет здесь напасть на вооружённый конвой?
- Я повторяю приказ - выставить караул!
- Есть! - козырнул ефрейтор.
Солдаты устроились спать прямо на земле под открытым небом. Голинцеву же соорудили из куска брезента подобие палатки. Он, не раздеваясь, завернулся в одеяло, поверх него накинул ткань против комаров и попытался уснуть. Но сон не шёл. Владимир встал и вышел из палатки. Стояла невероятная тишина. Только иногда из густого кустарника, росшего невдалеке, доносились резкие крики то ли птицы, то ли какого-то зверя. Было очень светло из-за десятков тысяч светлячков, порхавших над поляной. У костра сидел часовой и пил матэ. Увидев Голинцева, он встал.
- Как служба? Всё в порядке? - спросил Владимир.
- Так точно! Что здесь может случиться?
Посидев немного у костра, Голинцев вернулся к себе в палатку.
Ранним утром солдаты, не умываясь и не завтракая, запрягли волов, и конвой двинулся в путь.
Слева и справа тянулись плантации кукурузы, мандиоки и хлопка. Иногда появлялись примитивные хижины, полностью построенные из камыша. Возле них сидели женщины, бегали дети. Собаки, увидев чужих, сворами подбегали к дороге и, злобно лая, пытались укусить волов за ноги. Погонщики с громкими криками отгоняли их своими шестами.
- Скрип, скрип, скрип, - стонали колёса телег. Фыр - фыр - фыр, - фыркали волы, роняя хлопья пены. А солдаты, не спеша, посасывали терере из тыковок.
Владимир достал лист картона и решил сделать набросок пейзажа. Но только он начал, как телега резко накренилась вправо и, бухнув колесом, принялась заваливаться влево... И бух! Подпрыгнув сразу двумя колёсами, сильно накренилась вперёд...
Голинцев понял, что в таких условиях он ничего не сможет нарисовать. Дремать также было невозможно... И сразу же на него нахлынули воспоминания. Детство, мама, отец. Добрая и мудрая няня, которую все всегда звали Нюрой... Снова у него сдавило сердце, застучало в висках...
- Нет, так нельзя! Надо срочно чем-то заняться! - подумал Владимир.
В этот момент погонщик, который ехал в телеге с Голинцевым, затянул унылую песню на гуарани.
- Вот что мне нужно! - обрадовался Владимир. - Надо выучить гуарани. Ведь на нём говорят все парагвайцы.
- Слушайте, как ваша фамилия? - обратился он к солдату, болезненно - худому, с редкими зубами парню.
- Рядовой Вилас! - сразу ответил тот, оборвав песню.
- Вилас, Вы знаете гуарани?
- Конечно, господин старший лейтенант.
- Я хотел бы его выучить. Вы могли бы рассказать о произношении букв, слова...
- С удовольствием, - радостно ответил солдат. - Вот, например, мате на гуарани будет - ка, а хуру - рот.
- Нет, нет! Подождите, Вилас! Давайте начнём с самых необходимых слов. Вот, например, «господин».
- Карай, - быстро выпалил солдат.
- А госпожа?
- Куньякарай.
- Меня зовут Владимир.
- Че рера Владимир.
Вскоре Голинцев понял, что гуарани не похож ни на один язык, который он знал или когда-либо слышал. Произношение было невероятно трудным и очень непривычным. Но это только раззадорило его.
- Обязательно выучу гуарани! Обязательно? - решил Владимир, записывая слова и их произношение испанскими буквами в свой блокнот.
Вилас же быстро освоился в роли преподавателя. Он сразу почувствовал свою важность и значимость. Он, простой солдат, офицеру - иностранцу преподаёт гуарани!
Вечером повторился вчерашний день. Только на ужин была варёная мандиока. На ночь Голинцев решил раздеться. Проснулся он только на рассвете от холода. Быстро поднявшись, он принялся натягивать на себя одежду. Но вовремя вспомнил мудрые советы доктора Троче и принялся внимательно исследовать свой китель. За ночь в нём поселилась целая колония огромных рыжих муравьёв. А в правом сапоге уютно устроилась толстая длинная ящерица...
Как обычно, не завтракая и не умываясь, солдаты запрягли волов, и конвой начал движение.
Скрип, скрип, скрип. Фыр -фыр - фыр. Крен влево - бух! Крен вправо - бух!
- Вилас, а как правильно произносится слово «рассвет»?
- Койё, - господин старший лейтенант.
- Повторите, пожалуйста!
- Койё... Койё...
И так до вечера... По сторонам дороги уже не было ни посевов, ни деревень. Дорога становилась всё хуже и хуже...
А потом ещё пять дней страданий под палящим солнцем. Голинцев находился на пределе сил. От необычных и сложных условий пути, одноразового скудного питания и невыносимой жары у него стала кружиться голова. К полудню шестого дня конвой стал медленно подниматься в гору. Волы уже не шли. Они делали два шага, потом стояли. Погонщики слезли с телег, чтобы облегчить животным работу. Кричали на них. Тыкали шестыми под самые хвосты... Волы делали три шага и опять останавливались. Только часа через три наконец-то поднялись на горку. На самой её вершине стоял форт «Капитан Альсина». Владимир медленно шагал, держась за телегу, и с изумлением наблюдал за приближающейся крепостью. Вкопанные толстые стволы деревьев образовывали стену.
- Метров шесть высотой, наверное?! - прикинул он.
Деревянные массивные ворота. Над ними возвышалась грубо сколоченная вышка, покрытая камышом. На ней - часовой. Увидев конвой, он отчаянно принялся бить в колокол, висящий на балке под крышей. Ворота распахнулись, и из форта, навстречу им, выбежали солдаты.
- Где же я это уже видел? Видел! Точно видел! - вспоминал Владимир. - Да это же форт из книг о североамериканских индейцах Фенимора Купера!
Подбежавшие солдаты стали обниматься с погонщиками конвоя. Голинцев увидел, как ефрейтор показал в его сторону пальцем невысокому плотному мужчине с тремя нашивками на рукаве старого кителя. Тот немедленно подбежал к Владимиру.
- Господин старший лейтенант, сержант Кинта! - доложил тот, приложив руку к головному убору.
- Голинцев. Назначен командиром форта «Капитан Альсина», - ответил Владимир и подал сержанту руку.
- Сержант, покажите, где я могу разместиться. А Вас прошу принять груз по списку. Разложить всё на свои места. Солдат конвоя накормить и обеспечить им после трудной дороги надлежащий отдых. Волам обеспечить хорошее пастбище.
- Есть, господин старший лейтенант! Я всё сделаю, как нужно. Вы, пожалуйста, не беспокойтесь!
Штаб и жильё командира форта находились в крошечном глинобитном домике, прилепившемся к деревянной стене крепости. Когда внесли все вещи Голинцева, в нём не осталось свободного места.
Первым делом Владимир достал все иконы и бережно развесил их на стене в крохотной спальне, где, кроме походной железной кровати, стояли тумбочка и стул. Потом он с огромным наслаждением вымылся и переоделся.
- Так, надо пойти посмотреть крепость, познакомиться с личным составом, - подумал он и вдруг почувствовал, как у него резко поднимается температура. Его бросило в жар. В глазах потемнело. В висках больно заломило...
- Так, надо идти, надо идти, Владимир, - приказывал он сам себе, но никак не мог встать со стула.
В дверь постучали.
- Войдите! - с трудом прошептал Голинцев и начал терять сознание. Перед тем, как провалиться куда-то в темноту, он увидел, как круглолицый солдат поил его из железной кружки каким-то кислым напитком. Потом сержант Кинта с этим же солдатом уложили его в постель. И он заснул.
ГЛАВА 7.
У изголовья Голинцева, прямо на подушке, сидел большой чёрный кот с белыми пятнами. Он трогал Владимира за щёку своей мягкой мохнатой лапкой. И получалось это так щекотно, что хотелось чихнуть.
- Это он, наверное, меня будит, - подумал Голинцев и проснулся.
На правой щеке у него сидел огромный чёрный паук величиной с карманные часы. Голинцев тихонечко засвистел. Пауку, очевидно, это очень не понравилось и он, быстро перебирая лапками, убежал.
Владимир встал. Всё тело у него ломило, но чувствовал он себя отдохнувшим и бодрым. Прежде чем одеться, внимательно осмотрел свои сапоги. Легонько стукнул по подошве левого, и оттуда посыпались маленькие чёрные паучата. В правом Голинцев обнаружил большого слизняка величиной с вареник. Потом он, уже по привычке, сильно встряхнул китель. Оттуда, недовольно жужжа, вылетел жёлтый, с чёрными полосками шмель.
Помолившись, Владимир умылся и вышел из своего домика.
Вставало солнце. Повсюду пели, кричали, заливались трелями птицы. Голинцев осмотрелся. Крепость имела размер примерно сорок на тридцать метров. С трёх сторон она была обнесена высокой деревянной стеной из вкопанных толстых стволов пальм. Четвёртая была просто обнесена ржавой, во многих местах упавшей, колючей проволокой. К стенам прилепились примитивные постройки из веток, крытые или камышом, или пальмовыми листьями.
- Доброе утро, господин старший лейтенант! – вдруг услышал Владимир.
Он обернулся и увидел невысокого босого мужчину, одетого в простые хлопчатобумажные шаровары и просторную рубашку с длинными рукавами. Незнакомцу можно было дать от двадцати пяти до сорока пяти лет. Круглое лицо, широкий нос. Чёрные волосы с прядями седины. Лоб, изрезанный глубокими морщинами. И глаза. Усталые, волевые, умные, которые, казалось, пронзали насквозь...
- Доброе утро! - удивлённо ответил Голинцев.
- Моя фамилия Чаморро, старший ефрейтор Чаморро. Я - фельдшер гарнизона.
- Да, я вспомнил Вас, - сказал Владимир. - Вчера Вы меня напоили каким-то зельем, после которого я проспал до самого утра.
- Так точно. Это был я. И сейчас надо продолжить лечение. У Вас, господин старший лейтенант, сейчас болит всё тело и есть небольшая слабость.
- Да, - удивился Голинцев. - А Вы откуда это всё знаете?
- Я же фельдшер, - просто ответил Чаморро, а потом добавил:
- Пройдёмте вместе в лазарет. Вам нужно выпить ещё два важных настоя.
Владимир за свою недолгую жизнь провёл очень много месяцев в госпиталях. Они сразу вызывали в нём тоску и упадок духа. Запах карболки и лекарств. Крики раненых и умирающих. И боль... Повсюду боль и страдания. Он уже приготовился увидеть врачебный кабинет с полками, заполненными банками с пиявками, коробками с лекарствами, скрипучую кушетку, покрытую пожелтевшей простынёй... Но, переступив порог маленького саманного домика, который являлся гарнизонным лазаретом, Голинцев буквально остолбенел от удивления. Сильный аромат сразу ударил ему в нос. С потолка свисали пучки сушёных трав. На полках, вместо традиционных пиявок, порошков, лежали корни деревьев, ветки кустарников...
- Так всегда пахло в комнате Нюры, - вспомнил Владимир свою няню.
- Пейте! - сказал Чаморро и вручил Голинцеву железную кружку.
Владимир сделал маленький глоток. Напиток был приторно сладким и чем-то напоминал шиповник с сахаром. Выпив всё кружку, он поинтересовался:
- Господин старший ефрейтор, а где Ваши необходимые атрибуты фельдшера? Ваш лазарет больше напоминает жилище какого-то шамана.
- А я и есть шаман, - коротко ответил Чаморро.
- Вы это серьёзно или шутите? - не понял Голинцев.
- Мой дедушка был очень известным шаманом, и многие свои тайны передал мне, - объяснил старший ефрейтор. - Как Вы себя сейчас чувствуете? Боль ушла из тела?
- Да! - с радостью признался Владимир.
- Очень хорошо. Теперь выпейте этого бодрящего напитка, и к Вам вернётся жизненная сила, - сказал Чаморро и, налив какой-то жидкости из глиняного кувшина в ту же самую железную кружку, подал её Голинцеву.
На этот раз напиток оказался горько-кислым и имел запах лимона и полыни.
- Чаморро, Вы утверждаете, что являетесь шаманом? - спросил Владимир.
- Да, это так.
- В штабе, а особенно в помещении, где я живу, обитает невероятное количество огромных чёрных пауков. Почему?
- Сглаз, - коротко объяснил фельдшер.
- А Вы, как колдун, или по-местному шаман, можете избавить меня от этих тварей?
- Конечно. Сейчас, если Вы, конечно, мне разрешите, я один останусь в Вашем доме на тридцать минут и выгоню пауков. Навсегда выгоню, - предложил Чаморро и тут же поинтересовался:
- Как Вы себя чувствуете?
- Великолепно! У меня появился невероятный прилив сил. Настроение улучшилось. Во всём теле такая бодрость! - радостно сказал Голинцев.
Бум - бум - бум - бум..., - глухо забил колокол.
- Что это? - спросил Владимир.
- Подъём, - ответил фельдшер.
Они вышли из лазарета. Из длинной хижины, покрытой пальмовыми листьями, не торопясь, выходили заспанные солдаты. Почёсываясь и потягиваясь, они тут же принимались пить терере. К Голинцеву подбежал Кинта.
- Господин сержант, ответьте мне, почему не проводится утренняя гимнастика согласно Уставу гарнизонной службы? - спросил его Владимир.
Кинта, сразу замявшись, пожал плечами и неуверенно ответил:
- Иногда проводится.
Воспользовавшись наступившей паузой, Чаморро обратился к Владимиру:
- Господин старший лейтенант, Вы мне разрешаете прямо сейчас зайти в штабной дом снять порчу?
- Да, ступайте! - ответил Голинцев и тут же приказал Кинте:
- После завтрака объявляю построение всего гарнизона с оружием. Да, и скажите мне, где находится прибывший вчера конвой?
- За стенами форта, под усиленной охраной.
- Очень хорошо! Давайте пройдём, и Вы мне покажете все постройки и систему укреплений.
- Есть, господин старший лейтенант? - бодро ответил Кинта.
Казарма была довольно ветхой хижиной. Внутри, от стены до стены, были натянуты гамаки. Личное имущество солдат находилось в больших деревянных сундуках, стоящих прямо на земляном полу.
Столовой оказался длинный стол с двумя лавками по бокам, накрытый навесом из старого камыша. Рядом находилась примитивная кухня с обязательной печью из глины и поленницей дров. Лазарет, в котором Владимир уже побывал, был сооружён из саманных блоков. Конюшня - обыкновенные, грубо сделанные стойла под навесом из пальмовых листьев. Здесь Голинцев увидел трёх мулов и десяток коней. Всех их он тщательно осмотрел.
- Несмотря на то, что лошадки обыкновенные, непородистые, они очень выносливые. Да и ухожены хорошо: все вычищены, хорошо подкованы. И не видно никаких болезней, - с удовлетворением подумал Владимир, шагая дальше.
- А это что? - с удивлением спросил он сержанта, указывая на штабеля тёмно-зелёных ящиков, лежащих на помосте под крышей из кровельного железа.
- Это арсенал, - ответил Кинта.
- Ка-кой арсенал? - с недоумением переспросил Голинцев.
- Как какой? Гарнизонный, конечно же! Патроны здесь хранятся. Да десятка два винтовок.
- В таких условиях хранятся боеприпасы?! - закричал Владимир. - Так они в любой момент могут взлететь на воздух со всем фортом!!!
- Нет, господин старший лейтенант, не могут! - убеждённо ответил сержант. - Сколько лет они уже здесь лежат и ничего не происходит.
У Голинцева внутри как будто что-то оборвалось. Заломили виски...
Но когда он увидел фортификационное сооружение, построенное вместо отсутствующей стены, то совсем пал духом. Полузасыпанная траншея и завалившийся единственный ряд ржавой колючей проволоки...
- А где пулемётные гнёзда? - спросил Голинцев.
- Какие пулемётные гнёзда? - удивился сержант. - У нас здесь сроду пулемётов и не было.
- Даже лёгких? - уточнил Владимир.
- Никаких!
- Кинта, скажите, а стены здесь тоже сроду не было? Или как?
- Как не было стены? Была! Но её спалили!
- Кто спалил стену форта? - почти с отчаянием спросил Голинцев.
- Ну, это длинная история, господин старший лейтенант.
- Мне очень интересно, и я должен знать всё. Рассказывайте.
Рассказывать Кинта не умел, поэтому он сразу же заволновался. Лицо его мгновенно покраснело и покрылось потом. Подбирая слова и немного заикаясь, он начал своё повествование.
- В январе 1912 года я служил, значит, ещё рядовым в Консепсьоне. Одной ночью прискакал раненый солдат из форта «Капитан Альсина» и сообщил об индейском нападении на форт и на близлежащие посёлки. Значит, он сказал, что было много убитых и раненых. Ещё сообщил, что, вероятнее всего, это были индейцы - пилягас в количестве около пятисот человек. Значит, конный взвод, в котором я состоял, выступил налегке через два часа. А на следующий день должны были выдвигаться основные силы, большой, значит, конвой. На третий день мы вошли в форт. Боже мой, господин старший лейтенант, что мы увидели! Одна стена догорала, кругом трупы: детские, женские, солдаты...
- Сержант, а что здесь делали женщины и дети? - перебил сержанта Владимир.
- Дело в том, что раньше разрешалось всем офицерам и солдатам жить в форте с семьями. Что индейцы сделали с маленькими детьми! Они их брали за ноги и били головой об стены. Женщинам просто отрезали головы!
- Сержант, а гарнизон? Почему гарнизон не смог защитить сам себя, не говоря уже о соседних деревнях? - снова перебил рассказчика Голинцев.
- Так индейцы же выманили часть солдат из крепости. Значит, они подожгли село Пуэбло Бахо. И, значит, когда десять солдат вышли на помощь жителям, напали на них и перебили. А потом, значит, и на форт. Когда наш взвод пришёл сюда, мы собирали раненых, разыскивали живых, спрятавшихся в сельве, и хоронили мёртвых. А также, значит, собирали информацию о пилагас. Преследовать их у нас не было возможности. Ведь мы прибыли без еды и должного количества боеприпасов. Значит, через неделю подошли два взвода пехоты с большим количеством продовольствия и боеприпасов. А мы здесь уже знали, что набег совершили индейцы племен пилагас и мака во главе с касиками Гарсете и Тайке. И было их около четырёхсот человек. Ходили слухи, что этот набег они совершили в отместку за смерть двух своих соплеменников, которые были убиты солдатами во время грабежа в селе Лас Вакас в декабре 1911 года. Значит, мы выступили в поход. Три взвода солдат, шестьдесят мулов, двадцать лошадей, - Кинта замолчал и принялся тщательно вытирать крупные капли пота, скатывающиеся у него по щекам.
Воспользовавшись этой паузой, Голинцев спросил:
- Сержант, вас было три взвода солдат. Это всего около ста человек, а индейцев - четыреста. Силы неравные, особенно для боевых действий в труднопроходимой сельве. Скажите, это был акт мужества или безрассудства с вашей стороны?
- Господин старший лейтенант, Вы просто не знаете индейцев. Они очень трусливые люди. Вступают в бой, когда имеют численный перевес в двадцать или тридцать раз. А также они очень плохо вооружены. У них, в основном, древние винтовки и луки со стрелами. А ещё все индейцы никудышные стрелки. Поэтому трёх взводов было вполне достаточно для этой операции. Да, значит, мы имели приказ применить самые жестокие меры в отношение пилагас и мака. Значит, чтобы впредь неповадно было совершать набеги. Вышли двумя колоннами. Наша - в район обитания пилагас. Другая - на территорию мака. Продвигались мы колонной по одному. Впереди шли пять разведчиков, за ними - офицеры и основные силы, потом - мулы и лошади с поклажей. Замыкали колонну десять человек. В здешних местах это единственно правильный способ передвигаться в сельве. Это построение ещё носит название «индейская колонна». Через два дня пошёл проливной дождь. Продвижение очень сильно затруднилось. Мы промокли до нитки. Не имели ни горячей еды, ни сухого ночлега. Но наши сердца горели жаждой мести за погибших детей, женщин и наших товарищей. На пятый день, значит, к полудню, мы заметили дым, поднимающийся из густых зарослей. Подобрались поближе. Это была деревня пилагас. В центре находилась большая хижина их касика Гарсете. Индейцы сварили в больших котлах свою любимую похлёбку из бараньих голов и собирались уже есть. Мы открыли огонь без предупреждения. Ой, что было! В плен мы взяли Гарсету и всех его родственников мужского пола. А другая колонна, значит, следующим утром наткнулась на стоянку мака. Там в плен не брали никого. Вот, значит, и всё, - закончил сержант и вздохнул с облегчением, как после тяжёлой работы.
- А что сделали потом с пленными? - поинтересовался Голинцев.
- Судили, кажется. Но я точно не знаю. Знаю другое, что после этой расправы индейские набеги прекратились. Бывают (и часто) бандитские нападения на деревни с целью грабежа скота и продовольствия. Поэтому-то и стену, значит, не стали строить. Выкопали окоп и установили колючую проволоку.
Возле штаба Владимира ждал фельдшер.
- Господин старший лейтенант, я их всех выгнал. Они больше никогда не вернутся, - доложил он.
- Кого выгнали? - не понял Голинцев.
- Как кого? Чёрных пауков, которые Вас беспокоили. И порчу с жилья снял. Сглаз это был, - объяснил Чаморро.
- Спасибо огромное! - поблагодарил его с сарказмом Владимир.
Повар принёс Голинцеву блюдо с тёплой ещё чипой и чай. Прежде чем приступить к завтраку, он тщательно осмотрел все комнаты. И правда, пауков нигде не было видно. Но зато в углу, под столом, Владимир нашёл большую коричневую жабу.
- Вот хорошо, - обрадовался он, - теперь и комаров с мухами поменьше будет.
Личный состав гарнизона выстроился на ухабистом клочке свободной от построек земли. Эта часть форта считалась плацем.
Прежде чем выслушать доклад Кинты, Голинцев бросил беглый взгляд на солдат. У них были какие-то усталые лица землистого цвета. Старенькая мятая форма, а обувь... Её не было! Солдаты, все как один, стояли босяком!
- Сержант! - громко приказал Владимир. - Солдаты должны быть одеты по форме! Вы меня поняли?
- Так точно! - неуверенно ответил Кинта, а потом как-то просяще объяснил:
- Господин старший лейтенант, не привыкли солдаты ни к сапогам, ни к ботинкам...
- Назначаю общее построение по полной, повторяю, полной форме одежды. С оружием через пятнадцать минут! - отдал приказ Голинцев и вошёл в штаб.
Солдаты стояли с недовольными лицами, переминаясь с ноги на ногу. Некоторые морщились от боли. Было очевидно, что надетая обувь вызывала у них страдания.
- Здравствуйте, солдаты! - громко и чётко произнёс Владимир. - Я, старший лейтенант Голинцев, приказом военного министра Республики Парагвай назначен командиром форта. В течение двух дней я выясню состояние всех дел в гарнизоне. Для этого я буду беседовать с каждым из вас индивидуально.
Голинцев замолчал, чтобы набрать воздуха в лёгкие и продолжить свою речь дальше, но тут вдруг к нему обратился Кинта:
- Господин старший лейтенант, разрешите я переведу?
- Да, - машинально ответил Владимир, даже не поняв, о чём шла речь.
Сержант вышел из строя и начал говорить на гуарани.
- Это что же получается? Есть солдаты, которые не понимают по-испански? - догадался Голинцев.
После короткой речи, которая также была переведена Кинтой, Владимир осмотрел оружие. И остался очень доволен. Все солдаты были вооружены или карабинами, или винтовками системы «Маузер» калибра 7.65 мм. Оружие находилось в отличном состоянии. Не спрашивая ничего у сержанта, Голинцев итак понял, что карабины имели кавалеристы гарнизона. Поблагодарив всех за службу, он назначил смотр кавалерии.
Минут через сорок, восемь человек на лошадях находились на плацу. Всё было, как положено. По полной форме: с саблями, карабинами в сёдлах... Но кавалеристы были босяком! Шпоры были надеты на голые пятки! Голинцев, выпускник престижнейшего в Российской армии Николаевского кавалерийского училища, даже заскрипел зубами от негодования. Для него это было оскорблением всей кавалерии в мире.
- Отставить! - гневно закричал он. - Это не смотр, а цирк! Издевательство! Переношу смотр на завтра!
Подошло время обеда, после которого, согласно местным традициям, полагался двухчасовой отдых - сиеста. Владимир же, взяв с собой свою полевую офицерскую сумку, отправился в самое уязвимое место крепости. Он внимательно осмотрел обвалившуюся траншею. Шагами вымерил её длину. Сделал на бумаге схему будущего заградительного сооружения. Траншея в рост человека, с тремя пулемётными гнёздами и двумя линиями колючей проволоки. Возвращаясь в штаб и проходя мимо склада боеприпасов, он увидел, что на ящиках с патронами в тени навеса лежали три солдата. Они лениво курили огромную сигару, передавая её друг другу! Голинцев буквально остолбенел от гнева.
- Встать! Все ко мне! Бегом! - заорал он на весь форт. - Сержант, ко мне!
Минуты через две появился Кинта с заспанным лицом.
- Сержант, эти солдаты курили на складе боеприпасов! Записать их фамилии. Всех на неделю на выполнение самых тяжёлых работ в их личное время! У склада выставить круглосуточный караул! Всем, за исключением Вас, запрещаю подходить к боеприпасам ближе пяти метров! Сейчас оборудовать единственное место, где можно курить. Возле кухни. Вам ясно, сержант! Я на Вас полностью возлагаю вину за разгильдяйство, которое царит в крепости.
- Так точно! - испуганно пролепетал Кинта.
- Сразу после ужина приглашаю весь унтер-офицерский состав в штаб. Будем разговаривать. Вам понятно?
- Так точно, господин старший лейтенант! - ответил сержант. По его побледневшему лицу скатывались крупные капли пота.
По хлипкой, в любое мгновение готовой рухнуть, лестнице Голинцев поднялся на сторожевую вышку. Солдат, находившийся здесь, отдал ему честь. С вышки открывался великолепный вид. Зелёное море сельвы простиралось во все стороны до самого горизонта.
- Место для форта, однако, выбрано очень хорошо. Стратегическая высота господствует над сотнями квадратных километров. Очень хорошо! - удовлетворённо отметил про себя Владимир.
- Солдат, как Ваша фамилия? - спросил он у часового.
- Рядовой Мартинес!
- Дайте - ка, Мартинес, ваш бинокль и расскажите мне о территории, которая находится вокруг нас.
Голинцев поднёс к глазам бинокль и, внимательно рассматривая местность, слушал комментарий солдата.
- За нами в центре село Лас Вакас, слева - Пуэбло Бахо, справа - Пуэбло Альто. Они находятся от форта километрах в десяти. Сёла, как Вы видите, маленькие. Домов по пятнадцать в каждом. Очень бедные. За ними, километрах этак в пятнадцати, расположено большое село Санта Рита. Там есть церковь, школа и магазины. А перед нами, господин старший лейтенант, тянется труднопроходимая сельва. Там обитают индейские племена. Форт находится на самой границе между землёй, на которой работают крестьяне, и территорией самых настоящих бандитов, - толково и просто объяснил Мартинес офицеру.
- Сколько времени служите в форте, солдат? - спросил Владимир часового.
- Почти два года, господин старший лейтенант.
- Благодарю за службу, рядовой Мартинес! - торжественно произнёс Голинцев и принялся спускаться вниз.
- Умный парень. Побольше бы таких, - думал он.
На плацу Владимир увидел Чаморро.
- Господин фельдшер, - позвал он его, - покажите мне источник питьевой воды, которую употребляют в гарнизоне.
- Да, конечно! - с готовностью ответил тот. - Пойдёмте, господин старший лейтенант!
Они вышли из форта. И здесь, метрах в тридцати от ворот, Голинцев увидел маленькую неприметную хижину из камыша.
- Чаморро, а для чего служит это строение? - спросил он.
- А здесь, господин старший лейтенант, я принимаю жителей близлежащих сёл. Врачей- то в нашей округе нет. Да если бы и были, люди всё равно обращались бы к знахарям.
- И много человек приходит? - поинтересовался Владимир.
- Два, три каждый день.
Они обогнули стену форта и начали спускаться по разбитой дороге в лощину. Вокруг стояла трава по пояс.
- Срочно её надо косить! Пока ещё зелёная. А с приходом лета она высохнет - и не миновать пожара, - озабоченно подумал Голинцев.
Под старой толстой мимозой виднелся замшелый примитивный сруб. На нём стояло ведро с привязанной к нему толстой верёвкой.
Чаморро вытащил немного тёплой и чуть горьковатой воды.
- Очень хорошая... Вкусная вода, - убедительно заметил он.
- Чаморро, скажите, а если порчу наслать на весь гарнизон, используя этот колодец? То тогда мы все умрём? Или как? - ехидно спросил Владимир.
- Думаю, что да, - неуверенно ответил фельдшер.
- Порча - это удел шаманов. А вот если какой-нибудь недоброжелатель бросит в воду труп животного... Или оно утонет само... То тогда уж точно - умрём, - сказал Голинцев и, подумав немного, добавил, - как предыдущий командир форта. Он же умер от инфекции, которая находилась в воде? Как Вы думаете, Чаморро?
- Нет, нет. Лейтенант Перес умер не от воды. На него послали порчу другим образом. Перес, к сожалению, был молодым и упрямым. Не хотел признать, что его сглазили. Отказался от моей помощи. Говорил, что в колдовство в наше время верят только отсталые и неграмотные люди. И пил эти пилюли, которые нам присылают из окружного госпиталя. И умер.
- Так кто же и как на него наслал порчу? - усмехаясь, спросил Владимир.
- Дело в том, что Перес имел во всех окрёстных сёлах по несколько любовниц. Все они знали друг о друге, но мирно уживались, никогда не устраивая скандалов. Но тут лейтенант собрался жениться на дочери одного богатого помещика из села Санта Рита. И сразу же почему-то заболел...
- Да, прямо шекспировская трагедия, - подумал Голинцев, а вслух сказал, - Чаморро, а если бы нам выкопать колодец на территории форта? Тогда исчезнет любая вероятность порчи воды или её отравления. Как Вы думаете?
Фельдшер внимательно посмотрел на своего командира и, с уважением в голосе, ответил:
- А Вы правы! Почему-то раньше об этом не догадывался. У меня есть знакомый - колодезных дел мастер. Сначала он ищет воду, которая есть под землёй. Потом уже копает. Я могу его пригласить завтра с утра?
- Да! - коротко ответил Владимир.
После ужина в штабе на одной лавке и за одним столом с трудом разместились все унтер-офицеры. Здесь были сержант Кинта, его помощник - старший ефрейтор Вергара, фельдшер - старший ефрейтор Чаморро и писарь - ефрейтор Рамирес.
- Господа унтер-офицеры, - обратился к ним Голинцев. - Я не хочу искать виновных в разгильдяйстве, которое имеет место в форте. Наоборот, я вас пригласил, чтобы вместе обсудить те меры, которые помогут нам наладить службу и достойную жизнь в гарнизоне. Итак, самой главной задачей является срочное строительство склада боеприпасов из кирпича или камня. С железными дверями, с решётками на окнах и естественной вентиляцией внутри. Ваше мнение.
- Разрешите, господин старший лейтенант? - обратился Вергара.
- Да.
- В наших краях печь по обжигу кирпича находится в пригороде Консепсьона. Камней вообще нет. Можно наделать саманов и из них построить арсенал. Это самый доступный строительный материал. Да ещё и дешёвый.
Остальные унтер-офицеры дружно закивали головами.
- Хорошо. Среди солдат есть такие, которые умеют делать саманные блоки и возводить потом из них стены? - спросил Голинцев.
- Конечно, есть, - ответил Кинта и, подумав, добавил, - да и глина подходящая возле речушки, километрах в шести отсюда, имеется.
- Хорошо. Завтра, после завтрака, я, Кинта и два умельца отправимся туда, - объявил Владимир и продолжил, - кто может мне сказать, сколько человек из личного состава не говорят по-испански? И вообще, сколько неграмотных солдат?
- Разрешите мне, - сказал Рамирес.
Получив разрешение командира, он ответил:
- Пять человек говорят только на гуарани. Все унтер-офицеры и ещё семь солдат учились в школе, то есть, четырнадцать солдат не умеют ни читать, ни писать.
- Спасибо, ефрейтор! - поблагодарил его Голинцев. - Как вы все понимаете, невозможно командовать солдатами, говорящими на другом языке. Также очень сложно поставить задачу неграмотному солдату. Я принял решение: обучить испанскому языку всех говорящих на гуарани и грамоте, кто её не знает. Для этого приказываю Вам, господин писарь, в ближайшие дни раздобыть тетради, карандаши и хотя бы один букварь. Для этих целей я выделяю тридцать песо. Этих денег хватит для их приобретения?
- Этого даже много, господин старший лейтенант, - заметил Рамирес и добавил, - дело в том, что тетради и карандаши можно купить только в Санта Рите. Там же можно одолжить в школе и букварь. Но это далеко.
- Для этого дела не существует слова «далеко». Завтра же, ефрейтор, отправляйтесь в Санту Риту. Вот Вам двадцать песо.
Владимир достал из кармана свои деньги и, вручив их Рамиресу, продолжил:
- Назначаю писаря гарнизона ответственным за проведение курсов по обучению солдат чтению и правописанию. Каждый день, после обеда, Вы освобождаетесь от всех видов нарядов. До ужина занимаетесь испанским языком с теми, кто говорит на гуарани. После ужина - учите неграмотных писать и читать. Я же, в свою очередь, буду давать уроки географии, истории и, если понадобится, арифметики. Также я хочу выучить гуарани. Для этого прошу Чаморро персонально заниматься со мной.
Фельдшер от удивления открыл рот.
- Да, конечно! - только и смог сказать он.
Лица у всех присутствующих вытянулись. Они были поражены. Ну, ладно, учить солдат грамоте - это нужное дело. Но изучать гуарани?! Офицеру?! Это было совсем неслыханным и непонятным здесь желанием.
- Господа унтер-офицеры, - продолжал Голинцев, - вы знаете, что наша жизнь в форте регламентируется Уставами. В них предусматривается строгое соблюдение формы одежды.
Владимир сделал паузу и посмотрел на своих помощников. Их лица мгновенно стали грустными. Унтер-офицеры, все как один, прятали глаза, пристально смотря на стол.
- Но я понимаю специфику службы в этом далёком гарнизоне. Также я уважаю национальные привычки. Поэтому, все солдаты вне службы и во время выполнения хозяйственных работ могут не соблюдать установленную форму одежды!
Раздался громкий вздох облегчения. Унтер-офицеры мгновенно повеселели. Они слышали, что во многих воинских частях, которыми командуют немецкие офицеры, солдаты об этом и мечтать не могут.
Перед тем, как лечь спать, Владимир внимательно осмотрел всю спальню. Пауков не было. Он только нашёл несколько пучков травы, источавшей аромат свежеразрезанного лимона. Они были аккуратно привязаны в различных местах комнаты. Голинцев долго не мог заснуть.
- Нет, это нереально! - думал Владимир. - Никогда в жизни я и представить не мог, что мне придётся командовать крепостью, похожей на форт из книг Фенимора Купера. На дворе - двадцатый век, а здесь гарнизонный фельдшер является известным шаманом. Кавалеристы - со шпорами на голых пятках! На складе с оружием курят сигары!
Рано утром в форте появился тщедушный невысокий мужичок, одетый в лохмотья. Это был приглашённый Чаморро колодезных дел мастер. Он ходил с двумя веточками вербы, отрешённо напевая какую-то грустную мелодию. Мастер искал воду.
Владимир вызвал старшего погонщика конвоя и вручил ему конверт. В нём было письмо для Мигеля Троче. В нём Голинцев рассказал о том, что хочет научить грамоте солдат. Кроме того, мечтает давать им уроки истории и географии. В связи с этим просил Мигеля выслать ему с оказией глобус, географические карты, учебники истории и литературы. В конверт Голинцев вложил свои пятьдесят песо.
- Ефрейтор, вручите лично адресату, указанному на конверте. И удачной Вам дороги до Консепсьона.
Конвой двинулся в обратный путь, чтобы вернуться через пять недель.
Сразу же после завтрака Голинцев с сержантом Кинтой и двумя рядовыми отправились на конях к речушке. Тропа петляла среди колючих кустов, иногда пропадая в высокой траве. Иногда встречались высокие раскидистые деревья толщиной в несколько обхватов рук. Их здесь называли монтес.
Пока солдаты рассматривали и разминали пальцами глину, Владимир с любопытством смотрел на лианы, плетущиеся на пригорке.
- Надо же, как интересно они растут. Необычная форма, - размышлял он, приблизившись к пригорку.
И вдруг, в хаотичном сплетении лиан Голинцев увидел кирпичную стену.
- Нет, не может быть! - подумал он, пристально всматриваясь в эти растения.
Да, действительно, перед ним была кирпичная стена!
- Сержант! - закричал Голинцев. Ко мне!
- Что это? - спросил он у запыхавшегося Кинты, указывая на сплетение лиан.
- А это, это - руины, - ответил сержант.
- Руины чего? Вы мне можете нормально объяснить?
- Значит, господин старший лейтенант, лет двести назад сюда прибыли иезуиты. Для обращения диких индейцев в христианство, значит. Стали строить монастырь. А эти дикари на них стали нападать и убивать. Значит, долго так продолжалось. Покинули иезуиты эти места. А монастырь свой так и не достроили.
- А где они кирпич брали? - спросил Владимир.
- Не знаю, - пожал плечами сержант.
- Кинта, Вы понимаете, что это - КИРПИЧ! Кирпич для строительства арсенала!
- Ух, ты! - вздохнул от восторга сержант. - И правда.
Солдаты, прибежавшие на крики Кинты, определили, что стены можно разобрать. И кирпич вполне пригоден для строительства.
- Кинта, в какой деревне мы можем взять волов с телегами для транспортировки кирпича с этого места в форт?
- О, господин старший лейтенант, это невозможно. Никто в близлежащих сёлах не имеет такого количества волов. Беднота! - ответил сержант.
- А депутат Парламента господин Сальдивар имеет?
- Дон Сальдивар? - удивлённо переспросил Кинта и тут же, с уважением в голосе, ответил:
- У него есть всё! Он очень богатый человек!
- Значит, пришло время выполнить приказ командующего округом и нанести Федерико Сальдивару визит, - подумал Владимир.
- Сержант, на завтра готовьте двух лучших кавалеристов, чтобы знали дорогу до поместья Сальдивара. Да чтобы имели с собой парадную форму. Я вместе с ними завтра выезжаю в гости к дону Сальдивару, - приказал Голинцев.

ГЛАВА 8.

Выехали следующим утром, сразу после завтрака. Голинцев на хорошем жеребце и двое кавалеристов. Сначала тропа вилась между колючих кустарников, ветки которых больно били по рукам и ногам. Потом понемногу она стала расширяться и вскоре превратилась в узкую дорогу. Тогда они пустили коней рысью. Неожиданно слева появился забор из старой колючей проволоки. За ним паслись стада коров.
- Это уже начались владения дона Сальдивара, - с неподдельным уважением в голосе сказал один из солдат.
Пастбища сменились бескрайними плантациями хлопка. Солнце уже стало припекать, когда они подъехали к колодцу, находившемуся почти на обочине дороги.
- Господин старший лейтенант, осталось совсем немного до поместья дона Сальдивара! - почти одновременно произнесли сопровождающие его кавалеристы.
- Привал! - приказал Голинцев.
Они умылись почти прохладной колодезной водой и, переодевшись в парадную форму, снова тронулись в путь. Минут через пятнадцать впереди возникли высокие кирпичные стены со сторожевыми башенками с узкими окошками. Массивные ворота были открыты настежь, и они беспрепятственно въехали внутрь.
Цок - цок - цок - цок, - сразу застучали подковы по дороге, мощённой булыжником.
- Боже мой! - непроизвольно вырвалось у Владимира, когда он увидел ухоженный парк с изумрудно-зелёной подстриженной травой, кустами роз и жасмина, ирисами, лилиями... А впереди возвышался двухэтажный дворец с ослепительно белыми стенами и ярко-красной черепичной крышей.
Цок - цок ... Работающие в парке женщины, как по команде, прекратили разговаривать и с любопытством смотрели на неожиданно появившихся кавалеристов.
У входа во дворец, по бокам ступенек из чёрного камня, лежали высеченные из белого мрамора львы. Подъехав к ним, Голинцев спросил у старичка, который натирал бронзовые дверные ручки:
- Добрый день, уважаемый! Скажите, сеньор Сальдивар у себя?
Старик, открыв рот, молча смотрел на приехавших.
- Дед, ты что, глухой? - не выдержал один из солдат. - Где дон Сальдивар? Тебя же спрашивают!
- Они у себя... У себя они, - наконец медленно произнёс старик, не отрывая взгляда от Голинцева.
- Срочно доложи ему, что прибыл командир форта «Капитан Альсина» и просит его принять, - объяснил Владимир.
- Ага, - ответил дед и скрылся.
Через несколько минут из открытого окна на втором этаже послышался скрип двери и голос старика:
- Можно, дон Федерико?
- Заходи, Хосе! Что случилось? - ответил чуть хриплый мужской голос.
- Дон, там... это… офицер внизу, он весь золотом обшит. И пуговицы золотые. На солнце блестят...
- Ты что мелешь, Хосе?
- Генерал... точно генерал! Очень важный приехал. Говорит, что командир форта «Капитан Альсина». Вас хочет увидеть. И с ним ещё двое солдат.
- Так пригласи его! Скажи, чтобы поднимался сюда! А солдат накормить и устроить на отдых! Ты понял?
- Ага.
Старик открыл перед Голинцевым дверь и любезно пригласил его войти.
По широкой мраморной лестнице Владимир поднялся на второй этаж и постучал в первую же дверь.
- Да! - послышалось в ответ.
Голинцев вошёл в большую просторную комнату. Очевидно, что это был рабочий кабинет. За письменным столом сидел невысокий худощавый мужчина лет пятидесяти с гладко выбритым лицом. Лысоватый, с несколько оттопыренными ушами.
- Добрый день! Разрешите представиться: командир форта «Капитан Альсина» старший лейтенант Голинцев! - чётко произнёс Владимир.
- Здравствуйте! - ответил мужчина и, встав из-за стола, протянул ему свою узкую руку, одновременно внимательно осматривая гостя.
- Присаживайтесь, господин Го...
- Голинцев, - подсказал Владимир и сел на стул с высокой спинкой.
- Скажите, а кто Вы по национальности? - спросил Сальдивар.
- Русский.
- Русский, - очень удивился хозяин дома, - и офицер парагвайской армии?
- Да, а что? - в свою очередь спросил Голинцев.
- Извините, но просто я привык слышать местные фамилии офицеров, а в последнее время ещё и немецкие. А вот русскую - впервые! Скажите, господин Голинцев, а когда Вы вступили в командование фортом?
- Три дня назад, - ответил Владимир.
- Три дня? И уже нанесли мне визит? Я, честно сказать, польщён. Желаете выпить с дороги холодной воды с лимонным соком?
- С удовольствием! - сказал Голинцев.
С наслаждением сделал он большой глоток напитка из узкого фужера, поднесённого ему Сальдиваром.
- Скажите, а как Вы попали в Парагвай и стали офицером нашей армии? - поинтересовался Федерико, не скрывая своего любопытства.
Владимир, стараясь быть предельно кратким, в очередной раз рассказал историю своей жизни, начиная с войны.
Сальдивар выслушал его очень внимательно, ни разу не перебив.
- Господин Голинцев, откровенно Вам скажу, что я лично очень рад, что такой офицер, как Вы, имеющий боевой опыт и блестящее европейское воспитание, служит в нашей армии...
С лестницы донесся шум торопливых шагов. Дверь неожиданно открылась, и в комнату ворвалась девушка лет восемнадцати с плёткой в руках. Она была невысокого роста, полноватая, с правильными чертами лица. Жгуче чёрные волосы, изогнутые брови, тёмные глаза, пухлые губы и румянец на щеках. Белая шляпка, белая блузка, белая юбка были забрызганы пятнами свежей грязи.
- Папа! Ты представляешь, Ураган оказался совсем необъезженным! Как понёс меня и прямо... - чуть хрипловатым, чем-то похожим на отцовский, голосом прямо с порога начала она возбуждённо и быстро говорить. И вдруг, увидев Владимира, осеклась и замолчала. Её лицо мгновенно стало пунцового цвета.
- Знакомьтесь, господин Голинцев, это моя единственная дочь Каролина.
Владимир встал со стула и, подойдя к девушке, представился:
- Очень приятно, Владимир. И только хотел поцеловать Каролине руку, но она ещё больше смутилась.
Спрятав руки за спину, она прошептала:
- Нет... нет ! Я вся в грязи! Меня конь, мой конь прямо в ручей понёс...
А затем стала пятиться к двери. Повернулась и, не говоря больше ни слова, выбежала из комнаты.
Голинцев смутился. Он почувствовал себя очень неловко.
Зато Федерико принялся громко смеяться.
- Не обращайте внимания, господин Голинцев. Наша Каролина - очень застенчивая девушка. А тут неожиданно Вы, незнакомый человек.
Обедали в столовой, которая больше была похожа на банкетный зал. За огромным столом сидели Федерико со своей супругой Долорес, дочерью Каролиной и Владимир.
- Как она похожа на свою мать! - подумал Голинцев.
Две служанки в топорщащихся накрахмаленных передниках подали блюда с запечёнными бараньими ногами, ароматными травами и сладким картофелем - бататой. Хрустальные вазы были наполнены разнообразными салатами...
Федерико лично откупорил бутылку старого испанского вина. Жене и дочери он налил по глотку, а Владимиру и себе наполнил бокалы до самых краёв.
- Какое вкусное мясо! - выразил вслух своё восхищение Владимир.
- Да, у нас лучший повар в стране! В нашем доме на столе итальянские, испанские и креольские блюда, - с гордостью произнесла Долорес и, без всякого перехода, сразу же стала задавать Голинцеву вопросы.
- Владимир, а сколько лет Вы живёте в Парагвае?
- Около двух месяцев, - ответил Голинцев.
- Всего два месяца?! - удивилась хозяйка. - Вы такой молодой и уже старший лейтенант...
- Я уже далеко не молодой. Мне уже двадцать четыре года, - ответил Владимир и слегка покраснел.
- А я думала, что Вам не более девятнадцати! - с изумлением призналась Долорес.
- Кроме того, господин Голинцев много лет воевал у себя на Родине, - зачем-то добавил Федерико и призвал свою жену:
- Долорес, давай дадим гостю насладиться обедом и покоем нашего дома!
- Да, да, конечно! - согласилась его супруга.
Каролина ела очень мало. Она молчала и смотрела в тарелку, лишь изредка украдкой бросая взгляды на Владимира.
- Скажите, а Вы приехали в Парагвай со своими родителями? - спросила Долорес, сгорая от любопытства.
- Нет, мои родители и сёстры умерли в России в 1917 году.
- Ой, извините! - сказала Долорес и больше не отважилась задавать вопросы.
Но молча сидеть она не могла, и поэтому принялась рассказывать о своей жизни.
- Мои родители приехали из Францию в Аргентину, где я и родилась. Училась в Буэнос-Айресе. Вы, Владимир, даже не представляете, как мне нравится этот город. А здесь, к сожалению, мы живём в глуши и оторваны от всего цивилизованного мира. Наша Каролина такая умная и талантливая девушка. Когда ей исполнилось семь лет, мы пригласили для неё учителя музыки из Асунсьона. Я занималась с ней французским языком...
Воспользовавшись короткой паузой, Голинцев произнёс по-французски:
- Мне очень нравится ваш дом и место, в котором он находится. Может быть, это и глушь, но в ней есть своя прелесть. Например, яркая природа и спокойствие.
Долорес даже подпрыгнула на стуле от удивления.
- Какое у Вас замечательное произношение! И как Вы хорошо сказали!
- А что, что он сказал? - перебивая супругу, спросил Федерико. - Переведи мне.
- Я потом, дорогой, тебе всё объясню! - ответила ему Долорес.
Каролина тихонько рассмеялась, а потом, уже не прячась, в упор стала внимательно рассматривать Владимира.
На десерт подали фруктовые салаты.
- Господин Голинцев, я Вам рекомендую попробовать наш кофе, - предложил хозяин дома.
- С удовольствием! - согласился Владимир.
Такого кофе он давно уже не пил. Его дразнящий аромат перебивал даже запах экзотических фруктов, стоящих на столе.
- Доченька, сыграй нам что-нибудь! Пожалуйста! - попросила Долорес.
- Хорошо, мамочка! - ответила Каролина и, встав из-за стола, подошла к белому роялю, который стоял у окна. Она неплохо играла «Лунную сонату» Бетховена, иногда чуточку фальшивя. Родители, переглядываясь, с гордостью смотрели на дочь. Когда Каролина закончила, все наградили её громкими аплодисментами.
Голинцев, извинившись, вышел из-за стола и подошёл к девушке.
- Каролина, Вы мне позволите попытаться что-нибудь сыграть? - спросил он.
- Попытайтесь! - ответила она и, улыбнувшись, посмотрела ему прямо в глаза.
Голинцев сел за рояль, разминая пальцы.
- Боже мой, когда же я в последний раз играл на рояле? Когда? - подумал он и вспомнил. - 28 февраля 1920 года. Холодный зимний Ростов. Красная конница была уже на окраинах города. Было ясно, что Ростов не удержать. Он спускался по широкой лестнице здания Дворянского Собрания и увидел через распахнутые настежь двери в одном из залов рояль. Он одиноко стоял у разбитого окна. Владимир зашёл. Осколки стекла захрустели под его сапогами. Подойдя к роялю, он открыл крышку и начал играть. На удивление, инструмент не был расстроен. Из него лились сильные чистые звуки. В выбитое окно дул холодный ветер, рассыпая по залу снег. А Голинцев играл и играл...
Владимир отвлёкся от своих воспоминаний и прикоснулся к клавишам. И все услышали грустную мелодию неизвестного в Парагвае вальса. Федерико не шевелился. Каролина с удивлением смотрела на Голинцева. А из глаз Долорес катились крупные слёзы.
Голинцев закончил. Вся семья, встав со своих стульев, принялась ему громко аплодировать. Каролина кричала:
- ВолОдимир, браво! Браво!
Голинцев встал и, поклонившись в сторону слушателей, объяснил:
- Я сыграл русский вальс «На сопках Маньчжурии». Написан он в 1906 году и посвящается русским солдатам, погибшим в войне против Японии.
Долорес, вытирая слезы кружевным платочком, попросила:
- Владимир, Вы бы могли повторить?
- Конечно, с удовольствием! - ответил Голинцев и ещё один раз сыграл вальс.
- Владимир, сразу видно, что Вы из благородной семьи. У Вас блестящее воспитание, - заметила Долорес.
- Спасибо! Поблагодарил её Голинцев и добавил:
- Да, я из старинного дворянского рода.
- А чем занимались Ваши предки? - поинтересовался Федерико.
- Все мои предки были военными. Они верой и правдой служили России. Мой прадед был полковником. Дед - генералом. Отец дослужился до полковника. Я, согласно этой традиции, должен был бы дослужиться до генерала. Но пока, увы...
- Вы непременно станете генералом парагвайской армии, - вполне серьёзно заверил Владимира Федерико.
- ВолОдимир, Вы не будете возражать, если я Вам покажу наш дом? - неожиданно предложила Каролина.
- С удовольствием, если это, конечно, возможно, - ответил Голинцев.
- Да, да, доченька! Покажи гостю наш дом! - поспешно поддержала дочь её мать.
- ВолОдимир, Вы видели уже наш парк? - спросила девушка, когда они вышли на улицу.
- Мельком, - ответил Голинцев и подумал, что ещё никто и никогда так не произносил его имени: с двумя «о» и ударением на втором слоге. Но ему это почему-то сразу понравилось. У Каролины это получалось очень мило, даже трогательно - ВолОдимир.
- Вот посмотрите, это наш розарий. Здесь собраны цветы почти сорока сортов роз. Мы с мамой их просто обожаем. К сожалению, многие из них сейчас ещё не цветут. Но с приходом весны наш розарий превращается в рай. Белые, красные, розовые, жёлтые, оранжевые розы повсюду! Вы представляете, какая красота?!
- Да! - ответил Владимир.
Они прошли по дорожке и подошли к беседке, тоже заплетённой розами. Недалеко от неё на траве сидели женщины, работающие в парке, и пили терере. У них был послеобеденный отдых. Передавая по очереди друг другу тыковку с напитком, они о чём-то оживлённо беседовали. Увидев Голинцева и Каролину, они, как по команде, замолчали и стали внимательно рассматривать Владимира.
Лицо Каролины мгновенно покраснело.
- ВолОдимир, пойдёмте отсюда! Вернёмся в дом, я Вам покажу нашу библиотеку, а потом конюшню. Вам нравятся кони?
- Очень! Это самые красивые и преданные животные, - ответил Голинцев.
- У нас хорошая конюшня. Вы сами скоро её увидите, - рассказывала девушка, ведя за собой Владимира по бесконечным коридорам, переходам и террасам с арками.
- Я тоже их обожаю. А ещё мне нравится стрелять из револьвера. У меня замечательная коллекция огнестрельного оружия.
- Ваша коллекция или Вашего папы? - уточнил Голинцев.
- Моя! Отцу не нравится стрелять.
Они вошли в высокую просторную комнату с массивными шкафами из красного дерева. В них стояли книги. На столах тоже лежали книги и листы прекрасного картона для рисования.
- Каролина, Вы мне доверяете написать Ваш портрет? - обратился к ней Владимир.
- Портрет? Мой?! Конечно! А Вы что, умеете?
- Немножко, - ответил Голинцев и, выбрав самый большой лист картона, вытащил из деревянного стакана, стоящего здесь же, на столе, хорошо заточенный карандаш.
- Каролина, присядьте, пожалуйста, в это кресло. Да, да, в это у окна. А теперь расслабьтесь и смотрите в угол. Да, да, так. Только немного развернитесь в мою сторону. Вот так. Замечательно! Начинаем, - сказал Владимир и, внимательно смотря на девушку, стал делать первые штрихи будущего портрета.
- Да, Каролина, чтобы Вам не было скучно, рассказывайте мне что-нибудь.
И девушка, немного подумав, принялась описывать своих любимых коней. Их клички, характеры. А потом неожиданно призналась:
- ВолОдимир, Вы не говорите только родителям, я уже неделю как практикую стрельбу по мишеням верхом с лошади. На скаку! Вы представляете! Но у меня, к сожалению, плохо ещё получается!
- А вот у меня получается. И, мне кажется, совсем недурно! Но оценить должны Вы, Каролина, - произнёс, наконец, Голинцев и вручил картон девушке.
Взяв его, Каролина долго рассматривала, а потом произнесла с восхищением:
- ВолОдимир, Вы - гений!
И выбежала из библиотеки с криками
- Мама, папа, смотрите! Какой портрет! Он просто гений!
Голинцев так и не попал на конюшню. Вся семья долго, с восторгом разглядывала портрет Каролины, написанный Владимиром. А потом они ужинали при свечах, непринуждённо беседуя на различные темы.
После этого Голинцев попросил разрешения поговорить с Сальдиваром один на один.
Дон Федерико пригласил его в свой кабинет. Здесь Владимир подробно, в деталях, рассказал хозяину дома, являющемуся депутатом Парламента Парагвая, о состоянии, в котором находился форт «Капитан Альсина».
- Да, неважно! - сделал заключение Сальдивар, внимательно выслушав Голинцева.
Затем он долго молчал, не вытаскивая изо рта огромной толстой сигары. И, наконец, произнёс:
- Надо срочно исправлять положение в форте. У Вас есть насчёт этого мысли, господин командир крепости?
- Да, господин Сальдивар, - ответил Владимир и, взяв карандаш и лист бумаги, стал чертить план нового склада боеприпасов, окопа и двойного проволочного заграждения.
- Что Вам для этого нужно? - снова задал вопрос Федерико.
- Одну повозку с волами и двух рабочих на две недели.
- Я даю Вам две повозки с четырьмя рабочими и двумя хорошими каменщиками. Рекомендую Вам, господин Голинцев, воспользоваться этой возможностью, чтобы решить все вопросы по укреплению обороноспособности форта, а в том числе и со строительством нового просторного помещения для штаба. Я направлю в Ваше распоряжение людей на срок до одного месяца. Думаю, что этого будет достаточно, - сказал почти торжественно Сальдивар.
- Огромное спасибо! - произнёс Владимир. Он даже и не ожидал, что его просьба найдёт немедленный отклик у такого важного и очень занятого человека, как депутат Парламента.
Для ночлега Голинцеву выделили большую спальню на первом этаже. Была светлая лунная ночь. Её тишину нарушали перекличка вооружённых охранников в башнях на стенах и ворот поместья да крики ночных птиц. Владимир уже почти заснул, как неожиданно услышал шаги под своим окном, а потом женские голоса.
- Мари, когда я увидела этого офицера, то сразу в него влюбилась. Это ангел, спустившийся с неба!
- И я тоже! - ответил совсем молодой голос.
- Ну и дуры же вы, девки! Вы что, не знаете, что все красавчики достаются богатеньким сеньоритам?! Ну, нам хотя бы какого-нибудь мужичонку! - укоряюще разъяснил третий голос.
И всё стихло. Где-то заквакали лягушки и залаяли собаки... Владимир заснул.
Утром Голинцева и солдат провожала вся семья Сальдивар. Дон Федерико подарил Владимиру мешочек кофе и кофемолку. Каролина шепнула ему на прощание:
- ВолОдимир, я Вам напишу письмо? Вы мне ответите?
- Конечно, с удовольствием!
- Господин Голинцев, ждём Вас в гости, - сказала Долорес.
Поблагодарив хозяев за радушный приём, Владимир дал команду выступать. И уже через минуту конские подковы застучали по дорожкам парка. Цок... Цок... Цок.
За стенами форта царило оживление. Метрах в двадцати от проволочного ограждения колодезный мастер нашёл предполагаемый источник воды. Он уже выкопал яму глубиной около трёх метров и продолжал ковырять грунт квадратной неудобной лопатой. Два солдата вытаскивали на поверхность ведра с землёй. Остальные, бросив косить траву вокруг крепостных стен, столпились вокруг и с увлечением наблюдали за этой работой.
Увидев подъехавшего Голинцева, солдаты растерялись.
- Что здесь происходит? Двое работают, а остальные созерцают? - спросил Владимир. - Где Кинта?
- Я здесь, господин старший лейтенант! - доложил, подбегая к нему, сержант.
- Почему солдаты не работают? Всем свободным от службы косить траву!
- Есть! - козырнул Кинта.
Голинцев слез с коня.
- Любезный, - обратился он к колодезному мастеру, склонившись над ямой. - Скажите, а вода здесь действительно есть.
- Есть! Очень хорошая вода здесь есть! - убеждённо ответил тот из ямы и добавил,
- копать только надо глубоко.
В штабе Владимира ждала ещё одна хорошая новость. Удалось раздобыть тридцать тетрадей, карандаши и старый истрёпанный букварь. С этим уже можно было начинать занятия.
Владимир чувствовал необычайный душевный подъём и прилив сил. Грусть, с которой он жил, куда-то исчезла. Ему не сиделось на месте. Хотелось что-то делать. Он ловил себя на мысли, что постоянно думал о Каролине:
- Какая необычная девушка! В ней сочетается несочетаемое: дикий нрав амазонки со светским прекрасным воспитанием. Разве так бывает?
После обеда Голинцев собрал все унтер-офицеров и повёл их к проволочному заграждению.
- Меня заверили, что в двадцати метрах от этого места будет находиться колодец с прекрасной питьевой водой. Я принял решение - увеличить территорию форта так, чтобы этот источник находился внутри крепости. Для этой цели с завтрашнего дня начнём сооружать новый окоп для стрельбы в полный рост, с бруствером. Стены окопа обложим брёвнами и оборудуем пулеметные гнёзда из кирпича. Вот, я начертил схему новой оборонительной линии. Она будет иметь форму П с двумя рядами колючей проволоки. Её у нас в достатке. Вопросы.
- Разрешите, господин старший лейтенант? - обратился к нему Кинта.
- Да, сержант.
- Так у нас ни одного пулемёта нет. Зачем тогда строить пулемётные гнёзда?
- Сегодня нет. А в скором времени будут! Обязательно будут! - уверенно ответил Голинцев, а потом добавил:
- Сержант, сегодня начинаем занятия. Все свободные от службы солдаты должны присутствовать в столовой.
Писарь Рамирес не подготовился, как следует, к уроку, и он закончился задолго до ужина. Оставалось время. И тогда Владимир решил провести урок истории.
- Я, потомственный офицер, - начал он говорить перед присутствующими, - и, как мои предки, следую заветам великого русского полководца Александра Суворова. За всю свою военную карьеру этот фельдмаршал руководил шестьюдесятью сражениями и все их выиграл. Суворов был против бессмысленной муштры. Он старался приучать солдат к смелым и инициативным действиям. Я тоже хочу, чтобы каждый из вас понимал стоящую лично перед ним задачу, а также конечную цель всего воинского подразделения.
Затем Владимир стал рассказывать о становлении Суворова как полководца, о его первых сражениях. Он не жалел красок и, для большей наглядности, рисовал куском извести схемы сражений на доске, выкрашенной чёрной краской. Кинта всё переводил, как мог, на гуарани. Но все понимали. Стояла тишина. Солдаты с широко раскрытыми глазами слушали о событиях абсолютно им не известных. Голинцев описывал Итальянский поход великого русского полководца. Переход через Альпы. Рядовой Арса, мальчишка лет девятнадцати, от страха стал громко икать. На него сразу же зашикали.
Вдруг запахло чем-то горелым.
- Повар! - закричали все дружно. - Наш ужин. Сгорел наш ужин!
А повар, забыв обо всём на свете и оставив кухню, тоже слушал рассказ командира.
Голинцеву пришлось прервать урок истории.
Утром начались работы. Убрали старое фортификационное заграждение и стали выкапывать окоп для стрельбы в полный рост. Косили густую высокую траву за стенами форта, помогали колодезному мастеру. Руководил лично всем Голинцев. Он рассказывал, объяснял и лично показывал, что и как следует делать.
После обеда к Владимиру подошёл Кинта.
- Разрешите обратиться, господин старший лейтенант.
- Обращайтесь, сержант.
- Господин старший лейтенант, Вы могли бы проводить уроки истории ещё и сразу после обеда?
- Так после обеда по распорядку дня - сиеста!
- Солдаты отказываются от неё.
- Парагвайцы отказываются от сиесты?! - подумал Владимир. - Невероятно!
А вслух ответил Кинте:
- Конечно, сержант!
В этот раз Голинцев посвятил урок истории Александру Македонскому и его завоевательным походам.
Так прошло ещё три дня. Колодезных дел мастер докопал до воды, которая оказалась ничуть не хуже, чем в старом колодце. А солдаты, под руководством Голинцева, установили две линии проволочного заграждения, увеличив, таким образом, площадь форта, и продолжали рытьё окопа.
Несмотря на занятость и усталость, Владимир каждый вечер встречался с Чаморро. Фельдшер давал ему уроки гуарани. Длились они недолго, минут тридцать. На большее у Голинцева не было времени. Но сегодня он пришёл в лазарет раньше. И не только из-за занятий. Этим утром рядовой Урибе был укушен змеёй. Солдата сразу же доставили его к Чаморро, и тот целый день занимался только им.
С собой Владимир взял несколько листов картона для рисования и карандаши.
- Как чувствует себя Урибе? - поинтересовался у фельдшера Голинцев, едва войдя в лазарет.
- Значительно лучше, господин старший лейтенант! Думаю, что через два дня он уже будет в строю, - ответил ему фельдшер.
Урибе лежал на кровати. Лицо его было белым, как полотно. Увидев командира форта, он попытался встать.
- Не вставайте, солдат! Вам надо лежать! - остановил его Голинцев.
- Как Вы себя чувствуете?
- Хорошо, - слабым голосом прошептал солдат.
- Вы, Урибе, лежите! А тем временем я напишу ваш портрет. Вы у нас - герой! Несмотря на столь серьёзное ранение, не теряете чувства бодрости духа, - сказал Владимир и, устроившись на табуретке, принялся рисовать.
Вошёл Чаморро и, увидев, как ловко владеет Голинцев карандашом, остановился на пороге.
- Готово! Держите на память! - произнёс Владимир и вручил лист картона солдату.
- Как я похож? - изумился Урибе, рассматривая свой портрет.
К нему подошёл Чаморро и, внимательно посмотрев на работу командира форта, одобрительно зацокал языком.
- Господин старший лейтенант, через десять минут я буду в Вашем распоряжении,- предупредил фельдшер. После чего, положив свои ладони на правую ногу больного, на место укуса, принялся что-то шептать.
- Урибе, тебе уже лучше! - сказал Чаморро. - А завтра утром ты будешь здоров! Ты понял?
- Да, мне уже легче. Мне уже хорошо, - произнёс солдат и неожиданно заснул.
- Господин фельдшер, Вы - настоящий кудесник! - шёпотом восхищённо сказал Владимир.
- Мне кажется, что это Вы - кудесник, господин старший лейтенант! - ответил Чаморро, показывая пальцем на портрет.
Через несколько минут они сидели в приёмном кабинете фельдшера. Здесь стоял одурманивающий запах трав.
- Я вижу, что Вы - настоящий шаман. А как Вы им стали? - спросил Владимир.
- Мой дед был известным шаманом. И хотя это передаётся по наследству ни мой отец, ни его братья не были шаманами. У них не было этой силы. Дед был не старый человек, но с годами ослаб. Ведь, спасая другого, он отдавал часть своего здоровья, своей жизни. Он уже отчаялся, ему необходимо было передать все свои знания близкому родственнику по мужской линии. И тут родился я. Бросив на меня беглый взгляд, дед сказал:
- Этот мужчина будет шаманом!
Я помню себя лет с пяти. И всегда я был с дедом. Он заменил мне отца и мать. Для меня он стал всем. В школу я не ходил. А зачем? Ведь я готовился стать шаманом. Я помогал деду собирать травы, готовить целебные мази и напитки, принимал участие в ритуалах по снятию сглаза... Вот Вы, господин старший лейтенант, знаете, почему болеют люди? - вдруг, прервав свой рассказ, неожиданно спросил Чаморро.
- Конечно, - ответил Голинцев, - от плохой еды и воды, от инфекций, от укуса змеи, например...
- Так думают ваши медики! - перебил его фельдшер. - На самом деле болезнь имеет три причины. Первая вызвана колдовством других шаманов, которых на гуарани называют ПАХЕ ВАЙ - плохой шаман. Вторая вызвана внутренней борьбой человека между добром и злом. Плохое поведение, например, в обществе или семье. Третья вызвана проникновением представителей других миров в тело человека. Извините, пожалуйста, за резкость...
Чаморро замолчал. Он долго смотрел в окно, о чём-то думая.
- Итак, о моём деде, - внезапно продолжил фельдшер. - Как я уже сказал, он был добрым шаманом. На гуарани - ПАХЕ. С помощью трав и заклинаний он лечил не только тело, но и душу человека. Незадолго до своей смерти он вдруг мне сказал:
- Хосе, чтобы быть современным пахе, ты должен окончить школу, потом получить ИХ медицинское образование.
- Зачем это? - удивился я.
И дед мне объяснил:
- Когда к тебе придут больные, побывавшие у врачей, ты должен будешь им помочь. А для этого, Хосе, тебе надо знать методы их лечения.
Чаморро вновь замолчал. Затем, откашлявшись, стал говорить.
- Я так и сделал. Почти окончил среднюю школу, потом курсы военных фельдшеров. Но, как Вы видите, лечу людей так, как научил меня дед. Наши знания природы и человека превосходят вашу медицину. Вот Вам, господин старший лейтенант, пример. Я знаю, что Вы сейчас очень неважно себя чувствуете. Усталость, немного ломят суставы.
- Да! - удивлённо ответил Голинцев. - А откуда Вы это знаете?
- Ну, для этого не надо быть шаманом, - улыбаясь, ответил Чаморро. - У Вас лицо серого цвета, воспалённые глаза. И скажите, что нужно сделать для того, чтобы Вы чувствовали себя прекрасно?
- Хорошо выспаться! - ответил Владимир.
- Да, Вы правы, но для этого нужно несколько часов драгоценного времени. А его у Вас нет. А я за сорок минут поправлю ваше здоровье. Для этого заварю для Вас парагвайского чая!
- С удовольствием попробую! - согласился Владимир. - А я за это время напишу Ваш портрет на фоне этих коряг, висящих на стене.
- Это корни кадильо. Я их применяю для изготовления настоя для лечения болезни почек. А вот парагвайский чай - это чудо природы! Его надо обязательно заваривать с другими травами. Совсем крошечная его порция служит для быстрого восстановления сил, возвращения потерянной жизненной энергии. Среднюю дозу применяют шаманы, чтобы увидеть прошлое своего пациента или узнать его будущее. А передозировка приводит к неминуемой смерти.
- Вы обладаете глубокими знаниями природы! Настоящий кудесник! - восхитился Голинцев.
- Я - природы, а Вы, господин старший лейтенант, - науки и культуры. Для всех нас Вы гораздо больший кудесник, чем я! - то ли шутя, то ли серьёзно ответил фельдшер и добавил:
- Готов ваш чай! Пейте его небольшими глотками!
- А у меня уже готов ваш потрет, - сказал Владимир и вручил Чаморро лист картона.
- Огромное спасибо! - поблагодарил фельдшер, с удовольствием рассматривая свой портрет.
После парагвайского чая, имевшего странный резкий аромат и кислый вкус, Голинцев резко почувствовал прилив сил и энергии. Усталость и боль в суставах исчезли. Ему уже не хотелось спать. Попрощавшись с фельдшером, он пошел в штаб и принялся изучать все имеющиеся там документы.
На следующий день, к вечеру, прибыл караван из двух повозок, запряженных шестёркой волов каждая. С ним приехали шесть рабочих. Депутат Парламента Федерико Сальдивар сдержал своё обещание.
ГЛАВА 9.

Голинцев выделил пять солдат в помощь прибывшим рабочим. Быстро был заложен фундамент склада боеприпасов и штаба. За кирпичом, глиной и песком выезжали задолго до рассвета. Возвращались к обеду. Каждая повозка привозила ежедневно около двухсот кирпичей. Стены росли на глазах. Несмотря на тяжелую работу и напряжённый ритм всех работ, которые одновременно велись в форте, Голинцев давал уроки истории. Писарь занимался с неграмотными. Так прошла неделя.
В то утро Владимир находился на кухне и наблюдал за тем, как повар по фамилии Вилальба мыл со своим помощником котёл для приготовления еды. Неожиданно раздался грохот колёс, и на территорию форта въехала повозка. Она были без обычного груза (кирпичей или глины). Вместо них в кузове лежал один из подсобных рабочих Сальдивара, парень лет 25. Подбежавшие солдаты сразу же бережно сняли его с повозки и понесли в лазарет. Все о чём-то тревожно шептались.
- Что - то произошло?! - подумал Голинцев и поспешил к лазарету.
Из него выбежал Чаморро с очень озабоченным лицом.
- Что случилось? - спросил его Владимир.
- Пираньи. Большая потеря крови, - коротко объяснил он Владимиру, а затем приказал двум солдатам:
- Быстро со мной. Мне нужна ваша помощь!
- Как это произошло? - обратился Голинцев к одному из рабочих Сальдивара.
- Мы вместе с ним копали глину на берегу реки. Вдруг слышу: бух-х! В воду упало что-то. Я оборачиваюсь, а это Хуан. Поскользнулся он... И сразу как начал он кричать! А я от неожиданности оторопел. Стою и смотрю. Вижу, а вода вокруг него красной становится. Я тогда и начал его за руку тащить. Вытащил Хуана, значит, а у него из ног кровь хлещет. Тут остальные подбежали. Погрузили мы его на телегу - и скорее сюда. Пираньи на него напали, - сбивчиво рассказал он.
Голинцев успокоил всех находившихся в форте и, минут через двадцать, вошёл в лазарет.
- Чаморро, как состояние пострадавшего? - спросил он у фельдшера.
- Я думал, что будет хуже, - признался лекарь, - ведь он весь в глине был. Ничего сразу понять нельзя было. А когда мы всю эту грязь смыли, я увидел, что в нескольких местах на ногах были выгрызены кусочки мяса. Раны, конечно, сильно кровоточили. Ну, а в общем - повезло парню. Ничего важного для жизни не было откушено пираньями. Теперь с уверенностью могу Вам сказать, что вовремя этого беднягу из воды вытащили.
- Слава Богу! - с облегчением произнёс Владимир.
Работы в форте продолжались. Стены нового колодца были облицованы досками, а над ним соорудили крышу. Был выкопан окоп для стрельбы в полный рост, с бруствером и бойницами. Построены четыре пулемётных гнезда из кирпича.
Склад для боеприпасов удался на славу! С крышей из кровельного железа, мощной деревянной дверью и решётками на маленьких окнах. Когда внутри склада, на полках, аккуратно сложили ящики с патронами и винтовками и заперли дверь на огромный амбарный замок, Голинцев наконец-то вздохнул спокойно.
Уже шло к концу строительство нового штаба, и Владимир приступил к организации системы постоянного и эффективного патрулирования рубежей. Для этой цели у местных жителей были приобретены ещё пять мулов. Теперь три пехотинца с двумя мулами, груженными питьевой водой, продуктами питания и боеприпасами, рано утром выходили на патрулирование левого фланга. Пройдя восемнадцать километров, они останавливались на ночлег в сельве, а к вечеру следующего дня возвращались в форт. На патрулирование правого фланга также отправлялись три солдата, но с тремя мулами. Они устраивались на ночлег, пройдя двадцать километров. К закату солнца следующего дня они были уже в крепости.
На территорию обитания индейских племён была отправлена первая разведывательная группа в составе четырёх солдат с пятью мулами. Разведчиками командовал старший ефрейтор Вергара, хорошо знавший местные диалекты гуарани и традиции коренных обитателей Северного Чако. Через неделю группа вернулась в полном составе с очень важной информацией о настроениях среди племен. Их ближайшие стоянки находились в сорока километрах от форта «Капитан Альсина».
Возле колодца, по эскизу Владимира, были разбиты две большие клумбы с цветами и построена маленькая часовенка. В неё поставили гипсовую статуэтку Святой Девы Марии, которая ранее находилась в нише стены казармы. Ведь почти все солдаты гарнизоны были глубоко верующими католиками.
Плац, ранее представлявший кусок земли с ямами, был засыпан кирпичной крошкой. В его центре установили высокий флагшток, на котором развивался трёхцветный парагвайский флаг. Были перекрыты все крыши. Вместо пальмовых листьев уложили камыш. Кроме этого, стены всех домов были выбелены. А Голинцев уже замыслил капитальную перестройку казармы. Он даже сделал эскизы: высокое светлое помещение с отдельными комнатами для унтер-офицеров и удобным классом для занятий.
Но самое главное, что за прошедший месяц изменились все солдаты. Раньше они были неухоженные и безразличные, с низким моральным духом. А сейчас их было просто не узнать. Подтянутые, бодрые, с высоким чувством ответственности. Все приказы командира и унтер-офицеров выполнялись чётко. Не было отмечено ни одного случая грубого нарушения дисциплины и Уставов! Солдаты демонстрировали неподдельный интерес к службе.
Через пять недель прибыл конвой. Пять телег, гружённых пшеничной мукой, керосином, денежным довольствием для всех военнослужащих, подковами для коней, лекарствами для лазарета... Ефрейтор, начальник конвоя, лично вручил Владимиру большой деревянный ящик (посылку от Мигеля Троче). Чего только здесь не было! Новый, пахнущий краской глобус, географические карты, тетради, карандаши, учебники по испанскому языку и математике. На самом видном месте лежал конверт, адресованный Голинцеву. Владимир, не медля ни секунды, вскрыл его. Это было письмо Троче.
- Дорогой Владимир, - писал его знакомый, - был рад получить от Вас известия. Просьбу Вашу выполняю с огромным удовольствием! Деньги, которые Вы мне послали, возвращаю. Я и мои друзья благодарим Вас за это нелёгкое, но благородное дело, которое Вы начинаете. Наша страна нуждается в грамотных солдатах и гражданах! Крепко жму Вашу руку. С уважением, Мигель.
Этим же вечером Владимир провёл первый урок географии. Для многих солдат, в том числе и прибывших с конвоем, он стал открытием мира. Ведь некоторые даже и не подозревали, что Земля имеет форму шара и что кроме Парагвая, Аргентины и Бразилии существует ещё много других стран.
Все письма, написанные Голинцевым за это время донье Летисии, Риттеру, своим немецким друзьям, отцу Константину, послу Штейну и многим другим, он передал с возвращающимися в Консепсьон конвоем.
Каждый четверг из поместья Сальдиваров прибывал курьер с письмами от Каролины. Девушка писала очень много, особенно стихотворений. Зачастую наивных, почти детских, но искренних и очень трогательных. Он читал все послания Каролины и сразу писал ответы. Стихов он сочинять не умел, поэтому в конверты вместе с письмами вкладывал свои маленькие рисунки. Это были портреты солдат, сделанные карандашом, или пейзажи, выполненные акварелью.
Несмотря на очень напряжённый ритм службы, уроки языка, истории, географии, математики проводились каждый день. Это были самые долгожданные часы для каждого солдата форта. Голинцев уже довольно прилично мог изъясниться на гуарани и поэтому уверенно употреблял его в своих беседах с подчинёнными.
Во второй раз Владимир посетил семью Сальдиваров в октябре месяце. Два дня он провёл в их имении. Федерико и Каролина познакомили его со своими владениями. Для этого им пришлось совершить длительную верховую прогулку. Голинцев увидел бескрайние плантации табака и хлопка, кукурузы и земляных орехов. Но особой гордостью дона Сальдивара были племенные быки.
- Первых красавцев я привёз несколько лет назад из Аргентины! - с гордостью заметил Федерико.
Вечером, после ужина, Владимир и Каролина до глубокой ночи играли на рояле.
На следующий день, после полудня, когда весеннее солнце довольно сильно пекло, Голинцев возвращался из гостей в форт. С собой он вёз большую сумку книг, любезно одолженных ему для чтения доньей Долорес. Его сопровождал один солдат. Ехали ускоренным аллюром и через три часа уже были в крепости.
В столовой, под тенью навеса, Владимир вдруг увидел группу каких-то оборванцев. Они сидели с солдатами, среди которых находился сержант Кинта, и пили терере. От гнева у Голинцева потемнело в глазах.
- Сержант! - закричал он. - Почему на территории форта находятся посторонние?
Кинта неожиданно побледнел. Он быстро встал по стойке смирно, но, не зная, что ответить, переминался с ноги на ногу.
Из-за стола поднялся невысокий коренастый мужчина и подошёл к Владимиру.
- Разрешите представиться, господин старший лейтенант, майор Вальдес! - с достоинством произнёс он.
За всю свою жизнь Голинцев никогда не видел таких майоров. В левом ухе - массивная золотая серьга, борода до глаз. Даже и не понять, сколько же ему лет.
- Лет сорок, - подумал Владимир, продолжая разглядывать Вальдеса.
Рваная рубашка, холщовые штаны на дырках... Без обуви, а на босые мозолистые пятки были нацеплены шпоры. Да какие! Огромные, в форме колеса-звёздочки! Такие Голинцев видел только в историческом музее. Они составляли часть амуниции средневековых рыцарей. Два крупнокалиберных револьвера и мачете завершали экзотический вид майора.
- Очень приятно! - произнёс Владимир.
Затем он слез с седла и, подав майору руку, предложил:
- Мне было бы очень приятно угостить Вас хорошим кофе.
- С удовольствием! - ответил Вальдес и тут же добавил:
- Хочу Вам представить мою личную гвардию: воины-призраки.
При этих словах Вальдес сделал жест в сторону столовой, где сидели пять его спутников. Такие же оборванцы со шпорами на голых пятках и обвешанные оружием с головы до ног.
Владимир неоднократно слышал о Вальдесе. В этих краях он был весьма известной личностью. Потомок испанских аристократов, он с молодости служил в парагвайской кавалерии, где и подружился с Альбино Хара.
Альбино Хара, по прозвищу «Мужчина-метеор», был самым перспективным офицером в парагвайских вооружённых силах. В возрасте тридцати лет он уже имел чин полковника. Но неуёмные политические амбиции его погубили. В январе 1911 года, с подчинёнными ему частями и лучшими друзьями-офицерами, среди которых был и майор Вальдес, Хара совершил государственный переворот. После которого «Мужчина-метеор» стал президентом страны, а майор Вальдес занял пост заместителя военного министра. В июле того же года войска, верные свергнутому президенту Мануэлю Гондра, заняли Асунсьон. Альбино Хара бежал в Буэнос-Айрес. Майор Вальдес был арестован и отправлен в тюрьму. Только личное вмешательство одного из членов испанской Королевской семьи спасло его от пожизненного заключения. Вальдес был выпущен на свободу в 1912 году. Он вернулся в своё имение, которое находилось недалеко от поместья Сальдиваров, и начал богемный образ жизни. Сформировав из числа местных гаучо отряд, он выезжал на охоту, которая иногда длилась месяцами. Наносил нежданные визиты землевладельцам и гостевал у них со своими «призраками» неделями.
И сейчас этот человек приехал в гости к Голинцеву. Выгнать его Владимир не мог. Ведь Вальдес был офицером, хотя и в отставке, да ещё и крупным землевладельцем. Человеком с большими связями в Парламенте и правительстве.
- Замечательный у Вас кофе! - похвалил Вальдес напиток, едва сделав несколько маленьких глотков. - Я, ожидая Вас, поговорил с солдатами. Они утверждают, что их командир самый умный и справедливый человек на свете. Да и я, честно сказать, был удивлён. Иностранец, а как понял душу нашего солдата! Какая забота о людях! Я обошёл весь форт и, признаюсь, что Вам удалось создать самое лучшее и комфортное укрепление на всей заградительной линии.
Голинцев покраснел и не знал, что и ответить своему гостю. А тот вдруг неожиданно спросил:
- Господин командир, а Вы играете в шахматы?
- Играю, но не силён, - ответил Владимир и вспомнил серое отчаяние госпиталей, где он до одури играл в шахматы и карты.
- Да и я тоже. А, может, партию? - спросил вкрадчивым голосом Вальдес.
- Давайте! - согласился Голинцев.
- Гость принёс доску и фигуры. Таких шахмат Владимир ещё не видел. Резные, из слоновой кости, в обрамлении золота и драгоценных камней.
- Старинные? - спросил он.
- Очень. Им лет четыреста. Сделаны они ещё маврами. Мне достались по наследству.
Вскоре выяснилось, что Голинцев играл гораздо лучше своего соперника. Он выиграл две партии, а ещё две закончились вничью. Вальдес оказался на редкость азартным игроком. Сделав неправильный ход, он нервничал, яростно чесал свою бороду. Проиграв, становился злым и от огорчения пинал ногой стул.
- Великолепно играете, господин старший лейтенант! - произнёс гость и неожиданно встал. - Спасибо! Мне надо ехать!
- Куда? Ведь уже глубокая ночь! - удивился Владимир. - Оставайтесь! Переночуете в форте, а завтра с утра...
- Нет, нет. Я должен ехать,- перебил Голинцева майор и, собрав шахматы, вышел из дома.
Через насколько минут Вальдес со своими «призраками» на полном скаку покинули крепость.
С этого дня Вальдес почти каждую неделю приезжал к Владимиру играть в шахматы. Появлялся он, как всегда, неожиданно, в любое время дня и ночи и так же внезапно, без предупреждения, исчезал. Всегда с ним находились его преданные «призраки».
Каждый день, до восхода солнца, дежурный по кухне в сопровождении ещё одного солдата уходил на охоту. Часа через два они возвращались с добычей, которая предназначалась для приготовления пищи для всего гарнизона на целый день. Зачастую это были несколько лесных индюков или небольшой олень. Значительно реже им удавалось подстрелить десяток уток, которые на гуарани назывались мбигуай. Они имели клювы, похожие на ножовку, и обитали в речушках в очень труднодоступных местах. Парагвайцы их очень ценили за нежное, питательное и очень вкусное мясо.
По утрам к воротам форта приходили женщины из близлежащих селений. Они приносили на продажу сыр, мандиоку, початки кукурузы, бананы, апельсины.
Несмотря на это изобилие мяса, овощей и фруктов, повар никогда не менял своего меню. Завтрак - чипа и мате. Обед и ужин - суп и пшеничный хлеб. Ведь солдаты были парагвайцами, а такое питание им было привычно с самого детства. Ведь ничего другого они в своей жизни не пробовали. Самое удивительное для Голинцева заключалось в том, что парагвайцы почти совсем не ели фруктов. А Владимир уже просто устал от однообразной еды. Вот и сегодня повар принёс ему на обед суп.
- Вилальба, - обратился он к нему, - скажите, а что Вы мне приготовите на ужин?
- Как что, господин командир? - удивился повар. - Суп.
- Господин повар, я уже два месяца два раза в день ем суп! Вы бы могли приготовить лично для меня что-нибудь простое, но вкусное? Да дело даже не во вкусе! Я не хочу, чтобы это был суп! - очень вразумительно объяснил ему Голинцев.
- Конечно, господин командир! Я буду готовить для Вас особые блюда! - пообещал Вилальба.
Повар сдержал своё слово. На ужин перед Владимиром стояло большое деревянное блюдо румяных, вкусно пахнущих эмпанад.
- Вот за это спасибо! - поблагодарил Вилальбу Голинцев, глотая слюну.
- Эти эмпанады называются «раздвинь ноги», - объяснил повар.
- Почему так странно?
- Потому что, когда их ешь не за столом и без тарелки, соком можно забрызгать брюки. Вот и надо раздвигать ноги, - сказал Вилальба и наглядно показал, как это надо делать.
- Ах, вот оно что, - произнёс вслух Владимир и взял одну эмпанаду. Она была горячая. Он откусил кусочек, и оттуда действительно хлынул ароматный сок. Она было начинена мясом, слегка поперчённым и перемешанным с помидором и яйцом.
- Умеете, Вилальба! Умеете! Очень вкусно! Молодец! - похвалил повара Голинцев, с наслаждением съев две эмпанады.
Повар от удовольствия покраснел и, смущаясь, ответил:
- Я то что, я ничего! Это всё мясо! Очень вкусное. Жакаре был совсем маленьким, поэтому мясо нежнейшее и аромат имеет особый...
-Это что, я крокодила ем?! - перебил повара Владимир.
- Да! Так это же вкусно...
Голинцеву уже не хотелось есть. Он тяжело вздохнул и сказал:
- Вилальба, в следующий раз, прежде чем мне готовить что-либо, спросите у меня разрешения. Вам понятно?
- Так точно! - ответил повар, не понимая, почему так резко изменилось настроение командира.
- Вы свободны! Заберите оставшиеся эмпанады и угостите ими солдат. Я уже сыт. Было действительно вкусно, а самое главное - поучительно для меня. Спасибо!
После этого случая Голинцев стал особое внимание уделять правильному питанию солдат гарнизона. Он распорядился два раза в неделю жарить мясо на решётке, а не варить из него традиционный суп. Также во всех беседах он стремился убедить всех есть больше фруктов, которых было в изобилии. Но, к сожалению, это было нелегко. Привычка пить матэ сводила на нет всю разъяснительную работу командира.
Повар же теперь, прежде чем приготовить особое блюдо для Владимира, спрашивал у него разрешения. Обязательно раз в неделю он жарил для него рыбу. Очень часто это были пираньи. Они оказались очень вкусными и похожими на русских карасиков.
В ноябре Голинцев в третий раз нанёс визит семье Сальдиваров. Донья Долорес встретила его поникшая, с красными глазами. Каролина, всегда весёлая и жизнерадостная, тоже была очень грустная.
- Что-то случилось? - встревоженно спросил у них Владимир.
Долорес, вытерев глаза платочком, объяснила:
- Вы представляете, Владимир, на нас сразу свалились все несчастья. Мой отец в Буэнос-Айресе заболел. Уже не поднимается. А Федерико уехал в Асунсьон на заседание Парламента. Вы же знаете, что происходит в стране?
- Нет, - откровенно признался Голинцев, - расскажите, пожалуйста!
- В конце октября военный министр Адольфо Шерифе ввёл в Асунсьон пехотный батальон. Угрожая применить силу, он вынудил президента страны Мануэля Гондра подать в отставку. Парламент осудил действия Шерифе и поддержал Гондра. Вступивший в должность президента его вице-президент немедленно сместил с должности Шерифе и перевёл его в отдалённый военный округ, - Долорес сделала паузу, а потом продолжила:
- Уже несколько дней как в Парагвае новый президент. Это дон Эусебио Ажала. Кстати, я его хорошо знаю. Очень порядочный человек. Его поддерживают новый военный министр полковник Рохас, начальник военного училища полковник Шенони и большая группа офицеров-парагвайцев. К сожалению, все немецкие офицеры перешли на сторону Шерифе. Парламент заседает круглосуточно. Страна находится на грани гражданской войны...
Долорес внезапно замолчала.
- Я, честно сказать, уже и сама запуталась в этих событиях. Вы, Владимир, лучше свежие газеты возьмите и сами прочитайте. Нам их четыре дня назад доставили.
Когда Голинцев и Каролина остались вдвоём, девушка вдруг призналась ему:
- ВолОдимир, я без Вас чувствую себя очень одинокой. Вот сейчас мы вместе и мне так на душе спокойно. Но Вы, как всегда, завтра утром должны уехать?
- Да, Каролина! Я не могу оставить форт на длительное время.
- Я понимаю, что Вы, ВолОдимир человек долга и чести. Но пообещайте мне, что Вы приедете к нам на Рождество и останетесь на несколько дней.
- Да, обещаю! Если Вы меня пригласите, конечно! - в шутливой форме ответил Голинцев.
В этот раз, почти до утра, они сидели в библиотеке, и Каролина читала ему свои стихи. Иногда она прерывалась на полуслове и говорила:
- Я так переживаю за дедушку! Я ведь его очень люблю!
Следующим днём, по пути до самого форта, Голинцев размышлял о событиях, происходящих в стране.
- В стране новый президент, новый военный министр, а я об этом в этой глуши даже и не знал. Да, в газетах сообщается, что Главнокомандующий сухопутными силами генерал Эскобар подал в отставку и уехал к себе в имение. Армия расколота на две части. Плохо, очень плохо! - сокрушался Владимир. - До сих пор я не получил ни одного циркуляра из штаба военного округа. На следующей неделе должен прийти конвой. Он-то должен доставить какие-то документы. Обязательно! Как-то и солдатам надо всё объяснить.
У ворот форта стояли человек десять празднично наряженных девушек. Самой младшей, на вид, не было больше четырнадцати лет, а самой старшей - лет двадцать. Самое интересное, что вчера, выезжая из крепости, Владимир видел этих же девушек. У всех были ожерелья из красивых перьев каких-то птиц.
- Что они маются здесь? Любимых своих ждут, а сержант не отпускает. Сейчас дам ему команду, чтобы разрешил солдатам, которых ждут, отлучиться до утра, - подумал Голинцев.
Он легонько натянул поводья, и конь остановился напротив девушек.
- Добрый день, сеньориты! Как ваши дела? - поздоровался он с ними, вежливо кланяясь.
- Добрый день! - ответили девушки и стали приближаться к Владимиру. Но их всех опередила жгучая брюнетка с распущенными волосами до пояса, тонкой талией и очень высокой грудью. В руках она держала небольшую корзинку с апельсинами.
- Это тебе! - произнесла брюнетка, глядя прямо в глаза Голинцева, и протянула ему апельсины.
Владимир наклонился, чтобы взять корзинку, и увидел её глаза. А в них - страсть, желание и ещё что-то такое, что он почувствовал, как краснеет его лицо.
- Спасибо, красавица! Сколько я тебе должен? - сказал Владимир, с трудом отрывая взгляд от этих глаз.
- Ничего! Это тебе подарок, - произнесла девушка и облизала свои губы.
Вместо ответа Голинцев слегка прикоснулся шпорами к крупу коня и галопом влетел в крепость. На плацу стоял Кинта.
- Гарнизон, смирно! - заорал сержант и, подойдя строевым шагом к слезшему с коня командиру, доложил:
- Господин старший лейтенант, за время Вашего отсутствия происшествий не произошло!
- Вольно! - дал команду Голинцев. - Сержант, у ворот форта я видел девушек, которые ждут своих избранных уже вторые сутки. Отпустите этих солдат на ночь!
Кинта вдруг опустил глаза и, пожимая плечами, произнёс:
- Они... это... значит, значит. Как это Вам объяснить, значит…
И замолчал, а потом вздохнул и, продолжая смотреть на носки своих сапог, выпалил:
- Эти девушки Вас ждут, а не солдат! Значит так!
- Ме-ня!? Зачем? - оторопел от удивления Владимир.
- Они, значит, родить от Вас хотят!
- Ро-дить?! От ме-ня?! - почти закричал Голинцев. - Сержант, что за бред Вы мне сейчас говорите!
- Да, родить! Ведь в наших краях иметь ребенка с голубыми глазами и светлой кожей, как у Вас, считается очень престижно. Это, значит, гордость для каждой матери!
Голинцев чувствовал, как покраснело не только его лицо, но и всё тело. Он задыхался. Ему не хватало воздуха...
- А если я... если я женат, например, или у меня есть невеста. Что тогда? - только и смог он сказать.
- А это совершенно другое дело, господин старший лейтенант! Никто ведь не будет требовать, чтобы Вы усыновили ребёнка. Вы должны, значит, его сделать. И всё значит. А Вы, господин старший лейтенант, наверное, заметили, что все девушки имеют ожерелья из перьев птицы - кабуре. Они дают успех в любви. Вот, значит, девушки их и надели, надеясь на магическую силу перьев.
- Кинта,- прошептал Владимир на ухо сержанту, - сделайте так, чтобы они меня больше никогда не ждали! Объясните им ... скажите всё, что хотите... Вы меня поняли?
- Так точно! - удивлённо ответил сержант.
С новым конвоем прибыло большое количество писем для Голинцева. Писали все: донья Летисия, отец Константин и посол Штейн из Аргентины, Риттер и даже хозяин ресторана «Милан» - Луиджи. Только от его немецких друзей не было ни одной весточки.
В толстом пакете, облепленном сургучными печатями, находилось циркулярное письмо, подписанное новым военным министром Рохасом. В нём кратко сообщалось обо всех изменениях, происшедших в стране. Информация заканчивалась следующими словами: « ... все солдаты, унтер-офицеры и офицеры должны соблюдать выдержку, спокойствие и быть верными присяге и Конституции».
Когда вечером, на построении, Голинцев прочитал это письмо всему личному составу, никто не удивился. В Парагвае привыкли к бесконечным переворотам, сменам президентов и министров. Солдатам гораздо ближе и понятнее была их ежедневная простая жизнь.
В очередной раз Голинцев отправил с конвоем два рапорта. В одном он снова просил у своего командования один тяжёлый пулемёт или хотя бы два лёгких. В другом - предлагал новую систему патрульной службы на его участке, чтобы взять под контроль все шестьдесят километров. Для этого требовалось увеличить гарнизон форта «Капитан Альсина» на двенадцать человек и построить вспомогательный укреплённый пункт в двадцати километрах от крепости.
Нехватка личного состава было самой большой и неразрешимой проблемой для Владимира. Всегда кто-то находился в лазарете. Укусы ядовитых змей и пауков, лихорадка, желудочные расстройства выводили солдат из строя и надолго. Да и сам Голинцев уже два раза страдал приступами малярии. Его спасал Чаморро своим настоем из коры хинного дерева. А совсем недавно у Владимира на шее вскочил огромный фурункул. Из-за своей занятости он сначала не придал ему большого значения, но через несколько дней шея стала нестерпимо болеть. Чаморро, ловко взрезав нарыв, достал оттуда шевелящуюся большую белую личинку.
- Муха. Большая муха, - коротко объяснил он. - В следующий раз немедленно обращайтесь ко мне, господин старший лейтенант. С этим будьте очень внимательны!
10 декабря курьер доставил Голинцеву очередную почту от Каролины. К его удивлению, это было всего одно письмо. Девушка писала, что она с матерью должна срочно выехать в Буэнос-Айрес. Её дедушка находился при смерти.
- ВолОдимир, я так мечтала отпраздновать Рождество вместе с Вами! Но Господь распорядился иначе. Каждый день я вспоминаю те мгновения, когда мы были вместе. Мне будет очень плохо без Вас. Прошу Вас, умоляю Вас только об одном: не забывайте меня! Я буду Вам писать! Без Вас я уже просто не смогу жить. Ваша Каролина.
Так заканчивалось это грустное письмо.
В январе наступила изматывающая жара. Температура порой достигала 48 градусов по Цельсию. Частые дожди не принесли облегчения, а, совсем наоборот, усиливали страдания людей. Тогда от мокрой земли вверх поднимались густые клубы пара. Дышать было нечем, не хватало свежего воздуха. Тучи комаров не давали покоя ни днём, ни ночью. Иногда Владимиру казалось, что он больше не выдержит этих мучений... У него опять случился сильный приступ малярии. Только благодаря Чаморро, который готовил для него напитки из трав, Голинцев продолжал вести очень активный образ жизни. Все его дни были расписаны буквально по минутам. К себе и подчинённым он был очень требовательным.
Наступила середина марта. Всю ночь из сельвы доносились визги диких кабанов. Владимир уже знал, что на самом деле это были крики обезьян, стаи которых бродили в окрестностях форта. Голинцев уже сделал несколько попыток уснуть. Но ему сразу же начинал сниться один и тот же кошмар. Война, бои в Галиции. И он, мальчишка-корнет, ведёт в атаку остатки гусарского эскадрона. Пулемётные очереди, взрывы шрапнели, колючая проволока, больно рвущая его тело. И трупы... Повсюду трупы ... Он просыпался в холодном поту, пил воду...
- У Чаморро надо будет травы для успокоения нервов попросить, - подумал он.
И вдруг в окно тихонько постучали.
- Да! Входите! - громко сказал Голинцев.
Это были Кинта и рядовой Мартинес.
- У нас новости, - вместо приветствия сказал сержант. - Давай, Мартинес, рассказывай!
- Господин командир, я только что из патруля. Группа индейцев, человек двадцать, устроила стоянку в двух часах ходьбы от форта, - начал быстро говорить рядовой.
Голинцев рывком поднялся со стула.
- На карте показать сможете? - спросил он, приглашая их пройти вместе с ним в штаб.
- Конечно, господин командир, - ответил Мартинес.
На большой карте, занимавшую одну стену штаба, рядовой без колебаний показал место стоянки индейцев.
- Но самое интересное, что ещё две большие группы индейцев разбили свои стоянки в часе ходьбы от этой первой группы, то есть в трёх - от форта. В каждой, наверное, человек по сто. За ними наблюдают сейчас рядовые Веласкес и Робледо, - несколько сбивчиво, но довольно толково доложил Мартинес, который являлся старшим сегодняшнего патруля на левом фланге участка.
Голинцев принялся изучать карту. На самом деле, это была скорее схема, чем карта. Ведь на территорию обитания индейских племён ещё не ступала нога исследователя. А схема была лично начерчена Владимиром на основании данных, полученных от разведчиков и патрулей.
- Здесь я вижу развилку, - сказал он вслух, - после которой одна тропа ведёт в Пуэбло Бахо, а другая - в Лас Вакас. Это так, Мартинес?
- Так точно!
- Скажите мне, по этим тропам может проехать всадник? - спросил Голинцев.
- Да, господин старший лейтенант, - ответил уже Кинта, - но только в светлое время суток.
Владимир задумался.
- Эх, как сейчас нужны пулемёты! Хотя бы один! Территория, на которой предстоит сейчас им действовать, огромна. Солдат мало, а надо прикрыть эти две деревни, которым угрожает опасность. Нужно оставить людей в форте и, самое главное, начать активные наступательные действия против противника, который находится уже в нескольких часах ходьбы от населённых пунктов.
- Можно сказать, господин старший лейтенант? - оторвал его от размышлений Мартинес.
- Да, говорите!
- Я думаю, что эта первая группа - разведчики. Они под видом продажи своих поделок должны пройти в деревни и всё высмотреть. Потом они дадут сигнал тем, кто сейчас прячется в сельве на других двух стоянках. И они вместе сделают быстрый набег на деревни. Индейцам сейчас нужны коровы, буйволы, козы. Летом у них был сильный падёж скота. После грабежа индейцы разделятся на три, а, может, четыре группы и уйдут в Чако.
- Да, да! - подтвердил Кинта, - это излюбленная и традиционная тактика всех индейских племён.
- Ясно! - ответил Голинцев. - Делаем так: трёх кавалеристов отправляем в патруль в Пуэбло Бахо, трёх других - в Лас Вакас. Я с четырьмя всадниками сейчас же отправляюсь к ближайшей к нам индейской стоянке. Мартинес, Вы возвращаетесь к своим товарищам и внимательно наблюдаете за действиями индейцев на других двух стоянках. При каждом изменении обстановки - срочно посылаете в форт солдата с информацией. Кинта, Вам я поручаю организацию обороны форта. В вашем распоряжении остаются семь боеспособных солдат и два больных в лазарете. Вопросы?
- Нет вопросов, господин старший лейтенант! - с тревогой в голосе ответил сержант.
Уже вставало солнце, когда Голинцев, старший ефрейтор Вергара и трое рядовых выехали из ворот крепости. Индейцы сидели у костра и пили мате, когда перед ними неожиданно появились пять хорошо вооруженных кавалеристов.
- Здравствуйте! Кто вы такие? - громко закричал на гуарани Владимир в то время, когда солдаты мгновенно взяли их в кольцо.
Голинцев принялся внимательно рассматривать аборигенов. Пять подростков, четверо стариков и одиннадцать крепких молодых людей. У всех измождённые лица со следами оспы. Густые жесткие волосы перевязаны цветными ленточками. Одеты в какие-то лохмотья. У каждого пончо и плетёные из кожи ожерелья.
Индейцы молчали, не поднимая глаз.
- Ещё раз спрашиваю, кто вы! - повторил Владимир.
Наконец, поднялся какой-то старик. Улыбаясь беззубым ртом, он принялся что-то говорить на незнакомом Голинцеву языке.
- Вергара, Вы его понимаете!
- Так точно! Это племя пилагас. У них свой диалект. Этот мужчина говорит, что его зовут Лагадик. Он двоюродный брат касика. Они направляются в Пуэбло Бахо, чтобы обменять свои кустарные изделия на скот или одежду.
- Обыскать! Всех обыскать! - приказал Голинцев.
Солдаты спешились и принялись высыпать на землю содержимое мешков пилагас. Глиняная посуда, кожаные ремешки, бусы из камней ... Также были обнаружены десять луков со стрелами и одно древнее кремнёвое ружьё.
- Так, я разрешаю продолжить движение в деревню Лагадику с пятью его соплеменниками и товаром в сопровождении двух кавалеристов. Все остальные направляются вместе с нами в форт. Переведите, старший ефрейтор!
Вергара перевёл. Все индейцы громко и недовольно стали кричать, выражая своё возмущение.
- В таком случае, я вас всех задерживаю и под конвоем отправляю в Консепсьон! - громко объявил Владимир и добавил:
- А там вас всех упрячут в тюрьму! И надолго!
Лагадик сделал знак, чтобы его спутники успокоились, и уже миролюбивым тоном начал говорить. Он говорил долго и нудно, а переведено всё было Вергарой одной фразой:
- Брат касика уповает на Вашу мудрость и просит отпустить их всех домой с миром, так как они передумали менять свои товары.
Голинцев для значимости выдержал очень длительную паузу, а потом, как бы нехотя, произнёс:
- Пусть уходят!
Затем громко, чтобы слышали все индейцы, приказал:
- Старший ефрейтор и рядовой Асеньоласа, вы возвращаетесь на усиление нашей засады на развилке троп. Остаётесь там до моих последующих распоряжений. Рядовые Гонсалес и Хименес, вы сопровождаете Лагадика и его людей пять километров. Затем направляетесь в форт. Там берёте четыре ящика с патронами и доставляете их нашим пулемётчикам в Лас Вакас и Пуэбло Бахо.
Был третий час дня. Голинцев сидел с Кинтой в штабе, обсуждая все возможные варианты развития событий и планы действий. В дверь постучали. Это был рядовой Мартинес.
- Господин старший лейтенант, пилагас снимаются со своих стоянок и спешно уходят вглубь Чако, - усталым голосом доложил он.
- Спасибо, Мартинес! Сегодня мы без единого выстрела выиграли очень важное сражение! - облегчённо произнёс Владимир.
В начале апреля прибыл очередной долгожданный конвой. С головной повозки спрыгнул молодой лейтенант. Подойдя к Голинцеву, он представился:
- Лейтенант Дельгадо! Вам пакет, господин старший лейтенант.
Голинцев тут же взломал все сургучные печати и вскрыл его. Там находилась копия приказа нового военного министра полковника Рохаса. Голинцев должен был передать форт лейтенанту Дельгадо и срочно прибыть в распоряжение военного министра.
Весть об отъезде командира форта мгновенно распространилась среди всего гарнизона. После ужина в дом к Голинцеву пришли все унтер-офицеры. И Кинта, заикаясь от волнения, сказал:
- Спасибо Вам, господин старший лейтенант, за всё хорошее, что Вы сделали для всех нас. Мы все на всю жизнь запомним вашу заботу, доброту и справедливое отношение. Просим Вас принять от всех солдат эти простые подарки. На память, значит...
Сержант вручил Владимиру три большие красивые шкуры ягуара. Владимир был настолько тронут этими словами и подарками, что едва нашёл нужные слова для благодарности. Ночью ему спать не пришлось. Он сдавал дела новому командиру крепости, подробно объясняя самые обычные, на первый взгляд, вещи.
За окном уже занимался рассвет, когда Владимир прошёл на конюшню. Здесь, вместе с другими конями, стоял его Пичи.
- Ну, здравствуй мой хороший, - тихо сказал он, поглаживая шею коня. - Вот и пришёл час нам прощаться. Беспородный ты конёк и кличка у тебя дурацкая. Да и ростом ты не вышел. Но я любил тебя, Пичи, за твою преданность, ум и невероятную выносливость. Спасибо тебе, верный мой! Служи дальше!
И конь громко и печально заржал, пытаясь вырваться из стойла.
- Спокойно, Пичи! Спокойно! Прощай, - произнёс грустно Владимир, а на глазах у него выступили слёзы...
И он выбежал из конюшни...
На утреннее построение весь личный состав гарнизона вышел в парадной форме.
- Солдаты, я сегодня прощаюсь с вами! Спасибо вам за честную службу! Спасибо за смелость! Спасибо за то, что ни разу не подвели! Для меня было честью делить с вами все трудности нелёгкой жизни в крепости! Желаю всем вам хорошей службы и здоровья! Да хранит вас Господь! - громким голосом произнёс свои прощальные слова Голинцев.
А потом из строя вышел сержант Кинта, взял под козырёк и скомандовал:
- Старшему лейтенанту - ура!
- У- ра-а-а-а -а!!! У-ра-а -а!!! У-ра- а-а-а!!! - громогласно понеслось по округе.
-У-ра-а -а! - задрожали стены крепости.
- У-ра-а-а-а! - стаи птиц в панике поднялись в небо с деревьев.
- У- ра-а-а-а-! - заржали кони в конюшне.



ГЛАВА 10.

За время отсутствия Голинцева Асунсьон не изменился. Владимиру же, много месяцев проведшему в затерявшемся в сельве гарнизоне, парагвайская столица неожиданно показалась огромным и современным городом. Сойдя на пристани с парохода, он взял извозчика и приехал к донье Летисии.
- ВладимИр!!! Вла-ди-мИр!!! Приехал!!! - радостно закричала она и бросилась ему на шею.
- Вы возмужали. Стали ещё выше и стройнее! Я так скучала! Ведь Вы, ВладимИр, для меня уже как сын. Вы надолго в столицу?
- Ещё не знаю, донья Летисия. Я могу у Вас остановиться? - спросил Владимир.
- Дорогой мой! Как Вам не стыдно! Вы же знаете, что ваша комната всегда в вашем распоряжении, - укоряюще ответила хозяйка дома.
- Спасибо! - поблагодарил сеньору Торрес Голинцев и вместе с извозчиком занёс все свои вещи. Затем Владимир переоделся в парадную форму и уже хотел выйти из дому, как услышал слова доньи Летисии:
- ВладимИр, не пропадайте сегодня надолго! Я жду Вас к ужину!
- Вы очень любезны, донья Летисия! - ответил Голинцев.
Военный министр полковник Рохас оказался невысоким невзрачным человеком с невыразительным лицом.
- Старший лейтенант Голинцев, Вы производитесь в капитаны и назначаетесь заместителем командира эскадрона Личного Конвоя Президента! - торжественно объявил он. Затем, немного подумав, добавил:
- Позвольте выразить уверенность, что в трудную минуту Президент и правительство могут на Вас рассчитывать!
- Слушаюсь, господин полковник! Я даю слово офицера! - также торжественно ответил Голинцев.
- Послезавтра Вы должны приступить к службе в новой должности, - предупредил его Рохас. - Вы свободны!
Выйдя из кабинета военного министра, Владимир не мог поверить:
- За такой короткий срок - такая блестящая карьера! Из старшего лейтенанта, командира форта, он всего за восемь месяцев стал капитаном и зам. командира гвардейского эскадрона! Личного Конвоя Президента Республики! Самого престижного воинского подразделения в Парагвае!
Голинцев попытался найти кого-либо из своих немецких друзей. К его удивлению, на месте никого не было. В их кабинетах в Генеральном штабе и военном министерстве сидели незнакомые парагвайские офицеры. Даже немец-портной куда-то исчез!
Вскоре Владимир выяснил, что все немецкие офицеры, занимавшие раньше важные должности в Парагвайских вооружённых силах, в настоящее время продолжают свою службу в военных округах.
Обедал Голинцев в доме Рудольфа Александровича Риттера. Тот очень обрадовался переводу Владимира в Асунсьон и его повышению по службе.
- Политическая ситуация, Владимир Юрьевич, в стране очень сложная. Я думаю, что гражданской войны, к сожалению, не избежать, - сказал Риттер и, сделав глоток вина, добавил:
- В этом случае я Вам, Владимир Юрьевич, настоятельно рекомендую выступить на стороне Шерифе. Его поддерживают все немецкие офицеры и войска трёх военных округов. Четвёртый занял выжидательную позицию. Но я уверен, что с началом боевых действий он также выступит на стороне Адольфо Шерифе.
- Рудольф Александрович, а почему сейчас все немецкие офицеры служат в военных округах? - спросил Голинцев.
- После смещения Шерифе с должности военного министра он был назначен командующим военным округом в Вильярикка. После этого президент Ажала совершил целый ряд других непростительных ошибок для политика такого уровня. Основная - это отстранение всех немецких офицеров от работы в Ген. штабе и военном министерстве и ссылка их на периферию.
- Почему! - поинтересовался Владимир.
- Адольфо Шерифе - это выдающийся военный стратег и мыслитель. Вокруг него -немецкие офицеры, имеющие современную подготовку и опыт Великой войны. А кто такой нынешний военный министр? Вы ведь видели полковника Рохаса! Посредственная личность! А начальник военного училища полковник Шенони, поддерживающий Президента? Это всего лишь военный администратор среднего уровня! Поэтому я Вам, Владимир Юрьевич, ещё раз советую поддержать Адольфо Шерифе в случае его выступления против Президента.
Голинцев ничего не сказал. Его же молчание было принято Риттером как знак согласия с его предложением.
За время службы в форте «Капитан Альсина» у Владимира не было никакой возможности тратить деньги. За прошедшие месяцы у него скопилась приличная сумма. По местным понятиям, он являлся обеспеченным человеком. И сейчас Владимир хотел их тратить.
На следующий день он пошёл обедать в «Унион клуб». К сожалению, один, так как Риттер с утра уехал из столицы на два дня. Ресторан был почти пустой. Их, офицеров, было всего двое. Владимир и моряк, капитан-лейтенант, примерно одного возраста с ним. Голинцев попросил самого дорогого шампанского и сделал заказ. В это время к его столику подошёл морской офицер и представился:
- Капитан-лейтенант Монтес де Ока, командир канонерской лодки «Адольфо Риккельме». Если Вы, господин капитан, не против, я хотел бы составить Вам компанию.
Монтес де Ока оказался весёлым и остроумным собеседником. Знаток истории и всевозможных морских анекдотов и историй, он пришёлся по душе Владимиру. В тот вечер они стали большими приятелями. Совместный обед затянулся до закрытия ресторана. После этого Монтес де Ока проводил Голинцева до дверей дома и только затем уехал на извозчике к себе на канонерскую лодку.
На следующий день Владимир был представлен личному составу эскадрона Личного Конвоя Президента и его командиру капитану Гарсия де Сунига. И началась его новая служба, которая значительно отличалась от того, что он делал раньше. Эскадрон осуществлял эскорт Президента страны и охрану его личной резиденции. Кроме этого, он участвовал в парадах по случаю приёма иностранных правительственных делегаций.
Незаметно пролетела неделя. Голинцев уже втянулся в неторопливый ритм своих несложных обязанностей. В то утро он, как всегда, вышел из дома и, взяв извозчика, направился в казармы своего эскадрона. Несмотря на ранний час, улицы почему-то были оживлены. Мальчишки, продавцы газет, кричали громче обычного. Владимир прислушался.
- Читайте! Читайте газету «Эль Либераль», - призывал один из них, босоногий и наголо стриженый. - Президент распустил Парламент! Президент распустил парламент!
- Покупайте «Эль Диарио»! Важное заявление полковника Шерифе! Он обвиняет президента в нарушении Конституции! Президент Ажала - изменник! - стараясь привлечь внимание, взывал другой, подросток лет четырнадцати.
Повсюду стояли группы людей с озабоченными лицами и что-то обсуждали.
В этот день кавалеристам Личного Конвоя пришлось много передвигаться. У Президента было напряжённый график работы. Он лично посетил самый большой и влиятельный профсоюз моряков и портовых грузчиков. Принял некоторых бывших депутатов распущенного им Парламента. Встретился с юнкерами военного училища и очень долго беседовал с его начальником (полковником Шенони). Повсюду Президента Ажалу сопровождал усиленный эскорт его Личного Конвоя.
Только в 11 вечера Голинцев вернулся домой. Он устал и собирался уже лечь спать, как в окно постучали. Это был Гестефельд! Владимиру показалось, что его друг несколько постарел. Возле его глаз появились морщинки, а на висках, едва видимые, первые седые волосы.
- Иоганн, здравствуйте! Как Вы? Как Эльза? Где Вы сейчас? Я всё время о вас вспоминал! - забросал он своего друга вопросами.- Я сейчас угощу Вас прекрасным кофе. Присаживайтесь, пожалуйста.
- Спасибо, Владимир! У нас всё хорошо. Мы сейчас живём в Вилларике. Там находится и полковник Шерифе. Не беспокойтесь с кофе, у меня всего десять минут времени.
Гестефельд сел на стул и, смотря куда-то в сторону, сказал:
- Владимир, завтра мы выступаем против этого неспособного президента и его продажного правительства. Надо наконец-то навести порядок в стране, а для этого у власти должны быть представители элиты общества - офицеры. Полковник Шерифе очень высоко Вас ценит и поэтому приглашает перейти на нашу сторону. Также он просил передать Вам этот подарок.
Иоганн протянул Голинцеву небольшой, красиво упакованный свёрток. Голинцев развернул его. Это были майорские погоны на парадный мундир.
- Иоганн, передайте мою благодарность господину Шерифе за его предложение. Я же дал слово офицера верой и правдой служить правительству и нарушить его не могу.
- Вы что, Голинцев, глупец? А, может, сумасшедший? Вам предлагают блестящую карьеру и обеспеченное будущее, а Вы говорите о слове офицера ? Вы же не в Европе! Кому здесь нужно ваше слово офицера?! - возмущённо воскликнул Гестефельд.
- Прежде всего мне, Иоганн! Моя честь - превыше всего!
- Ну, дело Ваше! Потом будете жалеть! - резким тоном произнёс Иоганн и, не прощаясь, ушёл.
Все утренние газеты пестрели аршинными заголовками: «Шерифе потребовал, чтобы президент Ажала ушёл в отставку.», «Шерифе поднимает военный мятеж», «2000 мятежников выступают на Асунсьон!», «Шерифе развязывает в стране гражданскую войну!»
У входа в казарму гвардейского эскадрона стоял майор Торрес, один из доверенных людей военного министра. Увидев Голинцева, он изобразил на своём лице глубокое удивление и, в присутствии нескольких офицеров, ехидно осведомился:
- Ка-пи-тан Го-лин-цев?! А Вы что здесь делаете? Вы ведь должны быть со своими немецкими друзьями в армии мятежника Шерифе?
Голинцев от негодования покраснел. Для него эти слова прозвучали, как оскорбление. Немного заикаясь от волнения и смотря прямо в глаза Торреса, он громко и чётко ответил:
- Я, господин майор, русский офицер и дал слово служить Президенту и правительству Парагвая! И только смерть меня может освободить от этого обещания!
Наступила тишина. Торрес был ошеломлён и не знал, что ответить. Наконец, он подошёл к Голинцеву и протянул ему руку.
- Прошу прощения, господин капитан! Мы, офицеры-парагвайцы, гордимся, что Вы с нами!
Через два часа в зале военного училища военный министр полковник Рохас провёл совещание с офицерами.
- Господа офицеры, сегодня утром капитан-лейтенант Монтес де Ока предотвратил увод флота к мятежникам. Группа гардемаринов под его командованием арестовала бывшего командующего Эсса и его адъютанта Бауера. Только что Указом президента капитан-лейтенант Монтес де Ока назначен командующим военным флотом и морским министром! - объявил Рохас, а все офицеры громко зааплодировали. - На нашей стороне эскадрон Личного Конвоя Президента, столичная сапёрная рота, гардемарины морского училища, юнкера военного училища, весь военный флот. Всего около шестисот человек. Указом президента, полковник Шенони назначен главкомом все правительственных вооружённых сил, майор Торрес - командующим кавалерией.
Военный министр никогда в своей жизни не произносил таких длинных речей. Было видно, что он устал говорить. Сделав длительную паузу, он продолжил:
- На Асунсьон в любой момент могут выступить части трёх военных округов. Всего около трёх тысяч человек. Ситуация очень сложная, но у нас в арсеналах есть пушки, снаряды, винтовки и огромное количество патронов. С сегодняшнего дня будет объявлена запись добровольцев в правительственные войска, в том числе и в кавалерию. Наша задача - выиграть время, необходимое для формирования новых пехотных батальонов и кавалерийских подразделений. Поэтому сейчас вся ответственность за оборону столицы ложится на вас, господа офицеры, и ваших солдат. Жители Асунсьона вручают вам свою судьбу и своё будущее. Выполним свой долг, господа офицеры!
Была холодная майская ночь. Уже несколько дней Голинцев, по приказу майора Торреса, нёс дозорную службу с полувзводом Личного Конвоя Президента на въезде в Асунсьон со стороны города Сан-Лоренцо. Это направление считалось наиболее уязвимым в обороне столицы. Владимир находился в дозоре с пятнадцатью кавалеристами с 12 ночи до 12 часов дня. Потом их сменял полувзвод под командованием лейтенанта Шеню.
Всё это время Асунсьон жил в напряжённом ритме. Бывший депутат Парламента Гарсия вместе с профсоюзом моряков и портовых рабочих вели активную работу по записи добровольцев в правительственную армию. Уже более тысячи человек выразили желание сражаться против мятежников. Зам. начальника военного училища капитан Ирасабол формировал из числа добровольцев два конных эскадрона. Старший лейтенант Араос спешно готовил артиллерийские расчёты для полевых батарей. Все офицеры, уволенные со службы полковником Шерифе, были призваны в ряды правительственных войск. Вокруг столицы рылись окопы. Корабли военного флота готовы были отразить атаку мятежников. О действиях военных частей мятежников не поступало никаких сведений. Лично Голицева это полное отсутствие информации беспокоило больше всего.
- Разведку, разведку срочно надо налаживать! Это же очевидно! - думал он часто с огорчением.
Его полувзвод, со стратегической точки зрения, находился в очень выгодной позиции. Это была уже глубокая окраина города. Здесь проспект Петиросси плавно переходил в пыльную грунтовую дорогу, ведущую в Сан - Лоренцо. Несколько брошенных хозяевами бедных домиков стояли на невысоком, но очень крутом пригорке. С него хорошо просматривался большой участок этой дороги, сначала вьющейся среди заросшего высохшей травой поля, а затем теряющейся в густой зелени апельсиновых рощ.
- Господин капитан, разрешите небольшой костерок разложить. Воды для мате подогреть, - обратился к Владимиру старший сержант Фернандес.
- Да, разведите, и мне воды для кофе вскипятите, - ответил Голинцев и достал из кармана часы. Было ровно шесть часов.
С реки начал ползти густой туман. Вскоре всё исчезло в его плотной пелене. Голинцев делал маленькие глотки горячего кофе и думал:
- Это какой-то рок. Опять война и снова гражданская! На Родине русские убивали русских, а здесь парагвайцы будут убивать парагвайцев... Нет, определенно - это судьба... Господь вновь посылает мне испытания.
Встало солнце, и с запада подул лёгкий ветерок, унося с собой клоки тумана в низину.
- Солнечный день сегодня будет. Даже жаркий для мая, - задумчиво произнёс один солдат, сидящий прямо на земле.
- Господин капитан! Господин капитан! Мятежники! - вдруг послышался голос наблюдателя.
Голинцев быстро метнулся на самый край пригорка. Здесь, солдат, лежащий в маленьком окопчике, протянул ему свой бинокль.
- Смотрите! Колонна пехоты появилась из - за поворота, прямо из апельсиновой рощи.
Голинцев прыгнул в окопчик и, поднеся окуляры к глазам, принялся смотреть.
- Да, действительно неприятель! - прошептал Владимир. - Сколько их? Подождём, когда все покажутся из-за поворота.
Они шли колонной по четыре. Вернее, брели, а не шли. Голинцев увидел в бинокль очень усталые лица солдат. Многие из них едва двигались, а у других были закрыты ещё и глаза.
- Очевидно, всю ночь шли. Из сил уже выбились, - догадался Владимир, - Но, сколько же их! Сколько!
Наконец, показался хвост колонны.
- Ба-та-льон! - тихо произнёс Голинцев.
- Рядовой, - обратился он к дозорному, - я сейчас быстро напишу записку. Срочно, галопом, мчитесь к майору Торресу и вручите её ему. В случае его отсутствия, вручите записку полковнику Шенони. А на словах добавьте, что столица в опасности и что мы здесь будем держаться до последнего! Всё! Выполняйте!
- Слушаюсь, господин капитан! - ответил солдат и, выскочив из укрытия, побежал за своим конём.
Владимир снова принялся рассматривать колонну мятежников.
- Да, печальное зрелище, - подумал он. - Это не батальон на марше, а какой-то сброд. Нет авангарда, а арьергард - это группа выбившихся из сил солдат с растёртыми ногами. Идут, хромая, опираясь на палки... Да, и таких очень много. А вот и командир батальона на коне. Боже мой, это же майор Вейс! Немец, офицер Генерального штаба Парагвайских вооружённых сил! Нас как-то представил друг другу Иоганн Гестефельд.
Голинцев прыжком вылетел из своего укрытия и побежал к дому, возле которого находились все кавалеристы, ожидая его приказа.
- Гвардейцы, обратился Владимир к ним, - на город движется батальон пехоты мятежников. Думаю, что их цель с ходу взять Асунсьон. Идут налегке: без пулемётов, полевой кухни и с минимальным запасом патронов. Нас всего четырнадцать человек, но мы имеем ряд преимуществ. Первое - находимся на господствующей высоте. Второе - мы первыми нанесём удар. Третье - через час, другой подойдут наши войска. Итак, я с шестью гвардейцами, не спешиваясь, спрячемся за стенами этого дома. Сержант, Вы с другими шестью перекрываете авениду Петиросси, также верхом. Я сейчас покажу вам это место. Увидев первых солдат противника, вы, не спешиваясь, делаете три залпа. Затем атакуете их и сбрасываете с высоты в низину и гоните их до апельсиновой рощи. Мы в свою очередь делаем то же самое, но на правом фланге. Предупреждаю всех: в рощу не входить. Сразу возвращаетесь на свои исходные позиции, на высоту. Гвардейцы, ваша задача поднять больше шуму и создать панику. Пусть неприятель думает, что нарвался на кавалерийский эскадрон. Не опозорим гвардейской чести! По местам!
Шесть кавалеристов во главе с Голинцевым спрятались в заброшенном саду, метрах в двадцати от дороги.
- Коней, коней успокаивайте! Не дайте им выдать нашу засаду! - негромким голосом приказал Владимир.
Гремя котелками и касками, висящими на ремнях, показалась головная рота колонны. Она состояла из опытных выносливых солдат. Они шли, не спотыкаясь, медленно, но твёрдо. За ними следовали взводы, сформированные из новобранцев. Те, еле передвигая ноги, волочили за собой на ремнях винтовки. Их приклады поднимали шлейфы густой красной пыли.
Бух - бух - бух, - раздались вдруг выстрелы. Голова колонны наткнулась на засаду во главе с сержантом.
- Огонь! - громко скомандовал Голинцев.
- Бух - бух - бух...
- Гвардейцы, в атаку! Да здравствует, Президент Ажала! - закричал Владимир, вынимая палаш из ножен.
Через несколько секунд они врезались в людскую массу. Голинцев рубил влево, вправо, влево, вправо... Какой-то солдат, встав на колено, тщательно целился в него. Первым ударом Голинцев выбил у него из рук винтовку, а вторым - плашмя ударил по голове. В это время Владимир почувствовал резкую боль в ноге. Это другой солдат саданул его прикладом. Голинцев, от неожиданности выругавшись по-русски, развернулся и с силой, наотмашь, приложился к его лицу палашом плашмя... Рядом сражались его гвардейцы. Крики, стоны, проклятия... Одиночные выстрелы... Пороховая гарь смешивалась с пылью, а запах крови - с терпким запахом конского и человеческого пота.
Расчёт Голинцева оказался верным. Наиболее боеспособные взводы медленно отходили на левый фланг, но, наткнувшись на высокий забор из колючей проволоки, ограждающий чьи-то частные владения, стали отступать вдоль него. Новобранцы же сначала ничего не поняли. Когда до них дошло, что они оказались в засаде, началась паника. Бросая оружие, солдаты ринулись вниз по дороге, сметая и давя своих отставших товарищей, которые только что начали подниматься на пригорок. Вся эта человеческая масса бежала по низине, к спасительной густой зелени апельсиновых рощ. Офицеры, стреляя вверх из револьверов, призывали своих солдат остановиться. Но всё было напрасно...
Кавалеристы Голинцева гнали мятежников по заросшему сухой травой полю, сбивая с ног ударами сабель и копытами своих коней. Здесь Владимир увидел командира батальона майора Вейса. Тот сидел верхом на коне у первых деревьев апельсиновой рощи, скрываясь в последних облачках тумана. Голинцеву показалось, что майор с полным безразличием наблюдал за всем происходящим впереди него. Владимир, не медля, направил своего коня туда. По дороге он сбил с ног младшего лейтенанта, стрелявшего в него почти в упор... Когда Владимир достиг места, где только что находился майор Вейс, того и след простыл.
- В рощу не входить! Не входить в рощу! - из всех сил закричал Голинцев своим кавалеристам, увидев, что те, в пылу атаки, начали углубляться в опасную густоту деревьев.
- Отходим на наши позиции! Все отходить! - вновь закричал Владимир. - Назад! Назад! На позиции!
На пригорке Голинцев посмотрел на часы. Бой длился всего двадцать семь минут. В результате их лихой атаки были взяты в плен четырнадцать рядовых, два сержанта и один младший лейтенант. Среди пленных находились три тяжелораненых. Потерь среди полувзвода эскадрона Личной Охраны Президента не было. Лишь четыре кавалериста получили лёгкие ранения. Им-то и приказал Владимир конвоировать в Главный штаб правительственных войск пленённых мятежников. Соорудив примитивные носилки и уложив на них своих тяжелораненых, они отбыли. Теперь их оставалось только десять против превосходящих сил противника.
- Гвардейцы! - обратился к ним Голинцев. - Приказываю: своих коней оставить в надёжном укрытии! Собрать всё брошенное мятежниками оружие и боеприпасы и занять позиции в окопе для отражения атаки неприятеля.
Что будет сейчас делать майор Вейс? - размышлял Владимир, рассматривая в бинокль апельсиновую рощу. - У него сейчас два варианта. Первый - отказаться от штурма города и отступить. Но этого ему не позволит сделать его прусская гордость. Второй - перегруппировать свой батальон, произвести отвлекающий манёвр в центре, тем временем двинув свои основные силы в обход наших позиций, по флангам. Взять таким образом нас в «клещи», чтобы затем захлопнуть в «мешке». Это будет чисто прусское решение досадной помехи, возникшей у него на пути к взятию Асунсьона. Вейс уже знает,что нас здесь очень мало. Время же работает на нас. Это он тоже знает и поэтому будет спешить.
Из апельсиновой рощи появилась редкая цепь солдат, которые, пригнувшись, стали перебежками продвигаться в сторону их позиции. Голинцев посмотрел на часы: «Браво, майор Вейс! За сорок пять минут произвели перегруппировку!»
С момента отправки посыльного в Главный штаб с информацией о появлении противника уже прошло полтора часа. На левом фланге, километрах в трёх, среди редких кустарников и высокой травы появились человеческие фигурки. Они, не скрываясь, в колонну по одному бежали в обход позиции гвардейцев.
- Ага, вот справа то же самое! - вслух произнёс Владимир, заметив и там передвижение противника.
- Сержант, возьмите трёх солдат и прикройте левый фланг! А Вы, ефрейтор, - правый! Тоже с тремя гвардейцами. А я с рядовым Лопесом остаюсь здесь, в центре! Патронов не жалеть! Держаться до подхода наших сил! - негромко, чётко произнося слова, приказал Голинцев.
- Сколько времени сможем продержаться? Сколько? - обеспокоенно думал он, продолжая рассматривать в бинокль, как мятежники окружают их позиции.
Слева раздался выстрел. Потом ещё один... А затем они слились в один сплошной гул. Справа было тихо... И вдруг, в этот момент, послышался рёв автомобильных моторов. Он шёл со стороны столицы. Голинцев оглянулся. На высокой скорости в облаках пыли к ним мчался легковой автомобиль «Форд» и два грузовика. Владимир, выпрыгнув из окопа, выскочил на середину дороги и принялся размахивать руками. «Форд» остановился. Из него вышел старый сержант и, не представляясь, закричал:
- Господин капитан, мы пулемётчики! Куда «Максим» подтаскивать?
- Давайте его в окоп и бейте по наступающим! Не давайте им и головы поднять!
- Слушаюсь!
Через несколько минут, перекрывая шум винтовочных выстрелов, мощно зарокотал пулемёт.
Из грузовиков прыгали сапёры. Их командир, лейтенант, хотел было представиться и доложить, но Голинцев, не дав ему и рта раскрыть, приказал:
- Лейтенант, делите своих людей на две группы. Одну - на левый фланг, а другую - на правый! Надо ударить по флангам!
- Слушаюсь!
Вскоре со всех сторон раздалось громкое «ура». Теперь послышался мощный топот копыт. Это были два взвода эскадрона Личного Конвоя Президента под командованием капитана Гарсия де Сунига.
- Господин капитан, здравствуйте! - произнёс Гарсия де Сунига, не слезая с коня.- Что нам делать?
- Здравствуйте, господин капитан! Думаю, что самое время начинать преследование отступающих мятежников. Их надо рассеять в низине и не дать им укрыться в апельсиновой роще. Да, только в рощу не вводите солдат! - порекомендовал Владимир своему командиру.
- Почему Вы считаете, что нам не следует входить в рощу?
- Будут большие и необоснованные потери с нашей стороны, - объяснил Голинцев.
- Хорошо, - согласился Гарсия де Сунига и дал команду кавалеристам: За мной!
Пока Голинцев искал своего коня в укрытии, бой закончился. Мятежники, не оказывая сопротивления, под прикрытием густых деревьев, тянущихся на многие километры, отступили.
- Господин капитан, Вас хочет видеть командующий кавалерией майор Торрес, - объявил Гарсия де Сунига, когда они вновь встретились через полчаса.
- Прямо сейчас? - удивился Владимир.
- Да, Вам было приказано прибыть к нему сразу после окончания боя.
- Слушаюсь! - ответил Голинцев и направил своего коня в столицу.
В одном из безлюдных переулков, на подъезде к военному училищу, где располагался Главный штаб правительственных войск, Владимир остановился. Слез с седла и принялся приводить себя в порядок. Выбил пыль из мундира, протёр сапоги, вытер платком лицо.
На ступеньках главного входа в училище сидели, стояли и лежали люди с блокнотами в руках и что-то писали. Невдалеке, в тени, расположилась группа фотографов со своими аппаратами на треногах. У самих дверей стоял Торрес в парадной форме и беседовал с высокой худощавой женщиной, нервно курящей сигару.
Увидев медленно подъезжавшего Голинцева, майор неожиданно закричал: «А вот и он! Наш герой! Господа журналисты, к нам прямо с поля боя прибыл зам. командира эскадрона Личного Конвоя Президента капитан Голинцев!» Потом Торрес сделал театральный жест в сторону Владимира.
Наступила тишина. Все смотрели на Голинцева. В это время он, не спеша, слез с коня и собрался доложить майору о своём прибытии. И тут, совершенно неожиданно для всех, тишина взорвалась криками: « А-а-а-а-а! О-о-о-о-! Он! Сам!» Все фотографы и журналисты ринулись к Владимиру.
Последней оказалась та самая женщина, которая только что беседовала с Торресом. Несмотря на это, она, расталкивая всех локтями, наступая на ноги, быстро пробилась к Голинцеву и схватила его за руку.
- Капитан, скажите, Вы женаты? - спросила она.
Владимир опешил и присмотрелся к журналистке. Брюнетка лет двадцати пяти. Очень короткая стрижка. Соломенная шляпка. Маленький носик. Живые, бегающие глаза. Узкие губы, жующие давно погасший толстый окурок сигары.
- Извините, сударыня, а Вы кто? - поинтересовался Голинцев.
Мирта Перес. Корреспондент местной газеты «Кроника» и аргентинской «Ла Насьон».
- Очень приятно. Нет, не женат, - ответил Владимир.
- А почему?
- Почему? ... Наверное, не нашёл до сих пор свою суженую.
- Я уверена, что Вы плохо искали!
- Я вообще не искал.
- А почему?
- Я воевал, сеньорита Перес.
За левую руку Голинцева тянул маленький мужичонка с лицом старой обезьяны.
- Господин Голинтцефф, господин Голинтцефф! Я из газеты «Эль Либерал». Скажите, откуда Вы получили данные, что на ваши позиции будет совершена атака?
Владимир хотел было ответить, как за правый рукав его сильно дёрнул огромный рыжий детина.
- Господин капитан. Я знаю, что Вы разбили батальон под командованием майора Вейса. Немецкого офицера, имеющего боевой опыт Великой войны. Чтобы нанести поражение немцу, Вы тоже должны были применить их немецкую тактику.
- Нет! Я применил тактику фельдмаршала Суворова, - ответил Голинцев, отстраняясь от рыжего.
- Су-во-рова!? Э-эээ-ээ.. - удивился тот.
- Вы не знаете, кто такой Суворов? - ехидно спросил Владимир.
- Э..эээ, признаться честно, нет.
- Прочитайте об этом русском фельдмаршале! Тогда и поговорим!
- Господа журналисты, разрешите мне пройти! - раздался голос Торреса.
Все расступились. Голинцев, подойдя к командующему правительственной кавалерией, доложил по всей форме о своём прибытии и кратко о бое против батальона пехоты мятежников. В это время фотографы, наставив на них свои камеры, снимали, а остальные лихорадочно записывали все слова Владимира.
Торрес, картинно позируя перед фотокамерами, пожал Владимиру руку:
- Благодарю Вас, капитан! Вы - настоящий герой!
Затем снова вспышки фотографических камер. Вопросы и вопросы... Увидев, что лицо Владимира стало недовольным, сам он разговаривал с журналистами уже раздражённым тоном, майор объявил:
- Господа, у капитана впереди много дел. Продолжим в следующие дни. Всего доброго!
Они с Владимиром вошли в кабинет Торреса.
- Капитан, составьте мне подробный письменный рапорт о всех обстоятельствах боя на проспекте Петиросси и можете быть свободны! - сухо приказал начальник кавалерии и предложил Голинцеву стул у письменного стола.
Домой Владимир попал только в семь часов вечера. Отдыхать долго не пришлось. В двенадцать часов ночи он вновь заступил в дозор в том самом месте, где утром произошёл бой. Здесь уже начали работать сапёры и добровольцы, создавая долговременную линию укреплений. Уже была выкопана траншея для стрельбы в полный рост. В ближайшие дни будут натянуты несколько рядов колючей проволоки и построят пулемётные гнёзда.
Ночь прошла совершенно спокойно. Голинцев неожиданно уловил, как поменялось отношение к нему со стороны его подчинённых. Ещё вчера для них он был просто командиром, каких за их службу проходят десятки. А сегодня на него смотрели с неподдельным восхищением, восторгом и даже каким-то почитанием. Для них он стал магом-победителем.
В начале первого дня Владимир не спеша возвращался домой. Его вдруг стал мучить голод.
- Так я толком два дня не ел! - вдруг вспомнил он. - Сейчас, прежде чем оставить коня в училищной конюшне, заеду-ка я и пообедаю.
Утренние газеты давно уже были проданы, только на углу стоял чумазый босоногий мальчишка лет десяти с тонкой пачкой. Владимиру стало жалко ребёнка.
- Мужчина, - обратился он к нему, - давай мне все твои газеты. Держи вот десять песо!
- Спасибо, дяденька офицер! Спасибо! - обрадовался продавец. Не веря ещё свой удаче, он аккуратно вручил газеты Владимиру. Получив деньги, чумазый от восторга подпрыгнул и тихо сказал:

- Сегодня повезло, на неделю денег заработал!
Не слезая с коня, Голинцев открыл «Эль Либераль» и обомлел. На всех страницах были его фотографии. Он слезает с коня во дворе военного училища. Он и майор Торрес стоят на лестнице. Он в окружении журналистов... Владимира почувствовал, как по его лицу обильно заструился пот. Ему стало ужасно неловко.
На первой странице газеты было опубликовано ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ. В нём говорилось:
«Вчера, около девяти часов утра, вооружённые силы мятежников в составе одного батальона пехоты пытались стремительным броском овладеть городом Асунсьоном. На въезде в столицу, на проспекте Петиросси, произошёл ожесточённый бой между неприятелем и полувзводом эскадрона Личного Конвоя Президента под командованием капитана Голинцева. В результате самоотверженных действий наших кавалеристов враг был разбит. Взято в плен большое количество рядовых, унтер-офицеров и один офицер. Со стороны героев-гвардейцев потерь нет».
Рядом с этим сообщением газета поместила заявление для прессы Президента Парагвая Эусебио Ажала:
«Я выражаю своё восхищение героизмом кавалеристов Личного Конвоя. Этот подвиг навечно войдёт в историю страны как образец мужества и храбрости во имя защиты Конституции страны и простых людей от посягательства на их свободу».
Голинцев развернул газету. На второй странице были размещены его фотографии и статья «Русский Дьявол превращает в пыль батальон мятежников». В ней автор, некий Серджио Бартоло, писал:
«Вчера я мирно сидел в редакции и готовил материалы о возможных развитиях событий в нашей стране. Был чудный день. Время уже приближалось к полудню, и я думал о вкусном обеде. Вдруг входит главный редактор и говорит мне:
- Только что звонили из Главного штаба. Мятежники с ходу хотели захватить нашу столицу, но были разбиты. Есть пленные. Срочно поезжай в военное училище!
Я хватаю извозчика и прибываю в Главный штаб правительственных войск. Здесь я сразу же увидел первых пленных этой войны. У многих перевязаны головы. Всего их восемнадцать человек. Пока их кормят, я пытаюсь выяснить всё произошедшее этим утром. Приближаюсь к рядовому лет двадцати.
- Здравствуй, солдат! Как тебя зовут?
- Гомес. Грегорио Гомес.
- Гомес, ты бы мог мне рассказать, что произошло. Говорят разное, но мне бы хотелось услышать правду от непосредственного участника,
- Наш батальон шёл на захват столицы. Марш длился всю ночь. У меня ноги отваливались. Устал я, как собака. Сержант сказал, что осталось совсем немного. Нужно только подняться на этот пригорок и мы - в Асунсьоне. Поднялись... Я иду и уже засыпаю... И вдруг послышались выстрелы, крики... Клубы пыли... И вдруг появился Он.
- Кто он? Уточни!
- Кто, кто. Дьявол. Он был огромен, как ... как… как дерево. Дьявол махал своей саблей, как я ножом. Легко так. И головы, срубленные им, летели налево и направо. Я снял с плеча винтовку и прицелился. Стреляю, стреляю, а пули отскакивают от него...
- Ну, может, тебе, Гомес, показалось, что пули отскакивают? Ты просто был усталым?
- Нет, господин корреспондент, это был настоящий Дьявол в форме капитана кавалерии! - вмешивается в разговор сосед Гомеса, ефрейтор.
- Представься, пожалуйста! Кто ты?
- Ефрейтор Веласкес. Гомес правду Вам говорит. Это был Дьявол. И кричал он что-то на странном языке.
- Веласкес, может быть, это был немецкий язык?
- Нет, господин корреспондент! Немецкий я немножко знаю, ведь у нас много офицеров-немцев. Это был другой язык!
- Так вот, я тоже несколько раз в упор выстрелил в Дьявола. Но пули то ли отскочили, то ли пролетели мимо. Не знаю, но я очень хороший стрелок, господин корреспондент.
- А что было потом.
- А потом Дьявол меня ударил ногой и саблей, и я потерял сознание.
Я побеседовал со всеми пленными. Все, как один, утверждают, что их батальон угодил в засаду к Дьяволу. Все рассказывают, как этот Дьявол, в форме капитана и в обличии человека, почти сам рассеял целый батальон пехоты по пыльным окраинам столицы.
Потом я долго разговаривал с командующим правительственной кавалерией майором Торресом. Он мне сообщил, что гвардейцами, стершими в пыль целый пехотный батальон мятежников, командовал капитан Голинцев. Бывший русский офицер, в настоящее время находящийся на службе в наших вооружённых силах. Выходит, что теперь на стороне правительственных войск сражается Дьявол. Да не простой, а Русский Дьявол!!!»
Голинцев пробежал глазами ещё две статьи, подписанные Серджио Бартоло.
- А, вот кто есть автор всей этой чепухи! Тот самый наглый рыжий детина! - воскликнул негодующе Владимир. Он быстро просмотрел краткое интервью корреспондента уже с ним во дворе военного училища.
- Да, туповатый, но очень самоуверенный тип! - сделал заключение Владимир и развернул газету «Эль Диарио».
На первой странице здесь также было помещено правительственное сообщение о вооружённом столкновении правительственной кавалерии с батальоном мятежников. А на второй, среди множества фотографий майора Торреса и всего двух Голинцева, был опубликован «Рассказ бывалого солдата». Владимир, остановив своего коня и не слезая с седла, принялся читать.
«Меня зовут Пабло Боско. Я - сержант. Служу вот уже почти тринадцать лет. Принимал участие в прошлой гражданской войне 1911 года. Нам, унтер-офицерам, объявили приказ полковника Шерифе: войти в Асунсьон и овладеть Президентским дворцом, телеграфом и железнодорожной станцией. Особо отличившихся пообещали произвести в офицеры.
Ночной марш, я вам скажу, это штука не для слабаков. Идти, когда хочется спать, когда закрываются глаза, а в желудке урчит от жуткого голода... Но надо идти. И ты идёшь и идёшь! Так вот, маменькины сыночки падали на марше, а мы, ветераны, двигались вперёд, не останавливаясь. Уже ярко светило солнце нам прямо в глаза, когда я увидел этот пригорок. Я хорошо его помню ещё по прошлой войне. Чтобы подбодрить солдат, я громко сказал:
- Храбрецы! Мы уже на окраине Асунсьона! Шире шаг!
Мы уже поднялись на пригорок, как послышались выстрелы. А потом появился Дьявол. Он был на коне с огромным палашом в руках. И хотя солнце не давало мне прицелиться, как следует, я начал стрелять. Один раз. Второй... Третий... Когда я выстрелил в четвёртый раз, клянусь, я увидел, как от капитанского мундира этого Дьявола отскочила моя пуля! Это меня настолько удивило, что я окаменел. И тогда Он приблизился на своём коне и ударил меня палашом. По голове. Очнулся я уже
в плену».
Комментарий редакции. Дьяволом оказался бывший русский офицер, капитан правительственной кавалерии ВЛАДИМИР ГОЛИНЦЕВ.
Вывод редакции. Один Русский Дьявол разгромил пехотный батальон мятежников за полчаса. Значит, ему потребуется несколько часов, чтобы разбить всю хвалёную армию «талантливого» полковника Шерифе! Мы уверены, что если на стороне правительства сражаются такие герои, как капитан Русский Дьявол, то Шерифе должен капитулировать сегодня же! Хватить проливать кровь парагвайского народа!
Голинцеву сделалось совсем жарко. Тело начало гореть. Он слез с коня и, присев прямо на низкий заборчик, ограждающий чей-то дом, задумался:
- Неожиданно на него свалилась громкая слава. О нём пишут все газеты страны. Зачем? Почему? Он ведь не известный артист или певец. И даже не скандальный писатель, чтобы смаковать его имя. Он простой офицер, выполняющий свой долг. Господи, ты, кроме второй гражданской войны, дал мне и испытание пройти через славу и известность. И это только начало. Вскоре журналисты узнают, где я живу, и будут стоять под окнами днём и ночью. Бедная донья Летисия! Старушка-то здесь причём? Не дадут ей спокойной жизни!
Владимир вынул платок и вытер на лице обильно выступивший пот. Давно он так не нервничал.
- Что же теперь делать? Придётся жить с этим тяжёлым бременем славы. Появятся завистники. Они начнут обсуждать каждый мой шаг, беспощадно судить за каждую ошибку! Да, мне выпало самое трудное испытание - славой.
Голинцев положил на забор уже просмотренные им газеты. Оставалась последняя, которую он никогда не читал за её хамовитый стиль, «Кроника». На всякий случай Владимир решил просмотреть и её. Здесь не было ни одного официального сообщения. Зато на первой полосе красовалась огромная фотография Голинцева, стоявшего рядом с Миртой Перес. Заголовок, набранный большими и толстыми буквами, буквально кричал: «Я разговаривала с самим Дьяволом. Русским Дьяволом!!!»
В этой статье Мирта Перес писала:
«На сей раз мне не повезло. Я опоздала. Совершенно случайно я узнала, что сегодня утром произошёл ожесточённый бой между пятнадцатью правительственными кавалеристами и тремястами пехотинцами войск мятежников. Вы, дорогие читатели, представляете весь драматизм сражения?!
Я приехала в Главный штаб правительственных войск, когда там уже не было пленных мятежников. Их увели куда-то в другое место. Зато все мои коллеги по перу только и говорили о каком-то Русском Дьяволе. Оказалось, что так они, со слов военнопленных, окрестили капитана кавалерии Голинцева. О нём только и говорили, говорили....
Честно сказать, я ожидала увидеть старого великана со шрамом на щеке и без одного глаза. С могучими руками, покрытыми татуировками, с редкими зубами и кровожадной улыбкой... Но вдруг появился ОН, РУССКИЙ ДЬЯВОЛ!!!
Я не могла поверить своим глазам. С коня слез высокий стройный юноша-красавец, с усталым лицом. Я посмотрела в его небесно-голубые глаза и... растворилась в НИХ! Его правильные черты лица и очень чувственные губы безмолвно говорили мне...
- Бред! Полный бред! А-хи-нея! - возмущённо закричал Голинцев на всю улицу.- Она же ненормальная! Мань - яч - ка! Он в гневе порвал газету на мелкие кусочки и швырнул на землю.
В желудке у Владимира вдруг больно закололо. Он вспомнил, что собирался пообедать.
Ближайшим местом, где можно было поесть, оказался ресторан «Альгамбра». Голинцев, оставив коня для присмотра двум мальчишкам, вошёл в зал. Он был почти заполнен. В «Альгамбру» приходили обедать государственные служащие среднего уровня: старшие кассиры ближайших банков, столоначальники и зам. директора Центральной почты, руководящие работники Телеграфа. Владимир сел за свободный маленький столик в углу и заказал отбивную с жареным картофелем. Еду ему принесли небывало быстро, минут через десять. И кто?! Сам хозяин ресторана, маленький толстенький мужчина лет пятидесяти.
- Приятного аппетита! Если пожелаете ещё чего-нибудь, я в вашем распоряжении. Меня зовут Хуан Карлос.
Не успел Владимир отрезать кусочек мяса, как хозяин ресторана, выйдя в самый центр зала, затряс маленьким колокольчиком, требуя тишины и внимания. Когда все прекратили говорить, он торжественно объявил:
- Уважаемые дамы и господа! Сегодня нам выпала честь принимать нашего героя, спасителя столицы - господина Русского Дьявола!
На несколько секунд в ресторане повисла тишина. А потом она взорвалась громом аплодисментов. Все присутствующие встали из-за своих столов и, глядя на Голинцева, принялись бурно аплодировать. Лицо Владимира мгновенно стало пунцовым, на лбу выступили капельки пота. Он тоже встал и начал любезно всем кланяться.

ГЛАВА 11.

Владимир возвращался домой голодный и раздражённый. Поесть ему в ресторане «Альгамбра» так и не дали. После продолжительных аплодисментов все, казалось, успокоились. Он вновь сел за стол и, смотря только себе в тарелку, отрезал кусочек мяса, наколол вилкой ....
- Простите меня великодушно, господин Русский Дьявол! - услышал Владимир вдруг приятный женский голос. Голинцев поднял глаза. Перед ним стояла очень симпатичная женщина лет тридцати с огромным букетом цветов. Он поспешно встал из-за стола.
- Это Вам, герою и защитнику нашей столицы, от служащих Национального банка Парагвая, - торжественно и томно произнесла незнакомка и вручила ему цветы.
Голинцев почувствовал, как кровь прилила к его лицу, тело стало жечь.
- Большое спасибо, сеньора...
- Меня зовут Флоренция Гаго.
- Огромное спасибо Вам, сеньора Флоренция, и всем сотрудникам банка. Я весьма тронут! - поблагодарил женщину Владимир и поцеловал ей руку.
Все находящиеся в зале наблюдали за этой сценой и снова стали бурно аплодировать. Голинцев всем любезно поклонился.
- Я так и знал! - с отчаянием подумал он. - Я был уверен, что ко мне будут относиться, как к какому-нибудь оперному певцу! Куда же деть эти цветы? Букет просто огромный...
Подскочил хозяин ресторана и подобострастно затараторил:
- Господин Русский Дьявол, Вы позволите унести ваши цветы ко мне в кабинет. Я их поставлю в воду. Когда будете уходить, заберёте. Вы не беспокойтесь, букет никуда не денется!
- Я совсем не беспокоюсь, - ответил Владимир, - можете поставить их в воду!
Голинцеву удалось съесть несколько кусочков мяса, как неожиданно появился официант с серебряным ведёрком, заполненным льдом. Оттуда торчало горлышко бутылки шампанского.
- Разрешите, господин Русский Дьявол. Это Вам посылают господа из Министерства иностранных дел. Они сидят за столиком у окна.
Владимир встал, поклонился чиновникам, пославшим ему шампанское и, положив деньги за несъеденный обед на скатерть, молча покинул ресторан.
Дома его ждал сюрприз. Едва открыв дверь, он увидел большой стол в гостиной, накрытый человек на десять.
- Странно, - подумал он, - кого же ждёт донья Летисия?
- Пришёл! Пришёл! - раздался голос хозяйки. Открылась дверь в соседнюю комнату, и... Оттуда повалили старушки, которым было далеко за шестьдесят лет. Все они были одеты в нарядные платья, бывшие в моде в Европе во времена наполеоновских войн. В воздухе повис сильный запах нафталина.
- ВладимИр, я очень рада представить Вам моих подруг. Они просто мечтают посмотреть на Вас, храбреца, спасшего город от этих ужасных повстанцев.
Потом Голинцеву пришлось по парагвайскому обычаю перецеловаться со всеми бабушками, которые при этом отпускали комментарии:
«Я думала, что Вы похожи на Дьявола, а Вы оказались таким милым и симпатичным человеком!», или «Спасибо, миленький, что Вы согласились с нами поужинать!», или « Вы настоящий герой!».
Затем Владимира усадили за стол и заставили пробовать рыбный суп по - парагвайски, приготовленный на молоке с сыром, который сварили гостьи специально для него. Голинцев сначала стеснялся. Потом, видя, что старушки, забыв, зачем они пришли, оживлённо разговаривают, вспоминая свою молодость, начал утолять свой голод. Сегодня, кроме супов, на столе находились традиционные парагвайские десерты: мармелад из папайи и рис с молоком и сахаром.
Утром, выходя из дома, Голинцев был окружён небольшой группой репортёров, которые, очевидно, поджидали его ещё со вчерашнего вечера. Владимир не знал, что и делать. Но тут на помощь пришла Летисия. Увидев, что ему не дают выйти из дому, она предложила:
- Господа! Оставьте в покое молодого человека. Если вас что-то интересует, заходите ко мне. Я вам всё расскажу.
Владимир с благодарностью посмотрел на хозяйку и выскочил на улицу. Первая же пролётка сразу же остановилась напротив него.
- Господин Русский Дьявол, Вам куда? В казармы? Садитесь, я отвезу! - громко сказал кучер, крепкий старичок лет шестидесяти.
- Русский Дьявол! Русский Дьявол! Покупай газеты! - завопил босоногий мальчишка, увидев, как Владимир садится в пролётку.
- Давай, друг! - согласился Голинцев и купил у того целую кипу всех утренних газет.
Улицы были почти безлюдны. Окна многих домов заколочены досками. Жители Асунсьона, имевшие возможность, покинули город. Все боялись штурма столицы войсками мятежников. Повсюду виднелись баррикады из мешков с песком. Проезжали редкие грузовики и кареты скорой помощи. Владимира обогнал «Форд» с сидящим в нём военным министром.
- Где же я видел этот автомобиль? - вдруг подумал Владимир. - А, конечно, это же на нём позавчера пулемётчики привезли пулемёт «Максим», который сразу решил исход боя на проспекте Петиросси.
Пролётка остановилась, пропуская взвод добровольцев, очевидно, вчерашних гимназистов, бодро шагающих в сторону железнодорожного вокзала.
- Офицер Русский Дьявол, купи чипу! - услышал Голинцев. На углу стояла смуглая босоногая красавица лет семнадцати с огромной корзиной с чипой на голове.
- Дай-ка мне парочку! - согласился Владимир и протянул девушке пять песо.
- За эти деньги забирай всю корзину! Да и меня в придачу! - предложила красавица и рассмеялась. Да так, что у Голинцева лицо стало пунцовым.
Владимир дал ей пять песо и выбрал две ещё горячие, пахнущие сыром чипы.
- Приезжай сюда вечером, красивый Русский Дьявол! - громко сказала девушка и продолжала звонко смеяться на всю улицу.
Старичок - извозчик осуждающе проворчал:
- Ну что ты будешь делать с этими девками! Сами на шею вешаются! Ох, и молодёжь пошла.
В казармах эскадрона Личного Конвоя Президента первым Голинцева встретил его командир Гарсия де Сунига:
- Господин капитан Русский Дьявол, я Вас поздравляю от лица всех офицеров-кавалеристов! А от меня поздравления особые. После этого боя, в котором Вы разгромили батальон неприятеля, эскадрон, которым я командую, навсегда войдёт в историю нашей страны!
Затем его поздравили все офицеры - сослуживцы, находившиеся в это время в расположении части. Многие говорили:
- С этого дня мы будем обращаться к Вам только не иначе как капитан Русский Дьявол. У нас очень почётно иметь подобное прозвище. Зачастую оно заменяет имя и фамилию.
Да, Голинцев уже знал, что в Парагвае часто предпочитают вместо имени употреблять только прозвище. Даже на самом высоком официальном уровне.
День прошёл спокойно. Уже вечером, на совещании, перед офицерами выступил сам военный министр полковник Рохас. Он кратко обрисовал ситуацию с обороной столицы и в стране в целом.
- На севере Парагвая разворачивается мощное партизанское движение против мятежников. Его основой являются отряды «призраков» майора Вальдеса, которым удаётся полностью контролировать большую территорию. Войска четвёртого военного округа по существу заперты в Консепсьоне. Насколько мне стало известно сегодня утром, многие форты на оборонительной линии не поддерживают Шерифе. Из числа добровольцев для защиты Асунсьона сформированы три батальона пехоты, два эскадрона кавалерии. На самых опасных подступах к столице развёрнуты две артиллерийские батареи. В железнодорожных мастерских построен бронепоезд, на котором уже установлены два корабельных орудия «Виккерс», снятые с канонерских лодок. После сокрушительного разгрома пехотного батальона мятежников полувзводом кавалеристов под командованием капитана Голинцева ясно, что враг не так силён, как многие думали раньше, - Рохас неожиданно замолчал, думая, что сказать дальше и, достав носовой платок, громко высморкался.
- Господа офицеры, мы победим! - неожиданно закончил свою речь военный министр.
Вечером Владимир ужинал в доме Риттера. Рудольф Александрович был необычайно взволнован.
- Голинцев, (впервые он называл Владимира по фамилии) Вы страдаете глухотой? Или Вы не поняли меня прошлый раз? Но извольте Вам, Голинцев, напомнить, что я говорил без обиняков, прямо и открыто, - обиженно высказывался Риттер, нервно жестикулируя руками. - Вы помните, я сказал, что в случае военных действий Вы должны непременно стать в ряды сторонников Шерифе?! Ну, а Вы что сделали? Скоро Шерифе разметёт этих никчемностей: Рохаса и Шенони! Вот тогда Вы и останетесь с носом! Хорошо бы с носом! Вас упрячут в тюрьму. Лет так на двадцать! Голинцев, Вы хотите сидеть такой долгий срок в местной тюрьме?
- Нет, - тихо ответил Владимир, пожимая плечами.
- Ладно, Владимир Юрьевич, оставим этот разговор. Давайте выпьем это чудесное французское вино. За Вас, господин капитан! Сказать честно, я, как русский человек, получил необыкновенное удовольствие, когда узнал, как Вы дали по морде этим пруссакам! Мо-ло-дец! - вдруг сказал Риттер искренне и с восторгом. - Служите в войсках Шенони. Не переживайте, после победы Шерифе я приложу все усилия, чтобы избавить Вас от ожидающих неприятностей.
По странному стечению обстоятельств в это же время в ставке полковника Шерифе состоялся разговор между командующим войсками мятежников и майором Гестефельдом, его начальником штаба.
Шерифе бегал по небольшому банкетному залу, превращённому в кабинет, и истерично кричал:
- Иоганн, я Вас не виню за этот небывалый позор: разгром батальона под командованием майора Вейса. Я просто хочу понять, как Вы, европеец, не смогли уговорить Голинцева, тоже европейца, перейти на нашу сторону?
- Господин полковник, - вяло оправдывался Гестефельд. - Голинцев не европеец. Он - русский! Этот народ всегда жил по своим, только ему понятным принципам.
- Майор! Каким принципам? Что Вы мне говорите? Вы просто не захотели убедить Голинцева перейти на нашу сторону! Если Вы поняли, что обещанные ему майорские погоны не произвели должного впечатления, то надо было заинтересовать его чином подполковника. Высокой должностью! Например, командующий всей кавалерией наших революционных войск.
- Господин полковник, Голинцев объяснил мне, что он дал слово офицера служить Президенту и правительству Парагвая, - попытался объяснить Гестефельд.
- Чьё слово? Офицера? - переспросил недоумевающе Шерифе и остановился посреди кабинета. Подкрутил свои усики в стиле «Кайзер Вильгельм» и с убеждением сказал:
- Офицер есть хозяин своего слова. Хочет - даёт, хочет - забирает.
Затем полковник огорчённо вздохнул и произнёс:
- Потеряли такого перспективного человека! Ну, ничего, ничего... После нашей победы он раскается... Но будет уже поздно! Ой, как поздно! Давайте, Иоганн, придумаем что-нибудь гениальное для быстрого разгрома этих «талантливых полководцев»: Рохаса и Шенони. У Вас, я знаю, уже есть предложения?
- Да, господин полковник, - ответил с облегчением Гестефельд, уставший слушать упрёки своего начальника. - Наша попытка молниеносного захвата Асунсьона не удалась. Поэтому я предлагаю вторую. Но она должна быть атакой наверняка. По данным нашей разведки, в столице уже сформированы три батальона пехоты и два эскадрона кавалерии. Это, конечно, далёко не регулярные части, но на хорошо оборудованных позициях они могут оказать нам серьёзное сопротивление. Тогда мы потеряем много наших солдат. Мой план таков: первое - попытаться выманить из города некоторые подразделения правительственных войск. Если это не удастся - не страшно! Самое главное - внушить Рохасу и Шенони, что мы не готовы в настоящий момент к штурму Асунсьона. Второе - неожиданными маневрами окружить столицу и захватить её штурмом со всех сторон.
- Неплохая идея! Мне понравилась! - коротко высказал своё мнение Шерифе и спросил: А как Вы предполагаете это сделать?
- Довести до сведения всех офицеров революционных войск, что сейчас наша основная задача - покончить со всеми вооружёнными сторонниками правительства в глубинке. Одновременно провести мобилизацию на всей территории страны с целью формирования ещё, как минимум, десяти батальонов пехоты и шести эскадронов кавалерии. И только потом - захват Асунсьона. Далее я отправляю пакет в Консепсьон начальнику четвёртого военного округа подполковнику Брусуело. В нём будет находиться ваш приказ о проведении активных войсковых операций с целью подавления партизанского движения в северо-восточном регионе. Наши люди сделают так, чтобы этот приказ обязательно попал в руки полковника Шенони или даже Президента Ажалы. После этой информации командующий правительственными войсками будет уверен, что части четвёртого военного округа останутся в Консепсьоне. На самом деле, завтра там начнётся погрузка на баржи батальона пехоты и эскадрона кавалерии. Они направляются сюда, чтобы пополнить наши силы для штурма столицы. К сожалению, второй батальон пехоты и сапёрную роту надо оставить на месте для борьбы с партизанами и формированиями «призраков».
- Неплохой замысел! Неплохой! Сразу чувствуется настоящая прусская штабная школа! - выразил свой восторг Шерифе. Затем он снова, подкрутив свои усики, нервно забегал по кабинету, бросая фразы: Нам бы разрешить проблему с войсками первого округа в Энкарнасьоне. Они склонны поддержать этих правительственных никчемностей. Я думаю, майор, что в случае перехода на нашу сторону все офицеры немедленно получат повышение в чинах, а унтер-офицеры и рядовые - большое денежное вознаграждение.
- Великолепно! - воскликнул начальник штаба. - Только вот, э-э-э, - замялся он, не зная, как выразить своё сомнение.
- Что Вы хотите сказать, господин майор? - спросил Шерифе.
- Я думаю, что для переговоров с ними надо послать только парагвайцев, которые пользуются их уважением и доверием. И ни в коем случае - немцев.
- Да, да! Конечно, - поспешно согласился Шерифе и продолжил, - итак, скрытно подтягиваем к Асунсьону все имеющиеся у нас силы, производим несколько отвлекающих маневров и окружаем город. Наша задача - быстро взять столицу. После этого война закончится, и мы останемся у власти. Смотрите сюда, господин майор, - полковник склонился над большой картой, расстеленной на столе, - мы делаем так, так и так.
На следующий день Голинцев с взводом гвардейцев осуществлял эскорт Президента. Утром господин Ажала посетил железнодорожные мастерские, где осмотрел построенный бронепоезд. Два пассажирских вагона были попросту наспех «обшиты» металлическими листами. На две открытые платформы установили два корабельных крупнокалиберных орудия «ВИККЕРС», снятых с канонерских лодок. Обложили их со всех сторон мешками с песком. Команда бронепоезда состояла из железнодорожников, моряков и взвода пехотинцев. Президент остался доволен увиденным и выступил перед добровольцами на митинге. Затем господин Ажала последовал в свою резиденцию. На подъезде к ней конвой догнал лейтенант Шеню.
- Господин капитан, - обратился он к Голинцеву, - главнокомандующий Вас срочно вызывает к себе! Я должен немедленно Вас заменить!
- Лейтенант, произошло что-то очень серьёзное? Я ведь сопровождаю Президента!? - недоуменно спросил Владимир.
- Не знаю, мне передал приказ его адъютант.
- Принимайте командование эскортом, господин лейтенант! - распорядился Голинцев и галопом направился в Главный штаб.
Полковник Шенони, ответив на приветствие Владимира, молча вручил ему толстую пачку конвертов.
- Всё, господин капитан, Вы свободны! - произнёс он, а потом добавил:
- Даю Вам срок до завтрашнего утра не только прочитать все письма этой сеньориты из очень известной и благородной фамилии, но и написать ответы! Шутка! - пояснил Шенони.
Что было шуткой Голинцев не понял, но в руках он держал дюжину толстых конвертов. Многие из них уже были потрёпаны от долгих блужданий со следами штампов многих почтовых отделений. Это были письма от Каролины!
Дома он первым вскрыл конверт с самой последней датой и стал читать. Каролина сообщала, что её дедушка скончался у неё на руках и от этого горя ни она, ни её мать до сих пор не могут прийти в себя. Девушка писала, что безумно соскучилась по Владимиру, но вынуждена остаться с Долорес в Буэнос-Айресе. Её отец запрещает им возвращаться в Парагвай до тех пор, пока здесь продолжается гражданская война. А затем следовали стихи о розах в саду, о благородном юноше, о разлуке, о грусти жить, не видя любимого человека. Голинцев прочитал все письма.
- Боже, как я рад! Как я счастлив, что Каролина после долгой неизвестности нашлась! Что у неё всё хорошо! - воскликнул Владимир. До глубокой ночи он писал ей письма. Их получилось три. Очень длинных и обстоятельных.
- Завтра первым же делом отнесу их на Главное почтовое отделение, а потом уже поеду на службу, - решил он.
Была среда. Военный министр только что пообедал, и его клонило в сон.
- А, может, и правда устроить себе сиесту? Часик? Срочных дел нет. Все нормальные люди сейчас отдыхают, только один я мучаюсь, - думал Рохас, борясь с искушением. - Пойду - ка я прилягу.
В дверь постучали. Это был его адъютант.
- Господин полковник, к Вам - полковник Шенони с делом чрезвычайной важности.
- Да?! Пусть входит! - недовольно произнёс военный министр.
- В кабинет не вошёл, ворвался главнокомандующий правительственными войсками.
- Господин министр! Господин министр! Новости! Новости невероятной важности! - возбуждённо кричал Шенони, забыв поприветствовать Рохаса.
- Здравствуйте, господин полковник! - бесцеремонно перебил он своего главкома.
- Прошу прощения, господин министр, здравия желаю.
- Что стряслось? Докладывайте! - сказал Рохас и предложил вошедшему кресло.
- Господин министр, сегодня ночью был захвачен связной Шерифе. При нём находился пакет с приказом командующему четвёртым военным округом подполковнику Брусуело. - Шенони положил пакет на стол Рохасу. Тот взял его и, вытащив оттуда два отпечатанных листа, с неподдельным интересом стал читать.
- Я поздравляю Вас, господин Шенони! Теперь мы точно знаем, что войска четвёртого округа остаются на месте. Замечательная новость! Всех причастных к добыче этого очень важного документа - наградить!
- Слушаюсь, господин министр! - ответил главком.
Неожиданно открылась дверь, и в пороге появился адъютант Рохаса с телеграфной лентой в руках.
- Господин полковник, - обратился он к военному министру, - только что пришла телеграмма от командующего первым военным округом подполковника Бустоса. Разрешите мне её зачитать?
- Да! - приказал Рохас.
Адъютант подошёл к столу министра и принялся читать:
- Сегодня нами, офицерами-патриотами, были арестованы все немецкие инструкторы за подрывную деятельность против нашей горячо любимой Родины. Все подразделения первого военного округа выступают против так называемых революционеров на стороне законной власти. Подполковник Бустос.
- Ура! Ура! - вдруг закричал Рохас и, вскочив с кресла, принялся размахивать руками, - теперь мы покажем этому чистильщику прусских сапог Шерифе! Теперь мы его сотрём в пыль! Теперь мы ему покажем, как следует воевать! Адъютант, Вы свободны! - приказал он.
Когда за офицером закрылась дверь кабинета, министр спросил Шенони:
- Господин главнокомандующий, как мы можем использовать эту благоприятную для нас ситуацию?
Шенони задумался. Он принялся пальцами тереть переносицу, глаза, щёки...
- Да, господин министр, мы должны срочно предпринять ряд мер... ряд мер... Думаю, что нельзя сидеть, сложа руки, в Асунсьоне и ждать, когда подойдут войска Шерифе, - наконец произнёс главком и замолчал. После длительной паузы он, медленно произнося каждое слово, сказал:
- Думаю, что следует начать активные боевые действия на территории, находящейся под контролем мятежников. Нельзя дать им собрать все свои силы в кулак, чтобы ударить по столице. Также мы должны помешать Шерифе провести набор добровольцев и мобилизацию для пополнения своих войск. Я думаю, что для усиления частей первого военного округа следует направить сводную экспедиционную группу, поддерживаемую бронепоездом. Командиром назначить опытного офицера. Подполковнику Бустосу поставить задачу начать активные боевые действия против мятежников на юге страны.
- Толковые предложения, - похвалил главкома Рохас, - так и сделаем. Завтра к вечеру эшелон и бронепоезд должны отбыть в Энкарнасьон. Вы, господин полковник, лично отвечаете за формирование экспедиционной группы и её снабжение всем необходимым.
- Слушаюсь, господин министр! Разрешите идти?
- Да! Помните, господин полковник, у Вас очень мало времени. Сейчас же отправьте шифрованную телеграмму Бустосу.
Когда за главкомом закрылась дверь, Рохас встал из-за стола и, глядя в окно, угрожающе произнёс:
Не такой ты и хитрый, Шерифе, как о тебе говорят! Сейчас я тебе покажу, кто из нас настоящий полководец!
Шенони развернул бурную деятельность. Всю ночь в его кабинете горел свет. Приезжали и уезжали офицеры по особым поручениям. Его адъютант слал телеграммы и звонил по телефону в части. К утру была сформирована экспедиционная группа, в которую вошли: один взвод эскадрона Личного Конвоя Президента, пехотная рота капитана Парани, сапёрный взвод и экипаж бронепоезда. Командиром был назначен майор Торрес.
Вечером пятого июня, после небольшого митинга, на котором с короткой, но эмоциональной речью выступил военный министр, началась погрузка экспедиционной группы. Пассажирских вагонов для всего личного состава не хватило. Пехотной роте пришлось размещаться в специально оборудованных товарных. Это неудобство вызвало недовольство у многих солдат.
- Мы что, скот, чтобы ездить в таких условиях? - раздражённо спрашивали они у своих унтер-офицеров.
В семь часов под звуки военного оркестра с железнодорожного вокзала отбыли бронепоезд, два эшелона с солдатами и конским составом, ремонтный поезд. Их путь лежал на юг.
Стучали колёса вагонов. Изредка раздавался гудок паровоза бронепоезда и ему отвечали другие паровозы экспедиционной группы. Глубокая ночь. Солдаты, за исключением караульных, спали глубоким сном. Майор Торрес докуривал последнюю сигару в своём удобном купе штабного вагона. За окном - сплошная стена деревьев. Ни огонька, ни полустанка... даже луна спряталась в ночных тяжёлых облаках.
Торрес размышлял о наконец-то представившейся ему возможности отличиться.
- По прибытии в штаб первого округа надо сразу убедить осторожного и крайне нерешительного подполковника Бустоса начать активные боевые действия против войск Шерифе. Если он будет против, придётся взять на себя всю инициативу. Хватит мне уже быть скромным офицером в чине майора! Надо выдвигаться! Надо ускорить карьеру! Несколько успешных боёв и, я уверен, можно просить у военного министра присвоения мне чина подполковника с назначением начальником Генерального штаба.
Раздавшийся жуткий скрежет тормозов прервал мечты майора. Поезд остановился, и ночную тишину стали рвать продолжительные гудки паровозов. Торрес одним махом выскочил из купе, рванул на себя дверь вагона и прыгнул вниз, больно ударившись пятками о землю. Навстречу ему бежали караульные с фонарями в руках. Офицеры кричали: к бою! На землю из окон и дверей вагонов стали прыгать раздетые солдаты с винтовками в руках. Испуганно ржали кони. А паровозы, не смолкая ни на мгновение, пронзительно и громко гудели и гудели.
- Господин майор, впереди рельсов нет! - доложил Торресу подбежавший сержант, светя ему фонарём прямо в лицо.
- Как рельсов нет! Почему нет? - не понимая ничего, спросил командир экспедиционной группы. - Да прекрати ты светить мне в лицо этим дурацким фонарём! - раздражённо заорал он на сержанта.
Вокруг царила паника. Слышались команды офицеров занять круговую оборону. Кое-где раздавались отдельные выстрелы. Из сельвы доносились испуганных крики обезьян. А паровозы всё гудели и гудели...
- Сержант, срочно ко мне всех офицеров! В первую очередь - командира бронепоезда! - заорал Торрес. - Срочно! Ты чего стоишь?!
Через полчаса офицерам удалось вывести своих солдат из состояния паники. А когда наступил рассвет, выяснилось, что впереди на участке около шестисот метров разобрано железнодорожное полотно. Путь на Энкарнасьон был отрезан! Узнав эту новость, Торрес среагировал мгновенно.
- Все по вагонам! Срочно возвращаемся в Асунсьон! - отдал он приказ.
И в этот момент окрестности потрясли мощные взрывы: Бу-м! Бу-м! Бу-м!
- Что это было? - неудомённо спросил майор у командира бронепоезда старшего лейтенанта Гонсалеса.
- Мне кажется, что только что была взорвана железная дорога на столицу, - с озабоченным лицом ответил тот.
Вскоре выяснилось, что командир бронепоезда был прав. Экспедиционный отряд оказался отрезанным от столицы и от города Энкарнасьона - места своего назначения.
Адольфо Шерифе не успел ещё даже умыться, как к нему постучал начальник штаба Гестефельд.
- Да, входите!
- Господин полковник, получены очень важные новости. Разрешите доложить?
- Докладывайте, господин майор! - несколько недовольно ответил Шерифе. Ему очень не нравилось заниматься делами, не придя в себя после сна.
- Господин полковник. Принятыми нами мерами экспедиционный отряд правительственных войск оказался в ловушке. Он отрезан как от войск первого военного округа, так и от столицы. На несколько дней мы вывели из строя их самые боеспособные части. Только что были взорваны железнодорожные мосты под Энкарнасьоном. Войска первого округа теперь надолго лишены возможности передвижения по железной дороге. Им остаётся только водный путь. Но это маловероятно.
- Почему? - спросил Шерифе.
- По последним данным нашей разведки, в этом районе нет ни одного судна. Все ушли.
- Отлично! - удовлетворённо произнёс полковник. - А по грунтовой дороге они даже и не рискнут выйти на помощь столице!
- Совершенно верно. Очень большое расстояние, - добавил Гестефельд, а потом нерешительно сказал:
- К сожалению, недавно пришла телеграмма от командующего четвёртым округом.
- Почему «к сожалению»? Господин майор, не тяните, говорите, - опять раздражённо сказал Шерифе.
- Ночью формированиями этих диких гаучо под командованием майора Вальдеса, именуемыми «призраками», были угнаны все пассажирские суда и баржи с буксирами из порта Консепсьон. Поэтому наш план, предусматривающий прибытие опытных частей четвертого военного округа, не сработал...
- Ка-к?! Ка-к?! - закричал Шерифе, заикаясь от гнева. - Как были угнаны? Каким образом? Что произошло?
- Не знаю, господин полковник! В телеграмме об этом ничего не говорится! Я сейчас же отправлю телеграфом ваш приказ подполковнику Брусуело с требованием объяснений.
- Срочно! Срочно, господин майор! Отправляйте телеграмму! Ах, какой был план! Какая идея! - причитал командующий мятежников, бегая по комнате. - Сорвалось! Надо менять... А впрочем, зачем менять? Штурм Асунсьона осуществим на два - три дня раньше, теми войсками, которые у нас есть! Господин майор, всем нашим частям ускорить окружение столицы! Через два часа взять Сан-Лоренцо!
- Слушаюсь, господин полковник! - ответил Гестефельд и вышел.
Утром шестого июня Голинцев вышел из дома. Его уже поджидали человек пять репортёров и пара фотографов. Не успел Владимир и рта раскрыть, как раздалось: хлоп, хлоп. Это они уже его сфотографировали.
- Господин Русский Дьявол,- вежливо обратился к Голинцеву совсем молодой парень, очевидно, начинающий журналист, - как Вы расцениваете шансы правительственных войск в этой гражданской войне?
- Простите, господин репортёр, я ничего не расцениваю. Я - простой офицер и выполняю приказы моих командиров, - ответил Владимир и попытался сделать шаг вперёд. Неожиданно, расталкивая всех своих коллег, к нему бросилась высокая женщина в чёрном строгом костюме с неизменной потухшей сигарой в губах.
- Боже! Это же Мирта Перес! Сумасшедшая! - с ужасом подумал Голинцев и попытался отступить назад.
- Куда же Вы, Русский Дьявол? - закричала она и, схватив его за руку, приподнялась на носки и зашептала в самое ухо:
- Я прошу Вас, дайте мне интервью! Нет, я не прошу. Я требую! Я умоляю Вас, Русский Дьявол!
- Хорошо, хорошо! - ответил Владимир, чтобы отвязаться от этой очень настойчивой журналистки, - скажите, где и я приеду.
- Вот Вам адрес редакции газеты «Кроника», - произнесла она и сунула ему в ладонь записку. - Я Вас буду ждать сегодня вечером!
- Прошу прощения, сударыня, - сказал Голинцев, - давайте встретимся послезавтра, восьмого июня, часов в семь вечера! Я обещаю Вам, что, если у меня ничего не случится по службе, я буду в редакции.
- Огромное спасибо, Русский Дьявол! - завизжала от восторга Мирта Перес, выплюнув сигару. - Я Вас буду ждать.
- Господа! Господа! - послышался знакомый голос Летисии. - Смотрите, что у меня для вас есть.
Все журналисты, как по команде, посмотрели на донью Торрес. В руках она держала большое блюдо с горячей и ароматной чипой.
- Прошу вас всех ко мне в дом. Мате уже готов! - пригласила журналистов Летисия.
На несколько минут они упустили из виду Голинцева, и он быстрыми шагами дошёл до угла, где сразу же взял извозчика.
- В казармы Личного Конвоя Президента! - сказал он худому небритому мужичку лет пятидесяти.
- Молодец старушка! Всегда меня выручает! Очень находчивая женщина, - с восторгом подумал о Летисии Владимир. - Мне ещё бы продержаться с недельку, а там все и забудут обо мне. Произойдут новые события. Появятся новые имена. Но восьмого числа надо встретиться с этой ненормальной журналисткой. Слово дал - надо выполнять! А как не хочется!
Голинцев оторвался от дум, заметив, что пролётка покатила по каким-то незнакомым узким и немощёным улочкам.
- Уважаемый, а куда Вы меня везёте? Я же просил - в казармы?! - спросил он у извозчика и добавил, - по проспекту гораздо быстрее и ближе.
- Не беспокойтесь, господин Русский Дьявол, мы едем в казармы. Ведь этой ночью проспект сапёры перекопали. Траншею для стрельбы вырыли. Все ждут нападения Шерифе. Будь она не ладна эта война! Не успели мы забыть прошлую революцию и гражданскую войну 1911 года, как снова пришли страдания для народа. Смотрите, господин офицер Русский Дьявол, улицы без людей! Дома заколочены. Магазины закрыты. Цены на еду взлетели до небес...
- Да, - мысленно согласился Владимир с мужиком, - Асунсьон действительно представляет унылое зрелище. Почти безлюдный город, заполненный одними военными с оружием. Улицы перекопаны, повсюду видны баррикады из мешков с песком. Ночью темнее обычного. Комендантский час, патрули. Изредка возникающие неизвестно с кем перестрелки на улицах...
- Владимир! - вдруг услышал Голинцев. Он посмотрел налево.
- Ох! Это же мы мимо ресторана «Милан» проезжаем. А окликнул его Луиджи.
- Стой, любезный! Приехали! - приказал он извозчику. Рассчитавшись с ним, он вышел из пролётки и расцеловался с хозяином ресторана.
- Вот так всегда бывает, - укоризненно сказал Луиджи. - Человек становится знаменитым и почему-то сразу забывает своих друзей.
- Луиджи, не обижайтесь на меня. Я всегда помню хороших людей. И не моя вина, что все газеты пишут только о моей персоне. Мне эта слава в последние дни просто мешает жить. Я ведь простой офицер! А в « Милан» не захожу по причине военных действий и невероятной занятости по службе.
- Друг мой, не оправдывайтесь! Я же просто пошутил! - ответил Луиджи. - Вам не кажется, что сегодняшнее утро довольно прохладное?
- Да, начало июня. Скоро зима, - ответил Голинцев.
- Да, скоро зима, - повторил хозяин ресторана, - поэтому самое время выпить по чашечке горячего шоколада. Я Вас угощаю.
Владимир достал часы.
- Не откажусь. В запасе у меня двадцать минут.
- Отлично! - обрадовался Луиджи. - Я его лично приготовлю. Проходите, присаживайтесь за свой любимый столик у окна. Я через пять минут вернусь.
Голинцев вошёл в ресторан. Здесь тоже свой отпечаток наложила война. Толстые светонепроницаемые портьеры на окнах. Стёкла оклеены полосками бумаги... Владимир сел за свой столик у окна и сразу же увидел картонную табличку на подставке из красного дерева. На ней красивым каллиграфическим почерком было написано: «За этим столом предпочитает обедать Русский Дьявол».
- Это что значит? - спросил он у подошедшего с подносом Луиджи, указывая на табличку.
- Это, господин Голинцев, дань Вашему героизму и хорошая реклама для моего ресторана, - с гордостью ответил тот.
- А нельзя убрать эту табличку? - спросил Владимир.
- Нет! Ни в коем случае! Я хочу попросить Вас сфотографироваться. Вот здесь, - Луиджи подскочил со своего стула и бросился к стене. - Я хочу сделать фотогалерею всех известных людей нашей страны и зарубежья, которые посетили мой ресторан. Ваша огромная фотография будет первой на самом видном месте!
- Зачем? - удивился Голинцев.
- Как зачем?! Это же будет «изюминка» моего ресторана! - объяснил Луиджи. - Когда Вы сможете зайти ко мне? Я на это время приглашу самого лучшего фотографа столицы, и он сделает ряд снимков.
Владимир задумался.
- Давайте после девяти часов вечера восьмого июня. Вас устроит? - предложил он и сделал глоток ароматного горячего шоколада.
- Конечно же! Огромное Вам, Русский Дьявол, спасибо! - искренне обрадовался хозяин ресторана.
- Скажите, Луиджи, а Вы не закрываете своё заведение до лучших времён? - поинтересовался Голинцев, прежде чем попрощаться.
- Ни в коем случае! Мой ресторан всегда будет открыт! - с уверенностью заявил тот.




ГЛАВА 12.
Ровно через два часа приказ Адольфо Шерифе был выполнен. Три батальона мятежников, смяв роту добровольцев, заняли город Сан Лоренцо, находящийся в восемнадцати километрах от Асунсьона. Практически все зажиточные жители Сан Лоренцо просто обожали Шерифе.
- Слава нашим освободителям! - кричали женщины на улицах, встречая покрытых пылью «революционных» пехотинцев.
- Долой президентскую диктатуру! - вторили им мужья, пожимая руки офицеров.
По случаю освобождения от «тирании» на главной площади города для солдат было устроено пиршество. Забили дюжину откормленных быков, выкатили из погребов несколько бочек рома из сахарного тростника. Горы мяса жарились на огромных решётках, играл духовой оркестр. «Солдаты революции» наслаждались жизнью...
Адольфо Шерифе, Иоганн Гестефельд с другими офицерами были приняты как национальные герои в доме самого богатого горожанина Сан Лоренцо. Для них накрыли столы, сервированные хрустальной и серебряной посудой. Выставили дорогие итальянские и испанские вина, чтобы запивать жареных ягнят и запечённых молочных поросят.
Сразу же после сдачи Сан Лоренцо Президент Парагвая вызвал к себе военного министра Рохаса. Эусебио Ажала, всегда тактичный и сдержанный, холодно поздоровавшись с полковником, сразу же «взорвался»:
- Господин министр, Вы ничего не сделали, чтобы организовать оборону Сан Лоренцо! Судьба города была вручена в руки вчерашних гимназистов, не имеющих ни военной подготовки, ни чётких задач! Сейчас враг у ворот столицы! Вы это понимаете?
- Так точно, господин Президент! - ответил Рохас.
- Так точно... так точно.., - передразнил его Ажала, - кроме как повторять эти два слова Вы больше ни на что не способны! Почему запасы пшеничной муки, находящиеся в Сан Лоренцо, своевременно не были вывезены в Асунсьон? По-че-му?
- Господин Президент, мука уже была погружена в вагоны, уже был прицеплен паровоз... Всё было готово для отправки... Но тут совершенно неожиданно город был атакован превосходящими силами противника. Мука осталась на станции в вагонах.
- Более глупого объяснения я не слышал за всю мою жизнь! - гневно кричал Эусебио Ажала. - Эта мука предназначалась для жителей столицы. И сейчас они лишились возможности есть пшеничный хлеб! Как я, Президент Республики, смогу объяснить это им?!
Полковник Рохас молчал. Внутри его стала бить мелкая противная дрожь. Это был верный признак приближающегося нервного срыва.
- Идите, Рохас! К вечеру Вы мне должны доложить, что пшеничная мука находится на столичных складах! В противном случае - вы лишитесь своего поста и будете разжалованы в лейтенанты!
Министр стоял, не в силах сообразить, что же он должен ответить Президенту.
- Что Вы стоите?! Идите и отбивайте муку у Шерифе!
- Слу-уу-шаа-аа- юсь.. - сильно заикаясь, едва смог произнести Рохас.
И сейчас военный министр, униженный и подавленный, ехал в своём автомобиле и мучительно размышлял:
- Как это могло произойти? Почему наш скрупулёзно разработанный с Шенони план не сработал? Почему? Да, день сегодня начался дерьмово. Рано утром ему принесли телеграмму от подполковника Бустоса, в которой говорилось о невозможности прибыть войскам первого военного округа в Асунсьон. Взорваны железнодорожные мосты под Энкарнасьоном. Нет ни одного судна, чтобы погрузить хотя бы роту солдат... А марш по грунтовой дороге затянется на недели с большими потерями личного состава.
Рохас глубоко вздохнул. Низ живота пронизало острой болью. Всё тело где-то внутри продолжало мелко трястись и трястись. А когда он узнал о падении Сан Лоренцо, всё сразу стало ясно: этот прусский лис Шерифе их перехитрил. Что же этот сукин сын будет делать потом? Что же он задумал?
Низ живота раздирала боль. Она усиливалась с каждой секундой.
- Нет, не доеду к себе, - понял он и приказал водителю:
- В главный штаб! Срочно!
До посещения министром Президента его беспокоило полное отсутствие каких-либо новостей об экспедиционной группе. А сейчас все его мысли были о муке.
- Как мы не успели вывезти этот состав в Асунсьон? Я же дал приказ. Сегодня днём мука могла бы быть уже здесь, на складах. Но помешал этот сукин сын, Шерифе! Что же теперь делать? Как отбить муку?
Шенони тоже был мрачен и немногословен.
- Перехитрил нас этот чистильщик немецких сапог! - вместо приветствия заявил Рохас, входя к нему в кабинет.
- Выходит, что так! - согласился главком, также забыв поздороваться. - Господин министр, ситуация продолжается оставаться неясной. Есть данные, что с севера к столице приближаются колонны мятежников.
- Какие колонны? Откуда они взялись? - изумился Рохас.
- Не знаю! Также не знаю, где Шерифе собрал такое количество людей.
- Я только был у Президента. Он требует любой ценой вернуть состав с мукой, - с отчаянием сообщил министр. - У Вас, полковник, будут какие-нибудь соображения на этот счёт?
Шенони задумался.
- Если мы имеем приказ самого Президента, то обязаны его выполнить. Только с каким результатом? Думаю, что это не столь важно. Надо сделать попытку! - после долгой паузы сказал он.
- Делайте! - сказал Рохас. Ему было всё хуже и хуже. Он пересел в кресло у окна и принялся тихо разговаривать сам с собой.
Шенони вызвал своего адъютанта.
- Срочно ко мне капитана Голинцева из эскадрона Личного Конвоя!
- Русского Дьявола? - уточнил адъютант.
- Да, его. Срочно!
Несмотря на сложную ситуацию вокруг столицы, жизнь гвардейцев Личного Конвоя Президента шла по расписанию. Сегодня был строевой смотр. Голинцев на своём красавчике Нуэсе, коне, в жилах которого текла кровь арабских скакунов и диких американских лошадей, стоял перед построившимися в парадной форме взводами.
- Гвардейцы! Слушай мою команду! - громким чётким голосом сказал Владимир.
- Отставить! - послышался голос командира эскадрона Гарсия де Сунига. - Господин капитан, Вас срочно вызывает главком! Ступайте! Я продолжу, - сказал он.
Через десять минут Голинцев вошёл в кабинет Шенони. Кроме него, здесь находился и военный министр. Рохас сидел в кресле у окна и, уставившись в одну точку, что-то шёптал. Было похоже, что он произносит какие-то заклинания. Главком нервно передвигал чернильный прибор с одного края стола на другой.
- Рад Вас видеть, капитан Русский Дьявол! - произнёс главком, изобразив при этом подобие улыбки на своём лице. - Проходите, присаживайтесь.
- Господин капитан, сегодня утром противник, в результате неожиданной атаки, захватил Сан Лоренцо. Запас пшеничной муки для столицы оказался в руках мятежников. Президент Республики лично обращается к Вам с просьбой сделать всё возможное, чтобы вернуть муку в Асунсьон, - сообщил Шенони.
- Разрешите вопрос, господин полковник, - сказал Владимир. - Где в настоящее время находится мука?
- Утром вагоны с ней, уже готовые к отправке в Асунсьон, стояли на товарной станции Сан Лоренцо. Был прицеплен даже паровоз... Но мятежники нарушили все планы.
- Я готов выполнить приказ Президента! - уверенно заявил Владимир. - Но только рейд в тыл противника надо провести прямо сейчас.
- Какие силы Вам необходимы для успеха этой операции? - спросил главком.
Владимир, подумав несколько минут, сказал:
- Взвод регулярной кавалерии, полувзвод гвардейцев Личного Конвоя, три лёгких пулемёта с хорошими пулемётчиками и большим количеством патронов.
- И всё?! - удивился главком.
- Так точно, господин полковник.
Через полчаса Голинцев уже выезжал из главного штаба. С ним находился взвод кавалеристов под командованием лейтенанта Кастро, пятнадцать гвардейцев, имеющих родственников в Сан Лоренцо, шесть пулемётчиков и ящики с патронами.
Доехав до пригорода Сан Лоренцо, остановились в густой чаще заброшенного лимонного сада. Голинцев выставил караулы, а затем приказал всем гвардейцам переодеться в гражданскую одежду, которую они взяли с собой. После чего отправил их пешком по два человека на товарную станцию, железнодорожный вокзал, город. Несколько гвардейцев, одетые, как хозяева богатых имений, на своих конях уехали в самый центр Сан Лоренцо. Наступило томительное ожидание. Владимир мучился от неизвестности, не находя себе места. Через час стали возвращаться первые разведчики, и стала вырисовываться ситуация в городе. На центральной площади продолжалось пиршество, офицеры заканчивали десерт в доме самого богатого горожанина. На железнодорожном вокзале находился караул мятежников в составе десяти человек. На товарной станции было около полувзвода пехотинцев. Все они уже выпили рома из сахарного тростника, который вместе с жареным мясом принесли их товарищи с центральной площади, и отдыхали. Самое главное, что состав с мукой так и стоял на станции с паровозом под парами! Голинцев, достав карту, подозвал лейтенанта Кастро и всех сержантов. Подробно объяснив задачу каждого из них, он спросил:
- Вопросы есть? Что непонятно?
Вопросов не было.
- Господа, ещё раз проверьте, чтобы у всех ваших солдат был отличительный знак правительственных войск: белая повязка на левом рукаве! - добавил Владимир.
Через пятнадцать минут десять кавалеристов ворвались на железнодорожный вокзал. Обезоружили всех солдат караула, затем, связав их, закрыли в сарае. Также в кабинете начальника вокзала были собраны и заперты все служащие . В помещении телеграфиста была выставлена охрана. В это же время другие кавалеристы, под командованием Кастро, перекрыли две дороги, ведущие в город.
Гвардейцы, во главе с Голинцевым, на конях галопом влетели на товарную станцию. Все солдаты мятежников, двенадцать человек, поставив свои винтовки под стену кирпичного забора, не спеша пили мате. Они даже и не поняли, что произошло. Кто их связывает и зачем. Солдаты Шерифе были закрыты вместе с рабочими станции в одном из пустых складов.
На станции одиноко стоял единственный состав из тринадцати товарных вагонов с прицепленным к нему паровозом, периодически выпускающим клубы дыма и пара. Владимир, подъехав к нему, приказал следующим за ним кавалеристам:
- Три человека в кабину машиниста! Остальным - открыть двери вагонов!
Загремели запоры, заскрипели открываемые двери. Голинцев проехал вдоль всех вагонов и убедился, что действительно это был тот самый состав с пшеничной мукой.
- Пулемётчики, по два человека - на крыши первого, шестого и последнего вагона! Четыре человека - на тормозную площадку последнего вагона! Сержант, берёте двух гвардейцев и уводите всех наших коней в казармы эскадрона! Встречаемся там! Все остальные на паровоз! - отдал он команду.
Машинист, крепкий мужчина лет тридцати, удивлённо смотрел на гвардейцев, набившихся в и без того тесную кабину. Кочегар, коренастый широкоплечий парень, прижался к стене, зыркая глазами.
- Здесь остаюсь я и машинисты! Остальные туда! - приказал Голинцев, указывая на кучу угля. - Размещайтесь по бокам и наблюдайте!
- Давайте, уважаемый, трогайте на Асунсьон! - сказал он, обращаясь к машинисту.
- Как на Асунсьон? - удивился тот. - Мне же сказали, что всё поменялось, что...
- Повторяю - на Асунсьон!
- Невозможно, господин офицер, стрелку надо перевести, - объяснил машинист.
- Где стрелочник? - спросил Голинцев.
- Как где? У себя в будке спит. Как всегда. Вон там будка его, - сказал машинист и ткнул пальцем в стоящий на отшибе станции маленький домик.
- Сержант, берите двух гвардейцев и к стрелочнику! Пусть нам дорогу на Асунсьон откроет!
- Есть, господин капитан! - ответил сержант.
Через несколько минут они вытащили за руки и за ноги из будки щуплого босоногого стрелочника и бегом потащили его переводить стрелку.
- Не хотел, сукин сын, идти. Сиеста, говорит, у него, - объяснил Владимиру вернувшийся сержант.
- Вот теперь можно и ехать, - удовлетворённо произнёс машинист. Кочегар начал швырять лопатой уголь в топку.
Состав начал медленно двигаться, постепенно набирая скорость.
Сержант взвода регулярной кавалерии, проводив глазами все вагоны, проследовавшие через пассажирский вокзал, ринулся к телеграфисту.
- Всё, рядовой, ты свободен, - приказал он кавалеристу, находившемуся в помещении. А потом обратился к телеграфисту:
- Давай, начальник, телеграмму главкому правительственных войск и военному министру.
- Я слушаю Вас, господин военный, - подобострастно ответил пожилой телеграфист, усаживаясь за стол.
- Давай! Телеграмму давай! - повторил грозным голосом сержант.
- Я готов, господин военный. Вы могли бы продиктовать текст.
- Сейчас, - наморщил лоб сержант, вспоминая инструкции Голинцева. - Встречаете муку через полчаса. Капитан... капитан,- он вдруг с ужасом понял, что забыл эту непривычную для слуха странную фамилию. - Капитан Русский Дьявол, - нашёлся наконец-то сержант и, облёгчённо вздохнув, посмотрел на часы. Согласно приказу этого Русского Дьявола, через двадцать минут после отправки телеграммы они должны самостоятельно вернуться в Асунсьон.
Состав, ощетинившись пулемётами и карабинами гвардейцев, набрав высокую скорость, проследовал мимо будки путевого обходчика, находившейся на самой окраине Сан Лоренцо.
- Машинист, дайте три продолжительных гудка! - приказал Владимир.
И громко, на всю округу, тут же раздалось: У-у-у-у! У-у-у-у! У-у-у-у!
Лейтенант Кастро, услышав три паровозных гудка, достал свои часы. Согласно приказу Голинцева, через двадцать минут все кавалеристы, находящиеся здесь на дорогах, ведущих со станции в город, должны оставить эти позиции и срочно выдвигаться на Асунсьон.
В четыре часа дня адъютант главкома получил весьма странную телеграмму: ВСТРЕЧАЙТЕ МУКУ ПОЛЧАСА ТЧК КАПИТАН КАПИТАН КАПИТАН РУССКИЙ ДЬЯВОЛ ТЧК Капитан Гонсалес был опытным штабистом и всё сразу понял.
В четыре часа тридцать пять минут состав с мукой прибыл на товарную станцию парагвайской столицы, оцепленную правительственными пехотинцами.
Здесь его встречал сам главком полковник Шенони. Выслушав доклад Голинцева, он пожал ему руку и сказал:
- От имени военного министра я выражаю Вам благодарность за этот блестящий рейд в тыл противника!
В это время раздавались хлопки вспышек фотографических камер, а репортёры без устали что-то писали в своих блокнотах. Не увидя нигде Мирты Перес, Владимир с облегчением вздохнул.
- Господа журналисты, - громко объявил Шенони, - я приглашаю всех вас на пресс-конференцию в военное министерство завтра в десять часов утра! А сейчас все военнослужащие, принимавшие участие в рейде в глубокий тыл противника, должны отбыть в казармы!
- Господин капитан, - обратился главком к Голинцеву, - за время Вашего отсутствия министром был издан приказ о переходе всех офицеров на казарменное положение. Я даю Вам два часа, чтобы взять самые необходимые вещи.
- Слушаюсь, господин полковник! - ответил Владимир и, отказавшись разговаривать с журналистами, покинул товарную станцию.
Майор Вальдес торопился. Он знал, что решающей битвой этой гражданской войны будет сражение за Асунсьон. Шерифе хочет провозгласить себя Президентом и взять под личный контроль все денежные резервы Центрального банка и Национального банка Парагвая. Ведь очевидно, что тот, кто владеет деньгами - владеет этой страной. О, как Вальдес люто ненавидел Шерифе и всех его немецких офицеров! Нет, майор не был ярым националистом. Среди его друзей были итальянцы, аргентинцы, испанцы и даже один русский - Владимир Голинцев. Просто Вальдес не мог спокойно и безучастно наблюдать, как в национальных вооружённых силах хозяйничают немцы. Эта ситуация приводила его в бешенство.
- Это вина «Адольфика» Шерифе, что в парагвайской армии наши офицеры и солдаты должны говорить на немецком языке. Шерифе - предатель нашей нации! Он продал всех нас немцам! - не уставал повторять Вальдес своим подчинённым и друзьям.
Майор решил двинуть всех своих «призраков» на помощь столице, хотя его об этом никто не просил. Это был долг его чести.
- Мои храбрые гаучо! Мои непобедимые «призраки»! Предатели в ближайшие дни будут штурмовать Асунсьон. «Адольфик» скрытно стягивает все войска к нашей столице. Мы должны её отстоять и сбросить проклятое немецкое иго. Сегодня грузимся на отбитые у мятежников суда и направляемся на помощь Асунсьону. Бог с нами, мои храбрецы! - обратился Вальдес к своим бородатым и увешанным с головы до ног оружием воинам.
«Призраки» были готовы идти за своим командиром хоть на край света. Но многие из них никогда не видели большой реки, не говоря уже о пароходах. Поэтому сама погрузка на два старых колёсных пароходика «Санта Мария де Гуадалупе», «Нуэстра Сеньора де ла Асунсьон» и баржу «Крус дель сур» была уже подвигом.
Колёса пароходов свирепо били лопастями по жёлтой воде, поднимая на поверхность песок, ил и мелкую рыбёшку. Внутри этих железных чудовищ что-то рычало и хрипело. Из высоких труб валил чёрный дым... Кони громко ржали, упирались, не желая подниматься на борт судов по широким деревянным сходням. У «призраков» тряслись колени. Прежде чем ступить на сходни, все крестились и шёпотом произносили молитвы.
- Вы кто? Бесстрашные гаучо? Или монашки-девственницы, увидевшие голого мужика?! Смелее! - подбадривал их Вальдес, лично помогая затащить на суда коней.
После трёх часов громких ругательств, конского ржания «призраки» закончили грузиться. Два пассажирских судна и большая толстая баржа с маленьким буксиром взяли курс на Асунсьон.
Ремонтники экспедиционного отряда вместе с солдатами днём восстанавливали взорванное в трёх местах железнодорожное полотно. Майор Торрес уже понял, в какую ловушку они попали, и был уверен, что надо как можно быстрее возвращаться в Асунсьон.
- Сукин сын Шерифе со своими немецкими друзьями провел нас! Ну ничего, борьба только начинается! - бурчал он себе под нос.
Ночью, за исключением усиленных караулов, всем был дан отдых. Солдаты, железнодорожники, моряки-артиллеристы, не раздеваясь, заснули на своих местах с винтовками в руках.
В казарме эскадрона Личного Конвоя Президента Голинцеву не спалось. Нехорошие предчувствия не давали ему покоя ещё с самого вечера. Он не мог понять их причины. Вроде бы ничего не случилось, а сердце ныло и ныло. Вспоминались родители, сёстры, сослуживцы - офицеры гусарского полка...
- Это, наверное, от одиночества! - решил Владимир и написал Каролине большое обстоятельное письмо.
- Завтра с утра отправлю, - подумал он, вкладывая его в конверт.
Но сон не шёл... Тогда, чтобы успокоиться, Голинцев пошёл на конюшню к своему любимцу Нуэсу. Конь спал, но, услышав приближающиеся шаги хозяина, встрепенулся, затряс гривой и радостно заржал. Владимир прижался к его горячей шее.
- Не спится мне, Нуэс. Не знаю даже почему. На душе тоскливо и одиноко, вот и тебя разбудил. Что же это творится со мной? А, Нуэс?
Голинцев гладил коня и рассказывал ему об отце, о маме, о сёстрах, о своём одиночестве... Нуэс всё понимал и смотрел на Владимира своими умными и почему-то очень грустными глазами.
Днём суда с «призраками» майора Вальдеса спускались по течению реки Парагвай. К вечеру они останавливались в местах, где на берегу было много сочной травы. Пароходы упирались носами в песчаный берег и спускались сходни. По ним сводили на берег коней и спускались сами «призраки», уставшие целый день находиться на этих железных вибрирующих и воняющих копотью «коробках». Под кронами раскидистых высоких деревьев, а самое главное на твердой привычной земле, гаучо разводили костры и готовили еду и мате. Выкурив на сон грядущий по сигаре, заворачивались в пончо и засыпали. Кони всю ночь паслись на зелёных лугах. С первыми лучами солнца повторялась мучительная процедура погрузки на суда...
Седьмого июня Асунсьон проснулся от громких мальчишеских выкриков.
- Покупайте газеты! Покупайте газеты! Русский Дьявол вновь спасает столицу! Русский Дьявол не даёт умереть жителям Асунсьона от голода! На наших столах будет пшеничный хлеб! Сегодня в десять часов утра главком Шенони собирает пресс-конференцию. На ней будут обнародованы сенсационные подробности вчерашнего рейда Русского Дьявола по захвату состава с мукой! Читайте! Читайте! Покупайте газеты!
С восьми часов корреспонденты всех местных газет уже толпились у главного штаба правительственных войск в ожидании обещанной пресс-конференции. Но в начале девятого вышел сам Шенони и объявил:
- Господа, наша встреча переносится на неопределённое время. Только что войсками Шерифе взят Сан Висенте. Лицо главкома было очень бледным, а голос слегка дрожал.
- Как взят? Каким образом? Этот городишко находится всего в двенадцати километрах от столицы! - послышались встревоженные вопросы журналистов.
Шенони, не говоря больше ни слова, повернулся и ушёл. Как можно было объяснить, что неизвестно откуда появившиеся три батальона пехоты при поддержке батареи полевой артиллерии буквально смели роту опытных бойцов правительственных войск в Сан Висенте.
Через полчаса стало известно, что части Шерифе, недавно находившиеся в Сан Лоренцо, маршем движутся на столицу.
Около десяти часов на северных подступах к столице раздались беспорядочные ружейные выстрелы, взрывы гранат и захлёбывающаяся пулемётная дробь. Войсковое соединение мятежников из трёх батальонов, под командованием подполковника фон Притвица, подошло незамеченным к самому пригороду Асунсьона и с ходу, без подготовки, начало атаку позиций правительственных войск.
Использовав фактор внезапности и промежутки в заграждениях из колючей проволоки, они обратили в паническое бегство добровольцев из числа школьных учителей и гимназистов. Вторую линию обороны защищали вчерашние портовые грузчики. Услышав выстрелы и крики, они ничего не поняли. Увидев же бежавших прямо на них людей в военной форме без белых повязок на рукавах, стали бить по ним из пулемётов. Когда выяснилось, что это были их товарищи из первой линии обороны, как всегда забывавшие надеть белые повязки, было слишком поздно. Мятежники заняли окопы первой линии обороны. Тогда в действие вступила корабельная артиллерия. Без корректировки огня «Виккерсы» били крупнокалиберными снарядами по мятежникам, по своим, по жилым домам... Среди защитников города царил полный хаос. Вдруг, неожиданно для них, батальоны подполковника фон Притвица, оставив уже занятые позиции, отступили.
Кареты скорой помощи увозили первых раненых в госпиталь. Похоронная команда собирала первых убитых. Защитники столицы впали в уныние, которое усилилось, когда стало известно о полном окружении Асунсьона войсками Шерифе. Восемь пехотных «революционных» батальонов взяли столицу в кольцо с трёх сторон: с севера, востока и юга. С запада город был прижат к реке Парагвай.
Для кавалеристов Личного Конвоя этот день выдался очень напряжённым. После отражения атаки неприятеля в северной части столицы Президент лично приказал гвардейцам взять под их охрану Центральный банк и Министерство иностранных дел. Капитан Гарсия де Сунига выделил для выполнения этой задачи первый взвод. Второй, лейтенанта Шеню, он отдал в распоряжение Голинцева для непосредственной охраны Президента Республики.
В 12.00 сеньор Ажала провёл совещание со старшими офицерами в главном штабе. Затем, в сопровождении Голинцева и гвардейцев Личного Конвоя, он проследовал на своём автомобиле на базу военного флота, где беседовал с офицерами и матросами. Потом Президент Республики посетил добровольцев, защищающих позиции в южной части столицы. Вечером состоялось заседание Совета министров в Министерстве иностранных дел. Только глубокой ночью Эусебио Ажала отбыл к себе в резиденцию, но пробыл там недолго. Вскоре он снова вернулся в Президентский Дворец. Свет в его кабинете горел до самого утра. Президент работал. Не спали и гвардейцы его Личного Конвоя во главе с капитаном Голинцевым.
Несмотря на поздний час, полковник Рохас сидел в удобном кресле своего министерского кабинета и грустно размышлял о своём фатальном невезении.
- Всегда все свои действия продумываю до самых мелочей, но вместо успеха получается полный провал. Невезение! Даже с доставкой аэроплана, купленного несколько месяцев назад в Великобритании, тоже произошла непредвиденная задержка. Летательный аппарат уже давно находился в Аргентине, и неделю назад его должны были уже доставить в Асунсьон. А как бы сейчас пригодился этот аэроплан! Для разведки с воздуха, для сбрасывания бомб ... Да даже для устрашения противника! Это будет первый аэроплан в нашей армии! Английский пилот Смит уже два месяца как штаны протирает по ресторанам, ничего не делая. Потрачены большие деньги на строительство взлётно-посадочной полосы, ангара, метеостанции... Наверное, меня сглазили? Столько завистников вокруг. Как только разобьём Шерифе, сразу к колдуну пойду - пусть сглаз с меня снимет! - решил министр. У него закрылись глаза, и он уснул в своём удобном кожаном кресле.
Ночью опытные сапёры Шерифе, практически бесшумно, проделали проходы в проволочных заграждениях защитников столицы.
Восьмого июня, ровно в семь утра по местному времени, с трёх сторон начался штурм Асунсьона. Мятежники с криками «Да здравствует Шерифе» по проходам в колючей проволоке бросились в атаку. Корабельная артиллерия после вчерашнего горького опыта молчала. Полевые батареи мятежников также не сделали ни одного выстрела. Шерифе не хотел превратить Асунсьон в руины. Телефонная связь правительственных войск, и до этого дня работавшая ненадёжно, вышла из строя в первые же минуты боя. Оборонявшиеся части не знали, что происходит у их соседей на флангах. Только между главным штабом и эскадрой существовала телефонная связь. На колокольне городского собора сидел наблюдатель, он же корректировщик огня, старший матрос Ортега. Перед ним, как на ладони, расстилался город.
- Господин капитан-лейтенант! - кричал он в телефонную трубку, одновременно смотря в бинокль, - в некоторых местах дерутся уже врукопашную. В бой вступают новые части противника.
- Какие части? Сможешь оценить их количество? - кричал на другом конце провода командующий военным флотом капитан-лейтенант Монтес де Ока. Полученные сведения от наблюдателя он тут же передавал по другому телефону главкому Шенони.
Шенони знал, что совершил грубую ошибку, закрыв многие стратегически важные участки обороны только добровольческими батальонами. Но времени на её исправление у него теперь не было. Эта ошибка уже стала играть свою роковую роль. Вчерашние грузчики, водовозы и гимназисты не смогли сдержать яростного натиска обстрелянных солдат мятежных войск. Добровольцы стали оставлять свои позиции и отступать. Нет, они не бежали в панике. Защитники медленно, отстреливаясь, отходили на вторую линию обороны. Сводные роты гардемаринов, юнкеров и сапёров правительственных войск, опасаясь окружения, также стали отступать. В семь часов сорок минут вся первая линия защиты столицы находилась в руках «революционных» солдат.
В своей штабной палатке, разбитой в двух километрах от восточного пригорода столицы, возбуждённый успехом Шерифе не мог находиться на месте. Он вставал со стула, подбегал к карте города. Вновь садился... рывком поднимался и принимался кругами бегать по палатке.
- Иоганн! Вы представляете, за сорок минут мы полностью захватили первую линию укреплений! - кричал он своему начальнику штаба Гестефельду. - Скоро падёт и вторая! Этим никчемностям придёт конец. Скоро мы будем их судить? А, может, нет?
Шерифе остановился, немного подумал, а затем, радостно потирая руки, сообщил:
- Нет, мы не будем их судить! Пусть катятся в изгнание! За границу: в Бразилию или в Аргентину. А вот судьбу вашего друга Голинцева, так называемого Русского Дьявола, пусть решает военно-полевой суд и впаяет ему пожизненный срок. Пусть знает, как отказывать уважаемым людям!
Владимир, спустя два года, вновь услышал пугающее слово «эвакуация». Оно прозвучало из уст Президента после быстрого падения первой линии обороны. Голинцев находился то в приёмной господина Ажала, то делал обход по всему дворцу, проверяя караулы гвардейцев. Постоянно приезжали и уезжали чиновники Министерства иностранных дел, Национального банка Парагвая. Офицеры военного министерства толпились в приёмной.
После девяти часов утра во Дворец стали привозить членов семей офицеров правительственных войск и государственных чиновников. Увидев испуганные взгляды стариков и заплаканные лица женщин и детей, Владимир вздрогнул.
- Боже мой! Как это похоже на последние дни Добровольческой армии в Крыму! Неужели, это моя судьба - опять переживать те же самые муки!? Повторять пройденное: мятеж, гражданская война, поражение и горечь эвакуации? - с горечью и щемящим от боли сердцем подумал он. - Господь посылает мне эти испытания второй раз, и я их должен принять и с честью пройти. Это моя личная Голгофа!
Для предстоящей эвакуации гражданских лиц и воинских частей к одной из пассажирских пристаней пришвартовалось транспортное судно «Риачуэло». Оно находилось под прикрытием канонерской лодки «Эль Триумфо».
Шерифе ошибся. Добровольческие батальоны его «революционной» армии не бросились преследовать отступающих защитников столицы, чтобы «на их плечах» ворваться во вторую линию обороны. Увидев оставленные хозяевами дома, добровольцы, которым была обещана большая сумма денег за взятие Асунсьона, потеряли разум от алчности. Они выбивали двери домов и грабили всё, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Старое постельное бельё, изношенную до дыр обувь, залатанные рубашки... И даже вилки с поломанными зубцами. Периодически возникали драки между «товарищами» по оружию из-за килограмма сахара или старой шляпы. Напрасно их командиры уговаривали «солдат революции» идти в атаку. Командиры взводов палили из револьверов в воздух, пугая мародёров расстрелом на месте, но те продолжали связывать в большие узлы награбленные в домах вещи. Тогда один из офицеров пошёл на хитрость: он громко закричал, чтобы все слышали:
- Зачем вы это дерьмо тащите? Это же дома бедняков! А вот за второй линией обороны, в центре города, находятся особняки богачей. Их хозяева бежали из столицы и оставили в них ящики с золотыми монетами, серебряную посуду, роскошную одежду.
Это подействовало, и добровольцы Шерифе с огромными узлами за плечами пошли в атаку.
За это время защитники уже устроились в новых окопах, установили пулемёты и стали ждать. Как только показались первые цепи противника, по ним был открыт ураганный огонь.
Тем временем батальон регулярных войск «революционной армии» под командованием капитана Германа Шредера подошёл к порту и начал его атаку. Оборону здесь держали моряки. Они из крупнокалиберных пулемётов стали бить по наступающим. Не выдержав такого плотного огня, атакующие укрылись в близлежащих домах и изредка постреливали оттуда из винтовок в сторону порта.
Шерифе посмотрел на часы. Было одиннадцать часов двадцать минут. Почти четыре часа боя, а его солдаты не продвинулись ещё ни на шаг!
- Резервный батальон майора Вейса (того самого) - в атаку! - приказал полковник. - Пусть наступает по проспекту Испания и «разрежет» город на две части: южную и северную.
- Господин капитан-лейтенант! - кричал в телефонную трубку старший матрос Ортега. - Противник начал атаку на проспекте Испания. В бой пошли свежие части.
- Сколько их? Свежих? - спросил Монтес де Ока.
- Около батальона! Прорвали,- господин капитан-лейтенант,- прорвали! Идёт рукопашный бой между неприятелем и нашими юнкерами в окопах!
Получив эту важную новость, командующий военным флотом сразу же соединился с главкомом Шенони.
- Господин полковник, противник прорвал вторую линию нашей обороны на проспекте Испания. Шерифе начал бросать в бой свои резервы, - доложил он.
Шенони схватился за голову.
- Сколько же резервов ещё у Шерифе? Столицу штурмуют уже девять пехотных батальонов! Девять! А нас всего три батальона необстрелянных добровольцев, сводная рота юнкеров, сводная рота гардемаринов, рота сапёров. Да два эскадрона добровольческой кавалерии и два взвода гвардейцев Личного Конвоя Президента. Есть военные моряки. Но это же ничто! Да, с отправкой экспедиционной группы мы совершили большую ошибку, - признался сам себе полковник. - Сократили численность защитников города и остались без бронепоезда.
Раздался телефонный звонок. Это был господин Ажала.
- Господин полковник, - встревоженным голосом сказал он, - ко мне поступила информация, что мятежники прорвали нашу оборону на проспекте Испания. Я требую немедленно устранить этот прорыв. Действуйте!
Гестефельд вошёл в палатку к Шерифе.
- Господин полковник, вторая линия обороны на проспекте Испания прорвана. Я думаю, что для развития этого успеха необходимо бросить туда два резервных эскадрона кавалерии.
- Вы что, майор? Зачем? Мы итак уже сломали хребет этим никчемностям. Через час, другой город будет лежать у наших ног. Я, победитель, хочу въехать в столицу во главе моих трёх лучших кавалерийских эскадронов! На коне! И Вы же знаете, что эти три эскадрона являются нашим последним резервом! - отмахнулся от начальника штаба Шерифе.
- Господин полковник, согласно мировому опыту... - попытался убедить Гестефельд своего начальника. Но тот его грубо оборвал:
- Идите, майор! Идите!
От Президентского Дворца до причала с транспортом «Риачуэло» был образован так называемый «коридор эвакуации». Для его обороны был направлен кавалерийский добровольческий эскадрон и сводный взвод из писарей, кладовщиков, штабных унтер-офицеров. В военном министерстве, Центральном банке начали поспешно сжигать документацию. Министерство иностранных дел готовило загранпаспорта с аргентинскими визами для всех офицеров, госчиновников и членов их семей. Все ждали команду на эвакуацию.


ГЛАВА 13.
После прорыва второй линии обороны продвижение мятежников в центр города замедлилось. Начались повальные грабежи. Особенно усердствовали добровольцы. Тем временем защитники второй линии организованно отступили на новые позиции, которые уже не представляли сплошного фронта. Это были отдельные укреплённые пункты на стратегически важных перекрёстках проспектов и улиц.
Шенони тёр лоб и напряжённо размышлял:
- Со всех мест приходят данные, что атакующий порыв мятежников захлёбывается. «Революционные» солдаты выдохлись. Самое время нам нанести контрудар. Но какими частями? Выбор невелик: один кавалерийский добровольческий эскадрон и взвод Личного Конвоя Президента. Но это большой риск, потому что неизвестно число резервов у Шерифе. А если у него в запасе ещё один пехотный батальон, пара эскадронов кавалерии и он с этими силами ответит на наше контрнаступление? Тогда ситуация настолько ухудшится, что мы даже не сможем провести эвакуацию! А если Шерифе уже использовал свои резервы? Тогда есть надежда отстоять столицу. Надо рисковать! Но наш контрудар должен возглавить очень опытный и авторитетный офицер. Кто? Кто? Главком посмотрел на потолок кабинета, словно там было написано имя этого офицера.
- Боже мой! Зачем так долго думать? Конечно же, капитан Голинцев, которого все зовут Русским Дьяволом! Это единственный, кто способен организовать и провести контрнаступление! - обрадовался Шенони.
Главком быстро соединился с господином Ажала.
- Господин Президент, с Вашего разрешения я бросаю в контратаку последние резервы: кавалерийский добровольческий эскадрон и один взвод Личного Конвоя.
- Я разрешаю, господин полковник! Только не медлите! Кто возглавит это контрнаступление?
- Капитан Голинцев, который больше известен под прозвищем Русский Дьявол.
- Да, это офицер Личного Конвоя. Я его очень хорошо знаю. Он наш народный герой, - сказал Эусебио Ажала. - Я хотел бы сейчас поговорить с ним.
- Я его Вам сейчас же направлю! - облегчённо отрапортовал Шенони.
Владимир стоял перед Президентом страны в его кабинете. Ажала, тяжело поднявшись из-за своего стола, подошёл к нему.
- Господин капитан, Вы видели внизу женщин, детей, стариков?
- Так точно, господин Президент!
- Господин капитан, это семьи наших офицеров и госслужащих. Мы должны иметь время, чтобы провести их эвакуацию. Я лично Вас, нашего национального героя, прошу спасти жизни этих людей! Проведите контрнаступление на войска Шерифе, чтобы они на какое-то время перешли в оборону. Нам надо выиграть время для полной эвакуации гражданских лиц. Мы все очень на Вас надеемся, господин капитан!
- Слушаюсь господин Президент! Разрешите идти?
- Да.
Затем Эусебио Ажала пригласил командира эскадрона Личного Конвоя Гарсия де Сунига, которого давно знал и очень доверял.
- Господин капитан, берите два грузовика, мой легковой автомобиль, автомобиль министра Рохаса и начинайте перевозку денежных средств и золотого запаса Центробанка и Национального банка на канонерскую лодку « Адольфо Рикельме». Командующий флотом готов принять этот груз. Управляющие банков уже ждут Вас с гвардейцами. Я надеюсь на вашу честность, а также уверен, что Вы блестяще справитесь с поставленной задачей! Вы свободны.
Когда дверь за капитаном Гарсия де Сунига закрылась, Президент позвонил главкому Шенони и сказал всего одну фразу:
- Господин полковник, начинайте эвакуацию гражданского населения!
Голинцев спустился по лестнице на первый этаж Президентского дворца. Здесь лежали, сидели, стояли сотни людей. Плач, крики, стоны слились в сплошной гул. Переступая через чемоданы, обходя корзины, забитые наспех собранными вещами, он уж почти дошёл до выхода, как неожиданно услышал женский голос:
- Каролина! Каролина, иди ко мне.
Владимир непроизвольно обернулся. Маленькая девочка, лет семи, в смешной красной шапочке, бросив гладить маленького пуделя, которого держала в руках седая старушка, побежала к матери.
- Ка-ро-ли-на! - вдруг эхом отозвалось это имя в голове у Голинцева. Когда же он её теперь увидит? Увидит ли вообще?! По чьей-то злой воле он уже потерял всех своих близких. Неужели и сейчас судьба ему уготовила потерять Каролину?
В голове у него вдруг стало ясно, а на душе спокойно. Ушло уныние и отчаяние. Все мышцы тела напряглись и, казалось, сделались стальными. В первый раз Владимир испытал это состояние, когда мальчишкой-корнетом повёл в атаку гусарский эскадрон во время Брусиловского прорыва.
Выйдя из дворца, он громко приказал стоявшему у дверей гвардейцу:
- Передайте лейтенанту Шеню, чтобы строил свой взвод. Мы вступаем в боевые действия.
После этого Голинцев достал из нагрудного кармана кителя иконку Святого Георгия Победоносца и, поставив её на мраморную подставку, где когда-то находились горшки с цветами, стал на колени. Он помолился, прося у заступника воинства российского покровительства и помощи в бою против врага.
Прибыл лейтенант Шеню.
- Господин лейтенант, - обратился к нему Голинцев,- мне сказали, что Вы прекрасно знаете Асунсьон?
- Да, господин капитан, я родился, вырос, учился и служу в этом городе.
- Прекрасно! Президент мне поручил провести контратаку. Мятежники, захватив первую линию обороны укреплённого участка в районе зоосада, угрожают коридору эвакуации. Если падёт вторая линия обороны, а это всего лишь траншея для стрельбы в полный рост и больше ничего, то войска Шерифе не дадут нам провести эвакуацию. Поэтому я принял решение: нанести удар по мятежникам в районе зоосада, - объяснил Владимир.
- Давайте, господин капитан! Сколько времени можно находиться в резерве?!
- обрадовался Шеню.
- Итак,- продолжил Голинцев, - Ваш взвод должен скрытно выйти в тыл мятежникам и по моей команде ударить им в спину. Я же с эскадроном добровольческой кавалерии проведу фронтальную атаку на позиции укреплённого участка.
Владимир развернул карту города и сказал: - Смотрите сюда, лейтенант. Вот этот проспект, по которому Вы наносите удар в спину противнику. Существует только одна проблема: как скрытно выйти на этот проспект?
- Так это не проблема, господин капитан! - убедительно ответил Шеню. - Взвод незамеченным вплотную подойдёт к нему по этой узкой улочке, которая называется Флорес де акасиа, но жители её прозвали Каминито негро (чёрная тропинка). В действительности - это помойка!
- Лейтенант, но это же тупиковая улица! Так показывает карта, - сказал Голинцев.
- Да, это так. Какой-то идиот перегородил эту улочку от проспекта высокой стеной, и она стала тупиковой. Но мне, когда я был юнкером, это спасло мне жизнь. Муж моей любовницы гнался...
- Шеню, после успешной атаки Вы мне расскажите эту историю! - сухо оборвал его Голинцев.
- Прошу прощения, господин капитан! Стена эта высокая, но глиняная. Три гранаты - и проход готов.
Лейтенант Шеню построил взвод на плацу перед казармами эскадрона Личного Конвоя. После приветствия Владимир обратился к кавалеристам.
- Гвардейцы! Президент республики лично отдал приказ об контратаке. Он надеется, что вы его выполните с честью.
Вскоре сюда же, в казармы, прибыл добровольческий эскадрон во главе со старым усатым капитаном, который был уволен со службы лично Шерифе три года назад.
- Всех офицеров и унтер-офицеров ко мне! - приказал ему Голинцев.
- Господа, - обратился к ним Владимир, - кто из вас имеет опыт уличных боёв?
В ответ была тишина.
- Ясно, - произнёс Голинцев, - наша задача нанести контрудар по неприятелю, захватившему оборонительный участок возле зоосада. Мы должны его оттуда выбить и заставить отступить. Смотрите сюда, - он развернул карту города, - по только что полученным мною данным, здесь - пехота противника, а через площадь расположены оборонительные рубежи, которые ещё удерживают наши войска. Вам всем видно? Понятно?
- Так точно! - послышался недружный ответ.
Затем Владимир объяснил основы тактики уличного боя.
- Извините, господа, за краткость. На серьёзные знания необходимо очень много времени, которого у нас нет. Хочу предупредить, что весь успех атаки зависит от чёткости выполнения моих приказов. Всё! Выступаем!
Один довольно широкий проспект с булыжным покрытием и шесть узких улочек упирались в пустырь, который гордо именовался площадью. В ширину она была около двухсот метров и имела довольно унылый вид. После дождя здесь тонули в грязи люди и кони, а в сухую погоду за каждой проезжающей повозкой тянулся густой шлейф пыли. В центре площади росли несколько высоких акаций и чахлых кустов. С одной стороны были расположены жилые дома и хозяйственные постройки, а с другой тянулся длинный забор зоосада. В этом месте и был создан укреплённый участок. Со стороны домов перекопали проспект и улицы, вырыв траншею, а перед ней положили мешки с песком. Вторая линия обороны этого участка проходила уже вдоль стены зоосада. Здесь просто был выкопан окоп для стрельбы в полный рост. Батальон мятежников, овладев первой линией, засел в траншею и вёл интенсивную перестрелку с взводом гардемаринов, взводом юнкеров и ротой добровольцев, находившихся в окопе через площадь.
По мере приближения к зоосаду нарастал звук перестрелки. По улицам плыли чёрные удушливые клубы дыма от горящих на товарной станции цистерн с мазутом. Впереди эскадрона на своём красавице Нуэсе ехал Голинцев. Неожиданно перед ним появились три подростка в военной форме с белыми повязками на левом рукаве. Очевидно, это были добровольцы из гимназистов, убегающие с фронта.
- Стойте, солдаты! Вы кто такие! - грозно окликнул их Владимир.
Они остановились, испуганно смотря то на Голинцева, то на кавалеристов эскадрона.
- Мы добровольцы, - ответил на вид самый старший из них и неожиданно зарыдал, размазывая слёзы по грязному лицу. Его друзья тоже принялись тереть глаза кулаками.
- Добровольцы сейчас находятся в окопах, защищая родной город от врага, а не бегут в тыл, как крысы. Назад! На позиции! - приказал им Голинцев и тронул поводья своего коня.
- Дяденьки, а кто этот офицер? - спросил один из добровольцев у проезжающих мимо них кавалеристов.
- Это Русский Дьявол! Сейчас, пацан, он нас поведёт в лихую атаку. Смотрите, не опоздайте! - ответил старый сержант.
Подъехав к зоосаду, Голинцев дал команду остановиться. Сам же, взяв с собой одного лейтенанта в сопровождение, направил Нуэса к площади. Доехав до угла, он слез с коня и, не пригибаясь, твёрдым и быстрым шагом дошёл до окопа и спрыгнул туда.
- Я капитан Голинцев! Вашего командира ко мне срочно! - приказал он первому же солдату, который оказался рядом с ним.
Пригибаясь, прибежал капитан Рамирес, бывший преподаватель тактики военного училища. Они с Владимиром были знакомы. Пожав Рамиресу руку, Голинцев спросил:
- Капитан, сколько у Вас боеспособных человек?
- Вместе с гардемаринами и юнкерами их где-то около ста человек, - ответил тот.
- А у неприятеля?
- Думаю, что в два раза больше.
- Я имею личный приказ Президента республики провести контратаку. Со мной эскадрон кавалеристов. Передайте по цепи, чтобы ваши офицеры и солдаты были готовы. Я лично возглавлю атаку. Требую чёткости в выполнении всех моих приказов! - лаконично и сухо сказал Голинцев и, пожав Рамиресу руку, выпрыгнул из окопа.
Через несколько минут на площадь, поднимая клубы пыли, выскочил всадник в форме капитана Личного Конвоя Президента.
- Русский Дьявол! Русский Дьявол! - восторженно послышалось из окопа защитников столицы.
Из траншеи солдат Шерифе раздалась пальба. Каждый старался попасть в этого капитана. Но всё было напрасно.
- Это же Русский Дьявол?! - донеслись испуганные возгласы со стороны мятежников.
Выстрелы неожиданно прекратились. Голинцев рысью доскакал до левого фланга окопа защитников столицы и, подняв руку, сказал:
- К атаке, герои!
Затем вернулся на середину площади, достал палаш и, повернувшись лицом к добровольцам, закричал изо всех сил, произнося от волнения часть слов на гуарани, а часть на испанском:
- Гордые сыны славного Парагвая! Мятежники хотят отобрать у вас свободу! Но лучше умереть, чем жить в неволе! За сво-бо-ду! За мной!!!
Голинцев повернул коня и, пришпорив его, ринулся на позиции мятежников.
- Господин капитан-лейтенант, - кричал с городского кафедрального собора в телефонную трубку старший матрос Ортега, - я вижу эскадрон кавалеристов на боковых улицах зоосада. А сейчас какой-то сумасшедший офицер, гвардеец, чина не вижу, на своём коне, как на параде, галопирует!!! В него стреляют! Пресвятая Дева Мария, стреляют, стреляют... Но всё мимо!
- Ортега, я тебя под арест отправлю, ты давай мне без Девы! Что там происходит, - разъярённо орал в трубку Монтес де Ока.
- Гос..ин кап..-лт! - глотая слова от волнения и восторга, вопил наблюдатель - Атака! Атака! Красная ракета и кавалеристы наши, которые находились на боковых улицах, бросились в атаку за этим сумасшедшим офицером! А он впереди всех! Уже ворвался в окопы мятежников! Пресвятая Дева Мария, что он делает! Крошит своей саблей! Из окопа вышла наша пехота, идут в штыковую атаку на позиции неприятеля. Все что-то кричат. Странные слова какие-то кричат!
- Ортега, что кричат? Говори, не тяни! Под арест, сукин сын, пойдёшь!
- Русский Дьявол! С нами Русский Дьявол! - кричат. Господин кап-лет.
- Это же Голинцев! Это Владимир повёл за собой в атаку! - догадался Монтес де Ока.
- Господин каплет! - ещё громче завопил в трубку Ортега. - По проспекту в тыл мятежников галопом движутся гвардейцы Личного Конвоя. Я их по форме сразу узнал. Но только вот откуда они появились?
- Матрос, не тяни, что видно там ещё? - перебил наблюдателя командующий флотом.
- Всё! Всё-ё-ё! Сдаются шерифовцы! Только некоторые удрали по боковым улицам к проспекту Испания. Всё, господин каплет! По-бе-да!
Монтес де Ока набрал номер главкома.
- Господин полковник, контратака в районе зоосада закончилась полным поражением мятежников! Наши части, развивая успех, преследуют их по проспекту Испания и параллельным ему улицам! Господин полковник, разрешите мне нанести удар по батальону шерифовцев, атакующих порт, - выпалил командующий флотом.
- Нет, не разрешаю! Эскадра имеет другие задачи, - сухо ответил Шенони и положил трубку.
- Нет, пусть меня разжалуют! Пусть меня отправят в отставку, но я не хочу, чтобы моя родная мать считала меня трусом, а все знакомые плевали в лицо! - запальчиво и вслух сказал Монтес де Ока и приказал дежурному по флоту старшему лейтенанту:
- Сводную роту моряков в парадной форме - на берег!
- В какой форме? Парадной? - удивился офицер.
- Да, в парадной! Всех барабанщиков на берег! Капитан-лейтенант Очоа, выбить этих «революционеров», атакующих порт! - приказал он своему заместителю.
- Какая жалость, что мне нельзя с моими матросами в штыковую атаку пойти на этих мерзавцев - с сожалением подумал Монте де Ока.
Бывший лейтенант баварской пехоты Герман Шредер (в чине капитана парагвайской армии) не имел большого боевого опыта. В то же время в военном училище он получил солидную теоретическую подготовку и знал, что на укрепленные позиции врага без артиллерийской подготовки атаку проводить нельзя. Немецкая наука о тактике приводила много различных примеров, но не было ни одного похожего на этот. Связи нет. Шредер послал уже пять связных с докладами в штаб Шерифе, но они все куда-то пропали. Все солдаты вокруг - это безграмотные латиноамериканцы, говорящие на своём индейском языке (гуарани). Они почти не понимают приказов, которые он, командир батальона, отдаёт им по-немецки. Офицеры ленивы и подозрительны.
Шредер тяжело вздохнул.
- По-хорошему, надо отойти от этого гиблого места. Подобрать высотку, оборудовать позиции и готовиться к атаке. А здесь, почти на открытом месте среди этих халуп, нельзя ни обороняться, ни атаковать. Надо ждать приказа. Сам я не могу принять такого решения.
Шредер сидел в маленьком глинобитном домике и наблюдал в бинокль за территорией порта. Вдруг раздалась дробь барабанов, и прямо из ворот порта на них в штыковую атаку пошли моряки в парадной форме. Капитан даже подпрыгнул от радости.
- Вот тот самый случай! Надо отступать, чтобы занять удобную позицию для обороны с возможностью контратаковать, - подумал он с облегчением и приказал отступать к проспекту Испания.
В своём штабе, в приятном полумраке палатки, Шерифе, сидя в удобном кресле, размышлял о том, как завтра надо будет организовать парад победителей.
- Первым, на коне, в парадной форме во главе кавалерийских эскадронов, буду я. Затем должны пройти регулярные пехотные батальоны, а последними - эти мародёры, добровольцы, - думал он. - Ещё ночь впереди, есть время подумать обо всех деталях парада победителей. Но что делать дальше? Следует мне объявить себя Президентом Парагвая? Или лучше всего поставить на эту должность послушную марионетку?
- Разрешите, господин полковник? - раздался голос Гестефельда.
- Да, майор, входите! Что случилось? Почему Вы так мрачны?
- Господин полковник, правительственные войска начали крупномасштабную контратаку. Её возглавляет капитан Голинцев. Надо срочно бросить в бой наши резервы: кавалерийские эскадроны, - доложил начальник штаба «революционных войск».
Услышав фамилию Голинцев, Шерифе вылетел из кресла и заорал:
- Повесить этого подлеца! По-ве-сить! Вы меня поняли, господин майор?
- Слушаюсь, господин полковник! Обязательно повесим! Но я могу использовать наш последний резерв?
- Нет! Нет и нет! Не мо-же-те! Не впадайте в панику, Иоганн! У «никчемностей» нет ни силы воли, ни ума, ни резервов для массированной атаки. Это же просто их агония! Неужели Вы этого не понимаете?
Шёл уже пятый день страданий для «призраков» майора Вальдеса. Их тошнило от качки и вибрации. Они кашляли, дыша дымом, вылетающим из труб пароходов. Пуская по кругу тыковку с терере, они без устали играли на палубе в карты.
В рубке, рядом с рулевым, стоял капитан. Ещё не старый импозантный мужчина, одетый в мундир, расшитый золотом. Сзади них, на высоком стуле, сидел майор Вальдес. Приготовив в тыковке терере, он подал напиток капитану.
- Прошу Вас, господин адмирал! - торжественно-шутливо произнёс он.
- Смотри, бакенщик Грегорио! - с удивлением сказал капитан. - Что-то, очевидно, хочет сообщить. Руками размахивает.
- Машина, малый ход! - закричал капитан в железную трубу, ведущую из рубки вниз.
Через двадцать минут из утлой лодки подняли на борт парохода щуплого парня с бакенбардами на всё лицо.
Не здороваясь ни с кем, бакенщик сразу выпалил:
- Сегодня утром войска Шерифе напали на Асунсьон! Говорят, сильная битва идёт.
- Я так и чувствовал! Опоздали! - закричал Вальдес.
Схватив за руку бакенщика, он принялся его расспрашивать. Но тот ничего больше не знал.
- Утром напали сегодня. Напали... - только и повторял бакенщик.
- Капитан, сколько осталось до столицы? - громко спросил майор.
- Часа четыре ходу.
- Нет, много. Слишком долго! Высаживаемся здесь!
- Господин майор, здесь же берег неудобный, - попытался образумить командира «призраков» капитан.
-Я сказал здесь! - заорал майор.
После спешной высадки, прямо у берега, Вальдес обратился к своим бойцам:
- Мои непобедимые «призраки»! Мои храбрецы! Сегодня утром «Адольфик» подло напал на Асунсьон. Идёт бой. Какова сейчас ситуация, я не знаю. Войдём в город - посмотрим! Всем на левую руку надеть белую повязку! Смотрите, как у меня, - Вальдес показал всем белое полотенце, намотанное на руку.
- Надели? Молодцы! Слушайте меня дальше. Мы входим в город. Вы должны уничтожать всех, кто вооружён, не имеет белой повязки и не хочет сдаваться. Вам ясно, мои «призраки»!
- Ясно! - прозвучал дружный ответ.
Подъехав к северной окраине города, все увидели, что совсем недавно здесь прошёл жестокий бой. Трупы людей, коней были ещё тёплыми.
- Группами по десять человек - на звуки боя! Вперёд! - приказал майор.
Два «революционных» добровольца, с трудом вытаскивающих из дома на улицу тяжеленные узлы с награбленными вещами, не заметили, когда к ним приблизился всадник.
- Эй, чево вы тута тащите? - поинтересовался незнакомец.
Солдаты подняли головы и увидели бородатого, в лохмотьях всадника, от которого невыносимо разило потом.
- А тебе чего, вонючка деревенская?! Давай, проваливай отсюда! - ответил совсем молодой солдат.
Эта грубость стоила «революционным» солдатам голов. Вытирая о штаны окровавленное мачете, «призрак» вслух удовлетворённо сказал:
- Наглые были, вооружённые и без белых повязок!
Слух о том, что на северной окраине города появились «призраки» майора Вальдеса, распространился мгновенно. Солдаты Шерифе чесали головы, раздумывая:
- С запада во главе кавалерии идёт сам Русский Дьявол, который рубит головы, как арбузы. С севера уже слышен свист свирепых дикарей, «призраков», которым очень нравится отсекать головы. Да ещё бесшабашные матросы с барабанщиками впереди.. Пришла пора заботиться только о себе.
И «революционные» солдаты, уже не слушаясь приказов своих командиров, побежали. Убегали по одному и группами, практически не оказывая серьёзного сопротивления. Для них пока оставался последний путь для отступления: на восток.
Герман Шредер, покинув зону порта, сразу понял, что ситуация на поле боя не складывается в их пользу. Поэтому, он вёл свой батальон ускоренным маршем по самым неприметным улочкам, избегая вооружённых столкновений с правительственными войсками. К его неудовольствию, уже на выходе из города его разыскал один из офицеров по особым поручениям при штабе Шерифе и вручил ему письменный приказ главкома «революционной» армии: прикрыть организованный отход войск на восток.
Скрипя зубами от злости, Шредер стал закрепляться со своим батальоном на захваченной сегодня утром у защитников столицы первой линии обороны города. Солдаты были в окопах, готовые к бою. Пулемётчик с помощником уже почти установили пулемёт, когда впереди показалась правительственная кавалерия во главе с Голинцевым. Увидев Владимира, шерифовцы в один голос принялись кричать: Дьявол! Русский Дьявол идёт! Спасайся!
Солдаты батальона Шредера в панике выскакивали из окопов и бежали.
- Стоять, сволочи! Предатели! - кричали офицеры. Но всё было напрасно. Паника охватила всех. Стали убегать и офицеры.
Правительственная конница разворачивалась перед позициями батальона в лаву.
- Огонь! - приказал Шредер пулемётчику.
Солдат трясущимися руками стал заправлять ленту.
- Не могу... Не могу... Его же пуля не берёт, - шептал он побелевшими от страха губами.
- Пошёл вон, грязный ублюдок! - закричал капитан Шредер и, оттолкнув солдата, прицелился и нажал на гашетку.
Что - то горячее очень больно ударило Владимиру в левую руку, затем - в грудь, в правую руку... Он стал падать вместе с конём. Последнее, что он подумал, было:
- Прости меня, Нуэс, мой красавчик, и тебя убили вместе со мной....
И наступила темнота....
Армия Шерифе, бросив всю свою артиллерию, потеряв около трёхсот человек убитыми, отступила в Сан Лоренцо. Среди мятежников царило уныние. Все, даже солдаты, уже поняли, что им не взять столицы.
Утро девятого июня было непривычно тихим для Асунсьона. Не кричали продавцы газет, не лаяли собаки и не слышалось конского ржания. Стояла тяжёлая тишина.
Возле военного госпиталя собралась огромная толпа людей. Все ждали известий от медиков, которые только что закончили повторно оперировать капитана Голинцева.
Первой, на самых ступеньках, стояла заплаканная донья Летисия со своими подругами. Рядом с ними - Луиджи. Здесь были военные моряки с усталыми лицами и гвардейцы Личного Конвоя Президента. Лейтенант Шеню упрямо тёр глаза пальцами, а молодая женщина недалеко от него вытирала свои щёки батистовым платочком. Вдруг беззвучно зарыдала девушка с корзиной чипы на голове...
На траве под пальмами расположились «призраки» майора Вальдеса. Они молча передавали друг другу тыковку с мате.
- Выживет! - убеждённо сказал самый уважаемый среди них. - Мне рассказывали, что у них, русских, сила духа непобедима, поэтому они и живучи! Выживет!

Буэнос - Айрес. Декабрь 2009 года.