Циферки сошлись

                             

                    РАЗГОВОР   В   КАЮТЕ.   1996  год.


  -   Чё   ты  с  тряпкой?                                                                                            
  -  Чё,  чё!  -  иллюминатор  закрывать  надо!  Ушёл  и  не  закрыл.                  
  -  Я  закрывал!                                                                                     
  -   Надо  было  задраить,  как  следует!  Мы  курс  сменили,  сейчас  с  нашего  борта  волна  бьёт.                                                                                                        По  коридору  кто-то  шёл,  и  бросил  на  ходу:  « Что,  русалка  хвостом  плеснула?»  — Плеснула,  плеснула  -  пробурчал  я,  -  хиханьки  ему  тут…      
   -  Да  ладно,  я  уж  сам,  не  лезь,  толкаться  тут  вдвоём…   Одеяло  лучше  в  сушилку  отнеси.                                                                                         -  Да  в  коридоре  высохнет!                                                                                    
    -  Ну,  повесь  в  коридоре,  правильно,  там  сквозняк,  а  в  сушилке  робами  провоняется.                                                                                                                
   -  Когда  трал  брать  будут?                                                                                          
 -   Откуда  я  знаю?  Позвони  на  мостик,  спроси.  Я  откуда  знаю?   Да  на  нашей  вахте  уже  работы  не  будет.   Пока  вы-ыберут,  пока  сольют  улов,  пока  улежится  в  бункере,  чтобы  хвостами  не  бил.  Да  и  вытащат  опять  тонн  десять -  на  два  часа  работы.   Ты,  вон,  выйди,  посмотри,  сколько  судов!   И  японцы  тут,  и  корейцы,  и   поляки   припёрлись, -  «ближний  свет»  им  Охотское  море!   И  все  один  и  тот  же  косяк  цедят,  чуть  тралами  не  цепляются.  Каждый  боится  в  сторону:  вдруг  там  вообще  пусто.                              
  -  Да-а,  с  такой  рыбалкой  и  на  взятку  не  заработаешь,  чтобы  в нормальную  «контору» устроиться.                                                                        












-  Да  везде  сейчас  так.  Трепятся  больше,  слушай  их.   Только  те  и  с  деньгами,  кому  ты  взятку  собираешься  дать.  Ездят,  вон,  на  своих  «patrol»ах,  прячутся  за  тёмными  стёклами,  а  в  глазах  подозрительность,  тревога.    Улыбки   надменные,  злорадные: «Вы,  лохи…»  Сами  и  себе  и  другим  души  испоганили  и  думают,  что  добились  успеха  в  жизни.         
  -  Ну-у,  это  как  сказать!                                                          
-  А  что  говорить?!    Железные  решётки,  железные  двери…   Жилые  дома  на  тюрьмы  стали  похожи.  Все  перепуганные,  злобные  -  демократия!        С  любой  стороны   глянь, -  и  дураку   видно,  кто  «правит  бал»,  за   что  люди  гибнут.
  —  Мне,   батя,  "до  фени" твоя политика                                                              
-  Да  не  моя  это  политика,  а  тех,  кого  ты  собираешься  взятками  кормить!  « Спина  не  переломится»,  дескать,  «Барину  не  перечь».  Было   уже  такое,  опять  началось.  Только  «баре»  теперь  -  «новые   русские».    Он   себе  виллу  в  Австралии  прикупил  за  твои  труды,  спрятался  там,  не  достанешь,  а  ты  «видак»  в   Пусане    «завалил»,    порнуху   свою  смотришь,  да  боевики   мордобойные;   и  хватит  с  тебя!             Тебе  и  зарплату  можно  по  году  не  платить, — утрёшься,  потому,  что  сам  за   эту  «порнуху»  голосовал.  Теперь  что  хочешь  с  тобой,  то  и  делай.  Сколько  судов  наших  в  иностранных  портах   арестовывают!   Месяцами  на  рейдах    томятся   в   неизвестности.   В  Пусане,  на  базаре,  бичей  наших  видел?   Подрабатывают   грузчиками  за  копейки.  Судно  продали,  а  их  списали,  денег  не  дали,  добирайся  домой,  как  хочешь.    Когда  под  Советским  флагом  плавали,  песня  была:  «… но  флаг  за  кормой,  но  флаг  за  кормой,  и  значит  -  Родина  с  рядом!»;  а  теперь  — « хрен  тебе  с  маслом»!  Сам  плыви,  как   сумеешь.  «Рыночные  отношения»  у  них,  там!                Ни  тебе  профсоюза  толкового…         -  Меня  всё  это  не  …  (не волнует).  Я  «тачку»  в  Японии  «завалю»  и  идёт  всё  на…!                                                                                                     -  Ага,  «завалишь»,  если   заловимся    «под  завязку»,   если  заход  в  Японию  дадут…                                                                                                     -  Обещали  же  перед  рейсом!                                                                               
      -  Обещали…  Работа  у  них  такая,  -  обещать.  За  то  и  деньги   получают.  Помнишь,  карикатура  была:  мужик  в  мясорубку  льёт  воду,  а  оттуда  мясной   фарш  лезет?  Вот  так.  Вон  их  сколько,  обещальщиков    в  телевизоре  красуются,  сытенькие.                                                                      Он  не  ответил.   Наверно   пропустил  слова   мимо  ушей  -  привык  за  три  месяца  к  моей  болтовне  и  произнёс  вслух  то,  о  чём  думал:  — «Гнилуху»,   конечно,  брать  не  буду.  Пусть  дороже,  зато  «чёткую»,  ……  (отличную,  лучше  не   бывает)  аппаратуру  «чёткую».  Все  «тёлки»  мои  будут,  батя!

-  А  зачем  тебе  все?   Он  опять   не  ответил.   Должно  быть,  вопрос  показался  ему  глупым:  « Что  тут  не  ясного?  Чем  больше,  тем  лучше»,  и  продолжил   свою  мысль:  -  с  «тачкой»  на  берегу  всегда  можно  подработать.   Да  вот,  хоть   б….й  из «фирмы  досуга»  развозить. Да  мало — ли… Продать   с  «наваром»   -  Ну,  да,  «развозить»!   «Сервис»,  называется…  Людей,  как   скотов  -  на  случку.   Перестроились!                        -  Завалю  «тачку»  и  с  морями   завяжу   на… (окончательно).                                          
 -  Как  знать,  -   многие   «завязывали»,  да  уж  не   «завязывается».    Всё  равно  вернёшься.                                                                                            -  Ну,  вот  ты,  старый   уже  «чёрт»,-  борода  седая,  всю  жизнь   морячил,  а  что  толку?
« Вот  так,  мужик,  довыпендривался.   Отвечай  теперь.   Новое  поколение  требует  отчёта.  Ах,  ты,  ядовитенький,  что  ж   тебе  ответить  то?  Как  Жванецкий? — «Я  не  стал  этим  и  не  стал  тем,  и  я  передам  тебе  свой   опыт»   или,  как  у  Высоцкого:  « Жил  безбедно  и  при  деле,  плыл,  куда  глаза  глядели,  по  течению».      И  это  было  бы  правдой»…                                                                                   
-  Повидал  много.  С  людьми  разными  близко,  вот  как  с  тобой,  пообщался.  Поздно,  конечно,  но  научился  кое — что  в  жизни  понимать.   Это  главное;  главней  не  бывает.                                                                       
   -  Опять  мне  мозги  пудришь!   Задолбал!   Что  там  понимать?   Нет  ума,    считай  -  калека,  денег  нет,  считай – дурак.                                            -  Ну,  у  тебя  денег  тоже  не  густо.                                                                        
-  Нарису-уем!    ( Он   потянулся  за  полотенцем),  В  парилку  тогда  схожу.  Чайку  поставишь?                                                                                          -  Поставлю,  поставлю.  « Повидал  много» -  детский  лепет.  Кому  это  интересно,  что  ты  там  повидал?
    После  приборки  в  каюте  стало  уютнее.  Линолеум   блестит.  Настроение  даже  улучшилось.  За  стеклом   иллюминатора   шумно  всхлюпнула,   заклубилась   пена, — схлынула: -   « Ничего  себе,  выдаёт!»       Я  достал  из  рундука  гитару,  побренькал,  настроил: — давно  уже  не  брал  в  руки.  Вспомнил,  как  таможенники,  и  наш,  и  корейский  на  неё  таращились.      Сейчас  никто  гитару  с  собой  в  дорогу  не  берёт,  -  магнитофонов  хватает,  странно,  мол.   И  так,  и  этак,  внутрь  заглянул,  потряс…   «подозрительно»,  а  корейский   даже  струны  пересчитал,  удивился,  что  их  семь,  а  не  шесть.   Наверно,   я   в  самом  деле  морально  устарел.  Говорить  стал  много,  «умничать»,  брюзжать…   « Старый   Мазай   разболтался  в  сарае».   Ну,  а  что  делать,  если  почти  все  в  экипаже  намного  моложе  меня?  Не  с  кем  повспоминать,  поговорить  по  душам.             Интересно  они,  молодые,   разговаривают  на  своём  сленге;  Я  даже  не  всё  понимал.  Спрашиваю  одного:  Чем  отличается  «плющит»  от  «колбасит»  и  что  это  значит,  вообще?   Он  лоб  наморщил:  Ну…  это  когда,  вот…,    ну-у,   это  когда,  вот,  короче…  — Так  и  не  смог  сформулировать.   Но  ведь,  между  собой,  они  друг  друга  понимают!        В  прошлом  рейсе  были  у  нас  два  курсанта  на  практике.  Мы  северный  тропик  проходили.  Вчера  ещё    прохладно  было,  а  утром  вышел  на  палубу:  теплынь!  Будто  с  улицы  зашёл  в   тёплое  помещение.      Море  ярко  синее,  штиль,  солнце  прямо  над  головой  палит  и  эти  два  курсанта  разделись  до  плавок,  бегают  на  баке,  резвятся.  Один  подбежал   к   борту,  увидел,  как  летучие  рыбы  разлетаются  от  форштевня  и  кричит,  зовёт:  -  Серый!  Серый!  Серый,  блин!!!   Секи,  прикол!   Селёдки  летают!   «Серый»   подбегает  и  восхищённо:  у-у,  ништя -  як!   Чётко,  блин!    Я  даже  рассмеялся.   «Здравствуй  племя  молодое,  незнакомое»…     Приятно  смотреть,  как  люди  радуются.  Самому  становится  весело.                              А  что  касается  политики,  так   ведь  мои   же  ровесники   в  правительстве  всю  эту  «кашу»  заварили.  Элита!  Лучшие  умы!   Заварили,  да  не  сварили.  Сгорела  у  них   «каша».  Теперь  её  только  чушкам  отдать,  или  выбросить  вместе  с  кастрюлькой.    У  этого — то,  «задачи  ясны,  цели  определены»: — «тачку»  «чёткую»,  аппаратуру  «чёткую»,  для  привлечения  «тёлок».  Всё  просто,  понятно  и  ни  каких  «комплексов».   Впрочем,   эта  его   дурь  скоро  уйдёт,  а  обустраиваться  ему  на  берегу  всё  равно  придётся.  И  машина  нужна,  и  жильё  на  земле  и  ещё  куча  всего.  Просто  он  вырос,  сформировался  под  лязг  железных  дверей  в  подъезде.   Раньше  двери  хлопали,  а  теперь     лязгают  и  это  не  кажется  ему  диким,  не  вызывает  протеста.  Живёт  как  все.  Хорошо  ещё,  что  сам  работает,  не  нахлебничает  и  не  наркоманит.    Ему  двадцать  один.     Когда -то  и  мне  было -  двадцать  один …         Пальцы   сами  наиграли  мелодию    песни,  которая   мне  тогда   нравилась:    
                                  
                 Чайка  летит,  ветер гудит                                                                                                        
                     шторм  надвигается.                                                                                                        
                  Кто- то  и  мне  машет  рукой                                                                                     
                     и  улыбается.                                                                                                                     
                  Кто — то   и  мне  прямо  в  глаза                                                                                
                     молча  глядит,                                                                                                         
                  Словно  забыть  старый  причал                                                                           
                     мне  не  велит.
                                                                 
                                                                  
 « Циферки   сошлись.  Смотри,  сошлись!» Я  даже  вздрогнул.  Вот  тебе  и  «русалка  хвостом  плеснула»! 
                                        День  пролетел,  месяц  прошёл
                                                Время  растаяло…
 
Как   её  звали  то?   Лена,  кажется…   Я  снова  «увидел»,  как  она   трогательно — гордо  стоит  на  пирсе,  готовясь  к   прыжку,   как  распрямилась  в  полёте  пружинкой:  -  дзинь- нь…     И  что  то  так  загрустил  о  давно   ушедшей   юности,  раскис…  даже  глаза  защипало.
          
                                Я  С  ТОБОЙ,  ЛАДНО?

    Берег  бухты  Алексеева   на  острове   Попова  был  в  те  годы   необитаемым.    К  нему  вела    тропинка   от  рыбацкого   посёлка.                 В  июльскую  жару  пройтись  по  ней  босиком – одно  удовольствие.  Там  не  далеко,  километра  два  всего.     Это  уже   перед  самой  бухтой,  у  ручейка,  в  дождливую  погоду,  видно,  коровы   накопытили,   а  потом  грязь  засохла  и  по  корявым   кочкам,  да  ещё  с  рюкзаком  на  спине,  колко  ступать.  К  тому  же   оводы  в этом  месте  загудели: — обрадовались  нашему  приходу.  Ну,  а  дальше  -  узкий   песчаный  пляж,  выше  него – мелколесье.  В  общем,  тихо,  уютно.   Бухта  глубоко  врезана   в  берег,  скалистые  мысы  закрывают  её  от  ветров,  так  что  больших   волн  там  нет.  Вода  прозрачная: -  нырять    хорошо  с  маской,  и  ракушек -  гребешков  много.   (Тогда      было)                                                                 Мы  не  то,  чтобы  официально,  за  руку  познакомились,  а  так: -  узнали,  как  кого  зовут  и  сразу  на  «ты»  стали  общаться.                    Меня  Юрка  позвал.  Он  со  своими  корешами  собрался  на  Попов  и  предложил:  -  поедем?   Я  тогда  на  флоте  служил,  приехал  домой  в  отпуск,  а  Юрка  уже  работал   корреспондентом  в  газете,  внештатным,   правда,  но  всё  равно,-  звучит.   Его,  из-за   плохого  зрения,  в  армию  не  взяли;  а  он,  вишь: -  «в  люди  выбился».  И  кореша  у  него  были  такие  же,  « на уровне»,  как  говорится.  « Что  я  там  с  ними  буду,  как  дурак»  и  не  захотел.  Но  Юрка  уговорил:  « Что  ты  всё  один,  как  бука,  они  нормальные,  простые  ребята,  не  пижоны.   Никто  там  на  тебя  давить  не  будет.  Понравится!»    Ладно,  уговорил.    Там,  кроме  Юрки,  Витька  был,  его  дружок.   Лицо  у  него  такое,  восточного  типа,  смеялся  всю  дорогу,  щурился;   Эдик,  и  его  девушка  Лена.  « Вот  ещё!» -   подумал, — «Девчонку  взяли!   Теперь  надо  приличия  соблюдать:  ни   высморкаться,   ни  почесаться.  Нафиг  её  взяли?»   Она  была  тоненькая,  не  высокая  и  показалась  мне  невзрачной,  не  запоминающейся.  Волосики  светлые,  прямые,  два  «хвостика»  по  бокам.  Глаза  тоже  светлые  и  не  весёлые,  вроде  как  потухшие.   А  Эдик,  всего  на  год  старше   меня,  а  уже  университет   закончил   и  в  другой   ВУЗ  собрался  поступать,  заочно.  Гимнаст.  Крепкий,  сбитый,-  стойку  на  одной   руке  делает.  Залысины,  правда,  на  лбу  уже   появились,  хоть  и  молодой.  От  этого  он   похож   на   какого  то  руководителя,  начальника   на  отдыхе.   Да  и  осанка…   Уверенность  во  взгляде,  в  движениях: — знает,  что  хочет  в  жизни.  По  поведению   ему  можно  было  лет  тридцать  дать:  -  сформировавшийся  мужчина.  Я  против   него  -  пацан  зелёный.  Даже  не  хочется  с  ним  разговаривать.  Сразу  всё   назидательно  объяснит,  растолкует.  Всё  ему  уже  ясно.     Они  у  костерка   стали   что  то  там  разговаривать,  да  умно  так!  Я  сначала  поддерживал  разговор,  тоже  хотел  что-нибудь  умное  ляпнуть,  а  потом  заткнулся.  Ну  их!  А  то,  -  думаю,  в  самом  деле,  ляпнешь   невпопад.   Юрка  смешно   рассказывал,  как  его  в  редакции  какая-то  сотрудница  поучала:  «Юрра,  воспарри  над  фактом»!                      Витька   про   Хэмингуэя   рассуждал,  называл   его  «Хэм».  Я  слышал  эту  фамилию,  слышал  что-то  про  его  повесть  «Старик   и  море»,  но  не  читал  ещё,  поэтому   помалкивал   Я  больше  купался,  нырял  за  ракушками,   загорал  на   песочке.    «Мне  и  так,  без  Хэмингуэя   вашего,   хорошо».     Лена  тоже,  я  заметил,  часто  одна  сидела,  на  море  смотрела,  думала  о  чём  то.  Однажды   наклонилась   над   костром, — переворачивала   палочкой подрумянившиеся   пятачки   гребешка,  (шкворчали  они  там,  на  сковородке),  а  я  напротив    неё  был,  и  заглянул…   Она   это  заметила,  порозовела,  поправила   бюcтгальтер   и  в  глаза  мне  глянула  с  упрёком:  «Как   не  стыдно?»   Я  стал  смотреть  на  горящие   в  костре   деревяшки,  подкинул  в  огонь  одну.   Потом  снова   глаза  поднял  и  заметил  на  её  губах  улыбку…    — Ага,  -  думаю, — понравилось,  что  заглянул!   Наверно  переживала,  что  грудь  у  неё   маленькая,  а  тут  кто-то  ещё  заглядывает.    Ну  и  что?   Другая  бы  вместо  неё  была,  я  бы  тоже  заглянул,  «на  шару».
Мы  на  острове  один  день  провели,  субботу,  переночевали  в  палатке  и  на  следующий   день  вернулись  в  город  на  катере. ( Это  у  меня  отпуск,  а  им — то  на  работу  надо,  на  учёбу.)   У  меня  там  плечи    обгорели  на  солнце   и  уши,   но  это  пустяки.  Так  просто,  вспомнилось.         Через   несколько   дней  пришёл  искупаться  на  водную  станцию  ТОФа,  где  людей  всегда  меньше  было,  чем  на  ВОДНИКе   или  на  ДИНАМО.     К  тому  же,  ещё  до  службы,  когда  в  техникуме  учился,  мы   здесь,  с  Юркой    занимались  в  парусной   секции.  С  тех  пор  всё  осталось,  как  было:  так  же  пахнет  морем,  смолёными  канатами,  нагретой  на  солнце  краской -  родные  запахи.  Но  это  там,  дальше,  где  эллинг,  яхты  на  кильблоках,  учебный  класс  -  длинный   деревянный  домик,  слип  для  шлюпок;  плашкоут,   кормой  к   берегу  намертво  пришвартованный   стальными  тросами,  с  ручной   лебёдкой  на  ржавой  палубе,  служивший   причалом   для  яхт  и  швертботов.   А  здесь  -  два  деревянных  пирса   с  перилами,  для  купальщиков,  вышка   для  ныряния,  широкий   настил  на  берегу,  несколько  рядов  скамеек  из  деревянных  брусков, -  одна  выше  другой,  ряд  кабинок  для  переодевания.  Наверху,  над  кабинками,-  лозунг,  или  точнее,  призыв,  ещё   от  Владимира  Маяковского,  растянувшийся   на  всю  длину  постройки:           « МУСКУЛ  СВОЙ,  ДЫХАНЬЕ  И  ТЕЛО  ТРЕНИРУЙ  С  ПОЛЬЗОЙ  ДЛЯ  ВОЕННОГО  ДЕЛА».                      Ладно.   Пришёл   я,  разделся,  сложил   на  скамейке  стопочкой  брюки,  рубашку,  сбегал  на  пирс -  нырнул,  поплавал,  а  когда  вышел  из  воды,  увидел  Юрку  и  Лену.  Они  тоже  меня  увидели.  Я  к  ним  подошёл:  -  Привет!  и  лёг  на  скамейку  сохнуть.   Юрка  что-то  говорил,  смеялся,  даже  развеселил  Лену.  Я  не  вникал,  о  чём  они  смеялись,  но  из  разговора  понял,  что  Лена  занимается  балетом:  -  балерина,  значит
 -  Думаешь,  так  легко?  -  спросила  она  Юрку.                                                          
-   Тоже  мне,  балет!  -  встрял  я  в  разговор,  -  Искусство  козлиное.  Прыгают  там,  ногами  дрыгают.                                                                              -  Что  ты  понима-аещь?!  -  возмутилась  Лена,  -  Ты  хоть  раз  настоящий  балет  видел?                                                                                                  -  По  телевизору  видел  -  сказал  я,  —  Мельтешили  там.  Музыка,  правда,  хорошая.    Сел,  потянулся,  развалился,  опершись  о  верхнюю  скамью  локтями.  Солнышко  припекает  -  хорошо!                                                            
-  Мельтешили…  -  повторила  Лена.  Я  посмотрел  и  увидел  в  её  глазах  настоящую  обиду.    «Что  это  она?»   -  поджала  губы,  отвернулась.   Сидела  напряжённо,  держась  руками  о  край  скамьи,  потом  выпрямила     спину,  голову   чуть  набок  склонила,  вытянула  одну   ногу.  Совсем  вытянула,  в  одну  линию,  чтобы  показать,  какой  у  неё  «подъём».  
   -  Так   можешь? -  спросила  она  меня.   Я  попробовал  -  не  получилось.  Больно  тянуть  носок  дальше.  Лена   даже  засмеялась  снисходительно:  — Эх  ты,   а  ещё  говоришь!      Я  смотрел,  что  у  неё  получилось  со  стопой:  «как  это?»   -  Нравится?  -  весело  спросила  она.   -  Как  копыто  — сказал  я.     Юрка  захохотал,  а  Лена  даже  рукой  дёрнула,  будто  хотела  меня  шлёпнуть.  -  Сам  ты  «копыто»!  Ничего  ты  не  понима-аешь  -  сказала  она  грустно.   ( Юрка  опять  хохотнул)  -  Если  бы  ты  хоть  раз  увидел…  — она  что-то  такое   вспомнила, что  её  очень   взволновало    когда  то,  что-то   щемящее  душу  (по  глазам,  по  выражению  лица  я  это  понял)  и  замолчала.    Возникла  неловкая  пауза.     Юрка  сделал  такое,  «понарошку»  серьёзное  лицо,  насупился,  надул  щёки,  хотя  видно  было,  что  ему  весело: -  вот  вот   рассмеётся.  Вроде  как  меня  передразнивает,  или  её?   Потом  глянул  на  меня  так:  «Не  трогай  ты  её  с  её  балетом,  у  неё  свои  заморочки».       Не — ет,  думаю,  -  никуда  я  на  балет  ваш  не  пойду. Там  эти,  пригожие,     «элегантные»,  в  «жабо»   которые,  «с  лоском»  будут   на   меня  оглядываться:  -  « И  этот,  и  этот…,   с  такой   мордой!   Тоже!  -  приобщается  к  ВЫСОКОМУ  искусству».    Да  пошли  они  все!   Ненавижу  это  слово – «лоск».  Оно  у  меня  ассоциируется   с   гуталином.  Вот  когда  ботинки  надраишь  сапожным  кремом, –  получается   блеск;  а  когда  гуталином,  -  лоск:  -  мутноватый  получается   блеск  от  гуталина,   сальный.    Сколько  я  видел  этих  «бархатистых»  взглядов  со  снисходительным  превосходством,  или  насмешливых,  злорадных…    « Посмотри  на  себя  в  зеркало!»     И  в  первый  день  отпуска  меня  «оборжали».    Я  сразу,  как  домой  приехал,  в  военкомате  отметился,  переоделся  в  гражданскую  одежду.  Мне  флотская  уже  надоела  за  два  с  половиной  года  службы,  да  и  свободнее  себя  чувствуешь.  Не  надо  честь  отдавать  постоянно  патрулям,  офицерам.  А  то,  если  кого  не  заметишь,  сразу: - "Товарищ старший матрос! Из  какой  вы  части?",  придирки  всякие…   Стоишь,  как  дурак,  злишься,  выслушиваешь  нотации.   Наконец:  «Больше  не  нарушайте!»   -  «Есть,  больше  не  нарушать!»  -  Мне  это  надо?   Опять — же,  жарко  летом  в  ботинках,  в  брюках  суконных.  Чехол  бескозырки  стирать  каждый  день,  белую  форменку…   Не-е,  -  думаю,  отпуск  так  отпуск.                                                       Пошёл  по  центральной  улице  -  непривычно.  Гражданские   кругом  -   как  люди  из  другого  мира!   Я  тоже  теперь  гражданский,  только  пострижен  коротко.  Парни — то,  смотрю,  почти  все  с  длинными  волосами, -  мода  у  них  такая,  на  гражданке,  «под  битлов».                          У  кинотеатра  «УССУРИ»,  справа  от  касс,  в  том  дворике,  где  автоматы  с  газировкой, стенд с газетой "Красное Знамя", киоск с  пирожками, — стояла  группа  девушек.   Все,  как  на  подбор  -  яркие,  приметные  и  на  меня  смотрят…    Я,  невольно,  шаги  замедлил:  «Что  это  они?»  Наверно  у  меня  на  лице  недоумение  было  «ярко  выраженное».   Они  как  захохочут!  Да  дружно  так!    Будто  из  последних  сил    сдерживались,  а   тут  прорвало.   Видели  бы   они  себя  со  стороны!  Рты  открыты,  глаза  как  у  истеричек.  Пьяные,  что ли?   Да   нет,  вроде…   Я  остановился,  смотрю  на  них,  чувствую – уши  краснеют:  наверно   я,  в  самом  деле,  был  смешон,  я  ведь  тоже  не  видел  себя  со  стороны.  Подумал  только:  «хорошо,  что  не  в  форме,  не  в  бескозырке!»  Они  хохотали  мне  в  глаза,  а  я  стоял  и  смотрел.   Я   мог  смотреть  им  в  глаза,  только  не  знал,  что  сейчас   делать.   Ждал,  когда   они  просмеются,  а  те  хохотали  ещё  больше,   аж  до  слёз!   Только  слева  одна  девушка,  заметно  ниже  других  ростом,  сначала   улыбалась,  потом    посмотрела  на  своих  подруг  испугано,  потом  опять  на  меня.  В  глазах  её  были  растерянность  и  сочувствие.  Она  покраснела,  опустила  глаза,  отвернулась;   шагнула  в  сторону…,   а  я  пошёл  дальше.  Ноги,  как  деревянные:  «топ»  одной  ногой,  «топ»  другой.  Уши   «пылают»,  сердце  тукает,  аж  в  висках  отдаётся.  Новый  взрыв  хохота,-  уже  за  спиной,  а  у  меня,  чувствую,  сейчас  слёзы  выступят  от  благодарной   нежности  к  той,     маленькой,  с  темными  глазами,   которая   шагнула  в  сторону.    Я  зубы  стиснул.   Уже,  выше     ГУМа   когда  поднялся,  к  рыбному  магазину,   с  аквариумом  в  витрине,   чувствую – отпустило.  Успокоился  немного.          Ладно,  переживём   как — нибудь,  -  думаю, — Бог  с  вами.   Ну,  девчонки  посмеялись,  ну  и  что?  Я  ведь  для  них  «лицо  противоположного  пола»,     считай: -  «противник»,  почти  что  враг;   идёт  парень,  на   всё  глаза  таращит,  будто   в  первый   раз  видит.  Разве  не  смешно  видеть  растерянность,   недоумение   противника?      «Здравствуй!  -  все  сказали  хором,-  черноморский  наш  герой»   Вот  так!   А  та,  что  коленки  сжала,  согнулась  и  пальцем   на  меня  показывала,  светловолосая,  с  «конским  хвостом»,  та  точно  -  стерва   злобная.  Кому  то  достанется…   брр!              И  та,  на   левом   фланге,  что  раньше  других  просмеялась…    Глаза  у  неё,  конечно,  красивые.  Она  их  уголком  платочка  промокала:  «тушь  не  размазалась?»   Во  взгляде  даже  ласковая  благодарность:  « Ты  нам  доставил  массу  удовольствия.  Какая  прелесть  -   этот  болван!»                         Я  почувствовал,  что  сердце  стучит,  как  тогда.  Опять  разозлился,  побледнел,  наверно.   Лена  глянула  на  меня  вопросительно:  «Что  это  с  ним?»    Я  глубоко  вдохнул,  вы-ыдохнул.   -  Купаться  пойду  -  сказал.                 -  Я  тоже,  -  сказал  Юрка.  -  Пойдём?  -   позвал  он  Лену.  -  Нет,  я  уже  обсохла,  не  хочу  волосы  мочить.   -  Да  пойдём! -  уговаривал  её  Юрка,          -  По  трапу  на  пирсе  спустишься  и  окунёшься!   « Нафиг  она  там  нужна?    Прямо   не  может  он  без  женского  общества!» -  подумал  я  и  побежал  вперёд  изо  всех  сил,  даже  деревянные  перила  на  пирсе  затряслись.  Мне  надо  было  бежать!    Оттолкнулся  на  торце,  нырнул,  поплыл  яростно,  пока  не  почувствовал  первые  признаки  усталости,  перевернулся  на  спину,  раскинул  руки.     Надо  мной   слепящий   блин  солнца…    Уши  под   водой  -  слышны  цоканье,  постукиванье   камешков  у  берега.   Маленькие  прохладные  волны   поглаживают   лицо…    Я  даже  улыбнулся:  -  приятно.  Дух  захватывает,  как  приятно!   Эх!  « Лучше  моря  друга  не  найдёшь,  на  просторе  всё  переживёшь»   Что  это  я  распсиховался?  Сам  себя  завёл.  Слово  «лоск»  меня  взбесило.  Так  я  же  сам  его  и  вспомнил!    Какой  ты  есть,  таким  тебя  и  воспринимают,  бесполезно  пыжиться,  изображать  из  себя   кого  то -  ещё  смешней  будешь  выглядеть.  Если  бы  я  хоть  умным  был,  быстрым  на  слово,  а  так;  пока-а  сообразишь…    Как  в  уставе  сказано:  «Знать  своё  место  в  строю,  быстро,  без  суеты  занять  его».  Вот  так!   Через  полтора  года   демобелизуюсь,   пойду  плавать  на  СРТ  какой   ни  будь,  рыбачить.  Там  у  них  через  одного:  или  «морда»   или « харя».  Там  меня  не  оборжут!    Правда,  вкалывать  я  тоже  не  большой  охотник…   Ничего,  втянусь.                     Я  поплыл  к  пирсу  «по — морскому»,  брассом.  Приятно  ощущать,  как  вода  упруго  скользит  по  ладоням,  хапать   ртом  воздух,  выдыхать  в  воду  с  «бульками».  Вообще,  приятно  плыть!  Вода  горьковато  соленая,  морем  пахнет.  Вот  как  на  нашей  подлодке  после  всплытия,  когда  «выход  наверх»  разрешён. Сидишь  в  темноте,  в  ограждении  рубки,  покуриваешь.   Звёзды  над  головой  качаются  туда — сюда,  пена  у  бортов  вспыхивает  голубыми  огоньками,  шелестит,  всхлюпывает.  Ветер  в  шпигатах  «лёгкого  корпуса»   гудит  потихоньку…   Промытый   металл  вокруг   ещё  мокрый   и  пахнет  так  резко,  радостно:  водорослями,  морской  свежестью.  После  душного  отсека  -  рай  небесный!   Даже  курить  не  хочется.       Юрка  и  Лена  стояли  у  перил   пирса.  Я  поднялся  по  трапу  повеселевший.   Разбежался  и  прыгнул  через  перила,  не  касаясь  их  руками.  Юрка  тоже  так  прыгнул.  Мы  что-то  так  разрезвились!  Быстро,  быстро  из  воды  по  трапу  на  пирс,  стойку  на  руках  и…   -  «бульк» ногами  в  воду.      Ныряли   по  всякому,  потом  сальто  назад  крутили.  Надо  быстро  колени  руками  обхватить  после  толчка,  тогда  полный  оборот  получается   и  со  стороны   красиво  смотрится.    Напрыгались.  Лена  стояла  у  перил,  вскрикивала,  морщила  носик,  когда  брызги  от  наших  ныряний  на  неё  попадали.  Ей  тоже,  вроде,  весело  было.  Думала, наверно,  что  мы  перед  ней  стараемся.   Юрка, — думаю, — может  и  старается,  а  я  сам  по  себе.   Я  прыгал  на  одной  ноге -  вытряхивал  воду  из  уха,  когда  Юрка  спросил  Лену:  -  А  ты  головой  можешь  нырнуть?       -  Не!  Что  ты! – испугалась   она.   Я  только  так,  когда  столкнули...   Знаешь,  как  страшно   было,  аж   сердце  ёкнуло.  Я  как  заору,  а  они  смеются…      -  А  ты  попробуй!  -  предложил  я,  -  Пересиль  себя  и  прыгни,  потом  понравится,  честно!   Это  сначала  только  страшно.    У  неё  в  глазах  мелькнул  азарт,  затем  сомнение:  «правда?»   -   Нет,  я   не  буду, -  сказала   она  неуверенно,  -  Волосы  опять  намокнут,  только  высохли…      -  Да  прыгни!  -  подзадоривал  её  Юрка,  — как  балерина!   И  чуть  было  не  рассмеялся.  Я  и  то  понял,  что  он  «не  то»  сказал,  ну,  просто  вылетело  у  него  так.    Лена,  чуть  порозовела  лицом,  посмотрела  мне  в  глаза  с  вызовом:  «тебе  тоже  смешно?!»    -  Да  нет,  Лена,  правда,   не  бойся,  получится,  -  сказал  я.  Мне  было  досадно,  что  Юрка  так  пошутил.               Она  не  ответила,  пошла,  склонив  голову  в  сторону  берега,  (мы  с  Юркой  переглянулись, -  подумали,  что  обиделась)  остановилась  далеко.   Повернулась,  и  встала  гордо;  даже  смешно,  как  гордо.   Да  нет,  не  смешно…   -  трогательно  гордо.  Но  я  даже  на  таком  расстоянии  увидел,  что  ей  страшно  -   сердце  среагировало,  сжалось:  «может,  не  надо  ей  прыгать?»    Она  побежала  быстро,  быстро.  Глаза  расширены,  в  них  и    страх   и  решимость;  -  толчок  у  края  пирса  и…   Будто  пружинка  в  воздухе   распрямилась:   «дзин — н- нь…»   Одно  мгновение  я  видел  её  в  полёте  -  струнка!   И   она  не  шлёпнулась  о  воду  животом,  как  бывает,  и  не  ушла  глубоко  под  воду,  она…  -  скользнула  по  поверхности!  (я  же  смотрел,  я  же  видел,   я  же  не  моргнул!)   — Срикошетила,  как  плоский  камешек…  и  уже  её  голова  над  водой,  голос:  «Ну  во-от,  не  хотела  волосы  мочить!»,  а  я  всё  ещё  «видел»  её   в  полёте.  К-как  это?  Она  же  едва  коснулась  воды,  а  голова  мокрая…   Обман  зрения?   Как  это?     -  Здорово! – заорал  Юрка.    Лена  подплыла  к  трапу.  Мы  с  Юркой  одновременно  протянули  ей  руки:   Она  взялась  одной   рукой  за   мою,  другой -  за   Юркину,  и  мы  выдернули  её  на  пирс.  -  Получилось?    -  Ещё  как!   — заорал  я.   (у  меня  даже  сердце  забухало  от  восторга)  Наверно  и  в  глазах  было  восхищение,  потому,  что  Лена  посмотрела  на  меня  с  гордой  улыбкой:  « Понравилось?»    -  А  ещё  прыгнешь?  -  спросил  Юрка.   Она  подумала  секунду  и  покачала  головой:  -  Не-ет…   Знаешь,  как   страшно  было…   -  не-ет.  И  пошла  на  берег;  Юрка  за  ней,  а  я  остался  понырять:   разбежался,   прыгнул  под  тем  же  углом,  как  она  -  не  получилось:  -  ноги  о  воду  шлёпнули.  Нырнул  ещё  — расхотелось:   «У  меня  так  не  получится».    Я  шёл  обратно  и  видел,  что  Юрка  и  Лена  смотрят  на  меня  не  просто  так,  а  будто  бы  обо  мне  говорили.  Я  улёгся  на  скамью,  а  Юрка  засобирался  уходить.  Я  поймал  его  взгляд, -  он  сразу  отвёл  глаза,  но  я  понял,  что  он  про  меня  что  то  наплёл  Ленке,  может  быть,  ляпнул,  что  я  к  ней  не  равнодушен.  Он  любил  всякие  розыгрыши,  «сосватал»,  короче  говоря.  Вот  гад!   Ну,  да,  он  нашёл  мне  подружку,  он  обо  мне  заботится!  Просили  его!   На  кой  чёрт  мне  это  надо?  А  сам  сматывается…    Лена  тоже,  глянула  на  меня  с  интересом  и  любопытством,   (точно -  Юрка  наплёл,  трепло)    лицо  порозовело.  Она  стала  смотреть  на  море.  Юрка  ушёл – Пока!  -  Пока – ответил  я  вяло.  Паразит  такой!  Теперь  мне  надо  оставаться  с  ней,  провожать  потом.   Уйти  одному  теперь  «неудобняк»...     Я  перебрался  на  верхнюю  скамейку,  выдавил  морскую  водичку,  потёкшую  из  носа,  обсушил  пальцы  о  горячую  доску   и  стал  смотреть,  как  быстро  высыхает  мокрое  пятно  от  моих  плавок  на  той,  где  я  лежал.   Я  ни  о  чём  не  думал,  но  почувствовал,  что  уже  не  свободен, -  обязан.         И вот  мать,  тоже:  « Ну  что  ты  лежишь,  в  потолок  уставился;  тоску  всякую  на  гитаре  бренькаешь?   Здоровый  парень,  моряк,   сходил  бы   на  танцы,  за  девушками   поуха-аживал!»   Меня  аж  передёргивало  от  этого  слова  -  будут  там  на  меня  фыркать,  взглядами  презирать,  а  я  уха-аживай!   Только  нервы  себе  трепать.  В  отпуске  отдыхать  надо,  а  не  нервы  трепать: — правильно?  Правильно.    А  мать: « Эх,  тебя  бы  в  наше  время,  когда  я  была  комсомолкой!  У  нас  девчонки  бедовые  были,  так  бы  пропесочили  на  собрании  за  бур  жу  (она  закатилась  смехом) аз  ную   ме   ме  ланхолию…  Сидел  бы  с  красными  у  у  ша  ми и.»    Она  не  могла  унять  смех,  должно  быть,  ярко  представила   себе,  как  меня  «песочат»  бедовые  девчонки,   даже  лицо  её  помолодело  от  смеха.   Сама  меня   такого  смешного   выродила,  а  теперь  потешается!     -  Я  тогда  косу  свою  остригла.  Красивая   была   коса,  тяжёлая.  Так  жалко  было…   Ой,  не  дай  Бог  губы  накрасить!   Что  ты!  Сразу:  -  нэпманша!  Барыня!    Самое  обидное,  помню,   когда  скажут:  «ишь,  барыня  какая!»   Так  обидно,-  до  слёз.  « Я   не  барыня!  Я  пролетарий!» -  она  опять  закатилась  смехом.  
    Однажды,  на  службе,  читал  в  береговом  кубрике  книжку:  «Тихий  американец».  Там  мне  словосочетание  попалось  незнакомое – «Комплекс  неполноценности».  Сижу,  соображаю,  как  это  понимать?  Неполноценность  -  это  ясно:  ущербность  какая — то,  а  комплекс?   Это  ведь  совокупность  чего- то,  множество.    Значит,  надо  писать  «неполноценносТЕЙ»,  правильно?    А  тут  замполит  подходит.  Я  книжку  на  подоконник  положил,  встал  и  принял,  как  по  уставу   положено,  строевую  стойку:  (Пятки  вместе,  носки  врозь,  тяжесть  тела  перенесена  на  носки,  живот  втянут,  плечи  развёрнуты,  подбородок  приподнят,  полусогнутые   пальцы  рук  прижаты  к  бёдрам.)     -  Читаете?   -  Так  точно!    -  Хорошая  книга,  правильно.   -  Товарищ   капитан  лейтенант!  Разрешите  обратиться?    -  Обращайтесь  -  серьёзно  ответил  он.   -  Вот,  прочитал  здесь…  не  совсем  понятно.  Что  такое   «комплекс  неполноценности»?     Он  обрадовался  вопросу,  даже  вздохнул. — Садитесь,  садитесь.       Сам  тоже  присел  на  «баночку».   Грузный  такой:  лицо  красное,  а  глаза   грустные   и   стал  мне  доверительно  объяснять,  что  этот  термин  американские   психологи  выдумали,  что  это  у  них,  у  американцев,  почти  национальная  черта  -  сознание  своей  никчёмности,  ненужности,  неполноценности,  потому,  что  у  них  безработица,  социальная   несправедливость.    Они  же  и  войну  во  Вьетнаме  устроили  от  этих  комплексов  -  унизить,  обидеть   слабого   и   так   самоутвердиться.   Понимаешь,  (он   перешёл  на  «ты»),   Они  же  там  зверствуют   до  истерики -  выжигают  всё  напалмом:  и  джунгли,  и  рисовые  поля  и  мирных  жителей!  Они  бы  и  ядерное  оружие  там  применили,  как  в  Хиросиме,  если  бы  не  Советский  Союз.    Боятся  они  и  нас,  и  вьетнамских  партизан  -  оттого  и  бесятся:  понимают,  что  творят  мерзости,  но   продолжают.  Всё   от  пресловутых  «комплексов"   А  Советский  Союз  наоборот,  помогает  слаборазвитым   странам.            У  советских  людей  такого  комплекса  нет,  потому,  что  есть  перспектива   развития  общества,  есть  уверенность  в  завтрашнем  дне.  Понятно?   -  Так  точно!   Ну,  а  у  моряков  подводников  его,  тем  более,  не  должно  быть!       Каждый  должен,  как  в  присяге  сказано?   Добросовестно  изучать  военное  дело,  умело, (он  подял  палец)  с  достоинством  и  честью   защищать  свою  Родину!   Кстати,  на  первый  класс — то,  думаете  сдавать?    -  Так  точно!   Думаю!   -  Книжки  -  это  хорошо,  но  личное  время  можно            использовать   и  для   самоподготовки.   Знание  своей  специальности  -  в  первую  очередь!    -  Так  точно!  Понял!     -  Ну,  читайте,  читайте,  думайте.   И  рукой  сделал:  «Не  надо,  не  надо  вставать»     Он  ушёл,  мне  показалось,  повеселевший,  и  я  подумал,  что  своим   вопросом   сделал  человеку  приятное.  Он  последнее  время   смурной   ходил;  ему  очередное   звание  задержали,  потому,  что  он  вляпался  в  скользкую  такую  историю:    У   нас,  на  лодке,  один  матрос,  электрик  из  шестого  отсека,  на  вахте  напился.  Ну,  не  совсем  так  уж  напился,   спиртяжки   «тяпнул»,-  разговорчивым  стал.  Его  и   «засекли». « Дыхни!»  -  всё  ясно.   Матроса  наказали:  -  пять  нарядов  на  работу  в  трюм  пятого  отсека, — воду  с  соляркой   из-под   пайол  вычерпывать;   но  командир  об  этом  ЧП  в  штаб  решил  не  докладывать.  Всё ж — таки,   корабль  отличный,  -  звезда  на  рубке,  а  замполита  партийная  совесть  замучила,   и  он,  по  своим  инстанциям,  сообщил  о  случившемся.   В  результате:  всем  нагоняй,  неприятности,  а  самому  же,  «доносчику»,  очередное  звание  задержали  «за   недостаточную  воспитательную  работу».  И  вот  он  мучился,  видно,  «Правильно  ли  поступил?»    А  я  дал  ему  возможность  провести  воспитательную  работу,  подтвердить  свою  нужность  «личному  составу».   Выходит,  у  него  тоже,  вроде   как,  «комплекс»?   А  у  меня?  Чёрт  его  знает!  Вот  у  Эдика  этого  «комплекса»  нет,  сразу  видно.  Как  он  стойку  на  одной  руке  делал!  Как  подпрыгивал,  разминался!         – А  Эдик  почему  не  пришёл?  -  спросил  я,  надеясь,  что  он   где  то  по близости   и   мне  не  придётся  её  провожать.   Она  нахмурилась:  -  Да  ну  его!  Всё  зна-ает,   всё  уме-ет,  всё  уже  расплани-ировал, по  полочкам  разложи-ил.
 -  Ну  и  что  в  этом  плохого?  -  удивился   я.  -  За  ним,  как  за  каменной       стеной,  девушки  о  таких  деловых  мечтают:  надёжно,  наверняка!  -  Ну  и  пусть  мечтают!  -  сказала  она  сердито,  -  Теперь  ему  надо  «показаться»,  похвастаться:  -  балерина!
    -  Мячик  лови!  А  то  в  воду  упадёт!  -  послышался   чей  то  крик.  Мальчик   лет  семи  бежал  по  деревянному  настилу,  а  перед  ним  катился  большой  резиновый  мяч,   с  одной  стороны   голубой,  с  другой  –  розовый.
     -  Мне  нравятся   обыкновенные,   простые  -  продолжала   Лена,  — вот,  как  Юрка,  как  ты.   «Ух,  ты!» -  думаю.  Ну,  Юрка, -  это  понятно:  он  симпатичный,  весёлый,  на   молодого  физика  похож,  какими  их  в  кино  показывают,  девушкам  нравится,  и  вообще  -  без  комплексов  парень,  а  я   тут  при  чём?  Из  вежливости  так  сказала,  чтобы  не  обидеть?    Но  она  ведь  не  сказала  «ты»,  она  сказала:  «как  ты».  Всё  равно…,   а  она  мне  не  очень — то   нравится.  Мне  не  хочется  на  неё  долго  смотреть,  любоваться.   Она,  конечно,  не  похожа  на  ту,  что  меня  «оборжала»,  пальцем  показывала,  но…   что- то  в  ней  не  моё,  чужое,  — превосходство  какое  то,  будто  она  старше  по  званию.                Лена  тряхнула  головой,  потрогала  волосы.  -  Ну  вот,  не  хотела  волосы  мочить  -  посмотрела  с  не  сердитым   упрёком: -  «Всё  из-за  тебя!»,  легла  на  живот,  прижалась  щекой  к  тёплой,  со  следами  старой  краски,  доске.   Волосы  рассыпались  по  скамейке  -  сохнут.  Я  приподнялся  на  локтях,  смотрел  на  море,  на  розово  голубой  мячик,   покачивавшийся  на  воде,  недалеко  от  берега,  на  плавающих,  входящих  в  воду  ойкающих  и  смеющихся  людей.   Потом  посмотрел  на  рассыпавшиеся  у  меня  перед  лицом  её  светлые  волосы,  потрогал  их  осторожно  и  стал  заплетать  косичку  из  влажных  прядок.  Лена  приподняла  голову,  смущённо  отвела  мою  руку:  « не  надо,  не  трогай».   Ну,  не  надо,  так  не  надо.  Плавки  мои  почти  высохли  уже.  На  руке  соль  высохла:  языком  попробуешь  -  соль, — забыл  под  пресный  душ  сходить.  Ногтем  проведёшь, -  след  остаётся  на  коже,  можно  что — нибудь  нарисовать…    -  Ты  ещё  будешь  загорать?  -  спросила  она,  когда  я  задремал. (Чуть  не  уснул).                              
   -  Да  нет, -  говорю, — пойду  уже,  и  так  обгорел,  кажется.  Кожу  на  спине  тянет.  Вон,  где  плечи,  красно?   
  — У-у,  облезет,  наверно.   -  Надо  простоквашей  помазать,  или   лосьоном.    «Простоквашей!»,  -  умная  какая!   Простоквашу  я  и  сам  съем.     В  учебном  отряде  ещё,  в  день  получки  получал  свои  три  рубля,  восемьдесят  копеек   и  бежал  скорее  очередь  занимать  в  «Матросскую  чайную»,  надо  было  успеть,  пока  «личное  время»  не  закончилось.  Покупал  бутылку  кефира  и  мятных  пряников.    Это  была  такая  вкуснятина!  Такое  блаженство!  -  до  сих  пор  помню,  а  она – «мазать»!      
 Был  отлив  и  волна  набегала  на  обнажившуюся  гальку  за  серым  от  патины  деревянным  настилом,  шелестела,  хлюпала.    Чайка  курлыкнула    пискляво,  другая  отозвалась,  будто  уключина  весла  скрипнула.  Наверно,  это  у  них  звуки  хорошего  настроения.  Их  там  несколько  штук  на  гладкой  воде  сидели,  покачивались.       Я  надел  брюки,  рубашку,  плетёнки  и  посмотрел  на  Лену.   -  Я  на  «ДИНАМО»  раздевалась  -  сказала  она  -  Ты  иди,  а  я  потом,  за  тобой,  а  то…  -  Она  не  договорила,  наклонила  голову,  стала  развязывать  на  боку  плавок   верёвочку  с  круглым   алюминиевым   номерком.    Ну,  да,  правильно,  я  одетый,  а  она  в  купальнике  -  неудобняк;   и  пошёл,  не  оглядываясь.   Когда  шёл  через  «ВОДНИК»,  обходя   лежавших,  сидевших,  игравших  в  карты,   почувствовал    чей  то  взгляд;     почувствовал,  что  кто  то  на  меня  смотрит,  но  не  оглянулся.  Сейчас,  думаю,  оглянусь,  а  меня  опять  оборжут.  Нет,  уж!  И  пошёл  дальше,-  нос  задрал, — такой,  вроде,  независимый.      В  затенённом  сыром  проходе,   между  вертикальной  скалой  и  глухой  деревянной  стеной   водной  станции  «ДИНАМО»,  окрашенной   голубой  краской,  стоял,  приподнятый   на  откидном  упоре,  красный  мотоцикл  «ЯВА».  Это  недалеко  от  открытой  двери  в  глухой  стене,  где  пожилая  женщина  проверяла  входные  билетики.    Я  облокотился  на  мотоцикл,  будто  он  мой,  будто  я  кого — то  жду,  и  заметил,  что  Лена  вошла  в  дверь.   Я  стоял,   ждал,  и  проходившие    мимо   люди   смотрели   на  меня  с  уважением,  думали,  что  я  владелец  этого  «сокровища».  Я  насупился,  показывая  всем  своим  видом,  что  они  не  ошибаются.  Тоже  хочется  попижонить.  Так  хоть  не  оборжут,  из  уважения   к  мотоциклу.  Стою,  смотрю  в  землю,  вроде  как,  задумался  о  чём  то  серьёзном.   « Долго  уж  очень…»   Поднял  голову: -  Лена  стоит,  улыбается.  Волосы   пышные,  лёгкие, — без  «хвостиков». Светлая   блузка   на  ней,  юбка  «колокол»,-  подчёркивали  её  фигурку.   «Ну,  как?» -  спрашивали  её  глаза.  Она  была  в  этот  момент  хорошенькая,  потому,  что  хорошо  улыбалась.  Я  ничего  не  сказал,  но  тоже  невольно  улыбнулся.  Этого,  наверно,  было  достаточно,  потому,  что  лицо  её  осталось  весёлым.  Она  пошла  вперёд  легко,  ровненько,  красиво,  я  за  ней,  через  несколько  шагов,  и  подумал,  что  с  Эдиком,  он  тоже  стройный,  они  бы  хорошо  смотрелись.  А  я  неловкий,  угловатый,  особенно  сейчас,  когда  не  свободен,  принуждён,  когда  меня  «оборжали».    Как  легко  она  шла…   -  балеринка!     У  меня  тоже  по  строевой  подготовке  пятёрка,   но  не  буду  же  я  сейчас  «строевым  рубить»!              Я  догнал   Лену,  мы  пошли  рядом  и  ни  о  чём  не  говорили.  Даже  неловко  стало:  «надо  же  о  чём – то  говорить…»    Прохожие  обращали  на  нас  внимание,  наверно  из-за  Лены,  мол,  « Она  такая   хорошенькая,  а  он…   Что  она  в  нём  нашла?»   А  может  быть  наоборот,  думали:  «красивая  пара»,  -  не  знаю.     -  А  я  красиво  прыгнула?  -  спросила  она.     -  Конечно,  красиво!  Спрашиваешь!   -  ответил  я,  и   добавил,  уже  будничным  тоном:  -  Настоящий   балет…   По  интонации  последней  фразы  получалось,  что  я  не  хотел,  но  вынужден  признать  этот  факт  -  «никуда  не  денешься».  Лена  зыркнула   на  меня  лукаво,   будто   язык   показала,   дескать: — «получил?»     — Молодец,  Ленка,  -  утёрла  нам  с  Юркой  носы.     Это  был  первый  в  её  жизни  прыжок  в  воду…     Для  меня?!!    Она   заметила  мой  взгляд,  отвернулась,  стала  смотреть  на  витрину.  Я  коснулся  её  руки  мизинцем, -  она  не  отстранилась.  Тогда  я  осторожно  взял  её  маленькую  руку  в  свою.  Пальчики    сначала  оставались  вялыми,  согнутыми,  будто  раздумывали,  потом  доверчиво  распрямились,   и  её  рука  уютненько  устроилась  в  моей  «лапе».   Она  улыбнулась,  чуть  наклонив  голову,  и  я  отчётливо,  как  эхо,  «услышал»  её  мысль:  «Я  с  тобой,  ладно?»   Сердце  сразу   отреагировало:  -  ёкнуло,  замерло  сладко,  но  через  несколько  шагов  успокоилось.  Так  мы  шли  ещё  некоторое  время,  недолго  совсем,  и  рука  привыкла;  — она  сразу  же  потянула  свою:  — «отпусти».  Я  отпустил.  Без  сожаления.    « Почувствовала,  что  пропала  нежность.  Чувствительная  какая!»   Мы  шли  рядом,  это  было  не  нужно,  но  разойтись  неловко.  Мы  так  и  шли  до  трамвайной  остановки  «Гортеатр»,  мне  показалось,  очень  долго.            В  трамвае  людей  было  мало.  Я  купил  билетики,  она  прошла  вперёд,  села  на  свободное  сиденье,  а  я  сначала  пошёл  за  ней,  потом  почувствовал  — «не  хочу!»;  сам  себе  скомандовал:  « Отставить!»  и  вернулся  на  заднюю  площадку,  стал  смотреть  в  окно,  на  улицу.  Там  «Москвич — 412»  проехал,-  новая  модель,  они  только  появились  в  городе.  Глянул  на  Лену.  Она  сидела  ко  мне  спиной,  неподвижно.  Оглянулась,  когда  я  на  неё  смотрел,  встала  и  подошла.  В  её  светлых  чистых  глазах   смущение,  тревога,  вопрос;  щёчки  порозовевшие...     Обманул  тебя  Юрка,  -  подумал  я,  -  разыграл,  а  ты  поверила,  что  я  «к  тебе  неравнодушен», — милая  девочка.  Вот  сейчас,    когда  так  смотришь,  ты  очень  милая.   Она  стала   что — то  говорить,  стараясь  быть  весёлой,  про  счастливые  билетики:  -  «Циферки  сошлись!  Смотри,  сошлись!»   Про  экзамены  что- то  лопотала: «Мы  с  девчонками,  мы  с  девчонками…»  Я  отвечал    невпопад   и  ждал,  когда  всё  это  закончится:  «зачем  подошла?»     -  Я  приехала  -  сказала  она,  когда  трамвай  остановился,   и  открылась  дверь:  -  До  свиданья,  не  провожай.   Сбежала  по  ступенькам,  оглянулась: -  Взгляд  грустный,  прощальный...       Хлоп! -  дверь  закрылась.               Осталось  чувство  досады,  неловкости,  вины…      Больше  эту  девушку  я  никогда  не  встречал.
 
                            РАЗГОВОР   В  КАЮТЕ

   -  Уф!  Чёткая  сегодня  парилка!   Зашибись!  Уф!    Чаёк  есть?  
   -  Вон,  в  кофеварке. Сахар  там…  -  Да  я  без  сахара.  О!  Гитара!   Ну-ка,    батя,  сбацай   что-нибудь!    -  Успокойся,  остынь.  Перегрелся?     -  Да  нет, батя,  всё  «в  ёлочку»,  нормально!   Не  бери  в  голову.  Нормальный  чаёк,  зашибись!   Всё  отлично.   Сыграй  что- нибудь  для  полного  кайфа!                                                                                                                                                                                                                               -  Мои  песни,  это  мои   песни,  они  тебе  «не  в  кайф»,  а  ваши,   которые   надо  «бацать»,  -  мне  не  по  душе.    — А  я  в  коридоре  ещё  слышал,  что  ты  тут  что-то  играл...   -  Да  это  так,  для  себя.  Просто  циферки  сошлись.    -  Не  понял!   — Ладно,  отдыхай,  а  я  пойду,  выгляну,  посмотрю,   что  они  там  достали.   Слышишь,  лебёдки  воют,  надрываются?  Что-то  есть!