Боговы слёзки

Виктор Решетнев
                           Боговы слёзки

     Сегодня пятница семнадцатое, хорошо, что не тринадцатое. Хотя я ни в какие приметы не верю и хожу частенько невезучими маршрутами. В том смысле, что, если я пройдусь на работу каким-нибудь извилистым путём, а потом им же вернусь обратно, и в тот день мне не повезёт, то я не спешу менять маршрут, а из принципа потом по нему хожу. Проверяю, всё ли от меня зависит в этой жизни, или кто-то другой, несмотря на мои усилия, управляет моей судьбой. Иногда прохожусь по этому маршруту два раза – не везёт, я в третий – опять незадача, но на четвёртом разе, обычно некто сжаливается надо мной и посылает мне удачу. Пусть мелкую, долларов в сто, не больше…но всё же. Этот некто, вероятно думает: 
     «Ну что взять с дурака… пусть ходит, где ему вздумается, займусь-ка я лучше другими персонажами, которые одновременно верят и в Меня и в приметы…».
    Но, как бы там ни было, после мелких неудач и таких же невеликих удач я начинаю верить в удачу глобальную, несмотря на свои седины.
    Так вот сегодняшнее число, семнадцатое, для меня пока нейтральное, а потому с утра я решил съездить на Десну порыбачить.  Скорее даже не порыбачить, а отдохнуть от трудов праведных и городской суеты, потому что рыбак из меня давно уже никакой. Правда, ловить я ещё не разучился,  по-прежнему умею это делать, навыки, как говорится, не пропьёшь…вот только заядлость моя рыбацкая куда-то пропала, а без неё – какой кайф в ловле? Раньше я только и делал, что на поплавки смотрел да старался поскорее подсекать. Рыбы из-за этого упустил …страсть сколько. Теперь же я, в основном,  природой любуюсь, а не на удочки смотрю,  но делаю это спокойно и без страсти.   Заядлый же рыбак так поступать  не может и любуется он только, глядя на свой поплавок да ещё потом на свой улов. Есть у меня парочка знакомых, у которых заядлость к рыбалке и страсть к выпивке присутствуют в одном флаконе, так вот частенько рыбацкий инстинкт у них берёт верх над алкогольным…Это о чём-то да говорит. В смысле, что преодолеть и то и другое очень даже непросто.  У меня в своё время обе эти страсти присутствовали и сосуществовали в мире и согласии, и одна не уступала по силе другой.
   Но теперь пойманная рыба меня уже не веселит, а потому я стараюсь её отпускать.  Правда, делаю это незаметно, чтобы другие рыбаки не видели, могут, ведь,  неправильно понять, как не понимают мои некоторые теперешние друзья, что я уже давно не выпиваю…даже пива после бани не пробую. Хотя ещё недавно я делал это с удовольствием. Как говорил Суворов, после бани портки продай, но выпей… Хотя, может быть,  ничего такого он не говорил, а эти слова – позднейшая выдумка интерпретаторов-историков.
     Но, как бы там ни было, сегодняшний нейтральный день выдался солнечным и тёплым. Это за всю-то половину июня. В принципе, как говорит моя мать, а ей уже, слава богу, 9-го мая стукнуло 86-ть, тепло и должно приходить после Духова дня, а день этот ещё не наступил, придёт только в понедельник после святой Троицы.  Раньше в детстве мне казалось, что Духов день – это уже середина лета, но в детстве много чего кажется.  Когда вся жизнь впереди – мироощущение совсем другое. И время в детстве течёт по-другому, оно тягучее и запоминающееся, и жизнь протекает интересная и наполненная событиями.
    Так вот в Духов день, обычно тёплый и солнечный, мы с отцом  ходили на нашу реку Судость за явором. Есть трава такая, на осоку похожая, только ярко зелёная и нежная, в том смысле, что она не режется и её можно есть. И пахла она так, что аромат её я помню до сих пор. Натаскаешь этого явора из реки целую охапку, заодно накупавшись в чистой воде, а потом греешься, высыхая на солнце. И загораешь одновременно. Загар-то ко мне с детства хорошо пристаёт.  Травой этой в Духов день мы с отцом устилали в доме полы. Положено так по православному обычаю. Дед мой так поступал, потом мой отец, теперь это делаю я…но дети мои с внуками уже так не поступают. Не ездят они на реку за явором, и рыбу ловят только на платных озёрах. На первом месте у них теперь не природа, на первом месте компьютер, или нет… на втором, на первом и с большим отрывом – материальные блага. А в моём детстве блага воспринимались по-другому. Не из-за них мы работали, а потому что надо так было, и отдыхать мы умели весело и беззаботно…
    Натаскав явора из реки и обсохнув, домой мы с отцом не спешили. Он, бывало, возьмёт в руки пару ярко зелёных стеблей, распустит их сверху вниз, вытащит беленькую с зеленоватой нежностью сердцевину и протянет мне.  Я возьму её…хоп, и прямо в рот. Прожую не спеша, и сразу этот запах…для меня он воплощение всего: и лета, и моего счастливого детства. Я его и сейчас помню и ни с каким другим не спутаю. А ещё помню запах придорожной пыли, когда первые крупные капли дождя падали на просёлочную дорогу, где этой самой пыли было по щиколотку, и по которой так удобно было бегать босиком, поднимая за собой тёплую завесу.  Так вот после самых первых капель, самых крупных и тяжёлых, вверх поднимались струйки серо-жёлтых вулканчиков и ударяли в нос. Уже потом, после дождя, запах этот смешивался во мне с растворённым в воздухе озоном, и было такое впечатление, что я надышался свежей пылью…Это я тоже  помню до сих пор, как чудесные мгновения моего детства.
     В прошлом году приезжал ко мне в гости француз, бретонец из Морле. В принципе, приезжал он не только ко мне, но ещё и в две другие семьи, но судьбе было угодно так распорядиться, что первым Россию показывал ему я. Ну, я  и постарался от души, чтобы ему понравилось в наших краях. Сперва я возил его по разным достопримечательностям: на Курган Бессмертия, Партизанскую Поляну, в парк А.К. Толстого и прочее,  потом, когда нам обоим это надоело, я повёз его на то место, где мы с отцом в Духов день рвали явор. Там по-прежнему было всё очень красиво.  Вода в Судости была такой же чистой, как и во времена моего детства, и кувшинки с белыми лилиями росли и расцветали в ней.  Скошенное сено, скрученное в валки, благоухало цветочными ароматами, и аисты бродили поутру по заливному лугу, раскинув свои огромные крылья, чтобы просушить их на солнце. Одна важная птица даже взобралась  на скошенный валок  и всё с любопытством на нас поглядывала, не угостим ли мы её чем-нибудь вкусненьким, например, лягушкой. А, может, она просто никогда не видела французов…   
     Эрван, так звали бретонца, в это время всё щелкал и щёлкал своим гаджетом, пытаясь запечатлеть наши красоты. Но явора в том месте мы уже почти не нашли, его заглушила прибрежная осока, вымахавшая на трёхметровую высоту. И по дороге, когда мы ехали,  на обочинах видели борщевик, примерно такой же вышины.  Не всегда человеку стоит спешить с улучшением природы и выводить что-то новое и якобы полезное. Короче, явора тогда мы рвать не стали, и бретонцу так и не удалось его попробовать. Что ж, Эрван, мой новый французский друг, оставлю эту процедуру для тебя  на следующий раз.
    Сегодня же я наметил поездку не на Судость – это слишком далеко, а на Десну в район Свенского монастыря, если точнее – то на Андреевский луг. Сейчас он ухожен, машины туда не пускают, и за нерадивыми рыбаками волонтёры убирают кострища и пластиковую посуду. Сам видел одну молодую парочку, которая этим занималась, вот только спасибо я им почему-то не догадался сказать.
   Еду на этот раз я один, жену опять выписали в Москву смотреть за нашей внучкой Алисой. Вот уже вторую неделю она там, и мы, с моей мамой-бабушкой, остались одни.  С этой поры и началась у нас интересная жизнь.  Маме почему-то всё время кажется, что я снова стал маленьким, и она за мной должна ухаживать. Вдобавок к этому она мне каждый день рассказывает (именно рассказывает, а не жалуется), как неправильно ухаживает за мной моя жена. В том смысле, что она неправильно меня кормит, а именно,  мало мне накладывает. То, что я вешу 92 кг, в расчёт не принимается.
    «Наоборот, — говорит мне моя мама, — ты разбух оттого, что она тебя мясом не кормит. Всё овощами да овощами… кто ж с мужиком так поступает. Я твоему отцу сначала всегда давала мясное, а уж потом…»… и так далее и тому подобное.
  Согласитесь, странная логика у моей мамы, но с ней лучше не спорить, особенно когда понимаешь, что старушке не так уж долго осталось. Недавно пару раз она нас потренировала: один раз с вызовом «скорой», а второй – уже с «реанимацией». Когда пришла в себя, долго не могла никого узнать. Врач ей вопросы наводящие задаёт, пытаясь возвратить в реальность, а она не реагирует. Врубилась только, когда он спросил её, где она находится. На это мать среагировала моментально:
   «У себя дома, — говорит, — а где же ещё…».
    После этого память к ней постепенно вернулась, но я-то знаю, что это ненадолго, а потому, мне теперь весело её слушать и не хочется ей ни в чём перечить...
    Да… ещё, врач реаниматолог сказал ей, а он у многих пожилых людей дома бывает, вы, говорит, очень ухоженная женщина, и комнатка у вас чистая… и с благодарностью посмотрел на меня и мою жену. Мама после этих слов обняла свою невестку, и они обе чуть не расплакались…
   Так что, повторюсь, без жены я снова стал для мамы маленьким. Не приведи господь мне чихнуть в моей комнате, а ей услышать, сразу же все окна закрываются, и из шкафа достаётся тёплое одеяло. Или молния вдруг полыхнёт, а за ней гроза ударит. Тут уж не только окна, но и двери все межкомнатные закрываются. Свет везде гасится и телевизор с компьютером из розетки выдёргиваются. Это делается в обязательном порядке, и потом мама вместе с котиком Пиней  сидят в её комнате и дрожат. Сидят они в полнейшей темноте, потому что и шторы все наглухо задёргиваются. Котик мой под старость тоже трусоватым стал, жмётся к бабушке на её кушетке, знает, защитит она его от небесного электричества. Ему ведь тоже уже немало — семнадцать, что по кошачьим меркам – ого-го.  А если перевести на человеческий язык, то он может оказаться старше моей мамы-бабушки…ну, или, по крайней мере, ровесником. По поведению…тут уж точно они одинаковые.
   Недавно котик нас тоже  потренировал, пусть и без «скорой помощи», но мы всё равно переволновались. Он наелся цветов из горшков, которых у моей жены расставлено по всем комнатам неимоверное количество. Видать, весной и ему витаминов не хватает. Он ведь немолодой уже, и желудок у него работает далеко не так, как в былые годы. Наевшись зелени, Пиня давай ею блевать, а потом лёг у порога, вытянулся и затих. Мы думали, что всё уже, придётся закапывать его рядом с Васей на крутом берегу Десны, но он ничего, к вечеру оклемался и ещё поел у меня с руки сырой говядинки…
   …Но сегодня с утра на душе у меня хорошо…потому что утро это выдалось – необыкновенным. В шесть часов меня разбудило солнышко, которое яркими лучиками проникло через занавески и, разделившись на две полоски, улеглось на мою кровать.  Одна полоска легла на простыню у моих ног, а другая, отразившись от зеркала, легла на подушку рядом с моим лицом. Я сразу почувствовал его тёплое прикосновение, открываю глаза, смотрю… солнечный зайчик. Я потрогал его, а он улыбнулся и говорит мне:
   «Вставай, соня. Сегодня нас ждёт чудесный день».
   Я аж подпрыгнул с постели…
Рюкзак мой с удочками был собран ещё с вечера, я сделал это, вернувшись с тренировки. Уложил в него бутылку воды, банку консервированной кукурузы, а вот подсачек укладывать не стал. Говорят, с подсачком, крупная рыба не клюёт. (Ты, дорогой мой читатель, не обращай внимания на некоторые нестыковки. Иногда я верю в приметы, иногда не верю… я ведь тоже человек…). Кроме кукурузы других приманок я брать не стал.  Ни червями, ни опарышами, ни прочими «вкусностями» я уже давно не пользуюсь. Рыба, как прознала про то, что я её отпускаю, с тех пор клюёт у меня буром. Даже на кукурузу, которую я по нескольку раз замораживаю-размораживаю в холодильнике. Я теперь экономным стал и на каждую рыбалку новый «Бондюэль» не покупаю.
    Быстренько умывшись и почистив зубы, я сварганил себе овсянки. Теперь это мой утренний рацион – порция овсяной крупы и столовая ложка мёда. Ни соли, ни сахара я в неё не кладу. Когда я уже был готов выходить на улицу, смотрю, из своей комнаты выходит и направляется в мою сторону мама. Она уже давно ходит по дому с палочкой, боится упасть и расшибиться. Спешит она не одна, вместе с ней шествует наш котик Пиня. Прежде чем подойти ко мне и меня перекрестить, что она делает всегда, перед дальней ли дорогой или перед ближней, без разницы, мать вместе с котом заворачивают на кухню. Я знаю, что она там забыла, она проверяет, точно ли я ел овсянку. Одно время по утрам я не завтракал, выпивал только стакан кипячёной воды, и всё. Начитался Поля Брэгга и потом несколько лет жил по его рекомендациям. Надо сказать, это пошло мне на пользу,  я многие свои болячки вылечил. Но мама понятия не имеет, кто такой «этот Брэгг», и когда поселилась у меня, то постоянно мне вычитывала по поводу моих голоданий. А что пришлось выслушать по этому поводу моей жене…это отдельный разговор. Как это так, жена…и мужа не кормит… Короче, пришлось американца на какое-то время задвинуть и начать снова завтракать.
  Постучав кастрюлей и позвенев в ней ложкой, точно ли я варил в ней кашу, мать, наконец, выходит из кухни меня проводить.
  «Не вздумай купаться, — приказывает она, — а то с тебя станет. Я потом трусы твои проверю…».
  Мне хочется ей возразить, из принципа, но я молчу. Я и без трусов умею купаться, но сегодня я этого делать не буду.
 «Хорошо, мама», — говорю я и, погладив замурлыкавшего Пиню, выхожу на улицу.
   А там теплынь. Я люблю это время года. Помню, когда впервые это понял, мне было одиннадцать лет. Я шёл тогда за земляникой в далёкий овраг, не в тот, который был возле нашего дома, а в другой, километрах в четырёх от нас. Там был громадный овражище, из которого вытекал ручей и впадал в нашу Судость. Зимой с его склонов мы катались на лыжах, а летом я нашёл там ягодное место и никому об этом не рассказал. Я хотел привести туда девочку, в которую был безумно влюблён, и показать ей это место, но…она предпочла другого, и землянику мне пришлось есть одному. На следующий год я показал это место всем желающим…
     Так вот когда я шёл туда, было самое начало лета, я даже помню число, 15-е июня.  Каникулы только-только  начались, только первые тёплые дни настали, и первое робкое чувство вошло в меня. Оно бродило по телу и наполняло душу приятной истомой. Я шёл и мечтал. Мечтал, как полечу на Луну, как стану известным на весь Мир, как открою новый закон в физике, и как научусь летать без крыльев…Я мечтал и представлял, что всегда рядом со мной будет она.
    На косогоре, куда я пришёл, земляники было видимо-невидимо. Но когда не с кем делиться, вкус у неё не тот, поэтому я наелся достаточно быстро и также быстро потерял к ней всякий интерес. Зато я приметил рядом с кустиками земляники, ярко-розовые цветы с малиновым оттенком. Они были небольшими, с пятью лепестками, на тонких ножках и с зелёными листиками. Они были такими красивыми, что мне захотелось нарвать целый букет. Но кому их подарить? Предмет моих обожаний уехала отдыхать в Артек, а до осени в банке с водой они вряд ли достоят. Поэтому я лёг на траву и уткнулся лицом в эти цветики. Кроме того, что они были очень красивыми, они изумительно пахли. Я лежал и вдыхал этот аромат. Я тогда ещё не представлял, насколько я счастливый человек, и не понимал, что для счастья никаких полётов на Луну или на Марс не нужно. Всё счастье Мира сосредоточено здесь, на нашей прекрасной Земле, здесь настоящий рай во Вселенной. Но сколько же надо пережить нам невзгод, чтобы это понять…А тогда я так страдал из-за нескольких прыщей на лице…
 …От Свенского монастыря по тропинке я спускаюсь вниз к реке. На берегу народу немного, пара-тройка рыболовов, да ещё две женщины собирают щавель на Андреевском лугу. Я выбираю место под кустом и перво-наперво извлекаю из рюкзака раскладной стул. Теперь я люблю рыбачить с комфортом. Потом быстро собираю удочку, нацепляю чуть подтаявшую кукурузу на крючок и забрасываю. Леску течением сразу сносит, но глубину для поплавка я выбираю правильную. Тем временем на противоположном берегу начинают происходить интересные события. Двое молодых людей выходят из зарослей ивняка и вытаскивают за собой на прибрежный песок полуспущенную резиновую лодку.
    «Никак поплавать решили, — думаю я, — только бы не утонули. Водичка-то ещё холодная».
    Но ребята оказываются смелыми,  бросают лодку с размаху в воду и тут же в неё забираются. Вместо вёсел в руках они держат половинки разрезанной надвое пластиковой канистры. В такой лодке и с нормальными вёслами против течения не выгребешь, а с самодельными пластиковыми шлёпалками и утонуть недолго. Но ребята оказываются храбрыми, лодка оседает почти до краёв, а им хоть бы хны. Размахивая самодельными вёслами, они начинают выгребать на середину реки, да так ловко, словно  профессиональные гребцы. При этом они весело кричат друг на друга, используя в основном матерные слова. Но речь их складная, языки не заплетаются, поэтому я делаю вывод, что ребята абсолютно трезвые.
    «Не перевелись ещё придур…весёлые парни на Руси», — думаю я и начинаю с интересом следить, что будет дальше.
    Тем временем у меня клюёт. Я подсекаю и вывожу на поверхность приличную рыбину. Действую я аккуратно, но уверенно, потому что знаю, никуда она от меня не денется. Перетащив рыбину через траву, я берусь за леску рукой, чего делать категорически нельзя, потому что она в любой момент может порваться, и тяну её на себя.  Раз…и, у моих ног бьётся красавица краснопёрка.
   «Граммов на триста», — определяю я намётанным глазом и после этого начинаю действовать стремительно. На воздухе рыбу долго оставлять нельзя, она уснёт. Настоящие рыбаки никогда не говорят — издохнет, только уснёт. Чтобы этого не произошло, я быстренько вытаскиваю из рюкзака садок, втыкаю в берег приготовленный заранее колышек, опускаю садок в воду и аккуратно помещаю в него мой улов. На всё про всё уходит у меня от силы десять секунд. Что значит опыт. Краснопёрка красивая, серебристая с алыми плавниками, вот только форма у неё какая-то округлая, почти как у карася.
   «Мутирует рыбка в Десне, — думаю я, — хорошо, что она пока на карася похожа, а не на пиранью. Говорят, на Дону уже ловят эту зубастую…».
  Сделав дело, я, как настоящий рыбак начинаю осматриваться по сторонам, не видал ли кто моего успеха, а то не ровён час сбегутся бедолаги и начнут забрасывать свои удочки мне под поплавки.  Но, вроде, всё тихо…за исключением двух придурк…извиняюсь,  двух весёлых парней в лодке, которые тоже моего успеха не видели. И это хорошо, потому что они уже вовсю кричат и ругаются между собой. 
   «Ты не так гребёшь… нет это ты не так…, ты ленивый придурок… нет ты», — кричат они друг на друга и при этом уже начинают замахиваться вёслами.
   «Не перевелись ещё у нас на Руси …весёлые хлопцы, — думаю я, — и дороги, соответственно, не улучшились. Всё как у Гоголя во времена оны…».
   Чтобы дальше не смотреть и не слушать поднадоевший уже мне концерт, я решаю закругляться с рыбалкой.
   Перво-наперво, я вытаскиваю из садка краснопёрку и отпускаю её восвояси. Потом выдергиваю колышки и подставки под удочки, споласкиваю их водой и насухо вытираю. Укладываю всё это в рюкзак, кладу туда же садок и отправляюсь на луг собирать щавель. Кто-то скажет, собирать щавель — не мужская работа, как и чистка картофеля, но я люблю и то и другое, и делаю это умело и с удовольствием.
    Поднявшись на обрыв, я иду к дереву, растущему посреди луга. Уже достаточно жарко, мне надо раздеться, даже женщины собирают щавель в одних купальниках. Подойдя к дереву, я прислоняю к нему свой рюкзак и начинаю, не спеша,  раздеваться. Вещи я развешиваю на двух сучках, торчащих из коры дерева. Неожиданно звонит мой сотовый телефон. Это Коля Марченков, мой сокурсник по институту. 
    «Будешь с Лёшкой разговаривать, — спрашивает он, — Лёшка только что из Таиланда прилетел».
    «Зачем спрашивать»? – хочу сказать я ему, но вместо этого говорю: «Давай».
    Лёшка — мой старинный друг вот уже на протяжении сорока лет. Ещё недавно мы дружили с ним не разлей вода, но вот уже три года, как он живёт в Таиланде, и это повлияло на нашу дружбу. В первый год он встречал меня там, когда я приезжал туда на отдых, помогал мне поселиться, ездил вместе со мной на экскурсии, слушал мои первые главы «Созидая Бога»…. Хорошие были деньки. В последние два года он уже не приезжает в Россию, а я не езжу в Таиланд, нету средств, вот общение понемногу и прекратилось.
   Говорим мы с ним по телефону достаточно долго, но ни о чём,  даже не договариваемся о встрече. У каждого теперь своя жизнь…Хотя сорок лет настоящей дружбы и откровений на грани фола за пояс не заткнёшь…Но, жизнь есть жизнь… хорошо, что она ещё не вся закончилась, какой-то отрезок её остался, а потому не буду спешить с выводами…
   Поговорив с другом, я начинаю ходить кругами вокруг дерева и собирать щавель. Он уже начал давать стрелки, но всё ещё крепкий, кислый и ярко зелёный. На небольших пригорках я нахожу несколько кустиков созревшей земляники. Их я срываю для мамы, я всегда так делаю с самого раннего детства. Самые спелые ягоды из оврага я всегда приносил ей, а маме говорил, что сам наелся от пуза.
   На одном из пригорков я набредаю на цветы, именно те, ярко розовые с малиновым оттенком, цветы моего детства. Я не могу удержаться и рву их вместе с травой целый пук.
    Но вот целлофановый пакет, который я брал для щавеля, наконец наполнен, я разгибаюсь, хрустя поясницей, и смотрю в небо. Оно голубое с пушистыми белыми облаками. Солнце уже в самом зените и здорово  подпалило мне холку. Пора одеваться и возвращаться домой. Впереди по курсу высится  громада Успенского собора Свенского монастыря. Его восстановление вот-вот закончится. Пять тёмно-синих, и в то же время очень ярких его куполов сияют на солнце. Слава Богу, восстановили такую  красотищу. В прошлом году я водил туда француза, когда храм был ещё не оштукатурен. Но Эрван всё равно щёлкал и щёлкал своим гаджетом. Потом он сделал один снимок возле семисотлетнего дуба, возле которого брянский князь Роман Михайлович обрёл чудотворную икону…В следующем году, если приедет, я опять его свожу и в монастырь, и к дубу, да и на рыбалку тоже, и щавелевым борщом накормлю, а не только блинами…
   Поднявшись на гору, я чувствую некоторую усталость. Но она приятная. Когда ты крепок, здоров, первый год на пенсии, и у тебя ещё жива мама – это настоящее счастье.
  Дома у порога меня встречает Пиня. Он лезет в пакет и нюхает щавель. Я бросаю ему горстку на пол, и он его ест, и ест с удовольствием.  Съедает всю горсть и ещё просит. Я боюсь ему давать, вдруг опять блевать начнёт.
   На кухне мать в пластиковый тазик вываливает содержимое пакета и начинает перебирать щавель.
  «Ты, сынок, как всегда, чисто собираешь, — говорит она с одобрением, — и в детстве ты всегда так делал…А это что? – она вытаскивает из тазика веточку земляники, — мне принёс? Сам-то хоть попробовал»?
   «Что ты, мама, я ею объелся», — говорю я, прекрасно понимая, что она съест от силы две ягодки, остальные оставит мне. 
  Но вот она на секунду замирает над тазиком, и потом раз, вытаскивает из него пучок ярких цветов вперемешку с травой.
   «Ух, ты! – Восклицает она,  — Боговы слёзки»…
  «Как ты, мама, говоришь, называются эти цветы»? – удивляюсь я.
   «Боговы слёзки, — повторяет она, — мои любимые. Я ещё до войны, девчонкой, собирала их в нашей деревне. Ты, как угадал сегодня с ними, я будто ждала чего-то с утра, и вот — такой подарок…».
   Я смотрю на неё, и на языке у меня перекатываются чудесные слова…Боговы слёзки. Только в русском языке может быть такое словосочетание: Бог и слёзы. У иудеев Бог не плачет, у мусульман тем более. Только наш христианский Бог может плакать, и, наверное, Ему есть отчего. По ком слёзы Его?
     По Сыну своему единоутробному, которого позволил Он распять на кресте… по нам, русским людям и по нашей России, которая лежит сейчас на боку и стонет, как мой Пиня. И дышит она тяжело, и невезуха нам со всех сторон: и в футбол мы проиграли, и на Олимпиаду в Рио не хотят нас пускать, и детки наши утонули недавно в карельском озере… И сегодня, когда я возвращался с реки, то обратил внимание, как разрослось кладбище у Свенского монастыря. Будто в одночасье переселилось туда пол города, и всё молодёжь одна, которой бы жить да жить да деток рожать…Вот и плачет Господь и переживает за нас, за нашу Россию. 
     Но думаю, слёзы Его не напрасны. И тогда, у начала времён, Он знал, что Сын Его воскреснет, и слава Его с новой силой воссияет на всей Земле, и люди, опомнившись, поверят в Него.
    И теперь, с нашей Россией, Он верит в неё, хотя пока и плачет по ней. Пусть.  Пусть слёзы Его покапают на нас сверху вроде дождичка и превратятся в цветы. И освежимся мы и опомнимся, и воскреснем, и воскреснет наша Россия и воссияет она с новой силой, и преобразится до неузнаваемости. Недалеко уже это время…

           21 июня 2016г.