Ты Был велик 9. Гай Марий

МАКС РОУД

 

 

 

 

Ты Был велик

 

Умение хорошо жить и хорошо умереть — это одна и та же наука.

Эпикур

 

 

Данное произведение написано на основе подлинных исторических фактов. Тридцать шесть имён, известных всем и каждому. Тридцать шесть судеб, с которыми связаны судьбы миллиардов обычных людей. Последние часы жизни самых значимых персон в человеческой истории, их деяния и свершения, их воспоминания и мечты. Тридцать шесть коротких рассказов, в которых целая жизнь пролетает за мгновения. Правители, воины, люди искусства, ученые. Это дань им всем, поскольку в истории не остаётся случайных людей, а тем, кто в ней остался, важно, чтобы их помнили.

 

 

Часть 9. Гай Марий ( 158 — 13.01.86 гг. до н.э).

 



 

Начало 86 года до нашей эры, Римский форум. Толпа горожан восторженно приветствует троих людей, медленно идущих вдоль неё в сопровождении десятка вооруженных преторианских гвардейцев. Троица то и дело отвечает толпе признательными кивками и помахиванием рук, но при этом не забывая внимательно осматривать множество отрубленных человеческих голов, коими были щедро украшены все ростры форума. Первый из них — могучий грузный старик с массивным подбородком, второй — мужчина средних лет, плотный, но небольшого роста, а третий — совсем ещё юноша, тонкий и стройный. Все трое одеты в плотные зимние тоги, но если у первых двоих одежду украшали широкие пурпурные полосы, то у юноши она была просто белого цвета. Старика звали Гай Марий, второго его спутника — Луций Корнелий Цинна, а юношу — Гай Юлий Цезарь. Ненадолго останавливаясь возле каждой головы они сначала о чем-то переговаривались, затем вновь поворачивались к толпе, приветствовали горожан, внимая ответному восторженному реву, и шли дальше. Со стороны их действия немного напоминали проход экскурсантов по музею для осмотра экспонатов, что, впрочем, было не так уж и далеко от истины. Марий и Цинна, только недавно назначенные консулами, наслаждались своим триумфом, а Цезарь, племянник Мария, впервые появился на широкой публике в числе приближённых к высшей власти. Наблюдая за своими вождями, толпа скандировала их имена, нещадно освистывая при этом тех, чьи головы были выставлены на всеобщее обозрение, и только самые внимательные из них могли заметить, что триумфаторы улыбались несколько натужно, а Гай Марий, великий полководец, получивший прозвище «третий основатель Рима», был к тому же довольно сильно пьян...

— Узнаешь его? — Марий хитро посмотрел на племянника, указывая на одну из отрубленных голов, которая уже давно утратила человеческий облик, смотря вдаль пустыми глазницами. — Это Гней Октавий — соконсул нашего дорогого друга Цинны. Он отказался признать нашу победу и упрямо сидел в своём кресле до тех пор, пока мои бардиеи не отрезали ему голову. Там же, на этом самом кресле… только красивую дорогую обивку попортили.

— Я помню его, дядя, — отозвался Цезарь. — Он проявил недальновидность.

— Гай Марий довольно закряхтел:

— Да, именно! Недальновидность! Хорошее определение, мой мальчик, браво! А вот это Гай Юлий Цезарь Страбон Вописк — твой дальний родственник. Как и многие из мятежников, он пытался скрыться от правосудия, но его выдал некто… некто
— Секстилий, — подсказал Цинна.

— Да, Сесктилий из Этрурии — его друг, у которого он попросил помощи. А вот это Луций Юлий Цезарь, ещё один из твоего рода. Он был консулом три года назад, но затем тоже примкнул не к той партии. Смотри, мой мальчик, всегда смотри на своё окружение, потому что именно из друзей и родственников берутся враги. Самый сильный удар наносит тот, кто находится ближе.

— Я запомню, дядя, — пообещал юный Цезарь. — Сейчас я наглядно вижу, к чему приводят людей ошибки.

— В ответ Цинна согласно кивнул:

— Они приводят их на Ростры форума. Вот смотри — это головы Публия Лициния Красса и его сына. Публий был консулом в 97 году и цензором в 89-м. А это голова Квинта Лутация Катула, консула 102 года. Следом ещё один недавний консул — Луций Корнелий Мерула. Этих двоих мы не казнили, но они сами наложили на себя руки, понимая, что предательство ничем другим не искупить.

— А вот мой бывший лучший друг, — вмешался Марий, указывая на голову пожилого мужчины, на которой ещё оставалась копна густых седых волос. — Его звали Марк Антоний Оратор, консул 99 года. Он создал базу для нашей новой провинции Киликия, сражался с пиратами и был со мной едва ли не в половине походов, но затем благополучно предал.

— Понятно, дядя. И этот туда же! А вот этого я знаю — это сенатор и бывший претор Квинт Анхарий, — Цезарь протянул руку, указывая на чью-то лысую голову, сильно поеденную птицами. — Правду говорят, что однажды вы попросту не поздоровались с ним, а солдаты решили, что поэтому он ваш недруг и убили его?

— Правда, правда, — хихикнул Цинна, в то время как Марий лишь молча кивнул, вновь отвлекшись на приветствия толпы. — Теперь за жизнь тех, с кем он не поздоровается при встрече, не дашь и половинки медного асса. Бардиеи всё видят… Мерзость, конечно, но такое время...

— Ты моих гвардейцев не тронь! — загрохотал Марий, услышавший его последние слова. — Это моя и наша опора! Бывший раб намного вернее обычного раба или даже друга, потому что обязан тебе всем. Пусть ребята работают.

— Гай, они насилуют жен и детей тех, кого убивают, грабят людей. Иногда утром некоторые улицы просто усеяны трупами.

— Мы на войне! — Марий предостерегающе поднял вверх указательный палец. — Сам сказал — время такое.

— Надо было однажды всего лишь однажды убить эту тварь, — проговорил Цинна. — У тебя была возможность, но ты этого не сделал. Не было бы никакой войны тогда, Гай.

— Да, — Марий с притворным сожалением вздохнул. — Я оказался… как ты сказал, сынок? — он бросил взгляд на Цезаря. — Да, я оказался недальновиден. Но кто мог подумать, что он способен на такое, а?

— Это вы о ком? — спросил Цезарь, переводя вопросительный взгляд с одного своего спутника на другого. — Кто на что способен?

— Пойдёмте-ка выпьем? — Гай Марий поморщился. — Солнце светит, а что-то холодно.

— Пойдём, — согласился Цинна. — Только до дома далековато.

— А вон там какой-то термополий, видишь?

— Где?

— Да вон, возле склона Палатина, смотри левее! — Марий указал пальцем на какой-то домик, откуда поднимался легкий дымок. Толпа, провожая взглядом его движение, мгновенно обернулась и застыла в ожидании объяснений жеста консула, видимо полагая, что там может произойти нечто необычное.

— Это заведение для простолюдинов? — спросил Цезарь. — Неудобно как-то.

Марий лишь отмахнулся от племянника.

— Что значит неудобно?! Мы с народом, а народ с нами. Если народ кушает там, то и нам не пристало чураться таких заведений. Пойдёмте, друзья! Анний, — обратился он к командиру преторианцев, — объясни толпе, что мы идем кушать и вовсе необязательно следовать за нами всей толпой. Пусть тоже передохнут, а потом мы продолжим. Тем более что вот-вот сюда должны доставить башку Секста Луцилия, которого недавно сбросил со скалы Попилий Ленат.

— Хороши у нас трибуны нынче в Риме! — усмехнулся Цинна. — Преемник убивает предшественника… варварство какое-то!

— Ничего, скоро всё успокоится, — отозвался Марий. — Ну пошли, пошли — в горле уже пересохло!

— Хозяин термополия, увидев приближающуюся к его заведению процессию, сперва заметался по залу, не зная, что предпринять, а затем вышел наружу и склонился в почтительном поклоне.

— Как зовут? — Марий громко кашлянул, осматривая нехитрую обстановку, в то время как несколько посетителей, пришедших на обед, быстро переглядывались друг с другом, не понимая, что им теперь стоило делать.

— Децимиус, — ответил хозяин.

— Вот что, Децимиус -мы желаем немножко посидеть в твоей термополии. Мы замерзли, устали, и нам необходимо отдохнуть. Солдаты останутся в зале, а мы втроём займём отдельную комнату. У тебя ведь есть такая?

— Конечно, господин. Но...

— Что такое?

— Понравится ли вам здесь? У нас всё очень скромно.

— А в комнате у вас есть ложе? — спросил Цезарь, осматривая непривычные ему столы и каменные сиденья. — Как мы будем есть?

Хозяин, извиняясь, лишь развел руками:

— Нет, там точно такие же столы, зато вместо камней удобные деревянные стулья.

— Скромно, не значит плохо, — изрёк Марий, подмигнув Цинне, который также был не в восторге от затеи своего сподвижника, но предпочел не высказывать своего мнения. — Мне в походах приходилось жрать такую гадость и в таких условиях, что вы и представить себе не можете. Вино хорошее у тебя есть? Фалернское, например?

— Да, — хозяин быстро кивнул. — Только недавно я закупил амфору семилетней выдержки. Янтарный божественный напиток, у нас его только...

— Вот и отлично! — оборвал его Марий. — Подогрей его как следует и подай нам. Мне неразбавленное, а моим спутникам добавь половину воды. Курица, я вижу, у тебя жарится, да? Нам принеси три штуки. Овощей побольше и немного чистого хлеба. На этом всё. Куда нам идти?

— Вот сюда, — Децимиус указал на одну из трех дверей в дальнем конце зала. — У нас тут, как видите, есть посетители...

— Пусть сидят, — Цинна махнул рукой, в то время как двое его спутников уже направились в направлении предложенной комнаты. — Солдат накормить как следует, я потом заплачу. А, вот ещё… у вас много вина?

Децимиус в первый раз улыбнулся:

— Достаточно, господин.

— Нас сопровождает много народа, — Цинна кивком указал на улицу, где несмотря на указание капитана преторианцев вновь собиралась толпа горожан. — Дай им всем вина, пусть выпьют за своих консулов. Я за всё заплачу сполна.

Устроившись в предоставленной им комнате, Марий, Цинна и Цезарь подождали пока им принесут заказанное, и только когда за хозяином, лично обслуживающим дорогих гостей, закрылась дверь, они подняли вверх свои кубки:

— Bene te! Всех благ! — дружно произнесли все трое, и только осушив кубки до дна, принялись за еду.

— Неплохо здесь готовят, — сказал Цезарь, пробуя куриную ножку, которую Марий положил ему в тарелку, самолично разломив птичью тушку на несколько частей.

— И вино хорошее, — отозвался Цинна.

— В ответ Марий с довольным видом кивнул и налил себе в кубок ещё немного прозрачной жидкости:

— А это простая термополия, друзья! Народ должен питаться хорошо и недорого — в этом залог его хорошего настроения и стимул поднятия верноподданического духа. Мы первыми же указами снизили цены на продовольствие — и это очень важно. Народу нужен хлеб и зрелища, а в этом он как раз и не обделен. Гладиаторы сражаются, театры работают, кругом термополии, таверны, пекарни. Народ любит нас, и даже террор, который уже назвали марианским, он встречает с одобрением и пониманием. У народа много врагов, а мы его от них избавляем.

Цинна в ответ на эту триаду лишь махнул рукой:

— Всегда легко и приятно радоваться, когда грабят и убивают других, когда насилуют не твою семью. Да, Гай, люди всё примут, но и мнение своё однажды они могут поменять очень быстро. Кумиры возникают, а потом за мгновение исчезают навсегда, обильно политые дерьмом.

— У людей нет своего мнения? — удивлённо спросил Цезарь.

— У толпы, массы человеческой, нет, — ответил Цинна. — А у каждого отдельного человека конечно есть, но оно ничего не значит.

— Толпа любит ложь, — поддержал его Марий, одновременно заливая в себя очередной кубок. — Скажи им правду — они не захотят в неё верить, потому что она корява и непричесана. Лгать нельзя только солдатам, потому что расплата за это — поражение.

— Ты много пьешь в последнее время, — проговорил Цинна, наблюдая, как Марий вновь наполняет кубки. — Ты боишься чего-то?

— Я Гай Марий! — тот с силой стукнул кулаком по столу. — Я никогда ничего не боялся, а пью… ну пью и пью!

— А что вы имеете ввиду, — спросил Цезарь. — Я чего-то не знаю? Вы все время исподволь упоминаете кого-то, кто может быть опасен.

— Цинна имеет ввиду Суллу, — ответил Марий, на которого тепло и выпитое вино уже начали действовать, так что он мог быть вполне откровенен. — Да, Сулла наш враг, но бояться его незачем.

— В ответ Цинна прищурился и со значением посмотрел на Цезаря:

— Однажды, когда несколько лет назад в Риме вспыхнули раздоры между властью, Сулла, спасаясь бегством, спрятался в доме твоего дяди. И хотя он был ему совсем не друг, но наш великодушный Марий укрыл мерзавца, который впоследствии отплатил ему тем, что двинул на Рим свои легионы и Марий был вынужден полтора года скрываться от него по всему свету.

— Ты был еще мальчик тогда, и не интересовался происходящим, — сказал Марий. — А меня предали почти все, кто назывались друзьями. Я, старый человек, был вынужден улепетывать от посланцев Суллы со всех ног. Однажды меня даже поймали, несмотря на то, что я спрятался от преследователей в болотной трясине, а потом и приговорили к смерти, но казнить так и не смогли.

— Почему?

Марий гордо вскинул голову:

— Потому что именно я спас Рим от нашествия варваров, и вовсе не все люди об этом забыли. Именно эти заслуги позволили мне вернуться с настоящей армией, с преданными и отважными бойцами, и именно поэтому я вновь стал консулом. Седьмой раз, мальчик мой, седьмой раз! Никто никогда не был семикратным консулом и никто никогда больше не будет! Я такой один!

— Да, без тебя мы не взяли бы Рим, — согласился Цинна. — Но мы еще не победили, Гай. Сулла сражается с Митридатом Евпатором, и с ним половина армии, которая закалена в боях. Когда он вернётся, будут большие проблемы.

— Ерунда! — отрезал Марий, рубанув рукой по воздуху. — Армия меня любит!

Цинна усмехнулся:

— Она и его любит.

— Разберемся.

— А почему вы отпустили его, дядя? — спросил Цезарь, внимательно слушавший диалог старших. — Если он такой плохой, то получается, что вы ошиблись?

— Время покажет, — ответил Марий. — Выпью-ка я ещё, малыш. А почему отпустил? Трудно так сразу сказать… мы долго сражались с ним вместе, сначала он был под моим командованием, потом командовал соседней армией. Если бы не эта дрянь, которая называется политикой, то мы, вероятно, если бы и не стали настоящими друзьями, но не врагами точно.

— А что случилось между вами?

— Власть — страшная штука, это настоящее проклятие для обреченного её. Однажды ты поймёшь это и узнаешь, мальчик мой. Дело в том, что тебе всегда хочется больше этой самой власти, а когда рядом другие столь же амбициозные люди, то они мешают друг другу. Консулов может быть только два, а желающих всегда с добрый десяток. Как тут не подраться?!

— Но у нас больше солдат, чем у него? — спросил Цезарь, на что Цинна только хмыкнул, а Марий неопределенно пожал плечами.

— Да, больше, но солдат солдату рознь. Главное — это воинский опыт. Вот когда я начинал воевать с кимврами и тевтонами, которые напали на нас гигантской ордой, то у нас армия была раз в пять меньше. Я набрал новобранцев, рекрутов, но что они умели, если варвары сражались с самого раннего возраста и до того момента, как их поразит римский меч? Я не давал большого сражения, я преследовал лавину варваров, не мешал им грабить Италию, но с небольших стычках мои солдаты набирались опыта, а я сам всегда был впереди и видя мое бесстрашие, они становились настоящими воинами. А однажды, когда генеральная битва произошла, мы разгромили и кимвров и тевтонов наголову. По сто тысяч и более убитых варваров в каждом сражении, представляешь? Их трупами так щедро была удобрена наша земля, что виноградники из тех краев еще десяток лет давали неслыханный урожай, а из костей делали не только заборы, но и целые жилища.

— А ты был консулом пять раз подряд, — завершил его речь Цинна. — Да, Гай, это были славные времена!

— Да! — Марий немного поморщился. — Риму всегда найдётся с кем воевать, к сожалению. Если я проживу ещё пару лет, то республика увидит ещё несколько великих побед, потому что где я — там победа. Победа моя — победа Рима.

— Дядя, по-моему вы уже сильно пьяны, — сказал Цезарь, наблюдая, как Марий грозно трясёт лысой головой, при этом немного заговариваясь. — Может быть, хватит?

— Не хватит! — грозно рявкнул тот. — Делаю, что хочу! В конце концов на улице холодно, а я стар и мне необходим внутренний подогрев. Давайте ещё выпьем. Bene te! Всех вам благ!

— И тебе всех благ! — отозвался Цинна. — Пей, что с тебя возьмёшь. Только давай, Гай, прямо с завтрашнего дня, ты запретишь своим бардиеям бесчинствовать в городе? Право же, нам это уже не приносит плодов.

— Ничего, пусть учатся убивать, — Марий хитро подмигнул. — Скоро я остановлю их, обещаю, но это будет не завтра. Нас должны любить и бояться. Мы не трогаем друзей, а врагов еще очень много. Бардиеи любят кровь, вот мы и пошлем их навстречу нашему Сулле, когда тот вернется домой. Пусть он их перебьёт сам, зачем нам руки пачкать? Они дорого ему будут стоить, уж поверь. Однажды я и Сулла с тремя тысячами солдат уничтожили двадцать тысяч воинов нумидийского царя Югурты, что предопределило исход Югуртинской войны. Теперь Сулла сам стал Югуртой. Что же, поступим с ним примерно так же.

— Он больше никогда не перестанет быть врагом? — спросил Цезарь.

— Он будет им всегда… пока он будет. Ох уж эти бывшие друзья, Цезарь! Повторю ещё раз — особо никому не верь и не приближай к себе близко. Нанести удар легче с близкого расстояния, уж мы-то с Цинной это хорошо изучили.

— Но как же никому не верить? — спросил Цезарь, смотря то на одного, то на другого. — С кем тогда дружить?

— С теми, кто от тебя полностью зависит или любит тебя.

— А как понять — кто есть кто?

— Никак. Жизнь научит. Ладно, друзья, давайте заканчивать нашу трапезу и продолжим осмотр трупов наших врагов. Это так прекрасно!

 

P.S. Гай Марий, прославленный полководец, скоропостижно скончался на семнадцатый день своего седьмого консульства от плеврита, развившегося на фоне чрезмерного употребления алкоголя и общей усталости, вызванной серьёзными трудностями и лишениями последних нескольких лет его жизни. Луций Корнелий Цинна, ставший фактически единоличным властителем, на следующий день после похорон Мария собрал четыре тысячи бардиеев, пообещав им награды, а затем солдаты убили их всех до единого, прекратив тем самым марианский террори беззакония. Впрочем, гражданская война от этого не закончилась, и Цинна, бывший консулом еще несколько раз, пал в борьбе с возвратившимся Суллой, который стал настоящим диктатором и марианский террор показался тогда детским лепетом по сравнению с тем, что устроил своим противникам Сулла. Могила Гая Мария по приказы Суллы была уничтожена, а его останки выбросили в реку. Гай Юлий Цезарь, как сторонник Мария, чудом избежал казни — его спасло заступничество влиятельных родственников. При этом, посмотрев на подростка, Сулла сказал своим соратникам «Возможно, вы не видите, но в этом мальчике очень много «Мариев» ». История оценила этот поступок диктатора и впоследствии Гай Юлий Цезарь стал самым известным римлянином всех времен.

 

 

К О Н Е Ц

 

Москва, март 2016 г.

 

Продолжение: Чезаре Борджиа