Отрадокаменка. История не для учебников Голод-1947

Отрадокаменка. История не для учебников. Голод-1947 со слов родственников
 
Признаться, давно хотел написать книгу про родной село. Благо, еще с 1980-х годов часто разговаривал со старожилами, расспрашивал о прошлом Отрадокаменки, о их жизни. Записывал, запоминал, мотал на ус. Только вот чтобы написать книгу, нужно очень много времени. Да и изучение требует история любого населенного пункта. Вот я и решил, зачем же пропадать тому, что я успел нарыть? Из тех, с кем разговаривал о прошлом Отрадокаменки, уже почти никого нет в живых. Так пускай же их воспоминания оживут, и станут всеобщим достоянием. А решил я начать с такого себе интервью-опроса, которое я провел со своей соседкой и родственницей по линии отца, уже к сожалению покойной бабушки Маруси. И разговор наш шел про тяжелые времена голода 1947 года.
 
 
— Нэ прывэды Господь, щоб такэ повторылося! — перекрестилась моя соседка, бабушка Маруся Костенко, когда рассказывала мне о голоде 1946-47 годов на Херсонщине, и в родной Отрадокаменке в частности, — Тоди ж засуха була страшна! Йили все пидряд.
— Я читал, что хлеб в магазинах подорожал вдвое, а получка рабочих наоборот – уменьшилась. Молодой специалист на заводе за свой труд имел в среднем 200 рублей, а обед стоил 8-9 рублей в день. Вот и выкручивайся, как можешь. Если бы не приусадебные огороды, капец бы пришёл рабочему Ване.
— Так воны, городськи, хоть обидалы. А мы, тута, в сэли, доставалы всэ свойими руками. Хлиб пэкли сами. Пэрэмишувалы муку з молотой картошкой и вперёд. А в сильмаги тут хлибом и нэ пахло даже. Та и грошэй  сэлянам не платылы. За шо куплять? На заработани трудодни зэрно то выдавалы. То тилькы если колхоз выполныть план по хлебосдачи.
— И что, выполняли?
— Та дэ там, — махнула рукой моя соседка, — Особэнно в ти года вечно був нэдобор.
— И председателей колхозов за такие дела сажали. В 1947-ом больше десяти тысяч загребли! – похвастался я своей осведомлённостью.
— Нэ знаю, як там в другых мистах, а у нас председатель був одын. Зато пив сэла за «тры колоска» (печально известный сталинский указ – К.А.) в тюрьму забралы. Ох и закон був – страшный! Он бабы Веркы (моя бывшая соседка – К.А.) ридный брат писле работы в поли прыпрятав з дэсяток выризаных уже кочанчикив з капусты, а биля самого дому його нагнав голова на «эмки» (была такая машина типа «Виллиса» с открытым верхом – К.А.) и вытрусыв йих из-за пазухи.
— Это ж ему кто-то наверняка донёс, — сделал я предположение.
— Та канешно донёс, — согласилась бабушка Маруся, — И кляузников у нас багато було. Грамотни ж почты вси сталы. Ось и строчилы друг на друга доносы. Скилько хороших людэй в ту тюрьму отправылы – просто страшно! Так багато йих було. И за шо? За то, шо хотилы хоть якось накормыть свойих дитэй!
Лично я никоим образом не осуждаю людей, которые по своему положению находились возле вершины сельской власти. Большинство из них искренне считало, что  вылавливая своих подчинённых с мизером продуктов, которые натихаря взяты с колхозных полей, борются, таким образом, со злостными расхитителями народного добра. В тот голод зимой-весной 1946-47 годов за кражи хлеба было посажено аж 400 тысяч советских граждан, которым тамбовские волки стали товарищами. А если какой-нибудь руководитель, по мнению выше стоящего начальства, проявлял в этом деле излишнюю мягкотелость, то сразу обвинялся в недостаточной жесткости по реализации плана заготовок зерна, или его утаивании. Так что, хочешь, не хочешь – а приходилось предпринимать репрессии против своих односельчан, чтобы самому остаться на плаву. Да и власть сельские головы любили. Нашего, вон, по свидетельству тогдашних молодух и детей – очень боялись в селе. Правда, никто с ним впоследствии счётов не сводил. Даже когда он ещё не одно десятилетие руководил колхозными шофёрами на должности завгара (заведующий гаражом). И только уже в 70-е года ХХ столетия у него случились какие-то трения с тогдашним председателем совхоза-завода «Каменский» Костенко Николаем Дмитриевичем, и мужичка быстренько отправили «по возрасту» на отдых. И если кто-то и вспоминал этому заслуженному пенсионеру «безвинно осуждённых» в годы послевоенного голода – то только про себя, и очень тихонечко. Потому что боялись. Почему я так решил? Даже спустя много лет ещё живые свидетели тех бурных событий в истории нашей страны и моего родного села в частности, при рассказах о произволе начальства боязливо оглядывались. Будто бы сельский голова и сейчас выскочит на своей «эмке» из переулка, как нечистый из табакерки: «Так, говорите, что я полсела ни за что пересадил? А ну-ка бегом в машину! Сейчас в управе разберёмся, как вы план перевыполняете!». И даже будь ты даже  трижды ударник труда – могли без особых разборок прикрыть за наклёпы на советскую действительность и антигосударственную пропаганду! Он моя соседка, бабушка Маруся, весной 2011-го, когда ведала мне по секрету всему свету о председательском беспределе в голодную зиму 1947 года, сразу понижала голос.
— Ну а как же брат бабы Веры? – продолжал интересоваться у неё ваш покорный слуга делами давно минувших дней.
— Та шо. Устройили йому показательный суд разом з мойим братом, та й и посадыли на пять годив.
— И что, никто не заступался за них?
— Ага. Попробуй заступись. Зразу яку-нибудь статью повисять.
— И доказывай тогда, что ты не верблюд.
— Шо-шо?
— Та ничого. Это я так. Мысли вслух. Кстати, баб Марусь. А вы знаете, что вояки (ударение на «и») ОУН-УПА спасли в тот голод множество жизней украинцев, белорусов, русских, молдаван?
— Цэ ты про «бандэр», чи шо?
— Ага. Про них, родимых.
— И як же цэ воны зробылы?
— Так и там, на западной Украине, тоже ж хотели провести что-то наподобие продразвёрстки. Только вот нашла коса на камень. Отряды УПА организовали сопротивление вывозу зерна, а местное население попросили помогать пришлым людям, которые преодолели сотни километров в поисках пропитания и смогли просочиться сквозь милицейские заслоны. Вот так.
— А я и не знала. Яки молодци.
— И не говорите, баб Марусь. Если бы не они, то погибших от голода в ту зиму и весну 1946-47 годов было бы гораздо больше миллиона человек. Тогда по одной только Украине официально числилось больше 800 тысяч дистрофиков. В некоторых областях голод довёл людей до такого состояния, что они ели человечину! Представляете!
— Жах якый! – перекрестилась соседка, — У нас такого нэ було! Так, на вулыцях люды мерлы. Алэ шоб люды людэй йилы, такого не чула. Всих ховрахив в стэпу пэрэловылы, кору вид дэрэв пойили – а всэ ж до такого состояния не опускалысь.
— А в это самое время на неподготовленных для хранения складах сгнило более миллиона тонн зерна, да и ещё пару сотен тонн наше родное правительство отправляло французам, чехословакам, полякам, немцам…
— И про цэ чулы. Хотя вслух старалысь не говорыть.
— А то, что немцев подкармливали, с которыми воевали вот совсем недавно – обидно не было?
— Та як тоби сказать? – задумалась бабушка, — Воны ж тут сыльно нэ зверствовалы, если сравныть с тым жэ Козацьким (соседнее село – К.А.). Там людэй розстрилювалы – а у нас такого не прыпомню. Та й з Гэрмании уже багато дивчат вернулось. Разнэ рассказувалы. И поганого, и хорошего. Работалы, кормылы, танцюлькы устраивалы, даже замуж выходылы…
— Это те, которые на бауэров в сёлах горбатились?
— Воны сами, — тут бабуля улыбнулась, — Даже, колы прыйихалы додому в сэло, выглядилы бильшэ видкормлэнными, чим мы (и это после года-полтора в советских фильтрационных лагерях – К.А.).
— Кстати, читал, что украинцев в голодный 1947 год подкармливали китайцы бобами сои и зерном (200 тысяч тонн – К.А.), а диаспора из Канады пересылала голодающим соотечественникам продуктовые посылки. Да ещё и ООН 250 миллионов долларов выделило на закупку продовольствия и оборудования для украинского села.
— Нэ знаю, хто там кого подкармлював. До нас всэ это не доходыло. Хиба шо участковому там шось полагалось, та голова (председатель – К.А.) усиленный паёк получав. А так прости люды надиялысь на свой огород, та коз. Так ищё ж и з наших соток города налог знималы.
— Это как?
— Прийихав милиционэр з головою и забрав з двадцяты видэр картошки бильше половыны. И з помидорамы, и з огурцямы та ж картина. Куда воны потом всэ цэ отправлялы – нихто не знав. Можэ и соби шось там оставлялы. Хто був слишком языкатым и интэрэсувався тим, чим не положено – садылы в тюрьму.
— И что, всё шито-крыто, все молчали?
— Ты знаешь. Колы хлопци начали возвращаться з армии, вси в медалях, повоювать же успилы, кого в 44-ому прызвалы, так хотилы кое з кым розибраться по этому поводу.
— Но против системы не попрёшь.
— Так хто ж сам сэбэ посадить захоче и симью без кормыльця оставить? Аджэ голодалы мы щэ довго. Я ось нэ помню, була в тэ время у нас корова, чи в колхоз уже прыказалы здать, а козы булы. Ось одбы нэ воны, родими – нэ выжилы б.
А я всё время в детские и юношеские годы поражался, откуда у стариков-пенсионеров такая патологическая любовь к содержанию коз? Никак не мог понять, почему дедушки и бабушки, вместо отдыха дома возле телевизора, днями пасут свои мини-стада с трёх-четырёх коз, когда им государство пенсию платит? Думал, что от нечего делать. А оно вот откуда ноги растут. Оказывается, многим эти рогатые бекающе-мекающие существа во второй половине 40-х годов ХХ столетия спасли жизнь своим молочком, и маслом со сметаною, из него сделанного. Вот и моя родная бабушка Маруся (не та, разговор с которой я вам, уважаемые читатели поведал) держала пару-тройку Машек с Зорьками. А мы со своим родным братом Артуром частенько бегали к бабуле на больших переменах поесть гарбузовой (тыквенной) каши с козьим молочком. Вкуснотища, да и только. При воспоминании даже сейчас слюнки выступают!
 И морды тех вечно жующих травку коз помню, и постоянно бодающегося козла, от которого спасу не было – тоже! И то, как отказался есть суп, когда узнал, что в нём плавает мясо рогатого бодальщика. Так его жалко стало – до глубины своей пацанячьей души! Хотя в голодные годы я бы таким «несправедливым» стечением обстоятельств, а козлика сбила грузовая машина, сильно не переживал и слопал бы всё мясо, только б за ушами лящало. Это же козлиное мясо, плавающее в супе огромными кусками, а не сусликовое, которое с гулькин нос. Поэтому я и не удивляюсь, что во время описываемого голода сусликов-ховрахов выловили по всей украинской степи поголовно! А те, которые остались, заныкались от страха в самой глубине своих земляных норок в ожидании лучших для себя времён.   
 
 
Мой отец, Костенко Александр Никитович, часто мне рассказывал, как он ещё пацаном запрягал коня по прозвищу Патлач в телегу с бочонком, наполненным водой, и вперёд на сусликов-ховров. Мой дед Никита, который не дожил, к моему большому сожалению, до рождения своего первого внука, автора этих строчек, всего год, работал в колхозе приёмщиком, и ему по штату была положена лошадь. Ну а кто из крестьян, да и вообще из советских людей, не использовал казённое имущество в личных, корыстных, так сказать, целях? Единицы из тысяч! Так что нет ничего плохого, что и отец моего бати, кроме казённых дел, ездил на бричке, запряжённой Патлачом, и на заготовку сена для домашней скотины, и своего сына посылал за ховрахами. А суслик, это не только мясо, но и ценный мех! Шкурки этого небольшого грызуна очень ценились. Из них можно было сшить, например, шапку на зиму. Правда, для этого многовато сусликов нужно было поймать. И мяса у ховраха, что у голубя. То есть с гулькин нос. Да и питаться чем этим грызунам прикажете, когда всю их пищу весной 1947 года люди уже давно поели. Там, где росла трава – осталась голая земля. А пшеницу с разными там злаками не сильно то и потягаешь с колхозных полей. Люди сами как суслики. После уборки урожая оккупировали государственные нивы, чтобы разжиться хоть несколькими колосочками. Правда, можно было запросто загудеть за решётку по закону о «трёх колосках». Это простонародное название Постановления ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», принятого по инициативе Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина. То есть это постановление было принято аккурат перед страшным голодом 1932-33 годов. И хотя уже в 1936-м было пересмотрено 115 тысяч дел, и аж в 91 тысячи случаев применение закона от 7 августа было признано неправильным, что дало волю 37 425 человеку, ещё находившихся в заключении, «закон о трёх колосках» широко применялся и в голодную зиму и весну 1947 года. Как и в 1933-м, людей прикрывали за один-единственный кочан капусты, который бедолага заныкал за пазухой, чтобы хоть как-то накормить своих детей, или же за колосья с колхозного поля. Но, как я уже писал ранее, голь на выдумку хитра.
Детей за хищения с государственных ланов к уголовной ответственности не привлекали. Могли, конечно, загрести их родителей. Но попробуй поймай пацанят и девчат, когда они при первом же шухере упорхнут с «места преступления», как стая воробьёв. Вот и направляли взрослые своих киндеров добыть кое-что с колхозных полей себе на пропитание уже после уборки оных. Мама мне рассказывала, как они, школьники, прятались на своих огородах, что впритык примыкали к колхозным нивам, и не успевал обходчик исчезнуть за горизонтом, как налетали на стерню в поисках зёрен пшеницы на земле. Собирали немного. Но лучше ведь что-то, чем ничего. Правда, такая лафа быстро заканчивалась. Ведь спустя несколько дней после сбора урожая на поля направлялись старшеклассники для повторной уборки. И после них на нивах уже делать было нечего. А голод ведь не тётка! Вот и приходилось населению кушать всё, что можно употребить в пищу – траву, кору деревьев, птичек… И такая картина наблюдалась не только в Днепропетровской области на крупной железнодорожной станции Апостолово, где и проживала семья моей мамы, или в Отрадокаменке на Херсонщине, где обитал отец автора этих строчек. Так в ту страшную зиму 1946-47 годов жили люди по всей Украине. И десятки тысяч её не пережили.
 
Родная бабушка Маруся мне рассказывала, как она вместе с другими односельчанками обменивала вещи на продукты в Раковке. Я какое-то время преподавал в этом селе. Что могу сказать. Маленькое поселение с небольшим населением. От Отрадокаменки идти по степям нужно километров примерно 25. Вот это расстояние и преодолевали пешком каменские женщины с более-менее хорошей одежонкой, импортным инструментом, которым обзавелись во время оккупации, добротной посудой и разными там поделками-безделушками. Всё это добро тащили на себе в узлах из простыней и баулах. Этот «четвертак» до Раковки и налегке то пройти совсем нелегко. Сам на себе несколько раз испытал. Часа четыре на дорогу уходит. А что уже говорить про измождённых голодом людей. Молодых женщин, которые отправились в такую дальнюю для пеших «прогулок» дорогу ради спасения своих семей. Меняли принесённое в основном на зерно, а также муку и вообще всё то, что можно было употребить человеку в пищу. В Раковке, оказывается, с этим делом было полегче, нежели у нас, в Отрадокаменке. Да и вообще, во всех близлежащих по берегу Днепра и Козака сёлах. Эта традиция, искать спасение от голодной смерти в степных небольших населённых пунктах, пошла ещё со времён гражданской войны. Во время голодомора-33 в ту же Раковку выехало несколько семей из соседнего Казацкого. Через четырнадцать лет их примеру последовало ещё несколько земляков. А кто не имел такого желания, да и возможности, стирали свои босые ноги на пыльных разбитых степных шляхах, чтобы засветло не только добраться до спасительной Раковки, но и вернуться домой. То есть за день наши бабушки-прабабушки проходили полсотни километров, да и ещё затаренные под завязку! Туда – вещами для обмена, обратно – выменянными продуктами. И откуда у них силы брались? А ведь подобные вояжи каменчанки в 1947 году, да и позже, совершали неоднократно. Учтите, что и на полях колхоза имени 12-летия Октября работали в основном только женщины с несовершеннолетними детьми. Тогда станет ясно, какую нагрузку вынесли на себе наши землячки в то суровое время. Мужчины если и были в селе, то только инвалиды войны и калеки. Конечно, они помогали своим красавицам всем, чем могли и всячески пытались облегчить их труд. Но всё же основное ярмо работы на колхозных полях лежало именно на наших дорогих женщинах.
И они выдюжили! Работали, детей растили, мужей и своих хлопцев с армии ждали. И когда мужчины возвращались домой, в солдатской форме с котомками за плечами и чемоданами набитыми заморскими подарками в руках – радости родных и близких не было предела!...
Но это уже совсем другой рассказ…