Здесь должно быть тихо

Пустая комната. На полу обвалившаяся штукатурка, обрывки обоев, сухие листья, прочий мусор. За окном с выбитыми стеклами серо-свинцовое небо. Не знаю почему, но оно всегда тут такое, как будто вечная осень нависла над мертвым городом. На заваленном мусором подоконнике лежит старая кукла и пялит пластиковые стекляшки глаз в потолок, пластмасса лопнула как будто на нее наступили тяжелым армейским ботинком. Кто положил ее сюда, зачем? Где этот человек? И человек ли это сделал? Мертвый город, пустой, страшный. И он все время смотрит на тебя, смотрит пустыми глазницами окон, смотрит черными пастями подъездов, смотрит холодными мертвыми стенами. Смотрит молча, здесь не место живым, человек построил этот город, но здесь не место человеку. Здесь даже звук шагов раздается как будто через силу, испуганно затихая не успев возникнуть. Здесь не место человеку, здесь должно быть тихо. Стоит переставить ногу, стоит шевельнуть рукой и стук подошвы, шорох ткани нарушат эту мертвую тишину. Но здесь должно быть тихо. Даже те, редкие звуки, которые слышишь на улицах мертвого города не доносятся сюда. Звон в ушах который слышен в полной тишине, куда-то делся. И густой липкий страх, страх нарушить эту величественную жуткую тишину, начинает медленно охватывать, прижимая ноги к покоробившимся доскам пола все плотнее и плотнее. А кукла все также пялит стекляшки в потолок. Чернота глазниц старого противогаза примостившегося рядом втягивает в себя мысли, втягивает медленно как бы боясь спугнуть. Если перестать дышать, то можно увидеть прозрачные силуэты — тени прошлого бесшумно и мертво колеблющиеся в пустоте комнаты. Они не видят тебя, не слышат, но их беспокоит присутствие живого там, где все должно быть мертво. Эти стены держат их, эти стены пропитаны мертвой памятью. Никто не помнит их, но их еще можно увидеть. И тени начинают медленно приближаться к тому, что беспокоит их. Вязкими длинными нитями они медленно тянуться из углов комнаты. Чуть заметными темными силуэтами они смыкаются вокруг. В полной, мертвой тишине. Здесь не место человеку. Но страх нарушить тишину вдруг перерастает в ужас понимания того, что беспокоит эти стены, что беспокоит тени. Здесь не место живому, все что живо — здесь должно быть мертво. Наваждение проходит и остается только бессильный сковывающий ужас от того, что должно произойти когда тени сомкнуться вокруг. Здесь не место живым. Неимоверным усилием удается оторвать взгляд от выбитых стекол противогаза, воздух наполняет легкие и вырывается назад с беззвучным криком. Здесь должно быть тихо. Но тени дрогнули и чуть попятились назад. На этот раз удается оторвать ногу от пола. Шаг, еще шаг. Глаза прикованы к проему двери, все плывет вокруг, только бы не оглянуться. Только бы хватило сил не оглянуться. Рука хватается за дверной косяк, а на коже уже холодные прикосновения теней, снова начавших смыкаться вокруг. Медленно возвращается зрение. Перед глазами облупленная стена, выкрашенная полинялой когда-то синей каской. Справа и слева коридор. А за спиной проем с выбитой дверью. Сердце готово выпрыгнуть из груди, легкие судорожно накачивают пыльный воздух. Осторожный взгляд через плечо. Пустая комната — мертвая, покинутая, как и сотни других в этом городе. На полу мусор, обвалившаяся штукатурка, на подоконнике среди осколков стекла и сухих листьев лежит старая кукла и пялится в потолок пустыми глазницами. В проем окна светит солнце, но небо серо-свинцовое. Здесь всегда такое небо. И здесь должно быть тихо, это мертвый город.