cудьба княжеского потомка часть девятая

24\10-15
                                                               Часть девятая
  Уснул и уснул. Проснулся в натуре, зона.
        И вся сказочная жизнь детства осталась только в снах и воспоминаниях. А здесь надо выживать, следить за своими словами, своими действиями, что при моем характере холерика, очень трудно. Зона усиленного режима, собраны зэки всех мастей. Зона коммерческая, в которой правят бал блатные и где, за каждое неосторожное слово или действие, надо отвечать.
                        На второй этаж, ко мне в куток, блатные поселили двух бандитов, как они представились. Койками и местами на подселения зэков, в нашей зоне занималась не администрация зоны или отряда, а «блатняк». Так называемый смотрящий по отряду, это была его прерогатива. И он же держал порядок в отряде. За это, каждый зэк со своей посылки присланной ему из дома, отдает им десять процентов.  Я скажу и это правильно. Администрация далеко, а блатные вот они, здесь, на месте. И им выгодно, чтобы в отряде была тишина и порядок, иначе им администрация самим голову зажмет, по «бурам» рассадит. Один, лет сорока. Костя, напыщенный, нагловатый, самоуверенный «зек». Имевший  несколько ходок, по различным статьям. Второй, молодой, лет тридцати, Николай, грабитель касс  и магазинов. Николай, сколотив из своих друзей банду, состоящей из десятка человек,  на машинах, на мотоциклах, разъезжал по деревням и мелким поселкам. Там высматривали цель, магазин, колхозную кассу или обменный пункт. Вели наблюдение, и если все подходило к их сценарию, то ночью шли на дело. Действовали аккуратно, бесшумно, иногда подключали мальчишку, одного из сыновей грабителей, чтобы он пролез в окошко или дыру, проделанную ими, и открыл дверной замок изнутри. Чаще фомкой и отмычками. Естественно имел несколько судимостей. Попробовал удивить меня, сколько он имел денег. Я ему тут же подсчитал и поделил его заработанные деньги, на дни его отсидок. Вышло, что он и на хлеб не награбил, после этого, о заработанных деньгах, он со мной не разговаривал. Я посоветовал ему идти в колхоз работать, там он больше заработает. С первым бандитом, Костей, у меня не сложились отношения. А, действительно, кто я и кто он? Несмышлёный первоходок, можно сказать в возрасте,  лох!  И, «прожженный зэка» (конечно по его размышлению). Меня тоже несколько удивило, что его бандита, имеющего несколько ходок, закинули на второй этаж, а это по меркам зоны не престижно и для бывалого бандита не подходит. А он действительно имел несколько судимостей, ходок в зону, за кражи, хулиганство, грабеж. Но по его словам, он сам так захотел. Костя, с первых же дней повел себя со мной нагловато. А, что, человек в возрасте, первый раз в колонии, генеральный директор, и сделал вывод для себя, что я лох и можно распоряжаться и доить. Он сразу по заходу, стал рассказывать о своих подвигах, ходках, жизни на других зонах и стал строить из себя, чуть ли не вора в законе. Но я уже был не тот, первоходок, который полгода назад зашел на «Кальварийку». Я быстро, логически вычислил, что он хотя и неоднократно судимый, но здесь в зоне, он никто, иначе его не забросили бы на верхнюю койку, даже добровольно. Значит, где-то он накосячил.  Костя попробовал со мной тыкать, но я это сразу пресек. Только на «вы» (хотя сам я, конечно, ему тыкал, да собственно я со всеми на «ты», нет, нет, я не хвалю себя в этом, просто привычка от старых времен, когда я всем был нужен). Я  запретил ему  садиться ко мне на кровать, даже не ему, а им обоим. Николай воспринял это нормально и, приходя в куток, сразу забирался к себе, на второй этаж, подсматривать за мной. Но это конечно был перебор с моей стороны, сидеть то им все равно где-то надо было.  Здесь уже пришлось разбираться «смотрящему» по отряду. Он пришел, сделал мне внушение, что сидеть на кровати может любой, а Косте подсказал, чтобы он не вякал,  на счет своих судимостей,
               — Мы здесь все про тебя знаем.-
   После ухода смотрящего, Костя с нарочитой уверенностью, стал садиться ко мне на кровать. И однажды у нас с ним произошла стычка.  Прихожу, днем с локалки, к себе в куток, а Костя демонстративно развалился на моей кровати. Я его согнал и вежливо сказал ему, что он олух царя небесного, раз с первых слов не понимает, что ему говорят. Его это сильно взбесило, почему не знаю. Может, то, что я не первый раз так его называю. Я в это время повернулся и  пошел из хаты, в коридор, так называемый «продол». Костя, как завзятый спортсмен перелетает через койки (видно желчь чересчур заиграла) и оказывается у дверей, впереди меня. Налетает с кулаками, со свирепой, зэковской физиономией, но у меня железные нервы, я хладнокровно, даже очень хладнокровно, оценил обстановку, а я уже не тот жирный боров, что был на воле, а поджарый, стройный молодой, пятидесятилетний человек, с зашкаливающейся самоуверенностью, когда-то успешно занимавшийся боксом, понял, что я его спокойно здесь уложу. Прекрасно зная, что за него ни кто не вступится, я его слегка отодвинул перед собой. Встал в стойку и спокойно говорю,
                 — Сейчас в лоб врежу и успокоишься.-
 Потом на всю хатку, а в ней народу двадцать человек и все как есть бандиты, есть такие, кто пришел сюда со строгого режима и даже с «особого».
                 — Сейчас я тебя не буду трогать, но как только буду выходить на волю, а это будет скоро, то я тебе голову отшибу.-
                   Потом, еще громче, работая на публику, как ни как, а я бывший киношник,
                — Сейчас не трону, но в тот день, когда буду выходить, точно, голову тебе отшибу.-
               С этого дня, Костю, как подменили. Ласковый, на «вы», « Павел Аркадьевич». Я даже, через неделю спросил его, а что ты такой ласковый, а вы же со мной Павел Аркадьевич ласково и я также. Даже за пачку примы, он мне из фуфайки, сделал жакет, который мне зимним временем, очень пригодился.
С Николаем, у меня сложились другие отношения. Он, хотя и грабитель, но по натуре был мелкий пакостник. Как он командовал бандой непонятно. Меня он побаивался.  На него действовал мой титул «Генерального директора» и мои знания. Все, что он хотел, это поймать меня на том, что, что-нибудь, да, я не знаю. Когда однажды, ко мне пришел один из зэков, и я случайно ошибся, но тут же поправился (а, Николай, когда ко мне приходят клиенты, всегда свисал со своей койки, второго этажа, прислушивался, смотрел за моими расчетами), то вся зона в тот же день узнала, что Павел Аркадьевич ошибся. А как я об этом узнал, да просто. Сижу один, как всегда на лавочке, в локалке, ко мне садится человек и говорит, ну что Аркадьевич (кликуху доктор к тому времени убрали и все ко мне обращались по отчеству),
             — говорят, Вы ошиблись, и не правильно подсчитали сроки-
. Через некоторое время, вечером, на вечерней проверке, тоже мне об этом сказали. То есть они все считали, что я не могу и не должен ошибаться. После этого, я старался свой авторитет поддерживать и более тщательно рассматривал дела и более внимательно писал касатки и жалобы.
         Колю,  правда,  иногда я гонял, даже несколько излишне, забывая, что здесь не воля, а тюрьма. Раз захожу к себе в куток, сидят на моей койке несколько человек, парни с Колиной банды (они все здесь сидели, только в разных отрядах). А, я запретил садиться на мою кровать, хотя я здесь был не прав, а куда им садиться, если они пришли к другу в гости. Но, я не всегда здраво рассуждаю, а иначе не сидел бы здесь. Захожу, сидят. Я, особо не раздумывая, им говорю, приказным тоном,
               — Ну-ка! Встаньте с койки и пиз-дуйте отсюда, какого хера расселись здесь. –
Коля, молча, встал со своей командой, и они быстренько утопали. В кутке, мне за эти слова, никто ни чего не сказал. Но, потом до меня самого дошло, что я не то сделал. Что я не на воле и здесь, за каждое слово, отвечать надо. Дойдет до «смотрящего» и будет разборка, могут и мне в лоб настучать. Через некоторое время пришел Николай и жалобным, просящим тоном,
                   — Павел Аркадьевич, ну что же вы так, при моих ребятах!-
Я, понимая, что ошибку нужно исправлять, говорю  ласковым, дружеским голосом,
                    — Да, ладно Коля, садись, давай чай попьем, а то мне одному не в стремя пить,  на конфетку, угостись.-
                     Угостил его чаем, леденцами и все забылось.  В другой раз он привел ко мне на консультацию, какого-то бандита, весь разрисованный, в наколках. Тот с порога, мне,
                     Ну, давай, черкни писульку, что там надо писать.-
         Немного опешив от такой наглости,  сразу говорю,
                   — А, ты, что здороваться не умеешь, что в школу не ходил или там не научили, что надо здороваться, когда приходишь к кому-то. И что к старшим на вы надо обращаться. Иди, сначала научись здороваться, потом приходи. –
        — А, ты Коля, если кого приводишь, подскажи или научи вежливости человека. Что сначала при входе с людьми здороваются.-
Тот «зек», сразу ушел, а Коля виновато поглядев на меня, еще и ругнулся в его сторону. После этого, все кто ко мне приходил, в первую очередь здоровались.
             Так, вроде спокойно — напряженно и текла моя жизнь в зоне. Пробыв, вернее просидев, где-то месяц, я заметил, что часть зэков ходит в красивых, цивильных костюмах, правда черного цвета и без галстуков. Выглядят, как на параде. Но абсолютное большинство и в том числе я, ходили в казенных робах и казенных ботах. И естественно отношение к таким «парадникам», со стороны администрации зоны, да, и со стороны зэков, было более уважительно. Я расспросил Сашу, почему часть зэков ходит в гражданской одежде. Он и рассказал, что здесь в зоне, это разрешается, лишь бы темное было. Я написал жене, чтобы срочно выслала мне черный костюм, черную рубашку и кроссовки. Мне это все было выслано. Новенький черный костюм, черная атласная рубашки и красивые кроссовки. Кроссовки в зоне запрещены, но я туфли терпеть не могу, поэтому попросил их выслать. Приоделся, стал выглядеть, как английский денди. И сразу почувствовал к себе другое отношение, как со стороны администрации зоны, особенно с медицинской частью,  так и со стороны зэков. Мне больше импонировало, отношение со стороны медицинской. Там работали, служили,  молоденькие симпатичные медсестрички, с которыми мне приходилось непосредственно общаться. Здесь в зоне, даже если ты Генеральный директор, но выглядишь, как босяк, то и отношение к тебе будет босяцкое. Правда, грех говорить, но ко мне и в костюме зэка, отношение было другое, более благоприятное. Я с первых дней не позволял садиться мне на голову. Я всю жизнь считал себя неплохим психологом. Этот дар мне здесь пригодился. Я с первого-второго раза вычислял больных на голову зэков и старался от них отходить,  либо их отшивал от себя. А, здесь их немало. Постарался добиться небольших привилегий. Во, первых, я пробил себе пропуск, на самостоятельное хождение по зоне, а это огромный плюс к авторитету зэка. Таких были единицы, на все четырех тысячное население зоны. У меня даже был интересный случай. Иду по зоне, навстречу идет капитан, «отрядник», начальник соседнего отряда (через некоторое время он перешел в наш отряд). Остановил меня,
                — Вы, почему ходите один по зоне?-
              Я ему, шуткой,
                 — а, как еще должен ходить Генеральный директор.
             — А, Вы, что Генеральный?-
                     -Да,-
             — Тогда конечно, идите.-
Я, довольный, с улыбкой, пошел дальше. Очевидно, это был недавно принятый на службу, или переведенный с армии капитан, на должность начальника отряда. Еще не освоивший в зоне, не понявший, что здесь все зэки одинаковы, Зэк он и есть зэк, хоть в лаптях, хоть в туфлях! Много армейцев находятся, послужить или дослужить, здесь, в департаменте наказания, ДИН. Здесь и зарплата больше и звания повыше. Сразу приходят на майорскую должность, ну а, там, как карта ляжет. Во вторых, сходил к начальнику медсанчасти и получил пропуск на дополнительный банный день (по которому я ходил в баню, через день). У блатных, а выделение коек сидельцам, это их епархия, получил нижнюю койку, которую я оборудовал, как шатер. У "шнырей",  в прачечной, наменял простыней, у зэков, уходящих на вольную, одеяло. Один из зэков, нанес мне с зоны красивой бронзовой проволоки, медных крючков и я сделал так, что шатер с помощью нехитрого приспособления, закрывался и открывался. Кроме того, что ко мне приходили писать касатки, жалобы, то стали приходить еще доморощенные поэты. Притаскивали стихи, просили оценить, подсказать. Рецензию дать.  Поэты, люди обидчивые, попробуй критику наведи. Немало я испортил судеб, этим доморощенным поэтам, давая им хвалебные рецензии. А, поэтов там ползоны. Но это умильная картина, но не надо забывать, это зона усиленного режима.  Да, еще, как бы приходят сюда, по облегчению, со строго режима и даже "особики", а это уже совсем другой контингент. Нервы негодные, могут и заточкой, да и ножом (это тоже, не смотря ни на какие шмоны, было).  Сидел в соседнем отряде и людоед со своим сыном. Сам минчанин. Рассказывает,
                                        — Сидим дома, ни кого не трогаем, празднуем. Но праздник проходил скучновато. Выпивка есть, закуски нет. Телевизор не работает. Решили вызвать телемастера. Приехал, отремонтировал, посадили за стол, выпили. Он и скажи, а где закуска, да еще посмеялся,- беднота, темнота. Мы его и завалили. Сын и предложил,  а вот, она, закуска. Мы его  распотрошили, печенку зажарили, ни чего, «съедобна».-
        Но на проверку, а это происходило на плацу, в семь утра, в восемь вечера и в десять вечера, мы должны выходить строиться, в своих зэковских робах. Ну, это и лучше было. Я старался костюм беречь, чтобы он выглядел чистым и не мятым. Гладить здесь негде. Рубашку тоже старался беречь.
                Все это хорошо, но мне еще предстояло разобраться с мошенником. Можно конечно и забыть это дело, но только не я. Характер отвратительный, за что и сел сюда. Другой бы человек, забыл это дело. Но я решил поймать его и наказать. Он жил в другом отряде, так, называемом "хутор". К ним так просто не пройдешь. Но столовая, то одна. Я решил его там ловить. Он уже знал, что я прибыл и естественно прятался от меня. Столовая огромная, как Казанский вокзал, в Москве. Отряды питались, по очереди, посменно. Я все ни как не попадал на его смену. Хотя многих предупредил, чтобы мне сказали, если он появится. А, зэки это такой народ, что родного брата сдадут, лишь бы тому хуже стало. И вот, как-то захожу в столовую, и ко мне подходит зэк, и тихонько сообщает, вот его стол и сейчас он придет. Заходит его отряд и идет и мой мошенник, я его тихонько за шиворот и в сторону. Бить нельзя, хватать нельзя. Здесь же находятся офицеры, начальники отрядов и их замы. Ударь и статья или БУР, что для меня не лучше. Я состроил страшную морду и говорю,
                — Так что за деньги, я тебе сучонок должен?
            Он, заюлил, пошел в непонятки,
                 — Жена ваша меня не поняла, я не так сказал -
              — Короче так, гони мне десять пачек примы. Помнишь, я тебя как друга угощал шоколадкой. А ты меня, за мою доброту решил наколоть. И попробуй не отдай, голову отверну.-
                     Он понял, что я шутить с ним не буду и сказал, что отдаст. Я довольный его испугом, отпустил его. Меня даже заинтриговало, а где он возьмет. Десять пачек "Примы", это для зоны много. Зарплата рабочего, на "промзоне", за целый месяц работы. Скорее всего, надо кого-то обмануть, выцыганить. Но дело принципа, а это зона, здесь моментом поймут, что ты лох. А последствия будут чреваты для меня. Весь авторитет улетит. Во всяком случае, на "Вы", со мной ни кто разговаривать не станет. На этом расстались. Здесь не воля, где я бы скоренько набил  морду и на этом сквитались. После этой нашей встречи, он еще долго избегал меня, даже в столовую не ходил. Я знал, что десять пачек примы, здесь не просто достать, но принцип дороже. В отряд к нему я не мог  зайти, а по зоне он не ходил. Многие уже знали, что я его ловлю и однажды прямо ко мне в отряд пришли и сообщили, что он идет на досрочное освобождение и сейчас он будет у начальника колонии, на комиссии по рассмотрению зэков, идущих на условно-досрочное освобождение.
                    Солнечный день, настроение боевое. Я одеваюсь в спортивное, на ноги красовки (вдруг думаю бить его придется) и по-быстрому топаю до конторы администрации. Со всякими уловками, прошел все входы и выходы. У дверей администрации, стоит, переминается толпа. Собралось много народу,  желающих уйти на досрочное, так называемое УДО, «Условно-досрочное освобождение» и тут же находился  отряд из карантина. Новенькие, приведенные на распределение по отрядам.  В большой, тесной толпе, уже не разберешь, кто, с какого отряда. Я, как битый зэк (ни когда в жизни не подумал бы на себя, что я среди зэков, могу быть таким уверенным), деловито потолкавшись в толпе, здесь, его и выловил. Он выходил из конторы, от начальника. Опять за шиворот, и матом при всех. Ты, что п----ц, такой-сякой  решил наколоть меня, да, я тебя сучонка, такого-сякого пришибу, здесь останешься,  здесь, навсегда. Я прекрасно знал, что  в этой толпе,  среди зеков, начальства нет. Начальство сейчас, либо на комиссии, либо у начальника колонии, распределяют по своим отрядам новеньких, вновь зашедших в зону зэков. Он заерзал, заюлил.  Как? — матом в зоне, — при всех зэках, это ударчик! Я вам скажу больше. Это конец любого авторитета. А, он здесь, как мошенник, считался в авторитете, и, что если я ему вмажу при всех, ему до конца срока (а это два — три дня), трудно придется доживать. Успеют опустить. Народ стоит, любуется зрелищем, а  я, работая на публику, особенно на новеньких, матом его крою и угрожаю лоб раскроить. Он испуганно дергает меня, пытаясь заткнуть мою речугу, хватает меня за руку  и ведет в ремонтные мастерские, находящиеся рядом с конторой.  Там он у кого — то занял и отдал мне все десять пачек. Правда попенял мне, плачущим голосом, что я нехорошо поступил и мог бы вообще простить его.
                            — Да, нет дружище, я такие вещи не прощаю. Ты думал, на лоха налетел, скажи спасибо, что не на воле, мозги бы тебе там стряс.-
                   На этом мы расстались. Я удовлетворил свое самолюбие, он чистым, вернее как говорят, «с  чистой совестью»,  вышел на свободу. Конечно, опять, это могло мне выйти боком. Без соответствующей санкции смотрящего, я не имел права его трогать, а тем более матом крыть. Здесь за каждое слово надо отвечать. Тем более за «сучонка», которым я его назвал. «Смотрящий» по зоне, здесь бы мою сторону не взял. Мошенничество, в зоне, не грех.  Но, он к «смотрящему» не пошел, а авторитет мой сильно возрос. Во всяком случае, Николай с Костей стали меня побаиваться, да и другие тоже. Через день я в этом убедился. Прихожу утром к телевизору. Там шел мой любимый сериал. Английский юмор. Его и на воле редко кто смотрит, юмор у англичан тонкий, не всем понятный, ну а зэкам тем боле. Им надо, чтобы кого – то убивали, грабили, на худой конец, даже сыщики, кого-нибудь мочили и побеждали. Утром в комнате, так называемая «культпросвет комната», или по старому, Ленинская комната полупуста, мало зэков, либо еще спят, либо по своим делам шастают. Убийства совершаются и показываются вечером, либо ночью.  Я зашел, там было несколько зэков. Была там и одна молодая «шестерка». Я переключил на свой канал и стал смотреть. Все отошли на задние скамейки, фильм не стали смотреть. Разговаривает между собой. Только шестерка подскакивает и хочет переключить. Я его остановил. Он становится в боксерскую стойку.
                                                     Я ему,
                                                           — а если я тебе в глаз засвечу. И ты не успеешь защититься.-
Я понимал, что это шестерка, то есть,  «приблатненный». Понимал, что могут быть последствия, но все же настоял на своем.  
                       — Досмотрю фильм, и смотри что хочешь, он долго не идет.-
 шестерка отступил. И я посмотрел сериал до конца.
 
                               Продолжение следует.                                    
Суздалев-Заславский Павел Аркадьевич.