Схватка с зеленым змием

Сергей Воронин. Схватка с зеленым змием:  Повесть. – Красноярск:  САМИЗДАТ, 2015. 51 с.
 
 
 
     Новая повесть писателя Сергея Воронина,  широко известного в России и за рубежом по роману «Сын Ра», посвящена описанию  жизни обычного человека, протекающей в ежедневной смертельной схватке со страшным недугом нашего времени — алкоголизмом. Все персонажи повести являются вымышленными, любые совпадения имен следует считать случайными.
 
© С.Э. Воронин, 2015.
                       
                                                                      
«Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь...»
                                     Сергей Есенин «Черный человек»
 
Однажды древнеиранского пророка Заратуштру спросили: «Учитель, а расскажи — ка нам, о, Светлейший: что такое 3 круга инициации для настоящего героя Саошианта?» Пророк загадочно улыбнулся и, довольно так поглаживая свою роскошную седую бороду, ответил  ученикам: «Мои дорогие ученики! Для того, чтобы стать настоящим Саошиантом — Спасителем необходимо пройти три очень сложных круга инициации героического типа. Круг первый – «верблюд». Верблюд покорно опускается на колени, чтобы взгромоздить на себя  огромную, иногда просто непомерную  поклажу – это «бремя жизни». Затем он  с трудом поднимается с колен и мужественно несет свой  тяжкий груз по холодной бесплодной пустыни.
Круг второй — «лев».  Человек под влиянием внешних условий жизни неожиданно превращается в хищника, удаляется  от  людей  в  пустыню и долгие годы учится жить  в  абсолютном  гордом одиночестве.  Иногда, впрочем,  он выходит на охоту, но, чаще всего,   лев сидит в засаде и ждет своего звериного часа, наиболее благоприятного для атаки.
        И, наконец, круг третий – «ребенок». Неожиданно для всех окружающих лев с годами превращается в ребенка. Детская непосредственность, игры, шалости -  в общем, человек, что называется, «впадает в детство». Ну, а главное в ребенке, друзья – это, конечно же, его абсолютная беззащитность перед жестоким внешним миром!  А теперь ответьте мне, мои дорогие – какой из перечисленных выше кругов инициации является самым мощным, самым необходимым для настоящего героя Саошианта?» «Конечно же, лев!» — в один голос ответили наивные безусые юноши. «А вот и нет, мои такие недогадливые  ученики! Это – ребенок! Да, безусловно, он — ребенок, дитя! Дитя — это вечно крутящееся Колесо Жизни, Вечное движение, если хотите! А Бог Ахура Мазда очень любит и жалеет  Ребенка, тщательно оберегает Его от всяческих бед и ведет, ведет по жизни, взявшись за его детскую, такую нежную и  такую слабую ручку, в течение всего  короткого и одновременно такого длинного  человеческого  века!»
Эту  замечательную притчу я вспомнил сразу же после того, как зеленый змий попытался убить меня в первый раз летом 1983 года. Мораль данной  притчи применительно к предмету нашего повествования, думаю, предельно проста и понятна каждому: пьяница — такое же беззащитное перед лицом внешних угроз существо, как и ребенок. И только от Творца зависит, насколько долгим или коротким будет век алкоголика. «Все, что нас не убивает сегодня, завтра сделает сильнее!» — любил повторять мой любимый пророк Заратуштра. Друзья, я хочу поведать вам весьма поучительную историю одной смертельной схватки с зеленым змием длиною в 33 года, из которой, все же, я очень скоро надеюсь выйти абсолютным победителем. А другого просто — напросто  не дано, так как альтернативой Победы в подобной  войне  не на жизнь, а на смерть, является обыкновенная Могила.
Свою первую рюмку водки я выпил в 17 лет. Как сейчас помню: это было солнечное сентябрьское утро 1981 года. Я только что поступил на первый курс юридического факультета Алтайского государственного университета, и по дороге в университет мой однокурсник Олег Неверов предложил мне зайти в рюмочную на проспекте Ленина. Мне  совсем не хотелось в тот момент пить эту противную теплую водку, но почему-то страшно захотелось выглядеть в глазах, хоть и моего сверстника, но уже  многоопытного деревенского выпивохи Олега настоящим мужиком. «Серж, ты же мужик!» — подначивал меня Олег, и я впервые в жизни купился на этот дешевый «понт». С деланной «мужицкой» бравадой я, по – блатному, оттопырил мизинец и опрокинул рюмку в рот. Помнится, тогда меня чуть не стошнило — я с трудом проглотил эту отвратительную жидкость, заел водку каким-то засохшим с вечера бутербродом с позеленевшей колбасой и с тяжелой головой тоскливо побрел на занятия. «Ничего не понимаю: и что только люди находят в этой вонючей гадости?» — подумал я тогда и был при этом абсолютно искренен.
Надо сказать, в 80-годы прошлого столетия нравы в общепите Алтайского государственного университета, в который я поступил в 1981 году на юридический факультет, были более чем демократичные. В университетской столовой в свободной распродаже находилось алтайское пиво «Колос»; правда, из деликатности его убрали из обеденного зала в подсобное помещение, в котором располагался буфет. Это было «брендовое» (как сказали бы сейчас) пиво для Барнаула. Оно было светлым, сваренным  из натурального солода и хмеля, который в то время выращивали в Горно-Алтайске, и довольно крепким. После уже одной бутылки «Колоса» «балда» довольно серьезно ударяла в голову и хмельной волной прокатывалась по всему телу. Зная это, обычно мы брали бутылку на двоих, так что больше одного стакана на человека у нас и не получалось. Сидящие здесь же в обеденном зале преподаватели юрфака Тамара Григорьевна Гордиенко и Гавло Вениамин Константинович с легкой укоризной качали головой при виде столь наглых студентов, умудряющихся перед семинаром, к которому, ко всему прочему, были еще и не готовы,  употреблять спиртное и, по – родительски, ласково  увещевали меня: «Сережа, много не пей!» Боже, как часто я потом буду слышать эту фразу на многочисленных банкетах  от моего любимого Учителя и бессменного научного руководителя по кандидатской и докторской диссертациям Гавло Вениамина Константиновича! Но, видимо, его наука никак не хотела идти   мне впрок. Если бы я только мог тогда прислушаться к этим предостережениям  дорогих мне учителей, сколько бед и несчастий можно было бы избежать в моей непутевой жизни!
Поскольку добрую половину студентов юридического факультета составляли бывшие армейцы и рабфаковцы (студенты так называемого рабочего факультета — аналог современных подготовительных курсов для абитуриентов), эти взрослые и уже пожившие мужчины очень быстро взяли нас, совершенейших «салаг» после средней школы, в  крутой  алкогольный оборот, приучив к веселым пивным застольям. Эти застолья, надо сказать, происходили с завидной регулярностью один раз в неделю на квартире какого-нибудь рабфаковца либо в студенческом общежитии на Крупской. К чести этих взрослых ребят, я не помню, чтобы «наелся» на этих веселых студенческих пирушках до потери сознания. Все-таки, это были ответственные ребята, уже наученные жизнью, которые  не давали нам, молодым, напиваться до скотского состояния. Все изменилось летом 1983 года, когда я поехал в университетский стройотряд «Русичи» на кирпичный завод в поселок Елунино Павловского района.
Публика в нашем студенческом стройотряде подобралась — дай Бог каждому! Это были студенты и студентки 1, 2 и 4 курсов. Студентов 3-го курса тогда в стройотряды не брали, так как у них летом проходила ознакомительная практика в правоохранительных органах.
Поселок  Елунино  находится в одном из самых живописнейших  мест Алтайского края, которое в 1991 году мосфильмовцы не случайно использовали для съемок фильма «Ермак». Высоченный обрыв около 200 метров, с которого открывается грандиозная панорама  на Обь и заливные луга, режиссеры  Краснопольский и Усков использовали как точку удаленной съемки весьма эффектной сцены вторжения казаков по Оби  в татарское ханство.  По иронии Судьбы, в 1991 году я уволился из органов прокуратуры и устроился юристом в ТОО «СКИТ», которое как — раз тогда взяло весьма престижный подряд на строительство той самой крепости, в которой и проходили  основные батальные сцены фильма «Ермак». Как юрист, а потом уже и учредитель фирмы «СКИТ», я несколько раз выезжал на строительный объект, расположенный на самом краю обрыва, с которого в 1983 году едва не совершил свой смертоносный кульбит в Бездну. Я стоял на краю  этого страшного обрыва, смотрел в пугающую пропасть, и меня вновь и вновь охватывал холодный могильный ужас при воспоминании о том жутком происшествии.
В поселке Елунино тогда, в 80-х годах, кроме кирпичного завода, не было больше никаких промышленных объектов. Обычно на этом заводе работало местное население – спившиеся, почерневшие от алкоголя страшные женщины и мужчины-зомби  непонятного возраста, которых на лето (к их большому неудовольствию) отправляли на полевые работы местного совхоза. На летний период руководство кирпичного завода заключало договор с Алтайским государственным университетом. Как — раз в  этот сезон 1983 года поехал наш студенческий строительный отряд «Русичи» от родного юридического факультета. Надо сказать, для меня это был самый удачный «калым» за все студенческие годы! Я заработал 380 рублей и по возвращению  в Барнаул за 350 рублей приобрел проигрыватель первого класса «Элегию». Он до сих пор вполне успешно работает у тестя в частном доме в поселке Среднесибирский. Вот такое качество, господа, выдавала советская промышленность в те годы – за 30 лет ни одной поломки!
Помнится, мы тогда очень славно потрудились — за 2 месяца коллектив из 30 человек изготовил 1 миллион кирпичей. Именно этот злополучный «миллион» мы в составе 8 человек и пошли отмечать на край обрыва. В составе нашего дружного алкогольного коллектива была одна девушка-старшекурсница  Лена с экзотической фамилией Шпехт. Дорога от общежития до места пикника проходила через деревенское кладбище, что добавляло в наш веселый сабантуй некие мистические нотки. Мы, конечно же, заранее очень хорошо позаботились о спиртном – как — раз в это время в деревенский магазин привезли партию розового портвейна «777». Кроме того, я вместе с Сережей Дубовицким и Володей Кораблиным накануне отработал смену в самом тяжелом, жарком и грязном месте кирпичного завода – печи, и от щедрот своих  поставил на общий стол  2 бутылки водки. По заведенной на кирзаводе традиции, за то, что студенты формировали «левые» поддоны кирпичей для барыг, барыги расплачивались с юношами водкой, активно приобщая их, тем самым, вольно или невольно, к раннему алкоголизму.
Мы расположились на краю обрыва, аккурат в том месте, где впоследствии  я  возводил  свою эпохальную крепость  для  фильма  «Ермак». Плавно лилось вино и водка в стаканы;  краснели, а у некоторых почему-то бледнели  лица и становилась вязкой и непонятной  речь  участников этой импровизированной попойки, но все мы, казалось, в тот момент были абсолютно счастливыми и считали, ведь на полном серьезе считали, что «Жизнь удалась!»
Однако смеркалось, и Лена вдруг почувствовала себя очень неуютно в компании пьяных мужиков. Она резко засобиралась в общежитие и попросила меня проводить ее. Мы, как всегда, пошли дорогой через кладбище – а другой дороги к обрыву просто — напросто не существовало. Когда мы проходили памятник какому-то ветерану ВОВ, Лена неожиданно попросила меня сесть и передохнуть. Мы присели на могильную плиту, и мои пьяные шаловливые ручки, как всегда, начали  свою многовековую, тысячелетнюю историю поиска сокровенных участков женского тела. Вскоре полетел долой девичий лифчик, однако, дамские трусики стали активно сопротивляться моей поисково-познавательной работе и со словами: «Сережа, я не готова вот так вот сейчас отдаться тебе прямо на могиле!» — поспешно удалились в сторону общежития. «Куда, куда вы удалились?» — захотелось мне спеть вдогонку трусикам  словами из арии Ленского в  «Евгении Онегине», но их уже навсегда поглотил кладбищенский мрак. Мне предстоял трудный путь обратно к нашему пьяному бивуаку. Почему трудный? – розовый портвейн в сочетании с водкой уже показывал всю свою сногсшибательную мощь. Весь мир подо мной и надо мной закачался и закружился, земля стала предательски уходить из-под ног. Меня несколько раз вырвало, но легче от этого не становилось. Объем «лигрыла» (литр и градус на рыло) явно не соответствовал моей смешной массе в 55 кг.
Как потерявшееся в штормовом океане судно я держал свой постоянно меняющийся  курс на «маяк» — далекий костер моих счастливых собутыльников, которые сидели и наслаждались абсолютной свободой, и которых никакая Сила, казалось, не могла сдвинуть с этого прекрасного, всей душой  возлюбленного ими обрыва. Мое  проклятое джентльменство, как всегда, сыграло со мной злую шутку – я был страшно зол на себя за то, что согласился проводить Лену. Для начала я рухнул в свежевырытую могилу, из которой несколько минут не мог выбраться. В полной мере я почувствовал тогда состояние человека, заживо погребенного – пытаясь выбраться из могильной ловушки, я  стремительно засыпал себя землей с бруствера. Наконец, мне удалось выбраться! Но здесь меня подстерегала новая напасть – кружась в могиле, я совершенно потерял ориентацию в пространстве. Как настоящий титан, я пытался собрать всю свою волю в кулак, чтобы заставить тело подчиниться голове, но все было бесполезно – костер моих друзей окончательно исчез из виду. Я пошел, а вернее пополз на четвереньках  в том направлении, где примерно, по моему пьяному разумению, должен был находиться костер, но вдруг…земля предательски ушла из-под моих ног, я сорвался и стал стремительной  падать в Никуда – в черную пугающую Бездну! Все это произошло так стремительно, что я даже не успел испугаться. Внезапно мое свободное падение резко прекратилось, и я почувствовал себя парашютистом, у которого, наконец-то, раскрылся парашют. Оказалось, что я повис на корневище какого-то дерева, весьма удачно для меня растущего прямо из обрыва  под углом в 70 градусов. Меня несколько раз качнуло на этом спасительном корне, и я замер в сумрачном, жутком, холодном пространстве. Потом, уже придя в себя, противным писклявым голосом я заскулил: «Ребята, помогите!» Наконец-то, меня услышали. Мои спасители находились всего в 10 метрах от места моего падения, и очень удивились, когда увидели своего однокурсника в таком беспомощном, жалком  состоянии, а главное — живым!
Студенческая жизнь у любого здорового юноши, конечно же, изобилует подобными алкогольными приключениями. Вот и у нас на юридическом факультете сложилась веселая алкогольная компания из четверых друзей: Олега Коробкова, Юры Корчака, Коли Макеева и меня,- которая пережила немало веселых, иногда не очень веселых приключений, связанных с употреблением алкоголя, что я подробно описал в своем автобиографическом романе «Сын Ра» и повторяться, понятно, не хочу и не буду. А рассказать я хочу про другое событие, также  связанное с предметом нашего повествования.
Однажды осенью 1984 года мы всей  своей  «отважной» четверкой  и еще двумя девочками с нашего курса отправились на занятие по судебной медицине в городской морг.  Занятие, как всегда, проводил наш любимый преподаватель, кандидат медицинских наук, доцент Зорькин Александр Ильич. Его занятия всегда сопровождались искрометным «черным» юмором, с помощью которого, как известно, судмедэксперты всего мира  борются с профессиональными деформациями, присущими этой очень трудной и такой нужной профессии.  В качестве объекта вскрытия выступал некий бродяга лет 40, замерзший по пьянке недалеко от Нового рынка. Вначале все  шло  хорошо, но ровно до того момента, когда Зорькин добрался до головы трупа. Да, прямо скажем, очень и даже очень неприятно пахло, когда судмедэксперт вскрывал грудную клетку! Да, действительно, почти невыносимо пахло в секционном зале, когда вскрыли брюшину, но когда Александр Ильич вскрыл череп, раздалась такая вонь, что одна девочка по имени Ира упала в обморок. Мы  вчетвером подхватили ее бренное тело и выскочили вон, подальше от этой несусветной вони. Проведя с помощью нашатыря «реанимационные» мероприятия с Ириной, мы вернулись в зал. Перед нами предстала жуткая картина: в распиленном черепе бомжа лежали две дольки маленького иссушенного мозга, похожего на изрядно сморщенный чернослив. «Вот что, ребята, делает алкоголь с мозгом человека! – сказал Зорькин, доставая доли мозга из черепной коробки. – А вонь в голове возникает по следующей причине: когда человек выпивает спиртное (причем, неважно какое это будет количество), клетки головного мозга начинают массово гибнуть, поскольку они – очень нежные и крайне восприимчивы к алкоголю.  Затем у организма возникает  серьезная проблема: что делать с погибшими, а по существу с некрозными клетками, которые заперты внутри черепной коробки и, в отличие, от клеток печени, например, не могут просто так покинуть организм? А между тем, их надо срочно выводить из организма, потому что они начинают разлагаться! Головная боль с похмелья – это проявление некрозных процессов в коре головного мозга. И тогда организм принимает гениальное решение в этой непростой ситуации: в спешном порядке он начинает  закачивать воду  вовнутрь черепа. Вода растворяет погибшие нейроны и вместе с  мочой, наконец,  выводит их из организма. Таким образом, каждый пьяница с утра, так или иначе, мочится своим головным мозгом!»
Лекция Александра Ильича Зорькина произвела  на нас тогда такое сильное впечатление, что мы целый месяц не могли смотреть на любое спиртное. Ну, а потом…потом мы все вновь взялись за свое привычное пьяное дело. И ведь не сказать, что мы, студенты, много пили тогда, в  далеких 80-х годах — в основном это было сухое вино, иногда немного молдавского коньяка, но беда в том, что делали мы это с «завидной» регулярностью, день за днем мочась и  испражняясь собственным мозгом!
У врачей-наркологов, как правило, жутких выпивох, есть такое интересное  профессиональное высказывание: «Полируйте вашу первую стадию!» В переводе на  нормальный русский язык это означает: «если ты пьешь, то надо постараться продержаться на первой  стадии алкоголизма всю жизнь». Считается, что первая стадия начинается со второй рюмки водки, то есть когда в мозге человека происходит фиксация эффекта опьянения и полученного удовольствия от него. В своей  неумной студенческой жизни, особенно на последних курсах, я слишком явно увлекся алкоголем и неожиданно  для себя  «просохатил» эту тонкую грань между первой и второй стадией алкоголизма. И, хотя привыкания к алкоголю, как такового, еще не наступило, зато появился другой, более яркий признак наступившего перехода – у меня появились вспышки неконтролируемой агрессии, которые стали замечать практически  все  мои  однокурсники.
Неожиданной Спасительницей для меня в этой крайне неприятной ситуации выступила Советская Армия. Осенью 1986 года меня призвали солдатом на 1,5 года. Это было время  абсолютного протрезвления – я почти забыл вкус спиртного и, благодаря здоровому армейскому питанию,  изрядно почистил свой организм от токсинов. Но, как говорится, «недолго музыка играла» – весной 1988 я демобилизовался и оставил в Вооруженных Силах всю свою трезвую и здоровую жизнь. На гражданке я очень быстро вспомнил  забытый вкус  алкоголя, и «Остапа понесло»!
Самый большой вклад в развитие  алкоголизма, думаю, внесла моя работа в качестве старшего преподавателя кафедры уголовного процесса и криминалистики Алтайского государственного университета. Эта работа совпала с «лихими» 90-ми и крутой переоценкой всех существующих ранее ценностей в российском обществе. Юридический факультет, то ли от безысходности и нищеты, то ли  от полной потери жизненных ориентиров, особенно в начале 90-х годов, погряз в жутком пьянстве. Работая в криминалистической лаборатории, мы, бывало, часто не знали, что поесть в обед, зато все наши холодильники ломились от дармовой водки, которые приносили все, кому не лень: студенты, дипломники, сотрудники правоохранительных органов, выпускники. Жертвами тотального университетского пьянства тогда стали 3 преподавателя юридического факультета: Игорь Лысиков, Володя Алешин и Женя Смолин. Четвертой жертвой алкоголизма вполне можно считать и Александра Павловича Мамона – лучшего на то время цивилиста Алтайского края. Нет, Мамон вовсе не умер, в отличие от его жены Марины, которую он отправил без парашюта в свободный полет с 9-го  этажа и с которой он пил, не просыхая, все последние 13 лет. В настоящее время Александр Павлович Мамон отбывает срок за убийство в учреждении УБ-14/1 города Барнаула — колонии общего режима с трогательным названием «Шинка». Как — раз в это непростое  для юридического факультета время на нашей кафедре и нарисовался этот очень странный субъект – студент заочного отделения  Костя Козлов.
Костя служил в Калининграде майором ВВС и  являлся сыном одной большой начальницы в отделе материально-технического снабжения  Алтайского  госуниверситета. Именно она порекомендовала  сыну меня в качестве  дипломного руководителя и  сразу же, так сказать, в благодарность, выставила нам с Костей в своем кабинете  бутылку армянского коньяка с плиткой шоколада вместо закуски. Мы выпили с ним по две рюмки, и я тут же заметил, как странно побледнели скулы у Козлова. Это должно было меня, криминалиста и бывшего тюремного прокурора,  сразу насторожить, но  моя природная легкомысленность  привела лишь к тому, что мы прикончили с ним эту злополучную бутылку, после чего отправились ко мне домой за новой порцией алкоголя.
Мы сидели на кухне моей двухкомнатной «хрущевки», пили водку и ели шашлык, предварительно купленный на Крытом рынке недалеко от моего дома. Мы говорили об армии, и разговор проходил в формате  теплой дружеской беседы «а ля ностальжи». Но с того момента, когда на лицо Кости вновь опустилась иссиня — мертвенная бледность, что-то явно пошло не так.  Ни  с того, ни с сего Костя ринулся на меня, взял   в  жесткий захват за шею и  провел классический борцовский прием, стремительно бросив меня через весь стол на пол кухни. Со страшным грохотом я приземлился между  кухонным столиком и  газовой плитой – при этом, чудом ничего себе не сломал! В голове лихорадочно стучала мысль: «возьми топор и рубани его, пока он не рубанул тебя»! Удивительно, но в столь экстремальной ситуации у меня сохранилась способность к аналитическому мышлению и юридической оценке создавшегося положения. А положение, как говорится, было «хуже губернаторского»! Я прекрасно понимал, что если вот  сейчас зарублю этого «бедного» студентика  Костю, малыша-летчика весом в 90 кг, в моем собственном доме, никакой суд присяжных не сможет представить это как необходимую  оборону. Тогда  я  вновь попытался апеллировать к разуму Козлова: «Костя, опомнись, это же – я!» Куда там! Страшные остекленевшие глаза с застывшими зрачками и, самое страшное, — никаких признаков  Разума, мысли, интеллекта. Тогда я решил прорываться к входной двери, в надежде попытаться, все же, выскочить в подъезд от этого безумца. Козлов, как и следовало ожидать, устремился за мной. Добежав до двери, я только что успел отодвинуть засов металлической двери, как страшный удар по голове свалил меня на пол. Костя довольно проворно для его массы прыгнул мне на грудь и принялся методично отбивать из моего лица кровяную котлету. Боль была просто несусветная, но самое противное в этой ситуации было то, что я никак не мог потерять сознание, чтобы избавиться от этой дикой, просто нестерпимой боли.
Наконец, Козлов устал обрабатывать мою голову своими огромными военными кулачищами и принялся меня, просто – напросто, душить. В этот самый момент, как – раз, и пришла спасительная помощь – ГБР (группа быстрого реагирования), которую вызвал насмерть перепуганный  сосед — немец из 65 квартиры, услышав наши страшные звериные вопли. Огромный оперуполномоченный под 2 метра ростом, с кобурой — туфелькой  для  ПМ на брючном ремне, легко, просто играючи снял Козлова с меня, прочно зафиксировав его руки наручниками в положении сзади. Костю вывели во двор и посадили в патрульную машину, а меня, почти бездыханного, отнесли на кровать и вызвали  «Скорую помощь».
Уже на следующий день 28 мая 1995 года мы все дружно попытались замять эту крайне неприятную историю. Понятно, что все  участники  данной ситуации выглядели  в  слишком неприглядном виде, чтобы выносить  ее на суд общественности. От госпитализации я сразу же  отказался, а все происшествие мы представили как ДТП, в которое я попал по вине пьяного водителя. Когда декан юридического факультета Валерий Яковлевич Мерзликин узнал про данное происшествие, он с явным злорадством изрек: «Надо было Воронину меньше жрать водку!» И в этом он был, безусловно, прав;  ну, а уж какова подача, как говорится, это — дело вкуса!
Примерно через месяц после этого события ко мне в Барнаул приехал отец. Мы отправились в гости на дачу к нашему старинному другу семьи Ивану Егоровичу Береговому. Иван Егорович являлся ветераном ВОВ, служил одно время  после войны в особом отделе под начальством моего деда полковника КГБ Василия Федоровича Соколова. Именно благодаря  деду, он в 60-х годах познакомился с моим отцом, с которым у Берегового сложились очень трогательные дружеские отношения, причем  на долгие годы.
Иван Егорович, являясь военным пенсионером, работал доцентом кафедры уголовного процесса и криминалистики Алтайского госуниверситета. Его дача на Кордоне, которую он сложил собственными руками, составляла предмет его особой гордости. Это было довольно изящное для того времени двухэтажное сооружение, с балконом и выходом на открытую веранду. Мы сидели на веранде и пили чай, так как дача Ивана Егоровича была заранее объявлена им зоной действия «сухого закона». Береговой был ярым противником алкоголя, считал его абсолютным злом и причиной всех человеческих несчастий. В 1988 году Иван Егорович тяжело заболел (что-то связанное с кишечником) и считал, что причиной его болезни является именно алкоголь. «Эдик, в 1942 году перед наступлением под Москвой я умудрился хватануть целую чарку неразбавленного спирта, -рассказывал он отцу. — Я думал тогда, что отдам Богу душу! Дыхание перехватило; я сжег себе гортань, пищевод и желудок, а затем, по всей видимости, и кишки! Вот так вот моя дурость в 19 лет обошлась тем, что я сейчас имею такие проблемы со своим здоровьем!»
С роскошной веранды открывался вид на ухоженный сад Берегового. Иван Егорович, особо не заморачиваясь  по поводу ландшафтного дизайна, засадил весь сад яблоневыми деревьями. «А зачем мне помидоры и огурцы всякие? Я, что ли, со своей  старушкой буду корячиться на грядках? Нет, ребята, на даче надо отдыхать! Я так понимаю!»
Затем  разговор у нас неожиданно зашел о декане юридического факультета Мерзликине Валерии Яковлевиче. «Эдик, уговори Сережу перейти на работу в Барнаульский юридический институт МВД. Этот  гаденыш Валерка просто не даст ему работать в университете. Совсем затюкал нашу кафедру уголовного процесса и криминалистики, мерзавец. Говорит, дескать, «нужны только мы — цивилисты, мы учим людей зарабатывать деньги, а вы, уголовники, только сажать. Вот и идите в свои милицейские бурсы!» Я очень благодарен Ивану Егоровичу Береговому (Царствие ему Небесное!) за тот дельный совет, и уже 28 декабря 1995 года я уволился из АГУ, подав  документы в Барнаульский юридический институт МВД России.
Придя на службу в  БЮИ МВД РФ зимой 1996 года, я сразу же для себя уяснил, что менты пьют не только меньше, но еще намного — намного  больше штатских. Ситуация усугублялась тут еще и тем, что этот милицейский  ВУЗ имел явный тюремный уклон — ну, а кто у нас пьет больше тюремщиков? Наверное, только сапожники!
Особенно запомнился мне первый день работы в институте. Прямо под нашей кафедрой уголовного процесса на втором этаже находилась кафедра уголовно-исполнительного права. Старший преподаватель Мигаль Владимир Яковлевич пригласил меня на кафедральный обед. Я спустился вниз, и что же я вижу? Шесть здоровенных мужиков  в нетерпении  обступили стол, на котором стояли 3 бутылки водки и большая  тарелка с арахисом. «Ешь, Сережа, орешки – очень полезно!» — наставлял меня Мигаль, который уже успел «приговорить» стакан теплой водки, заедая ее жаренным арахисом. Я предпочел воздержаться от такого «сытного» обеда и отправился в офицерскую столовую.
Все-таки, удивительный человек был этот Мигаль Владимир Яковлевич! Ему было около 44 лет, а тюремного стажа у него было уже около 38 лет. Как это может быть? Ничего странного – он около 15 лет отработал начальником отряда на зоне в районе Крайнего Севера. В каком бы состоянии Мигаль не находился, он умудрялся на «автопилоте» дойти до дома. Причем  шел он всегда очень смешно, как подстреленная  птица, совершенно не глядя на дорогу: как – будто, некая Высшая сила уверенно вела его за ручку. Как тут не вспомнить  старика Заратуштру!
Однажды с этим странным офицером произошел весьма забавный курьез. Как-то зимой  он отправился  на курсы повышения квалификации в Москву, и в своем обычном прикиде (расхристанный бушлат, шапка набекрень)  решил прогуляться по Красной площади. Как водится, там его останавливает комендантский патруль: одетые с иголочки молоденький капитан и два курсанта с аксельбантами. «Товарищ майор! Вы почему в таком виде и почему не отдаете нам  честь?» Мигаль ответил ему вполне достойно для старого заслуженного сотрудника уголовно — исполнительной системы; тем более, что накануне он уже успел в одного «скушать»  поллитра  «беленькой». «Милый друг, и  как ты себе это представляешь? – справедливо возмутился Владимир Яковлевич. – Чтобы я, старый тюремный волк, прямо здесь, на главной площади страны, в присутствии твоих сопляков встал раком  и отдал тебе свою драгоценную честь? Да не в жисть! Да не нашлось еще такого х… с винтом  на мою старую  заслуженную жопу!» Молоденький капитан смертельно побледнел, посмотрел на Мигаля, как на сумасшедшего, и, ни слова не говоря, почти побежал от него со своими перепуганными насмерть курсантами — прочь подальше от этого дикого и совершенно непонятного зверя из сибирских лесов.
За время моей службы у меня было много приключений, связанных с алкоголем. В апреле 1999 года я возвращался с офицерской пирушки и в подъезде моего дома меня от души отделали  трое отмороженных наркоманов. Итог печальный: сотрясение и ушиб мозга, 3 месяца на больничном с последующей реабилитацией. В августе 2002 года, возвращаясь из гостей под «шафе»,  на  Ленинском        проспекте  я залупился  на особо опасного рецидивиста – некоего господина Усольцева и вполне заслуженно, на мой взгляд, получил от него удар ножом по лицу. Этот гад метил мне в левый глаз, но я увернулся – в результате моя     верхняя губа оказалась прорезанной насквозь в 4-х местах.
В ноябре 2008 года я уволился из органов МВД и устроился профессором в гражданский ВУЗ. Естественно, и здесь алкогольные возлияния не прекратились. Череда бесконечных банкетов, защит и фуршетов привели к тому, что я вплотную приблизился к краю Бездны. Однажды я, ни  с того, ни сего бросился на председателя государственной аттестационной комиссии и едва не задушил его. Все, я дошел до точки невозврата, и я остановился! Страх тюрьмы оказался сильнее страха Смерти! Я бросил пить и    около года не беру в рот спиртного абсолютно!
Теперь у меня появилось много свободного времени и возможность поразмышлять, в том числе и над проблемой алкоголизма. Например, недавно я пришел к выводу, что русскому пьянству не в малой степени способствует исторически сложившееся отношение православной церкви к алкоголю.
Так, на мой взгляд, евхаристия и прочие церковные обряды, так или иначе связанные с употреблением вина – это прямой путь к алкоголизму русского народа, узаконенный христианской церковью, с подведенной под это идеологической платформой и красивой риторикой богослужения. Да и сама евхаристия, честно говоря, очень напоминает обряд инициации вампиров. «Пейте вино, это – моя кровь!» — говорил Иисус Христос своим ученикам, и они это делают до сих пор, всем своим христианским миром, стараниями «дорогого» Учителя. Призыв Христа «пейте, да не упивайтесь!»  тоже вызывает большие сомнения. Едва ли на всей планете можно сыскать человека, абсолютно знающего свою меру алкоголя. Во всяком случае, я таких за свои 50 лет не встретил ни одного!
Есть такой замечательный фильм режиссера Стивена Спилберга «Список Шиндлера». Этот фильм о тысячах евреев, спасенных от фашизма в годы Второй Мировой войны. Я тоже начал  вести свой список – список Воронина. Он – более скромный. Это список моих однокурсников, которые ушли, не дожив до 50 лет, и смерть которых, так или иначе, связана с употреблением алкоголя. Вот этот список:
Владимир Вотинцев
Владимир Кораблин
Сергей Маранин
Эдуард Маркосян
Валерий Хмыкин
Игорь Кузьмин
Господа, кто – следующий?
                       
                           КОНЕЦ