Из жизни Николая Петровича

                              Из жизни Николая Петровича.

                 Переход через дамбу в посёлке Кириш.
                               Турецкие зарисовки
     (Из совсем неэстетичных воспоминаний Николая Петровича на отдыхе в Турции).
    18 июня 2015 г. 19-00.  Кемер. Прямо сейчас заходит за гору солнце…


     Бетонные трубы, камни, насыпной гравий. Николай Петрович держит жену под руку, чтобы она не оступилась и не упала. Рукотворный каменистый канал-овраг для схода с гор воды и селя широкий, метров двести. На дне его ручей, чистый-чистый, кусты и невысокие деревца. В самом конце перехода кусты погуще, в них можно уже легко спрятаться, но кто-то взял и навалял прямо на тропинке, а кто-то другой уже успел наступить в коричневатую кучу и размазать её.
     «Не могли это сделать в сторонке», — возмущённо говорит жена Николая Петровича.
     «Для того и ср… ли, — отвечает он, — чтобы кто-то наступил. И туристов здесь, значит, неплохо кормят».
     Дальше они идут молча. Через пять минут поднимаются на другой склон оврага и направляются к морю.


                                Эротический сон.
                              Турецкие зарисовки
      (Из приятных воспоминаний Николая Петровича на отдыхе в Турции).
      13 июня 2015 г. 5-40 утра. На балконе отеля.

     В тот день Николай Петрович очень долго лежал на пляже. Ему хотелось загореть так, чтобы стать самым чёрным в Кемере, вроде того негра, который встретился ему утром в столовой. Отель Николая Петровича был двухзвёздочным и работал по системе полупансион – завтраки и ужины. Денег на этот раз у них с женой было в обрез, и поэтому они решили немножко похудеть.
     «А, может даже, постройнеть и помолодеть», — так выразилась жена Николая Петровича в первый день.
   Поэтому обедали они редко и в основном айраном и местным хлебом. К середине отдыха жена Николая Петровича действительно  стала стройнее. Сам же Петрович, наоборот, килограмма три прибавил. Будучи человеком расчётливым,  к тому же достаточно прижимистым, с утра он наедался до отвала, надеясь, что сытости ему хватит до вечера и не придётся так часто раскошеливаться на айран. Чем так можно было наесться утром в худосочной столовке, было совершенно непонятно. Разве что тонкими кружочками акварельно-красной соевой колбаски, или жутко пересоленными треугольничками брынзы? А может кислым-кислым молоком,  или вялыми огурцами с помидорами, оставшимися после вчерашнего ужина? Или, может быть, крутыми яйцами, которые плохо чистились и, которые Петрович запивал тремя чашками серо-бурого чая многодневной заварки? 
    Как бы там ни было, но русский человек изобретательный, особенно если он долго жил при социализме...
    Петрович обычно начинал завтрак с хлопьев и кислого молока. Всыпав в глубокую тарелку несколько ложек шоколадных и обыкновенных кукурузных хлопьев, он наваливал сверху полный черпак простокваши. Затем ловкими, как у фокусника движениями, неудобной колотушкой накидывал в тарелку приличную порцию мёда.
     «Чтобы не так кисло было», — объяснял он жене. Потом брал другую тарелку, ещё большую, и шёл с ней вдоль всего «шведского» стола, ничего не пропуская. Акварельные колбаски накрывались белой брынзой, рядом ложились два крутых яйца. Чтобы они не скатывались, дорогу им  преграждал он горкой огурцов и горкой помидоров. Рядом укладывал полную ложку чёрных маслин и ещё ложку зелёных оливок. Всё это подпирал по краю четырьмя кусками хлеба и накрывал сыром. Эту тарелку Петрович ставил на стол под любопытствующие взгляды персонала и некоторых отдыхающих, которые были ещё белыми или слегка розовыми, отдыхающие смуглые и очень смуглые на него уже внимания не обращали, и шёл за другой тарелкой. В неё он клал сдобный бублик, ставил два вафельных стаканчика для сладкого — один для себя, другой для жены, Петрович был обходительным мужем, и снова шёл к миске с мёдом.  Наполнять вафельные стаканчики деревянной колотушкой было не очень удобно. У некоторых отдыхающих это занимало несколько минут. Более того, они ещё умудрялись постоянно ронять эту колотушку в мёд.  Петровича это злило. Свои вафельные стаканчики он наполнял всего двумя движениями. Затем облизывал их и ставил на свою тарелку, прислоняя к бублику, чтобы они не опрокинулись от внутренней тяжести. Ему хотелось облизать и самоё колотушку, но Николай Петрович был человеком культурным и старался этого не делать. Закончив со съестными припасами, он совершал ещё один поход, окончательный уже, к кипящему самовару с серо-бурым чаем. Возле него он действовал так же ловко, быстро наполняя доверху сразу три чашки. Сахара он в них не клал, говоря любопытствующим, что не любит сладкого. Жена Николая Петровича в это время сидела уже за столиком и пила молоко с хлопьями.  Перед ней стояла ещё её обычная чашка с кофе, не начатая. Это было всё, чем она завтракала.  Понятно, что начинала трапезу она всегда раньше своего мужа, но Николай Петрович заканчивал её всегда первым. С едой он не церемонился и вечером, на сон грядущий, ел ещё разика в два, а то и в три больше, чем утром. Этому способствовало более разнообразное вечернее меню.
    Не мудрено, что вместо того, чтобы похудеть, он поправился. Не помогало ему даже его интенсивное плавание и ныряние. Поэтому и засыпать Петрович стал плохо. Перед сном он теперь всегда долго ворочался, и сны ему стали сниться странные. Один раз даже приснился ему дед Гришка. Николай сразу стал перед ним оправдываться, говоря, что написал такую ерунду не по злобе, а для конкурса. Но дед не обиделся на него, наоборот, он благословил Петровича, сказав ему: «Дерзай внучок», и даже обнял его напоследок.
     Во сне дед Гришка был таким же, как и в жизни, «на тельце» справным и даже потолстел немножко.
     «Ест тоже, наверное, на ночь много», — подумал Николай Петрович и перешёл к смотрению следующего сна.
    В нём ему приснилась Женька, его первая любовь. С вечера Петрович опять плотно наелся и долго ворочался. Но уже не переживал по этому поводу:
      «Дома буду поменьше жрать, — думал он, засыпая, — а здесь всё оплачено. Грех не наесться».
     Лёжа на левом боку, он рассматривал уже уснувшую свою жену. Лицо её разгладилось во сне, морщины исчезли, и смуглый загар её кожи делал действительно её помолодевшей.
     «Повезло мне с женой», — думал засыпающий Николай Петрович. Но в следующем сне он увидел не её, а Женьку – молодую и красивую. Николай сразу захотел её, разве можно винить человека в его снах. Женька тоже была не против, она любила это дело. Как-то она призналась ему, что не представляет того времени, когда ей не будет хотеться секса с мужчиной. К чему она это тогда сказала, Петрович забыл, но сами эти слова помнил.
    Он придвинулся к ней во сне поближе, взял её за руку, а потом обнял её. Женька опустила эту самую руку вниз живота Петровича и потрогала там.
    «Ого, — сказала она, — что ж ты в школе таким скромным был»?
   «Я и сейчас скромный, — подумал спящий Николай Петрович, — только я вроде бы женат…и утром, проснувшись, надо будет оправдываться перед женой…
    Знаешь, я тебя уже больше не люблю», — сказал он смело Женьке.
   «Я знаю, — ответила она, — но я также знаю, что мужчинам необязательно любить, чтобы заниматься сексом. У англичан это вообще одно и то же», — и она стала наползать на Петровича сверху.
    «Тяжёлая какая, — заёрзал под ней Петрович, — жрёт на ночь, наверное, много».
    И тут на самом интересном месте он проснулся. Ему хотелось пить и в туалет одновременно. Во всём теле чувствовалась тяжесть. Через пять минут, залезая обратно в постель, он любовно посмотрел на жену и погладил её волосы.
    «Самому надо жрать на ночь меньше, — подумал он, — и начну я это с завтрашнего утра…. или сразу по приезду домой…».   


 
                              «Не в этой жизни».
                              Зарисовка с натуры
                 18 июня 2015 г. Утро. Кемер. Четверг.

        Николай Петрович писал в свою турецкую тетрадь, сидя рано утром на балконе двухзвёздочного турецкого отеля.
        Она шла по противоположному тротуару – загорелая, в белоснежных коротких шортиках, с вздёрнутым хвостиком волос на затылке и легко несла перед собой грудь третьего размера.
        Петрович залюбовался. Она почувствовала этот его взгляд и повернула к нему голову. Милая улыбка засветилась на её лице.
       «Красавица, — встрепенулся Петрович, — настоящая русская красавица».
        А девушка всё шла и всё не отводила взора от Петровичева балкона. И ему вдруг так захотелось помахать ей рукой…но, но он не решился этого сделать. Он посмотрел в комнату. Там, в двух шагах от него, спала его жена.
         «Не в этой жизни», — подумал Петрович…

                             Осьминожек.
                       Турецкие зарисовки
             19 июня 2015 г. 9-00 Кемер, пятница.

      На пятый день отдыха Николай Петрович почувствовал себя выздоравливающим. Нос его от частых посещений сауны «пробило», он стал дышать в две ноздри, и тело его окрепло. С головой вот только всё оставалось по-прежнему – она не работала. Это часто бывает, болеть голова не болит, но и не работает. Мозги не включаются. Сами мы это редко замечаем, а Петрович был одним из нас.
     Выздоравливающее тело, тем не менее, потребовало нагрузок.
На втором городском «Халк-пляже», где Петрович когда-то нырял за тысячерублёвой бумажкой, всё оставалось точно так же, как и пять лет назад. Только пляж сильно уменьшился за это время, превратившись в узкую полоску мелкой гальки, зажатую с одной стороны пришвартованным катером «Парасалингом», а с другой – лежаками отеля «Валери».
     Петрович быстро разделся, побросал свои вещи на гальку и с разбегу бросился в прохладную воду. Отплыв от берега метров двадцать, он стал нырять. Это было его любимым занятием на отдыхе. Жена посмотрела на него, но пальцем крутить у виска не стала, махнула рукой и легла на полотенце.
     В первый же свой нырок Николай заметил на дне что-то блестящее.
    «Ага, — подумал он, — сейчас и жене что-нибудь достану. Кажется, вещь из серебра».
    Серебряной вещью оказалась вилка из нержавейки, которая только-только начала ржаветь.
    «Пусть и не тысячерублёвка, но жене всё равно покажу», — решил Николай Петрович.
     Жена равнодушно повертела ржавую вилку в руках и отдала её Николаю обратно.
     «Иди, ныряй дальше, — сказала она, — тебя, ведь, всё равно не остановишь».
     Петрович продолжил упражнения. Только вот вилку теперь надо было куда-то деть. На берегу оставлять нельзя, вдруг наступит кто-нибудь. Долго не раздумывая, Николай размахнулся и бросил её в море. Тут же он спохватился, далеко ли улетела вилка, натянул плавательные очки и пошёл её искать. Достал он её со дна лишь с третьего раза. Вилка лежала на песке и уже больше не блестела.
    «Надо её куда-то спрятать, — стал соображать Петрович, — а то какой-нибудь глупый ныряльщик достанет её и выбросит на берег. А там отдыхающие, кто-нибудь наступит и т. д.».
    Теперь Петрович соображал умно. С вилкой наперевес он поплыл подальше от берега. В его фирменные очки дно  Кемерского залива просматривалось прекрасно. Наконец, он разглядел на дне камень, достаточно большой, чтобы его нельзя было сдвинуть с места, и  с дыркой посередине.
    «В неё и спрячу вилку, — решил Николай Петрович, — и не видно будет, и я её легко найду снова». Зачем она понадобится ему во второй раз,  Петрович думать не стал. Он набрал побольше воздуха в лёгкие и нырнул на глубину. Медленно погружаясь, он приближался к заветному камню. Вилку он держал остриём вперёд, как заправский гарпунист.
    И вдруг из-под камня навстречу ему метнулся маленький, с заварочный чайник величиной, осьминожек. Он выпустил в Петровича небольшое чернильное облачко и ретировался обратно. Вероятно этот камень был его убежищем.
    Николай оторопел. Это значит, что он намеревался через отверстие в камне тыкнуть вилкой в осьминожека… Он ещё раз внимательно посмотрел на камень. Из-под него на Петровича глядели два испуганных глазика.
    «Бедный мой, хороший, — запричитал про себя Петрович, — ты меня прости, я не хотел потревожить твой мир…».
    На обратном пути Николай нырнул ещё раз и засунул вилку под первый попавшийся камень. Замечать его местонахождение он не стал. На берегу о случившемся он рассказал жене.
    «Это лучшее, что ты сделал за все пять дней отдыха», — похвалила она его.

                                                             Сны
                                            «Не ешьте поздно на ночь»
                                                              Народная мудрость

    Николай Петрович почти всегда видит цветные сны.
В основном нехорошие, особенно если плотно поужинает на ночь, а ужинает он плотно в последнее время достаточно часто.
    Но сегодняшней ночью снов он не видел. Спалось ему хорошо, только под утро он немного замёрз, сползло на пол одеяло.
   «Надо будет пожаловаться в ЖЭУ, чтобы посмотрели градусы на входе в дом,  — решил он, — а то в котельной творится, чёрт знает что».
   Николай Петрович поднялся с постели и прошлёпал босиком на кухню. Было пять часов утра, но за окном и не думало светать.
   «Летом в это время, — размышлял он, — когда я вставал на рыбалку, уже солнце вовсю светило, а сейчас в середине октября темно, как у негра в одном месте».
   На кухне на полу сидел, поджав хвост, и ждал Петровича его котик Пиня.
   В последнее время он стал требовательным, а именно,  требовал посреди ночи у хозяина еду. И делал он это с протяжным громким воем.
 «Раньше он никогда не орал, даже днём, — Петрович потёр одной босой ногой о другую и посмотрел на своё отражение в тёмном окне, — а сейчас спать не даёт каждую ночь, будит не вовремя».
  Николай Петрович  прошёл к буфету и вытащил из него увесистый пакет кошачьего сухого корма.
  «На, жри», — сказал он котику, и насыпал на кафельный пол целую горку.
   Затем прошлёпал обратно в спальню и лёг на кровать. Когда его глаза уже начали слипаться, он почувствовал, что забыл сходить в туалет.
  «Опять надо вставать», — чертыхнулся он, но желание было сильнее, чем его недовольство, а потому Петрович поднялся и теперь уже, надев тапки, отправился по знакомому маршруту.
   Из соседней комнаты доносился храп его двоюродного брата, который приехал к Николаю на выходные в гости.
   «Странно, — подумал он, — в предыдущее вставание храпа слышно не было».
   В туалете, щёлкнув выключателем, он на секунду замер, потому что от произведённого действа светлее не стало, и снова почесал одной ногой об другую. Сделал он это теперь уже в раздумье.
    «Не вовремя ты…такая-сякая, — выругался Петрович, направив свой взор к потолку, где в темноте сиротливо висела единственная лампочка, — но ничего, при ремонте квартиры я всё предусмотрел и установил в ванной ещё одно «нужное» место».
  Постояв немного и пощёлкав несколько раз туда-сюда выключателем, он вышел из туалета и направился по коридору к ванной. Проходя мимо брательниковой комнаты, он обратил внимание, что храпа из неё больше не доносилось.  От этого ему почему-то сделалось страшно.
   Но в ванной свет зажёгся сразу, и Петрович сначала успокоился, правда, не надолго, потому что увидел за окном человека, лежавшего в сугробе. Человек этот был в чёрном демисезонном пальто и, по-видимому, пьяный.
   Ему даже показалось, что это он храпел вместо брательника.
   «Вот незадача», — подумал трусоватый Петрович и почувствовал, как по его телу побежали мурашки. Поразмыслить над тем, что сейчас на дворе октябрь, и не может быть столько снега за окном, впрочем, как и самого окна в ванной, он не догадался. От испуга он замер и всё смотрел на чёрного человека. Между тем, человек этот зашевелился и начал выбираться из сугроба. Отряхнувшись, он  посмотрел через окно на пристывшего к полу Петровича, не спеша достал из кармана сигареты и закурил. Выпустив пару колечек дыма, он направился к входной двери.
  «Интересно, я вчера её запер? — мелькнуло в съёжившемся от страха мозгу Николая Петровича, — или этот «есенинский» тип сейчас ввалится в дом. Как бы там ни было, но его нужно опередить».
  Усилием воли Петрович вывел себя из ступора и скоренько засеменил по коридору к входной двери. Чтобы успеть первым, он старался переставлять ножки быстрее, но они его не слушались и переставлялись медленно, даже  плавно как-то, словно шёл он не по паркетному полу, а по колено в воде. В конце коридора его ждал новый сюрприз. Прямо у входной двери впритык к ней стояла барная стойка, за которой сидели три типа и потягивали коктейли из длинных стаканов. Старшему было на вид лет тридцать, и выглядел он респектабельно.  Одет он был в костюм тройку и белую рубашку, двое других типов были в футболках и кедах, и на вид им было от силы лет по восемнадцать. 
   «Студенты какие-то, первокурсники что ли...», — удивился Петрович, но при этом он почему-то совсем не удивился тому, что в его доме расположен кафе-бар.
   Он строго посмотрел на старшего и обратился к тому с вопросом:
   «Что делают здесь эти люди»? – строго спросил он.
   «Не беспокойтесь, — бойко отвечал тип в костюме тройке, — это я их впустил. Всё будет нормально»…
   «Что нормально? — опешил раздражённый Петрович, — а ну как сопрут чего-нибудь»…
    Но старшой упредил и эти его сомнения:
   «Не сопрут, — язвительно сказал он, — я тут внимательно за всем слежу».
    И тут опешивший Николай Петрович заметил, как позади барной стойки в окне, которого тоже вчера вечером не было на этом месте,  появился чёрный человек, старательно перешагивающий через сугробы,  Ещё секунда, и он будет здесь. Одуревший от страха Петрович ринулся к входной двери, чтобы закрыть её на защёлку, но сделать этого не успел. Дверь вдруг внезапно отворилась, и на пороге появился «есенинский» тип.  Настоящий ужас обуял Николая Петровича… 
  «Надо срочно будить брательника», — закричал он и с этими воплями проснулся.
   За окном светало. Мерно тикающий будильник на тумбочке показывал семь утра.
  «Никакого брательника в гостях у меня нет, — подумал Петрович, — и мысль эта его обрадовала, — давно уже ко мне никто не приезжал… что тоже очень даже  хорошо».
   Он встал с постели, оделся, и вышел на улицу.
  Не смотря на раннее утро, на улице было тепло, вовсю светило солнце и пели птицы. Прохожих было мало, и они с  интересом поглядывали на Николая Петровича. Чтобы избавиться от назойливых взглядов, он ускорился, потом пошёл ещё быстрее и, наконец, побежал. Когда Петрович набрал спринтерскую скорость, он вдруг неожиданно почувствовал, как ноги его оторвались от земли и зашагали по воздуху.  Сперва он летел невысоко, где-то в полуметре над землёй, потом стал подниматься всё выше и выше, и вот уже Петрович воспарил над троллейбусными проводами. Люди снизу, задрав головы, пристально на него смотрели.
   От свободного полёта он почувствовал радость в душе, но тут вдруг тело его начало наливаться тяжестью, пришлось снизиться, потом полететь ещё ниже и, наконец, разбросав руки, приземлиться. Редкие прохожие остановились, окружили летуна и стали его разглядывать. Пришлось снова побежать, потом подпрыгнуть и, опершись руками о воздух, снова взлететь. Теперь уже Петрович летел невысоко и недалеко. Покружив немного, он взял курс обратно к дому и через минуту с горем пополам  приземлился. У крыльца его дома росло дерево. Это была липа, и на ней были зелёные листья.
   «Здесь же недавно лежал снег», — мелькнуло у него в голове, но мысль эта его не удивила. Уже давно его ничего не удивляло, а все времена года перемешались в его голове.
    Петрович открыл ключом дверь, вошёл  внутрь и сразу оказался в спальне. Побросав на ходу одежду, он с разбегу бросился в кровать. Уснул он моментально, а когда снова проснулся, то услышал из кухни знакомые звуки. Это гремели посудой его жена и его престарелая мама, которые готовили ему завтрак. Петрович сладко потянулся, зевнул и, наконец, встал с постели. На сегодня все его сны были просмотрены…
   
                                                      22 октября 2016 года. 
Виктор Решетнев

                Обычная история

                Часть I
                Мечтательная

     Николай Петрович долго писал в свою литературную тетрадь и здорово притомился. Ему захотелось немного прилечь.
    — Это всё оттого, — подумал он, — что в голову мне лезла всякая чепуха. Её бы выбросить на помойку, а я вместо этого заносил сии бредни на бумагу, хотя делать этого не стоило, надо было подождать вдохновения…Но ведь я же талантлив, — воскликнул он в сердцах, — когда же, наконец, и ко мне придёт заслуженный успех! Да и денег хочется, — вздохнул он…
     Размышляя в таком роде, Николай Петрович отложил в сторону тетрадь, потянулся до хруста в костях и направил свои стопы к кровати. Но, не дойдя до неё, зацепился нога об ногу и с грохотом рухнул на пол. Упал он неудачно, ударился головой о прикроватную тумбочку.
    — Были б мозги, было б сотрясение, — последнее, о чём успел подумать он.
     Потом какое-то время Петрович находился в темноте, такой плотной и вязкой, что еле ноги передвигал. Потом он попал в тоннель, но света в конце его, о чём многие свидетельствуют в аналогичных ситуациях, не видел. Свет для него появился, только когда он очнулся, и свет этот был очень ярким, таким, какого Петрович раньше никогда не видел. На секунду ему даже показалось, что и его самого раньше не существовало, и только сейчас он вынырнул из небытия.
     Жёлтые лучи, проникавшие в комнату через ажурные занавески, прилипали в воздухе к мельчайшим пылинкам, и те, ощутив тепло, кружились в замысловатом танце. Всё это Николай Петрович наблюдал снизу, потому как лежал на полу.
    — Это на самом деле происходит? – задал он себе вопрос, — или солнечные плясуы только в моей голове? Может, я себе повредил чего-нибудь, ненароком?
     Но что мог повредить себе Петрович? Судя по писулькам последних лет — ничего. Всё основательно повредилось гораздо раньше. Он уже давно вместо повестей и романов сочинял, точнее, пописывал короткие рассказы, которые были едкими, бесталанными и сомнительного содержания. В них он пытался уколоть своих бывших друзей и женщин, которые когда-то его пронесли. Но особенно доставалось от Петровича его взрослым детям, коих у него было двое. Ему всегда казалось, что они хотят выжить его из собственного дома и определить в дом престарелых.
     Всё это промелькнуло у него в голове молниеносно и тут же погасло.
    — Как бы там ни было, — начал соображать он, — а валяться на полу негоже, надо вставать. Поднявшись на четвереньки, Петрович с трудом дополз до кровати и присел на неё. Затем осмотрелся.
    — Кажется, я у себя дома, — подумал он, — эта комната моя спальня.
     Но она почему-то показалась ему слишком большой. Петрович осторожно ощупал затылок и обнаружил под рукой здоровенную шишку, которая, впрочем, не болела.
    — Одна голова хорошо, а две – лучше, — усмехнулся он, хотя ему было не до смеха. Мысли, одна другой резвее, закружились в его мозгу. 
    — Ударился головой, — удивлялся он, — а мне не больно, и настроение от этого только улучшилось. В теле какая-то лёгкость, словно я наполнился ватой. Сейчас встану и к потолку взлечу. А шишка – она пройдёт.
     Петрович снова осмотрелся и даже хихикнул от новых ощущений.    
    — И комната стала нарядной, — заметил он, — может, я уже в другой жизни очнулся? Ну и ладно! Огорчаться не буду, тем более, мне хорошо, как уже давно не было.
     Николай поднялся с постели и аккуратно прошёлся по комнате. Возле окна стоял его рабочий стол с рукописями, но выглядел он сейчас так, словно Петрович отвалил за него  когда-то не тридцать рублей, а все триста; да и само окно было каким-то огромным и слишком чистым, каким раньше никогда не было. Через стекло в комнату проходило столько света, что Петровичу захотелось распахнуть его настежь и выпрыгнуть наружу. 
    — А на каком этаже я живу? – задумался он, — да и где я?
     Он подошёл к придвинутому к столу креслу, в котором частенько просиживал долгими вечерами, записывая в тетрадку гениальные мысли, как ему всегда казалось, и сел в него.
    — Вот те, на! – удивился он, — удобно-то как. А за него, сколько я отвалил?
     Внутренний голос ему подсказывал, что ни кресло, ни стол ему не принадлежат. Они похожи на те, которыми он пользовался, но сейчас они были другими – роскошными, дорогими, создававшими уют.
    — Может, у меня и жена есть?! – обрадовался он. 
     Но, что больше всего его удивило, так это солнце, выглядывавшее из-за занавесок. Оно было таких размеров, словно Петрович находился не на Земле, а как минимум на Венере.
    — Действительно, что-то кардинально изменилось вокруг, — то ли забеспокоился, то ли обрадовался он, — может, и я изменился?!.. Этому я буду только рад?! Не ровен час, известным стану! – продолжил радоваться он, — пора бы уже. Это всё знаки – солнце, стол, кресло.  Теперь мне понятно, меня ожидают перемены. Сегодня, или никогда! – подбодрил он себя фразой из какого-то фильма. 
     Надо сказать, что Петрович всю жизнь ожидал от своей судьбы чего-то грандиозного. Жить просто так, как это делали все вокруг, он не хотел.  С самого раннего детства маленький Коля любил мечтать. Забравшись в сарае на сеновал, он представлял, как на Землю вскоре прилетят инопланетяне и свяжутся с ним. Даже не так, не инопланетяне в обывательском смысле этого слова, а сам Сверхразум. Ведь не просто же так всё вокруг существует, кто-то всё это придумал. Понятно, что родился этот Сверхразум не на Земле, а где-то далеко за её пределами. Там он развился до невероятных пределов и теперь за всеми нами наблюдает. И за мной в том числе, — размышлял маленький Коля, — прочесть человеческие мысли – ему раз плюнуть. Но Сверхразуму не интересны мысли всех, а лишь избранных,  которые могут помочь Ему Самому. Но такие мысли на Земле рождаются только в голове у Петровича.
    — Нужно только почаще думать о вечном, — мечтал он, лёжа на сеновале, — а не о мирском. За это меня оценят и наградят, когда свяжутся со мной.
     Что это произойдёт, маленький Коля не сомневался. С детства он рос любознательным мальчиком. Лет в пять уже умел читать и писать, неплохо считал, знал наизусть таблицу умножения, умел складывать и вычитать в уме двузначные числа, а ещё Коля любил смотреть на звёзды. Насмотревшись на них, он донимал отца странными вопросами, не свойственными столь юному возрасту.
    — Пап, а что выше неба? – спрашивал он родителя, каменщика-печника, имевшего за спиной шесть классов образования.
    — Луна, — отвечал отец.
    — А выше Луны?
    — Выше Луны Солнце, сынок.
    — А выше Солнца? – не унимался любознательный отпрыск.
    — Звёзды, — терпеливо отвечал родитель.
    — А выше звёзд что? – не отставал приставучий мальчик.
    — Когда вырастешь, всё узнаешь, — пытался закончить разговор мудрый каменщик, — а если выучишься на астронома, тогда точно обо всём узнаешь.
     И вот, когда Коле исполнилось лет одиннадцать-двенадцать, и он прочитал всю фантастику, имевшуюся в их школьной библиотеке, юный отпрыск впервые задумался о смысле жизни. К этому его подвигла самая красивая девушка их школы – неприступная Таня. Она училась в параллельном классе, и все перемены юный Коля пытался перехватить её взгляд. Он проглядел все глаза, но тщетно, девочка не обращала на него внимания. Юный влюблённый даже написал для неё фантастический рассказ, так хотел ей понравиться. Но…не судьба.
     Сейчас Николай Петрович вспомнил об этом, но нисколько не расстроился.
    — Раз так сложилось, значит, так надо, — подумал он, — теперь всё сложится по-другому.
     Он раскрыл окно и выглянул на улицу. То, что он увидел, порадовало его. Окно Петровича находилось на втором этаже кирпичного здания, прямо под ним располагался овальный бассейн с прозрачной водой, а дальше между пальмами проглядывало бирюзовое море. Высоко в небе сияло огромное солнце, свет его был столь ярок, что резало глаза.    
    — А ведь я на Венере, — обрадовался Николай Петрович, — и в этом не нахожу ничего необычного. Более того, именно сейчас начнут сбываться все мои мечты.    
     Петрович взобрался на подоконник и выпрыгнул наружу. Как он и ожидал, падать он не стал, а полетел по воздуху. Сначала над бассейном, потом над пальмами, а потом над морем.
     У самой воды под пальмами стояли лежаки, и на одном из них загорала его жена. Он её сразу узнал — красивая молодая женщина с длинными ногами и соблазнительными формами. Петрович развернулся над морем и мягко приземлился рядом с ней на лежак.
    — Ты где прохлаждался, любимый? – спросила красавица, -  ты не забыл, — продолжила она, — что сегодня последний день нашего отдыха. Завтра отпуск кончается, и нам пора улетать на Землю. Но всё равно, спасибо, что ты организовал нам такой прекрасный отдых.
     Она чмокнула Петровича в щёку и поднялась с лежака.
    — Я в номер, — сказала она, — начну собираться, а ты можешь ещё позагорать. Но долго не задерживайся.
     Красавица взяла в руки полотенце, легко оттолкнулась от песка и взмыла в воздух. Через мгновение она уже влетала в оставленное открытым окно.
    — Хорошо жить на белом свете, — подумал Петрович, укладываясь на лежак, — и солнце яркое, и жена красавица, и отпуск ещё не закончился.
     С этими чудными мыслями счастливый муж незаметно уснул. Проспал он до самого вечера, а когда он открыл глаза, огромное солнце уже садилось в бирюзовый океан. Там, где оно касалось поверхности, высветилась пылающая дорожка, простиравшаяся до самого горизонта. По ней перекатывались небольшие волны и закручивались в буруны. Было такое ощущение, что в этих местах вода закипала.
     Петрович оторвал взор от моря, обернулся и посмотрел в сторону своего окна. Оно было закрытым.
    — Окунусь немножко, — подумал он, — а потом к жене под бок. 
     Нырнув в пылающую дорожку, размашистыми гребками он поплыл от берега. Вода была не просто тёплой, а как в бане, когда маленького Колю отец после парилки обдавал из алюминиевой шайки.
     Поплавав и поныряв, Петрович, наконец, вылез на берег.
    — Хорошо жить на белом свете, — подумал он, скрутил полотенце и отправился в номер. На этот раз он пошёл пешком.
     Жена уже спала. Петрович тихонько залез к ней под одеяло, обнял упругое тело и попытался уснуть. Странно, но ему это удалось…

                Часть II
                Реальная

     Проснулся Петрович утром под крики какой-то голосистой женщины.
    — Вставай, лежебок, — кричала она на Петровича, — нечего тут разлёживаться. Завтрак давно готов, все приживалы сокамерники давно в столовой. Один ты…никудышный, — женщина сочувствующе покачала головой, — недаром тебя в баню недавно переселили.
    — В какую баню? — опешил Петрович, — и что за сокамерники…я что, в тюрьме? И вообще, где я? – он недоумённо посмотрел на кричавшую.
    — Где-где, в Караганде, — усмехнулась та.
     Это была женщина средних лет, неухоженная, в старом заношенном халате, когда-то имевшем белый цвет, и с платком на голове. Она посмотрела на Петровича сочувствующе и продолжила свой монолог.
    — Ты у себя дома, в доме престарелых. Я сиделка. А баня – это так, построили недавно для таких как ты, неприкаянных, чтобы не буянили. Мы тебя запираем в ней время от времени. Раньше-то ты смирным был, но вот уже год, как буянишь, всех достаёшь своими бреднями о жизни на Венере. Тебя тут все Венерическим и прозвали, хоть ты и не больной.
    — А как я здесь оказался? — Петрович округлил глаза, — припоминаю, стукнулся обо что-то головой, но ведь это случилось у меня дома в спальне.
    — Вот-вот, — подхватила сиделка, — после того, как ты стукнулся башкой об тумбочку, тебя твои рОдные дети сюда и привезли. И правильно сделали. Они когда тебя к нам определили, всё жаловались, что ты квартиру свою загадил, а потом хотел её чужим людям сплавить. Вовремя успели, притащили тебя, миленького, а квартиру твою продали и деньги между собой поделили. Да ещё чуть не подрались, дескать, мало денег выручили. Раньше надо было тебя из дому выгонять. Тумбочку грязную твою, об которую ты стукнулся,  перерыли всю, думали в ней что-нибудь найдут, по крайней мере, рассчитывали на это. А  сегодня ночью ты всё каких-то инопланетян звал, да жену кликал. Одним словом – никудышный ты, Венерический.
    — У меня что, и жена есть? –  Петрович недоумённо почесал голову.
    — А как же, ты же раньше нормальным был, — сиделка усмехнулась невесело, — жива твоя супружница, её самоё  определили в такой же дом, только по соседству. Так что сиди милок, и не рыпайся. А то, чик, и укольчик сделаю, и смирным сразу станешь. Но, даст Бог, вылечат тебя. Хотя зачем, ведь тебе и идти-то некуда. Бомжевать только.
    — Так это что, мне всё приснилось, и Венера и прочее? – ужаснулся Петрович, — а я всё это время в дурке лежал? Куда ж я теперь? Хотя бы жену проведать…
     Он посмотрел в окно, на котором отливали сталью рифлёные решётки, и сердце его сжалось…
               
                09.01.2019г

                           Продолжение следует.