Судьба поэта

Было сыро. 
Уже пришла осень, капал дождь, и мы сегодня сидели на лавке, 
соревнуясь в своих талантах. На импровизированной сцене - 
детской площадке выступал я, читая свои стихи, лучший поэт современности -
Бухалыч, цитируя своё произведение "Бородино". И алкаш с соседнего
двора — Петя Сиварь. 
Первый вышел Сиварь. 
Он поклонился жюри (местным бывшим интеллигентным людям — Сиплому и
Тимофеичу). Потом принялся петь: 
Ой, мороз моро-о-о-а-а-э-з... 
Потом добавил в программу выступления "Чёрный ворон" 
Жюри понимающе кивало. Они ополовинили бутылку самогону и 
уже могли судить по совести. 
Призом победителю выделялся стакан с водкой и банка детского питания. 
Потом вышел Бухалыч. 
Он, как непревзойдённый творец поэзии, начал: 
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром... 
У жюри закрались сомнения. 
— Эт не Лермонтов, часом? — покосился Тимофеич. 
— Нееееее!!! — заотрицал Бухалыч, а я вторил ему. 
Лермонтов тогда уже давно помер, когда Бухалыч строчил поэму. 
Было очень сыро. 
Я кутался в желтоватый тулуп, ожидая антракт и свой выход. 
Но тут сзади раздался голос. 
— Хуля вы тут собрались в кучу?? 
Это были гопники. Те самые реакционные элементы двора, 
что дико ненавидят современную интеллигенцию. Пусть даже 
и бывшую. 
Я только открыл рот, как в лоб прилетел кулак. 
Дальше помню, что лежал в луже, меня топтали, рылись в 
карманах, потом зло плевали туда, в пустоту тулупа. А 
жюри на корявых ногах, петлями удирало в сторону подвала. 
Их догоняли, били палками, а Мельпомена плакала от этого 
унылого зрелища на крыше дома. Эх, как умирает поэзия... 
Под стук дождя, я пополз домой, наткнувшись у парадной на 
тело папы. Папа тоже лежал в луже и храпел. 
Сил больше не было и я остался под балконом, слыша стихи 
про яростные атаки французов на батарею Раевского, что 
доносились из помойного бака. Не любят у нас в стране поэтов, не понимают.