Грешница или если родилась красивой

Мишель Валери

Грешница или,

Если родилась красивой …

2009год

1

- Нет, это просто невероятно! Я волнуюсь так, как не волновалась,
собираясь на свидание. Хотя, их у тебя было, и не так уж много –
скептически заметила Людочка своему отражению в зеркале, разглядывая его
в умопомрачительном небесно-голубом брючном костюме. Этот костюм она
заказывала в элитном ателье специально к этому дню, и он обошелся ей в
очень кругленькую сумму.

Люда Звягинцева два года назад закончила Иняз местного университета с
красным дипломом, и год работала преподавателем английского языка в
младших классах. А вчера ее назначили классным руководителем 11-Б и
сегодня у нее первый урок.

Крутнувшись в последний раз у зеркала и, подхватив с тумбочки сумку,
Людочка крикнула: «Мам, я побежала!».

Татьяна Аркадьевна выскочила из кухни, окинула дочь критическим взором
и, открывая дверь, бодро напутствовала:

- Ни пуха, ни пера!

- К черту! – ответила, чмокнув мать в щеку, любящая дочь и,
сопровождаемая возмущенным:

- Людмила! Что ты себе позволяешь?! – Ринулась вниз по лестнице.

Выбежав на улицу, Люда махнула проходящему такси, резонно полагая, что
лучше пожертвовать сотней, чем рисковать новым костюмом в тесном и не
очень чистом «пазике».

- К двенадцатой гимназии, пожалуйста – вежливо пробормотала она,
устраиваясь на переднем сиденье.

- Вы учительница? И можно узнать, как зовут такую симпатичную
учительницу? – Завел разговор, жаждущий заполучить «телефончик»,
разбитной таксист.

- Извините, Вы не могли бы помолчать – сурово оборвала его неприступная
Людочка. Что-то обиженно пробурчав, парень замолчал.

И, все-таки, Люда чувствовала, как его масленые, похотливые глазки
ползают по ее лицу и фигуре. Еще в студенческие годы она заметила за
собой способность чувствовать подобное наглое разглядывание, вызывающее
в ней особенную веселую злость.

- Эй, завязывай на меня пялиться, долбанешь вон тот «Мерс», мало тебе
не покажется! – нарочито грубо процедила Люда.

К школе они подъехали за минут двадцать до начала занятий. Сунув
шоферу сотню, она не отказала себе в удовольствии, ласковым, до
противности голосом, бросить: «Не забывай, дорого-ой!». Затем, тряхнув
гривой волос, как бы отбрасывая все, деловито направилась к воротам
школы.

Не успела Люда появиться в школьном дворе, как на нее налетел с
криками и визгом, бывший ее класс в полном составе:

- Здравствуйте, Людмила Сергеевна! А, Вы, теперь у старших будете?
Ой, какая Вы сегодня красивая! А мы с Ириной Владимировной идем в
музей!

- Здравствуйте, здравствуйте, мои дорогие! – еле успевала отвечать,
раскрасневшаяся от проявлений народной любви, Людочка.

К ней подошла Ира, молодая учительница истории и «классная» теперь уже
6-А. Ира и Люда дружили с первого класса.

- Привет, Милка! – чмокнула подругу Ира – Ух, правы детки, ты сегодня
неотразима, даже завидно.

- Да ладно тебе, что вы меня краснеть заставляете? Лучше скажи, как
тебе мой класс и кто теперь у них будет вести английский?

- Ну да ты всегда была красавица, умница, скромница, а английский
надеемся, что ты. Родительский комитет ввалился в полном составе к
«Зубру» в кабинет и слезно просил оставить тебя. Видишь, как тебя
уважают и любят, цени. Ну, как возьмешься? – Оставив без внимания
подковырки подруги, Люда задумалась:

- Ты это серьезно? А что, если «Зубр» даст добро, я, пожалуй,
соглашусь вести дополнительно и твой класс. Мне жалко совсем
расставаться с ними, привязалась я за год к ребятне, да и три часа в
неделю будут не лишними.

Директор гимназии Николай Витольдович Зубрус, по прозвищу «Зубр»,
потомок одного из знаменитых латышских стрелков, был упрям, гневлив, но,
в общем-то, добрым мужиком почти двухметрового роста.

- Ну, все, я побежала, у меня первый урок в моем 11-Б. До свидания,
мои дорогие! – помахав всем ручкой, Людочка скрылась в подъезде школы.

Учительская встретила Люду, обычной, перед началом занятий, суетой и
сдержанным гомоном. На приветствие девушки, раздались ответные веселые
и ласковые приветствия. Людочку все любили за красоту и
благожелательный характер.

Вдруг перед ней вырос Стас Мезенцев – бывший однокашник Люды.

- Звягинцева! Умереть не встать! Ты такая, что хочется схватить тебя
в охапку и утащить туда, где тихо и уютно.

- Стас! Прекрати сейчас же! Откуда ты взялся?

- Теперь мы с тобой коллеги.

- Как был ты пошляк, так им и остался – тихо и с досадой,
отвернувшись, ответила Люда.

- Ну ладно, Мила, не сердись, это я от радости ляпнул сдуру.

- Все, Стас, мне некогда, у меня сейчас урок. Не порть мне настроение.
– Отмахнулась от него Люда и быстро пошла к шкафчику, чтобы скрыть свое
расстроенное лицо.

«Вот не было печали. И как меня угораздило тогда связаться с ним!
Все, ну его к черту! Забыли!» – Люда решительно достала журнал и
захлопнула дверцу шкафчика.

Зазвенел звонок, в коридоре затопотало множество ног, бегущей детворы,
учительская быстро пустела. Люда вышла в уже пустой коридор, подошла к
двери 11-Б, на секунду задержалась, глубоко вздохнула и вошла в класс.
Ребята в разнобой поднялись.

- Good Morning ladies and gentlemen! Please take a seat.1

________________

1 Доброе утро, леди и джентльмены! Садитесь, пожалуйста.

С сегодняшнего дня я ваша классный руководитель и преподаватель
английского языка. Зовут меня Людмила Сергеевна Звягинцева.

2

Михаила Карташова разбудил сердитый голос отца:

- Мишка, вставай, сколько можно кричать!

- Сейчас, что ты волнуешься – пробурчал сын, натягивая на голову
одеяло.

Вставать совершенно не хотелось. Лег он во втором часу и сейчас в
полудреме ему вспомнился вчерашний день. Когда он, после тренировки,
возился с мотоциклом, собираясь домой, позвонила на мобильник Лилька, с
каким-то пустяком, и он, неожиданно для себя, позвал ее покататься по
городу. Немного поломавшись для приличия, она согласилась. У них с Лилей
Величко были дружеские отношения, уже третий год, они сидели за одной
партой, когда ему не надо было идти на тренировку, он провожал ее из
школы домой, иногда вместе занимались, в общем дружили. Все считали, что
Лиля его девушка, да и сам он так считал.

Они вырвались из города и понеслись по трассе. Обхватив руками его
талию и прижавшись всем телом, Лилька визжала от страха и восторга.
Чувствуя, ее упругую грудь и горячие бедра, когда она сжимала их на
поворотах, ему хотелось бросить мотоцикл на обочине, схватить Лильку,
прижать и целовать ее всю и черт знает, что ему еще хотелось.

Потом они, что-то ели и пили в придорожном кафе, а потом поехали к
реке.

Вода была уже довольно холодная, но он полез купаться, тащил и Лильку,
но она громко визжала и вырывалась. А потом, упав на песок, начали
отчаянно целоваться. Он целовал ее неумелые губы, обнаженную грудь, а
когда его рука заскользила по бедру и Лиля застонала, ему, вдруг, стало
жалко Лильку. Он вскочил и отошел к воде, отвернувшись от лежащей на
песке Лили.

Через несколько минут Лиля подошла, остановилась и, прижавшись к его
спине, прошептала:

- Спасибо, Миша.

- Поздно уже, поехали домой – с трудом, потому что в горле застрял
сухой комок, просипел он.

До Лилиного дома они доехали без приключений, было уже больше
двенадцати. Он наклонился и поцеловал Лилю в щеку:

- Спокойной ночи, Лилька!

- До завтра, Миша! – спокойно ответила Лиля и, вдруг, обняв его за
шею и крепко прижавшись, поцеловала его в губы. За тем, оторвавшись от
него, повернулась и быстро, не оглядываясь, пошла к своему подъезду.

- Мишка, тебя за ноги стащить или ты сам поднимешься! – Ворвался в
комнату, разгневанный Дмитрий Петрович – Мне некогда с тобой возиться,
не соберешься вовремя, уеду один.

Дмитрий Петрович Карташов, высокий, немного грузный, но все еще
красивый блондин, был главным инженером и акционером местного
промышленного «гиганта» – завода оптических приборов. В лихие девяностые
годы, когда завод, буквально на глазах, умирал из-за отсутствия заказов,
Дмитрий Петрович, тогда просто Дима, и еще несколько таких же молодых
инженеров, организовали при заводе малое предприятие по производству
очков, контактных линз, искусственных хрусталиков. Кроме того, им
удалось разработать компактный, удобный в применении и, сравнительно,
недорогой прибор ночного видения. Молодые предприниматели, сумев
заинтересовать инвесторов, наладили серийное производство, обеспечив
заказами, простаивающие цеха завода, нашли покупателей в стране и за
границей. Теперь ЗАО Завод оптических приборов, если и не процветающее
предприятие, то рентабельное и приносящее стабильную прибыль.

Мишка сел и, глядя на отца черными сердитыми глазами, ворчал:

- Ну, что кричать, сейчас встану. Вон еще сколько времени.

- Давай, давай, шевелись, мойся и иди завтракать. Яичница стынет.

- Не хочу яичницу. Сколько можно! Бессердечный ты человек, батя –
капризничал не выспавшийся сын. «Весь в мать, паршивец» – подумал
Дмитрий Петрович и, вдруг, больно защемило сердце, он вспомнил, как Дина
точно так же ворчала и капризничала утром, когда он ее будил.

- И что за вредный человек, чурбан бесчувственный. Отойди, мучитель –
ворчала она. – И кофе твоего я не хочу. Нет, что бы поцеловать жену и
шепнуть нежно – Проснись любимая.

И когда он с готовностью лез целоваться, Дина извивалась, лупила его
подушкой, притворно сердилась и заливалась счастливым смехом. В конце
концов, эта возня возбуждала их так, что, забыв обо всем, он сжимал жену
в объятиях, и они любили друг друга до беспамятства.

Что бы, сын не заметил его состояния, Дмитрий Петрович повернулся и
быстро ушел на кухню. И еще ему вспомнились огромные, как черные омуты,
налитые болью глаза жены, когда она на суде признавала, что в разрыве
виновата только она, а он, ослепленный ревностью и ненавистью, молчал.

«Как же это случилось, ведь мы так любили друг друга» – с горечью
думал Дмитрий Петрович – «А сейчас ничего не поправишь и не вернешь». На
кухню вошел умытый и причесанный Мишка.

- Ну, где твоя, яичница?

- Ешь и собирайся быстрее, я пойду, выгоню машину из гаража – ставя на
стол сковородку и наливая сыну чай, сказал Дмитрий Петрович и быстро
вышел из квартиры.

Мишку отец подвез к школе за минут пятнадцать до начала занятий.

В дальнем конце школьного двора он увидел любопытную сценку. Ребятня,
толи пятого, толи шестого класса, всей гурьбой налетела на девушку в
голубом костюме и что-то радостно кричала. Они прыгали вокруг нее,
кто-то уже повис у нее на руке, кого-то она гладила по голове. Лица
девушки он не мог рассмотреть из-за массы пушистых русых волос, стянутых
в тугой, волнистый хвост, голубой лентой. Весь этот гвалт продолжался до
тех пор, пока не подошла вторая девушка, похоже «классная» этой детворы.

- Надо же, какая любовь, а девушка видать славная – подумал Мишка,
прыгая через ступеньки лестницы – Интересно, кто она.

Войдя в класс, он отыскал глазами свой стол – Лиля уже сидела на
своем месте. Вспоминая вчерашний вечер, Мишка испытывал какую-то
неловкость. Рядом с Лилей сидел Витька Заварзин и явно о чем-то просил.

- Привет! – преувеличенно весело поздоровался Мишка. – Чего пристал к
девушке? Давай дуй с моего места.

- Вот, нашелся собственник – недовольно проворчал Витька, но отошел.

- Здравствуй, Миша – не глядя на него, проговорила Лиля и покраснела.

- Здравствуй, Лилька! Не проспала? А меня отец еле поднял – продолжал
ломать комедию Мишка. Лиля еще больше покраснела, глаза у нее
наполнились слезами. Она дернулась, пытаясь вскочить и убежать. Мишке,
вдруг, стало стыдно. Он взял Лилькину руку, пожал и, не отпуская,
пробормотал виновато:

- Прости меня, давай, если ты вечером свободна, сходим куда-нибудь.

- Давай – расцвела Лиля – А куда?

- Не знаю, придумаем, ты только не сердись на меня.

- Хорошо, не буду.

Прозвенел звонок. Мишка отпустил Лилину руку, а она наклонилась к
нему:

- Сейчас английский и, говорят, что будет новая «англичанка» и она же
будет нашей «классной».

Открылась дверь и к учительскому столу быстро прошла уже знакомая ему
девушка в элегантном голубом костюме. Машинально встав, Мишка,
остолбенев, смотрел на их новую учительницу.

- Господи, как хороша – подумал он, удивляясь, откуда взялись эти
сентиментальные и старомодные слова. Девушка что-то говорила, но что, до
него не доходило. Тут Мишка сообразил, что она смотрит на него
удивленно. Лиля дернула его за полу куртки – он растерянно сел, уловив:

- Зовут меня Людмила Сергеевна Звягинцева.

- Ты что, знаешь ее? – наклонившись к нему, шепотом спросила Лиля.

- Видел в школьном дворе.

- Ну и что?

- Ничего, отстань.

- Ну и, пожалуйста – обиженно отвернулась от него Лиля.

- Молодые люди, не ссорьтесь, потерпите до перемены – подойдя к ним, с
чуть заметной усмешкой, сказала Людмила Сергеевна.

Раздались смешки, веселые и язвительные замечания.

- Вот еще! – дернулась Лиля и густо покраснела. А Мишка, в упор, глядя
на Люду и зло, прищурившись, процедил:

- Excuse, me Miss, but it is unacceptable to eavesdrop and spy in a
polite society1

- Oh, excuse me Sir, l am so pleased that you know my subject so
well2. Но давайте перейдем к делу. Наш урок сегодня мы посвятим теме
знакомств. Попробуйте каждый, с выбранным собеседником, разыграть сценку
знакомства на английском языке. Можно выбрать подходящую из английской
литературы. Надеюсь, десяти минут вам хватит на подготовку.

___________

1 Извините, мисс, но в приличном обществе не принято подслушивать и
подсматривать.

2 О, простите, сэр. Мне очень приятно, что Вы так хорошо знаете мой
предмет

3

Люда, не торопясь, шла по опустевшему после окончания первой смены
школьному коридору, вспоминая прошедший учебный день: « Кажется, во всех
трех классах уроки прошли нормально. Похоже, ей удалось найти с
учениками общий

язык. Вот только в 11-Б я, к сожалению, неудачно пошутила. Как этот Миша
Карташов на меня окрысился, хорошо на английском, тактичный малый.
Кстати, откуда он так хорошо знает язык…»

- Милка, постой – прервал ее воспоминания голос Иры Гринберг.

- Ирка, совести у тебя нет, какая я тебе Милка, я, если хотите знать,
мисс Ирина Гринберг, Людмила Сергеевна, впредь прошу не забывать.

- Ах, прошу покорнейше меня простить, недостойную – изогнулась Ира в
шутовском поклоне, и они обе весело расхохотались.

- Как приятно встретить таких веселых и милых девушек – загребая за
плечи обеих девушек, пробасил, подкравшийся сзади «Зубр».

- Здравствуйте, Николай Витольдович, что же Вы пугаете бедных девушек,
нехорошо – хором попеняли директору молодые учительницы.

- Ничего, ничего у школьного учителя должны быть крепкие нервы. Вас
то, мне обеих и нужно. Пойдемте ко мне в берлогу, кофейку попьем и
поговорим.– Затащив девушек в кабинет, «Зубр» скомандовал: «Давайте
быстренько соорудим застолье, а потом посидим, поговорим. Вон в шкафу
все, хозяйничайте».

Девушки быстро собрали на стол и, прихлебывая кофе, уставились,
ожидающе, на директора.

- Во-первых, Людмила Сергеевна, расскажите, пожалуйста, как Вас
встретили наши выпускники, как прошли уроки, особенно в 11-Б, где Вы
теперь классный руководитель.

- Кажется, все прошло нормально, думаю, мне удалось найти с ребятами
общий язык. В 11-Б я предложила ученикам самостоятельно разыграть
диалоги знакомства на английском языке. Ой, как было интересно и весело,
ребятам понравилось, и в целом, почти все с задачей справились.

- Значит, вместо серьезного урока, устроили веселое шоу.

- Ой, зачем Вы так, Николай Витольдович, я хотела узнать уровень
подготовки ребят. А они с таким интересом…

- Ладно, ладно успокойтесь, Людочка, не обижайтесь, я пошутил.

- Шуточки у Вас.

- Ну, все, забыли, рассказывайте дальше.

- Должна признаться в своей бестактности. Вы, наверное, знаете Мишу
Карташова и Лилю Величко, они сидят вместе и, по-видимому, дружат. Я
заметила, что они ссорятся, подошла к ним и в шутку попросила потерпеть
до перемены, вызвав в классе веселое оживление. Вы бы видели, как этот
джентльмен разозлился и выдал мне на отличном английском, что в их
обществе не принято подсматривать и подслушивать. Боюсь, что я их
обидела и грызу себя за это.

- Ничего, не терзайте себя, все уладится.

- Мне кажется, что Карташов старше остальных ребят и, интересно,
откуда он так хорошо знает английский.

- Он год пропустил, гостил у своей мамы в Америке.

- Его мама живет в Америке?

- Да Вы, Людочка, ее, наверное, помните – это Дина Эрман.

- Конечно, ты помнишь, Ира, как мы ночи стояли за билетами на
спектакли с ее участием? Значит, Дина мама Карташова, бедный мальчик.

- Хорош мальчик, с меня ростом. Жалостливая Вы больно, Людмила
Сергеевна. Давайте перейдем к вопросу, из-за которого я Вас пригласил. –
«Зубр» почесал нос, отхлебнул остывшего кофе – Вот что, Людочка. у меня
была делегация от родителей учеников 6-А…

- Я знаю, Николай Витольдович – прервала директора Люда – Ирина
Владимировна мне все рассказала, я согласна.

- Ну вот, а я, старый дурак, целую речь приготовил. Тогда с богом,
Людмила Сергеевна, у Вас будет три часа в неделю во вторую смену, кроме
оплаты по часам, можете рассчитывать на премию. У Вас, Ирина
Владимировна, возражений, пожеланий нет?

- Нет, Николай Витольдович.

- Тогда все, ступайте, сейчас прозвенит звонок. Ирина Владимировна,
поторопитесь, Ваша ребятня, наверно, на головах ходит, а Вы, Людмила
Сергеевна, можете идти отдыхать.

- До свидания, Николай Витольдович – попрощались девушки с директором.

Выйдя из ворот школьного двора, Люда медленно шла по аллее,
примыкавшего к школе, сквера. В сквере в это время было тихо и безлюдно.
Шумели от легкого ветра ветки над головой, под ногами шуршали
разноцветные листья и нежаркое осеннее солнце, поблескивало сквозь кроны
деревьев. Было хорошо и немного грустно. Люда очень любила это время
года

Сорвав багряную ветку рябины и вдыхая горьковатый, чуть прелый аромат,
она вспоминала прошедший учебный день. Ей, вдруг, вспомнились
растерянные глаза, остолбеневшего Миши Карташова и горестное лицо Лили
Величко:

«И какая кошка между ними пробежала» – подумала Люда, с неловким
чувством какой-то вины, подозревая, что она и есть эта самая кошка.

- Людмила Сергеевна – остановил ее, чуть охрипший возглас – можно с
вами поговорить.

- Пожалуйста – настороженно ответила Люда, глядя на неловко
улыбающегося, но, видимо, решительно настроенного, Мишку.



4

Кое-как помирившись с Лилей, пообещав, что заедет к ней вечером и,
соврав, что спешит на внеочередную тренировку, Мишка уже битый час
слонялся в сквере, напряженно ожидая появления девушки в голубом
костюме.

«Идиот, что я здесь делаю» – грыз себя Мишка – «Нужны ей мои
извинения. В лучшем случае, равнодушно извинит и пойдет дальше».

Плюхнувшись на скамейку и стрельнув у проходившего мужика сигарету,
хотя курил редко и, в основном за компанию, он сидел, курил и ненавидел
себя:

«Все, сейчас покурю и пойду, хватит валять дурака».

И тут, он увидел, медленно идущую по аллее, Людмилу Сергеевну.

Сердце как будто остановилось, а потом затрепыхалось где-то в горле. В
панике, он юркнул за скамейку в кусты. С трудом, сдерживая дыхание,
Мишка с каким-то

стесненным чувством смотрел, как Люда легонько пинала опавшие листья,
как сорвала ветку рябины и прижала ее к лицу. Когда она поравнялась с
ним, Мишка испугался, что она заметит его, затаившегося в кустах. И
только, когда Люда миновала его засаду, он решительно вышел:

- Людмила Сергеевна, можно с Вами поговорить.

Она обернулась и, как показалось ему, удивленно и настороженно глядя
на него, спокойно сказала:

- Пожалуйста.

- Людмила Сергеевна, извините меня за грубость, не думайте, что я
такой уж хам, не знаю, с чего я так разозлился.

Лицо Людмилы Сергеевны прояснилось, она улыбнулась ласково и немного
виновато:

- Что ты, Миша, это я обидела Вас с Лилей и до сих пор чувствую себя
виноватой. Обязательно попрошу у нее прощения.

Мишка обрадовано и облегченно вздохнул и пошел рядом с Людой:

- Тем самым Вы Лилю окончательно смутите, не надо, Людмила Сергеевна.

- Хорошо, уговорил – некоторое время они шли, молча. Мишка, боясь,
что она сейчас попрощается, выпалил:

- Людмила Сергеевна, можно я Вас провожу?

Люда насмешливо посмотрела на него:

- Хочешь показать, что ты не хам, а джентльмен – Мишка надулся.

- Ой, прости меня, дурная привычка, еще со студенческих лет,
обязательно надо съязвить. В таком случае, держи портфель. – Мишка,
схватив портфель, рассмеялся.

- Людмила Сергеевна, я ужасно боялся к Вам подойти, но Вы
замечательная.

- Что-то я не заметила, что бы ты был слишком боязливым.

- Это одна видимость, а внутри я дрожал, как заячий хвост.

- Ну, все, хватит об этом, посмотри, как здесь красиво – она взмахнула
сорванной веткой – сейчас бы в лес, вот где красота.

- Зачем же дело встало, поедем с нами в воскресенье за опятами, папа с
Валентиной Семеновной (она его коллега и давний друг) собираются и меня
звали.

- Знаешь, твое джентльменство переходит все границы, это невозможно,
хотя очень заманчиво.

- Людмила Сергеевна, наплюйте на все условности, папа у меня – простой
и веселый и будет Вам очень рад.

- А Валентина Семеновна?

- Женщины народ не предсказуемый, но, думаю, что ничего страшного, это
ж не папа приглашает Вас, а я.

- Миша, ты змей искуситель, ладно, я подумаю, пошли быстрее, меня мама
ждет не дождется – взяла его под руку Люда.

От этого непринужденного жеста Мишку бросило в жар. От близости
Людмилы Сергеевны у него пересохло во рту, и сердце забилось часто и
неровно.

Подойдя к автобусной остановке, Люда отпустила Мишкину руку:

- Вот моя остановка, давай, Миша, прощаться.

- Людмила Сергеевна, Вы разрешили проводить Вас до дому. Не в моих
правилах бросать своих дам на полпути.

- Так, я уже твоя дама. Не много ли Вы, сэр рыцарь, на себя берете.

- Людмила Сергеевна, зачем Вы все время надо мной смеетесь – состроил
Мишка жалобную мину – а, если, я рыцарь, то имею честь предложить Вам,
прекрасная дама, свое непобедимое копье и честный меч.

- Мишка, тебе не хватает только Росинанта – весело рассмеялась Люда.

- А Росинант, о двух колесах, стоит у меня в гараже и всегда готов к
Вашим услугам.

- Вот, Росинанта мне только и не хватало, для полного счастья.

В это время подошел автобус.

- Ладно, хватит изощряться в любезностях, поехали, тем более, мне
хочется кое о чем тебя спросить – посерьезнела, вдруг, Люда.

В автобусе было свободно, и они устроились вдвоем, Люда молчала,
собираясь с духом.

- Вы о чем-то хотели меня спросить – нарушил молчание Мишка.

- Миша, если не захочешь, можешь не отвечать, поверь, я спрашиваю не
из праздного любопытства – Люда опять замолчала, не решаясь продолжать.

- Вы хотите спросить о моей маме, я правильно догадался?

- Да, ты знаешь, я была страстной ее поклонницей, можно сказать –
фанаткой. Ослепительно красивая, она чудно играла. Ой, какой она была
Оливией в «Двенадцатой ночи». Я очень расстроилась, когда она уехала.

- Людмила Сергеевна, я очень люблю свою маму. Я знаю, о ней всякое
говорили, но это неправда. Если хотите, давайте посидим в каком-нибудь
кафе, мне очень хочется поговорить о маме.

Когда они вышли из автобуса, Люда взяла Мишку под руку:

- Здесь не далеко есть кафе-мороженное, идем, я угощаю.

- Людмила Сергеевна, я же мужчина и деньги у меня есть, заработанные
честным трудом.

- Да, и где же ты трудишься.

- Заводской ОНТИ иногда заказывает мне технические переводы, а так же
отец приглашает меня переводчиком на встречи с иностранцами, кстати,
могу замолвить за Вас словечко, если пожелаете.

- Вы очень великодушны, но я как-нибудь сама.

- Язва Вы, Людмила Сергеевна – обиделся Мишка.

- Не обижайся, дурачок – на мгновение, прижалась к нему Люда – у
меня, правда, есть стабильный, приличный приработок.

- Какой, если не секрет.

- У меня с одним издательством контракт на переводы.

- Романы переводите?

- В основном – любовные, за малым исключении, такая ерунда. Контракт,
ничего не поделаешь.

- А Вам бы хотелось переводить Шекспира или, на худой конец, Агату
Кристи.

- Ну вот, а еще меня язвой обзывал.

- Было с кого брать пример.

- Способный ученик, а мама говорила, что ты милый мальчик. Вот я
пожалуюсь ей, что этот милый мальчик обижает ее любимую дочь.

- Мама?

- Да мама, она начальник этого самого ОНТИ.

- Татьяна Аркадьевна Ваша мама? Очень милая женщина.

- Хочешь сказать, не то, что дочь? Приятно слышать.

За этой веселой перепалкой, незаметно они подошли к кафе. Устроившись
за первым попавшимся столом в пустом зале и заказав молоденькой
официантке, которая, с любопытством, уставилась на них, кофе и
мороженное, Люда серьезно спросила:

- Миша, ты давно видел Дину Иосифовну?

- Мама приезжала в начале лета в Москву и жила у деда (бабушка умерла
в прошлом году), Потом я прилетел. Две недели мы были вместе.

- А Дмитрий Петрович как к этому относится?

- Сейчас у них ровные отношения и отец не мешает нашим, с мамой,
встречам. Мне кажется, что он тоже чувствует себя виноватым.

- Как обидно!

- Людмила Сергеевна, хотите, я расскажу, каким было наше последнее
счастливое утро.

- Да, конечно, если тебе не тяжело об этом вспоминать.

- Напротив, я все думаю, что какое-то дурацкое недоразумение было
всему виной. Слишком внезапно все произошло. – Мишка залпом выпил кофе и
яростно вытер, внезапно выступившие на глаза, слезы.

- Миша, родной, успокойся – сжала обеими руками Мишкину руку Люда,
чувствуя, как к горлу подкатывает комок, от жалости к этому большому и
сильному парню.

- Мне тогда было тринадцать лет, – справившись с собой, начал Мишка –
из Москвы прилетел дед, они с бабушкой собирались к морю и захотели
взять меня с собой. Родители, с дорогой душой, меня отпускали, желая,
наверно, побыть вдвоем. Утром мы, мужчины, сидели за столом и ждали,
когда мама соизволит выйти к завтраку (по утрам она ужасно
капризничала).

Она вышла, хмуро буркнула: «Доброе утро» и, провожаемая нашими
заинтересованными взглядами, захлопнула дверь в ванную. Мы с папой,
понимающе переглянулись, начинался утренний театр одного актера, вернее
актрисы, дед, несколько недоуменно, но с интересом, ожидал, что будет
дальше.

В ванной зашумел душ, за тем раздались громкие сладострастные стоны. С
перерывами, мы наслаждались этими звуками, минут пять. Потом раздался
шум набирающейся в ванну воды, сопровождаемый стенаниями и сетованиями
на несчастную долю женщины, которую никто не жалеет и обрекают на
ужасные страдания. Затем несколько горестных стонов, всплеск и
душераздирающий вопль, от которого дед в ужасе подскочил на стуле
спасать любимую дочку, а мы с отцом дружно захохотали. Дед хлопнул себя
по лбу:

- Ох, я старик, совсем забыл ее утренние фокусы.

Через некоторое время мама выпархивает из ванной, сияющая радостной
улыбкой, и прекрасная, как Царица Савская, в своем махровом халате и с
тюрбаном

на голове. Она обнимает отца, смачно целует мужа, ласково взъерошивает
на мне волосы, жует гренку и рассказывает веселые театральные новости.
Кажется, что она делает все это одновременно. Кое-как позавтракав, мама
убегает в спальню одеваться. Папа топает за ней. За дверью слышится
возня, ласковое и просящее бормотание отца и притворно возмущенное
повизгивание мамы. Из спальни они появляются через минут двадцать. Мама
элегантно одетая, неприступная, но с, несколько, растрепанной прической.
Папа смущенно улыбающейся, растрепанный, но очень довольный и
счастливый. Мы с дедом делаем вид, что ничего такого не замечаем.

Мама, поправляя у зеркала прическу и макияж, деланно равнодушным
тоном, хвастается, что к ним в театр приехал продюсер из Голливуда, Пол
Макферсон, (с ним она познакомилась в Москве, когда их театр был там, на
гастролях) и предложил ей контракт. Чувствовалось, что она отнеслась к
этому несерьезно, но очень польщена.

Потом мама бурно прощалась со мной и дедом, обнимала, целовала, даже
всплакнула и, строго настрого наказав отцу, чтобы проводил, не гнал и
все узнал, убежала.

Мы улетели с дедом в Москву, а через неделю к нам прилетела мама,
каменная от горя и сказала, что разводится с отцом, пока поживет у них,
а после оформления всех формальностей, улетит с Полом в Америку. И как
мы не бились, она ничего не объяснила. И только, когда мама вернулась с
бракоразводного процесса, они заперлись с бабушкой в комнате. Мы с дедом
слонялись под дверью и слушали, как она рыдает. И я, прижавшись ухом к
двери, услыхал: «Мама, как он мог!»

А потом позвонил отец и велел собрать вещи, чтобы лететь домой, он
ждет во дворе в такси. Я обнимал маму и кричал, что никуда не поеду, что
поеду с ней, а она обливала меня слезами и, отчаянно целуя, шептала, что
мы еще будем вместе, чтобы я потерпел и был мужчиной. «Иди, родной,
ничего не поделаешь. Ты, только люби папу и меня не забывай» – она с
силой оторвала меня от себя и убежала. Пока меня обнимали дед и бабушка,
я слышал, как мама глухо рыдала в подушку. В тот момент я ненавидел
отца. Вот и все, Людмила Сергеевна, остальное Вы знаете. И еще, что бы,
кто не говорил, я уверен, мама ни в чем не виновата.

Когда они вышли из кафе, уже начало смеркаться.

- Ой, как мы засиделись – огорченно воскликнула Люда – Мама, наверно,
вся извелась. В это время у нее в сумочке заиграл мобильный телефон.

- Да, мама, я уже скоро приду. Ну, мамочка, не сердись – залебезила
Люда. – Я виновата, прости, пожалуйста, свою нерадивую дочку. Все
хорошо, приду, расскажу подробнее.

- Заработали нагоняй? – взял Люду под руку, совсем осмелевший Мишка.

Она весело покосилась на него, но ничего не сказала. Что-то давно никто
за ней не ухаживал. Люда чувствовала, что нравится Мишке, ей это было
приятно и она, невольно, сильнее прижала к себе его руку.

- А мы неплохо смотримся – подумала Люда, увидев их отражение в
витрине. И, чтобы отвлечь себя от фривольных мыслей, спросила:

- Миша, а как живется Дине Иосифовне?

- Она довольно часто снимается, популярна, можно сказать, стала
звездой.

После смерти Пола (он умер два года назад) получила в наследство дом и
приличный капитал, да и сама хорошо зарабатывает. Но мама жалуется на
одиночество, скучает по мне, по деду, очень тяжело перенесла смерть
бабушки, да и фильмы, в которых она снимается, в основном, ей не
нравятся. Кстати, у меня есть диск с фильмами, где она играет. Могу, при
случае, дать.

- Спасибо, очень хочется увидеть ее на экране. Вот мы и пришли,
спасибо, что проводил. Очень благодарна тебе за рассказ о маме, она у
тебя замечательный человек. Если помянешь, в разговоре с ней, меня,
передай, что я всей душой желаю ей, найти свое счастье. До свидания,
Миша.

- А, «телефончик», Людмила Сергеевна. Я не теряю надежду, затащить Вас
в лес.

- Нахал, Вы, все-таки, Михаил Карташов. Что с тобой делать, держи –
достала из сумочки визитку Люда – Ну, все, давай портфель, пока.

- Пока, Людмила Сергеевна.

5

Лилька сидела за столом и, обманывая себя, делала вид, что занимается.
В голове билось только одно: что же случилось с Мишкой, что произошло.
Он, то обижает ее, то, как-то фальшиво, просит прощения и еще, при этом,
врет неумело.

Прошедшую ночь она почти не спала, вспоминая их поездку на мотоцикле,
а о том, что произошло на реке, она вообще не могла вспоминать, без
сладостной дрожи во всем теле, которой она еще никогда не испытывала.
Сегодня утром, после душа, она чуть не упала в обморок, когда, в
зеркале, увидела у себя на груди следы Мишкиных поцелуев – два красных
пятнышка. Но, если, он ее целовал, значит, любит, или не значит?

Мишка появился в девятом классе. Она сразу заметила незнакомого
высоченного, спортивного вида, парня, стоящего несколько в стороне от
других парней. Ее поразило редкое сочетание светлой волнистой шевелюры и
черных глаз, с густыми, длинными ресницами, под прямыми черными бровями.


« Ишь ты, Печорин» – ошеломленно подумала она тогда.

- Смотри ты, какой красавчик – толкнула ее Светка Малышева, признанная
первая красавица девятых классов – Надо бы им заняться. Светкины
намерения ей ужасно не понравились. Во-первых, Светку она не любила, а
во-вторых…. Ну, не понравились и все.

Копаясь в своей сумке, она, вдруг, услыхала:

- Вы позволите, мисс.

Подняв голову и увидев Мишку, растерянно ляпнула:

- Какая я тебе мисс.

- Неужели уже миссис – дурашливо вытаращил глаза парень

- Что ты выделываешься, садись – покраснев и ужасно обрадовавшись,
подвинулась она, давая ему место.

- Премного благодарен, Михаил Карташов, можно просто Мишка.

- Лиля… Величко, можно просто Лилька – в тон ответила ему она.

- Вот и прекрасно, что сейчас будет?

- Кажется, английский.

- Ну, это мы запросто.

С этого дня началась их дружба. Мишка оказался простым и добрым
парнем. Зная английский, он никому не отказывался помочь сделать
перевод, у него всегда можно было занять сотню другую, он уже тогда
зарабатывал переводами. Но однажды она видела его рассвирепевшим.
Какой-то оболтус из одиннадцатого класса попытался лапать ее в школьном
дворе. Откуда-то взявшийся Мишка, врезал ему так, что тот улетел в
кусты. Эта история, для него, могла окончиться плохо, потому, что на
педсовете Мишка молчал, как партизан. Дело замяли только потому, что она
пошла к «Зубру» и все ему рассказала.

Узнав, кто его родители, она не пыталась расспрашивать Мишку, что у
них произошло, боясь причинить ему боль. Она видела, как каменеет у него
лицо, если при нем кто-нибудь начинал обсуждать его родителей.

Что любит Мишку, она поняла еще в десятом классе, а он относился к
ней, до сих пор, с ласковым дружелюбием и только иногда целовал в щечку
при встрече или прощании. Девчонки заглядывались на него, особенно
Светка была настойчива, и это ее здорово нервировало, но Мишка только
отшучивался, он, как не странно, тоже недолюбливал Светку.

И вот, кажется, сбылись самые заветные мечты и тут же рухнули, каким
суетливым и виновато растерянным он выглядел сегодня после занятий. Если
правде смотреть в глаза, как явно хотел избавиться от нее.

Так что же произошло? Ну, что я, как страус, это же очевидно – Мишка
влюбился в эту красавицу «англичанку». Она поняла это сразу, увидев, как
остолбенел Мишка, при появлении новой учительницы. Ее ревнивые глаза
оценили все: и тяжелую волну блестящих темно-русых волос, удивительно
мягких, это чувствовалось, даже если, на них смотреть издалека; и
ласковый взгляд, широко открытых, серых, с каким-то перламутровым
отливом, глаз; стрельчатые брови и нежный румянец на чуть впалых щеках.
Элегантный, голубой костюм, не скрывал высокую грудь, под белой блузкой,
тонкую талию и стройные ноги, в лодочках на невысоком каблуке. И даже ее
недостаток, немного широковатые бедра, только подчеркивал удивительную
женственность ее облика.

Лилька горестно вздохнула и тут с отчаянием осознала, что все кончено,
Мишка ее никогда не полюбит. Эта мысль ошеломила ее. Нет, этого не может
быть! Это не справедливо! Вцепившись зубами в руку, она глушила рыдания,
чтобы не услышала мать. Было так больно, что физическая боль не
приносила облегчения.

Тут заиграл полонез Огинского ее телефон. Смахнув слезы и судорожно
давя рыдания, стараясь, чтоб этого он не услышал, ответила:

- Слушаю, Миша.

- Лиль, мы с тобой собирались куда-нибудь пойти, но я, разгильдяй, ни
фига не сделал. А у тебя, как всегда наверно, все тип-топ. Я к тебе
сейчас подскочу, мы, быстренько, все заделаем и свободны, как птицы.

- От Мишкиного залихватского тона, Лиле, вдруг, стало так обидно, что
она зло рявкнула:

- Ни черта я не сделала – слезы, против ее воли, явственно послышались
в голосе.

- Лилька, что с тобой? Я еду.

6

Услыхав Лилькин плачущий голос, Мишка схватил два шлема и выскочил из
квартиры, скатился по лестнице, влетел в седло мотоцикла (к счастью,
мотоцикл стоял во дворе) и через десять минут был у Лилькиного дома.
Вбежав на третий этаж, он вдавил кнопку звонка и держал, пока не
услышал:

- Кто, кто там!?

- Это я, Серафима Львовна! Мишка!

- Ты, сумасшедший, что у тебя стряслось – открывая дверь, встревожено
спросила Лилькина мама.

- Это я хочу у Вас спросить, что случилось?

- У нас? Ничего. Лиля занимается. Лиля! Что у тебя случилось!? –
заволновалась Серафима Львовна.

- Да ничего у меня не случилось! Пусть идет сюда!

- Иди, покоя от вас нет – проворчала Серафима Львовна, уходя на кухню.

Войдя в комнату, Мишка увидел, сгорбившуюся за письменным столом Лилю.

- Ты, что занимаешься?

- Нет. Дверь закрой. Запри.

- Лиля, ты чего?

- Запри, я сказала!

- Ну, запер – Мишка подошел, развернул Лилькино кресло, присел перед
ней на корточки:

- Ты, что ревела?

- Ревела, ревела, тебе какое дело.

- Во, мы уже стихами заговорили – улыбнулся Мишка.

- Все шуточки шутишь. Ты, кажется, заниматься приехал. Так садись,
будем заниматься.

- Да у меня ничего с собой нет.

- Что ж так?

- К тебе торопился.

- Не стоило.

-Лиль! Ну, хватит дуться! – Мишка обнял Лилю за плечи и ласково дунул
ей в ушко.

- Не трогай меня! – Лилька вскочила и яростно ткнула его в живот –
Думаешь, сейчас обнимешь, скажешь пару ласковых слов, и Лилька растает и
станет мягкой и пушистой. Так что ли!?

- Да ничего я такого не думаю – Мишка растерянно смотрел на Лилю, а та
от боли и отчаяния, уже не помнила себя:

- Да, где уж тебе думать. Что, доволен, нацеловался с девочкой,
наласкался, наобжимался и в сторону. У нас лучше на примете есть.

- Лиля, успокойся, что ты несешь. Ну, прости меня за тот вечер. …

- Не смей! Не смей извиняться – слезы брызнули из глаз Лили – Я всю
ночь после этого не спала. На седьмом небе, от счастья, себя
чувствовала, а ты … ты меня с этого неба об землю, шмяк! Лиля
бросилась, лицом в подушку, на кровать.

Плечи у нее мелко тряслись.

Мишка сел на кровать рядом с ней и стал гладить ее волосы, плечи.

Шепча что-то ласковое и бессмысленное, он с тоской понял, чем стала для
него Лиля за эти годы. Она стала частью его самого, и оторвать эту часть
можно только с мясом. Жалость и любовь к ней сжимали ему сердце. Любовь,
наверно, не такая, какой бы ей хотелось и, все-таки любовь.

Лиля перевернулась на спину, прижала его руку к груди и прошептала:

- Поцелуй меня, Миша.

Он опустился на колени и стал целовать соленые от слез глаза, щеки,
припухшие губы. Он чувствовал, как под его рукой все чаще и сильнее
бьется Лилькино сердце. Не сознавая этого, его поцелуи становились
жарче, крепче, настойчивее, рука все сильнее сжимала Лилькину грудь.

Лилька, вдруг, рванула ворот блузки, так, что пуговички брызнули во
все стороны. «Поцелуй ее!» – прошептала она требовательно. Потом,
обхватив его шею руками и запутав пальцы в Мишкиной шевелюре, крепко
прижала его голову к груди.

- Миша, Мишенька мой – шептала она в забытьи, обжигая его горячим
дыханием – Иди сюда, ко мне, я твоя, совсем твоя, я хочу этого, любимый
мой, я ничего не боюсь.

Взвизгнула молния юбки, ничего, не соображая, Мишка стащил ее и
сбросил на пол. Лиля лежала перед ним в одних шелковых узеньких
трусиках. Прикрыв ладонью лобок, Мишка жадно целовал нежные Лилькины
колени, бедра, вдыхая пьянящий аромат ее тела.

- Лилька, что мы делаем, а если сюда войдет твоя мама.

- Дурачок – хихикнула Лилька – Ты же сам запер дверь.

- Ребята, я ушла! Захотите есть, картошка с котлетами горячая, на
плите – хлопнула дверь.

- Ну, вот мы одни. Что же ты – Лилька храбро потянула вниз трусики.
Мишка задохнулся, увидев темный треугольничек внизу плоского Лилькиного
живота. Понимая, что если он отступит, то смертельно оскорбит Лилю,
Мишка сорвал рубашку, перешагнул через упавшие брюки и осторожно лег
рядом с Лилькой.

- Я ни о чем не пожалею, любимый – скользящим движением ладоней,
снимая с него плавки, отчаянно простонала Лиля

Сдерживая себя, Мишка, то нежно, то страстно ласкал девушку.

Только тогда, когда она застонала: «Я больше не могу, милый!», он
бережно овладел ею. Она вскрикнула, забилась, застонала.

- Тебе очень больно, родная

- Нет, что ты. Не жалей меня. Я счастлива. – Стонала она, целуя,
прижимаясь и, даже, неумело пытаясь, доставить ему удовольствие.

Оберегая Лилю, Мишка, в последний момент, попытался оторваться от нее.

- Нет! – закричала она, изо всех сил прижимаясь к нему – не оставляй
меня сейчас. Я же люблю тебя!

После, покрывая поцелуями Мишкино лицо, шепнула:

- Ребеночка хочу от тебя. И уткнулась носом ему в грудь.

- Дурочка ты, Лилька, – ласково погладил ее Мишка – Какая из тебя
мама.

- А если будет? – и, сжавшись, замерла.

- Тогда женюсь на тебе – и, довольно чувствительно, шлепнул ее по попе
– Но предохраняться, все же нужно, до замужества.

Лилька счастливо рассмеялась и сладко потянулась:

- А я есть хочу.














- И я.

- Отвернись. Я быстро сполоснусь, а потом ты.

Мишка послушно отвернулся к стене. Накинув его рубашку, которая ей
была, чуть ли не до колен, она убежала в ванную. Мишка лежал, и на душе
у него было смутно: «Да, хреновый из тебя получился рыцарь, изменил ты
своей прекрасной даме. И Лильку жалко, до слез».

- Лежишь, вставай, лежебока! – вышедшая из ванной, Лилька подбежала
и, забавляясь, сдернула с него покрывало. Мишка скрючился и заорал:

- Лилька, бесстыдница, иди отсюда!

- Ладно, ладно, я на тебя и не смотрю. Ревешь как белый медведь в
теплую погоду.

Кое-как натянув плавки и брюки, Мишка пошел было в ванную, но
оглянулся, Лиля, задумчиво, стояла у кровати. Он подошел, увидел красное
пятно на простыне (как на простыне они с Лилей оказались он, убей бог,
не помнил) и обнял ее за плечи.

- Вот, смотрю на останки своей девичьей чести.

- Жалеешь?

- Да нет, думаю, как сделать, чтобы мама этого не увидела, расстроится
– Лилька потерлась виском о Мишкино плечо и посмотрела на него снизу
вверх - Может, что посоветуешь, развратитель и соблазнитель.

- Сама такая. Ну, поменяй простыни, а эту, в пакет и в мусоропровод.

- Мишка, ты гений – Лиля с комическим восхищением воззрилась на него –
Мне ни за что до такого не додуматься. Только мама все простыни знает
наперечет.

- А ты не будь маминой дочкой, сама хозяйствуй.

- Так ты под себя, меня воспитываешь – Лилька повисла на Мишкиной шее
– Я буду самой хозяйственной женой в мире, только возьми!

- Все, хватит дурачиться, пошли есть.

- Ладно, послушаемся гения, ты иди, я сейчас приду, поставь чайник.

Они сидели за столом и уплетали картошку с котлетами. Лилька трещала,
как сорока, смеялась по поводу и без повода, а глаза были грустные, в
них таился страх, что все, вдруг кончится, она не верила в свое счастье.
Мишке хотелось обнять ее, прижать покрепче и сказать: «Успокойся моя
девочка! Все будет хорошо! Я люблю тебя!» Но вот этого последнего он и
не мог сказать. Он любил Лильку, как друга, как сестру, но ей-то нужна
была другая любовь.

Он встал, снял закипевший чайник, поставил на стол, а потом, ничего не
говоря, обхватил сидящую Лильку и крепко прижал ее к своему животу. Она
затихла, не шевелилась и только гладила его руки. «Я люблю, я буду
любить ее, а Людмила Сергеевна, она же никогда не полюбит меня» –
убеждал он себя. Эта мысль ослабляла чувство вины перед Лилькой, но от
нее становилось горько и пусто на душе. Стараясь заполнить чем-то эту
пустоту, он все крепче прижимал к себе Лилю.

- Миша, тебе нужно уходить? – испугалась она, не понимая его волнения.

- Нет, что ты, мне просто захотелось тебя обнять.

- И ты останешься до утра? Останься, не оставляй меня в эту ночь одну.
Мама ушла на дежурство.

- Хорошо, я потом позвоню отцу. Я тоже хочу этого.

Он развернул Лильку лицом к себе, сел на пол и, зарывшись лицом в ее
колени, стал целовать их.

- Прекрати, сумасшедший, я же упаду, куда, куда полез – вцепившись
Мишке в волосы, Лилька визжала, отбивалась и задыхалась от счастья. И,
когда Мишка совсем уж обнаглел, она затихла и, только умоляюще, шептала:

- Не надо, Мишенька, не сейчас, не здесь.

Встав, он поднял Лилю, поцеловал, за тем поставил на пол и
скомандовал:

- Все одеваемся и едем.

- Куда, ненормальный, уже десятый час.

- Ничего, проветримся.

- Постой, а ночью где мотоцикл будет?

- Во дворе, где ж ему еще быть.

- С ума сошел, да от него рожки да ножки останутся, если, вообще,
что-нибудь останется.

- Ну и, что ты предлагаешь?

- Дай подумать. Есть!

Лилька схватила телефон, быстро набрала номер:

- Дядя Петя, здравствуйте, это я, Лиля. Как дела, машину еще не
купили? Нет, а когда? Понятно. Дядя Петя, гараж, ведь, у Вас пока
пустой? Дядь Петя, будьте добренькими, разрешите поставить Мишкин
мотоцикл до утра – разливалась лисой Лилька – Ох, дядя Петя, и не стыдно
Вам, девушку смущать. Конечно, дядя Петя. Вот спасибо. Сейчас прибегу за
ключом и поцелую Вас.

- Дядя Петя, это кто? С чего ради, ты его целовать собралась?

- А, ревнуешь, мужичок так себе, все к маме клеится, в соседнем
подъезде живет.

- И ты с ним целоваться будешь?

- Не бойся, не буду. Это я для красного словца.

- Ну, если так. Я тебя к нему провожу.

-Это лишнее, еще обидится и не даст. Я пошла, одеваться, ты тоже
по-быстрому.

- Ты, никак, в моей рубашке собралась, а я голышом значит.

- Ой, совсем забыла!

Лилька поспешно начала расстегивать пуговицы, но, увидев насмешливый
Мишкин взгляд, опомнилась:

- Вот, совсем я с тобой, сдурела! – крикнула она, убегая в комнату.

Через пару минут из комнаты донесся горестный Лилькин вопль. Мишка
ухмыльнулся, догадываясь, в чем дело, и, с любопытством, заглянул.
Лилька стояла в брючках, бюстгальтере и распахнутой блузке, на которой
не было больше половины пуговиц, часть пуговиц висели на ниточках,
короче, блузка имела плачевный вид.

- Полюбуйся, что я сделала, из-за тебя, с любимой блузкой – с упреком
сунула Лиля, под нос Мишке, истерзанную блузку. Мишка поцеловал ее в
ложбинку между грудей и глубокомысленно заявил:

- Любовь требует жертв, надень другую блузку.

- Издеваешься, да. Что я маме скажу?

- Спрячь пока. А пуговицы надо собрать, если Серафима Львовна на них
наткнется, то решит, что я изнасиловал тебя с особой жестокостью.

-Ты бессердечный человек. Предлагаешь, что всю ночь ты будешь искать
пуговицы, а я их пришивать. Очень романтично.

-Ладно, не горюй, сейчас надевай что-нибудь другое, и пойдем прятать
мотоцикл, а когда придем, то, быстренько, приведем здесь все в порядок и
часть пуговиц найдем, спрячем вместе с блузкой и ночь наша. Потом и с
блузкой разберемся.

- Ты, умница у меня – чмокнула, повиснув на шее, Мишку в губы Лилька и
полезла в шкаф, достала коротенький топик, с трудом, влезла в него и, с
вызовом, выпятила грудь:

– Ну, как?

- Супер – изобразил Мишка величайшее восхищение. – Еще пару
колечек, в пупок и в хорошенький носик, и совсем была бы клевая девочка.


- Мишка! Я тебя убью! - Хорошо, по дороге убьешь, пошли.

Лиля сбегала за ключом и сунула его Мишке:

- Ты иди, ставь своего коня, вон стойло, а я побегу, куплю хлеба,
чего-нибудь вкусненького и еще кое-что.

- Постой, возьми деньги – вытаскивая из заднего кармана несколько
сотен, остановил ее Мишка.

- Ты известный у нас богатей – хватая деньги, сделала ему нос Лилька.
– Богатенький Буратино.

Поставив в гараж мотоцикл, Мишка сел на скамейку, поджидая Лилю.
Захотелось курить. Пошарил в карманах и обнаружил мятую пачку с двумя
сигаретами и зажигалкой. Закурил. У него снова начался приступ
самоедства.

«Что же ты делаешь, скотина? Ломаешь жизнь Лильке, да и себе тоже. Ты
же любишь другую» – зудел в нем один Мишка. «Нет, я люблю Лильку, а
Людмила Сергеевна, может это блажь!» – запальчиво отвечал другой.

Появление во дворе Лили прервало этот дурацкий спор с самим собой.

Она тащила набитый полиэтиленовый мешок, из которого торчало горлышко
бутылки шампанского.

- Ты куришь? Я купила пачку «Мальборо», знаю, тебе иногда
нужно, особенно, когда ты волнуешься. А поволноваться тебе придется, я
тебе обещаю – прижавшись к нему, промурлыкала Лилька.

- Развратная ты девушка, Лиличка – поцеловал ее Мишка.

- Да, я такая, и поэтому купила шампанское, будем праздновать. -
Что же мы празднуем? – Поддразнил ее Мишка.

- Негодяй! Он еще спрашивает! И этому человеку, я так беззаветно
отдалась! Подлый обольститель, совратил невинную девушку и, даже,
отпраздновать это не хочет – пылала праведным гневом Лилька.

- Все понял, осознал, раскаиваюсь, идем праздновать.

- Ну, то-то, могу, в знак примирения, тебя, недостойного, поцеловать.

- Дома поцелуешь, идем, хватит народ развлекать – потащил он Лильку в
подъезд.

- Постой, ты отцу позвонил?

- Черт! Сейчас позвоню. Ты иди, я тебя догоню – доставая телефон,
махнул Мишка.

- Папа, я не приду ночевать, а утром сразу в школу.

- Так, значит, ставишь в известность. И где же ты нашел пристанище?

- Ну, какая тебе разница, где.

- А, тебе не, кажется, что ты обнаглел, сын? У Лили будешь?

- Да! – резко отключился Мишка и побежал догонять Лильку.

Войдя в дом, Лилька стащила тесный топик и осталась только в брючках и
в бюстгальтере и, сразу, принялась командовать:

- Вот, открывай маринованные огурчики и порежь батон на бутерброды.

- Некоторые обзывались, что я де подлый соблазнитель, а сами нагишом,
передо мной, шастают – ворчал Мишка. – При этом, еще и командуют.

- Во-первых, не преувеличивай, у меня вполне приличный лифчик и
возбуждает он тебя лишь потому, что у тебя неприличные намерения в
отношении меня – дернула его за вихор Лиля.

- Еще какие, неприличные, – сгреб ее Мишка, усадив Лилю на колени.

- Пусти, пусти! – смеясь, отбивалась она и, вдруг, затихла, обняла.

– Миша, я так счастлива, только я боюсь, что не долгим будет мое
счастье.

- Дурочка, перестань себя терзать, я люблю тебя – поцеловал ее Мишка.

Лиля соскочила с колен и весело распорядилась, доставая продукты из
пакета:

- Все, продолжаем подготовку банкета, ты готовишь бутерброды с рыбой,
я с колбасой и огурцами. Выпить хочу.

Когда бутерброды были готовы, Мишка пустил пробку в потолок и разлил
вино по бокалам:

- За что пьем?

- За что же еще. Чтоб мы были счастливы! Эх, разбить бы на счастье, да
потом хлопот не оберешься.

Они ели, еще выпили, просто чокнувшись, Лилька как-то потускнела,
пригорюнилась.

- Что с тобой, Лиличка? – посадив к себе на колени, обнял ее Мишка.
Вздохнув и, ткнувшись ему в грудь носом, она забралась ему под рубашку,
с нежностью стала гладить, сжимать его сильные, упругие мышцы груди,
спины:

- Не знаю, поласкай меня, Миша, Мишенька, какое у тебя мягкое,
ласковое имя.

Они ласкали друг друга, целовались нежно, самозабвенно. Их ласки
становились все смелее. Мишка почти раздел, распаленную его ласками,
девушку. Когда же он впился жадным поцелуем ей в грудь, а ладонь,
скользя по бедру, стала вытворять, черт знает что, Лиля застонала от
наслаждения.

- Мишка, сжалься, я умру, если ты не возьмешь меня сейчас же! – почти
закричала она.

Мишка отнес Лилю на кровать. Утолив, первый взрыв страстей, они
старались, чтобы другому было лучше, приятней. Теперь в их любви было
больше нежности, чем страсти. И, когда Мишка, оберегая ее, в последний
момент, вырывался из ее объятий, Лиля не сопротивлялась, только
прошептала с грустным упреком:

- Не будет у меня ребеночка.

И Мишка, слизывая слезы с ее щек, ласково шептал:

- Не плачь, моя хорошая, все еще у тебя будет.

Утомленные любовью, они уснули, обнявшись. Мишка проснулся, когда за
окном было еще темно. Осторожно, чтобы не разбудить Лилю, дотянулся до,
брошенных на тумбочку, часов – было без десяти пять. Лиля спала,
свернувшись калачиком, голова, со спутанными, короткими, удивительно
мягкими, волосами, лежала у него на плече. В комнате было довольно
светло, так как на кухне и в коридоре горел свет. Вчера вечером им было
наплевать, горит где-нибудь свет или нет. Лилькины колени упирались ему
в бедро, одна рука лежала у него на животе, другая где-то у него под
подушкой. Он осторожно передвинул Лилькину руку с живота на грудь.

Он смотрел на Лилькино усталое, но, все-таки, счастливое лицо и
чувствовал себя негодяем. Стоит ему сегодня или завтра увидеть Людмилу
Сергеевну, и мысли его будут только о ней. Он будет мечтать, как
встретиться с ней наедине, идти с ней по засыпанной опавшими листьями
аллее. Может быть, она возьмет его под руку. Они будут говорить,
смеяться, подначивать друг друга….

Завозившаяся, вдруг, Лилька прервала его печальные мысли. Не открывая
глаз, она привалилась к нему, обняла и, куснув его в плечо, со сладким
зевком, простонала:

- Како-ой ты вкусный!

От жгучей ненависти к себе, он чуть не оттолкнул Лилю: «Какая же я
сволочь, сплю с одной женщиной, а мечтаю, у нее под боком, о другой».
Что-то, почувствовав, Лилька приподнялась и с тревогой заглянула ему в
лицо:

- Что-то не так, милый?

Чтобы как-то заглушить саднящее чувство вины, он стал целовать ее:

- Забралась на меня, и еще спрашивает, что не так.

Счастливо смеясь, Лилька отбивалась:

- Нет, нет! Ты, что!? Уже поздно. Скоро мама придет, а в квартире
кавардак.

- Ну, тогда слезай с меня.

- Не хо-очу! А сколько сейчас времени?

- Седьмой час. Давай беги в душ.

Сбросив с них покрывало, Лилька вскочила с кровати:

- Времени мало, пошли вместе – потащила его она за руку.

Совершенно голая, растрепанная, румяная со сна, она была так
соблазнительна, что он, отводя глаза, потащил на себя покрывало, чтобы
скрыть, произведенный на него эффект.

- Лилька, сумасшедшая, совести у тебя нет, я же не железный.

- Ничего, ничего зубы сожмешь – вовсю веселилась Лилька – Не боись, я
не буду тебя соблазнять, мы спинка к спинке.

Мы спина к спине у мачты

Против тысячи вдвоем.

Озорно пропела Лилька.

- Ну, пошли, пиратка – потащился за ней Мишка, заворачиваясь в
покрывало.

После душа Лилька, умытая и причесанная, даже, подкрашенная, но в
одном полотенце, стеная и ужасаясь, забегала по квартире, собирая свои
вещички:

- Ты прибери на кухне, а я в комнате. Оставь пару бутербродов и сок,
остальное, в мешок и в мусоропровод – заполошно крикнула она.

Убираясь на кухне, Мишка, в открытую дверь, видел, как Лилька щеткой
собирала в совок что-то на полу, очевидно пуговицы с блузки. Потом,
постояв возле кровати, решительно сорвала простыню и воровато сунула ее
в мешок. Перевернула матрац, из шкафа достала новую простыню и застелила
постель.

У Мишки, вдруг, навернулись слезы, от жалости к этой храброй и верной
девчонке: «Бедная Лилька, Лиличка моя, зачем же, за что ты меня
полюбила».

Справившись с собой, стараясь не выдать себя, бодро крикнул:

- Лилька ты готова!? Кушать подано!

Влетела Лилька, уже одетая, схватила бутерброд, отхлебнув сока,
беспечно заявила:

- Схватим мы с тобой пары … – замолчала и внимательно посмотрела на
него – Что с тобой? – она знала его, как облупленного.

- Да, ничего, все в порядке.

- Не ври.

- Что ты пристала? Ну, стыдно стало, когда увидел, как ты убираешь
постель.

- А-а. Не бери в голову, все обойдется – она погладила его по щеке –
давай, доедай и поедем. Я пойду, соберу свой портфельчик.

- Поешь сначала.

- Слушаюсь, папочка.

Когда они выезжали из ворот, им встретилась Серафима Львовна. Мишка
остановился и покраснел:

- Здравствуйте, Серафима Львовна.

- Доброе утро, мама. Миша сегодня ночевал у нас – Лиля смело, не
отводя глаз, смотрела на мать – Горячий чайник на плите. В холодильнике
немного рыбки и колбаса, в хлебнице полбатона.

- Спасибо, ты у меня заботливая дочь – Серафима Львовна внимательно
посмотрела на дочь, потом на Михаила – Так, значит, добилась своего.

- Мама!

- Ладно, езжайте – Серафима Львовна вздохнула, она знала, как долго и
безответно была влюблена в Мишку Карташова ее дочка – Хоть после школы
тебя ждать?

- Мама, прекрати!

Серафима Львовна махнула рукой, и быстро пошла к своему подъезду.

Лилька ткнулась в Мишкину спину. Мишка сидел, не шевелясь, давая ей
прийти в себя.

- Ну, что стоишь, поехали – пихнула Мишку в бок, Лиля.

К началу первого урока они успели, не смотря на то, что заезжали за
Мишкиной сумкой. Оставив мотоцикл на попечение сторожа Михееча, которому
Мишка сунул полсотни, они заявились в класс перед самым звонком. И
двойки они, конечно, схлопотали. Лиля – по литературе, что самое
обидное, за невыполненный домашний критический анализ поэмы Блока
«Двенадцать». Литераторша Мария Евгеньевна долго охала и ахала,
патетически восклицала: «Лиличка, как же так! Может, ты заболела!?»
Услышав отрицательный ответ, двойку все же влепила. Мишка же получил
двойки по математике и химии, без проявления каких либо эмоций.

В конце последнего урока пришла расстроенная Людмила Сергеевна и села
за последний стол. После звонка она тихо сказала: « Миша, Лиля, я Вас
прошу, задержитесь, пожалуйста».

Ребята, молча, выходили из класса, поглядывая на парочку, кто
сочувственно, кто насмешливо. Одна Светка Малышева, проходя, злорадно
протянула:

- Достукались, голубки. Людмила Сергеевна, задайте им, чтоб надолго
запомнили.

Люда только досадливо поморщилась. А Мишка проводил Светку ненавидящим
взглядом.

Люда стала у окна, рассеянно отщипывая завядшие листья у цветка,
стоящего на подоконнике

- Что Вы стоите? Садитесь, будьте, как дома – печально улыбнулась
Людмила Сергеевна.


7

Она, смотрела, как Лиля взяла Карташова за руку, села за первый стол и
потянула его за собой, Мишка покорно сел рядом с ней, а его руку,
кажется, она так и не отпустила. Собственнический жест этой девчонки и
Мишкина покорность, почему-то, неприятно поразили Люду. Странное
чувство, что что-то связывает ее и этих молодых людей, заставило сердито
отвернуться от них. Она, вдруг, поняла, что боится сорваться. Обида жгла
Люду, Мишка ни разу не взглянул на нее, упорно отводит глаза. «Трус,
слизняк!» – гневалась Люда – «и Лиле, похоже, наплевать на двойку.
Выглядит она совершенно счастливой и еще, как смеет, кажется
торжествующе, посматривать на меня».

Терзаемая, этими мыслями и переживаниями, Люда молчала. Молчание
становилось, тягостным. Первой не выдержала Лиля:

- Людмила Сергеевна, да, не переживайте Вы так, исправим мы эти
несчастные двойки, правда, Миша?

Мишка, страдальчески морщась, что-то согласно пробурчал. Люда
злорадно это отметила, но ее снова неприятно резануло, явное стремление
Лили, подчеркнуть, какую-то особенную общность их с Мишкой.

- Ты ошибаешься, Лиля, мне незачем как-то особенно переживать за Ваши
двойки, я уверена, что Вы легко их исправите и Вы достаточно взрослые,
что бы не получать их впредь. Хотя, естественно, меня огорчил, этакий
сюрприз на мой дебют. Только меня, несколько, удивила трогательная
солидарность между Вами, так как, подозреваю, что Вам, Лиля повезло
больше, чем Карташову.

Люда заметила, что Мишка дернулся и, видно, хотел сказать, что-то
резкое, но Лиля удержала его:

- Мишка, молчи! Вы совершенно правы, Людмила Сергеевна.

- От чего же, скажите, Миша, хоть что-нибудь, что-то, все за Вас
говорят.

- Не хочу Вам, дамы, мешать, у Вас здорово, получается – зло отрезал
Мишка.

- Мишка, не смей грубить! – деланно возмутилась Лилька, но в глазах у
нее прыгали веселые чертики.

И тут Люда, со стыдом, осознала, что обменивается колкостями, как
последняя ревнивая дура.

- Ну, все, надеюсь, мы поняли друг друга. Вы очень дружная пара, я
рада за Вас – не удержавшись, все же съязвила Люда.

Мишка, внезапно, в упор посмотрел Люде в глаза.

- Правда, не сердитесь, Людмила Сергеевна – сказал он, тихо и
примиряюще.

- Я не сержусь, напротив, хочу попросить Вас сделать одну работу, в
основном, это касается тебя, Лиля.

- Меня? – удивилась Лилька – И, что же я должна сделать?

- Сейчас расскажу, работа для Вас двоих, просто у тебя, ее будет
больше. Если Вы согласитесь, я попрошу Николая Витольдовича найти
возможность заплатить за нее. И еще, я понимаю, что в одиннадцатом
классе большая загрузка, если откажитесь я не обижусь.

- Не надо, Людмила Сергеевна – тронула ее за рукав Лилька – Я сделаю,
все, что смогу, и Мишка тоже.

- Спасибо! «Зубр» предложил мне …. Ой, что это я!

- Ничего страшного, Людмила Сергеевна – засмеялся Мишка – продолжайте.

- Так вот, он предложил, и я согласилась вести английский в моем
бывшем классе, теперь 6-А, сегодня мой первый урок у них. – Люда
помолчала, собираясь с мыслями.

- Мне хочется сделать, с Вашей помощью, не совсем обычное, учебное
пособие. Своего рода, большие иллюстрации, на картоне или ватмане, с
соответствующим текстом на английском языке, к сказкам Киплинга. К
сожалению, у меня есть только русский перевод. Составление текстов, и
есть твоя работа, Миша. Сможешь?

- Конечно – кивнул Мишка, во все глаза, глядя на Люду.

- Лиля, я знаю, ты хорошо рисуешь. Как тебе мое предложение?

- Ой, Людмила Сергеевна, с удовольствием. Это ж так интересно.
Иллюстрации к сказкам! Только бы мне справиться.

- Я, верю, ребята, Вы справитесь. Все на Ваше усмотрение и творческий
вкус, сказки, эпизоды, типажи. Только никого не копируйте. Я хочу,
Лиличка, чтоб это была твоя, и только твоя работа. Вот книжка. Желаю
удачи!

Лиля сидела, ошеломленная. А Мишка с восхищением уставился на Люду:

- Людмила Сергеевна, теперь я понимаю, почему, эта «мелюзга» так
влюблена в Вас.

- С чего ты взял? – зарделась Люда.

- А я видел, как они всей гурьбой на Вас налетели и подняли такой визг
и гам, что я чуть не прослезился от умиления. – Добродушно пошутил
Мишка.

- Да, я очень привязалась к ним, по-видимому, и они ко мне. Они, мои
дорогие, подросли за лето, как-то сложится у нас в этом году – нежно
улыбнулась Людмила Сергеевна и она, вдруг, так похорошела, что у Лильки
сжалось сердце:

«Господи, в нее же нельзя не влюбиться. Вон, как Мишка на нее
смотрит».

Паника полностью овладела Лилькой. Вскочив, и, боясь поднять глаза,
забормотала:

- Спасибо, Людмила Сергеевна. Извините, но мне нужно идти. Мишка, ты
идешь? – Она начала, суетливо, натягивать курточку, вытаскивать
портфельчик. Нахлобучила, кое-как, берет и буркнув:

- До свидания! – вылетела из класса.

Мишка, озадаченно, глядя ей в след, крикнул:

- Подожди меня! – и Людмиле Сергеевне:

- Что это с ней? Я пойду. До свидания, Людмила Сергеевна.

- Быстрее, догони ее.

Лилька бежала по коридору, ничего не видя перед собой. Слезы застилали
ей глаза, ей хотелось кричать, кататься по полу: «Он не может, не должен
любить ее, он же любил, целовал меня. Все было так хорошо. Зачем, зачем
он ей?»

Мишка догнал Лилю на крыльце. В школу тянулись ученики всех возрастов
на занятия во вторую смену. Проходящая ребятня, особенно девчонки, с
удивлением и любопытством, поглядывала на явно взволнованную парочку.

Цыкнув, на уж совсем обнаглевшую девчонку, Мишка потащил, вяло
сопротивляющуюся Лильку, к мотоциклу.



Люда сидела в пустом классе, и настроение у нее было хуже некуда.

«И какая муха укусила эту взбалмошную девчонку?» – Боясь посмотреть
правде в глаза, задавала она себе риторический вопрос. И, тут же, со
стыдом, сознавала, что правда проста, как апельсин. Влюбленная, по уши,
Лиля, отчаянно ревнует к ней Мишку Карташова. И уж, совсем стыдно, да,
да, сознавайся, дура набитая, тебе было неприятно видеть счастливое,
торжествующее лицо Лили и боящегося посмотреть на тебя Мишку. Люда
вскочила и нервно заметалась от окна к двери:

«Что же, получается: стоило тебе почувствовать, что нравишься парню,
прогуляться, посмеяться, потрепаться с ним (чего нельзя было позволять)
ты и растаяла. Сознайся, тебе все это было очень приятно. А ты забыла,
что он твой ученик, что эта девчонка любит его без памяти, что они
дружат уже несколько лет, бессердечная ты, вот ты кто. Стыд, какой! Все,
никаких с ним этих провожаний, разговоров, откровений, всего этого. Я –
учительница, он – ученик. Точка».

Помотавшись еще, по-обвиняв себя, еще во всех смертных грехах, Люда
немного успокоилась. Присела. Задумалась: «Как все было просто с
пятиклассниками, никаких тебе мексиканских страстей, ну подерутся
мальчишки, ну девчонки изредка поревут из-за двойки или мальчишка за
косу дернет. Благодать. Какой же я была дурой, что радовалась, когда
перевели меня на одиннадцатые классы».

Распахнулась дверь и в класс влетела Ира Гринберг, как всегда
взлохмаченная и шумная.

- Милка, блин, я тебя обыскалась – тормоша Люду и щекоча ее своими
жесткими, черными кудрями, заорала Ира. – Ты, что здесь сидишь?

- Ирка, бешенная, оглушила, что у тебя стряслось? – досадливо
отстранилась от подруги, Люда.

- Ничего не стряслось, хочу есть и потрепаться с тобой. Пошли в
кафешку, и у тебя и у меня время за глаза.

Люда неохотно поднялась и вздохнула:

- Ну, пошли.

- Милка, ты чего такая? Это у тебя, что-то стряслось?

- Да, ничего. Подумать не дала.

- Подумать? Мыслитель. Гомер, Мильтон и Звягинцева.

- Дура ты, Ирка – обиделась Люда. – У меня сразу три двойки, ничего
дебют?

- Да ты что, и кто ж так отличился?

- Ни за что не поверишь, Лиля Величко, отличница и Карташов. У них,
видишь ли, любовь, они, то сорятся, то мирятся, а я отдувайся.

- Вот это да, от сюда подробнее, обожаю истории про любовь.

- Да, не знаю, я их подробностей. И ты, смотри, не болтай.

- Могила! Интересная у тебя, Милка, жизнь начинается.

- Не говори. И ты знаешь, я, кажется, ошиблась, не надо было мне идти
на выпускников. С моими ребятишками все было проще и понятней.

- Ну, заныла! Несколько двоек и сразу, быть или не быть.

- Да, дело не в двойках. Слушай, ты, кажется, есть хотела, так идем?

В кафе, Люда заказала три булочки в шоколадной глазури и кофе, любящая
же поесть, Ира к булочкам добавила блинчики с мясом и большую чашку
какао.

- Я не трясусь над своей фигурой, не то, что некоторые.

Люда привычно игнорировала, очередную Иркину подковырку. Когда им
принесли заказ, Ира осторожно спросила, продолжив допрос подруги:

- А в чем еще дело?

- О чем ты? – сделала недоуменное лицо, Люда.

- Милка, не финти, я подозреваю, что все дело в твоей несравненной
красоте.

- Язва ты бесстыжая, не можешь, чтобы не ударить по больному –
вздохнула Люда – Ну, в ней. Девчонки глазами едят, кто завистливо, кто
ревниво, парни шарят по телу глазами, ты же знаешь, как я чувствительна
к этому. Так и хочется схватить одного из этих мачо и вышвырнуть из
класса.

- Что все?

- Нет, конечно, хватает двух, трех, чтобы отравить урок.

- Слушай, Милка, я видела, как от тебя вылетела девчонка и понеслась
по коридору, а за ней высоченный парень, это, случайно, не твои Ромео и
Джульетта? - Ирка, отстань, и без тебя тошно. Все, к черту, завтра иду к
«Зубру» и буду просить, чтобы освободил меня от них. Не могу я.

- Тяжелый случай, так он тебя и отпустит. Кем он тебя заменит?
Людочка, что у тебя произошло с ними? – подсев к ней и обняв подругу,
ласково спросила Ира. Пораженной, неожиданной Иркиной чувствительностью,
Люде, вдруг, захотелось излить подруге душу:

- Ты насытилась? Пойдем – расплатившись, подруги вышли из кафе.

- Представляешь, эта дуреха, по-видимому, приревновала Мишку.

- К тебе? И, что у нее были основания?

- Издеваешься, да?

- Нет. Вполне допускаю, что ее дружок положил на тебя глаз.

- И, что мне теперь делать, паранджу нацепить или голову наголо
побрить? Она будет сидеть, и смотреть на меня с ненавистью, а мне урок
вести. Кошмар.

- А Мишка с любовью.

- Ирка! Какая же ты скотина! – от возмущения, у Люды на глазах
навернулись слезы – Я тебе, как человеку…

- Миличка! Прости меня, уж такая я змеюка, не могу, чтоб не ужалить –
обняла Ира подругу и, целуя Люду в щеку, шепнула – Ты самая лучшая и я
люблю тебя.

- Да, ладно тебе – растрогалась Люда – Давай, на этом закончим. Тебе
скоро на урок, а я со своими проблемами.

- Постой, совсем забыла, я Стасика Мезенцева встретила, ты его видела?


- Век бы его не видеть. Налетел на меня в учительской и, конечно, по
своему обыкновению, ляпнул гадость, гад. Еле удержалась, что бы ни
съездить ему по физиономии.

- О, ты все еще злишься на него?

- Да, плевать я на него хотела. Черт его к нам принес, приставать,
наверно, будет.

- Не расстраивайся, он сказал, что долго у нас не задержится. Его,
видишь ли, в Москве любимая ждет не дождется.

- Ну, и черт с ним. Подонок. Девчонку жалко. Все, хватит о нем. Беги,
на урок, опоздаешь – чмокнула подругу Люда.

Да, хочу тебя предупредить, я ничего не сказала ребятам, пусть им
будет сюрприз! – крикнула, убегая, Ира.

8

Дотащив Лильку до сараюшки, где стоял мотоцикл, Мишка нахлобучил на
нее шлем:

- Что ты опять себе навооброжала? Может быть, объяснишь. И глаза опять
на мокром месте. Ладно, поехали домой.

- Никуда я с тобой не поеду – буркнула Лилька, упорно не желая
смотреть ему в глаза.

- Так. И почему такая немилость? – лицемерно состроил Мишка обиженную
физиономию.

- Не смей, гад, паясничать – Замахнулась на него Лилька.

- Ух, ты, мы уже деремся – Мишка подхватил Лильку под попку и стал ее
целовать.

- Пусти, пусти сейчас же – извивалась Лилька, потом затихла, обхватила


его за шею и, все еще с обидой, пробурчала – Зачем ты так на нее
смотрел?

- Лилька, не дури, ничего я на нее не смотрел – снова почувствовав себя


сволочью, смущенно пробормотал Мишка – Что, едем?

- Врешь, смотрел. Едем.

- Лиля, едем ко мне, поесть я приготовлю, еще купим чего-нибудь.

- Мамы испугался, трусишка. Я ей обещала быть дома вечером.

- Позанимаемся, я тебя домой отвезу. Ты чего скуксилась?

- Ничего. Привезешь и уедешь? – отвернулась от него Лиля.

- Так, и что? Есть другие предложения?

- Все-таки ты гад, Мишка. Что, нравится меня мучить?

- Как я понимаю, с гадом мы сегодня расставаться не хотим.

- На кой ляд мне гад. Вот, если бы ты, Мишенька, не был бы гадом, а
придумал что-нибудь …

- И, что? – ущипнул ее Мишка.

- Ай! Прекрати! Совсем обнаглел.

- Это тебе за гада. Давай так: едем к тебе, общаемся с Серафимой
Львовной, а потом ко мне заниматься, а ночью ты пыхтишь над задачей
Людмилы Сергеевны.

- Какой ты умница, Мишенька – повисла у него на шее Лилька.

- И, учти, никакой тебе любви – интимно шепнул Мишка.

- Фиг тебе. Никуда ты от меня не денешься.

Серафима Львовна встретила их довольно хмуро:

- Есть будете? Я приготовила макароны по-флотски, компот и пирожки с
капустой.

- Ой, мамочка, я такая голодная, что, обязательно, съем все до
капельки.

- Серафима Львовна, макароны по-флотски, это ж райское блюдо.

- Ладно, хватит подлизываться, идите мыть руки.

За столом, Лилька, набивая рот макаронами и запивая их компотом,
трещала как заведенная. Мишка молчал и только, изредка, осмеливался
взглянуть на Лилькину маму. Серафима Львовна выглядела очень
расстроенной. Слушая, свою разошедшуюся, дочь, она морщилась и, смотрела
на Лильку с такой жалостью, что у Мишки на душе становилось все муторнее
и муторнее.

- Знаешь, мам, нам с Мишкой, новая «англичанка» предложила такую
интересную работу – разливалась Лилька – Я тебе не говорила, зовут ее
Звягинцева Людмила Сергеевна, ужасно красивая. Мальчишки обалдели,
когда она вошла, и Мишка на нее глаз положил.

- Лиля, перестань, что ты болтаешь – в панике, вскочил Мишка.

- Ага, перепугался, положил, а я его приревновала.

- Лиля, ты успокойся, я люблю тебя – обнял ее Мишка, стараясь не
смотреть на Серафиму Львовну.

- Вот, мама, как только я начинаю беситься, он меня обнимает и
говорит, что любит, я верю, как дура, таю – всхлипнула Лилька. – И,
все-таки, он, наверно, в нее влюбился. Лиля вывернулась из Мишкиных
объятий и убежала в свою комнату, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Мишка обреченно опустился на стул, закрыв лицо руками. Серафима
Львовна, молча, погладила его по голове и ушла вслед за дочерью.

Мишка сидел и думал, что уже устал себя терзать, убеждать и себя и
Лилю, что любит ее. Да, он любит ее, сроднился с ней за эти годы и
невозможно представить, что ее не будет рядом. И близость с ней, от
этого не отмахнешься, потрясла его, и он хочет ее. Но он все забывает,
стоит ему увидеть Люду, Мишка поймал себя на том, что впервые мысленно
назвал Людмилу Сергеевну по имени.

Он услышал, как Лилька прошла в ванную и долго там плескалась. Потом
зашла на кухню, спокойная, причесанная и, даже, с подкрашенными губами и
подведенными глазами. Все-таки, оставшаяся легкая краснота глаз,
выдавала ее.

- Сейчас соберусь, и можем ехать – сказала она, вплотную подойдя к
Мишке и пристально глядя ему в глаза. Мишка с трудом заставил себя
выдержать, этот полный сомнений и надежды взгляд, и не отвернуться.

- Хорошо, я подожду.

Из Лилькиной комнаты вышла Серафима Львовна:

- Миша, пойдем в мою комнату, мне нужно сказать тебе несколько слов.

Не оглядываясь, она вошла в комнату, и, дождавшись, взволнованного
Мишку, заперла за ним дверь. Несколько минут они смотрели друг другу в
глаза: она пытливо, словно стараясь понять, что-то для себя, он
смущенно, но твердо, готовый ко всему. Серафима Львовна подошла к нему и
притянула его, еще ближе, за полы куртки:

- Миша, пожалей мою девочку!

- Тетя Сима! Да, я…– потрясенный Мишка впервые так назвал Лилькину
маму.

- Помолчи. Дай мне сказать.

- Мама! Прошу тебя! Не надо…– закричала Лилька, тряся дверь.

- Лиля, уймись. Сейчас я выпущу твоего ненаглядного – сдерживая себя,
спокойно ответила Серафима Львовна.

- Миша, скажи ей правду, ведь ты любишь ее, как любят младшую
сестренку, пусть любимую, но сестренку. Ты добрый, тебе трудно это
сказать, иначе ты сломаешь жизнь и ей, и себе. Ей будет больно, но, в
конце концов, боль проходит, и она еще найдет свое счастье. Подумай. А
теперь иди.

Серафима Львовна открыла дверь, Лилька стояла в коридоре с
портфельчиком и складным мольбертом подмышкой. Глаза ее с тревогой
метались от матери к Мишке.

Серафима Львовна подтолкнула Мишку:

- Все езжайте, работайте, вы, кажется, успели уже нахватать двоек.

- Мама, ты откуда знаешь?

- Сорока на хвосте принесла.

- Эту сороку, случайно, не Светкой зовут.

- Да какая вам разница, езжайте, надоели.

Подходя к мотоциклу, Лилька равнодушно спросила:

- О чем с мамой говорили?

- Любопытной Варваре…

- Ты это брось – с неожиданной яростью, схватила Лилька его за ворот
куртки – Я не позволю, что бы Вы за меня, что-то решали.

- Что ты опять взбеленилась, ничего мы не решали.

- Вот и колись.

- Лилька, ну, что мама может сказать парню, который увозит ее дочку.

- Вот, очень любопытно, что же такое мамочка сказала этому самому
парню и, особенно интересно, что он ей ответил.

- Лилька, иди ты к черту, что ты жилы из меня тянешь.

- Мишенька, миленький, не таись – нежно промурлыкала Лилька, обхватив
Мишкину талию и прижимаясь к нему – Я ведь все равно не отстану.

- Прекрати, люди кругом.

- Колись, а-то сейчас полезу целоваться.

- Ну, хорошо, только не дурачься.

- Вот и умница – отпустила его Лилька.

- Серафима Львовна сказала мне, чтобы я помнил, что нам надо учиться
дальше: тебе в архитектурном, мне, я еще не решил, наверно, в
театральном. Мама говорила, что у меня есть данные – врал Мишка – Да, и
что бы я был благоразумным, так как на тебя надежды нет.

- Так, значит, я дура, а ты умный, благоразумный. И, как я понимаю, не
лезла к тебе со своей дурацкой любовью.

Она стояла перед ним, бледная, сжимая, так, что побелели костяшки
пальцев, мольберт. Казалось, что она сейчас ударит его этим мольбертом.

- Вот, значит, до чего Вы договорились с мамочкой. Знаешь, езжай-ка ты
один.

Лиля решительно повернулась и, забыв портфель, быстро пошла к своему
подъезду. Растерявшийся Мишка, догнал ее у только самой двери.

- Лиля, постой. Что ты, в самом деле – он оттащил Лильку от двери,
обнял ее и повел назад к мотоциклу, целовал в макушку (она была ближе
всего) и говорил, не особенно вдумываясь в то, что говорит, только бы
ласковое.

Лилька, сначала, сопротивлялась изо всех сил, но вскоре поняла, что ей
с ним не справиться, покорно пошла к мотоциклу. Потом стояла и
безучастно смотрела, как он пристраивает их вещи.

- Миша, прости меня, тебе не надоели мои фокусы, не надоело
успокаивать, утешать, убеждать, что любишь? – Лилька взяла его руку и
прижалась к ней щекой – Я ненавижу себя.

- Лилька, у тебя очередной приступ самоедства. Поехали – Мишка,
обхватив Лилькину талию, легко поднял ее, поцеловал в нос и усадил в
седло мотоцикла.

- Ты прав, хватит разыгрывать южно-американский сериал. У нас дел по
горло, еще эти несчастные двойки исправлять надо.

Мишка ехал довольно осторожно – был час пик. Лиля, прижавшись к его
спине, притихла. Когда они остановились в пробке, он с тревогой спросил,
ему показалось, что она тихонько плачет:

- Эй, ты, случайно не уснула?

- Нет, думаю.

- О чем, если не секрет?

- Секрет, но, если очень попросишь, скажу.

- Не попрошу – поддразнил ее Мишка – Надо уметь хранить свои секреты.

- Толстокожий ты, Мишка – ткнула его кулаком в спину, Лилька.

В это время пробка тронулась, и им пришлось прекратить перепалку.
Пробка дергалась, нетерпеливые идиоты лезли, стараясь выиграть метры, да
еще, ругались, остервенело. Короче, Мишке было не до сердцещипательных
разговоров, а Лилька с душой увлеклась процессом езды в пробке, азартно
отбиваясь от мужиков, которые явно развлекались, переругиваясь с
симпатичной девчонкой.

Когда Мишка въехал во двор своего дома, он увидел, стоящую у
подъезда, служебную машину отца. Подъехав к ней, он поздоровался с
водителем Виктором, который, с озабоченным видом, копался в багажнике,
перекладывая какие-то коробки.

- Привет, Витя. Ты что-то рано батю привез.

- Привет, Мишка. Здравствуй, Лиличка, все хорошеешь.

- Но, но – притворно взъярился Мишка – Ты, своими комплиментиками, мою
девушку, не смущай.

- Здравствуйте, Виктор – зарделась, польщенная Лилька.

- А привез я не только Дмитрия Петровича, но и Валентину Семеновну. В
командировку едем, на презентацию нашей новой продукции – важно сообщил
Виктор.

Когда Мишка с Лилей поднялись, на пороге их встретили Дмитрий Петрович
и Валентина Семеновна Кашина – начальник конструкторского бюро завода.
Когда-то Дима Карташов и Валя Кашина, и еще несколько молодых инженеров
организовали малое предприятие, от которого и началась новая жизнь
Завода оптических приборов.

- Здравствуйте молодые люди – пробасил Дмитрий Петрович – Лиличка, ты,
никак, вздумала писать Мишкин портрет, ахнул он, заметив мольберт в
руках Лили.

Валентина Семеновна – статная, миловидная женщина, лет сорока,
почему-то покраснела и чуть смущенно, тоже поздоровалась:

- Добрый вечер, Миша. Здравствуйте, Лиля.

- Что Вы, Дмитрий Петрович, у нас с Мишей, задание, мы должны
нарисовать с текстами на английском языке, своего рода, учебные пособия.
Вот этим мы и займемся.

- Серьезное дело. Ну, все, мы Вас покидаем. Пошли, Валя – Дмитрий
Петрович взял чемоданчик, повесил на плечо сумку Валентины Семеновны –
Мишка, я в командировку, вернусь в пятницу. Да, вот тебе ключ от гаража
и проводи нас, мне нужно кое-что взять в машине. До свидания, Лиличка,
не стесняйся, будь за хозяйку.

Приобняв Валентину Семеновну, он собрался выйти из квартиры, но,
заметив как возмущенно, покраснела и отвернулась Лиля, подошел к ней,
обнял и загудел ласково:

- Вот и сразу обиделась. Да ничего такого я ему не скажу. Прости, мы
же, старики, без этого не можем.

- Да, какой Вы старик, и не сержусь я. До свидания, дядя Дима –
ткнулась носом ему в живот Лиля.

Растроганный Дмитрий Петрович, поцеловал ее в склоненный затылок и
быстро вышел за дверь, бросив сыну:

- Идем, чего стоишь, как пень!

Спускаясь по лестнице вслед за Валентиной, он придержал Мишку:

- Обидишь ее, голову оторву. Все, пока.

Проводив отъезжающих, он поставил мотоцикл в гараж и сел на скамейку
покурить. Было, о чем подумать. Он думал о том, что сказали Лилькина
мама и отец, и никакого окончательного решения у него не было. Поняв,
что он просто боится сейчас встречи с Лилькой, он, решительно, пошел
домой.

Когда он вошел, то увидел Лильку, сидящую за письменным столом.

- Где ты пропадаешь – проворчала она, недовольно – Сначала готовим
домашние, доставай физику.

Через три часа, Мишка потянулся и с облегчением вздохнул:

- Все, амба! – встал, молотнул пару раз грушу, и – Ап! – встал на
руки.

- Мишка! Дурак, что ты делаешь! Ты же свернешь, что-нибудь – испугано
закричала Лилька. Мишка подошел на руках и уперся ей головой в живот,
потом опустился на пол и, устраивая голову у нее в коленях,
удовлетворенно пробурчал:

- Я устал. Можно тут у Вас отдохнуть.

Запутав пальцы у Мишки в его мягкой шевелюре, Лилька блаженно затихла:
«Господи, ну, что тебе стоит, пусть он будет со мной, всегда со мной».

- Лиль, давай, что-нибудь поедим.

- Тогда вставай, лежебока.

- Неохота, у тебя так хорошо – с удовольствием капризничал Мишка.

- Что ж, лежи голодный.

- Эх, ничего не поделаешь, придется вставать, нельзя получить все
удовольствия сразу.

Придя на кухню, Мишка развил бурную деятельность. Он выволок все из
холодильника, пошарил по полкам и, уставившись глубокомысленно на груду
продуктов, важно изрек:

- Так-с, будем создавать королевский ужин, нервных дам, прошу
удалиться и не мешать.

- Мишка, варвар, ты, что всю ночь собрался создавать свой королевский
ужин, есть же хочется.

- Вот тебе два бутерброда и томатный сок, за полчаса не помрешь –
сунув Лильке в руки тарелку и стакан, выпроводил ее с кухни Мишка – Не
бездельничай, настраивай, пока, свою художественную мастерскую.

- Без всяких там поваров, сообразим, что нам делать – независимо
задрала нос Лилька.

Не слушая ее, Мишка, со скоростью пулемета, уже крошил что-то на доске
(этому искусству его научил негр Джим, работавший, прислугой за все, в
доме Пола). Через минут сорок Лилька с упоением хлебала немыслимо
вкусную похлебку, в которой чего только не было.

- Мишка, такое сварганить может только сумасшедший, но чертовски
вкусно. Если я лопну, это будет на твоей совести.

Мишка, скромничая, жевал и только довольно ухмылялся.

После ужина, взяв большую чашку кофе, Лилька пошла в комнату, ворча:

- И как теперь работать. Идем, у меня уже есть несколько вариантов,
посмотришь.

Они сели рядышком и стали перебирать рисунки с изображением
Любопытного слоненка из сказки Киплинга.

- Ну, что, какой-нибудь подойдет?

Мишка выбрал один лист:

- Вот этот мне нравится, но, знаешь, они все похожи на слоненка из
мультика.

- Да, я и сама это вижу, а что с этим делать, не знаю. Он сидит во
мне, как гвоздь.

- Знаешь, сначала, попробуй рисовать просто слоненка, естественно, с
носом, а не с хоботом.

- Поняла! Какой же ты умный у меня, Мишенька – прижалась к нему
Лилька.

- Тогда дерзай, а я не буду тебе мешать. Сяду за математику, двойку
надо же исправлять.

Где-то с час они занимались, каждый своим делом. Наконец Мишка устало
потянулся:

- Я все, а у тебя как дела?

- Подожди, не мешай.

Мишка пошел на кухню. Попил водички и стал потихоньку прибираться.
Вдруг на кухню влетела встрепанная Лилька и завопила, с видом Архимеда
орущего: «Эврика!»:

- Мишка! У меня, кажется, получился, этот чертов слоненок – потащила
его Лилька – Вот, смотри.

С мольберта смотрел круглыми, удивленно въедливыми, глазами очкастый
слоненок, он напоминал надоеду первоклашку-отличника.

А, что хорош. Так и хочется дать ему подзатыльник, что бы не надоедал
лопоухий черт.

- Правда получился? – счастливо засмеялась Лилька – У меня тут еще
тетка бегемотиха, кажется, тоже ничего. Она достала еще один рисунок.

- Ух, ты, она похожа на нашу соседку, Алевтину Тихоновну, у нее такие
же злые и, в то же время, сонные глаза. И комплекцией схожи.

- Все, больше не могу, устала, как собака – Лилька бросилась на кровать.
– Раздень меня, пожалей бедную труженицу – Лилька вздохнула, закрыла
глаза и повернулась на бок.

Мишка сел на кровать и снял с нее носки.

- Совсем раздеть?

- Частично. Надо бы в душ, да сил нет идти.

- Хочешь, я тебя отнесу?

- Отнеси.

Мишка примерился, было поднять Лильку, та хихикнула:

- Ты, что меня в одежонке купать собрался.

- Лилька, не наглей, джинсы сниму, а остальное ты уж как-нибудь сама.

Стащив с Лильки джинсы, Мишка отнес, веселящуюся подружку, в ванную.

- Рубашонка для бедняжки найдется? Да и халатик не помешал бы.

- Халат в ванной, рубашонку найду.

Слушая, как Лилька плещется в ванной, что-то напевая, Мишка нашел ей
рубашку, сменил белье на кровати, в предчувствии нелегкого развития
событий, курил на кухне.

- Эй, хозяин, гони рубашечку и транспортируй девочку в кроватку.

Приняв, просунутую в щель, рубашку, Лилька издевательски хохотнула:

- Стеснительные мы – открыв дверь, она оказалась в халате – Не
переживай, тащи, давай.

Уложив Лильку в кровать, Мишка аккуратно укрыл ее одеялом.

- А поцеловать девочку на сон грядущий.

Наклонившись, он чуть прикоснулся губами к ее губам:

Я пойду тоже сполоснусь.

И поцелуй, и поведение Мишки, Лиле очень не понравились.

- Иди – помрачнела она.

Он долго мок под душем, чистил зубы, в тайне надеясь, что уставшая
Лилька, не дождавшись его, уснет. Но когда, стараясь не шуметь, Мишка
вошел в свою комнату, его встретил пристальный взгляд, темных Лилькиных
глаз, на побледневшем лице.

- Не спишь?

- Глупый вопрос.

- Лиля, нам будет неудобно…

- Уходи.

- Лиля!

- Я сказала, уходи! – она враждебно и презрительно смотрела на него,
потом отвернулась к стенке. Растерянно потоптавшись, Мишка вышел,
осторожно прикрыв дверь. Он услышал, как за ним щелкнула задвижка. Он
постоял, прислушиваясь, из комнаты не доносилось ни звука. Он уже хотел
уйти, когда его остановил чуть слышный сдавленный стон, скорее
прерванный подушкой тихий вой. «Черт, это какое-то истязание. Она же
была так счастлива». Одним ударом плеча сорвав задвижку, он ворвался в
комнату. Поднял Лильку вместе с одеялом на руки и зашептал ей нежно,
целуя мокрые от слез глаза и щеки:

- Не плачь, родная. Я тебя поношу, потом мы ляжем вместе, я тебя очень
крепко обниму, ты уснешь, моя маленькая ведь так устала.

- Мишка, я не дете малое, не надо меня баюкать и утешать. Положи меня
на место.

Чувствуя, что Лилька еще дрожит и всхлипывает, он поносил ее немного,
потом отнес в кровать, сам сел рядом на пол. Спрятав лицо у нее на
груди, он воровато забрался рукой под одеяло:

- Моя колючка уже не сердится и пустит к себе, раскаявшегося, дурака.

- Ай! Прекрати! Тебя же просили быть благоразумным.

- Да, еще грозились оторвать мне голову, если я тебя обижу.

- Считай, что ты уже без головы, ты обидел меня – задыхаясь от
нарастающего желания, простонала Лилька.

- Еще немного, я ее точно лишусь.

- Лезь уж. Без головы, как же с тобой целоваться.

Опрокинув его на себя, покрывая его лицо поцелуями, Лилька самозабвенно
наслаждалась Мишкиными ласками, сама бесстыдно его ласкала.

- Я не знаю, что будет завтра. Не хочу, не желаю загадывать. Может ты,
полюбишь другую, может уже, ее любишь, но сейчас ты мой, и эту ночь я
никому не отдам – обжигая его бурным, прерывистым, горячечным дыханием,
исступленно шептала Лилька. «Господи, откуда в этой маленькой,
семнадцатилетней девчонке, столько бесшабашной страсти и отчаянной
смелости?» – восхитился Мишка.

- Молчи! Молчи! – зажал ей рот поцелуем Мишка, нежно и властно
погружаясь в ее горячее и влажное тело. Он застонал от мучительного
наслаждения, когда Лиля, вся, изогнувшись к нему и извиваясь, сжала его
высоко поднятыми бедрами. Лаская губами, Лилькину грудь и заходясь в
бешеном темпе любви, Мишка, сквозь оглушающий шум в ушах, слышал ее
нежное и, как ему казалось, жалобное постанывание, и это заставляло его
сдерживать, свой страстный напор.

- Если ты посмеешь сейчас оторваться от меня, я тебя задушу!

И когда они забились от последних судорог страсти, Лилька заплакала
счастливыми и благодарными слезами.

- Навеки люблю тебя – целуя потрясенного Мишку, шептала она.

Лежа на спине, разнеженный и обессиленный, он гладил, лежащую у него на
груди, Лилькину голову, мягкие спутанные волосы, влажные щеки, тонкую,
нежную шейку, хрупкие плечи.

- Поспи, родная, ты же была такой усталой. Спи, моя радость, усни … –
тихонько пропел Мишка.

- Что ты меня, как маленькую баюкаешь – возмутилась Лилька – Не хочу
спать и тебе не дам. Я же сказала, это моя ночь и я возьму ее без
остатка.

- Лиличка, ты сумасшедшая, нам же утром в школу.

- К черту школу, в эту волшебную, чудную ночь, я не хочу помнить о
школе.

Мишенька, миленький, принеси водички, ужасно пить хочется.

Когда Мишка вернулся, неся на тарелке стакан холодного чая и очищенный
апельсин, он увидел голую Лильку, прижавшуюся лбом к стеклу окна. В
свете луны, ее фигурка казалась, особенно, беззащитной и одинокой.

- Черт возьми, Лилька, ты же простудишься – он грохнул тарелку на
подоконник, распахнул халат и прижал к своему горячему телу, ее
холодное тельце.

- Миша, я ошиблась, моя ночь не чудная, она страшная. Смотри, какая
холодная и равнодушная луна. Какая пустая и бесконечно длинная улица.
Может быть, и моя жизнь будет такой же бесконечно длинной от пустоты.

- Не нужно, Лиличка, смотреть в темную ночь. Когда стоишь у черного
окна один, всегда рождаются черные мысли.

- Ты умный, всегда и всему найдешь простое объяснение, главное,

побезобидней – сердито закончила Лилька. Мишка, вдруг, сообразил, если
этот разговор продолжится, и Лилька примется перебирать свои сомнения и
горести, то счастье этой ночи для нее рухнет. И никакие его утешения и
ласки, не помогут. А он любит Лильку, ему хорошо с ней, он желает ее,
черт возьми, а Люда, нет, Людмила Сергеевна это химера. Влюбиться в нее,
то же самое, что влюбиться в красотку из глянцевого журнала.

- Все! Все, хватит себя мучить всякой ерундой. У тебя ножки, как
гусиные лапки. Мишка интимно погладил у Лильки ногу, снизу вверх и,
вдруг, скинув с себя халат, он закутал Лильку, мимоходом поцеловав в
грудь, подхватил ее, под попку, на руки и понес в кровать:

- Я тебя, сейчас, живо согрею – со сладострастной угрозой, шепнул он.

Лиля, возбужденная его наготой и словами, нервно хихикнула, прижимаясь к
нему и целуя, кусая, куда попало.

Вывалив Лильку из халата в кровать, Мишке, вдруг, стало жалко мучить ее
своими ласками.

- Черт, я же совсем забыл, ты ведь пить хотела – закутав Лильку
одеялом, он принес апельсин, лег с ней рядом и стал кормить ее,
отламывая дольки и кладя их ей в рот. Лилька сначала дурачилась, зажав
половинку дольки во рту, требовала, чтобы он откусывал вторую. Мишка
подчинялся, целуя ее в губы. Но, постепенно, глаза у нее стали
слипаться.

- Спи, моя маленькая – обнял ее Мишка.

- Жалко – устраиваясь, поудобней, у него на груди, пробормотала Лилька
– Проснусь, а ночь моя волшебная уже закончилась. Лилька засопела,
чему-то, улыбаясь во сне.

Когда Мишка проснулся, в комнате было уже светло, из кухни доносились
шкворчание сковородки и голосок Лильки, что-то напевающей себе под нос.

- Вставай, засоня, – вошла Лилька, уже одетая, свежая и румяная – иди
завтракать, кофе и яичница ждут Вас.

- И ты, Брут! – Мишка смотрел на нее черными, обиженными глазами – Не
хочу яичницу. Батя достал уже, этой чертовой яичницей. И ты туда же.

Мишка, встрепанный, со сна комически сердитый, был до того симпатичный,
что Лилька не удержалась: плюхнулась рядом с ним на кровать, еще больше
взлохматила Мишке волосы и со вкусом поцеловала его:

- Мишенька! Ты просто прелесть, когда обижаешься.

Мишка зарычал, сграбастал ее и, навалившись, полез под блузку, целуя и
шутливо покусывая все, что ему попадалось.

- Пусти! Пусти, бессовестный! Ай, с ума сошел, как я в школу пойду!

Ну, то-то – милостиво отпустил ее Мишка – Не будете, мадемуазель,
будить во мне зверя.

- Дурак, блузку помял, разлохматил всю – ворчала Лилька, приводя себя в
порядок – Что сидишь, иди в душ, опоздаем из-за тебя.

- Догадайся с трех раз.

Лилька недоуменно смотрела на него.

- А… Нужно больно на тебя смотреть. Как лезть, куда не надо, он не
стесняется, а тут застеснялся – обиженно бурчала Лилька, сердито
захлопывая за собой дверь.

Когда Мишка явился на кухню, умытый и одетый, Лилька, уже забывшая все
обиды, поставила перед ним тарелку с тостами, нарезанные колбасу, сыр и
чашку кофе.

- Вот, вижу, что ты меня любишь, а ненавистную яичницу куда дела?

- Съела, не пропадать же продукту.

- Сочувствую. Мм, вкусно. Лиличка, ты просто душка, Сядь, я тебя
поцелую.

- Обойдешься. Ешь быстрее, опоздаем, льстец несчастный. Ты учти, я на
твоем чудище двухколесном, не поеду.

- Что так?

- На улице мокро и, кажется, дождь моросит.

- Ладно, что-нибудь придумаю.

Тут заиграл Лилькин «мобильник».

- Да, мамочка. Конечно, мамочка, не волнуйся, мы все успели. Мы
позавтракали, сейчас выходим. Вечером заниматься будем, иди спокойно.
Скорей всего у Миши. Мама! Все, целую.

- Все, хорошо?

- Нормально. Я пошла собираться.

- Лиль, я пошел вниз. Сумки я взял. Ключи на тумбочке, запрешь. Буду
ждать во дворе.

- Мишка, у тебя совесть есть?

- Чего нет, того нет.

Лиля вышла из подъезда, Мишки во дворе не было.

- Черт, наверняка, сейчас мотоцикл подгонит.

В это время к подъезду подъехала знакомая «Тойота».

- Девушка, разрешите Вас прокатить.

- Мишка, сумасшедший, ты зачем папину машину взял?

- Не волнуйтесь, мисс, я ее не украл, у меня и права, и доверенность
есть.

- Тогда другое дело. Едем. Пускай все от зависти лопнут.

9

Люда подъехала к школе непривычно рано. До начала занятий было еще
более тридцати минут. Неизвестно от чего, на душе было смутно,
неспокойно. Люде

захотелось побыть одной. «Что, не терпится покопаться в себе, душу
потеребить, вспомнить то, что вспоминать не хочется?» – усмехнулась,
невесело, Людочка.

В школе найти уединенный уголок было нереально. И Людочка побрела
вглубь сквера. Несмотря на ясную погоду, в сквере было довольно сыро
(ночью прошел несильный дождь).

Ей повезло, под густой кроной старого клена, она обнаружила,
сравнительно, сухую скамейку. Для верности, протерев ее носовым платком,
со вздохом, села. Захотелось закурить (чему только не научишься в
студенческие годы, и в трудные минуты Люда позволяла себе выкурить
сигарету). Что-то, припоминая, Люда полезла в сумку, нашла зажигалку и
пачку сигарет. «Ирка позаботилась» – с благодарностью подумала Людочка.

Закурила. Огляделась. Желтые листья, кружась, падали с легким шорохом.
Люда вздрогнула, дождевая капля упала на лицо и слезинкой стекла по
щеке. От этого, действительно, захотелось заплакать. « Ну, и дура, с
чего бы это».

Глядя на влажный, разноцветный ковер опавших листьев, лежащий у ее ног,
Людочка вспомнила, как совсем недавно, она шла по аллее, усыпанной
опавшими листьями, ей было так хорошо и светло на душе. Как, неожиданно,
услыхала охрипший, от волнения, голос Миши Карташова. Потом они шли
рядом, легко и весело шутили, обмениваясь безобидными колкостями. Стыдно
признаваться, но ей было приятно сознавать, что она нравится Мишке и
совсем уж, черт знает что, она волнуется, вспомнит Мишка о своем
обещании или нет. «Нет, хватит, эта парочка меня уже достала. Что, у
меня других забот нет? Мне надо составить план занятий с моими
шестиклассниками, а я думаю неизвестно о чем.

Как они обрадовались, когда Ирка ввела меня в класс. Еле, еле удалось
их утихомирить. Урок я, кажется, провела неплохо, но дальше так нельзя,
нужен план, система. А тут еще этот подлец Стас, опять влезает в ее
жизнь».

Людочка стала вспоминать. Она стояла у окна, когда прозвенел звонок на
перемену, и в учительскую влетела Ирка, увидев Люду, потащила ее в
коридор:

- Слушай, Милка, мы с Витькой собираемся в ночной клуб, идем с нами,
развлечешься, может, приглянется тебе кто-нибудь. Ты, девка, краше не
бывает, а киснешь одна.

- Ирка, иди ты к черту, не хочу я никого себе приглядывать.

- Ну, и дура, так идешь?

- Сама такая. Не знаю, да и Витьку твоего я не выношу, уж очень у него
ручки шаловливые.

- Ой, да знаю я – Ира приникла к Люде и цинично хихикнув, прошептала:

- Я ж не замуж за него собралась, а в постели он ничего, тело же
требует.

- Ох, Ирка! До чего же ты, циничная бываешь – покраснела Люда.

- Ладно тебе, не будь букой. Пойдем, а Витьку я приструню.

- Девочки, а меня с собой не возьмете – промурлыкал вкрадчивый голос.

Подруги оглянулись, за спиной стоял, ехидно ухмыляясь, Стас Мезенцев.

У Люды от злости сжались кулаки, она еле сдержалась, чтобы не
выругаться, а Ира, ухватив Стаса за галстук, процедила с противной
лаской:

- Стасик, разве ты не знаешь, что подслушивать девичьи секреты,
нехорошо. Можно и по фейсу схлопотать.

Прозвенел звонок.

- Все, я побежала, у меня урок. Разбирайся с этой… с ним сама –
сдержалась Люда.

- Подожди, я с тобой. Пока, Стасик – Ира догнала подругу – Милка, ты
успокойся. Я все-таки предупрежу ребятишек, а то они, на радостях, такой
гвалт подымут, вся школа сбежится.

- Хорошо, я спокойна. Навязался гад, на мою голову, в конце концов, я
не выдержу и врежу ему.

- Ты можешь, не забыла еще Семины уроки. Кстати, не знаешь, где он.

- После окончания, они с Тосей и Нюсечкой, уехали куда-то в
Подмосковье. Перед отъездом он мне позвонил. Попрощался.

- Сильная ты, я бы так не смогла, ведь он от тебя был без ума.

- Стерва ты, Ирка, умеешь ковырнуть зажившее.

- Ничего я не стерва, мне тебя, дуреху, жалко. Пришли, подожди, сначала
я войду в класс.

Знакомство с Семеном у них вышло, как в кино. Она шла домой после
лекций. На автобусной остановке к ней пристала подвыпившая троица. Парни
окружили ее и развлекались во всю, а стоящий на остановке народ, делал
вид, что ничего не происходит. Она уже ревела от унижения и бессилия,
когда кто-то, с ленцой, произнес:

- Мужики, оставьте девушку, не видите, она уже плачет.

Она ничего не видела перед собой, от слез, застилавших глаза и от стыда
готова была провалиться сквозь землю. Стараясь, хоть как-то привести
себя в порядок, словно сквозь туман, смотрела, как рядом парни полезли,
было в драку, но все довольно быстро закончилось.

Семен отвел ее, усадил на скамейку, не забыв прихватить ее сумку. Вытер
ей большим платком слезы и сопли, конечно, размазав, весь макияж. От
этого очень расстроился и смешно извинялся. Она, еще всхлипывая,
улыбнулась:

- Ничего, спасибо Вам большое.

Семен деликатно отвернулся, когда она, по мере сил, приводила свое лицо
в порядок, глядя в зеркальце: «Господи, на кого я похожа!» Она,
украдкой, разглядывала своего спасителя. Спасителю было лет тридцать. Он
чуть отошел, закурив. У него было сухощавое, сильное тело и простое, но
твердое и мужественное лицо. Он сразу очень ей понравился. Семен был так
не похож на мальчиков, с которыми она училась. Никто из них ей не
нравился, хотя не раз ловила на себе тоскующие и жадные взгляды.

- Меня зовут Семен, а Вас?

- А меня Люда, но все зовут Милкой.

- Я так и думал. Вы учитесь на инязе.

- Ой, откуда Вы знаете?

- Я учусь на юридическом. Слухами земля полнится. Говорят, Милка –
самая красивая девушка нашей Альма-матер.

- Не надо, зачем Вы меня смущаете?

- Они же утверждают, что Милка – красавица, умница, скромница.

- Язык без костей у этих говорунов. Это, наверняка, Ирка Гринберг
распускает обо мне эти злостные слухи, башку ее кудлатую оторвать мало.


- Если мы уже хотим отрывать кудлатые головы, значит с нами все в
порядке – весело рассмеялся Семен.

- Семен, можно, мы будем на «ты»?

- С огромным удовольствием.

- Посмотри, пожалуйста, если у меня все в порядке, я могу идти домой –
поднялась со скамейки Люда.

Семен с явным восхищением посмотрел на нее. Зардевшись от удовольствия
и, удивляясь себе самой, она взяла его под руку:

- Проводи меня, пожалуйста, если у тебя есть время – она посмотрела на
Семена снизу вверх, но потом, все-таки, смущенно отвела от него глаза.

Некоторое время они шли молча. Почему-то им обоим стало неловко,
наверно оттого, что каждый, невольно, обнаружил свои чувства.

- Ира Гринберг твоя подруга? – нарушил молчание Семен.

- Мы дружим с первого класса. Она хорошая, добрая девчонка, но порой
бывает просто невозможной.

- Да уж, язычок у нее острый, а порой и ядовитый.

- А ты ее, откуда знаешь?

- У нас общие знакомые и мы, иногда, вместе проводим время.

- Девушки знакомые? Наверно, у вас весело – не удержалась она от
ревнивого вопроса, и от досады на себя, отпустила его руку, ускоряя шаг.

«И, что мы все об Ирке, что нам больше не о чем поговорить? У него
наверняка есть девушка» – горько подумала она.

- А ты, оказывается, злючка – догнал ее Семен и сам взял ее под руку.

- Да, и не такая уж скромница. «И дура, к тому же» – мысленно добавила
она.

- Людочка, может быть, мы посидим где-нибудь – развязно, как показалось
ей, предложил Семен.

«Да, за кого он меня принимает» – с обидой подумала она.

- Нет, как-нибудь в другой раз – холодно ответила она – Кроме того, мы
почти пришли. Вот мой дом. Еще раз, спасибо Вам. Мне никогда не забыть,
что вы для меня сделали.

- Мы, что опять на «Вы»?

- Ой, прости, пожалуйста – она потянулась и чмокнула его в щеку – До
свидания, Сема.

- До свидания, Людочка – он взял ее руку, подержал немного, потом круто
повернулся и быстро пошел прочь.

Она растерянно смотрела ему вслед: «Что я наделала, дура несчастная.
Ведь я обидела его».

Последующие дни, стали сплошным кошмаром ожидания. Первое, что она
делала, выходя из аудитории, искала его глазами. Но Семен не приходил.
Не

приходил, а она не знала ни его фамилии, ни группы. Даже курса, на
котором он учился, она не знала.

Отчаявшись, она стала искать Ирку, позвонила тетке, у которой та жила,
там никто не брал трубку. Тогда она позвонила в деканат Истфака и
узнала, в какой аудитории Иркина группа. В большой перерыв пошла на
Истфак.

Первыми, на кого она обратила внимание возле аудитории, были: рыженькая
симпатичная девушка и похожая на нее, очень милая девчушка, лет трех,
четырех.

Они сидели на подоконнике и с увлечением уплетали пирожки, запивая их
пепси,

- Извините, Вы не скажете, как мне найти Иру Гринберг – подойдя к ним,
спросила она.

- А она уехала. У нее бабушка умерла. Сказала, что в понедельник
вернется.

- Ой, как жалко, и мне ничего не сказала.

- Она очень торопилась. Вы – Мила Звягинцева? И, правда, Вы очень
красивая. Меня зовут Тося, а это моя дочка – Нюсечка, ее все так зовут,
хотя, конечно, назвали мы ее Аней. Папа у нас вечно занят, оставить не с
кем, вот, и ходим вместе. Нас так и зовут – Тосечка с Нюсечкой – Тося
весело и беззаботно засмеялась. – Все, заморили мы с тобой червячка,
беги скорей в деканат, к тете Свете. У тебя все есть?

- Да, мамочка, тетя Света дала мне фломастеры и бумагу. До свидания,
тетя Мила! – девчушка вприпрыжку побежала по коридору.

- До свидания, Нюсечка! Прелестная у тебя дочка, Тося. Не страшно
отпускать ее, вот так, одну.

- Что ты, ее здесь все знают и любят. А, Нюська, у меня молодец,
понимает, что можно, а что нельзя.

Девушки, почувствовав, друг к другу симпатию, легко перешли на «ты».

Прозвенел звонок.

- Хорошая ты, оказывается, девчонка, Милка, счастливо тебе.

- Счастливо и тебе, Тося. Поцелуй за меня, Нюсечку. Подожди, вот,
передай ей. Не обижай – сорвав с пальца колечко и сунув его Тосе, она
подтолкнула ее – Ты иди, Нюсечка подрастет, это будет память обо мне!

Когда Тося скрылась за дверью аудитории, она задумчиво стала спускаться
вниз по лестнице. Ей очень понравилась Тося, а о Нюсечке она вспоминала
просто с нежностью. И все же, что-то царапало внутри, тревожило.

Наверно это было предчувствие.

Наплевав на последнюю лекцию, она направилась в деканат юридического
факультета. «Совсем у тебя девичьей гордости не осталось, бегаешь за
мужиком, а он, наверно, и думать о тебе забыл» – тоскливо терзала она
себя.

В деканате она обратилась к секретарю, девице довольно заносчивого
вида:

- Извините, Вы не могли бы мне помочь, найти студента, ему лет тридцать
и звать его Семен.

- А тебе зачем? – подозрительно проскрипела девица, критически
разглядывая Люду, внешность которой ей явно не понравилась.

- Понимаете, он избавил меня от большой неприятности. Ко мне пристали
пьяные хулиганы, он просто спас меня, а ведь их было трое.

- Да ты, что! – С девчонки вмиг слетела вся ее важность – Как
романтично.

- Он куда-то торопился, и я успела узнать только, что зовут его Семен и
он студент вашего факультета. Я, даже, не поблагодарила его –
бессовестно врала Люда.

- Это, конечно же, Сема Дробот, только он на такое способен. Их группа
сейчас в триста пятнадцатой аудитории. Куда ты? Слушай он… а, ладно,
беги.

Она уже не слушала секретаршу. Забыв поблагодарить, она бросилась
искать триста пятнадцатую аудиторию. Скоро должен прозвенеть звонок, она
очень боялась, что Семен уйдет. Найдя нужную дверь, Люда устроилась у
окна, возле раскидистой пальмы. Прозвенел звонок. Распахнулась дверь,
вышел лектор, у нее бешено колотилось сердце. С радостным гомоном
вывалилась первая толпа студентов, Семена не было среди них.

- Ты смотри, какой бутончик у пальмы расцвел!

- Не меня ли ждешь, моя прелесть? – разлетелся доморощенный Дон Жуан.

В ответ она так свирепо взглянула на него, что бедного парня, как
ветром сдуло. Немногочисленные девчонки, проходя, ревниво разглядывали,
невесть откуда взявшуюся, красавицу. Отчаяние закрадывалось в душу,
Семена не было.

Вдруг сердце подпрыгнуло ей в горло, в дверях появился Семен, опустив
голову, что-то запихивая в спортивную сумку. Она не могла вымолвить ни
слова, а этот идиот, шел мимо, копаясь в своей дурацкой сумке.

- Семен! – вытолкнула она, наконец, сердце из горла.

Семен вздрогнул и уставился на нее, как бы, не веря, своим глазам.
Сумка брякнулась на пол.

- Люда! Как ты меня нашла? – сжал ее плечи Семен.

- Захотела и нашла. Ты не рад? Тебе меня найти, кажется, было проще.

- Дураку все не просто – буркнул он, прижимая ее к себе и зарывшись
лицом в ее растрепавшуюся прическу.

- Вот дают! – выдохнул кто-то рядом, завистливо.

Люда, смущенно затрепыхалась в его руках, а он схватил ее за руку и
потащил, на бегу подхватив сумку.

- Куда ты меня тащишь? – еле поспевая за ним, спросила она.

- Узнаешь.

Подчиняясь ему, она легко побежала рядом. Выбежав на улицу, Семен
направился ко второму корпусу, а там куда-то вниз по лестнице.

- Ты тащишь меня в подвал, чтобы там изнасиловать? – хихикнула Люда.

- Молчи, дуреха, там спортзал.

- А-а, – с комическим разочарованием, протянула она. – Я уж было
приготовилась расслабляться и получать удовольствие.

- Людка, прекрати! Ты чего веселишься?

- Я счастлива.

Семен остановился, повернул ее к себе и заглянул ей в глаза:

- Это правда? Не врешь?

Ну да, я нашла тебя, ты куда-то меня тащишь, может быть, когда-нибудь
поцелуешь – Люда повисла у него на шее. – Я жду, Семочка.

Он подхватил Люду на руки, сбежал с ней по лестнице, толкнул какую-то
дверь и, прижав ее к ней с другой стороны, стал жадно целовать в губы,
глаза, шею, раскрывшуюся грудь.

- Играешься со мной, играешься – рычал он задыхаясь.

- Дурачок мой, ведь я влюбилась в тебя, как только перестала реветь. Я
так тебя ждала, ты все не шел, не шел, а ведь я не знала, кроме имени и
факультета, о тебе, ничего и Ирка, как назло, уехала. – Она не заметила,
как дернулся Семен.

Он обмяк, поцелуи его стали нежными, собирая губами слезы с ее щек,
Семен шептал ласково:

- Не плачь, моя рыбка золотая, ты права, дурак я, думал, что слишком
много пожелал, мучил и тебя и себя.

- Теперь у нас будет все хорошо, правда?

- Правда, моя родная, правда. Черт, совсем я с тобой голову потерял,
меня же люди заждались.

- Какие люди?

- Увидишь. Слушай, Милка, хочешь уметь любой мрази дать отпор, я тебя
научу. Если согласна, тогда пошли.

- Хочу. С тобой куда угодно.

И начались дни ее короткого счастья. После лекций она бежала к нему.
Они вместе шли в спортзал. Когда Семен занимался с группой, она
тренировалась одна или с группой, если группа была женской. Но больше
всего, она радовалась, когда он занимался с ней одной. Она была
старательной и терпеливой ученицей. После тренировок он провожал ее, они
гуляли, целовались. Иногда они оставались в пустом спортзале и ласкались
до беспамятства. Одно ее огорчало, его сдержанность. Она же чувствовала
физически, что он желает ее, желает сильно, но когда она смотрела на
него недоуменно, он отводил глаза. И однажды ночью она решила, что
завтра она спросит: почему? Но днем, в субботу, к ней пришла Ирка. Этот
день она запомнила на всю жизнь. День конца ее счастья, которое длилось
всего две недели.

Ирка влетела, как всегда, как ураган.

- Милка, колись, где ты пропадаешь?

Она обрадовалась Ирке. Ее переполняло желание поделиться с подругой
своим счастьем.

- Ирка, я влюбилась. Он спас меня, и он любит меня, Семочка мой.

Она изливала душу, не замечая, как помрачнела подруга. Ирка, вдруг,
обняла ее. Она удивилась, Ирка, не особенно, была склонна к подобным
нежностям.

- Миличка, как фамилия рыцаря?

- Дробот, а что?

- У нас в группе учится милая девушка Тося, у нее есть дочка, Нюсечка.

- Я их знаю – с ужасом уставилась она на Ирку.

Подруга еще крепче обняла ее.

- Их фамилия Дробот.

Удар был так силен, что в первый момент она не почувствовала боли,
только вместо сердца, образовалась пустота, которая не давала дышать.

- Миличка, родненькая, ты поплачь, поплачь, тебе легче будет –
уговаривала Ирка, обнимая и целуя ее. Пустота в сердце начала
заполняться болью, которая

становилась все сильней, нестерпимей. Рыдания рвались изнутри и не могли
вырваться. Она сидела, боясь пошевелиться, казалось, если сидеть
неподвижно, то боль уменьшится, стихнет. Вдруг, зазвонил телефон, звонил
долго, упорно. Ира сняла трубку, секунду послушала и, молча, протянула
ей трубку. По лицу Иры, она поняла, что это Семен. Боясь резких
движений, она осторожно взяла трубку и услыхала веселый голос Семена,
это совсем доконало ее.

- Прощай, Сема. Передай Тосе, что я желаю ей счастья, поцелуй за меня
Нюсечку. У тебя замечательная семья и прошу тебя, не звони... – рыдания
вырвались внезапно. Она уронила трубку, упала на пол и захлебнулась
отчаянными, горькими,

не приносящими облегчения, слезами.

Ира схватила трубку и крикнула злобно:

- Сволочь ты, Семка, какая же ты сволочь! – и бросила трубку.

Люда, внезапно, очнулась от транса воспоминаний, Ей показалось, что
прошла уйма времени: «Господи, я же, наверняка, опоздала на урок». Она,
в панике, взглянула на часы, до начала занятий оставалось десять минут.
Поправляя прическу, коснулась щеки, она была мокрой. Поспешно достала
зеркальце, из него смотрело, залитое слезами, вспухшее лицо. «Мамочка!
Что же делать?» Промокнув наспех платком лицо, Люда бросилась к школе.
Но, подбежав к краю сквера, она остановилась. Дорогу ей преградила,
подъехавшая иномарка. Из нее выпорхнула Лиля Величко, а с места водителя
высунулся Карташов Мишка.

- Ты иди, а я поставлю машину на стоянку.

- Нет, я подожду.

«Вот, только их мне и не хватало» – обреченно подумала Люда, отступая к
кустам. Она опаздывала, а эта мерзавка торчала у ворот. Делать нечего,
деловым быстрым шагом, прикрывая рукой лицо, будто поправляя прическу,
Люда направилась к воротам.

- Доброе утро, Людмила Сергеевна.

- Здравствуй, Лиля – бросила Люда, проходя мимо, и, не выдержав, почти
побежала к подъезду школы. Она не видела, что Лиля ошеломленно смотрит
ей вслед.

- В чем дело? – с подозрением спросил, подошедший Мишка, глядя на
необычное выражение лица Лили и почти бегущую к школе, знакомую фигурку.

- Людмила Сергеевна пробежала, видно, боится опоздать – притворно
равнодушным тоном, ответила Лиля.

- Не ври, Лилька!

- Мне показалось, что у нее было заплаканное лицо. Она пыталась
прикрыться рукой.

- Пошли быстрее.

- Заволновался, у дорогой Людмилы Сергеевны, что-то случилось –
закипая, уперлась Лилька.

- Лилька, иди ты к черту, не начинай. Ты идешь, или нет? – Лиля покорно
поплелась за ним.

Люда влетела на первый этаж и, не обращая внимания, на удивленные
взгляды, ворвалась в туалет. К счастью, там никого не было. Пустив
холодную воду, она старательно умылась, поправила макияж и, собравшись,
спокойно вышла в коридор. Прозвенел звонок. «Вся жизнь моя привязана к
этим звонкам» – мелькнуло у нее в голове. В класс Люда вошла со
спокойным лицом и деловой, уверенной походкой, во всяком случае, ей так
казалось. И опоздала она не на много. 11-Б дружно встал при ее
появлении. Урок пошел своим чередом. Она собрала тетради с домашним
заданием и, что бы окончательно успокоиться, стала их проверять, задав
переводить отрывки из текста. Слева сидящим – один, справа – другой.

- Ни вредности ради, а токмо пользы для – невесело пошутила Людмила
Сергеевна.

Проверяя тетради, она старалась не смотреть в сторону этой чертовой
парочки, которая непостижимым образом, все время влезает в ее жизнь. Не
смотря на это, то и дело ловила на себе, то озабоченный взгляд,
бездельничающего Миши, то, как бы случайный, пытливый взгляд Лили.

В конце концов, Люда не выдержала:

- Карташов! – она сама вздрогнула, услыхав, как резко и нервно,
прозвучал ее голос. И уже тише – Я понимаю, что эти задания для Вас
семечки, так, может быть, Вам, вообще, не нужно посещать мои уроки.

Класс замер, ожидая, что Мишка сейчас взорвется, но он встал и,
участливо глядя на Люду, виновато стал оправдываться:

- Извините меня, Людмила Сергеевна. Я понимаю, Вас возмутил мой
бездельный вид. Если Вы разрешите, я займусь техническим переводом и не
буду никому мешать. А, что касается Ваших уроков – продолжил Мишка,
рассудительно. – То Вы, Людмила Сергеевна, ошибаетесь, я плохо знаю
английскую грамматику и орфографию, ошибки допускаю в самых простейших
словах. Поэтому у меня плохие переводы с русского на английский. И, я
хочу Вас попросить, о нескольких дополнительных занятиях со мной.

- Садись, Миша, ты меня тоже извини, я погорячилась. Я составлю график
моих дополнительных занятий, и ты сможешь им воспользоваться.

«Он жалеет меня, посочувствовал негодяй, достукалась я» – возмущенно и
растерянно подумала Люда.

- В оставшееся время, мы продолжим практические занятия, а теорией
предлагаю овладеть самостоятельно в домашних условиях. В конце урока
напишу на доске, что вам будет нужно прочитать.

Говоря все это, Люда ходила между рядами и смотрела, как ее ученики
справились с заданием. Проходя, она, вдруг, услыхала за спиной, как Лиля
шипит Мишке:

- Пожалел, да. Виноватый он. Персональные занятия ему понадобились. Как
же, дорогая Людмила Сергеевна…

- Лилька, заткнись.

- Не заткнусь. Конечно, мне можно грубить.

«Разглядела, паршивка, меня у ворот. И Мишке своему, ненаглядному,
рассказала. А теперь ревнуешь. Ну и ревнуй. Захочу, и с кашей съем
твоего

Мишеньку» – мстительно думала Люда, сама себе, удивляясь – «Боже мой, я,
кажется, становлюсь стервой».

- Карташов, будьте любезны, подойдите к доске и захватите работу
Величко. Остальных попрошу поменяться работами с соседом. Попробуйте
сделать обратный перевод первых двух фраз. Полагаюсь на Вашу честность,
хотя понимаю, соблазн велик, заглянуть в первоисточник. Миша, что ж ты
стоишь. Приступай – сменила она тон. Подойдя к своему столу, Люда взяла
книгу и протянула ее Лиле, пересилив себя, ласково произнесла:

- Лиличка, отмеченный абзац, две верхние фразы.

У Лили было совершенно несчастное лицо. Хмуро взглянув на Люду,
буркнула:

- Спасибо – и, видно, не справившись с обуревавшими ее чувствами, еле
слышно прошептала – А заплаканная Вы лучше.

Люда вспыхнула и с яростью посмотрела на наглую девчонку.

- Простите, Людмила Сергеевна, разрешите мне выйти – потерянно
пробормотала Лиля.

- Хорошо, иди – не глядя на нее, выдавила Люда и оглядела класс. Слава
богу, никто не заметил этой мимолетной мелодрамы. Только Карташов
встревожено посмотрел, сначала на закрывшуюся дверь, а потом на нее.

Взглянув на доску, подошла к Мишке:

- Миша, у тебя две ошибки, попробуй найти их.

- Вот видите, я ж говорил.

Оглянувшись на него, Люда поняла, он сделал их нарочно. Она стала писать
на доске домашнее задание.

- А жалеть меня не надо, у меня ничего не случилось. Лучше Лилю
пожалей, иди, запиши ей домашнее задание. Рыцарь двух прекрасных дам.

Мишка покраснел и поплелся на свое место. Повернувшись, с огорчением,
убедилась, что ее ученики с живым интересом на них смотрят. Прозвенел
звонок.

Преодолевая постыдное желание, быстрее выскочить из класса, Люда
старательно собрала сумку, тепло попрощалась, даже, нашла в себе силы
пошутить, когда молодые люди, с грохотом поднялись, и спокойно вышла.

«Еще один такой урок, и я, плюну на все, сбегу от них – устало думала
Люда, вяло, приветствуя, встречающихся преподавателей.

В учительской к ней подошла завуч Мария Петровна.

- Людочка, Вы грустная сегодня, неприятности какие-нибудь?

- Мне нездоровится немного.

- Ах, девочка моя, я сама, когда не хочется, что бы мне лезли в душу,
отговариваюсь нездоровьем – обняла ее Мария Петровна.

Растроганная участием этой милой женщины, Людочка шмыгнула носом.

- У-у, а дела у нас, действительно, плохи. Идем-ка ко мне. Когда у тебя
урок?

- Через час.

Взяв Люду под руку, Мария Петровна вывела ее из учительской. Все
проводили их удивленными и сочувствующими взглядами. У себя в кабинете,
завуч усадила Людочку на диван.

- Тебе чайку, горяченького, сделать, или кофейку?

- Спасибо, Мария Петровна, не беспокойтесь, я ничего не хочу.

Присев рядом с Людочкой, Мария Петровна снова обняла ее:

- Так, что произошло с тобой, девочка?

- В том то и дело, что ничего не произошло – тоскливо простонала
Людочка.

- Как сказал один замечательный поэт, это уже серьезно.

- Вот-вот, приехала рано, нашла скамейку в сквере и стала копаться в
себе, идиотка – жалко улыбнулась Людочка – Вспоминать.

- Наверно, грустная любовная история?

- А какие еще истории бывают у молоденьких дур?

Ну-ну, сказала «а», говори уж и «б».

- Ох, Мария Петровна, это же все «дела давно минувших дней».

- Чего ж ты сегодня мучаешься?

- Я же сказала, идиотка. Хорошо, иногда хочется поплакаться кому-нибудь
в жилетку.

- Вот и давай. Мое костлявое плечо подойдет?

- Подойдет – улыбнулась Людочка – Оно у Вас не костлявое, а очень,
даже, мягкое.

- Не отвлекайся. Слушаю.

- История довольно банальная, но он мне тогда казался героем, сильным,
смелым. Я тогда представить не могла, каким трусом может оказаться
мужик, который не побоялся вступиться за незнакомую девушку, к которой
пристали три пьяных отморозка.

- Уж он, наверно, заметил, что ты очень красивая девушка.

- То-то и оно, что он не мог ничего заметить, они окружили меня, а
народ на остановке делал вид, что ничего не происходит. Я могла
оказаться уродиной, да я и была ей, зареванная, расхристанная.

- Людочка, на, попей водички.

- Потом он вытирал мне слезы и сопли, проводил меня и пропал. А я
влюбилась в него, по уши, сходила с ума, все ждала, что он придет, ведь
он знал, как меня найти, а я нет. Все же я его нашла. И у меня были две
недели счастья. И все, я узнала, что у него есть жена – Тося, такая
милая, рыженькая и прелестная дочка, Нюсечка.

- Успокойся, Людочка, успокойся.

- Трус, трус, он же, даже, не трахнул меня, испугался сложностей. Зубы
сжимал, но терпел, трус паршивый.

- Людочка, милая, бог с тобой, это ж было давно.

- Умирать буду, не прощу. Это он, он виноват, что не ему, а низкой,
подлой, корыстной твари, я отдала себя.

Людочку била мелкая дрожь, все лицо ее было залито слезами.

– Простите меня, Мария Петровна, ради бога, простите. Что я наделала,
ведь у меня сейчас урок.

- Все, все, постарайся, успокоится. Это я виновата, старая дура, довела
девочку. Конечно, ни о каких уроках, не может быть и речи. А на
оставшихся уроках, тебя заменит Мезенцев.

- Нет! Только не он! – Люда, с мольбой и ужасом, вцепилась в руку
Марии Петровны – Умоляю, ни слова этой… ему обо мне. Умоляю. Господи, ну
почему, почему, эта мразь снова появилась в моей жизни.

- Ну, все, все, поняла. Я найду Эльвиру Карловну, у нее, как раз,
последний урок.

- Но она же…

- Ничего, она прилично знает английский, книжки английские читает. Она
сумеет провести два урока.

- Как же мне Вас благодарить. Сколько проблем, я создала Вам, Мария
Петровна.

- Вот, что, Людочка, я тебя захлопну, ключ, на всякий случай оставлю. А
ты ложись и постарайся уснуть и не о чем не думай. Поспишь, умоешься,
потом вызовешь такси и тихонько уедешь домой. Завтра будешь, как
огурчик. Спи, доченька. – Мария Петровна наклонилась и ласково
поцеловала Людочку.

Оставшись одна, она попыталась понять, что с ней происходит: « Какой
стыд, распустилась, разнюнилась, а главное, с чего вдруг? Неужто, я до
сих пор люблю Сему, бред какой-то, тоже мне, Пенелопа. Или, из-за того,
что Стаса черт занес в одну школу со мной, ну это, вообще, ерунда, не
стоит он того, хотя, до сих пор, надо сознаться, ужасно стыдно и обидно,
а его появление, сковырнуло старые болячки. Тогда, что же?» Ответа у
Людочки не было. Она боялась признаться себе, что истина лежит на
поверхности. В свои почти двадцать пять лет, она устала просыпаться в
одинокой девичьей постели. Ей, до слез, хочется любить и быть любимой.
Права, ой, как права, народная мудрость: «Не родись красивой, а родись
счастливой».

И еще: «Господи, как же стыдно, она завидует Лиле Величко и ревнует,
черт возьми, его совсем, ее парня, этого заносчивого мальчишку, Мишку
Карташова. Все, никакого такси она вызывать не будет, а во время урока,
умоется, накрасится и пойдет, на последний урок, в 11-А».

10

Прошла почти половина четвертого урока и Мишка, беззастенчиво, списывал
у Лили контрольную по химии, которую ненавидел всей душой, особенно,
органическую. Его охватывала смертельная тоска, когда он, открывая
учебник, читал про эти валентные связи, углеводородные структуры и еще,
черт знает, о чем.

«Химичка», Вероника Михайловна Ольшанская, высокая, величественная
дама, всегда, строго и со вкусом, одетая, старательно делала вид, что не
замечает этого.

Досужее гимназическое общество, поговаривало, что госпожа Ольшанская
является прямым потомком графа Ольшанского, сосланного царем (неизвестно
каким) за участие в одном из польских восстаний. Вероника Михайловна
была страстной театралкой и потому благоволила Мишке, хотя и знала о его
ненависти к своему предмету. Мишка, подлец, конечно, пользовался этим.

Лилька толкнула его под столом коленкой, к этому моменту они уже успели
помириться:

- Ты бы, для приличия, хоть вид, что ли делал.

- Лилька, отстань, времени нет, видишь, сколько мне еще писать.

- Хам противный!

- Лиличка, не мешайте Мише, он опасен, от химии он звереет – с ехидной
ласковостью прожурчала Вероника Михайловна.

Класс грохнул. Отовсюду неслись советы, как обуздать, озверевшего Мишку
и спасти от него бедную Лильку.

- Вероника Михайловна, только Ваш ангельский характер и неизменное, ко
мне, непутевому, участие, сдерживают мои низменные инстинкты. А то, я,
конечно, покусал бы эту стаю, веселящихся, бандерлогов.

- Не отвлекайся, Миша, пиши. Надеюсь, даже списывая, у тебя, все же,
останется, что-то к экзаменам. – Добродушно поощрила его Вероника
Михайловна и прикрикнула на, расшумевшийся класс – Все, прекратили
галдеж и занялись контрольной. После звонка, тетради, ко мне на стол.
Жду не более двух минут.

Мишка закончил списывать и удовлетворенно откинулся на спинку стула.

- Лиль, я встретил на перемене Надежду Юрьевну (шла с «Зубром»), она
приглашает меня, сегодня после занятий, на репетицию их школьного
театра. Хочет попробовать меня на роль герцога Орсино (они «Двенадцатую
ночь» хотят поставить). И, вообще, посмотрит, на, что я гожусь.

Надежда Юрьевна Головина была когда-то помощником режиссера в городском
драматическом театре. Мишка ее помнил, она была подругой мамы и после
маминого развода и отъезда, возненавидела Дмитрия Петровича, хотя раньше
была у них, частой гостьей. Сейчас она директор пятнадцатой гимназии и
руководитель гимназического театра, который славится на весь город.

- Ты станешь великим актером, Мишенька и забудешь меня, бедную.

- Само собой… тоесть, великим.

- Испугался, великий – хихикнула Лилька.

- Короче, бедолага, я тебя отвожу домой, к маме, а потом в пятнадцатую.

- А потом?

- К себе, спать – и тише – Ночью, я не выспался.

- Да? Может, и эту ночку не поспишь?

- Лилька, не дури. Если я сегодня, приеду за тобой, тетя Сима встретит
меня иконой и материнским благословением, а у меня еще не пошит
свадебный фрак.

- Ты будешь, не великим артистом, а посредственным клоуном – обиженно
отвернулась от него, Лилька.

Прозвенел звонок. Мишка, в знак примирения, сжал, под столом, Лилькину
коленку и получил, по шаловливой руке, чувствительный шлепок. Понял, что
примирение состоялось и, довольный собой, понес контрольные на стол.

Мишка улыбнулся Лиле, глазами показал, что пойдет прогуляться. Гуляя, с
равнодушным видом, присел на подоконник. Открылась дверь 11-В. С Мишки,
деланное равнодушие, как ветром сдуло, из класса вышла Эльвира Карловна
Граве, учительница немецкого языка. Уже, не заботясь о конспирации,
подскочил к Лешке Лернеру:

- Почему у вас была Эльвира, где Люда?

Лешка удивленно воззрился на Мишку:

- Слушай, а тебе-то че?

Мишка сгреб парнишку за ворот, притянул и злобно прошипел:

- Отвечай, когда тебя спрашивают, пока по-хорошему.

- Да, не знаю я! Вообще-то, по расписанию, четвертый урок у нас физика,
а английский третий, но пришла на третий завуч Мария Петровна, вся такая
озабоченная, и поменяла. Короче, третий была физика, а на четвертый
пришла Эльвира, вместо Люды.

Озабоченный Мишка, рассеянно отпустил Лешку. С Людмилой Сергеевной
творилось, что-то неладное. Утром плакала. Теперь вот исчезла. Домой
ушла, почему? Заболела? С Татьяной Аркадьевной, что-то случилось? Мишка
терялся в догадках. Повернулся, и нос к носу, столкнулся с Лилькой.

- Не нашел? А я кое-что узнала – Лилька была серьезной, и удивительно,
не ревновала.

- Что? Что ты узнала?

- Да не волнуйся ты так. Девчонки из 11-А видели, как Мария Петровна
затащила Люду, к себе в кабинет. Это было перед вторым уроком. Кстати в
11-А сейчас английский должен быть. Идем к ним, поближе.

- Да, сейчас уж пятый будет. И в 11-В вместо нее, была Эльвира.

- А вот и пропащая. Сияет, как отмытый никелированный чайник – к Лильке
опять вернулось язвительно-ревнивое настроение.

По коридору, направляясь к 11-А, спокойно и решительно, шла Людмила
Сергеевна. Она, как всегда, была удивительно красива, но, действительно,
сейчас, какой-то отмытой красотой.

- А, ведь, она опять плакала. И, сейчас, изо всех сил, старается
держать себя в руках.

- Лилька, ты, как Мисс Марпл. С чего ты взяла?

- Вам, мужчинам, не понять. Смотри, влажные прядки у висков и яркий
румянец на щеках, доказывают, что объект наблюдения, недавно умывался,
причем очень холодной водой – вещала Лилька, тоном заправского детектива
– Веки и ресницы, старательно, покрыты, свежей тушью, губы тоже недавно
подкрашены. Женщины, так придирчиво делают себе лицо, когда наревутся
всласть.

Прозвенел звонок. Люда вошла в класс.

- Ладно, идем, Пуаро в юбке – обнял Лильку за плечи Мишка.

- Ты, что с ума сошел? – испугано и весело спросила Лилька.

- Слушай, я сегодня устал, что-то, давай сбежим.

- Давай, а как, у нас в классе вещички.

- Предоставь это мне. Ты иди во двор. Не попадись, я тебя догоню.

Глядя вслед Лильке, Мишка твердо решил, сегодня он обязательно позвонит
Люде, ей плохо, он должен, что-то сделать.

11

Люда, загрузив ребят работой, бездумно стояла у окна. Она не поверила
своим глазам, через школьный двор весело бежали, Карташов и Лиля
Величко. Спустя несколько минут, мимо ворот проехала иномарка. Ну, что
за день сегодня такой, сколько можно терпеть. Я же видела его в
коридоре, лицо у Мишки было

озабоченное и прояснилось, когда он увидел ее. В глазах, читался вопрос:
что с ней? И, хотя, она не подала виду, ей стало легче на душе. А, через
несколько минут, они веселые, счастливые сбегают с урока. Она все себе
придумала. Везет твой рыцарь, уже на четырехколесном Росинанте, другую
прекрасную даму. Ну и черт с ним. Зачем мне этот мальчишка. Глупость все
это. Только опять знакомая пустота заполняет сердце. Все, я сильная.
Больше никто не увидит моих слез.

Люда решительно подошла к столу:

- Кто-нибудь желает получить пятерку? Прошу к доске. Захватите свой и
соседа, переводы текстов.

Класс недоуменно и с тревогой смотрел на нее. Обычно благожелательная и
веселая Людмила Сергеевна, всегда готовая пошутить или рассмеяться чужой
шутке, сегодня была жесткой и чужой. Красивое лицо напоминало маску.

Опрометчиво вызвавшийся, отличник Яша Штемберг, испугано протирая очки,
уронил листки с текстами. Планируя, они опустились на пол. Один суетливо
поднял Яша, другой, наклонившись, Людмила Сергеевна.

- Свой дай мне, Яша, я посмотрю – с, неожиданно, мягкой улыбкой на
измученном лице, произнесла Людмила Сергеевна. – Я, кажется, тебя
напугала, прости, не хотела.

Класс облегченно задвигался, нарушая гнетущую тишину. Людмила Сергеевна
была прежней, только чем-то очень расстроена.

- Яша, попробуй сделать обратный перевод двух первых фраз.

Пока Яша мучился у доски, Люда пошла по рядам, проверяя работы учеников.

- Старайтесь, чтобы у Вас получался, не буквальный перевод, а
литературный.

Отпустив Яшу, она села за стол, чтобы поставить ему пятерку. На столе
лежала записка: «Людмила Сергеевна, миленькая, не мучайте себя. Мы сами,
чем-нибудь займемся. А может, домой пойдете. Мы тихо посидим до звонка».
Послание писала явно девчонка. Это, особенно, трогало.

- Спасибо, ребята. Я… У меня нет слов. Я тронута, поверьте. И еще, мне
стыдно признаться, но у меня ничего не случилось и здорова я, если не,
как бык, то уж, как корова точно.

Робкий, неуверенный смех аудитории.

- Я просто дала волю нелегким воспоминаниям и расклеилась. Ой, ребята
все, а то я, сейчас, расплачусь. Мне и так стыдно.

В классе повисла неловкая тишина.

- Знаете, что. Давайте послушаем.

Люда достала из сумки плейер, крутнула регулятор – раздалась знакомая
мелодия мюзикла «Моя прекрасная леди». Ребята притихли, слушая фрагменты
англоязычных мюзиклов, а Люда отошла к окну, мучаясь стыдом и
отвращением к себе.

Наконец эта пытка закончилась. Прозвенел звонок. Она сердечно
попрощалась и выскочила из класса, чуть не забыв плейер.

Домой Люда приехала, совершенно разбитая, есть не хотелось совершенно.
Она постояла под душем и решила, что сон лечит все неприятности.

Разбудил ее настойчивый телефонный звонок. Ни с мамой, ни с Иркой
общаться не хотелось, но телефон звонил и звонил. «Если Ирка, сразу
пошлю к черту».

- Слушаю! – рявкнула она в трубку, распаленная своим решением.

В трубке ошеломленное молчание. «Не Ирка. Неужели мама». И тут, сердце
радостно подпрыгнуло, знакомый, одновременно робкий и решительный,
голос:

- Добрый вечер, Людмила Сергеевна.

- Добрый вечер, Миша – ответила Люда, изо всех сил стараясь, не
обнаружить свою радость.

- Как Вы себя чувствуете? Я беспокоился, на уроке в 11-В, Вас заменила
Эльвира Карловна.

«Беспокоился, все разузнал».

- Так беспокоился, что радостно сбежал с Лиличкой, с урока Аристарха
Николаевича. Так, что месье Карташов, завтра с Лиличкой мне
объяснительные, надеюсь, Вы не забыли, что я Ваша классный руководитель.

- Что Вы, Людмила Сергеевна, я помню о Вас даже во сне.

- Наглец ты, Мишка.

- Я тоже Вас люблю, Людмила Сергеевна.

- Не надо, Миша бросаться такими словами.

- А кто бросается, Вы же, знаете, что рядом с Вами у меня сердце
выскакивает.

- Заткнись немедленно, давай договоримся, Миша… не надо, прошу тебя.

- Я все понял. Людмила Сергеевна, пойдемте со мной в театр, «Пигмалион»
дают.

- Ой, Мишка, я же сто лет не была в театре, а ты меня подло
соблазняешь. Постой, а почему не с Лилей?

- Людмила Сергеевна, может с Вами, мы не будем говорить о Лиле, не надо,
прошу Вас. Так, я приезжаю?

- Зачем? – глупо спросила Люда.

- Как зачем! За Вами, спектакль начинается в семь, сейчас десять минут
шестого.

- Так это на сегодня! Мамочка! Ты свинья, Мишка! Я же только со сна, а
ты по-пустому, треплешься – совсем по-девчоночьи, заверещала Люда –
Приезжай! – крикнула она, бросая трубку.

Люда, в панике, заметалась по квартире, выдвигая ящики, роясь в шкафу,
перебирая платья. Но, сообразив, что так она точно не успеет,
остановилась. Немного подумав, собрала белье, косметику, бархатную
голубую ленту, бабушкину застежку к ней и пошла в ванную.

Напялив на голову полиэтиленовый колпак, Люда стала под горячий душ,
изрядно разогревшись и собравшись с духом, решительно передвинула
рычажок до отказа.

Ледяной душ, тысячью острых игл, впился в разгоряченное тело. Пять минут
пытки и Людочка бодрая и свежая, как молодой пупырчатый огурчик,
выскочила из ванны.

Она яростно драла большой расческой, свою тяжелую, спутанную гриву,
когда звякнул дверной звонок.

- Не смей на меня смотреть – открывая дверь, взвизгнула Людочка
ошарашенному Мишке и убежала в ванную, сверкая пятками. Про устроенный в
спальне кавардак, она, конечно, забыла.

А Мишка, смущенно и добросовестно, старался не смотреть в открытую
дверь, на разбросанные интимные вещички.

Из ванной вышла Людочка, сияя смущенной улыбкой, нежным румянцем,
блестящей гривой, густых, волнистых волос и бабушкиной сверкающей
застежкой в голубой ленте, но в белом махровом халате.

Потрясенный Мишка, как завороженный, смотрел на Людочку, она была так
хороша и еще, вдруг, напомнила ему маму, хотя совсем не была похожа на
нее.

У Людочки, вдруг, перехватило дыхание, и ослабли ноги. Мишка выглядел
настоящим мужчиной ее мечты, в темно-сером костюме и рубашке без
галстука, которая оставляла открытой, сильную, загорелую шею.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом, одновременно,
смутились. Людочка суетливо бросилась в спальню, собирать разбросанные
вещи, Мишка, сдуру, сунулся ей помогать.

- Хам! Ни стыда, ни совести у тебя нет! – рассвирепела, вдруг, Людочка.

Но Мишка не обратил на нее внимания, он стоял, разинув рот, от
удивления. У стены, в, свободном от каких бы то ни было вещей, углу,
висела тяжелая боксерская груша.

- Людмила Сергеевна! Вы, что боксом увлекаетесь?

Людочка нежно погладила Мишку по щеке и, вдруг, дикий, пронзительный
визг Я-а-а! – оглушил его. Не сходя с места, она взлетела в воздух и
выброшенная нога со свирепо выставленной пяткой, врезалась в грушу.
Груша с глухим стуком ударилась о стену. В серванте жалобно зазвенела
посуда.

В следующее мгновение, Людочка спокойно стояла, поправляя, чуть
растрепавшуюся прическу.

Здорово! – восхитился Мишка – я представляю такую картину: Вы идете по
темной улице в сапожках на шпильках. Откуда не возьмись, пьяная шпана с
очень нехорошими намерениями. И тут Вы… б-р-р, аж мороз по коже.

- Ладно, выметайся из спальни, мне одеться нужно. Опаздываем же.

Из спальни она вышла в открытом, голубовато-зеленом платье, из плотного
шелка. Люда встала у зеркала, протянула Мишке посверкивающее, ожерелье и
повернулась к нему спиной.

- От бабушки. Застегни.

У Мишки задрожали руки, и пересохло во рту. Он неловко возился с
замочком. Людочка лукаво смотрела на него в зеркале. Наконец он
справился, но его пальцы легонько продолжали касаться ее нежной кожи. У
Людочки начала кружиться голова.

Теплые сильные Мишкины руки ласково гладили ее шею, плечи и, когда
Людочка, ослабев, чуть прижалась спиной к его груди, отяжелели и сжали
ее плечи.

- Миша, мы опоздаем – прошептала она жалобно.

- Забыл сказать, я привез фильмы с участием мамы. Вы напомнили мне ее,
когда вышли из ванной – прохрипел он ей в макушку, вдыхая упоительный
аромат ее волос.

- Спасибо. Миша, я же просила тебя. Не надо пользоваться моей слабостью
– уже тверже сказала Людочка.

- Видел я Вашу слабость – пробурчал Мишка, с неохотой отпуская ее.

- Вот, и остерегайся – засмеялась, совсем осмелевшая, Людочка. – И
помоги одеться даме. Сначала туфли. Ну, кто же подает в руки, мужлан.
Вот так, правую ножку, теперь левую – опираясь на плечо, присевшего, у
ее ног, Мишки, весело командовала Людочка.

- Разрешите, госпожа – изогнулся в подобострастном поклоне Мишка,
доставая из шкафа почти невесомую вещицу из чернобурки и надевая ее на
плечи Людочки. – «Полушубчик» тоже от бабушки? Она, наверно, была
русской княгиней.

- Темнота! Не знаю, Миша. Брильянтовый гарнитур, «полушубчик» и еще,
кое-что по мелочи, бабушка подарила маме, когда та вышла замуж за папу.
Бабушка была страстной альпинисткой и отца пристрастила к горам. Их
лагерь на Памире, накрыла снежная лавина, найти их так и не смогли. Мне
было пять лет, когда это случилось.

- Простите меня, Людмила Сергеевна.

- Ничего, я была тогда крошкой и смутно помню и папу, и бабушку. Мне
маму жалко, она так и не вышла замуж. Ну, все, мы в театр едем или не
едем. Как там, на улице, мой парад не пострадает?

- Сносно, машину я старался подогнать поближе, но, если поберечь Ваши
туфельки, могу донести на руках.

Это лишнее – но, взглянув на огорченное Мишкино лицо, смилостивилась. –
Идем, паладин, спустимся, там видно будет.

Выйдя из подъезда, Мишка, обрадовано, показал на небольшие, редкие
лужицы:

- Видите, какой кошмар.

Озорно растрепав, тщательно приглаженные Мишкины кудри, Людочка
обхватила его за шею – Неси, дорогой, не урони.

Легко подхватив ее на руки, Мишка, стараясь продлить удовольствие, не
торопясь, понес ее к машине. Обняв Мишку обеими руками, Людочка
доверчиво прижалась к нему, но, почувствовав, что он, сейчас, поцелует
ее, предостерегающе прошептала:

- Смотри под ноги, Миша.

Устроив Люду на переднем сиденье, Мишка аккуратно поправил ее платье и
хотел захлопнуть дверцу. Подчиняясь внезапному чувству, Люда задержала
его:

- Миша, наверно, тебе только кажется, что ты в меня влюблен, это
пройдет. Вас с Лилей многое связывает, когда-нибудь ты женишься на ней.

Ей самой стало противно от своих слов, и она с надеждой заглянула ему в
глаза, ожидая, что он станет возражать, возмущаться, в общем, убедит ее
в обратном. Но Мишка ничего такого делать не стал. Он спокойно захлопнул
дверь, сел за руль и только после этого насмешливо спросил:

- На свадьбу придете?

Несколько секунд она ошеломленно смотрела на него, потом рассмеялась,
весело и облегченно.

- Езжай. Не приду.

Тронувшись, Мишка с интересом спросил:

- Людмила Сергеевна, а где Вы этому я-а-а, научились? – Мишка смешно
вытаращил глаза.

- В университете – и, помедлив, сухо добавила – Был один человек.

И, не выдержав, Мишкиного молчания, ожидавшего продолжения, взмолилась:

- Миша, хватит с меня, на сегодня, воспоминаний, не хочу.

- Можно последний вопрос. Вы любили его?

- Да! Доволен? А, теперь отстань. Лучше скорость прибавь, опаздываем.

На стоянке возле театра, Мишка виртуозно втиснулся между двумя
дорогущими иномарками.

- Осторожней, не поцарапай! – взвизгнула Людочка.

- Что Вы визжите под руку? – невежливо буркнул Мишка, останавливаясь.

- Чурбан неотесанный – надулась, обиженная Людочка.

- Вашу ручку, сеньорита – протянул ей руку, с изысканным видом, Мишка.

Взяв Людочку за руку, Мишка осторожно провел ее, между тесно стоящими
машинами. Потом, крепко держа ее под руку, также бережно повел к
подъезду театра, сдал в гардероб «полушубчик» и терпеливо ждал, пока она
прихорашивалась у зеркала.

Совсем растаявшая от Мишкиных ухаживаний, Людочка взяла его под руку и
благодарно прижалась к нему:

- Спасибо, милый. Давно никто не ухаживал за мной. Очень приятно.

Направляясь в фойе, они нос к носу столкнулись с Вероникой Михайловной
под руку с высоким, седеющим господином.

Почувствовав, как судорожно сжала его руку и отяжелела Людочка, Мишка
затараторил:

- Добрый вечер, дорогая Вероника Михайловна, Вы великолепны, как
королева, милости прошу, позвольте поцеловать Вам ручку.

- Низкий льстец – снисходительно протянула ему руку Ольшанская. –
Здравствуйте, Людочка, слухи о Вашем нездоровье, вижу, сильно
преувеличены, Вы, как всегда, очаровательны. Где Вы подцепили этого
шалопая?

Не давая своей спутнице, раскрыть рта, Мишка снова затараторил:

- О, это я навязался в спутники, Людмиле Сергеевне. Вхожу и, о чудо,
вижу нашу дорогую классную руководительницу и, что удивительно, одну.
Такую удачу я, конечно, упустить не мог. И я очень рад тому, что добрая
Людмила Сергеевна, до сих пор меня терпит.

- Угомонись, Михаил, ты не даешь никому слово сказать и Людмиле
Сергеевне в том числе – прикрикнула на него Ольшанская.

Прозвенел первый звонок.

- Что ж, будем, расходится по своим местам. Вы одна, Людочка, зато,
отдохнете от этого балабола. Я, даже, не успела познакомить Вас со своим
спутником…

- Э нет – возмущенно встрял Мишка – Как это одна. Я подвиг, достойный
Геракла, совершил, очаровывая одну страшненькую чудачку – беспардонно
врал Мишка. – Убедил ее, что хочу познакомить, робкого друга, с
симпатичной, культурной девушкой. Благо рядом сидел, какой-то, хмырь.

- Мишенька, ты был великолепен – пожала ему руку Люда, когда они сели на
свои места – Я, чуть в обморок не упала…

Прозвенел третий звонок. В зале погас свет.

Мишка тут же воспользовался, благоприятными обстоятельствами, овладев
рукой Людочки, благо она не успела ее убрать. Началась знакомая
замечательная пьеса.

- Миша, я так благодарна тебе. Когда же я была в последний раз в театре?

- Кстати, в диске, что я Вам принес, американский римейк с мамой в роли
Элизы.

- Тише – зашипел какой-то хам сзади.

- Люда благодарно сжала Мишкину руку и хотела убрать свою, но он так
умоляюще вздохнул, удерживая ее, что она покорилась.

Люду увлек спектакль. Она смеялась выходкам Элизы, возмущалась
толстокожестью Хигинса и бездумно наслаждалась забытой близостью
любящего мужчины. Кончилось действие, загорелся свет. Они боялись
взглянуть друг на друга.

- Я не хочу идти в фойе и опять валять дурака. Я хочу сидеть тобой…

- Миша, опомнись. Я, виновата, что позволила, но это не значит, что ко
мне можно относиться, без уважения. – Вскочила Людочка, обиженная и
очень смущенная.

Мишка схватил ее за руку и не отпускал, глядя на нее, пьяными от счастья
и жалобными глазами, покраснев, она села и отвернулась.

- Простите меня, Людмила Сергеевна, я не знаю, как у меня вырвалось.

- Помолчи, не извиняйся, дурачок. Пойдем, а то эта королева о нас, бог
знает, что подумает.

Они вышли в фойе. Люда с удовольствием повисла на твердой Мишкиной руке.
Бесшабашная жажда любви и счастья переполняла ее. Она молода, красива,
рядом сильный, красивый, любящий ее парень. Все страхи, сомнения,
запреты, мучающие ее, как-то перестали волновать. Встречая восхищенные
взгляды мужчин, или ревнивые женщин, Людочка улыбалась, смелой и
счастливой улыбкой.

Веронику Михайловну и ее спутника, они нашли у колонны. Ольшанская
встретила молодую парочку, внимательным и испытывающим взглядом.

- Где пропадали, молодые люди? Да, я не успела Вас познакомить.

Молчаливый кавалер «гордой полячки» (так мысленно, с некоторой иронией,
окрестила «химичку», Людочка), склонив голову, сухо представился:

- Вишняков, Валерий Викторович – предприниматель.

- Валерий Викторович, можно сказать, меценат и много сделал для нашего
театра.

- Да, я люблю наш театр…

- И молоденьких актрис – неожиданно, ехидно заметила Ольшанская.

- Ника, ты, оказывается, способна ревновать – весело и довольно
рассмеялся Вишняков.

Людочка, с веселым изумлением, увидела, что «гордая полячка», густо
покраснела.

- Мужчины, может быть, принесете дамам, что-нибудь попить – скрывая
смущение, излишне резко, попросила Вероника Михайловна.

Глядя им вслед, она грустно вздохнула:

- Вы правильно подметили, Людочка, к сожалению, я люблю этого сухаря,
черт бы его побрал.

- Почему, к сожалению, он не любит Вас?

- Говорит иногда, что любит, в основном, в постели. Ох, Людочка,
простите меня великодушно.

Подчиняясь порыву, Людочка быстро поцеловала эту гордую, но,
оказывается, такую ранимую, женщину.

- Людочка, Вы мне очень нравитесь, будьте осторожней. Миша хороший,
добрый мальчик, как он из кожи лез, Вас прикрывая. В нашей обители
найдется немало охотников, поваляться на Ваших косточках, был бы только
повод.

- Вероника Михайловна, дорогая, Вы только не подумайте, между нами…

- Успокойтесь, Людочка, я все понимаю, и ничего плохого не вижу в
дружеских отношениях Вас и Мишки, хотя опасность есть, Вы красивы и он
недурен. Извините за прямоту.

Вернулись мужчины, принесли два коктейля. Ольшанская с нескрываемым
удовольствием потягивала из трубочки. Людочка неосторожно сделала
большой глоток, поперхнулась, коктейль оказался, неожиданно, крепким.

- Я, что, должна все это выпить? Я же опьянею – смешно запричитала она.

Мишка ласково приобнял ее за плечи:

- А Вы понемножку, растягивая удовольствие. Скоро конец антракта.
Пойдемте, Людмила Сергеевна? Всего хорошего Вам, Вероника Михайловна. До
свидания, Валерий Викторович.

- А пьяненькая Вы уснете в машине, а я возьму Вас на ручки и отнесу в
постельку – мечтательно прошептал Мишка.

- Дурак, бессовестный – залилась краской Людочка – Держи свой дурацкий
коктейль.

Ожидая продолжения спектакля, Мишка сделал большой глоток:

- Вкусно, давайте пополам, а то куда мне его девать.

- Все же ты так и хочешь меня споить, подлый соблазнитель.

Шутливо переругиваясь, они прикончили коктейль. В зале погас свет. Мишка
смял пустой стаканчик и сунул его в карман.

Все-таки коктейль давал о себе знать, Людочка уже не боялась Мишкиных
рук. На сцене Элиза, прекрасная и несчастная, бросалась в Хигинса
туфлями, а в ней нарастала злость, почему она сидит как мумия и не
возьмет его руку, не погладит ее, не прижмет к себе. Что в этом плохого.

Мишка, как будто почувствовал ее настроение, он нашел ее сжатые на
коленях ладони и накрыл своей большой, теплой. Он нежно пожал эти
судорожно сжатые пальцы, словно упрашивая ничего не бояться, ослабнуть,
не сжиматься так сильно. Потом он обнял ее и осторожно прижал к себе.
Людочка, горестно, со всхлипом перевела дыхание и, прильнув к нему,
нашла Мишкину руку и прижала к груди. И зал перестал существовать для
них

Все происходящее на сцене, воспринималось, как сквозь туман. Им, как-то
стало не до взаимоотношений Элизы и Хигинса, пусть разбираются в них
сами. И плевать на то, что шипит хам, сидящий у них за спиной. Осталось
только бешено бьющееся сердце, под скользящим шелком и мужские руки,
сжимавшие ее жадно и трогательно, бережно. Время остановилось, его
просто не было.

Когда раздались аплодисменты, и зал залил беспощадный свет, они очумело
смотрели вокруг, не отрываясь друг от друга. Только мерзкое карканье,
какой-то тетки: «Вот бессовестные!», вывело их из оцепенения. Людочка,
покрасневшая до слез, вскочила и нервно начала проверять, все ли в
порядке с ее платьем. Потом, бросив Мишке: « Пойду, приведу себя в
порядок», стараясь ни с кем не встретиться взглядом, стала пробираться к
выходу.

Мишка же так взглянул на противную тетку, что та, ахнув, сломя голову,
ринулась по проходу, смяв своим габаритным телом, какого-то
незадачливого парнишку. Публика, аплодирующая, вышедшим на поклон
актерам, захлопала еще сильней, весело и одобрительно смеясь. И было не
понятно к кому больше, относятся аплодисменты, актерам или парочке
влюбленных.

Людочка стояла у зеркала в туалете, делая вид, что поправляет макияж, и
с ужасом гадала, видела ли ее позор, Ольшанская. И все же это совсем не
мешало ей быть, до глупости, счастливой. Она любит и любима, а проблемы,
связанные с этим замечательным фактом, ничего не значат. Она их решит.

Ободренная этой мыслью, Людочка смело вышла в фойе. Мишка стоял рядом с
Ольшанской и Вишняковым, держа в руках, «полушубчик». Людочка хотела
незаметно скрыться за колонной, но глазастая «гордая полячка»,
приветливо махнула ей рукой. Собравшись с духом, и «делая хорошую мину,
при плохой игре», она решительно направилась к честной компании.

В этот момент из служебной двери выскочила, небрежно одетая, симпатичная
дама лет тридцати и заверещала на весь зал:

- Мишель, мальчик мой, какой же ты большой, красивый, дай я тебя
поцелую.

Я тебя со сцены увидела, ты ужасно большой, не заметить тебя невозможно.
Рядом с тобой была еще очень красивая девушка, но уж очень смешная, она
так растерянно убегала из зала. Ты что, ее обидел? – трещала дама,
безумолку.

Людочка вся запылала от возмущения. «Что позволяет себе, эта драная
курица?»

- Это, наверно, я смешная девушка, но меня никто не обижал. – Подойдя
вплотную, отчеканила Людочка.

Ничуть не смутившись, взбалмошная особа продолжала в том же духе:

- Дорогая, вблизи, Вы еще привлекательней. Мишель, ты монстр, разве
можно обижать таких красивых девушек. Не хмурься, лучше познакомь нас. С
господином Вишняковым и Никусей мы знакомы.

Хмурый Мишка, неприязненно взглянув на даму, нарочито почтительно,
обратился к Люде:

- Людмила Сергеевна, разрешите познакомить Вас. Елизавета Моисеевна
Рошаль, когда-то мама считала Елизавету Моисеевну своей подругой. Как
видите, сейчас, она только что выскочила из роли своей тезки, Элизы
Дуллитл – довольно невежливо, закончил Мишка.

- Людмила Сергеевна Звягинцева – холодно поклонилась Людочка –
Преподавательница английского языка в гимназии, которую заканчивает
Миша. Мне приятно познакомиться с ведущей актрисой нашего театра.

- Мишель, какой ты, все-таки, жестокий мальчик. Не можешь меня
простить, видит бог, я не виновата. Диночку я любила и люблю, хотела
тебя расспросить о ней.

- В другой раз, Елизавета Моисеевна, Людмила Сергеевна опаздывает, а я
обещал, ее отвезти, как можно, быстрее.

- Боже мой, неужели на мотоцикле, вот не думала, что ты возишь своих
учителей на этом кошмаре. Людочка, Вы не байкер, случайно – не упустила
возможности подпустить шпильку, актриса.

- Нет, я рокер! Прошу меня простить. Всем, всего хорошего – Людочка
стремительно пошла к выходу.

Кивнув всем, Мишка бросился за ней. Догнав, надел на нее «полушубчик», и
взял ее под руку.

- Господи, и как я все это выдержала. Мишка, а ты за что ее не любишь.

- Знаете, Людмила Сергеевна, это длинная история, давайте поедем, и я
расскажу ее вкратце, кстати, и похвастаюсь.

Когда они выехали со стоянки, Люда ткнула Мишку:

- Давай твою историю и хвастайся, а то усну, напоил бедную девушку,
варвар, – сладко зевнула Людочка.

- Значит, нести мне тебя в постельку – опустив ей руку на колено,
прохрипел Мишка.

- Убери руку, Миша, и, пожалуйста, не забывайся.

Мишка резко свернул на обочину и остановился. Взял ее руки в свои,
прижал к лицу и стал их целовать.

- Что мне забыть, Людочка? Может, ничего не было? Ни темного зала. Ни
колотящегося сердца в моей руке. Или это все коктейль? – Мишку трясло.

- Мишенька, родной, успокойся, ты мне нравишься, очень нравишься.
Сознаюсь, я ревную тебя к Лиле, хотя никакого права не имею. И я слабая
женщина.

Ну, не готова я, стать твоей любовницей. Наверно это комплекс училки.

Она обняла Мишку и стала целовать в губы, глаза, позволяя ему ласкать
себя.

- Людочка, я все понял, любимая. Завтра ты будешь для меня, Людмила
Сергеевна, и я буду ждать. Но сегодня…

- Не надо, Миша, ну, не мучай ты меня. Я же живой человек. И еще, Лиля,
я чувствую себя стервой.

Люда, забившись на край сиденья, уставилась невидящими глазами в
боковое стекло. Мишка видел, что она еле сдерживает слезы.

Тронувшись с места, Мишка заговорил, стараясь, что бы голос его звучал
ровно и спокойно:

- У мамы в театре были две подруги: помреж Надежда Юрьевна Головина и,
тогда, молодая актриса Лиза Рошаль. Когда все случилось, маму травили,
все, кому не лень, только Надя защищала ее, как могла, а Лизочка
притихла, вероятно, сообразила, если мама уйдет из театра, то у нее
появляется шанс, стать примой.

- Миша, откуда ты все это знаешь, ты же еще маленький был?

- Во-первых, не такой уж и маленький, после суда, мама приехала и
поселилась в гостинице, а я прицепился и таскался за ней хвостом. Я
ходил вместе с ней в театр, и многое видел, может не все, тогда понимал.
Сейчас понимаю больше. Я уверен, мама сгоряча крикнула, что уедет с
Полом, она еще на что-то надеялась, верила,

отец придет, объяснит, она же любила его. А он строил из себя
оскорбленную невинность. Никогда не прощу ему этого. – Костяшки пальцев,
лежащих на баранке, побелели. Люда накрыла их ладошкой и гладила, пока
их судорожная хватка не ослабла.

- Что же дальше, только не волнуйся ты так.

- А ничего, уехала мама. Прилетел Пол, поплакали мы, и она улетела с
ним. У нее же, кроме меня, здесь ничего не осталось. Ни мужа, ни работы,
и сына ей тоже не отдали. Мама от горя, света белого не видела, а люди,
которых она считала друзьями, травили ее и человек, которого она любила,
даже, не подошел к ней ни разу.

- Миша, мы уже приехали, а ты мне так и не похвастался.

- После отъезда мамы, Надежда Юрьевна ушла из театра, у нее же
педагогическое образование, и стала учительницей русского языка и
литературы в пятнадцатой гимназии.

- Миша, Надежду Юрьевну я знаю.

- Извините, это я время тяну, наверно, стараюсь задержать Вас подольше.

- Глупый, что это изменит – Люда нежно погладила Мишку по щеке, он тут
же прижал ее ладонь к своим губам, она мягко отняла руку – Рассказывай,
Миша.

- Короче, я встретил Надежду Юрьевну (она больше не бывает у нас, после
отъезда мамы, она возненавидела отца). Она предложила мне попробовать
себя в роли герцога Орсино. Они «Двенадцатую ночь» пытаются поставить в
своем театре.

- Что ты говоришь, и как?

- Надежда Юрьевна сказала, что очень хорошо и, если я согласен, она
утверждает меня на эту роль. Еще, она считает, что из меня выйдет толк и
советует поступать в театральный.

- Миша, я так рада за тебя. Я уверена, что у тебя все получится,
поступай в театральный. Твоя мама будет, наверняка, очень довольна.

- Вы, правда, так считаете? Людмила Сергеевна, Вы знаете, когда мама
дома разучивала роль, я, иногда, читал реплики ее партнера. Мама
говорила, что у меня неплохо получается.

- Вот видишь.

- Я, наверно, разбрасываюсь. С семи лет занимался гимнастикой, потом
боксом, получил кандидата в мастера, побеждал мастеров, даже, стал
чемпионом на, каких-то, юношеских соревнованиях. Теперь театр. Дилетант
я.

- Миша, так нельзя. Так из тебя ничего не получится. Обязательно,
нужно, выбрать, что-нибудь одно.

- Да, я знаю. Я подумаю. Людмила Сергеевна, Вы поедете с нами в
воскресение в лес?

- Миша, давай, поговорим с тобой серьезно. Ты не находишь, что это
нечестно, по отношению, к Лиле. Это еще, слабо сказано. Если ты ее не
любишь, то должен, набраться смелости, и сказать ей об этом. Ей будет
больно, но будет еще больней, когда она узнает, что ты обманывал ее.
Миша, пойми это, когда-то, я испытала подобное на себе.

- В том то и несчастье, что я люблю Лильку! – Мишка, в отчаянии,
грохнул кулаками по баранке.

- Мишка! Что ты несешь. Это подло и, по отношению, к Лиле, и, по
отношению, ко мне.

- Мы дружим с Лилькой с девятого класса. Мне, кажется, мы приросли друг
к другу. Ну, любят же младших сестренок.

- Мишка, она тебе не сестренка, черт бы тебя побрал. Ты для нее,
любимый, не брат. Я пойду, Миша, поздно уже – у Люды на глаза
навернулись слезы.

Мишка схватил ее за руку:

- Люда, я скажу, честное слово, скажу.

- Пусти меня, Миша – она выдернула руку, вышла из машины и грустно
улыбнулась ему – Посмотрим, так и быть, позвони. Она, даже, не заметила,
что он опять назвал ее, только по имени.

Мишка напряженно смотрел ей вслед. Вдруг, он вспомнил, выхватив из
бардачка, цифровой фотоаппарат. Он загадал, если Люда оглянется, то все
будет хорошо. «Оглянись, ну, что тебе стоит, оглянись» – заклинал он ее.


Люда поднялась на крыльцо, яркий плафон освещал ее. Она оглянулась и,
прощаясь, подняла руку. Обрадованный Мишка, успел пару раз щелкнуть ее.

12

Дома Мишка первым делом полез в холодильник. Наделав бутербродов и
включив чайник, взглянул на часы, было половина двенадцатого. Вздохнув,
достал банку растворимого кофе, спать он ляжет не скоро. Если он завтра
опять отхватит пару, Люда расстроится. Он представил себе, ее
озабоченное лицо и сердитый блеск перламутровых глаз. Неужели, эту
невероятно прелестную женщину, он держал сегодня в объятиях, и она
целовала его. Кажется, все еще, в его ладони упругая округлость груди и
отчаянно бьющееся, от его ласк, сердце, под скользким шелком.

«Все, хватит, размечтался, Казанова хренов» – нарочито грубо, одернул
себя Мишка. Заварив большую чашку кофе, он взял тарелку с бутербродами и
нехотя поплелся заниматься. Когда он с грехом пополам закончил, был
третий час. Свалившись в кровать, он мгновенно уснул, и ему приснилась
Люда в таком нежно- бесстыдном сне, что утром, ему неловко было смотреть
на себя в зеркало. «Неужели я мечтаю о таком, прости меня Людочка».

Наскоро побив грушу и подергавшись в бою с тенью, облился контрастным
душем. Уже свежий, быстро оделся, схватил сумку и шлемы, на ходу, сунул
в рот

бутерброд и, захлопнув дверь, выскочил во двор. Одновременно выводя
мотоцикл и прижимая к уху «мобильник», услыхал, хрипловатый со сна,
голос Лильки:

- Доброе утро, Мишка, ты уже на коне?

- Лиличка, как спалось, дорогая? Конь уже бьет копытом, вернее колесом.
Я сейчас приеду, надеюсь, ты уже умыла свое хорошенькое личико.

- Мишка, ты с чего такой сладкий – встревожилась Лиля – Опять ничего не
сделал? Или натворил, что-нибудь?

- Ну вот, я к ней, весь такой мягкий и пушистый, а она, вся вредная и
недоверчивая. Я безгрешен, как агнец и прилежный, как самый занудливый
отличник.

- Ладно, агнец, приезжай.

Когда Мишка позвонил в дверь, ему открыла Серафима Львовна.

- Проходи, ты завтракал?

- Доброе утро, тетя Сима. Я бутерброд съел. Лилька собралась?

- Собралась. Спит на ходу. Полночи стояла у мольберта, сумасшедшая.

- И ничего я не сплю. И не полночи, а всего до часу.

- Ты, никак уже что-то нарисовала?

- Да, три рисунка, хочу их сегодня показать Людмиле.

- Молодчина. Ну, что поехали?

- Мам, мы ушли!

- Миша не гони!

- Хорошо, тетя Сима. До свидания.

Мишка хотел лихо влететь на школьный двор и поэтому только в последний
момент увидел Людмилу Сергеевну в воротах. Мотоцикл взревел и юзом
развернулся, Лилька ткнулась носом в Мишкину спину.

- Карташов, Вы бы поберегли свою даму, она чуть нос не разбила о Ваши
доспехи (Мишка был в кожаной куртке) – едко заметила Людмила Сергеевна.

Мишка, готовый провалиться сквозь землю, все же нашел в себе силы
приветливо поздороваться:

- Доброе утро, Людмила Сергеевна, прекрасное оно сегодня, не правда ли.

- Хорошо держишь удар, Миша. А утро, действительно, приятное.

Потирая ушибленный нос, Лиля, напряженно слушая обмен колкостями и
любезностями, смущенно прошелестела:

- Здравствуйте, Людмила Сергеевна.

- Здравствуй Лиличка, не сильно ушиб тебя этот лихой байкер? Ладно,
ребята. Не опаздывайте.

Люда круто повернулась и быстро пошла к школьному крыльцу. Внутри у нее
все тряслось от негодования: «Негодяй, как смел он, со мной так
издевательски разговаривать, катается со своей Лиличкой в обнимку.
Никуда я с тобой не поеду. Нет, поеду, ей назло. Скромница, отличница, а
сама,… боже мой, я ревную, как последняя дура девчонка. Но он же,
обещал. Если позвонит, я пошлю его к черту». Приняв это решение, она
стала совсем несчастной.

Лиля задумчиво смотрела, как удаляется напряженная фигурка Людмилы
Сергеевны.

- Неудобно получилось, несешься, как угорелый, напугал ее.

- Ее напугаешь, как она мне выдала: «Карташов, Вы бы поберегли свою
даму…» – очень похоже, спародировал Мишка – язва. Ладно, ты иди,
поставлю мотоцикл и догоню.

Перед началом занятий в класс вошла Людмила Сергеевна, строгая и
холодная, как айсберг:

- Карташов и Вы, Лиля, будьте добры, представить мне объяснительные
записки, почему вы ушли с урока «Обществоведения» – очень официальным
тоном заявила она.

Мишка смотрел на Люду со смешанным чувством веселого удивления и
нежности. Люда была удивительно трогательной в своем неумелом стремлении
скрыть обиду, за маской строгой и холодной «классной»

- Хорошо, Людмила Сергеевна.

Люда, взглянула на Мишку и, видно, прочла все это в его глазах.
Покраснев до слез, она вылетела из класса, крикнув:

- И, поторопитесь!

- Ох, и симпатичная наша Людочка, когда строжится – захохотал, сидящий
за спиной Витька.

- А ты заткнись – окрысился на него, ни с того ни с сего, Мишка.

- Лиличка, брось ты этого героя-любовника, не видишь, разве, что он по
уши, втюрился в Люду, пойдем со мной … – нагло наклонился Витька к Лиле,
но договорить не успел.

- Ты, что, гад, сказал! – взвился Мишка. Выдернув Витьку, как морковку,
он притянул его к себе. Опрокинутый стол, с грохотом, свалился на пол.

- Мишка! Отпусти его! – завизжала Лилька, повисая у него на руке.
Прозвенел звонок. Вскочившие парни и девушки, растерянно, смотрели на
происходящее.

- Что здесь происходит! Карташов, Заварзин, прекратить, немедленно! –
раздался гневный голос Марии Петровны, пришедшей вести урок математики.

Отшвырнув Витьку, так, что тот влип в стену, Мишка, не глядя ни на
кого, вышел из класса. Он спустился с крыльца, ужасно хотелось закурить.
Подумав, пошел в будку Михеича.

Расстроенная Людочка, стояла у окна учительской, у нее был свободный
час. Безучастно разглядывая пустой двор, увидела Мишку, он шел к будке
Михеича. «Господи, что опять случилось!» – панически гадала Людочка,
дробно стуча каблуками в пустом коридоре. Открыв дверь, она с тревогой
оглядела класс.

- Мария Петровна, голубушка, что произошло, Вы выгнали Карташова, за
что?

Завуч взяла Люду под руку и вывела из класса:

- Успокойтесь, Людочка, что ж Вы так разволновались. Никто его не
выгонял. Потрепал немного Заварзина и выскочил из класса. Вы, что,
видели Карташова?

- В окно, во дворе. За что он трепал Заварзина?

- Не знаю, молчат. Все, идите, Людочка, Потом разберемся.

Ободряюще похлопав Людочку по руке, Мария Петровна закрыла за собой
дверь.

Мишка сидел на табуретке и курил пакостную «Приму». Михеич, что-то
бурча, ковырялся в большом, старом утюге.

- Михеич, да выбросил бы ты его.

- Не, еще послужит. Ты чего натворил, охламон?

В дверях будки выросла Людмила Сергеевна:

- Карташов, идите за мной!

Не оглядываясь, Людочка быстро шла вглубь двора. Мишка покорно плелся
за ней, пока перед ними не оказалась ограда, заросшая пожухлой крапивой
и диким вьюном. Мишка легонько тронул ее плечо. Людочка резко
повернулась к нему и вцепилась в отвороты его куртки:

- Зачем, скажи, зачем ты мне нужен? За что ты побил Витьку? Господи,
накурился какой-то дрянью.

Людочка ткнулась ему в грудь. Мишка нерешительно обнял ее за плечи,
тихонечко целуя ее в макушку.

- Я обидел тебя, прости.

- Ничем ты меня не обидел. Это я, идиотка, приревновала тебя. Она так
прижималась к тебе – жалобно пробурчала Людочка ему в рубашку. Потом
обхватила Мишкину шею, повисла. Он, все-таки, был ужасно большой. Мишка,
помогая, подхватил ее на руки. – Я, оказывается, до безобразия,
ревнивая.

Забыв обо всем, они целовались, целовались, не отрываясь, не
останавливаясь и не оглядываясь вокруг. Все, что их сдерживало до сих
пор, смылось, унеслось взаимной нежностью и жаждой обладания. Не стало
ни ее комплексов, ни его страха причинить боль Лильке. Первой очнулась
Людочка.

- Мишка, я, наверно, уже опоздала на урок – с бесшабашной обреченностью
прошептала она, все еще прижимаясь к нему. Мельком взглянув на часы,
Мишка еще раз поцеловал Людочку и бережно поставил на землю.

- Не пугайся, родная, до перемены еще пять минут, плюс пятнадцать минут
перемены.

- Хочешь сказать, что мы можем еще немножко поцеловаться – вернулось к
Людочке чувство юмора.

- А, что, я за.

- Все, я пойду первая, лучше посмотри у меня все в порядке.

Мишка поправил ей воротничок и, застегивая пуговки на груди, нежно
шепнул:

- Милая, у тебя губки припухли.

- Ну, все, меня уволят, как развратную женщину – прижав его руку к
груди, счастливо вздохнула Людочка. Ты там пуговки мне не оборвал,
бессовестный.

- Немножко оставил, ну я пошел, не будь такой беспечной, я не хочу, что
бы тебя уволили.

- Иди, дорогой, ты тоже будь не мальчиком, но мужем. Все же, за что, ты
побил Витьку? Из-за меня, или из-за Лили?

- Конечно, куда мне от Вас деться, мои дорогие. Да, и не бил я его.
Пока.

Мишка наклонился, осторожно чмокнул Людочку в щечку и пошел быстро,
спокойным, уверенным шагом. Люда, провожая его взглядом, пригладила
волосы и пошла на урок, также спокойно и уверенно. Людочку уже почти не
волновали, ни прошлое, ни настоящие ревности и сомнения, державшие ее в
нервном напряжении, эти два дня.

13

Класс встретил Мишку настороженным безразличием, только Светка Малышева
не утерпела:

- Явился, наш бешеный защитник прекрасных дам и невинных девушек.

Мишка смерил Светку недобрым взглядом и сел рядом с Лилей.

- Не обращай внимания. Мария Петровна просила зайти к ней после этого
урока.

- Хорошо. Где Витька?

- Не знаю, наверно, оттирается, он, благодаря тебе, всю пыль с того
угла собрал, бедняга – хихикнула Лилька. Наклонившись к нему, хотела
еще, что-то сказать, вдруг, отшатнулась и побледнела. Она уловила
нежный, чуть горьковатый аромат, знакомых духов. Тяжелая волна ненависти
к Мишке захлестнула Лильку.

Не глядя на него, встала, Мишка попытался ее остановить, Лилька яростно
вырвала руку. В дверях с ней столкнулся Витька, пораженный тем, как
выглядит Лилька, прижался к косяку. Когда за ней закрылась дверь, он,
сжав кулаки, подскочил к Мишке:

- До каких пор ты будешь над ней измываться, гад. Из-за этой смазливой…

- Витька, заткнись. Еще одно слово и ты проглотишь его вместе с зубами
– Мишка был страшен. В классе повисла испуганная тишина, которую
разорвала противная трель звонка.

- Сволочь! – злые слезы стояли в больных Витькиных глазах. Мишка с
изумлением понял, что этот, всегда пошловато веселый, жуликоватый
парень, безнадежно влюблен в Лильку.

- Вить, ты сядь. На перемене я с ней поговорю. Она ошиблась, поймет.
Вот увидишь.

Витька, мотнув рыжими спутанными патлами, плюхнулся сзади и уткнулся в
сжатые кулаки.

Лилька стояла, прижавшись лбом к оконному стеклу, и страшная картина
застилала ей глаза. Мишка держит на руках Люду, как недавно держал ее.
Она обнимает его за шею и целует в губы, глаза. В его родные, любимые
глаза. «Нет! Этого не может быть. Я, наверно, ошиблась. Это не ее духи.
Нет ее. Этот аромат ты очень хорошо знаешь, так как завидовала».

Прозвенел проклятый звонок. Она вздрогнула, но не пошевелилась.

- Величко! Лиля! Ты, что не слышишь, звонок – Ольшанская обняла Лильку
– Хватит мечтать, идем.

Лиля покорно подчинилась «химичке». Вероника Михайловна пропустила
Лильку, вошла, разрешила ребятам сесть и озадаченно проводила глазами
Лилю.

Та, с каменным лицом, подошла к своему месту, выдернув портфельчик,
тепло спросила:

- Витя, можно я рядом с тобой сяду?

Витька, обрадовано и суетливо, подвинулся. Карташов, с мрачным лицом,
даже не пошевелился. И, вообще, в классе было, необычно, тихо. Ни
смешков, ни

шушуканий, ни обычных, в таких случаях, язвительных замечаний. Многие, с
сочувствием, поглядывали на Лилю. «Так, последний акт душераздирающей
драмы.

И, что за кошмарный возраст, обиды, примирения, любовь и ревность.
Шекспир отдыхает. А урок у меня, кажется, коту под хвост».

Мишка достал тетрадь и старательно делал вид, что внимательно слушает
«химичку». Внутри у него все смешалось. Он все еще ощущал губами, языком
мягкие, нежные, доверчиво раскрытые ему губы Людочки, волнующую тяжесть
ее тела. В это невозможно было поверить, но она любит его. Вместе с тем,
он спиной чувствовал упорный, ненавидящий взгляд Лильки, ее трудное с
всхлипами дыхание.

Витька бормотал, что-то глупо веселое, изо всех сил, неумело, стараясь
успокоить, утешить, отвлечь любимую. «Вот еще один влюбленный идиот
нашелся» – с каким-то жалостливым умилением подумал Мишка.

Лилька упорно сверлила взглядом неподвижную, широченную Мишкину спину.
Рядом Витька рассказывал какой-то глупейший анекдот, «Из кожи лезет,
дурачок» – с неожиданной симпатией, подумала Лилька.

- Ладно, Витечка, не старайся – положила она на его руку, свою. Витька
замер и как бы поперхнулся на полуслове. Потом робко прикоснулся к ее
пальцам другой и стал ласково перебирать, поглаживать. Боль, сжимающее
сердце, от этой робкой ласки, стала стихать, таять. Не отнимая руки,
Лилька изумленно взглянула на взъерошенного, потрясенного Витьку. Она
никогда, особенно, не замечала его. «Боже мой, неужели этот оболтус
влюблен в меня». – От этого, неожиданного, открытия, теплая, благодарная
волна залила сердце. – «А он ничего, симпатичный, оказывается».

«Графиня», как иногда называли «химичку», писала на доске реакции,
вызывала к доске и деликатно не обращала внимания на троицу, которой
явно было не до химии.

«Все меня жалеют, один этот чурбан бесчувственный, сидит, как истукан.
Ему не до меня, у него теперь другая, веселая, ласковая, красивая» –
терзала себя Лилька. Она, с новой силой вспыхнувшей ненавистью,
уставилась в Мишкину спину. Лильке ужасно захотелось всадить кулак в эту
противную, железную спину, которая так осточертела за этот бесконечный
урок.

Наконец-то прозвенел долгожданный звонок. Когда Вероника Михайловна
вышла, бросив, на насупившегося Мишку, укоризненный взгляд, он обернулся
и, с кривой усмешкой, уставился на, стоящую перед ним парочку.

- Ребята, нам с Лилей нужно поговорить – Мишка обвел всех хмурыми,
черными глазами – Оставьте нас одних, прошу Вас, пожалуйста.

Все, молча, потянулись из класса, даже Светка удержалась от язвительной
реплики. Витька затравленно посмотрел на Лилю и выскочил из класса,
захлопнув за собой дверь. Лиля, строптиво, рванулась, но Мишка властно
цапнул ее за руку и усадил на стул.

- Ну, и в чем дело?

- Справился, да! Я тебя ненавижу! Даже не взглянул ни разу – обиженно
отвернулась Лилька, бессознательно прячась за этой мелкой обидой от той
страшной, за которой черная яма разрыва, безнадежность конца.

- Вам, кажется, и без меня было неплохо.

Лилька презрительно взглянула на него, не очень умело, скрывая, что ее
радует его ревнивая реплика. Мишка сел рядом, обнял, Лилька дернула
плечами, но он не отпустил.

- У нас мало времени, серьезно, в чем дело?

Лилька сжалась, жалобно и зло выдохнула:

- От тебя пахло ее духами.

- И сейчас пахнет?

Притянув его к себе, оттолкнула кулачками.

- И сейчас – простонала она в отчаянии и зарылась лицом в ладонях.

И, вдруг, ей в голову пришла простая мысль: когда они могли
встретиться? Лицо у нее прояснилось. Мишка следил за ней, как кот за
мышкой. И тут же вспомнила дробный топот каблуков в коридоре и влетевшую
в класс, взволнованную Людмилу Сергеевну и услышанную фамилию Карташов.
Откуда она узнала?

Все, надежды больше не было. Когда он попросил оставить их одних,
сердце подпрыгнуло – он все объяснит. Ничего не объяснил. Она вскочила,
забилась, колотя его кулачками:

- Пусти, пусти, ты обнимал ее, целовал. Она влетела сюда, как
сумасшедшая. Я знала, знала, что так будет.

«Милая моя, бедная. Как же тебе больно. Маленькая моя сестренка». Мишка
обхватил ее, сжал так, что хрустнули косточки. Лилька затихла,
безнадежно поникла.

- Ты немножко успокоилась, Мисс Марпл?

И он увидел в глазах, наполненных слезами, огонек веры, надежды, любви.
Мишка вытянул из нагрудного кармана голубой платочек.

- Эту вещь я подобрал на лестнице после того, как шваркнул Витьку о
стену. Чем пахнет, Мисс Марпл?

- Ты негодяй! Изверг, садист. Я столько времени мучилась, а ты
забавлялся. – Орала Лилька, с облегчением, не желая видеть нестыковок.

- Да, откуда ж я знал, от чего ты взбеленилась.

Обхватив Мишку за шею, Лиля прижалась к нему, все еще, дрожа и
всхлипывая.

- Мишка, я дура. Что я только себе не напридумывала. Прости меня.

А он, держа Лильку в объятиях и чувствуя, как она успокаивается, сжимал
зубы от отвращения к себе: « Можешь быть доволен собой, сообразил
вытянуть у Люды платочек, сволочь предусмотрительная».

Тем временем, Мария Петровна, не дождавшись Карташова, решила, с
некоторой усмешкой над собой, что: «Если гора не идет к Магомету, то
Магомету придется идти к горе». Подходя, она, с удивлением, увидела, что
весь 11-Б столпился возле дверей класса.

- Так, и что у нас опять произошло? Что за новгородское вече? –
нарочито строго спросила завуч. Оглядев ребят, она отметила, что среди
них нет Карташова и Лили Величко, да и выглядят ребята, как-то странно,
особенно девчонки. У большинства из них был размягчено-мечтательный вид.


- А где Карташов и Величко, там? – Мария Петровна попыталась, было
открыть дверь в класс. Перед ней вырос Витька, как всегда, лохматый, и
еще более

растрепанный, с обречено-несчастным лицом. Тем не менее, вид имел
решительный – стоять будет насмерть. Он напоминал оловянного солдатика –
стойкого и несчастного.

- Марь Петровна, не надо, не входите.

- Что-о!? – грозно нахмурила брови завуч, но, приглядевшись к Витьке,
вздохнула – Так, понятно, наши Ромео и Джульетта опять выясняют
отношения.

В этот момент она увидела Людмилу Сергеевну, выходящую, в компании
двух девушек: Оли Забелиной, невысокой, кругленькой блондинки и
тоненькой брюнетки – Стелы Акопян. Девчонки висели на учительнице с
обеих сторон, взахлеб, перебивая друг друга, в чем-то убеждали. Людочка
звонко смеялась, отнекиваясь, и ласково обнимала подружек. Парни,
подпирающие стенку, хмуро и завистливо смотрели на них.

Мария Петровна с изумлением разглядывала Людочку. Куда девалась вся ее
хандра; глаза счастливо сияют перламутровым блеском, на щеках яркий,
нежный румянец, смех добрый и какой-то очень женственный.

Завуч, вдруг испугалась, сейчас эта дуреха увидит ее и толпу у дверей
своего класса и бросится взволнованно разбираться, в чем дело. Но ничего
подобного не случилось. Людочка, отпустив девчонок, что-то сказала им
смешное и спокойно пошла ей навстречу.



14

Подружки Оля и Стела после урока дружно насели на Людочку, зазывая на
день рождения к Стеле. Она, как могла, отшучивалась, стараясь не обидеть
девчонок. Решив, все-таки, заполучить ее на торжество, подружки повисли
на ней и они, дружной троицей, вышли из класса. И тут она увидела свой
класс, целиком сгрудившийся у дверей и серьезную Марию Петровну,
бросившуюся ей навстречу. Стараясь не выказать волнения, Людочка подошла
к ребятам и вопросительно на них уставилась. Все, почему-то,
настороженно молчали. У дверей, как на страже, стоял, ощетинившийся,
встрепанный Витька Заварзин.

Вдруг, за дверью раздался яростный крик Лили. Все вздрогнули, и Люда в
том числе. Витька, в панике, распахнул дверь, и перед изумленной
публикой оказались, стоящий столбом Мишка и, висящая у него на шее,
Лилька. Красная и счастливая Лилька, поспешно спрятала лицо в Мишкиной
рубашке. Все с радостными и веселыми воплями повалили в класс. Мария
Петровна, ухмыляясь, махнула рукой и ушла восвояси. Понурый Витька сел
на свое место, уткнув в кулаки вихрастую башку. Держа в объятиях Лилю,
Мишка растерянно и жалко смотрел, на потрясенную Людочку.

Люда чувствовала, что у нее подгибаются колени, и сердце сжала
мохнатая, жесткая лапа. Без сил она привалилась к косяку. Вымученная
улыбка застыла на побледневшем лице.

Из оцепенения ее вывел проклятущий звонок. Оторвавшись от косяка, Люда
медленно пошла по коридору, равнодушно поздоровалась с Марией
Евгеньевной,

идущей на урок. Шла, и никак не могла избавиться от навязчивой картины:
Мишка, стоящий столбом, и в его объятиях Лиля, спрятавшая лицо у него на
груди.

«Дуры, виснем на нем, как обезьяны на баобабе. Господи, где в этой
проклятой школе спрятаться, чтобы можно было повыть, зареветь в голос,
проклясть этого труса и вруна. Неужели она, еще несколько минут назад,
была счастливой, гордой, любимой».

Мария Евгеньевна, что-то вещала у доски о творчестве Булгакова. Мишка
смотрел на нее, а видел помертвелое лицо Людочки и поникшую фигурку,
бессильно прислонившуюся к косяку двери. Рядом сидела счастливая Лилька
и с удовольствием прижималась к нему коленом. А у него было так пакостно
на душе, как не было, кажется, никогда.

- Я выйду, приведу себя в порядок. Ты мне всю рубашку залила своими
счастливыми слезами – криво улыбнулся Мишка. Лилька шутливо ткнула его в
бок. К счастью она не видела Людмилы Сергеевны.

Людочку он нашел, стоящую, у окна, рядом со спортзалом, который в это
время был закрыт. Она все-таки нашла относительно укромное местечко и,
прижавшись лбом к стеклу, бездумно смотрела на пустой школьный двор.
Когда его руки легли ей на плечи, она не вздрогнула, а только гордо
выпрямилась. Он не должен увидеть ее слабости.

- Я люблю тебя, Людочка, очень, очень люблю.

- Лилю ты тоже любишь.

- Ты же знаешь, что люблю.

- Так любишь, что обнимаешься с ней под радостные клики, восхищенной
публики.

- Я не мог иначе, Люда, не мучай меня. Лиля почувствовала запах твоих
духов, и я еле смог ее успокоить.

Люда гневно повернулась к нему.

- И долго ты собираешься ее успокаивать, лгать, обнимать и ее, и меня.
Ты трус, Миша.

Мишка облапил Люду, сжал так, что она задохнулась и, с отчаянной
злостью, прорычал:

- Да пойми, ты, черт бы тебя побрал, не мог же я в школе ей все
сказать.

- Ладно, не рычи и отпусти меня, дурак, но и обниматься с ней, было не
обязательно.

- Да не обнимал я ее – поцеловав Люду, Мишка отпустил ее – Это она, от
радости, повисла на мне, когда я сунул ей под нос твой платок и соврал,
что нашел его.

- Что, что, какой платок – Люда сунула руку в карман – Ты, что,
предусмотрительно, украл у меня платок.

- Ну да – Мишка забавно, как нашкодивший мальчишка, отвел глаза – Он у
тебя из карманчика торчал, я и вытащил.

Мишкино детское коварство развеселило Люду. Злое, ревнивое чувство к
нему растаяло. «Бедный, замучился он с нами» – почти с материнской
нежностью, подумала она. Воровато оглянувшись, Людочка прижалась к
Мишке:

- Боже мой, до чего я докатилась. Классный руководитель, обнимаюсь, со
сбежавшим с урока, своим учеником. К тому же он воришка и врунишка. Ты
опять пропахнешь моими духами.

Мишка взял платок и нагло полез ей под блузку.

- Пусть он пропахнет весь – жарко выдохнул он – Я положу его ночью под
подушку, и ты приснишься мне.

- Убери, сейчас же, руку, негодяй. Представляю, что тебе приснится.

- Не представляешь.

Людочка задохнулась от стыда и желания.

- Все, убирайся – с трудом оттолкнула она Мишку.

У него стали совсем сумасшедшие глаза. Одним движением, Мишка посадил
Людочку на подоконник, поцеловав у нее коленку, прижался головой.

- Я не могу, сейчас, сидеть и слушать Марию Евгеньевну.

- Что ты делаешь, здесь в любую минуту, может кто-нибудь появиться –
взмолилась Людочка, прижимая его руки к груди.

Мишка бережно снял Людочку с подоконника и поправил, выбившуюся,
прядку:

- Уйди, пожалуйста.

- Причешись, ты на дикобраза похож – и легко побежала вниз по лестнице.

Мишка постоял, приходя в себя. В туалете приник к крану, глотая ледяную
воду, яростно потер лицо и пригладил влажную шевелюру. Окончательно
успокаиваясь, выкурил сигарету.

- Разрешите, Мария Евгеньевна – преувеличенно виновато, входя в класс,
попросился Мишка.

- Что-то Вы долго гуляли, Карташов – строго заметила «литераторша».

- Простите, Мария Евгеньевна, живот ужасно разболелся, наверно, съел
какую-то гадость.

Класс тотчас воспользовался возможностью внести некоторое
разнообразие, в скучный урок.

- Это у него на нервной почве, Мария Евгеньевна.

- Лиличка, пожалей страдальца, погладь Мишеньке животик.

- Душевные переживания совсем доконали беднягу.

Самозабвенно и с увлечением изощрялись ребята в остроумии.

- Карташов, если Вы заболели, может быть, пойдете домой.

- Что Вы, Мария Евгеньевна, на Ваш урок, я встану даже со смертного
одра.

Эта реплика вызвала новую волну всеобщего веселья: парни с новым
энтузиазмом принялись соревноваться в сомнительном чувстве юмора,
хихикали девчонки.

- Садитесь, Карташов, на свое место. И, пожалуйста, не умирайте на моем
уроке. Прошу, немедленно, прекратить этот цирк – прикрикнула на ребят
старенькая учительница, в тщетной попытке навести порядок в классе.

Изо всех сил, стараясь не засмеяться, Мишка, с каменным лицом, сел
рядом с красной от возмущения, Лилькой.

- Доволен? Повеселил народ, паяц несчастный – попыталась ущипнуть
твердую Мишкину ляжку, Лиля – Ты, где пропадал? Только не ври, про свой,
внезапно заболевший, живот. Он у тебя булыжник переварит.

- Во-первых, меня бесполезно щипать, а во-вторых, я – Мишка скроил
гордую и независимую физиономию – Кот, гуляющий сам по себе.

- Ах, ты, котяра блудливый – прошипела Лилька, разъяренной кошкой,
всаживая в Мишкин бок, свой сухонький кулачок. – Он, еще и издевается.

- Лиличка, нельзя ли отложить, допрос с пристрастием, подсудимого –
пропела, потерявшая надежду спасти урок и подхватившая заразу остроумия,
Мария Евгеньевна. На этой веселой ноте закончился урок литературы.

15

Людочка сидела в облюбованном ею, укромном уголке учительской и
проверяла тетрадки 6-А. Сегодня, во вторую смену, первый урок у них, был
ее. О том, что, через несколько минут, у нее урок в 11-Б, она старалась
не думать. Она соберет все свои силы и проведет его на все сто.
Преподаватели, видя, что она занята, старались ей не мешать. Как всегда,
она почувствовала липкий взгляд. Это был Мезенцев. Люда напряглась,
ожидая очередную пакостную реплику. И не ошиблась, Стас, криво
ухмыляясь, уже подходил к ней, но его, чуть не снесла, влетевшая в
учительскую, возмущенная Мария Евгеньевна.

- Дорогая, Вы должны, обязательно, что-то предпринять – заверещала
старушка, плюхнувшись в кресло, рядом с Людочкой – он превратил мой урок
в пошлый фарс.

- Милая Мария Евгеньевна, успокойтесь, кто он и что он сделал?

- Как кто, Карташов конечно. Мне Лиличку жалко, такая милая девочка,
она так расстраивается из-за этого монстра.

- Мария Евгеньевна! – взмолилась Людочка – скажите толком, что натворил
этот ужасный монстр.

- Людочка, Вы напрасно иронизируете. Представляете, отпросившись выйти,
проболтался где-то, чуть ли не пол урока. Когда же явился, то со
страдальческой физиономией заявил, что он не гулял, а ужасно страдал от
болей в животе.

С интересом, слушавшее, население учительской, дружно засмеялось,
представив здоровущего Мишку, стонущего и хватающегося за живот. Люда,
от стыда, была готова провалиться сквозь землю.

- Вот, Вы смеетесь – продолжила Мария Евгеньевна – И весь класс, так же
развеселился. Короче, урок превратился в сплошной цирк. Кстати, Людочка,
какие такие его душевные переживания, они там обыгрывали.

- Извините, Мария Евгеньевна, у меня сейчас урок и как раз в 11-Б,
обещаю с Карташовым серьезно поговорить.

- Особенно не усердствуйте, Людочка, Миша, в общем, хороший мальчик.

Когда Люда вошла в класс, она сразу почувствовала настороженное
любопытство нескольких учеников. «Эти, наверняка, заметили мою тогдашнюю
растерянность, держись спокойно и естественно».

- Сейчас, мои дорогие, Мария Евгеньевна эмоционально рассказала, как вы
превратили ее урок в веселое шоу – Людмила Сергеевна холодно улыбнулась
– А Вы, сэр, были главным героем в этом спектакле.

- Совершенно верно, Людмила Сергеевна, признаю, был, был и главной
мишенью для плоских острот этой братии – Мишка покаянно понурил голову.

- Извольте встать, Карташов, в Ваших актерских способностях я не
сомневаюсь.

Сохраняя покаянно-виноватый вид, Мишка суетливо встал.

«Скотина, он же ломает комедию. Да, а ты, что делаешь?»

- Что же с Вами делать, может быть, отстранить от занятий, и чтобы без
отца не приходил.

Люда на миг представила, как огромный Дмитрий Петрович, втаскивает за
руку понурого, не менее, огромного, Мишку. И, вдруг, совсем
по-девчоночьи, прыснула.

Это было, так неожиданно, что в первый момент, в классе, повисла
недоуменная тишина. Люда не могла остановиться, смеясь, она опустилась
на стул и махнула Мишке, чтобы он сел. Через мгновение, смеялся весь
класс. Ржали парни, визжали от смеха девчонки. Мишка хохотал вместе со
всеми, и не мог отвести от Людочки, восхищенных, влюбленных глаз.

Общее веселье, как бы объединило всех, в классе сразу стало, как-то
свободнее, дружелюбнее, что ли.

Смеясь, вцепившись в Мишкину руку и прислонившись к его плечу, Лилька
опять уловила проклятый, нежный аромат. Смех застрял у нее в горле. Она,
искоса, внимательно вгляделась в Мишкино лицо. Его, смеющаяся, голова
лежала на руках, но смотрел он, смотрел только на Люду, и лицо у него
было … с таким лицом, он смотрел на нее, в самые нежные, сокровенные
минуты.

В отчаянии, Лиля с ненавистью уставилась, на беззаботно смеющуюся
Людмилу Сергеевну. У той сияли глаза, зубы, даже залитые нежным
румянцем, ямочки на щеках, казалось, тоже сияли. Обессиленная смехом,
Людочка, беспомощно махала руками, безуспешно пытаясь утихомирить,
расходившихся ребят. Она была невероятно милой и домашней.

Наконец, она справилась с собой, встала:

- Все, все, ребята, прошу Вас, успокойтесь. Простите меня, что
рассмешила, уж очень смешно у меня получилось. Вы, такие уже взрослые, а
я взялась нотации читать, как детишкам. У кого-нибудь из Вас скоро и
свой ребеночек будет.

- Ох! Скорей бы. Ребеночка хочу, Светка, давай с тобой заведем, такого
маленького, пухленького – толкнул соседку Аркашка Самойлов, парень
видный и немного безбашенный.

- Иди, ты, к черту, дурак, у тебя и дети сумасшедшие будут – залилась
краской Светка Малышева.

Конечно же, сразу о то всюду раздались советы и пожелания, даже и
некоторые девчонки, не отказали себе в удовольствии, подпустить шпильку
Светке. Парочка, как могла, отругивалась: Аркашка весело, Светка,
стесняясь и краснея.

- Ну, все, ребята, хватит. Бедная Света уже, чуть не плачет, опять я
виновата. Прости меня, Светочка – Люда, внезапно, озорно и лукаво
подмигнула Светке –

Аркаша, ты знаешь, что такое предложение, равносильно предложению руки и
сердца. Теперь, как честный человек, ты обязан на Свете жениться, если,
конечно, она согласится выйти за тебя замуж.

Класс грохнул с новой силой. Кто-то, войдя в раж, крикнул: «Горько!».
Света, все еще красная, но повеселевшая, храбро крикнула:

- Людмила Сергеевна, Аркашка, конечно, идиот, но я подумаю. – И,
толкнув Аркашку, высокомерно изрекла – Эй, жених, будь любезен, сегодня
проводить меня домой.

Аркашка почесал смущенно в затылке, посмотрел исподлобья на Светку.

- А, что, я не возражаю – пробурчал он задумчиво, и было неясно, против
чего он не возражает.

С наглецой, смотрящая на него, Светка, вдруг покраснела так, что у нее
выступили слезы.

- У, дурак – и, неловко, отвернулась.

- Ну, все, ребята, все, давайте, все-таки начнем урок. Да, еще одно.
Надеюсь, Вы попросите у Марии Евгеньевны прощения за сорванный урок. А
ты Миша, персонально. Не забудьте, пожалуйста.

- Вот, что, мои дорогие, так как мы с вами почти пол урока веселились,
предлагаю поработать по уже известной Вам схеме. Хрестоматии у всех
есть? Витя, у тебя нет? Я могу…

- Не нужно, Людмила Сергеевна, я пересяду к Вите. Витя, ты не против? -
Лилька, не глядя на Мишку (он, даже не пошевелился, только проводил
Лильку хмурым взглядом) взяла книгу и села рядом, с радостно
засуетившимся, Витькой.

«Вот это да, когда они успели поцапаться? И Витька на седьмом небе от
счастья. Неужели это лохматое несчастье учителей и родителей способно
влюбиться. А я-то удивлялась, с чего это он такой несчастный».

Все, с изумлением, уставились на этот, не с того не с сего, снова
образовавшейся, мелодраматический треугольник.

- Тетради с переводами, пожалуйста, сдайте мне, отметив страницу,
откуда, взят текст. Кто успеет, может сделать обратный перевод из текста
соседа. Отметка будет выше – Люда села за стол, достала тетрадки 6-А и
смущенно пошутила – Ваша учительница тоже довольно нерадива.

В кармане у Мишки, вдруг, загудел, «мобильник». Мишка взглянул на
экран – звонил отец.

- Людмила Сергеевна, разрешите выйти, отец звонит.

- Конечно, Миша.

Мишка вышел.

- Слушаю папа.

- Здравствуй, сын. Мы приехали. Как жил тут на свободе.

- Нормально жил. Тебя в командировке короновали, что ты о себе во
множественном числе сообщаешь.

- Узнаю, остроумен и хамоват, мой сын. Мишка, когда-нибудь ты будешь
почтительным с отцом. Мы – это Валечка и я – захохотал Дмитрий Петрович.

- Ладно, прости, папа. Ты, почему позвонил, сообщить, что Вы с Валечкой
приехали? – Не удержался Мишка от колкости.

- Мишка, черт тебя побери, ты же уже не мальчик, пора и успокоится.

- Дима, не смей из-за меня кричать на Мишу – услыхал он голос Валентины
Семеновны. И, хотя, близость с ней отца, не была для него секретом,
лишний раз убеждаться в этом было неприятно.

- Хорошо, папа, не будем сориться. Валентина Семеновна, хорошая женщина,
извинись за меня.

- Сам извинишься – пробурчал отец – Ты после занятий свободен? Нужен ты
мне.

- Если ненадолго, то могу приехать сразу. Слушай, отец, ты, никак, на
грудь принял.

- Был повод и имею право. Так ты приезжай, отвезешь нас с Валей к ней
домой, и с машиной можешь быть свободен.

- Хорошо, через минут тридцать, сорок приеду. Пока – отключился Мишка.

Он посмотрел на часы, до окончания занятий оставалось десять минут. Есть
время подумать. Лилька опять бесится. Лгать ей, нет больше сил, Люда
права, дальше тянуть нельзя. Только когда и где, а, главное, как все это
сказать. Что я люблю Люду, она видит и чувствует, только боится даже
думать об этом. Бедный мой страусенок. И Люду мучаю, она, кажется,
натерпелась от какого-то подонка, в студенческие годы. Люда, Людочка, я
все сделаю, чтобы ты была счастлива.

Прозвенел звонок, Мишка вошел в класс. Люда писала на доске домашнее
задание. Лилька упорно не смотрела на него, копаясь в портфеле. Витька,
положивший тетради в общую стопку, стоял у стола и с вызовом смотрел на
Мишку.

Мишка, не обращая внимания на эту враждебную демонстрацию, погладил
сгорбленную Лилькину спину. Лилька вздрогнула, но к нему не обернулась.

- Ты поедешь со мной.

- Нет, меня Витя проводит. Я положила тебе в стол рисунки, подготовь для
них тексты. Можешь показать их твоей Людочке.

- Хорошо, позвонишь мне завтра?

- Не знаю, не трогай меня, что ты ко мне пристал – в голосе Лильки
послышались слезы.

Люда отвернулась от доски. Она сразу увидела расстроенное лицо,
стоящего, возле Лили, Мишки и ее, понурую и несчастную. И тут, Люда
сообразила, что Лиля давно уже упорно не хочет смотреть на нее.

«Да, что же это такое, неужели Мишка ей, что-то сказал или выдал себя,
чем-нибудь».

Мишка сел на свое место и стал собирать вещи. Витька, глядя сквозь него,
повесил на плечо свою сумку, взял Лилин портфель.

- Пойдем, Лиля – взял он ее за руку. Лиля покорно поднялась. Выходя из
класса, они прошли мимо Люды.

- До свидания, Людмила Сергеевна – вежливо попрощался Витька, Лиля
прошла, молча, не взглянув на нее. Класс пустел. Ребята, уходя,
несколько удивленно, прощались с Людой. Светка Малышева, нагрузив
Аркашку, сумкой, зонтом и каким-то пакетом, радостно предложила Люде:

- Людмила Сергеевна, давайте, мы Вам поможем, вон, сколько всего у Вас.

- Спасибо, Светочка, ты и так нагрузила Аркашу. Мне, надеюсь, Миша
поможет, он у нас большой и сильный, хмурый только.

Светка, по привычке, хотела съязвить, но Аркашка дернул ее за руку и
вытащил из класса.

Оставшись одни, они, глядя друг на друга, некоторое время молчали.

- Что ты сделал, почему Лиля, такая расстроенная, ушла с Витькой.

- Она не расстроенная, она несчастная. Скорей всего, Лиля поняла, что я,
действительно, люблю тебя. Не надо было становиться такой милой и
хорошенькой.

- Несешь, черт знает что – покраснела Людочка.

Она подошла и погладила Мишку по щеке. Постепенно ее теплая рука
спустилась на шею. Мишка замер, склонив голову, он старался сильнее
прижать ее ладонь. «Господи, какой верзила» – подумала Людочка, когда их
губы слились в жарком поцелуе.

- Пусти, скоро уборщица должна придти.

Мишка стиснул ее руки и трудно вздохнул:

- Люда, неужели я скотина, Лилька из-за меня страдает, любовь у нас с
тобой, какая-то запретная.

- Милый, у нас еще не любовь.

- Как не любовь?! – в панике, попытался вскочить Мишка.

- Ну, что ты так всполошился – Люда отобрала у него руку и ласково
взъерошила его волосы – Я люблю тебя, только у меня такое чувство, что я
отнимаю не свое, чужое. Понимаешь

- Не понимаю, и понимать не хочу.

- Ладно, Миша, здесь не место для выяснения наших отношений. У меня уже
скоро урок. Давай грузись и пойдем.

Мишка достал из стола Лилькину большую папку

- Лилька сделала несколько рисунков, дала мне подготовить тексты к ним.
Не хочешь взглянуть.

- Ой, конечно хочу, но времени уже почти не осталось.

- Не переживай, я подготовлю тексты и, прежде чем отдать рисунки, дам
тебе просмотреть.

Вот, бери пакет, не махай им, там тетради ваши и не ваши и книжки для
маленьких, не перемешай. Пошли в учительскую.

16

Проводив Люду, Мишка только сейчас вспомнил, что обещал отцу приехать
сразу и еще, через час, ему нужно быть на репетиции в пятнадцатой
гимназии.

Отца и Валентину Семеновну он застал, в гостиной, у телевизора. Но на
щеках Валентины Семеновны рдел смущенный румянец, и пальцы нервно
проверяли пуговки на груди. Отец развалился в кресле, размягченный и
довольный. Мишка хорошо помнил, когда он пребывал в таком состоянии.

- Здравствуйте Валентина Семеновна, рад Вас видеть.

- Здравствуй, Миша, я тоже рада тебя видеть.

- Вы, простите меня, я задержался. Папа, у меня очень мало времени.

- И, что у тебя за спешка? – Дмитрий Петрович, лениво потянулся.

- Папа, мне, правда, некогда. Я опаздываю на репетицию. Надежда Юрьевна
пригласила меня в свой театр – похвастался Мишка – Герцога в
«Двенадцатой ночи» буду играть.

- Ой, поздравляю тебя, Миша. Дима, хватит тебе валяться, видишь, мальчик
торопится – преувеличенно обрадовалась и засуетилась Валентина
Семеновна.

- Дура, эта Надька, сбивает с толку парня – недовольно пробурчал Дмитрий
Петрович.

- Я перекушу, чем-нибудь, папа, прошу тебя, поторопись.

На кухне, Мишку неприятно поразили, следы праздничного застолья. На
столе стояли: вазочка с большой красной розой, почти пустая бутылка
дорогого вина и приличное число тарелок со съеденной и не тронутой
снедью.

«Тоже мне, пылкие любовники, убраться не нашли времени» ? с досадой
подумал Мишка. Он сделал себе бутерброд с ветчиной и налил стакан сока.
Второпях жуя и глотая теплый сок, с неприятным предчувствием, он
прислушивался к тому, что делается в квартире.

- Валечка, пожалуйста, подожди нас во дворе. Мы скоро спустимся –
услыхал он голос отца.

- Дима, может быть, не надо сегодня – испуганно прошептала Валентина
Семеновна. С трудом, но он услыхал это. «Так, меня чем-то собираются
обрадовать» – напрягся Мишка.

Через минуту на кухню вошел, уже одетый, отец.

- Ты уже готов, тогда поехали – поднялся Мишка, делая вид, что не
замечает волнения отца.

- Подожди – Дмитрий Петрович нервно крутил в руках вилку, в конце
концов, вилка, с неприятным звоном, упала на пол – Вот, что, сын, я
сделал предложение Валентине Семеновне. Я не могу больше мучить ее
неизвестностью. И я люблю ее.

И, хотя Мишка ожидал, что-то подобное, это известие, словно оглушило
его. Заглохшая былая ненависть к отцу, захлестнула его.

- Валечку ты мучить больше не можешь, и ты любишь ее. А маму ты любил? А
ее, ты мучить мог? Ты, что не видел, как она страдала? Она до
последнего момента ждала тебя, от каждого стука в дверь, вздрагивала.
Ждала, что ты придешь, объяснишь. А ты Отелло из себя разыгрывал. Ты
помнишь ее волосы? Ты любил в них зарываться лицом. Так, теперь, в них
большая седая прядь. Стыдясь, она ее закрашивает, но я подглядел. Ну,
это в прошлом. Но она и сейчас несчастна и одинока. Ты ее не пожалел,
отобрал тогда меня у нее.

- Да не отбирал я тебя, я готов был отпустить тебя с ней. Это суд так
решил. Наш справедливый суд, не мог отпустить тебя в Америку. Я очень
любил твою маму. Ты прав, я тогда сошел с ума от ревности. Наверняка, я
был и не справедлив к ней. Ты не знаешь, я не говорил тебе, когда умер
Пол, я летал к ней. Помнишь, тебе я сказал, что лечу в заграничную
командировку, так я соврал. У нас не получилось

примирения. Она не смогла забыть мою жестокость, а я, если быть
откровенным, не смог простить ей Пола.

- Ладно, папа, поедем, ничего уже невозможно поправить. Не бойся, я
буду, приветлив и почтителен с Валентиной Семеновной – устало вздохнул
Мишка. Ненависть к отцу растаяла. Ее заменила тоскливая пустота и
привычная горечь утраты и сожаления – Ты молодец, папа, что пытался
примириться с мамой, не знал.

- Эх, Мишка, думаешь, я не вспоминаю маму. У тебя, ее глаза и
капризничаешь по утрам, совсем, как она. Помнишь ее утренние спектакли.
Иногда, такая тоска схватит, что, кажется, все бы отдал, что бы вернуть
все это. Ну, все, едем, сын.

Валентина Семеновна встретила их взглядом, измученных ожиданием глаз, на
бледном лице. Мишка протянул ей розу:

- Вы забыли, Валентина Семеновна – и мягко, взял ее руку, поцеловал – От
всей души поздравляю и желаю, Вам с папой, счастья. Валя, как с будущей
родственницей, можно я буду с тобой на «ты».

Валя всхлипнула, обняла его и растроганно забормотала:

- Конечно, Мишенька родной, спасибо тебе. Я так боялась, мне, казалось,
что ты меня недолюбливаешь.

- Не бери в голову, Валечка. Батя, давай пульт, я точно опоздаю.

Дмитрий Петрович, сунув Мишке пульт, сжал ему руку и шепнул:

- Спасибо, сын, ты у меня молодец.

Мишка вскочил в седло мотоцикла и понесся к гаражу. Выгнав машину и
загнав мотоцикл, лихо подкатил к, стоящим в обнимку, отцу и Вале.

- Карета подана, молодожены.

Валентина счастливо рассмеялась:

- Рано поздравляешь, Мишенька, еще сглазишь, твой папа возьмет и
передумает.

- Пусть, только, попробует.

На репетицию Мишка, все-таки, опоздал. Ребята отрабатывали сцену
появления Цезарио (Виолы) в замке Оливии. Надежда Юрьевна махнула ему,
чтобы он не мешал и сел где-нибудь. Мишка забился в уголок. Возбуждение
прошло и на душе стало тоскливо. До сегодняшнего дня, он не сознавал,
как он соскучился по маме.

« Мама, мамочка, как ты там, как чувствуешь себя, здорова ли?»

Тут ему пришла, удивительно, простая, мысль: «Дурак, я же могу ей
позвонить, только бы она не была занята. Хотя сейчас там утро». Мишка,
стараясь, не шуметь, вышел в коридор. Набрал мамин номер и замер,
ожидая.

- Здравствуй, родной – услыхал он, до боли, знакомый, с родной
хрипотцой, глубокий мамин голос. – Соскучился, мой хороший?

- Да, мамочка, сегодня понял, как я по тебе соскучился.

- Милый, у Вас там, ничего не произошло? Ты, по-моему, взволнован
чем-то.

- Ничего страшного, мамочка, но тебе это может показаться неприятным.

- Мой мальчик, в моей жизни было столько всего, что у меня выработался
иммунитет к неприятностям. Не бойся, говори.

- Отец предложил руку и сердце Валентине Семеновне.

- Это он правильно сделал. Надеюсь, ты не стал противиться, и пожелал им
счастья.

- Мама, я уже не глупый мальчишка. И, как считает одна очень красивая
девушка, джентльмен. Я поздравил их, и пожелал Вале счастья (теперь мы с
ней на «ты»).

- Милый, нельзя ли, о очень красивой девушке, подробнее – ласково
засмеялась Дина Иосифовна.

- Мам, не по телефону, увидимся, все расскажу. Кстати эта девушка,
желает тебе найти счастье и я, мама, тоже этого хочу и желаю.

- Спасибо, сынок, тебе и очень красивой девушке. Передай ей мою
благодарность.

- Хорошо, передам. Люда будет рада, Мама, лучше пошли для нее
«эсэмэску», пожалуйста.

- Мой мальчик влюбился, я рада этому. Любовь украшает мужчину, уродуют
предательство и ненависть. Ладно, родной, давай прощаться, а то ты
разоришься.

- Мамочка, я тебя целую…

Вдруг, на его плечо легла рука Надежды Юрьевны:

- Дай мне, пожалуйста – и в трубку – Здравствуй, Диночка, узнаешь?
Откуда я взялась? А мы работаем с Мишкой, он в нашем школьном театре
Орсино играет. Опоздал на репетицию и болтает с тобой. Да, я считаю, из
него выйдет толк, если, конечно, сам постарается. Целую тебя, дорогая.

Надежда Юрьевна протянула Мишке трубку.

- Мама тебя целует. Сказала, что, как только сможет, прилетит. Пошла,
немного поплакать. Не расстраивайся, женщине, иногда, нужно выплакаться.
Знаешь, езжай-ка ты домой. Я же давно подслушиваю. Значит, женится
Дмитрий Петрович. Езжай, завтра к шести, не опаздывай.

Мишка сидел в машине и не знал, куда ему ехать, в пустой дом совсем не
хотелось. Звякнул «мобильник» – пришло сообщение для Люды. И тут же
телефон затрясся, загудел – звонила мама.

- Да, мамочка.

- Миша, я встревожена, как же Лиля, она же, наверное, любит тебя.

- Мам, я, сейчас, ничего не могу сказать, но ты верь, подлецом не буду.

- Мальчик мой, в этом я уверена, я, только, боюсь, сможешь ли ты найти
выход, из этой ситуации.

- Я постараюсь, мама. Наверно, не без потерь.

- Родной мой, терять бывает, ох как больно. И не тебе одному.

- Я знаю, ты не волнуйся.

- Ладно, милый, рецепта у меня нет. Будь мужчиной, мой большой и
взрослый сын. Целую тебя.

Мишка посмотрел на часы. У Люды только, что закончился урок. Решительно
набрал номер.

- Слушаю, Миша.

- Люда, я приеду за тобой. Буду ждать у ворот.

- На Росинанте? – хихикнула Люда.

- Нет в коробчонке для лягушонки.

- Ах, я, значит, лягушка.

- Конечно, а шкурку я твою сжег, и теперь ты от меня никуда не денешься.

- Глупый ты, Иван-царевич, не надо было сжигать мою шкурку, теперь ты за
мной побегаешь.

- Все, я еду!

- Мчись галопом, а то утащит меня какой-нибудь Кощей.

- Я этому Кощею, череп его трухлявый снесу.

Мишка рванул с места, так, что взвизгнула резина. Через пятнадцать минут
он стоял у школьных ворот. Во дворе было пусто, только Михеич подметал
баскетбольную площадку. Наконец на крыльце появилась Люда, следом за ней
вышел, какой-то мужик. Вдруг, мужик рванул Люду за руку и притянул к
себе. Мишка выскочил из машины. Но Люда, резко повернулась, и мужик,
скособочившись, отскочил, держась за бок. Люда подошла и погладила Мишку
по щеке:

- Примчался, Иван-царевич, и уже готов махать кладенцом.

- Люда, кто это и, что от тебя, ему было нужно?

- Мишка, поехали, ну его к черту, я не хочу о нем говорить.

- Люда!

- Я все сказала, будешь приставать, уйду.

Мишка надулся, помог Люде устроиться на переднем сиденье и, молча,
тронулся с места. Люда прижалась к его плечу.

- Не сердись, милый, не стоит он того.

Мишка, конечно, тут же растаял.

- Людочка, ты очень устала?

- А, что джентльмен предлагает даме?

- Во-первых, дама, элементарно, хочет, наверно, есть, а дома у нее шаром
покати.

- Допустим?

Мишка испуганно посмотрел, вздохнул и бухнул:

- Людочка, поедем ко мне. Я остался один, после празднества море
деликатесов осталось. Я фирменный ужин сварганю. Пока я готовлю, ты
Лилькины рисунки посмотришь. Поедем, а.

- Миша, почему один, какое празднество?

- Отец жениться собрался, руку и сердце предложил Валентине Семеновне.
Один, потому, что Валя забрала отца к себе, празднество, это они свою
помолвку отмечали, наверное.

- А ты, что, не хочешь, чтобы отец женился?

- Почему, я, ничего не имею против. Я, правда, покричал на отца, сдуру,
но потом и поздравил, и у Вали ручку поцеловал. Она, даже, прослезилась,
обняла. В общем, мир и согласие в благородном семействе. Но у меня долго
была тайная мечта. Стыдно признаться, однажды папа с мамой встретятся,
поговорят, и папа обнимет маму, а она заплачет и поцелует его. И будет у
нас все хорошо. В подсознании она видно осталась. Вот я и разорался.
Оказывается, после смерти Пола, отец летал к маме. Люда, они искренне
пытались, вернуть то, что у них было, и ничего не получилось. Видно,
раны, которые наносят, любящие друг друга люди, заживают очень долго или
не заживают никогда.

Мишка, вцепившись в баранку, медленно ехал по какой-то довольно
пустынной улице. Люда, прижавшись к Мишкиному плечу, чуть не плакала.

- Миша, поедем лучше ко мне.

Мишка прижался к обочине и, повернувшись к Люде, осторожно притянул к
себе:

- Пожалела?

- Ну, и пожалела. Обидишься? Заявишь, что не нуждаешься?

- Нуждаюсь. На всю жизнь, нуждаюсь.

Люда запустила все десять пальцев в Мишкину аккуратную прическу, ласково
растрепала ее и прижала его голову к груди.

- Ты, на всю ночь устроился? Кто-то грозился накормить, бедную, голодную
лягушку, фирменным ужином. Вставай, Иван-царевич, царское слово –
золотое слово.

Мишка сел за руль, огляделся.

- А, что, и накормим, обойдемся без мамок, нянек. Куда это нас занесло?
Ага, понятно.

Мишка развернулся и поехал не спеша, выискивая, приличный гастроном.
Наконец, увидел, яркую неоновую вывеску и шикарные витрины,
супермаркета.

- Сиди, можешь, даже, вздремнуть, я скоро – ласково пробурчал Мишка,
втискиваясь между двумя джипами.

- Мишка, возьми у меня денег.

- Людмила Сергеевна, мы на эту тему, уже дискутировали – Мишка открыл, с
ее стороны, дверцу и с, удовольствием, прильнул к ее приоткрытым губам –
Сиди и не рыпайся, милая.

- Мишка, ты совсем обнаглел – отдышавшись, запоздало, крикнула ему
вслед, Людочка. Оставшись одна, она откинулась на спинку и закрыла
глаза. Не сознавая этого, Людочка мечтательно улыбалась: «Осмелел
мальчик. Хорош мальчик, чуть ли не на голову выше меня и способный
поднять меня одной рукой. Зачем я еду с ним, неужели только посидеть за
столом и нацеловаться до изнеможения. Господи, надо быть честной с
собой, я хочу его ласк, хочу узнать тяжесть его тела. Я хочу его всего.
Неужели это только желание, истосковавшегося по мужчине, тела. Нет, нет,
я люблю его и хочу только его. И сколько же можно держать себя в узде,
я женщина и будь, что будет». Успокоенная, этим решением, Людочка,
незаметно для себя, задремала.

Мишка, нагруженный двумя пакетами, открыл заднюю дверцу и увидел, что
Людочка спит. У него перехватило дыхание, до того хороша была, спящая,
Людочка.

Очень осторожно, боясь, каким-нибудь неловким движением, разбудить ее,
он положил на заднее сиденье пакеты и опустил спинку кресла. Снял
куртку и бережно укрыл Людочку.

- Спасибо, милый – пробормотала она, не открывая глаз, и повернулась на
бок.

Осторожно маневрируя, он медленно отъехал со стоянки. Подъехав к дому,
где жила Люда, Мишка скосил на нее глаза, Людочка безмятежно спала.

Мишка бесцеремонно взял ее сумку и стал в ней рыться. Найдя ключи,
продел палец в кольцо. Широко открыв дверь со стороны, где лежала
Людочка, он, как ребенка, взял ее на руки вместе с курткой. Осторожно
вынес из машины. Людочка широко открыла глаза, несколько секунд смотрела
на него, нежно улыбнулась, обхватила его шею обеими руками, доверчиво
прижалась.

- Спи, спи, моя любимая. Я так долго мечтал, на руках отнести тебя
домой.

Людочка послушно закрыла глаза. «Надеюсь, пока я ее несу, наш ужин не
угонят» – усмехнулся Мишка. И, тут же, увидел на скамейке двух бабушек,
с изумлением взиравших, на чудной и трогательный спектакль. Мишка
улыбнулся им ослепительной улыбкой и глазами показал: мол, посмотрите за
машинкой.

Мишка, упиваясь волнующей тяжестью, бережно нес дорогую ношу,
исхитрялся, не потревожив Людочку, открывать двери. И, наконец, с
сожалением положил Людочку на кровать. Людочка давно проснулась, но
усердно притворялась, что спит, блаженно отдаваясь Мишкиным заботам.

Мишка снял с нее сапожки и наклонился тихонько поцеловать. Люда обняла
его и заставила упасть возле нее на колени, у нее оказались довольно
сильные руки. Несколько минут они целовались, как не целовались еще ни
разу. Мишка с трудом оторвался от Людочки и, глядя на нее сумасшедшими
глазами, прохрипел:

- Мне нужно принести пакеты и закрыть машину.

- Иди, мой хороший, счастье мое, мука моя.

- Почему мука? Что ты говоришь?

- Иди, иди, кто же ты еще – грустно засмеялась Людочка.

Мишка вышел во двор, старушки, все еще, сидели на скамейке.

- Здравствуйте, милые дамы – обратился к ним Мишка, сияя голливудской
улыбкой – Спасибо, что присмотрели за моей колымажкой. Не знаете, здесь
поблизости, где-нибудь, можно купить цветы?

Мишка изо всех сил старался понравиться старушкам, и преуспел. Бабушки,
польщенные, редким, по нынешним временам, галантным обращением красивого
парня, растаяли. Одна из «дам» указала на второй подъезд:

- Иди в сорок вторую квартиру, Вера тебе, что-нибудь подберет. Скажешь,
бабушка прислала, меня Раисой Федоровной зовут.

- Раиса Федоровна, просто, не знаю, как Вас благодарить – рванулся
Мишка.

- Постой. Ты скажи, что с нашей Людмилой случилось, чего, на руках ее
тащил?

- Ваша Людмила ножку подвернула, а я, раззява, не удержал. Вот и
пришлось ее на руках тащить – вдохновенно врал Мишка.

Позвонив в сорок вторую квартиру, Мишка услышал девичий голос:

- Кто там?

- Вера, откройте, пожалуйста.

Ему открыла тоненькая девушка, лет семнадцати, которая ошеломленно
уставилась на него, широко распахнутыми глазами. Она была, удивительно,
похожа на Лильку, не лицом, а всем обликом. Мишка, даже, отступил. И еще
ему показалось, что он ее где-то видел.

- Откуда Вы меня знаете? – голос у девчонки дрожал, толи от испуга, толи
от удивления.

Не бойся, меня Раиса Федоровна послала – бесцеремонно перешел Мишка на
«ты». – Мне цветы нужны, она сказала, что ты можешь помочь.

- А, тогда пойдем…те – Вера повела парня в ванную, где бабушка держала
цветы, выращенные на даче.

«Как он сюда попал? Только два часа назад, был, грустный, несчастный, а
сейчас…».

- Слушай, давай на «ты», меня Мишкой зовут и точно, я тебя где-то видел.

- Ну, видел, и видел. Вот цветы, выбирай.

«Интересно, для кого цветы. Видел он, ни разу на сцену не взглянул».

- Вот эти розы мне нравятся. У, колются, заразы. Вера, заверни их,
как-нибудь.

- Держи, кто же так цветы держит, сломаешь.

Держа неловко розы, Мишка вытянул из бумажника тысячу:

Вот, большое спасибо, тебе и бабушке.

- Ты, что, с ума сошел? Не возьму я столько, и вообще, иди с бабушкой
рассчитывайся.

- Ну-ка, подержи – вручил он Вере цветы. Обхватив тоненькую талию,
вдруг, приподнял девушку и, глядя в расширенные от ужаса глаза,
осторожно поцеловал в приоткрытый рот. Потом взял из рук, ошеломленной
Веры, сверток и, сунув ей, в нагрудный кармашек, бумажку, выскочил за
дверь. Столкнувшись, на лестничной площадке со старушкой, крикнул на
бегу:

- Спасибо, Раиса Федоровна, у Вас замечательная внучка.

- Вот, заплатил за розы, сумасшедший – протянула Вера тысячерублевую
бумажку, бабушке – Где ты его подцепила?

17

Мишка застал Люду в трико, красную и с рассыпавшейся прической. Люда
яростно колотила грушу, руками и ногами. Мишка с минуту, изумленно
следил за ней, обнял:

- Ты чего развоевалась, Афина-Паллада?

- Не обнимай меня, я потная.

- Так зачем ты себя изнуряешь?

- Не понимаешь? Ну, и ни к чему тебе.

Мишка внимательно посмотрел Людочке в глаза, она поспешно отвела их.

- Родная! – жарко выдохнул он и, сжав Люду, так, что она задохнулась,
нежно поцеловал в глаза, щеки, губы.

- Пусти, пусти! Ты мне кости переломаешь, медведь.

- Ну да, медведь, бурбон, монстр – отпустил ее Мишка.

- И ты не смей ничего такого думать. Я пошла в душ – Люда, с независимым
видом, направилась в ванную.

- Само собой, ничего такого – серьезно ответил Мишка, технично
защищаясь, от яростной атаки Людочки – Подожди, подожди, все сдаюсь. У
меня, кое-что, для тебя есть.

Мишка обнял Людочку, останавливая ее в прихожей:

- Это от меня – вытащил он, немного помятый, букет роз – Не уколись,
родная моя.

- Ой, какой красивый. Спасибо, милый.

- А это от мамы – открывая сообщение, всунул ей в руку «мобильник»,
Мишка.

«Дорогая Людочка, сердечно благодарю за добрые пожелания. В, свою
очередь, желаю Вам, милая Людочка, того, что для женщины всего дороже:
большой и светлой любви. Надеюсь Вас когда-нибудь увидеть и поцеловать.
Дина» – прочла Людочка.

- Спасибо Вам, тебе и твоей маме – обняла она Мишку – А теперь я пойду
под душ.

- Подожди, ты же, наверно, умираешь с голоду. Какой же я идиот, давай я
тебе сделаю бутерброд.

- Бедный, со всех переживаний, ты уже стихами заговорил – усмехнулась
Людочка – Ничего, я потерплю, дождусь твоего фирменного ужина.
Пожалуйста, как-нибудь перешли, на мой «мобильник» это послание от
мамы. Ой, совсем я, из-за тебя, голову потеряла.

Людочка бросилась в спальню.

- Убирайся на кухню и не смей подглядывать – крикнула она оттуда.

Мишка подхватил пакеты и, улыбаясь, понес их на кухню. Но не
удержался, и подло подглядел, как Людочка рысью прошмыгнула в ванную, с
большим белым свертком.

Мишка тот час развил бурную деятельность, бесцеремонно залезая в сервант
и шкафы. Когда из ванной донеслись страдальческие стоны Людочки, у него
уже шкворчали на сковородке бифштексы. Мишка сочувственно вздохнул –
Люда терзала себя ледяным душем.

Люда стояла перед зеркалом, задумчиво разглядывая себя. Она впервые
соорудила высокую прическу, темно-вишневое открытое платье, которое она
второпях вытащила из шкафа, с янтарной ниткой, казалось слишком
вызывающим.

От предчувствия неизбежного, у нее слабели ноги, и жаркая истома
спускалась от груди вниз. Она никак не могла избавиться от, какого-то
нервного возбуждения. Глядя на свои рдеющие щеки и глаза, с лихорадочным
блеском, возмущенно отвернулась: « Что ты, как девчонка? Тебе двадцать
пять лет. Ты до смерти хочешь его, так какого же черта». Она решительно
вышла из ванной.

Из кухни восхитительно пахло жареным мясом. У Люды сразу засосало под
ложечкой. Мишка приятно напевал незнакомую мелодичную песенку на
английском языке. Войдя в комнату, она замерла от восхищения – ее
встретил полностью сервированный стол. Обходя это великолепие, она
поразилась Мишкиным способностям. На столе стояли: вазочка с розой,
бутылка вина и два, ее любимых, хрустальных бокала, в тарелочках, были
аппетитно нарезаны, разные деликатесы. Отдельно, на блюдечке, открытая
баночка крабов. «Боже, когда же я последний раз ела крабы, я их так
люблю» – весело подумала Люда. Стащив ломтик ветчины, она пошла на
кухню, к Мишке.

- Мишенька, в тебе погиб великий ресторатор – ласково пропела Людочка.

- Осторожней, масло брызжется – испуганно бросился к ней Мишка.

В рубашке с закатанными рукавами, в напяленном ее переднике с
цветочками и растрепанной прической, Мишка был такой милый, домашний и
смешной, что ее страхи и волнения растаяли сами собой. Людочке
захотелось, одновременно, смеяться и целовать его. Мишка с восторгом
разглядывал ее.

- Ты, какая-то, новая. Как хитрая ящерка Хамелеон, ты все время
меняешься – робко обнял ее Мишка.

- Мишка, если мы сейчас же не сядем за стол, я откушу тебе ухо – шепнула
Людочка и, обхватив ртом его ухо, стала покусывать и щекотать языком.

Не привычный к таким играм, Мишка со свистом выдохнул воздух и так
прижал Людочку, лежащей на талии, рукой, что она позорно хрюкнула ему в
ухо. Другая Мишкина рука, бесстыдно и воровато, полезла под подол.

- Ну вот, опозорил бедную девушку, бессовестный – шлепнула его по руке,
Люда.

- Сама такая, разве можно так издеваться над человеком, идем кушать,
людоедочка.

Мишка разлил вино, сделал Люде пару бутербродов, щедро положил ей на
тарелку крабов. Люда сразу хищно набросилась на них, зажмурилась:

- Мм, вкусно, сто лет не ела, обожаю крабы.

Мишка с удовольствием смотрел на нее и самодовольно ухмылялся.

- За что выпьем? – поднял бокал Мишка.

- За нас, Мишенька, за нас, за кого же еще – Люда храбро вытянула
сразу пол бокала.

- Ты ешь, Люда, ешь – испугался Мишка – Опьянеешь ведь.

- А, испугался, развратник, зачем же лазил ручкой, куда не надо – игриво
засмеялась, Людочка.

- Люда! Прекрати, а то ты точно останешься голодной – взмолился Мишка.

- Но, но, я, разъяренной львицей, буду драться за свой кусок мяса –
зловеще клацнула зубами, Людочка – А ну тащи, что ты там нажарил.

- Мишка засмеялся и пошел на кухню. Положил по бифштексу, на гарнир
насыпал сладкой кукурузы из банки и по маринованному огурчику. Сверху,
Мишка посыпал мясо золотистым жареным лучком. Увидав эту красоту,
Людочка всплеснула руками:

- Какие таланты пропадают!

Они ели, потягивали вино. Люда не могла вспомнить, было ли ей,
когда-нибудь так хорошо. От Мишкиной заботы, от его ласковых глаз, она
разнежилась, поплыла, как в нокдауне. Как будто, из-под колес выбили
упоры, и она покатилась все быстрее, быстрее.

- Миша, я хочу к тебе.

С бокалом она подошла к Мишке, провела рукой по его мягким волосам, села
к нему на колени.

- Рембрандт и Саския – попыталась пошутить Людочка.

Мишка шутки не принял, глядя ей в глаза, вытащил у нее из руки бокал,
крепко поцеловал в губы. Его руки нежно и властно прижали ее к твердому,
сильному телу. Люда обняла Мишку и спрятала лицо, уткнувшись между
плечом и горячей прямой шеей, робко целуя ее, и потихоньку расстегивая
рубашку. Мишкины губы спускались все ближе к груди. Руки уже ласкали ее,
жадно, настойчиво гладили бедра. Люда, расстегнув рубашку, дорвалась до
Мишкиного тела.

- Ладно, Миша, что мы себя мучаем, тащи меня на кровать – обжигая ему
грудь, горячечным, влажным дыханием, прошептала Людочка.

Она сама помогла снять с себя платье, содрав, при этом с него рубашку.
Мишка уже стоял на коленях, целуя и выискивая самые нежные и сокровенные
места и складочки. Она, вцепившись в кудри, прижимала Мишкину голову к
себе.

Вдруг, как нож, отрезающий все, прошло воспоминание: Лиля идет мимо нее
и упорно смотрит в сторону, Лиля, висящая, на шее у Мишки. Лиля, Лиля,
Лиля…

И понимая, что это уже все, отчаянно застонала.

- Нет! Зачем, зачем – она сама не понимала, что зачем – Я же все
сделала, чтобы ни о чем не думать. Убедила, кажется, себя, что имею
право, что ты мой, и ни до кого мне нет дела.

Мишка, растерянный, испуганный, тряс ее:

- Люда, Людочка, что с тобой, успокойся.

Миша, Мишенька, прости меня – слезы полились у нее по лицу, опять, опять
другая женщина отнимала ее любовь – Оказывается, я не могу украсть, могу
отнять, зубами вырвать, втихомолку утащить тебя, не могу. Хотя, как
видишь, пыталась.

Мишка все понял. Молча, встал, нашел рубашку, аккуратно заправил,
застегнул. Последний раз взглянул на, зарывшуюся в подушку, полуголую
Людочку.

- Прости меня, Людочка – вышел, осторожно закрыв дверь.

Через минуту она вышла в халате, с туго завязанным поясом. Мишка надевал
в прихожей куртку. Она подошла к нему вплотную:

- Я буду ждать, понимаешь, если любишь… - не, договорив, прижалась к
нему, всхлипнула. Мишка постоял, целуя ее в макушку, потом, осторожно,
отстранил и ушел.



18

Мишка подъехал к дому, на автомате, поставил машину в гараж. В квартире
прошелся по пустым комнатам. На кухне увидел остатки праздничного
ужина, невольно застонал. Он представил, как Люда стоит у стола и
смотрит на останки их, романтического ужина. Мишке стало так одиноко и
тоскливо, что хоть волком вой.

«Что герой-любовник, чего ты добился. Любишь двух женщин, и обеих
сделал несчастными. Врал, изворачивался, спал, черт тебя возьми. Боялся
сделать больно? Да, боялся, но больше боялся, увидеть это. Ты же знал,
что, ни к чему хорошему такое положение, привести не может. Тянул,
откладывал на потом. Права Люда, ты трус и тряпка. Ну, хватит. Толку от
этого самоедства».

Мишка еще послонялся, взглянул на часы, было четверть первого. И
решительно набрал номер домашнего телефона Люды.

- Чего тебе, Миша – тот час услыхал он голос Люды, как будто, она ждала
этого звонка.

- Ничего, просто захотелось услыхать твой голос.

- Захотелось ему, Мишка, ты, как ребенок, большущий такой пупс, у
которого игрушку отобрали – засмеялась, с чего-то повеселевшая, Людочка.

- А, что, и отобрали. Люда, давай просто поболтаем, не упрекать, не
обещать, просто поболтаем.

- Давай, это ты хорошо придумал.

И они с увлечением стали болтать. Они же еще не говорили, о своей жизни,
планах. Незаметно для себя, он выдал все, о своих планах и мечтах в
артистической карьере, а она то, что пробует сама писать, а не только
переводить. Они говорили, говорили, и постепенно их болтовня становилась
все веселей, непринужденней. Они подшучивали над собой, подначивали друг
друга. Им обоим стало значительно легче, появилась уверенность, что все,
еще у них будет.

- Мишка, мы с ума сошли, ты знаешь, сколько, сейчас, времени.

- Плевать я хотел на время. Ты, что спать хочешь? У тебя же нет завтра
уроков.

- И ты решил, болтать со мной всю ночь, не спросив, хочу я этого или
нет.

- Ну, во-первых, не всю ночь, а во-вторых, ты не хочешь?

- Хочешь, не хочешь, спать все равно нужно.

- Ну, если не хочешь, клади трубку – обиделся Мишка.

- Ха, обиделся мальчик. Ладно, не дуйся, не хочу я спать.

- Люда, ты помнишь, что я приглашал тебя на воскресение в лес?

- Помню, но не поеду.

- Ты, что не хочешь больше со мной встречаться.

- С чего ты взял, дурачок.

- Люда, не надо со мной играться. Ты любишь меня? Я обещаю…

- Миша, мы же договорились, без обещаний.

- Хорошо без обещаний. Ты любишь меня?

- Мишка, зачем ты меня терзаешь? – почти закричала Люда, в ее голосе
послышались слезы.

- Ответь, или клади трубку – неумолимо рявкнул Мишка.

- Ты пользуешься запрещенным приемом, Миша. Да, люблю, но это ничего не
меняет.

- Вот и хорошо, пусть не меняет. Я все понимаю, но просто,
по-человечески, мы можем общаться? Может, передумаешь и поедешь.

- Мишка, я слабая женщина, а ты…

- Послушай, слабая женщина, ты поедешь со мной в лес? Да или нет?

- Господи, вот не думала, что ты такой настырный. Поеду! Репей
несчастный.

- Тогда, спокойной ночи, Любимая.

- Тебе тоже, спокойной ночи.

- Не понял, это все?

- Мишка, ты меня достал, Любимый.

- Вот теперь, клади трубку. Целую.

- Я тебя тоже, Миша. Целую – и Людочка положила трубку.

Мишка проснулся, в часов десять. Вспомнив, что сегодня у него много дел,
вскочил. Подойдя к груше, с нежностью вспомнил Люду, красную с
развевающейся гривой, небрежно стянутой лентой, яростно бьющую грушу
руками и ногами.

Обычную утреннюю разминку, начал боем с тенью, потом принялся молотить
грушу. Привычное занятие не мешало думать. По-хорошему, что тут думать.
Сегодня он должен решиться, поехать к Лильке и сказать ей всю правду,
что он любит Люду и ничего с этим поделать не может.

С этим решением, он пошел в душ. В ванной, где он измывался над собой
под контрастным душем, в спальне и на кухне, когда одевался, готовил и
ел незатейливый завтрак, Мишка представлял этот разговор с Лилей.
Безнадежно искал слова, которые бы смягчили как-то, удар, утешили
Лильку. Естественно, ничего путного не придумав, он сел составлять
тексты, к Лилькиным рисункам.

Рисунков было пять: два про слоненка, три – иллюстрации к сказке «Кот,
который гулял сам по себе». Рисунки ему понравились. Открыв книжку, он с
удивлением обнаружил, что они с Лилькой ошиблись. В книжке, которую дала
им Люда, была не тетка бегемотиха, а дядька гиппопотам.

Сказки Киплинга читала ему мама в детстве, он хорошо помнит, как мама,
все персонажи, чудно представляла. Когда же к ним присоединялся папа,
они устраивали веселые спектакли: мама играла толстую тетку бегемотиху,
а папа злого дядьку павиана. От этих воспоминаний, он снова
почувствовал, как ему не хватает мамы. «Какая разница, пусть у слоненка
вместо дядьки будет тетка. У бедняги слишком много дядек». Через два
часа с не большим, тексты к рисункам были готовы.

Собравшись с духом, он набрал номер домашнего телефона Лили. Трубку
взяла Серафима Львовна.

- Здравствуйте, тетя Сима, Лиля дома?

- Здравствуй, Миша, нет ее дома. Миша, я волнуюсь, заявился какой-то
лохматый, дикий парень, и она ушла с ним. Сказала ненадолго.

- Тетя Сима, Вы не бойтесь, это Витя Заварзин из нашего класса, он
парень неплохой, хоть и выглядит диковато. Ничего, Лиля его облагородит.

- Миша, что между Вами произошло?

- Не волнуйтесь, Серафима Львовна, пустяки, разберемся. До свидания –
положил Мишка трубку.

Он немного покопался в себе, ревности он не чувствовал, скорее,
облегчение.

От нечего делать, сел за домашние задания, с грустью подумав, что,
наверно, с Лилькой, они больше не будут заниматься. Через два часа он
снова набрал Лилькин номер.

- Слушаю тебя, Миша – услышал он, какой-то, тусклый голос, Лили.

- Лилька, я бы хотел приехать, привезти рисунки с текстами.

- Нет, мы с Витей, идем на концерт.

- Понятно, решила привить Витьке любовь к высокому искусству. Случайно
не на симфонический.

- Не твое дело. Все язвишь. Это ты у нас интеллектуал, а другие серость.
Он лучше тебя. Езжай, покажи своей Людочке, может быть, ей не
понравится.

- Хорошо покажу, но вечером я не смогу, мне на репетицию.

- Вот и прекрасно, я тоже вечером занята. Принесешь в школу. Все, мне
некогда. Пока.

- Счастливо! Проследи, чтобы твой воздыхатель не захрапел под музыку –
разозлился, вдруг, Мишка и бросил трубку.

Лиля задумчиво положила трубку. Последняя злая Мишкина реплика,
обрадовала ее, значит, она ему не безразлична. А тогда, зачем ей Витька,
этот лохматый и несуразный парень. Она вошла в комнату, Витька смотрел
на нее, встревоженными и любящими глазами. Он стоял у окна и от
волнения крутил в пальцах сигарету, не смея закурить. В приличном
костюме, коренастый и крепкий, он был совсем ничего. Она, впервые,
заметила, какие у него широкие и сильные плечи. Он, сейчас, не был похож
на дурашливого, без царя в голове, парня, к которому все привыкли. «А,
что, если его подстричь и причесать, он будет даже и совсем ничего» – с
усмешкой, подумала Лилька.

Глядя, как он волнуется и переживает, она не только пожалела Витку, но
снова почувствовала к нему симпатию. Лилька подошла к нему, поправила
воротник рубашки.

- Ты закури, если хочешь.

- Это Мишка звонил?

- Он, не бери в голову. Слушай, Витя, давай мы с тобой, перед
концертом, зайдем в парикмахерскую. Что ты, как троглодит, ходишь – она
ласково дернула его длинную, неряшливую прядь.

- Как скажешь, командир – радостно гаркнул Витька.

После разговора с Лилькой, Мишка задумался, а чего собственно он
разозлился. Дружба с Витькой, может быть, как-то облегчит ей разрыв
отношений с ним. И, вообще, он, как ученик, не подготовившийся, к
трудному экзамену, почувствовал облегчение, что тяжкое объяснение
откладывается.

Посмотрев на часы и увидев, что ему уже скоро надо будет ехать в
пятнадцатую гимназию, решил позвонить отцу.

- Здравствуй, папа, бросил дорогое чадо на произвол судьбы, и, даже, не
позвонишь, не поинтересуешься.

- Ты, чадо дорогое и любимое, валишь с больной головы на здоровую. Вы,
сеньор, изволили пропадать неизвестно где и «мобильник» отключили.

- О, в таком случае, приношу, с раскаянием, самые искренние извинения.

- Ну, все, хватит паясничать, где пропадал, мы волновались.

- Что ты говоришь, Валечка уже волнуется из-за меня, как родная мама,
тронут до глубины души.

- Мишка, ты все же скот, что тебе сделала Валя?

- Прости, отец, язык мой, враг мой. Мама поздравляет Вас и желает Вам
счастья.

- Так, выходит, ты вчера разговаривал с Диной и поспешил ее обрадовать.

- Так получилось, папа. Не переживай, эту новость мама восприняла
спокойно.

- Что ж, это хорошо, передам Вале, она будет рада услышать, что моя
бывшая жена желает ей счастья.

- А ты хотел бы, чтобы мама зарыдала от горя, так что ли? – Мишка еле
сдерживался, чтобы не заорать на отца.

- Ничего я не хотел, так, вырвалось нечаянно, ты не заводись.

- Хорошо, слушай, папа, Вы собирались за опятами, не передумали.

- Ты знаешь, забыл, в принципе, можно. Валя пришла, я сейчас у нее
спрошу - Дмитрий Петрович, вдруг, заорал благим матом – Валя, так мы
поедем за грибами!

- Дима, что ты орешь, напугал. Ты с Мишей говоришь? Дай мне трубку.
Здравствуй, Мишенька, ты нас в лес зовешь? Димка! Прекрати! Прости,
Миша, твой отец дурачится.

- Здравствуй, Валечка, прости молодожена, наверно он от любви голову
потерял.

- Ну, Вас, мужики, издеваетесь над бедной женщиной. Держи трубку, я за.

- Слышал? Мы за.

- Я заеду за Вами в восемь. И еду я не один, с Людмилой Сергеевной, это
наша учительница английского и классная руководительница. Мы заедем за
ней.

- Что с тобой, сын, ты не заболел? Вместо симпатичной девушки,
приглашаешь старушку учительницу.

- Такой уж у меня вкус. Обожаю симпатичных старушек учительниц. Ладно,
папа, я на репетицию опаздываю. Пока – положил Мишка трубку.

В пятнадцатую гимназию он приехал за полчаса до начала репетиции. В
пустом коридоре он, к своему удивлению, увидел Веру. Она насмешливо
улыбалась и совсем не походила на вчерашнюю испуганную девчонку,
которую он нагло поцеловал.

- Вера! Ты, что учишься здесь, могла бы сказать. Вот, где я тебя мог
видеть.

- Приветствую Вас, Ваша светлость – присела в глубоком реверансе Вера –
Неужели Вы не узнаете, свою будущую супругу и бывшего верного слугу.

- Вера, так это ты играешь Цезарио (Виолу), а я гадал, где тебя видел.
Постой, когда я был в первый раз, была какая-то другая девчонка.

- Ну, Галка заменила меня, я тогда болела.

- Почему же, все-таки, не сказала, что знаешь меня.

- Да не знала я тебя, видела со сцены, сел в углу, какой-то бугай,
хмурый донельзя, потом ушел, и, вдруг, ты у меня в дверях стоишь,
неприлично веселый и развязный, я и растерялась.

Вера, само собой, не стала распространяться, что потом подробно
расспросила о нем, кто он и откуда.

- Почему это неприлично, еще и развязный – состроил обиженную
физиономию Мишка.

- А какой же ты еще, если хватаешь незнакомую девушку и бесцеремонно
целуешь.

- А, что церемонно надо было поцеловать?

- Наглец ты, Миша, а еще герцог.

- Ладно, Верочка, не сердись, давай будем друзьями, нам ведь, вместе
работать. Кстати, как будущую супругу, я имел полное право тебя
поцеловать.

- Я и не сержусь, а целовать меня, ты не имел права по двум причинам.
Супруга я тебе будущая и не настоящая.

- А вторая?

- А кто нес бедную Людочку на руках, чуть ли не с километр и за
баснословную сумму покупал ей цветы. Кстати, держи свою тысячу, бабушка
подарила розы Людочке.

- Все, Верочка, обвиняемый признает свою вину. Идем на репетицию. Вашу
руку, сеньорита.

- И так, все в сборе, первая картина первого действия. Герцог Орсино и
Цезарио на сцену – хлопнула в ладоши Надежда Юрьевна.

По окончании репетиции, Мишка галантно предложил:

- Надежда Юрьевна, я на машине, давайте я Вас подвезу.

- Благодарю, Мишенька, мне совсем недалеко, ты лучше наших девочек
развези.

- Девочки, сколько Вас, четверо, полный комплект. Собирайтесь, карета у
подъезда. Где мой верный Цезарио, следуй за мной – высокомерно изрек
Мишка.

- С восторгом, мой повелитель – изогнулась Вера в изящном поклоне,
помахав вязаной шапочкой, за неимением шляпы со страусовым пером.

Мишка добросовестно развез девушек по домам. Порядком уставший от
девчоночьих смешков, визгов, подначек и прощальных поцелуев, подъехал он
к дому, где жили Вера и Люда.

- Все, Вера, приехали, беги домой.

Вера, тоже, не отказала себе в удовольствии, чмокнуть его в щеку:

- До свидания, мой повелитель, теперь Вам ничто не помешает броситься к
ногам прекрасной Людочки.

- Верка, беги домой, и не суй свой хорошенький носик, а то прищемлю.

- Фи, как грубо, не аристократично, и этому мужлану я подарила мой
первый, трепетный, невинный поцелуй – показав Мишке язык, Вера
выскочила из машины и, смеясь, убежала.

Облегченно вздохнув, Мишка позвонил Людочке.:

- Добрый вечер, родная, чем занята?

- Привет, дорогой, это праздный вопрос или имеешь, что предложить?

- Вечер хороший, я у тебя во дворе, выходи, посидим или погуляем.

- Хорошо, сейчас выйду, подожди.

Люда села рядом с ним. В простеньком платье и шерстяной кофте, она
показалась ему такой домашней и близкой, что он тут же сграбастал ее и
стал нежно целовать.

- Ну, все Миша, не сходи с ума – высвободилась Люда – Ты зачем приехал,
соскучился?

- Что соскучился, это само собой. Я девчонок развозил после репетиции, а
сюда привез Веру Зуеву, она моя партнерша – бесхитростно ляпнул Мишка.

- Вера красивая девушка и кого она играет?

- Виолу (Цезарио), кстати, совсем неплохо.

- А ты и рад стараться, на машине подвезти, в щечку чмокнуть и еще на
какие любезности готов?

- Людочка, родная, ты, никак, ревнуешь – снова облапил ее Мишка – Да, не
нужны мне никакие Веры, Мани, Дуси. Ты же у меня самая красивая,
умная, нежная.

- Пусти, пусти! Вам, мужикам, ничего не стоит наговорить тысячу
красивых, ласковых слов, лишь бы вскружить бедной женщине голову. Мишка,
я не хочу, чтобы ты становился артистом. Вокруг тебя будет много
красивых, знаменитых, раскованных женщин. Мишка, я – дура ревнивая?

- Есть немножко – ласково укусил ее ушко Мишка.

- Ах, ты, врун противный! Ты же сказал, что я самая умная – довольно
чувствительно дернула его за вихор Людочка.

- Ах, ты, драчунья моя.

Мишка медведем полез, стремясь дорваться до ее губ. Людочка,
отбивалась, слабея от счастливого смеха и нарастающей страсти. Сами
собой упали спинки кресел, отлетели в стороны ее кофта и его куртка.
Людочка упала, увлекая за собой Мишку. Они оторвались друг от друга,
когда задохнулись от нехватки воздуха.

Мишка, что мы делаем?! – простонала Людочка в последней безнадежной
вспышке стыда – В машине, у меня во дворе.

Но нежные и требовательные Мишкины руки и губы, тяжесть его тела
туманили мозг, глушили стыд и остатки благоразумия. От безумного
желания, Люда рванулась к Мишкиному телу.

- Да расстегни, ты, этот проклятый ремень! – бесстыдно прохрипела она.

Когда же он приподнялся, Людочка рванула, закрыв глаза, все, что у него
было внизу. Обхватив Мишку руками и бедрами, она приняла его с жаром и
страстью истосковавшегося, за годы одиночества, тела. С пылом и
нежностью, прорвавшей, наконец, все запреты, любви. Она стонала и
плакала, шептала Мишке бессвязные, ласковые и бесстыдные слова, доводя
его до неистового, невозможного стремления отдать всего себя. Когда в
последнем бурном порыве, все кончилось, они продолжали, обессилено
лежать, обнявшись. Мишка, целуя, мокрое от слез, лицо любимой,
благодарно шептал:

- Любимая моя, ласточка моя.

Люда пошевелилась, в последний раз поцеловала Мишку

- Миша, давай одеваться, мне холодно.

- А я уже не грею? – Мишка нагло полез опять ее лапать.

- Мишка! Черт бессовестный, прекрати – взмолилась Людочка – Если нас,
кто-нибудь увидит, я же со стыда сгорю.

Наконец, Мишка угомонился и начал сам одеваться и помогать Люде. По
видимости, полностью одетая Люда, продолжала вертеться и, извиваясь,
пыталась заглянуть в укромные места салона.

- Ты, что-то не можешь найти?

- Очень существенное – хихикнула Людочка – Если это найдет, кто-нибудь
из твоих девиц, тебе не поздоровится.

Включив свет, Мишка усердно стал помогать. Трусики нашлись под задним
сиденьем. Людочка смущенно покраснев, скомкала их в кулачке и неловко
затолкала в маленький карман кофты.

- Миша, уже поздно, я пойду – Людочка, опустив голову, нервно
разглаживала платье на коленях.

У Мишки обиженно и жалко округлились глаза. Растерянно забормотал:

- Как поздно? Почему пойду? А я?!

- Миша, родной мой, я люблю тебя, очень люблю – прижала к себе, Мишкину
вялую руку, Людочка. – Я, так-таки, украла тебя. Мне нужно сжиться с
этим. Не знаю, как тебе объяснить. Миша, мне надо побыть одной!

Мишка сидел, как оглушенный. Он уже успел нарисовать благостную
картину. Вот они идут с Людочкой, обнявшись. Потом пьют вместе чай.
Потом, сидя на кровати, она расчесывает свои роскошные волосы, а он,
мешая ей, целует обнаженные плечи. Потом, нет, в этом месте, он не хотел
ничего представлять. Она уснет рядом, свернувшись калачиком, и нежно
посапывая, ему в подмышку. И, вот, все рухнуло.

- Хорошо, я все понял – Мишка зло шарил в «бардачке», разыскивая
сигареты – Нет, ни черта я не понял, почему ты, все время, сжимаешь себя
в каких-то тисках.

- Мишенька, как ты точно определил, именно в тисках. Глупая я, но такой
я уродилась. Всю жизнь, я себя, за что-нибудь, грызу. Мишка, мне это
осточертело, но я ничего не могу с собой поделать.

Забыв о сигаретах, он вышел из машины, подал Люде руку. Некоторое время
они стояли, обнявшись. Люда, прижавшись лицом к Мишкиной груди, вдыхала,
ставший родным, мужской запах.

- Ладно, родная, иди – поцеловав Люду в макушку, он осторожно
отстранился от нее – Завтра, в девятом часу, мы заедем за тобой.

Мишка смотрел Людочке вслед и гадал, оглянется она или нет. Люда не
оглянулась. Сев за баранку, наконец, закурил. Он, вроде бы, уже
успокоился и все же не совсем. Мишке казалось, что он все еще сжимает в
объятиях, упругое и нежное, мягкое и сильное, трепещущее тело. Слышит
горячечный шепот, произносящий немыслимо ласковые и страстные слова.
Этого не может быть, но это было, и он хочет убеждаться в этом снова и
снова.

Что бы ни броситься к Люде, он круто развернулся во дворе и погнал
машину по пустеющему городу.

Утром он проснулся до того, как прозвенел будильник. Сожалея, как он
надеялся, что ему не приснилась Люда, Мишка привычно подергался вокруг
груши. После душа и завтрака, стал собираться. Собираться было приятно,
он представил Людочку, радостно бредущую по осеннему лесу и
восхищающуюся каждым кустиком. И еще, он будет приставать к ней, а она
испуганно будет отбиваться. И они будут целоваться, а может…. У Мишки
сбилось дыхание, он тряхнул головой и запретил себе дальнейшие мечтания.

Посмотрев на часы, он позвонил отцу на «мобильник», но трубку взяла
Валентина Семеновна:

- Доброе утро, Мишенька, я собралась, а твой папочка брыкается. Я,
думаю, что ковшик холодной воды должен помочь.

Тут же, Мишка услышал истошный вопль отца.

- Доброе утро, Валечка. Слышу, ковшик оказался действенным средством.
Я, через минут десять выезжаю.

Наделав бутербродов и прихватив полиэтиленовую бутылку минералки и
корзинку, Мишка, надев куртку, вышел из квартиры.

Зная папочку, он выехал в начале восьмого, и не ошибся, ждать «молодых»
пришлось довольно долго. Наконец, из подъезда выпорхнула Валентина.
Высокая, статная, румянец во всю щеку, толстая коса на полной,
аппетитной груди; настоящая русская красавица. И оранжевый адидассовский
спортивный костюм ей шел, подчеркивая статность фигуры и скрадывая
некоторую полноту.

Мишка, естественно, блеснул изысканным комплиментом:

- Валечка, в этом костюме ты словно солнечный зайчик: живая, блестящая и
очень симпатичная.

Не избалованная, комплиментами, Валентина, вся зарделась от
удовольствия.

- Мишенька, ты ужасный льстец, и все же, очень приятно. Дай я тебя
поцелую.

Мишка с готовностью подставил щеку и галантно открыл заднюю дверь
машины. На крыльце подъезда возник хмурый Дмитрий Петрович, тащивший две
корзины, уставился в ясное небо и недовольно поморщился. Небо его не
обрадовало, дождь не предвиделся и значит тащиться, за этими треклятыми
опятами, придется.

Подошел, буркнул сыну:

- Привет, открой багажник.

Бросив корзины в багажник, неуклюже полез в машину. Валя, тут же, стала
его тормошить.

- Дима, ну, что ты, как бирюк, тебе полезно ходить, вон, животик уже
наметился.

- У самой животик – огрызнулся Дмитрий Петрович.

- Какой же ты хам, Дима. Вот Миша сказал, что я сегодня похожа на
солнечный зайчик – похвасталась Валентина.

- Миша наговорит. Ладно, не сердись. Зайчик так зайчик.

- Эй, молодые, не ссорьтесь, у Вас вся жизнь впереди, успеете
наругаться. Ну, что, поехали.

Въехав во двор дома, где жила Люда, Мишка достал «мобильник»:

- Людмила Сергеевна, доброе утро, мы у Вас во дворе. Ждем – и
ухмыльнулся веселому ответу Люды.

Прошло пять минут.

- Заставляет себя ждать твоя «классная» – проворчал Дмитрий Петрович. И
тут же восхищенно охнул – Ого, какая Красная шапочка здесь обретается.

На крыльце появилась Людочка. Волнистый хвост блестящих, русых волос
выливался из-под красной бейсболки. Стройные ножки, в коротких сапожках,
ладно облегали кремовые, вельветовые брючки. На голубой, тонкий свитер,
натянувшийся на высокой груди, надета расстегнутая джинсовая курточка.
Нежный румянец, чуть смущенная улыбка и ищущий взгляд больших серых
глаз, отливающих на солнце

перламутровым блеском. Вообщем, Людочка была хороша, аж дух
захватывало. В руке Людочка несла небольшую изящную корзинку. Увидав
эту корзинку, у направляющейся к машине, Людочки, Дмитрий Петрович
поперхнулся.

- Папа, окажи любезность старушке, положи ее корзинку в багажник –
ехидно пропел Мишка.

- Скотина! – процедил, любящий отец, выскакивая из машины.

Расточая комплименты, Дмитрий Петрович церемонно взял у Людочки корзинку
и, как драгоценность, бережно уложил в багажник. Мишка специально не
открыл дверь и с удовольствием наблюдал, как папочка бросился ее
открывать и от усердия, чуть не сшиб Людочку. И потом долго извинялся.

Когда Людочка, наконец, устроилась рядом с ним, он почтительно
обратился к ней:

- Людмила Сергеевна, разрешите Вас пристегнуть – и, не давая ей
опомниться, наклонился и потянул ремень безопасности, при этом сильно
прижимая руку к ее груди. Людочка, незаметно, но чувствительно, пнула
Мишку носком сапожка.

- Не стоит, Миша, я сама справлюсь.

19

Слава богу, наконец, Мишка тронулся с места. Люда чувствовала себя
неловко в компании с почти незнакомыми людьми. И еще Мишкин отец, черт
бы его побрал, явно поражен ее неземной красой. Она спиной чувствовала,
как его глаза шарят по ней. И его подруга смотрит на нее, какими-то
затравленными глазами. Люда заметила это когда садилась в машину и,
сейчас, слышала ее тяжелое дыхание.

Еще Мишка хамит. И зачем она только поехала. И так она из-за него
полночи не спала. То мучилась угрызениями совести, то оправдывала себя.
Люда невольно вспомнила, в мельчайших деталях, все, что произошло в этой
же машине. От этих воспоминаний, ее бросило в жар и, она почувствовала,
что покраснела. Люда покосилась на Мишку. Ей показалось, что он
ухмыляется, это возмутило Людочку до глубины души. Вот негодяй, он еще и
ухмыляется. Затащил в эту дурацкую поездку и сидит, молчит, как истукан.
Так бы и убила. И в лес везет только за одним, подлец. Фиг тебе, ничего
не получишь.

А, Мишка и не догадывался о душевных муках Людочки. Он барахтался в
пробках. Казалось, полгорода рвалось из города на природу, в это
погожее сентябрьское утро. Люда же, занятая душевным самокопанием и
обидой на Мишку, ничего не замечала. Он проявлял чудеса терпения и
изворотливости, продвигаясь вперед. Еще надо было смотреть, чтоб тебя не
долбанул, какой-нибудь идиот. Таких тоже хватало. В таких случаях,
иногда, неплохо выругаться. Мишка не мог себе этого позволить. Нельзя же
ругаться при дамах.

А, тут еще, отец начал плести галантные сети вокруг Людочки. Сначала, он
просто приставал с вопросами. Людочка терпеливо и вежливо отвечала.
Потом, наклоняясь к ней, начал шептать сомнительные комплименты и
пошлости. «Вот, же старый черт, седина в бороду, бес в ребро. Бедная
Валя уже, чуть не плачет. Забилась как мышка и Люда сейчас взорвется».

- Отец, ты мне мешаешь. Ты, не видишь, что творится? – резкий,
раздраженный голос Мишки, на время, отрезвил Дмитрия Петровича и вернул
Людочку к действительности. Увидев, забитую транспортом улицу, она
повернулась к Мишке. У того был мокрый лоб и злое, сосредоточенное лицо.
«Бедный, и ничего он не ухмылялся, выдумала я все».

Мишка все же сумел вырваться на магистраль, и они поехали с нормальной
скоростью. Желая прервать тягостное молчание, повисшее в салоне, после
Мишкиного окрика, Люда обратилась к Валентине:

- Валентина Семеновна, я, признаться, ничего не смыслю в грибах и,
наверно, мне пора объяснить, свое появление…

- Людочка, ничего не надо объяснять. Михаил нам все популярно объяснил.
А, насчет грибов, я могу Вам показать такие места… – встрял Дмитрий
Петрович.

- Миша, пожалуйста, останови машину – с холодным бешенством, тихо
выговорила Людочка. Она услыхала, как скрипнул зубами Мишка, и со
всхлипом, вздохнула Валентина Семеновна – Дмитрий Петрович, за кого Вы
меня принимаете? Вы вынуждаете меня покинуть машину.

- Людмила Сергеевна, что Вы говорите – испуганно закричал, несчастный
ловелас – Неужели я Вас обидел.

- Дмитрий Петрович, я, на месте Валентины Семеновны, залепила бы Вам
пощечину. Как Вам не стыдно, ведь Вы недавно сделали ей предложение.

На Дмитрия Петровича было жалко смотреть.

- Браво, Людмила Сергеевна! – захохотал Мишка – Папочка, быстро проси
прощения у Людмилы Сергеевны и падай ниц у ног Валечки и поедем,
наконец.

Мишкино веселое и не очень серьезное вмешательство, смягчило женщин.

Валя, как бы и не серьезно, но достаточно чувствительно дернула жениха
за поредевший вихор.

- Ну, что, Димка, каяться будешь?

- Простите меня, девочки, старого дурака, не знаю, что на меня нашло.

- Людочка, простим непутевого, он так-то, ничего, хоть и с придурью.
Мне, кажется, это ты, Мишенька, виноват.

- А, я-то причем? – вытаращил глаза Мишка.

- А, кто сказал, что пригласил свою любимую старушку учительницу.

- Мишка, это я старушка? – засмеялась Люда.

- Ничего я такого не говорил, это папочка так решил, я не стал его
переубеждать. Мне некогда было, я на репетицию опаздывал. Люди, поехали,
так мы целый день разбираться будем – взмолился Мишка, трогаясь с места.

В лес ехали еще часа полтора, все, как-то успокоились, завязался общий,
легкий, непринужденный разговор. Мишка свернул на проселок и ехал еще
минут двадцать. Остановился он на поляне.

Решили, что Дмитрий Петрович и Валя, будут держаться ближе к машине.
Связь держать с помощью «мобильников». Увидев, что Мишка хочет сказать
ему, что-то одному, Дмитрий Петрович, прощенный и от того,
преувеличенно, жизнерадостный, весело распорядился:

- Что бы не испытывать в дальнейшем излишних неудобств – мальчики
налево, девочки направо.

- Папа, хочу тебя, на всякий случай, предупредить. Я люблю Люду.

- У Вас, что, отношения, а Лиля, как же? Ну, Вы даете, учительница и
ученик.

- Папа, давай без, пошлостей, обойдись. Люда очень хороший человек. И
отношений у нас нет. Надеюсь, пока. Папа, я сказал это только тебе, и ты
сделаешь вид, что я тебе ничего не говорил.

- Хорошо, сын. Повзрослел ты. А, вот, и наши дамы идут.

Мишка и Людочка шли по лесу, держась за руки. Они молчали, им было
хорошо и немножко неловко. Людочка и ждала от Мишки, каких-то ласковых,
нежных слов, уверений в любви, и боялась их. Она боялась признаться
себе, что снова хочет его объятий. Мишка остановился и притянул Люду к
себе.

- Людочка, я люблю тебя, не отталкивай меня.

- Миша, не надо, вон на пне, опята.

- Это поганки, почему не надо?

- Я не знаю почему, но чувствую себя виноватой, почти преступницей.

- Люда, что ты несешь, в чем ты виновата? Откуда у тебя столько
комплексов.

- Миша, я старше тебя, почти на семь лет.

- Ну и, что. Какая ерунда, старше, младше, какая разница.

- Мишка, ты еще школьник, а я твоя «классная», такой большущий и
школьник – в отчаянии, простонала Людочка.

- Я уже летом не буду школьником.

- Миша помолчи, не перебивай меня. Сейчас ты школьник, и значит, мы
должны прятаться, бояться, вдруг, кто-нибудь увидит, узнает. И Лиля, у
которой я тебя украла. И при всем при этом, ты хочешь, чтобы я стала
твоей любовницей. Где-нибудь на востоке меня побили бы камнями, за
прелюбодеяние.

- Люда, ты сошла с ума, какое, к черту, прелюбодеяние, и почему украла,
Лильке я все скажу, она поймет…

- Опять скажу, и ничего она не поймет – горестно прильнула к нему,
Людочка.

- И ты мне нужна не любовницей, а любимой. Хочешь, я расскажу тебе, о
чем я мечтал вчера, после…

- Понятно, милый, после чего. Хочу, милый – Люда, обхватила Мишкину
талию и крепко к нему прижалась, глядя на Мишку затуманенными страстью
глазами. Мишка поцеловал ее полуоткрытые губы.

- Я представлял себе, как ты сидишь на кровати, и расчесываешь
распущенные волосы, они у тебя густые, их так много, и они мягкие,
мягкие. А, я сижу рядом и мешаю тебе, целуя, обнаженные, твои руки и
плечи. Потом, ну, ты знаешь, что потом. Ох, больно же! Потом, ты бы
уснула рядом, свернувшись калачиком, а я бы слушал, как ты тихонько
сопишь у меня под мышкой.

- Под мышкой у тебя щекотно и соплю я, наверно, громко. Мишка, что мне
делать? Я так хочу тебя. Ты приснился мне под утро. Только я проснулась
в самый интересный момент.

- Людка, что ты со мной делаешь. А, ты, вредная, мне не приснилась, а я
так хотел – Мишка сорвал с себя куртку, закутал в нее Людочку и
подхватил ее, как ребенка, на руки. Целуя, отнес, под сосну и бережно
уложив, на куртку, лег рядом.

- Ой, шишки, глупый, нашел куда положить.

- Где, родная?

- Где, где, под попой! Убирай, давай – хихикала Людочка, забираясь на
Мишку. Они боролись, барахтались, распаляя себя. Мишка навалился на
Людочку, шаря под крепкими ягодицами, не найдя ничего, зарычал:

- Обманщица, вруша – целуя ее, куда попало. Смех Людочки, превратился в
стон наслаждения и желания, когда она забралась Мишке под рубашку и
погладила мускулистую Мишкину спину.

- Мишка, ты не понимаешь, что ли. Мне же стыдно самой брюки снимать.
Мишка, Мишенька, будь со мной нежным. Пропала я, Мишенька, любимый мой,
счастье мое, мука моя.

Людочка лежала на спине, глядя в голубое небо в белых перьях облаков. Ее
голова лежала на Мишкином плече, который лежал рядом, держа Люду в
объятиях, и тихонько ласкал грудь у нее под свитером. Они были уже
кое-как одеты.

- Я всегда считала себя приличной, честной девушкой. Слышишь, Мишка,
что ты со мной сделал. Рядом с тобой я теряю контроль над собой. Мне
становится наплевать на все и на всех. Самка, вот, кто я. Даже, отдаюсь
тебе, где попало, то в машине, то, вот, на куче мусора.

- Не надо, моя хорошая, не терзай себя. Ты просто женщина, которая
полюбила. И какая разница где, если женщина любит.

- Ладно, Миша, ты меня утешил. Давай вставать. И кончай меня возбуждать,
совести у тебя нет.

Они опять шли по тропинке, держась за руки. В другой руке Мишка нес их
пустые корзинки.

- Люда, давай мы все-таки, разойдемся немного и поищем, эти чертовы
опята. Если мы вернемся с пустыми корзинами, то не избежим вопросов,
что мы делали столько времени в лесу.

Они разошлись и добросовестно стали искать, изредка перекрикиваясь.
Людочка была беспокойным грибником. То она жаловалась, что ей ничего не
попадается, и она спрашивала завистливо, что он нашел. То требовала,
чтобы он пришел и посмотрел грибы, на предмет определения, пригодности
их в пищу. При этом, очень расстраивалась, если они оказывались
поганками.

Через полчаса у Мишки было уже приличное количество крепеньких,
круглоголовых опят. У Людочки успехи были, значительно скромнее, и она
отчаянно завидовала Мишке.

Внезапно, Мишка подпрыгнул, от истошного крика Людочки:

- Мишка! Немедленно беги сюда!

Ему сразу в глаза бросился высокий, довольно толстый пень, снизу доверху
покрытый, прекрасными, толстенькими, с круглыми головками, опятами.
Рядом лежал обломок сосны, тоже густо усеянный грибами.

Рядом стояла Людочка в позе Наполеона, под Аустерлицем. Глаза у нее
сияли детским торжеством и счастьем победы. От ее подавленного
настроения не осталось и следа.

Мишке ужасно захотелось ее сфотографировать. Он выбрал самый красивый
кустик, с десятком крепких, разной величины, опят и вручил его Людочке.

- Сеньорита, разрешите запечатлеть Вас, в момент Вашего торжества. –
Достал «мобильник» Мишка.

- Извольте, сеньор – церемонно раскланялась Людочка и поднесла кустик к
лицу.

- Господи, какой аромат! – восторженно выдохнула Людочка, и в этот
момент Мишка ее и щелкнул. Он сделал еще несколько снимков, Люда с
увлечением позировала. Ему очень понравился снимок, где она, как бы
спряталась за пнем и выглядывала озорной, любопытной девчонкой.

После фотосессии принялись за работу, заполнили корзины, пакет, которым
запасся Мишка. Люда, желающая всех поразить своим искусством грибника,
хотела набить его под завязку, но Мишка не дал, заявив, что тогда
принесешь кашу, а не опята. Люда немножко пообижалась на него, но потом
смирилась.

Нагруженные, как вьючные мулы, двинулись к машине, предварительно,
позвонив. Их, конечно, обругали, резонно спросив: «Где Вас черти
носят?» Людочка, естественно, похвасталась, что у них уважительная
причина, она нашла, (Люда подчеркнула, что именно она) огромный пень,
весь заросший опятами.

Оказалось, что ушли они довольно далеко. Людочка, на правах женщины,
закапризничала, жалуясь, что устала, хочет пить и есть. Мишка достал из
сумки, висящей у него через плечо, бутылочку минералки, а бутерброды
есть на ходу, не дал. Заявил, что это вредно. Люда, в этом заявлении,
сразу заподозрила злой умысел.

И не ошиблась. Мишка приглядел симпатичную полянку, усыпанную, как
ковром, опавшей листвой, с заманчивым пригорком. С равнодушным видом, он
предложил устроиться на этом пригорке, перекусить. Людочка подозрительно
взглянула на искусителя, и тот поспешно отвел плотоядные глазки, явно
заинтересованные не бутербродами.

Возмущенная таким коварством, Людочка стала брыкаться, как молодая,
норовистая кобылка. Мишка, пятясь задом, тянул ее за руку, лживо уверяя,
что у него и в мыслях нет, ни о чем таком.

И тут, порок был примерно наказан. Пятясь, Мишка не заметил колоды,
засыпанной листвой, запнулся и сел на пригорок, тот оказался
подозрительно мягким, по провалившейся руке побежали юркие муравьи.
Пригорок оказался большущим муравейником. Мишка подскочил, как
ужаленный, в панике стряхивая муравьев.

Люда, с минуту, удивленно смотрела на прыгающего и машущего руками,
Мишку. Потом, сообразив, в чем дело, стала, смеясь, отряхивать муравьев
у Мишки сзади. К счастью муравьев было немного.

Стегая тихонько Мишку, Люда на миг представила, что было бы, если Мишка
уложил бы ее на муравейник. Картина оказалась такая яркая и пикантная,
что Людочка, тот час, сломалась в гомерическом хохоте. Захлебываясь и
стегая Мишку уже от души, она кричала:

- Ах, ты, садист несчастный! Так вот какие у тебя сексуальные
наклонности! Еще немного и уложил бы несчастную девушку в муравейник.

- Ну, хватит, сознаю свою вину. И чего ты так развеселилась? – взмолился
смущенный Мишка.

- Ладно, изверг, пойдем, найдем более подходящее место, есть все-таки
хочется.

Найдя, где пристроиться с приемлемым комфортом, Мишка достал бутерброды.
Людочка, поглощая с аппетитом бутерброд за бутербродом, продолжала,
ехидно, изводить Мишку. Сидя рядом с ним, и прижимаясь всем телом,
ласково мурлыкала:

- Признавайся, милый, что ты хотел от бедной девушки, волоча на этот
симпатичный муравейник?

Мишка, в конце концов, не выдержал издевательств, обхватив, по-медвежьи,
Люду, он повалил ее и, целуя, злобно и страстно, прохрипел:

- Тебя хотел, и если еще будешь дразнить, обязательно возьму.

Людочка испугано затихла, потом обняла, поцеловала:

- Прости, милый, я не хотела тебя обижать, а брать меня не надо, я бы
сама, тебе, всю себя отдала.

Мишка, пораженный, ее словами и особенно, тем, как это было сказано,
обмяк, поцелуи его стали нежными, нежными:

- Прости меня, родная.

- Мишенька, уже поздно, сейчас рано темнеет, а нам идти неизвестно
сколько.

Мишка поднял Людочку и достал «мобильник».

- Папа, мы где-то близко, посигналь.

К их удивлению и радости, сигнал они услышали и, собравшись, бодро
двинулись в сторону, откуда слышался звук клаксона их машины.

Уже подходя, Люда услыхала музыку вызова Мишкиного «мобильника». Мишка
отстал и вызов оборвался. Людочка, на этот звонок, не обратила
внимания, посчитав, что это Мишкин отец волнуется. А зря не обратила.

Мишка, почему-то, замешкался, а когда подошел, услыхал, как Люда
рассказывает Вале об их приключениях, при этом, безбожно, привирая и
хвастаясь. Мишка рассеянно ухмыльнулся, мысли его, были заняты, чем-то
другим.

К дому Валентины они подъехали, когда уже темнело. Дмитрий Петрович
сердечно попрощался с Людочкой, еще раз извинился и просил не помнить
обиду. Валентина Семеновна, на прощанье, обняла Людочку и, чмокнув в
щеку, шепнула:

- Спасибо тебе, если что будет нужно, звони – и сунула визитную
карточку.

Мишка ехал, молча, о чем-то, упорно, думая. Люда, прижавшись к его
плечу, дремала.

- О чем задумался, детина? – улыбнулась Люда, отрываясь от него и
потягиваясь.

- Люда, давай заедем ко мне, Лилькины рисунки посмотришь – замер Мишка,
втайне надеясь на то, что Люда, согласившись, останется с ним.

- Нет, Мишенька, и не мечтай, в понедельник посмотрю.

- Завтра тебе будет некогда – разочарованно буркнул Мишка – Ты уже
второй раз откладываешь.

- И правда, нехороший я человек, Лиличка старалась, а я не могу
собраться.

- Вот-вот, человек старался, и у нее здорово получилось – обрадовался
Мишка – И ирония твоя неуместна.

- Извини, глупо конечно, это я опять ревную. Хорошо, поехали, посмотрю я
ее рисунки, но на то, что я у тебя останусь, и не надейся. Фиг тебе! –
озорно ущипнула она Мишку.

- Как грубо, а еще учительница, чему ты учишь молодое поколение. –
Проворчал «молодое поколение», со вздохом облегчения, поворачивая в
нужную сторону.

20

Лилька с утра сидела дома и трудилась, как пчелка. Рядом лежал на столе
«мобильник», и она с трудом заставляла себя, не смотреть на него – Мишка
не звонил. Конечно, она сама могла ему позвонить, но тогда, что, же
будет с ее гордостью, ведь она сама отказалась от встречи с ним. Пошла с
Витькой на концерт.

Вчера вечером она, с большим трудом, уговорила его не приходить сегодня
к ней. Не то, что бы ей Витька надоел, напротив, с ним Лильке было
легко и свободно. Ей было приятно сознавать, что он искренне любит ее и
ничего от нее не требует. Хотя она, как ей казалось, ненавидела Мишку,
в глубине души, все же надеялась, что в воскресенье он приедет к ней или
позвонит.

И, вот, теперь, она рисует эти проклятые иллюстрации, и ждет, ждет. Мама
несколько раз заходила к ней в комнату. Уговаривала отдохнуть, сходить
куда-нибудь. Принесла и поставила на стол чашку компота и ее любимые
пирожки, с капустой и с мясом. От ее забот и, плохо скрываемой жалости,
становилось еще горше.

Она услышала, как мама, на кухне, тихонько поет, вместе с плеером,
любимые песни. Это ей не мешало. Рисуя, она стала, даже подпевать.
Песни, как-то сняли, немного, напряжение ожидания. Вдруг, она услышала
голос Ирины Муравьевой:

Позвони мне, позвони!

Позвони мне, ради бога!

…………………………………

Пусть раздастся гром небесный

Пусть раздастся гром небесный

Телефонного звонка!

Песня ударила по самому больному. Это она, кричит, умоляет: « Позвони
мне, ради бога!» Это она, в отчаянии, говорит Мишке:

Если ж я в твоей судьбе

Ничего уже не значу,

Я забуду о тебе,

Я смогу, я не заплачу…

Что, что он сейчас делает, почему не позвонит, неужели не чувствует, как
ей тоскливо и тяжко. Или сейчас он с ней, и для него, никто, кроме нее,
сейчас, не существует. Неужели он в это время обнимает ее, ведь пахло
от его рубашки ее духами. Нет, нет, это от ее платка, который он нашел
на лестнице. Хватит мучиться и гадать, она должна выяснить все до конца.

Лиля решительно набрала, номера, сначала, Мишкиного домашнего телефона –
долго слушала длинные гудки. За тем, мобильного – такие же, безнадежно,
длинные гудки. Потом равнодушный голос сообщил, что абонент временно
недоступен. Мишки не было нигде. Оставалось только одно, Мишка куда-то
уехал, а «мобильник», нарочно или нечаянно, отключил.

Промаявшись еще с полчаса, Лилька поняла, что больше не может сидеть
дома. Она собрала в папку готовые рисунки, Тщательно умылась,
подкрасилась, оделась, придирчиво осмотрела себя в зеркало и крикнула
маме:

- Мама, я пойду, погуляю, если где-нибудь застряну, позвоню.

Серафима Львовна выбежала из своей комнаты, внимательно оглядела дочь.

- Где это ты собираешься застрять? – тревожно спросила она.

- Не знаю, может, к Светке зайду, может, Витьке позвоню. Надоело дома
сидеть. – С деланным равнодушием, ответила Лилька.

Выйдя из ворот двора, она, решительно, направилась к автобусной
остановке. Ни Светке, ни Витьке, Лилька звонить, не собиралась.

Мишка удивленно и встревожено посмотрел на Люду. Людочка, как-то сникла,
потухла, еще недавно веселая и задиристая, отвернувшись, она грустно
смотрела в боковое стекло.

- Люда, что с тобой, ты устала?

- Не знаю, Мишенька. Что-то тяжело на сердце стало. Грешница я, вот и
жду кары небесной – невесело пошутила Людочка.

- Ты, точно, как падший ангел. И, что за народ, эти женщины, если нет
причины, обязательно, ее надо выдумать, чтобы слезинку уронить.

- Толстокожий ты, Мишка. Видишь, девушка грустит, и нет, чтобы утешить,
приласкать… отстань, противный, у тебя только одно на уме.

Шлепнув по нескромной Мишкиной руке, Людочка, снова, прижалась к
Мишкиному плечу.

- Не отвлекайся, не хватало нам еще, треснуть кого-нибудь.

- Обижаете, прекрасная и грустная сеньорита – умудрился чмокнуть
Людочку в нос, Мишка – Сама же попросила приласкать.

- Не хами, Мишка, а то ущипну.

- Вот это другое дело, узнаю мою колючку. Ты не засыпай, скоро уже
приедем.

Лиля где-то уже около часа, сидела на скамейке в Мишкином дворе.
«Нисколько в тебе гордости не осталось» – тоскливо грызла себя Лилька –
«Сидишь вот тут, а он, где-нибудь, с ней, и думать о тебе забыл». Злые,
едкие слезы наворачивались на глаза.

И тут, она увидела, въезжающую во двор, знакомую «Тойоту». «Мишка,
наверно, с отцом, куда-то ездил» – с некоторым облегчением, подумала
Лилька. Машина немного проехала мимо нее и остановилась. Из машины вышел
Мишка, двинулся, было к багажнику и, вдруг, замер.

- Миша, здравствуй, я звонила тебе – поднялась Лиля со скамейки – Но ты
не отвечал ни по одному телефону, наверно …

Мишка, даже, в наступающих сумерках, увидел, как побледнела Лилька, как
расширились, от ужаса, ее глаза. Он шагнул к ней:

- Лиля! … – оглянулся и растерянно остановился. Люда, выйдя из машины с
другой стороны, тяжело оперлась на капот. - Люда! – Мишка дернулся к ней
и беспомощно опять остановился.

- Что же ты, решись уж, к кому кинуться. Оказывается, это Лиля тебе
звонила, а ты отключился. Трус! – В голосе и в глазах Люды, было столько
презрения, что у Мишки потемнело в глазах, как от удара в челюсть.

- Прости меня, Лиличка! – попыталась она подойти к Лиле.

- Не обращайтесь ко мне так, Вы лицемерка и хищница. Зачем он Вам нужен?
– Лилька непримиримо отвернулась от Люды.

- Ты права, Лиля. Не нужен он мне. Вот, только хищница из меня, никакая
– Люда устало и печально улыбнулась. – Прощай, Миша.

Люда медленно пошла, в наступающую ночь.

- Люда, постой – бросился за ней Мишка, но Люда не оглянулась, а только,
как-то сжалась и пошла быстрее, почти побежала.

- Не стой, догони ее. А Люда права, ты, действительно, трус, Миша. Зачем
был нужен трюк с ее платком? Зачем ты меня обманывал?

- Ладно, Лилька, Вы обе правы. В свое оправдание, могу только сказать,
что люблю Вас обеих, вот такой вот, прикол. – Безнадежно махнув рукой,
Мишка опустился на скамейку.

- Мишка, ты сошел с ума, соображаешь, что ты несешь?

- Ни черта я, сейчас, не соображаю. Она ушла, все кончено, идиот, мразь
бесхребетная! – Мишка вцепился в свою шевелюру и замычал, как от
нестерпимой боли.

Неожиданно, Лильке стало жалко его. И в тоже время, со всей беспощадной
очевидностью, до нее дошло, что у них с Мишкой, уж точно, все кончено.
Он, почти три года, занимал так много места, в ее жизни, что в это
невозможно было поверить. С Мишкой можно было сориться, злиться на него,
обижаться, изнывать от тоски, все, что угодно, но ничего. Сознание, что
его просто не будет рядом, оглушило Лильку, лишило сил и воли.

- Ты, Миша, не переживай, если Люда любит тебя, то у Вас все будет – с
тупым безразличием, пробормотала она – Я пойду, поздно уже. Прощай,
Миша.

- Что!? Куда пойдешь!? Вы, что за законченного подонка меня держите? –
В бешенстве схватил ее за руку, Мишка – Люда, хоть за себя постоять
может, а ты, пигалица! Марш в машину!

Таким бешенным, Лилька видела Мишку только два раза в жизни, но не
испугалась. Напротив, Мишкин гнев, вывел ее из тупого оцепенения.

- А, ты, на меня не кричи! Какое, ты, имеешь право на меня кричать!? –
тонким, надорванным фальцетом, закричала Лилька – На Людочку свою кричи!

С этим отчаянным криком, Лилькин запал иссяк, осталось только горькое
чувство потери. Она без сил опустилась на скамейку и заплакала
беспомощными, безнадежными слезами. Мишка сразу остыл и сел рядом, обнял
Лильку за плечи:

- Лиль, ты прости меня, ну, люблю я Люду, ничего мне с этим не поделать.
А зла на Люду ты не держи, она хорошая, во всем только я виноват.

- Не смей меня обнимать. Зачем врал, что меня любишь. И какое мне дело,
хорошая она или плохая.

- Я не врал и не вру, я люблю тебя.

- Мишка, как ты можешь? Если ты еще раз скажешь это, я не знаю, что с
тобой сделаю.

- Ладно, Лиля, не будем копаться в моих чувствах к тебе, знай одно, ты
родной мне человек, я очень боялся сделать тебе больно, поэтому и
наделал глупостей. Я не оправдываюсь, наверно я, действительно трус.
Переживи это, пожалуйста, я очень хочу, чтобы ты была счастливой,
Лилька. Поехали, а, тетя Сима, наверно, уже беспокоится.

Лиля покорно поднялась и, стараясь, сохранить хоть каплю, уважения к
себе, дернула плечами, сбрасывая Мишкину руку. По-привычке, машинально,
залезла на переднее сиденье и, съежившись, прижалась к стенке, боясь,
как бы, ненароком, не задеть Мишку.

Ехали молча. И, вдруг, Мишка услышал, что Лилька мычит знакомый мотив.
Мишка, удивленно покосился на нее.

- Не бойся, я не сошла с ума. Песня привязалась. Услыхала, когда, как
дура, ждала, целый день, твоего звонка. Очень уж она под настроение
попала.

И уже вслух, с жалким вызовом пропела:

Эту боль перетерплю

И любить не перестану

Все равно счастливой стану

Все равно счастливой стану

Даже, если без тебя!

- Вот и ладненько, молодец, Лилька.

- Ничего я не молодец. Все, приехали, мама блудную дочь встречает,
волнуется бедная. Ты, не переживай, Миша, я ни о чем не жалею. Только уж
очень коротенькое у меня счастье получилось. Три года дружили, а счастья
– неделя. Прощай, Миша. Уезжай скорей! – все-таки, всхлипнула Лилька.

Войдя, в пустую квартиру и, разувшись, Люда без сил опустилась на
кровать.

Так и тянуло, броситься, не раздеваясь, лицом в подушку, ни о чем не
думать и мгновенно уснуть.

За то время, что она добиралась до дома, она пришла к окончательному
выводу, что она и только она, виновата во всем. Что она, бессовестная и
бессердечная, отбила, украла, да-да, украла, у бедной девочки, парня. А
она еще, несчастного Мишку своим презреньем оглушила, трусом обозвала.
«Родной мой, бедный мой, разве ты виноват, что влюбился в меня, что
боялся причинить боль своей подружке, с которой столько лет дружил. Не
судьба нам, Мишенька. Прощай любовь моя, счастье мое, мука моя. Я не
должна, но, господи, как больно, опять терять любимого».

Люда села на кровати и стала медленно раздеваться. «Завтра же первый
урок в 11-Б, как я это выдержу?» – с тоской, подумала она. Нужно было
идти в душ, хоть что-нибудь приготовить поесть и как-то
подготовиться к завтрашним занятиям.

И так Людочке, вдруг, стало тоскливо и одиноко. Мама, мамочка, сейчас бы
прижаться к ее теплой груди, заплакать навзрыд, рассказать, пожаловаться
на судьбу.

Мама бы поругала, пожалела бы, свою бедную, непутевую дочку, и ей бы
стало легче. Но мамы нет, мама еще молодая, она устраивает свою судьбу с
Евгением Борисовичем Весником – профессором университета, в котором
училась Людочка.

Евгений Борисович был очень мягким человеком. Студенты, пользуясь, его
добротой и мягкотелостью, вили из него веревки. Мама в нем души не
чаяла.

Шмыгнув носом, Людочка побрела в ванную. Наполнив ванну, горячей водой,
полезла, было в нее. И тут зазвонил телефон. Догадываясь, что это
Мишка, вздохнув, Люда сняла трубку:

- Слушаю тебя, Миша.

- Люда, прости меня, пожалуйста. Можно я приеду?

- Миша, это ты меня прости. Я бы хотела попросить прощения у Лили, но
меня она слушать не станет. Я – лицемерка и хищница.

- Людочка, не терзай ты себя, это я ж во всем виноват. Так можно мне
приехать?

- Нет, Миша. Еще раз прости, но все кончено. И давай договоримся, я не
Людочка, а Людмила Сергеевна – твой классный руководитель.

- Значит так, понятно. Корзиночку с грибами, Людмила Сергеевна, Вы
оставить изволили. Разрешите привезти ее Вам. Если я Вам противен, так я
возле Вашей двери ее оставлю. Извините, но чужого нам не надо.

- Пошел ты к черту, с этой корзиной. А грибы можешь зажарить и съесть
все сразу. Издевается он. – Бросила трубку Людочка. Кипя от негодования,
она заметалась по комнате, не находя себе места и забыв про ванну.

Раздался звонок в дверь. Люда остановилась, как вкопанная. Неужели
осмелился, сердце, неожиданно, подпрыгнуло от радости. Состроив самую
строгую физиономию, Людочка открыла дверь.

Мишки не было. У двери стояли, ее корзинка и пакет, полные опят.
Разочарование было таким сильным, что Людочка, чуть не крикнула вниз:
«Ну, и катись!», не швырнула туда же корзинку. В последний момент
удержалась, сознавая, что тем самым выдала бы себя с головой, а еще и
собирай потом эти треклятые опята.

Когда же услыхала, как грохнула внизу подъездная дверь, почувствовала,
как что-то оборвалось у нее внутри. «Ну, вот, и все. Дура, так тебе и
надо». Оставив в прихожей пакет и корзину, машинально взяла кустик,
понюхала, и, равнодушно подумав: «И, что с ними делать?», побрела снова
в ванную.

Ложиться в остывшую воду не хотелось, менять тем более. Решив, просто,
помыться под душем, сбросила халат. Мельком взглянула на себя в зеркало,
увидела на груди красные следы от Мишкиных поцелуев. Это было
последней каплей, все, что скопилось за сегодняшней день: стыд запретной
любви, чувство вины, горечь

утраты и тоска одиночества, вырвалось безудержными, разрывающими душу
рыданиями.

У бедной Людочки подкосились ноги. Голая, она сидела возле ванны и,
захлебываясь слезами, билась об нее головой. Когда первый, судорожный
приступ сменился, менее отчаянными слезами, она залезла в ванну и стала
ожесточенно тереть себя мочалкой. После, Людочка еще долго стояла под
душем, мешая слезы с водой и меняя горячий душ на ледяной.

Эти варварские истязания, возымели свое действие. Из ванной Людочка
вышла бодрой, спокойной и готовой ко всему, что ей еще предстоит.

Рано утром Люду разбудил удивленно-веселый голос Татьяны Аркадьевны,
которая, с утра пораньше, приехала проведать дочь и открыла дверь своим
ключом:

- Людмила, откуда у тебя такая прелесть! Неужели ты ездила за грибами.
Вот, никогда не подумала бы.

Люда села на кровати, взглянула на часы, было пять минут седьмого.

- Здравствуй, мама! Ты, что в такую рань.

- Приехала подкормить тебя, наверно, убегаешь в свою гимназию, голодной
или, наспех, жуешь всякую дрянь. Меня Евгений Борисович подвез. –
Татьяна Аркадьевна села рядом с дочерью на кровать, обняла – Дай я тебя
поцелую. Ну, как, ты, тут без меня?

Людочка прижалась к теплому маминому боку, уткнулась носом маме в грудь
и, вдыхая, знакомый, такой родной запах, пробурчала:

- Ничего, мамочка, живу. Ребят учу, а они меня.

Но материнское сердце трудно обмануть.

- Людмила! Посмотри на меня, да, ты, никак, плакала во сне. Что у тебя
стряслось, доченька?

- Да, ничего, о чем можно рассказать – вздохнула Люда и трусливо отвела
глаза.

- Не ври мне, Людмила. Замуж тебе пора, дочь. Ты же у меня краше всех, а
все одна и одна.

- Мама, мамочка! Как я тебя ждала вчера, звала. Услышала, приехала –
прильнув к матери, Людочка, всхлипнув, зарылась лицом в маминых коленях.

- Мама, влюбилась я, а он, а у него…

- Он, что женат?

- Хуже, мама, вчера я сказала, что между нами все кончено. И, вообще,
дура я, какой свет не видывал.

- Люда, я ничего не понимаю, он, что, не любит тебя?

- Да, любит, любит, я его любить не должна!

- Час от часу не легче, и не женат и любит, так почему не должна?

- Мама, не мучай меня. Давай закроем эту тему, поплакалась я тебе, ты
меня пожалеешь, поругаешь, мне и легче станет.

- А, что-то между Вами было?

- Было, все между нами было, только не долго, девушка у него.

- Значит, все было, тогда это серьезно, а девушка, все же не жена.

-Все, мама, все. Поцелуй меня, поругай, и я пойду в ванную. Любит, не
любит, к черту пошлет, а на работу идти нужно.

- Горе, ты, мое – обняла дочь Татьяна Аркадьевна – Ладно, иди, пока ты
приводишь себя в порядок, я что-нибудь приготовлю. Холодильник у тебя
конечно пустой? Позову Евгения Борисовича, вместе позавтракаем.

Вместо того, чтобы сразу идти в ванную, Люда свирепо набросилась на
грушу. Глядя на это безобразие, Татьяна Аркадьевна тяжело вздохнула:

- Видеть я этого не могу, и это моя нежная, хрупкая, прелестная дочка.

За завтраком, Евгений Борисыч пристал к Людочке, дотошно расспрашивая, о
гимназии, методике преподавания и тому подобной ерунде. Спасая дочь,
Татьяна Аркадьевна с жаром спросила:

- Людмила, ты так мне и не ответила, откуда у тебя грибы. Неужели ты
ездила в лес.

- Да, ездила – и с детской гордостью, похвасталась – И сама нашла
большущий пень, весь в опятах.

- С кем же ты ездила?

- С Карташовыми и Валентиной Семеновной. Меня Миша пригласил – Люда,
вдруг, покраснела и отвела глаза, уткнувшись в чашку с кофе – Мам, я не
знаю, что с ними делать, забери их, пожалуйста.

Под внимательным взглядом матери, Людочка заерзала, засуетилась.

- Ну, все, мамочка, спасибо. Пошла я, собираться – и выскочила из кухни,
захлопнув дверь в спальню.

- Женя, будь добрый, отнеси корзинку и пакет в машину, мы с Людмилой,
через минут десять, спустимся. – Задумчиво глядя на закрытую дверь,
попросила Татьяна Аркадьевна.

Когда профессор ушел, она постучала в дверь спальни:

- Людмила, выходи, хватит прятаться.

- С чего ты взяла, что я прячусь – с независимым видом, вышла Людочка.

- Скажи мне, доченька, что это, вдруг, Мишке вздумалось приглашать тебя
в лес, не из-за твоих ли красивых глазок.

- Мам, ну, что, ты, в самом деле. Что здесь такого, ну, пригласил,
вернее, уговорил. – Стараясь не смотреть на мать, Людочка нервно
надевала куртку, не попадая в рукава.

Татьяна Аркадьевна, обняла дочь:

- Неужели это он, родная моя?

- Мама, не мучай, ты, меня. Ну, да, он, но я еще раз повторяю, у нас с
ним все кончено. Пойдем, мне нельзя сегодня опаздывать. Боже мой, мама,
у меня все дрожит внутри, как я выдержу. – Людочка прижалась к матери и
на минуту затихла.

Татьяна Аркадьевна, гладя дрожащую спину дочери, прошептала:

- Ничего, доченька, ты у меня сильная, перетерпи родная. И, мне кажется,
что у Вас, еще не все кончено.

- Нет, все. Представляешь, он стоял, и не знал к кому броситься.

- Ладно, ладно, время все решит, пойдем. Мой любимый, нас уже заждался.

Люда стояла перед закрытой дверью в 11-Б и собиралась с духом. Переведя
дыхание, решительно открыла дверь.

За то время, как класс, вразнобой, поднимался, и она подходила к столу,
Люда увидела Мишку, который стоял один, и упорно смотрел в стол, чиркая,
что-то ручкой. Непримиримое, гневное лицо Лили и Витьку, который,
успокаивая ее, держал за руку.

Ей было так тяжело, так больно, а эта девчонка смеет, так на нее
смотреть. Люда с трудом удержалась от резкой, язвительной реплики. Из-за
этих переживаний, она на несколько секунд, затянула паузу. Ребята
зашевелились, недоуменно, глядя на нее.

Люда опомнилась:

- Good Morning ladies and gentlemen! Please take a seat. I apologize,
l,m a little unorganized today.1 С сегодняшнего дня, мы, несколько
уроков, будем учиться разговаривать по-английски, излагать свои мысли,
на бумаге, по-английски, даже, немного думать по-английски. Приготовьте,
пожалуйста, тетради.

21

11-Б писал контрольное сочинение на свободную тему. Людмила Сергеевна
стояла у окна, смотрела сквозь залитое дождевыми струями, стекло, на
почти уже голые, мокрые деревья, рябые от дождя лужи, редких, прыгающих
через них прохожих. Она тоскливо думала, что уже октябрь, скоро зима, а
ей, кажется, придется уходить из гимназии. В старших классах, ее
встречали, ехидно-любопытные взгляды девчонок и нагловато-пошлое
поведение, некоторых парней. В учительской добродушно-любовное
отношение, сменилось на холодно-брезгливое. Только Мария Петровна и
«Гордая полячка», по-прежнему, относились к ней по-дружески, хотя и у
них, иногда, в глазах мелькали сожаление и сочувствие. «Зубр», при
встречах, отводил, по-собачьи, жалостливые глаза. В ее 11-Б, отношение
к ней, стало каким-то бережно-любовным, но здесь Люде было всего
тяжелей. Только с «мелюзгой» 6-А, она отдыхала душой. Она долго не
понимала, в чем дело.

Несколько дней назад, после урока в 6-А, в класс влетела Ирка. Выгнала
последних, завозившихся, мальчишек и девчонок, и страшным шепотом,
прошипела:

- Это правда, что ты спуталась с Мишкой Карташовым?

Отшвырнув, молча, Ирку, Люда рванула из тетради лист. В сердцах, рвя
бумагу, нацарапала несколько строчек. Не обращая внимания на крик Ирки:
«Куда ты!», хлопнула дверью перед ее носом.

Стиснув зубы, без стука вошла в кабинет «Зубра» и положила перед ним
заявление. Директор секунду ошалело смотрел на бумагу. Потом вскочил и
суматошно забегал по кабинету.

- Николай Витольдович, что Вы мечетесь, можете уволить меня по любой
статье.

«Зубр» запнулся на бегу:

- Дорогая Людочка, когда-нибудь я дождусь от Вас, почтительного
обращения?

- Господин директор, не заговаривайте мне зубы, Вы увольняете меня или
нет?

«Зубр» посерьезнел, подошел к Люде и, положив ей на плечи тяжелые руки,
чмокнул в лоб.

- Идите, Людочка, отдыхать, а завтра приходите в классы учить ребят, Вы
очень хорошая учительница. – Не глядя, он взял со стола заявление,
порвал на кусочки и высыпал их в корзину.

Шмыгнув носом, Людочка, подпрыгнув, чмокнула «Зубра» и выскочила из
кабинета.

_____________

1 Доброе утро, леди и джентльмены, садитесь, пожалуйста. Извините, я
сегодня несколько рассеяна.

Продолжая смотреть в окно, Людмила Сергеевна, с комическим участием,
поинтересовалась:

- Светочка, тебе не очень досаждает Аркаша? Я понимаю, что у Вас,
сейчас, много общего, но, надеюсь, сочинение не одно на двоих.

Класс, с облегчением и удовольствием, задвигался, засмеялся. Людмила
Сергеевна была в своем репертуаре, остроумная и
благожелательно-ироничная. Светка, сердито двинув дружка, довольно
громко прошипела:

- Оболтус, вечно из-за тебя влетает.

Аркашка, охнув, весело проявил любопытство:

- Людмила Сергеевна, как это у Вас, получается, стояли ко мне спиной, а
увидели, что я к Светке лезу?

Люда повернулась, и без улыбки, назидательно объяснила:

- Аркашенька, если бы я заметила, что ты лезешь к Свете, я выгнала бы
тебя из класса, за аморальное поведение. А, как я заметила, что ты
мешаешь Свете, это профессиональный секрет.

Класс мгновение переваривал то, что сказала Людмила Сергеевна, а затем,
захохотали парни, смущенно хихикали девчонки.

Люда, глядя, на, глупо хлопающего глазами, Аркашку и, покрасневшую, до
корней волос, Свету, быстро подошла к ней:

- Прости меня, Светочка. Опять я неудачно пошутила, водится за мной,
такой грех. Не хотела я тебя смущать. Аркаша, надо сначала думать, а
потом говорить. У нас же с тобой, получилось наоборот.

Люда виновато пожала Свете руку.

- Что Вы, Людмила Сергеевна. Я так рада, что Вы повеселели, как раньше,
шутите – Света взяла Люду за руку и, вдруг, прижала к своей щеке. – А,
Вы, лучше всех. Мы Вас любим. А, ты, отстань, что, ты, меня дергаешь.
Пиши, лучше, сочинение. – Отмахнулась от Аркашки, Света.

От Светкиного, неожиданного, признания, класс сразу притих.

- Не надо, Светочка – мягко убрала руку, Люда, – а то, я, сейчас,
заплачу. Давайте, ребята, вернемся к сочинению.

Люда пошла на свое место, но тут ее остановил голос ее тезки, Людмилы
Лесниковой, девочки старательной, но не очень способной. В классе ее
звали Милкой, и поэтому, Люда испытывала к ней, чувство, похожее на
материнское.

- Людмила Сергеевна, помогите мне, пожалуйста – Люда подошла к ней –
Вот, все слова знаю, а предложение не получается.

Объяснив, девушке, Люда ласково погладила ее по плечу. Подняв голову,
замерла. Мишка смотрел на нее, своими проклятущими антрацитовыми
глазами.

Смотрел, как раньше, влюблено и, чуть насмешливо. Она почувствовала, как
пол уходит из-под ног, едва она успела ухватиться за стол. Не стало
никого, только она и он. Сил не было оторваться от этих глаз. «Господи,
зачем он так смотрит на меня. А осунулся то как. И губа рассечена,
опухла. Он, что дрался с кем-то? Подойти бы, прижать его голову к
груди, дотронуться до этой губы. Спросить – больно?»

Мишка, чуть заметно улыбнулся, кивнул. С трудом, придя в себя, Люда
отвернулась и упала на свой стул. Сердце колотилось, как бешенное. Краем
глаза она увидела, как Мишка, с азартом, что-то пишет.

Немного успокоившись, она увидела, что Витька приподнялся и пытается
заглянуть в Мишкину тетрадь, она хотела одернуть его, но Лиля, дернула
Витьку за полу и показала ему кулак. «Это просто удивительно, но эта
троица, по-видимому, сдружилась». Люда вспомнила, как Витька положил
перед ней папку с готовыми рисунками. Потом сказал, что если рисунки ей
понравятся, то все это хозяйство, они будут вешать вечером, после
занятий в классе шестого А. Она еще удивилась, что за хозяйство и кто
это они. Но спрашивать не стала. Рисунки ей очень понравились.

После занятий она принесла папку в класс и застала всю компанию, с
головой погруженную в трудовой процесс. Михееч и Мишка, стоя на
стремянках и визжа на всю школу, сверлили стены. Витька и Лиля
вставляли, в какие-то лакированные коробки, стекла. Ирка, по своему
обыкновению, бестолку суетилась, шумела и всем мешала.

- Милка, наконец-то! – дурным голосом, заорала она – где тебя носит?
Давай сюда папку.

Все вежливо с ней поздоровались. Она, немного, помыкалась, не зная, куда
себя деть. Все были заняты и не обращали на нее внимания. Ей стало
ужасно обидно, она почувствовала себя здесь лишней. И Мишка, гад, даже,
не взглянул ни разу.

- Как вижу, я здесь не нужна. Бог Вам в помощь! До свидания! – вылетела
она из класса, хлопнув дверью. На секунду остановилась и услышала,
дверь, отскочив, осталась чуть приоткрытой, как Ирка прошипела:

- Эх вы! Обидели человека.

«Хоть для Ирки, я что-то значу» – подумала она и ринулась по коридору,
еле сдерживая слезы.

- Милка, постой! – догнала ее Ирка. – Ты, зря обиделась. Увлеклись
ребята, никто не хотел тебя обижать.

- Что тебе надо от меня? Что ты лезешь мне в душу? – закричала она на
Ирку. – Теперь у нее два дружка и оба ее нежно любят.

- Миличка, дуреха, не сходи с ума – обняла, как она не сопротивлялась,
ее Ирка. – Он же, бедняга, весь извелся. Это, насколько я поняла, ты его
прогнала. Он, даже, рисунки побоялся тебе показать, Витьку отправил.
Любит он тебя. Дурачье вы, и ты, и он. А, Мишка, я тебе скажу, молодец,
это же он придумал, поместить рисунки в, как их, лайтбоксы.

- Врешь, ты, все – успокоилась она немного – Побоялся он, не такой уж он
боязливый. И, что Мишка умный, я и без тебя знаю, нечего его
расхваливать.

Мишку она увидела, как только он вышел из класса и пошел в их сторону.
Запаниковав, она оттолкнула Ирку:

- Все, пока. Я побежала. – И убежала, дура!

Звонок прервал поток ее воспоминаний. Очнувшись, Люда оглядела класс.
Все смотрели на нее, словно, ожидая чего-то.

- Что Вы уставились на меня, словно дети в цирке, зайца я вам из кармана
не вытащу. Сдавайте ваши опусы и можете быть свободными. – Поднялась
Люда и озорно улыбнулась.

Все зашумели, засмеялись, столпились у ее стола, складывая тетради
неряшливой стопкой. И, конечно, наглец Аркашка, не удержался, ляпнул:

- Вот, так-то, лучше! А-то сидит, как воплощение мировой скорби. – И тут
же схлопотал подзатыльник от Светки.

- Идиот! Когда же ты думать будешь, прежде чем ляпнуть – горестно
всплеснула руками Света.

- Аркашенька, твоя непосредственность, меня, просто, умиляет.

Подошли к столу Витька и Лиля. «Все время вместе. А, как же любовь,
Лиличка?» – промелькнуло в голове Люды. Еще Лиля удивила ее, когда
взгляды их встретились. В ее глазах не было прежней ревнивой
враждебности, скорее Лиля сочувствовала ей и хотела, что-то сказать, но
не решалась.

Люда подождала, но Лиля только смущенно улыбнулась и, дернув Витьку,
вышла из класса. Класс опустел, только Лесникова, торопливо дописывала,
виновато поглядывая на Людмилу Сергеевну. И Мишка спокойно сидел и
смотрел на нее. Это Люду ужасно нервировало, и она старалась не смотреть
на него.

- Людочка, не торопись, я подожду – и, не глядя, сердито Мишке –
Карташов, что Вы сидите, сдавайте Вашу тетрадь.

Нервничая, она складывала тетради в сумку. Несколько штук упали на пол.

- Людмила Сергеевна, не беспокойтесь, я подниму. – Мишка, взяв свою
тетрадь, спокойно собрал упавшие и, подавая их, тихо сказал, – А эту
прочти, до окончания занятий, пожалуйста.

И, не давая возможности, что-либо ответить, вышел из класса.

Дождавшись, наконец, тетрадь от Лесниковой, нехотя, направилась в
учительскую. Прощаясь с ребятами, сразу отметила, отсутствие Мишки.
«Удрал нарочно, что же он мне такое написал?»

До учительской она не дошла, прозвенел звонок, и ей надо было идти на
урок в 11-В. Вот куда идти ну совершенно не хотелось. В этом классе,
как нарочно, собрались самые неприятные типы. Особенно она ненавидела
пару дружков: Володьку Воеводина – прыщавого бугая, с сонными,
похотливо-маслянными глазками и пронырливого, худосочного, трусоватого
мелкого пакостника Лешку Лернера.

Люда подозревала, что именно он пустил, о ней с Мишкой, пакостный
слушок. (Мишка, нечаянно, проговорился, что вытряхивал душу из этого
типа, когда искал ее).

Эти двое и еще несколько парней третировали весь класс. Она не раз
видела заплаканные лица девчонок 11-В. Но они боялись и молчали.

Несколько раз, возмущенная Людочка, говорила об этом Марии Петровне, та
разбиралась, но толку, пока было мало. Становилось только хуже. Эти
сволочи,

кажется, еще и сигареты с соломкой, таскают в школу. Двоих, как-то
Михееч поймал на заднем дворе, те сбежали и потом клялись, что Михееч на
них напраслину возводит. Все так и сошло им с рук.

Войдя, в класс, она холодно поздоровалась. Люда, все-таки, не любила
11-В, а претворяться у нее, сейчас, не было сил. Объявив о сочинении,
она разрешила пользоваться словарями, учитывая, что 11-В, слабее других.


Удостоверившись, что все начали работать, села за стол и стала проверять
тетради. Меняя тетрадь, Люда заметила, что Лида Круглова, испуганно
взглянув на соседа, поспешно роется в словаре. Заподозрив, неладное, она
догадалась, что сосед, ее просто на просто эксплуатирует. Люда, тихим,
от холодного бешенства голосом, приказала:

- Мельников, немедленно, перебирайтесь за пустой стол. И, если, еще
замечу, кого-нибудь, за использованием рабского труда, выгоню к чертовой
матери и влеплю единицу.

Класс испуганно притих, ребята и не подозревали, что спокойная и
улыбчивая Людмила Сергеевна, может быть такой жесткой.

Когда прозвенел звонок, и ребята столпились у стола, сдавая тетради,
Люда остановила Мельникова.

- Учти, Сережа, увижу у Лиды, хоть слезинку, двойка за год тебе будет
обеспечена. Так, что советую стать ее рыцарем. Кстати, рекомендую, тем
от кого плачут девушки, а я знаю, кого это касается, тоже намотать себе
на ус. Я разбираться не буду, и доказательств искать тоже не буду. С
двойкой по профилирующему предмету, аттестата не видать. Не забыли,
какая у нас гимназия? Все сдали свои сочинения? Тогда прошу не
хороводиться возле моего стола, дайте мне собраться.

Класс опустел, ребята сочли за благо, лишний раз не попадаться на глаза
разгневанной учительницы. Собравшись, Люда пошла к двери, но услышала:

- Лидка, ты не дуйся на меня, лишнюю двойку не хотелось хватать, а в
обиду я тебя никому не дам – Люда, слушая, замерла – И Люда тут не
причем, хотя она молодец, кто бы мог подумать, что она может такой быть.

Что ответила Лида, она слушать не стала. Выйдя из класса, увидела,
стоящую у стенки Лиду и Сергея рядом с ней.

- Сережа, будь добрый, помоги мне донести мои вещи. Сумка уж очень
тяжелой стала, как-никак с двух классов, ваших творческих мучений.

Сергей, с готовностью, выхватил у Люды сумку. Некоторое время шли
молча.

- Ну, как, справился без помощи?– нарушила молчание Люда.

- Посмотрите, кажется, кое-как справился.

- Сергей, ты меня прости, но я случайно услышала, что ты сказал Лиде.
Лида тебе нравится?

- Да, ладно, чего там. А Лидка мне давно нравится.

- Это хорошо, только если тебе девушка нравится, прежде всего, надо
видеть в ней человека. К девушке нужно относиться бережно. Ты меня
понимаешь.

- Людмила Сергеевна, гадом буду, если я Лидку обижу, и любому башку
оторву, если ее, кто-нибудь обидит.

- Верю, только постарайся меньше блатным жаргоном блистать, проще,
Сереженька, нужно выражаться. – Помолчав, Люда вздохнула – Плохо,
Сережа, у вас в классе. Девочки, зачастую, заплаканными ходят, травкой
народ балуется. Того и гляди, что кто-нибудь на иглу сядет. Подумай об
этом, Сережа.

- Что Вы, Людмила Сергеевна, не может у нас этого быть.

- Может, Сереженька, может. Видела я это и в университете, когда
училась, и в других школах. Нас, пока, бог миловал, но может оказаться,
что только пока. Вот, мы и пришли, спасибо, что помог. Еще раз прошу,
подумай, парень ты сильный, многое можешь сделать. Иди, звонок скоро.

Когда Люда втащила в учительскую свою тяжеленную сумку, журнал и пакет с
дорогими сердцу вещами, ее будто обдало холодом. Привыкшая, в последнее
время, к такому отношению коллег, Люда сделала вид, что ничего не
замечает. Приветливо поздоровалась с Марией Евгеньевной, которую еще
сегодня не видела и устроилась в уголке. Негласно, это был ее уголок.

У нее остался еще только один урок во вторую смену в 6-А. И, значит, в
ее распоряжении было целых три часа. Люда устало закрыла глаза. Очень
хотелось прочитать, что ей написал Мишка. Но не здесь же, на глазах этих
чертовых ханжей.

Люда решительно встала: «Пойду-ка я в кафе, там и Мишкино послание
прочту». Прозвенел звонок, взяв пакет, где лежала и Мишкина тетрадь, она
вышла вместе со всеми, кто шел на занятия. Столкнувшись, у дверей, ее
товарищи по работе, еще недавно любезные и доброжелательные,
отстранялись и отводили глаза. Хотелось выругаться и послать их куда
подальше.

На улице было промозгло, дождь хотя и прошел, но воздух был насыщен
холодной, противной влагой. Капало с деревьев, порывом ветра Люду обдало
пригоршней жгуче-ледянных мелких капель. Поежившись, Люда накинула
капюшон куртки. Настроение у Людочки было подстать погоде. Как она не
крепилась, стараясь не замечать ханжеского презрения коллег, которое
основывалось только на пакостном слухе, все же было обидно и горько, до
слез. «И зачем это мне все надо? Что я себе работы не найду? Да, за одни
переводы мне платят вдвое больше, чем в этой чертовой гимназии. И сама
писать буду, сейчас просто времени не хватает. Но начатый детективчик я
закончу, а там посмотрим, он у меня, кажется, неплохо получается». – С
ожесточением думала Люда.

В кафе было тепло, светло и уютно. Свободных столиков было немного, но
ее любимый, в углу, возле неизвестного растения в кадке, был свободен.

Заказав блинчики с мясом, которые были здесь отменные, кофе и пирожное
(не потолстею же я с одного «наполеона»), Людочка достала Мишкину
тетрадь.

Людмила Сергеевна не могу я писать это дурацкое сочинение. «Ах ты,
свинья!» Можете поставить мне двойку. Черт возьми! Ну почему мы должны
играть эту глупую, тяжкую для меня, я уверен, и для тебя, комедию в
ученика и в строгую учительницу. Ну, хочешь, я уйду из этой школы,
переведусь, хотя бы в пятнадцатую. Я вижу, как тебе тяжело (знать бы,
кто пустил этот слушок, голову бы оторвал). Люда, Людочка, снишься ты
мне, а когда нет, я на тебя обижаюсь, как будто ты виновата, глупо, да.
Сегодня ты была, сначала, такой грустной, грустной, что хотелось, как
маленькую девочку, обнять, приласкать и

наговорить тебе кучу глупых, нежных слов. Прости, что-то я, черт знает,
что пишу. А потом, вдруг, стала такой, какой я увидел тебя в первый раз,
остроумной, добродушно-ироничной. Ты помнишь, как я навязался тебя
провожать. Как весело, свободно мы болтали, как ты подшучивала надо
мной. Бог ты мой, как же я боялся, что ты равнодушно выслушаешь меня и
уйдешь. Кажется, это было сто лет назад. Все, больше я ничего не буду
вспоминать, а то ты рассердишься на меня и, чего доброго, дальше не
будешь читать. А потом Светка призналась тебе в любви. Ты, знаешь, она
здорово переменилась, с тех пор, как подружилась, благодаря тебе, с
Аркашкой. Ну, бегемот бестактный, так и хотелось врезать ему, чтобы
думал прежде, чем ляпнуть.

Людочка, ты запретила так обращаться к тебе, а я пользуюсь, тем, «что
написано пером…», прости негодяя. Людочка, ну, что, что нам мешает. Ты
же видишь, что Лилька уже не стоит между нами. Мы, сейчас, дружный
трудовой коллектив. Так сказать, треугольник, но не любовный. Дурочка,
ты, моя, обиделась, убежала.

Милая, а я, недавно, подарок получил, угадай, от кого и что. Правильно,
умница, от Татьяны Аркадьевны, баночку маринованных опят. Я пришел к ней
клянчить работу. Ты не знаешь, с чего это она встретила меня, как
родного? Работенку подкинула приличную, аванс пообещала, баночку, этак
хитренько, вытащила и смотрела ласково, ласково. Не знаешь, а?

Люда, скоро звонок, а я ловлю себя, что просто болтаю с тобой. Я так
давно не разговаривал с тобой просто так. Людочка, ну почему, Светке
можно признаваться тебе в любви, а мне нельзя. Хотя она сказала: «Мы Вас
любим». Значит, и я. Родная моя, я не хочу входить в «мы», я
индивидуалист и эгоист и, как это не банально звучит, я жить без тебя не
могу.

Вот и звонок. Людмила Сергеевна, я буду ждать, после Вашего урока у
шестиклассников. Лягушечка моя, коробченка будет стоять у ворот.

- Милка-зверинка, ты, почему без меня блинчики, пирожные трескаешь? –
заорала, не обращая ни на кого внимания, появившаяся в зале, Ирка.

Люда вздрогнула и поспешно спрятала тетрадь в пакет.

- Ирка, от тебя можно, невроз заработать, что ты кричишь, люди же
кругом. Посмотри, никто не подавился из-за тебя – с привычной
усталостью, попеняла подруге Люда.

Игнорируя, ее упреки, Ира продолжала почти также громко:

- Я тебя искала, могла бы меня позвать. Хорошо, что я такая догадливая.
Дай глотнуть горяченького, мерзкая погода – схватила чашку Ирка – Тьфу!
Да, он у тебя совершенно холодный!

- Не будешь хватать, не спросив.

- Постой, да у тебя все холодное, вон, на блинах, масло застыло – Ирка
подозрительно вгляделась в лицо Людочки. – И глаза на мокром месте.
Колись, с чего мировая скорбь.

- Девушка, две чашки горячего, горячего кофе, три блина и «наполеон».
Да, эти блины суньте в микроволновку. – Ирка перевела дух и снова
пристала к Люде. – Так скажешь, чего ты опять ревела.

- Да не ревела я, что ты пристала и без тебя тошно. – Люда сердито
отвернулась, но при этом подозрительно шмыгнула носом.

- Кстати, что ты поспешно спрятала, когда я заорала?

- Ничего особенного, сочинение на свободную тему.

- Да, и настолько плохое, что от огорчения ты прослезилась.

- Как ни странно, ты угадала, прослезилась, это очень плохое сочинение.
Все, отстань, давай есть.

- Что такого плохого мог написать тебе… Миша.

- Ирка! Я тебя когда-нибудь убью. Не можешь, чтобы не ковырнуть по
больнее.

- Милка, серьезно, что ты мучаешь, и его и себя. Уволься, и дело с
концом. И любите Вы друг друга до потери пульса.

- Какая же ты, Ирка, циничная, и все у тебя просто. Я думала о том,
чтобы уволиться. Но я не буду убегать, как побитая собака. Не дождутся.

- Вот это правильно, молодец. Уважаю. А Мишка, что написал?

- А любопытной Варваре… ждать меня будет после уроков. И не приставай
больше. Ирка, скажи, почему, бесишь ты меня, а на душе легче стало?

- Не знаю, подружка, наверно, потому, что я люблю тебя, Миличка. И, не
вздумай, лезть, ко мне, целоваться. Ой, у меня же урок, через сорок
минут. Девушка, получите с нас.

Расставшись с Иркой, Люда решительно не знала, куда себя девать. До ее
урока еще целый час с лишним. Придется идти в учительскую, а туда идти
совершенно не хотелось. Скрепя сердце пошла и, конечно, в дверях
столкнулась со Стасом. Он стоял в дверях и, нагло ухмыляясь, не давал ей
пройти. Чтобы лишний раз не давать пищи злым языкам, Люда, как могла,
вежливо поздоровалась:

- Здравствуйте, Станислав Викторович – и все же не удержалась, съязвила.
– Вы, случайно, не вросли в пол, окаменев, как жена Лота.

- Ничего удивительного, Людмила Сергеевна, взгляд ваших прекрасных глаз,
поражает, как взгляд Медузы-Горгоны – ничуть не смутился, этот подлец.

- Дай пройти, придурок – лучезарно улыбаясь, процедила Людочка, сквозь
зубы – А то у тебя, внезапно, схватит живот.

Благоразумно, отскочив, Мезенцев проводил Людочку, ненавидящим взглядом.

- Не так стремительно, Станислав Викторович, не дай бог, запнетесь,
чего-нибудь себе сломаете, я себе этого не прощу.

- Идите сюда, Людочка – приветливо позвала ее Ольшанская. – Вот,
садитесь рядом со мной, кофейку хотите?

- Здравствуйте, Вероника Михайловна, рада Вас видеть – растрогано
улыбнулась «Гордой полячке» Людочка, устраиваясь в кресле, рядом с ней.
– А кофе я не хочу, только из кафе.

- Людочка, что Вы не поделили, с этим хлыщем? – Наклонившись, шепотом
спросила «химичка», когда за Мезенцевым закрылась дверь. – Говорят, что
он увольняется и уезжает в Москву.

- Я не хочу говорить о Мезенцеве, он подлец и мне наплевать, куда он
едет, хоть к черту в зубы – Людочка виновато вздохнула – Простите меня,
Вероника Михайловна.

- Ладно, Людочка, не хотите и не надо – «графиня» дружески похлопала ее
по руке – Я, совсем о другом, хотела с Вами поговорить.

- О чем? – встревожилась Люда, и невольно сжалась, ожидая, очередной
неприятности.

- Успокойтесь, дорогая, что ж Вы так нервничаете. Совсем задергали Вас
бедную – бросила недобрый взгляд, на присутствующих, Вероника
Михайловна. – О хорошем. Моя племянница мне все уши прожужжала, какие
замечательные картинки повесили Ваши ребята из 11-Б, у них в классе. И,
прыгая, кричала, что это все Людмила Сергеевна придумала, она, это
значит Вы, такая замечательная, веселая и добрая.

Людочка покраснела, и не столько оттого, что ее хвалят, сколько от
стыда. Ведь она, занятая своими проблемами и переживаниями, совсем не
участвовала в реализации своей идеи.

- Вероника Михайловна, и кто же Ваша племянница, что меня так
расхвалила?

- Угадайте, Людочка, говорят, она на меня похожа.

- Подождите. Олечка Лисневская, правильно?

- Правильно.

- Ну, Олечка – не объективный судья.

- Конечно, весь 6-А не объективно к вам относится, Людочка.

- Должна признаться, к своему стыду, что мое участие было минимальным.
Ребята все сделали сами, самостоятельно, я только их попросила. Лиля
Величко, очень талантливая девушка, просто замечательные иллюстрации к
сказкам Киплинга нарисовала, Миша Карташов тексты на английском языке к
ним составил. А потом они все вместе, с Витей Заварзиным и Родионом
Михеичем организовались в настоящий творческий коллектив. И соорудили
то, что сейчас есть. Еще классная руководительница 6-А и моя подруга Ира
Гринберг, здорово суетилась, но, думаю, от нее больше шума было, чем
пользы. Так, что зря Олечка прыгала вокруг Вас и расхваливала меня.

- Ох, Людочка, Людочка, не умеете Вы себя ценить. То, что Вы рассказали
и есть самое ценное. В Вашем классе я отдыхаю душой. При Вас ребята
стали лучше, добрее что ли. Возьмите того же Витьку Заварзина, был же
оболтус, а теперь, даже, подстригся. А Аркашка Самойлов, А Света
Малышева, она же, как гремучая змейка, ядовитой была. А теперь, добрая,
отзывчивая, только своего соседа, Аркашку, придирками изводит.

- Да причем тут я – Людочка удрученно махнула рукой. И шепотом – Милая,
Вероника Михайловна, это же все любовь. Витька в Лилю влюблен, Аркаша со
Светой подружились и благотворно влияют друг на друга.

- Людочка, не сплетничайте, тем более, насколько мне известно, это с
вашей легкой руки, вернее язычка, возникла сия дружба.

Люда покраснела и смущенно спросила:

- Вероника Михайловна, как Вы узнали? Я пошутила, захотелось немного
Аркашку проучить, чтобы думал, прежде чем ляпнуть. Хотя, ко мне это
тоже относится.

- Как узнала, очень просто, ребята смакуют Ваши шуточки.

Прозвенел звонок

- Ну, вот, и скоротали мы время, Людочка. У Вас, если я не ошибаюсь,
сейчас урок.

- Да, в шестом А.

После урока, усталая, но довольная, Людочка шла в учительскую, чтобы
собраться домой. Урок получился, ребята с азартом переводили тексты к
Лилиным рисункам. Устроив, что-то вроде соревнования, разбила класс на
команды и поставила задачу, чтобы у каждой команды получился связный
отрывок из сказки. Она же ходила между рядами, помогала, одобряла,
подшучивала и за лучший отрывок пообещала приз. Заинтригованные ребята,
работали на совесть.

Сложив очередную порцию тетрадей в сумку, приподняла ее, господи, до
чего тяжелая. Людочка бессознательно занималась, чем угодно, только бы
подавить, нарастающее волнение, перед, предстоящей, встречей с Мишкой.
Она перебирала немногочисленные свои вещи, бездумно листала тетради и
поняла, что просто тянет время. Разозлившись, обозвала себя трусливой
дурой. Достав из шкафчика куртку, оделась и с трудом повесила на плечо,
тяжеленную сумку. Кивнула, на прощанье, проверяющей за столом тетради,
Марии Евгеньевне. Старушка, вдруг, как прежде, ласково сказала:

- Людочка, зачем Вы носите такие тяжелые сумки, молодым девушкам это
вредно. И накиньте капюшон, на улице опять пошел дождь.

- Спасибо, Мария Евгеньевна. Всего хорошего – растроганно ответила
Людочка и поспешно закрыла за собой дверь, чтобы скрыть, навернувшиеся,
внезапно, слезы. «Что-то, и правда, в последнее время, у тебя глаза на
мокром месте» – с, досадой, подумала Людочка.

На первом этаже, она опять столкнулась, с одетым уже, Стасом. Он ее явно
поджидал.

- Милка, я тебя провожу, давай мне сумку. – Криво ухмыляясь, он подошел
к ней вплотную.

Не останавливаясь, Люда вышла на улицу. Моросил мелкий, холодный дождик
и она накинула капюшон.

- Не утруждай себя, меня, есть, кому проводить.

Мезенцев догнал Люду и схватил ее за руку:

- Врешь, никого у тебя нет. Послушай, Милка, кончай ломаться. Я уезжаю в
Москву. У меня там будет все: квартира, работа, машина, деньги, наконец.
Что тебе здесь делать? Поехали со мной.

От бешенства у Людочки потемнело в глазах, хотя и на улице уже темнело.
Как смеет, эта тварь, предлагать ей такое. Чтобы не врезать, по
смазливой, ненавистной роже, Людочка, молча, вырвала руку, и быстро
пошла в темноту школьного двора.

Это была ее ошибка. Стас догнал ее и обхватил за шею, так, что рука его
сдавила ей горло. Другой рукой он жестоко сжал ее грудь.

- Не дергайся, сука, задушу. Ну, где твои приемчики? Помнишь, как подо
мной извивалась и хныкала, а теперь ломаешься.

Люда попыталась вырваться, но Стас надавил на горло и она начала
задыхаться, круги и точки замельтешили перед глазами. Да и тяжелая сумка
очень мешала.

- Не дергайся, я сказал. Знаешь, что я сейчас сделаю. Стукну тебя, сука,
легонько по темечку, затащу в укромный уголок и возьму, все, что мне
причитается.

- Тебе придется меня убить, потому, что, после этого, я тебя убью –
прохрипела Людочка.

Вдруг, Стас, как-то задушено пискнул, руки его разжались, и в следующее
мгновение он отлетел, врезавшись головой в ограждение баскетбольной
площадки.

- Успокойся, родная моя, все, все, эта сволочь тебя больше не тронет.
Мишка, прижимал Людочку к себе, отчаянно стараясь, утешить, успокоить
ее. От пережитого унижения, Люду трясла мелкая, противная дрожь. Больше
всего ее мучило, слышал ли Мишка, что говорил Стас.

- Ты как сюда попал? – хрипло спросила она, мучительно вглядываясь в его
лицо и ужасно боясь, что он отведет глаза, скрывая брезгливую жалость.
Как она ненавидела себя за этот страх.

- Очень просто, ты долго не шла, и я пошел искать тебя. – Мишка снял с
нее проклятую сумку – Ух, ты, какая тяжелая. – Вдруг, приподнял Людочку
и крепко поцеловал в губы. – Пойдем, посмотрим, очухался этот скот.

Немного ошеломленная, она послушно пошла за ним. Стас ворочался возле
ограды, стараясь подняться. Мишка поднял его за отвороты мокрой куртки:

- Очухался? Запомни, если ты только подойдешь к этой женщине, тебя будут
долго лечить, и я не уверен, что вылечат. А теперь убирайся и побыстрей,
а то, я за себя не ручаюсь.

Мезенцев, покачиваясь и прихрамывая, побрел в сторону ворот:

- Милка, ты еще меня вспомнишь! – Крикнул он, отойдя на приличное
расстояние.

- Вот, сволочь, зря я ему не врезал.

- Ладно, черт с ним. Бери сумку, надоела она мне, хуже горькой редьки.

Мишка повесил на плечо сумку и, взяв Люду за плечи, заглянул ей в лицо:

- Ты, как, отошла? Горло не болит?

- Пошли, ничего у меня не болит. И, пожалуйста, перестань суетиться с
видом заботливого папочки – строптиво сбросила его руки, Людочка.

- Узнаю свою злючку-колючку – засмеялся Мишка.

- Я не твоя – сердито бросила Людочка и, затолкав руки в карманы куртки,
быстро пошла впереди него. Мишка шел за ней, смотрел на ее, чуть
сгорбленную, напряженную спину и, из последних сил, боролся с желанием,
повернуть Люду к себе и что-то сделать, сказать, только бы она поняла,
как дорога ему.

Когда они сели в машину и отъехали от школьного двора, Мишка нарушил
неловкое молчание:

- Пристегнись и, пожалуйста, не переживай из-за этого гада.

- С чего ты взял, что я переживаю, ты лучше скажи, почему у тебя губа
разбита. Что, еще где-нибудь совершал рыцарский подвиг, спасая
несчастную девицу.

- Люда, да успокойся ты, просто я вернулся в команду Максима Максимыча
– моего тренера по боксу. Ну, и схлопотал в тренировочном бою.

- И зачем тебе это надо, неужели, это так интересно, бить людей по лицу.

- Бокс – такой же спорт, как и всякий другой. Я понял, что в гимнастике
мне делать нечего, я слишком длинный и тяжелый.

- Ну, а с театром, как же?

- Да, нормально с театром – с досадой и отчаянием стукнул ладонями Мишка
по баранке – Люда, ты прочла мое письмо?

- Прочла. Двойку получишь – буркнула Людочка.

- Это все, что Вы, Людмила Сергеевна, можете мне сказать?

- А, что, что, ты, от меня ждешь? Думаешь, если написал несколько
ласковых слов, напомнил о своих нежных чувствах, то я так и брошусь тебе
на шею. Или рыцарь без страха и упрека ждет более достойной награды.

- Люда, Людочка, приди в себя, какая, к черту, награда. Неужели ты так и
не можешь меня простить. Я не верю, что стал тебе безразличен.

Но Люда уже ничего не слышала. Пережитое унижение всколыхнуло все, что
она когда-то пережила, задавленную ненависть и презрение к себе.

- Оставь меня! Я не Людочка, я Милка – безвольная и жалкая тряпка! Что
ты деликатничаешь, ты же все слышал. Хочешь знать, что связывает меня с
этим подонком. Ничего особенного, он трахнул меня. Молоденькой дурочке,
потерявшей, свою первую любовь, нужно было, чтобы кто-нибудь ей
посочувствовал, пожалел ее. Вот эта тварь и посочувствовала. Только, что
он тварь, я узнала несколько позже.

- Дура, ты, Милка – Люда отшатнулась, как от удара. Мишка остановился,
взял ее руку и прижал к губам, лицу – Из-за этого, ты, все эти годы,
казнила себя. Один гад обманул тебя, другой…

- Не смей, Сема не гад, просто, когда мы встретились, он от трех пьяных
отморозков спас меня, у него уже были жена и дочка. Тося, такая веселая,
рыженькая и Нюсечка, прелесть девчушка. Знаешь, вы, чем-то похожи,
храбрецы, рыцари и трусишки – в голосе Людочки послышалась нежность.

- Ты очень любила его?

- Не ревнуй, дурачок. Очень, влюбилась сразу, а он сбежал от меня. Я
сама нашла Сему. Бедный мучился, берег меня, разрывался между мной и
семьей. Так же, как ты, любезный. Везет мне на трусишек-храбрецов.

- Ты же не будешь больше терзать себя, глупенькая? Тебе нужно было
только выговориться.

- Миша, поехали, я очень устала.

Когда Мишка подъехал к подъезду, Людочка придвинулась к нему, обняла:

- Прости меня, Миша, я ничего не забыла, не торопи меня, родной. Миша,
я, наверно, ужасная дура, но ты еще раз скажи, что ни капельки меня не
презираешь. Можешь обозвать меня, как угодно.

- Дуреха ты моя сумасшедшая, со всем твоим прошлым и всеми комплексами и
завихрениями, я люблю тебя. А ждать я готов сколько угодно.

- Хорошо, будем считать, что ты меня утешил. Бери эту чертову сумку и
проводи меня.

У двери Люда погладила Мишку по щеке:

- Не сердись, Мишенька, спокойной ночи.

- Поцеловать-то, хоть можно?

- Можно, милый, можно!

22

Мишка, задумавшись, медленно шел к машине, когда его остановил звонкий,
насмешливый голос Веры Зуевой:

- Ваша светлость, удостойте хоть одним благосклонным взглядом, своего
преданного слугу.

Совершенно нерасположенный разыгрывать, сейчас, комедию, Мишка сердито
проворчал:

- Верка, и не надоело тебе играть одну и ту же роль. Вовремя вышла,
поехали, на репетиции наиграешься.

- У-у, наш великолепный герцог явно не в духе, догадываюсь, виной тому,
некая прекрасная дама.

- До чего же, Вера, у тебя длинный и зловредный язык, а, казалась, такой
милой и скромной девушкой.

Вера подошла к Мишке вплотную:

- Может, попробуете мой язычок на вкус, Ваша светлость? – жарко
прошептала негодница, повиснув на шее, ошеломленного Мишки.

Он был бы, еще больше ошеломлен, если бы узнал, что всю эту сценку,
видела Людочка, чье окно на кухне, выходило во двор.

Любительница свежего воздуха, Людочка оставила утром на кухне окно
приоткрытым. Войдя на кухню, она, вдруг, услышала звонкую реплику Веры и
подошла к окну. Когда же подлая Верка повисла на Мишкиной шее, этого
Людочка уже вынести не смогла.

Это было чудовищно, только, что, этот бессовестный, клялся ей в любви,
так нежно поцеловал ее. Она же еле сдержалась, от того, чтобы не
затащить его в квартиру. Ну почему, за что, он ее обманул, или он такая
тряпка, что позволяет виснуть на себе любой девчонке, которой этого
захочется. И, неизвестно, что хуже.

Все, она вырвет его из сердца. Подлый, подлый, подлый! Господи, ну,
почему же так больно!

Мишка осторожно разжал Веркины пальцы на своей шее:

- Боюсь, Верочка, отравиться, очень уж тебя, дорогуша, ядовитый язычок.

- Не больно и хотелось. Нужен ты мне, каланча! Храни верность своей
Людочке – обиженно надулась Вера. – Что-то давно ты не появлялся в
нашем дворе. Может у красотки Людочки, другой появился – ехидно добавила
она.

- Слушай, Верка, заткнись! – Бешено рявкнул Мишка, но, увидев, как
испуганно съежилась Вера, постарался свести все к шутке. – Хорошо, что я
поостерегся пробовать твой язычок, так бы и свалился замертво. Ладно,
Вера, хватит дурачиться, садись в машину. Едем играть другую комедию.

В машине Вера сидела, с видом невинно обиженной девочки, и искоса
поглядывала на хмурого Мишку.

- Миша, ты все еще сердишься на меня? – Тронула его руку, хитрая
девчонка. Ее дрожащий, жалобный голосок, кажется, мог бы разжалобить
сердце голодного людоеда.

- Верка, кончай оттачивать на мне свои артистические способности –
взмолился Мишка – Вот приедем, и демонстрируй их, сколько влезет,
Надежде Юрьевне.

- Толстокожий бегемот! – отвернулась от него, уже всерьез обиженная,
Вера.

Когда они приехали, труппа была уже почти в полном составе. Ребята
старались во всю, зная, что премьера должна состояться на совместном
новогоднем вечере двух гимназий, двенадцатой и пятнадцатой.

Мишка, окрыленный встречей с Людой, играл свободно и с удовольствием.

После репетиции он, как обычно, развез девчонок по домам. Вера, на этот
раз, была тихой и, какой-то, подавленной. Когда они подъехали к ее дому,
она вылезла из машины и, буркнув:

- До свидания – хотела уйти.

- Вера, постой – остановил ее Мишка – Ты, что, на меня обиделась?

- Не обращай внимания, какая тебе разница? Ты же, кроме своей Людочки,
никого и ничего не видишь.

Мишка вышел из машины и взял Веру за плечи:

- Вера, ты чего несешь, чего я не вижу? – Почувствовав, что Вера сейчас
заплачет, неуклюже пошутил – Будь мужчиной, мой верный Цезарио.

- Дурак ты, Ваша светлость! – Всхлипнув, Вера ткнулась Мишке носом в
грудь – Зачем, ты, только навязался на мою голову?

Мишка растерялся, не зная, ни что сказать, ни что сделать. К счастью, из
подъезда вышла Раиса Федоровна и закричала на весь двор:

- Здравствуй, Михаил, ты чего мою внучку облапил? Марш, Верка, домой,
бесстыдница.

- Бабушка! Сама ты бесстыдница, орешь, черт знает что, на весь двор –
отскочила от Мишки Вера. – Идем, уж я тебе устрою. Опозорила меня, не за
что.

Как на грех, Людочка уже несколько минут наблюдала происходящее,
прислонившись к мокрому стволу старого клена, росшему возле ворот. И,
что самое унизительное, когда, заметив знакомую машину, она, в панике,
ринулась под разлапистые ветки этого чертового клена, ее обдал холодный,
противно-колючий душ. Несколько капель попали за шиворот и, стекая по
спине, окончательно добивали Людочку.

До этого, кое-как оправившись от потрясения, она два часа проверяла
сочинения. Решив отдохнуть и поужинать, Людочка обнаружила, что
съедобного в доме почти ничего нет. Вздохнув, она оделась и пошла в
ближайший гастроном. Машинально обходя и перепрыгивая ямы и рытвины
старого асфальта, наполненные водой, она вновь и вновь старалась понять,
как мог Мишка, целовавший ее так нежно, обниматься с этой вредной
Веркой. Было темно, сыро, тоскливо. Слава богу, что хоть не было дождя.

В теплом и светлом гастрономе Людочка, решив, что все-таки нужно как-то
скрасить себе жизнь, накупила всякой всячины. И сама себе, удивляясь,
почувствовала, что настроение поднялось, и будущее не кажется уж таким
тусклым и беспросветным. Она, набирая в корзинку, яркие коробочки и
баночки, вспомнила, как Мишка вдохновенно готовил для нее романтический
ужин, как любовно и заботливо старался положить ей на тарелку,
что-нибудь повкусней. Свет магазинных ламп, вдруг, стал туманным и
радужным. Людочка, поняв, что плачет, поспешно вытерла глаза и щеки.
Может быть, она ошиблась, не так поняла и у Мишки, с этой девчонкой,
ничего нет. Верка, наверно, просто дурачилась, а она, как последняя
дура, ревнует.

И, вот, теперь она стоит в темноте, мокрая, несчастная, сознавая, что
все надежды ее рухнули. Эта дрянь, так-таки, соблазнила Мишку – тряпку и
бабника. Ишь, стоит столбом, очухаться не может оттого, что прервали их
нежное прощание. Да уедешь ты, наконец, скотина!

А Мишка, сжимая в руке мобильник, изо всех сил боролся с желанием,
позвонить Людочке. Он прекрасно понимал, что звонить нельзя, что Люда
должна отдохнуть, успокоиться, после всего, что сегодня произошло. А так
хочется услышать ее голос, иронично-ласковую шутку, а может,… нет, об
этом и думать не стоит.

Со вздохом, сунув мобильник в карман, сел в машину и круто развернулся.
Свет фар полоснул по кустам и деревьям, росшим у ограды двора. Уже
выехав со двора, Мишка сообразил, было что-то, что привлекло его
внимание к одному из деревьев. Некоторое время он гадал, что же это
могло быть. Не придя ни к чему определенному, решил, что на дереве,
просто, висела какая-то тряпка.

Утром Мишка проснулся с нетерпеливым ожиданием чего-то волнующего,
радостного. Он увидит Людочку, и хотя у него сегодня, после занятий,
тренировка, он все же, постарается встретиться, хоть на несколько минут,
с ней наедине. А вечером он ей, обязательно, позвонит, и может быть она
разрешит ему к ней приехать.

Бодро помахав гантелями и поваляв дурака у груши, он с удовольствием
чистил зубы и плескался под контрастным душем. С особой тщательностью
брился (хотя он был светло-русым, щетинка у него пробивалась темная),
причесывался и одевался. Собрав сумку и съев ненавистную яичницу, он,
как на крыльях, полетел к гаражу. Садясь в машину, мысленно поблагодарил
за нее отца.

От хорошего настроения, готовый обнять весь свет, набрал Лилькин номер:

- Лилька, с добрым утречком, давай я за тобой заеду.

- Привет, с чего ты такой счастливый, не похоже на тебя, по утрам,
обычно, ты противный и злой. А заезжать за мной не надо, сейчас, Витька
придет, пешком прогуляемся.

- Да, не вопрос, довезу тебя вместе с Витькой.

- Ага, и торчи с тобой в пробках, мы лучше, пешочком. Вон, и погода
наладилась.

- Ну, как хочешь, вредина. Гуляй со своим Витькой.

- Что, ревнуешь, по старой памяти?

- Само собой, так бы и оторвал башку твоему Витьке.

- Но-но, я могу, и глазки черненькие выцарапать, за Витечку.

- Ого, тогда я пас, глазки мне еще пригодятся – засмеялся Мишка – Ладно,
тогда, пока?

- Будь здоров, не опаздывай.

Уже в машине, Мишке в голову пришла шальная мысль. А почему бы ему не
позвонить Людочке. Он представил себе, что как было бы здорово, если
Людочка, сейчас, сидела бы рядом с ним. Недолго думая, Мишка схватил
мобильник. Длинные гудки, он терпеливо ждал и, вдруг, гудки оборвались.
Подождав немного, он позвонил снова и получил ответ: «Абонент временно
недоступен».

Мишка, недоуменно и встревожено, уставился на темный экран мобильника.
Неужели Людочка не захотела с ним разговаривать. Настроение
катастрофически стало падать. Не может быть, наверно, у нее разрядилась
батарейка. Мишка позвонил на домашний телефон, никто не брал трубку. Ну,
и нечего переживать, значит, уже ушла. Он рванул с места. До гимназии
доехал, когда до начала занятий оставалось еще полчаса. Боясь пропустить
Людочку, остался сидеть в машине.

Через десять минут увидел Лильку с Витькой. Чертыхнулся, сейчас,
пристанут, чего я здесь торчу. И не ошибся, постучали в окно.

- И чего мы здесь торчим? – ехидно пропела Лилька.

И в это время, он увидел Людочку. Проходя мимо машины, она даже не
взглянула на него.

- Доброе утро, Людмила Сергеевна – хором поздоровались с учительницей
Витька и Лиля.

- Good Morning, my darling – не останавливаясь, поздоровалась Людмила
Сергеевна.

Несколько мгновений Мишка ошарашено смотрел ей вслед. Выскочив из
машины, он догнал Людочку.

- Здравствуйте, Людмила Сергеевна. Я, чем-то провинился, что Вы не
замечаете меня?

- Здравствуйте, Карташов. Отгоните машину на стоянку, у ворот, стоянка
запрещена – холодно и, как показалось Мишке, презрительно, ответила
Люда.

- О машине я как-нибудь позабочусь. Люда, что случилось, почему ты так
со мной разговариваешь?

- Ничего не случилось. И, будьте добры, обращаться ко мне на Вы и только
по делу – теперь уже явно презрительно, бросила Люда, ускоряя шаг.

У Мишки перехватило дыхание от обиды и возмущения:

- Ты, ты вздорная, злая и бессердечная … – он схватил Люду за руку и
грубо дернул ее к себе. У него готово было вырваться оскорбление.

- Ну, что же ты замолчал? Боишься сказать, что я стерва, или кто похуже?
Трус! Не смей ко мне прикасаться! И подходить, не смей! – Люда вырвала
руку и ничего, не видя перед собой, побежала к подъезду школы. Слезы
душили ее.

Мишка стоял посреди школьного двора, безвольно опустив руки, не замечая,
как, идущие на занятия, ученики, опасливо обходят и с любопытством
разглядывают его. Потом повернулся и побрел к машине.

Возле машины на него налетела Лилька, Витька стоял рядом.

- Мишка, да на тебе лица нет! Что между Вами произошло?

- Куда же делось мое лицо? – криво усмехнулся Мишка – Мило поговорили.
Все, ребята, я поехал. Не могу я сегодня сидеть на уроках. Ничего не
понимаю.

- Да, ты, с ума сошел – закричала на него Лилька – Ты, не понимаешь,
что сделают с Людой, если тебя не будет на занятиях. Пол школы видела,
как Вы мило беседовали. Для нее будет большой удачей, если ей просто
предложат уволиться. И, все равно, она, не в одну школу, не сможет
устроиться.

Несколько секунд Мишка бессмысленно смотрел на Лильку. Потом до него
дошло. Он, с ужасом, вспомнил, как травили маму. Неужели Люду ждет та же
участь.

- Я все понял ребята, поставлю машину, и буду в классе, как штык, без
опоздания. И попрошу у Люды прощения.

На всех уроках, в классе стояла необычная, старательная тишина. Учителей
просто изумляла активность ребят. Мишка из кожи лез, доказывая свою
жажду знаний. Даже на химии, он храбро вызвался к доске. Плавал, потел,
весь перемазался мелом. «Графиня» только ухмылялась и старательно делала
вид, что не слышит, как, подсказывая, шипит Лилька.

- Садитесь, Карташов, за небывалую старательность, ставлю вам четверку.

Войдя, после урока, в учительскую, Ольшанская, с комическим восторгом,
воскликнула:

- Сегодня 11-Б выше всяких похвал, все просто блистали знаниями, а
энтузиазм, какой.

- Да, Вы, знаете, и у меня то же самое. Просто удивительно – поддержала
ее Мария Евгеньевна.

- Это Вы о 11-Б? – вошла в учительскую завуч – Людмила Сергеевна, я Вас
поздравляю, сегодня у меня просто душа радовалась, вот бы всегда так.

Люда сидела в своем углу и чуть не плакала: «Родные мои, это ж они меня
прикрывали».

- Представляете! – встряла «химичка» – Карташов, который ненавидит химию
всеми фибрами своей души, сам вызвался к доске, хотя и шел к ней, как на
Голгофу.

Вероника Михайловна весело захохотала.

- Я ему, за самоотверженность, четверку поставила – добавила она сквозь
смех.

«Господи, и он туда же, значит, все-таки любит. Ну да, он мастак, любить
сразу нескольких: меня, Лилю, а теперь, еще и Верку» – с непримиримой
ожесточенностью, подумала Людочка. И, все же, вопреки всему, сердце
ликующе забилось: «Любит, любит, черт длинный».

Людочка вышла из учительской, рассеянно отвечая, когда с ней
здоровались, и, не замечая жадно-любопытных взглядов. «Ну и чему ты
обрадовалась, может быть и любит, но он же, бесхарактерный, не одну,
влюбленную в него девчонку, не сможет оттолкнуть. Скоро он, как
новогодняя елка, будет украшен ими» – грустно усмехнулась Людочка,
представив Мишку, обвешанного девицами, разных возрастов и мастей. Она
уже подходила к 11-Б, когда прозвенел звонок. Ребята, заметив ее,
толкаясь, поспешили в класс.

Когда она вошла, все дружно встали. Против обыкновения, Люда
поздоровалась по-русски.

- Дорогие мои, я Вам очень благодарна. Сегодня все преподаватели от Вас
в восторге, уверена, что я не буду исключением. Что же, давайте,
вернемся к нашим баранам, а бараны, как Вы понимаете, Ваши сочинения.

Как ни старалась Люда выглядеть спокойной, деловой и немного ироничной
учительницей, всегда готовой, разнообразить рутину учебного процесса,
веселой, остроумной шуткой, сегодня это у нее получалось, неважно.

Ребята сразу увидели, и измученное лицо, и тени под глазами, а глазастые
девчонки и, тщательно закрашенные, покрасневшие веки. Кроме того, бурный
диалог между их учительницей и Мишкой Карташовым, тоже уже стал известен
школьной общественности. К тому же, перед началом занятий, в класс
вбежала запыхавшаяся Лилька и закричала, что нужно спасать Людмилу. На
скоротечном классном собрании и был разработан гениальный план спасения
любимой «англичанки». Все это вместе взятое, во-первых, создавало
напряженно-сочувсвенное настроение в классе, а во-вторых, всех мучил
вопрос, что же такое трагическое произошло, между двумя влюбленными. Что
Людмила Сергеевна и Мишка, влюблены, друг в друга, давно уже, в классе
никто не сомневался. На Мишку почти все смотрели враждебно, а пылкое
девичье сообщество, считало, что он коварный обольститель и изменщик.
Короче, какие-то сочинения, казались досадной мелочью, на которую все
отвлекались с большим трудом.

В этом Людочка с грустью убедилась почти сразу. Сочинения, ребят
интересовали гораздо меньше, чем ее несчастная особа. Особенно ее
раздражали девчонки. У них был такой мечтательно-любопытный вид, что
хотелось поубивать их. Стараясь создать в классе, хоть какое-то, деловое
настроение, Люда с особой въедливостью и скрупулезностью разбирала
каждое сочинение. В общем, урок превратился в пытку и для ребят и,
особенно, для нее.

Мишка сидел, как бы отгороженный от всех. Но он ничего не замечал. Глядя
на Люду, он проклинал себя, как он не увидел, что она ужасно расстроена,
оскорблена, а он, идиот, устроил безобразную сцену. «Чем же я обидел
тебя, бедная ты моя» – терялся Мишка в догадках. Лилька ткнула его в
спину и прошипела:

- Не вздумай при всех извиняться.

Мишка дернул плечами, мол, сам знаю, не дурак. Урок тянулся, как будто
он резиновый. Наконец-то, прозвенел этот проклятый звонок.

Людочка, облегченно вздохнув, сказала, что разбор сочинений, продолжим
на следующем уроке, написала на доске домашнее задание и, как могла,
приветливо и непринужденно попрощалась, выходя из класса.

Как только, за Людмилой Сергеевной закрылась дверь, девчонки окружили
Мишку и потребовали, что бы он, бессовестный, немедленно объяснил, чем
он обидел бедную Людочку. Особенно рьяно на него наседала Светка.

- Задайте, девки, этому Казанове – заорал Аркашка – Ишь, повадился,
разбивать сердца. А, за Люду, башку ему оторвать мало.

- Тебя, еще тут не хватало! – треснула друга по спине, Светка.

- Девочки, отстаньте вы от меня – удрученно отмахнулся от них Мишка –
ничего я не знаю. И, никак не отреагировав на идиотский крик Аркашки,
вышел из класса.

Воспользовавшись, тем, что у нее больше нет уроков, Людочка постаралась
незаметно выскользнуть из школы. «Дожила, боюсь с кем-нибудь
встретиться, словно уличенная блудница. Как же я умудрилась так
вляпаться?».

Дома, Люда натянула тренировочный костюм и яростно накинулась на грушу.
«Вот тебе! Вот тебе!» ? бессмысленно выкрикивала она с каждым ударом. В
какой-то момент, она поняла, что бьет саму себя. «Вот тебе! – За то, что
влюбилась в этого … вот тебе! – За то, что валялась с ним, где попало.
Вот тебе! – За то, что пряталась, как мокрая, трусливая собачонка. Вот
тебе! – За то, что ужасно стыдно. Вот тебе! – За то, что и сейчас,
отчаянно ревнуешь его! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!» ? обессилено
опустилась Люда на коврик.

Бездумно полежав, встала и поплелась в ванную. Пока ванна наполнялась
водой, Люда вытащила из холодильника начатую бутылку вина, налила
полный бокал, отхлебнула. «Напьюсь и утону в ванне» – безразлично
подумала Люда. И тут же ужаснулась, тому, что эта мысль ее совсем не
испугала – «Совсем сдурела, идиотка чертова. Надо взять себя в руки».

После ванны и холодного душа, без всякой видимой причины, показалось,
что еще не все так плохо. «Мы еще увидим небо в алмазах» – неизвестно
кому пообещала Людочка. На глаза попался компьютер: «Ну, конечно, меня
заждались мои герои. И Лере, кажется, сейчас, также плохо, как и мне». И
Людочка погрузилась в, выдуманную ею, жизнь. Ее пальцы так и летали по
клавиатуре. Эпизоды, конфликты и диалоги рождались, как бы, сами собой.

Телефонный звонок, извлек Людочку, из темного подвала, куда попала ее
неугомонная героиня. Люда взглянула в нижний, правый угол экрана – шел
девятый час.

Наверняка это звонил Мишка. Все то время, что она была дома, подспудно,
она ждала этого звонка, а теперь боялась поднять трубку. Автоответчик,
ее голосом сообщил, что ее нет дома, и она просит оставить сообщение.

- Добрый вечер, Людмила Сергеевна. Я знаю, что Вы дома и, значит, не
хотите со мной говорить – голос Мишки прерывался, но он старался
говорить спокойно. – Я не представляю, в чем моя вина, но готов просить
прощения.

Не представляет он, лицемер.

- Люда! Черт возьми, ты должна мне сказать, что произошло – сорвался
Мишка.

Люда схватили трубку:

- О, конечно, я должна, неблагодарная и еще какая, да, бессердечная. И
какой награды ждет неустрашимый рыцарь?

- Люда, язви, издевайся, если я в чем-то виноват, но не молчи.

- Хорошо, давай, Миша, поговорим серьезно.

- Если серьезно, так может быть, я поднимусь?

- Нет! Я скажу все по телефону. Миша, все, что между нами было – ошибка.

- Вот как, ты решила это вчера. Люда, что случилось вчера?

- Неважно, когда я это решила, прости, но между нами все кончено.

- Я все понял, Людмила Сергеевна, я вам не пара. Поигрались и хватит? И
вообще от меня одни неприятности.

- Понимай, как хочешь. Прощай Миша. Не переживай, кажется, тебя есть,
кому утешить. Последнее, что она услышала, кладя трубку:

- Что?!

«Ну, вот и все. Ну, вот и все». – Стучало в мозгу, как молоточком – «Ты
же сама, все сама решила, что ж, теперь, метаться».

Люда не находила себе места. Села снова за компьютер, нет, ничего она,
сейчас, не может. Ей попался на глаза диск, который ей дал Мишка. Она до
сих пор так и не выбрала времени посмотреть его. Она схватилась за него,
как утопающий за соломинку. Как наиболее знакомое, выбрала «Пигмалион».

Дину, в роли замарашки-цветочницы, она сразу не узнала. И, хотя
постановка, оставляла желать лучшего, Дина была так забавна и
непосредственна, что Люда смеялась и с удовольствием смотрела. Когда же
Дина появилась во всем блеске своей красоты, у нее больно сжалось
сердце. До чего же хороша была Мишкина мама.

И, конечно же, она тотчас вспомнила, поход с Мишкой в театр. Как стояли
они у зеркала и Мишкины руки, робко и нежно, касались ее шеи и плеч. Как
нес он ее, а она прижималась к нему и ужасно хотела, чтобы он ее
поцеловал. И темный зрительный зал, его ласковые и требовательные руки.

Сердце больно резануло тоскливое чувство утраты и сожаления, ничком
бросившись в спальне на кровать, зарыдала, захлебываясь и причитая.

23

До звонка на урок оставалось пять минут, и Мишка с тоской ожидал, когда
войдет Люда и скользнет по нему равнодушным взглядом. Не отдохнувшее
тело, надоедливо ныло – Максим Максимыч свирепствовал, готовя, команду к
кубку России. Мишка на них ехал запасным, но это ничего не меняло.
Сегодня у него, как бы, день рождения. Лилька поймала его в коридоре,
подпрыгнув, чмокнула в щеку и, покраснев, вручила свитер. Мама связала,
словно оправдываясь, пробормотала она, скрывая, что целый месяц
надоедала ей.

Прозвенел звонок, и к учительскому столу стремительно прошла Людмила
Сергеевна, необычайно сегодня красивая и с взволнованным румянцем на
щеках.

- Good Morning, my darling. – Как-то, излишне громко, поздоровалась
Людочка. С некоторых пор, это стало ее обычным приветствием.

- Сегодня, дорогие мои, у нас праздник – Люда подошла к Мишке и,
неожиданно для него, тепло произнесла. – С Днем Рождения тебя, Миша,
возьми, пожалуйста, это пьесы Бернарда Шоу, на английском языке.

Мишка, красный от смущения и, нахлынувшей, вдруг, нежности, встал:

- I`m touched, may l kiss her hand in gratitude?1 – Мишка неловко взял
книгу и, умоляюще глядя в глаза Людмилы Сергеевны, задержал ее ладонь,
тихонько, пожав.

- It`s too much2, – слабо засопротивлялась Людочка. Мишка бережно поднес
ее руку к губам и, незаметно повернув, поцеловал интимно в ладошку.

Люда возмущенно выдернула у него руку и, скрывая смущение, неловко
пошутила, отходя на свое место.

___________

1 Я тронут, можно, в знак благодарности, поцеловать Вам руку?

2 Это лишнее

- Карташов у нас известный джентльмен и сердцеед – поняв, что шутка
получилась двусмысленной, покраснела и сердито посмотрела на Мишку. –
Все, торжественная часть закончена, давайте займемся делом.

Но заняться делом сразу не удалось. Экспансивный балбес Аркашка, по
своему обыкновению, заорал:

- Ура! Мишка с тебя причитается! Людмила Сергеевна, простите беднягу,
зачах ведь парень! Посмотрите, кожа да кости.

Класс сочувственно засмеялся. Даже Светка не треснула оболтуса. В
последнее время класс осуждал жестокосердную Людочку.

- Самойлов! – Людочка в отчаянии схватилась за голову – Твоя
непосредственность может свести с ума. Давайте же заниматься – жалобно
взмолилась она. И мстительно ухмыльнувшись, вызвала Аркашку к доске.

После урока, Мишка с надеждой взглянул на Людочку, но та прошла мимо,
гордо и независимо, вздернув хорошенький носик. Мишка только удрученно
вздохнул. Лилька, взглянув на него, выскочила из класса.

- Людмила Сергеевна, давайте, я Вам помогу – догнала она Люду.

- Благодарю, Лиличка, у меня сегодня немного. Ты хочешь мне, что-то
сказать? – с беспокойством взглянула она на Лилю.

- Да, только, если сможете, не сердитесь на меня.

- Слушаю, если смогу, не буду – улыбнулась Люда.

- Ну да, глупо сказала. Людмила Сергеевна, почему Вы мучаете Мишку, и
сами мучаетесь – решившись, ляпнула Лилька.

- Почему ты решила, что я мучаюсь? – холодно уставилась на Лильку, Люда.

- Вот, Вы и рассердились. Мы все это видим.

- Ах, Вы все это видите, жалеете, значит. И Мишку, все скопом жалеете.
Я, значит, бессердечная, злая, вздорная, терзаю твоего ненаглядного. –
От гнева, Люда невольно повысила голос.

- Людмила Сергеевна, не надо, на нас оглядываются.

- Идите, Вы, к черту с вашим Мишенькой. Есть у него, кто его и пожалеет,
и обнимет, и приласкает. – Прошипела Людочка и, гневно стуча каблучками,
почти побежала в сторону учительской.

Влетев в учительскую, она бросила журнал, пакет и, нервно, стала
шариться в сумке, разыскивая сигареты и зажигалку, которые ей, когда-то
сунула сердобольная Ирка.

- Людочка, что Вас так взволновало? – Поинтересовалась любопытная Мария
Евгеньевна – и, заметив сигареты, всполошилась – Неужели Вы начали
курить, это же очень вредно, особенно, для молодых девушек.

- Не беспокойтесь, Мария Евгеньевна, я редко курю – бросила Людочка,
выскакивая из учительской, и направляясь, в комнатушку, специально
оборудованную, для курящих гимназических дам.

К счастью, в курилке никого не было. Все еще, возмущенная и растерянная,
Людочка закурила.

«Нет, да как они смеют, воспользовались моим хорошим к ним отношением, и
лезут в душу. И Аркашка, медведь бестактный, и Лиля, тоже мне,
заботливая и бескорыстная, сестра милосердия. Все считают, что имеют
право … Мишка, нет, как он посмел, считает, что ему все позволено. Нахал
и бабник бессовестный».

Людочка поднесла ладошку к глазам и, вдруг, прижала ее к губам. Она
вспомнила, как сразу ослабели у нее ноги, когда почувствовала горячие,
твердые Мишкины губы у себя в ладони. Господи, как хочется снова
почувствовать его губы, в ладони, на губах, везде. От нахлынувших
воспоминаний, у Людочки закружилась голова. «Нет, это от сигареты, давно
не курила» – строптиво одернула она себя. И, все же, Мишка, никак не
выходил из головы. «Действительно, он похудел, осунулся и вид у него
усталый. Дурак, совсем замучил себя тренировками. Дался ему этот бокс, а
может быть и, вправду, мучается, страдает. Как же, страдает он, вчера
Верку видела, поздоровалась этак небрежно, мерзавка, а сама веселая,
куда-то бежала, вприпрыжку».



11-Б писал контрольную за четверть по математике. Мишка, зная, что у
Люды свободный час, старался, как можно быстрее, все сделать и выйти из
класса. Ему очень хотелось ее увидеть. Сегодня, ему показалось, что
Людочка, все-таки любит его, что ее рука задрожала, когда оказалась в
его руке, и покорно подчинилась. А когда он поцеловал ее в ладошку, она
на мгновение, совсем чуть-чуть, сама прижала ее к его губам.

Лиля, уже решившая свой вариант, помогала Витьке. Просто решала за него
уравнение и помогала ему, когда он не знал, что делать дальше.

Мишка вскочил и, отдав листок с контрольной, попросил разрешения выйти.
Лилька, проводив его глазами, отдала контрольную и, получив разрешение,
от усмехнувшейся Марии Петровны, выскочила за ним.

- Мишка, подожди!– Окликнула она его.

- Ну, что тебе? – Нетерпеливо окрысился Мишка, останавливаясь.

Не обращая внимания, на Мишкину грубость, Лилька взяла его за руку.

- Не ищи ее сейчас, я говорила с ней, спросила, почему она мучает и
себя, и тебя.

- Кто тебя просил?! – Мишка со злостью вырвал руку. – Она же, конечно,
взбеленилась.

- Конечно, только Люда, в запале, сказала, что у тебя есть, кому
пожалеть, обнять, приласкать. Привожу дословно.

- Что она с ума сошла? Да, никого у меня нет!

- А она считает, что есть.

- Бред какой-то. Или, постой, боже, какой же я идиот. Это же она была
там под деревом.

- Так, значит, все-таки есть.

- Да, ничего это не значит. Бедняжка, стояла там под мокрым деревом, а я
проехал. Верку убить мало.

- Вот мы и выяснили, что есть какая-то Верка. Это тебя убить мало.

- Лилька! Ты даже не представляешь, как ты права. Меня не убить, мне
башку оторвать мало! Что мне делать, Лилька?! – Закружил ее Мишка.

- Самое лучшее, что Вы можете сейчас сделать, Карташов, это поставить
Лиличку на пол и вернуться в класс. – Вышедшая из курилки, Людмила
Сергеевна смотрела на молодых людей, холодно и сердито. – Интересно
узнать, почему Вы не на уроке, если мне не изменяет память, у Вас сейчас
контрольная по математике.

Уязвленный холодной отчужденностью Людочки, ее насмешливым тоном, Мишка
ужасно разозлился:

- А мы, уважаемая Людмила Сергеевна, очень старательные и способные Ваши
ученики. Контрольную мы написали, и Мария Петровна была так добра, что
отпустила нас погулять.

Лилька сердито заехала идиоту в бок.

- В таком случае, прошу меня извинить. Только советую, для выражения
своих нежных «чуйств», найти более укромный уголок.

Гневно сверкнув очами и гордо вздернув подбородок, Людочка величественно
удалилась в учительскую.

- Ну, и чего ты добился? Дурак ты, Мишка, что нельзя было сдержаться и
нормально ответить, не язвить?

- Да я сам не знаю, как только она начинает говорить со мной, как
противная училка, меня словно черт за язык дергает. – Мишка сокрушенно
вздохнул.

- Ты же первый, чем-то ее очень обидел. Кто такая Вера, к которой Люда
тебя явно приревновала?

- Это моя партнерша в театре, еще, как на грех, живет с Людой в одном
доме. Я подвез ее после репетиции. Видно Люда увидела меня с ней. Еще ее
бабка выскочила, раскричалась.

- И еще она влюблена в тебя.

- Лилька, иди ты к черту, с чего ты взяла?

- Не трудно догадаться. Эх, Мишка, Мишка, мне ли не знать, что ты не
способен оттолкнуть девушку. Жалостливый ты к нашей сестре.

- Да не было у меня с ней ничего! – в отчаянии, заорал Мишка.

- Что ты орешь? Мне это незачем знать. Ты это Люде скажи.

Прозвенел звонок, из дверей повалил, заждавшийся его народ.

- Пошли. Не вешай нос, еще помиритесь.

24

Людочка проснулась рано, за окном было еще темно, но радио на кухне уже
бормотало. Сегодня последний день перед каникулами, и значит, хоть на
неделю, можно будет расслабиться. Не признаваясь себе, Людочка что-то
ждала от них, что-то радостное и волнующее. Спать не хотелось, лежа в
темноте и чувствуя, что краснеет, она вспоминала, приснившийся ночью
сон. «Негодяй! Ты и ночью не даешь мне покоя». – Стыдясь, с невольной
нежностью подумала Людочка. «Иди ты к черту!» – вскочила она с кровати.

Проделав привычные процедуры с грушей и в ванной, Людочка выпила чашку
кофе с бутербродиком и теперь стояла в халатике перед зеркалом. Создавая
себе деловую прическу и размышляя, что бы ей сегодня одеть, она, вдруг,
вспомнила, как Мишка застегивал на ее шее бабушкино ожерелье. Как робко
и нежно касались ее, его пальцы. Как, неожиданно, тяжело и страстно
легли на ее плечи, его руки. Чувствуя, как сладкая истома, поползла от
груди вниз, Людочка возмущенно фыркнула: «Этого еще не хватало! Совсем
ты сбрендила без мужика». – Разозлившись, нарочно грубо, одернула она
себя.

Все еще злая и смущенная, Людочка натянула вельветовые брюки, любимую
голубую водолазку и строгий в талию пиджачок. Надев сапожки, она
критически оглядела себя в зеркале, что-то не хватало. Сегодня ей
почему-то хотелось быть красивой. Доставая шкатулку со своими
«драгоценностями», Людочка усмехнулась: «Ну, сегодня, ты поразишь его в
самое сердце. Господи, какая же я дура!». Все же она выбрала подходящую
цепочку, надевая ее, подумала: « А почему бы мне не купить машинку,
деньги у меня вроде есть». Людочка, получив гонорар, сразу за три
переведенные книжки, чувствовала себя, дамой состоятельной и свободной в
желаниях. Выйдя на улицу, Люда вздохнула сухой с морозцем воздух. День
обещал быть, для начала ноября, прекрасным.

Весь день Людочка пребывала в каком-то напряженно-возбужденном,
ожидающем состоянии. Урок в 11-Б у нее был последним, и она ждала его со
страхом и нетерпением. С чего ради ей бояться, она не могла себе
ответить, но зайти в свой класс раньше, заставить себя, тоже не могла.

В учительской заметили ее необычное состояние и поглядывали удивленно и
подозрительно. Людочка ничего не замечала. На перемене Вероника
Михайловна предложила ей пойти покурить.

- Людочка, что это с Вами? Вы возбуждены и, знаете, сегодня, очень
красивы. От этого у, наших дам, происходит разлитие желчи. – Весело
рассмеялась «химичка».

- Ой, неужели заметно. Сама не знаю, гонорар получила, завтра каникулы.
С утра сама не своя. Наверно, я в девках засиделась. Счастья хочется,
дорогая Вероника Михайловна!

- Дорогая, кому же, как не Вам. – Обняла Людочку «графиня».

- Что, «если родилась красивой, будешь век счастливой…», а счастья-то
все нет и нет. Все, Вероника Михайловна, закрыли тему, еще, не дай бог,
разревусь, что тогда со мной будете делать.

Едва войдя в класс, Людочка увидела, что Мишки нет. Внутри у нее что-то
оборвалось, и сердце моментально сжалось в ледяной, жалкий комочек. Все
стало скучным, обыденным, неинтересным. «Чего же ты ждала целый день?
Для кого у зеркала утром крутилась, дура несчастная, нужна ты ему?». –
Тоскливо подумала Людочка.

Вяло поздоровалась и, разрешив сесть, с трудом заставила себя, начать
урок. Изо всех сил, стараясь, чтобы ее голос звучал деловито и
равнодушно, спросила:

- Кто мне скажет, Карташов только с моего урока ушел, или его не было
сегодня вообще?

Класс недоуменно молчал.

- Неужели, я задала очень сложный вопрос, или это страшная тайна?

-Людмила Сергеевна, – робко проблеяла Лилька – разве Вы не знаете, Миша
уехал на соревнования. Вы не волнуйтесь, Николай Витольдович ему
разрешил.

- Ну, если директор разрешил, тогда все в порядке, меня ставить в
известность, само собой, не обязательно. – Людочка, с трудом, проглотила
сухой комок, застрявший, вдруг, в горле. Мало ей горечи разочарования,
так он еще и уехал, слова не сказав.

- Не сердитесь на него, Людмила Сергеевна, – горячо вступилась за Мишку
Лиля.? Он должен был, как запасной, уехать завтра, но, неожиданно, у них
что-то случилось, и ему пришлось улететь вчера, вместе с командой.
Пятнадцатого Миша обязательно вернется.

- Если из нашего супермена раньше форшмак не сделают. – Ляпнул, как
всегда сдуру, оболтус Аркашка – на России – это не нашим морды бить.

- Люда побледнела и без сил опустилась на стул, глядя на Аркашку,
расширенными от ужаса, глазами. Впечатлительная Людочка, тут же
представила, как огромный негр, играя чудовищными мускулами, избивает
бедного Мишку. К несчастью, она недавно в телевизоре наткнулась на показ
боя тяжеловесов-профессионалов.

- Идиот! – треснув по спине непутевого дружка, бросилась к Людочке,
Светка. С другой стороны к ней подскочила Лилька.

- Да, кого Вы слушаете, Людочка Сергеевна – увещевала ее, с одной
стороны, Светка.

- Людмила Сергеевна, родненькая, ну, чего Вы так испугались, они же в
шлемах дерутся. Мишка говорил, что, сейчас, в любительском боксе ни
травм, ни нокаутов почти не бывает. – Успокаивала ее Лиля, с другой.

- Все, девочки, я в порядке, это от неожиданности – сгорая от стыда,
отбивалась от девчонок, Людочка. С сомнением оглядываясь, на растерянную
и смущенную учительницу, девушки разбрелись по своим местам.

Народ, особенно девчонки, дружно накинулся на безмозглого Аркашку.

- Когда, ты, своей дурацкой башкой, думать будешь – гневно шипела
Светка.

- Дурацкой башкой много не надумаешь – обиделся Аркашка.

- Молчи уж! – досадливо цыкнула на него Светка.

-Людмила Сергеевна, простите меня, я не хотел. Голова у меня за языком
не успевает.

- Не переживай, Аркашенька, надеюсь, в следующий раз она успеет вовремя
его прикусить. – Под дружный хохот, благожелательно успокоила его,
Людмила Сергеевна.

Разрядив шуткой, несколько неловкую атмосферу в классе, она, что бы
вовлечь себя и ребят в «трудовой» процесс, посвятила урок умению вести
диалог. Обратившись к кому-нибудь из учеников с вопросом, Люда терпеливо
ожидала ответа. При заминке, обращалась за помощью к классу. Диалоги,
Людочка старалась разбавить добротным английским юмором. Она увлеклась
сама, увлекла ребят и, раздавшийся звонок, прозвенел, как бы и некстати.

Пожелав ребятам, интересно провести каникулы и, тепло, попрощавшись,
Люда вышла из класса.

Настроение у Людочки было все-таки отвратительное. Хотелось побыть одной
и разобраться, отчего ей так тоскливо и жалко себя. Она шла по,
засыпанной жухлой листвой, дорожке сквера. Деревья и кусты стояли голые
и, освещенные холодным, ноябрьским солнцем, отбрасывали грустные тени.
Только изредка кружился в воздухе, припозднившийся, одинокий листик.

Ну, улетел Мишка на свои дурацкие соревнования и тебе ничего не сказал.
Так ты же сама его прогнала, так что пеняй на себя. Верочка, наверно,
его утешила и на прощанье поцеловала. Ну, что ты, как глупый страус,
себе-то хоть не ври. В глубине души, ты же не веришь, что Мишка мог тебе
изменить. Ты просто разочарована, что рухнули твои мечты. «Господи, ну,
зачем, зачем он уехал, дался ему этот бокс. Мы бы помирились, я бы
уговорила его, куда-нибудь уехать, чтобы никого, никого не бояться. Я
так бы его любила!» ? сердито смахнула Людочка скатившуюся, вдруг,
слезу. – «Стыд, какой! Развратница, о чем размечталась! А еще считаешь
себя порядочной …»

Жеребячий хохот и гнусный мат прервали лирические терзания Людочки.
Вздрогнув, она растерянно огляделась. Сквозь голые кусты, на
параллельной дорожке, она разглядела троих парней, с комфортом
устроившихся с пивком, на скамейке. Приглядевшись, она узнала двоих.
Воеводин и незнакомый парень держали картонные стаканчики, а Лешка
Лернер из бутылки наполнял их.

«Ах, стервецы, еще и с водкой! Ну, сейчас, им мало не покажется!» -
рванулась Людочка сквозь кусты.

Возникнув перед веселой троицей, неумолимой Немезидой, Людочка,
игнорируя незнакомого парня, смерила своих учеников, гневным и
презрительным взглядом:

- Что я вижу, поколение пепси отмечает начало каникул пивком с водочкой.

Лешка, замерев с бутылкой в руке, заикаясь, выдавил из себя:

- З-здравствуйте, Людмила Сергеевна.

Вовка сидел, ухмыляясь, мутной, бессмысленной ухмылкой дебила. Третий
«мушкетер», который явно был, на несколько лет старше, ее беспутных
учеников, развалясь, нагло разглядывал Людочку.

- Леха, это, что ваша училка. А цыпочка, очень даже ничего. Я, с ней, с
удовольствием бы поигрался, на ощупь.

Поняв, с кем имеет дело, Людочка сразу стала спокойной и
холодно-расчетливой. Не обращая внимания на подонка, холодно и строго
посоветовала:

- Немедленно убирайтесь отсюда, и в каникулы рекомендую хорошенько
подумать над тем, как вам оправдаться на педсовете. Еще раз, окинув
презрительным взглядом парней, Людочка, не торопясь, пошла по дорожке.

- Вовчик, ну-ка, задержи сучку! – Проревел великовозрастный скот. –
Сейчас она у нас потрепыхается.

Вовка в два прыжка догнал Людочку. По-медвежьи обхватил ее, больно сжав
грудь, при этом, даже замычал от удовольствия. Не оглядываясь, Людочка
всадила локоть в живот гаденышу. И, когда тот, хрюкнув, отпустил ее,
резко повернувшись, сшибла Вовку подсечкой, ускорив его полет, легким
тычком в спину. Подавившись матом, бедный бугай зарылся носом в листву.
Ворочаясь и матерясь, он попытался подняться, но, получив безжалостный
тычок носком сапога под коленку, заскулив, скорчился.

- Лежать, покалечу! – тихо и грозно рявкнула Людочка.

- А, птичка-то, оказывается, у нас с коготками. – Парень подходил,
нарочито, расслабленно, с уверенно-небрежной ленцой. Поддернутая шрамом,
верхняя губа подрагивала в злющей, неприятной ухмылке. – Леха, обойди-ка
ее сзади!

- Не вздумай, Леша! – предупредила Люда, внимательно следя за своим
противником. Лешку она не боялась, он был трус и в драки никогда не
ввязывался.

Услыхав характерный щелчок, Людочка отметила спрятанную за спину левую
руку: «Левша. Это уже серьезно».

Показывая, что хочет освободиться, Людочка спустила ремешок сумки с
плеча. И, вдруг, резко швырнула сумку в лицо противнику. Парень, от
неожиданности, отшатнулся. В тот же миг, Людочка взлетела в воздух.
«Я-аа!» – выброшенная в прыжке нога врезалась парню в грудь. Отброшенный
ударом, он грохнулся спиной в, спружинивший под ним, голый куст
боярышника. Застилавшая дорожку, опавшая листва подвела Людочку.
Поскользнувшись, она упала на спину, моментально вскочила, но, какая-то
доля секунды была потеряна. Не давая противнику опомниться, Людочка
сшибла отморозка свирепой вертушкой. И, все-таки, он успел, выброшенный
нож, достал ее в прыжке. Бедро, чуть выше колена, словно обожгло. Не
обращая внимания, на немеющую ногу, Людочка завела руки парня за спину,
тот был без сознания. Багровый кровоподтек заливал от виска, у него, всю
щеку.

- Алексей, быстро, выдерни у него ремень – позвала она Лешку – и без
глупостей.

- Людмила Сергеевна, у Вас же нога вся в крови – с ужасом уставился на
нее, трясясь от страха, Лешка.

- Живей, Леша, не бойся.

Взяв из трясущихся рук Лешки, ремень, Людочка связала руки парня так,
как научил ее, когда-то, Семен.

- Теперь сними с моей сумки ремешок и свяжи ему ноги. Быстрей, Леша,
прошу тебя.

Пока Лешка послушно возился, Людочка занялась собой. Снятым с шеи,
шарфиком, туго замотала раненное бедро. Ногу она уже почти не
чувствовала, и в сапоге было мокро и липко.

- Алексей, помоги мне, пожалуйста, добраться до скамейки. – С трудом, с
помощью Лешки, со вздохом облегчения, села на скамью. – Теперь забирай
своего дружка, и немедленно убирайтесь отсюда.

- Людмила Сергеевна, а как же Вы?

- Лешка, не стой столбом, убирайтесь, если не хотите загреметь в
колонию.

Увидев, что ее пленник очнулся, Людочка крикнула:

- Эй, ты, если не хочешь получить на несколько лет больше, скажешь, что
вас было двое и второго ты не знаешь. Понял? И, особенно не ври,
запутаешься. ? В ответ, парень только злобно матюгнулся.

Лешка подошел к, все еще, державшемуся за колено, Вовке и потянул его за
шиворот:

- Вставай, скажи спасибо Людмиле Сергеевне, что она нас отпускает. Да,
шевелись ты!

- Леша, подай мне сумку – получив сумку, Людочка достала из нее
мобильник.

Проводив глазами уходящего Лешку и хромающего за ним Воеводина, Людочка
набрала номер вызова милиции и потом долго объясняла, что с ней
произошло. Когда, наконец, убедила, что наряд все-таки прислать нужно,
попросила прислать и «скорую». Потом, откинувшись на спинку, устало
закрыла глаза.

- Людмила Сергеевна, миленькая, что с Вами? – Заверещали у нее над ухом,
бросившиеся к ней, девчонки. С усильем, открыв глаза, Людочка увидела
девочек из 6-А – Олечку Лисневскую и Верочку Брагину. – Ой, а что у Вас
с ногой? Вы поранились? А это, что за дядька? Он бандит?! Это Вы его
связали? Ой, какая Вы храбрая!

- Вас еще тут не хватало. Брысь, малявки! – Прохрипел «пленник».

- Девочки, не кричите, а то сюда вся школа сбежится. К дядьке не
подходите. Со мной все будет в порядке, ко мне сейчас приедут. Бегите
девочки и, пожалуйста, не паникуйте.

К воротам гимназии лихо подлетел милицейский уазик. Из него вышли двое
мужчин в штатском и сержант, по-видимому, водитель.

- Дяденьки! Дяденьки милиционеры! – сломя голову, бросились к ним,
девчонки. – Помогите Людмиле Сергеевне, ее поранили.

- Капитан Карцев, – представился высокий, стройный мужчина и внимательно
оглядев бледное, до синевы, лицо Людочки и вытянутую, залитую кровью,
перевязанную ногу, сочувственно спросил. – Как Вы себя чувствуете,
Людмила Сергеевна? Сейчас «скорая» должна подъехать, потерпите?

- Потерплю – слабо улыбнулась Людочка. – Вы нож найдите, он где-то возле
боярышника должен быть.

- Найдем, Людмила Сергеевна, не волнуйтесь.

- Спасибо – устало закрыла глаза Людочка.

- Ба! Кого я вижу – подошел второй «опер», – капитан Трапезников Михаил
Сергеевич, для друзей, просто Мишка. Привет «Малец», давно не виделись.
Как ты так опростоволосился? Девушка тебя скрутила.

- Разве это девка, это ниндзя в юбке – хмуро огрызнулся Малец.

- Костя, отвлекись от прекрасной дамы, познакомься – Мальцев Григорий
Иванович, в определенных кругах, более известен, как Малец. – Поставив
парня на ноги, удивленно хмыкнул. – Девушка, Вы в спецназе, случайно, не
служили?

- К сожалению, нет, Вы мне ремешок отдайте, он от моей сумки. –
Попыталась улыбнуться Людочка.

- Идиот, отстань от девушки, не видишь, она еле держится – прошипел
Костя.

Шестиклассницы Олечка и Вера, запыхавшись, влетели в учительскую и,
отыскав глазами свою «классную», взволнованно замахали ей руками.

- Ну, и, что у вас стряслось? – Подошла к ним Ира, недовольно, хмурясь.

- Ирина Владимировна, пожалуйста, выйдете с нами в коридор – сделав
страшные глаза, таинственно зашептали девчонки.

- Так, какие же у нас тайны, что мы шипим, как змейки. – Обхватив
девчонок, вытащила их в коридор Ира.

- Ирина Владимировна, в сквере Людмилу Сергеевну ранили. Дядька ранил, а
она его связала.

- Что вы несете, дурехи! Сумасшедшая, как она! Она там одна?

- Там милиционеры приехали.

- Все, бежим!

- Милка, черт тебя возьми, с кем ты опять связалась! – запричитала Ирка,
падая перед Людочкой на колени, но, с ужасом, увидев ее измученное лицо
и страшную ногу, всхлипнула – Миличка, бедненькая моя, тебе очень
больно?

- Ирка, не кричи и девчонок, зачем притащила? И не хлюпай, пожалуйста,
ничего страшного у меня нет. Наверно вы всю школу взбаламутили.

- Да, кто их тащил, сами прибежали. – Оглянувшись, на стоящих рядом
мужчин, яростно, набросилась на них. – Ее же срочно в больницу нужно
везти, а вы стоите, как пни!

Костя даже рот раскрыл от восхищения. Девица была хороша, ладная жгучая
брюнетка, с высокой вздымающейся грудью, гневный румянец во всю щеку и
глазищи со слезинкой на густых черных ресницах.

Вдруг, Ирка заметила связанного Мальцева:

- Так это ты, гад! – прошипела она, рассерженной кошкой. Окружающим
показалось, что даже копна волос, как у кошки, у нее вздыбилась. Как
черная пантера, перед прыжком, она стала подбираться к парню, с явным
намерением вцепиться ему в глаза. Бедный Малец в страхе попятился.

- Стоп, стоп, дамочка! – перехватил ее Костя, с удовольствием прижимая,
гибкое, упругое тело девушки. – Он нам еще живой нужен.

- Пусти! Пусти! Хам, не смей меня тискать! – Билась в его руках Ирка,
но, взглянув, покраснела и притихла. Мужик был очень даже ничего.

- Ну, что, Ирочка, успокоилась? А меня Костей зовут, – отпуская, ласково
дунул ей в ушко, Костя.

- Пусти. Ты со всеми такой быстрый? – смущенно пробурчала Ирка.

В это время, сминая кусты, подъехала «Газель» скорой помощи. В миг,
забыв обо всех наглых, симпатичных мужиках, Ирка бросилась к Людочке.

- Миличка, я с тобой поеду.

- Не дури, Ирка, забирай девчонок и иди на занятия. Совсем ты там не
нужна.

- Как не нужна, очень даже нужна. И не спорь, тебе вредно. – Сердито
отмахнулась Ирка. – Девочки бегите в школу и Марии Петровне скажите, что
я с Людмилой Сергеевной уехала.

Зная, что спорить с Иркой совершенно бесполезно, Люда безропотно
вздохнула и, покоряясь неизбежному, закрыла глаза.

Глядя вслед, удаляющейся «скорой», капитан Трапезников задумчиво
произнес:

- Слушай, Костя, ты не находишь, что эти подружки-учительницы, несколько
экстравагантны?

- Чем это?

- Одна, прекрасная, как кинозвезда, владеет совершенно специфическими
навыками. Ну, а другая – просто ведьмочка. Хотя, тебе виднее, ты же на
нее глаз положил.

- Заметил, глазастый, признаю, зацепила меня эта черноглазая чертовка.

- Ладно, пошли к нашему барану

- Пошли. Ты посмотри возле боярышника, там где-то должен быть нож, а я
пока поговорю с этим разбойничком-неудачником. Ты прав, удивительная
девушка, и как только она с ним справилась.

- Ну, гражданин Мальцев, поговорим?

- Начальник, развяжи ты меня, наконец, никуда я не денусь. Курить
хочется.

- Повернись-ка сынку.

«Где же ты всему этому научилась, милая девушка?» – озабоченно
присвистнул Костя, разглядывая, профессионально связанные руки и
огромный, фиолетово-багровый синяк.

- Ну, расскажите, гражданин Мальцев, сколько вас было, и как ты оказался
связанным, а учительница раненной.

- Двое нас было, мы познакомились, когда пиво покупали, знаю только, что
зовут его Вовчик. Сидим, пиво пьем, а тут, она.

- И, что, так просто, начала вас крошить. Кстати, где второй?

- Да, нет, мы пошутили, познакомиться хотели. Вовчик ее остановить
попытался, правда, немного не по-джентльменски. Она его уложила, а когда
уж мы сцепились, сбежал, сявка.

- Ясно, познакомиться хотели, а нож достал, чтобы знакомство более
теплым было? Ладно, более-менее понятно. Мишка, нож нашел? Бригаду
вызывать сюда все равно надо. Пошли грузиться.

25

Людочка уже пять дней лежала дома. Чувствовала она себя неплохо, хотя
была еще бледненькой и слабенькой (Иркино определение). Все-таки, она
довольно много крови потеряла, и нога еще болела, не очень сильно, но
постоянно, что изматывало. В больнице она лежала, благодаря Ирке,
которая надоела всем, хуже горькой редьки, всего два дня. Отпуская ее,
доктор сказал, что ей повезло и рана не опасная, но противная и полежать
придется. На перевязки ее аккуратно возил Евгений Борисович.

Дорогая мамочка и Ирка окружили ее теплом и заботой. Мама, как в
детстве, закармливала ее разными вкусностями, которые готовила с
энтузиазмом, достойным лучшего применения. Бедная Людочка уже всерьез
опасалась за свою талию, с тревогой ее мерила и, стиснув зубы, изнуряла
себя, доступными упражнениями. Одно хорошо, мамочка, наконец, вышла на
работу. Ирка тоже достала своей суматошной заботой. Людочка конечно их
очень любит, но немножко от них устала.

От посетителей тоже хотелось отдохнуть. От цветов и фруктов в квартире
стоял аромат, как в цветочно-фруктовом магазине. Хорошо, хоть коробки
конфет, они с Иркой, скармливали приходившим мальчишкам и девчонкам.
Пришел как-то и Лешка Лернер, неловкий, виноватый и от этого, даже
симпатичный. Люда встретила его приветливо, напоила чаем с конфетами и в
конце еще раз посоветовала ему держать язык за зубами.

Ирка куда-то убежала, посетителей не было, сидеть за компьютером было ей
еще тяжело, и Людочка всласть и без помех грустила. Это сомнительное
развлечение нарушил скрежет ключа во входной двери. Людочка обреченно
вздохнула, Ирку черт принес, и значит попереживать ей больше не удаться.

Ирка, нагруженная большим, набитым доверху, полиэтиленовым мешком,
влетела с криком:

- Милка, принимай гостей!

За ней, смущенно и ласково улыбаясь, вошли «Зубр» и «графиня»
Ольшанская.

Поморщившись, от Иркиного крика, Людочка приветливо поздоровалась с
гостями:

- Вероника Михайловна, Николай Витольдович, рада Вас видеть.
Раздевайтесь, проходите и, пожалуйста, не снимайте обувь.

Сняв верхние одежды, гости расцеловали хозяйку, «Зубр» – в лоб,
«графиня» – в щечку. Сказали, что выглядит она молодцом и непременно
скоро поправится. Еще, лукаво усмехаясь, Вероника шепнула, что,
героический подвиг Людочки, поверг в шок, гимназических дам.

И только Ирка потащила Веронику на кухню, как за дверью послышались
голоса и звяканье ключа.

«Господи, мамочка еще кого-то тащит!» – совсем пала духом Людочка.

- Доченька, познакомься, Валентина Семеновна и Дмитрий Петрович – мои
коллеги. У тебя гости, очень рада, здравствуйте.

- Здравствуйте, Дмитрий Петрович, Валечка, спасибо Вам, что выбрали
время, навестить меня. Мамочка, нас не нужно знакомить, с Дмитрием
Петровичем и Валентиной Семеновной, я успела познакомиться несколько
раньше. – Смущенно и немного принужденно засмеялась Людочка.

Дмитрий Петрович галантно поцеловал Людочке руку, Валя, целуя ее в
щечку, заговорщицки шепнула:

- Не волнуйтесь, дорогая, я Вас не выдам.

Преодолевая, некоторую неловкость, Ольшанская обняла Татьяну Аркадьевну
и Валентину:

- Дорогие дамы, идемте на кухню, готовить праздничный стол и хозяйка от
нас пусть отдохнет. Замучили мы ее этими любезностями.

«Зубр» и Карташов сразу нашли, о чем поговорить, завод в лице Дмитрия
Петровича, спонсировал двенадцатую гимназию. Помогал с ремонтом и
оргтехникой.

Ирка подсела к Людочке:

- Колись, Милка, откуда ты Мишкиного папочку знаешь?

- Все тебе надо знать, может быть, он ухаживал за мной. – Сделала
Людочка таинственное лицо.

- Врешь, а ты?

- А, что я, он мужчина видный, богатый, а я девушка одинокая, свободная.

Догадавшись, что Людочка ее разыгрывает, Ирка обиженно отвернулась:

- У, вредина! Не больно и хотелось. Нужны мне твои секреты.

- Ладно, не дуйся, за опятами я с ними ездила.

- Неужели Мишка пригласил?

- Ну да, уговорил липучка. Ох, Ирка, извелась я, изобьют его.

- Да ты что, кто его изобьет. Он вон, какой бугай.

- Ага, а там дети малые.

А тем временем, дружный дамский коллектив, собрал праздничный стол.
Мужчины подвинули Людочку, вместе с креслом к столу, открыли вино и
объявили, что пьют, за прекрасных дам, и особенно, за прелестную и
храбрую хозяйку. Дмитрий Петрович разрывался, ухаживая за Людочкой и
«Гордой полячкой», совершенно не представляя, кому, из красавиц, отдать
предпочтение. Выпив пару бокалов, громоздкий и неуклюжий с дамами
«Зубр», совершенно размяк. Его посадили между Татьяной Аркадьевной и
Валентиной Семеновной. Дамы, нежно прижимаясь с двух сторон, заботливо
за ним ухаживали.

Заглушенный шумом и смехом застолья, заверещал звонок домашнего
телефона. Его услыхала только Ира. Шикнув на расшумевшуюся компанию,
сняла трубку:

- О, это Вы доблестный капитан! – Пропела Ирка ужасно светским и,
преувеличенно, радостным голосом. – Людмила Сергеевна прекрасно себя
чувствует и будет рада ответить на все Ваши вопросы. – Продолжала Ирка в
том же духе, не обращая внимания, на возмущенные гримасы Людочки. –
Конечно, конечно, приезжайте прямо сейчас. Ну, что Вы, товарищ капитан,
разве я позволю себе. Да! Как мило, я даже помню, как Вы шепнули, что
зовут Вас Костей – бросила Ирка трубку.

Игнорируя заинтересованные взгляды присутствующих, Ирка плюхнулась рядом
с Людочкой и возбужденно зашептала:

- Милка выручай, я в ванную наносить боевую раскраску и причесываться, а
ты подбери мне что-нибудь. Не могу же я замарашкой встретить мужчину
моей мечты.

- Так, мы всерьез решили слопать беднягу капитана.

- Молчи, язва! Все я побежала.

Едва Ирка вышла из спальни, в темно-вишневом платье, с гранатовой ниткой
на открытой шее, алой розой в черных, распущенных волосах и на
высоченных шпильках, как брякнул дверной звонок. Сверкнув лихорадочным
блеском черных очей и глубоко вздохнув:

- Ну, держись капитан! – Ирка, гордо и не торопясь, направилась к двери.
Выйдя вслед за Ирой, Людочка проводила ее снисходительным,
доброжелательным и чуть-чуть завистливым взглядом. Капитана она решила
встретить стоя, томно опираясь на палку.

- Входите, господин капитан, не стесняйтесь – встретила Костю, светским
контральто, Ирка. – Полагаю, цветы не для меня, а для хозяйки дома.

- За кого Вы меня принимаете, Ирина Владимировна. Вашу ручку,
мадмуазель, Вы обворожительны и роза очень украшает Ваши прекрасные
волосы. Надеюсь, эти лилии, будут Вам тоже к лицу.

Войдя в комнату, Костя ошеломленно остановился.

- Не тушуйся, капитан – подтолкнула его Ирка. Возмущенно дернув плечом,
Костя поцеловал Людочке ручку и галантно проводил ее к креслу.

- Здравствуйте, дамы и господа, надеюсь, я не очень помешал. Вежливо
выслушав, полагающиеся в этом случае, шумные и веселые реплики, Костя
склонился к Людочке:

- Людмила Сергеевна, Вы прекрасно выглядите, рад, что можете уже
принимать гостей. Разрешите, я пристрою здесь цветы.

- Садитесь рядом со мной, капитан, давайте мы с Вами нормально
познакомимся.

- Константин Сергеевич Карцев, но право, лучше просто Костя.

- Ира, что ты сидишь, не видишь, у Кости пустая тарелка. И налей же,
наконец, Косте вина, должен же он выпить за мое здоровье.

- Будьте здоровы, Людмила Сергеевна, извините, что не до дна, к
сожалению, я за рулем.

Прошло всего лишь полчаса, а настроение у Ирки безнадежно испортилось.
От воздушных замков, построенных ею, остались одни жалкие руины.
Противный капитан был любезен, остроумен, весело рассказывал смешные
истории и анекдоты из милицейской жизни, но ее едва замечал. Был
безразлично вежлив, и таять от любви, явно не собирался. Более того,
недопустимо много внимания уделял Милке. Разозлившись на весь мир, Ирка
села в углу с бутылкой и тянула вино, бокал за бокалом.

Наконец гости догадались, что пора и честь знать, и хозяйке нужно уже
дать отдохнуть, вон какая она бледненькая и измученная. Дамы быстро
убрали со стола, перемыли посуду и, пожелав Людочке скорейшего
выздоровления, в сопровождении мужчин, удалились. В суматохе проводов,
Людочка остановила Валентину:

- Валечка, Вам Миша не звонил, как он?

- Людочка, не переживайте, жив, здоров наш Мишенька. До четверти финала
добрался. – Чмокнула ее Валя.– Дима, ну, что ты возишься, пошли.

Остались Татьяна Аркадьевна, хмурая Ирка и задержавшийся Костя.

- Людмила Сергеевна, выздоравливайте, не возражаете, если я к Вам на
днях зайду, мне нужно поговорить с Вами. – Обратился Костя к Людочке,
расстроено косясь, на отвернувшуюся от него, злую и несчастную Ирку.

- Конечно, Костя, я понимаю, приходите, как только сможете. Костя,
пожалуйста, подвезите Иру, сколько она может возиться со мной.

- Ирина Владимировна, я буду ждать Вас во дворе.

- Обойдусь, можете меня не ждать, господин капитан – полоснула Костю,
ненавидящим взглядом, Ирка.

Пожав плечами, Костя вышел, с расстройства, забыв попрощаться с Татьяной
Аркадьевной.

- Дура, иди, он тебя будет ждать.

- Не нужен он мне, бабник паршивый, весь вечер за тобой ухлестывал –
сглотнула слезы Ирка.

- Поторопись, Ирочка, ты ему очень нравишься, поверь мне. Ты, так на
него окрысилась, дурочка, что еще уедет, бедняжка. – Обняла Ирку Татьяна
Аркадьевна.

- Тетя Таня, это Вы меня так утешаете? – с надеждой взглянула на нее
Ирка.

- Иди, иди, нечего тут кукситься.

Выйдя из подъезда, Ирка с надеждой осмотрелась, сердце тоскливо сжалось,
машины не было. «Ну, вот и все, не нужна я ему. Никому я не нужна,
размечталась. Дура!» Сердито вытирая слезы, она медленно брела по
тротуару.

- Садись, Ира. Прости, что во двор не успел подъехать. Старушка моя
закапризничала. – Виновато тронул ее за рукав Костя, высовываясь из
подъехавшей «девятки».

Задохнувшись от счастья, но с холодной и гордой физиономией, Ирка,
молча, села рядом. Одно, только, беспокоило ее, заметил ли Костя, что
она ревела.

- Ира, ты сердишься на меня? – нарушил молчание Костя.

- С чего ты взял? А ты зря старался вскружить Милке голову, у нее уже
есть любимый.

- Это, кто старался? – Возмутился Костя – да, я эту неделю, только и
думаю о тебе. Работать не могу. Знаешь, как я обрадовался, услыхав твой
голос, на крыльях летел.

- Что ты врешь, за весь вечер даже не взглянул – со вновь вспыхнувшей
обидой, всхлипнула Ирка.

- Ирочка, не плачь, я обидел тебя, ох, я идиот.

- Кто плачет? Не дождешься – ощетинилась Ирка.

- Ир, ты была, сегодня, такая красивая и насмешливая, что я растерялся.
Подумал, что ты смеешься надо мной. А потом ты села в углу, сердитая,
обиженная. Стыдно сказать, мне хотелось сесть рядом и погладить тебя.

- Что я кошка тебе? Ну и сел бы, мучитель. А я еще наряжалась для него,
весь Милкин гардероб перевернула. – Прижалась к Костиному плечу Ирка.
Когда же Костя остановился у обочины, она обняла его и, отдышавшись
после долгого, страстного поцелуя, краснея, прошептала:

- Ты можешь отвезти меня к себе?

Вчера Людочка была, наконец, полностью предоставлена самой себе. И хотя
это было связано с некоторыми неудобствами, она не расстраивалась. У нее
появилась возможность спокойно поработать, а работы накопилось прилично.
Во-первых, звонила Регина, редакторша издательства. Ужасаясь и ахая,
сочувствуя и желая скорейшего выздоровления, мягко напомнила «милой»
Людочке, что редакция издательства ждет переводы двух романов. Конечно,
Людочке больше хотелось поработать над своей книжкой, но контракт есть
контракт и она, вздохнув, добросовестно просидела у компьютера три часа
без отдыха.

Вечером позвонила мамочка и виновато просила прощения:

- Доченька прости меня, но я совсем забросила Евгения Борисовича, а он
без меня, совсем, как маленький, не поест, не побреется.

Людочка горячо убеждала, что у нее все есть, нога у нее не болит и
мамочка может не беспокоиться. А Ирка пропала и Людочка догадывалась
почему. Лежа в темноте и ворочаясь, устраивая больную ногу, Людочка
отчаянно завидовала Ирке. Вот у нее все просто: встретила, полюбила и
счастлива. Милуется сейчас со своим симпатичным капитаном. «Почему же у
меня все так сложно, запретно, несуразно. Если родилась красивой,
значит, будешь век счастливой». – Снова вспомнились ей строчки из
забытого стихотворения. – «Где ты, счастье мое, как ты, здоров ли?
Вспоминаешь ли меня, хоть иногда? Поплакать, что ли, может легче станет.


… пусть она поплачет,

Ей ведь ничего не значит».

? Грустно усмехнулась Людочка, сердито отворачиваясь к стенке.

С утра пораньше ворвалась Ирка.

- Милка! Я самая счастливая девчонка на свете! – затормошила Ирка
Людочку.

- Ирка, чокнутая, не тряси меня. Забыла, что я инвалид – смеясь,
отбивалась от нее, Людочка. – Откуда ты так рано.

- Костя меня выгнал – счастливо засмеялась Ирка – сказал, что если я не
уйду, его точно выгонят с работы. Спа-ать хочется – зевнула Ирка,
потягиваясь, как сытая кошка.– Поспать не дал, черт ненасытный. Ты
знаешь, он такой … - вознамерилась поделиться своими постельными
впечатлениями, до краев переполненная чувствами, Ирка.

- Прекрати! – заорала возмущенно Людочка – Я порядочная девушка,
одинокая. И не стыдно тебе меня развращать.

- Прости меня дуру, Миличка – обняла ее Ирка – скучаешь без Мишки?

- Что мне скучать? Видно не очень-то я ему нужна. Улетел, слова не
сказал. – Разрыдалась, вдруг, Людочка – он же мальчишка, на шесть лет я
его старше, девчонки на нем виснут. Что мне делать, Ирка?

Уткнувшись в грудь подруги, заливалась Людочка слезами, словно враз
устав скрывать, накопившиеся обиды, сомнения и тягостное недовольство
собой. А, главное, простую женскую тоску по любимому человеку.

Утешая Людочку, Ирка гладила ее, ласково подшучивала, утирая слезы.

- Миличка, а у Вас с Мишкой, что-то существенное хоть было? – Интимно
поцеловав подругу, шепнула Ирка.

- Что ты имеешь в виду, бесстыжая? – залилась краской Людочка, сразу же
перестав плакать.

- То самое, что же еще. И не красней, как девочка.

- Все ты из меня вытянешь, негодяйка. Было, и отстань, больше ничего не
скажу.

- И не надо. Вот мы и не плачем больше.

- Варварские у тебя методы утешения.

Неожиданно, задушевную беседу подруг, прервал звонок домашнего телефона.

- Слушаю – сняла трубку Людочка. – Доброе утро. Да, конечно, я буду
ждать. Не беспокойтесь, я вполне нормально себя чувствую.

Положив трубку, Людочка взглянула на себя в зеркало:

- Черт! Вся физиономия зареванная. Ирка, тебе лучше уйти.

- С чего, вдруг? Кто звонил? – недовольно проворчала Ира. – Все с утра
меня гонят, а я спать хочу.

- Предмет твоей страсти, допрашивать меня сейчас приедет.

- Костя? И ты меня гонишь? – От возмущения Ирка, потеряла дар речи,
беспомощно хлопая ресницами.

- Конечно, с тобой никакого разговора не получиться.

- Милка! Я не могу, сейчас, тащиться домой. У меня глаза слипаются.

- Ладно, черт с тобой, иди, ложись, но если ты высунешь, хоть нос …

- Все, все, только лягу, сразу усну.

- Сначала вскипяти чайник, и накрой стол. Посмотри, что там есть в
холодильнике. Я в ванную, приводить себя в порядок. Сама, что-нибудь
пожуй.

Через час Костя позвонил в дверь. Прежде чем открыть ему, Людочка
заглянула в спальню – Ирка негромко сопела в подушку.

Ухаживая за Костей, который с завидным аппетитом, поглощал бутерброды,
Людочка незаметно для себя, выложила ему грустную историю своей любви.
Задумчиво сооружая Косте очередной бутерброд, Люда криво улыбнулась:

- Вот и вся тайна, милый Костя, моих способностей. И до сих пор
тренируюсь, тот беспомощный, унизительный страх, я на всю жизнь
запомнила.

- Вы так больше с ним не встречались? – Принимая бутерброд, сочувственно
пожал ей руку Костя.

- Нет. Сначала мучилась, хотела встретить его и боялась. А потом, Сема с
семьей уехал. Перед отъездом позвонил, попрощался. Если бы тогда Ирка не
вцепилась в меня, я бы ринулась на вокзал. Ладно, Костя, закончили об
этом, все прошло и забыто.

- Людмила Сергеевна, когда Вы проходили, парни сидели на скамейке? – Как
бы, между прочим, спросил Костя.

Не ожидая подвоха, Людочка легко ответила:

- Да.

- И сколько их было?

- Костя, я же говорила, двое – стараясь, сохранить спокойствие, обижено
отвернулась Людочка – один меня грубо схватил, и мне пришлось сбить его
с ног.

- И никого из них Вы не знаете?

- Нет! – чуть не плача, крикнула Людочка. – Костя, зачем Вы меня
мучаете?

- Хорошо, Людмила Сергеевна, я не буду Вас больше мучить. Наши эксперты
установили, что в инциденте принимали участие, как минимум, три
человека. Один даже помог Вам связать Мальцева. Что скажете, Людмила
Сергеевна?

Людочка безнадежно молчала. Потом, храбро взглянув на Костю, мрачно
буркнула:

- Мне нечего сказать.

Костя взял Людочку за руку:

- Людмила Сергеевна, двое других, Ваши ученики, поэтому Вы молчите?

- Как Вы не понимаете, что они просто глупые, выпившие мальчишки, и я не
могу допустить, чтобы они попали в колонию.

- Это Вы не понимаете, Людмила Сергеевна, что эта история, могла для Вас
очень плохо кончиться. В одной из школ, такие же выпившие, глупые
мальчишки изнасиловали и убили девушку.

- Какой ужас, нет, наши мальчики, конечно, не сахар, но, ни на что
подобное, не способны. А Лешка вообще, растерялся и стоял, как пень.
Потом еще и помог мне.

- Не расстраивайтесь, Людмила Сергеевна, если ребята не очень виноваты,
то может все и обойдется. А рассказать все, как было, Вам все же
придется.

Из, спальни, зевая и потягиваясь, появилась Ирка, лохматая, румяная и
заспанная.

- Ой, Костик, не смотри на меня, я страшная. – Пропела она, ничуть не
смущаясь.

26

Проиграв по очкам в финале, Мишка не очень расстроился, хотя, конечно,
все-таки обидно немного было. Проиграл-то всего несколько очков в
последнем раунде. Мак-Мак правильно упрекнул, нет у него настоящей
спортивной злости. «Ты не дерешься, а играешься, только технически
стараешься переиграть, вот поэтому он тебя и побил в последнем раунде».
– С досадой, проворчал Максим Максимыч, обтирая его влажным полотенцем –
«Ладно, не переживай, для первого раза, серебро тоже очень не плохо».

Команда улетала четырнадцатого, но Мишка отпросился на денек-два в
Москву. Деда пригласили на два месяца в Америку, прочитать курс лекций и
поработать в лаборатории, в одном из тамошних университетов.

Обнимая внука, Иосиф Моисеевич прослезился. Очень чувствительным стал
дед. Сдал он после смерти бабушки. Буйная шевелюра поседела, поредела.
Когда-то статный, могучий дед усох и чуть сгорбился. Джентльмен и
любимец женщин, дед был однолюб и обожал свою Розочку, миниатюрную,
изящную и очень строгую жену. Деятельная, задиристая бабушка, после
развода и отъезда дочери, хотя и старалась не показывать вида, стала
грустной и ко многому равнодушной. Она ни на что не жаловалась, но как
будто угасла. Однажды она не проснулась. Врачи сказали, что у нее было
больное сердце.

И все же дед все еще был, очень красивым мужчиной. Собирая на стол, дед
достал бутылку коньяка и по-гусарски щелкнул языком:

- Хлопнем, Мишка, по рюмашке, что мы не мужики. Тем более поводов у нас
хоть отбавляй.

Мишка, разглядывая деда, с грустью вспомнил, как три года назад, они с
мамой прилетели в Москву. Мама и бабушка, обнявшись, долго не могли
оторваться друг от друга, а они с дедом беспомощно топтались рядом. Дед,
мечтающий, чтобы внук пошел по его стопам, затащил Мишку на свою
кафедру. Там он от души веселился, заметив, как у некоторых из
университетских дам, при общении с профессором, учащается дыхание, и
щечки заливает смущенный, девичий румянец. Потом, когда они ехали домой,
он до того довел маститого профессора своими шуточками, что тот пообещал
оторвать любимому внуку голову, если он ляпнет при бабушке, что-нибудь
подобное.

Сейчас они сидели, грустно потягивая французский коньяк, двое одиноких,
много переживших мужчин. Мишка достал свою фотографию, снятую в момент
получения медали:

- Надеюсь, ты встретишься с мамой, передай ей.

- Не очень-то ты обрадуешь маму, твое увлечение боксом ее только
огорчает, но я тебя поздравляю. – Разглядывая фотографию, с сожалением
вздохнул Иосиф Моисеевич – ты, куда собираешься поступать?

- Сейчас я и тебя огорчу, наверно, в театральный.

- Да, не обрадовал и ты уверен, что у тебя есть талант?

- Надежда Юрьевна, помнишь, подруга мамы, говорит, что есть.

- Не помню. Надеюсь, что Вам видней. Вот эта новость Дину наверняка
обрадует.

Подумав, Мишка достал еще одну фотографию, с Людочкой, держащую полную
корзинку опят. Людочка счастливо смеется, озорно показывая Мишке
язычок. Перевернув фото, он написал несколько слов.

- Эту тоже маме.

Иосиф Моисеевич долго и внимательно разглядывал фотографию, прочитал
надпись на обороте:

- Людочка – самая красивая девушка на свете. Да, девушка очень красивая
и не просто красивая, а удивительно женственная. Но она же, не твоя
одноклассница. Мне, кажется, она старше.

- Людмила Сергеевна Звягинцева – учительница английского языка и моя
классная руководительница.

- Вот как, влюбиться в свою учительницу не ново, но чаще всего
бесперспективно.

- Я не влюбился, дед, я люблю эту женщину.

- Неужели так серьезно, а девушка знает?

- Знать то она знает, обидел я ее перед отъездом, чем-то. Комплексует
она, дед.

- Ее можно понять. Ладно, Мишка, мне нужно на кафедру и еще дел много.
На самолет я тебя отвезу.

Прилетел Мишка днем, перед посадкой дед задержал его:

- Слушай, внук, если ты серьезно любишь эту девушку, держись, несмотря
ни на что. Будь мужчиной и постарайся сделать ее счастливой.

Дома он переоделся, умылся, перекусил и, слоняясь по квартире, понял,
что совершенно не знает, куда себя девать. Больше всего ему хотелось
увидеть Людочку, но она явно была сейчас в школе. Он так не помирился с
ней, даже не попрощался. Неужели она все еще злится на него. Нет,
сегодня же он должен увидеть ее и убедить, что с Верой они только
партнеры и больше ничего

Вдруг, загудел, завозился, брошенный на столе, мобильник. Мишка взглянул
на экран и не поверил: звонила Люда.

- Здравствуй, Миша – услышал он с нежной хрипотцой голос. – Ты здесь
или еще в Москве?

- Здесь, Людмила Сергеевна, здравствуйте – сдержанно ответил Мишка. От
того, что он изо всех сил давил желание заорать что-нибудь
глупо-радостное, приветствие прозвучало суховато. – А, как Вы узнали,
что я был в Москве.

- Очень просто, позвонила твоему тренеру, в школе тебя все нет и нет.

- Не волнуйтесь, Людмила Сергеевна, завтра буду, как штык. Извините, что
подпортил Вам процент посещаемости.

- Надеюсь, будь здоров, чемпион!

- Люда! Не сердись, я идиот! Я так рад … ? заорал Мишка, но было поздно,
Людочка бросила трубку.

От огорчения, досады, раскаяния, Мишка заметался по квартире, не зная,
толи ехать в школу, толи звонить и просить прощения. Наконец, взяв себя
в руки, решил ехать в школу и ждать Людочку до упора. Приняв решение,
стал торопливо одеваться. И тут снова загудел мобильник. Схватив
телефон, с надеждой взглянул на экран – звонила Лилька.

- Привет, Лилька! – нетерпеливо рявкнул Мишка.

- Привет! Ты чего рявкаешь. Пропал куда-то, а теперь еще и рявкает.

- Да никуда я не пропадал, что Вы все меня попрекаете. Всего-то на два
дня заехал к деду, он в Америку улетает на два месяца.

- Кто это все, кто еще тебя попрекает?

- Люда звонила, тоже волнуется, почему я в школу не хожу.

- Дурак, разве она, поэтому тебе звонила.

- Ты считаешь? Послушай, ты не знаешь, когда ее урок у малышей
заканчивается.

Лиля недоуменно замолчала.

- Мишка, она же еще не может ходить в школу.

- Что? Как не может? Что случилось?

Поняв главное, Мишка нетерпеливо прервал Лилю:

- Все, Лилька, пока! Я к ней.

Вылетев на улицу, не обращая внимания на дождь и разбрызгивая лужи,
ринулся к гаражу.

В бешенстве, бросив трубку, Людочка яростно вцепилась зубами в пушистый
кончик толстой косы, сплетенной, ради эксперимента, утром. И она
мучилась, переживала из-за этого бессовестного, черствого, бессердечного
мальчишки. Сама, сама первая позвонила ему, ни гордости у тебя, ни
самолюбия. Как смел он, говорить с ней так сухо и язвительно. Ни капли
радости, теплоты, негодяй! Злые, едкие слезы обожгли глаза. За что он с
ней так. Все, он больше для нее не существует. Пусть, хоть в отбивную
изобьют его в этом его дурацком боксе, ей ничуточки, не будет его жалко.
И наплевать, сколько девчонок на нем еще повиснет. «Боже мой, я,
взрослая женщина, учительница, как глупая десятиклассница, страдаю
потому, что мальчик не то и не так сказал. Я глупею прямо на глазах».

Затренькал, нервно и прерывисто, дверной звонок. «Если это Мишка, пошлю
его к черту» ? счастливо вздохнула Людочка.

- Минуточку, я сейчас открою – крикнула она очень спокойно и приветливо.


Опираясь на палку, Людочка доковыляла до двери. Когда же открыла, ей под
нос сунулся большущий и довольно неряшливый, но дивно пахнущий, пук
разноцветных роз. Потом из него высунулась смущенная, виноватая,
встревоженная и счастливая Мишкина физиономия, с зацепившейся за ухо
розой. Мишка, бросил на столик свой пук и, захлопнув дверь, шагнул к
Людочке. Мишка был такой родной и смешной, с нелепой розой за ухом, что
она засмеялась, заливисто, беззаботно и счастливо.

- Что ты смеешься? Поранили ее, а она смеется. Птичка моя подбитая. Вот
и оставляй тебя, опять попала в историю – ласково бубнил Мишка, все
крепче сжимая плечи любимой.

- А ты и не оставляй – прижалась к нему Людочка.

- Я не сделаю тебе больно, родная, – поднял ее на руки Мишка, осторожно
и нежно целуя.

Доверчиво прижавшись к нему, Людочка обняла Мишку и ожидающе приоткрыла
губы. Мишка пошатнулся, почувствовав на своих губах жаркий язычок
Людочки. Боясь за нее, Мишка присел на столик, и дернулся, приходя в
себя, когда острый шип впился ему в ягодицу.

- Что с тобой?

- На шип сел, розы, черт бы их побрал.

- Бедный – хихикнула Людочка, еще сильнее обнимая Мишку и целуя его.

- Куда отнести тебя? – прохрипел Мишка, задыхаясь.

- Если в постельку, то боюсь, я не смогу, милый, доставить тебе
удовольствие.

Мишка отшатнулся:

- Зачем ты так, Людочка?

- А ты зачем так со мной говорил? Я сама первая тебе позвонила, а ты … и
уехал, слова не сказал. И не позвонил, что трудно было? Ты жестокий и я
дала себе слово послать тебя к черту.

- Почему же не послала?

- Не почему, ты еще и бестолковый, – целуя его, всхлипнула Людочка. –
Как я по тебе соскучилась, Мишенька мой.

- Прости меня, родная, я идиот – бережно положил Людочку на диван Мишка,
устраиваясь рядом на полу.

Людочка прижала Мишкину голову к обнаженной груди и, вцепившись в мягкие
кудри, изнывала и таяла от его жадных поцелуев и ласковых рук.

- Мишка, Мишенька я не могу больше, не на что не годится, сейчас, птичка
твоя подбитая.

Целуя мокрое от слез лицо Людочки, Мишка погладил ее:

- Тебе очень идет коса, Василисушка моя премудрая, лягушечка моя
ненаглядная. – Поднялся Мишка с пола. – Не бойся, моя хорошая, я больше
не буду тебя мучить. Мишка сел рядом с Людочкой, запахнул на ней халат и
обнял за плечи.

- Знаешь, Миша, я хочу, чтобы у нас больше не было никаких тайн друг от
друга. – Людочка вздохнула и прижалась головой к его груди, – поэтому
выслушай и постарайся не смеяться над дурочкой, а то обижусь, так и
знай.

- Хорошо, но если будет очень смешно, и я лопну, это будет на твоей
совести.

- У, противный. Утром, в последний день перед каникулами, я проснулась
с твердым решением стать счастливой. Как говорится, без тебя, тебя
женила. У меня родился ужасно коварный план: соблазнить и выкрасть тебя
в какой-нибудь пансионат или дом отдыха, где нас никто не знает.

- Черт, как много я потерял. Если бы я знал, послал бы Мак-Мака, куда
подальше.

- Не ври. Теперь ты представляешь, какое я испытала разочарование,
когда, войдя в класс, не увидела тебя. И посыпались оплеухи одна за
другой.

- Бедненькая моя, это я виноват.

- Да, попался бы ты мне. Не перебивай. Сначала узнаю, что ты улетел на
соревнования и мне ничего не сказал.

- Люда, я не успел …

- Молчи, я все знаю. А потом болван Аркашка, меня добил. Мишка, я чуть в
обморок не хлопнулась. Я представила себе, как огромный негр бьет тебя,
бьет. Ужас!

- Завтра приду в класс и убью Аркашку. А негр, откуда взялся?

- А Светочка выцарапает тебе глазки, а они мне так нравятся – притянула
к себе Мишкину голову, Людочка, целуя по очереди его глаза. – Из
телевизора, сдуру перед этим наткнулась на профессиональный бокс.

- Люда, ты не расскажешь, как ты заработала свое боевое ранение.

- Миша, прости, но об этом я говорить не хочу, хватит с меня и Иркиного
Кости, все выпытал, чертов мент.

- Что мент, понятно, а почему Иркин.

- А потому, что ведь над моим израненным телом они встретились, и
красавец капитан навеки покорил бедное Иркино сердце. – сокрушенно
вздохнула Людочка, с чопорным видом завзятой сплетницы. Но не выдержала,
и весело расхохоталась.

- Оказывается, мы совсем не прочь посплетничать о любимой подружке.

- Ох, Мишка, я бессовестно ей завидовала.

Мишка снова опустился на пол и тихонько поцеловал обнажившееся колено.
Осторожно погладил забинтованное бедро:

- Тебе очень было больно?

- Не очень, крови потеряла прилично. Миша, ты в Москве у дедушки гостил?

- Да, он в Америку улетает, по приглашению тамошнего университета,
какого я так и не удосужился спросить. Жалко деда, очень он сдал после
смерти бабушки. У меня замечательный дед: красавец, женщины просто таяли
при нем. Я еще потешался над ним, а он любил бабушку, всю жизнь. Люда, я
дал ему, для мамы, твою фотографию, ту, с корзинкой опят.

- Что ты наделал, я же на ней дурочка, дурочкой, язык тебе показываю.
Что обо мне подумает твоя мама.

- Дед сказал, что ты очень красивая и женственная. И еще, чтобы я был
мужчиной и сделал тебя счастливой. – Прижался Мишка губами к
открывшемуся бедру. – Я очень люблю тебя, Людочка.

Людочка ошеломленно молчала, растерянно вцепившись в Мишкину шевелюру. В
его брошенной куртке загудел мобильник.

- У тебя телефон гудит, Миша.

- Черт с ним! – Процедил сквозь зубы Мишка. Черные глаза пристально
смотрели, с немым вопросом. Требовательно и жестко скользнула рука вверх
по бедру, сжала. Мобильник продолжал возиться упорно и надоедливо.

- Возьми трубку, все равно не отстанет.

Не глядя на экран, Мишка схватил телефон и, не скрывая досады, буркнул:

- Слушаю!

- Как поживаете, Ваша светлость? Только крайняя необходимость
заставляет, Вашего покорного слугу, вырвать Вас из нежных объятий
прекрасной Людочки. – Услышал Мишка насмешливый голос Веры.

- Вера, и не надоело тебе играть одну и туже роль. Что тебе нужно?

Сердце у Людочки окаменело, она снова почувствовала себя мокрой,
униженной, брошенной. Гнев, слепой, несправедливый, безрассудный,
ворвался внезапно, так, что потемнело в глазах.

- Мишка у нас неприятность – Мальволио некому играть – посерьезнела Вера
– Гришка уезжает, его отца переводят. Я увидела твою машину и позвонила
Наде, она нас ждет. Кажется, эту роль она хочет предложить тебе.

- А с чего такая срочность?

- Никакая не срочность, очередная репетиция. Все ты забыл, чемпион.

- Черт и, правда. Ладно, выходи, через десять, пятнадцать минут выйду.

- Людочка …

- Если ты сейчас уйдешь, можешь не возвращаться, незачем.

Мишка ошарашено смотрел на Люду и ничего не понимал. Люда сидела с
каменным лицом и смотрела на него холодными, потерявшими мягкий,
перламутровый блеск, глазами.

- Людочка, мне всего лишь на репетицию.

- И, конечно, с Верочкой. Все, уходи.

- Люда, что ты, в самом деле, мы только партнеры и тебе это известно.

- А, обнимаясь, вы разучивали роль – и, не выдержав, закричала, срываясь
на визг. – Мне осточертели твои Верочки, Лилички и кто там еще. Я не
хочу быть одной из них. Уходи, Миша, прошу тебя.

У Мишки, вдруг, стало пусто внутри и больно, как будто он пропустил
жестокий, нокаутирующий удар. Он только что сказал, что любит ее, а она
выгоняет его. Он, молча, взял куртку и пошел к двери. И уже выходя,
повернулся:

- Людочка, я люблю тебя, и буду ждать.

27

Джим открыл ворота и въехал во двор. Выйдя из машины, Дина медленно
пошла по дорожке, разминая затекшие ноги. Дорожка была засыпана опавшими
листьями и сломанными ветками. Недавно дул, наверно, сильный ветер, а
лентяй Джим, в ее отсутствии, наверняка, шлялся по соседям и пил пиво с
дружками в соседнем баре, негодник. И темный дом, почему-то, показался
чужим и неприветливым. Дина тоскливо с надрывом вздохнула.

По дороге от аэропорта, Джим пытался поделиться с ней последними
новостями из жизни поселка, но она попросила его помолчать и дать
подумать. Джим обижено засопел, но, поняв, что хозяйка не в себе,
заткнулся.

Приезд отца выбил Дину из привычной колеи, поднял на поверхность, все,
что осело в глубине сознания, тяжелым осадком. Она специально летала,
чтобы встретить папу, еле отбившись от зануды режиссера. Стоя в забитом,
снующей и беспокойной, разноязыкой толпой, зале аэропорта, Дина
напряженно высматривала отца. Ее теснили, толкали, на разных языках
ругали. Некоторые, вдруг, узнавая, ошарашено останавливались,
таращились, толкая знакомых и родственников. Дина ничего не замечала и
только досадливо отмахивалась. Наконец она увидела, возвышающуюся над
толпой, дикую, седеющую, родную шевелюру. Обрадовалась, взволновалась,
запрыгала, боясь, что отец ее не увидит, замахала руками:

- Папа! Папа! Я здесь! – закричала, глотая, вдруг, подступившие слезы.

И тут же заметила, как юркий, пронырливый тип, выхватил фотоаппарат и
несколько раз ее щелкнул. «Вот дура, раскричалась, теперь не отвяжется».
– Огорченно обругала она себя.

- Mrs Erman, New York Times a few words for our paper? Is it your father
that has arrived from Russia? Who is he, and with what purpose did he
come here?1 – бесцеремонно сунул ей под нос микрофон, противный тип.

Довольно невежливо, оттеснив типа плечом, Иосиф Моисеевич облапил дочь:

- Диночка, доченька, как же я рад тебя видеть! – И, отстранившись,
оглядел. Огорченно и в тоже время восторженно цокнул языком – похудела,
но красавица, недаром журналюги проходу не дают.

Тип не отставал и с азартом щелкал своим дурацким фотоаппаратом.

- Папка, папочка! – Повисла у отца на шее Дина – никак не могу
привыкнуть к тому, что ты у меня такой красавец. Целуя, огорчилась,
почувствовав, как похудели, некогда могучие плечи отца.

- Ладно, доченька, давай избавимся от этого папараци и поедем в отель,
меня где-то тут должны встречать.

- Young man l understand you wanted to know who l am? L am a professor
of Moscow University Joseph Erman, l have been invited bu one of the
universities here, l won`t say which, to read lectures about
perspective directions in theoretical

_________________

1? Миссис Эрман, Нью-Йорк Таймс, несколько слов для нашей газеты. Это
Ваш отец прилетел из России? Кто он и с какой целью он прилетел?

and experimental physics, l hope this has satisfied your curiosity. All
the best.1

- Пойдем, Диночка, поищем встречающих. Постой, вон та прелестная
девчушка, кажется, и пришла ко мне на свидание. – Приосанился Иосиф
Моисеевич.

- Ох, папочка, ты неисправим. Ишь узнала, бежит со всех ног.

- Иосиф Моисеевич! – кричала девица по-русски, подбежав, схватила
профессора за руку. – Простите, что опоздала. – И, вдруг, икнув,
воззрилась на Дину, широко открытыми, васильковыми глазами.

- Как Вас зовут, прелестное дитя? – Галантно согнулся к ручке профессор.

- Наташа…Урусова. Мой дядя преподает в университете. Дина Иосифовна,
неужели и, правда, Иосиф Моисеевич, Ваш папа. Вот здорово. Когда дядя
попросил меня, Вас встретить, Иосиф Моисеевич, мне даже в голову это не
пришло. – Тараторила девица, не давая никому вставить слова. – А можно
попросить у Вас автограф. Вот и наша машина.

- Подождите, Наташенька, Вы нас совсем ошеломили. Давайте договоримся,
сейчас мы едем в отель, сегодня мы с Диной отдыхаем, а завтра я буду в
полном Вашем распоряжении. А пока мы едем, Вы расскажите немножко о
себе.

- Ой, простите меня, и папа и дядя говорят, что я ужасная болтушка. Я и
сама очень переживаю по этому поводу. Мне уже тридцать с лишним лет,
успела побывать замужем, а никто всерьез меня не принимает, хотя
окончила «Плехановку», экономист и кандидат наук.

- Да, Наташенька, Вы очень молодо выглядите.

- Вот-вот, ужасно – удрученно вздохнула Наташа.

- Не расстраивайтесь, Наташа, это не самая большая беда, ? рассмеялась
Дина. Иосиф Моисеевич, странно притихший, задумчиво слушал девушку. –
А, как Вы в Америке очутились.

- О, это длинная история. Нашу семью, как говорится, разбросал вихрь
революции. Вы знаете, оказывается, я – княжна Наталья Урусова, звучит? –
смешно задрала нос Наташа. Мой папа генерал, летчик, дед тоже был
летчиком, сбили его в сорок четвертом, а родилась я, Вы не поверите, за
полярным кругом, в заштатном авиационном полку. Папа таскал нас с мамой
по всему Союзу. Она умерла, когда мне было десять лет, при родах, братик
так и не родился. В девяносто восьмом я окончила академию, вышла замуж и
поступила в аспирантуру. Однажды муж затащил меня на день рождения к
своему учителю. Там я и познакомилась с Сергеем Васильевичем Урусовым –
моим дядей. Конечно, я тогда не знала, что он мой дядя. Смешно
получилось, он пригласил меня танцевать и представился – Серж Урусов. От
неожиданности я изо всех сил наступила ему на ногу. Он скривился, но,
как истинный джентльмен, стерпел и не стал прыгать на одной ножке.
Тогда, – говорю я ему – давайте познакомимся –

_________________

1 – Молодой человек, кажется, Вас интересовало, кто я такой. Профессор
Московского университета Иосиф Эрман. Приглашен одним из Ваших
университетов, каким не скажу, прочитать курс лекций о перспективных
направлениях в теоретической и экспериментальной физике. Надеюсь,
удовлетворил Ваше любопытство? Всего хорошего.

Наталья Урусова. Вообщем, не буду Вас больше утомлять, произошло
воссоединение, потомков благородного рода князей Урусовых. Дядя, хороший
человек, но уж очень чванится своей фамилией, и таскает меня на всякие
дворянские сборища. Я со стыда сгораю, когда он представляет меня
княжной. А работаю я, в одной совместной фирме. Сергей Васильевич,
конечно, мне не дядя, а какой-нибудь дальний родственник, но он настоял,
чтобы я считала его дядей. Он и устроил меня в эту фирму, его жена там
работает. Теперь я живу у них. Вот, пока я болтала, мы и приехали. Дина
Иосифовна, как бы я хотела иметь Вашу фотографию. Простите меня за
наглость.

- К сожалению, Наташенька, с собой у меня нет, но обещаю выслать папе,
а он передаст Вам. И зовите меня, просто, Дина.

- Вам, Наташа, повезло, у меня есть. Правда, трехлетней давности.
Помнишь, Диночка, ты мне прислала, в роли какой-то восточной дивы. Для
такой милой девушки, тем более княжны, мне ничего не жалко.

- А, помню, Пол снимал фильм по мотивам арабских сказок, я играла
принцессу Будур. А может ее звали как-нибудь по-другому. Фильм получился
так себе.

- Ой, Иосиф Моисеевич, хотя Вы надо мной смеетесь, но я даже не знаю,
как Вас благодарить. Какая Вы здесь, Дина, красивая, глаз не оторвать.
Подпишите, пожалуйста, только не нужно княжны, черт меня за язык дернул.
Говорила же, что я болтушка, болтушка и есть.

- Хорошо, хорошо. Милая Наташа, не забывайте меня. Дина.

- Я Вас никогда не забуду. Разрешите, когда-нибудь написать Вам.

- Конечно, Наташенька.

Когда Дина и Иосиф Моисеевич поднимались в свой номер, Дина, лукаво
поглядывая на притихшего отца, повисла на его руке:

- Что, папочка, зацепила девочка?

- Молчи, ехидина… понимаешь, Динусик, если бы она была просто
симпатичной женщиной, она, как ты говоришь, меня бы не зацепила, что-то
в ней есть, непосредственность девчонки и взрослая насмешливость над
собой, гордость и, какая-то неуверенность в себе. Как-то сразу хочется
верить, что она хороший человек и порядочная девушка, удивительно, язык
не поворачивается назвать ее женщиной.

Потом они сидели на диване, обнявшись. Иосиф Моисеевич заказал в номер
вино и фрукты, мотивируя, что должны же они выпить за встречу. Дина
возражать не стала, но, опасаясь, что подвыпивший папочка, завалится
спать, налив по бокалу, под шумок, бутылку убрала.

- Можешь, Динусик, порадоваться первому Мишкиному успеху – чмокнул ее в
щечку отец, доставая фотографии и Мишкино письмо – и давай выпьем за
него. Не комар чихнул, серебряная медаль на кубке России.

Взяв Мишкину фотографию, Дина только горестно вздохнула:

- Не пойму я мужиков, какая радость, на потеху публики, бить и быть
битым. – Повертев фото, Все же нежно улыбнулась – ишь гладиатор,
счастлив. Приеду, Джиму скажу пару ласковых, пристрастил мальчишку,
пусть порадуется.

Взяв другую фотографию, долго на нее смотрела. Стерла капнувшую
слезинку.

- Бедный мой мальчик, вырос ты без меня, влюбился мой хороший. Так вот
ты какая, Людочка – самая красивая девушка на свете. Знаешь, папа,
девушка, действительно, очень красивая. Очень женственная и я, уверена,
добрая. И, еще, кажется, с хорошим чувством юмора. Только бы она любила
Мишку, а не просто увлеклась симпатичным парнем.

- Ты знаешь, что она его учительница и на много старше.

-Ах, папочка, если они любят друг друга, то это не так уж важно.

- Что ж, будем надеяться на лучшее. Все, хватит о Мишке, расскажи
лучше, как тебе живется.

Отлежавшись в ванне, Дина с удовольствием вытянула бокал
горьковато-пенного пива, услужливо налитого Джимом к его фирменному
жаркому. С аппетитом, поглощая его, Дина привычно удивлялась, как Джим
умудряется никогда не повторяться в сочетании ингредиентов. Хотя Джим и
был невозможный лентяй, но кормил ее вкусно и заботливо. Выглянув в
окно, Дина позвала его. Демонстрируя трудовой энтузиазм, Джим сгребал
граблями мусор с дорожки.

- Полюбуйся, что ты наделал, варвар, мальчик дерется уже со взрослыми –
протянула Дина ему фотографию.

Внимательно рассмотрев фото и узнав, что медаль получена Мишкой на кубке
России, Джим горделиво выпятил грудь:

- Помяните мое слово, мисс Дина, будет Майкл олимпийским чемпионом.

- Типун тебе на язык, Миша артистом будет. Он уже играет в школьном
театре, и моя подруга утверждает, что у него талант. И не расстраивай
меня. Вот увидишь, окончит Мишенька школу и поступит в театральный
институт.

Презрительно фыркнув, Джим сгреб посуду и, громко топая, в знак
протеста, удалился на кухню.

Крикнув ему, что она идет спать, и чтобы он не вздумал громко крутить
свой идиотский джаз, Дина ушла в спальню.

Улегшись в кровать, она еще раз взглянула на фотографию Людочки.
Вздохнув, развернула Мишкино письмо. Бегло пробежав страницу о его
спортивных и театральных заботах и успехах, переживая и волнуясь, читала
последнюю.

… А в школе у меня все в порядке. Люда последнее время нервничает,
переживает, некоторые коллеги ее третируют, какой-то гад пустил о нас
пакостный слушок. И все равно она молодец, также интересно ведет уроки,
всегда доброжелательна и остроумна. Ребята ее любят, как-то мы крепко
поссорились, так устроили они мне головомойку. Еще она ведет английский
у малышей, так те ее, просто, обожают. Я хочу, чтобы ты знала, что
Людочка не только красива. Она очень хороший человек. Мама, а, правда,
Людочка очень красивая. Это мы ездили в лес за опятами. Еле ее уговорил.
Папа попытался за ней ухаживать, хвост распушил, Валентину, чуть до слез
не довел, так Людочка его так отбрила, что бедный папочка сразу шелковым
стал. Умора. Мамочка, я ее очень люблю и она меня, кажется, тоже.
Переживает и мучается, что старше меня и, что моя учительница. Просто
пунктик у нее. И знаешь, она очень честная, из-за Лили, чуть не порвала
со мной. И еще, знаешь, она ревнивая. Побледнеет, носик вздернет,
становится такая строгая вся и неприступная. Все, мамочка, закругляюсь,
чувствую, что так я никогда не закончу, очень уж мне хочется, чтобы Люда
тебе понравилась. И еще, сейчас, когда ее нет рядом со мной, я все время
думаю о ней.

Мам, ты не думай, что я забыл про тебя. Вы обе самые для меня дорогие.

Приезжай, я так хочу тебя увидеть, обнять. Целую. Твой Мишка.

Прочитав письмо, Дина почувствовала, что по щекам текут слезы и капают
на одеяло, на ладони держащие письмо, на бумагу, размывая неровные
строчки. О чем она плачет? О том, что идут года, и Мишка вырос без нее,
влюбился в незнакомую ей Людочку? О том, что отрезанный и забытый Димка
ездит с этой толстухой Валентиной в лес и еще имеет наглость ухлестывать
и пушить хвост перед Мишкиной девушкой? Или о загубленной любви?
Наверно, обо всем понемножку, а больше о том, что ей горько и страшно
ночами, в одинокой, холодной постели, что нет рядом горячего, твердого
плеча, к которому можно было бы прижаться. И еще о том, что у нее уже
нет мамы, и никогда она уже не сможет прильнуть к ее груди и выплакать
все свои горести и обиды. И, что она хочет в Москву, и ей осточертела
Америка. Как много причин для слез, у одинокой и брошенной женщины.

Вытерев слезы, она встала и побрела на кухню. За закрытой дверью, Джим
наслаждался негромким мяуканьем блюзов. Наверняка, дует пиво, дурак.
Скоро в дверь не пролезет. В шкафу нашла бутылку сухого, захватив бокал,
в гостиной, не включая свет, села в кресло. При холодном свете луны,
поставила на столик бокал, налила вина: «Напьюсь, что еще может сделать
русская баба, с горя». – Издеваясь над собой, усмехнулась Дина.
Прихлебывая кисленькое и терпкое вино, неожиданно для себя стала
вспоминать, как она, профессорская дочка, гордячка и задавака (так
считала, вздыхающая по ней, мужская половина курса) влюбилась в парня,
никому неизвестного, приехавшего, черт знает, откуда, да еще
подобранного ею в метро, голодным и больным.

Твердо стать артисткой, Дина решила в четырнадцать лет. Свое решение она
не афишировала, боясь огорчить отца. Профессор лелеял мечту, что его,
отличница дочка, когда-нибудь, станет светилом советской науки. И,
вообще, папа безбожно ее баловал. Если бы не мама, бог знает, кем бы она
выросла. Мама ругала папу, ругала Дину, что читает она беспорядочно, что
излишне мечтательна, что разбрасывается и не имеет ясной цели в жизни.
Строго проверяла домашние задания и заставляла, часами сидеть у пианино
и ходить на уроки вокала. У Дины был не очень сильный, но приятный голос
и хороший слух. В девятом классе, Дина невероятно похорошела, мальчишки
столбенели в ее присутствии. Маму это ужасно тревожило. Внимание
мальчиков, было приятно и, конечно, иногда волновало. Но, в школьные
годы, ей так никто, по-настоящему, и не понравился. Девчонки, вокруг,
встречались, дружили, целовались. Одна, в десятом классе, умудрилась
даже забеременеть, а ее мальчишки боялись. Это было обидно. Однажды, на
новогоднем вечере, она сама пригласила мальчика, который особенно
жалобно на нее смотрел. Потом, проводив ее до дома, он долго держал ее
за руку, она поцеловала его, и они еще несколько раз поцеловались. Но
особенного впечатления на нее это не произвело. В конце концов, она
решила, что она холодный, бесчувственный человек и, как женщина, к
сожалению, неинтересна.

Вот в это-то время, ей попался на глаза «Айвенго». Снисходительно взяла
книжку в руки, полистала. Вспомнила, что читала ее толи во втором, толи
в третьем классе. Читать она начала в шесть лет и с тех пор читала все,
от Шекспира и Толстого до детективов Чейза, Марининой и любовных
романов. Не любила только Достоевского. Кстати совершенно возмутительно
почти полное забвение, в нынешней России, советских писателей и поэтов.

Начала читать и, неожиданно, увлеклась. Ревекка, вот кто поразил ее в
самое, тогда слишком романтичное, сердце. Прекрасная, отважная девушка,
гонимого народа, как бы она ее сыграла. Подскочив к зеркалу, она
представила себя в восточном наряде, стоящей на самом краю, над бездной,
бесстрашно готовой сорваться вниз, на камни. Как робко и нежно она бы
смотрела на спящего, раненного юношу, которого ей нельзя любить.

Позже, когда она посмотрела фильм, снятый по мотивам романа, он глубоко
возмутил ее. Как могли люди, снимавшие картину, заменить прекрасную,
страстную, отважную, самоотверженную Ревекку, этой замороженной рыбой,
леди Ровеной.

И к приемным экзаменам, она подготовила сцену из романа. Даже одеться
она постаралась в соответствующем стиле, насколько возможно, конечно.
Подойдя к столу, приемной комиссии, ужасно волнуясь, назвала себя и,
сунув книгу, толстому, со смутно знакомым лицом, мужчине, попросила
прочитать, отмеченные реплики. Мужик удивленно хмыкнул, но, взглянув на
нее, а потом в книжку, улыбнулся:

- Вы хотите сыграть Ревекку?

- Да.

- Что ж, внешне, Вы очень подходите на эту роль, С удовольствием Вам
подыграю.

Мужчина читал реплики Буагильбера хорошо, и она чувствовала, что у нее
все получается. Когда же, увлекшись, она, одним прыжком, вскочила на
стул и вскричала:

- Оставайся на месте, гордый рыцарь, или подойди, если хочешь! Но один
шаг вперед – и я брошусь вниз…

Мужик оглушительно захохотал, сграбастал ее со стула и, от избытка
чувств, расцеловал ее в раскрасневшиеся щеки. Хорошо, что она вовремя
увернулась, мужик явно прицеливался к ее губам.

Короче она поступила, а толстяк, при встрече, громогласно орал:

- Приветствую, тебя о, прекрасная роза Сиона!

Дина краснела и испугано увещевала старого озорника:

- Осип Матвеич! Ну, как Вам не стыдно! Меня же уже дразнят этой
проклятой Розой.

В тот день было ветрено, холодно и дождь лил и лил. Устав его
пережидать, Дина, прикрывшись зонтом и перепрыгивая через лужи,
легконогой козочкой влетела в вестибюль метро. При этом довольно
чувствительно столкнулась с каким-то невежей, который даже не извинился.
Дождавшись электрички и устроившись на краешке скамьи, сразу же
уткнулась читать роль к зачетному спектаклю. Кто-то плюхнулся рядом,
раздраженно, проворчав:

- Носитесь, как угорелая.

Мельком взглянув на нахала, огрызнулась:

- Это Вы меня толкнули. – И посчитав, что невежа не стоит ее внимания,
снова уткнулась в свою тетрадь.

Через какое-то время, мокрая, лохматая голова свалилась ей на плечо, и
тяжелое тело придавило к поручню.

- Что Вы себе позволяете?! – задохнулась от возмущения Дина, и тут же
ошеломленно замолчала, парень был горячий, как печка. Растерянно и,
боясь пошевелиться, Дина разглядывала лицо юноши. Что-то, пробормотав,
парень пошевелился, устраиваясь поудобнее. Голова скатилась к ней на
грудь, не сознавая, что делает, осторожно обняла его, сердце сжалось,
нежно и сладостно. Это был он – предмет ее снов и детских грез. Густые,
длинные ресницы, влажные, спутанные, русые кудри, горячий, нездоровый
румянец на чуть впалых щеках, запекшиеся губы красивого рта, ямочка на
подбородке и твердый, волнующий, рельеф мускул, под ее ладонями.

Испугавшись самой себя, тихонько встряхнула его:

- Проснитесь, Вы ведь больны, у Вас температура!

Открыв глаза, несколько секунд смотрел, видно не понимая, где он:

- Какая Вы красивая, я таких еще не видел.

Покраснев до корней волос, Дина сердито буркнула:

- Вставай, ишь устроился. Ты, что шляешься, тебе лежать надо. Ты же
болен.

Парень поднялся, пригладил волосы и виновато улыбнулся:

- Прости. Устал. Ты не бойся, я не заразный, простыл, наверно, на
вокзале.

- Ты, что приезжий?

- В командировке.

- Так езжай в гостиницу и ложись.

Парень отвернулся и зло проворчал:

- Отвяжись, заладила: лежать, ложись.

- Хам! – обиделась Дина, но, увидев удрученно опущенные плечи,
сочувственно положила ладонь на судорожно сжатый кулак – у тебя, что
денег нет?

- Украли.

- Тебя как зовут?

- Дима, а тебя?

- Дина – и засмеялась – почти тезки.

Автомат объявил ее станцию. Дина решительно поднялась, потянула его за
руку:

- Пойдем.

Димка поднялся, поднял, упавшую с ее колен, тетрадь.

- Что ты меня тащишь? Куда?

- Куда, куда, ко мне, конечно.

- Ты же меня совсем не знаешь. Может я жулик. Маньяк.

- Только попробуй нас ограбить, папа тебе голову оторвет, он у меня
очень сильный.

- Ох, напугала – взял ее за плечи, заглянул в глаза. – Дина, ты очень
красивая, ревновать никто не будет?

- Дурак! … Не твое дело. Возомнил о себе – гневно дернула его. – Да,
идешь ты или нет, проедем же.

- Подожди – вытащил Димка довольно объемистый «дипломат» из-под
скамейки. – Папа с мамой против не будут?

- Не бойся, отмажу. Что у тебя там? Золото, брильянты?

- Дороже, образцы продукции.

По дороге домой, Димка совсем расклеился и еле тащился. Отобрав у него
чемодан, Дина подставила плечо:

- Обопрись на меня, не бойся, я крепкая. Слушай, ты же, наверно,
голодный? Когда последний раз ел?

- Вчера. Да, я уже перехотел. А опираться я на тебя не буду. Этого еще
не хватало.

- Ну, и дурак. Давай я тебя под руку возьму, еще упадешь, возись с
тобой. Уже рядом, сейчас придем.

Дверь им открыл папа и весело хмыкнул, глядя, как хрупкая дочурка,
поддерживая за талию, втаскивает большущего парня, еле держащегося на
ногах.

- Он, что, пьяный?

- Нет. Папка, не мешай, лучше помоги.

- Тогда пусти – отец сгреб Димку и взвалил на плечо. – Да, он же горит,
градусов сорок. Где ты его нашла? Роза, иди скорей сюда.

- В метро. Он в командировке. У него деньги украли. – Торопливо, пока не
вышла мама, проинформировала отца Дина. Войдя в комнату, мамочка строго
оглядела всю компанию:

- И долго ты намерен его так держать, положи на диван, что он тебе
родной.

- Мама, это Дима, его надо положить в постель, как-то покормить, он
сутки не ел, смерить температуру, ну и вылечить.

- Хорошо постели ему на диване в кабинете отца, а я ему, что-нибудь
приготовлю.

- Нет, на диване ему будет неудобно. Папа, я постелю ему в своей
кровати, а ты его разденешь и перетащишь в мою комнату. В кабинете спать
буду я.

Дима очнулся и поспешно сел:

- Здравствуйте, не надо меня раздевать, я немножко отдохну, и чаю бы
выпил, а потом пойду. Дина, ты все выдумала, у меня все пройдет.

- Молчи, дурак! Что ты несешь? – Дина чуть не плакала. – Не слушайте Вы
его.

- Не капризничайте, молодой человек – строго прикрикнула на Димку мама.
– Дина покорми свою находку, а то он уронит. Осторожней, чай горячий. Я
намешала малинового варенья, пирожок отламывай маленькими кусочками, он
с мясом. Пойдем, Ося, не будем им мешать. Дай ему таблетку

Дина села рядом с Димкой, прижалась к его горячему боку. Отломив кусочек
пирога, положила ему в рот, поднесла к губам чашку.

- Пей маленькими глоточками. Горе луковое.

- Динка, за мной никогда так не ухаживали. Знаешь, очень приятно.
Хорошие у тебя родители, а ты лучше всех. – Димка, вдруг, обнял ее за
талию, и поцеловал в щеку.

- Прекрати, еле живой, а туда же, руки распускаешь. – Шлепнула его по
руке Дина, но не отодвинулась. – Ешь, не отвлекайся, тебе лечь нужно.
Дрожишь весь. И, вот, выпей таблетку.

- Знобит чуть-чуть. Давай я тут прилягу – Пробурчал Димка, когда поел.

- Нет, пошли – Обхватив Димку, Дина повела его в свою спальню.

Едва они вошли, Димка свалился на кровать, Дина едва успела откинуть
одеяло. Сказывалась болезнь и смертельная усталость этих двух дней. Он,
то забывался, то разбуженный жестоким ознобом, открывал глаза. Вздохнув,
Дина стащила с него рубашку и мокрую майку, с трудом ворочая тяжелое,
горячее, влажное тело. Когда же стала расстегивать ремень и брюки, он
открыл глаза и забормотал, что-то протестующее. Дина цыкнула на него и
храбро потащила с него брюки. Но, когда за брюками потащились и трусы,
она растерялась, залилась краской и неловко, поспешно подтянула их. А
Димка, негодяй, больной, больной, а усмехнулся очень ехидно. Сердито
накрыв одеялом его бессовестные глаза, бросила:

- Спи! Дрожишь, как цуцик, а туда же. – И хотела уйти. Он поймал ее
руку.

- Прости. Посиди со мной немного, Дина. Она хотела отнять руку и
подвинуть стул, но Димка слабо сжал ее, и она послушно села на краешек
кровати и руку оставила. Когда он засопел, она осторожно вытянула ладонь
из его ослабевших пальцев. Родители встретили ее вопрошающими взглядами,
но мама только и сказала, наливая ей чай:

- Садись, ешь. Уснул?

- Уснул. Мама, завтра ему нужно вызвать врача. Вдруг у него воспаление
легких.

- Не похоже. Ты не волнуйся, я попрошу Толю, он посмотрит.

Сославшись на усталость и, что хочет спать, Дина пошла в кабинет, но не
удержалась и заглянула к больному. Дима тяжело дышал, иногда кашлял,
сухим, лающим кашлем. Одеяло сбилось, и он жалко скрючился. Ахнув, она
подбежала и закутала его. Губами потрогала лоб, он был все еще горячий и
влажный. Присев рядом и, глядя, в свете ночника, на незнакомое, но,
почему-то, вдруг, ставшим родным, лицо, стала, по возможности спокойно,
разбираться, что же, все-таки, произошло. Ну, встретила парня, ну,
пожалела, ну, понравился, так, что это причина, вздрагивать от одного
прикосновения к нему, таять от нежности, глядя на его измученное лицо.
Ты же знакома с ним только несколько часов, и теперь тебе страшно
представить, что завтра он может уехать, и вы никогда не увидитесь.

«Выходит, я влюбилась? Я – холодная и бесчувственная? Я – гордячка и
задавака? Влюбилась в человека, зная только его имя и, что он приехал в
командировку. И это он тебе сказал. Черт знает, что!

Господи, ну что ты все время раскрываешься. Тише, тише, родной мой, ляг,
успокойся. Я здесь, я с тобой».

Потом мама заглянула, и ласково, но, не слушая возражений, вывела ее из
спальни.

- Мама, он все время раскрывается, а температура у него не спадает.

- Иди спать, завтра тебе рано вставать, я за ним посмотрю.

Потом она ворочалась всю ночь, бегала пить, боясь признаться себе, что
все это потому, что ей хочется сесть возле него, поправлять одеяло,
трогать лоб, держать его руку… Короче, она сходила с ума.

В конце концов, родителям это надоело. Они явились к ней, сели по обе
стороны и заставили выложить им все, как на духу. Она плакала и
смеялась, прижималась к ним, обнимала. Вообщем, они с горечью поняли,
что их умная, интеллигентная, благовоспитанная дочка, влюбилась в
первого встречного.

Димка болел неделю и, как только появлялась возможность, она убегала из
института и неслась домой. Она сидела с ним, заставляла его принимать
таблетки, кормила его, они вместе что-то ели и пили. Когда некуда было
деваться, занималась рядом с ним, учила роли, слава богу, что у нее
хорошая память. Когда ему стало лучше, она узнала, что зовут его
Карташов Дмитрий Петрович, инженер на Заводе оптических приборов в
Н-ске. Приехал в Москву выбивать финансирование, под их новые
разработки.

Однажды ночью она пришла и наклонилась, чтобы губами проверить, есть ли
у него температура. Димка, вдруг, обхватил ее своей железной ручищей,
она только пискнула, повалил на себя и они целовались так, что она
совсем потеряла голову. Еще и под халат залез, симулянт. Только под
утро, еле вырвалась. Маме стыдно было в глаза посмотреть, а еще папка,
проходя мимо, по попе шлепнул и ехидно подмигнул. Ох, уж эти мужики.
Господи, какая же она счастливая тогда была.

Потом, когда Димка выздоровел и стал бегать по своим министерствам и
главкам, они гуляли вечерами по Москве, он ругался и жаловался на
бюрократов и невежд, а она лицемерно утешала его, со страхом, ожидая,
что он добьется своего и уедет. Достопримечательности Москвы их мало
интересовали, в основном, они искали укромные уголки с удобными
скамейками. И целовались, целовались. «Никогда бы не подумала, что я
могу быть такой жадной и бесстыдной. И Димка, подлец, черт знает, что со
мной делал. Домой мы приходили очумелые, со вспухшими губами. Мама
смотрела на меня все тревожней и тревожней. Бедная моя мамочка, ничего я
тогда не замечала. Девчонки из моей группы завистливо ахали и
утверждали, идти со мной, просто невозможно, все мужики только на меня и
пялятся. Толстяк Осип Матвеич, при встрече со мной, хватался за сердце и
кричал, что это преступление, так хорошеть».

Но всему, на этом свете, приходит конец. В тот вечер Димка был особенно
задумчив и нежен и, когда они собрались домой, сказал, что почти добился
финансирования, дел у него больше нет, и он занял денег у ее мамы, и в
понедельник улетает. Осталось только три дня. И хотя она знала, что,
когда-нибудь, он это скажет, известие оглушило ее. Димка, целуя,
говорил, что улетает ненадолго, что ему только нужно закончить дела,
что он просит выйти за него замуж, и сегодня попросил у мамы ее
согласия. До нее не доходили его слова. В мозгу стучало: только три дня,
только три дня.

Дома их ждал накрытый стол. Увидев ее заплаканную, мрачную физиономию,
папа, несколько принужденно, бодро закричал:

- Где Вы шляетесь, молодые люди, не каждый же день у Вас помолвка.

Дина криво улыбнулась, и чмокнула его в щеку. Мама же, молча, ее обняла.
Она же, не выдержав, заревела, сунувшись в мамочкину грудь. Мужчины
удрученно потоптавшись, поерошив шевелюры, и, решив, что женщин им все
равно не понять, пошли покурить, хотя оба курили редко. Вздрагивая и
прижимаясь к маме, прогундосила:

- Папа, только, пожалуйста, не морочь Диме голову.

В последний раз, погладив дочь, мама чмокнула ее в мокрую щеку:

- Не плачь, доченька, я уверена, ты будешь счастлива. Иди, умойся,
дурочка.

Праздничной, помолвку, можно было назвать, только с большой натяжкой.
Папа, подняв бокал, хотел, было, произнести, подходящий к случаю, спич,
но Дина так умоляюще на него взглянула, что он, только виновато крякнув,
проворчал:

- Давайте же выпьем. Дима, да поцелуй ты ее, может после этого
почувствует себя невестой, а не мокрой курицей.

- Папа! Ты! ... ты, просто, чудовище! – Вскочила Дина, от возмущения, не
зная, то ли наброситься на отца с кулаками, то ли повиснуть у него на
шее. Вместо этого, вдруг, засмеялась, обняла, вставшего, Димку:

- Я, правда, твоя невеста?

- Я люблю тебя, Диночка. Пожалуйста, выходи за меня. Я буду тебе верным
мужем. – И, не стесняясь, крепко и жадно поцеловал.

- Ну, вот это другое дело … – Заикнулся, было, папочка.

- Ося, заткнись! – Прикрикнула на него мама – я принесу горячее, Вы же,
наверняка, голодные. – И поспешно вышла.

- Я помогу тебе – потопал за ней отец.

С кухни довольно долго доносились: звяканье посуды и ласковое гудение
отца.

- Мама плачет – прижалась к Димке Дина.

Не трогай ничего – услыхала она, как всегда, спокойный, строгий голос
мамы. – С твоей ловкостью, обязательно, что-нибудь, уронишь или
разобьешь.

Мама вернулась, неся, большое блюдо жареной картошки, с пластами
отбивных, и с покрасневшими глазами.

Мужчины выпили еще по одной и с азартом накинулись на картошку и мясо.

Подкладывая, Диме еще кусок, Дина, с нежностью, смотрела, как он ест,
после болезни у него был, просто, волчий аппетит. «Это мой муж. Мой
собственный мужчина. Я буду его кормить, покупать ему носки и рубашки.
Рожу ему мальчика или девочку». От этой мысли ей стало горячо и немножко
стыдно. Скрывая покрасневшее лицо, уткнулась носом в Димкино плечо,
прижавшись к нему, бедром.

Убирая посуду, мама, ласково улыбнувшись, попросила:

- Дима, помогите мне все это унести на кухню – и строго взглянула на
Дину. Схватив, несколько, оставшихся, ножей и вилок и, показав папе
кулак, она, на цыпочках, подкралась к кухонной двери.

- Дима, – услыхала она – Дина наша единственная дочь, и не дай Вам бог,
сделать ее несчастной.

- Роза Наумовна, можно мне Вас поцеловать? А, за Дину Вы не
беспокойтесь, я на изнанку вывернусь, но она, ни в чем не будет
нуждаться.

- Дурачок, разве я об этом говорю.

- Роза Наумовна, разве есть женщина, лучше, красивей, Вашей дочери.

Дина тихонько вернулась в столовую, подошла к отцу и спрятала лицо у
него на груди.

- Папочка, я несчастная и очень счастливая, разве так может быть?

- В жизни, дочка, все может быть. И черное и белое и счастье и
несчастье, и, даже, все сразу. Держись, котенок, любовь – это же такое
счастье.

Оставшись одни, они, вдруг, почувствовали неловкость, пряча глаза, она
растерянно сметала невидимые крошки со стола. Димка поймал ее и посадил
к себе на колени, тихонечко поцеловал в висок.

- Ты меня боишься, родная?

- Не тебя, скорей всего, себя. Дима, ведь я ничего не умею.

- Глупенькая, все будет хорошо.

- Ты уверен? – Поцеловав Димку, она зажмурилась. – Неси меня в спальню,
мой Айвенго.

- Почему Айвенго?

- Это ужасно глупо, я тебе потом расскажу. – Нервно хихикнула Дина.

Подхватив Дину на руки, Дима внес ее в комнату, чуть-чуть освещенную
уличным фонарем.

- Я хочу тебя увидеть – прикоснулся Димка к пуговичке у нее на груди. Он
дышал тяжело и неровно, словно нес ужасную тяжесть. Сердце у него билось
так, как будто было у нее руке. Она сжимала и гладила его. Ей было
приятно, что Дима так волнуется, и жалко его. Дрожащими пальцами они
раздевали друг друга. Трогали, гладили, ладонями, губами, поражаясь,
пугаясь своей смелости и изнывая от желания. Когда Димкины ладони
коснулись ее трусиков, она застонала, повисла у него на шее, прижалась
грудью к его груди:

-Димка, Димочка мой! Эти глаза, губы, руки… мои! Какое счастье! Дима я
дура, да?

Димка снова взял ее на руки, положил и, присев рядом, смотрел на нее ?
голую, беззащитную, и ей было не страшно и не стыдно. Лаская ее, нежно
шептал:

- Самая красивая, прелесть моя, рыбка моя.

Все кружилось, плыло куда-то, наверно, к счастью, к блаженству. И, когда
он лег на нее, она, повинуясь настойчивому нажиму, доверчиво раскрылась.
Внезапная боль, была так неожиданна, так несправедлива, что, вскрикнув,
простонала:

- Почему! За что?! – Слезы обиды потекли по щекам. Димка, дурачок,
испугался. Остановился. И оставаясь в ней, боялся пошевелиться, Целуя ее
мокрые щеки и глаза, испуганно, виновато шептал:

- Прости, прости меня, родная, рыбка моя бедненькая. Это пройдет, еще
немножко и больно не будет.

Конечно, она знала, девчоночий треп, о том, что первый раз больно,
как-то ее не трогал и не отложился в сознании, ну и не настолько уж она
была дремуче не информирована. И все же, было все так прекрасно…

«Господи, какая же я дура несчастная. Бедный мой, как я могла так тебя
обидеть».

Обхватив Димкину голову, она иступлено покрыла ее поцелуями, заливаясь
слезами, теперь уже, раскаяния и любви:

- Родной мой, прости, прости меня. Я гадкая, это от неожиданности, люби
меня, люби, мой хороший, мой любимый! – Она прижималась, стонала,
плакала – я хочу тебя, мне хорошо, мне очень хорошо!

Дима утешал ее, отвечал на ее поцелуи, вытирал слезы и старался,
сдерживая страсть, двигаться в ней бережно и нежно. Когда же все
кончилось, продолжал лежать на ней, благодарно целуя и лаская. Незаметно
для себя, уснул.

Она же, свернувшись калачиком рядом с ним, смотрела на него, боясь
разбудить, трогала, гладила, вновь и вновь восхищаясь, его мужественной
красотой и расслабленной силой. Ее тело еще тихонько ныло, но ей было
хорошо и спокойно. Сознание, что она желанна и любима, что доставляет
радость и наслаждение любимому человеку, наполняло все ее существо,
неизъяснимым счастьем.

Прошел час, другой и она, вдруг, почувствовала, что все сильней и
сильней прижимается к нему, все острей ощущает его мускулистое тело. Она
вся наполнилась жаркой, сладкой истомой. Ликуя, поняла, что хочет Димку,
хочет вновь почувствовать на себе его тяжесть, его страстные и нежные
ласки. «Пусть будет больно, это ерунда, я хо-оочу его!»

Димка, внезапно, открыл глаза, несколько мгновений, с веселым
недоумением, смотрел на ее красную, смущенную физиономию.

- Ты, что, хочешь, моя хорошая?

- Да – буркнула она ему в грудь, бурно сопя и, от смущения, глупо
хихикнув.

Димка сгреб ее, навалился и стал вытворять с ней такое, что и через
месяц, она краснела, вспоминая. Но, боже мой, какое это было
наслаждение. А какие он ласковые и бесстыжие слова шептал ей на ухо.
Когда же он овладел ею, она замерла от незнакомых, острых и
восхитительных ощущений. Слившись с ним в страстном и одурманивающем
ритме, она так вопила и стонала, что Димка испугано, зажимал ей рот, но,
строптиво сбросив его ладонь, она ликующе, кричала: «Люблю тебя, хочу
тебя, моя радость, мое наслажденье!» Потом, содрогнувшись в
мучительном, сладком оргазме, простонала:

- Рожу тебе мальчика, такого же большого и сильного.

- Лучше девочку, такую же красивую и нежную.

В комнате было светло, солнце, отражаясь в зеркале, заигрывало с ней,
озорным зайчиком. За дверью слышались осторожная возня мамы и
приглушенный басок папы, фальшиво гудящего:

Онегин, я скрывать не стану,

Безумно я люблю Татьяну

Мама шикала на него, а папа, вредничая, ворчал громким шепотом:

- Ничего, ничего, меньше надо было баловаться ночью. Двенадцать уже, а
они все дрыхнут.

- Бестактный и грубый ты человек, Ося – было слышно как мама, шутливо
шлепнула отца.

«Черт, с какими глазами я им покажусь». – Схватилась за голову Дина.

- Димка, Димка, проснись – затрясла его Дина – беда, что делать,
Димочка.

- Что ты кричишь? – Зевая, сел на кровати Димка – что случилось?

- Димочка, они все слышали, что делать? – Чуть не плакала Дина –
слышали, как я орала, стонала, бесстыжая. Все, я отсюда не выйду. Папка
же меня в гроб загонит своими шуточками. И маму ужасно стыдно.

- Да, моя ласточка, шумели мы с тобой довольно выразительно. Кто-то,
кажется, даже кричал, что я ее радость, наслаждение. – Жарко дыхнул ей в
ушко Димка. – Я бы еще раз не прочь послушать.

- Господи, какие же, вы все мужики, толстокожие – гневно сверкнула
черными глазищами Дина. Человек страдает, а тебе шуточки.

- Какие шуточки, Диночка, я уже соскучился, без твоих рук, губ – еще и
облапил, негодник.

- Пусти, пусти! Не люблю тебя, ты злой! – Чмокнув Димку, гибко
вывернулась – не смей на меня смотреть. Отвернись.

С трудом, отыскав халат, повернулась.

- Ай! – Этот бессовестный тип стоял перед ней совершенно голый … на
руках. Это было так неожиданно, а у Димки так соблазнительно бугрились,
перекатывались мышцы, под гладкой, шелковистой кожей, на руках, на
спине, что у Дины сразу ослабли ноги, и подозрительно защекотало внизу
живота.

- Что Вы айкаете, мадемуазель? – Димка одним движением встал на ноги. –
Человек делает зарядку. Утром это полезно.

- Этот человек – противный, наглый и совершенно невозможный – обняла его
Дина – и я его люблю. Я пошла в душ, ты приберись тут немного и будь
мужчиной – обаяй моих предков. Я верю в тебя. Ты можешь.

Мельком взглянув на смятую постель, вороватым движением сдернула
простыню и, скомкав, сунула под халат. Осторожно открыла дверь, трусливо
выглянула и, мелькая голыми пятками и коленками, мышкой юркнула в
ванную.

Дима оделся, причесался, глубоко вздохнул, и вышел из комнаты. Войдя на
кухню, почти столкнулся с Розой Наумовной, Иосиф Моисеевич сидел за
столом и читал газету.

- Доброе утро, Роза Наумовна, доброе утро Иосиф Моисеевич – смущенно
улыбнулся Дима и, рассердившись на свою неловкость, склонился к ручке
Розы Наумовны. Та потянулась и поцеловала его в лоб.

- Доброе утро, Димочка – ласково погладила его по щеке, мама. – Что
будешь пить – чай, кофе?

- Спасибо, не беспокойтесь, я, наверно, подожду Дину, сполоснусь, и мы
вместе позавтракаем.

- Какое же, сейчас, утро, Дима, сейчас уж день – ехидно заметил Иосиф
Моисеевич. – Тем не менее, здравствуй.

- Ося, оставь мальчика в покое. Ты что, с левой ноги встал. Шли бы Вы в
кабинет, а я пока бы приготовила ребятам завтрак.

- Давай, Дима, выпьем – хмуро взглянув на него, Иосиф Моисеевич достал
бутылку коньяка. – Французский, за рюмками лень идти, так обойдемся,
надеюсь, не брезгуешь, – запрокинув голову, сделал большой глоток,
протянул бутылку Диме. Также лихо, хлебнув коньяка, Дима поставил
бутылку на стол. Оба огромные, ощетинившись, сжав кулаки, они стояли,
глядя друг на друга, один с ненавистью, другой твердо, сочувствуя. – Как
ты считаешь, каково это слышать, как твоя хрупкая, нежная дочка, стонет,
под таким бугаем, как ты. Убить тебя мало!

- Иосиф Мо…

Вдруг, из ванной донеслись: всплеск и душераздирающий вопль. Димка, от
неожиданности, подскочил, от ужаса, у него расширились глаза. Ничего, не
соображая, он ринулся к ванной.

- Дина! Диночка! Девочка моя! – с остервенением, рванул дверь – Что с
тобой! Упала! – Выхватив Дину из ледяной воды, мокрую, голенькую, прижав
ее к себе, заметался по квартире. Обняв Димку за шею, лукаво блестя,
из-за занавеси мокрых волос, веселыми глазами, Дина тряслась от
беззвучного хохота. Считая, что она трясется от холода, Димка заорал
благим матом:

- Роза Наумовна! Скорей, дайте одеяло! Она же простудится.

Согнувшись пополам, Иосиф Моисеевич хохотал, как сумасшедший.

- Не сходите с ума, Димочка, – погладила его по рукаву Роза Наумовна –
она каждый день, так себя истязала, только при Вас стеснялась. Несите ее
в комнату и шлепните хорошенько.

Разглядев, среди копны волос, веселую, розовую мордашку любимой, Димка
рассвирепел:

- Смеешься, веселишься, сделала из меня дурачка. Ну, я тебе покажу. –
Утащив в комнату, яростно захлопнул за собой дверь. Роза Наумовна
рванулась, было, за ними, муж остановил ее:

- Оставь их, муж с женой должны разбираться без родителей. А он,
действительно, ее любит. Ишь, как испугался.

- Он еще ей не муж.

- Будет, куда он денется.

Свалив Дину на кровать вниз животом, Димка, довольно чувствительно, в
сердцах, шлепнул ее по попе. Но, увидев, на кругленькой, миленькой,
такой беззащитной попке, красное пятно, ужаснулся, весь гнев вмиг
испарился. Остались жалость, любовь и раскаяние. «Изверг, по такой
нежной, прелестной попке, ручищей. Подлец, животное». Дина, уткнувшись
носом в подушку, чуть вздрагивала. Прекрасные, волнистые волосы
разметались по подушке. Присев рядом, осторожно погладил:

- Котеночек, прости меня, не плачь.

- Уйди, противный, мокрый, холодный, ты не любишь меня – пробурчала она
в подушку.

- Ох, я идиот, тебе же холодно, а я мокрый, – засуетился Димка, накрывая
ее одеялом. – А это я сейчас сдеру, подожди. Только ты не плачь, моя
рыбка.

- Давно бы мог догадаться, дурачок, никуда не уплывет от тебя, твоя
рыбка. Иди ко мне, Димочка. – Она повернулась на спину, чуть приоткрыв
одеяло. Он ласкал ее медленно, тихонько, приходя в отчаяние, от своей
неумелости, медвежести. Дине же, было смешно и нежно и немножко жалко
Димку. Хихикая, повизгивая и постепенно, возбуждаясь, просто и ласково
приняла его в себя. Нежничая и, осторожно лаская друг друга, они, не
сговариваясь, изо всех сил старались продлить это необыкновенное
слияние, тел, душ, сердец. Они одно, они вместе, навсегда, на всю
большую, прекрасную жизнь.

Вдруг Димка увидел, что по ее щекам сползают слезинки, одна за другой,
одна за другой.

- Ты плачешь, родная моя?

- Это от счастья, милый, от счастья. Чуть-чуть, совсем, совсем немножко,
оттого, что послезавтра ты улетаешь. Это же ничего, правда, же, ничего?
Я тебе буду писать, большие письма, про все, про все. Ты мне будешь
писать. Или звонить, конечно же, лучше звонить, я услышу твой голос. Мы
же ненадолго расстаемся, правда, же?! А я тебя буду ждать. Как я тебя
буду ждать… Димка! … Димо-очкааа!

Из комнаты они вышли только, где-то, через час. Роза Наумовна,
собиравшаяся было сказать им, пару ласковых, замолчала. Молодые
выглядели вроде бы счастливыми, но у дочки глаза покраснели – опять
плакала, дуреха. Да, и у жениха, похоже, тоже на сердце кошки скребут.

- Идите же, в конце концов, завтракать, по-хорошему уже и обедать пора –
проворчала, в сердцах, мамочка, уходя на кухню, и сердито загремела
посудой.

- Выглянувший из кабинета, папочка, хотел, было, стрельнуть едкой
шуточкой, но, взглянув на них, посчитал за благо заткнуться. Смылся,
трусишка.

Дима пошел в ванную, а она на кухню, к маме. Села, скромненько сложила
ручки на коленках, не дать, не взять, пай-девочка. Робко поглядывая,
вздыхала, ожидая выволочки. Мама поставила перед ней, дымящуюся чашку
кофе. Подошла, обняла. Притихнув в родном в тепле, Дина судорожно
вздохнула:

- Мамочка, я очень счастливая, а почему-то, плакать хочется. А я то,
считала себя, бесчувственной ледышкой. Мама, Дима очень хороший, я его
люблю и хочу от него ребеночка. Это очень плохо, что до свадьбы?

- Конечно, глупенькая, лучше бы, после свадьбы, но это не так уж важно,
важно, чтобы вашей любви, хватило на всю жизнь. С твоим папой, мы тоже
стали близки, задолго до свадьбы.

- Ой, мамочка, расскажи.

- Как-нибудь, потом. Все девчонки, в его институте, сходили от него с
ума, да и сейчас еще, но я знаю, что он, ни разу, не дал мне повода,
усомниться в нем. Все, давай собирать на стол, надо же накормить, наших
мужиков.

Мужики пришли, дружески обсуждая перспективы нашей сборной по футболу.
Оживленность беседы, явно свидетельствовала, что они изрядно хлебнули
коньячку.

- Папка, как тебе не стыдно, Дима же ничего еще не ел.

- Молчи, женщина, должны же мы поближе познакомиться, с коньячком это
получается само собой.

- Ося, хватит гусарствовать, садитесь за стол. Дима, после, снимите с
себя все это, я поглажу.

- Роза Наумовна, я уже плохо помню своих родителей. Папа погиб, когда
мне было восемь лет, опер, он нарвался на бандитскую пулю. Мама умерла
спустя два года, у нее было сердце плохое, а она стала пить, после
гибели папы. Меня бабушка воспитала, теперь и ее нет. Не нужно мне
выкать. Мне так и хочется назвать Вас мамой.

Динка всхлипнула, прижалась к Димкиному боку. Поставив перед Димой
тарелку с пловом, Роза Наумовна прижала к себе его голову:

- Конечно, мой мальчик, я буду рада.

Только, что готовая, от жалости и умиления, броситься к любимому на шею,
Дина, через минуту, уже кипела от негодования. Этот бесчувственный,
льстец и подхалим, уплетая за обе щеки плов, выдал ее с головой.

- Ты представляешь, мамочка, (ишь ты, мама ему уже мамочка) предложил я
Дине подать сегодня заявление в ЗАГС. А она мне, что для этого ей нужно:
сделать прическу, маникюр, сшить новое платье, позвать Зинку с Машкой,
которым тоже все это надо сделать, и все это за сегодня, в крайнем
случае, и за завтра.

- А ты, хочешь, чтобы я замарашкой пошла в ЗАГС, и подружки мне для
этого тоже нужны. А если ты будешь такой вредный, то я, вообще, не пойду
за тебя замуж. – Крикнула и почувствовала, как внутри все оборвалось, с
ужасом уставилась на Димку. Ошарашенный Димка, тоже уставился на нее,
но, увидев, ее глазищи, заблестевшие от навернувшихся слез, засмеялся,
обнял:

- Хорошо, моя девочка, пусть все будет по твоему: и прическа, и маникюр,
и платье, и созовем, если хочешь, всю женскую половину твоей группы.
Только для этого нужно наплевать на билет и задержаться, как минимум, на
неделю.

- Вот здорово! Только женскую половину, к черту, они пялиться на тебя
будут. Ты у меня такой красивый. – Счастливо затараторила Дина. ? Целая
неделя! – Вдруг, замолчала, погасла – прости меня, Димочка, я вздорная,
капризная, глупая …

- Ну, вот, теперь мы бросились в другую крайность. Начался приступ
самоедства. Не слушай ее, Димка, хватай такую, как есть и тащи в ЗАГС. –
Захохотал Иосиф Моисеевич.

- Папка, молчи! Что ты хохочешь, как дельфин. Дим, может ну его, это
заявление. Не хочу я на него время тратить. Ты приедешь, и мы поженимся
без всякого заявления.

- И, где она видела хохочущего дельфина?

- Нигде не видела, но если он хохочет, то именно, как ты.

- Ося, ты поел? Тогда оставь детей в покое и иди, работай, сам говорил,
что тебе нужно, за выходные, подготовиться к важному семинару.

- Слушаюсь, мать-командирша! Пока, детки, не ссорьтесь.

Выходные пролетели, в жарком угаре лихорадочной любви, ночью, в
тоскливом предчувствии скорой разлуки, днем. Хотя, они, изо всех сил,
старались скрывать это друг от друга, вымученно улыбались и шутили.
Утром в понедельник, утомленная и грустная, она, прижавшись к горячему
боку, гладила и тихонько целовала Димку:

- Вот и все, Димочка, еще часик полежим, и нужно будет вставать. Я тебя
провожу.

- Может не нужно, моя рыбка. У тебя личико усталое. Дома обнимемся,
поцелуемся. Поспи, лучше, не дал я тебе поспать, негодяй.

- Это я тебе не дала поспать. И давай не ссориться на прощанье. Не
бойся, я не буду рвать на себе волосы и рыдать. Прокачусь с тобой до
Домодедово. Закрой глаза и, пожалуйста, не подглядывай.

Потянувшись через него, достала из тумбочки медальон на золотой цепочке,
надела Димке на шею.

- Что это?

- У папы выпросила, в ногах, у жмотины, валялась – хихикнула Дина. –
Вот здесь нажми, откроется.

На Димку смотрела, с эмалевой миниатюры, прелестная брюнеточка, лет
шести.

- Какая прелесть! На тебя, немножечко, похожа.

- Негодник, конечно похожа, если это я. А, сейчас, я, значит, не
прелесть?

- Не напрашивайся на комплимент, прелесть, да, еще какая, навалился на
нее Димка.

- Это будет твой талисман. Пусти, совсем меня задавил, медведь. Теперь я
всегда с тобой.

Прощаясь, Димка обнял маму и увел на кухню. «Вот тебе раз, у них уже и
секреты от меня. Ловкий мой будущий муженек, ничего не скажешь».
Спускаясь по лестнице, Дина, повиснув у него на руке, ехидно
проворковала:

- Оказывается, мой женишок, ужасный сердцеед, совсем покорил мамочку.
Нужно будет учесть на будущее.

- А ехидничать совсем ни к чему, у тебя очень хорошая мама. А я рос без
мамы. Тебе этого не понять. И отец у тебя мировой мужик, жаль, что не
попрощались.

- У него важный семинар с утра. Прости меня, Димочка.

В такси они молчали, держась за руки и прижавшись, друг к другу. Все,
что могли, они сказали, и теперь только наслаждались последней
возможной близостью, перед долгой разлукой. И перед посадкой, она не
заплакала, только обняла. Крепко поцеловав ее, Димка шепнул – Жди, –
подхватил свой драгоценный чемодан и скрылся за дверью.

Только после этого она заплакала и, конечно, сразу же нашлись граждане
мужского пола, готовые пожалеть и утешить, хорошенькую гражданочку.
Сердито отмахиваясь от них, Дина поймала такси и, забившись в угол
сиденья, промолчала всю дорогу до дома, не обращая внимания, на
надоедливый треп таксиста. Дома, ничком повалившись на кровать, забылась
беспокойным сном, только изредка всхлипывая. Конечно, она не слышала,
как мама укрывала ее, осторожно вытирала мокрые щеки, убирала, мешавшие
пряди и вздыхала над несчастненькой, а, все-таки, наверно, нашедшей свое
счастье, дочкой.

Она усердно занималась, замерзшая, прибегала домой, снег выпал, на
удивление, рано и было по-зимнему морозно. Наскоро ела и писала Димке
длинные письма о том, что в институте меня хвалят, в зачетном спектакле:
«Собака на сене» дали роль «Собаки». Сыграла, по-видимому, неплохо.
Даже, ручку поцеловал известный актер. Папа приходит с работы хмурый, В
срок не платят зарплату, а деньги дешевеют катастрофически. Режут
государственное финансирование исследовательских работ. Мама тебя
целует. Целую, жду, соскучилась ужасно. Твоя рыбка.

Димка, поросенок, конечно, писать ленился. Хорошо, хоть звонил. Кричал,
что скучает, любит, иногда шепнет такое, что уши и щеки загорались
огнем. О своей работе, бурчал невразумительно-бодряческое, наверняка,
ничего хорошего. Торопливо говорил, что целует и кладет трубку. «Денег
у него, что ли нет».

Родной мой, ты так редко мне звонишь, написал бы хоть раз, лодырь. Я
участвовала в студенческом концерте в «Доме кино». Пела арию Сильвы
«Частица черта в нас …» и на бис песенку Шуры из «Гусарской баллады»
«Спи моя Светлана …». Милый, ты не считаешь, что я хвастаюсь. Господи,
телефон, бегу!!

Дорогой, я так рада за тебя. Я горжусь тобой. Ты, наверно, самый молодой
и красивый зам главного инженера на свете. Только ты не очень-то
радостно об этом сказал. Если у тебя трудно на работе, ты не скрывай,
пожалуйста. У папы тоже неважно. Господи, я, наверно, никогда тебя не
дождусь. У нас уже настоящая зима. Как тоскливо без тебя. Но я не плачу,
я жду и надеюсь. Целую. Мама кричит, что поздравляет тебя и целует. Ты,
наверно, сейчас, очень устаешь, мой хороший, мой любимый. Ну, вот
заплакала, что-то слабенькой я стала в последнее время. До свидания, дай
я уж пореву, говорят, что бабе это иногда нужно. Твоя Динка.

Здравствуй, Дима, что же произошло, почему так грустно и тяжело на
сердце? Неужели, от вчерашнего разговора с тобой. Дима, если ты пошутил,
то это нехорошая шутка. Прости меня за резкие слова. Димочка, родной
мой, любимый, мне страшно, мы впервые так серьезно поссорились. Ночью я
опять ревела. Пожалей свою рыбку, Димочка. Ну, кажется, я совсем
раскисла. Наверно, это потому, что последние дни я неважно себя
чувствую. В институте холодно, может быть, я простыла …

«Странно, что же такое со мной творится. Опять кружится голова и
подташнивает. Постой, какое сегодня число? Боже мой, задержка больше
недели. Неужели. Завтра же надо идти к врачу.

Сбылась мечта идиотки! Я, беременна! Почему же, идиотки? У меня будет
мальчик … или девочка! Все равно, мой, мой, крошечный человечек,
тепленький, сопящий. Иногда, негодник, будет кричать. Я буду его
баюкать, кормить грудью. Господи, грудью. Ой, щекотно! Надо сегодня же
вечером, позвонить Димке, вот обрадуется.

Димочка, у меня такая радость, а мы с тобой так глупо поссорились. Дима,
Димочка, скучаешь ли ты без меня, почему не едешь? Может, уже не любишь?

Вечером я, папочку и мамочку, порадовала. К моему удивлению и, что
скрывать, разочарованию, известие, что они вскоре станут дедушкой и
бабушкой, встретили довольно спокойно. Поцеловали, и мама пошла,
готовить торжественный ужин. А Димке я так и не позвонила.

Мама замучила: заставляет одевать сто одежек, провожая, наставляет,
чтобы шла осторожно, степенно. Приходится слушаться. Димка не звонит,
последнее письмо я так и не закончила. Что-то сломалось у нас. Не может
быть, чтобы он меня разлюбил.

Вот и пришло мое счастье, посапывает рядом, даже, иногда, всхрапывает.
Можно прижаться к нему, разгладить морщинку у губ. Повзрослел, мой
хороший, видно, тяжело дались тебе эти два месяца. Спи, родной, спи, еще
рано.

Вчера домой я шла, уже темнело, после лекций и практики актерского
мастерства, девчонки затащили в общежитие. От вина еле отбилась.
Глазастая Машка пристала как репей, пришлось сознаться. Ох, и вытаращила
она глаза. Пригрозила ей, что если кому-нибудь проболтается, рассорюсь
на всю жизнь. Немного отвлеклась, устала я сидеть и ждать звонка. Открыв
дверь, крикнула, что переоденусь и выйду. Немного удивилась, что никто
ко мне не вышел».

Не успела она войти в комнату, как очутилась в объятиях, и страстный,
нежный, такой родной голос простонал:

- Ну, наконец-то, здравствуй, любовь моя.

- Димка! Димочка – задохнулась она от счастья, повисая у него на шее и
размазывая на его лице, слезы и губную помаду. – Безответственный ты
тип, мне же нельзя волноваться. Откуда ты взялся, а я, дура, у девчонок
сидела.

Димка опустился на колени и, обхватив, просипел ей в живот:

- Эй, кто в теремочке живет, это мой теремочек.

Прижимая к животу глупую, родную голову и знакомо ослабев, смущенно
хихикнула (все ж таки, она немножко отвыкла от него, от его ласк):

- Дурачок, там же еще почти ничего нет, времени прошло мало, не подрос
еще.

Постучали в дверь:

- Эй! Вы там не померли, часом, от счастья? – Бестактный папка,
конечно, в своем репертуаре.

Неохотно поднявшись с колен, Димка бесцеремонно выдернул у нее из
кармашка платок, подтащил к зеркалу и стал яростно оттирать, размазанную
помаду, недовольно ворча:

- Некоторые просто не понимают, что им не нужна помада, – польщено
пискнув, она терпеливо сопела, за что, в награду, получила упоительный
поцелуй. Отдышавшись, притворяясь недовольной, проворчала:

- На себя посмотри, вождь краснокожих в боевой раскраске.

- А кто виноват?! – возмутился вождь краснокожих и тут же растаял. –
Какое благоухание!

Обнявшись, они втиснулись в кухню. Вконец распоясавшийся Димка, нагло
усадил ее к себе на колени. Ужасно возмутившись, вздохнула и … обняла
его за шею.

- Простите, мы так долго не виделись – лицемерно засмущался Димка.

Стол накрыт по-праздничному. Папа достал из холодильника бутылку
шампанского и воинственно взмахнул ею:

- Не выпить за встречу после долгой разлуки, грех непростительный.
Ну-ка, Ромео, отпусти, наконец, свою Джульетту и пусти пробку в потолок.


Заставь дурачка, … отскочившая пробка сшибла фужер. Дина взвизгнула,
папа захохотал, а мама строго прекратила все это безобразие.

- Мужчины, хватит дурака валять, что вы расшалились, как дети. Дима,
посади Дину на стул и дай ей возможность поесть, да и сам, ведь, еще
ничего не ел.

С удовольствием, отметив, что Димка, наконец, смутился, очень уж он стал
задаваться, она пересела на стул. Ковыряясь в своей тарелке, тем более
перекусив у девчонок, она, с забытым волнением, наблюдала, как Димка
уплетает за обе щеки. Аппетитом его бог не обидел. Пригубив вина, с
благодарностью заметила, что он тянет единственный бокал. Почувствовать
себя счастливой на все сто, мешал, мучивший ее только один вопрос,
задать который она не решалась.

Она немножко устала от застолий и умоляюще посмотрела на маму. Мамочка
всегда понимала ее с одного взгляда.

- Ося, Дине пора отдохнуть, да и Дима устал с дороги. Давай
закругляться.

«Поцеловав родителей, я взяла на буксир Димку и потащила его в нашу
комнату. Наша комната – звучит восхитительно. Только мы вошли, Дима
обнял меня»:

- Устала? Давай я помогу тебе раздеться.

- Димочка, все не решаюсь задать тебе один вопрос. Ты надолго приехал?

- Я приехал жениться на тебе, пока не женюсь, не уеду. Ты не передумала,
дорогая.

- Не передумала, родной мой, не передумала – прижалась к нему Дина. – Ты
считаешь, я смогу стать тебе хорошей женой?

- Ты можешь быть злой, нежной, вздорной, доброй, какой угодно. Я знаю
одно, другой мне не нужно.

- Ты милый, я пойду, сполоснусь.

Когда она вернулась, Дима стоял у окна:

- Что с тобой, Димочка? – прижалась она к нему.

- Ничего, ложись, родная, я сейчас. Прости, задумался.

- У тебя на работе неприятности, а ты уехал?

- Со мной, без меня, все ясно, работать надо совсем по-новому. Все,
пока я здесь, я думаю только о тебе. Не волнуйся, все будет тип-топ, я
тебе обещаю.

Дима лег рядом, как-то робко, на краешек. Недоуменно прикоснулась к
нему:

- В чем дело, милый?

- Диночка, нам, наверно, нельзя сейчас? – Димка робко и нежно погладил
ее.

- Глупый, самое вредное для будущей мамы, когда милого нет рядом. Я
соскучилась по тебе, я очень соскучилась по тебе. – Жарко обняла его. –
Родной мой, на всякий случай, будем осторожны. Не задави нашего сыночка,
медведик.

«Вот я и замужняя дама. Можно сказать, матрона. Я лежу в опущенном
кресле. Мы летим домой. В мой собственный дом, в котором я буду хозяйка.
Мой муж заботливо накрывает меня пледом:

- Спи, мой бочоночек – нежно целует он меня в лобик. Странная манера у
моего благоверного, давать мне, на его взгляд, ласковые прозвища. До
недавнего времени я была рыбкой, котенком, ласточкой, теперь –
толстушка, толстушечка и вот, пожалуйста, – бочоночек. Обидно,
понимаешь. Но я его люблю, люблю так, что плакать хочется. Слезливая я
стала, наверно, это от беременности. Очень люблю и того, кто живет еще
во мне. Очень беспокойный тип, похоже, весь в папочку. Хорошо, хоть
сейчас угомонился. Я не сплю, я претворяюсь, что сплю.

Муженек рядом деловито шуршит бумагами. Оказывается, он у меня очень
серьезный и трудолюбивый. Это приятно. Мужчина должен быть серьезным,
трудолюбивым и заботиться о семье. У нас семья – он, я и тот, кто в
животе у меня – дружная семья. Только мог бы уже, и посмотреть на меня,
а не шуршать этими дурацкими бумагами. Постонать, что ли, ладно уж,
пусть трудится. Подумаем о тех, кто остался.

Мамочка и папа, конечно, огорчились, когда выяснилось, что,
поженившись, мы, после сессии, уедем. Втайне они надеялись, что Дима
останется в Москве. Несмотря на огорчение, папочка Димку зауважал и,
прощаясь, крепко пожал ему руку. После того, как родители, осторожно
потискали меня, моя железная мамочка впервые заплакала, заставила Димку
нагнуться и крепко поцеловала:

- Дима, ты мне обещал – услыхала я. Димка взял ее руки, поцеловал по
очереди:

- Спасибо, спасибо, мамочка, мы будем приезжать. – Тут уж я не выдержала
и заревела в голос.

О свадьбе у меня остались двойственные воспоминания. Мне хотелось
скромненько, тихонько, но противная Машка растрепала всем. Я оказалась
знаменитостью. Чуть ли не каждый встречный в институте, поздравлял меня,
интересовался, когда и где свадьба и явно намекал, что хотел бы
покричать «Горько!». А когда уж и декан, чмокнув меня в щечку, сказал,
что институтская столовая в моем распоряжении и институт выделяет энную
сумму на сие богоугодное дело, деваться мне было некуда. В отчаянии я
бросилась к девчонкам, умоляя взять организацию празднества, черт бы его
побрал, на себя.

Потом был ЗАГС, важная тетка, торжественно возглашавшая, бесконечно
долго, какие-то благоглупости. Мы с Димкой, с облегчением отвечали
«Да!», надевали кольца, целовались, расписывались. Наконец он потащил
меня в машину, и я очень боялась, что он наступит на эту чертову фату:

- Неси осторожней, дорогой, не забывай, что несешь двоих. – Шепнула я
муженьку.

- Обижаешь, дуреха – ответил этот хам.

К сожалению, большую часть свадебного празднества, по известной причине,
я провела на диване в кабинете декана. Наше появление в зале было
встречено ликующими народными криками: «Горько!», хлопаньем пробок и
нежными поцелуями девчонок, которые не столько поздравляли меня, сколько
разглядывали и оценивали моего супруга.

- Он у тебя красавчик – завистливо шепнула мне на ухо Зинка. Ну, я это и
без нее знала. Как обычно, появление моего папочки, внесло смятение в
мягкие женские сердца. Девчонки, знакомясь с ним, краснели и глупо
хихикали. У дам, постарше, учащалось дыхание, и глазки подергивались
мечтательной дымкой, когда он целовал им ручки. Мамочка, привычно,
снисходительно улыбалась. Красивая пара ? мои родители. Он – высоченный,
импозантный, она – миниатюрная, изящная, как древнегреческая статуэтка.
Девчонки утащили меня, чтобы досконально расспросить, как я, гордячка и
скромница, умудрилась подцепить такого парня. Узнав, что я подцепила его
в метро и притащила домой голодного и больного, они ахали и, кажется,
смотрели на меня со страхом и уважением.

Потом было застолье, остроумные и не очень тосты, заканчивающиеся,
пожеланием кучи детей и неизменным «Горько!». Мы с Димкой покорно
целовались. Поднялся и мой заклятый друг и покровитель Осип Матвеич.
Толстяк, уже изрядно принял на грудь. Под конец тоста, он, свирепо
глядя на Димку, пообещал его убить, если через пять лет он, старый
актер, не будет хвастаться, что был первым моим сценическим партнером.

- Целуй, Ревекка – жемчужина Сиона, своего Айвенго! Горько! – проревел,
этот невозможный старик. Наскоро чмокнув Димку, я полезла целовать
вздорного толстяка, благо он сидел недалеко.

- Будь счастлива, дочка. Помни, у тебя есть все: талант, красота,
горячее сердце. Ты должна стать великой актрисой. – Прослезился,
расчувствовавшийся, старик.

- Ну, уж сразу, и великой. А актрисой я стану. Я Вам обещаю.

После свадьбы Дима улетел. Не слушая никаких резонов, провожать себя
запретил. Обидевшись, на весь свет и обозвав супруга деспотом и
бесчувственным чурбаном, надутая и несчастная, сидела на кровати. Но,
как только услышала, что он прощается с мамой, вылетела из комнаты и
повисла у Димки на шее:

- Неужели бы ушел, не поцеловав меня?

- Дурочка, конечно же, поцеловал бы, и не один раз, моя злючка – прижал
меня Димка, так, что я пискнула. – Береги себя и сыночка.

Мы, почему-то, были совершенно уверены, что у нас будет сын. Поцеловав
меня, так, что я задохнулась и, обнявшись с папой, мой драгоценный ушел.

Я старательно училась, твердо решив, сдать весеннюю сессию досрочно. По
мере того, как я увеличивалась в объеме, девчонки стали носиться со
мной, как с хрустальной вазой. Спрашивали, как я себя чувствую,
интересовались моими ощущениями. По-очереди прижимали уши к моему животу
и уверяли, что слышат, как сыночек у меня там ворочается. И, при этом,
отчаянно мне завидовали.

Парни же смотрели на меня хмуро, цедили сквозь зубы. Проходя мимо,
однажды услышала, что похожа я на древнюю амфору и «несет она себя,
словно вино драгоценное боится расплескать». Я их понимаю, чувствуют
себя обиженными и оскорбленными. В отместку я задираю нос и гордо
выпячиваю живот. Сдав досрочно сессию, я взяла академический отпуск …

- Просыпайся, моя птичка, скоро посадка,

«Ну, вот теперь я птичка, этакая толстая, неповоротливая … гусыня».
Представив эту толстую, жирную, неповоротливую гусыню, я разобиделась на
весь мир и на благоверного в частности.

- Я не птичка, я бочоночек, толстая и некрасивая – ужасно жалея себя,
бурчу я, не глядя на ненаглядного.

Не знакомый еще с моими утренними капризами, Димка ужасно пугается.

- Самолет идет на посадку, будьте добры, поднимите кресло и пристегните
ремни – остановилась возле меня хорошенькая и стройненькая стюардесса.

От того, что она такая хорошенькая и стройная, я расстраиваюсь
окончательно. Димка бестолково суетится возле меня: поднимает кресло,
пытается пристегнуть меня ремнем.

- Милая, может, ты пить хочешь, у нас минералка есть – заискивая,
пристает ко мне муженек.

- Отстань от меня со своей минералкой, теплая, она противная – голос у
меня сварливый, я нарываюсь на ссору, чтобы совсем уж почувствовать себя
несчастной. Но Димка ссориться не хочет, он терпелив, заботлив и нежен.

- Не выспалась моя злючка – его рука воровато пробирается под плед,
скользит по бедру, гладит ласково живот. Я таю, но продолжаю
упрямиться. – А как там наш маленький, проснулся?

- Не подлизывайся, ты меня не любишь, уткнулся в свои дурацкие бумаги, а
до жены тебе и дела нет.

- Не дуйся, мой птенчик …

- Господи, когда ты перестанешь меня обзывать, всю фауну собрал:
птенчик, птичка, рыбка. Скушай, рыбка, птичку! – Противно-ласково
передразнила я Димку. – Уже и до скобяных изделий добрался, бочооночек
…

Ляпнула и, вдруг, стала сама себе противной, ужасно испугалась и
неуклюже полезла к Димке целоваться. Ремень не пускал, и я беспомощно
забилась, как толстая, глупая рыба:

- Прости меня, мой хороший, добрый, любимый. Я дура гадкая, вредная,
капризная … – и от своей беспомощности, неуклюжести, заревела.

Димка, расстегнув свой ремень и не обращая внимания на соседей,
зацеловал мою мокрую, зареванную мордаху, обозвал глупышкой и, смеясь,
шепнул:

- Слушай, мне очень понравилось, как это: скушай, птичка, рыбку?

- Дурачок, птички не кушают, они клюют, хотя без разницы, все равно
глупо.

- А ты у меня зубастенькая птичка, надо будет учесть.

Пока мы вот так, веселенько перепирались, самолет сел. С трапа Димка
сводил меня так бережно и так злобно смотрел на пассажиров, боясь, чтобы
меня не толкнули, что я возмутилась:

- Послушай, я не инвалид, а всего лишь беременная женщина на восьмом
месяце.

Пробурчав что-то невразумительное, Димка потащил меня к выходу.
Встретили нас лохматый, очкастый парень, не дать не взять
студент-отличник и большая, статная девица с толстой, русой косой,
перекинутой на высокую грудь. Этакая Василиса Прекрасная. Назвалась –
Валя Кашина. Как звать парня, я не запомнила, слишком была занята
девицей. Что-то царапнуло сердце, слишком внимательно и ревниво она меня
разглядывала. Глядя на меня голубыми, с поволокой, глазами (хотелось бы
сказать – коровьими), но нет, умными и твердыми, хлопнула длиннющими
ресницами, произнесла, с растяжкой, каким-то незнакомым, наверно
северным, говорком:

- Добро пожаловать, Дина Иосифовна, надеюсь, Вы легко перенесли перелет?
– и, несколько стеснительно, отвела взгляд от моего живота. – Вы очень
красивая, Дмитрий Петрович без Вас скучал. Это Вам – протянула букетик
лилий.

- Благодарю Вас, Валечка. Меня можно звать, просто, Дина – улыбнулась,
надеюсь, что приветливо.

- Дмитрий Петрович, мы с девочками, к Вашему приезду, прибрались в
квартире, и ужин приготовили, только разогрейте.

- Ты мой добрый ангел, Валечка. Как сессия, сдаешь? Тему и руководителя
дипломного проекта выбрала? Уже пора. Если нет, у меня для тебя, мне
кажется, есть хорошая тема. Завтра приходи ко мне, поговорим.

- Спасибо, Дмитрий Петрович, «Импульсная техника» осталась. Завтра сдаю,
как сдам, так и приду.

- Костя, где ты там, что ты прячешься, или с моей женой не хочешь
знакомиться. Будешь таким букой, на всю жизнь останешься холостяком. – А
муженек у меня тактичен, как медведь дремучий. Парнишку в краску вогнал.

- Здравствуйте Костя, мне очень приятно познакомиться с друзьями и
коллегами мужа. Я – Дина, это мне цветы, очень красивые, спасибо.

- Ай, да Костя, я думал, он скрывался, а он цветы покупал. Молодец,
хвалю.

- Добро пожаловать в наш город, Дина, он, конечно, не Москва, но тоже
ничего. Димка расписывал Вас, я думал, что врет, как все влюбленные.
Теперь вижу, Вы сказочно красивы. Еще Вы актриса, я ни разу не
разговаривал с настоящей артисткой.

- Костя, Вы мне безбожно льстите. Этот вот Топтыгин, мой муж, ласково
назвал меня бочоночком. Вы представляете сказочно красивый бочонок? И я
еще не актриса, я учусь в театральном институте.

- Димка просто варвар, а беременность Вас нисколько не портит.

- Все, предлагаю процесс торжественной встречи закончить. Костя, где
твоя колымага? А, вижу, пошли ребятки.

Димка, подхватив меня под руку, решительно направился, к стоящей
неподалеку, потрепанной, но чистенькой «Волге». Костя сел за руль, Валя
рядом с ним, а мы, с комфортом, разместились на заднем сиденье. Наш
чемодан Костя сунул в багажник. Я с благодарностью взглянула на его
лохматый затылок, взволнованная встречей, я как-то забыла о нем, а
Костя, незаметно позаботился.

В машине Дима враз стал серьезным:

- Ну, что же, друзья и соратники, как наши дела? Давай, Костя, ты
первый, только от дороги не отвлекайся.

Костя, недовольно пробурчав, что об этом можно было и не говорить, начал
кратко и толково излагать:

- Испытания ПВН-1 прошли, можно сказать, успешно. Все параметры в норме.
Мишка вернулся из Германии, привез коробку микропроцессоров, схемы и
чертежи готовы. Можно приступать к выпуску первой партии. Теперь схема
значительно упрощается, и приборчики будут у нас – конфетки.

- Но-но, не кажи гоп, пока не перескочишь.

Игнорируя, замечание шефа, Костя спокойно продолжил:

- Заказы на корпуса мы разместили у Ковалева. Жук, заломил, сначала, но
ничего, намекнул ему, что, вообще может остаться с носом, образумился.
Еще Мишка привез образцы хрусталиков и документацию к ним. Немцы
предлагают пока дилерство, но можно получить и лицензию на производство,
естественно, на взаимовыгодных условиях. Рекламных заказов прилично,
выйдешь, разберешься. Вообщем живем, зарплаты выдали вполне сносные,
цехам даем заработать. Начальнички бы не очень крали. Ну, финансовые
вопросы тебе лучше Лидия Федоровна обрисует. Кстати, Валечка положила в
сервант твою зарплату и от себя подкинула.

- Вы, что дурака валяете, какая мне зарплата, если я почти месяц не
работал.

- Дмитрий Петрович, не будьте святее папы. – Валя повернулась и умоляюще
обратилась к Дине – Диночка, хоть Вы повлияйте на мужа. Если бы не он,
ничего бы не было и рекламное агентство его детище. Я ведь только
формально директор.

- Валюша, кончай строить из себя казанскую сироту, работаешь очень даже
неплохо. Ладно, черт с вами, деньги и, правда, нужны. Как ты считаешь,
дорогая?

А я, прижавшись к мужу, раздувалась от гордости. Неужели это мой
Димочка, такой умный, знающий, уверенный в себе, справедливый, настоящий
руководитель. И товарищи по работе его любят и уважают. Вот только,
Валечка, что-то слишком им восхищается, и Димочка мог бы быть не так
ласков с нею.

- Валечка, теперь твоя очередь, давай, вкратце, а то уже подъезжаем, как
у тебя идут дела?

- Заказов много, художников не хватает, Витя с Геной запарились, свою
бы, хоть небольшую, производственную базу, да и монтажников, несколько
человек принять бы, не мешало. Знаете, Дмитрий Петрович, я завтра к Вам
приду, проблем накопилось много, коротко не получится. Я и финансовый
отчет принесу, и наши планы на расширение.

- Хорошо, Валечка, только предварительно позвони. Ты сдавай на отлично.
И дипломный мы твой обсудим, если у меня днем не будет времени, я после
работы к тебе в офис приеду. Ну, вот мы и приехали. Дорогая, кажется, мы
тебя усыпили своими разговорами, просыпайся.

- За кого ты меня принимаешь, мне было интересно. До свидания, ребята.
Валечка, будет время, заходите, буду рада – и вышла из машины. Валя,
странно сгорбившись, буркнула, не глядя:

- Хорошо, приду. До свидания.

Костя достал из багажника чемодан, пожал Диме руку, и поцеловал мне
ручку. Димка подхватил чемодан, обняв меня за плечи, к подъезду шли
медленно, прижимаясь, друг к другу. Бабки на скамейке с любопытством
нас разглядывали. Димка вежливо с ними поздоровался. Я невольно
оглянулась на, разворачивающуюся, машину. Валя сидела, уткнувшись лицом
в ладони, Костя гладил ее по спине.

В двухкомнатной квартире было чистенько, скромненько, уютно. На
двуспальной кровати, укрытой пледом, горой лежали подушки в
накрахмаленных наволочках. На столе, чистая скатерть и вазочка с
цветами. На кухне тоже идеальный порядок. Вот черт, убрано было с душой,
с любовью.

Димка, сопровождая ее по квартире, открыл крышку жаровни, увидев жареную
курицу, засмеялся:

- Скушай, рыбка, птичку – она только криво улыбнулась – Может, ты кушать
хочешь или сполоснуться с дороги, я все сделаю.

- Потом, лучше я полежу, устала.

Димка заботливо ее отвел, открыл постель, помог раздеться, достал из
шкафа хорошенькую рубашку.

- Откуда сия прелесть?

- Валюша помогла купить тебе белье – я еле сдержалась, чтобы не
растоптать, не разорвать проклятую рубашку, только прохрипела:

- У меня есть белье – этот бегемот толстокожий ничего не замечал.

- Что ты, мы так старались для тебя. Посмотри, какая красота – сам и
напялил, изверг.

Димка сел рядом на край кровати и стал рассказывать, как искал толковых
ребят, как они организовали малое предприятие, как им мешало и мешает
косное заводское начальство. Но они всего добьются, завод станет
рентабельным предприятием. «А эти только и могут: купоны стричь, да
помещения в аренду сдавать».

- А рекламное агентство вам зачем? – Поинтересовалась я, изо всех сил
стараясь, казаться равнодушной.

- Как зачем, деньги, денежки, на все нужны денежки.

- А Валю, ты, почему директором сделал? Она же, насколько я понимаю, еще
студентка.

- Ну да, на вечернем отделении учится, но толковая и организаторская
жилка у нее есть, сама почти всех работников нашла, и работают, любо
дорого. Деваха хоть куда, честная и преданная.

- И красивая.

- Ну да, кажется. Я как-то не задумывался.

- Бегемот ты, Дима, – потянулась я к мужу – ляг со мной, Димочка.

Димка, с готовностью, стащил с себя брюки, рубашку и нырнул ко мне под
одеяло, осторожно обнял.

- Почему же бегемот?

- Бегемот, бегемотик мой, толстокоженький. Ты не задумывался, почему она
так предана тебе.

- Почему мне, всем нам.

- Тебе, Димочка, тебе. Она влюблена в тебя.

- Да ты, что! С чего ты взяла? Она мне ничего не говорила.

- Димка! Ты дурак?!

- Да, наверно, какая жалость. Все-таки, почему ты так решила?

- Когда машина отъезжала, я заметила, что Валя плачет. Как ты считаешь,
от чего девушка может заплакать, так отчаянно? Потому, что ты, бегемот
толстокожий, привез беременную жену, да еще, говорят, сказочно красивую.

- Для Костика все девушки красивые, так, что ты не очень-то задавайся.
Ой! Красивая, красивая, краше тебя нет никого на свете. А Вальку жалко,
а я еще, идиот, с ней, тебе белье покупал.

- Жалко? А ты утешь ее, приласкай! – Оттолкнув Димку, отвернулась,
глотая слезы.

- Диночка, родная моя, я ж не виноват. Ты же знаешь, что кроме тебя мне
никто не нужен. Ты самое дорогое, что у меня есть. Нет, вы, вы, самое
дорогое.

Повернувшись к нему, прижалась – Господи! Даже обнять, как следует, тебя
не могу.

- Знаешь, родная, а я Вале ничего не скажу. Пусть будет, как было. Я
ничего не знаю. А у нее пройдет, встретит она еще своего парня и забудет
меня. Она же молодая, говоришь, красивая. Я прав, рыбка моя.

- Ладно, хватит об этом. Но если узнаю, уйду, запомни это».

И потянулись дни тоскливые, ей все трудней было носить отяжелевшее
тело. И сыночек становился все беспокойней, сидя одна дома, она
разговаривала с ним, уговаривала не шалить. Она и хотела, чтобы,
наконец, закончилась беременность, и было немного страшно. Под вечер она
нетерпеливо начинала ждать Димку. Чаще всего он приходил поздно,
усталый, но неизменно веселый. Его веселость иногда была искусственной,
тогда она знала, что у него неприятности на работе. Первое, что он
делал, приходя с работы, прижимался ухом к ее животу и звал:

- Эй, в теремочке, как Вы там, не шалили, не мучили маму – или,
что-нибудь в этом роде. Потом, после душа, ужинали, смотрели телевизор,
но максимум через полчаса, Димка начинал клевать носом. Она тормошила
его, и вела в кровать. Помыкавшись, ложилась рядом, иногда читала, Димка
спал, как убитый, чаще смотрела на него, несильно прижавшись к нему
животом, изредка плакала. Ей казалось, что Дима стал ее меньше любить,
такую толстую и неуклюжую. И, что он совсем не хочет ее, как женщину.
Умом она понимала, что какие могут быть хотения на последнем месяце, а
все-таки было очень обидно. Однажды она проснулась, почувствовав его
руку на груди и губы на ресницах. Она замерла, боясь спугнуть свое
счастье.

- О чем плакал, мой котеночек?

Она усмехнулась – наверно всю жизнь Димка будет придумывать ей прозвища.

- Не помню, милый – шепчет она, с наслаждением прижимая его голову и
перебирая спутанные пряди.

Гуляли они, когда он приходил пораньше и в выходные, когда они у него
были. Он гордо вышагивал рядом, поддерживая ее за несуществующую талию.
Когда она уставала, находил скамейку, усаживался сам, а ее садил на
колени. Вечером было прохладно, а днем иногда жарко.

«Днем, в последний месяц, почти каждый день прибегали Валя или
какая-нибудь девушка из ее агентства. Я уже их всех знала по именам.
Подозреваю, что это Димка их обязал и у них составлен график посещений.
Я возмущалась, ругалась, Димка строил невинную рожу, пожимал плечами и
говорил, что он не может запретить девушкам, навещать меня, если им
хочется.

И вот меня отвезли в роддом. Как я рожала, вспоминать не хочется.

Когда, в первый раз, принесли Мишку кормить (это Димка упросил назвать
сыночка Мишей, теперь у меня два медведика) я немного огорчилась, он был
беленький, и я подумала, что Мишенька не будет похож на меня. Но он
открыл глазки, они были черненькие и реснички – черненькие, и бровки –
черненькие. Мои! Мои! А как деловито он сосет у меня грудь. Это ты в
папочку, мой родненький, такой деловитый.

Пришла нянечка, забрать сытого, уснувшего Мишеньку, жалуется, что
папочка, не слушая никаких резонов, рвется к нам, натащил, дурень, черт
знает чего: цветы, сок, бананы … сумасшедший. Как я Вас люблю, мои
медведики. Что-то я разнежилась не к добру. Нянечка передала записку,
совершенно сумасшедшую, хорошо хоть догадался позвонить родителям. Все
хорошо, папа и мама обнимают, целуют, поздравляют. Как жаль, что они не
видят, какой Мишенька симпатичный, толстенький, тяжеленький.

Встречает Димка меня в сопровождении почетного эскорта, в составе
женской половины рекламного агентства «Паллада» (почему «Паллада»,
воинственные они там, что ли?). Все с цветами, разодеты в пух и прах,
при нашем появлении, подняли оглушительный «детский визг на лужайке».
Валентина стоит чуть в сторонке, с букетиком, в роскошном, открытом
платье. «Не хочу, не хочу ее, сейчас, видеть! И лицо у нее такое … она
не должна, не имеет права …».

Димка сует мне букет, сжимает меня так, что трещат мои несчастные
косточки, я протестующе пищу. Нянечка спасает меня, требуя взять у нее
Мишку. Димка берет его так неловко, неумело, что я с трудом удерживаю
себя от звериного желания отобрать у него моего маленького. Димка
несколько секунд тупо разглядывает личико спящего Мишеньки. У меня
холодеет сердце, неужели этот чурбан ничего не чувствует. Но вот его
физиономия расплывается глупейшей, удивленно-радостной улыбкой:

- Динка, у него твои бровки, ты также их хмуришь, когда сердишься на
меня и носик похож, такой же остренький.

- Это у тебя носик остренький, тоже мне физиономист, пошли, чудо мое. –
Обижаюсь я за носик. И, совсем, у нас не остренькие носики, а очень даже
пряменькие, симпатичные носики. Мы идем к машине (шикарной иномарке, где
только Димка ее достал) сквозь строй девиц, которые деликатно стараются
взглянуть на Мишеньку и тихонько, боясь разбудить, повизгивают от
умиления. Я пыжусь от гордости, вцепившись в Димкин рукав. За рулем,
естественно, Костя, сияющий, принаряженный и, даже, как будто,
причесанный. Благосклонно выслушав порцию восторженных комплиментов и
поздравлений, усаживаюсь рядом со своими мужчинами. Рядом с Костей
садится Валентина, куда ж без нее. Я сжимаю зубы и Димкину руку. Он с
тревогой и виновато отвлекается от созерцания Мишки. Нахожу в себе силы
обменяться с Валей несколькими приветливыми фразами.

От полноты чувств я молчу, убаюканная прохладным комфортом и близостью
дорогого супруга. Боже мой, как я соскучилась по нему. Рассеяно взглянув
в окно, с удивлением, вижу, что мы проезжаем мимо знакомого скверика, в
котором мы не раз гуляли с Димкой. Неужели, эти дурни, устроили
празднество в каком-нибудь клубе, не хочу, хочу домой. В панике, дергаю
Димку:

- Куда, куда это мы едем, я домой хочу.

- Не волнуйся, родная, мы едем домой. Вот мы и приехали. Костя, поближе
к подъезду и, будь добрый, поднимись, предупреди, чтобы не орали при
встрече.

Ошеломленная, ничего не понимающая, я выхожу из машины в уютном,
тенистом дворике девятиэтажного кирпичного дома. Дима, с Мишкой на
руках, подходит ко мне со смущенной улыбкой, Валя берет меня под руку. В
это время подъехала «Волга», из нее высыпали девушки и добродушный
увалень Миша Гусман.

- Ребята, я ничего не понимаю, объясните ради бога – чуть не плачу я.

- Это наш маленький сюрприз, наш дом теперь здесь, дорогая. Я тебе потом
все объясню.

Мы поднялись на третий этаж. Друзья-коллеги встретили нас беззвучным
Ура! Мы с Димой отнесли Мишу в очень миленькую детскую, с мягким,
толстым ковром на полу (как я узнала позже – подарок Вали). Положили в
кроватку (подарок Миши и Кости). Мишенька, понимая ответственность
момента, добросовестно спал.

Выйдя к гостям, получили по бокалу шампанского. Хотя я была переполнена
благодарностью и любовью ко всем, с облегчением отметила, что на столе
только шампанское и конфеты. Через полчаса мы сердечно попрощались с
гостями. Наконец, мы одни.

Так начался мой новый этап семейной жизни втроем. Несмотря на трудности,
тревоги, неприятности, ссоры, разлуки, радости и счастья было больше, на
много больше. Это был очень счастливый этап.

Димка, хитрец, втайне от меня, давно откладывал деньги (хорошо, что в
валюте) на трехкомнатную квартиру. Еще оба его предприятия дали
долгосрочный кредит. От умиления и благодарности, я бросилась к нему на
шею и немного всплакнула. Потом я кормила Мишеньку, а Димка смотрел на
меня так, что бросало в жар. В конце концов, я прогнала его. Под вечер,
когда стало прохладней, пошли втроем гулять. Выспавшись на улице,
бессовестный Мишка, колобродил до одиннадцати часов. Димка ходил с ним
по квартире, разговаривал с ним, довольно приятно, тихонько пел. Мишка
деловито сосал соску, но когда его клали в кроватку, начинал истошно
орать. Наконец я забрала негодника, сменила памперс (девчонки, где-то
достали несколько упаковок), еще раз покормила, немного походила с ним,
и он засопел.

Я лежала и ждала Димку, а он, испытывая мое терпение, плескался в
ванной. А потом довел ласками до того, что мне хотелось его убить.
Невозможный, родной, любимый, как же я истосковалась по тебе. Ни до не
после я не испытывала большего восторга, наслаждения, как в ту ночь, и
большего разочарования, граничащим с отчаянием, когда в самый
кульминационный момент, раздался басовитый крик маленького паршивца.
Кое-как завершив процесс, я голая бросилась к Мишке. Негодник сразу же
затих, почмокав, сунутой соской, засопел. Потом мы еще немножко
осторожно поласкались и уснули чутким, тревожным сном. Сквозь сон я
слышала, как Дима вставал. Под утро я вставала. Короче, утром Димка, с
трудом жуя бутерброд и запивая его крепким кофе, обнял меня:

- Терпи, моя маленькая, я постараюсь прийти пораньше.

Уходя, он поцеловал меня:

- Послушай, давай я попрошу Валюшку, чтобы она прислала девушку на пару
часов, ты поспишь. Девочкам это только в радость. – Я мужественно
отказалась.

Мы думали, что Мишка случайно прервал наши любовные игры. Не тут-то
было, теперь стоило нам потянуться друг к другу, этот поросенок начинал
истошно орать. А подбежишь к нему, затихнет негодник, немного почмокает
соской и уснет. Подбегать должна я, а никак не папочка. Этот феномен нас
ужасно веселил.

- Ну, сыночек – ворчал Димка – я тебе припомню.

- Как же ты ему припомнишь – заливалась я смехом.

- А очень просто, вот он вырастит, приведет девушку, только захочет
поцеловать, а я тут, как тут, разговоры разговариваю, с девушкой
любезничаю …

- Я тебе полюбезничаю – заходилась я хохотом.

Но, все-таки, Димка обхитрил ревнивого Мишеньку, как только я
возвращалась от него, Димка хватал меня в охапку, а утром, если Мишка не
спал, доставал из кроватки его, делал ему козу и хвастливо спрашивал:

- Что, Мишуля-вреднюля, понял, что мамочка не только твоя?

Вот и снова лето, незаметно пролетело почти два года. Удивительно, но
меня совсем не тяготила роль домохозяйки. Я играла с Мишкой, гуляла с
ним, кормила его, ругала и обижалась на него, когда он капризничал.
Плохо или хорошо, скорей всего плохо, кормила мужа и убиралась в доме. В
принципе я была в курсе дел моего мужа и по мере сил помогала ему. Зная
английский и французский языки, переводила инструкции и статьи, помогая
единственной переводчице заводского ОНТИ, Танечке Звягинцевой. Однажды
мы случайно встретились, и я познакомилась с ее дочкой Людочкой.
Прелестная девочка. Мишка рано начал говорить и совершенно неожиданно.
Он сидел у меня на коленях и, сосредоточено, пытался открутить
пуговицу от моего халата, а я, безуспешно, старалась отвлечь его от
этого занятия, читая ему «Конек-Горбунок». Мы настолько увлеклись, что
не услышали, как пришел папочка.

- Привет честной компании! – рявкнул безмозглый папочка, бессовестно
напугав меня.

- Па, фету пиес? – сполз с колен Мишка и, покачиваясь, потопал к Димке.
Восхищенная гениальным сыночком, я только ахнула.

-Пиес! Пиес! – Подхватил Димка Мишеньку и высоко подбросил. Мишка
восторженно заверещал, я испугано охнула и мы пустились в дикий,
радостный танец, целуя и тиская героя.

Сейчас я сидела под кустиком на скамейке, читала Уайльда и искоса
поглядывала на Мишку, который, молча, боролся с соседской девочкой за
обладание розовым зайцем. Девочка была постарше Мишки, но он, для своего
возраста, был необычайно сильный. Девчушка вот-вот была готова зареветь,
а заяц Мишке был нужен, чтобы поселить его в избушке, которую он
поострил в песочнице. Я, конечно, понимала Мишку, но и позволить ему
обидеть девочку, которую мне оставила на попечение мама, побежавшая в
магазин, я тоже не могла. Тем более, что заяц-то был девочки.

- Миша, не смей отбирать у Светочки зайца – строго прикрикнула я на
сыночка – лучше вместе постройте для него домик.

Но строить домик, вместе со Светочкой, Мишка не захотел. Изменщик, как
все мужики, завопил:

- Аля! – и, переваливаясь колобком, поковылял навстречу Валентине. Валя
подхватила Мишку на руки, зацеловала не очень чистые щеки, восхищаясь,
что он такой большой и тяжеленький. Бесцеремонно забравшись к ней в
кармашек жакета, Мишка вытащил большой шоколадный батончик в красивой
обертке. Мальчишка он был справедливый, поэтому безропотно сносил все
эти нежности. Что нельзя было сказать обо мне. Я так и закипела от
ревнивого негодования. Заметив мою, по-видимому, не очень приветливую
физиономию, Валя смущенно поставила Мишку на землю:

- Здравствуйте, Дина, я принесла Дмитрию Петровичу отчеты, он дома?

- Добрый День, Валечка, дома, закопался в каких-то бумагах, мы с Мишкой
ушли, чтобы ему не мешать. Умеете Вы, со своим шефом, несколько
своеобразно отдыхать в выходной день.

- Вы правы, Диночка, я могу и в понедельник показать Дмитрию Петровичу
эти дурацкие отчеты. Признаю, это свинство, портить Вам выходной.

- Нет, если это срочно, то Вы не стесняйтесь.

- До свидания, Дина. До свидания, Мишенька. До свидания, миленький. Я
пойду, не буду Вам мешать, Диночка.

Почувствовав себя ужасной свиньей, я схватила Валю за руку:

- Прости меня, Валечка, я на Димку разозлилась, а на тебе, срываю. И,
пожалуйста, перестань мне выкать.

Увлеченные обменом любезностями, мы не заметили, как к нашему подъезду
подъехало такси. Из него вышел высокий мужчина с небольшим чемоданчиком
и скрылся за дверью.

Я тепло попрощалась с Валей, дождалась маму Светочки, к тому времени они
с Мишкой дружно слопали шоколадку. Конечно, это не гигиенично, но
рыцарское отношение к даме, нужно поощрять. Растащив, также дружно
ревущую пару, я потащила горе-рыцаря домой.

Открыв дверь, я услыхала мужские голоса. Посчитав, что это, кто-нибудь
из Димкиных коллег пришел с очередной производственной проблемой,
заволокла Мишку в ванную, утешать, раздевать, умывать, и, не
сдержавшись, со злостью захлопнула за собой дверь. Приведя себя и
строптивое чадо в относительный порядок, очень воинственно настроенная,
я предстала перед мужчинами, с сыночком на руках.

В тот же момент, мы очутились в могучих объятиях, невесть откуда
взявшегося, любимого папочки и дедушки. Перепуганный Мишка, тут же
залепил дедушке в нос. Оглушительно захохотав, папочка снова набросился
на нас, целуя по очереди. Мое дурное настроение мгновенно улетучилось.
Заливаясь счастливыми слезами, я уткнулась в широкую, родную папину
грудь. Я и не знала, что так соскучилась по папе и мамочке.

- Папка, как же я рада тебе. Мишка, противный, перестань бычиться, это
же твой дедушка. А мама, мама не смогла прилететь?

- Ты же знаешь, что мама плохо переносит самолеты. Но, надеюсь, Вы скоро
увидитесь.

Чуть очумелая от радости, я, успокоенная, бросилась на кухню:

- Родные мои, Вы же голодные, сейчас, буду Вас кормить. Димка, не сиди
пнем, накрывай на стол. Папа, а ты налаживай взаимоотношения с внуком.

Когда я внесла супницу с куриным бульоном, стол был уже накрыт:
тарелочки с колбаской и рыбкой, графинчик и початая бутылка вина. Мишка
уже сидел у деда на коленях и возил по столу красную пожарную машину,
блестевшую хромом и пластиком. Разливая по тарелкам бульон, виновато
оправдывалась:

- На первое, мужчины, сугубо диетический супчик из куриных грудок. Дима,
твоя очередь кормить Мишку. – Заметив, что Мишка, тянется к тарелке с
колбасой, добавила – и убери от него колбасу, можешь дать кусочек рыбки,
для аппетита.

- Дочь, да ты настоящей хозяйкой стала – засмеялся папочка. – А можно
деду пообедать вместе с внуком? Давай-ка, Михаил Дмитрич, какой у нас
большой рот? Ам!

- Папка, Мишка и сам уже умеет орудовать ложкой. Не балуй мне сына. Так,
на второе, любимое блюдо моего супруга – макароны по-флотски.
Представляешь, папа, он может съесть их, просто, неприличное количество.

Удивительно, с дедом Мишка поел почти без капризов. Заметив, что он
клюет носом, я забрала его и понесла спать. Когда вернулась, мужчины уже
почти прикончили графинчик и вели серьезный мужской разговор. Мне налили
в бокал вина, навалили в тарелку гору макарон и важно велели, есть, пить
и не встревать. Сделав вид, что ужасно обиделась, взяла бокал,
презрительно хмыкнула и села в углу в кресло.

Папочка философствовал, а я сидела в углу, потягивала винцо и умилялась:
какие они у меня умные, серьезные и смешные.

- Я вот, что думаю – разглагольствовал папочка – все закономерно, мы
живем, сейчас, в период реставрации. На мой взгляд, каждая серьезная
революция, с теми или иными нюансами, за тот или иной отрезок времени,
проходит три основных этапа, обусловленных, требованием времени,
внешними воздействиями и создавшимися экономическими условиями. Каждому
этапу предшествует слабость, ненужность сложившегося уклада. Первый –
взрыв вековой накопившейся ярости масс, гражданская война, может быть и
внешняя интервенция, ломка старого уклада. Вообщем война. Английская
революция, Французская революция, Октябрьская революция – кровь, казни,
обоюдный террор, война. Каждая война, требует единоначалия, вождя,
отсюда диктатура личности или партии, или вместе, личности и партии.
Кромвель, Наполеон, Сталин, якобинцы, большевики. Железная диктатура,
чтобы противостоять внутреннему и внешнему врагу. Чтобы создать
боеспособную, непобедимую армию, военно-промышленный потенциал.
Железнобокие Кромвеля, новая армия Наполеона, отличная от феодальных
армий Европы, пока цели были достижимы – они были непобедимы.

- Что и репрессии тоже закономерны?

- В какой-то мере, да. Машина, созданная для борьбы с классовым и
внешним врагом, за отсутствием врага, начинает его искать. У нас это
приняло особенно страшные и уродливые формы. Но диктатура партии и
Сталина, порой жестоко, но и энтузиазм нельзя скидывать со счетов,
создала военно-промышленный комплекс, производивший, во время войны,
больше вооружений, чем Германия, на которую работала промышленность,
почти всей Европы, кроме Англии. Не смотря на то, что ко второму году
войны, страна потеряла огромную территорию.

- Ну, а третий период, это реставрация?

- Да, хотя короли, пришедшие к власти, в результате реставрации, в
Англии и Франции, ничему уже помешать не могли. Капитализм там быстро
развивался, так как не был опутан путами феодализма. Знаешь, я думаю,
что главной бедой России, было кошмарно затянувшееся крепостное право. В
Европе давно забыли, что такое крепостной крестьянин, а Российская
империя лежала и тухла, как огромный окаменевший анахронизм. Если бы
удался переворот декабристов, может быть, не было бы и Октябрьской
революции. Черт возьми, ну, я и растрепался, пьяный дурень. Дочка мы
тебя не усыпили? Я же прилетел серьезно с тобой и с Димой поговорить.
Вылезай из своего угла, иди сюда.

Встревоженная, что там еще папочка придумал, я села у стола».

- Диночка, только обещай мне, сразу же не орать. Дима, на тебя я
надеюсь, что ты будешь спокойный и рассудительный.

- Папка, что ты меня пугаешь. А, если ты, муженек, будешь спокойным и
рассудительным, я тебя поцарапаю, значит, ты меня не любишь.

- Говорите, Иосиф Моисеевич, постараюсь быть рассудительным, хотя
спокойным, не обещаю. Надеюсь, меня не сильно поцарапают. Я люблю тебя,
рыбка моя.

- Диночка, ты помнишь, что скоро первое сентября и у тебя кончается
академический отпуск.

Чувствуя, что побледнела, как можно спокойнее, спросила:

- Как я понимаю, у Вас с мамой, есть предложение?

- Есть. Ты с Мишенькой едешь к нам и кончаешь институт. А Дима
приезжает, за это время, столько раз, сколько сможет.

Простой и ясный ответ отца ошеломил ее. Нельзя сказать, что она не
думала о том, как ей окончить институт, но перспектива длительной
разлуки с мужем приводила ее в отчаяние. Доводы рассудка помогали мало.

- Диночка, ничего не поделаешь, тебе нужно ехать, нельзя отказываться от
своей мечты. А я буду приезжать. И это всего лишь полгода. – обнял ее
Дима. То, что муж, как ей показалось, легко согласился с ее отъездом,
больно резануло по сердцу. «Значит я не так уж и нужна ему. Как легко он
отпускает меня. Если бы любил, то постарался бы что-нибудь придумать.
Бессовестный, бессердечный человек». Теряя самообладание, оттолкнула
Диму от себя.

- Значит, ты хочешь, чтобы я уехала? Уехала почти на год с Мишкой. Тебе
захотелось свободы, интересно, зачем это она тебе нужна. Папа, мы
улетаем завтра, купи, пожалуйста, билеты. Спокойной ночи. Постель в
шкафу, будь добр, постели папе на диване. – С ненавистью, глядя на мужа,
прошипела она. Встала, секунду презрительно смотрела на ошеломленных
мужчин и скрылась в спальне, плотно закрыв за собой дверь.

- Да, Дима, кажется, мы с тобой здорово ее обидели.

- Иосиф Моисеевич, честное слово, я не хотел. Почему она так на меня
накинулась? Неужели, думает, что я хочу, чтобы она уехала? Ведь ей надо
же окончить институт, если хочет стать актрисой.

- Надо то надо, только говорить нужно было, как-то по-другому.

- Может быть, пойти, попросить прощения, что-нибудь сказать, сказать,
что люблю, что буду скучать без нее?

- Подожди, пусть, немного, побудет одна, отойдет.

Она лежала на спине и бездумно смотрела в потолок, слезы обиды и жалости
к себе жгли глаза. Вспоминала, как впервые обняла его, там, в метро,
горячего, больного, как сидела возле него, изнывая от жалости и
нежности, как он поцеловал ее в первый раз. Неужели он охладел к ней и
может спокойно прожить и без нее. И еще, ей было страшно, она стеснялась
признаться даже самой себе: она боится. Боится, что будет далеко, а Валя
рядом с ним. Всегда рядом, со своей тяжелой, неотступной любовью.

Почему он не идет, не обнимет, не пожалеет ее, не скажет, что любит ее,
что ни за что не отпустит. Что ему будет плохо без нее. Сколько прошло
времени, она не знала, измученная, кажется, задремала.

Очнулась она от его ласкового поцелуя и ладони, нежно вытирающей, слезы
с ее щек. Димка стоял на коленях возле нее.

- Оставь меня – отвернулась она к стенке, больше всего, боясь, что он
ее послушается.

Димка поспешно скинул с себя одежду и нырнул к ней под одеяло, попытался
привлечь ее к себе.

- Разгладь иголочки, ежик мой сердитый. Я люблю тебя. – Боднул он ее
ласково в напряженную спину.

Гневно зашипев, она повернулась к нему:

- До каких пор, ты будешь обзывать меня всяким зверьем.

- Всю оставшуюся жизнь, моя злючка – коварно воспользовался Димка, жарко
прижимая ее к себе. Она попыталась его оттолкнуть, но он только сильней
ее прижал, уже наваливаясь на нее. Поцелуи его становились все более
жадными, требовательными, жгучими. Барахтаясь, она, со стыдом,
почувствовала, что желание становится невыносимым. Впившись ногтями в
его напрягшиеся мышцы, она со стоном выдохнула:

- Боже мой, как же мы будем друг без друга?!

Димка попытался, было нежничать, но она, с какой-то отчаянной злобой,
яростно отвергла какие бы, то не было нежности. Вжавшись всем телом, и,
обхватив, руками, высоко поднятыми бедрами, этого бесчувственного,
толстокожего, родного, ее, только ее, мужа, любовника, муку и счастье ее
жизни, она извивалась, билась, жадно целовала, впиваясь губами, языком,
зубами. В ее неистовстве было все: не угасшая обида, отчаяние неизбежной
разлуки и ревность, ревность к этой проклятой Василисе Прекрасной с ее
прекрасными, тоскующими глазами, которая останется рядом с ним, а она
будет так далеко, так надолго. Между стонами, вызванными страстью и
наслаждением, иступлено шептала:

- Мой! Ты же мой?! Любишь?! Не забудешь?!

«Я же лучше, красивей! Я талантливая, увидишь, я стану знаменитой
актрисой, для тебя, мой родной, любимый. Мой Айвенго!» – кричало,
рвалось у нее изнутри.

Димка, пораженный, чуть подавленный, восхищенный, ее неистовством, ее
страстью, был неутомим и нежен. Целуя ее лицо, губы, грудь, горячечно
шептал, что любит, не забудет, что она самая дорогая, красивая, самая
лучшая на свете. И еще такое, что вспоминать жарко и немножко стыдно.

Мишка заревел, поросенок, опять вспомнил свои фокусы. Димка дернулся, а
она вцепилась, не пустила, мстительно проворчав:

- Не пущу, пусть хоть лопнет, негодник. Там дед его убаюкает, узнает
почем фунт лиха.

«Потом они лежали, усталые, разнеженные и слушали, как ходит дед и
что-то ласково ворчит внуку.

- Без тебя я растолстею, это я сейчас, как минимум, килограмма два
потеряла – хихикнула я смущенно Димке в подмышку.

- И будешь мяконькой, а то, что это – кожа да кости.

- Это у меня-то кожа да кости – возмутилась я, щипая его и колотя
кулачком.

- Заем! – зарычал Димка, нежно покусывая ее, щекоча и лаская в самых
нежных и интимных местах.

Повизгивая, барахтаясь и задыхаясь от счастья и наслаждения, я нет, нет,
и всхлипывала от сознания, что скоро и надолго, очень надолго, всего
этого не будет.

Услыхав, как горестно вздохнул, под тяжелым телом, старый диван, я
шлепнула Димку:

- Все, прекращай, дадим, наконец, папочке уснуть.

Утром, выйдя из ванной, заглянула к Мишке, вальяжно разметавшись, он
безмятежно посапывал. Рубашонка сбилась, обнажив тугой, упитанный
животик. Мужичок мой родненький. Вздохнув, укрыла родное дитятко
одеяльцем.

На кухне пахло жареной колбасой, кофе и чуть-чуть коньячком. Мужчины
расслабленные и довольные, кейфовали. Измучили, расстроили, смутили
бедную женщину, и довольны, бессовестные. Хмурая, красная, блудливо
отведя глазки, я холодно чмокнула папочку в щеку. Села. Пусть теперь за
мной ухаживают, кормят, да и рюмка коньяка мне не помешает.

После завтрака, я, взбодренная кофе и коньяком, уже более или менее,
благосклонно, выслушала их планы. Папа улетит в понедельник или вторник,
а Дима, через недельку, другую, полетит со мной и Мишкой. Тем более, что
ему нужно в Москву, там у него будет довольно много дел. Я несказанно
обрадовалась, но виду не подала. Я потом подлижусь и выпрошу, чтобы он
побольше набрал этих самых дел.

Господи, какое счастье, камень, огромнейший валун-булыжник свалился
тогда с моей души. В тот вечер Димка заявился, веселый, хитро и ехидно
поглядывая на нее.

- Ты чего такой веселый? – довольно хмуро и неприветливо спросила я.
Мишка спал, но вел себя безобразно, капризничал, на улице ударил
Светочку.

- Нас с тобой пригласили на бракосочетание и свадьбу.

- Ну, и кто эти счастливцы и когда торжество? – Все еще, хмурясь,
буркнула я, наливая ему окрошку.

- В субботу, а кто, догадайся с трех раз.

- Не буду я гадать и нечего строить таинственную и ехидную рожу. Тебе
придется раскошелиться на платье, у меня все платья вышли из моды.

- Костя женится.

- Костя? Да ты, что, и кто же невеста?

- Валечка Кашина – равнодушно бросил Димка, садясь за стол и, не
выдержав, захохотал, глядя на мое ошеломленное лицо, поварешка
выскользнула из моих рук и стукнула мне по ноге.

- Димка! – взвизгнула я, бросаясь ему на шею, чуть не опрокинув его,
вместе со стулом.

К свадьбе мы купили мне платье, а Димке, туфли, рубашку и галстук.
Разряженные в пух и прах, мы отвели Мишку к Светочкиной маме, Светочка,
забыв обиды, завизжала от восторга, Мишка, как завзятый покоритель
женских сердец, был солиден и невозмутим, но явно был доволен. Сунул
Свете куклу, специально купленную к этому случаю, и покорно подчинился
даме, которая за руку потащила его в свою комнату.

Димка, когда мы вышли из подъезда, взял меня под руку и повел, с
каким-то дурашливо-важным видом, мимо подержанной, но щегольски
чистенькой, «Хонды». Ее я заметила еще, когда мы шли к Светочке. Машина
вдруг вякнула и приветливо мигнула фарами. Димка, с каменным лицом,
небрежным жестом распахнул передо мной дверцу.

- Прошу Вас, мадам!

Не удержавшись от щенячьего визга, я повисла у муженька на шее. Черт,
ну, что за пристрастие к дешевым эффектам, но приятно, очень приятно.
Приняв такой же дурашливо-важный вид светской львицы, я разместилась на
переднем сиденье. Элегантно изогнувшись, Димка поцеловал мне ручку,
захлопнул дверцу и уже, вприпрыжку, обежал машину, прыгнул за руль,
хлопнул дверкой, и мы тронулись.

- Ну, как тебе мой сюрприз, понравилась машинка? – деланно-равнодушно
спросил Димка, лихо, разворачиваясь во дворе.

- Осторожней! Ради бога, только не лихачь. Понравилась. Сколько ты денег
ухлопал, сумасшедший?

- Не мелочитесь, мадам, Вы супруга, можно сказать, капиталиста. – Задрал
нос муженек.

-Тоже мне, мистер Твистер – миллионер, владелец заводов, газет,
пароходов.

- Ну, миллионер, не миллионер, но на счетике, кое-что имеем. И у меня
все впереди.

- Послушай, капиталист, ты не зарываешься?

- За кого Вы меня принимаете, мадам? – надулся, как индюк, благоверный.
– Каждую копейку я заработал честным, добросовестным, непосильным
трудом.

- И еще, финансист, будь осторожен с банками, время такое, что можно
ожидать любых сюрпризов. Главное, не гонись за высокими процентами. Чем
выше процент по вкладам, тем ненадежней банк.

- Ах, ты, моя умница-разумница, – прижал меня к себе Димка, свободной
рукой.

- Смотри на дорогу! – строго прикрикнула я на расшалившегося мужа, но не
отстранилась. – Я серьезно, милый.

Когда мы подъехали к ЗАГСу, на площадке, было уже много людей и машин. С
трудом, втиснувшись со своей «Хондой», Димка подхватил меня и потащил к
своим. Здесь были Миша Гусман, девушки из «Паллады» и много знакомых и
незнакомых людей. Девчонки сразу окружили Димку, ревниво разглядывая мое
платье и прическу. Чуть-чуть в сторонке я увидела Татьяну Аркадьевну
Звягинцеву с дочкой. Девочка была в голубом платьице и с голубым большим
бантом в блестящих русых волосах, собранных в волнистый хвостик. На
загорелых ножках почти взрослые туфельки. «Какая же прелестная дочка у
Тани, держитесь мальчишки, дайте ей только подрасти». – Усмехнулась я,
подходя к ним.

- Здравствуйте, Таня. Здравствуй, Людочка, какая ты большая стала и бант
у тебя очень красивый. Можно, я тебя поцелую?

- Можно. Здравствуйте, тетя Диночка. – Серьезно взглянула на меня
девочка. У девчушки были удивительные глаза, очень красивые, серые, с
необыкновенным перламутровым блеском, в густых, не очень длинных, как
будто, мохнатых, темных ресницах. – Вы очень красивая, тетя Диночка.
Когда Вы станете артисткой, я обязательно пойду на Вас смотреть.

- Здравствуйте, Дина, вот прицепилась, упрямая, хочу посмотреть на
свадьбу и все тут. Вы, говорят, уезжаете оканчивать институт. Не
страшно, так надолго, разлучаться с мужем?

- Ой, Танечка, не говори, как подумаю, выть хочется. Ну, что тут
придумаешь, академический отпуск кончается первого сентября.

- А я первого сентября пойду в школу. А Вы долго будете учиться, тетя
Диночка?

- Вот мы вместе и пойдем учиться, Людочка, – подхватила я девчушку на
руки. – Ты закончишь первый класс, а я институт.

- А меня мальчишки во дворе Милкой-Вилкой дразнят, и Сережка Дымов за
хвостик дернул, так я ему как дам.

- Ну, и правильно, не будет за хвостик дергать.

- Ты расскажи, как вы потом подрались. Представляете, приходит, на
курточке половины пуговиц нет, да и остальные на ниточках висят, губа
распухла, волосы растрепанные, глазищи горят, кошмар.

- Так он большой, во второй класс перешел, но я ему тоже синяк под глаз
посадила. Мы теперь дружим, кто меня вилкой обзовет, тому, как даст и
мороженое мы, как-то, вместе съели.

- Так значит у тебя теперь рыцарь, защитник есть.

- Ага. А я знаю, кто такой рыцарь, он на коне, с копьем и в шлеме, таком
рогатом.

- Все, слезай с тети Дины, жених с невестой приехали. Пойдем поближе.

- Ну, я пойду, благоверного найду, нам вместе нужно будет поздравлять
новобрачных. Пока, Танечка, еще увидимся. Пока, Милка-Вилка, постарайся
больше не драться, пусть за тебя твой рыцарь дерется. Шучу, дай я тебя
еще раз поцелую.

Когда закончилась церемония бракосочетания, мы с Димкой, одни из первых
подошли поздравить Валю и Костю. Высокая, статная, в подвенечном платье,
Валя была очень красивой, только немного бледной. И, как мне показалось,
улыбалась, несколько, вымученной улыбкой.

- На счастье тебе, Валечка, – прошептала я, поднимаясь на цыпочки,
целуя и, застегивая на ее шее, жемчужное колье. Переливаясь на высокой
груди, колье очень шло Валечке.

- Зачем, Диночка, спасибо, спасибо тебе – всхлипнув, Валечка обняла
меня, поцеловала. Чмокнув Костю в щеку, я всунула ему в руки ключ с
адресом:

- Вам с Валечкой, от всех друзей, счастья и любви.

Костя счастливо и растерянно улыбался, казалось, он еще не верит, что
все происходит на самом деле.

Отходя, я смотрела, как Дима вложил букетик роз в прижатую к груди руку
Вали и наклонился, чтобы поцеловать ее в щечку. Валя потянулась к нему,
положив руку с букетом ему на плечо и, вдруг, отшатнулась. Больше я не
захотела на это смотреть.

Потом мы медленно ехали в длинном кортеже. Я молчала, а Димка, искоса
поглядывая на меня, разливался о том, какой Валя замечательный человек,
хочет передать Лиде «Палладу» и перейти в конструкторское бюро завода.

- Понимаешь, я ее уговаривал, а она, в одну душу – не хочу терять
профессию.

Он бы еще долго ее расхваливал, если бы я не рявкнула, заткнуться о
своей Валечке, а вспомнить о жене, с которой ему скоро предстоит надолго
расстаться.

- Валя то, Валечка се, жалеешь, что она натянула тебе нос, выйдя замуж
за твоего друга. Вот нас с Мишкой не будет, можешь сколько угодно
носиться со своей Валечкой, тем более, что она не очень-то рада своему
замужеству. Думаешь, я не видела, как она, чуть не бросилась тебе на
шею.

- Динка, Диночка, прости меня дурака. Дурочка моя ревнивая, сколько ты
еще будешь мучиться из-за нее. Слушай, давай наплюем на это застолье и
поедем домой. Представляешь, мы одни и нам никто не помешает. –
Многообещающе подмигнул мне этот бесстыдник. Воспользовавшись, что мы
остановились в пробке, навалился, впился губами, так, что я задохнулась,
и нагло залез под подол. Это приятное занятие прервал возмущенный вопль
клаксона, стоящей сзади машины.

- Черт бессовестный, платье помял, прическу испортил, помаду слизал,
поверни зеркало, попробую хоть немного привести себя в порядок.

- Все-таки, как ты смотришь на мое предложение?

- Фигушку тебе, Валечка расстроится, если тебя не будет на ее свадьбе.

- Вредина, далась тебе Валечка, слушай, нам в понедельник улетать, а ты
дурочку валяешь – надулся Димка – я не смогу долго с Вами быть в Москве.

- Господи уже в понедельник, а почему не сможешь, ты же говорил, что у
тебя там много дел.

- Здесь я нужен, такие вот дела. Да и, что это изменит, только измучаем
друг друга.

- Дима, неудобно совсем не появиться. Давай немного побудем и потом
тихонько смоемся.

- Заметано.

В понедельник мы улетели. В Домодедово нас встречал папочка. Мужчины
обнялись, папочка тиснул меня, подбросил Мишку, всучив ему очередную
машинку. Дома мамочка встретила нас счастливыми слезами, восхищением и
поцелуями Мишку. Димка, от полноты чувств, поднял мамочку на руки и
расцеловал в обе щеки, у них сложились какие-то свои, особые отношения.
Куда девалась моя строгая, выдержанная, невозмутимая мамочка. Я тоже
размякла, снова я в родном, милом доме, с такими родными, милыми,
папочкой и мамочкой. Какой была я маменькиной дочкой, такой и осталась.
Мишка поначалу дичился, а потом освоился, почувствовал свою власть над
дедушкой и бабушкой и начал, негодник, хулиганить. Я поймала его, села
рядом с мамой и, пока мужчины занимались какими-то своими мужскими
делами, вдоволь с мамочкой наговорилась. Мама взяла Мишку у меня,
посадила к себе на колени, погладила, что-то пошептала и, удивительное
дело, Мишка присмирел.

Во время обеда мы выпили по маленькой за встречу. Мишка, утомленный
дорогой, новыми впечатлениями и, наевшись всяких вкусностей, уснул, да
так крепко, что даже не пошевелился, когда я его раздевала и укладывала.
Папа где-то раздобыл кроватку для него, и родители поставили ее в своей
комнате.

Мы немного посидели все вместе, пока мужчины не заспорили о политике и
экономике, о СНГ и России в частности, о предпринимательстве и
предпринимателях. Под шумок мы с мамочкой ушли в мою комнату и сели,
обнявшись. Прижавшись к маме, я рассказала ей все, все. О своих
ревностях, о Валентине, о страхе и тоске перед предстоящей разлукой.
Мама внимательно слушала, сочувствовала, утешала, смеялась, ругала за
мнительность и, в конце концов я поняла, что ужасно, просто
возмутительно, счастливая. Я люблю, у меня любящий, заботливый,
работящий муж, замечательный сын, любящие родители, скоро я стану
актрисой, а разлука, это ничего, крепче любить будем друг друга. Что мне
еще, дурехе, надо.

И потекли дни, полные забот, беготни, переживаний и маленьких радостей и
огорчений. Сходила в институт, перед началом занятий, выполнила все
требуемые формальности, узнала в деканате у секретарши кто куда, из моей
группы, уехал, устроился. Машка уехала к себе на Украину, выходит, что
она гражданка другого государства и живет заграницей, удивительно.
Зинка, москвичка, секретарша не знает, устроилась ли она в какой-нибудь
театр или нет. Нужно будет как-нибудь с ней встретиться. О других
ребятах и девчонках смутные сведения, тяжелые времена. Осип Матвеич ушел
(или его ушли) на пенсию. Жаль старика, как-то ему живется. Тоже нужно
выбрать время и навестить его.

Димка после дня беготни и нервотрепки приходил все более уставшим,
осунувшимся и нервным. Сполоснувшись под душем, (тогда в Москве днем
была страшная жара) он вяло ел, играл с Мишкой и жаловался нам на
косность, невежество и равнодушие чиновничьей братии.

Вечером, когда спадала жара, мы выходили в ближайший парк, оставив Мишку
на попечение родителей. Мишка особенно сдружился с бабушкой, и она
воспылала к нему горячей любовью.

Вечером в парке было хорошо: горели ласковым светом фонари, поднявшийся
прохладный ветерок, шуршал ветками и листвой. Измученный дневной жарой,
принаряженный народ, сновал туда-сюда. Отдыхал. Здесь были мамы с
колясками, усыплявшие детишек, не спавших днем от изнуряющей жары,
почтенные пары, стайки хихикающих девчонок, в немыслимо бесстыдных
сарафанчиках, шортиках и маечках. И, конечно, парочки, в безнадежном
поиске, укромной скамеечки.

Я, повиснув на Димкиной руке, старательно изображаю почтенную матрону,
гуляющую с красивым и представительным супругом. Если Димка не очень
усталый, он снисходительно мне подыгрывает. Что не сделаешь для любимой
женушки, даже если она и валяет дурочку. Хорошо, что хоть, мне это
быстро надоедало.

Нагулявшись, (усталый Димка мучительно сдерживает зевоту и виновато
хлопает сонными глазами и смешно таращит их) мы идем домой. Он еле
тащится, спотыкается. Я поддерживаю его, кажется, что он сейчас уснет на
ходу. Во дворе скамейки полностью заняты бабушками, которые высыпали
насладиться вечерней прохладой.

- Набрался бесстыдник. Бедная Диночка, достанется же такое сокровище –
донеслось с ближайшей скамейки.

- И не говорите, Варвара Осиповна, совсем я замучилась, жизнь мне заел,
аспид – вытирая несуществующие слезы, с удовольствием играю, замученную
пьяницей-мужем, бабу.

Димка, сонный, сонный, а возмущается вполне натурально:

- Замучилась со мной, да! Пусти! Аспид я. Постелешь мне на диване. – С
трудом, находя дверь, захлопывает ее перед моим носом.

Как только я вхожу в подъезд, Димка забрасывает меня на плечо, довольно
чувствительно хлопает по попе и, пренебрегая лифтом, тащит домой.

- Я тебе сейчас покажу, аспида, всю заем – рычит он.

Я колочу его по спине, болтаю ногами и хохочу до слез.

Неделя пролетела, не успела я, ни наглядеться на ненаглядного, ни
наласкаться, ни привыкнуть к мысли, что почти год мне придется жить без
него. Улетал мой Димочка опять в понедельник, ненавижу понедельники.

В этот раз в аэропорт нас везет папочка. Как не уговаривали меня, в
Димку я вцепилась, как клещ. Зацеловав, маму и Мишку, Дима сгреб меня и
скатился с лестницы. Почувствовав неладное, истошно заревел Мишка.

Опять мы сидим на заднем сиденье, тесно прижавшись, друг к другу, опять
я отчаянно обнимаю его:

- Жди! Жди! Прилетай, как сможешь, хоть на недельку, хоть на денечек –
исступленно шепчу я, глотая слезы. Димка целует меня, кажется, и у него
на глазах слезы. С трудом отрывает меня, последний раз целует меня и
быстро уходит. Все!

Я учусь. Учусь, учусь, учусь. Лекции, семинары, практика актерского
мастерства, фехтование, уроки вокала. Изредка удается поиграть, погулять
с Мишкой, почитать ему книжку. Вся тяжесть воспитания сорванца ложится
на мамочку. Но это, же моя мамочка, она помолодела, похорошела. Строгая
и ласковая, умная и добрая, как же мне теперь без тебя?! В самые
страшные моменты жизни, сознание, что ты есть, удерживало меня от
последнего шага. Все, все, сейчас … сейчас, проглочу слезы, хлебну
винца, и буду вспоминать дальше. Не смотря ни на что, я была тогда
ужасно, необыкновенно счастливая. Приятно же вспомнить, что я когда-то
была счастливая. Что у меня было все, что только может пожелать женщина.

Наконец выбрала время и навестила Осипа Матвеича. Увидев меня, старик
прослезился, прижал к своему объемистому животу. Втащив в неряшливую,
холостяцкую, но не запущенную квартирку, стал меня потчевать домашними
соленьями и вареньями, домашним вином – продукцией дачного производства.
До недавнего времени, оказывается, жил с очень милой женщиной, схоронил
бедняжку. Как жить теперь дальше, просто, не знает.

Я ему рассказала, что у меня сыночек, живем мы с ним у родителей, я
учусь и жду не дождусь, когда смогу вернуться к мужу. А планы, планы на
будущее у меня очень простые – вернуться и устроиться в местный
драматический театр. В провинции тоже, если есть талант и упорство,
можно стать известной актрисой, а всемирной славы мне не нужно, бог с
ней. На прощанье пообещала, пока в Москве, навещать его. Провожая,
чмокнул и прорычал грозно:

- Запомни, прекрасная пери Сиона, если не станешь знаменитой, из гроба
восстану, а прокляну. – И уже тихо и ласково – иди, девочка, я верю в
тебя.

Грустно, до боли в сердце, было жалко старого актера.

Участвовала в студенческом концерте, в ноябрьский праздник, пела,
сыграла в Чеховском «Медведе», аплодировали. После концерта,
подкатилась, с букетиком, молодая знаменитость. Самовлюбленный нарцисс,
с места в карьер пригласил поужинать в ресторане, и очень удивился,
получив вежливый отказ.

В группе, почему-то, относятся ко мне настороженно, нет, не враждебно,
но дружеские отношения не складываются. Грустно. Какая у нас была
дружная группа. Машка, Зинка, девочки, даже ребята, ревновали, обижались
на меня, но если бы кто обидел меня, уверена, голову бы оторвали.
Кстати, свинья, так и не выбралась к Зинуле.

Сегодня, после лекций, выхожу, возле машины стоит «Нарцисс», с
букетиком, распахивает дверцу машины:

- Диночка, не посылайте меня сразу к черту, я только хочу подработать
таксистом. – И очаровывает меня, подлец, смущенной, застенчивой улыбкой.
Актер действительно не плохой. За спиной слышу злобное шипение:

- Ишь ты, уже подцепила, губа у нее не дура.

За что же меня так ненавидеть? Что я им сделала? Назло, подхожу,
приветливо улыбаюсь, нарочно громко:

- А цветы входят в сервис? Что ж везите, Алеша, и можете рассчитывать на
чаевые. – Беру цветы и величественно сажусь.

Алексей нарочито близко разворачивается возле сокурсниц. Девчонки с
визгом отскакивают. Симпатии ко мне, сей маневр, явно не прибавит.

- Зачем Вы так, Алеша. У меня и так в группе не складываются отношения,
а еще Вы масла в огонь подливаете – огорченно попеняла я «Нарциссу».

- Зависть, Диночка, самый распространенный порок в нашей среде. А Вам
будут завидовать и очень. Учтите, и не расстраивайтесь по пустякам, это
еще цветочки. Я же заметил, какими глазами проводили Вас, Диночка,
подружки. Явно пожелали нам провалиться в тартарары – захохотал, чертов
оболтус.

- Чему Вы смеетесь, это же грустно, да что там, гадко. Неужели мне
придется сталкиваться с этим всю жизнь.

- Хорошая Вы девушка, Дина, талантливая, красивая, даже, очень красивая.
Поэтому и возбуждаете, и будете возбуждать, зависть и злобу у
посредственности.

- Да, что ты раскаркался – закричала я, в сердцах, – все приехали, во
двор не заезжай, не хочу, чтобы бабки обо мне судачили.

- Стоп, а обещанные чаевые.

- Мелочи нет, ну ладно, вот тебе – чмокаю его я в щеку.

- Дина, завтра я буду ждать тебя после лекций. Мне понравились чаевые,
хочу заработать еще.

Я не на шутку встревожилась, этого еще не хватало. Села снова в машину:

- Леша, ты, что всерьез решил за мной приударить? Не выйдет, у меня муж
и ребенок, я их очень люблю и не изменять, а тем более заводить
любовника, я не собираюсь. Извини за прямоту.

- Дина, я знаю и, даже, был у тебя на свадьбе. Ты меня не заметила,
потому, что кроме своего драгоценного, никого не видела вокруг.

- А как ты на свадьбу попал?

- Очень просто, я ведь только на два курса был старше тебя. И меня, как
и всех, поразило в самое сердце, известие о твоем замужестве. Разве ты
не знаешь, что была, и есть, знаменитость, гордость и надежда нашей
богадельни. Роза, жемчужина Сиона.

- Трепло! Смеешься надо мной. Ух, и выдам же я толстяку, не обрадуется.

- Ты, что, бываешь у Матвеича?

- Была недавно. Сердце обливается, так жалко его.

- Всех жалко, жестокая у нас профессия, Диночка. Сегодня ты в огнях
рампы и славы, а завтра …

- Ладно, Леша, мне пора. И не надо за мной приезжать. Хочешь, будем
друзьями, иногда, не часто, можем встретиться, посидеть где-нибудь.

- Эх, Дина, Диночка, Динуся, «почему ж ты мне не встретилась …», спасибо
и на этом, ловлю тебя на слове. Пока!

- Пока, «Нарцисс» – выскочила я из машины.

- Эй, почему Нарцисс?!

- В другой раз узнаешь! – засмеялась я, убегая.

Вот и Новый Год на носу, настырный «Нарцисс» втянул меня в авантюру. Я
буду участвовать в большом новогоднем концерте, с ним – один вокальный
дуэт Сильвы и Эдвина и комическая сценка, кроме того, еще и сольное
выступление с песенкой Шуры «Светлана». С ней я уже выступала. Работы
выше крыши, хорошо, хоть от зачетного спектакля меня декан освободил.
Ужас, сколько меня мучили, прежде чем утвердить, ну Лешенька, удружил,
не шутка, концерт будет транслироваться по центральному телевиденью.
Кручусь, как белка в колесе: репетиции, лекции, зачеты, к сессии тоже
нужно готовиться, роль учить, вздохнуть некогда. Мишка меня уже начал
забывать, убегаю, он еще спит, прихожу, он уже спит. Еще мне нужно
концертное платье, прическа, украшения – все это, принимается
худсоветом. Без мамочки я бы пропала. Ну, все, что это я зацепилась за
все эти мелочи. Гораздо важнее то, что Димка прилетит на новогодние
каникулы. Ура! Кровь из носу, но до того, я сдам сессию.

Димка прилетел под новогоднюю ночь, господи, какая это была ночь! Мишка
папочки дичится, отвык, ничего еще сдружатся. Я вся на нервах, концерт
второго января, уже завтра. Одела, с помощью мамочки, мой концертный
прикид, (предварительно выгнав из спальни, остальной состав любопытного
семейства). Эффект необыкновенный, папочка замер с открытым ртом,
Мишка, обхватив Димкину ногу, испуганно прижался к ней, муженек,
кажется, испуган не меньше сыночка. Немая сцена. Затем, восторженные
зрители, робко меня окружают. Димка судорожно переводит дыхание:

- Динка, к тебе страшно подойти, не то, что потрогать. Что ты у меня
самая красивая это я давно знаю, но я и представить себе не мог, что ты
можешь быть такой.

В это время заверещал звонок над входной дверью, мамочка пошла
открывать.

- Здравствуйте, Вы мама Дины, это Вам – услыхала я голос несносного
«Нарцисса» – я за ней, на генеральную репетицию опаздываем. Динка, раз,
два и чтобы была, без всяких женских штучек, гот… – влетает этот оболтус
в комнату и давится, разинув рот. – Мать честная! Динусик! Царица
Савская и Клеопатра, просто, замарашки, по сравнению с тобой.

Смущенная, неуемным восторгом и восхищением публики, вместо приветствия,
хамлю:

- Заткнись, что ты разорался? Знакомьтесь, Алексей Невзоров, мой
партнер.

- Молодой человек, кажется, я Вас видела в последнем боевике? –
разряжает, несколько напряженную атмосферу, мамочка, спокойно устраивая
букет в вазу.

- Меня, гордиться нечем, довольно глупая вещица – подходит Лешка к,
почему-то, хмурому Димке и жмет ему руку. – Вас Димой зовут, помню, был
на Вашей с Диной свадьбе. Дина, ты вот так и езжай, только пальто накинь
и платок на голову, машину я подгоню к самому подъезду. Профессор, Вас я
тоже помню, Вы просто покорили присутствавших, тогда дам. Мишенька, дай
ручку, меня Лешей зовут. – Приседает, скотина, возле Мишки,
разлюбезничался, идиот, а у Димки аж желваки ходят, и кулаки сжимаются,
того и гляди взорвется. Все, наконец, убегает, крикнув, что ждет меня в
машине.

- Динусик значит? Отношения, у тебя с этим хлыщем, по-видимому, очень
нежные – глаза у Димки зло, ненавистно прищурены, лицо каменное, чужое.

У меня холодеет сердце, и слабеют ноги, я ни разу не видела, у моего
Димочки, такого лица, таких глаз.

- Димочка, что с тобой, он только мой партнер, ну, конечно, у нас
дружеские отношения, как же иначе. – Лепечу я испуганно, растерянно.

- Не ври! Известно, как добиваются таких выступлений.

От оскорбления, оттого, что он, любимый, долгожданный, мог так грязно
обо мне подумать, у меня темнеет в глазах. С трудом прихожу в себя. Ну,
нет, оправданий он дождется:

- Мама, возьми Мишу и дай мне платок, – я ухожу в прихожую, краем глаза
вижу, как папа хватает Димку за грудки. Мама – строго и спокойно:

- Ося оставь его.

Надевая пальто, вижу, как Димка, сгорбившись, бредет в спальню и
захлопывает за собой дверь.

Сажусь в машину, молчу. Алексей искоса поглядывает на меня.

- Дина, что случилось? – Молчу, потом не выдерживаю:

- Черт тебя принес!

- Никак приревновал, Отелло? – захохотал противный «Нарцисс».

- Что ты ржешь, скотина, из-за тебя же все?!

- Дина, возьми себя в руки – посерьезнел Алексей, – в таком состоянии,
ты провалишь генеральную. Наплюй, очухается твой Отелло, я бы тоже
приревновал, вон ты какая у нас красавица. Немудрено с катушек слететь
мужику.

От Лешкиного залихватского тона мне становится значительно легче, ворчу:

- Язык у тебя, Лешка, без костей – улыбаюсь, поправляю прическу,
смотрясь в зеркало заднего вида.

- Ну, вот совсем другое дело, молодец.

Репетиция прошла нормально, наши номера приняли. Лешка сказал, что на
девяносто процентов сыграла свою роль моя неземная красота.

- Гляди, они все еще в шоке – толкнул он меня ехидно. В ответ я его
ущипнула и еще повернула со злости.

- Эй, совесть имей, синяк же останется – скроил Лешка обиженную морду.

Домой он привез меня около десяти. Вошла. В комнате меня встретил
жалкий, встрепанный Димка. Вид у него, как у побитой, виноватой собаки.
«Только хвоста не хватает, чтобы было чем повилять, заискивающе» –
подумала я со злостью. Пройдя мимо него, как мимо шкафа, зашла к спящему
Мишке, (родители сидели на кухне) поправила одеяльце, села, смотрела на
своего родненького, вытирала слезы, а они все набегали и набегали. Как
мне было больно, как он мог только подумать обо мне такое.

Зашла в нашу комнату, переоделась, сняла побрякушки, аккуратно повесила
платье в шкаф, за все это время не сказала Диме ни слова, он тоже
молчал. Когда я вернулась из ванной, Димка стоял у окна:

- Диночка, прости меня, я сам не знаю, как у меня вырвалось. Меня
почему-то сильно разозлил твой друг. – Он попытался меня обнять.

- Оставь меня, мне нужно выспаться – легла, укрылась одеялом,
отвернулась к стене.

Мне очень хотелось уснуть, но ничего не получалось. Димка лег, робко
прикоснулся:

- Родная моя, я люблю тебя – что может сделать слабая, глупая баба –
заревела».

Проснулась она оттого, что он на нее смотрел. В комнате было сумрачно и
его лицо, казалось бледным, несчастным. Его рука была под ее подушкой и,
наверняка, затекла, а Дима, боясь ее разбудить, не шевелился. Это ее
умилило. Значит Дима все тот же, нежный, заботливый и не было каменного,
чужого лица, режущих, ненавидящих глаз.

Отгоняя страшное воспоминание, потянулась к нему.

- Доброе утро, родной – ночью они все сказали друг другу, она выплакала,
поняла, все, все простила. Не было, забыто.

И снова она таяла в его объятиях, наслаждалась близостью, а трещинка все
же осталась, мааленькая, и где-то в глубине саднила, царапала. Позже,
гораздо позже они узнают, каким он может быть жестоким, глухим ко всему,
а она легковерной, непримиримой, до глупости, безрассудной.

- Милый, пора вставать – господи, какими они стали осторожными,
пугливыми, пройдет ли это когда-нибудь. За завтраком, не сговариваясь,
говорили обо всем, только не о том, что произошло. Были предельно
внимательны, предупредительны, даже ласковы. Исчезла только
непринужденность, теплота. Мишка проснулся и сразу, как будто все
вернулось, стало легче дышать, исчезла тягостная неловкость. И Дима
снова стал своим, родным и близким.

Яблоком раздора в святом семействе снова стала она, когда вытащила
билеты на концерт (один пожертвовал Лешка). Каждый настаивал, что с
Мишкой должен остаться он (она). Особенно усердствовал Димка. Конец
спорам положила мамочка. Она подошла к Димке, прижала буйную, непутевую
голову муженька к себе:

- Димочка, хватит каяться и посыпать голову пеплом. Мишку отвезем к
Лерочке (маминой подруге), у нее сейчас гостит внучка Танечка, почти
ровесница Мишки и им будет, чем заняться.

Мишка, во время спора, готовый вот-вот зареветь, узнав, что он едет в
гости к девочке Танечке, на радостях, безропотно съел кашу и,
вприпрыжку, побежал собирать игрушки и книжки. Знакомиться с девочками
паршивец очень любил.

«Мамочка созвонилась с Лерочкой и, получив радостное добро, через четыре
часа мы, нервной и шумной гурьбой, загрузились в папину колымагу.
Сначала завезли меня. Я поцеловала Мишку, наказала ему хорошо себя вести
и быть умницей, вытерпела медвежьи Димкины объятья, после которых
довольно долго ныли ребра, от души послала всех к черту и, тяжко
вздохнув, взошла, как на Голгофу, служебную лестницу.

К счастью у входа меня встретил Лешка, чмокнул в щеку, критически
рассмотрел прическу, сооруженную мамочкой, пролил бальзам на душу,
назвав гурией и пери, и поволок в гримерную. Всучив, ему платье и
обозвав болтуном и балаболом, непоследовательно, жалобно пожаловалась:

- Лешенька, у меня каждая жилочка трясется. Не бросай меня.

Как в тумане, покорно отдалась гримерше, спасала мамину прическу, от
болтливой стилистки и, сдуру, потащила Лешку в уборную переодевать
платье, опомнилась, не за что, обругала его хамом и бесстыдником.
Вцепившись в его рукав и, чуть не стуча зубами, слушала наставления
режиссера и ведущей. Разглядев мое состояние, заслуженный, маститый
режиссер, ободряюще приобнял меня и, не очень целомудренно, погладил по
руке.

Наконец, ведущие объявили о начале концерта. Я забилась в уголок, дрожа,
как осиновый лист. Лешка подвел меня к дырке, сказал, что нужно
привыкнуть к залу. Огромный зал был полон, своих я не увидела, лица
расплывались.

Я опять вцепилась в Лешку и заставила его трепаться о чем угодно. Его
глупая, дурашливая болтовня отвлекала и успокаивала.

И, вот, ведущая предупредила, что следующий номер наш, сердце ухнуло
куда-то вниз, наверно, в пятки.

Мне выходить первой и только потом Лешка – Эдвин. Ведущая объявляет:
дуэт Сильвы и Эдвина исполняют… Алексей, толкает – пора! На ватных
ногах иду к сцене. И, чудо, я – Сильва и я не на сцене, а в роскошной
комнате княжеского дома. Я нервничаю, волнуюсь, здесь я графиня, а не
артистка варьете. Сейчас, сейчас войдет Эдвин, что я скажу ему. Вот он,
красивый, любимый. Невольно я тянусь к нему, но гордо выпрямляюсь, он
обманул меня, он жениться, променял меня на знатную вертихвостку,
отворачиваюсь, он не увидит моих слез.

И вот он трогает меня:

Сильва!… Помнишь ли ты,

Как улыбалось нам счастье?!

«Господи, что он спрашивает?!»

Помню ли я!

И вот уже не Сильва, а я, я умоляю:

Помнишь ли ты,

Как улыбалось

Нам счастье!

Лишь для тебя,

Сердце пылало, любя!

Я тоскую, гневно бравирую и вдруг ликую: любит, любит меня, а не эту …
нежно трогаю лицо любимого, глажу чуть колючую щеку.

Пусть это был только сон!

Но какой дивный сон!!!

Тишина оглушает меня, но, вдруг, зал взрывается аплодисментами, мне
кажется, что я слышу: «Динка-а!!». Подбегают девчонки с цветами, суют
мне, прижимаю их, благодарю девчонок. Все это, как бы ни мне. Я
кланяюсь, Лешка утаскивает меня за кулисы, показывает мне большой палец.
В зале кричат «бис!», удивительно, мужчины басят. Лешка меня
вытаскивает, кланяться, я благодарно прижимаю руку к сердцу. Убегаем,
«бис!», нас не отпускают. Подходит ведущая:

- Диночка, спойте свою «Светлану», этим Вы не нарушите график концерта.

Пою «Светлану», я – Шурочка, прощаюсь с детством, с родным домом. Мне
очень грустно, может, я никогда сюда не вернусь. Последний раз я баюкаю
любимую куклу.

Аплодисменты кружат голову, я жалко, растерянно улыбаюсь, целую
девчонку, принесшую мне цветы. И тут только сознаю, что это Катя из моей
группы. Уронив букет, обнимаю, шепчу: «Спасибо, спасибо!»

Комическую сценку мы с Лешкой сыграли на одном дыхании.

Уф! Все! Можно отдохнуть, расслабиться. Озорно щелкнуть Лешку по носу и
тут же благодарно чмокнуть обиженный носище.

Закончился концерт, участники разъезжаются, все известные, некоторые
даже знаменитые. Проходя мимо, благосклонно кивают, несколько мужчин
целуют мне ручку, не жадничают на комплименты. Подошел и режиссер,
по-отечески приобнял, взглянул томно, наговорил много приятных слов.

Я переоделась и пошла в фойе, предварительно прогнав Алексея, не дай
бог ему встретиться с Димкой. Семейство терпеливо дождалось и приняло
меня в свои теплые объятия. Заехав за Мишкой, мужественно, по-мужски
перенесший, бурное прощание с Танечкой, мы благополучно добрались до
дома.

Увидев, что я валюсь с ног, меня отправили спать. Немножко
покачевряжевшись, покапризничав, я легла и тут же уснула. Утром, я
открыла глаза и увидела, что Димка лежит на спине, бездумно уставившись
в потолок.

- Милый, о чем думаешь?

- Дина, я вчера звонил Косте, обстоятельства складываются так, что я
срочно должен вернуться.

- Как же так, у тебя же отпуск. И когда ты собираешься улететь?

- Зачем тянуть, завтра или послезавтра.

- Завтра! И ты так спокойно, равнодушно мне это говоришь? – Кровь
бросилась в голову. Чувство такое, как будто он меня ударил, жестоко и
несправедливо. – Можешь убираться, хоть сейчас, зачем тянуть!

Я, молча, борюсь с ним, пытаясь вырваться и убежать.

- Дина, Диночка, родная моя, ты не поняла, у меня так получилось
потому, что я сам расстроен.

- Врешь, врешь! Ненавижу! Меня подозреваешь, черт знает в чем, а сам к
Валечке спешишь! Пусти, не смей меня лапать! – Кричу я, не слыша себя.
Димка пытается меня поцеловать, я выворачиваюсь, мотаю головой,
разбрызгивая слезы. Волосы у меня разметались, я кусаюсь. Ведьма,
ведьмой. Димка опрокидывает меня на спину, наваливается, бугай чертов, и
затыкает мне рот длинным, жестоким поцелуем. Я беспомощно трепыхаюсь.
Поцелуй становится все более страстным, потом нежным и я уже отвечаю,
рот жадно принимает его язык. Негодяй, что он со мной делает, не хочу,
ненавии-жу! Господи, неужели, это в последний раз, и опять я одна, одна!
И, теперь, уже я набрасываюсь на Димку, опрокинув его на спину.

Вот, опять у меня загорелись щеки, сладко и нежно заныла грудь, как
только я вспомнила, как его руки сжимали меня в мучительном экстазе и,
что я вытворяла тогда. Неужели это я, интеллигентка, мамина дочка.

Потом мы лежим усталые, измученные, опустошенные. Он на спине, я,
положив ему голову на грудь, прижимаюсь к нему. Я смущена и пристыжена,
мне кажется, что он немного презирает меня, потому такой тихий и
задумчивый. И еще, ревнивый червячок сомнения тихонько гложет. Не
выдерживаю:

- Димочка, тебе стыдно за меня? – зарываюсь я ему в подмышку.

- Дурочка ты моя – ерошит он мне волосы – я люблю тебя всякую. Это ты
от злости так на меня накинулась? У-у, ведьмочка!

- Сам ты дурак, ничего не понимаешь. Это я от отчаяния, сама от себя не
ожидала.

Некоторое время мы молчим. Я собираюсь с духом, ежусь, вздыхаю:

- Димочка, – я вкрадчиво глажу его по щеке – это не у Валечки,
случайно, неприятности?

- Динка, – несколько, как мне кажется, принужденно смеется Димка –
когда ты перестанешь ревновать меня к ней? Она и замуж вышла, а ты все
успокоиться не можешь. Не у нее, а в «Палладе».

- Значит у нее – начинаю я закипать. – Ты, оставляешь меня, Мишку и,
сломя голову, бросаешься ее спасать.

- Динка, черт тебя возьми, что ты городишь?! Это от тебя мужики
столбенеют. Это возле тебя вьются всякие знаменитости. Это я боюсь
улетать, покрываясь холодным потом, что однажды тебе сделают
предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Черт, не хотел же
говорить. Я, из-за тебя, одному типу, чуть по уху не съездил.

– Димочка, миленький, за что же? Бить типов по уху можно только в
крайнем случае. – Чувствуя, как отлегло на сердце, захохотала я.

- Да ну тебя, смеется она. Так он ляпнул, гад, что такой красотке
карьера в любом театре обеспечена. Еще и захихикал пакостно.

- Успокойся, дурачок, нужны мне их предложения, я мечтаю об одном,
закончить, наконец, институт, уехать с тобой домой и устроиться в наш
драмтеатр. Давай вставать, милый, если нужно, лети. Уже немного
осталось.

На следующий день Дима улетел. После каникул, я снова окунулась в
учебу. Уже была не так загружена и поэтому могла больше уделять времени
Мишке. Вечерами гуляли с ним, иногда к нам присоединялась мама. Папа
приходил домой усталый, иногда злой, дела в университете были неважные.
Но дома оттаивал. Изредка звонил Димка, писать, лодырь, так и не
научился. Разобрался ли с неприятностями в рекламном агентстве,
помалкивает, а я не спрашивала, очень надо. Я ему пишу письма длинные,
но не часто, все-таки я на него немного обижена, хотя он этого не
чувствует, бегемот толстокожий.

После занятий иногда меня встречает Лешка, подвозит к дому. Хорошо
иметь хотя бы одного друга. Но в этом есть и неприятная сторона. Даю
повод распускать обо мне грязненькие предположения, плевать я на них
хотела, какое их собачье дело.

Лешка, искуситель, в выходной зазвал в оперетту на «Принцессу цирка».
Для порядка, отнекивалась, но папочка и мамочка сказали, чтобы я дурака
не валяла, а быстрей собиралась. Что может быть лучше оперетты Кальмана
в хорошем исполнении.

После спектакля, Лешка затащил за кулисы, позже оказалось, не без
злого умысла. Как бы случайно, столкнулись с главным режиссером.
Знаменитый режиссер благосклонно поцеловал мне ручку, сказал, что помнит
мое выступление на новогоднем концерте, понравилось. Лешка соловьем
разливался, расхваливая меня. В конце концов, знаменитость предложила
место в театре, после окончания института. Стать солисткой Московской
оперетты, предложение больше чем заманчивое. Я, что-то растерянно долго
лепетала, а потом бухнула, что у меня муж живет и работает в провинции
и, после окончания института, я намерена уехать к нему и работать в
местном драмтеатре. Выслушав меня, знаменитость холодно простилась.

Когда мы ехали домой, Лешка угрюмо молчал. Я тоже виновато молчала. Уже
подъезжая, взорвался:

- Дура, какая же ты дура, Динка, ну если не можешь жить без своего
Отелло, так перетащила бы его сюда, в Москву.

Не услышав от меня ничего, тоскливо спросил:

- Значит уедешь?

- Уеду Лешенька, уеду.

- Ну, пока. Черт, и зачем я тогда к тебе подкатился.

Вот я и дипломированная актриса. Внутри, какая-то пустота. Наверно, так
себя чувствует бегун, упавший, первый, без сил, на финише. Радость
победы приходит потом. Завтра или послезавтра прилетит Димка и заберет
нас с Мишкой. Мамочку жалко, она всей душой прикипела к внуку. Она
крепится, изо всех сил делает вид, что счастлива, а веки покраснели и
глазки тоскливые. Папка тоже излишне шумлив и ироничен. Грустно.
Нечаянно увидела, как он, обняв мамочку, утешал ее. Отказалась от
нескольких заманчивых предложений. Поспорили они, что ли, кто первый
соблазнит, упрямую дуру.

Не могу дозвониться Лешке. После памятного похода в оперетту он,
кажется, избегает меня. Когда же я дозвонилась и в упор спросила, где он
пропадает, стал дурашливо сетовать на тяжкую жизнь звезды: съемки,
репетиции, тусовки, поклонницы. Обозвала его хвастуном, противным
Нарциссом и вообще бессовестным оболтусом, забывшем, меня бедную.

Вечером, после занятий, подъехал, чмокнул в щечку. Сияет как новенький
рубль, «как денди лондонский одет …», а в глаза не смотрит, блудливо
отводит. Трещал, как сорока, затащил в кафе. Заказал бутылку шампанского
и сник. Робко взял мою руку, жалобно взглянул. Глаза, как у брошенной
собаки. Спросил:

- Диночка, может, найдешь возможность остаться? Тебя же в любой театр
возьмут.

- Леша, эта тема закрыта. И не расстраивай меня, лучше расскажи, чем
так занята, сейчас, звезда, что и на друзей у нее не остается времени.
Неужели, звездную болезнь подхватил. – Попыталась я смягчить шуткой,
грустный, для него, ответ.

Еще раз, укоризненно взглянув, с сожалением отпустил мою руку. Залпом
хлопнул бокал, стал рассказывать о том, где снимается, какие у него
роли, конечно, хвастаясь и привирая.

- Слушай, Роза Сиона, давно хотел тебя спросить, за какие такие грехи
ты прозвала меня Нарциссом?

- Вот тебе за Розу – ущипнула я нахала. – Конечно, Нарцисс
самовлюбленный. Вспомни, как подлетел ко мне, перья распушил, петух, в
ресторан пригласил, наглец. Ловелас, сердцеед и бабник.

- Ну, вот сразу и бабник – надулся Лешка – просто увидел красивую
девушку, грустную, захотелось сделать ей приятное.

- Конечно, у нас были чисто альтруистические намерения.

- Язва и ехидина, ты, Динка, и за что я тебя люблю? – Вдруг,
поперхнулся, испуганно заморгал и, поспешно, уткнулся в тарелку,
что-то, неловко, из нее выковыривая.

Я, естественно, сделала вид, что ничего не заметила. У ворот моего дома,
вышел из машины, помог мне и, внезапно, грубо притянул к себе.

- Дай, хоть раз, поцеловать тебя – в сумраке, сумасшедше блеснули у него
глаза.

- Не надо, Леша – испуганно пролепетала я.

- Не надо, не надо! – прохрипел Лешка, впиваясь мне в губы. Оттолкнул.
Сел в машину, хлопнул дверью и рванул с места, не сказав больше ни
слова.

Теперь, вот, пропал и на звонки не отвечает. Снова набираю знакомый
номер.

- Здравствуй, Дина, – голос вежливый, тусклый. Значит, не брал трубку,
негодяй.

- Леша, не хочешь встретиться? – голос, просящий, заискивающий. Фу, как
стыдно.

- Извини, нет времени. Поздравляю с успешным окончанием.

- Спасибо – молчу, жалобно соплю в трубку.

- Ну, что ты сопишь, сопит она – голос у него дрожит, зло, возмущенно. –
Ты, что не понимаешь, дура проклятая, что я люблю тебя! – орет он
бешено и бросает трубку. Ошеломленная, подавленная, слушаю в трубке
гудки. Потом бережно кладу трубку. Тут же раздается звонок:

- Ты прости меня, Дина. А встречаться нам не нужно. Ведь, правда, не
нужно – в его голосе звучит сумасшедшая надежда.

- Лешенька, я уезжаю, хотела проститься. Ты же у меня единственный друг
в Москве. Самый лучший, самый верный.

- Уже! И, когда?

- Завтра или послезавтра прилетит Дима. Наверно дня, через два, три.

- Динка, хочу тебя увидеть прямо сейчас.

- Я выйду, подъезжай.

- Буду через пятнадцать минут.

- Лешка, не сходи с ума, не гони! – Не слушая, он бросает трубку. Иду к
маме просить совета, каяться и хлюпать носом.

Лешка выскакивает из машины, я впервые вижу его таким. Куда-то исчез
бесшабашный, избалованный женским вниманием, нагловатый красавчик с
вечной веселой, чуть дурашливой улыбкой.

Леша берет мои руки и прижимает к своему лицу. Сердце у меня обливается
кровью. Только я знаю, какой он добрый, самоотверженный, бескорыстный и,
действительно, очень верный и умный друг. Угораздило же его, к
несчастью, влюбиться в меня. Я прижимаю его буйную, ставшую родной,
голову к груди.

- Леша, успокойся, все пройдет, поедем куда-нибудь. – Господи, ну, что я
могу ему сказать.

- Значит, уезжаешь? – бурчит он мне в грудь.

- Уезжаю, Лешенька. Прости меня родной. – Тихонько, осторожно отстраняю
его от себя.

- Куда желаете, мадмуазель? Весь к Вашим услугам. – Берет себя в руки
Лешка, привычно играя роль, веселого и легкомысленного парня. Я,
украдкой, облегченно вздыхаю.

- Лешка, давай рванем на природу, к воде. Позагорать хочется, погода
блеск.

- Как скажете, сеньорита.

- Я сеньора, почтенная, уважаемая дама, прошу не забывать, бамбино.

Через минут сорок мы находим, на водохранилище, довольно чистенький,
заросший ивняком, укромный мысок, с песочком. Вода заманчиво рябит и
поблескивает на солнце. Мы раздеваемся, Лешка успел уже где-то загореть,
я же бледная, после зимы. На мне, относительно приличные, лифчик и
трусики. Лешка расстилает чехол с сиденья, я укладываюсь. Он предлагает
искупаться, я испуганно отбиваюсь от него. Залихватски ухнув, Лешка, с
разбегу, шлепается в воду, подняв фонтан брызг. Я, смеясь, кричу ему:

- Лешка, дурень, вода же холодная!

Глядя, как он, буравя воду кролем, быстро удаляется от берега, с
грустью, думаю, что у меня уже не будет такого верного и преданного
друга. Я очень люблю Диму, но и Лешка, за этот год, стал дорог.

Разогретая солнышком, я задремала под широкополой шляпой.

- Сгоришь, дурочка – ледяные ладони ложатся мне на спину. Испугано
завизжав, я набрасываюсь на Лешку с кулаками. Он хохочет, отбивается,
ловит мои руки, обнимает. Мы падаем на песок, и я оказываюсь на спине.
Надо мной Лешкино лицо, окаменевшее, чужое. Рука тяжело лежит на груди,
холодное, каменное бедро властно раздвигает мне бедра.

- Леша, я не буду сопротивляться, больно только будет потерять друга.

Лешка виновато, криво улыбается, бережно, тихонько целует меня и
садится, отвернувшись.

- Прости, тяжелая доля быть другом любимой женщины. – Глухо бурчит
Лешка.

Жгучее чувство вины бросает меня на его сгорбленную спину:

- Лешенька, прости меня, я свинья, эгоистка чертова, пользовалась твоей
дружбой, как последняя бездушная гадина. – Реву я, обнимая его и тычась
носом ему в спину.

- Динка, кончай реветь и рвать на себе волосы, ни в чем ты не виновата,
что я не знал, что ты замужем. Сначала решил приударить за знаменитой
красавицей, а потом …. Все, занавес, финита ля комедия. Давай-ка мы
поедим. Иди, умойся, замарашка, а я принесу сумку из машины. ? Смущенно
стукнув Лешку за замарашку, бегу умываться. Холодная вода успокаивает
меня. Лешка делает бутерброды, и они моментально исчезают. Несмотря на
переживания, у нас волчий аппетит. Хрустя маринованным огурчиком, я с
благодарной нежностью смотрю на своего дружка. Лешка ехидно ухмыляется:

- Слушай, Динка, оказывается, чтобы завоевать твое сердце, нужно совсем
немного, вкусно накормил, и ты уже готова броситься на шею. Я обижено
дуюсь, но в следующую минуту мы весело беспричинно хохочем. Мы друзья.
Нам вместе снова хорошо, легко.

Усталую, сонную, Лешка привозит меня домой. Он вытаскивает меня из
машины. Не сговариваясь, мы обнимаемся:

- Динка! Не смотря, ни на что я счастлив, что встретил тебя. Не плачь,
будь счастлива, удачи тебе.

- Леша, мы еще встретимся, обязательно встретимся. Тебе тоже счастья и
удачи. – Мы целуемся, сдерживая слезы, я убегаю. Все, на долгие годы,
Леша исчезает из моей жизни. Моя первая, большая, горькая потеря.

Вот мы с Мишкой и дома. Забыла, совсем забыла, что у меня есть дом, мой
дом, где я хозяйка, хранительница домашнего очага. Утром меня разбудил
муж, чисто выбритый, уже одетый, благоухающий туалетной водой. Я
капризничаю, тяну на себя одеяло (из кухни аппетитно пахнет кофе),
ворчу, что все мужики изверги, сначала полночи не дают бедной женщине
уснуть, а потом еще и этот варвар бесчувственный, будит ни свет ни
заря.

Бесстыжий варвар и изверг нагло меня лапает, я возмущенно брыкаюсь, мы
барахтаемся. Естественно, ни о каком сне уже не может быть и речи. Через
минут двадцать, тридцать, изрядно потрепанный, Димка убирается из
спальни. Я красная и, вроде бы, злая и недовольная, бреду в ванную. Там
меня ждут горячий душ и ледяная ванна. Через полчаса, я свежая и сияющая
появляюсь на кухне. Мужчины сидят за столом и один из них, хоть и
смотрит на меня восхищенно, недовольно бурчит:

- От твоих диких воплей, я когда-нибудь, получу инфаркт.

Я чмокаю, моих дорогих, по-очереди, требую кофе и с наслаждением
впиваюсь зубами в румяную гренку.

Как хорошо, только саднит воспоминание: залитое слезами лицо мамочки и
растерянное топтание Димки и папы возле машины. Я впервые вижу горько
плачущую маму. Она прижимает ревущего Мишку, папа неумело пытается их
утешить. Я бросаюсь к маме и тоже реву. Димка с трудом отрывает,
вцепившегося в бабушку, Мишку, целует ее, обнимается с папой.
Бессмысленно тычусь зареванной физиономией то к маме, то к папе.
Хлопает дверца и папа, и мама уезжают. Не скоро я их увижу. Мы бредем
в здание аэропорта.

Димка смотрит на часы, торопит нас, ему надо на работу, мне в театр,
устраиваться. Мишке коварно говорю, что, если он съест всю кашу, то
пойдет в гости к Светочке. Легкомысленный, как все мужики, Мишка уже
забыл свою Московскую подружку Танечку и старательно выгребает кашу,
набивая торопливо ею рот. Он жаждет увидеть Светочку и подарить ей
большую, глупую «Барби», от которой, почему-то, все девчонки сходят с
ума. (Эту дурацкую куклу я предусмотрительно купила в Москве). Светочка
выросла и Мишку встречает настороженно (явно обижена, что он так надолго
ее покинул), но при виде «Барби», восторженно визжит, целует его и тащит
в свою комнату. Димка завозит меня в театр.

В театре меня встречают благосклонно. Видели меня по телевизору. Позже
узнала, что не последнюю роль сыграла Димкина спонсорская деятельность.
Обидно. Во всяком случае, я становлюсь полноправной актрисой Н-ского
драматического театра.

Сегодня знаменательный день – первое сентября – принаряженного, с
букетом белых лилий, веду Мишку в школу. Первый раз, в первый класс.
Стою в толпе, таких же взволнованных родителей, и утираю слезы умиления,
глядя, как симпатичная десятиклассница, ведет моего Мишеньку в храм
науки.

А вечером у нас полон дом гостей. Хлопают пробки, гости пьют за здоровье
именинников. Именинники – это Мишка и моя скромная персона. Мишка
понятно почему, а я стою, красная, как матрешка, смущенно принимаю
поздравления. Надо же, я – заслуженная артистка России. Меня обнимают и
целуют подруги: помреж Наденька Головина и Лиза Рошаль – хорошенькая
молодая актриса. Рядом сияющий, как начищенный медный самовар, Димка.
Бедный Мишка, ошалел от конфет, игрушек и поцелуев. Поздравляют меня
Костя и Валечка. Я расстраиваюсь – счастливой парой они не выглядят.
Валя похудела, ей это идет, но в красивых глазах тоска и лицо,
затравленное, что ли. И Костя не лучше – хмур и еще больше лохмат. Но
оба, дружно, старательно изображают радость. Я думаю, все оттого, что у
них до сих пор нет ребенка.

Через несколько дней, вечером, Димка приехал с работы, толкая перед
собой, упирающегося, Костю. Вид у того был хуже некуда. Меня он не
заметил, так быстро втолкнул его в кабинет Димка, за тем он достал из
шкафчика бутылку коньяка и два бокала. Уложив Мишку спать, и почитав ему
«Буратино», бестолку моталась возле двери, изнывая от тревоги и
любопытства. Через часа три, вышел Димка, озабоченный и хмурый.

- Я уложил его на диван, пусть проспится до утра. Пойдем-ка и мы на
боковую – как-то, особенно, нежно обнял меня Димка. – Иди, ложись,
рыбка, я сейчас приду.

Когда под ним закряхтела кровать, (черт возьми, совсем мы ее доконали) я
прижалась к нему:

- Что случилось, Димочка, – Димка вздохнул, от него пахло мятой и
коньяком.

- Ничего хорошего, родная, Валя ушла от Кости, они разводятся. Костя
поедет в Германию, возглавит там наш филиал.

Через две недели был суд, на котором их развели. Когда было все кончено,
Валя бросилась Косте на шею:

- Костя! Прости, прости меня! – И выбежала вся в слезах. Мне было жалко
Костю. Сердце сжалось в дурном предчувствии, ее мне не было жалко. Я
знала, почему она развелась с Костей. Я злобная и ревнивая дура.

Незаметно пролетели шесть лет. Димка стал важным, ишь буржуй, еще и
депутат горсовета. Но до олигарха не дотянул, слава богу. Ну и мы не
лыком шиты, по городу просто так не пройти, просьбами автографа
замучают.

С Полом Макферсоном познакомилась на гастролях в Москве. Узнав о моем
приезде, прибежал Лешенька, удивительно, он мало изменился, все такой
же, пижон и сердцеед, хотя и стал знаменитостью. Виски поседели. Затащил
в ресторан, смотрит томно, со значением. Я пнула его под столом,
засмеялся и сразу стал Лешкой, простым и немного грустным. У него была
жена и дочке десять лет. Весьма независимая и заносчивая особа, и звать
Дина. Посидели, поболтали, погрустили. Прощаясь, обнял, тоскливо
прошептал:

- Третий раз тебя целую, ты стала еще красивей.

Вернулись с гастролей. Через несколько дней прилетел Пол и стал
соблазнять Голливудом. Я смеюсь, дразню его, приятно все-таки. Не каждый
же день соблазняют контрактом в Голливуд. Прилетел и увез Мишку папочка.
У нас с Димкой появилась возможность поехать, на несколько дней, в лес,
к речке, погулять, покупаться, позаниматься невинным развратом.

Боже мой, я цепляюсь за любую мелочь, только бы оттянуть воспоминание о
том проклятом дне, когда сломалась моя жизнь, рухнуло мое счастье. Все,
все почернело, как только я услышала за закрытой дверью:

- Валечка, рыбка моя! – Как смел, как смог, это же я, только утром, была
твоей рыбкой. Валечка, ты, все-таки, добилась своего. Ненавижу, будь ты
проклята, Василиса Прекрасная!

Нет, нет! Я не хочу, снова, переживать этот ужас!

Я вышла замуж за Пола, так было все проще. Мне было все равно, только
бы, все быстрее закончилось. Мишку, Мишеньку отобрал! Мама, Мамочка,
как он мог?!

Пол привез в свой дом, заботился, ухаживал. Год мне понадобилось, чтобы
прийти в себя. Постепенно я начала сниматься. Брак с Полом был фиктивным
и он ни на что не претендовал, родной, милый, бедный Пол, я узнала, что
он безнадежно болен и ночью пришла к нему. Год, два, но он, надеюсь, был
со мной счастлив. Чем же еще я могла его отблагодарить. Я подружилась с
Джимом. Сначала не получалось, когда стала петь блюзы и негритянские
песни, его черная, негритянская душа подалась. Лентяй и прохиндей он
феноменальный, но верный и добрый. Кроме того, на кухне бог и кудесник.
Еще с ним не страшно в любой передряге, в прошлом он профессиональный
боксер. Это я узнала гораздо позже.

Боже, какое счастье, Дима отпускает Мишку ко мне на целый год. Я
обцеловала Пола и Джима, обмазала их счастливыми слезами и косметикой и
убежала собирать чемодан. Утром Джим отвез меня в аэропорт. Через
двадцать часов я была в Шереметьево.

Господи, кто это по-медвежьи сжимает меня в объятьях, поднимает, кружит.
Мишка, Мишенька, сыночек, кровиночка, это я орала благим матом, рожая
тебя, утирала счастливые слезы, провожая первый раз в школу. Без меня,
без меня вымахал в коломенскую версту, рыдаю я.

И, вот, я дома, несмотря ни на что, это мой дом, здесь мне всегда будут
рады, не тот, на веки потерянный мной. Опять я плачу, обнимаю мамочку,
целую, наши слезы смешиваются, как похудела мамочка, совсем пушинка,
усохла, поседела. Мама, мамочка, виновата, прости, прости.

Пролетела незаметно счастливая, горькая неделя. Мне надо на съемки,
будь они прокляты. Мамочка молчит, но посматривает укоризненно,
умоляюще. Где ты, моя строгая, железная мамочка. Несчастья непутевой
доченьки, подкосили тебя. Папка ворчит, ругает проклятых буржуев. Это он
Пола имеет ввиду.

Пол – режиссер и продюсер, поблажки мне не дает, между нами, он
скуповат, и терпеть, не может терять деньги. На съемках, мы часто,
ругаемся нещадно. Доведя меня до слез, дома, униженно вымаливает у меня
прощенья. Терпеть не могу его примитивизма, легковесности. Думает, если
он натыкает побольше трюков, драк, стрельбы, шикарных баб, мужиков и
секса, то у него получится шедевр. Деньги, деньги, черт бы их побрал.

†

’

”

?

?

?

AE

hue

h

h2n

h

‚

‚

?

O

„O

„Ae^„O

†

?

T

Ae

Ae

¦

h'j

h



I

p

F

H

x

ae

h

"

ae

„O

„Ae^„O

ae

h1{

„

„Ae]„

„

]„

„

„Ae]„

h

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

h:

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

?

?

*!

x!

>2

|2

pa

ta

ua

uea

tha

b

or

ur

ue

th

?†

†

T?

’?

e?

i?

–c

E

v

„

„Ae]„

„

„Ae]„

v

?

2

?

th

1/4

z

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

-

?-

z!

T"

U"

d$

oe%

~&

L'

(

f(

)

T)

?)

0*

,+

–+

,

O,

F-

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

F-

.

r.

u.

‚/

I/

e0

U1

?3

?4

T5

:7

8

d8

p8

?8

E9

:

?:

L<

e<

=

L=

O=

3/4>

?????????????~?3/4>

$@

bA

?B

*C

EC

IC

OC

?G

2I

¦M

cN

PO

LT

U

iU

tW

OW

HX

AX

^Y

UZ

ueZ

®[

???????????????®[

]

U]

|^

O^

$_

Ae_

?`

o`

tha

THd

?e

jf

"h

®h

?i

Ei

?j

(m

†m

n

o

Xo

Io

"p

Ap

oep

„

„Ae]„

„

„Ae]„

oep

Rq

?q

oq

4r

ar

ar

THx

AEy

Zz

~

T

¶

d?

\‚

z‚

E‚

R?

??

T„

x„

?„

†

H†

&‡

i‡

th?

„

„Ae]„

„

„Ae]„

th?

®‰

?

a‹

,?

’

V’

.“

X“

’”

•

¤–

&—

u—

D?

?

??

o?

?›

?

–?

B?

 

|!

^c

„

„Ae]„

–c

?c

ae§

0?

ae±

ae±

?»

»

&3/4

*3/4

03/4

23/4

<3/4

@3/4

F3/4

H3/4

P3/4

R3/4

?3/4

?3/4

?3/4

 3/4

?3/4

?3/4

¶3/4

?3/4

A3/4

A3/4

E3/4

u3/4

ue3/4

?

?

?

?

?

?

?

-?

^?

`?

b?

)^c

?c

:¤

?¤

Y

.Y

?¦

.§

”?

8?

p?

o?

†«

?«

¬

X

?

o

?®

th?

¶±

?

?

?

?

?

„

„Ae]„

„

„Ae]„

?

Nµ

i¶

<1/4

E1/4

&3/4

O?

hA

aA

bA

OA

?Ae

’AE

”AE

?AE

EC

EC

tE

”E

E

?E

-I

¬I

\?

\O

„

„Ae]„

„

]„

„

„Ae]„

b?

d?

h?

??

‚?

??

??

’?

”?

??

??

c?

¤?

??

??

E?

I?

O?

O?

?Ae

¬Ae

°Ae

fA

aA

?A

oeA

oA

uA

ueA

XAE

ZAE

xAE

AE

”AE

¶AE

"¶AE

?AE

3/4AE

EAE

IAE

OeAE

UAE

aAE

aAE

eAE

iAE

oeAE

uAE

C

C

C

C

-C

C

*C

,C

8C

:C

AeC

AEC

EC

EC

?C

OC

eC

iC

uC

thC

E

E

E

E

E

E

E

-E

0E

2E

:E

<E

PE

RE

lE

nE

pE

1pE

rE

tE

¶E

?E

?E

1/4E

3/4E

AE

fN

hN

¶O

AO

?O

OO

 U

cU

iU

Ue

:Y

?TH

?TH

TH

Uea

aea

Oae

eae

\e

¦e

Lu

Nu

„th

1/4th

#\O

¶O

O

rO

?U

Ue

?TH

?TH

TH

?a

zae

ae

0c

8e

¬e

0e

^e

`e

Pe

”e

–i

??

,o

?o

To

eo

~/

„

]„

„

„Ae]„

~/

i/

po

(u

*u

?ue

Xy

6th

3/4th

6

Ae

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

????????????????????????????????????
????h

r

?

?

?

?

?

?

?

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

??????????

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

„

„Ae]„

„

„Ae]„

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

„

„Ae]„

„

„Ae]„

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

(?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?????????????U??

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

hx

#?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?????????????(??

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

hup

#?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

hIM

h

(?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?????????????(??

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?????????????#??

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

+?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

„

„Ae]„

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

„

„Ae]„

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

$?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

h–:

ha

ha

-?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

?

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

h

h<

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

]„

„

„Ae]„

„

]„

„

]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

]„

„

]„

-

h

„

„Ae]„

„

]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

„

„Ae]„

жились моментально. Вхожу и вижу их в одних трусах, с дурацкими
перчатками и прыгают, и лупцуют друг друга. У Мишки уже губа раздулась.
Злорадно увидела, как Мишка врезал, в последний момент, противному
Джиму. Я раскричалась, а Мишка, соленный, от пота, в бесстыдно сползших
трусах, чмокнул меня распухшей губой:

- Мамочка, не сердись, Джим знаешь, как обрадовался, что я занимался в
боксерской секции. Завтра мы пойдем в спортзал. А по очкам я победил, у
меня на один удар больше – похвастался дурачок.

- У Майкла хорошая техника, и чувство дистанции есть, мисс Дина, – никак
не добьюсь от него, называть меня миссис – ему нужно тренироваться.

Я просто возненавидела негодяя Джима, они с Мишкой пропадают в
спортзале. А я так хочу, чтобы он чаще был со мной. Я так редко бываю с
ним: съемки, репетиции, тусовки, интервью, опять съемки. Еще этот чертов
спортзал. Когда-нибудь я убью Джима.

Начался учебный год. Мишку приняли в местный колледж. Через месяц Мишка
сказал, что ему незачем ходить в колледж, он все это уже знает.

- Мама, мне, все равно, придется потерять год в нашей школе. Лучше я с
тобой побольше побуду. – Прижался ко мне, сыночка.

Пролетел год, оглянуться не успела. Мишенька завтра улетает, а я, даже
не могу с ним, съемки, съемки, будь проклята такая жизнь. Я вся
обрыдалась.

Господи, сколько можно терять. Пол, дорогой мой, прости, что обделила
тебя любовью, что была гадкой, злой, ты, даже, умирая, помнил обо мне.
Как же я буду без тебя. Одна, одна.

Мама, мамочка, боже мой, этого не может быть! Как же мне жить дальше. Я
не хочу больше жить. Я никогда больше не увижу тебя, не прижмусь к
груди, не выплачу горечь, одиночество, предательство, людскую зависть и
подлость.

Как я выжила, не знаю. Когда я прилетела в Москву, маму уже схоронили.
Втроем, осиротевшие, мы посидели у могилки, поплакали, выпили, даже
Мишка. Когда мы от машины шли домой, Мишка отстал и остановил меня:

- Мамочка, папа тоже был на похоронах. Дед руки ему не подал. Мам, папа
заплакал, когда стали опускать бабушку. Он любил ее.

- Она его тоже любила, сынок, верила.

- Мама, неужели, Вы не можете простить друг друга. Я же вижу, он
мучается.

- Прошлого не вернешь, сыночек, и у него есть Валя, а у меня был Пол.

- Мама, он не любит ее, и Пол уже умер.

- Не мучай меня, Миша, сгорело во мне все. Ты уже взрослый, пойми меня.
Как у тебя с Лилей, мне кажется, она очень хорошая девушка.

- Да, хорошая, пойдем, дед оглядывается.

Недолго я пробыла с родными, работа, черт бы ее побрал. Не могу я
подвести столько людей.

Работа, работа, работа. Я набирала ее, как принимают морфий, чтобы
заглушить боль.

Вот и последнее. Я стояла во дворе и ругалась с Джимом, когда у ворот
остановилось такси. Я, чуть не хлопнулась в обморок. По дорожке ко мне
шел Дима.

- Не прогонишь?

- Не прогоню. Jim, set the table. We have a dear guest.1

__________________

1 Джим, собери что-нибудь на стол, дорогой гость у нас.

- Иронизируешь, благодаря Вам с Мишкой я стал понимать немного
английский.

- Да, нет, я рада тебе. Джим приготовит что-нибудь вкусненькое, выпьем.
Пьяненькая, я может быть, даже, затащу тебя в свою постель. От тоски, от
одиночества, оттого, что у меня сто лет не было мужика.

- Дина! Дина! Успокойся! Не надо! – Димка схватил меня за плечи, гладил,
успокаивал.

- А, что, что надо?! Зачем ты приехал?! Зачем приехал, через столько
лет?! Где, где ты был тогда, когда я ждала тебя?! Ждала, хоть слова,
взгляда! Jim! Kick him out! 1– Меня трясло, еще немного и я забилась бы
в истерике. Джим напрягся и стал похож на разъяренную гориллу. Это
отрезвило меня – It isn`t necessary, Jim. It really is a dear guest.
Very dear, but now that`s in the past.2

Подцепив Димку под руку, я повела его в дом. Димка попытался что-то
говорить, что-то о своих чувствах, переживаниях, но я попросила его
заткнуться.

- Давай, Димочка, просто так посидим. Не будем ни каяться, ни
оправдываться, не обвинять друг друга в справедливых и несправедливых
обидах и винах. Что сделано, то сделано, теперь не исправить. Можно
только простить и, если возможно, забыть. Расскажи, как живешь, как у
Миши, я знаю, мы регулярно звоним друг другу.

Джим накрыл на стол, поставил бутылку вина и ушел, бросив недобрый
взгляд на Димку. Мы выпили, Димка расслабился и ел с аппетитом, видно в
дороге проголодался. Какое-то дежа-вю, словно мы пришли после трудного
дня и ужинаем. Я ловлю себя на чувстве нереальности происходящего.

Сидим, говорим, вспоминаем. Мне хочется его погладить, приласкать, это
уже не любовь, это тоска по утраченной любви, сожаление и боль, которую
хочется задавить, загнать внутрь.

- Дима, ты устал, давай я тебе постелю. – Когда Дима лег, я наклонилась
и поцеловала в лоб. Вдруг, он дернул меня за руку, я упала на него.

- Динка, Диночка, скажи, скажи мне, почему ты ушла к Полу?

- Не знаешь? Валечка, я знала, что это когда-нибудь произойдет.
Почувствовала, как только увидела ее впервые. Меня словно ударили, когда
я услышала за дверью кабинета: «Валечка, рыбка моя…!». Ты только утром,
лаская меня, называл меня так. Это было мое, только мое прозвище.

- Боже мой! – Димка схватился за волосы. – Почему, почему ты не
дослушала? Я же дальше сказал, что люблю только тебя. И Валя ушла,
понимаешь, ушла.

- Что теперь поделаешь, я ошиблась – дура. Я все время ее боялась,
ревновала, это меня и сгубило. – Я горько заплакала. Он стал меня
целовать, ласкать. Постепенно раздел. Отдалась. Страсти не было, но мне
было хорошо. А слезы лились, лились. Утром мы проснулись, обнимая друг
друга.

- Ну, вот, я обещала, что затащу тебя в постель.

- Это я тебя затащил.

______________

1 Джим! Вышвырни его!

2 Не нужно, Джим, это и в самом деле, дорогой гость. Очень дорогой,
правда, в прошлом.

- Какая разница, Димочка. Важно то, что это наша последняя ночь».

-Мисс Дина, может, и мне нальете?

- Нет, ты эту кислятину пить не будешь. Тащи-ка, Джим, виски, я тоже с
тобой выпью.

28

Ирка вломилась и, не раздеваясь, плюхнулась в кресло:

- Водка есть?! – и, вцепившись, и без того, кудлатую башку, заревела,
икая и захлебываясь.

Чтобы довести Ирку до такого состояния, нужно очень постараться.
Людочка, вытаращив глаза, смотрела на раскачивающуюся, как китайский
болванчик, подружку и не могла вспомнить, а видела ли она когда-нибудь,
плачущую Ирку. В панике, Людочка бросилась на кухню, налила крепкого,
холодного чая.

- Ирочка, попей, попей – сунула в руку Ирки стакан. Стуча зубами, Ирка
хлебнула, поперхнулась, возмущенно брякнула стакан на столик,
расплескав, содержимое.

- Милка, ты что, издеваешься. Я водки просила! – Слезы у Ирки высохли, и
она смотрела на Людочку, гневными, с подтеками туши, глазищами.

- Водки нет, есть немного коньяку. Ирочка, что случилось?

- Сюда налей, весь – двинула стакан Ирка.

Вылив в раковину чай, Люда опрокинула в стакан бутылку, с сомнением
подняла его, получился почти полный. Захватила яблоко на закусь. Хлопнув
больше половины, Ирка рявкнула, яростно вгрызаясь в яблоко:

- Он ее выбрал, дрянь такую!

- Кто он? Кого выбрал?

- Костя. Все было так хорошо. Я зразы с мясом настряпала. Жарила, хотела
похвастаться – дура. Тут она заявилась – Ирка всхлипнула, сердито
смахнула слезинку. – Еще зразину цапнула, нахалка. А этот … забегал,
залебезил: Лидочка, ты наверно замерзла, я тебе чайку налью. Я ей еще
конфеты свои любимые в вазочке поставила, «Белочку».

- Ирка, ты можешь толком объяснить, кто, эта Лидочка, твоя соперница?

- Дочка его. Этакая двенадцатилетняя акселератка противная, заносчивая и
шибко грамотная. Ноутбук ей, видители, понадобился.

- Так ты, Костю к дочке приревновала? – расхохоталась Людочка.

- Что ты ржешь? Если бы. – Ира допила коньяк, злобно захрустела яблоком.
– Я была по-матерински приветливая и ласковая. Лицемерка, налопалась
моих зраз, сгребла в карман конфеты и собралась уходить.

- Папочка проводи меня – передразнила Ирка и снова шмыгнула носом. –
Знаешь, что она сказала Косте, уходя, стервочка малолетняя. Что ноги ее
не будет, пока он будет с «этой училкой», это она про меня. Она решила,
что Костя из-за меня развелся с ее мамочкой.

- А, что Костя?

- А, что Костя, стал распинаться, какой она ранимый и нервный ребенок и,
как он виноват перед ней. Знаешь, говорит, давай мы пока не будем
афишировать наши отношения, пусть девочка успокоится. Ну, я и хлопнула
дверью, крикнув: «Вот и целуйся теперь с ней!» – залилась Ирка, теперь
уже пьяными, слезами.

- Ирка, ты же совсем опьянела, давай я тебя уложу.

- Не-а, у меня сразу кровать закружиться, я бы пожрала что-нибудь,
мне-то зраз не досталось.

Пока Ирка уплетала, за обе щеки, мамины котлеты с макаронами, Людочка
села рядом, за стол, пригорюнилась.

- А я Мишку прогнала – тяжко вздохнула Людочка – он мне розы принес, а я
его прогнала.

- Вот так сразу и прогнала? А я-то думала, от кого такой дикий букет.
Он, что вернулся со своих соревнований?

- Вернулся, целехонький, даже, с какой-то медалью. Я сама ему позвонила,
представляешь, до чего дошла. Мы плохо поговорили, расстроилась ужасно.
Вдруг, примчался с этим диким букетом. Как же было хорошо, мы
целовались, если бы не нога, я затащила бы его в постель, он признался
мне в любви, мне так давно никто не признавался в любви. И вдруг
позвонила эта мерзавка.

- Какая мерзавка, Лиля?

- Да, нет, Верка Зуева из соседнего подъезда, они в одной пьесе играют,
он ее возит, а она виснет на нем, я сама видела. Я стояла под деревом,
мокрая, жалкая, а она, а он … – безнадежно упала головой Людочка, на
сложенные, на столе руки.

- Миличка, глупая ты, ведь он любит тебя, дуру, что ж ты его все время
отталкиваешь, извелся же с тобой парень. Да наплюй, ты на этих девчонок,
красивый парень, вот они и виснут.

- Легко тебе говорить, наплюй. Как наплевать, если хочется их зубами
загрызть, что они на нем виснут, как обезьяны.

- Как, как, слюной, как плевали до исторического материализма. Не знала
я, что ты такая дура ревнивая – рассердилась Ирка – он же не целуется с
ними.

- Как же, с Лиличкой очень даже целовался, а с Веркой, почем я знаю.

- Ну, Лиля, давно пройденный этап, а случай с этой Веркой, наверняка,
яйца выеденного не стоит.

- Ты, правда, так считаешь, – с надеждой, затрясла подругу Людочка. –
Что ж я, дура несчастная, наделала?!

- Не тряси меня, у меня коньяк в голове болтается. Послушай, Милка,
Мишка ведь артистом хочет стать, так ты учти, баб, вокруг него, будет,
пруд пруди.

- Утешила, черт бы тебя побрал, меня это, и без тебя, с ума сводит.

- Ладно, Милка, не журысь, прорвемся, никуда, наши мальчики, от нас не
денутся. Мне бы, сейчас, на боковую, – от души зевнула Ирка – определи
меня куда-нибудь.

- Ложись на мою кровать к стенке, она широкая, спали же мы когда-то
вместе. Я принесу тебе: ночнушку, подушку и плед. Надеюсь, ночью ты
меня за Костю не примешь.

- Даже, и не мечтай. – Хихикнула Ирка – у меня совершенно определенная
ориентация. Все, все, не дерись, я, пойду, сполоснусь перед сном. Дуры
мы дуры, Милка, нормальные бабы с мужиками спят, а мы шерочка с
машерочкой.

Ни свет, ни заря, уже умытая, подкрашенная, одетая Ирка, толкнула
Людочку:

- Милка, проснись, я побежала. Знаешь, а ведь я, в сердцах, забыла у
Костика свой портфель. Причина вполне уважительная разбудить его с утра
пораньше. Ну, держись, мой дорогой, фиг я тебя отдам твоей противной
дочурке. Утречком ты весьма охоч до моих прелестей. Я ей покажу
«училку».

- Ирка, от твоего цинизма можно сойти с ума, пощадила бы мою
стыдливость. Слушай, а ты попробуй понравиться этой Лидочке, она, где
учится?

- А это идея, кажется, в пятнадцатой. Все, я побежала.

Людочка повернулась на бок, намереваясь еще поспать, но сна, как не
бывало. Вздохнула, счастливая Ирка, с нее все, как с гуся вода. Сейчас
разбудит своего Костика, прикинется несчастненькой, обиженной овечкой.
Костя, конечно, почувствует себя извергом, пожалеет, а дальше дело
техники. Под шкуркой невинно обиженной овечки, окажется страстная и
очень соблазнительная волчица. На миг Людочка представила, что последует
потом. Людочку бросило в жар, сладкая, изматывающая истома охватила все
тело, заныла, напряглась грудь, нежно, стыдно защекотало внизу. Мишка,
Мишенька, где ты, твои руки, губы, тяжелое, сильное тело. Проклятое
тело, оно ничего не может, не хочет забыть.

Обругав себя последними словами, вскочила и, хромая, кинулась в ванную
умываться. Сейчас бы попрыгать, помахаться, побить грушу до изнеможения,
а потом контрастный душ. Господи, сколько я не занималась собой.
Наверно, безобразно растолстела. Испуганно стала ощупывать себя, страшно
боясь обнаружить позорные жировые складки. Скинув рубашку, придирчиво
оглядела себя в зеркале. Облегченно вздохнула, вроде никаких
кардинальных изменений не видно.

Приведя себя и квартиру в относительный порядок, позавтракала (на
всякий случай, постаралась, как можно меньше проглотить калорий) и села
за компьютер.

Лера стояла у зеркала и кипела от возмущения. Этот наглый, бессовестный,
невозможный человек опять наряжает ее, как какую-то безмозглую куклу.
Почему он считает, что может использовать ее только, как приманку,
глупым, лакомым живцом, для этих акул. Это она раскопала их махинации и
напала на след преступлений, а теперь он строит из себя великого сыщика
и совсем не собирается посвящать ее в свои планы.

И, что самое обидное, она стоит в одной комбинации, а он прикладывает к
ней платья, как к какому-то манекену. А она-то, дура, возомнила вчера,
что не безразлична ему. Что нравлюсь. Ей, даже, показалось, что он хотел
поцеловать ее. Ну, кажется, выбрал, бревно бесчувственное. А это еще,
что? Ой, какое красивое. Застегивает.

Лера почувствовала, как у нее сразу ослабели ноги, и сердце подпрыгнуло
в горло. Пальцы ласково, нежно коснулись шеи, осторожно скользнули к
груди, поправили колье, теплые, сухие ладони скользнули по плечам,
отяжелели, прижали спиной к твердой груди. Его сердце бухало где-то у
нее между лопатками, а губы тепло коснулись макушки.

- Ты очень красивая, Лера, и волосы у тебя дивно пахнут.

- Заметил только. Отпусти меня, Макс, мне одеться нужно. Опоздаем.

- Ладно, не буду тебе мешать – неохотно отпустил ее Макс и вышел …

От компьютера ее оторвала музыка дверного звонка. Досадливо
поморщившись, с сожалением закрыла файл. Стараясь не сильно хромать,
пошла открывать. В дверях стояли, серьезные Мария Петровна и «Зубр».

Мишка был только рад, что ему было некогда вздохнуть, от навалившихся на
него обязанностей. Возможность сыграть одновременно две разноплановые
роли Орсино и Мальволио, позволяла, по настоящему, проверить, на, что он
способен. Поэтому он с жаром согласился с предложением Надежды Юрьевны.
Пробами она осталась довольная. Это его вдохновило. И от тренировок его
никто не освобождал. Мак-Мак ругался, что Мишка хочет усидеть на двух
стульях и гонял нещадно, тем более, что Мишка был теперь в основном
составе. А еще нужно было ходить на занятия и готовить уроки.
Заканчивалась четверть, и контрольные сыпались одна за другой. Лиля,
заметив, темные круги под глазами на его осунувшемся лице, старалась изо
всех сил ему помочь. Она сама пришла к нему, и они снова крепко
сдружились. Витька мрачнел, переживал, но молчал. Так как Мишке
приходилось, в основном, заниматься до двух, а то и до трех часов ночи,
то Лиля часто оставалась ночевать у него. Бедное ее сердце, иногда она
тихонько плакала в подушку, благодаря судьбу, что Мишка спал, как
убитый. Он, конечно, догадывался, чего ей это стоило. Но Лилька, так зло
возмущалась, когда Мишка пытался отвезти ее домой, что он, в конце
концов, махнул рукой. Щадя Лильку, Мишка старательно скрывал, что
невыносимо тоскует. Несколько раз, оставаясь один, он набирал номер
телефона Людочки, но тут же, клал трубку, услыхав ее голос, боясь
резкого отпора. Так прошло две недели. Уже декабрь, на носу были конец
четверти и совместный вечер с долгожданным спектаклем. Шли
заключительные репетиции.

Однажды, было часов одиннадцать, Лилька решала задание по математике, а
Мишка набело зубрил роль Мальволио. Раздался звонок домашнего телефона.

- Лилька, возьми трубку, наверняка, твоя мама звонит.

- Да! – Приготовилась Лилька к маминым упрекам и услышала болезненный
всхлип, короткое молчание и короткие гудки.

- Лиля, что, звонок сорвался?

- Миша, я уверена, что это была Людмила Сергеевна. – Виновато и
расстроено взяла Лиля его за руку.

- Что?! – побледнел Мишка и невольно взглянул на часы, шел двенадцатый
час. Мишка потеряно опустился на стул. «Черт, что она обо мне подумала».

- Миша, не переживай, хочешь, я позвоню и постараюсь все объяснить.

- Нет, я сам – и решительно набрал номер Люды. – Добрый вечер, Людмила
Сергеевна, Лиля догадалась, что это Вы звонили.

- Так уж ночь, Миша. Прошу прощение за поздний звонок и за то, что не
нашлась, что сказать, не ожидала услышать голос Лили в такое время.

- Она самоотверженно мне помогает, обстоятельства так сложились, что я
зашиваюсь.

- Я всегда знала, что Лиля самоотверженная девушка. Твое сердце, должно
быть, тает от благодарности. Ладно, я не желаю Вам спокойной ночи,
трудитесь, не буду Вам мешать. – Голос у Людочки дрожал, она еле
сдерживалась.

- Люда, не надо ничего придумывать, все так, как я сказал и ничего
больше. – Мишка невольно понизил голос.

- А, кто тебе сказал, что мне это интересно. Слушай, Михаил Карташов,
иди ты к черту! Я по горло сыта твоими объяснениями. Сходимся,
расходимся. Прощай!

- Миша?!

- К черту послала, представляешь, она по горло сыта мной.

-Здравствуйте, Мария Петровна, Добрый день Николай Витольдович, чем
обязана? Проходите, раздевайтесь.

- Здравствуйте, Людмила Сергеевна, Мы к Вам по делу.

- Садитесь, пожалуйста, чаю хотите, я, сейчас, включу только чайник.

- Не суетитесь, Людочка, – завуч ласково, но настойчиво, приобняв
девушку, усадила ее на стул. – Давайте-ка, мы сначала поговорим, а потом
и чайку попьем.

- У нас неприятность, Людмила Сергеевна, – перешел на официальный тон
«Зубр» – из милиции запросили характеристики Воеводина и Лернера, они
находятся под следствием. Их подозревают в том, что они участвовали в
нападении на Вас, Людмила Сергеевна. Вы ничего не хотите нам сказать,
Людочка.

- Простите меня, мне жалко стало этих дураков, вот я и соврала. Все
получилось так по дурацки, мне стыдно, поверте. Конечно, Костя, очень
просто, расколол меня, как орех, пришлось рассказать все, как было. Но
я хочу сказать, что Лернер виноват только в том, что пил с ними. Потом
он мне очень помог.

- Почему же Вы нам не рассказали, неужели, Вы думали, что мы Вас не
поймем?

- Я хотела, честное слово, хотела. Запуталась я, наверно, боялась
втягивать Вас в свое вранье.

- Эх, Людочка, Людочка, слишком уж Вы добренькая. Всех-то Вы жалеете,
даже тех, кого и жалеть-то не стоило бы. – «Зубр» досадливо хлопнул по
столу – ладно, что сделано, то сделано, педсовет будет, после того, как
Вы сможете выйти на работу. Все, включайте чайник, за чайком поговорим о
других наших школьных делах. Еще у нас морока – ЕГЭ. Хорошо, хоть в этот
выпуск, ученикам предоставлена свобода выбора.

Когда гости ушли, она вновь села за компьютер, но творческий настрой,
как-то, иссяк. На душе было так муторно, что хоть плачь. Зазвенел звонок
телефона, но только она подняла трубку и произнесла: «Слушаю», на том
конце положили трубку. Стало легче, Мишка, дурачок, так и не решается с
ней поговорить. Может зря она мучает, его и себя. Как же хочется его
увидеть. Рука сама потянулась к трубке. «Черт возьми, что я за дура
несусветная, то гоню его, то сама вешаюсь ему на шею. Прогнала, значит,
прогнала, вот и держи фасон». От такого категоричного решения, стало до
того пусто и горько, что хоть вой.

Так прошло несколько дней, она уже почти не хромала, и доктор закрыл
больничный. В понедельник она выйдет на работу. Соскучилась она по своим
ребятам. Взяв себя в руки, почти закончила роман. Покраснела, неужели
то, что ты накропала, можно назвать романом. Вот и конец, ликуйте,
рукоплещите, приключения Леры закончились жаркими объятиями и, конечно,
постелью. Фу! Какая пошлость.

Посмотрела на часы – начало двенадцатого. Нестерпимо захотелось
позвонить Мишке. Их ссора показалась до того глупой и никчемной, что она
не раздумывая, схватила трубку. Она, сейчас, все, все ему скажет: что
любит его, что очень соскучилась, что нога у нее почти зажила (при этом,
Людочка смущенно покраснела). Еще похвастается, что закончила роман. Да,
роман, и не смей смеяться. И он, сломя голову, примчится, сумасшедший.

Как не прочны воздушные замки, вот и рыдай под их обломками. Лиля, опять
Лиля, верная, беззаветно любящая, утешит и приласкает его в эту ночь.
Так тебе и надо, сама, своим дурацки ревнивым характером, сгубила свое
счастье. Что это, звонок? Ну, что, что тебе еще надо от меня? Ну да, я
напридумывала, Лиля в очередной раз, тебя выручает. Мне больно, боже
мой, что я кричу. Миша, Мишенька не верь мне. Все, конец, вот теперь уж
точно конец всему. Этого он мне не простит. Забирай его Лиличка, он
твой, он всегда был твой. Не нужно было мне красть его у тебя.

29

Через три дня Новый Год, каникулы. Еще один одинокий праздник, длинные,
скучные каникулы. Мне не привыкать. Может быть, посижу за праздничным
столом с мамой и Евгением Борисовичем, вот и вся радость, зачем мешать
им, стеснять своей скучной физиономией. И Ирке я не нужна, она,
все-таки, сумела подружиться с Костиной Лидочкой, и теперь ничто не
мешает их счастью. Горемычная я, горемычная. Жалеешь себя, завидуешь,
дуреха, разнюнилась, совсем забыла, что завтра бал и спектакль – Мишкино
торжество. Вот, только, его не надо вспоминать, а то зареву. После того
милого разговорчика, он нарочно изводит меня своей холодной вежливостью.
А Лиля все так же дружит с Витькой и смотрит на меня, негодяйка, с
жалостью и сочувствием. Нужна мне ее жалость. Завтра я, назло им всем,
буду самой красивой и модной, и танцевать буду, и никто не увидит, как
мне одиноко и тяжко, не посмеет меня жалеть. А на шее у меня будет
бабушкино колье, и пусть у него лопнет его злое, жестокое сердце, от
воспоминаний и сожалений.

Милка, Милка, может это у тебя злое, жестокое сердце?

Одно светлое пятно, позвонила Регина, поздравила, «Рыцарь напрокат»
редакцией одобрен, по вопросу публикации и тиража надо составлять
договор. Конечно, при этом, не преминула добавить ложечку дегтя,
напомнив, что издательство ждет от «милой Людочки» очередного перевода.

Вот и ладненько, сядем за перевод. Хорошо, что закончилась история с
Лернером и Воеводиным, хотя Лешку жаль, на педсовете отстоять его не
удалось. На суде его оправдали, Воеводину дали год условно, вот кого
совершенно не жаль. Девчонки, надеюсь, теперь в 11-В плакать не будут.
Ничего, у Лешки есть еще год до армии, в вечерней школе закончит,
впредь будет ему наука.

Легла Людочка около часа и долго ворочалась. Завтра суббота, сначала
утренник для младших классов обеих гимназий, потом спектакль и вечером
Новогодний бал для старших классов. Все это, в доме культуры Завода
оптических приборов. Дмитрий Петрович расстарался и поручил сделать все
по высшему разряду. Буфет с пирожными, мороженым и сладкой газировкой
для «младшеньких». И, само собой, елка с Дедом Морозом и Снегурочкой
(молодые актеры драмтеатра). На подарки ребятишкам, тоже завод
раскошелился. За все это, организатор, Валентина Семеновна, выторговала
пятьдесят пригласительных билетов для заводской молодежи и
друзей-коллег. Вспомнив Дмитрия Петровича, невольно подумала о Мишке.
Сердце забилось в тревожном и сладком предчувствии встречи и
уверенности, что ни все потеряно. Мишка ее, и ни Лиле, ни Верке,
никому, она его не отдаст. Бал, будет настоящий бал, так было решено,
после громких криков и споров. Бальные танцы, а не дискотека в сполохах
цветомузыки. Хотя и не без этого.

Проснулась Людочка с окончательно сформировавшимся решением – сегодня
или никогда. Вскочила и выкрикивая: «Это есть наш последний и
решительный бой! …», накинулась на грушу. Долго с упоением плескалась
под контрастным душем, рисовалf лицо, сооружала прическу. В платье, в
том самом, в котором она была с Мишкой в театре, прилаживала у зеркала,
серьги, мерцающие мягким сапфировым блеском и бабушкино колье. Глядя на
себя в зеркало, не стала лукавить, она хороша, хороша, черт возьми.
Горделиво и ласково улыбнулась она своему отражению.

Резко, требовательно заверещал дверной звонок. «Ирку на помеле
принесло» – с веселой досадой проворчала Людочка.

- Сейчас открою, оставь, ненормальная, в покое звонок!

- Милка, мы всем кагалом к тебе, собирайся быстрей! – влетела Ирка, чуть
не сбив в полутемной передней, Люду. За ней, смущенно улыбаясь, вошел
Костя. В одной руке он держал пушистую, ароматную пихточку, другой,
втащил долговязую, неловкую девочку.

- Это Вы мне, ой, какая хорошенькая, спасибо большое, только у меня
игрушек мало, но я куплю. Пожалуйста, раздевайтесь, проходите. Здесь не
повернуться, я выйду. – Смущенная, растерянная Людочка вылетела в
комнату и попала в объятия, уже скинувшей куртку, Ирке.

- Милка, у тебя совесть есть? Костя, Лидка, что Вы там копаетесь? Идите
скорей сюда – заверещала она истошно. – Вы только посмотрите на это
чудо.

- Что ты орешь, припадочная, сбрендила совсем – залилась краской
Людочка.

- Ну, что хороша моя подружка? Красавица, умница, скромница. –
Захохотала, от чего-то, очень довольная Ирка.

- Каждый раз, Людмила Сергеевна, Вы поражаете меня. Сегодня же Вы просто
необыкновенная – почтительно поцеловал Костя руку Людочке.

- Да, ну Вас, Ирка изводит меня своими подковырками, теперь еще и Вы,
Костя. Здравствуй, Лидочка, рада с тобой познакомиться. Знаешь, у меня
есть одна вещь, которая, я думаю, подойдет к твоему платью. Пойдем,
примерим.

Через минут десять, Люда вывела из спальни, красную от смущения и
удовольствия, Лидочку, с гранатовым ожерельем на длинной шейке.
Ожерелье очень шло к немного цыганскому облику девочки.

- Людмила Сергеевна, Олька Лисневская много чего о Вас рассказывала, и
все-таки я не думала, что Вы такая хорошая. Спасибо, можно Вас
поцеловать?

- Ох, совсем Вы меня захвалили – целуя девочку, немного досадливо
засмеялась Людочка.

- Все, кончаем эти антимонии, одеваемся и едем – скомандовала Ирка.

После утренника, Костя с трудом нашел Лидочку, и они, уставшие и немного
очумелые, сидели в, постепенно наполняющемся, зрительном зале и ждали
начала спектакля. Незадолго до этого Люда увидела Мишку. Она стояла у
колонны, Ирка с Костей, пошли искать Лидочку и попить водички в буфете,
а к ней подлетела, разгоряченная и возбужденная Валентина Семеновна:

- Людочка, Вы сегодня так красивы, что у мужиков дух захватывает, при
виде Вас. Я не шучу, сама слышала.

- Валечка, но что-то, ни один ко мне не подходит, а я, с удовольствием,
послала бы кого-нибудь за стаканом газировки.

- Да, они, просто, боятся Вас.

В это время она и увидела Мишку. Он, с озабоченным видом, проталкивался
к служебной двери. Осторожно пробираясь сквозь толпу детворы, он уже
почти прошел мимо, но, вдруг, поднял голову и в упор взглянул на нее.
Мгновение они смотрели друг на друга. Мишка, чуть заметно кивнул и
улыбнулся, нежно и ласково. Во всяком случае, ей так показалось. Она
тоже кивнула, не замечая, что улыбается, робкой, виноватой, улыбкой.
Валя тронула ее руку:

- Очнитесь, Людочка, кому это Вы так улыбаетесь. – оглянулась и увидела
Мишку, который уже пробился к двери. – А, вот и Миша пришел. Знаете,
Людочка, последнее время, что-то уж очень он был не веселый и усталый,
какой-то. – Успокаивая, забившееся сердце, она только мечтательно
улыбнулась.

Как в настоящем театре, прозвенел первый звонок. В зал повалил
разнокалиберный народ: от преподавателей и родителей, до учеников
старших и младших классов обеих гимназий. Еще было прилично гостей,
заводское и, даже, городское начальство. Короче, был полный аншлаг.
Недалеко Люда увидела Дмитрия Петровича и Валю. Карташов кивнул, а Валя
приветливо помахала ручкой.

Наконец, народ угомонился и ожидающе затих, прозвенели еще два звонка, и
поднялся занавес. Темная сцена, молнии, гром, грохот ломающегося
такелажа, шум ужасной бури. За сценой далекие крики: «Вио-олаа!!!
Себастьян!!». Стихает шум бури. Медленно освещается сцена, на ней Виола
и капитан, она в растерзанном дорогом платье, мокрая и измученная,
капитан выглядит не лучше.

- Кто в замке том живет?

- Правитель Иллирии, благородный герцог Орсино.

Ребята играли совсем не плохо. Людочка усмехнулась, а что, герцог, в
Мишкином исполнении, смотрится: красив, атлетически сложен,
снисходительно ласков к бедному Цезарио. Ну, чем не герцог. А влюблен-то
как, какие слова находит. И Верочка – Цезарио смотрит на него с
обожанием. Слишком уж правдоподобно смотрит, негодница.

Боже мой, неужели, и это Мишка. С по-дурацки закрученными усами и
жиденькой бородкой, глупо-значительной физиономией и комически-важными
походкой и речью. Мишка, Мишенька, прости меня, ты же по-настоящему
талантлив, а я мучила тебя. Я же видела, как тебе было трудно, как ты
похудел, осунулся, дура ревнивая, бессердечная. Лиля это понимала,
помогала тебе, а я … родной мой, любимый. Расстроенная, терзаемая
раскаянием, она уже почти ничего не видела на сцене, слезы застилали
глаза. Она еле успела их промокнуть платком, прежде чем загорелся свет.
Закончилось первое действие. Неистовые аплодисменты были артистам
наградой. Она не захотела выходить в антракте, боялась показаться дурой
с заплаканными глазами. Но от глазастой Ирки никуда не скроешься.
Отпустив Костю с Лидочкой в буфет, она подсела к Людочке:

- Ты чего, дуреха?

- Отстань, дрянь я бессердечная.

- Понятно, приступ самобичевания.

- Ну, и что, обязательно нужно пристать? – Сердито шмыгнула носом
Людочка.

- Ночью приласкай его, как рукой снимет. – Интимно шепнула ей на ушко
Ирка.

- Бесстыжая ты, Ирка – возмутилась Людочка, и все-таки не справилась с
собой. – Ох, Ирка, если бы ты знала, как я соскучилась по нему.

Прозвенел звонок, вернулись Лидочка и Костя. Он вручил девушкам кулек с
мандаринами.

С благодарностью, поглощая сладко-кисленькие, сочные дольки мандаринов,
Людочка немного успокоилась. Второе действие она уже с интересом
смотрела знаменитую комедию в исполнении юных актеров. Радовалась, когда
играли хорошо, и немного досадовала, когда получалось не очень. Вера, к
ее огорчению, играла хорошо. Понравились ей и сэр Тоби и сэр Эндрю,
особенно последний. Худосочный парнишка, в некоторых местах, был, по
настоящему, комичен. Оливия ей не очень понравилась, может быть, потому,
что видела в этой роли Дину Эрман. Но общее впечатление, от спектакля,
было хорошее. Даже, без скидок, на возраст и любительский статус
актеров. Мишка снова поразил ее искусством перевоплощения. Опять ее
мучило смешанное чувство, стыда, раскаяния и гордости. Особенно Мишка
понравился ей в заключительной сцене. Ему, просто, замечательно удалось
передать смену чувств Орсино. Мишка и Вера играли естественно, без
излишнего пафоса, но с чувством и вдохновением.

Зажегся свет, закончился спектакль, актеры вышли на поклон, выведя,
счастливую, красную от смущения, Надежду Юрьевну. Зрители долго не
отпускали артистов, понесли цветы. Костя вытащил из пакета два букета.
Один вручил Лидочке, а с другим хотел пойти сам. Люда, умоляюще, дернула
его за рукав. Взяв букет и Лидочку за руку, пошла к сцене. Ей очень
хотелось вручить букет Мишке, но она не решилась, шепнув Лидочке.

Лидочка, неловко сунула букет Мишке и покраснела до слез, когда он
поднял ее и расцеловал в обе щеки. Люда протянула свой букет Наде. На
мгновение, Мишка и Людочка, одновременно, взглянули друг на друга.

- Вы очень хорошо сыграли, Миша.

После спектакля родители учеников младших классов потащили
сопротивляющихся отпрысков по домам. Костя тоже повез домой, пустившую
слезу, Лидочку, пообещав, в качестве компенсации, сходить с ней в цирк.
Ирка увязалась с ними, мотивируя это тем, что этот лентяй, завалится на
диван и, на вечер, бросит ее бедную.

В ожидании открытия бала, оставшийся народ, подкреплялся в буфете, курил
или бесцельно слонялся. Некоторые особи, нарушая запреты, кучковались по
укромным углам, вкушая напитки, несколько более крепкие, чем «пепси».
Девчонки тоже сбивались в кучки, шушукаясь и хихикая. Ее класс держался
вместе, не разбиваясь по половому признаку.

Людочка подошла к ним и была встречена, потаенно восхищенными взглядами
ребят и радостно-завистливыми возгласами девчонок. Света, только, что
наградившая, тумаком Аркашку, за очередную дурацкую выходку, бросилась к
ней.

- Людмила Сергеевна, вы сегодня, просто, необыкновенная – и уже
вполголоса. – Только опять грустная, почему?

- Тебе показалось, Светочка. Аркаша, вижу, тебе опять досталось.
Неисправимый ты юноша, Аркадий. Никак Светочка не может сделать из тебя
благовоспитанного, тактичного человека. Не действуют на тебя методы
силового воспитания.

- Да, Людмила Сергеевна, тяжкая моя доля – начал Аркашка удрученно. –
Вот, женюсь на ней, тогда посмотрим, кто в доме хозяин – закончил он,
под общий хохот, свирепо ощерившись. Светка набросилась на бедного
Аркашку с кулаками.

- Да, кто за тебя пойдет! Наглый, бессовестный тип!

Аркашка, сначала умело защищался и, вдруг, не обращая внимания на
Светкины кулаки, сильно прижал ее к себе, так, что та жалобно ойкнула.
Глядя в расширенные от изумления глаза, крепко поцеловал в приоткрытые
губы. Не отпуская, спросил:

- Пойдешь за меня, серьезно спрашиваю, при всех.

Несколько секунд Света смотрела на Аркашку и, поняв, что он не шутит,
спрятала, покрасневшее лицо у него на груди:

- Пойду – пробурчала она, чуть слышно. – Отпусти меня, пожалуйста.

Аркашка осторожно отпустил Свету. Ребята притихли, инстинктивно понимая,
что шутки сейчас неуместны. Светка внезапно счастливо рассмеялась,
чмокнула Аркашку и прижалась к его плечу.

Люда была так поражена, последствиями, от ее невинной шутки, что
растерялась и не знала толи поздравлять, новоиспеченных жениха и
невесту, толи все-таки попытаться обратить все в шутку. Но, взглянув еще
раз на счастливую Свету и необычно серьезного Аркашку, поцеловала Свету
и пожала руку Аркаше.

- Ура! – Завопил, вдруг, Витька Заварзин. – Первая помолвка в нашем
классе! Шампанское просто необходимо, ребята. Лиля испуганно дернула его
за полу. Поняв, что происходит что-то необычное, их стал окружать,
жаждущий сенсаций, любопытный народ.

Откуда не возьмись, разрезая ледоколом любопытные массы, к ним пробилась
Мария Петровна.

- Что здесь происходит? – Строго вопросила она в пространство. –
Заварзин, что ты только что орал? Зачем тебе понадобилось шампанское?

- Марь Петровна, – преувеличенно испуганно залебезил Витька. – Какой
праздник без шампанского.

Заметив Люду, завуч обратилась к ней:

- Людмила Сергеевна, может, Вы объясните, что здесь происходит.

Не дав Люде вымолвить слова, вперед гордо выступила Светка, щеки у нее
пылали:

- Ничего особенного, Мария Петровна, Аркаша Самойлов сделал мне
предложение, и я приняла его.

- Что? Какое предложение?

- Если Вам будет понятней, Аркаша спросил меня, выйду ли я за него
замуж, я ответила, что выйду. – Светка гордо выпрямилась.

Конечно, Аркашка не вытерпел. Он выступил гоголем вперед, взял Свету за
руку:

- Благословите, Марь Петровна.

- Ну, и шуточки у Вас, и когда ты только угомонишься, Самойлов, а от
тебя, Света, я не ожидала. – Возмущено фыркнув, Мария Петровна
удалилась. Уловив, что никакой сенсации нет, это люди, просто, хохмят,
собравшийся народ стал быстро рассасываться. Побледневшая Светка,
вырвала руку, ненавистно и презрительно выпалила:

- Шут гороховый! Я никогда тебе этого не прощу! – И если бы, не Люда,
перехватившая ее, убежала бы. – Пустите, пустите меня, Людмила
Сергеевна, я видеть его не могу. – Вырывалась, билась несчастная Светка.
Но Люда держала ее крепко, и, взглянув, на растерянного Аркашку,
нетерпеливо кивнула, словно говоря ему:

- Что ж ты стоишь, идиот, сделай, скажи что-нибудь.

Лилька сердито подтолкнула, незадачливого жениха. Аркашка, робко и
ласково погладил вздрагивающую Светкину спину:

- Света, ну, что ты, Светик, прости, что опять я вылез по-дурацки, нужно
нам ее благословление. – Люда отпустила Свету, а Аркашка обнял слабо
сопротивляющуюся, девушку. – Я люблю тебя, дурачку.

Светка обернулась к нему и ласково стукнула:

- Сам дурак! Вечно от тебя одни неприятности – и облегченно всхлипнув,
уткнулась носом жениху в грудь. Все радостно зашумели. Аркашка получил
несколько дружеских затрещин от парней, девчонки, хихикая и повизгивая,
тормошили Светку.

- Ну, все, все – увещевала, снова расшумевшихся ребят, Людочка. –
Опять соберете вокруг себя народ. – А помолвку мы, все-таки, в ближайшее
время, отпразднуем. – Задорно закончила она.

- Что за шум, а драки нет? – Ворвался шумный и веселый Мишка. Людочка
испуганно стушевалась. Кто-то шепнул ему.

- Да, вы, что?! – Подскочив к, стоящим рядом, Аркашке и Свете, сгреб их.
– Ну, Вы, ребята, даете! Светик, дай я тебя поцелую! Аркашка, черт, жму
твою мужественную лапу. Поздравляю. Слушайте, я сейчас сбегаю, у Нади,
наверняка еще бутылка шампанского осталась.

- Миша, остынь, тут уже один, разорялся насчет шампанского, ничего
хорошего из этого не получилось – вмешалась Людочка.

Увидев ее, Мишка смутился, помрачнел. Она подошла к нему:

- Поздравляю, Миша. Ты очень хорошо сыграл – забывшись, она положила
руку ему на грудь, ласково, поправила, завернувшийся, воротник рубашки,
прикоснулась к шее. – Прости меня, я виновата. Похудел, осунулся. –
Шепнула Людочка, шагнула ближе, прижалась.

- Спасибо за цветы, поздравления, Людмила Сергеевна. – Голос у Мишки
охрип, лицо напряглось, стало пьяно-счастливым. Он взял в руки, руку
Людочки, поцеловал раз, другой, повернул, поцеловал в ладошку. Людочка
ослабев, наслаждаясь, задержала руку. Они не заметили, как притихли
ребята, глядя на них.

Первой пришла в себя, Людочка, мягко отобрала руку, осознав, что слишком
близко стоит к Мишке, отошла. Взглянув на ребят, покраснела, неловко
извинилась, что ей надо отойти.

Она шла, лавируя между людьми, машинально здоровалась, отвечала на
вопросы и мечтала найти тихий, укромный уголок, посидеть, подумать,
что-то для себя решить. По-хорошему, ей хотелось только одного, остаться
с Мишкой наедине.

- Людочка, что это Вы слоняетесь одна, идите к нам – окликнула ее
«графиня», она стояла в компании Вишнякова, Валентины Семеновны и
старшего Карташова. Мужчины поцеловали у нее ручку и не поскупились на
комплименты. Компания оживленно обсуждала спектакль. Дамы горячо хвалили
Мишку и единодушно присудили ему пальму первенства.

Тут, Людочка увидела маму, повисшую на руке Евгения Борисовича. «Все
парами, одна я, горемычная, одна, как перст» – удрученно вздохнула
Людочка.

- Извините, я отойду, поздороваюсь с мамой.

- Не нужно никуда идти, Людмила Сергеевна, – остановил ее Дмитрий
Петрович – Сейчас. Татьяна Аркадьевна! Идите к нам! – Зычно пробасил
Карташов, призывно помахав рукой.

Подойдя, Татьяна Аркадьевна, представила своего спутника и критически
оглядела дочь.

- Неплохо выглядишь, Людмила, но, как всегда одна. Извините, мне нужно
парой слов перекинуться с дочуркой.

Предчувствуя, что мамочка опять заведет старую песню, Людочка посчитала,
что лучшая оборона, это нападение.

- Мама, если ты о моем, бедственном положении, то лучше не начинай. И я
тебя умоляю, пожалуйста, не подыскивай мне женихов.

- Ну и дура, как ты не понимаешь, что в твоем возрасте и с твоей
внешностью, быть одной, просто, неприлично. Вон посмотри, Женечка
Мовчан, молод, хорош собой и уже зам начальника цеха. Вы были бы
замечательной парой. Сделай маме приятное, разреши мне тебя с ним
познакомить. Смотри, он с тебя глаз не сводит.

- Мама, никак, ты меня уже сосватала – от возмущения, Людочка, начала,
даже, заикаться. – Если этот тип начнет за мной ухлестывать, так и знай,
пошлю его к черту и с тобой рассорюсь.

- Людмила, что ты себе позволяешь, «ухлестывать», «к черту», ты же
интеллигентная девушка. И, совсем, я тебя не сватала.

- Все, мама, закрыли тему. И не расстраивай ты меня, ради бога.

- Непутевая ты у меня, доченька, – чмокнула Людочку мама, интимно
шепнула – на днях Мишенька меня подвозил, похудел, твоим здоровьем
интересовался. Сказал, что грустной выглядишь.

- Мама! Я же тебя попросила! И, вообще, бери Евгения Борисыча, и
погуляйте где-нибудь, до начала бала.

- И не стыдно тебе родную мать прогонять? – Обиделась Татьяна
Аркадьевна.

- Не стыдно, мамочка. Нечего у меня в душе ковыряться.

- Ладно, я все понимаю. Евгений Борисыч, я пить хочу, прогуляемся до
буфета.

Конечно, мамочка сумела вывести Людочку из равновесия, разбередила,
расстроила, но услышать, что Мишка интересовался ею, было приятно.

- Никак, с мамой поссорились, Людочка? – Тихонько поинтересовалась Валя.


- Нет, немного поспорили, ничего серьезного.

В это время к их компании присоединились: «Зубр», Мария Петровна и
Надежда Юрьевна. До этого, оба директора, о чем-то горячо спорили.

- … Отложим, наши разногласия, Николай Витольдович. Дамы и господа,
приглашаю Вас в кабинет, любезно предоставленный, хозяевами. Думаю, дамы
не откажутся выпить по бокалу шампанского, и от рюмки, другой коньяка,
с мужчинами, тоже ничего не случится. У меня знаменательный день, вроде,
как именины, хочу лавров, восхвалений и аплодисментов. – Счастливо
рассмеялась Головина.

Делать нечего, поплелась Людочка вместе со всеми.

- Послушайте, Людочка, – взяла ее под руку Мария Петровна. – Что-то
слишком гордо-серьезной выглядела Света Малышева, как бы она всерьез не
приняла дурачество Самойлова.

- Дорогая Мария Петровна, так он тоже всерьез сделал предложение Свете.

- Вы так шутите, Людмила Сергеевна?

- Нисколько. Что здесь странного, если любят друг друга, совет им да
любовь. Я поздравила их, пообещала, что в ближайшее время всем классом
отметим помолвку.

- Да Вы в своем уме? Они школьники, дети, какая может быть помолвка,
женитьба. Это сейчас же нужно прекратить, они несовершеннолетние. Еще
неизвестно, что скажут их родители.

- Ну, прямо сейчас они жениться, думаю, не собираются, дождутся
окончания школы. Я не понимаю, в чем трагедия. Подружились, полюбили,
собираются пожениться. Какой здесь криминал?

- Как Вы не понимаете, Света же может забеременеть.

- Не думаю, Света – девочка благоразумная и Аркашка, между нами, у нее
под каблучком. – Попыталась Людочка смягчить разговор шуткой.

- Вот, что, Людмила Сергеевна, Вы мне нравитесь, и ребята Вас любят, и
успеваемость в вашем классе лучше других, но и ЧП с Вами и в Вашем
классе больше чем у других. Дерутся, влюбляются, целуются, а теперь,
вот, жениться собрались. Как хотите, а я должна доложить Николаю
Витольдовичу и сообщить родителям. В стенах школы такие отношения между
учениками недопустимы.

- Поступайте, Мария Петровна, как считаете нужным, но травмировать
ребят, только за то, что они полюбили друг друга, я считаю, жестоко и
несправедливо. И сделаю все, что смогу, чтобы не допустить этого.

Они стояли, непримиримо глядя, друг на друга.

- Ладно, Людочка, пойдемте, не будем портить праздник, оставим это дело
на следующий год. Первой смягчилась Мария Петровна.

Когда Людочке, наконец, удалось улизнуть из гостеприимного кабинета
Надежды Юрьевны, бал уже начался. В зале гремел вальс Хачатуряна.
Кружащихся пар было немного, нынешняя молодежь, слабо представляющая,
что такое вальс, пока стеснялась. К своему огорчению, Людочка сразу
заметила изящно танцующую пару, Мишку и несносную Верочку. Чувствовалась
школа Надежды Юрьевны. Вздохнув, наблюдала она, мелькающие перед ней
пары, с удовольствием, сейчас бы покружилась, особенно, если с Мишкой.

Но, вот, Людочка весело улыбнулась. Светочка, смеясь, и сердито
подталкивая, пыталась заставить кружиться, топчущегося, с грацией
молодого медведя, Аркашку. Долго созерцать это представление ей,
конечно, не дали. Широко, искательно улыбаясь, подлетел, хваленый
мамочкой, Женечка Мовчан. Помянув, мамочку недобрым словом, и
улыбнувшись, потенциальному жениху, широкой, фальшивой улыбкой, Людочка
пошла с ним, танцевать. «Жених» танцевал неплохо и, хоть это, его,
как-то, извиняло. И все же, она вздохнула с облегчением, когда смолкла
музыка вальса и зря. Едва распорядитель бала объявил танго, как он снова
выскочил, как черт из табакерки. Он надоедливо болтал, пытался
посильней ее прижать, и приходилось от него, невежливо, отстраняться. В
общем, надоел он ей хуже горькой редьки. А к этой свинье, прижималась
уже новая девчонка. Обидно было до слез.

Танцы сменялись, а Мишка ее не приглашал. Вот он промелькнул с Лилей,
она, поднявшись на цыпочки, что-то говорит, а он, улыбаясь, противной,
нежной улыбкой, что-то ответил и засмеялся. Взбесившись, она схамила
«жениху» и, не дождавшись конца танца, буркнула, что у нее закружилась
голова. Отошла к окну, отвернулась: «Век бы никого не видеть. Не нужна,
ему и, без нее, хватает девчонок. Сейчас отдохну и уйду, пошло оно все
к черту».

Опять загремела музыка, она, даже, не пошевелилась. Черт возьми, опять
кто-то трогает плечо, неужели они не могут оставить ее в покое.

- Разрешите …

- Извините, я устала – бурчит она раздраженно.

- В таком случае, можно возле Вас постоять, Людмила Сергеевна? – Сердце
замирает и, вдруг, прыгает вверх, к горлу. Родной, так, долго, жданный
голос.

- Какая же ты жестокая свинья, Мишка. Ты, почему, так долго меня не
приглашал? – Кладет она ему руки на плечи, прижимается. – Фиг тебе,
пошли танцевать, мучитель.

Они танцуют, под медленную, нежную, забытую мелодию. Как хорошо, она
снова остро чувствует его руки, большое, сильное тело. Они одни, им
никто не нужен. Ее руки сами собой обхватывают его твердую, несгибаемую
шею. Как во сне, она шепчет:

- Мишка, Мишенька, почему, зачем, мы так долго мучили друг друга?

Он не слышит ее, только видит ее пьяное от счастья лицо, подернутый
слезой, перламутровый блеск ее глаз. Стихла музыка, не сразу, неохотно,
с сожалением, они размыкают объятья. Он берет ее под руку, и люди
расступаются перед ними, ошеломленно смотрят им вслед. Они ничего не
замечают.

Она берет его за руку:

- Все, я тебя больше не отпущу, у меня сил нет смотреть, как они виснут
на тебе.

- Да, а мне, башку хотелось оторвать этому хлыщу, который прилепился к
тебе, как клещ.

- Что ж не оторвал? Надоел он мне, до чертиков – счастливо смеется
Людочка.

Взявшись за руки, они выходят из зала, бессознательно, не сговариваясь,
они ищут уединения. В дверях сталкиваются с Иркой и Костей. Мишка
рассеяно здоровается:

- Добрый вечер, Ирина Владимировна.

Люда – с таким же отсутствующим видом:

- Отвезли Лидочку? – и, также, держась за руки, прошли дальше.

Ира, ошеломленно, глядя им вслед, схватила Костю за руку:

- Ты видел? Они же, как пьяные. Господи, у них же на лицах все написано.
Что делает, что делает, дуреха, ее же съедят.

- Ты, что, думаешь, этот мальчик и Людмила Сергеевна …?

- Да, что мне думать, они давно без ума друг от друга, только Милка
комплексовала до сего времени. А сейчас у нее, явно, башню снесло, да и
у Мишки тоже.

Отчаявшись, найти, хоть какой-то, укромный уголок, Людочка взмолилась:

- Миша, уедем, я не могу больше.

- Родная, если мы сейчас вместе сбежим, тебя же со света сживут.

- Что же делать, Мишенька, придумай что-нибудь, пожалуйста.

Вдруг, дверь, возле которой они стояли, приоткрылась. Из нее вынырнул
парнишка, встрепанный, со следами, размазанной, помады на губах, по
виду, девятиклассник. Мишка мгновенно отвернулся, прикрыв собой Люду.
Воровато оглядевшись, парнишка сделал ошибочный вывод, что огромный
парень, его не видит, занятый разговором с красивой учительницей.
Поэтому он быстро выдернул, такую же встрепанную девчонку, и намеревался
дать стрекача, вместе со своей дамой. На долю секунды Мишка его
опередил, цапнув за руку. Приняв чопорно-ханжеский вид, строго уставился
на испуганную парочку:

- Вы, что здесь делали, молодежь? Людмила Сергеевна, Вы только
посмотрите, молоко на губах не обсохло, а уже целуются по темным
комнатам. Еще там, кто-нибудь, есть? (Весь это цирк, Мишка и затеял,
чтобы задать этот вопрос).

- Пусти! Что привязался? Никого там нет.

Девчонка, красная до корней волос, казалось, уже готова была заплакать.
Люде стало ее жалко.

- Отпусти их, Миша. Только приведите себя в порядок, ребятки.

После того, как ребятишки убежали, Мишка, по шпионски, проверился, нет
ли за ними слежки, и мгновенно втащил Людочку в комнату. К своему
удивлению, увидел, торчащий в замочной скважине, ключ. Видно, кто-то,
забыл запереть комнату. Похоже, эта комната предназначена была для
занятий. В полумраке были видны, стоящие вряд, столы и стулья. Не
раздумывая, Мишка повернул ключ.

- Лицемер ты, Мишенька, бессовестный фарисей – смущенно хихикнула
Людочка.

Не отвечая, Мишка прижал Людочку к стене и стал целовать, нежно и, все с
возрастающей, жадностью. Тая от нежности и желания, Людочка горячо,
самозабвенно, отвечала. Но, когда Мишка стал терять контроль над собой,
мягко, но решительно отстранилась:

- Не надо, Мишенька, не хочу где попало, наспех. Поедем ко мне –
поцеловала она его, храбро и нежно.

- Это легко сказать, поедем, надо же еще и выбраться отсюда незаметно.

- Ага, струсил, Иван-царевич, как будешь спасать свою лягушонку от
позора? – опять хихикнула Людочка, уже ехидно.

- И чему ты смеешься, глупенькая – притянул ее к себе Мишка, ласково
зарылся в пушистые волосы. – Ничего-то не боится, храбрая моя Лягушечка.

- Причесочку, не попорть, Ванечка. Посмотри, милый, не очень я похожа на
гулящую.

- Ты прелесть, Царевна-лягушка. А на мне, не видно, что меня целовала
самая красивая женщина на свете. Я ужасно горд и носил бы их, как
ордена, но скучный, завистливый и не романтичный народ, боюсь, этого не
оценит.

- Ох, льстец, льстец. Не бойся, моя помада, не то, что у той девчонки,
следов не оставляет, французская. Иди, мой рыцарь без страха и упрека.

- Иду, на подвиг меня благословила прекрасная дама и, значит, увидит она
меня, или со щитом, иль на щите. – С комическим пафосом, изрек Мишка, и
уже серьезно и прозаически, – как выйду, сразу, за мной, запрешь дверь и
выйдешь, только, когда я стукну два раза.

Мишка выскользнул и, приняв скучающий и независимый вид, прижал спиной
дверь. По-счастью, в коридоре рядом никого не было. Мишка стукнул два
раза и, когда Людочка вышла, скороговоркой пробормотал:

- Я иду в зал и встану у дверей, а ты, обязательно, дождись музыки. Я
приглашаю тебе, танцуем и потом, по одному, смываемся.

- Беги, стратег.

Через пять минут, они уже, самозабвенно, дергались и извивались в
современном танце. Чувство ритма у них было отличное. Счастливая
Людочка, вспомнив студенческие вечеринки, была восхитительна.
Отплясывавшая рядом, в паре с Костей, Ирка, показала ей большой палец.

Улизнуть сразу им не удалось. Ребята из ее класса, втянули их с Мишкой,
в свою компанию. Сияющая Светка, прильнув к Людочке, шепнула:

- Людмила Сергеевна, мальчишки, все-таки, раздобыли пару бутылок
шампанского. Милая, хорошая, не обижайте, не каждый же день мне делают
предложение руки и сердца.

Подскочил, возбужденный, разлохмаченный Аркашка и, заговорщицки,
прошипел:

- Витька, нашел открытую комнату с ключом, стоит возле нее на стреме.
Пробираемся, не привлекая внимания общественности.

Людочка, подозревая, что Витька нашел именно ту комнату, из которой, они
с Мишкой, только недавно выбрались, не на шутку струсила.

- Ох, ребятки, подведете вы меня под монастырь – в комическом ужасе,
всплеснула она руками.

- Не бойтесь, Людмила Сергеевна, сейчас мы все организуем тип-топ – взял
руководство операцией, в свои руки, Мишка. – Девочки, окружайте Людмилу
Сергеевну, верещите погромче и таинственней. Тащите ее, словно у Вас
наиважнейший девичий секрет, которым Вы жаждете поделиться с любимой
учительницей. Играем весело и непринужденно.

Горестно вздохнув, Людочка обреченно отдала себя во власть девчонок.

- Рассыпаемся и смываемся по-тихому – скомандовал Мишка, оставшимся
парням.

Через минут десять, 11-Б, в полном составе, во главе с классной
руководительницей, собрался на тайную вечерю, по случаю знаменательного
события – помолвки Аркаши и Светочки.

До этого, когда мальчишки притащили шампанское, девочки резонно спросили
добытчиков, из чего пить сей запретный напиток. Те, глубокомысленно
почесав лохматые затылки, сказали, что бутылки можно пустить по кругу.
Обозвав сильный пол тупоголовыми ослами, девочки отрядили делегацию в
буфет, к толстой, добродушной тете Нюре. Поведав, под страшным секретом,
растроганной до слез, буфетчице, для чего нужны бумажные стаканчики,
делегация получила целую упаковку.

Когда шампанское разлили по стаканчикам, Людмила Сергеевна, произнесла
краткую, прочувственную речь, поцеловала, прослезившуюся, счастливыми
слезами Светку, прошептавшую:

- Спасибо, спасибо, все благодаря Вам.

Смущенная Людочка, не удержалась от шутки:

- Надеюсь, что лет так, через десять, я, так же, заслужу твою
благодарность.

Пожелав будущим молодоженам, долгих лет счастливой, супружеской жизни и
в, ближайшее время, прелестного карапуза, все дружно выпили и шепотом
прокричали: «Горько!». Стесняясь, «молодожены» только, целомудренно,
прикоснулись друг к другу губами. Но, услышав, разочарованный гуд,
осмелели, и поцеловались уже по-настоящему.

Дав ребятам, немного поболтать и, посоветовав, не искушать судьбу,
Людочка вышла. (Мишка, предусмотрительно, вышел первым).

Встретив ее, Мишка шепнул:

- Иди, одевайся, а я немного постою и спущусь за тобой.

- Чего это ты раскомандовался, может я, еще хочу потанцевать. –
Строптиво вздернула нос Людочка, но увидев, обиженное Мишкино лицо,
ласково улыбнулась:

- Есть, командир!

К своей досаде, в вестибюле она столкнулась с «гордой полячкой» и
Вишняковым. Валерий Владимирович, уже одетый, держал шубку, а Вероника
Михайловна, у зеркала, надевала кокетливую норковую шапочку и повязывала
шарфик.

- Людочка, неужели, Вы тоже собрались домой? Это нам простительно, а
Вам-то, что не танцуется? Вы, так прелестны, сегодня. – Одев, с помощью
Вишнякова, шубку, «графиня» подошла к Людочке. Доверительно, с
лукавинкой, шепнула. – Подвезти не предлагаю, уверена, что у Вас есть
извозчик.

- Почему Вы так уверены, Вероника Михайловна? – Нахмурилась Людочка,
чувствуя, что краснеет.

- Не хмурьтесь и не краснейте, Людочка. Я люблю Вас – чмокнула ее в
щечку «графиня», – а, вот, и извозчик, если я не ошибаюсь.

Мишка, еще издалека, увидел, что Люда попала в трудное положение.

- Людмила Сергеевна, еле Вас нашел, неужели Вы хотите уехать? Вы же
согласились, чтобы я Вас подвез. Вероника Михайловна, если Вы отобьете у
меня пассажирку, я Вам этого не прощу.

- Хорошо, Миша, уступаю тебе, Людмилу Сергеевну. Надеюсь, ты не обдерешь
ее, как липку.

- Обижаете, Вероника Михайловна, неужели, я похож на сквалыгу.

- До свидания, Людочка. Счастливо Вам добраться до дома с этим шалопаем.
Ты не сквалыга, Михаил Карташов, ты – льстец, хитрец и наглец. Будь
здоров.

- Мишка, если, сейчас, появится еще кто-нибудь, я этого не переживу.
Давай быстрей смываться.

Удачно избежав объяснения с мамочкой, некстати появившейся в вестибюле
вместе с Евгением Борисычем, Люда нырнула в машину, только, что
подогнанную Мишкой, к самому крыльцу. В непрогретой машине было еще
холодно, и разгоряченная Людочка, зябко поежилась. Дворники суматошно
сгребали с лобового стекла, падающий, крупными хлопьями, снег. Мишка,
заметив, как поежилась Люда, обнял ее свободной рукой, прижал к себе.

- Холодно? Сейчас согреешься, моя хорошая.

- Трогай, Миша. Мне, что-то, больше ни с кем не хочется общаться.

На улицах людей было немного, отворачиваясь от внезапных снежных
зарядов, съежившись, прохожие торопливо перебегали дороги, перед их
машиной. Мишка внимательно, осторожно вел машину по улицам, засыпанным,
непрерывно кружащимся, рыхлым снегом. Почему-то они, вдруг, перестали
находить, друг для друга, слов. Молчание становилось все более
напряженным, тягостным. В их отношениях было много всякого: неосознанное
влечение, любовь, которой боялась, стыдилась, жгучая ревность и, даже,
ненависть. Но никогда, вместе, между ними не было, тягостной неловкости.
Людочка, явственно, почувствовала, как отдаляется любимый от нее. Ужасно
испугавшись, она прижалась, дрожа, к Мишкиному боку.

- Миша, Мишенька, скажи, что ты меня любишь, поцелуй меня, пожалуйста.

Прижав машину к обочине, Мишка обнял Люду, почувствовав, что она
дрожит, не на шутку испугался:

- Родная моя, что с тобой, чего ты испугалась, глупенькая?

- Мне, вдруг, показалось, не знаю, что мне показалось, мы так молчали …

- Я люблю тебя, полюбил, как только увидел и ни за что не разлюблю,
даже, если ты снова меня прогонишь – нежно целуя ее, шептал Мишка.

- Не прогоню, любимый мой, желанный мой. Поехали, Мишенька, поехали.

Остановившись возле подъезда и открыв дверь с ее стороны, Мишка с
сомнением посмотрел на коротенькие сапожки Людочки:

- Да, обувка, у тебя, дорогая, не по погоде.

- Опять, моему верному рыцарю, захотелось меня потаскать?

- Всегда готов, моя прекрасная леди.

- Я, конечно, тронута, но мне как-то не улыбается, грохнуться, если мой
верный, но, слишком самонадеянный рыцарь, шлепнется – выскочила из
машины Людочка.

- Ну и, пожалуйста, не больно-то и хотелось – скроил обиженную
физиономию, Мишка.

- Ага, обиделся, тогда тащи – повисла Людочка, дурачась, у него на
спине.

- На шею не дави, говорят же, на шею не дави. – Подражая Карлсону, из
мультика, проворчал Мишка, подхватывая, под коленки, ноги Людочки.

Дома, Людочка сразу же убежала в спальню, крикнув:

- Мишенька, я переоденусь и сполоснусь под душем, а ты, пока, приготовь
что-нибудь, холодильник, и все остальное, в твоем распоряжении. Только
не слишком усердствуй, на ночь много есть вредно.

В халатике, с распущенными волосами, в дверях она столкнулась с Мишкой.
На миг прижалась к нему:

- Хочу быть свеженькой – интимно прошептала она, легонько прикоснулась
губами к его щеке.

- Кажется, сбывается моя мечта, увидеть, как ты расчесываешь волосы
перед сном. – Мгновенно охрип Мишка, сжимая ее в объятиях и зарываясь
лицом в ее гриве.

- Не нужно торопиться, милый, – ласково погладила она Мишку по щеке и
осторожно, высвободилась из его объятий.

Наматывая, из полотенца, чалму, стоя, после контрастного душа, у зеркала
и, разглядывая себя в нем, она не волновалась, больше ни в чем себя не
убеждала и не терзалась угрызениями совести. Она любит Мишку, он ее
мужчина и она не мучается сама и не мучает его. Все, что должно
произойти, правильно, хорошо и очень, очень желанно.

Когда она вышла из ванной, стол был уже накрыт. Бокалы, кофейные
чашечки, кофейник, в глубокой тарелке горка гренок, в другой пластики
сыра и ветчины и открытая бутылка вина, порезанный кружками, апельсин.

- Мишенька, не устаю удивляться твоим способностям. Я сразу же
почувствовала, что проголодалась. Но наедаться я не буду, только
чуть-чуть поем и совсем немножко выпью.

Мишка с восхищением смотрел на Люду, рдеющий на щечках нежный румянец,
ласковый блеск глаз, чуть смущенная улыбка пунцовых губ, выбившиеся
из-под тюрбана влажные прядки. Людочка была так прелестна и
соблазнительна, что он, чуть не поперхнулся гренкой с сыром. И опять она
напомнила ему маму, может быть, это и удержало его от агрессивных
поползновений. Чтобы скрыть свои грешные мысли, он бросился усиленно
ухаживать за Людочкой. Налил себе и ей кофе и понемногу, в бокалы,
вина. Посидев и выпив с ней вина, встал:

- Я тоже хочу быть свеженьким, что я рыжий, насыщайся, а я пока тоже
сполоснусь. – Проходя, не удержался, наклонился и стал целовать, шею,
оголившееся плечо, рука сама скользнула к груди.

- Милый, ты же полоскаться хотел, подожди я тебе, что-то дам – слабо
сопротивлялась Людочка. Бессознательно, под разными предлогами, мучая
себя, они оттягивали момент, когда уже останется только сказать ей:
«Пойдем».

С трудом, неохотно, он оторвался от нее. Людочка, медленно приходя в
себя, подошла к шкафу и достала махровую простынь.

- Возьми, у меня нет второго халата – поняв, что это значит, Мишка,
задохнувшись, сгреб Людочку. Ей же только и осталось, что спрятать,
зардевшееся лицо, у него на груди.

Когда Мишка, завернувшись в простынь, нерешительно вышел из ванной, она
тихонько позвала из спальни:

- Миша, иди сюда – голос у Людочки был ровный и, все же, в нем
слышалось, нетерпеливое: «Да, иди же ты, что ты там копаешься,
мучитель!».

Людочка стояла у зеркала и расчесывала, переброшенный на грудь, толстый,
волнистый хвост, блестящих, пушистых, локонов. Мишка подкрался и
зарылся руками в мягкую, скользящую между пальцев, душистую массу, остро
чувствуя горячую упругость груди.

Люда облегченно, со всхлипом вздохнула, отяжелела в его руках, прижалась
спиной, тем не менее, сердито спросила:

- Что же ты так долго, мучитель?

- Виноват, моя хорошая, – лаская грудь, поцеловал шею возле завитков,
плечи. Ласково, нежно куснул ушко. – Счастье мое, ласточка.

Все больше тяжелея, Людочка застонала, выгнулась, как натянутая тетива,
закинула ему руки на шею, запрокинула голову. Полуоткрытые губы жаждали,
требовали поцелуя. Мишка приник к ним, горячий, нежный язычок, проник,
столкнулся с его языком. Чувствуя, как все сильней, беспорядочней бьется
сердце в его руке, Мишке стало жалко его. Он оторвался от губ, рука,
страстно сжимавшая, грудь, ослабла, стала нежней.

- Родная моя, можно тебя попросить, ты не обидишься?

- Все, что угодно, дурачок.

- Я увидеть тебя хочу, очень.

- Если очень, смотри, дорогой. – Повернувшись к нему, одним движением,
Людочка сбросила халат, перешагнула через него, гордо вскинула голову,
рассыпав волосы по плечам. Встала, ничего не скрывая, улыбнулась, смелой
улыбкой женщины, сознающей свою красоту. Мишка только мгновение смотрел
на Людочку, жаркая волна ударила в голову. Людочка была прекрасна, это
он осознал сразу, не оценивая ничего в отдельности. Еще ничего, не
соображая, он увидел, как сникла Людочка, горделивая улыбка стала
жалкой, глаза стыдливо заметались, у нее стали подгибаться ноги, еще не
много и Людочка опустилась бы на пол, если бы он ее не подхватил на
руки. От резкого движения, сооружение из простыни с него свалилось:
«Черт, хорошо, что Людочка меня не видит» –усмехнулся Мишка. Обхватив
его шею, прижимаясь к нему и всхлипывая, она прятала лицо, отворачиваясь
от его поцелуев. Целуя ее беззащитное тело, Мишка бормотал, что-то
виноватое, ласковое.

Людочка, вдруг оттолкнулась от него, глаза гневно блеснули, губы впились
в его губы, яростным, жадным поцелуем:

- Мишка! Черт тебя возьми! Ты долго еще будешь меня мучить, садист!

Мишку разбудил Людочкин локон, шаловливо щекотавший ему нос. Солнце
ярко, вовсю, сияло в окно. Вчерашний снежный буран, сменился ясным,
морозным утром. Холодное небо, голубело так, что на него было больно
смотреть. Свежий снег, на оконном карнизе, сверкал бесчисленными,
игольчатыми звездочками.

Явно, было уже часов одиннадцать. Мишка, чуть не вскочил, в панике, чуть
не разбудил Людочку. Хорошо, с облегчением, вспомнил, что сегодня
воскресение и можно никуда не торопиться.

Боясь пошевелиться, нежно покосился на, лежащую рядом, Людочку. Людочка
безмятежно спала, тихонько посапывая у него на груди. «Сбылась мечта
идиота» – весело усмехнулся Мишка. Людочка лежала на боку, во сне, он
обнял ее, почти навалив на себя. Одна ее рука находилась где-то под ней,
вторую, смущенно почувствовал, на своем бедре, в опасной близости. Ее
ножки уютно устроились, обхватив его ногу, бедро. Густые ресницы
отбрасывали тени, и, может быть, поэтому лицо у нее казалось усталым.

Мишка покаянно вздохнул, Людочка заснула только под утро. Благодарно,
тихонько, не дай бог разбудить, поправил прядку. Этой ночью Людочка,
беззаветно отдавала себя ему, яростно, нежно, страстно и
ласково-бесстыдно. Ужасаясь, смешно оправдывалась, упрекая, что это он
виноват. Стыдливо ласкала его и, стесняясь, просила ласки. Лицемерно
вздохнув, вспомнил и свои безумства.

Естественно, воспоминания и соблазнительная близость Людочки, вызвали
соответствующую реакцию. Как ни старался он сдержать себя, видно это ему
не очень удалось. Людочка беспокойно пошевелилась, и греховные Мишкины
желания, тайной для нее не стали. Еще не совсем проснувшись, сладко
потянулась, обняла:

- Ужасный ты тип, Мишенька. Ладно уж, что с тобой поделаешь. Горе ты
мое, счастье мое. Ведмедик, а понежней не можешь.

Потом, они еще долго барахтались, дразнили друг друга, придумывали
ласки, ссорились из-за какого-нибудь пустяка, бурно мирились, хохотали,
дурачились. Устав, лежа рядышком, стали разговаривать. Она похвасталась,
что закончила роман, и его приняли. Озабоченно рассказала о конфликте с
Марией Петровной. Обсудили спектакль и перспективы Мишкиной будущности
на театральном поприще. Поспорили, даже, немножко поругались, из-за
Мишкиных занятий боксом.

- Мишка, а я есть хочу, голодная, как сто волчиц. Там что-то осталось с
вечера, пожалей бедную, принеси что-нибудь – жалобно заныла Людочка.

- А покидать постельку мы сегодня не собираемся? – Натягивая брюки,
деланно равнодушно, но со скрытым ехидством, спросил Мишка.

- Ах, ты бессовестный, развратный мальчишка – треснула его подушкой
Людочка. – На, что это, ты намекаешь?

- Да, не на что такое – засмеялся Мишка, ловко увернувшись от подушки и,
целуя, барахтающуюся, Людочку. – Вольно Вам придумывать всякие глупости.

- Ну, я тебе, сейчас, покажу! – взвилась Людочка, но, хохочущий, Мишка
уже выскочил из спальни.

Когда Мишка торжественно внес поднос с тарелкой, подогретых в
микроволновке, гренок с сыром и ветчиной и двумя чашками кофе, к своему
разочарованию, он увидел, что Людочка мирно спит. Поставив на стол
поднос, присел на краешек кровати. Будить Людочку было жалко, но
необходимо.

Наклонился, поцеловал в приоткрытые губы:

- Проснись, ласточка, кажется, мы были голодные, как сто волчиц.

Не открывая глаз, Людочка обвила Мишкину шею:

- Конечно, вот, мы тебя и загрызем – впилась она горячим ртом в его
губы.

Отдышавшись, Мишка осторожно высвободился:

- Вместо себя, предлагаю теплые гренки и горячий кофе.

- Какой ты милый, добренький, хорошенький, Мишенька. Давай, давай,
скорей, все это сюда.

Урча от удовольствия, Людочка прихлебывала кофе, жевала бутерброды,
которые ей подсовывал Мишка, и благодарно смотрела на него.

- Мишенька, ты не представляешь, как приятно. Мне, даже, в детстве, мама
не подавала завтрак в постель. Воспитывала меня в строгости, чтобы не
выросла я избалованной белоручкой.

Мишка пил кофе, лениво жевал гренку и довольно ухмылялся. А, еще, он
чувствовал себя совершенно счастливым. Люда, с распущенными волосами, со
сна, румяная, чуть заспанная, с припухшими, от его поцелуев, губами, в
его рубашке, была, необыкновенно домашней, родной, и его, только его.

Эту идиллию, грубо нарушил телефонный звонок. Они испуганно, дружно
вздрогнули. Им никто, ну, совершенно, никто, не был нужен. Тяжело
вздохнув, Людочка побрела к телефону. Какой же она была милой в его
рубашке.

Сняла трубку и стала понуро слушать.

- Да, мама. Нет, мама, мне ничего не нужно. И никуда я не исчезала.
Уехала домой, меня Миша Карташов подвез. Мама, ну это, уж мое дело, я
взрослый человек. Плевать я хотела на все сплетни, которые о нас
распускают. Ну и уйду! Не пропаду! Да, я люблю его и, сегодня ночью, я
спала с ним! И, совсем, незачем тебе приезжать. Мама! Да, предохранялась
я! Все!!! – с треском, бросила Люда трубку.

Мишка подошел к ней, крепко, крепко, молча, обнял. Людочку, бил озноб,
всхлипнув, она прижалась к нему.

- Миша, я не хочу думать, что будет потом, наверно, мне придется уйти из
школы. Жалко, сдружилась я с вами, ребята мне стали, как родные. Свахой
стала, теперь душа будет болеть, как у Светы с Аркашкой, все сложится.
Моя дорогая «малышня» меня проклянет, будет думать: предала, бросила. –
Людочка заплакала, некрасиво размазывая слезы по щекам, кулаками,
спутанными прядями.

Мишка еще крепче прижал ее к себе, целуя, соленое, мокрое от слез лицо.

- Не плачь, моя ласточка, «Зубр» тебя ни за что не отпустит, во всяком
случае, до конца года. Куда он денется, заменить-то тебя некем.

- Ох, Мишка, если бы ты знал, когда пополз слух о нас с тобой, в
учительской я была, как прокаженная. После больничного, вроде, стало,
как-то полегче. А теперь... даже, Мария Петровна, с которой у нас
прекрасные отношения, и та будет меня презирать. Я считала, что Мария
Петровна испытывает ко мне, теплые чувства, а она напустилась на меня
из-за невинной истории с помолвкой. Пригрозила, что разбираться будет
после каникул.

- Людочка, ну, успокойся. Я, вот, что придумал, перейду-ка я в
пятнадцатую гимназию, мотивация, вполне резонная, у меня есть. Надя,
думаю, мне не откажет. Без меня, все разговоры, домыслы, сплетни, быстро
утихнут.

- Все, Мишенька, все, разбираться с неприятностями будем по-мере их
поступления. Пошло оно все к черту! – Людочка сердито вытерла слезы, не
очень чистой салфеткой. – А я, вот, что придумала: давай найдем, в
пределах области, пансионат, дом отдыха, неважно что, и отправимся туда
на каникулы. Представляешь, две недели вдвоем, и никого, знакомых. Не
нужно скрываться, прятаться, кругом лес, снег, сказка.

Обрадованный тем, что Людочка воспряла духом, Мишка изобразил
неописуемый восторг и восхищение, ее умом и изобретательностью:

- Родная моя, умница, это ты здорово придумала. Конечно, что это мы
будем киснуть в городе. Даешь лес, горки, лыжи и свободную любовь. –
Закончил Мишка интимно и тут же схлопотал кулачком по спине.

- Какая такая тебе свободная любовь, бесстыжий ты тип. Только попробуй
там, хоть глазком взглянуть, на какую-нибудь длинноногую дрянь. И,
вообще, как ты смеешь, издеваться над беззащитной женщиной.

- Во все века, бесстыжие типы, вроде меня, покоряли беззащитных женщин –
зарычал Мишка, бессовестно залезая, под рубашку и целуя, хохочущую и,
все слабее, отбивающуюся, Людочку. Короче, через минуту, они снова были
в постели, из которой выбрались только под вечер.

30

Неделя в пансионате «Синегория» (владелец пансионата, видно, был знаком
с детской, советской литературой) пролетела, как один сверкающий
праздник, наполненный снегом, лесом, морозным, хвойным воздухом и,
конечно, жаркой, пряной, вырвавшейся на свободу, любовью. Естественно,
никаких синих гор не было (Людочка ужасно возмутилась, не обнаружив их),
но горки были и довольно приличные. Они жили, благодаря Мишке, который
очаровал и подмазал величественную даму – администраторшу, в отдельном
деревянном домике – бунгало, как, важно, назвала сей приют,
администраторша. Сразу, по приезде, Мишка сумел наладить с ней деловые
отношения. Усадив Людочку на диванчик, он, вместо паспортов, деликатно
пододвинул ей зеленую сотенку, вложенную, в путевки. Уезжая, они
предупредили только: Людочка – маму, а Мишка – отца, выторговав, при
этом, после непродолжительных препирательств и ехидных вопросов, машину
и энную сумму зеленых. Выезжая из города, Мишка, вдруг, остановился,
покраснев и воровато отводя глаза, пробурчал:

- Подожди, я сейчас, заскачу на минуту – и неловко полез из машины.

Увидав аптеку, Людочка все поняла и поймала Мишку за рукав:

- Не нужно, милый, я обо всем позабочусь сама.

Мишка побагровел, насупился. Людочка обняла его, нежно поцеловала:

- Ну, что ты, дурачок, обиделся?

- Мужчина должен заботиться обо всем – Мишка строптиво отвернулся, – а
ты … для тебя я мальчишка, которого ты оберегаешь от всего, лелеешь, как
какого-то несмышленыша.

- Глупый, конечно же, ты мужчина, мой мужчина – Людочка, жарко прижалась
к нему, прошептала, – а, если будет маленький, я буду только рада.

Мишка развернулся в тесноте машины, по-медвежьи сгреб Людочку, не
разбираясь, стал целовать: нос, губы, глаза, все, что попадалось ему, у
барахтающейся Людочки.

- Родная моя, золотинка, ласточка, самая красивая на свете, правда,
будешь рада, я буду, вот таким отцом! Девочку хочу, дочку! Ни у кого,
дочки не будет прелестней! – Безумствовал Мишка.

- Пусти! Пусти, сумасшедший! – отбивалась Людочка. – Никакой девочки у
тебя не будет. Когда-нибудь ты меня раздавишь, медведь – ворчала
Людочка, стараясь, хоть как-то, привести в божеский вид, разрушенную
прическу. – Поезжай, чертушка – ласково дернула она за вихор Мишку.

Утром, еще до завтрака, наскоро облившись холодной водой, (бунгало был
со всеми удобствами) и, одевшись, соответствующим образом, они бежали
кататься на лыжах с горок. Людочка необыкновенно похорошела. Глазищи, на
похудевшем лице, сияли нестерпимым, перламутровым блеском. Казалось, они
так и лучились счастьем и гордостью, любящей и любимой женщины. Мужики,
при встрече, с трудом отрывали от нее глаза. Мишка злобно ворчал:

- Хоть паранджу на тебя натягивай.

Жены и подруги, просто, исходили ядом от ревности.

Сегодня, накатавшись, набегавшись, набарахтавшись в снегу, после
горячего душа, голодные, как звери, они, наскоро, переоделись и побежали
на завтрак. У административного корпуса, где размещалась столовая,
стояли два джипа. Не уделив им особенного внимания, они, весело
переругиваясь (каждый обвинял другого в опоздании), вбежали в вестибюль.
Не впечатлившись, царившей там суетой и, какой-то панической суматохой,
они направились в столовую. Навстречу им выскочила, встрепанная,
возбужденная, администраторша:

- Ребятки, Вам лучше сегодня не появляться в столовой.

- С чего это, вдруг, Диана Васильевна, – окрысился Мишка. – Мы голодные.


- Я Вам пришлю завтрак, Людочка, уговорите Мишу. Так лучше будет.

- Да, в чем дело, вон люди выходят, позавтракали.

- Мне некогда, я Вас предупредила, бегу.

Они вошли, за столиком у входа сидели два амбала и баловались пивком с
чипсами. Два, три столика были заняты отдыхающими, которые торопливо,
испуганно поглощали свои завтраки. В другом конце, за сдвинутыми
столами, забитыми разной снедью и бутылками, сидели несколько визгливых
девиц и два мужика.

Посадив Людочку за стол, Мишка пошел к раздаче. Нагрузив поднос, Мишка
поинтересовался у раздатчицы Кати:

- Это еще кто такие?

- Никита Матвеич приехали – ответила Катя, по-видимому, считая, что
этим все сказано.

Пожав плечами, Мишка подхватил поднос и сел рядом с Людочкой. Они с
аппетитом накинулись на еду. Когда они уже почти покончили с завтраком,
к их столику, вразвалку, подошел один из амбалов, с розой в руке. Не
обращая внимания на Мишку, сунул розу Людочке:

- Никита Матвеич приглашает Вас за их столик.

Мишка, уперев в шестерку, недобрый взгляд, негромко проворчал:

- Шел бы ты, друг, вместе с Никитой Матвеичем, куда подальше.

- Хамишь, мальчик, ну-ну – ощерился бугай. Потом, также вразвалку,
подошел к одному из мужиков, что-то прошептал.

- Вышвырните его … – выматерился равнодушно мужик.

- Миша, сзади – спокойно предупредила его Людочка, вставая, готовая в
любой момент прийти ему на помощь.

- Не вмешивайся – процедил Мишка, и тоже встал, спокойно ожидая
противников.

- Мужики, может не надо?

- Что, уже наложил, молокосос? – рявкнул, идущий впереди, бугай, нанося
удар. Чуть качнувшись, Мишка встретил, провалившегося противника, послав
в нокаут его, точным джебом в челюсть. Второй, увидев это, растерялся,
но, видно, вспомнив, что с боссом шутки плохи, кинулся на Мишку. Как на
ринге, Мишка ушел от клинча, и, не дав противнику опомниться, провел
серию, по корпусу и в голову. Бугай поплыл. Мишка не стал его добивать.
Шлепнув легонько по щеке, благожелательно предупредил:

- Еще дернешься, челюсть сверну.

Потом, легонько взяв обвисшего парня за шиворот, подвел к компании,
усадил на стул.

- Получите, шестерочка еще не совсем в форме, но, вполне пригодна, для
дальнейшего применения. – С сомнением поглядел на мужика. – За
оскорбление моей девушки надо бы тебе врезать, дядя. Имея в виду, твою
слабую грудь – вспомнил Мишка старый советский фильм – за последствия не
отвечаю. Зловеще оскалившись, взял со стола рюмку, издевательски
ополоснул водкой, налил до краев, залпом выпил:

- Вы же приглашали. Не уговаривайте, по первой не закусываю.

Отходя, почти дружески поддержал, не твердо стоящего, сбитого им парня:

- Держись, друг, нокаут, это не смертельно, бывает и хуже. – Подошел к
Люде, чмокнул в щечку. – Ты поела, дорогая? Тогда пойдем.

На улице, Людочка взяла Мишку под руку, шутливо ткнула в бок:

- Артист. Не можешь без театральщины.

Когда они пришли в свое гнездышко, Людочка грустно прошлась по комнате,
задумчиво трогая, переставляя, немудрящие вещички их скромного, такого
короткого счастья.

- Миша, нам, наверно, надо уехать, эта сволочь нас не оставит в покое. В
следующий раз он заявится с целой армией, а то и с милицией. Похоже он
местный криминальный князек. Видел, как тут все на ушах стояли. Уверена,
что у этого гада, и у местных властей, все схвачено.

- Если тревожишься, родная, – Мишка обнял Людочку – хорошо, уедем
завтра, хотя обидно и стыдно, из-за какой-то мрази, бежать. Ведь у нас
есть еще почти неделя.

- Ох, Мишенька, думаешь, мне не обидно, мне так хочется побыть с тобой,
еще хоть немного. Я боюсь за тебя, родной. Да и за себя, тоже, немножко
страшновато.

- Все, все, моя хорошая, за одну твою горестную морщинку я готов, любой
сволочи, горло перервать, но подвергать тебя, хоть малейшей опасности, я
не собираюсь. Во сколько подать экипаж, моя прекрасная леди? – Шутливо
вытянулся Мишка.

- В десять ноль-ноль, мой верный паладин – облегченно засмеялась
Людочка.

До обеда они никуда не пошли, что может быть лучше, когда они одни, и
совсем не обязательно все это время проводить в постели. Когда они, в
обед, появились в столовой. Их встретило настороженное
любопытно-боязливое молчание, только немногие решались с ними неловко
поздороваться. И, все-таки, Людочка заметила, что некоторые особи
женского пола, исподтишка посматривают на Мишку с, явно, плотоядным
интересом. Большого удовольствия это открытие ей не доставило. «Вот
самки противные, смотрят на него, как на лакомый фрукт» – огорченно
подумала Людочка.

Чтобы сон был ночью крепким и здоровым они решили побегать по лесу на
лыжах, покататься с горок. Побегали, покатались, но сознание, что завтра
все это закончится, портило настроение и мешало получать удовольствие.

В эту ночь Людочка, как никогда, была нежной, как-то, по-особенному,
ласковой, грустной и молчаливой. Мишка, почувствовав, минорное
настроение подруги, конечно же, пристал с расспросами:

- Люда, что с тобой, неужели, тебя так расстроили, эти сволочи.

- Нет, Мишенька, не в этом дело. Я так надеялась на эти каникулы, что
все у нас будет хорошо и вот на тебе. У меня дурное предчувствие.
Наверно, я мнительная дура. Мне страшно, Мишенька, неужели, снова,
что-нибудь, встанет между нами. Я не хочу. Я так тосковала без тебя.

- Спи, родная, все будет хорошо. Ну, уедем мы утром, все равно же нам,
через неделю, нужно было бы уезжать. Верь мне, что бы ни случилось,
знай, я люблю тебя.

- Спасибо, милый, утешил – Людочка, повернувшись к нему, уютно
устроилась у Мишки на плече. – Обними меня, покрепче, спать буду.

Через несколько минут Людочка мирно засопела. Мишка, прижав, осторожно,
Людочку к себе, еще долго лежал. Слушал, как посапывает Людочка, и
думал, что было бы совсем неплохо, если, через годик, другой, она стала
бы его женой. Незаметно для себя уснул.

Утром Людочка проснулась первая, был еще только седьмой час. Будить
Мишку? Жалко, вон, как он сладко спит, обнимая ее. Словно и во сне
оберегает ее от всех напастей.

Осторожно освободившись от Мишкиных рук, Людочка вылезла из кровати.
Подхватив одежду и полотенце, пошла в душ. Из ванной она вышла,
полностью готовой в дорогу: в брючках, сапожках и толстом, вязаном
свитере, плотно облегающем ее высокую грудь. Мишка, все еще спал,
вольготно раскинувшись по всей кровати. Одеяло, на нем, сбилось к ногам,
открыв красивый мускулистый торс. Людочка, поспешно отвела глаза,
преодолевая свои, не очень-то, целомудренные желания. Черт бы побрал
этого негодника, нельзя же так нервировать бедную женщину.

- Мишка, просыпайся! – Сердясь на себя, крикнула Людочка. Краем глаза,
увидев, что он натянул на себя одеяло, облегченно вздохнула.

Мишка зевнул, потянулся, увидев, что Людочка уже в полной боевой
готовности, вскочил.

- Мишка! – взвизгнула возмущенно Людочка. – Я тебя, сейчас, убью!

Вообщем, на завтрак они, чуть не опоздали.

Мишка, проглотив последний кусочек сосиски, грустно поцарапал пустую
тарелку.

- Вот и наша Дианочка появилась, явно, что-то хочет нам сказать,
конфиденциально. – Воспользовавшись, тем, что Людочка оглянулась, он
моментально стащил у нее с тарелки, оставшуюся половину сосиски.

- Воришка! И этот человек, только недавно, клялся мне в вечной любви.

- Любовь, любовью, а голод не тетка. Доброе утро, Диана Васильевна.

- Ребята, я рекомендую Вам, как можно скорее, уехать. – Администраторша
была необыкновенно серьезной.

- Не волнуйтесь, Диана Васильевна, мы сейчас уедем.

- Очень хорошо, Людочка, о формальностях можете не беспокоиться.

Им оставалось совсем немного пройти до их домика, когда из-за поворота
выполз огромный джип и медленно, зловеще подкатился к ним.

- Кажется, Мишенька, смыться мы с тобой не успели – спокойно
констатировала факт Людочка.

Из джипа, нарочито не торопясь, вышли четыре качка, в легких курточках,
поигрывая резиновыми дубинками.

- Ну, что, боксер, поговорим. Леха, оттащи дамочку, шефу она нужна
целенькая – с издевательской ухмылкой, процедил самый высокий бугай,
по-видимому, главный. Сознавая, свое явное численное превосходство,
парни никуда не торопились. Крайний слева, чуть поскользнувшись, на
раскатанном насте, обходя, вразвалочку, двинулся к Людочке, остальные
спокойно ждали, угрожающе поигрывая дубинками. «Пижоны, в туфельках, это
уже легче» – отметила Людочка.

- Родненькие! Не надо! – Заверещала пронзительно Людочка, повисая на шее
Лехи. Удар коленом в пах был точен и жесток. Людочка не могла рисковать,
она защищала самое дорогое. Леха по-заячьи, тоненько вскрикнул,
заскулил, скрючившись, выронил палку, обвис. Мгновенно Люда превратила
тяжелое, безвольное тело Лехи в снаряд, швырнув его, через бедро, в
рядом стоящего. Оба парня покатились, образовав, барахтающуюся,
матерящуюся, кучу-малу.

Мишка тоже не терял даром времени, отбив, подставленной рукой, удар
дубинки, коротким боковым в челюсть, вырубил главаря. Последний, из этих
могикан, попытался, было ударить Мишку дубинкой, но Мишка умело
прикрылся беспомощным телом главаря. Удар дубинки пришелся тому по
плечу, окончательно выведя его из строя. Не дав противнику, поднять
дубинку для второго удара, Мишка, отшвырнул тело, уже не опасного врага
и, ударом головой, сбил последнего, почти деморализованного противника.
Пресекая попытки, всякого сопротивления, жестко ткнул его, захваченной
дубинкой, в живот.

- Не дергайся, мразь, добью – ласково посоветовал Мишка. Грозя дубинкой,
заставил парня выдернуть ремень из брюк. Перевернув его на живот, крепко
связал ремнем ему руки за спиной.

Окончательный разгром, еще минуту назад, великолепной фаланги, довершила
Людочка, жестким ударом носком сапога, под колено, попытавшегося было
подняться, качка.

Собрав трофеи, победители подошли к машине, и во время, Никита Матвеич,
сидевший на заднем сидении, перегнувшись через переднее кресло, уже
вытаскивал из бардачка пистолет. Мишка вырвал пистолет из, ослабевшей
руки, мафиози.

- Люда, последи, у кого-нибудь из них, может быть оружие. Осторожней,
пожалуйста. – Ткнув стволом мужика под дых, рявкнул:

- Говори, гад, у кого есть еще оружие, пришибу!

- Не у кого, ей богу, не у кого, это только, на всякий случай, взяли –
залепетал Никита Матвеич, трусливо забиваясь в угол.

- Ишь ты, бога вспомнил, успокоился Мишка, забрасывая далеко в снег,
пистолет. Ладно, дядя, живи, хотя надо бы тебе врезать. Ну-ка,
вытаскивай ремень из штанов. Вот, так. Повернись-ка, сынку, ручки, ручки
назад. – Связывая руки, командовал Мишка. Таким же образом, они с
Людочкой, связали остальных. Потом всех согнали в джип.

- Давай, давай, не лежи, замерзнешь – веселился Мишка.

Через минут двадцать, Мишка уже гнал машину в город, по заснеженной
трассе. Людочка прижавшись к Мишкиному боку, грустно смотрела на,
проносящиеся мимо, заснеженные деревья.

- Вот и закончился, Мишенька, наш праздник. Веселенькое получилось
окончание – вздохнула Людочка и, вдруг, заплакала. Мишка перепугался,
прижал машину к обочине:

- Что ты, родненькая, переволновалась моя ласточка. Ты у меня молодец.
Если бы не ты …

- Да, в том, то и дело, что я ничуть не волновалась! – В отчаянии, еще
сильней зарыдала Людочка. – Как ты не понимаешь, что это не нормально.
Неужели, я, внутри, холодная, расчетливая, безжалостная тварь. Миша, я
боюсь себя – захлебывалась слезами Людочка.

Перепуганный, растерянный Мишка, ничего не понимая, бестолково суетился,
обнимал, целовал Людочку, бормоча ласковые, бессмысленные слова:

- Люда, ну, что ты, в самом деле, была такой храброй, решительной, а
теперь ревешь, как маленькая, испуганная девочка. Ну, перестань,
перестань, и, вовсе, ты не холодная и безжалостная, а храбрая и нежная,
умная и чуткая. Самая лучшая на свете.

- Ох, Мишка, умеешь ты утешить – улыбнулась Людочка, сквозь слезы. – Ни
чего-то ты не понимаешь, дурачок. Ладно, утешитель, поехали – вытерла
Людочка слезы, успокаиваясь.

С сомнением, взглянув на нее, Мишка тронулся с места.

После каникул, Мишка, действительно, хотел перевестись в пятнадцатую
гимназию, но Люда решительно возразила. Вечером, у нее, они ужинали, как
солидная, благовоспитанная супружеская пара. Мишка и заикнулся было.
Людочка, вроде бы шутливо, встала в позу сварливой, ревнивой, женушки:

- Ах ты, коварный, блудливый изменщик, захотелось быть поближе к своей
ненаглядной Верочке, а не боишься, что я ей глазенки-то бесстыжие
выцарапаю. – Вполне натурально накинулась Людочка на Мишку.

Мишка, подыгрывая, артистично изображал виноватого гулену мужа. Блудливо
отводил глазки, строил оскорбленную невинность. Короче, они доигрались
до того, что через некоторое время очутились в постели. Потом, уютно
устроившись у Мишки на груди, усталая, разнеженная Людочка, сквозь
дрему, пробурчала:

- Не нужно, Мишенька, никуда переходить. Во-первых, совсем не к чему,
менять преподавателей перед выпускными экзаменами. Во-вторых, мои
отношения с коллегами, это врядли улучшит, скорее ухудшит. И, в-третьих,
самое главное, будешь у меня на глазах, изменщик – ущипнула она Мишку,
вызвав бурную реакцию, последнего. За столь неосмотрительный поступок,
пришлось расплачиваться. Когда же Мишка, наконец, угомонился, Людочка, у
которой сна, как не бывало, лежала и грустно смотрела на спящего,
чему-то улыбающегося во сне, Мишку: «Спи, родной, счастье мое, мука моя,
боюсь, не долгим будет наше счастье. Разлуки, нам с тобой, не избежать,
но я буду ждать, я очень тебя буду ждать». Слезинка капнула Мишке на
грудь. Людочка испугано вытерла ее, осторожно положила ему голову на
плечо, тихонько поцеловала.



Как могли, они, конечно, старались скрывать свои отношения. Но для 11-Б
это был, естественно, секрет Полишинеля. Как ни старались Людочка и
Мишка, шила в мешке не утаишь. Их выдавали, невольный ласковый блеск
глаз, нежный, стыдливый румянец на щеках Людмилы Сергеевны, когда она
сталкивалась неожиданно с Мишкой. Кроме того, их классная
руководительница, ну, просто неприлично, похорошела. Похудела, казалась,
тоньше, стройнее. Губы рдели нежной, немного хмельной, улыбкой и глаза,
глаза так и лучились мягким, ласковым светом. Девчонки, так и ахнули,
когда она появилась в классе, после каникул. Ошеломленные парни,
оторопело взирали на нее. Даже, Аркашка, по своему обыкновению,
собиравшийся, что-то ляпнуть, в качестве приветствия, заткнулся, глупо
таращась на Людочку.

- Аркашенька, что, экспромт, никак, корявенький получился, застрял?
Сочувствую. Ты садись, дорогой, вздохни поглубже, он и проскочит. – Под
облегченный смех ребят, ласково посоветовала Людмила Сергеевна.

Ирка, изловив Людочку в коридоре, потащила ее, в укромный уголок,
сердито шипя:

- Милка, ты с ума сошла, цветешь, как майская роза. Наши дамы ядом
захлебываются, тебя обсуждая. Городят, уж совсем, непотребное. Мало
того, что у Вас с Мишкой на вечере, башни снесло, так еще ты теперь,
красой неземной блещешь.

- Да, плевать, пусть хоть лопнут, эти злобные мымры. Что, мне теперь,
рубище напялить и физиономию сажей намазать, для их удовольствия. – Не
на шутку рассвирепела Людочка.

Затащив Людочку к окошку у спортзала, Ирка интимно прильнула к ней:

- Миличка, я не спрашиваю, куда Вас унесло, на крыльях любви, и где Вы
свили себе гнездышко. Скажи только, ну как?

- Ирка, иди ты к черту, что ты хочешь, чтобы я тебе сказала.

- Милка, не юли, колись, давай, что ты опять корчишь из себя
девственницу невинную.

- Какая ты, все-таки, грубая Ирка. Тебя, что, эротические подробности
интересуют. Счастливая я, Ирочка, очень счастливая и было у нас, все,
все было – обняла подругу Людочка. – Вот, только, нашлась одна сволочь,
которая сократила, подпортила нам праздник – помрачнев, Люда тяжело
вздохнула.

- И, кто эта сволочь? Опять ты вляпалась в историю, везучая ты моя.
Липнет к тебе всякая нечисть, как мухи на мед – расстроилась Ирка и,
вдруг, рассмеялась. – Но, если Вы с Мишкой, целы и невредимы, то этой
сволочи, можно только посочувствовать.

- Не все, так просто, эта гадина, наверняка, злопамятна. Боюсь я за
Мишку. Послушай, спроси у Кости, как бы между прочим, Нестеренко Никита
Матвеич ему не известен, если да, насколько он опасен.

- И кто он такой?

- Мафиози, местного разлива.

Никита Матвеич нежился, с парой девочек, в бассейне, когда туда влетел
его секретарь:

- Босс, я нашел, а парочка эта, в Н-ске, довольно знаменита. Вот,
узнаете? – Протянул он хозяину газету. С разворота, на Матвеича
смотрела, приглянувшаяся ему красотка. – Давайте, я Вам прочту.
Учительница английского языка двенадцатой гимназии, Людмила Сергеевна
Звягинцева…всякую лабуду я пропускаю. Вот … даже, будучи, раненная
ножом, задержала опасного преступника Мальцева Григория Ивановича по
прозвищу «Малец»… ну дальше не интересно. Если помните, одно время
«Малец» был у нас бойцом. Бычок серьезный, все-таки, сумел достать ее
ножичком, но не устоял. Дамочка, явно, не простая, кто бы мог подумать,
глядя на такую мордашку.

- Понятно, что у тебя во второй газете?

- А в этой, о ее хахале. Читаю, спортивные новости. Вчера, из Москвы,
вернулась наша команда с соревнований на кубок России…тут не интересно,
вот …серебряную медаль в полутяжелом весе завоевал ученик одиннадцатого
класса двенадцатой гимназии, мастер спорта, Карташов Михаил Дмитриевич
… кажется, Вы говорили, что боксера звали Мишка.

- Да, я слышал: «Миша! Сзади!». Ишь, стерва, со своим ученичком
спуталась. Спрятались, чтобы на свободе потрахаться. Похоже, этот
боксер, сынок Карташова, из-за которого, в свое время, я в тюрягу
загремел. Свернуть шею сыночку Карташова, мне, было бы, вдвойне в кайф.

- Не советую, Никита Матвеич, это здесь у нас все схвачено, а в Н-ске,
наших людей в момент прихлопнут, да и нам не сдобровать. Не стоит оно
того.

- Да, к сожалению, ты прав, что, так и спустить, этой парочке, все.

- Есть у меня одна мыслишка, как сделать так, чтобы дамочке, жизнь медом
не казалась. Зашлю-ка я, в эту гимназию, писульку. В ментовку не стоит,
себе дороже, у нее там друзей, наверно, не мерено, а в гимназию, самое
то.

- Ну, хотя бы так, действуй.

Историю с помолвкой, Мария Петровна, все-таки, передумала раздувать.
Встретив Людочку, она, приветливо, зазвала ее к себе в кабинет. Достав
печенье и разливая в чашки зеленый чай (другой, Мария Петровна не
признавала), завуч, как прежде, дружески пожала Людочке руку:

- Давайте, дорогая моя, мириться и не сердитесь, пожалуйста, на вздорную
старуху. Так же, как Ваши ребята, я люблю Вас, Людочка. С моей стороны,
конечно же, не стоило придавать такое большое значение этой, по-детски,
глупой затее с помолвкой.

- Мария Петровна, поверьте, я тронута, и, наверно, не заслуживаю Вашего
доброго отношения ко мне. – У Людочки на глазах навернулись слезы.

- Ну вот, опять у Вас глаза на мокром месте. Чем это я сумела Вас
расстроить?

- Простите меня, Мария Петровна, – взяв себя в руки, улыбнулась Людочка.
– Говорят, доброе слово и кошке приятно. Чай остывает, давайте пить, он
у Вас очень вкусный. А ребята мои уже не дети. Осталось совсем немного,
и им придется столкнуться с жизнью, в которой ох, как нелегко. И я буду
рада, если Света и Аркаша, действительно, любят друг друга. Я очень
хочу, чтобы мои ребятки были счастливы.

- Хороший Вы человек, Людочка, добрый, наверно, за это Вас и любят.
Поверить не могу, в то, что Самойлов может серьезно влюбиться и в кого,
в Малышеву, большей язвы, я не встречала. Удивительно, как она
выступила: глаза сияют, щеки горят, неужели, серьезно любит этого
охламона, без царя в голове.

- Мария Петровна, дружба, здорово их изменила. Светочка стала
значительно мягче, только Аркашку держит в ежовых рукавицах – весело
засмеялась Людочка. А Вы заметили – азартно продолжила она, – как
изменился Витя Заварзин, то, что не могли сделать ни учителя, ни
родители, сделала одна тоненькая девушка, Лиля.

- Вот это я заметила, только одного понять не могу, она столько лет
дружила с Карташовым, а теперь, что-то у них сломалось, явно, какая-то
кошка между ними пробежала.

Снова, почувствовав себя этой самой кошкой, Людочка сникла:

- Наверно, я пойду, Мария Петровна, у меня скоро урок.

- Хорошо, идите, не буду Вас задерживать – ничего не заметила завуч.

На Мишку, опять, навалилось забот, полон рот. Максим Максимыч, хоть и
освободил Мишку от соревнований, но от тренировок не освобождал и гонял
въедливо, не давая поблажек. Надежда Юрьевна, стеная, что все ведущие ее
актеры, скоро разбегутся, и нужно будет создавать театр почти заново,
задумала большой, прощальный гала-концерт, к празднику Победы. Кроме
того, и с «Двенадцатой ночью» они ездили по школам и, даже, пригрозила,
что может быть придется ехать в область. Так что, репетиций тоже
хватало. И учиться, ведь тоже надо было: ходить на уроки, выполнять
домашние задания, писать контрольные.

Иногда они занимались втроем у Лили. Отец, не без ехидных шуточек, отдал
машину, себе, купив новую «Хонду», оставляя ее во дворе дома, где жила
Валентина Семеновна. Вот, Валечка его жалела. Так как ему было некогда
подрабатывать переводами, то она щедро совала ему, втайне от отца,
деньги. При этом причитала, что он похудел, и тащила его ужинать.
Провожая, интимно просила передать привет «милой Людочке». Мишка
краснел, чмокал ее в щеку и убегал. После того, как отец рассказал о
своей неудачной попытке примирения с мамой, Мишка смирился с тем, что
теперь Валя его жена. А однажды, после ужина, Валя оставила мужчин за
бутылкой коньяка. Сначала она смотрела телевизор в другой комнате,
поняв, что супруг засел надолго, легла спать. Выпив почти полбутылки
(Мишка, зная, что ему еще ехать, выпил только рюмочку), отец тихо, не
дай бог разбудить Валю, заливаясь пьяными слезами, рассказал, что
произошло в тот злополучный день:

- Понимаешь, Мишка, мама, поняв, что Валя любит меня, всю жизнь,
почему-то, боялась этой любви, ужасно ревновала. А я-то, тоже хорош, как
не смог понять?!

Приехав к Людочке, Мишка уткнулся ей в грудь:

- Я же знал, чувствовал, черт возьми, Люда, какие же они глупые и
несчастные. Скажи, как можно, вот так, сломать себе жизнь.

- Успокойся, милый, родной мой, успокойся. Ты же понимаешь, что теперь
ничего уже не поправить, не изменить. – Она еще долго утешала его,
ласкала, налила еще рюмку, подшучивала, тормошила и, даже, ругала. От
всех этих нежностей, Мишка успокоился, но подло продолжал строить из
себя несчастненького, наслаждаясь ее заботами и ухаживанием. В конце
концов, Людочка это заметила и ужасно возмутилась, мужскому коварству.
Теперь уже Мишке пришлось таскаться за Людочкой и канючить, вымаливая
прощение.

Получив милостивое прощение, Мишка подхватил Людочку на руки, высоко
поднял, чуть не сбив люстру. Людочка визжала, колотила его кулачками и
заливалась девчоночьим, счастливым хохотом. Потом сытый Мишка, кормил
Людочку, купленными по дороге, деликатесами. Потом они бесстыдно,
вдвоем, плескались в душе, доведя себя, осторожными, нежными
прикосновениями, до небольшого тихого помешательства. Ночь была
прекрасна, ласки нежными, стыдливыми, как будто, они боялись нарушить,
разбить, что-то хрупкое, неизведанное, в их близости. Постанывая от
наслаждения, Людочка шептала нежные, ласковые слова и плакала от
сознания невозможности передать ими, всю ту любовь и нежность, которую
она испытывала.

Мишка, поцелуями, слизывая со щек Людочки, слезы, каким-то шестым
чувством, понимал от чего эти слезы. Шептал Людочке, тоже, что-то
нежное, ласковое. И сдерживал, сдерживал свою страсть, стараясь, как
можно больше, дольше доставить любимой наслаждения. И только, когда
почувствовал содрогание ее тела и нежный, требовательный стон, он слился
с Людочкой в страстном, пьянящем, последнем ритме.

Проснулись они довольно поздно. Людочка смешно, жалобно запричитала, что
непременно опоздает, так как ни за что, не поедет с Мишкой:

- Я такая везучая, что меня обязательно, кто-нибудь, увидит в твоей
дурацкой машине. Что делать, что делать? Ну, что ты смеешься, изверг.

- И почему это моя машина дурацкая. И почему я изверг.

- Дурацкая, потому, что я не могу на ней ехать. Хотела же купить себе
машинку. А изверг потому, что смеешься, а ничего не придумываешь, как
спасти бедную женщину.

- Хорошо, беги в душ, а я пока буду думать, как спасти бедную женщину.
Что ты хочешь на завтрак?

- Не знаю, что-нибудь легкое. И только попробуй, ничего не придумать.

Уже умытая, свеженькая и почти одетая, Людочка торопливо глотая Мишкин
немыслимый салат, собранный им из всего понемножку, стукнула ему в
ванную:

- Эй, изверг, придумал, как будешь спасать, бедную девушку от позора и
поношения.

- Конечно, бедная девушка наденет огромное сомбреро, наклеит устрашающие
усы, и ее никто не узнает.

- Все, подлый, бессердечный тип, бедная девушка умрет от стыда и позора
на твоих руках, и тебя замучают терзания совести и раскаяния.

Мишка вышел из ванной, сгреб Людочку, вкусно поцеловал в губы:

- Для хладного трупа, бедная девушка, что-то слишком соблазнительна.

- Все, Миша, поигрались и будет, едем, перед школой я выскочу.

Урок в 11-А, подходил к концу, когда в класс заглянул «Зубр»:

- Людмила Сергеевна, будьте добры, зайдите ко мне после урока.

- Хорошо, Николай Витольдович.

Когда Людочка вошла в кабинет директора, сердце у нее больно сжалась. В
углу, в кресле, сидела Мария Петровна с каменным лицом.

- Садитесь, Людмила Сергеевна, – крупное, морщинистое лицо «Зубра» было
грустно, как у большой, старой, побитой жизнью, собаки. Он досадливо,
мучительно морщился, словно, предстоящий разговор, был ему неприятен и
тяжек. На Людочку он старался не смотреть.

- Николай Витольдович, Вы не считаете, что следовало пригласить и
Карташова. – Проскрипела из своего угла, завуч.

- Не считаю нужным, Мария Петровна, устраивать здесь допрос, с очной
ставкой, – окрысился, вдруг, «Зубр». – Думаю, что, Людмила Сергеевна,
сама нам все объяснит. – Взглянул он на Людочку, с сочувствием и
жалостью.

- Людмила Сергеевна, где Вы были в рождественские каникулы? – Спросила
завуч, словно провела железом по стеклу.

- Отдыхала в пансионате «Синегория».

- Одна?

- Нет, там же был и Миша Карташов. Мы приехали вместе, на его машине.

- А какие такие у Вас отношения с Вашим учеником, что Вы считаете
возможным отдыхать, вместе с ним, в загородном пансионате.

- На этот вопрос я отвечать не буду. – Знакомая, холодная ярость,
охватывала Людочку.

- Вот как, девчонка! Опозорила нашу гимназию. Безнравственная,
развратная, девчонка!

- Я пойду, Николай Витольдович. Вы можете думать обо мне, что угодно и
поступить со мной, как угодно, но оскорблять себя, я никому не позволю.
– Бледная, как полотно, отшвырнув стул, Людочка направилась к двери.

Потрясенная, ничего не видевшая перед собой, Людочка, конечно, не
заметила Лилю, которая, увидев, как она вылетела из кабинета директора,
белая, с закушенной до крови губой, бросилась в класс:

- Ребята, с Людой несчастье, она вылетела из кабинета «Зубра», сама не
своя, я еще никогда не видела ее такой!

Мишка, сам белее стены, схватил Лилю за плечи:

- Лилька! Черт возьми, где она, куда побежала!

- Не знаю, кажется, за ней «Зубр» ринулся.

Мишка, а за ним и остальные вывалились из класса.

Директор, обняв Людмилу Сергеевну за плечи, вел ее снова в кабинет. Люда
не упиралась, но лицо у нее было отрешенное. «Зубр» гудел, что-то
успокаивающее. Столкнувшись с Марией Петровной в дверях, довольно резко
сказал, что хочет поговорить, с Людмилой Сергеевной, один.

Завуч, завидев возбужденную толпу ребят, криво ухмыльнулась:

- Стеной встает 11-Б на защиту своей любимицы и Михаил Карташов, как
архангел-хранитель, во главе. Что, Миша, опять готов ринуться в бой, за
свою любимую, только, боюсь, в данном случае, твое искусство боксера,
врядли поможет.

Мишка посерел, черные, сузившиеся глаза, блеснули ненавистью:

- Вы злобная, жестокая …

- Мишка! Не смей! – Вцепилась в него Лилька. – Не надо, Миша, не надо,
успокойся.

- Правильно, Лиличка, держи крепче своего дружка, только он, видишь ли,
нашел …

- Мария Петровна! Как Вы можете?! – Лилька, чуть не плакала.

- Замолчите, или …

- Что, или, Мишенька, неужели, сможешь ударить старуху. – Казалось,
Марии Петровне, доставляла удовольствие, эта словесная схватка.

- Нет, что Вы. Что, Мария Петровна, кровь почуяли? Вы, или такие, как
Вы, однажды, чуть не загрызли мою маму. Но Людочку я Вам не отдам на
растерзание.

Мария Петровна испуганно хлопнула глазами, у нее вмиг улетучился
воинственный запал. Она прекрасно знала, какое огромное влияние, на дела
в городе, имеет старший Карташов. Побагровев, она, не сказав больше ни
слова, ушла.

- Сядьте, Людочка, вот сюда, в кресло. Давайте-ка, я Вам чайку налью,
чайник у меня горячий, могу с коньячком. Грешен, знаете ли, иногда люблю
согреть душу чайком. Не хотите? Тогда давайте, тяпнем-ка, по рюмочке, а,
для успокоения нервишек.

- Что-то Вы расщедрились, Николай Витольдович, не к добру. А, наливайте,
может быть, в последний раз я сижу у Вас в кабинете.

- Никуда я Вас не отпущу, Людочка, не надейтесь.

- Как же, разве мне дадут работать, я безнравственная, опозорила …, я
люблю его, родненький, Николай Витольдович, – всхлипнула Людочка. – Ну,
где там Ваш коньяк, а то зареву, сейчас, белугой.

- Ну, любите и любите, не вижу причин, для вселенской скорби, – разливая
коньяк, проворчал «Зубр». – Миша уже взрослый. Кстати, он жулик, скостил
себе два месяца. У него День Рождения не в сентябре, а в июне.

- И, правда, жулик, зачем это ему понадобилось? – хихикнула Людочка,
выпивая коньяк и высмаркиваясь в платочек. На душе ей сделалось
значительно легче.

- Наверно, не хотел, при поступлении, казаться великовозрастным,
стеснялся.

- Так из-за чего сыр-бор, Николай Витольдович?

- Вот, прочтите, Людочка, – протянул листок «Зубр».

«А, вот, откуда ветер дует, понятно» – … Администрация пансионата
«Синегория» вынуждена сообщить, что гражданка Людмила Сергеевна
Звягинцева, как нам стало известно, работающая учительницей английского
языка, в Вашей гимназии и ученик Вашей же гимназии Карташов Михаил
Дмитриевич, проживая в нашем пансионате по путевке, вместе (откровенно
говоря, нас это удивило), совершили хулиганский поступок. Можно сказать,
на наш взгляд, преступный. Из газет мы узнали, что гражданка Звягинцева,
владеет приемами, восточных единоборств, а Карташов – известный мастер
спорта по боксу. …Они, из-за невинной шутки, избили и связали уважаемого
гостя нашего пансионата и его друзей …

- Дальше не интересно, все ясно – вернула, пакостное письмецо, Люда. –
Вас не удивляет, Николай Витольдович, что письмо прислали Вам, а не в
милицию.

- Не удивляет, я звонил в этот пансионат и мне сказали, кто этот
уважаемый гость. И еще, по секрету, милая дама, добавила, что письмо
подписать их заставили, и очень беспокоилась, не будут ли у Вас
неприятности.

- Это администратор пансионата Диана Васильевна, очень милая женщина –
улыбнулась Людочка. – Кстати, у Миши в багажнике машины лежат предметы,
с которыми уважаемый гость и его друзья, собирались с нами пошутить.

- Ладно, Людочка, вижу, что Вы уже в полном порядке, идите, звенит
звонок., пора на урок, до чего я дошел, уже стихами заговорил.

- Николай Витольдович, дорогой, можно я Вас поцелую?

- Ну, кто же откажется от поцелуя, такой красавицы, как Вы.

- Льстец, дамский угодник. Спасибо, спасибо. Фу, какой колючий.

- Ничего не бойся, дочка, я не дам тебя в обиду.

Выйдя из кабинета, Людочка сразу же попала в окружение своего класса.
Мишка, взяв ее за руки, с тревогой заглянул в глаза.

- Так, 11-Б уже изготовился брать мой кабинет штурмом. Ну-ка, берите
свою классную руководительницу, и марш на урок. – Состроил свирепую
физиономию «Зубр». Глаза у него, под лохматыми, насупленными бровями,
смеялись, добро и весело.

32

Подъехав к воротам своего дома, Дина нетерпеливо посигналила. Черт бы
побрал, этого лентяя, она смертельно устала, а Джим, негодяй, где-то
пропадает. Наверно, дрыхнет или дует пиво и, нацепив наушники, валяется,
слушая свои дурацкие блюзы. Твердо решив, к маю завершить все съемки,
днями пропадая на съемочной площадке, она довела всех, и режиссера в том
числе, до тихого бешенства. Ей все осточертело, она хочет в Москву, в
Россию, и она ужасно хочет увидеть Мишку, неужели, это не понятно, что
она соскучилась. Сыночек мой, я скоро, скоро приеду, мы вместе
отпразднуем окончание школы и я, наконец, познакомлюсь с самой красивой
девушкой Людочкой.

- Ну и, зачем гудеть, на весь поселок, всех собак переполошила – ворчит
Джим, открывая ворота. – Я, ведь, летать не умею. Черт бы побрал, эти
электронные штучки, вечно не работают.

- Это у лентяев ничего не работает, давно бы мог позвонить в сервисную
службу. Не ворчи, и поставь машину в гараж, я жутко устала.

Пока Джим ставил машину в гараж, Дина вяло брела, по засыпанной всякой
всячиной, дорожке. Грустно, безнадежно усмехнулась: бессовестный Джим,
совсем распустился. Что ж ты хочешь, так и должно, когда в доме нет
твердой мужской руки и хозяйка, весь день, где-то пропадает.

Войдя в дом, стала раздеваться, мстительно разбрасывая вещи, пусть
ругается, чертов лентяй, с удовольствием выскажу ему, все, что я о нем
думаю. Вдруг, остановилась, схватилась за голову: «Боже мой, неужели, у
меня только и осталось, что дома ругаться с Джимом, а на съемочной
площадке, с коллегами и режиссером». Дура, идиотка, хоть бы любовника
себе завела. Хотя бы душку Гарика, давно же масленно на тебя
поглядывает. Гора мышц, и ни одной, даже, самой завалящей, мыслишки в
голове. Ну и, что? На хрена тебе его голова, в постели можно, даже, и не
целоваться. Брр, какая гадость. Не можешь, чистоплюйка, мамина дочка.
Мама, мамочка! Тебе нужна только любовь неземная, так она у тебя была.
Сама, сама сломала, разрушила, прогнала. Дима, Димочка, что я наделала!

- Мисс Дина, что это Вы стоите, словно приведение увидели? И опять свои
тряпки разбросали.

- Молчи, варвар, кто бы говорил. Опять дорожка засыпана всякой дрянью. И
сколько раз тебе говорить, чтобы ты не звал меня мисс. Я не старая дева,
а два раза была замужем.

- А, вот, как выйдете третий раз, так и перестану.

- Осел упрямый! Вот и найди мне мужа, не можешь? Тогда молчи.

- Ээх, красивая, умная, знаменитая, богатая, сами от всех нос воротите.
Забилась, как в нору, откуда здесь муж появится.

Она открыла, было, рот, чтобы зло поставить наглеца на место, но, вдруг
поняла, что ей этого, вовсе, не хочется. Устало, махнув, на Джима рукой,
плюхнулась в кресло:

- Убирайся, что, мне при тебе колготки снимать.

- Напугала, не видел я ее без колготок – проворчал наглец, с видом
человека, оскорбленного в лучших чувствах, удаляясь на кухню.

- После ванны, принесешь мне поесть. Пиво не забудь, а лучше виски. –
Крикнула она ему, вслед, стаскивая колготки и направляясь в ванную.

После ванны, в махровом халате, с тюрбаном на голове, размякшая, Дина, с
аппетитом, ела, прихлебывая пиво, и жизнь казалась не такой уж мрачной.

- Джим, а виски где, зажилил?

- Нечего, в одиночку, надираться спиртным.

- Почему в одиночку, с тобой.

- Это все равно, что в одиночку. По факсу пришло письмо от Вашего папы.

- Что же ты молчишь, скотина, неси скорей.

- И за что, только, я терплю Ваши оскорбления и вздорный характер.

- Это потому, что ты меня любишь, старый ворчун. Джимчик, хватит дуться,
неси письмо. Если будет хорошим, я тебя поцелую.

Вот это да, полученные письма, просто ошеломили Дину. Папка сошел с ума,
да и эта, дуреха княжна не лучше его. Больно кольнуло сердце, письма от
этих сумасшедших, еще раз жестоко напомнили, что мамы больше нет, и
никогда не будет. Дина еще раз прочитала окончание папиного письма.

…Доченька, ты не думай, что я забыл маму, она навсегда останется в моем
сердце (прости за пафос), но жизнь берет свое. Кажется, я, старый пень,
пустил молодые зелененькие побеги. Динка, я влюбился, старый осел,
представляешь, влюбился, как идиот студент-первокурсник. Наташе я,
конечно, ничего не скажу, стыдно. Я, просто, наслаждаюсь ее обществом.
Она тараторит, смеется, таскает меня: на выставки, концерты, каких-то
диких знаменитостей, и серьезные спектакли, мне все равно, мне хорошо с
ней. Как последний негодяй, я лицемерю, по-отечески обнимая ее за плечи,
целуя в щечку. А мне, просто хочется прикоснуться к ней, сжать в
объятьях. Все, все, закругляюсь. Диночка, доченька, не сердись, прости
своего непутевого папку. Целую.

P. S. Наташа тоже хочет тебе написать. Прогоняет меня, хочет с тобой
посекретничать. Не вздумай, как-нибудь, сказать о моих чувствах, пусть
будет, как будет. Чертова княжна, какие, такие, у нее, секреты от
меня.

Не останавливаясь, перечитала письмо Наташи.

Здравствуйте Дина!

Простите, но Вы сами разрешили мне, себя так называть. Так и тянет,
начать молоть всякую чепуху. Страшно говорить о самом главном, боюсь,
то, что я сейчас скажу, будет Вам неприятно. Ну, вот, как в омут
головой: я люблю Вашего папу. Нет, нет, это не восхищение им, как
большим ученым, хотя и это есть, не блажь легкомысленной бабенки, я
люблю и хочу выйти за него замуж. Поверьте мне, Дина, я уверена, что
сделаю, Иосифа Моисеевича счастливым. Я же чувствую, что нравлюсь ему.
Понимаю, почему он молчит, глупый, родной мой человек. Сегодня я
останусь с ним. Я пишу потому, что было бы нечестно не сказать Вам об
этом. Не сердитесь, прошу Вас. Я Вас уже люблю, как свою дочь, смешно,
да? Может быть, Вы улыбнетесь, и не так будете на меня сердиться. Дура
я, простите, мне почему-то захотелось плакать. А, все-таки, я ужасно
счастливая. Без разрешения, целую Вас. Наташа.

Дина не замечала, как слезы, скатываясь по щекам, капали в тарелку, в
стакан с пивом. Ей было смешно и очень грустно, вот и папочка нашел свое
новое счастье. Смешная эта княжна, боится, что я буду сердиться. Не
бойся, глупышка, я не помеха Вашему счастью. Я благодарна тебе уж заодно
то, что, ты сделаешь папу счастливым, даже, если это ненадолго.

Почему же так грустно, неужели, я завидую. Ведь я люблю их, даже Диму. У
него Валя, копаясь в душе, я уже не нахожу в ней, ни ревности, ни
неприязни. Все сгорело вместе с любовью. Теперь я, просто, желаю им
счастья. У папы теперь Наташа. Господи, что я сижу, можно же позвонить
Мишеньке, сколько там у них – двенадцать, время детское. Узнаю, как у
него с Самой Красивой Девушкой.

- Здравствуй, родной, не разбудила? Слава богу. Знаешь, сыночек, что-то
было так грустно, вот, мне и захотелось услышать твой голос. Да, нет,
ничего плохого не случилось, просто бабьи завихрения. Даже,
замечательная вещь случилась. Дед меня наверно убьет, но мою бабью душу
распирает, не терпится поделиться новостью. Твой дед, наверно, скоро
женится. Что ты смеешься, дурачок, эта старушка младше меня, если не на
десять, то на семь, восемь лет это уж точно. Прекрасная княжна пленила
твоего деда. И ничего это не эпитет. Всамделишная княжна Натали Урусова
– экономист и кандидат наук. Только, что получила от них послание и
загрустила, наверно, позавидовала. Кстати, как у тебя с самой красивой
девушкой на свете. Ты, что замолчал? У тебя громкий режим и она рядом.
Ой, простите меня детки.

- Здравствуйте, Дина Иосифовна.

- Здравствуй, Людочка, здравствуй, дорогая моя. Ничего, что я на ты?

- Ничего. Вы не осуждаете меня? Я люблю Мишу.

- За, что же мне тебя осуждать, ты любишь моего сына, а он тебя. Счастья
Вам, мои дорогие, большого и на всю жизнь. Дура я, стучу, стучу по
дереву. Прости меня, Людочка, я, кажется, сейчас зареву. Я скоро, скоро
прилечу. До свидания. – Дина и, вправду, заревела, как говориться,
последняя капля переполнила чашу ее души.

Ничего не понимающий, Джим положил ей руки на плечи, прижал к своему
обширному животу:

- Ты чего мисс Дина, плохие письма или у Майкла неприятности?

- Письма, просто, замечательные, папа, кажется, скоро жениться, его
будущую жену я знаю, очень хорошая девушка. Ты не ослышался, вернее,
молодая женщина, моложе меня. Смешно, у меня будет мачеха, которой я
гожусь, если не в мамы, то в качестве старшей сестры. И у Мишки большая
любовь. А реву, потому, что я глупая, слезливая баба. Так, что
подставляй свою толстую, черную щеку.

- Больно мне надо, целоваться с такой плаксой. Ну, ладно, целуйте.

- Ах, ты противная, черная обезьяна. Джим, тащи виски, выпьем за моих
дорогих. Слушай, Джим, полетишь со мной в Россию?

- Нет, мисс Дина, зачем я там Вам нужен. И за домом должен же кто-то
смотреть.

Через месяц Дина прилетела в Нью-Йорк, чтобы повидаться с отцом и
Наташей. Без лишних официальностей, пока, они решили жить вместе. В
аэропорту ее встретили Наташа и папа. Отец поздоровел, выпрямился.
Повиснув у него на шее, Дина почувствовала, что плечи у него налились
прежней силой. И сам он светился счастьем, правда, при этом, смешно
стеснялся. Наташа стояла в сторонке, робко, с тревогой, глядя на Дину, и
при этом была удивительно хорошенькой.

Дина обняла Наташу, поцеловала и со смешком шепнула:

- Не бойся меня, моя глупенькая, молоденькая мамочка. Спасибо тебе за
папу, он здорово выглядит.

- Вам хорошо говорить, а я ревную, ему, даже, студентки глазки строят и
коленки показывают – облегченно хихикнула Наташа.

«Молодожены» настояли, чтобы Дина, перед отлетом в Москву, пожила
недельку у них (они сняли симпатичный, небольшой котеджик, в часе езды
от университетского городка). По согласованию с ректоратом МГУ, папа
заключил контракт на год работы в Америке.

В машине, дамы устроились на заднем сидении. Ободренная, обласканная,
Наташа, прильнув к Дине, щебетала, как выпущенная на волю птичка.
Смеясь, поведала Дине, в какой шок она повергла дядю Сережу, когда
сообщила ему, что любит Иосифа Моисеевича, и намерена жить с ним.

- А папка – заливалась Наташа – пригрозил, задрать юбчонку и всыпать мне
по первое число, дай, говорит, только добраться до тебя.

- По-правде говоря, – вздохнул профессор – ничего, особенно, смешного,
Диночка, нет. Откуда-то прознав, газетчики столько грязи, на бедную
Наташеньку, вылили, что хотелось передушить их.

- Тебе, папочка, тоже, наверно, досталось.

- А, плевать, я на них хотел, и на университетских ханжей, тоже. В
крайнем случае, соберемся и улетим в Москву, улетишь со мной, а, моя
ласточка.

- Конечно, родной, и, даже, папки не испугаюсь, у меня попка крепкая.

- Ладно, думаю, никуда нам лететь не нужно будет, все постепенно
утрясется.

Порадовавшись на счастье «молодых», Дина, все-таки, больше трех дней не
выдержала, душа ее рвалась в Россию, к Мишке. Счастливая парочка, после
недолгих препирательств, проводила ее, вручив, для предъявления,
совместную фотографию. На другой день, Дина была уже в Москве.

В Шереметьево, выдергивая, чертыхаясь, из дверей, зацепившийся
колесиком, чемодан, она, к своему изумлению, увидела Лешку. Хитро и
радостно ухмыляясь, во весь рот, «Нарцисс», как в старые, добрые
времена, стоял с букетиком, у открытой дверцы машины.

- Диночка, не посылай меня сразу к черту, я, просто, хочу подработать
таксистом.

- А цветы входят в сервис. Что ж, везите, Алеша, и можете рассчитывать
на чаевые. – Счастливо смеясь, подыграла ему Дина. – Лешка, черт, откуда
ты взялся? Как узнал?

Дина разглядывала Лешку, блестящими, от, навернувшихся слез,
изумленно-счастливыми глазами. Время, как будто, было не властно над
Лешкой. Он, только немного пополнел, и седины прибавилось на висках. А в
остальном, это был все тот же Лешка, бесшабашный пижон, со все такой же,
веселой придурью в глазах. Только, когда они уже ехали, он иногда,
отрываясь от дороги, смотрел на нее. И в его глазах, ей чудилась боль, и
сумасшедшая надежда. От этих взглядов, у нее замирало сердце и сладко,
что-то трепыхалось внутри.

- Лешенька, ты так и не ответил, откуда ты узнал, что я прилетаю?

- Диночка, не забывай, что ты знаменитость, кинозвезда. В интернете есть
твой сайт. Там я и увидел фотографию с пояснительным текстом:
«Знаменитая русская кинозвезда Дина Эрман, нежно целует, скандально
известную, юную любовницу своего отца, русскую княжну Натали Урусову.

- Лешка, не смей повторять пакостные газетные измышления – возмутилась
Дина – Наташа не любовница, а папина жена, прекрасный человек и любящая,
самоотверженная женщина.

- Диночка, что ты так кипятишься, это ж не я говорю. Она, что, правда,
княжна?

- Правда, только она не любит, когда ее так величают. Кстати, она не
такая уж юная, ей тридцать с лишним лет и она кандидат наук. Как же меня
возмущают американские газеты.

- Ну, наши, бывают не лучше. Я не договорил, там же я прочитал, что ты
летишь в Москву.

Некоторое время они ехали молча. Наконец, Дина спросила:

- Как ты живешь, Леша? Снимаешься или в театре работаешь? Как, никак ты
тоже был знаменитостью.

- Ну, какая я знаменитость. Снялся в нескольких сериалах на телевидении,
а числюсь в театре на Таганке. Последнее время, с ролями неважно.

- Ну, а дома как? Как жена, моя тезка?

- Я один, Диночка, уже пять лет. Твоя тезка, иногда навещает папочку,
через год кончает школу. Вредная стала, заноза, уверена, что станет
звездой, дуреха.

- Почему, дуреха, данных нет?

- Вроде бы есть, и голосишко, какой, никакой имеется, ну и училась.

- Так, в чем же дело?

- Ох, не хочу я, не знает она, в какой гадюшник, собирается влезть,
нахлебается.

- Леша, ты, почему развелся, негодяй, дочку бросил.

- За кого, ты меня принимаешь, мы с ней друзья, и я люблю ее, надеюсь, и
она меня тоже. А почему мы с Ленкой развелись, я тебе не скажу – бросил
Лешка на Дину укоризненный взгляд. Дина покраснела и отвернулась:

- Эх, Лешка, Лешка.

- Уже подъезжаем, куда тебя везти, лягушка-путешественница, может быть,
поедешь ко мне?

- Ишь, какой хитрый, никак замыслил недоброе, Казанова доморощенный. У
меня свой дом есть. Вези меня домой, обольститель коварный.

- Я к ней всей душой, хотел накормить усталую женщину вкусненьким –
обиделся Лешка, всем своим видом, демонстрируя, возмущение человеческой
подозрительностью, – а она…

- Ну, конечно, накормить, напоить, спать уложить.

- Динка, ты, что, меня специально дразнишь? – Подозрительно, севшим
голосом, просипел Лешка.

- Молчи, дурак, если хочешь есть, заверни в, какой-нибудь, супермаркет.
– сердито рявкнула Дина, со стыдом, чувствуя, что краснеет.

Набив два пакета всякой снедью (Дина, с трудом, остановила Лешку,
готового скупить полмагазина), они вошли в квартиру, пахнущую, нежильем
и запустением. Дина прошлась по комнатам, сухой комок, вдруг, закупорил
горло. Она хотела проглотить его, но, увидев, в спальне родителей, мамин
халатик, зарылась в него лицом и глухо зарыдала.

Леша обнял ее, прижал:

- Говорил я тебе, поехали ко мне.

Дина, повиснув на Лешке, спрятала лицо у него на груди и ревела, ревела,
оплакивая все сразу: свое одиночество, загубленную жизнь, бесполезное
сожаление о утереном счастье и мамочку, мамочку. Наплакавшись всласть,
Дина оторвалась от Леши, пробурчала:

- Не смотри на меня, мыться пойду. Достанешь мне халат и полотенце в
шкафу. В сумочке – косметику и расческу.

- Иди, иди, ревушка-коровушка, я, пока, отбивные пожарю, на стол соберу
– чмокнул ее в щечку Лешка. – Фу, соленая. Вещички в ванную принести?

- Только попробуй сунуться в ванную, бесстыдник. – Крикнула она, убегая.

- А, как же?

- Придумаешь, как.

Нежась в горячей ванне, Дина решала проблему, копалась в себе. Так
ничего и, не решив, мысленно, махнула рукой. Пусть будет, как получится.
Но, противное тело, кажется, все, для себя, решило. Лешка стукнул в
дверь:

- Мадам, вы, часом, там не уснули, ужин на столе, а от отбивных, такой
дух, что я весь слюной изошел. Вещички подавать? – Прижав к лицу стопку,
Лешка ввалился в ванную. Дина ахнув, плюхнулась в пену, подняв фонтан
брызг.

- Что ты брызгаешься?! Сначала слезами замочила мне рубашку, теперь,
вот, пеной. Да, не разглядываю я твои прелести, больно надо.

- Хам! Больно ему надо. Убирайся!

- Ага, обиделась. Я соврал. С удовольствием бы поглядел.

- Лешка, не хулигань, уйди, пожалуйста.

- Ухожу, я хороший. Кончай мокнуть, отбивные остынут.

Спустив пену, Дина шарахнула по разгоряченному телу, холодным душем,
издав душераздирающий вопль с последующими сладострастными стонами.
Естественно, Лешка, со вставшими дыбом волосами, ворвался в ванную. И,
тут же, был вышиблен, ледяной струей из душа.

- Хулиганка, ведьма! – завопил он, отфыркиваясь, – где я теперь сухую
рубашку возьму.

- Не будешь врываться в ванную к даме. – От всей души хохотала,
хулиганка и ведьма.

Стащив с себя мокрую рубашку, Лешка намеревался высказать все, что он
думает, о хулиганистых дамочках, которые сначала орут, так, что у
нормальных людей сердце обрывается, а потом еще имеют наглость, обливать
холодной водой, ни в чем не повинного мужчину, благородно бросившегося к
ним на помощь. Вся эта прочувственная речь, так и осталась не
высказанной, потому, что ее автор замер с открытым ртом. Вышедшая из
ванной, Дина была необыкновенно хороша и, чертовски, соблазнительна. Он
видел ее пугающе прекрасной, такой же не видел никогда. Дина сейчас
была, пленительна, мягкой, нежной, домашней красотой. «Так, вот, чем
владел, этот чертов Отелло, сделавший ее несчастной». – С запоздалой
ревнивой злобой подумал Лешка.

Дина, увидев, какое она произвела впечатление на Лешу, его восхищенный,
откровенно плотоядный, мужской взгляд, покраснела и преувеличенно
оживленно засуетилась:

- Лешка, я голодная, как та крокодила, которая по улицам бродила, и если
ты не хочешь, чтобы я тебя, ненароком, не съела, то пошли скорей за
стол и гони свои знаменитые отбивные.

- Пошли, стол тебя давно ждет – обнял ее за плечи, Лешка и интимно
прошептал. – Знаешь, а я совсем не прочь, чтобы меня слопала, такая
прелестная крокодилочка.

- Как был ты, Лешенька, балабол и ловелас, так им и остался –
принужденно засмеялась Дина, в малоуспешной попытке, свести все к шутке.

Дина нашла для Лешки, папину рубашку и они сели за стол. Он щедро
положил ей в тарелку салату и на другую плюхнул огромную отбивную,
разлил по бокалам вино:

- Давай, Динусик, выпьем за встречу, и ешь, пока отбивная не остыла. –
Заметив, что Дина отпила только половину, протестующе, проворчал – за
встречу, надо пить до дна, иначе мы больше не встретимся.

- Лешик, бессовестный ты тип, хочешь меня споить? – Дине, почему-то,
стало неприятно, явное стремление Лешки, затащить ее в постель. Чтобы
скрыть свое раздражение, она уткнулась в тарелку и занялась отбивной и
салатом.

- И совсем я не хочу тебя спаивать – насупился Лешка, остервенело,
разрезая отбивную, так, что нож неприятно царапнул тарелку. – Я тебя
хочу, сколько ты меня будешь мучить!

- Не надо, Леша. – Дина зло, с вызовом, сверкнула гневными очами. –
Считаешь, что я теперь легкая добыча, одинока, мужика сто лет не было,
несчастненькая. Стоит немного приласкать, и никуда я не денусь, как
миленькая окажусь с тобой в постели.

- Глупая ты Динка, ведь я люблю тебя, дуру, что же ты несешь, черт знает
что. Ладно, сейчас доедим все это, я допью эту бутылочку и уеду. Лелей
дальше свое одиночество, упивайся своим горем, если тебе так легче.

- Сам ты дурак, Лешка, если выпьешь эту бутылочку, то куда ты поедешь.

Некоторое время они, молча, надувшись, как поссорившиеся дети, копались
в своих тарелках. Наконец, Алексей отодвинул тарелку, не глядя на нее,
встал:

- Ты права, не буду я допивать бутылку, уже поздно, поеду. Позвони, если
захочешь увидеть. – Шумно вздохнув, Лешка положил на стол визитку. –
Проводишь меня?

Дина не ответила, скрывая лицо, сосредоточено ковыряла вилкой салат.
Слезинка капнула в тарелку. Лешка подошел, погладил Дину по голове,
непрочный тюрбан из полотенца свалился. Черные, блестящие, чуть влажные
волосы рассыпались. Дина, прядью, промокнула глаза, буркнула:

- Не буду я тебе звонить. Уходи.

- Что же ты тогда плачешь, малахольная?

-Хочу, и плачу, не твое дело, – всхлипнув, Дина обхватила Лешкину
талию,. – Не уходи, Лешенька, прости меня, дуру.

Лешка гладил ее мягкие, густые, тяжелые пряди, она все сильней
прижималась к нему:

- Ну, будет, будет, опять мне придется менять рубашку.

Дина сердито оттолкнула его, встала:

- Его женщина обнимает, а он о какой-то рубашке толкует, чурка
бесчувственная.

- Это я-то, чурка бесчувственная – сжал Лешка ее в объятиях – это ты
ледышка, когда я только тебя растоплю. – Зажал он ей рот, жадным,
долгим поцелуем. Слабо потрепыхавшись, Дина обхватила Лешку за шею,
прижалась всем телом, в этой борьбе, халат у нее распахнулся. Для
взвинченных Лешкиных нервов, это было уже слишком. Теряя голову, Лешка
стал целовать все, что ему попадалось: шею, грудь, упал на колени, руки
скользнули по обнаженному телу, губы, ощущая прохладную, нежную
бархатистость кожи, искали самые потаенные, запретные местечки.

Чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, Дина завопила:

- Лешка, черт тебя возьми, что ты делаешь! – и уже тише, нежнее – тащи
уж, варвар, меня в кровать.

Открыв глаза, Дина несколько минут лежала неподвижно, в молочно-сером
сумраке комнаты. «Наверно, сейчас, часов пять» – вяло подумала она.
Рядом негромко посапывал Лешка, уютно устроившись у нее на груди и
облапив, тяжелой мускулистой рукой, словно, и во сне, надеялся удержать,
не отпустить.

«Бедный, хороший мой, прости, не могу я больше, только брать, не отдавая
ничего взамен. Выгорело во мне все. Прости. Все, что я могу, эта ночь.
Все, что я могу». – Всхлипнув, испуганно вытерла глаза.

- Ну и, что мы, на этот раз, оплакиваем? – Навалился на нее Лешка,
смачно, по-хозяйски, целуя ее в губы.

- Не спишь, жулик, подглядываешь. Так, не обращай внимания. Это я о
своем, девичьем.

- Врешь, наверно. Может, развеем грусть-тоску, а, принцесса Несмеяна –
Лешкина рука, воровато, бесстыже, скользнула вниз.

- Лешка-а! Хам! Черт бессовестный, не смей! … Лешенька!

Через полчаса они лежали рядом расслабленные, усталые. Лешка благодарно,
ласково, тихонечко целовал Дину.

- Дина, выходи за меня замуж – Леша приподнялся, пытаясь заглянуть ей в
глаза. Дина зажмурилась, сердце тоскливо сжалось.

- Леша, вечером я улетаю к Мише, он школу заканчивает, и я очень по нему
соскучилась.

- Динка, не финти, ты не ответила, так ты выйдешь за меня или нет.

- Леша, давай не будем торопиться.

- Понятно, ночку подарила, расщедрилась Клеопатра – Лешка злобно
скрипнул зубами, глаза ненавистно сузились, казалось он, сейчас ударит
ее или рявкнет такое, что простить это будет невозможно.

- Леша, пойми …

- Оставь, не говори ничего. – Лешка вскочил и торопливо стал одеваться.
Он упорно молчал, по-видимому, боясь сорваться. – Прощай!

- Леша! – С грохотом захлопнулась дверь. И осталось только заплакать.

Вечером Дина улетела к Мише.

33

Перед отлетом, Дина не позвонила Мишке, захотелось сделать ему сюрприз
(издержки профессии), и пожалела об этом. Выйдя на площадь аэропорта
Н-ска, она позвонила Мишке на мобильный, он почему-то был недоступен,
дома, тоже никто не брад трубку. Где этот шалопай пропадает, ведь
сегодня воскресение, заволновалась Дина. Растерянная, она села в такси.

Когда они въехали в город, она, не отрываясь, смотрела в окно, в горле
стоял комок. Как счастлива она была в этом городе и, как несчастна.
Вначале мая было тепло, мягкое, весеннее солнце поблескивало от стекол
встречных машин, играло в лужицах, похоже, недавно прошел короткий
весенний дождик. Народ на тротуарах, тоже был, какой-то весенний.
Соскучившаяся по теплу и весне, женская половина, радостно влезла в
нарядные летние одежды. Предпраздничный город тоже принарядился, весело
бились на ветерке флажки и флаги.

Дине было немного обидно, что именно сегодня, когда она прилетела, Мишка
умудрился куда-то пропасть. Она еще раз попыталась дозвониться, эффект
был прежний. Где же искать непутевого сыночка. Диме звонить не хотелось.
Тут она вспомнила, что Надя, когда они в последний раз созванивались,
записала в ее «мобильник» свой номер. Покопавшись, с облегчением, его
нашла. Нажав, с радостью, услыхала нетерпеливый, бодрый голос подруги:

- Слушаю!

- Здравствуй, Надюша, узнаешь?

- Динка! Ты откуда?! – Завопила, экспансивная Наденька, так, что у Дины
заложило ухо.

- Надька, не кричи, лучше помоги разыскать Мишку, пропал негодник, не
один телефон не отвечает.

- Здесь, здесь твое чадо. У нас концерт, и я заставила всех отключить
телефоны. А ты откуда звонишь, наконец, догадалась спросить Надежда.

- В такси еду, только, что с самолета, почти уже приехала, а куда идти
не знаю, Мишка же, по твоей милости, пропал.

- Так ты в городе! – пуще прежнего, завопила Надя. – Ты сама не знаешь,
как ты кстати. Немедленно езжай сюда, тут и Мишку найдешь.

- Куда сюда, сумасшедшая?

- В ДК завода, надеюсь, не забыла, где он. Я тебя встречу.

Парни из пятнадцатой гимназии, стоящие на страже дверей, с интересом,
смотрели, как их директор, чуть ли не кубарем, сбежавшая с крыльца, с
девчоночьим визгом, обнимает, вышедшую из такси, элегантную, красивую
даму.

- Эй, кто-нибудь! – Весело обернулась Надежда Юрьевна к парням – вот,
хоть бы ты, Кравчук, бери чемодан и двигай за нами.

Несколько ошеломленная, бурной встречей, Дина, покорно шла, за, тащившей
ее за руку, Надей. Снующая вокруг ребятня, с почтительным любопытством,
ее разглядывала. Столкнувшаяся с ними, высокая, несколько надменная, но
привлекательная дама, увидев их, остолбенела, ошеломленно-радостно,
уставилась на Дину.

- Привет, Ника! – поприветствовала ее Надя.

- Здравствуйте, Дина Иосифовна, а Миша знает, что Вы приехали? Я его
только, что видела. По-моему, он не знал.

- Здравствуйте! Где он, я глупая, захотела ему сюрприз сделать, а теперь
найти его не могу.

- Идем, я знаю, где он. Пока, Ника. – Потащила ее Надя.

- Кто эта дама, Надя? Меня узнала, Мишку знает.

- Вероника Ольшанская, по прозвищу, «графиня» – «химичка» в двенадцатой
гимназии, страшная театралка, давняя твоя поклонница и души не чает в
Мишке.

- Мишка же ненавидит химию.

- Тем не менее.

Они подошли к закрытой двери, из-за которой доносились: нестройный гомон
голосов и взрывы веселого, несколько, нервного смеха. Сердце у Дины
заколотилось, ей показалось, что она услышала Мишкин голос. Не
дожидаясь, Нади, Дина рванула дверь, сейчас, она увидит сыночка. Мишку
она увидела сразу и, снова, поразилась, что он такой большой и взрослый.
Мишка изображал крайнюю степень возмущения, отбиваясь, от наседавшей на
него, тоненькой девушки.

- Мама? – растерянно-радостно пролепетал Мишка. – Мама! Мамочка! –
Расталкивая, ошеломленных ребят, бросился к ней Мишка. Подхватил,
закружил, целуя, повторял, захлебываясь от счастья – мама, мамочка
приехала.

Не чувствуя, стекающие, по щекам, слезы, Дина целовала, гладила, трогала
Мишку:

- Сыночек мой, родной, какой же ты огромный. Без меня, без меня! Прости
меня, хороший мой.

Когда они немного успокоились, Дина огляделась. Большая комната была
наполнена, наверно, двумя десятками ребят: парней и девушек. Дина
извинилась и поздоровалась со всеми. Мишка, обняв маму, он никак не мог
оторваться от нее, повел к, стоящему у стены, дивану. Ребята с
почтительным интересом разглядывали ее. Так вот она какая, знаменитая
Дина Эрман, Мишкина мама и голливудская кинозвезда. Невероятно красивая,
легендарная Дина, когда-то гордость городского драмтеатра, о которой
все, до сих пор, вспоминают с сожалением. Сидит у них на диване,
заплаканная, счастливо, мягко улыбается, обнимая сына и слушая Надежду
Юрьевну.

Надя плюхнулась рядом с ней на диван:

- Динка, ты, обязательно, должна выступить на нашем концерте и не спорь,
возражения не принимаются. Это предпраздничный концерт и, по-существу,
прощальный, нашего гимназического театра. Почти все выпускники,
разлетятся кто куда. Заново придется создавать.

- Хорошо, Надюша, я с удовольствием выступлю. Куда ты меня поставишь, и
с чем ребята будут выступать?

- Ты первая, будешь открывать концерт. А ребята будут петь, читать
стихи, естественно, посвященные войне. Юмористически-сатирические
сценки, из школьной жизни. И во втором отделении, Миша, Верочка и Сережа
сыграют «Медведь» Чехова.

- Мишка, вот здорово! – засмеялась Дина.

- Что ты смеешься? – удивилась Надя – думаешь, не сыграют?

- Что ты, я совсем не поэтому. Просто, в этой пьеске, я впервые вышла на
сцену, еще студенткой.

- Ой, мама, как бы я хотел, сыграть с тобой – Мишка нежно потерся щекой
о мамино плечо.

- Ну, зачем же обижать Верочку. Насколько я понимаю, вы репетировали с
ней, когда я вошла. – Дина поискала глазами Веру. – Верочка, будьте
добры, подойдите к нам.

Стоя перед зеркалом, Людочка прихорашивалась, собираясь на концерт. С
огорчением отметила, что похудела. И, что самое неприятное, в глазах
появилось, что-то затравленное. Хотя «Зубр» и сделал все возможное,
чтобы она могла спокойно работать, но в учительской ее демонстративно не
замечали. Мария Петровна разговаривала с ней сугубо официальным тоном,
и, только, в крайнем случае. Смотрела на нее презрительно и непримиримо.
Только «графиня», была с ней, подчеркнуто, приветливой и ласковой. Еще,
старушка Мария Евгеньевна, жалела ее, обращалась к ней, как к больной.
И, еще, это ее трогало, смущало и расстраивало, ее ученики, теперь,
носились с ней, как с хрустальной вазой. Она изводила себя, Мишку,
умоляла его, чтобы он приезжал к ней не так часто, не так заметно.
Что-то происходит с ней, у нее, иногда, кружится голова и, ни с того ни
с сего, вдруг, хочется заплакать. С ужасом заметила за собой, что
стала капризней, раздражительной и мнительной. Из-за мелочей обижалась,
беспричинно ревновала и однажды, сама, понимая, что зря, накричала на
Мишку. Вот, уж не знала, что у Мишки, просто, ангельский характер. Она
разорялась, а этот ангел воплоти, только, снисходительно улыбался.
Потом, не обращая внимания на ее вздорные крики и нервное размахивание
руками, нежно обнял и поцеловал, так, что волей не волей, пришлось
заткнуться.

Сейчас она собирается на концерт, с криком и слезами, она умолила Мишку,
чтобы он ехал в клуб без нее. Она твердо решила, что летом она уволится
из гимназии. А, как она будет жить, когда Мишка уедет учиться, она
старалась не думать. Также, с упорством, достойным лучшего применения,
она отказалась ехать в компании мамочки и Евгения Борисовича. В
последнее время она избегала мамы, уж очень она жалостливо смотрела на
дочку. Оставшись, не очень довольная собой, взглянула на часы. Наверно,
вызванное такси, уже стоит у подъезда.

Когда Людочка вошла в фойе дворца культуры, народ уже валом валил в
зрительный зал. Она купила букет, в цветочном киоске (предусмотрительно,
устроенным, администрацией дворца) и растерянно огляделась. С,
облегчением, увидела кучку ребят из своего класса, подошла к ним, ребята
дружно и весело с ней поздоровались.

- Что это Вы, как бедные родственники, здесь толпитесь, – как можно,
беззаботней, спросила она, обняв за плечи, тут же прилепившуюся к ней,
Свету.

- Вас ждем, Людмила Сергеевна, – чуть-чуть прижалась к ней Светка.

- Лилька с Витькой, в зале, грудью защищают для нас места. Идемте
быстрей, пока их не смяли. – По-жеребячьи, заржал Аркашка, и тут же
схлопотал тумак от Светки.

Лиля и Витька в жаркой борьбе, все-таки, сумели отстоять им места. У
многих ребят, в руках, тоже были цветы. Пока они размещались, прозвенел
третий звонок, в зале погас свет. Освещенной, осталась только сцена.
Поднялся занавес, и на сцену вышла Надежда Юрьевна:

- Дорогие друзья, мы начинаем наш праздничный концерт, посвященный Дню
Победы. К сожалению, это прощальный концерт, нашего школьного театра, в
нынешнем составе, но не нашего театра. Я уверена, что в него придут
другие ребята, которые любят театр. Ну, хватит о грустном. У нас большая
радость и для Вас сюрприз. – Надя сделала значительную, театральную
паузу. – Выступает Заслуженная Артистка России! Кинозвезда! Когда-то,
всеми любимая, гордость нашего города! Дина Эрман! Встречайте!

На сцену быстро вышла стройная, в скромном, элегантном платье, женщина.
Только в прическе, из черных, блестящих волос, была вплетена жемчужная
нитка, и стройную щейку, тоже, украшало жемчужное колье (все это Дина
достала из чемодана). Зал, ошеломленно молчал, затем взорвался громом
аплодисментов.

По проходу побежали девчонки с цветами, из второго ряда, неуклюже
выбрался бледный Дмитрий Петрович с букетом:

- Здравствуй, Дина, с приездом.

- Здравствуй, Дима, хорошо выглядишь.

Светка прижалась к Людочке:

- Что же Вы, Людмила Сергеевна, это же Мишина мама?

- Не могу, Светочка, ноги, как ватные.

- Идите, идите, Людмила Сергеевна.

Людочке, пока она шла по проходу, показалось, что зал, настороженно,
затих, с любопытством, ожидая, их встречи.

- С приездом, Дина Иосифовна, – с трудом вытолкнула она, застрявший в
горле, комок. – Я очень рада, а Миша, наверно, с ума сошел от счастья.

- Я, тоже, рада, Людочка, – Самая Красивая Девушка на свете. – Принимая
букет, ласково улыбнулась ей Дина.

Покраснев до корней волос, Людочка, почти бегом, вернулась на свое
место. Светка, украдкой, чмокнула ее в щеку.

Когда зал, ожидающе, затих, волнуясь, Дина шагнула к краю сцены.

- Дорогие мои, для меня большое счастье, вновь чувствовать себя на
русской сцене. Поверьте, полностью счастливой я была только в вашем,
нет, в нашем, городе. Знаете, тоска по Родине, это не пустой звук.
Однажды, в один из приездов в Москву, в магазине, я наткнулась на диски
со старыми советскими фильмами: «Сердца четырех», «Жди меня» … они были
мне утешением в самые тоскливые дни на чужбине. Скоро День Победы, я
спою Вам песню из старого советского фильма.

Я на подвиг тебя провожала,

Над страною гремела гроза.

Я тебя провожала

И слезы сдержала

И были сухими глаза.

За правое дело,

Спокойно и смело,

Иди, не боясь, ничего.

Если ранили друга,

Сумеет подруга

Врагам отомстить за него.

Если ранили друга,

Перевяжет подруга

Горячие раны его.

Дина пела и чувствовала, что ее слушают, что песня увлекла зал.

Там, где кони по трупам шагают

Там, где землю окрасила кровь

Пусть тебя охраняет,

От пуль сберегает

Моя молодая любовь.

……………………….

Она пела, и ей казалось, что она, снова, молодая, любимая, поет на
студенческом концерте. Слезы наворачивались на глаза, и голос звенел.

Если ранили друга,

Перевяжет подруга

Горячие раны его.

Когда отгремели аплодисменты, и Дина получила еще одну порцию цветов,
она подняла руку, призывая послушать ее:

- А, теперь, я освобождаю сцену для Ваших товарищей. Я еще выйду – спою
и прочитаю.

Ребята читали стихи, пели песни, о войне, про любовь. Вера, Мишка и еще
несколько ребят и девушек, разыграли комическую сценку из школьной
жизни. Мишка вышел прочитать своего любимого Симонова: Жди меня, … Был у
меня хороший друг …

- Ребята, мне хочется прочитать, еще одно стихотворение Константина
Симонова.

Если родилась красивой,

Значит, будешь век счастливой.

Бедная моя, судьбою горькой,

Горем, смертью – никакою силой

Не поспоришь с глупой поговоркой,

Сколько б ни молила, ни просила!

Все, что сердцем взято будет,

Красоте твоей присудят.

Будешь нежной, верной, терпеливой,

В сердце все равно тебе откажут –

Скажут: нету сердца у счастливой,

У красивой нету сердца,– скажут.

Хорошо читал Мишка, спокойно и грустно, только, иногда, проскальзывал
гнев. И зал слушал хорошо, многие понимали, – у Мишки наболело. Светка,
прижавшись к Людочке, шептала:

- Людмила Сергеевна, это он о Вас и о маме. Вы обе такие красивые, э эти
…

- Тише, Светочка, это только стихи, хорошие стихи – успокаивала девушку,
Людочка, а глаза, все же, предательски защипало. –

Скажут: пусть она поплачет,

Ей, ведь ничего не значит.

Прошептала она, вслед за Мишкой.

Если напоказ им не рыдала

Даже не заметят, как страдала,

Как тебя не детские печали

На холодной площади встречали.

Шептала Дина вместе с сыном, пряча глаза от притихших рядом ребят.
Верочка бочком, бочком, придвинулась к ней и робко погладила ей руку.
Надя, обняв подругу, шмыгнула носом:

- Мишка, стервец, слезу выдавил. Как читает, аж мороз по коже.

Если родилась красивой,

Значит, будешь век счастливой…

Окончив читать, Мишка коротко поклонился и, не дождавшись, когда стихнут
аплодисменты, быстро ушел за кулисы. Мама обняла его и тихонько шепнула:

- Спасибо, сыночек, растрогал и порадовал. – Потянулась, чтобы
поцеловать. – Боже мой, когда ж ты успел таким вымахать, наклонись,
чертушка. Видела твою Самую Красивую, понравилась – ласково взъерошила
Мишке волосы. – Все, иду на сцену, я же обещала.

Надя перехватила ее:

- Диночка, до перерыва твой бенефис на минут пятнадцать-двадцать.

Так как, она выступала экспромтом, то решила не рисковать. Сначала
спела, любимую, – песенку Шурочки из «Гусарской баллады», потом, на
английском языке « Я танцевать хочу …» Элизы Дуллитл. Под конец,
прочитала письмо Татьяны. «Онегина» она любила и знала наизусть. Ее
долго не отпускали, и она спела «на бис» романс из «Дни Турбиных»
«…белой акации, гроздья душистые…».

Наконец, вышла Надежда и пристыдила зрителей:

- Имейте совесть, граждане. Диночка, попала к нам, буквально, с корабля
на бал. Антракт!

В перерыве они с Мишкой сидели на диване, обнявшись (остальные деликатно
вышли). От избытка чувств они молчали. Прижав буйную голову сыночка к
груди, Дина задумчиво перебирала его кудри.

- Мама, ты надолго прилетела?

- Наверно, сначала на неделю, очень хотела тебя увидеть. Потом вернусь в
Москву. Не расстраивайся, сынок, я же насовсем хочу вернуться в Россию.

- Мамочка, неужели, вот здорово! – От радости Мишка аж подскочил. В это
время в дверь робко постучали. – Черт, кому понадобилось. Заходите!

Открылась дверь и вошла растерянная, бледная Валя. У нее был такой
убитый вид, что Мишка стиснул зубы, еле сдерживаясь, чтобы не заорать на
нее. Дина, чуть побледнела, но спокойно ждала, что скажет ее счастливая
соперница. Не зная с чего начать и, опасаясь, Мишки, Валя беспомощно
молчала.

- Здравствуй, Валечка, давно мы с тобой не виделись – постаралась
изобразить приветливую улыбку Дина. – Присаживайся, что ты топчешься.

- Ладно, мама, я выйду, поговорите – Мишка вышел и осторожно закрыл за
собой дверь, хотя ему хотелось, изо всех сил, шарахнуть ею.

Как только Мишка вышел, Валя упала перед Диной на колени, схватила ее
безвольные руки, прижала к груди:

- Диночка, прости меня, Дима мне все рассказал, я виновата, но я не
знала, ничего не знала!

- Будет, Валечка, будет. Все в прошлом, перегорело, улеглось. И не
терзай ты себя. В том, что произошло, я тоже виновата. Сейчас я могу
признаться, что я ужасно ревновала, Диму к тебе. Накручивала себя,
боялась, да, да я очень боялась тебя, потому, услышанное мной, и сразило
меня наповал. Сама, сама я себя наказала. Не бойся, будь Диме хорошей
женой, ты заслужила.

- Я постараюсь, боюсь, что Димка не любит меня, жалеет только, а любит
он тебя.

- Валя прекрати, мы все с ним выяснили, я не хочу ничего слышать об
этом. – Все-таки, не выдержала Дина, резко встав с дивана.

- Я пойду, Диночка, прости и за прошлое и за этот ненужный визит.
Ошарашил меня Димка. – Неловко чмокнув Дину в щеку, Валя шепнула –
влюбись, Динка, – и скрылась за дверью.

Дина вздохнула, что ж, совет не плох, остановка за малым, найти
индивида, чтобы влюбиться в него по-быстрому. Еще раз болезненно
вздохнула, вспомнив Лешку: « Где же ты, Лешенька, раньше был, может быть
у нас и получилось что-нибудь. А теперь, не судьба».

Прозвенел звонок, в комнату никто не вернулся, даже Мишка. Она хотела
пойти и посмотреть, как сыграют ребята, но, вдруг, почувствовала, что
ужасно устала и хочет спать. С трудом заставила себя достать из чемодана
пальто. Укрылась и свернулась калачиком на диване.

Проснулась Дина оттого, что кто-то осторожно сел у нее в ногах. Открыла
глаза и увидела Людочку. Заметив, что, Мишкина мама, смотрит на нее,
Самая Красивая Девушка зарделась и смущенно улыбнулась.

- Сядьте со мной рядом, Людочка, дайте же мне, наконец, поцеловать Вас.
– Поднявшись, Дина обняла Людочку, ласково поцеловала.

Дорогие мои женщины, мы сегодня домой поедем? – Состроил недовольную
мину Мишка, но не удержался и счастливо рассмеялся.

- Дина Иосифовна, Вы не помните, что уже целовали меня?

- Что ты говоришь, неужели, я могла тебя забыть?

- Я, Милка-Вилка, драчливая девчонка.

- Ну, конечно, как же я! Так, вот, почему мне все время казалось, что-то
знакомое в твоем лице. Людочка – прелестная дочка Танечки Звягинцевой.

- Нука-нука, отсюда по подробней, так, прелестная или драчливая?
Колитесь, уважаемая Людмила Сергеевна, кому доставалось от прелестной
Людочки. А имечко-то, какое – Милка-Вилка, нужно взять на вооружение. –
Вовсю веселился Мишка.

- Мишка, прекрати, а то, сейчас, тебе достанется. – С облегчением,
шутливо, слегка, шлепнула по щеке, Людочка, сидящего рядом, Мишку. Она
так боялась этой встречи. Сидя между Мишкой и его мамой, Людочка, вдруг,
почувствовала себя членом, маленькой, веселой, дружной семьи и,
невольно, прижалась к Дине.

- Дамы, мы рискуем оказаться запертыми, поедем, а воспоминание о бурном
детстве, некой Людочки, можно продолжить и в машине.

- Мишка, мне кажется, что ты хамишь, «некой», на месте Людочки я тебя
еще не так треснула.

Одевшись, они шли по гулкому, опустевшему коридору Дворца Культуры.
Дамы, игнорируя, грубияна Мишку, обнявшись, дружно цокали каблучками
впереди. За ними, с видом, несправедливо обиженного щенка, плелся
Мишка, заискивающе, помахивая, тяжелым маминым чемоданом.

Возле машины, дамы переглянулись и, милостиво, решили простить,
неотесанного мужлана. На радостях, мужлан сгреб обеих и, как они не
отбивались, поцеловал по очереди. Немногочисленные граждане,
болтающиеся возле Дворца, с интересом поглядывали на веселую компанию.

Поправляя, несколько подпорченную в борьбе прическу, смущенная Людочка,
юркнула на заднее сиденье, забилась в противоположный уголок. Дина,
устроившись рядом, ободряюще взяла ее руку, пожала. Положив в багажник
чемодан, Мишка сел за баранку.

- Ну, что поехали, мои дорогие?

- Трогай, хулиган. Да, Мишка, ты уж прости свою непутевую мамочку, что
бессовестно проспала ваш спектакль …

- Да, не переживай ты. Хорошо, что отдохнула, Надя заглянула и строго
настрого запретила тебя будить.

Некоторое время они ехали молча. Хотя было уже довольно поздно,
соскучившийся за зиму народ высыпал на улицы. Когда Мишка свернул к
своему дому, Людочка беспокойно заерзала:

- Миша, отвези меня, пожалуйста, домой.

- Как это, домой?! – От возмущения, Мишка резко затормозил. Сзади,
естественно, сей маневр, вызвал бурю негодования. – А праздничный ужин?

- Миша, …

Дина ласково обняла Людочку:

- Не волнуйтесь, дорогая, посидим немножко, мне же хочется узнать Вас
поближе.

- Дина Иосифовна, мне же неудобно, зачем я Вам буду мешать.

- Во-первых, зовите меня Диной, а во-вторых, Мишка, на весь вечер,
надуется, и никакого праздничного ужина не получится.

- Ну, хорошо, только, я ненадолго.

В это время, пробурчав, как бы про себя, – ненадолго, понятие
относительное – Мишка завернул к гастроному:

- Дамы, я быстро, посидите, поболтайте.

Людочка, только, безнадежно, горестно вздохнула.

Дома, категорически, отказавшись от помощи женщин, Мишка развил бурную
деятельность. Единственное, что он им позволил, это расставить на столе
посуду. Людочка, зная, что Мишка предпочитает управляться на кухне сам,
покорно села на диван. Дина же, слушая, пулеметный треск ножа, зашла на
кухню, в бывший Димин кабинет, в их спальню, в Мишкину комнату – все
было, до боли, знакомо, как будто, она только ненадолго отлучалась. Даже
посуда была та, которую она покупала. Только, у Мишки на столе стоял ее
большой портрет, а из их спальни исчезла фотография, где они втроем
снялись на берегу реки, возле палатки. Эта была ее любимая фотография. А
совместный портрет мамочки и папы, все также висел на стене. Зачем она
только поехала с Мишкой, нужно было в гостиницу, а отпраздновать ее
приезд, можно было и в ресторане. Она же больше не любит Диму, тогда,
почему же так больно. Людочка подошла и обняла ее за плечи.

- Боже мой, Людочка, все, как прежде, ведь прошло столько лет. Дура я,
не надо было мне сюда ехать.

- Так и, что мы тут делаем? Давайте, дамы за стол, пока жарится мясо,
выпьем под холодную закуску. – Мишка, в фартуке, с полотенцем на плече,
стоял в дверях и широко улыбался.

- Ты, как половой в трактире. – Сердито проворчала Дина – пойду, умоюсь
– пряча лицо, Дина выскочила из комнаты.

- Что это с мамой? – растерянно проводил ее глазами Мишка.

- Толстокожий ты дурень, Мишка. – Людочка вплотную подошла к нему и,
потянувшись, дернула его за растрепавшийся вихор. – Неужели, было трудно
сообразить, что твоей маме будет больно тут.

Мишка сунулся носом ей в грудь:

- И, что ж, теперь, делать?

Люда прижала буйную Мишкину голову:

- Ничего, дурачок, не делать, мама у тебя сильная, справится. Иди, а то
у тебя мясо сгорит.

- Не сгорит, оно в соусе и на медленном огне.

Дочка, своей мужественной мамочки, Дина вышла из ванной, спокойная,
даже, веселая. Только небольшая краснота глаз, немного ее выдавала.

- Эй, хозяин, приглашай за стол, я хочу выпить за себя любимую.

Увидев, как Мишка, разливая вино, наливает себе полный бокал, Людочка
поняла, что этот черт бессовестный, явно не собирается везти ее домой.
Это значит, что он, подлец, решил оставить ее у себя ночевать и, как, с
содроганием, подозревала Людочка, уложить ее собирается в одну кровать
с собой. Ну, это ему уж дудки. Она скорее, на коврике, на полу
устроится, чем ляжет, при Дине, с ним в одну постель. Поняв, коварный
Мишкин замысел и приняв твердое решение, она гневно взглянула на Мишку
(этот негодяй сделал вид, что ничего не заметил) и храбро чокнулась,
выпив, за здоровье Дины, бокал до дна. Они засиделись допоздна. И, к
сожалению, порядочно нагрузились. Наконец, покачнувшись, Дина встала:

- Ребятки, я пошла спать. Мишка, лягу я в твоей комнате, и не перечь
маме. – Величественно выпрямившись, твердо ступая, она двинулась в
ванную, долго там плескалась, что-то напевая, правда, иногда, сердито
чертыхалась. Воспользовавшись этим, Мишка постелил ей чистую постель,
нашел халат и, в качестве ночной рубашки, достал свою. Люда села в
кресло, посверкивая, оттуда сердитыми очами, как пойманный в клетку
волчонок. Мишка упорно ничего не замечал.

- Спасибо, сынок! Спокойной ночи! – Крикнула Дина и вскоре в открытую
дверь, стало слышно ее мерное посапывание.

- Пойдем и мы, родная, – обнял ее, вместе со спинкой кресла, Мишка.

- Ты чудовище, никуда я с тобой не пойду – попыталась освободиться
Людочка. Но Мишка, конечно же, был ее хитрее, не разжимая объятий, он
обошел кресло, сел на пол и положил ей голову на колени.

- Если ты решила спать в этом кресле, тогда я буду спать здесь. –
Промурлыкал Мишка, при этом, его рука, недвусмысленно, скользнула по ее
бедру вверх.

- Мишка, имей совесть! – взмолилась Людочка, безуспешно пытаясь
остановить эту наглую руку и чувствуя, что желание становится сильней
ее. – Как ты не понимаешь, если твоя мама застанет меня в твоей постели,
то я этого не переживу.

- Глупенькая, мы встанем раньше, и ты принесешь ей кофе в постель.

- Все равно, это не честно и не прилично.

- Все честно и все прилично. Мама же знает, что я хочу на тебе жениться.

- Замолчи балаболка, жених нашелся. Ты меня спросил?

- Сейчас спрошу и попробуй только мне отказать – подхватил ее на руки
Мишка.

- Пусти, дай мне хоть умыться.

- Не пущу, вместе пойдем.

- Совсем совесть потерял, что ты со мной делаешь – простонала Людочка,
обнимая его за шею и подставляя губы для поцелуя.



Людочка открыла глаза и, с ужасом, осознала, что Мишка ее предал. С
кухни доносилось осторожное позвякивание посуды и приглушенные голоса
Мишки и его мамы. Этот негодяй выдал ее с головой. Что же, теперь,
делать? С какими глазами она выйдет к ним. И еще, как стыдно, ей
хочется в туалет. В отчаянии, она оглядела комнату, она же совершенно
голая. С некоторым облегчением увидела на стуле халат, а на другом,
аккуратно повешенное, ее платье и стопкой сложенное, бельишко. Хоть за
это спасибо, предатель бесстыжий.

Стараясь не скрипнуть кроватью, затаив дыхание, она поднялась и поспешно
влезла в халат. Спрятав под халатом одежду, с бешено бьющимся сердцем,
она на цыпочках пробежала в ванную, чувствуя себя, мелкой и жалкой
дрянью.

- Доброе утро, Людочка, – ласково, ободряюще, улыбнулась ей Дина –
Мишка, что ты сидишь, как пень, налей Людочке кофе. Тебе с молоком?
Смотри, какие гренки, Мишка нажарил. Старался мальчик, раньше всех
вскочил. Да, ты сыр положи на гренку, так вкуснее – ухаживала Дина за
Людочкой.

Мишка сидел, лениво жевал, смотрел на нее ласково и безмятежно и, при
этом, самодовольно ухмылялся. Это, просто, выводило ее из себя. Сидит,
ухмыляется, совершенно не чувствует себя виноватым. Ненавижу, унизил,
опозорил. Красная, от стыда и возмущения, Людочка уткнулась в чашку,
боясь взглянуть на Мишкину маму.

Дина же, глядя на смущенную, скованную Людочку, испытывала к ней, чуть
насмешливую, грустную нежность. Вот так же, когда-то, и она, изнывала от
неловкости и стыда, после первой ночи с Димкой. Подчиняясь этому
чувству, она подошла, прижала к себе и ласково поцеловала, склоненную
пушистую головку Людочки.

Глядя на них, Мишка расхохотался, счастливо и беззаботно. Мать
укоризненно посмотрела на него.

- Черт возьми, какие же Вы красивые у меня и, как же я Вас люблю.

- Ну, что, Людочка, простим негодника? И на комплиментик расщедрился, и
в любви признался. – Людочка, только, смущенно улыбнулась и благодарно
прижалась к Дине.

- Вот, что, дамы, сегодня выходной и провести его надо так, чтобы не
было мучительно горько, за бездарно прожитый, этот прекрасный,
замечательный день. Собирайтесь, наводите красоту и поедем.

- Куда, сумасшедший?

- Не знаю, придумаем.

Возбужденные дамы забегали, засуетились. В это время, в сумочке у Люды
заиграл «мобильник».

- Я тебя слушаю, мамочка.

- Людмила, куда ты пропала? – Возмущенно набросилась на нее мамочка. –
Мы, с Евгением Борисычем, уже два часа тебя ждем.

- И зачем Вы, с Евгением Борисычем, меня ждете? – пытаясь скрыть
смущение и панику, съязвила Людочка.

- Как тебе не стыдно?! Она еще и язвит.– И уже страшным шепотом, видно,
для того, чтобы не услышал Евгений Борисович – ты, что, дома не
ночевала?

- Я уже взрослый человек, мама – тоже понизила голос Людочка.

- Так ты не одна. С кем ты?

Людочка не успела ответить, Дина, подмигнув ей, забрала у нее телефон:

- Здравствуй, Танечка, не узнаешь? Мы с Мишей умыкнули твою дочку.
Отмечая мой приезд, несколько перебрали, и я Мише не разрешила везти
Людочку домой. Пришлось ей переночевать у нас.

- Кто это? Дина, неужели, это ты?

- Я, Танечка, я. Ты, разве, не была вчера в заводском Доме Культуры? А я
там выступала и не без успеха – с комической важностью, похвасталась
Дина.

- Ой, какая же я дура, Женя задержался, а одна я не пошла.

- Не будешь дочку бросать на произвол судьбы. Вот, мы ее и украли. Очень
уж мне захотелось поближе познакомиться с Милкой-Вилкой, помнишь, как мы
встретились на Валиной свадьбе?

- Не ври, Динка, это твой Мишка ее украл, думаешь, я не знаю. Беда с
нею, как была в детстве сорвиголова, так и сейчас, сладу с ней нету.

- Грех тебе жаловаться, Татьяна, у тебя замечательная дочка – и,
убедившись, что рядом никого нет, заговорщицки прошептала. – Может, еще
и породнимся.

- Что ты говоришь, Людка же на шесть лет старше Мишки – и, подумав, Таня
вздохнула. – Что ж, я была бы рада. Ты с Димой не собираешься
помириться?

- Таня, давай не будем, эта тема закрыта. Лучше скажи, Женя – это кто?

- Жаль. Женя – мой гражданский муж, очень хороший человек. Он профессор
в университете, где училась Люда.

- Рада за тебя.

- Ты надолго приехала? Так хочется тебя обо всем расспросить. Должна же
я знать, как живет, моя будущая родственница.

- Сейчас же, стучи по дереву – засмеялась Дина. А в чем проблема, Мишка
везет нас, веселить и развлекать, присоединяйся к нам со своим Женей.

- Не думаю, что этим я обрадую свою дочь. Она будет стесняться меня,
Жени. Не хочу портить ей выходной. Пока, Дина, всего тебе хорошего.
Скажи Людмиле, пусть, хоть иногда, звонит мне.

- До свидания, Танечка, наверно, я скоро совсем вернусь в Россию.

- Это было бы, просто, замечательно. До свидания.



- Как Вы смотрите, милые дамы, если мы поедем в зоопарк. Мам, ты не
помнишь, сколько лет мне было, когда Вы в последний раз водили меня в
зоопарк. – спросил Мишка, выезжая со двора.

- Не помню, сынок, наверно, когда тебе было лет семь.

- А я помню – засмеялась Людочка – мне было восемь, когда мама затащила
меня в зоопарк, и я там подралась.

- Ну, это само собой, драчливой девчонке Милке-Вилке, просто так
разглядывать зверей было скучно. – С, совершенно, серьезным лицом,
пробормотал Мишка.

- Молчи, противный! А, что мне оставалось делать, когда такой же
противный мальчишка, дразнил бедную шимпанзе, а та ничего с ним не могла
сделать. Вот я и треснула его. Он конечно в долгу не остался. Короче,
мамы еле нас растащили. Мама мальчишки обозвала меня хулиганкой. С тех
пор я не люблю зоопарки. Не нравятся мне звери в клетках.

- Давайте, просто, покатаемся по городу, по дороге будем заходить туда,
где интересно, а я город посмотрю – предложила Дина.

Катались они до вечера: побывали на художественной выставке местного
гения, погуляли в парке, пообедали в кафе, посидели на берегу реки.
Усталые, голодные, завалились ужинать в ресторан. В конце концов, дамы
заявили, что на сегодня, развлечений им достаточно и они, бедные
женщины, хотят домой, спать.

В машине Людочка категорически стала настаивать, чтобы Мишка вез ее
домой. Естественно, Мишка надулся, талантливо изображая несчастного,
брошенного ребенка. Но жестокосердная Людочка была неумолима.
Единственно, чего он добился, она разрешила ему заехать завтра за ней в
школу (у нее был урок во вторую смену).

Дина улетела в Москву сразу после праздника. За то время, что она была в
городе, они почти не разлучались (не считая времени, которое Мишка и
Люда были в школе). На них нашло какое-то затмение, они совсем перестали
бояться того, что их увидят вместе. Не стесняясь, Мишка ждал Люду у
ворот школы.

Однажды днем Дина пришла в двенадцатую гимназию, зашла к «Зубру», на
перемене, зашла в учительскую. Покраснев, Люда бросилась к ней, Дина
ласково чмокнула ее в щеку.

- Здравствуйте, извините, что врываюсь – поздоровалась она со всеми, –
Людочка, мне бы хотелось познакомиться с друзьями Миши, нельзя это
как-нибудь устроить?

- Конечно, Дина Иосифовна, у меня сейчас урок в 11-Б, я приглашаю Вас.
Темой урока будет знакомство с Вами, естественно, на английском языке.

- Людочка, представьте меня, пожалуйста, – подошла к ним «графиня»,
счастливо сияя, глазами, улыбкой.

- Дина Иосифовна, разрешите познакомить Вас с Вероникой Михайловной
Ольшанской, моей доброй покровительницей и страстной театралкой.

- И давней поклонницей Вашего таланта, Дина Иосифовна, – пожимая
протянутую Диной руку, добавила «графиня».

- Мне очень приятно, что меня еще помнят. Людочка, мы же с тобой
договорились, что ты зовешь меня Диной. Не надо скрывать, что мы давно
знакомы. Сколько тебе было лет, когда мы познакомились?

- Мне было семь лет, когда вы поцеловали меня в первый раз.

- Вот видишь. Людочка дочка моей давней приятельницы. Вероника
Михайловна, мне кажется, что мы уже с Вами встречались.

- Возможно. Я пропадала тогда в театре, не пропускала не одного
спектакля с Вашим участием. Знаете, Миша ненавидит мой предмет, я химию
преподаю, но отношения у нас с ним сложились дружеские. Открою Вам
секрет, Миша моя слабость, Дина Иосифовна.

Дамы еще долго бы обменивались любезностями, но прозвенел звонок. Тепло,
попрощавшись с «графиней», Дина и Людочка пошли на урок. При их
появлении, 11-Б с грохотом встал. Людочка, счастливо улыбаясь, сказала,
что надеется на них. И ребята из кожи лезли, стараясь понравиться
знаменитой Мишкиной маме. После урока девчонки окружили Дину, почти
каждая старалась, подсунуть ей тетрадку для автографа. Всю перемену Дина
добросовестно занималась этим. Парни же, считавшие, что они выше всех
этих глупостей, стояли в сторонке, изощряясь, в сомнительном остроумии.

Вечером они втроем пошли в театр (Мишка позаботился о билетах), на
премьеру. Верный своей приверженности к классике, драмтеатр поставил
«Стакан воды». Билеты у них были хорошие, в первых рядах. Дина смотрела
с удовольствием, не делая никаких замечаний. Только однажды задумчиво
сказала:

- Лиза стала неплохой актрисой (Лиза Рошаль играла Абигаль).

После спектакля актеры, заметившие Дину в зрительном зале, затащили всю
компанию за кулисы. Лиза, с восторженным визгом, повисла у нее на шее.
Дина мягко освободилась от ее объятий:

- Лиза, ты все такая же, восторженная и непосредственная.

- Диночка, это оттого, что я ужасно рада тебя видеть.

- Ты прекрасно играла, Лизочка, рада за тебя, ты стала хорошей актрисой.


Их долго не отпускали, главный режиссер был новый, и он вцепился в Дину,
как клещ, пытаясь узнать ее мнение о спектакле. Откуда-то появилось
шампанское, обстановка становилась все более непринужденной. Молодые
актеры, перебивая друг друга, вовсю ухаживали за Людочкой. Актрисы не
оставили без внимания Мишку. Короче, вырвались они, только, часа через
два.

Незадолго до этого, Лизочка, явно раздосадованная успехом пришлой
красотки у молодых коллег, спросила, с невинным видом, у Людочки:

- Дорогая, если я не ошибаюсь, нас, как-то, уже знакомил Мишель. Вы,
кажется, его учительница. У Вас со всеми своими учениками такие теплые,
дружеские отношения?

- Нет, что Вы, дорогая, – улыбнулась Людочка, самой сладкой улыбкой,
которую смогла изобразить, и, приникнув к ушку, противной примы, шепнула
– у нас с Мишенькой интимные отношения. Когда он мне надоест,
рекомендую, он прекрасный любовник и обожает, дам бальзаковского
возраста.

- Стерва! – Отшатнулась от нее Лиза.

Подходя к машине, Дина сладко зевнула:

- Что-то я устала, ребятки. Людочка, ты садись рядом с Мишкой, а я,
пока, подремлю.

Мишка, выезжая со стоянки, покосился, на не совсем остывшую после
схватки с Рошаль, Людочку:

- Похоже, Милка-Вилка всерьез поцапалась с милой Лизочкой?

- Мишка, не дразнись, укушу. Все из-за тебя, противный, – положила ему
голову на плечо, Людочка.

- А я то, чем провинился?

- Мишенька, помолчи, лучше езжай быстрей, я тоже спать хочу – проворчала
она, устраиваясь поудобней у него на плече. И даже, когда он, не
спрашивая, свернул к своему дому, она, только, плотней прижалась к нему.

Когда же он осторожно, стараясь не разбудить ее, улегся рядом с ней,
Людочка обняла его, благодарно прижалась и сонно пробормотала:

- Какой ты у меня хороший.

Девятого мая, в Центральном парке, их дружная троица столкнулась с
Костей и Иркой. Лидочка, увидев Люду, бросилась к ней, с радостным
визгом. Костя почтительно поцеловал Дине и Людочке ручки. При этом Ирка
не преминула ехидно отметить, возросший уровень галантности в рядах
российской милиции. После церемонии знакомства, вся компания влилась в
праздничную суету. Лидочка заныла, что никто не хочет прокатиться с ней
на американских горках. Мишка сжалился над ней, и они весело убежали,
предварительно договорившись о месте рандеву. Ирка оттащила Людочку,
чтобы на свободе, с пристрастием, расспросить обо всем. Дина, взяв Костю
подручку и озорно прижавшись к нему, потребовала от него проявлений
хваленой милицейской галантности. Восхищенно взглянув на нее, Костя
подскочил к продавцу разноцветных шаров и купил три, наполненных гелием,
шарика. Дина, с благодарностью их приняла и, конечно, с восторженным
криком, один упустила.

И они с детским увлечением следили за, улетающим в голубую даль,
шариком. Ребятня, которой здесь было множество, стала упрашивать
тетеньку отпустить еще шарик. Испросив взглядом разрешение, Дина
предоставила это удовольствие ребятишкам. Ира крикнула Косте, что они с
Людой идут снимать Лидочку с американских горок:

- Ждите нас в кафе – закончила она, подхватывая под руку, Людочку.

За мороженым с кофе, Дина ненавязчиво вытянула из Кости историю его, не
совсем ординарного, знакомства с подружками учительницами.

Она слушала Костю с невольным недоверием. Представить милую, очень
женственную Людочку, расправляющуюся с вооруженным рецидивистом, было,
просто, невозможно.

- Боже мой, оказывается, Людочка, в душе, все та же Милка-Вилка, готовая
храбро броситься в бой с любым противником.

- Как Вы сказали – Милка-Вилка?

- Да, это детское прозвище прелестной девочки Людочки, мальчишки ее так
дразнили, а она отчаянно с ними дралась. И, замедте, всегда, защищая
справедливость, будь то по отношении к себе или к какому-нибудь
шимпанзе.

- Вот они где! – По своему обыкновению, заорала Ирка, – мороженое
трескают, кофе пьют, а мы, как чумовые, по всему парку носимся, их
разыскиваем. – Ирка, с грохотом, отодвинув пластмассовый стульчик,
плюхнулась рядом. – Фу, взмокла вся!

За Иркой к столу подсели Люда и Мишка. Лидочка прижалась к отцовской
спине:

- Пап, мы с Мишей, два раза прокатились, знаешь, как здорово, а я тоже
хочу мороженого.

- Ирочка, ты же сама сказала, ждать Вас в кафе. Попей, успокойся –
виновато подал ей картонный стаканчик Костя.

- Так в кафе, а не в этой юрте, чудо ты мое – залпом выпив кофе,
смилостивилась Ирка.

Костя принес, вновь прибывшим, кофе и мороженое. Отдохнув, они еще
погуляли, пообедали в кафе и, несмотря, на протесты Лидочки,
разъехались у ворот парка.

Вечер получился грустным, потому, что на следующее утро Мишка и Людочка
проводили Дину в аэропорт.

34

После праздника, у выпускных классов двенадцатой гимназии началась не
жизнь, а сплошная нервотрепка: контрольные, зачеты, дополнительные
занятия и тому подобная канитель. Храбрецов, которые решились сдавать
ЕГЭ, из трех выпускных классов, набралось, не более двадцати человек.
Безоглядно броситься в неизведанное, в 11-Б, осмелились отличницы Лилька
и серьезная, молчаливая Галя Коган, крупная девушка, с очень красивыми,
грустными глазами и черной толстой косой, Света Малышева и Аркашка,
куда уж ему деваться, Мишка и, что самое удивительное, Витька Заварзин.
Ну, этот, явно, только для того, чтобы чаще быть рядом с Лиличкой.

Людочка, сидя рядом с Мишкой в машине, тот упорно, каждый день, ждал ее
у ворот школы, строго сказала, чтобы он перестал дурить, а серьезно
начал заниматься и готовиться к экзаменам. Возмутившись вопиющей
несправедливостью, Мишка, с жаром, стал доказывать, что старательнее и
серьезнее ученика не найти в целом свете.

- Миша, пожалуйста, прекрати ломать комедию, мне совсем не улыбается,
если ты завалишь ЕГЭ. Короче, вези меня домой, а сам езжай к Лиле,
заниматься, я слышала, как она тебя звала.

- Какая самоотверженность, и мы, даже, ревновать не будем?

- Свинья! – сердито отвернулась от него Людочка.

- Не сердись, родная. Хорошо, я поеду к Лильке, хотя там мое место,
наверняка, занял Витька.

- Твое место, – язвительно хмыкнула Людочка. – Ничего, втроем
позанимаетесь, надеюсь, что ты не подерешься с Витькой, из-за этого
самого места, возле Лилички.

- Все-таки, немножко будем – засмеялся противный Мишка. – После, я все
равно к тебе приеду.

- А я тебя не пущу.

- За что же такая немилость?

- Миша, давай поговорим серьезно …

- Не надо, я знаю все, что ты мне скажешь. Людочка, мне значительно
больше помешает нормально заниматься, если ты начнешь меня избегать. Я
изведусь весь, не прогоняй меня, а. – Просительно сжал ей руку Мишка.

Люда прислонилась к Мишкиному боку, нежно потерлась виском о его плечо:

- Бессовестный ты тип, Михаил Карташов, от моей репутации и так остались
одни ошметки. Что же от нее останется, если твоя машина будет стоять всю
ночь у меня под окнами?

- Вот проблема, я оставлю ее на любой, ближайшей, платной стоянке.

- Все, мы приехали, во двор не заезжай – вышла из машины Люда.

- Учти, я приеду, если не откроешь, подниму всех твоих соседей.

- Что от тебя еще ждать, держи ключи, мучитель. И не торопись,
занимайся, у Вас завтра две контрольные.

- А, как ты попадешь домой, давай я тебя провожу?

- Не волнуйся, дурачок, у соседки запасные ключи.

Дверь ему открыла Серафима Львовна:

- Проходи, там уже сидит, этот рыжий, хоть подстригся, что в нем,
только, Лилька нашла? – Тетя Сима Витьку не жаловала.

Встретили Мишку – Лиля приветливо, Витька хмуро, явно недовольный его
появлением, что и не подумал скрывать. Не обращая внимания на Витькин
демарш, Мишка чмокнул Лилю в щечку, подвинул к столу стул:

- Чем занимаемся? Разрешите присоединиться. Лиличка чайку не
организуешь, в горле пересохло.

- Ты садись, Миша, мы к контрольной по математике готовимся. А чай я для
всех сейчас принесу. Вить, тебе, сколько ложек сахара?

- Три, и лучше бы кофе, а то в сон клонит от этой математики – Витька из
кожи лез, показать Мишке, что человек он здесь свой. Когда Лиля ушла,
он, набычившись, подступил к Мишке. – Ты зачем, гад, приперся, мало ее
помучил?

- Витька, остынь, Лилька сама меня позвала заниматься. Не надо ворошить
прошлое, теперь, мы с ней, только друзья.

- Ага, друг нашелся, что ж ты целоваться лезешь

- Ну, извини, постараюсь больше не фамильярничать. Все, кончаем базар,
идет.

Лиля вошла и, поставив на столик поднос с чашками и тарелкой оладьев,
внимательно посмотрела на взъерошенного Витьку и, несколько, смущенного,
раздосадованного Мишку.

- Миша, тебе тоже кофе, не возражаешь? Давайте, мальчики, перекусим. И
не ссорьтесь, пожалуйста, у нас работы – вагон и маленькая тележка.

Строгая и усидчивая Лилька заставила их поработать. Было уже двенадцать,
когда она, потерев уставшие глаза, сказала, что на сегодня хватит.

- Витька, поднимайся, домой тебя подброшу.

- Сам доберусь – буркнул Витька, которому хотелось, хоть на минутку
остаться с Лилей наедине.

- Витя, не упрямься – подошла к нему Лиля и ласково пригладила
разлохмаченную Витькину шевелюру. – Миша, ты спускайся, Витя тебя
догонит.

- Спокойной ночи, Лиля.

- Спокойной ночи, Миша.

Мишка сидел уже за рулем, когда Витька сел рядом с ним, его физиономию
украшала глупая, счастливая улыбка.

- Мишка, она меня поцеловала.

- Рад за тебя – процедил Мишка и рванул с места, так, что завизжала
резина. Витька ничего не заметил, откинувшись на спинку, он блаженно
закрыл глаза.

Выгрузив Витьку, Мишка медленно поехал к дому Людочки, гадая, спит она
или нет. Теплый, пахнущий молодой листвой и почками ветерок, залетал в
приоткрытое окно, ласково трепал волосы, гладил лоб, щеки. Хорошо ехать
по ночному, тихому городу. Вспомнилось блаженное, мечтательное лицо
Витьки, усмехнулся, может, что и получится у них с Лилькой. Кольнуло,
неужели ревность. Да, ну, какая к черту ревность, это хорошо, со мной
она только мучилась, а теперь спокойная, приветливая.

А, что я тащусь, как деревенская телега, может, Люда не спит, меня ждет,
а я, черт знает, о чем думаю, идиот. Мишка хотел, было, въехать во
двор, но вовремя вспомнил, что обещал Люде поставить машину на стоянку.

Первое, что он сделал, открыв дверь, осторожно заглянул в спальню. Люда
спала, отвернувшись к стенке и свернувшись калачиком. Ночник над
кроватью горел. «Обо мне подумала, ждала» – догадался он с нежностью.
Что-то горестное почувствовалось ему в съежившейся под одеялом фигурке,
в рассыпавшихся по подушке спутанных, мягких прядях. И хотя Мишка, не
очень разбирался в переживаниях чувствительной и сложной женской души, у
него защемило от жалости сердце. Каким-то шестым чувством, он
представил, как плакала Людочка, одна в пустой квартире, утирая слезы
пододеяльником и тихонько всхлипывая. Потом, рассердившись на себя,
отвернулась к стенке, подтянула коленки, чтобы не было так больно, и
уснула.

Он присел на край кровати, тихонько убрал прядку со щеки, прикоснулся,
щека была влажной. Людочка, вдруг, взяла двумя руками, его руку, нежно и
властно прижала к груди:

- Как долго тебя не было, бессердечный.

- Прости. Ты плакала, о чем?

- Не знаю, наверно, опять тебя ревновала. Молчи, сама понимаю, что дура.
Миша, мы скоро расстанемся, надолго. Ты не забудешь меня? Конечно, это
глупо, но ты поклянись, что тебе стоит.

- Родная, зачем мне тебе клясться? Я этого не умею. Ну, и расстанемся, я
буду ждать, когда мы снова встретимся, это тоже счастье.

- Утешил, медведь ты, Мишка. Ты должен был поклясться мне в вечной
любви. Эх, ты, «ну и расстанемся…». Пусти, пусти, не смей… Мишка,
Мишенька… куда, ну, куда ты, сумасшедший! – Не очень успешно, отбивалась
Людочка. – Шкурку-то, хоть скинь, медведик.

Людочка целовала, кусала Мишку, нежно, жадно, взахлеб. Опрокинув,
взобралась на него, вжимаясь всем телом, бесстыдно терлась, извивалась,
шептала, обжигая горячим, прерывистым дыханием:

- Отлюблю, отлюблю, на все время, чтобы не забыл, чтобы скучал, чтобы
вернулся, чтобы ни одна, змеей, не заползла в твое сердце.

Впиваясь в его спину нетерпеливыми, обжигающими пальцами, ласкала Мишку
горячим, жадным ртом. Бесстыдно требовала от него еще и еще ласк.

Пораженный ее страстным, неистовым порывом, Мишка потерял голову. Сжав
Людочку так, что она болезненно вскрикнула, он вывернулся из-под нее,
опрокинул и ворвался в нее бешено, жестоко.

Кровать ходуном ходила под ними, скрипела, стонала. Куда-то отлетели
подушки, одеяло. Под его тяжелым, неистовым телом, Людочка стонала от
наслаждения и плакала, обиженная его грубостью

Мишка, вдруг, опомнился. Покрывая поцелуями, мокрое от слез, лицо
Людочки, изнывая от раскаяния и нежности, шептал:

- Прости, прости меня, родная, любимая. Я животное, прости.

Она обняла его и, прощая, отвечала ему нежными, ласковыми поцелуями.
Испуганный, виноватый, Мишка, сдерживая себя, стал уж очень бережно
нежен. Людочка серебристо засмеялась и игриво подтолкнула его. И им
стало необыкновенно хорошо друг с другом. Они были нежны и страстны,
гармонично доставляя друг другу наслаждение. Потом, они еще долго
лежали, обнявшись.

- Спи, мой хороший, мой любимый. У тебя завтра трудный день.

Вот и закончился этот, богатый событиями и волнениями, учебный год.
Скоро выпускные экзамены, а у Людочки очередной повод для переживаний и
трудных решений. Вот тебе бабушка и Юрьев день, она беременна. С этим
волнующим фактом ее поздравила приятная, доброжелательная врачиха в
женской консультации, куда она пришла, почувствовав недомогание и
подсчитав, что у нее значительная задержка.

Первое, что она решила – рожать она будет, у нее будет ее крошка, ее
кровиночка, Мишкин ребенок. Второе решение было значительно трудней.
Сказать Мишке, сейчас, или значительно позже, когда он поступит в свой
Театральный институт. Ладно, у нее есть еще время, чтобы принять решение
спокойно, а не тогда, когда она взволнованна и немного не в себе. Кроме
того, просто, невозможно, ошарашить Мишку подобным известием, перед
экзаменами.

«Мишенька, родной мой, неужели ты не обрадуешься нашему ребеночку. Я
буду хорошей мамой, и буду любить Вас обоих, только полюби нашу крошку.
Ты знаешь, мне кажется, что у нас будет девочка, доченька».

Каждое утро Людочка внимательно и с некоторым страхом разглядывала себя
в зеркало, как-никак, третий месяц пошел. Неловко, пряча глаза, она
старалась, как можно реже, под разными предлогами, ложиться с Мишкой в
постель. Мишка сердился, обижался, нервничал.

- Миша, родной мой, не сердись, – заискивающе, упрашивала она его. –
Тебе нужно сейчас высыпаться и, кроме того, дурачок, у женщин бывают
периоды… – Краснела Людочка, не столько от смущения, сколько, от стыда,
за свою ложь.

Сегодня Мишка сдавал последний экзамен. Из-за своих переживаний и
волнений, она, как-то, отдалилась от своих ребят и поэтому терзалась
муками совести. Она сидела дома и ждала его, терзаясь сомнениями и
переживая, что никак не может решить, сказать или не сказать.

Звонок в дверь ударил по растрепанным нервам. Открыв дверь, изумленно
ахнула:

- Сема! Какими судьбами?!

Сдав экзамен, Мишка погрузил в машину Галю, Лилю и Витьку. Завез
сначала домой Галю, а потом и Витьку с Лилей. Чумной от радости, что
все закончилось, Витька вцепился в него, уговаривая, отметить
знаменательное событие. Мишка нетерпеливо и досадливо от него отбивался.
Лилька, понимающе усмехнулась, чмокнула его в щеку и, подхватив,
упирающегося, непонятливого дружка, утащила его в подъезд.

Купив в супермаркете легкого вина и всякой вкусной всячины, Мишка
влетел во двор. У Людиного подъезда стояла такси. Возле машины
прохаживалась девчонка лет десяти, с густым золотистым «конским» хвостом
и симпатичной мордашкой. Девчонка с интересом, бесцеремонно его
разглядывала. Встретившись с ним взглядом, улыбнулась, благожелательно
и, почти, по-женски.

- Нюська, тебе еще рано заглядываться на молодых людей – подмигнул
Мишке высокий, со спортивно-сухощавой фигурой, мужик. Наметанным
взглядом, Мишка мгновенно оценил и кошачью гибкость бойца, и твердый
взгляд серых, внимательных глаз, и седеющий короткий ежик волос, отца
Нюськи. Подхватив небольшой чемодан, одной рукой, а другой, руку дочери,
мужик втащил девчонку в подъезд. На прощанье девчушка озорно махнула
Мишке рукой.

Нюська, Нюсечка, какое знакомое имя, где-то он уже слышал его.
Подчиняясь, внезапному порыву, Мишка рванулся в подъезд, притаился на
первой площадке.

- Пап, ты заметил, как побледнел этот парень в иномарке, когда ты
назвал меня по имени? – Услышал Мишка голос девчонки.

- Все от тебя бледнеют и краснеют, задавака ты, Нюська. Все, пришли.

- Звони, что стоишь? Боишься?

- Боюсь, Нюська. Столько лет не виделись.

- Сема! Какими судьбами?! Боже мой, Нюсечка! Какая ты большая и
красивая! – Как радостно-нежно прозвучал ласковый голос Людочки. У Мишки
болезненно сжалось сердце. Сема – первая, несчастная любовь Людочки.

- Проходите, Сема, что ты стоишь? Постой, а где Тося? Сема, неужели, ты
оставил ее внизу?

- Мама погибла, тетя Мила, всхлипнула Нюсечка, что-то глухо еще
пробурчав, по-видимому, прижатая к животу Людочки.

- Господи, какое несчастье! Семочка, как это случилось?! – Последнее,
что услышал Мишка.

Ошеломленный, подавленный, Мишка вышел во двор, сел на скамейку,
невыносимо захотелось закурить.

- Ваше сиятельство, что это Вы такой смурной? Никак, опять поссорились
с прелестной Людочкой?

- Верка, отстань. Мне, только, твоего ехидства, сейчас, и не хватает. –
Вяло отмахнулся Мишка от Верочки. – Лучше, будь человеком, найди мне
закурить.

Верочка, все-таки, была верным другом, пулей слетала в соседний двор и
стрельнула несколько сигарет у, сидящих под грибком, пацанов, нагло
дующих пиво, среди бела дня. Благодарно взглянув на Верочку, Мишка
закурил.

- Что с тобой, Мишка? – Подсела рядом с ним на скамейку, Верочка –
жилетка верного Цезарио, в распоряжении, Вашего сиятельства. –
Попыталась она шуткой расшевелить понурого Мишку. Он, только, криво,
рассеянно улыбнулся. Ему, вдруг, захотелось утешения, чтобы кто-нибудь
сказал, что все это ерунда, ничего особенного не произошло.

- К Людмиле гости приехали – вздохнул Мишка.

- Ну и, что?

- Ничего, если забыть, что она, когда-то любила этого мужика, и у него
погибла жена.

Тут он увидел Нюсечку, вышедшую, только что из подъезда. Оглядев двор,
она с независимым видом пошла к их скамейке.

- Здравствуйте – вежливо поздоровалась она с Верой. Потом со смелым
интересом уставилась на Мишку, спокойными зелеными глазищами. У Мишки,
даже, мороз пробежал по спине. Такой взгляд мог быть, только, у много
повидавшего, пережившего человека, которого трудно чем-то удивить или
испугать. И это у десятилетней девчушки.

- Я знаю, что Вы к тете Миле приехали, почему тогда здесь сидите? – С
обезоруживающей простотой спросила Нюсечка.

- Может, познакомимся, Нюсечка, меня Мишей зовут. А почему ты думаешь,
что я к тете Миле приехал.

- У меня папа опер, и он научил меня замечать и анализировать мелочи. У
Вас в машине цветы и пакет из магазина.

- Ну и, что? Может быть, я к другой тете приехал.

- Нет, не к другой – снисходительно улыбнулась Нюсечка. – Вы выскочили
из машины, потянулись за цветами и, вдруг, замерли, услышав мое имя.
Значит, уже слышали его раньше. Знать его могла только тетя Мила, а Вы
от нее.

- Не убедительно, эти факты свидетельствуют, только о том, что я знаю
тетю Милу – уже вовсю забавлялся Мишка. – А приехал, может быть, совсем
к другой тете, хотя бы к этой милой девушке. Кстати, познакомься, ее
зовут Вера.

- Мишка, ты хам – возмутилась Вера, – а я еще ему за сигаретами бегала.

- Вот, еще одно доказательство, что Вы, Миша, приехали к тете Миле.
Извините. – Торжествующе засмеялась Нюсечка. – А, главное, то, что цветы
и пакет, до сих пор лежат у Вас в машине.

- Все, сдаюсь, ты станешь знаменитым детективом, как мисс Марпл.

- Нет, я буду опером, как папа. И буду ловить бандитов, они убили мою
маму.

Лицо у Нюсечки потемнело, исчезло выражение детского, веселого
торжества, глаза ненавистно сузились. Мишка притянул Нюсечку к себе и
посадил на колени. Она попыталась, было вырваться, но Мишка держал ее
крепко, погладил.

- Я пойду, Миша. Пока, Нюсечка – поднялась Вера и, крепко пожав,
протянутую ей ручку, быстро пошла к своему подъезду.

- Тетя Мила очень добрая, что ты здесь сидишь, я познакомлю тебя с
папой. Пойдем. Знаешь, это колечко она мне подарила. Сначала я носила
его на цепочке, а теперь все время боюсь уронить его с пальца. Оно еще
немножко велико мне.

- Нет, Нюсечка, не пойду. Твоему папе и тете Миле нужно, наверно,
поговорить, а я помешаю. А колечко очень красивое.

- Ничего не помешаешь, я пообещала ей тебя привести, а папке сказала,
что пойду погулять.

- Ох, Нюська, так ты меня выдала, шпионка.

- Идем! – соскочила она с колен, вцепилась в Мишкину руку, потащила. –
Что ты упрямишься, она ждет тебя. Не бойся, папка не собирается жениться
на тете Миле.

- Ну, все-то она знает. Может тетя Мила захочет стать тебе мамой. – У
Мишки, даже, голос сел от такого предположения.

- Ой, какой же ты дурак, я сама слышала, как она сказала папе, что не
надо ворошить прошлое. И еще, что ждет одного человека. Я догадалась,
что тебя. Тут и шепнула ей, что приведу тебя.

- Нюська, догадливый ты чертенок! – Подхватил ее на руки Мишка,
подбросил, закружил. Нюсечка, визжа от восторга, вцепилась ему в волосы.

- Ну, что идешь ты или нет? – Снова потащила его Нюсечка, встав на
землю.

- Идем, видно, никуда от тебя не денешься.

- Нюська, ты опять вцепилась мертвой хваткой в понравившегося тебе
человека. – Встретил любимую дочку Семен, внимательно разглядывая Мишку.

- Проходи, Миша, вижу у тебя все в порядке, спасибо за цветы, поставь
их в эту вазочку. Познакомься, Семен Николаевич – мой старый друг, мы
учились в одном университете. – Людочка нервно крутила в руках вазочку.

Осторожно вытащив из ее рук хрустальную вазочку, Мишка, незаметно сжал
вздрагивающие пальцы:

- Не волнуйтесь, Людмила Сергеевна, уверен, что сдал нормально. –
Мужчины обменялись крепким рукопожатием, внимательно, не без ревности,
разглядывая друг друга. – У Вашей дочки, Семен Николаевич, очень развиты
дедуктивные способности. Людмила Сергеевна, я купил в гастрономе,
кое-что. Думаю, нам есть, что отметить. Встречу старых друзей, мое
окончание школы. Нюська, тащи пакет на кухню, сейчас, мы устроим пир.
Прошу нам не мешать. – Тарахтел Мишка, стараясь сгладить, несколько,
напряженную атмосферу.

Семен удивленно проводил глазами дочь, вприпрыжку, тащившую на кухню
большущий пакет. Потом вопросительно взглянул, на нервно засмеявшуюся,
Людочку:

- Милка, это его ты ждала? Он же еще мальчик.

- Да! – Людочка, с вызовом, храбро посмотрела в, удивленно,
уставившиеся на нее, глаза Семы. – Я люблю Мишу, и не такой уж он
мальчик, через месяц ему будет девятнадцать. Он храбрый и сильный и
любит меня. И не смотри на меня так, а то зареву.

Из неудобного, тягостного положения, Людочку выручила нетерпеливая,
требовательная трель дверного звонка. Облегченно вздохнув, она бросилась
к двери.

- Милка, мы опять к тебе всем кагалом, бери своего ненаглядного, и
поехали праздновать! – Заорала Ирка, тормоша и чмокая в щеку подругу. –
Совсем Вы обнаглели, как я погляжу. Мишка у самого твоего подъезда
поставил машину.

- Здравствуйте, Людмила Сергеевна, – поцеловал Людочке руку Костя –
Ирочка, умерь свой темперамент.

- Лидочка, какая ты сегодня нарядная – обняла девочку Люда. – Ирка, не
кричи, проходи, только не падай, тебя ждет сюрприз.

- Семка, убей меня бог лаптем, Семушка! Откуда ты взялся?!

- Здравствуй, Ира, ты все такая же, суматошная. Можешь чмокнуть меня в
щеку.

- Постой, а это кто, неужели Нюсечка? Нюська, паршивка, как ты смеешь
меня не узнавать! Я же тебя на руках носила, в коляске катала. Не
счесть, сколько конфет тебе скормила. Сейчас же, прыгай на меня и целуй!

- Здравствуйте, тетя Ира, я помню, как прыгала и лазила к Вам в карман
за конфетой. А, сейчас, мне неудобно, я уже большая. Можно я Вас так
поцелую.

- Можно, Нюсечка, можно – прослезилась Ирка, целуя девочку. – А
мамочку, Вы с папой, не взяли с собой?

В комнате повисла тягостная тишина. Семен помрачнел, Нюсечка
отвернулась, скрывая, навернувшиеся слезы:

- Нет мамы, убили мамочку – глухо пробурчала она.

Прижав Нюсечку, Ирка стала раскачиваться вместе с ней, причитая:

- Ох, Тося, Тося, Тосечка – подружка дорогая моя!

Семен, подойдя к горюющей парочке, похлопал Иру по плечу:

- Ну, будет, Ира, будет. Хватит разводить сырость. Мы с Нюсечкой свое
отплакали, но не забыли, правда, доченька? Мы, этой сволочи, житья
спокойного не дадим, за тем и приехали. Аня, ты же у меня сильная, лучше
познакомься с Лидочкой, вдвоем Вам будет веселей.

- Вы, если я не ошибаюсь, майор Дробот Семен Николаевич? Давайте
познакомимся – протянул руку, для рукопожатия, Костя – Капитан Карцев
Константин Сергеевич, это я получил уведомление о Вашем приезде. Правда,
мы ждали Вас завтра.

- Да, вот, захотелось навестить старую знакомую, узнать, как живет.

- Врет, старую любовь ему захотелось навестить, узнать, как живет –
шепнула Косте на ухо зловредная Ирка. Сохраняя любезное выражение лица,
Костя с трудом удержался от понимающей, насмешливой ухмылки.

Из кухни вышел Мишка в фартуке и с ножом в руке:

- Эй, помощница, живо, с Лидочкой, дружно, весело собираем на стол –
стараясь сохранить веселый и непринужденный вид, распорядился он, тем,
не менее, тревожно вглядываясь в лица Людочки и Семена. – Костя, Ирина
Владимировна, здрасти!

- Здравствуй, Мишенька, поздравляю тебя, дорогой, – ехидно-ласково
пропела Ира, Костя приветливо кивнул. Мишка скрипнул зубами и скрылся на
кухню. Девчонки, с помощью Людочки, с энтузиазмом, бросились выполнять
ответственное задание.

Когда стол был накрыт приборами и, приготовленными Мишкой, салатами, он
торжественно внес, под аплодисменты, огромное блюдо с отбивными и
гарниром из овощей и кукурузы.

За столом, Людочка оказалась между Семеном и Мишкой. С другой стороны к
Семену прилепилась Ирка. На другой стороне стола, Костя устроился между
девочками. Исполняя роль радушного хозяина, Мишка рекомендовал различные
закуски, разливал вино и, поднимаясь, ревниво косился в сторону Семена.

Так как вина было всего одна бутылка, то она была быстро выпита, и
насытившиеся гости разбились по интересам. Девчонки заявили, что им
надоело сидеть в доме, и они хотят гулять. Уговорить идти с ними, они
смогли только Иру. Мишка с Людочкой занялись уборкой, а Костя и Семен
завели деловой разговор.

Собрав со стола тарелки, Людочка подхватила стопку и направилась, было
на кухню, как, вдруг, услышала знакомую, ненавистную фамилию –
Никоненко. Людочка вздрогнула и непроизвольно оглянулась. Встретившись с
настороженным взглядом Кости, поспешно отвернулась.

- Постойте, Людмила Сергеевна, можно Вас на минутку – вкрадчиво-ласково
позвал ее Костя.

- Извините, Костя, мне посуду нужно отнести – стараясь, чтобы ее голос
звучал, равнодушно, ответила Людочка и поспешно вышла из комнаты.

- Миша, Семен у Кости о Никоненко спрашивал, а я, кажется, выдала себя.
Костя пытался меня остановить.

- Ну и, что ж ты всполошилась, глупенькая? – Попытался обнять ее Мишка.


- Господи, если они начнут расспрашивать, им же придется все
рассказать. – Увернулась от его рук Людочка.

- Понятно, стыдишься меня, как же, первая любовь узнает …

- Мишка, как ты можешь, ну да, я тогда влюбилась в него, что же ты всю
жизнь теперь будешь меня этим попрекать? Ты прав, мне трудно будет
рассказывать Семену, о том, что произошло в этой чертовой «Синегории» …
Черт с тобой, пойду и все им расскажу, а ты не смей встревать, рыцарь. –
Гордо отвернулась от Мишки Людочка, но не выдержала, всхлипнула.

Мишка, почувствовав себя скотиной, обнял ее, поцеловал в макушку:

- Прости меня, родная, давай вместе расскажем, наверно, этим мы
поможем, нашим чертовым ментам, эту сволочь за жабры взять.

Строптиво дернув плечами, Людочка еще минуту обиженно дулась и,
вздохнув, проворчала:

- Ладно уж, идем, куда мне, бедной, от Вас деваться. Гори ясным огнем
моя девичья честь и репутация порядочной девушки. А ты не очень-то
хвастайся, применение приемов бокса и боевых навыков, против
неподготовленных мирных граждан, уголовно наказуемо.

- Ага, быки этого Матвеича, невинные ягнята с резиновыми дубинками.

- Сдается мне, Людмила Сергеевна, что Вы опять попали в неприятную
историю – встретил их Костя, насмешливо-сочувствующей репликой. – На
этот раз вместе с этим молодым, но способным, человеком.

- Подожди, Костя, – остановил его Семен. – Люда, тебе известен
Никоненко Никита Матвеич.

- Да, мы имели сомнительное удовольствие, встретиться с этой скотиной –
вместо Людочки ответил Мишка.

- Где, когда и при каких обстоятельствах? – Лицо у Семы необычайно
серьезное, с тревогой отметила Людочка. – Поверьте, ребята, это очень
важно. Этот гад подозревается в организации нескольких убийств, в том
числе и Тоси.

- Боже мой, Семочка, – на глаза Людочки навернулись слезы – Миша,
расскажи все, с числами, свидетелями и местом, где это произошло. Да,
Миша, где дубинки, которые мы у них отобрали? И еще, у директора
двенадцатой гимназии, Зубруса Николая Витольдовича, находится документ,
относящийся к этому делу.

- В гараже, завернуты в пленку, отпечатки должны сохраниться. – Мишка
рассказывал долго, подробно, ничего не приукрашивая и не скрывая. Оба
милиционера слушали внимательно, скрывая удивление и невольное
восхищение. Только в конце, Костя позволил себе пошутить:

- Да, Сема, талантливая у тебя ученица. Я тебе потом расскажу, как наша
прелестная Людмила Сергеевна, «Мальца» взяла, был у нас такой отморозок,
теперь сидит.

- А, вот, этого не надо, мало Вы мне, Костя, крови попортили с этим
делом.

- Ну, в этом, дорогая Людмила Сергеевна, Вы сами виноваты – засмеялся
Костя. – Слушай, майор, ты не находишь, что нужно дать хозяйке от нас
отдохнуть. Для Вас с дочкой мы забронировали номер в гостинице. Давай я
Вас подброшу, а завтра мы вернемся к нашим баранам. К восьми тебя ждем.
– Еще раз, поцеловав у Людочки руку, Костя побежал вниз по лестнице.

- Сема, привези Нюсечку завтра ко мне, не сидеть же ей целый день в
номере, а если она захочет, можешь и сегодня оставить.

- Спасибо, Мила, сегодня не нужно, мы с ней будем обустраивать наше
жилье. А с Нюськой ты меня выручила, если откровенно, я на тебя и
рассчитывал.

- Спасибо, Семочка, а я-то, дуреха, думала, что ты меня захотел
увидеть. – Насмешливо-кокетливо вздохнула Людочка.

- Милка, ты, просто, не представляешь, как я рад тебя видеть. Ну,
ладно, пошел, Нюську я утром привезу. Пока, Михаил, а ты понравился
Нюське, это дорогого стоит. – Махнув рукой, Семен выскочил за дверь.

У Мишки, внутри, был полный кавардак и сумбур. Он еле сдерживался, что
бы ни заорать на Люду. Еще никогда он так не ревновал. Захлопнув за
собой дверь на кухню, он с остервенением загремел посудой, засовывая ее
в раковину под струю воды.

- Ты, что, дурачок, ревнуешь? – Прижалась к его напряженной, каменной
спине Людочка.

Резко повернувшись, так, что Людочка испуганно отшатнулась, он яростно
схватил ее за плечи:

- Кокетничаешь! Глазки строишь! Семочка – аж голос дрожит, и слезки на
глазки набегают. Первая любовь не ржавеет, да?! А вторую, можно и
выбросить! Как же, сильный, уверенный в себе, к тому же и, наконец,
свободный. И по-прежнему влюблен. … Не упустите свой шанс, Людмила
Сергеевна.

Ошеломленная, подавленная Мишкиной яростью, Люда, даже, не чувствовала,
что Мишкины пальцы больно впились в ее плечи. Глядя, в его нестерпимые
от гнева глаза, она, с горечью и страхом, поняла, что Мишка, ее
Мишенька, сейчас, ее ненавидит. Оказывается, он считает, что она может
поступить так низко. Что она холодная, расчетливая дрянь.

- Пусти меня, Миша. – Еле сдерживая себя, она высвободилась из его рук.
Отвернулась. – Тебе лучше уйти. – Она, как будто, окаменела, постепенно
грудь заполнялась леденящей, болезненной пустотой.

- Прогоняешь?! Не нужен, значит? Всего хорошего, Людмила Сергеевна.
Желаю счастья! – Налетев на стул, он яростно отбросил его. Как только
Мишка вылетел из кухни, Люда без сил опустилась на пол, слезы обиды
душили ее. Затыкая себе рот, чтобы он не услышал ее плача, она тряслась
и билась о ножку стола.

Еле найдя пиджак, Мишка трясущимися руками уже искал на двери замок,
когда подозрительный звук остановил его. Прислушался, отошел, чтобы
посмотреть на кухонную дверь. За ней было подозрительно тихо. Слепой
гнев сменился тревогой. И опять толи хрип, толи всхлип. Приоткрыв дверь,
Мишка увидел, что Люда неловко сидит на полу и плачет, утирая слезы
ладонями, растрепанными волосами и, что особенно его поразило и тронуло,
совсем по детски, сморкаясь в подол блузки.

Мишка опустился рядом с ней на колени, достал из кармана мятый платок,
единственным достоинством которого, был его размер, и стал неуклюже, но
старательно вытирать ей лицо и нос.

- Мишка, убери свою дурацкую тряпку, от нее табаком несет, и пусти, я
встану.

- Люда, прости, я был не прав. – Не отвечая, Люда подняла стул,
аккуратно поставила его к столу и также, молча, заперлась в ванной.

Мишка, в сердцах, грохнул кулаком по двери ванной:

- Ну, как ты не понимаешь, что я от ревности сдурел?! Я испугался,
понимаешь! Ну, виноват я, прости! Людочка, ты же не бросишь меня? … И не
любишь его больше, правда? – Последние слова Мишка почти прошептал. Хотя
в ванной шумела вода, каким-то чудом, Людочка услышала его. Щелкнула
задвижка, Мишка влетел в ванную. Людочка стояла перед ним в брючках и в
лифчике, с мокрыми лицом и распущенными волосами. Глаза у нее были
красные и гневные:

- Я тебя, дурака, люблю! И я не дрянь …! Слышишь, не дрянь! А, теперь,
убирайся! … Видеть тебя не могу. – Это она пробурчала, уже барахтаясь в
Мишкиных объятиях и уворачиваясь от поцелуев, с которыми бессовестно
лез, этот ревнивый грубиян, глупый и бесконечно родной. Людочка еще
немного подергалась, побрыкалась, обижено посопела и, судорожно
вздохнув, повисла у Мишки на шее.

- Прости, я скотина, до слез довел, мою ласточку. Милка-Вилка, милая,
любимая, что бы я делал без тебя, страшно, даже представить – Мишка, в
тесноте ванной, хотел подхватить Людочку на руки, но она уперлась ему
кулачками в грудь.

- Пусти, ненормальный, ты же весь мокрый: и рубашка, и пиджак, да и я,
не лучше. Убирайся из ванной, дай мне себя привести в порядок. Пиджак и
рубашку повесь где-нибудь, в спальне в шкафу твоя футболка висит.
Разбрасываешь, неряха, она чуть маме на глаза не попалась. Едва не
скомпрометировал девушку. – Выставила она из ванной Мишку.

Он весь извелся, дожидаясь ее и проклиная, несносную привычку женщин
часами наводить красоту. Когда же она появилась, с нежным румянцем на
щеках, толстой косой, переброшенной на грудь и в белом, махровом халате,
туго перетянутом, в талии, у Мишки, на секунду, перехватило дыхание от
восхищения. Наверно, он никогда не сможет привыкнуть к красоте и нежной
прелести Людочки.

Естественно, она тут же очутилась в Мишкиных объятиях.

- Красавица моя, самая, самая милая на свете, а коса-то, как тебе идет
– зарылся Мишка носом в ее волосы, – а пахнут-то как, это духи у тебя
такие обалденные?

- Мишка не подлизывайся, все равно, я на тебя сердита. Все, хватит меня
тискать – притворяясь сердитой, отбивалась от него Людочка. – Кофе хочу.
Настоящий, с пенкой – капризничала она, стараясь скрыть, что, на самом
деле, больше всего ей хочется затащить Мишку в постель.

- Мадам, не сходите с ума, ночь на дворе, какой кофе. Или у мадам
коварный замысел – Мишка прижал Людочку к себе и, куснув ушко, жарко
шепнул – промучить, бедного ревнивца, всю ночь.

- Бессовестный, развратный негодяй! – побагровела Людочка, чувствуя,
как желание, горячей волной заливает все тело. Отяжелев, она предприняла
слабую попытку оттолкнуть Мишку, но не преуспела. Так, как ноги ее уже
не держали, пришлось, к своему стыду, ухватиться за Мишкину шею и
прижаться всем телом. Бессовестный негодяй тут же воспользовался этим,
как вампир впился ей в губы и поцеловал так, что она, с не меньшим
жаром, уже через секунду, целовала его жадно и самозабвенно.

Никогда еще Людочка не была с ним такой ласковой: покорной и
требовательной, страстной и нежной. Она, то удивительно чутко
откликалась на любое Мишкино желание, нежно подчиняясь ему, ласкала его
губами, языком, руками, казалось всем телом. Вместе со стонами
наслаждения, у нее вырывались удивительные слова любви и благодарности.
То сама набрасывалась не него, перехватывая инициативу, то неистово
жадно, то ласково осторожно. После, обнимая и благодарно целуя Людочку,
Мишка почувствовал на губах соленую влагу:

- Что с тобой? Все еще не можешь меня простить?

- Нет, что ты, милый, не пугайся, бабьи слезы, что вода: от горя ревут
и от счастья, провожая, ревут и, встречая, обливают Вас слезами. Мужикам
этого не понять. Толстокоженький мой, медведик мой ненаглядный – нежно
засмеялась Люда, прижимая его голову к груди.

- Это я-то медведь! – рыкнул Мишка, довольно чувствительно куснув ей
грудь. – Загрызу, косточки обглодаю.

- Ай! Медведь неуклюжий, больно же! И не наваливайся на меня всей
тушей – испугалась, за ребеночка, Люда – слезь с меня Миша.

- Я, что, действительно, сделал тебе больно? – Не на шутку перепугался
Мишка. – Ох, я идиот.

- Ага, испугался, медведик. Успокойся, дурачок, я пошутила.

35

- Миша, ну, Миша же! Не спи!

- А? Почему? – сонно проворчал он – я спать хочу, а ты, почему не
спишь? Кофе же я тебе не сварил – хихикнул ехидно Мишка.

- Ах, ты, вредина противный, нужен ты мне.

- Так я, не нужен! Ну, я тебе покажу!

- Мишка! Прекрати, сейчас же! Не надо, Миша, серьезно, перестань,
послушай. Что это тебя разобрало, ты же спать хотел?

- Хотел, расхотел, сама виновата.

- Мишка, тебе лучше уехать.

- Ты, что, не можешь со мной уснуть? Это очень приятно – сгреб ее
Мишка.

- Мишка, бессовестный, я тебя, сейчас, стукну. Сема утром привезет
Нюсечку. Я не хочу, чтобы она утром тебя увидела здесь.

- А, что я такой страшный по утрам?

- Ну, что ты дурака валяешь. Просто, как ребенок расшалился. Как ты не
понимаешь, что мне будет стыдно – Людочка уже, чуть не плакала.

- Ладно, прости, я уеду в шесть часов.

- Ты проспишь.

- Если ты дашь мне сейчас уснуть, не просплю. Спи, моя хорошая, все
будет хорошо, если просплю, спрячусь в шкафу или сигану нагишом в окно –
хохотнул Мишка, обнимая Людочку и укладывая ее рядом с собой.

- Не серьезный ты человек, Мишка. Если проспишь, я тебя убью – зевнула
Людочка, устраиваясь у него на плече.

Открыв глаза, и не обнаружив рядом с собой Мишки, Людочка, первым
делом, взглянула на часы, было начало седьмого. Облегченно вздохнула,
встала, зябко поежилась, надевая халат, выглянула в окно. Было пасмурно,
и слышался монотонный шум дождя. Вдруг, грохнуло, раскатилось,
взметнулась занавеска, ослепительный зигзаг осветил комнату жутковатым
белым светом. Люда взвизгнула и кинулась закрывать окно, о котором они,
конечно, вечером и не вспомнили. По полу разлилась приличная лужица,
значит, дождь идет давно.

Сунув в тапки озябшие ноги, Людочка пошла на кухню. Мишка стоял у плиты
и жарил на большой сковородке, чуть не десяток сосисок. На столе стояла
тарелка с горкой поджаренного хлеба. Восхитительно пахло кофе.

Людочка прижалась к Мишкиной спине:

- Спасибо, милый, когда ты только успел.

- Иди, умываться, засоня, и будем завтракать. Мне уже смываться пора,
скоро твою подопечную привезут.

- Раскомандовался – проворчала Людочка, обидевшись на «засоню», но
покорно пошла в ванную.

Умытая, подкрашенная, с косой, так любезной Мишкиному сердцу, но все еще
не простившая, грубияна Мишку, Людочка уселась рядом с ним за стол.
Мишка поставил перед ней тарелку с двумя сосисками и кофе.

- Любите вы, Михаил Дмитрич, поесть. Куда столько, пожарил бы яичницу, и
дело с концом.

- Эй, что это мы задираемся. Чем я провинился, скажите, вроде ничего
такого не сделал. Только, что был, кажется, милым. А яичницу, я терпеть
ненавижу.

- Вот-вот, обидишь человека и, даже, не заметишь. Медведь, он и есть
медведь. – Людочке стало, вдруг, смешно, что она так глупо обиделась. –
Прости меня, Мишенька, это у меня утренний бзик. Ты у меня самый лучший,
самый заботливый.

- Это другое дело. Ну, раз я такой хороший, то, наверно, меня можно и
поцеловать – подставил Мишка щеку.

Чмокнув подставленную щеку, Люда с тревогой взглянула на часы:

- Мишка, ешь быстрее, они могут в любую минуту приехать. – увидев у
Мишки в тарелке такой же, как у нее комплект, удивилась – ты зачем
столько сосисок нажарил?

- Нюсечку завтраком накормишь, а может и своего Семочку. Кстати, мне
кажется, что ты не столько Нюсечки боишься, сколько боишься, как бы ее
папочка, меня утром не увидел. – Помрачнел Мишка.

- Ага, ревнуешь, Отелло несчастный, – скрывая смущение, перешла в
наступление Людочка. – А помнишь, изменщик коварный, как я мучилась
из-за твоих девчонок.

- Все, пока, если начались воспоминания о моих прегрешениях, мне лучше
уйти. – Поднялся Мишка, одним глотком, допивая кофе.

Людочка пошла за ним.

- Миша, поцелуй меня. – Что-то в ее голосе поразило Мишку – он
осторожно, чуть прикоснулся к ее губам.

- Не так! – Подпрыгнув, она повисла на нем, чуть доставая до пола
носками, подняла к нему лицо, глаза – подернутый влагой, радужный
перламутр. – Обними меня крепче, Мишенька.

Отдышавшись от долгого, головокружительного поцелуя, Мишка тревожно
заглянул ей в глаза:

- Ты словно прощаешься со мной?

- Ты же уезжаешь скоро. Все, иди, Миша.

- Люда!

- У нас еще будет время поговорить, родной мой. Уходи быстрей.

- Ладно, пока. Да, Людмила Сергеевна, вы не забыли, что послезавтра
выпускное торжественное собрание и бал. Вручение аттестатов и медалей. У
нас медалистки – Лилька и Галя Коган.

- Не забыла. Уйдешь ты, наконец?! Мишка, ты, как старый еврей, который
прощается, но не уходит.

- А я наполовину еврей и, надеюсь, когда-нибудь, стать старым.

- Иди, иди, будущий старый еврей – засмеялась Людочка. – Ой, Мишка,
возьми зонтик, промокнешь.

- Не сахарный, не размокну! – Крикнул набегу, Мишка.

- Принимай, Милка, обузу – неловко пошутил Семен, входя за, нисколько не
смущенной, Нюсечкой.

- Сема, вы, наверно не завтракали, давайте я вас покормлю.

- Нюську покорми, а мне, извини, некогда, такси ждет.

- Одну минутку, Сема, я заверну тебе с собой.

- Нисколько ты не изменилась, Милка – прошел Семен за ней на кухню, –
как прежде, готова последнее отдать.

- Преувеличиваешь, Семочка, сосиски у меня не последние – прыснула
Людочка.

- Только еще красивее стала, как же мне жить-то, теперь, дальше? –
Хрипло выдохнул он, тяжело опустив ей руки на плечи.

- Не надо, Сема, я же тебе все сказала, прошлого не вернуть.

- Эх, даже, поговорить некогда, жизнь, черт бы ее побрал.

- Удачи тебе, держи свой сухой паек. Ты за Нюсечкой вечером приедешь?

- А, если не смогу, она тебе ночью не помешает? – Прохрипел Семен.
Невольно вопрос прозвучал зло, издевательски.

- Дробот, ты что?! – Отшатнулась, Людочка, побледнев, слезы, от
неожиданной обиды, так и брызнули из расширенных глаз.

- Милка, прости, не плач, пожалуйста, я не знаю, как у меня вырвалось.
Знаю, глупо было надеяться, но, когда узнал, что мне нужно лететь в
Н-ск, я чуть с ума не сошел. – Семен схватил руки Людочки и, лихорадочно
стал целовать. – Хорошая моя, бедная, как же я виноват перед тобой,
прости, за все прости.

- Сема, тебя такси ждет и люди – Она стояла, не отнимая рук, смотрела на
склоненную, седеющую голову, когда-то любимого человека и ей было
безумно его жалко, хотелось погладить, приласкать его.

- Папа, там такси гудит – вошла на кухню Нюсечка.

Семен выпрямился и, махнув рукой, выскочил из квартиры.

- Нюсечка, быстрей догони папу, он забыл свой завтрак.

-Успела – с торжествующей физиономией влетела девочка. – Дождь прошел,
но я угодила в лужу.

- Молодец. Иди, помой руки, а я, пока, разогрею твой завтрак в
микроволновке. Постой, ты же ноги промочила. Туфли здесь сними, а
колготки повесь в ванной. Я тебе носки найду.

- Не надо, теть Мила, я босиком, у Вас пол теплый.

- Ну, хорошо, беги, приводи себя в порядок, – оставляя мокрые следы,
Нюсечка, на цыпочках, юркнула в ванную.

- Тебе кофе с молоком или со сгущенкой? – оглянулась на девочку Люда,
когда та появилась на кухне. И тут же увидела, что противная Нюська,
зыркнув мельком в раковину, где лежала Мишкина немытая посуда, с
ехидством, понимающе посмотрела на нее. «Ох, я дура, не догадалась
убрать за Мишкой. Вот, глазастый чертенок. Хорошо, хоть в спальне успела
убраться».

- Тетя Мила, а Миша мне понравился, он красивый и сильный, почти, как
мой папа, и я сразу догадалась, что он к Вам приехал. – Болтала Нюсечка,
уплетая сосиски.

- И, как же ты догадалась? – «Догадливая ты моя, на мою голову».

- Элементарно, Ватсон! – С комической важностью, снисходительно
улыбнулась Нюсечка. – Он замер, когда папа окликнул меня по имени, а в
машине лежали цветы и пакет из магазина. Он Ваш друг, Тетя Мила. Вы
очень его любите?

- Аня, ты еще маленькая, чтобы задавать мне такие вопросы. – Людочка
сердито отвернулась от наглой девчонки.

Пропустив мимо ушей сердитую реплику, Нюсечка задумчиво продолжила:

- Жалко, а папка так надеялся. Перед отъездом я застала его, сидящим над
Вашей фотографией. Он так нежно ее поглаживал.

- Аня, сейчас же прекрати! Как ты не понимаешь!.. Прошлого не вернуть,
Анечка.

Нюсечка подошла к Люде и, обняв, прижалась к ее боку:

- Тетя Мила, а я помню, как Вы подошли к нам с мамой, я сидела на окошке
и ела пирожок и пепси. Потом мама дала мне колечко, сказала: «Тетя Мила
тебе подарила, береги и помни». Мы его сначала в шкатулку положили. Я
сберегла, вот оно. А теперь у меня нет мамочки – всхлипнула Нюсечка.

- Знаешь что, Нюсечка, – обняла девочку Люда – давай-ка мы закончим это
утро воспоминаний, а то, не дай бог, расплачемся, как две дурочки. Я,
сейчас, переоденусь, и мы с тобой куда-нибудь сходим. Куда бы ты хотела?

- Мы с Лидкой уговорились на сегодня созвониться.

- Вот и хорошо, я пошла переодеваться, а ты звони Лидочке.

Когда принаряженная Люда вышла из спальни, озабоченная Нюсечка сообщила,
что Лидка, сейчас отбивается от мамочки, которая, со своим новым
мужем, тащит ее к нему на дачу. Как только отобьется, обещала сразу же
позвонить. Вместо Лидочки позвонил Мишка и поинтересовался, какие у них
планы на день и, что он готов составить им компанию. Людочка шепотом
отругала любимого, что он сумасшедший, назойливый тип, тем не менее,
скрывая радость, обрисовала ситуацию. Мишка крикнул, чтобы они никуда не
уходили, через пятнадцать минут, он будет у них, как штык. Позвонила
Лидочка и с радостью сообщила, что мамочка и ее муженек уехали и она,
свободная, как птица, ждет их во дворе.

Через полчаса Мишка въезжал во двор, Лидочка уже бежала к ним с
ошеломляющим известием, что тетя Ира ведет свой класс в театр на дневной
спектакль и их приглашает. Три билета есть, но один-то нужно достать.
Мишка успокоил разволновавшихся девчонок, что для него билет не
проблема.

До начала спектакля было еще два часа. Сначала они поехали в театр,
добывать Мишке билет. Люда дозвонилась до Ирки и сообщила ей, что будут
ждать у театра.

Ира с ребятами запаздывала, а так как снова пошел дождь, то они решили
ждать их в вестибюле. Завидев Людочку, ребятня устроила обычный, в таких
случаях, переполох. Смущенная Людочка и Ирка несколько минут
безуспешно уговаривали их угомониться.

Нюсечка дернула за рукав ближайшую к ней девчонку:

- Слушай, чего это Вы, набросились на нее, как стая сумасшедших обезьян
на Маугли.

- Сама ты обезьяна – обиделась девчонка. – Но, увидев, непритворно
удивленное лицо Нюсечки, смягчилась:

- Я видела, тебя Людмила Сергеевна за руку держала, ты ее родственница?

- Нет, я у нее в гостях. Я с отцом приехала, а папа ее давний знакомый,
он здесь в командировке.

- А-а, понятно. Наша Людочка, Людмила Сергеевна, самая мировая училка в
городе, другой такой ни у кого нет.

- Послушай, отойдем, расскажи мне о ней – вцепилась Нюсечка в девчонку.

- Что ты ко мне пристала? – нехотя отошла с ней девчонка. – Просто так,
разве, расскажешь. Ну, добрая, уроки у нее всегда интересные, веселые, и
пошутит, и посмеется с нами, а если кого и поругает, то не обидно. А,
еще, она и самая красивая – с гордостью закончила девчонка.

- Что, и двойки не ставит?

- Почему, если заслужишь, поставит, только больше сама расстраивается.
И еще, чувствуешь, что она, действительно, хочет, чтобы мы знали язык,
не гонится за оценками, как другие. Жаль, что, наверно, выживут ее из
гимназии, наши старые грымзы.

- За что же, если она такая хорошая?

- Вот за это и не дают ей житья. Иногда такой измученной приходила на
урок, но всегда старается и виду не подать. Нашли, гадины, к чему
придраться.

- Какой повод, из-за чего?

- А вон из-за того дылды, Мишки Карташова. Хорошо, что завтра у него
выпускной вечер. – Девчонка понизила голос до шепота, – говорят, у них с
Людой любовь.

- Ну, ты не очень-то сплетничай – одернула ее Нюсечка.

- А кто сплетничает – возмущенно вздернула нос девчонка и убежала
догонять своих.

Когда в зале погас свет, Мишка попытался взять руку Людочки и положить к
себе на колени. Но Людочка решительно пресекла вообщем-то невинное
желание:

- Сиди спокойно, а то с Иркой поменяюсь.

Мишка разобиделся и всерьез взялся ухаживать за Нюсечкой. Преподнес
большой шоколадный батончик (Нюсечка честно поделилась им с Лидой),
смешно комментировал игру актеров. Иногда Нюсечка невольно хихикала в
самых неподходящих местах. Сидящая сзади мамаша, возмущенно шикала на
них. Людочка сама еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

В антракте, Мишка подхватил обеих девчонок под руки и потащил в буфет,
угощать. Людочке было смешно и грустно, сердце сжималось, в предчувствии
близкой разлуки. Кроме того, постоянно мучил вопрос – сказать или не
сказать.

Рядом щебетали, прилепившиеся к ней, подружки – Олечка Лисневская и
Верочка Брагина. Ирка, озабоченная тем, чтобы ее класс прилично вел себя
в общественном месте, то и дело строго покрикивала: на мальчишек, чтобы
не бегали, на девчонок, чтобы вели себя, как благовоспитанные барышни.

После спектакля, перед ними и, присоединившейся к ним, Иркой, которая
освободилась от обязанности наседки, охраняющей своих птенчиков, встал
вопрос, что делать дальше.

Мишка решительно заявил, за себя и за девчонок, что их молодым, растущим
организмам, требуется плотный обед и поэтому он предлагает ресторан. При
этом, похвастался, что завод, в лице милейшей Татьяны Аркадьевны,
выделил приличную премию. Кроме того, батя, в ознаменовании великого
события, осыпал его златом. Еще и Валечка, целуя и обливая слезами
умиления, сунула в карман несколько зелененьких сотен. Поэтому он богаче
самого Буратино и дамы могут рассчитывать больше, чем на три корочки
хлеба. Девочки переглянулись, как и подобает, гордым, приличным
барышням, сдержанно выразили свое согласие. Оставшиеся в меньшинстве,
более взрослые дамы, обозвали новоявленного богача, хвастуном и пижоном,
но вынуждены были принять предложение

Во время обеда, Люде позвонил Семен и, извинившись, сообщил, что
освободится поздно.

- Милка, ты уж прости меня, побудь еще немного нянькой для Нюськи. Дай
ей, пожалуйста, трубку.

Нюсечка послушала, послушала папочку и прервала его, довольно
высокомерно:

- Папа, ну, что ты, как маленький? Лучше сам будь, пожалуйста,
осторожным – и отдала Людочке мобильник, недовольно ворча, – учит, учит,
а сам лезет везде, по-дурацки, живого места на нем нет.

- Нюсечка, и сколько же раз был ранен папа? – Всполошилась Людочка.

- Три раза, когда обстреляли папину машину, мама погибла, а папу ранило
в плечо и в ногу. – Неохотно ответила Нюсечка, лицо у нее сразу
отвердело, став почти взрослым. Людочка ласково погладила ее по голове.
Нюсечка улыбнулась ей. – Ой, наелась, как удав. Может быть, мы уже
пойдем.

Погрустневшая, после звонка Семена, Ирка (поняла, что Кости ей сегодня
не дождаться) поддержала ее.

Несколько отяжелевшую компанию, Мишка повез на пляж. Вода была еще
прохладная, но Мишка с девчонками, сбрасывая на бегу одежду, с визгом,
хохотом и уханьем бросились в воду. Людочка, в панике, кричала, что вода
холодная и девочки простудятся. Наглая, бесшабашная молодежь, не слушая
ее, подняла гвалт, визг и фонтаны брызг. Девчонки вдвоем, дружно
навалились на Мишку, пытаясь опрокинуть его в воду, а он, подхватывая
их по очереди, далеко бросал. Те с шумом и брызгами плюхались в воду,
отфыркиваясь, выныривали и, подбадривая, друг дружку, истошными криками,
вновь храбро бросались на своего противника. Напрасно Людочка умоляла
Мишку прекратить это безобразие, что он покалечит бедных девочек.
Девчонки азартно кричали, что они не сдадутся и обязательно поборют
Мишку. Наконец, хитрая Нюська, не стала сразу выныривать, а под водой,
заплыла Мишке за спину и, вылетев из воды, повисла у него на шее,
вцепившись в него, мертвой хваткой руками и ногами. Мишка, подняв волну,
завертелся, как медведь с повисшей на штанах отчаянной собачонкой, и,
рыча, что со спины нечестно, опрокинулся спиной на воду. Ящерицей,
Нюська вывернулась из-под него и с криком – Лидка! Топи его, он наш! –
набросилась на Мишку. Лида, с восторженным визгом, бросилась на помощь
подружке. Но Мишка тоже был не лыком шит, нырнув, он в несколько гребков
ушел от девчонок и через секунду уже буравил воду мощным кролем.
Девчонки бросились за ним, но, сообразив, что это дело безнадежное,
обозвали беглеца подлым трусом и повернули к берегу.

Ирка, искупавшись, села рядом с Людочкой:

- Милка, ты чего такая скучная? Искупайся, вода не очень холодная.
Сидишь одетая, хоть позагорай.

- Ирка, отстань, на мне купальника нету.

- Странная ты – внимательно всмотрелась Ира в бледное лицо подруги. –
Может, тебе нездоровится?

- Ну, что ты пристала, как репей. Все у меня в порядке. – В отчаянии
отвернулась от подруги, Людочка. Ей было нехорошо. Тошнота подкатывала к
горлу. И, вдруг, схватившись за рот, она бросилась к ближайшему кусту.
Через несколько минут она вернулась, вытирая рот, прохрипела – принеси
попить – без сил, опускаясь на песок.

Ирка кинулась к сумке, где лежала бутылка минералки. Пошатываясь,
Людочка отошла, прополоскала рот, с отвращением сплевывая, напилась.

- Миличка, сколько месяцев? – Обняла подругу Ира, нежно прикоснулась
губами к обнаженному плечу. – Он знает?

- Третий пошел. Не вздумай проболтаться. – Люда повернулась, схватила
Ирку за плечи. – Я ему все скажу позже, а сейчас пусть спокойно
поступает в свой театральный институт. Я тебя очень прошу.

- Дура ты, Милка. Ладно, ладно, буду молчать, тем более, в июле,
надеюсь, Костя получит отпуск, и мы куда-нибудь смотаемся.

- Тетя Мила, почему же Вы не стали купаться, знаете, как здорово –
плюхнулась на песок рядом с Людочкой Нюська.

- Не хочется, Анечка, кроме того, я недавно болела, простудилась.

- Ой, Людмила Сергеевна, так вот почему Вы такая бледненькая. – Уселась
с другой стороны Лидочка.

Тебе, что нездоровится – всполошился Мишка, забывая, что весь день
обращался к Людочке на Вы. – Перегрелась?

- Нет, что ты. Устала немного, с непривычки.

- Девки, быстро отмываться, одеваться и без капризов в машину –
распорядилась Ирка. – Тебя, Михаил, это тоже касается.

Дома, Людочка поспешно прошла на кухню и, воровато оглянувшись, стащила
из холодильника начатый лимон. Ее опять начало подташнивать. Зажав лимон
в кулаке, крикнула:

- Ребята я в ванную, вы меня всю песком засыпали.

Пока Людочка отмокала в ванне и сосала кислый, вырви глаз, лимон, Мишка
и Нюсечка приготовили, на скорую руку, немудрящий ужин. Попросив у
Людочки разрешения, Нюсечка залезла в компьютер, поиграть. Не обнаружив,
кроме карт, ничего интересного, она натолкнулась на файл под интригующим
названием «Рыцарь на прокат», и увлеклась.

Из ванной, Людочка вышла посвежевшей, с легким румянцем на щеках. В
халате, с тюрбаном на голове и чуть подкрашенными губами, она выглядела
домашней и милой. И чувствовала она себя значительно лучше.

- Тетя Мила, Вы ужасно симпатичная в этом тюрбане, как принцесса из
арабской сказки. А еще, оказывается, Вы книжки пишите. Очень интересно.
Я, еще, ни разу не видела настоящую писательницу.

- Нюська, негодница, не подлизывайся. Я тебе разрешила поиграть, а не
копаться в моих файлах. – Изобразила недовольство, втайне польщенная,
Людочка.

- Ой, простите меня, тетя Мила, я нечаянно. У Вас так интересно
написано, что я зачиталась. – Залебезила Нюсечка, изображая, крайнюю
степень смущения, виновато опустив к долу, хитрющие глазки.

- Не знала, что ты такая хитрюга, Нюсечка – засмеялась Людочка. – Ладно,
я не сержусь, даже, приятно, что тебе понравилось. И я еще не
писательница, это мой первый опыт. Но издательство его приняло в печать.
Как только выйдет книжка, я обязательно тебе вышлю. Ну что, ужинать
будем? Молодцы, пахнет вкусно.

- Я, сейчас, все принесу – ринулась на кухню Нюсечка.

- Тебе уже лучше, родная? – обнял ее Мишка, ласково целуя за ушком. –
Что же это было с тобой, не скажешь? – В его голосе слышалась
неподдельная тревога.

- Отпусти, сумасшедший, сейчас Нюсечка войдет. – Испуганно оглянулась на
дверь, Людочка. Но не удержалась, нежно прижалась к, соблазнительно,
горячей, после пляжа, Мишкиной груди. – Не переживай, милый, женщины –
капризный механизм. Наверно, я и, впрямь, немного перегрелась, да, и
усталость сказалась. Сейчас, я совершенно здорова.

Вошла Нюсечка с большой салатницей, полной каким-то немыслимым салатом.
На ее лице не дрогнул ни один мускул: обнимайтесь, если Вам нравится,
это же, совершенно, обыкновенная вещь. Мишка неохотно отпустил Людочку.

- Совсем я никудышная хозяйка – зарделась, суетливо запахнула халат
Людочка. – Я быстро, только, переоденусь и помогу Вам.

Они уже почти прикончили ужин, когда раздалась неуверенная, короткая
трель

- Папка, папочка пришел! – Сорвалась со своего места Нюсечка.

Но вместо Семена, в комнату вошел Костя, обнимая за плечи, испуганную
Нюсечку. У Кости было небритое, усталое, измученное лицо. Ладонь правой
руки была перевязана свежим бинтом.

- Что случилось, Костя? – сочувственно тронула его за рукав Людочка.

Вместо ответа, Костя поднял на руки Нюсечку:

- Анечка, ты только не пугайся, папа уже в больнице, пулю уже вытащили.
Доктор сказал, что непосредственной опасности для жизни нет.

Нюсечка не заплакала, только смотрела на Костю, расширенными,
остановившимися, глазами:

- Мне можно к нему? – спросила она мертвым, совершенно взрослым голосом.

- Нет, Анечка, он спит, и к нему никого не пускают.

- Не надо от меня ничего скрывать, дядя Костя. Он без сознания?

- Да. Но завтра, может быть, тебя к нему пустят. Тетя Ира может с тобой
пойти.

- Я тоже пойду с тобой. Иди ко мне, моя родная, мы будем ждать, пока нас
не пустят к нему. – Костя опустил девочку на пол, и она прильнула к
Людочке. Прижав Нюсечку к себе, Людочка шептала, что папа поправится,
что все будет хорошо, не замечая, катящихся по щекам слез.

- Анечка, может, ты поедешь к тете Ире, тебе легче будет с Лидочкой.

- Мне нигде не будет легче – буркнула Нюсечка. – Куда ранили папу?

- Зачем тебе, Анечка … хорошо, хорошо, пуля ударила в край бронежилета и
застряла в районе ключицы. Вторая попала в бедро. Эта рана не опасная.
Еще, он крови много потерял.

- Тетя Мила, ведь Вы добьетесь, чтобы Вас пустили. Папа так радовался,
что увидит Вас. – Нюсечка, наконец, заплакала – Мама, мамочка, папочка!
Тетечка Мила, Вы мне, как мама, не бросайте нас с папой.

- Конечно, конечно, как же я вас брошу, родная моя, не плачь. Твой
папа, первое мое счастье, первая любовь. – Эти слова у Людочки вылетели
сами собой, как неосознанный крик души. Сейчас ей казалось, что у нее
сердце разорвется, если не станет Семы. Почему она не знала, да и не
разбиралась, просто ей было страшно и больно. А еще, Людочке безумно
было жалко Нюсечку. Бедная, несчастная девочка, прелестная крошка из ее
горьких воспоминаний. Еще, она поняла, как дороги ей Нюсечка и Сема – ее
первая, пусть горькая, настоящая любовь.

У Мишки перехватило дыхание. Растерянные, страшные мысли заметались в
голове. Неужели Люда, все еще, любит его. Нет, этого не может быть, это
просто жалость.

- Нюсечка, ты оставайся с Людмилой Сергеевной, а утром я заеду за Вами.
Костя, а потом и за Ириной Владимировной.

- Ну, я поехал, там Ира сходит с ума.

- Я провожу Вас! – кинулся за ним Мишка. – Костя, как это произошло?

- Обыкновенно. Охрану мы обезоружили. И «Матвей» не сопротивлялся, но,
увидев Семена, этот гад, видно со страху, начал стрелять. Группа захвата
прошляпила. Да, что говорить, я тоже хорош – виновато махнул рукой
Костя.

Вернувшись, Мишка увидел, что Люда и Нюсечка сидят, обнявшись, на
диване. Нюсечка уже не плакала. Мишка присел рядом с ними и сгреб
длинной ручищей обеих:

- Шли бы Вы, девочки спать, завтра я Вас рано разбужу.

- Миша, зачем ты будешь мотаться? Мы с Анечкой ляжем вдвоем, а тебе я
постелю на диване.

Когда Люда легла, Нюсечка прижалась к ней и обняла тонкими ручками.

- Не спишь? Спи, Анечка, и постарайся ни о чем не думать. Спи моя
хорошая.

- Тетя Мила, можно с Вами немножко поговорить. Совсем немножко,
пожалуйста.

- Хорошо, давай, поговорим, …хочешь о чем-то меня спросить?

- Да, только не сердитесь на меня. – Нюсечка вздохнула, собираясь с
духом, и еще крепче прижалась к Людочке. – Это правда, что Вы любили
папу?

- Правда, родная, я очень любила твоего папу. Только, когда мы
познакомились, я не знала, что у него есть ты и твоя мамочка. Только ты,
пожалуйста, не думай, что папа разлюбил твою маму. Твой папа очень
хороший человек, он спас меня от хулиганов, и я влюбилась в него. Мы
очень недолго встречались, наверно ему было жалко меня, поэтому он никак
не решался мне сказать, что женат. Потом я случайно узнала об этом, мне
было очень больно, но больше мы не виделись. А потом Вы уехали. Вот и
все, Нюсечка.

- И Вы больше не любите папу, Вы Мишу любите.

- Прошло много лет, Нюсечка. Когда ты вырастишь, ты поймешь меня. А папу
твоего я люблю, но по-другому. Он моя юность, моя первая любовь и он
мне очень дорог, как и ты, моя родная. – Невольно всхлипнув, Людочка
поцеловала девочку. – Спи, негодница, вот, только, мне расплакаться и
недоставало.

К Семену их пустили только через три дня, да и то, только, на десять
минут. Говорить он еще не мог, лишь, благодарно взглянул на девушек и,
ободряюще, чуть пожал руку Нюсечке.

На вручение аттестатов Мишка и Людочка, все-таки, пошли, оставив
Нюсечку, на попечении Иры и Лидочки. Людочка тепло поздравила своих
ребят, поцеловала медалисток Лильку и Галю, а, также, всплакнувшую
Светку. Обнимая девочек и пожимая руки ребят, Людочка еле удерживалась,
чтобы и самой не пустить слезу. Глаза у нее, явно, были на мокром месте.
(Сказывалась беременность и волнения последних дней). Несносный
Аркашка, и тут, не упустил возможность ляпнуть:

- Душераздирающая сцена – прощание славянок. И почему такая вопиющая
несправедливость и дискриминация. Может, я тоже хочу, чтобы меня
поцеловали. Людмила Сергеевна, Вы меня разочаровали, я считал Вас
справедливым человеком.

Привычно дурацкая, наивно-бестактная непосредственность Аркашки, в
момент нарушила сентиментально-грустную атмосферу прощания. Светка
привычно наградила непутевого жениха обреченно-ласковым тумаком. Ребята
загоготали и дурашливо, толкаясь, полезли к Людочке целоваться, а она
весело от них отбивалась:

- Отстаньте, бессовестные, что обо мне подумают. Поцелуя заслужил один
Аркаша. Аркашенька, не могу тебе отказать, так уж и быть, поцелую твою
буйную головушку – чмокнула Людочка Аркашку в лоб, притянув его за
взлохмаченные вихры. – Хотя, чаще хотелось, незаметно, тебе ее
отвернуть.

Выпускники других классов, с любопытством, завистливо наблюдали за
веселой кутерьмой в компании 11-Б.

Когда же Людочка и Мишка попытались незаметно, по-английски, уйти, это у
них не очень получилось. Своим-то Мишка объяснил, но избежать
столкновения с вездесущей Марией Петровной не удалось.

- Людмила Сергеевна, Вы, что, уходите? – остановила она Людочку,
принципиально, не замечая, Карташова.

- К сожалению, Мария Петровна, мне необходимо уйти.

- Какая может быть необходимость в день выпуска? Как Вы не понимаете,
что это неприлично – презрительно покосилась в сторону Мишки завуч.

- Не вижу ничего неприличного – гордо выпрямилась Людочка, возмущенная
тоном зловредной старухи. – Извините, нам некогда, до свидания. Идем,
Миша. – Отрезала Людочка, демонстративно, взяв Мишку под руку.

- Зачем ты так, мало тебе неприятностей? – Озабоченно спросил Мишка,
когда они сели в машину. – Она тебе не простит.

- Ну и, черт с ней! А я ей еще душу изливала. Обидно, за что она меня
презирает? Не могу я больше, устала я Мишенька. – Прижалась Людочка к
Мишкиному боку.

36

- Люда, поедем к тебе, я хочу, хоть немного, побыть с тобой –
обрадованный неожиданной лаской, со значением погладил ей коленку Мишка.

- Не надо, Мишенька, – мягко убрала его руку Людочка – может быть, нас
сегодня пустят к Семе. Заедем за Ирой с девочками и поедем в больницу.

Скрипнув зубами, Мишка рванул к дому Кости: «Только и свет у нее в
окошке – Семочка, как же, раненный герой и любовь первая».

- Не сердись, мой хороший, – ласково поцеловала его в щеку Людочка,
прижавшись грудью к его плечу.

«Утешает, как маленького, а сама только о нем и думает» – накручивая
себя, строптиво дернул головой, Мишка, почти до отказа, выжимая педаль
газа.

- Мишка, успокойся, и не гони, сейчас, самое время, попасть в историю
– строгим, учительским тоном проворчала Людочка. – Не ревнуй, дурачок.

Мишка страдал, отчаянно, до зубовного скрежета, ревновал, но
ожесточенно молчал. Нет, он не унизится, до просьб и выяснения
отношений. Ни жалости, ни, тем более, жертв он не примет. Если она любит
Семена, он уберется, пусть будут счастливы. Но этого же не может быть,
Люда, Людочка, не бросай меня, как же мне жить без тебя!

В тот день, к Семену их так и не пустили. Они просидели на скамейке в
больничном скверике почти целый день, ожидая неизвестно чего, Нюсечка ни
за что не хотела уходить. Ирка, со свойственной ей настырностью,
пристала, с ножом к горлу, к доктору. Тот, взглянув, на осунувшееся,
измученное лицо Нюсечки, сказал, что состояние больного тяжелое, но
стабильное. Ему сделали переливание крови и можно надеяться, что ему
станет лучше.

Мишка привозил сок и минералку, из «Домовой кухни», теплые рогалики и
пирожки, в неимоверных количествах, шоколадки и сладкие пончики, для
девочек. Нюсечка не отрывалась от Людочки, прижималась к ней, словно,
черпая уверенность, что все будет хорошо. Людочка нежно обнимала ее,
уговаривая выпить соку и съесть хоть кусочек.

- Тетечка Мила, состояние стабильное, значит, что папа поправится? –
Услыхал Мишка, исполненный надежды, тоненький голосок девочки.

- Ну, конечно, моя родная, папа поправится, обязательно поправится. Вот
увидишь, завтра нас к нему пустят. Поешь, пожалуйста, сделай мне
приятное. Давай, за папочку… Люда, чуть не сказала: «За мамочку».

- Тетя Мила, я не маленькая. Вы тоже поешьте. Я Вас очень люблю,
тетечка Мила, мне очень хочется, чтобы Вы стали моей мамочкой.

- Ты мне, как дочка, Нюсечка, я тебя, тоже, очень люблю. Кажется,
полюбила, как только увидела тебя в первый раз. Давно, еще, когда была
студенткой.

- Это, когда Вы подарили мне колечко…

- Нюсечка, обращайся ко мне на ты, ведь мы с тобой родные, да?

- Хорошо. И, когда ты полюбила папу? – с детской прямотой, уставилась
она на, покрасневшую Людочку.

- Не надо, Нюсечка, тогда я еще не знала, что ты его дочка.

Больше Мишка слушать не мог, пробурчав, в пространство, что отойдет
покурить, он ринулся, не выбирая дороги, сквозь кусты.

- Девочки, посидите одни, а мы сходим, может быть, узнаем что-нибудь
новое. – Ирка больно сжала Людочке локоть. – Милка, у тебя сердце есть?
– прошипела она злобно.

- Ирка, ты, что сдурела? – Возмущенно вырвала руку Людочка.

- Это ты сдурела! Ослепла?! Не видишь, что Мишка аж почернел?

У Людочки скорбно, виновато опустились плечи. Съежившись, она
занавесила, распустившейся гривой, поникшее лицо. Из глаз капнула
слезинка.

- Ирка, что же делать? Мне страшно и безумно жалко Нюсечку, я полюбила
ее.

- А Мишку тебе не жалко? А, может, у тебя вспыхнула, вновь, первая
любовь? – Ирка была зла, и ее совсем не тронул покаянные вид и лепет
Людочки. – А Мишка – это уже прошлое? Миличка, у тебя же ребенок будет
от него. – Сменила гнев на милость Ирка, ласково обнимая подругу.

- Что ты несешь? Мишка никакое не прошлое, я люблю его. Дурак он, если
бесится. – Буркнула Людочка в пышную Иркину грудь.

- Тогда, сегодня же ночью, приголубь его и приласкай.

- Считаешь – это, единственное средство? – Смущенно хихикнула Людочка,
старательно пряча, зардевшееся лицо.

- Ясный пень, дуреха – игриво ущипнула ее Ирка.



Прорвавшись сквозь кусты, Мишка свалился на ближайшую скамейку.
Закурил. От отчаяния и от разъедающих ревнивых сомнений хотелось
рвануться к Люде, схватить за плечи, хорошенько тряхнуть и потребовать
объяснений. Мысли и желания метались в голове: то злые и несправедливые,
то жалобные и слезливые, от которых было ужасно стыдно и жалко себя.
Первые сменялись надеждой, что все не так, что он накрутил себя, что
Людочка по-прежнему его любит. Вторые вызывали отвращение к себе и
слепое бешенство.

В кармане загудел, завозился мобильник:

- Здравствуй, мой мальчик, здравствуй, родной. – От родного,
мелодичного, с ласковой хрипотцой, голоса мамы, сразу стало легче.

- Здравствуй, мамочка, ты не представляешь, как я рад тебя услышать.

- Приятно, поздравляю тебя, сыночек. Не обижаешься, мой взрослый,
самостоятельный сын. Мы скоро увидимся, в августе или вначале сентября я
уже буду в Москве, навсегда. Надеюсь, к тому времени, ты поступишь в
институт, и мы будем жить вместе, вдвоем. Я не могу поверить в такое
счастье. А, может быть, втроем, а, сынок? Поцелуй за меня, твою
прелестную Милку-Вилку, скажи, что я была бы очень счастлива.

- Хорошо, мама.

- Что случилось, сынок, Вы поссорились?

- Нет, мамочка, просто, все немного сложней.

- Сыночек, если Вы любите друг друга, какие сложности. Умоляю тебя,
Мишенька, не повторяй маминых ошибок. Давай, выкладывай, какие такие у
Вас сложности.

- Мам, в двух словах не расскажешь.

- Я никуда не тороплюсь. Мишка, неужели, ты допустишь, чтобы я не спала
всю ночь, тревожась и придумывая всякие страсти.

- Ну, хорошо, слушай.

Дина слушала внимательно, не перебивая. Наконец, Мишка умолк, затаив
дыхание, ожидая, что скажет мама и, всей душой желая, чтобы она рассеяла
его ревнивые сомнения и страх, что к Люде вернется ее первая любовь.

- Что тебе сказать, сын. Первое и главное, не делать поспешных выводов
и, пожалуйста, не обидь Людочку необоснованными подозрениями и
ревностью.

- Мама, она готова сидеть в больнице день и ночь. И Нюсечку полюбила,
как свою дочку, а та так и сказала, что хочет, чтобы Людочка стала ее
мамой.

- Миша, первая любовь оставляет глубокий след в душе, и человек,
которого когда-то любил, остается навсегда дорог. Если бы с твоим папой,
что-нибудь случилось, то для меня это было бы большое несчастье. Я,
тоже, сидела бы день и ночь у его постели. Но, Мишенька, это совсем
другая любовь. Ты только верь и не наделай глупостей. Это может сделать
и тебя, и ее несчастными на всю жизнь. Будь умницей, сынок, и я уверена,
все будет у Вас хорошо. До свидания, родной, кто-то ко мне приехал.

- Я постараюсь, мама, спасибо тебе, до свидания.

После разговора с мамой, как-то сразу стало легче дышать. Милая, родная
мама, как же не хватало ему ее спокойного, мудрого, чуткого характера.
Даже в самые тяжелые для нее дни, она находила для него, добрые слова
участия, любви и утешения.

Только он собрался вернуться на их скамейку, как снова затрясся в
кармане мобильник. Мельком, взглянув на экран, увидел, что звонит дед.

- Привет, дедуля, никак ты заготовил, вдохновенный спич в мою честь. –
Весело гаркнул Мишка, опасаясь, что дед будет долго и прочувственно его
поздравлять, наставляя и, с профессорской дотошностью, выпытывая его
планы на будущее.

- Здравствуй, мой ехидный и непочтительный внучек. Ты прав, речь я
заготовил, прекрасную прочувственную речь, с мудрыми советами,
нравоучительными наставлениями и благими пожеланиями. Так, что Вы много
потеряли, молодой человек. – Дед жизнерадостно, оглушительно захохотал.
– Все-таки, я тебя поздравляю, паршивец ты этакий.

- Несказанно тронут и скорблю, что не приник, недостойными устами, к
источнику мудрости и житейского опыта. Дед, у меня идея, ты мне пошли ее
электронной почтой, я буду наслаждаться ей на сон грядущий. Зачем такому
добру пропадать.

- Все, Мишка, заткнись, хоть немного, давай, поговорим по-человечески.

- Дедуль, ты где? В Москве или еще в своей Америке?

- В Москве, милый.

- Так, что ж ты звонишь с мобильника, а не с домашнего?

- Понимаешь, я не дома, – Иосиф Моисеич смущенно кашлянул – мы, с
Наташей, на даче ее отца. Она тебя, тоже, поздравляет с окончанием
школы. Подарок за нами.

У Мишки болезненно сжалось сердце, недолго страдал дед, после смерти
любимой бабушки.

- Тронут до глубины души, вниманием моей новой, высокочтимой бабушки. –
Голос у Мишки задрожал от, еле сдерживаемого, возмущения. – Молодец,
дедуля, все такой же любимец женщин. Даже, сердце юной княжны не устояло
… - Мишка хотел продолжить в том же духе, но услышал, как дед скрипнул
зубами и куда-то быстро протопал. Значит, княжна была рядом, мелькнуло у
него в голове.

- Молчать, щенок! – прошипел дед яростным шепотом. – Если ты еще раз
посмеешь, говорить в подобном тоне, о моей жене … скотина!

Поняв, что дед, сейчас, бросит трубку, Мишка, в панике, заорал:

- Постой, дед, прости. Это я из-за бабушки. Я, конечно, скот. Дай,
пожалуйста, трубку Наташе, я извинюсь, поздравлю ее. Я же еще ее не
поздравил. Не сердись на меня, дурака.

- Ну, ладно, только возраст тебя и извиняет. – Дед еще бурно дышал, но
чувствовалось, что он уже простил, все-таки, горячо любимого внука. Дед
был страшен в гневе, но отходчив. – Мишка, ты не думай, что я забыл
Розочку. Они обе в моем сердце и она, моя дорогая, и Наташа. Черт, несу
из-за тебя, какую-то слезливую околесицу. – С подозрительной дрожью
прохрипел дед. – Сейчас, дам Наташе трубку.

- Здравствуй, Миша. Поздравляю тебя. Ничего, что я на ты, как-никак я,
теперь, твоя бабушка – несколько неловко, смущаясь, пошутила Наташа.
Голос у нее был мягкий, с, чуть заметным, приятным акцентом. Какой
бывает у русских, долго живших заграницей.

- Ничего, мы же родственники. Здравствуйте, Наташа. У меня язык не
поворачивается, обратиться к даме на ты, если я еще, даже, не видел ее.

- А ты джентльмен, Миша.

- Какой я джентльмен, должен перед Вами извиниться, Наташа. Простите
меня, великодушно. Я схамил деду, признаюсь, из-за Вас. Еще раз прошу
прощения.

- Ничего, Миша, я уверена, что мы подружимся.

- Наташа поздравляю Вас, желаю счастья. У меня замечательный дед. Между
нами, как он решился?

- Между нами, это я решилась, женила его на себе, а он трусишка, еще бы
сто лет решался – хихикнула Наташа.

- Значит, ему повезло, что Вы такая храбрая. Считайте, что я Вас
поцеловал, по-родственному.

- А говоришь, что не джентльмен. Я тебя тоже целую. Пока, Миша.
Говорят, что ты скоро должен прилететь в Москву.

- До свидания, Наташа. Надеюсь, скоро увидимся.

Он застал женщин в радостно-возбужденном состоянии.

- Миша! – бросилась к нему Нюсечка. – Ты же ничего не знаешь! Папе
стало лучше, сейчас уже поздно и он спит, а завтра нас пустят к нему!

Мишка подхватил девчонку на руки, звонко чмокнул:

- В таком случае, поехали, отметим хорошую новость, хорошим ужином в
ресторане.

- Миша, не сходи с ума – остудила его пыл, Людочка – праздновать еще
рано и девочки устали. Всем нам лучше отдохнуть дома.

- Что ж, тогда, прошу в экипаж, дамы.

У машины случилась заминка, Нюсечка никак не хотела отцепиться от Люды,
а на заднее сиденье уже угнездились Лидочка и Ирка. Заговорщицки ущипнув
Лидочку, Ирка, с усталой досадой, проворчала:

- Нюська, да, отцепись ты от тети Милы, целый день на ней виснешь.
Никуда она от тебя не денется. Садись рядом с Лидой, и поедем, наконец.

Ласково погладив, Нюсечку, Люда села рядом с Мишкой. Обижено сопя,
Нюська сердито буркнула Лидочке:

- Подвинься.

Мишка плавно двинулся к воротам больничного двора. Ира незаметно
толкнула Лиду и та послушно заканючила:

- Тетя Ира я не хочу домой, можно мне к Вам с папой. Что мне дома
делать, Мама поздно с дачи приедет, еще и дядьку своего притащит.

- Хорошо, хорошо, не канючь – сонно отмахнулась Ирка, ободряюще толкая
коленом Лидочку: «Давай, давай!»

Подозревая, что это, хорошо поставленный Иркой спектакль, чтобы
оставить ее, на ночь, с Мишкой, Людочка гневно засопела, проклиная
подругу. Она догадывалась, что для Мишки, все это шито белыми нитками.
Недаром он хитро и довольно ухмыляется.

Тем временем, Лидочка продолжала талантливо играть свою роль:

- Нюсечка, миленькая, поедем с нами, в Интернете вместе пошаримся,
отвлечешься, правда, же, тетя Ира? Людмила Сергеевна, ну, хоть Вы
скажите, что Нюське лучше отвлечься, чем ждать и переживать.

«Вот паршивки, и меня втянули» – вконец расстроилась Людочка.
Повернувшись и мазнув Ирку свирепым взглядом, она ласково поддержала
Лидочку:

- Действительно, Нюсечка, поезжай с Лидочкой. Вам вдвоем будет веселей,
а утром мы приедем за Вами. – Сказала, и тут же поняла, что выдала себя
с головой.

Задохнувшись, багровым, душным румянцем, разозлилась на Ирку, на
Лидочку, а особенно на Мишку, который уставился на дорогу с противной
невозмутимой рожей. Не желая никого больше не видеть, не слышать,
Людочка закрыла глаза, всем своим видом, показывая, что участвовать в
этом фарсе, больше не намерена.

Оставшись, в машине, с Мишкой, так сказать, тет-а-тет, Людочка
продолжала упорно молчать, медленно закипая от негодования. А этот
истукан, все также невозмутимо, уставился на дорогу и, даже, что-то
тихонько мычит себе под нос.

- Заедем, что-нибудь, купим на ужин? – Как ни в чем не бывало, с
детской непосредственностью, повернулся к ней истукан. И глазки –
невинные, невинные, так бы и выцарапала. Бах! – Людочка взорвалась,
словно воздушный шарик, если его ткнуть иголочкой.

- Доволен?! Молодцы! Разыграно, как по нотам! У-у! Ненавижу! Лицемер!

- Люда! Ты, о чем?! – Ошеломленно, разинул рот Мишка. И тут Людочка
сообразила, а, если Мишка все принял за чистую монету. Стыд-то, какой,
проклятая Ирка, сейчас, он догадается, что Нюсечку выманили, для того,
только, чтобы уложить его со мной в постель. И я участвовала в этом.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга.

- Ой! – пискнула Людочка и, съежившись, спрятала лицо в ладошках.

Мишка причалил к обочине (как раз, возле магазина «Продукты»).

- Люда, ты чего? Я тебя чем-то обидел? – Попытался обнять ее Мишка.

- Не трогай меня, я дура. Вот бы, провалиться сквозь землю.

- Похоже у тебя, дорогая, очередной приступ самобичевания. Я забегу в
магазин, куплю тебе, чего-нибудь, вкусненького. Надеюсь, это поможет
тебе, увидеть мир другими глазами.

- Материалист противный, у меня муки душевные, а он конфетку обещает. –
Виновато улыбнулась Мишке Людочка.

- Не скучай, я быстро – легонько приложился к солоноватой, влажной
щечке, Мишка и выскочил из машины.

Через минут пятнадцать, он открыл дверцу и не обнаружил Людочки. «Ушла,
ох я идиот!» Мишка рванулся ее искать, но его остановил, то ли вздох,
то ли всхлип. Людочка свернулась калачиком на заднем сиденье. В
полумраке бледное лицо Людочки казалось несчастненьким. Что-то
сиротливое, горестное, было в прижатых к животу коленках.

Мишка хотел тихонько сесть за руль и осторожно поехать дальше, но ему
стало ужасно жалко Людочку, измученную и чем-то им обиженную, одиноко
свернувшуюся, там, на заднем сиденье. Он опрокинул спинку переднего
сиденья и, как мог, осторожно сел рядом с Людочкой. Нежно, чуть касаясь,
погладил ее по щеке. Мокрая, значит, опять плакала, моя бедная.
«Господи, Людочка, любовь моя, неужели, это из-за меня ты плачешь,
прости».

Люда, не открывая глаз, прижала его руку, сначала к губам, потом к
груди:

- Прости, родной, я немного устала и улеглась здесь.

- Тебе, наверно, неудобно. Поедем, я накормлю тебя и уложу спать. Или
уложу и принесу ужин в постельку. Я купил твои любимые крабы.

- Спасибо, милый, ты, у меня, самый лучший. Поедем, пусти, я встану.

- Подожди, у меня для тебя что-то есть, это должно, чуть-чуть, поднять
тебе настроение. – Мишка достал из кармана плоскую бутылочку и пакетик с
жареным миндалем.

- Мишка, ты опять хочешь меня споить.

- Дурочка, – Мишка наклонился и нашел ее губы. – Это ликер, тягучий и
очень сладкий. Я налью тебе маленький стаканчик, и ты будешь его долго
тянуть и грызть орешки.

Мишка помог Людочке выйти из машины, усадил на переднее сиденье,
заботливо пристегнул и всунул в одну руку металлический, купленный им в
магазине, складной стаканчик и в другую – пакетик с орешками. Налил,
почти полный:

- Пей, дорогая, маленькими глоточками, Это обещанная конфетка с
орешками. – Осторожно тронулся Мишка, вливаясь в общий поток.

Ликер, действительно, оказался очень вкусным, а с орешками, просто,
сказка. Людочка благодарно взглянула на Мишку, приятное тепло согревало
душу, смывая усталость, заглушая терзающие сомнения и напряжение
уходящего дня. «Извини, мой маленький, надеюсь, это тебе не повредит. Я
еще немножко отхлебну». – Мысленно попросила она прощения у человечка,
который поселился в ней.

- Все, Миша, забери это у меня от соблазна, боюсь опьянеть.

Мишка заглянул в стаканчик, хмыкнул и махом проглотил содержимое.
Вытаскивая орешек, интимно прижал ее ладошку к губам:

- Что-то мы осторожненькие стали.

«Если бы ты знал, дурачок. Боже мой, как хочется сказать».

Мишка опять прицелился тащить ее домой на руках, но Людочка наотрез
отказалась, сейчас она не имела права рисковать. Глядя на Мишкину
обиженную физиономию, ласково погладила его по щеке:

- Не обижайся, рыцарь печального образа, ты еще сможешь послужить
прекрасной даме. Тащи свой мешок, чего ты там накупил. Есть хочется
ужасно.

- Я же Вас кормил?

- Что-то тогда мне не хотелось.

- А теперь на ночь наешься. Это вредно сеньора.

- А ты, что спать собрался? – Прижалась к нему Людочка, спрятав
зардевшееся лицо у него на груди. – Соскучилась я, Мишенька.

В ответ, Мишка только и нашелся, что попытался ее поцеловать.

- Не надо, милый, бабушки на скамейке на нас смотрят.

Закрывая за собой дверь в ванную, Людочка предупредила, что пить больше
не будет, ни капли. Мишке бы догадаться, с чего такое воздержание, но он
только пожал плечами. Когда она вышла из ванной, стол был уже накрыт.
Перед ней оказалась тарелка: крабы и отдельно, не смешивая, кукуруза. От
широты души, Мишка, крабов выложил ей на тарелку, чуть ли не всю банку.
От ее протестов, он, только, досадливо отмахнулся. Кроме того, в
графинчике, оказалась неизвестная жидкость, немыслимого цвета, секрет
которой, Мишка пообещал раскрыть, только, после того, как она попробует.
При этом, мамой поклялся, что в ней ни капли алкоголя. Людочка плеснула
в бокал чуть-чуть, понюхала, пахло приятно, с опаской попробовала.
Напиток оказался божественным. Раздуваясь от гордости, Мишка раскрыл его
тайну. В напиток ушло с полкилограмма мандарин, грамм двести винограда,
половина граната (вторая половина ушла на мясо), не сильно выжатый
лимон, два зеленых яблока и жидкость из банки консервированных ананасов.


Мишка налил себе в бокал ликер (потом он весь вечер его тянул, лениво
ковырялся в тарелке, по-отечески, уговаривая Людочку съесть еще,
что-нибудь), чокнулся с Людочкой и, сделав глоток, притащил из кухни
горячее – поджарку из мелко нарезанного мяса с гарниром из, обжаренной в
муке, цветной капусты.

-Мишенька, и как ты сумел, так быстро, приготовить прекрасный ужин? –
В очередной раз, восхитилась Людочка. – Милый, ты кудесник и будешь
замечательным мужем.

- Конечно, без излишней скромности, согласился Мишка. – Только,
кое-кто, совершенно меня не ценит и замуж за меня не спешит –
укоризненно взглянув на Людочку, обижено вздохнул несчастный кудесник. –
Искусству быстро приготовить, из чего попало, меня научил Джим. Мама
приезжала поздно, усталая и голодная. Вот мы и старались…

Совсем некстати, в Мишкином кармане загудел мобильник. Чертыхнувшись,
Мишка взглянул на экран и помрачнел:

Слушаю, Максим Максимыч, – долго, молча, слушал, досадливо морщась. –
Хорошо, Максим Максимыч, я понял. Завтра я приду на тренировку.

Люда обошла стол и села к Мишке на колени, запустила пальцы в его
мягкую, растрепавшуюся прическу.

- Какие у тебя мягкие волосы, это плохо, у боксера должен быть
жесткий, колючий ежик, ты мягкий, Мишенька, зачем тебе бокс. – Все, чаще
и прерывистей дыша, прошептала Людочка. – Что, вояка, марш вперед, труба
зовет?.. И зачем мне такой муж?!.. – Со стоном, впиваясь в его губы,
всем телом прижалась к Мишке Людочка. Теряя голову, Мишка дорвался до ее
груди, тела. Ласкал, целовал, мял, как будто в первый и последний раз он
наслаждался нежной упругостью груди, напряженной сладостью сосков,
шелковистой, горячей тайной бедер. Когда же его рука, с робким
бесстыдством, скользнула в огненный, влажный бархат, Людочка жалобно
застонала, судорожно сжала бедра, впиваясь ногтями, губами, зубами
языком в крутые мускулы спины, груди, любимого. – Миша, Мишенька!..
Родненький мой!.. – Плавилась Людочка от нежности.

Мишка извлек ее из халата, и, целуя, понес в спальню, задушено хрипя:

- Люблю, люблю… Ты жена мне, жена!.. Слышишь, черт возьми!

Когда же он, сбросив с себя все, свалился на нее, Людочка ловко
вывернулась и властно толкнула его на спину, по-хозяйски, устраиваясь на
нем.

- Командовать парадом, милый, буду я, – жарко выдохнула она.

Мишка, лаская и, со стоном, вжимая в себя Людочку, несмотря на угар
наслаждения, все же чувствовал, что-то бесшабашно-отчаянное,
жертвенное, то в страстном, то мучительно нежном, биении ее тела, в
почти страдальческих стонах, вырывающихся из-под закушенных до крови
губ. В затуманенном страстью и наслаждением мозгу, что-то тревожило его,
вызывало желание успокоить Людочку, утешить. Осторожно уложив Людочку и
продолжая нежно двигаться в ней, лаская и целуя ее, он шептал слова
любви, терзаясь, что говорит, все не так, не то. Она тоже шептала,
что-то нежное, глупое, и то смеялась, то плакала. Когда же он пугался,
она целовала его:

- Это от счастья, милый, родной мой!.. Как хорошо мне с тобой. Счастье
ты мое, ненаглядный мой!..

Когда, утомленная тяжелым днем, и его любовью, Людочка уснула, уютно,
устроившись у него на плече и положив ему руку на живот, Мишка еще долго
лежал, бездумно разглядывая потолок и рассеянно перебирая мягкие,
шелковистые пряди. Потом задремал. Вдруг, как от толчка, проснулся.
Сердце билось неровно, тяжело трепыхаясь в груди. Несколько минут лежал
неподвижно, мучительно соображая, что могло его разбудить. Взглянул на
Людочку – влажные, мохнатые ресницы, отбрасывали темные тени на ее
бледное, в сером свете раннего утра, утомленное, такое родное лицо. И
тут он содрогнулся от ужасной догадки – этой ночью Людочка прощалась с
ним. Отвратительно похолодело в животе и пересохло во рту. Догадка
показалась настолько дикой и несправедливой, что он еле удержался, чтобы
не заорать, требуя ответа у, безмятежно спящей, Людочки.

Несколько минут он лежал неподвижно, глядя на Людочку, доверчиво
посапывающую у него на плече, постепенно приходя в себя: «Идиот, как это
мне только в голову пришло. Законченный ревнивый, мнительный дурак, не
может она до сих пор любить Семена, просто, у нее доброе сердце».

Осторожно, чтобы не разбудить Людочку, он вылез из кровати, мысленно
чертыхаясь, разыскал плавки и брюки, удовлетворенно вздохнул, обнаружив
в них мятую пачку сигарет.

- Что уже пора вставать, милый? – С облегчением услыхал он, сонный,
по-прежнему, домашний и родной голос Людочки.

- Спи, спи, еще рано, покурить захотелось, сейчас, вернусь. – Поправляя
одеяло, ласково чмокнул ее в щечку Мишка.

- Не пущу, мне без тебя холодно и неуютно – обхватив его горячими, со
сна, руками, не открывая глаз, закапризничала Людочка. – Обойдешься,
жестокий ты человек. Мишенька, поцелуй меня на сон грядущий.

Притворно поворчав, что из него вьют веревки, лишая невинного
удовольствия, Мишка влез под одеяло. Людочка тут же прижалась к нему
горячим телом.

- Фи, какой холодный! – И, кое-что, почувствовав, игриво хихикнула –
Эй, прошу вести себя прилично и поцеловать целомудренно.

- Да? И кто, в таком случае, жестокий человек? – Облапил ее Мишка,
наваливаясь, на барахтающуюся, Людочку, намеренно прижимаясь и дразня
ее.

- Сейчас же, слезь с меня, медведище! Ай! Прекрати, бесстыдник!..
Дикарь, справился со слабой женщиной… Миш! Ну, Миша, не дуйся. Мишенька,
миленький, поцелуй, а! – Лисой ластилась к обиженному Мишке Людочка.

Они еще долго наслаждались, чуть-чуть двигаясь, вжимались в друг друга,
как в полусне, осторожно ласкались, бессознательно, не сговариваясь,
старались продлить, пьянящее чувство соединения в одно сладостное,
необыкновенное целое.

- Миша, кажется, нам пора вставать – первой очнулась Людочка.

- Мм… и почему женщины такие прозаичные? Ты, только что, разрушила
сказочно прекрасный дворец в стране грез. Лягушка она и есть лягушка,
даже если и сжечь ее лягушачью шкурку. – Недовольно ворчал, потягиваясь,
хмурый, обиженный на весь свет, Мишка.

- Ах, ты… вот тебе! А он еще Иваном-царевичем притворялся. Чурбан
неотесанный! Убирайся в ванную, сластолюбец и лежебока.

В квартире Кости они появились в часов одиннадцать. Открывая им дверь,
Ирка, с усмешкой, отметила припухшие губы и перламутровый блеск,
прикрытый мохнатыми ресницами, на, рдеющем нежным румянцем, лице
Людочки. А также, темные круги под глазами и красное пятнышко, которое
иногда показывалось в расстегнутом вороте Мишкиной рубашки.

Выбежавшая к ним, Нюсечка, прижалась к Людочке.

- Наконец-то, тетя Мила, мы же, сейчас, поедем к папе?

- Сейчас, родная, сейчас – пригладила Люда, отливающие темным золотом,
волнистые волосы девочки.

- Вы завтракали? – Спросила Ирка, как бы, между прочим, застегивая
пуговку, на Мишкиной рубашке. – Костя вскочил ни свет, ни заря, еле
успела накормить его оладьями. Девчонки уже позавтракали – съели
несколько штук и Вам оставили. Кстати, я, тоже, с Вами, позавтракаю,
сапожник без сапог.

Людочка, хотела отказаться, но Мишка, приобняв за плечи, мягко посадил
ее за стол:

- Ирина Владимировна, Вы ангел, сто лет не ел оладьи со сметаной, еще,
если и кофейку к ним… Мм, мечта.

Прогнав девчонок дожидаться во дворе, Ира бросилась накрывать на стол.

- Милка, помоги мне – потащила она Людочку на кухню – Мишенька,
поскучай немножко, разреши девушкам посекретничать – интимно взъерошила
Ирка на Мишке, приглаженные волосы.

На кухне, Ирка, не обращая внимания на гневное шипение подруги, нежно
обняла ее:

- Ну, как, бурная была ноченька?

- Ирка, когда-нибудь, лопнет мое терпение, и я тебя убью.

- Убьешь, Миличка, убьешь, а теперь рассказывай.

- Что ты ко мне привязалась, что я тебе должна рассказать? –
Всплеснула, в отчаянии руками, Людочка. – Прощалась я с Мишей, вот что –
всхлипнула Людочка.

- Ты, что, с ума сошла?! – Разинула рот Ирка. – Неужели, ты решила уйти
к Семке и бросить Мишку? – с ужасом прошипела Ирка.

- Иди ты к черту! – с досадой отмахнулась Людочка. – Ты все не так
поняла. Пошли к Мишке, я потом тебе все объясню.

Достав из микроволновки тарелку с горкой оладьев и сметану, все еще
терзаясь сомнениями, Ирка задумчиво бросила:

- Захвати кофе и сахар.

Мишка отвез всю компанию в больницу, а сам поспешил на тренировку,
подозревая, что Мак-Мак, сгонит с него семь потов, за опоздание. Ира
сказала ему, чтобы он не беспокоился, Костя пообещал их забрать.

Максим Максимыч готовил городскую команду к первенству России.
Финальный турнир – уже через две недели. Мишка выступал в основном
составе в весе до девяносто килограмм.

За все время подготовки, он виделся с Людочкой, считанные часы. Оба
усталые, измученные, Мак-Мак выжимал из Мишки последние соки, а Семену
становилось, то лучше, то хуже, они, только два раза сумели посидеть,
обнявшись. Один раз на скамейке в больничном скверике, другой, в машине,
перед ее домом. Нюсечка ночевала у нее и, как не уговаривал Мишка, Люда
не разрешила ему подняться к ней.

Только в последний день, перед отлетом, проклятый ни раз, Мак-Мак дал
команде отдохнуть. На этот раз, Мишка был непреклонен. Ночью, Людочка
обняв его, плакала, просила беречь себя, ругала за пристрастие к «этому
дурацкому боксу», так и уснула в слезах. Очень уж она устала за эти две
недели. Так и не успели они ни о чем, толком, поговорить. А утром он
умчался собираться, наспех поцеловав ее. В десять пятнадцать, взлетевший
самолет, разлучил их надолго, только, Мишка этого, конечно, не знал.

37

В отсутствии Мишки, Нюсечка, казалось, не могла оторваться от Люды ни
на минуту, ища у нее утешения и успокоения, что все обойдется, папа, и
на этот раз, выкарабкается. У постели Семы они сидели, дружно держась за
руки. Людочка все больше и больше привязывалась к девочке. Выбрав
момент, когда Ира, с трудом, оторвала Нюсечку от Люды, чтобы накормить
ее, он взял руку Люды здоровой рукой и слабо пожал:

- Спасибо тебе, Милка, после гибели Тоси, Аня замкнулась. Ни одна
женщина не могла вызвать, у нее, к себе симпатии.

- И много их было, кто искал расположения Ани. – Ехидно улыбнулась
Людочка.

- Узнаю злючку-ревнючку Милку, когда-то, она дулась, стоило мне
оказать, хоть малейшее внимание, какой-нибудь девице из моей группы.
Неужели, снова, я удостоился такой чести. – Не отпуская ее руки, томно
вздохнул Сема, старательно изображая, что это только шутка.

- Очень надо! Много о себе воображаете, товарищ майор. – Гордо
вздернула нос Людочка, по-девчоночьи, обиженно, надув губки. При этом,
лукаво стрельнув в Сему, глазками.

- Ох, Милка, ты совсем не изменилась – засмеялся Семен, тут же
скривившись и зашипев от боли.

- Ой, прости меня, Семочка, какая же я дура! Тебе очень больно,
Семочка? – Всполошилась Людочка, у которой, от жалости, навернулись на
глаза слезы.

- Ничего страшного, терпимо, чего ты испугалась? Дурочка, а плакать то
зачем?

- А кто плачет? Это у тебя мази такие едучие, аж глаза щипит.

- Тогда другое дело, мази это конечно… Хорошая ты девчонка, Милка. –
Семен снова завладел рукой Людочки. – Красавица, умница, скромница, с
храбрым, добрым, любящим сердцем. Спасибо тебе, Нюськино замороженное
сердце растопила, она же, глупышка, в мамы тебя выбрала. А я, скотина,
так и не попросил у тебя прощения.

- Не надо, Семочка, а то я, действительно, зареву. Я еще глупее
Нюсечки, Вы уедете, а я уже, сейчас, с тоской об этом думаю. Мне очень
хочется… Семка все хватит, что ты у меня душу выворачиваешь.

- Я очень виноват перед тобой, Милка. Когда я узнал, что мне надо
лететь в Н-ск, то вновь почувствовал себя сволочью. Помнишь, как Ирка
на меня набросилась.

- Ничего я не помню. Я по полу каталась и ревела белугой – отвернулась
Людочка, чувствуя, что к горлу подступают злые, гневные слезы. – И
давай, Сема, не будем больше ворошить прошлое.

- Прости, понимаю, что тебе тяжело вспоминать.

- Раз понимаешь, то давай на этом и закончим. Хотя меня до сих пор
мучает один вопрос: почему первым мужиком, кому я отдалась, оказался не
ты, а эта тварь Мезенцев. Идиот, чего ты боялся?! Никогда я тебе этого
не прощу! – Вырвав у Семена руку, Людочка вылетела из палаты,
захлебываясь слезами.

Заперевшись в туалете, она, с остервенением, терла лицо холодной водой
и в ужасающих подробностях вспоминала.

Стараясь, как-то расшевелить, вялую, ко всему равнодушную, подругу,
Ирка затащила Людочку на дачу к знакомой девчонке. Когда Ирка ее
уговаривала, болтающийся рядом, Стас тоже нагло напросился. После лекций
они вместе ехали на электричке. Всю дорогу, Людочка, как замороженная, с
тоскливым безразличием, принимала его ухаживания и пошлый треп.

Народу собралось довольно много. За столом Стас подливал ей,
подкладывал закуски. Потом она потанцевала с ним немного. После
нескольких рюмок, она размякла и, наверно, опьянела. Стас уже казался
добрым и довольно милым. Потом он уговорил ее выйти, проветриться. У
реки они сели на бревнышко.

Она даже не могла вспомнить, как все произошло, наверно, она
отключилась, или это была защитная реакция организма. Только боль,
саднящая и противная, на мгновение вывела ее из ступора. Потом все
покрыл туман, безысходного равнодушия. После, кое-как, приведя себя в
порядок, угрюмо буркнула:

- Извини, мне, что-то нехорошо – и ушла. Сердобольная хозяйка устроила
ее, в каком-то закутке, на раскладушку. Утром ее растолкала Ирка. Вяло,
послав ее к черту, чтобы не приставала, она пошла искать, где бы
умыться. Голова болела отчаянно, и хотелось повеситься или утопиться.
Нашла бочку с водой, после ночи вода была ледяная, и это, хоть немного,
сделало ее человеком.

Поразмыслив, решила найти Стаса и сказать ему, что продолжения больше
не будет. И нашла. Стас сидел в подвешенной, между двумя столбами
скамейке, с Женькой из Иркиной группы. Парни, кейфуя, прихлебывали пиво
из банок. Подходя к ним со спины, услыхала ленивый, противно
самодовольный, голос Мезенцева:

- А, все-таки, я трахнул эту смазливую сучку, все так себе, лежит, как
колода. Ничего, все впереди, я ее еще расшевелю. А потом пошлю ее, у
меня в перспективе не хуже есть, там и квартира в Москве и деньжата.

Подойдя и придержав скамейку, она смазала ему по морде, вложив в удар
всю боль и ненависть последних дней.

- Врядли, Стасик, обойдешься, – брезгливо вытирая о штанину ладонь,
оттолкнула она качели. – И держись от меня подальше, мразь, трахалки
лишу. – Ни капельки, не чувствуя угрызений совести, что у Стаса течет из
носа кровь, пошла к дому, содрогаясь от омерзения.



«Боже мой! Человек лежит раненый, только в себя пришел, а я старыми
обидами вздумала считаться, дрянь такая». – Кляня себя, ринулась обратно
в палату, Люда.

Сема лежал, грустно уставившись в потолок, виновато, растерянно,
взглянул на нее:

- Ты права, Людочка, трусом и подлецом я тогда оказался. Тосе я потом
рассказал, больно ей было, бедняжке, хотела уйти. Нюську пожалела, а
потом и меня. Вот, только, перед тобой мне нечем оправдаться. Сейчас,
ты хоть счастлива, он же еще мальчик, Милка?

- Что Вы все заладили: мальчик, мальчик, не старик же – Люда обижено
отвернулась. – Я люблю его и жду от него ребенка – крикнула она в
запальчивости и ошеломленно уставилась на Семена. – Черт бы тебя побрал,
Семка, из-за тебя я проговорилась.

Семен, как будто, она его ударила, даже зажмурился. Потом уставился,
расширенными, налитыми болью и изумлением глазами. Тягостное молчание
нарушила Нюсечка. Плюхнувшись на колени к Людочке, пристала к отцу,
пытаясь скормить ему, принесенный из кафе, слоеный пирожок.

- Вот, что девочки, хватит вам торчать возле меня, – стараясь сохранить
безмятежный вид, проворчал Семен – найдите себе более интересное
занятие. Я нормально себя чувствую. У меня детективчик есть, Ира
принесла. Почитаю, может быть, усну. Завтра придете.

Несмотря на бурные протесты Нюсечки и смущенное, виноватое лепетанье
Люды, он, все-таки, выставил их.

Всю последующую неделю, Люда, приходя в палату, испытывала тягостную
неловкость, пока, погладив ее руку, Семен не сказал:

- Милка, хватит ежиться и стыдливо отводить глазки. Он-то знает?

- Нет. Боюсь я Семочка. Мишка же сумасшедший, бросит все, а у него
талант. Вот поступит в свой театральный институт, я ему и скажу. Да,
тогда и видно будет. Еще бокс его противный, улетел, чемпион
ненормальный – всхлипнула Людочка.

- Разносторонний он у тебя, и артист, и боксер. – Скептически хмыкнул
Семен.

- Он мастер спорта, если хочешь знать – по-детски обиделась за Мишку
Людочка, – а талант артиста у него от его мамы, он в одном спектакле
сыграл, и герцога, и Мальволио и был самым лучшим. Хоть у Ирки спроси,
если мне не веришь.

- Верю, верю, не кипятись. А мама у него кто?

- Дина Эрман, вот кто! – Все еще обижено, брякнула Людочка.

- Вот как. А, все-таки, ты зря ему не сказала.

- Может и зря. Не мотай ты мне душу, Семка!

Сема поправлялся, но врачи опасались за его руку, она могла остаться
неподвижной, задет был какой-то там нерв. Людочка не очень разобралась,
в ученых объяснениях лечащего врача. Прилетел коллега Семы из
Жуковского, где Семен был заместителем начальника тамошнего УГРО. Врачи
посоветовали ему устроить товарища майора в институт имени
Склифосовского. В «Склифе» и аппаратура лучше, и вообще. Через два дня
стало известно, что все в порядке и можно лететь. Вопрос был только в
том, что делать с Нюсечкой. Люда и Ирка горячо предложили Нюсечке
остаться у них. Но Нюсечка ревела и, вцепившись в отца, наотрез
отказалась оставаться. И как ее не уговаривали, твердила, что она уже
большая и папочку не бросит.

Обняв плачущую девочку, Людочка, не глядя на Семена, сказала, что
полетит вместе с ними. Нюська заверещала от восторга, обещая быть самой,
самой примерной и послушной и, что она обожает тетечку Милу.

Потрясенный Семен, уставился на нее, стараясь понять, не ослышался ли
он, но так как Людочка упорно на него не смотрела, перевел очумелые
глаза на Ирку. Та, только, пожала плечами и повертела пальцем у виска.

- Но Людочка?.. – Начал было Сема растерянно.

- Молчи, Семен, я знаю все, что ты хочешь сказать. – Люда подошла к
нему и погладила по седеющему бобрику. – Семочка, ты же понимаешь, что
кто-то должен побыть с Анечкой, пока ты в больнице. Так почему не я?

Семен не нашелся, что сказать. Людочка вышла из палаты, под благовидным
предлогом, узнать, когда Семена выпишут. Ирка бросилась за ней.

- Ты с ума сошла – прошипела она, догоняя подругу – что Мишка подумает?

- Не знаю, я ему письмо оставлю.

- Дура! У тебя же живот через месяц, другой вырастит.

- Ну и, что? Семен уже знает, что я беременная. Не вздумай проболтаться
об этом Мишке и передашь ему письмо. Можешь ему сказать, что я его
люблю. И попроси его, позвонить мне.

- Может ты ему, перед отлетом позвонишь?

- Ты, что! Это же выбьет его из колеи. Нет, нельзя, ему же драться там.

- А что ты скажешь Татьяне Аркадьевне?

- Ничего не скажу. Она, с Евгением Борисычем, третий день, как загорает
на горячем песочке в Анталии.

Через день, Людочка, с Семеном и Нюсечкой, вылетели в Москву. Если бы
она знала.

Мишка прилетел вечерним рейсом. Забравшись на заднее сиденье такси,
хмуро буркнул: «В Центр». Команда на него надеялась, а он обидно
проиграл в полуфинале. Всего лишь очко. Три раунда он вел два три очка.
В четвертом, сначала, обидно пропустил боковой. И решил на технике
удержать минимальное преимущество. И, все-таки, видимо, сказались
поспешная подготовка перед соревнованиями и большой период без
тренировки. Он подустал. В конце раунда он не смог уйти от яростного
обмена ударами в ближнем бою. Судьи посчитали у противника на два удара
больше. Мак-Мак, с досадой, рявкнул: «Опять, только, на технике выехать
захотел. Танцор!» Обидно.

Ужасно захотелось увидеть Люду. Зарыться бы головой у нее в коленях,
почувствовать ее ласковые пальчики, запутавшиеся у него волосах.
Услышать ее ласковую, чуть насмешливую шутку.

Дома, бросив в угол сумку, он наспех сполоснулся под душем и, еще
мокрый, набрал номер ее домашнего телефона. Долго слушал длинные гудки.
Позвонил на мобильный и услышал, что абонент временно не доступен. (Люда
отключила свой телефон, чтобы Мишка не мог ей позвонить, пока не прочтет
ее письмо). «Наверно, она у Семена, неужели, он еще в тяжелом состоянии»
– испуганно подумал Мишка. Набрал номер Иры:

- Здравствуйте, Ирина Владимировна, это я, Миша Карташов. Не могу
дозвониться до Людмилы Сергеевны, не знаете где она.

- Здравствуй, Мишенька, с приездом. Ну, как, со щитом иль на щите.

- Ира, черт возьми, где Люда?! – заорал Мишка, теряя терпение.

- Ну, что ты орешь? Улетела твоя Люда. Не надо было самому улетать,
дался тебе этот дурацкий бокс. Приезжай, у меня письмо для тебя, я у
Кости. Черт, как же Вы мне надоели! – Мишка услышал, как Ира, не
отключившись, отшвырнула мобильник.

Некоторое время Мишка сидел, тупо уставившись в стену, с таким
чувством, словно кто-то враз захлопнул перед его носом дверь, и не
осталось ничего, кроме этой белой, скучной стены. Потом молоточком
застучало в мозгу: «Ну, вот…, ну, вот…, ну, вот». Что «Ну, вот» не
продолжалось, видно, срабатывал защитный рефлекс, чтобы не завыть
волком, не заорать; страшно, грязно, не расколотить вдребезги, о
проклятую стену, до боли сжатый в кулаке, мобильник.

Потом он гнал по вечерним улицам, слепя фарами, встречные машины,
подрезая тех, кого обгонял и, машинально, с визгом, останавливаясь, на
красный свет. И вспоминал, вспоминал. Ну, конечно, все правильно,
предчувствия его не обманули, она, действительно, прощалась с ним.
Потому, что почувствовала, что любит своего дорогого Семочку, как только
увидела его.

Мишенька, дорогой мой!

Я понимаю, что огорчила тебя тем, что уехала и не дождалась тебя.
Родной мой, пойми и прости. Я не могла поступить иначе. Если Семе не
сделать срочно операцию, он может остаться без руки. Я поживу с
Нюсечкой, дождусь, когда Сема встанет на ноги. Конечно, я сейчас не
знаю, когда вернусь. Милый, не сердись, я так привязалась к Нюсечке за
эти дни и она меня, кажется, полюбила. Ты бы видел, как она
обрадовалась, как обнимала меня, целовала. Боже мой, я полюбила ее, она
мне, как дочка родная. Мы будем жить в Жуковском, и ездить к Семе, пока
он будет лежать в больнице. Миша, как вернешься со своих ристалищ, сразу
же подай документы в институт. Втайне надеюсь, что ты прилетишь в
Москву, и мы с тобой увидимся. Мишенька, позвони мне, номер я оставила
Ире (прости, но свой я пока отключила, хотела, чтобы ты сначала прочитал
это письмо). Я буду ждать, мне нужно сказать тебе что-то очень, очень
важное. Извини, что мое письмецо такое короткое, у меня еще столько дел,
перед отъездом.

Целую, целую тебя, мой родной. Твоя Милка-Вилка

Прочитав письмо, он аккуратно сложил его и равнодушно сунул в карман.
Глядя, на ничего не выражающие, каменное лицо Мишки, Ира положила ему
руку на плечо и вложила в его, безвольно опущенную руку, бумажку с
номером:

- Ты позвонишь? Позвони, не будь дураком.

- Зачем? У нее все мысли о Семене. Пишет, как любит Нюсечку, но ни разу
не написала, что любит меня, ни разу не назвала, любимый. Какой угодно –
Мишка, в отчаянии смял в кулаке бумажку. – Дорогой, родной, милый,
только, любимый, не смогла написать.

- Мишка, не глупи. Позвони ей. Она же… – Ирка уже готова была открыть
Милкину тайну, но, вдруг, засомневалась, чем черт не шутит, может и,
правда, Милка сошла с ума.

- Ладно, Ирина Владимировна, я пойду, устал я.

- Мишка, позвони!

- Хорошо.

Но, приехав, домой, Мишка завалился спать. «Спать, спать, утром я все
решу… я не оригинален, кажется, кто-то, из классики, уже решал свои
сердечные проблемы подобным образом». – Издеваясь над собой, усмехнулся
Мишка, заворачиваясь в одеяло.

Утром, кое-как умылся, оделся, в кармане брюк нащупал смятую бумажку.
Достал, постоял задумчиво: «В Москве еще спят». – Сунул бумажку обратно
в карман – «Поеду к отцу, Валечка накормит, пожалеет, слезинку уронит».
– Вспомнив, что сегодня выходной, продолжал изгиляться над собой Мишка.

Проходя мимо почтовых ящиков, увидел, белеющую, в его ящике бумажку –
это была повестка из военкомата: «А, что, это выход» – подумал он
равнодушно – «В понедельник и пойду».

Валечка, действительно, усадила его за стол, ахая и причитая над ним.
Отец же насмешливо разглядывал, как в воду опущенного, сына. Поздравил с
бронзой и, ехидно, выразил надежду, что, когда-нибудь, доживет и до
золотой медали. Мишка разозлился, и от этого почему-то стало легче.
Отступило тупое равнодушие.

Сидеть и ловить сочувственные взгляды Вали, слушать ее жалостливые
вздохи стало уж совсем невмоготу. Уклонившись, от ее попытки затеять
бесцельный доверительный разговор, он выскочил на улицу, сел в машину и
понял, что ехать-то ему, собственно, некуда. Только он собрался
двинуться с места, как в кармане завозился, загудел телефон. Взглянул на
дисплей, и сердце ухнуло куда-то вниз, перехватило дыхание.

- Здравствуй, Людочка, – просипел Мишка, с трудом проталкивая слова,
сквозь стиснутое горло.

- Здравствуй, Миша, – голос у Люды был спокойным, даже, слишком
спокойным, и, все же, в нем слышалось напряжение. Во всяком случае, ему
так показалось. – Это правда, что ты не захотел мне звонить?

- Ничего подобного, просто побоялся Вас разбудить. Если бы ты немного
подождала, я бы позвонил. Как дела у Семена Николаевича? Ему сделали
операцию? – торопился Мишка задавать вопросы, стараясь не дать Людочке,
начать оправдываться, хотя он ничего больше не хотел, как услышать от
Люды, что ничего не изменилось, и она по-прежнему его любит. Все в нем
кричало: «Скажи!.. Скажи, что ты меня любишь. Один раз скажи, любимый!»

- Да, сделали. Врач сказал, что операция прошла без осложнений, и у
Семы все будет в порядке с рукой. По этому поводу, мы с Нюсечкой,
устроили себе праздник, а утром поехали к нему. Семочка еще слаб, но мы
верим, что все будет хорошо. – Мишка скрипнул зубами, с какой нежностью
произнесла Люда: «Семочка…».

- Я рад, что у Семена Николаевича появился шанс выбраться из этой
передряги. Поцелуй от меня Нюсечку.

- Миша, ты же приедешь сдавать документы, а может быть, если
подождешь, то и все остальное сдашь. Приезжай, Мишенька, очень хочется
тебя увидеть. Кстати, как твои успехи, гладиатор? – В голосе Людочки ему
послышались прежние ласковые, чуть насмешливые, нотки. От этого внутри
стало и тепло, и больно, так, что он чуть не заорал: «Людочка! Я не могу
без тебя! Не бросай меня, пожалуйста!», но вместо этого, равнодушно
проскрипел:

- Скромные, проиграл в полуфинале.

- Не расстраивайся, дорогой мой гладиатор, у тебя все еще впереди.

- Да, я и не расстраиваюсь. Идущий на смерть, счастлив услышать, из
твоих уст, царевна, что у него все еще впереди. – Ядовито сострил Мишка,
вложив в шутку, всю боль, которая в нем скопилась, после того, как он
узнал, что Людочка уехала с Семеном.

- Миша, что-то не клеится у нас разговор, а мне так много хотелось тебе
сказать. Ты не ответил, мы увидимся?

- Зачем, Людочка? – Невольно, вопрос у Мишки прозвучал ласково, словно
он все ей прощал и сочувствовал. – Я все понимаю, не нужно объяснений, а
тем более жертв.

- Миша, ты все не так понял, какие жертвы?

- Не надо, Людочка, не обманывай ни меня, ни себя. Будь счастлива.

- Ты?! Ты отказываешься от меня? Так легко!

- Спасибо тебе за все, Людочка. И ты ведь уже простилась со мной,
подарив мне незабываемую ночь.

- Мишка!!!

- Прости, Людочка! – Нажав отбой, Мишка, в отчаянии, отшвырнул
мобильник, который, ударившись о бетонный столб, разлетелся, брызнув
пластмассовыми осколками.

В понедельник Мишка явился в военкомат. Обрадованный военком, предложил
ему службу в президентском полку. Представив себя, в опереточном
мундире, днями марширующим на плацу, как оловянный солдатик, Мишка, в
ужасе взмолился, избавить его от такого счастья.

- Я мастер спорта по боксу – упрашивал Мишка – пошлите туда, где это
может пригодиться.

И упросил, определили его в бригаду ВДВ. Пройдя медкомиссию, через три
недели Мишка отправился к месту службы. Когда все определилось, он
позвонил маме. Дина долго слушала его излияния, дурацкие оправдания и
жалобно-бодряческий лепет, потом не выдержала и обозвала его идиотом.
Наконец, печально вздохнула:

- Ладно, сыночек, служи, год – это не так много, сделанного не вернешь.
Когда вернешься, постарайся, все-таки, встретиться с Людой, думаю, что
ты ошибся. Глупый вы народ, мужчины, вечно рубите с плеча.

- Ну, вы женщины, тоже не сахар, моя дорогая, мудрая мамочка –
гаркнул, повеселевший Мишка.

Перед отъездом, за столом, собрались родственники и друзья проводить
солдата. Дмитрий Петрович и Валя, Лиля и Витька, Ира и Костя с Лидочкой.
Мишка позвал и Веру, которую Лиля и Ирка встретили довольно
недружественными взглядами. Лиля вскоре должна была уехать в Питер в
архитектурный институт, а Витьке тоже вскоре предстояло уйти в армию.
Поэтому Витька, то и дело, пытался под столом робко завладеть Лилькиной
рукой. Глядя на него, Мишке было смешно и грустно. Не сговариваясь,
гости не вспоминали Людочку. Только Ира, изредка, гневно сверлила его,
свирепыми глазищами. Это его, почему-то, только радовало. А, когда
гости уже расходились, она отстала и прижала его к стенке в темной
прихожей:

- Гад ты, Мишка, еще к тому же и дурак. – Прошипела она, довольно
чувствительно, саданув его сухоньким, крепким кулачком.

- Ира, постой, тебе Люда звонила? Что она сказала?

- Отстань, да звонила, но о тебе и слова не сказала, поэтому можешь не
радоваться. – Вырвалась Ира, захлопывая за собой дверь.

Мишка все еще стоял в прихожей, переваривая то, что сказала ему Ира,
когда звякнул дверной звонок.

- Вера? Ты что-нибудь забыла?

- Может, сначала позволите войти, Ваша светлость? Для аристократа, Вы
не очень-то вежливы.

- Прости, мне, конечно же, нужно было отвезти тебя домой, но я выпил…

- Не оправдывайтесь, не пристало герцогу просить прощения у своего
слуги.

- Верка, кончай ломать комедию, давай я тебя провожу.

- Какая честь для бедного пажа, хотя я надеялась, что ты сразу
догадаешься это мне предложить.

- Виноват, прости. Ну, что, пойдем?

- Тебе хочется поскорей от меня избавиться? – Вера отвернулась, опустив
голову, сердито мазнула кулачком по глазам. – Вот, тушь, наверно,
размазала. Для тебя красоту наводила, дура.

- Ну, ты что, Верочка, не плачь, не хотел я тебя обижать. Все у меня
наперекосяк. Тяжко мне, верный ты мой Цезарио, пойдем, посидим, выпьем
по-маленькой, на прощанье. – Мишка обнял, безвольно поникшую девушку,
усадил за стол, разлил вино. Куда девалась насмешливая, задиристая
Верка, теперь она робко отводила жалобные, наполненные слезами глаза.

- Миша, зачем ты пошел в армию, я так мечтала, что мы вместе поступим в
театральный институт?

- Так получилось, Вера, а ты и без меня поступишь.

- Да, не хочу я без тебя!.. Ладно, давай выпьем. Воюй, чертов
герцог!.. Только вернись, пожалуйста – храбро хлопнула бокал Верка.

- Что это ты меня, как на войну провожаешь – вытягивая медленно вино,
хмуро буркнул Мишка. – Не дрейфь, Цезарио, прорвемся… Верка, ты
закусывай, опьянеешь, дуреха.

- Сам закусывай, может быть, я напиться хочу – окрысилась Вера, снова
становясь непокорной и ершистой.

- Вот, теперь я тебя узнаю. Не дури, Верочка, пьяненькая, ты, наверно,
буйная.

- Струсили, Ваша светлость? Ладно, не буду я проверять на прочность
Вашу верность прекрасной Людочке, сеньор… вызови мне, пожалуйста, такси.
– Снова поникла Вера.

- Могла бы на больной мозоль и не наступать, ехидина – помрачнел Мишка,
направляясь к телефону.

- Прости меня, стервозу, Мишенька, – кинулась к нему Вера. – Миша,
подожди, хоть, поцелуй меня, на прощанье. Может быть, и не увидимся
больше.

Она подошла к нему вплотную, положила ладошку ему на грудь, задрала
голову, глядя на него, полными ожидания и страха глазами:

- Вымахал, верста коломенская, и не поцелуешь его – пробурчала она
обиженно.

Одним движением, сдвинув телефон, Мишка посадил Веру на тумбочку и,
чуть прижавшись бедрами к ее коленям, слегка прикоснулся губами к ее
губам. Вера ахнула и секунду смотрела на него расширенными, омертвелыми
глазами. Но, как только, Мишка попытался отпустить ее талию, она, с
неожиданной силой, обвила его шею, притянула, прижалась всем телом,
судорожно сжав его руками, бедрами. Стала целовать жадно, неистово,
вскрикивая между поцелуями:

- Не пущу!.. Ты должен!.. Должен мне!.. Я ночи не спала!.. Ты во сне
целовал меня, ласкал!.. Миша, Мишенька подари мне эту ночь! Может, я
тебя никогда не увижу!..

Мишка проснулся и, не открывая глаз, почувствовал, что Вера смотрит на
него, тихонько, чтобы не разбудить, трогает, перебирает его волосы.
Прижалась, прикоснулась губами к виску:

- Не притворяйся, ты уже не спишь. Не расстраивайся, мой хороший, я
никогда ни в чем тебя не упрекну, ничего не потребую и ни о чем не
пожалею. Спасибо, спасибо, мой родной, что не оттолкнул меня –
прижалась мокрым лицом к его груди Вера, торопливо, целуя мягкими,
влажными губами. – Это ничего, что я плачу, девчонки все плаксы.

Поглаживая, рассыпавшиеся по его груди, волосы девушки, Мишка страдал:
«До чего же она похожа на Лильку, а я скотина, опять наступил на те же
самые грабли, тряпка. Мучаю бедных девчонок. Люда, Людочка, я не верю,
что между нами все кончено».

Он пошевелился, Вера сильно прижалась к нему, обхватила горячими
руками:

- Подожди! Еще рано! Еще немножко подожди! Миша, Мишенька!..

- Прости меня, Верочка, прости своего глупого, непутевого герцога… не
плачь, будь мужчиной мой верный, храбрый Цезарио.

- Я не могу быть мужчиной. Дай, хоть минуточку, побыть Виолой, женой
славного, прекрасного герцога. Помолчите, Ваша светлость… сейчас, я
сильная… все! Вставайте, сир, Вас ждут великие дела!

Вера не разрешила Мишке заезжать во двор:

- Бабушка, наверняка, ждет меня во дворе, хоть я и сказала, что буду
ночевать у подруги, боюсь, что она мне не поверила. Прощай, Миша, если,
когда-нибудь, напишешь, я буду рада. Мы же друзья, верно?

Крепко поцеловав Веру, Мишка поехал к отцу, оставить машину, выслушать
последние напутствия родителя и неутешные причитания Валечки. К его
радости, за последним завтраком, отец хмуро молчал, а Валя, подкладывая
ему на тарелку, очередной аппетитный кусочек жареной курицы, только
жалостно шмыгала носом.

Перед отъездом, вручая ему, объемистый пакет с провизией, шепнула:

- Мишенька, позвони Людочке, не будь дурнем.

- Если человек дурень, милая Валечка, то это неизлечимо. К тому же, у
меня нет телефона, разбил.

- Что же ты молчал, возьми мой – всполошилась Валечка.

- Спасибо, Валюша, ты стала мне доброй мамочкой – чмокнул ее Мишка в
мокрую, румяную щечку. – Если Люда позвонит, скажи, что я люблю ее.

- Господи, Мишенька, Дина ревновала, а я тискала тебя украдкой, в
кармашек шоколадки тебе подсовывала. – Залилась слезами Валя, глядя,
сквозь слезы, испуганно и растроганно.

В девять Дмитрий Петрович привез его на приемный пункт. На целый год
Мишка перестал принадлежать самому себе.

38

Лиля задумчиво брела по дорожке городского парка «Центральный» и
умилялась. В августе, утром, здесь было довольно безлюдно. Всякие там
качели-карусели, вертушки, зверушки-покатушки и прочие аттракционы для
больших и маленьких или стояли, или крутились, почти пустые. В основном,
на скамейках, сидели с колясками: молодые мамы, бабушки, няни и,
изредка, очкастые, лохматые, молодые отцы-студенты, уткнувшие носы в
толстые книги.

Все-таки, хорошо дома на каникулах. Настроение радужное,
размягчено-романтическое, вот, только, немного взбаламученное. Сегодня,
с утра пораньше, ворвался Витька. С огромным букетом, глупо-счастливый и
весь, какой-то новый. На радостях, он сгреб ее, она, даже, отбиться от
него не успела, и поцеловал в губы. Потом, конечно, смешно оправдывался,
но было видно, что нисколько не раскаивается и готов немедленно
повторить, если будет на то, хоть малейшее снисхождение. Он раздался в
плечах, лицо обветрилось, затвердело. Расстегнутый ворот, наглаженной
рубашки, открывал сильную, загорелую шею. Вообще Витька похорошел, если
можно так сказать о кряжистом парне, у которого заметно перекатывались
мышцы под рубашкой. Ей захотелось дотронуться до этой соблазнительной
шеи. Почему-то пересохло во рту, участилось дыхание, и сладко заныла
грудь. А Витька говорил, хвастался, что ходил на каком-то БПК в загранку
и смотрел так, что становилось жарко. Ей никогда не было жарко, когда он
смотрел на нее. Витька говорил, что-то спрашивал, а она, вдруг, остро
почувствовала, что они одни в квартире и впервые подумала… черт, она
опять краснеет, вспомнив, о чем она подумала. Испугавшись своих
фривольных мыслей, а еще больше, сладкой истомы, постепенно
становившейся нестерпимой, она прогнала Витьку, мотивируя это тем, что
ей надо помочь Светке, у которой маленький, а Аркашка на работе и ей
трудно одной. Витька заревел, как бизон, выражая желание, тут же лететь
к Светке, смотреть ее отпрыска. При этом, с таким значением вздохнул,
что у нее мгновенно загорелись уши. Обозвав дураком, она вытолкала
нахала за дверь, заверив, что вечером, когда Аркашка придет с работы,
они обязательно навестят счастливую чету.

Занятая этими волнующими мыслями, она, только, в последний момент
заметила до боли знакомую женщину, увлеченно, что-то печатающую в
ноутбуке, который она пристроила на откидном столике, ловко прицепленным
к детской коляске.

- Здравствуйте, Людмила Сергеевна – поздоровалась она охрипшим от
волнения голосом. Лиля знала, что их любимая Люда, бросила Мишку и
уехала ухаживать за своей первой любовью, раненым и беспомощным. Из-за
нее Мишка не стал поступать в институт, а ушел в армию. Она стала
довольно известной писательницей. Выходит, еще и ребенка родила. Весь
бывший 11-Б был возмущен ее поступком, только Светка упорно отказывалась
в это верить.

- Вот увидите – говорила она – все выяснится, она очень добрая, наша
Людочка, а Мишка, просто, дурак!

- Здравствуй, – Люда, чуть побледнела, но смотрела на Лилю спокойно и
спросила благожелательно – как отдыхается на каникулах, Лиличка?

- Нормально, а кто у Вас, Людмила Сергеевна, можно посмотреть?

- Дочка, Сашенька. Осторожней, пожалуйста, не разбуди. Только, только
угомонилась.

Лиля наклонилась и увидела спящую хорошенькую девочку, которой, явно
было около года. Что-то знакомое показалось ей в длинных ресничках и
прямых, нахмуренных, черных бровках.

Лиля выпрямилась и с ужасом уставилась на Люду:

- Людмила Сергеевна, отец Сашеньки – Мишка?!

- Надеялась показать, какая доченька у него выросла, а он не приехал.
Значит, не нужны мы ему. – Всхлипнула Людочка, отворачиваясь.

- Дорогая, милая, Людмила Сергеевна, но он же, ничего не знает. Опять вы
мучаете друг друга. Почему, ну, почему Вы не позвоните ему, не напишите?

- Если бы хотел меня увидеть, то приехал бы. Целый год ни звоночка, ни
весточки. Старая я для него. Не хочу я ему навязываться и любви по
обязанности не хочу.

- Людочка, можно мне Вас так назвать, мы всегда, между собой, Вас так
звали.

- Да, я знаю – сквозь слезы, улыбнулась Людочка – Ни в грош меня не
ставили, негодники.

- Зато мы любили Вас. Кстати, Вы знаете, что у Светы с Аркашкой тоже
дочка. С Вашей легкой руки.

- Что ты говоришь. Боже мой, как же я рада за них. И как девочку
назвали?

- Людочкой. Светка Вас, до сих пор, крестной мамой считает.

- А я у них даже на свадьбе не была. Свадьба-то была?

- Была. Аркашку не узнать, серьезный стал. Отец семейства. В армию его
не взяли. Оказывается, у него близорукость, очки, дурачок, стеснялся
носить, поэтому и заглядывал все время Светке в тетрадь. Работает на
оптическом заводе. На вечернее отделение, в институт поступил. Людмила
Сергеевна, приходите к ним вечером. Мы с Витькой тоже придем.

- Так он вернулся из армии. И сразу к тебе? Значит, всерьез тебя любит,
Лиличка.

- Ворвался, сумасшедший, утром с цветами, облапил, бугай – покраснела
Лиличка. – Тоже изменился, не узнать.

В это время, в коляске, завозилась, захныкала Сашенька. Люда взяла ее на
руки, заворковала.

- Людмила Сергеевна, позвольте мне ее подержать – хрипло попросила Лиля.
Люда молча протянула девочку, внимательно глядя, как нежно прижала к
себе Сашеньку, донельзя взволнованная Лиля. Сердце ревниво сжалось.

- Смотри-ка, не заревела – произнесла она глухо.

Лиля ничего не слышала, прижимая теплое, тяжеленькое тельце, она видела
только Мишкины черные, внимательные глаза. Это могла быть ее дочка, ее
кровиночка, частичка первой неразделенной любви. Бормоча глупые,
ласковые слова, не замечала слез, скатывающихся по ее щекам.

- Простите меня, Людмила Сергеевна, – вернула она дочь Люде – я пойду,
Светке обещала помочь. Так Вы приходите, вот она обрадуется.

Прижимая к себе весело гукающую Сашеньку, Люда смотрела вслед, почти
убегающей от нее, Лиле. Как она, вытирая слезы, прятала от нее глаза.
Горькая истина была проста и очевидна – Мишка спал с Лилей. За ней
ухаживал, смотрел влюбленными глазами, а спал с Лилей.

Ей было до слез обидно, наплевав на гордость, она несколько раз пыталась
ему позвонить, но женский голос, с равнодушной любезностью, неизменно
сообщал, что абонент временно недоступен.

Вот она, толстая, неуклюже ворочается в маленькой, тесной кухонке,
готовя ужин. Сема, уже давно выйдя из больницы, гремит в своей комнате
железом, тренируя руку. Нюсечка, готовя уроки, наверняка, косится в
работающий телевизор. Ничто не мешает ей, предаваться печальным
мыслям, что Мишка ее забыл. Негодяй, ушел в армию ей назло, а она, как
дура, скрывала от него свою беременность, только бы ее Мишенька,
поступил в этот треклятый театральный институт.

- Тетя Мила! Тетя Мила, там Мишу показывают! – тащит ее в комнату
Нюсечка. «…В синем углу мастер спорта Михаил Карташов…» – возглашает
комментатор, возраст – такой-то, вес – такой-то. Столько-то побед,
столько-то поражений, все это ее не интересует, она смотрит на Мишку,
лица почти не видно, он в шлеме.

Гонг. Мишка вскакивает, в очередной раз, она восхищается его спортивной
фигурой. Она впервые видит его на ринге. Он пружинисто танцует, держа
противника на расстоянии, раскачиваясь, уклоняясь и нанося короткие
удары, вытянутой правой рукой. Вдруг, взрывается стремительной серией
ударов.

- Приличная двоечка – комментирует Сема – хорошая техника, у твоего
Миши, и чувство дистанции отличное. Только дерется холодновато,
спортивной злости не хватает.

Люда до боли закусывает губу, когда этот бугай в красном, засыпает ее
Мишеньку яростными ударами. Облегченно вздыхает, когда Мишка отскакивает
и снова, как ни в чем не бывало, пружинисто кружит вокруг противника.

Гонг, оказывается, Мишка выиграл раунд. Он сидит в углу, секундант
обтирает его полотенцем, легонько обмахивает его.

Снова Гонг, рядом Нюська истошно визжит:

- Давай, Мишка! Врежь ему! – Мишкин противник отлетает и садится на
пятую точку. Рефери открывает счет, но бугай встает и все начинается
снова. Когда же эта пытка закончится. Снова гонг. Она, в изнеможении,
закрывает глаза. Когда открывает, Мишка и его противник опять мечутся по
рингу, машутся своими дурацкими перчатками. Мишка опять под градом
ударов, нет, она этого не может, не хочет больше видеть. Сема берет ее
за руку:

- Успокойся, все нормально. Мишка побеждает.

Да, какое ей дело, кто там побеждает. На ее глазах бьют ее Мишку,
противного, бессовестного, забывшего ее, любимого, отца ее девочки, она
уже тогда знала, что будет девочка. Господи, когда это кончится. Наконец
гонг. Зал восторженно ревет. Неужели это все. Рефери держит бойцов за
руки. Мишка уже без шлема, Лицо у него усталое, но спокойное, влажная
прядь прилипла ко лбу. Нюська, сумасшедшая, ее тормошит:

- Он победил! Тетя Мила, у него больше очков! – Рефери поднимает Мишкину
руку. Мишка подпрыгивает и радостно вскидывает руки. У него счастливое
лицо.

И тут, она выдергивает руку и бросается ничком на кровать. И ревет,
ревет – измучил, пропал, на звонки не отвечает и счастлив. Не нужна, не
нужна, толстая, некрасивая, беременная – захлебывается она рыданиями.
«Оставьте, не трогайте меня, я ненавижу его. Ой, больно, девочка моя,
прости, прости свою глупую, несчастную мамочку. Все, все, я не плачу, мы
с тобой, моя родненькая, будем счастливы».

А вот и схватки. Семен и Нюсечка везут ее на такси в роддом. Лица у них
растерянные, встревоженные. Она смеется, как может, успокаивает их, что
ничего страшного. Оказывается, привезли ее рано. Она лежит, и ей скучно
и страшно. Сестры, нянечка, врачи суетятся возле нее. Глупая нянька
напугала ее, врачи боятся, что без кесарева сечения не обойтись.
Обошлось, ее везут рожать. Как трудно она рожала. Неужели, это она так
страшно орет:

- Мишка! Мишенька помоги мне! Мама! Мамочка-а-а! – это же должно
когда-нибудь кончиться.

«Ну, вот, наконец-то, меня везут в палату. Кажется, я прошу, чтобы мне
показали мою девочку. Ничего не помню. Впервые я увидела Сашеньку, когда
ее принесли кормить. Господи, какое это было счастье.

Я еду домой, смешно, это же не мой дом. Почему-то я вообразила, что я
нужна Семену, Нюсечке. Почему они должны возиться со мной и с моей
девочкой, кто мы им, кто я Семе. Бессовестная я, мучаю хорошего
человека. Он уже почти здоров. Осторожно берет из рук нянечки Сашеньку,
правда, еще одной рукой. Я, с беспокойством наседки, тревожно слежу за
ним. Он весело подмигивает мне, с трудом, больной рукой поднимает
треугольничек, прикрывающий личико Сашеньки. Лицо у Семки доброе,
размягчено изумленное. Я облегченно перевожу дух. Нянечка, почему-то, с
сомнением смотрит на Семена, а, видно, вспомнила, как я кричала, звала
Мишку. У меня стремительно портится настроение. Почему он черт знает
где, почему, вот также нежно, не смотрит на свою дочурку.

Из нас получается образцово-показательная семья. Семка носится с Сашкой,
как дурень с писаной торбой. Часами может ходить с ней, баюкать,
фальшиво гудеть песенки от баю-баюшки…, до Мурки. Ночью он встает к
ней, даже чаще, чем я. Особенно он любит гулять с ней. И гуляет в любую
погоду. Я ругаюсь, кричу, что на улице мороз, но упрямый Семка неумолим.
Ребенок должен дышать свежим воздухом и закаляться. Перед сном он и
Нюська неизменно тащат ребенка на улицу. Меня с собой не берут, я
возмущаюсь, кричу, что они не имеют право. У них один резон – я не
должна рисковать, а то у меня пропадет молоко. Еще они увещевают меня,
чтобы я не капризничала, а садилась за компьютер, они все сделают сами.
Я снова начала писать и переводить. Перевожу я скрепя сердце, но должна
же я вносить свою лепту в семейный бюджет. Еще я занимаюсь с Нюськой
английским. Мы, даже, пытаемся разговаривать на английском языке.

Позвонила маме и терпеливо выслушала все, что она думает о сумасшедшей
доченьке. Еле отговорила ее от намерения лететь ко мне, пообещав, скоро
вернуться в родные пенаты.

А вот и еще новость. Позвонила Ирка, сначала, каким-то чужим,
отсутствующим голосом, спросила о Саше и, не дослушав, заревела. Я
всполошилась, чтобы заставить Ирку реветь, должно случиться,
действительно, что-то особенное. Из ее всхлипываний, заиканий и
сетований на судьбу-злодейку, я поняла, что Костю командируют на
Северный Кавказ на полгода, а, скорей всего, и того больше.

- Уверена, что сам вызвался, идиот – рыдала Ирка. – Видители у других
семьи, а он, что холостой?! А я ему, что, только для постельных утех?!
Гад вредный, еще лебезит, утешает. Фиг ему, я с ним поеду. Всю их
контору по бревнышкам раскатаю, а добьюсь своего. Лидку жалко, ревет
белугой.

И добилась же своего, ликует, чокнутая. Будет работать учительницей в
местной школе, учителей, оказывается, там не хватает. Под конец все же
разревелась:

- Милка! Когда же мы, теперь, с тобой увидимся? Найди, расскажи ты все
своему оболтусу. У меня сердце кровью обливается, как ты будешь без
меня. Поцелуй за меня Сашеньку.

Поревели мы, поругали друг друга. Грустно, некому мне будет поплакаться
в жилетку, доверить самое сокровенное. Не скоро я увижу свою сумасшедшую
подружку.

Сема, наконец, вышел на работу. Теперь он подполковник и большой
начальник. Рукой он владеет уже почти свободно. Я намекнула, что мне
пора и честь знать. Семка выслушал меня хмуро, пробурчал: «Как знаешь» –
и ушел в свою комнату, хлопнув дверью. Нюська была более экспансивна.
Заперлась в ванной и ревела там, чуть ли не час. А потом целый день со
мной не разговаривала. Пришлось идти на попятный и вымаливать у них
прощенье. Мир в семействе был восстановлен. Все отлично, если не
считать, что от Мишки, по-прежнему, ни слуху, ни духу. Днем мы с
Сашенькой теперь одни: Нюсечка в школе, а Семен пропадает на работе,
только звонками надоедает. Так что, если нападает хандра, могу без
помех, выплакаться всласть.

И все-таки, вот уже неделю, я дома. Мама, захватив Евгения Борисыча,
переехала, жить со мной и Сашенькой. Ей теперь хватает забот: Сашенька,
Евгений Борисыч и я. Именно в таком порядке. Я уже отвыкла от ее
командирских замашек и, несколько, деспотической заботы. Хорошо и то,
что днем она на работе. Я очень скучаю по Нюсечке, да и Семена мне порой
не хватает. Его спокойной, ненавязчивой благожелательности. Дружеской
поддержки и участия. Что скрывать, я очень надеялась на встречу с
Мишкой. Сема и Нюсечка это поняли и поэтому смирились с моим отъездом».

Вечером, взяв с собой Сашеньку, Люда на такси поехала с визитом к
молодой чете. Перед этим она долго наряжала дочурку. Еще неуверенно,
Сашка уже стояла на ножках и поэтому шалила и мешала этому
ответственному процессу. Особенно было трудно расчесать и собрать в
приличный хвостик ее черную, густую гривку. С этим хвостиком, Сашка
очень напоминала свою бабушку Дину, Мишка, как-то показывал Люде портрет
шестилетней Дины, в медальоне. Люда временами расстраивалась, ей
казалось, что дочь на нее совсем не похожа.

В дверях их встретила радостным визгом молодая хозяйка. Повиснув на
Люде, она подвергла нелегким испытаниям ее косметику беспорядочными
поцелуями и счастливыми слезами. Досталось и Сашке. Затисканный,
зацелованный ребенок, естественно, заревел. Только, получив, с ее рост,
мягкого, симпатичного медведя, тут же замолчала и занялась им. Усадив,
Сашеньку, вместе с ее медведем, на диван, Света повела гостью
хвастаться, принаряженным, остепенившимся, супругом и спящей красавицей
дочкой. Сама Светка пополнела и необыкновенно похорошела. Из тоненькой,
немного угловатой, ершистой девчонки она превратилась, за год с
небольшим, в решительную, молодую, счастливую женщину.

- Я так рада за Вас, Аркашенька, – подошла Люда к главе семейства, и
когда, красный от смущения, Аркашка поцеловал у нее руку, засмеялась. –
Никак, ты джентльменом стал, Аркашенька.

Видно, от смущения, Аркашка тут же не преминул ляпнуть:

- Людмила Сергеевна, Вы еще красивее стали. Дурак Мишка, что где-то его
носит. Сашенька как взглянет, так и кажется, сейчас, по-английски,
что-нибудь завернет.

Кровь бросилась в голову Людочки, на лице застыла растерянная, жалкая
улыбка. Лиля, в углу, болезненно охнула и осела в кресло. Светка
беспомощно всплеснула руками, явно сожалея, что стоит далеко и не может
треснуть безмозглого муженька. В комнате повисло неловкое молчание.
Аркашка, поняв, что, в очередной раз, сморозил черте что, забормотал,
что-то невразумительное. Первой пришла в себя Света:

- Людочка Сергеевна, пойдемте, я познакомлю Вас с Вашей тезкой. Правда,
она спит, но мы тихонько – обняла она Люду. На ватных ногах, Людочка
послушно пошла с ней. Они долго стояли, обнявшись, любуясь спящей
девочкой. – Людочка, простите моего дурака, Вы же знаете его. А я верю,
все, будет у Вас хорошо. Вы только верьте. Мишка отличный парень и он
любит Вас. Вы уже столько раз ссорились. Все это, просто, недоразумение.

- Спасибо тебе, Светочка. Я верю, только, давай больше не будем об этом.

Выйдя из детской, Люда поздоровалась с Витей, причем польстила ему,
заметив, что он возмужал. Потом за столом весело наблюдала, как он
ухаживает за Лилей, все время, стараясь, как бы невзначай, прикоснуться
к ней, поймать под столом ее руку. Лиля смущалась и делала сердитое
лицо. А Витька притворно виновато, отводил блудливые глазки, и явно
чувствовал себя на седьмом небе.

Домой они вернулись в часов десять, встреченные сердитым ворчанием
Татьяны Аркадьевны. Аркашка внес за ней, уснувшую в обнимку с медведем,
Сашеньку.

Вот и исполнился Сашеньке год, отметили это знаменательное событие в
узком кругу. Кроме мамы и Евгения Борисыча, на праздник пришли Аркаша и
Света, оставившие маленькую Людочку, на попечение Светиной мамы, и Лиля
с Витькой. Пришли поздравления от Семена и Нюсечки. С ними Люда
поддерживала связь, через Интернет. Она, даже, занималась с Нюсечкой
английским, пользуясь достижениями электроники.

Все свободное время, от домашних забот, она писала. У нее уже вышли три
книжки, заканчивает четвертую. В выдуманной ею жизни, она старалась
забыть свои терзания и обиду. И все-таки она ждала, ждала, несмотря ни
на что. Она знала, что Мишка, после армии, поступил в театральный
институт и живет в Москве с мамой, которая насовсем распрощалась с
Америкой. Об этом она узнала от Татьяны Аркадьевны, которая хитренько
расспросила Валентину Семеновну. Люда слезно умолила маму не говорить
Карташовым о ней. А, если спросят, сказать, что приехала на время. Пусть
Мишка сам о ней узнает, если захочет, а чужой помощи ей не надо. И
благородной жертвы ей тоже не надо.

Под Новый год она вышла с Сашкой во двор. Было тепло, градусов семь,
восемь. Сашенька, одетая в шубку, как медвежонок, ковырялась лопаткой в
сугробе и вывалялась в снегу, вплоть до макушки капора. Люда подошла к
ней, чтобы извлечь ее из сугроба и отряхнуть.

- Здравствуй, Людочка, – услыхала она мелодичный, с приятной хрипотцой,
взволнованный голос. – Будь добра, познакомь нас. Если я не ошибаюсь,
эта прелестная девица моя внучка.

Мишка, снимая ботинки, и стряхивая с шапки налипший снег, крикнул,
изображая беззаботность и хорошее настроение:

- Мам! Я замерз и есть хочу, как пес бездомный.

Но его артистический талант оказался неоцененным, квартира ответила
молчанием. «Может, в какой-нибудь театр поехала, а то, что-то не
торопится, моя дорогая мамочка, начинать трудовую деятельность». –
усмехнулся Мишка и, тут же, увидел на столе записку.

Дорогой мой!

Я уехала дня на два, на три. Я дама молодая и, как у всякой молодой,
красивой (я же у тебя красивая) женщины, у меня могут быть свои
маленькие тайны. Не скучай. Я тебя люблю. Мама.

Мишка задумчиво почесал, еще не отросший, после армии и соревнований,
короткий ежик волос. «Это ж, какие у тебя, милая мамочка, тайны
завелись от любимого чадо. Может, милый друг Алеша, тронул твое
зачерствевшее сердце. Я только за. Давно пора осчастливить, какую-нибудь
мужскую особь».

Незадолго до дембеля, мама окончательно переехала в Москву. Упрямый Джим
остался сторожить дом в Лос-Анджелесе. Перед этим Мишка, выступая за
ЦСКА, выиграл чемпионат России и его включили в сборную. Но он
отказался, твердо решив, поступать в театральный институт.

После демобилизации они стали жить с мамой вместе в их старой квартире.
Дед жил у Наташи и они изредка виделись. Наташа ему понравилась, и деда
он больше не осуждал. Смешно, но дед, явно, переживал вторую молодость.

Еще на приемных экзаменах, он, не смотря на волнение, заметил в комиссии
красивого, представительного мужчину, который, услышав его фамилию,
вздрогнул и внимательно на него посмотрел и потом не спускал с него,
каких-то, грустных, даже, страдальческих глаз. Мишка вспомнил, что видел
его в нескольких телефильмах.

Потом уже, когда его приняли, он стоял у стенда, где были размещены
фотографии знаменитых выпускников института. Маминых фотографий было
несколько, в различных ролях. Одна ему особенно понравилась, Мама,
молодая, прекрасная, в роли Оливии из спектакля «Двенадцатая ночь»
Н-ского драматического театра.

- Потрясающая женщина – услышал он за своей спиной – Я не ошибся, Дина
Ваша мама?

- Вы не ошиблись, надеюсь, меня приняли не потому, что я сын Дины Эрман.


- Нет, нет, не волнуйтесь, Вы поступили вполне заслуженно. Хотя…
скажите, Михаил Карташов, чемпион России и мастер спорта по боксу, это
тоже Вы?

- К сожалению, это тоже я.

- Почему же, к сожалению. У нас в институте приветствуется, занятие
спортом. И кафедра физкультуры есть. И среди студентов, один, два
мастера спорта числятся.

- Все же, профессия актера, мне кажется, плохо сочетается с серьезным
занятием боксом. Наверно, нужно выбрать, что-нибудь одно. Бокс придется,
видно, бросать.

- А не жалко?

- Жалко, но зато маму обрадую.

- Слушай, нам пора познакомиться. Алексей Анатольевич Невзоров. Могу
стать для тебя дядей Лешей. Ведь я познакомился с тобой… постой, сколько
же тебе было тогда лет? Года три, наверно. Ты и тогда был крупным
мальчишкой, а теперь, во, вымахал. Ну, пока, передай привет маме, от
«Нарцисса». Эх, как же я любил твою маму, Мишка.

Когда он рассказывал маме об этой встрече, она слушала его, улыбаясь,
грустной, нежной, отрешенной улыбкой. Под конец рассказа заплакала:

- Леша, мой самый лучший, самый верный и надежный друг, виновата, как
же я виновата.

- Мама, почему ты за него, не вышла замуж?

- Не знаю, милый. Сначала, я очень любила твоего папу, ненавидела и
любила. За Пола же я вышла фиктивным браком, только перед его смертью
мы, в действительности, стали мужем и женой. Только так я могла его
отблагодарить. Было время, когда я могла бы выйти за Лешу, но его не
оказалось рядом. Когда же мы встретились, я очень хотела сделать его
счастливым. Не получилось, наверно, если всю жизнь считать человека
другом, трудно, невозможно стать ему женой, любовницей. Отдать же ему
только тело, для того чтобы иметь мужчину, было бы подло, я не смогла.

Мишка зашел в мамину комнату, бесцельно помыкался по ней, сел на
кровать и увидел в тумбочке, в нише, книжку в мягком переплете. Милка
Вилкова «Иван-царевич и лягушка из Болотного». С обложки ему улыбалась
Людочка. Черная тоска захлестнула его с новой силой.

Нечто подобное он чувствовал, когда встретил в институтском коридоре
Веру.

- Здравствуй, Миша, я рада, что ты тоже поступил – слишком официально и
неловко, поздоровалась она с ним.

Мишка поздоровался, и они смущенно замолчали, не зная, что сказать друг
другу.

- Вера, мы опаздываем – окликнул ее, стоящий поблизости парень.

- Сейчас! – Отмахнулась от него Вера. – Я пойду, Миша, у нас, сейчас,
лекция. Может, встретимся после занятий.

- Давай, в два часа в вестибюле, подойдет?

- Подойдет – обрадовалась Вера – ну, пока. – Пошли, поговорить не дашь с
человеком – дернула она парня.

После занятий, они устроились на скамейке в институтском скверике.

- Мишка, я думала, что не увижу тебя больше. Ты, хоть иногда, меня
вспоминал – прижалась, вдруг, к нему Вера.

- Не надо, Вера. Я благодарен тебе и чувствую себя виноватым. Ты же
заешь, я не могу.

- Все по Людочке своей сохнешь – зло процедила Верка и отвернулась,
скрывая слезы обиды.

- Вера, ну, прости ты меня, мы же были друзьями – обнял ее за плечи
Мишка.

- Не трогай меня – дернулась Вера. – Никакие мы не друзья. Зачем ты
только появился. У меня парень есть, а тут снова ты.

Мишка только удрученно вздохнул, отпуская девушку.

- Я не хотела тебе говорить – угрюмо, не глядя на него, начала Вера. ? Я
на каникулы домой ездила, бабушка уж очень просила. – Вера замолчала,
собираясь с духом.

- Да, и что дальше? – От неприятного предчувствия, у него все сжалось
внутри, как в ожидании удара.

- Мишка, я не могу.

- Говори!

- Как-то раз, во дворе я столкнулась с Татьяной Аркадьевной… с
коляской, с детской коляской. – Как будто тяжеленная глыба свалилась на
него. – Я спросила, кто в коляске – зачастила Вера, стараясь, быстрей
закончить. – Она замялась, потом сказала, что Люда, с дочкой, приехала
навестить. Я попросила разрешения взглянуть, но она не разрешила,
боялась, что я разбужу девочку.

Оглушенный, раздавленный, страшным известием, Мишка, уже ничего не видел
и не слышал.

- Миша!

- Оставь меня одного, пожалуйста.

Дома он изо всех сил старался показать, что ничего не произошло. Не
хватало, чтобы еще мама расстраивалась. Он, только, буркнул, как мог
спокойно, проходя в свою комнату:

- Мам, я перекусил, немножко посплю, устал я, что-то с непривычки.

Конечно, маму он не обманул. Она села к нему на край кровати и погладила
по спине:

- Мишка, хватит претворяться, говори, что случилось.

- Мама, у нее ребенок, девочка. Она с дочкой приезжала к Татьяне
Аркадьевне в гости. Внучку показать. Вера видела Татьяну Аркадьевну,
гуляла бабушка со спящей внучкой в коляске. – Мишка встал, помотался по
комнате, сел, обнял маму. – Финита ля комедия, мамочка. Первая любовь
ничего не попишешь.

- Здесь, что-то не так, сыночек. Ты бы разузнал все получше.

- Хорошо, но, сейчас, можно я посплю.

Чтобы заглушить злую, саднящую тоску и перестать задавать себе
мучительный вопрос: «Как же это могло случиться?», Мишка вгрызся в
учебу. Вот тут-то он и познакомился с Элей, вернее с Эльвирой
Витальевной Зелинской – помощником режиссера своего знаменитого дядюшки.
Ей было двадцать шесть или двадцать семь лет, и она была очень
эффектной, очень деловой и очень раскованной девушкой. Эля была частой
гостьей в институте: набирала среди студентов массовки, статистов и,
иногда, исполнителей, на, так называемые, роли второго плана.

- Нахал, ты наступил мне на ногу. Считаешь, если ты вымахал с
телеграфный столб, то это дает тебе право сшибать ни в чем не повинных
людей. – Накинулась она него, когда они столкнулись в дверях.

Девица ему не понравилась, слишком высокомерно и бесцеремонно она его
разглядывала, нагло задрав хорошенький носик.

- Извините, мисс, но мне кажется, это Вы, чуть не сделали меня калекой
на всю жизнь своей шпилькой. За такую обувь надо судить, как за ношение
холодного оружия.

К ним разлетелась Катька Рогожина из его группы:

- Эльвира Витальевна, так мне приходить завтра, Вы включили меня в
массовку? Мишка, ты не забыл, что обещал диск с фильмом, где играет твоя
мама?

Презрительно фыркнув, Эля поймала Катьку за руку:

- Он еще и маменькин сыночек. И кто же у, этого типа, мама? – услышал
он, провожая взглядом, уходящих девушек.

На лекции к нему подсела Катька:

- Слушай, Мишка, ты зря поцапался с Элькой, она, хоть и с гонором, но
девка вполне приличная, да, к тому же, и нужная. Она помреж у своего
дядюшки, а дядюшка знаешь кто. – Назвала Катька имя известного
режиссера. – Если с ней дружить, то она всегда даст подзаработать. В
массовке местечко найдет, а то и рольку подкинет. Платят вполне
приличные денежки. – Наставляла его, благожелательная Катька. – И,
знаешь, кажется, она, и глаз на тебя положила. Любит Элька больших
мальчиков, не теряйся, а то ты кислый какой-то последнее время ходишь –
хихикнула Катька.

После занятий Мишка снова увидел занозистую девицу. Остановившись у
колонны, он стал незаметно наблюдать за ней. Эльвира явно кого-то
поджидала, нетерпеливо постукивая каблучком. Ей было, приблизительно,
столько же лет сколько и Люде. Вспомнив Людочку, Мишка помрачнел, и ему
расхотелось знакомиться, привычная, в последнее время, тоска сжала
сердце. Он разозлился и решительно пошел к выходу. Увидев его, Эля, с
деланной небрежностью, преградила ему дорогу:

- Хоть ты и хам и не достоин внимания приличной девушки, я, все же, хочу
с тобой познакомиться. Не вздумай, только, возомнить о себе, как мужчина
ты меня совсем не интересуешь. У меня чисто деловой интерес к тебе.

- Мадмуазель, мое разочарование не имеет границ, а я подумал, что
именно, как мужчина, заинтересовал Вас, когда увидел, что Вы ждете
кого-то с таким нетерпением. – Скроил Мишка удрученную физиономию,
подхватывая Элю под руку.

- Ну, ты и наглец, – засмеялась Эля, прижимая его руку к себе – не теряй
надежду, если будешь милым и внимательным, то, чем черт не шутит. В
качестве поощрения, разрешаю обращаться ко мне на ты. Если не знаешь,
меня Эльвирой зовут, можно, просто, Эля.

- Тогда нам обязательно нужно выпить на брудершафт, а заодно и поужинать
– галантничал Мишка, изо всех сил, стараясь, казаться веселым и
беззаботным.

- Оказывается, ты можешь быть любезным, не ожидала. Тогда поехали, я на
машине и знаю одно приличное кафе, я угощаю.

- Я состоятельный студент и могу себе позволить угостить, понравившуюся
мне девушку.

- Так я тебе понравилась? – Прижалась к нему Эля, кокетливо глядя на
него снизу вверх. – Какой ты милый. Поехали, там разберемся.

Так начались их отношения, легкие, ни к чему не обязывающие. Полудружба,
готовая перерасти, во всяком случае, с ее стороны, в нечто большее. Но
Мишку все еще, что-то сдерживало, он, все еще, не мог, до конца,
осознать, что с Людочкой у него все кончено. Поэтому он старательно
делал вид, что ничего не замечает, когда Эля искательно смотрела ему в
глаза, прижимаясь к нему с притворно дружеским поцелуем. Отводя глаза,
он целомудренно целовал ее в щечку. Кроме того, их связывали деловые
отношения. Узнав, что он мастер спорта по боксу, она притащила его к
дяде, попробываться на роль одного из героев, в его новой многосерийной
спортивной мелодраме. А когда Элька открыла дядюшке, чей он сын, то
знаменитый режиссер загорелся пригласить Дину, сняться на роль одной из
главных героинь. Мишке пришлось согласиться передать приглашение маме.

Бездумно полистав книжку, Мишка отложил ее, читать ему было слишком
тяжело. Одиночество становилось невыносимым, и он позвонил Эльвире.

Устроившись на заднем сиденье такси, Дина попросила водителя не
подсаживать больше никого, сказав, что заплатит ему любую сумму, которую
он запросит. Закрыв глаза, она так и эдак, представляла себе встречу с
Людочкой. Ей было невыносимо видеть, как мучается и страдает Мишка. Как
похудел и осунулся ее сын. Она не могла поверить, что прелестная,
мягкая, такая, казалось бы, самоотверженная и честная Людочка, так
жестоко поступила с ее сыном. Не верила и все.

Однажды, зайдя в книжный магазин, она увидела книжку. Ее поразило имя
автора – Милка Вилкова. Милка-Вилка, ну конечно, на тыльной стороне
обложки она увидела портрет Людочки. Ей, вдруг, захотелось взглянуть в
глаза девушки, спросить, как она смогла. В издательстве она добилась,
чтобы ей дали ее адрес.

Вот это новость, Людочка давно живет в Н-ске. Это, не лезло ни в какие
ворота. Людочка уехала, с маленьким ребенком, от мужа, не прожив с ним и
нескольких месяцев. Было о чем задуматься. Она полетит к ней и узнает
всю правду. Мишке она, пока, ничего не скажет. Незачем в него вселять,
возможно, несбыточную надежду.

Такси медленно въехало во двор. Дина расплатилась с шофером, хотела
выйти из машины и замерла. Из подъезда вышла Людочка, неся подмышкой,
что-то довольно большое и мохнатое. Это что-то дрыгало ножками и
восторженно визжало. Из-под вязаной шапочки выливался темный, густой
хвостик.

Девочке было никак не меньше полутора лет. Девчушка вырвалась из рук
мамы и, переваливаясь, побежала к сугробу. Она была так похожа на
маленького Мишку, что у Дины брызнули слезы. И чернющие, блестящие
глазенки, были настолько Мишкины, что никакого сомнения больше не
оставалось.

- Сашка, бессовестная девочка, – кричала Людочка, сдерживая смех – не
смей нырять в сугроб!

Людочка догнала дочку, надвинула ей на голову капюшон, всунула в ручку
лопатку и отпустила. Девчушка тут же села в сугроб. Дина, забыв обо
всем, смотрела, и счастливые, и грустные слезы текли у нее по щекам.
Вот, она и бабушка, ее внучка шалит и смеется. Идиот Мишка, как он
умудрился не знать об этом.

- Дамочка, Вы еще долго будете сидеть, мне ехать надо.

Дина извинилась и вышла. Люда извлекла Сашеньку из сугроба и, отряхивая
шубку, ласково ворчала на дочь.

- Здравствуйте, Людочка, – сдерживая волнение, произнесла Дина – Может,
Вы познакомите нас. Если я не ошибаюсь, эта прелестная девица моя
внучка.

Побледнев, Людочка оглянулась:

- Здравствуйте, Дина Иосифовна. Вы не ошиблись, Сашенька Ваша внучка.
Миша тоже знает? А приехать… не захотел?

- Миша знает только, что ты родила дочку. Я тоже до этого счастливого
момента, не знала, что Сашенька и Мишина дочка. Здравствуй моя прелесть,
здравствуй Сашенька. – Дина подхватила Сашку на руки и звонко
расцеловала девчушку в румяные щечки. – Людочка, когда-то, я была для
тебя просто Дина. Глупые Вы с Мишкой, у Вас такое сокровище, а Вы
мучаете друг друга. Правда, моя красавица, глупые, глупые твои мамочка и
папочка. – Боднула, от избытка чувств, счастливая бабушка, смеющуюся,
внучку. Сашка была общительным ребенком и привыкла, что все играют с ней
и тискают. – Этот дурак, Людочка, решил, что ты вышла замуж за Семена и
ребеночек у тебя от него. – И тут Людочку прорвало.

- Поверил, Верке поверил! Не приехал, а я как дура! Ни строчки, ни
звоночка! Я столько раз пыталась дозвониться, а он не доступен. Бревно
бесчувственное, недоступное! Жертв ему, видители, не надо! Осел
великодушный! – Захлебывалась слезами и гневом Людочка. Заревела
испуганная Сашка. – Не плачь, моя родненькая. Ты моя радость, мое
счастье. Забыл, разлюбил, ну и пусть, переживу!

- Успокойтесь, Людочка, не забыл и не разлюбил. – Держа одной рукой
Сашку, обняла другой, Дина Людочку.

- Я виновата, знаю, что должна была сказать Мише. – Уткнулась она носом
в грудь Дине. – Думала, пусть спокойно поступит в институт. Ну не могла
я бросить Нюсечку в беде. А он, черт знает, что подумал, в армию ушел,
мне назло… ой, совсем я с ума сошла, держу Вас на улице, а Вы же
замерзли и устали, наверно. Сашка, слезай, идем домой, колобок для Вари
будем печь. – Сашка охотно побежала к подъезду, напевая:

- Ко-обок! Ко-обок!

- Варя – ее кукла. Любимое занятие – печь, для Вари, колобок. Иначе,
была бы проблема, ее домой затащить.

Дина разделась и, потирая озябшие руки, огляделась:

- Одни, с Сашенькой, хозяйничаете?

- Это только днем, мама и Евгений Борисыч на работе. Когда я прилетела,
мы стали жить вместе. Из школы мне пришлось уволиться.

- И стать писательницей, я прочла одну твою книжку – понравилась. И
сколько уже, у тебя, их?

- Спасибо. Четвертую отдала в печать. Я еще и перевожу. Вообщем, я дама
самостоятельная, нам с Сашкой хватает, еще и остается. Машину купила,
только, права получить никак не соберусь.

Волоча по полу большую куклу Барби, Сашка требовательно дернула за подол
мамочку:

- Вая. Ко-обок!

- Сейчас, моя хорошая, пойдем мы на кухню, ты будешь лепить для Вари
колобок, а я приготовлю обед. Будем обедать.

После обеда, после долгих уговоров, Сашку уложили спать. Дина присела
возле нее рассказывать сказку, под которую, ребенок, наконец, уснул,
обняв, подаренного Диной, мягкого, белого медвежонка.

Дина зашла на кухню, где Люда, стараясь не греметь, загружала посудой
моечную машину, и обняла ее:

- Людочка, может, позвоним Мишке. Согласись, все-таки, ему нужно узнать,
что у него растет дочь.

Люда, наклонив голову, старательно терла плиту. Слезинка капнула на
блестящую поверхность. Она поспешно вытерла ее.

- Да, конечно, позвоните.

- А ты не хочешь позвонить? Поверь, он любит тебя.

- Если бы любил, то сам бы позвонил или приехал.

- Он же не знает, мучается.

- Вы же узнали. Видно, не слишком мучается. Нашлась, наверно,
утешительница. Вот и Вера там, поспешила сообщить, что у меня ребенок.
Она еще здесь, ему на шею вешалась. Или какая-нибудь другая красотка, их
у него всегда в избытке. – Люда еще ниже, упрямо наклонила голову. Слезы
забарабанили по плите мелким дождиком. Люда бросила тряпку и выбежала из
кухни, заперлась в ванной. Дина печально вздохнула, когда-то она так же,
из гордого упрямства, сломала себе жизнь. Теперь и эта дурочка повторяет
ее ошибку.

Через десять минут Люда вышла, спокойная, с докрасна вытертыми глазами.

- Дина Иосифовна, я тоже считаю, что Миша, наконец, должен узнать, что у
него есть дочь, но я звонить ему не буду, позвоните ему Вы или
расскажете, когда вернетесь. Поймите, я не хочу, чтобы он только из-за
Сашеньки… Почему, почему, Вы смогли узнать, где я, прилететь, а он нет.
Всему поверил, осудил, не захотел увидеть, выслушать меня. За два года,
ни разу. Значит, так я ему нужна. Значит, не любит.

- Родная моя! – Бросилась к ней Дина. – Это в тебе, сейчас обида
говорит, гложет, не дает дышать. Господи, как это мне знакомо, ушла,
зачеркнула все, потому, что не подошел, словечка не сказал, не объяснил.
И сломала жизнь, и ему, и себе. Видно Мишка весь в своего папочку, такой
же упрямый, ревнивый осел.

Потом, обнявшись, они сидели на диване, плакали, рассказывали, перебивая
друг друга, сокровенные случаи своей любви, улыбались сквозь слезы,
когда были смешными. Люда рассказала, как мучилась и терзалась, когда
поняла, что любит своего ученика. А Дина, как притащила в профессорский
дом, совершенно чужого, черт знает, откуда взявшегося парня, голодного и
больного. Как сидела возле него, изнывая от любви и нежности, с ужасом
думая, что вот он выздоровеет и уедет. И она больше его не увидит. Как
сгорала от стыда после их первой ночи. А Люда, спрятав, красное лицо,
прошептала, что, в первый раз, отдалась Мишке в его машине. И, хихикнув,
поведала, как Мишка, чуть не уложил ее в муравейник. А Дина, смеясь,
вспомнила, как маленький Мишка начинал орать, стоило им потянуться к
друг другу. Оказалось, что обе они ревнивые дурочки: Дина всю жизнь с
Димой, ревновала его к Вале, а Люда, то к Лиле, то к Вере, то вообще, ко
всем девчонкам, которые вешаются на него, как обезьяны на баобаб.

- Людочка, если ты сейчас, отвернешься, потом трудно, скорей всего,
невозможно будет, что-нибудь исправить. Сгорит любовь, останется только
саднящее чувство потери. Дима же приезжал ко мне, мы провели чудную
ночь, но это все, я поняла, да и он тоже, хотя пытался убедить меня в
обратном, что любви больше нет, пепел один. Эта была наша последняя
ночь.

Они еще посидели, но проснулась Саша, они дружно умывали, кормили ее,
играли с ней – пекли в микроволновке, слепленный Сашкой, кособокий и
подправленный ими, колобок. Затем отмывали, перемазанную мукой и тестом,
Сашку и угощали Варю и медведя этим колобком, пока он не закатился под
диван. Смеясь, доказывали Сашке, которая безуспешно пыталась его
достать, что колобок и от мамочки ушел, и от бабушки ушел, и от
Сашеньки, противный колобок, убежал. За это его лисонька хитрющая
съест. Сашка немного поплакала, жалея бессовестного колобка, но
утешилась, получив от бабушки, красивый шарфик. С новой бабушкой Сашка
вполне подружилась и, пока мама готовила ужин, с удовольствием сидела у
нее на коленях, слушая сказки, которых бабушка знала великое множество.

Потом с работы пришли Евгений Борисыч и Татьяна Аркадьевна. Бабушки
обнялись, всплакнули. Евгений Борисыч галантно поцеловал у Дины ручку,
наговорил кучу комплиментов, сказал, что всегда считал ее великой
актрисой и, что польщен и очень рад.

После того, как уложили Сашку спать, выпили за встречу, за то, чтобы в
их семье было все хорошо. Причем бабушки дружно взглянули на,
покрасневшую Людочку. Засиделись допоздна.

А утром Людочка шепнула Дине, что полетит к Мишке и будь, что будет.
Дина сразу сказала, что останется с Сашенькой. И, заплакав, обняла,
поцеловала, будущую невестку. Дала ключи от квартиры и, всхлипывая,
подробно, долго объясняла, как найти в Москве, эту самую квартиру.

На следующий день, утренним рейсом, Людочка улетела в Москву.

39

Он сидел в старых, пропахших бензином и еще черт знает чем,
раздолбанных «Жигулях», уже битых два часа. Ее «фордик» был припаркован
неподалеку. «Черт, как же он ее ненавидит. Все у стервы есть. И
хорошенькая машинка, и прекрасная квартира, и деньги, и, даже, хахаль,
который моложе ее лет на семь, восемь. Черт, где он видел этого
огромного парня? А у меня? Что у меня есть? Разбитые «Жигули», которые и
не его вовсе. Тесная двушка в «хрущобе», в которой он живет на птичьих
правах. И старая тетка, в качестве сожительницы, которую еще нужно
ублажать в постели, чтобы она не выгнала его из своих «хоромов». И, все
же, хорошо, что он, хоть так, зацепился в Москве. Ну, нет, дорогуша,
развода ты не получишь. Да, но их могут развести и без него. Деньги на
хорошего адвоката у нее найдутся. Кроме того, она запросто докажет, что
они давно не живут вместе. И с чем он тогда останется? Лапу сосать – вот
с чем! Надо успеть, обязательно успеть.

Ага, вот и они. Ишь повисла, а титьками так и трется, так и жмется. Уу,
бл… так бы и убил. Подъедем-ка мы поближе и послушаем. Может, узнаю,
куда они направятся, ведь могу и не угнаться за ними на своем
драндулете».

- Миленький, заедем, куда-нибудь, поесть, я с утра ничего не ела.
Успеешь ты домой, я же отвезу тебя. И, в конце концов, ты, когда-нибудь,
пригласишь меня к себе, я хочу познакомиться с твоей знаменитой мамой.

- Мамы нет, она уехала на несколько дней.

- Тогда покажешь мне фильмы, которые ты давно обещал мне показать. Или
ты боишься меня. Не бойся, дурачок! – «Ну, совсем обнаглела, жмется у
всех на глазах».

- Эля, прекрати, люди же кругом. Ничего я не боюсь. Хорошо, уговорила.
Давай, вези куда хочешь.

«Вот и прекрасно, не нужно будет за вами мотаться. Подожду я тебя,
милая ты моя женушка, у его дома. Ничего, где-нибудь, да ты мне
попадешься. Определенно, мы где-то встречались с этим типом».

Как удивительная машина времени, лайнер приземлился в Домодедово в то
же время, что и взлетел. Так как ей не надо было дожидаться багажа,
Людочка без проблем, взяла такси за баснословную, по ее понятиям, сумму.
И то, таксист уверил ее, что только, такую красивую девушку, он согласен
везти за смехотворно низкую оплату. И даже не будет ждать еще
пассажиров, так как ему очень хочется пообщаться с ней без помех.
Вообщем, он так рассыпался в любезностях, что ей немедленно захотелось
выскочить из машины. А, когда, переключая скорость, его рука
соскользнула ей на коленку, она поймала ее, и нежно сжав, ласково
промурлыкала:

- Прижмись, к обочине, милый.

Идиот с готовностью подчинился. И тут же был наказан за доверчивость.
Нежная ручка, вдруг, превратилась в железный капкан. Легонько, чтобы не
повредить, Людочка свернула похотливому павиану ладонь, так, что он
зашипел от боли и согнулся.

- Если не будешь дурить, поедешь дальше – также ласково продолжила она.?
Понял? – Парень попытался, матерясь, освободиться – Понял, я спрашиваю?
– Чуть сильней нажала Людочка. Несчастный ловелас взвизгнул и
прохрипел, что понял.

- Вот и хорошо, умница – отпустила его Людочка. – И не скули, сейчас
пройдет. Поехали потихоньку. Смотри не дури, покалечу же, дурачок.

У метро «Аэропорт», Людочка приказала остановиться, решив дальше
пройтись пешком. Она поняла, что панически боится. Сердце билось
странными, редкими толчками, заставляя содрогаться все тело. Выходить из
такси было страшно, даже беднягу ловеласа, ей стало жалко, зря она его
так. Расплатившись с ним, она вполне по-дружески, тронула его за рукав:

- Всего, не поминай лихом.

У заветной двери, она несколько минут не решалась нажать звонок. Все
оказалось зря – в квартире никого не было. Она открыла ключом дверь,
потом вторую и вошла, с облегчением проглотив, застрявший в горле комок.
Встреча с Мишкой откладывалась, у нее есть время собрать себя.

Освоившись, после душа, она прошлась по квартире, знакомясь по
фотографиям с людьми, которых знала только по Мишкиным рассказам. Вот
его любимая бабушка – миловидная хрупкая женщина со спокойным лицом
очень доброго человека. А вот и его красавец дед. В кабинете, ей очень
понравилась групповое фото. На переднем плане сидят, обнявшись, Дина и
ее мама с маленьким Мишкой на коленях. За их спинами возвышаются Мишкины
дед и папа. Счастливое семейство, умилилась Людочка. Немного волнуясь,
словно переступая запретную черту, вошла в Мишкину комнату. В углу
боксерская груша, письменный стол с ноутбуком и креслом на колесиках,
возле кровати тумбочка с какой-то книжкой. Подошла и счастливо
всхлипнула, это была ее книжка.

Людочка так расчувствовалась, что ей в голову пришла шальная мысль,
устроить романтический ужин. Не все же ему, кормить ее деликатесами. Она
тоже не лыком шита. Вспомнив, что видела, по дороге, супермаркет,
бесшабашно мотнула гривой. А, где наша не пропадала!

Торопливо одевшись, Людочка выскочила за дверь. Накупив всякой всячины,
примерно через час, с набитым пакетом, радостная и возбужденная, она
открыла дверь. И, естественно, она совершенно не обратила внимания на,
притулившийся во дворе, неприметный, зеленый «Жигуль».

И сразу услышала взволнованный, серебристый женский смех:

- Мишенька, родненький, ну, не будь букой, поедем на каникулы в
пансионат. Там так здорово. Скучно не будет, все наши приедут.

Еще не осознав всего случившегося, Людочка шагнула вперед. Спиной к ней,
посреди комнаты, стоял Мишка. Обнимая его, нежно заглядывала ему в глаза
рыжеволосая девица, эффектная и длинноногая. Бухнула, закрываясь, дверь.
Из ослабевшей руки растерянной Людочки, брякнулся на пол мешок с
бутылкой и продуктами.

- Мама, это ты?! – Громко спросил Мишка, осторожно отрывая руки девицы
от своей шеи.

- Здравствуй, Миша.

- Люда?!

- Прости! Не буду Вам мешать! – Уже с лестничной площадки, крикнула
Людочка, захлопывая за собой дверь. Секунду, постояв и, услышав, гудящий
лифт, почувствовала, что ноги ее не держат. Рыдания накапливались в
груди, готовые вырваться неудержимым потоком. С трудом забралась этажом
выше, опустилась на ступеньку и затряслась, затыкая рот рукавом.

- Подожди! Не убегай, Людочка-а!!! – вылетел на площадку Мишка, видно,
услыхав, гудящий лифт, ринулся вниз по лестнице.

«Куда, раздетый» – машинально подумала Людочка. Но, вообщем-то, ей было
все равно. Горечь разочарования и не сбывшихся надежд рвало сердце.
Теперь все кончено. Ее ждет безрадостная, тоскливая жизнь. Саша,
Сашенька – это все, что у меня осталось.

Еще раз хлопнула дверь, застучали вниз по лестнице каблучки. Люда больше
не плакала. Надо идти, покупать билеты и лететь домой, к Сашеньке.
Думала Людочка с каким-то тупым равнодушием. Какой-то звук долетел
снизу. Вроде бы вскрик или скрип. Ладно, черт с ним, не все ли равно.

Людочка тяжело поднялась, платком промокнула глаза, нос, подняла сумку и
вызвала лифт. Внизу, на площадке, было совершенно темно. Она вяло
удивилась, еще недавно на ней горел свет. Когда Людочка выходила со
двора, мимо нее, едва не задев, пролетели «Жигули», блеснув, в свете
уличного фонаря, зеленым боком.

Людочку Мишка не догнал, она, словно сквозь землю провалилась. Он
побежал, сначала, в сторону метро, потом в другую – Людочки не было.
Сперва он, в горячке, не чувствовал холода, потом стал замерзать и,
понурившись, пошел домой. У подъезда столкнулся с дворничихой Соней, она
была татарка и имела длинное, труднопроизносимое имя, для простоты ее
все звали Соня.

- Ты, что, очумел?! – закричала она на него – зачем голым бегаешь?
Совсем дурной стал. Заболеть хочешь. Иды скорей ко мне, согреешься.

Мишка послушно поплелся за ней, про Элю он напрочь забыл.

- Соня, ты девушку не видела? В голубом берете и, такой, с сединой,
шубке. Красивую.

- Видэла. Очень красивая! Она еще днем пришла. И нэдавно видэла.
Грустная шла. Плакала наверно. Это ты ее обидел, поганец? Зачем такую
дэвушку обидел?

- Где видела, когда?!

- И, что тэперь крычишь? Ушла. Нэ догонишь. Потом найдешь, прощения
попросишь.

Мишка понуро опустил голову. Где теперь ее искать. Эх, Людочка, Людочка,
все ты не так подумала.

- Послушай, Мишка, какой-то шайтан лампочку разбил у Вас на пэрвой
площадке. Пойдом, вкрутим.

- Пойдем, вкрутим – равнодушно вздохнул Мишка – у тебя стремянка есть?

- Ест, зачем тэбе стрэмянка, ты, как джин болшой – захихикала Соня.

Взгромоздившись на стремянку, Мишка с трудом, в кромешной тьме, нашел
патрон и вкрутил лампочку. Свет залил площадку.

- Вай ме!!! – истошно заверещала Соня, и что-то неразборчиво запричитала
по-татарски.

Мишка оглянулся и, чуть не свалился со стремянки. Возле лифта, у стены,
лежала Эля. Закатанный подол платья обнажал, неловко раскинутые ноги в
порванных колготках. От лестницы к ее голове тянулась темная,
размазанная дорожка, видно, бедную Элю тащили за лифт. Широко раскрытые,
в последнем смертельном ужасе, остекленевшие глаза, прикрывали пряди
спутанных, слипшихся от крови, волос. Сил не было смотреть на это, но
невозможно было и не смотреть. Преодолевая приступ тошноты, Мишка
сглотнул, подкативший к горлу ком, слез со стремянки. Обнял, дрожащую,
все, еще, что-то бормочущую, Соню.

- Тихо, Сонечка, тихо. Я, сейчас, вызову милицию.

Мишка достал, случайно оказавшийся в кармане, мобильник и набрал номер.

- В подъезде нашего дома, – Мишка назвал номер дома – на площадке
первого этажа, лежит труп Эльвиры Витальевны Зелинской. Нет, мы ничего
не трогали. Мы – это я, Карташов Михаил Дмитриевич и наш дворник. Она
Вам, когда приедете, сама все скажет.

После того, как прибывшая бригада, осмотрела место происшествия, а Элю,
наконец, увезли, следователь, представившийся Кротовым Андреем
Викторовичем, взялся за них с Соней. Мишка пригласил всех в свою
квартиру. Кротов захватил еще одного оперативника, который и увел Соню
в кабинет.

Мишке очень не хотелось впутывать Людочку в это дело, но он понимал, что
это не удастся. Во-первых, ее видела Соня, а во-вторых, невозможно будет
объяснить, как Эля очутилась одна на первом этаже. Да, и как он
очутился на улице раздетым.

- Как я понял – Кротов смотрел на Мишку, холодными, ничего не
выражающими, глазами – Ваша невеста, Людмила Сергеевна Звягинцева,
вошла, и увидела, как Вы обнимаетесь с потерпевшей. И, разгневанная,
убежала. Вы кинулись за ней, но не догнали. По всей вероятности,
потерпевшая вышла после Вас.

- Я не обнимался с потерпевшей, с ее стороны это был чисто дружеский
жест.

- Хорошо, пусть, чисто дружеский, но Ваша невеста, чисто дружеским,
по-видимому, его не нашла. – Саркастически, скупо улыбнулся Кротов.

Мишка не успел что-либо ответить, в комнату стремительно вошла Людочка.

Людочка быстро шла по тротуару, вообщем-то, совершено не представляя,
куда она идет, да, ее и не заботило это. Все кончено, Мишка забыл,
разлюбил ее. У него другая женщина. Надо признаться, очень эффектная и
красивая, а главное, наверняка, самоуверенная и раскованная, этакая
звезда экрана, современного производства. Штампуют их, что ли. Где уж
ему устоять. Тряпка. Никчемный, безвольный человечишка. «Мишенька, не
будь букой, … ненавижу!» И вовсе она не такая уж красавица. И, явно,
не моложе меня. Мишка, черт тебя возьми, что ты в ней нашел? Мишка, как
же мне жить дальше? Дурак, дурак, ты и не знаешь, какая у нас
замечательная дочка. … Нету нас, и никогда не будет. В это невозможно
поверить. Когда ты был далеко, я знала, что ты меня любишь, ревнуешь,
бог знает, что напридумывал, глупый, но любишь. Неужели разлюбил, нет,
не верю. Вон, как бросился за мной, как отчаянно кричал. А эта красотка?
От ревности, от мягкотелости, опять не смог оттолкнуть. Лиля, Вера,
теперь эта. Все, я не хочу больше думать о нем. Прощай, Миша, ничего у
нас с тобой не получится. Надо лететь домой и забыть, забыть. … Ну, вот,
я опять реву, чем я лучше. … А я ведь Дине обещала, сказать. Я не могу
улететь, не сказав ему. Как бы там ни было, а он вправе знать, что у
него есть дочь. … Господи, и куда это меня занесло. И холодно, ноги
замерзли ужасно. Уже часа два с лишним болтаюсь неизвестно где. Надо,
где-то погреться. … Вон, кажется, это кафе.

Отогревшись и перекусив, Людочка выпила две чашечки кофе, одно с
коньяком, коньяк предпочла выпить отдельно, она еще немножечко посидела,
не решаясь, снова идти в темноту и мороз. Обозвав себя трусихой и
тряпкой, решительно вышла. Хорошо, она вернется, отдаст фотографию
Сашеньки и сразу, обязательно сразу, не слушая его оправданий, поедет в
Домодедово.

На улице огляделась, увидев такси, направилась к нему и тут
почувствовала, что смертельно устала. Ей стало ужасно жалко себя, она
слабая, несчастная женщина, обратной дороги в Н-ск она, просто, не
выдержит. Людочка влезла на заднее сиденье, назвала пожилому таксисту
адрес и закрыла глаза. К счастью, водитель был мужик мрачный и
неразговорчивый, но заехал прямо во двор. Что-то недовольное пробурчав,
за всю дорогу ни слова не сказал. Также, молча, получив деньги, лихо
развернулся на пятачке и уехал.

Во дворе, возле подъезда, куда ей нужно было войти, сгрудился народ и,
что-то оживленно обсуждал. Занятая своими мыслями и переживаниями, Люда,
не останавливаясь, вошла в подъезд. На площадке первого этажа ее
остановили милиционер и молодой парень в штатском:

- Вы куда, гражданка?

Услыхав, что она идет в тринадцатую квартиру, очень внимательно на нее
посмотрели, но, ничего не сказав, пропустили к лифту. У двери она
постояла, собираясь с мыслями, успокаивая дыхание. Сердце колотилось,
как сумасшедшее. И тут Люда заметила, что дверь не заперта и, даже, чуть
приоткрыта. Вторая же оказалась и вовсе открытой.

Глубоко вздохнув, она ринулась, как в омут:

- Миша, я все-таки должна тебе сказать …

Мишка вскочил, машинально она отметила, что он очень бледный и,
по-видимому, чем-то очень расстроенный. Напротив, за столом, она
увидела мужчину. Мужик смотрел на нее внимательно и, кажется, с каким-то
жалостливым сочувствием.

- Люда!..

- Садитесь, гражданка, будьте добры, представьтесь. Кроме того, я тоже
хотел бы узнать, что Вы должны сказать.

Люду не столько возмутили вопросы мужика, а то, как он на нее смотрел.
Как смеет этот мужлан ее жалеть.

- Идите Вы к черту, Вас совершенно не касается, что я должна сказать.
Кто Вы такой и почему Вас интересует мое имя?

- Я следователь московского уголовного розыска, Кротов Андрей
Викторович. Так, что по порядку: имя, фамилия, где живете, работаете и
так далее. Он пододвинул к себе бумагу и достал ручку.

Люда хотела возмутиться, но, вдруг, ей стало все безразлично. Сначала
девица, обнимающая Мишку, бесцельное мотание по городу, растерянный,
какой-то пришибленный, вид Мишки, перспектива длинной, утомительной
дороги домой, а теперь, еще и этот следователь, с его дурацкими
вопросами. И, главное, обида и боль, которую нанес ей любимый. Все это
навалилось враз и вылилось в тупую, безразличную ко всему, усталость.

Людочка покачнулась, хотела на что-нибудь опереться, не найдя,
беспомощно улыбнулась и начала оседать на пол. Мишка подхватил ее и,
придерживая, снял шубку и мокрый, от растаявшего снега берет. Подвел к
креслу. Людочка облегченно опустилась в него.

- Вы разве не видите, что она совершенно измучена – закричал он на
следователя – Я могу ответить за нее на все эти вопросы.

- Не надо, я сама. Простите, я немного устала. Задавайте Ваши вопросы,
хотя вы уже их задали. А нельзя ли узнать, чем вызвано Ваше присутствие
в этой квартире.

- Нельзя, пока вопросы задаю только я.

- Ну, что ж, Людмила Сергеевна Звягинцева, живу в Н-ске, по профессии,
преподаватель английского языка, не замужем, в школе сейчас не работаю
– сижу с ребенком – краем глаза увидела, как вздрогнул, напрягся Мишка.
И уже с вызовом, скорее для него, чем для следователя. – Не бойтесь, я
обеспеченная мать-одиночка.

- Вы красивая женщина. Вас кто-нибудь содержит? – Вопрос, у, задетого ее
вызывающим тоном, Кротова, прозвучал издевательски.

- Не смейте! Я перевожу и пишу книги.

- Так Вы писательница, извините, не читал – рассердился Андрей, больше
на себя, чем на эту, хоть и измученную, но очень красивую женщину.
Допрос стал больше походить на пикировку. Кажется, ему обидно, что она,
по-видимому, любит этого огромного, смазливого мальчишку.

- Если не верите, то в соседней комнате лежит моя книжка, можете
полюбопытствовать.

- Как-нибудь в другой раз. Естественно, я верю Вам – сухо проворчал
Андрей, решив, в дальнейшем, быть сугубо официальным.

Из комнаты вышли Соня и оперативник:

- Андрей, я закончил, думаю, что Соню можно отпустить.

- Одну минуточку. Соня, посмотрите внимательно, сегодня Вы случайно не
видели эту женщину?

- Хам, «эту женщину», где вы воспитывались. Сонечка не обращайте
внимания на этого мужлана. Я помню, мы встретились с Вами днем. Вы мне
очень приветливо улыбнулись.

- Мишка весело хмыкнул, Людочка, кажется, приходит в себя.

- Ты мнэ очень понравилась, дэвочка. Жаль, потом очень грустная была.
Зря ушла, этот шайтан тебя обидел, а потом бегал на морозе голый,
пришел, а ты уже ушла. Ты прости его, очень он скучный стал, что тебя не
нашел.

- Простите, дамы, разрешите вмешаться в вашу содержательную беседу.
Соня, Вы видели, как выбежал Михаил?

- Нэ, я чай пила, а потом пошла, снег чистить, вот, когда выходила, и
увидела эту бедную дэвочку. Уу, охламон.

- Вот, что, Людмила Сергеевна, будьте добры, рассказать подробно, как Вы
провели сегодня день, постарайтесь ничего не забыть.

Людочка, которая почувствовала себя немного лучше, немедленно
взбеленилась:

- Что вы себе позволяете?! Если Вы милиционер, это не дает Вам право,
топтаться сапожищами в моей жизни. В чем Вы меня подозреваете? И вообще,
что здесь происходит? – Мишка успокаивая, ласково сжал ей руку, она
сделала слабую и бесполезную попытку высвободиться. Боясь признаться
самой себе, она наслаждалась теплотой его руки.

Увидев это, Андрей невольно поморщился, ему все подозрительней
становилась эта красивая женщина, ее измученный вид, страдальческая
морщинка возле губ и вызывающее поведение. А так же старательное, как
ему казалось, желание показать свою неосведомленность, в том, что
произошло.

- Людмила Сергеевна, я Вам уже говорил, что вопросы задаю здесь я, и
Вам, лучше на них ответить. Поверьте, пока, это в Ваших же интересах.

- Людочка, не спорь – наклонился к ней Мишка. Людочка гневно покосилась
на него:

- Хорошо, подчиняюсь насилию. Часов в двенадцать я приехала сюда на
такси из Домодедово – об инценденте с таксистом она, все-таки, предпочла
умолчать – вернее, на такси я доехала до метро «Аэропорт», а сюда пришла
пешком. Тогда мы и встретились с Вами, Сонечка. Дома никого не было, и я
открыла дверь ключом, вторая была открыта.

- Откуда у Вас ключ?

- Мне дала его хозяйка этой квартиры Дина Иосифовна Эрман – Мишка
вздрогнул: «Так вот куда улетела мамочка». Людочка не удержалась и
укоризненно взглянула на Мишку. Тот поспешил пояснить:

- Это моя мама.

- Понятно, продолжайте.

- А, что тут продолжать, посидела, по квартире походила, под душем
помылась с дороги, почитала и решила сходить в магазин.

- Зачем?

- Вам и это нужно знать? Вам мало моего унижения?! Ужин романтический
захотелось приготовить для любимого! – Яростные слезы, с новой силой,
вспыхнувшей обиды, выступили на глазах Людочки. Дернувшись, вырвала она
руку у Мишки. – Вон, он валяется в мешке. – Словно обессилев от
внезапной вспышки, Людочка жалко съежилась в кресле. Потом продолжила
тусклым голосом. – Дальше Вы знаете, я выскочила из квартиры и поднялась
этажом выше. Почему и что я там делала, позвольте мне не рассказывать.
Или Вам это тоже надо?!

- Не надо. Вам дать водички?

- Ничего мне нужно. Спрашивайте, что Вы еще хотите узнать. – Мишка снова
положил руку на ее безвольную ладонь, нежно, ободряюще пожал. Людочка не
сопротивлялась.

- Вы видели, как выбежал из квартиры Ваш жених?

- Он мне не жених – вяло возразила Людочка. – Не видела, слышала. Через
минут пять или десять, точно не знаю, слышала, как девушка побежала
вниз по лестнице. Каблуки стучали.

- Больше Вы ничего не слышали.

- Ничего. Хотя … мне показалось, какой-то звук снизу. Я не уверена, мне
было не до того. Потом и я ушла, что мне там было сидеть.

- Во дворе никого не видели?

- Никого. Я не смотрела. Только, какой-то идиот, чуть не сбил меня в
воротах, на зеленых Жигулях. Кажется, четвертая модель.

- Как это Вы смогли рассмотреть, ведь было уже темно?

- Я не рассматривала, он под фонарем проскочил.

- И где Вы были до того как вернулись?

- Не знаю, болталась где-то. Замерзла. Отогрелась в кафе и приехала на
такси. Вот и все.

- Не все, почему вернулись и что хотели сказать.

- Что, лучше бы замерзла?! Ничего я Вам больше не скажу. Вы садист!

У Кротова запиликал мобильник. Он слушал, и лицо его каменело. Положив
телефон, он несколько минут молчал, пристально глядя на Людочку.

- Вам больше нечего сказать, Людмила Сергеевна?

- Нет. – утомленно закрыла глаза Людочка.

- В таком случае, вынужден Вам сообщить, что, на основании косвенных
улик, я обязан Вас задержать, по подозрению в убийстве, в состоянии
аффекта, Эльвиры Витальевны Зелинской. Должен добавить, что
чистосердечное признание, может значительно облегчить наказание.

- Ой! Аллах! – ахнула Соня

- Кротов! Вы с ума сошли! Какие косвенные улики! – Вскочил Мишка, сжимая
кулаки.

С полминуты Людочка смотрела на Кротова, широко распахнутыми глазами,
потом криво усмехнулась:

- Что-то в этом роде я и предполагала – Людочка, на удивление, была
спокойна. – Быстро это у Вас. Раз и в дамках. Вынуждена Вас
разочаровать, чистосердечного признания не будет. Я впервые слышу это
имя и тем более, впервые от Вас узнаю, что здесь произошло убийство.

- Это та девушка, которую Вы застали со своим женихом, который Вам не
жених. Ее сначала сбили, по-видимому, ударом ногой, кровоподтек в районе
солнечного сплетения. Она упала, ударившись головой о ступеньку. Убийца
добил девушку, яростными ударами головой об угол каменной ступени.

Услыхав, что убийца сбил Элю ударом ноги, Мишка покрылся холодным
потом, его лицо залила мертвенная бледность.

Людочка встала:

- Вы сейчас меня заберете? – сухо спросила она, только, чуть-чуть
побледнев.

Андрей с невольным восхищением уставился на нее.

- Людмила Сергеевна, я могу оставить Вас в этом доме под подписку о
невыезде, ну и Ваш жених, не жених, должен за Вас поручиться.

- Нет, везите в Ваше узилище, только быстрей, должна же я где-нибудь
выспаться.

- Люда! Что ты несешь, почему ты не хочешь здесь остаться?

- Ты не имеешь права за меня ручаться. Все я готова – Людочка решительно
влезла в шубку.

- Зря Вы так, Людмила Сергеевна. Кстати шубку лучше оставить, и взять
лучше, что-нибудь, практичное и теплое.

- Шубка у меня самое практичное и теплое. Подождите еще немного, Андрей
Викторович.

Людочка подошла к Мишке:

- Прости меня Миша, что я так неожиданно свалилась на тебя, но только за
это, я не виновата в смерти девушки.

- Людочка, можно тебя обнять?

- Дурак, кто же об этом спрашивает, не жених – прижалась к нему Людочка,
поднявшись на цыпочках, обняла. – Поцелуй меня, Мишенька. … Где Вы там,
московский Мегрэ? Я вся Ваша. … Мишенька это тебе.

Мишка, проклиная себя, тоскливо смотрел, как уходило его счастье. Когда
за Людочкой закрылась дверь, взглянул на незапечатанный конверт. В нем
было, что-то плоское и твердое. Перевернул, ему в ладонь выскользнула
фотография. На него смотрела симпатичная девчушка, в обнимку с белым
медведем. Еще ничего, не понимая, перевернул карточку. Наша дочка
Сашенька. Прости меня, Миша.

- Может быть, передумаете, Людмила Сергеевна, – неожиданно для себя,
виновато, попросил Андрей, открывая перед Людой, дверцу «Волги».

Не ответив, она скользнула в, пропахшее табаком и бензином, нутро
милицейской «оперативки», устраиваясь, рядом с молчаливым напарником
Кротова:

- Садитесь, Андрей Викторович, я спать хочу.

Захлопнув дверцу, Кротов смущенно дернулся, случайно коснувшись коленом,
теплого бедра женщины. Уловив, нежный, чуть горьковатый, аромат ее
духов, тоскливо вздохнул: «И такую красоту, в наш обезьянник».

- Зря упрямитесь, Людмила Сергеевна. Не лучшее место, как Вы выразились,
наше узилище.

Старенькая «Волга», позудев стартером, развернулась и рванулась, как
застоявшаяся лошадь, со двора. И, вдруг, завизжав тормозами, замерла,
заскрипев и застонав, разболтанными частями. Милицейский чин, сидевший
за рулем, злобно, сквозь зубы выматерился.

- Эй, Степа, ты, что с дуба рухнул, у тебя дама в карете – захохотал
молодой оперативник.

Упершись в капот, с сумасшедшим выражением лица, стоял Мишка,
встрепанный, и в одной рубашке. Обежав машину, он рванул дверцу:

- Люда, я идиот. Пожалуйста, останься! Клянусь, у меня ничего не было с
Элей! Я люблю тебя! Кротов выйди, я должен еще тебе, что-то сказать. –
Андрей вылез, Мишка схватил его за отвороты куртки. – Видишь «Форд», эта
машина Эльвиры. Посмотрите в ней, может быть, найдете что-нибудь
интересное. Кротов отпусти ее, разве ты не видишь, что она никого не
может убить. Лучше, добрей ее, нет никого. – Задыхаясь, частил Мишка. –
Помнишь, Люда говорила о зеленых «Жигулях», здесь никогда не было
зеленых «Жигулей». И, что самое главное, кажется, подобную тачку я видел
возле нашего института. Разберитесь с ней. Кротов, отпусти ее. У нас с
ней дочь, понимаешь дочь, Сашенька. Какой же я был идиот. Отпусти ее,
Кротов.

- Ты и, вправду, идиот, куда, я ее отпущу, если она не хочет с тобой
оставаться? Ты мне лучше скажи, что ты такое услышал, что аж, побелел?
Молчишь. Ну, молчи, все равно узнаю. Если, не будет подписки о невыезде,
я ничего не смогу сделать. С женщинами своими, нужно было быть
аккуратней.

- Миша, уходи, простудишься. Я не могу, сейчас, оставаться с тобой.
Потом, Мишенька, потом. Не мучай меня. Кротов, черт Вас возьми, увозите
же меня! – Людочка спрятала лицо в ладонях, плечи ее затряслись.

- Витя, разберись с этим «Фордом», вытащи из него все. – Высадил Кротов
молодого сотрудника. – Степа за тобой потом вернется. Поехали.

Люда вошла в камеру в сопровождении дежурного. В камере было еще три
женщины. Люда вежливо поздоровалась. Ей никто не ответил.

- Вот Ваше место, Располагайтесь. – Подвел он Люду к железной кровати,
укрытой байковым одеялом. Предупредив ее сокамерниц, чтобы вели себя
прилично, страж вышел, заперев дверь.

Измученная до предела, Людочка, рухнула, не снимая сапожек, на кровать,
укрывшись с головой, шубкой. Она не успела еще, даже, задремать, как с
нее грубо сорвали шубу. Людочка села и увидела высокую, костистую тетку
с жидкими, немытыми патлами, неопределенного цвета и с глазами, снулой
рыбы. Тетка ее нагло разглядывала и нежно поглаживала мех шубки.

- Хорошая вещь. Эй, красотка, хватит дрыхнуть, расплачиваться пора,
таможенный сбор – противно хохотнула баба. Товарки, неуверенно, трусливо
захихикали.

Понимая, что разговаривать со стервой совершенно бесполезно, Люда
встала, вплотную подошла и, не повышая голос, процедила:

- Шубу отдай.

- Чаво, чаво!

- Оглохла, шубу отдай.

- Да, я тебе!..

Неуловимым движением, Людочка перехватила грязную длань и завернула
противнице за спину. Тетка согнулась и заверещала, матерясь.

- Заткнись, руку сломаю. Надеюсь, инцидент исчерпан?

- Пусти, больно же! – проскулила тетка.

- Вот и хорошо. Вижу, что таможня претензий больше не имеет. – Забрав
шубку, Людочка снова легла, и через пять минут уже спала, тяжелым сном,
смертельно уставшего человека.

Не чувствуя холода, Мишка потерянно смотрел, как исчезли за воротами
габаритные огни «Волги». Сознание, что его Людочка сегодня будет
ночевать в камере, среди воровок и пьяных проституток, приводило его в
бессильное бешенство. Ему все еще хотелось бежать, кричать, умолять.

- Парень, иди домой, простудишься. – Сочувственно тронул его за рукав
опер.

- Идем со мной, Эля, кажется, на тумбочке оставила пульт от машины.

- Вот это дело – обрадовался опер – пошли скорей, ты уже заиндевел весь.

- Послушай, Витя, – остановил его Мишка, когда тот, получив пульт,
собрался уходить – оставь мне свой телефон, я постараюсь разузнать, все,
что смогу, об этих зеленых «Жигулях».

Когда Виктор ушел, Мишка включил чайник, чтобы сварить кофе. Снова взял
со стола фотографию дочери. «Его дочка, Сашенька, такая уже большая и
похожа на меня, нет, не столько на меня, сколько на маму. Ну, конечно,
Сашенька, похожа на маленькую Дину. Люда, Людочка, почему ты не сказала
мне? Все, сейчас, не время раскисать и считаться обидами, нужно думать и
действовать». Мишка налил себе большую чашку крепкого, очень сладкого
кофе и сел за стол думать, вооружившись ручкой и бумагой.

«Первое, примем за аксиому, что Люда не убивала Элю, зря он тогда
испугался, услышав, что Элю ударили ногой. Не могла добрая, нежная
Людочка, даже обиженная, разгневанная, бить женщину головой о камень.
Да, и просто, врядли бы успела спуститься на первый этаж. Идиот Кротов,
как он не подумал об этом.

Второе, обязательно добиться, чтобы Людочку выпустили под подписку. Для
этого нужно, чтобы скорей прилетели мама и Татьяна Аркадьевна с
Сашенькой. Когда они будут здесь, у Люды, не будет причин упрямиться.
Хорошо бы еще найти Семена. Жаль, что деда с Наташей нет в Москве.

Третье, насесть на Катьку и разузнать о Элькиных мужиках. Они подруги,
хоть Катька это и скрывает, боясь, чтоб ее не обвинили в том, что она
пользуется этим. И еще, нужно найти для Люды хорошего адвоката.

И последнее – зеленые «Жигули». Ну, точно же, я видел ржавую, побитую,
зеленую «четверку», недалеко от Элькиного «Форда», когда мы вышли из
института. И Люде показалось, что этот зеленый «Жигуль» был четвертой
модели. Первое, что нужно узнать, к кому и зачем приезжали зеленые
«Жигули». И когда приехали?»

На кровать он свалился в часа два. Утром, из-за разницы во времени,
долго маялся, нетерпеливо поглядывая на часы. Наконец позвонил маме.
Никогда еще мама так не сердилась на него. Ни на секунду, не
усомнившись, в невиновности Людочки, мама, не слушая, его виноватый
лепет, гневно кричала, что он такой же жестокий и ревнивый идиот, как
его отец. Как он посмел, пропасть чуть ли не на два года, как посмел
усомниться, в такой доброй, самоотверженной и верной девушке. И каким же
надо быть чудовищем, чтобы не догадаться, что Сашенька его ребенок.
Потом мама заплакала и стала винить себя, что, погнавшись за театральным
эффектом, не предупредила его о прилете Людочки.

Немного успокоившись, она выслушала его планы, как добиться, чтобы
Людочку выпустили, пока ведется следствие, под подписку о невыезде.

- Я все поняла, Тани сейчас нет, они, с Евгением Борисычем, вчера
поехали на его квартиру, убраться и, как я предполагаю, немножко побыть
вдвоем. Мы, с Сашенькой, одни. Вот-вот она должна проснуться. Она уже
зовет меня бабой. Если бы ты видел, какая она прелесть и на меня похожа.
Боже мой, как я все это расскажу Танечке. Ладно, сын, я ее уговорю, и мы
прилетим, как только сможем купить билеты. А ты ищи, спасай свое
счастье, не упусти его, сынок.

Ободренный, решительно настроенный, с жаром дилетанта, новоявленный
сыщик направился к Соне, решив с нее начать свою детективную
деятельность.

Только во второй половине дня, Людочку вызвали на допрос к Кротову.
Утром их вывели в туалет, совершить, так сказать, необходимые дела,
умыться и, хоть немного привести себя в порядок. Потом она равнодушно
съела, принесенный ей, как и всем, завтрак. С товарками по несчастью она
вообщем-то, сумела наладить сносные взаимоотношения, даже, с Марьей, так
звали противную тетку. Получив достойный отпор, та присмирела и уже не
пыталась устанавливать свои порядки. Лежа на кровати, Людочка почти не
думала о своей дальнейшей судьбе, предъявленное ей обвинение, казалось
настолько диким, что ни стоило дальнейшего размышления. Ее больше
заботили отношения с Мишкой, смириться с тем, что у нее с ним все
кончено, она так и не смогла. Она видела, как побледнел Мишка, неужели
он поверил, что она могла убить человека. Нет, как он выскочил в одной
рубашке, как умолял Кротова, отпустить ее. «Бедный, родной мой Мишенька.
Наверно его ошеломило известие, что он отец такой большой девочки.
Сашенька, сокровище мое, как я по тебе соскучилась. Интересно, как ему
Сашенька, понравилась? Глупая, как же Сашенька может не понравиться. И,
все-таки, просто, наказание какое-то, с этими девчонками. Ну, Лиля – это
понятно, а Вера, а эта бедная девушка. Что, я так и буду всю жизнь
терзаться, периодически наблюдая, как они виснут на нем. Черт, болван
жалостливый, бесхребетный, ничего с ними поделать не может. Стоит
столбом, изображая баобаб для этих обезьянок. Он, даже, с Лилей спал,
не найдя в себе силы, оттолкнуть ее». Вспомнив Лилю, Людочка уже не
могла быть справедливой. Жгучее, ревнивое, непримиримое чувство
захлестнуло ее. «Может и с, как ее, Элей спал. Утешения искал, легко
поверив Верочке, что я вышла замуж за Сему и, что у меня ребенок от
него. Хотя нет, он же кричал, клялся, что у него с ней ничего не было.
Ох, я ничего уже не знаю! Все, надо отвлечься, а то я сойду с ума».

Так ничего не решив, не простив, не обвинив, окончательно, этого
бабника, тряпку, трижды клятого, дорогого, любимого Мишку, отца ее
Сашеньки, Людочка решила заняться своим новым романом, сюжет которого, у
нее уже сложился. У нее есть, почти не начатая, записная книжка и
ручка. Писал же Ленин свои работы в заточении, чем она хуже. От мук
творчества, ее оторвал дежурный, вежливо пригласив ее к следователю.

- Здравствуйте, Людмила Сергеевна, присаживайтесь, – сияя любезной
улыбкой, поприветствовал ее Кротов. – Как встретили Вас, как спалось на
новом месте.

- Вашими молитвами, господин следователь – расцвела Людочка не менее
любезной улыбкой, устраиваясь, на жестком, милицейском стуле и скромно
одернув платье, чтобы не смущать служителя закона своими круглыми
коленками. – Встреча растрогала меня, теплотой и дружеским участием, и
спала я, как бревно.

- Рад слышать это, Людмила Сергеевна. И еще меня радует, что Вы не
потеряли чувства юмора. Прекрасно держитесь, Людмила Сергеевна, Вы дама
с характером, это я сразу заметил. Жалоб и претензий не имеется?

- Что Вы, Что Вы, какие жалобы, какие могут быть претензии, Андрей
Викторович? Извините, не знаю Вашего звания. – Улыбка, у Людочки, стала
просто обольстительной. – Сервис, как в пятизвездочном отеле.

- Людмила Сергеевна, расслабьтесь, Вы не устали ломать комедию? Может
быть, поговорим серьезно?

- Как скажете, Андрей Викторович, можно и серьезно – невесело улыбнулась
Людочка, серые глаза, на уставшем лице, потерявшие перламутровый блеск,
смотрели грустно, с тоскливой серьезностью. – Только, я не понимаю, чем
могу быть Вам полезной.

- Хотите сказать, что Вам нечего добавить, к тому, о чем Вы поведали
вчера.

- Вот именно, Андрей Викторович.

- Чаю не хотите, Людмила Сергеевна, или может быть кофе?

- Спасибо, предпочла бы сигаретку. Андрей Викторович, надеюсь, Вы меня
вызвали не для светской беседы. – Вздохнула Люда, прикуривая от любезно
зажженной зажигалки.

- Хорошо, перейдем к делу – серьезным, даже, официальным тоном ответил
Кротов, доставая из стола бумагу. – По электронной почте, мы получили
ответ из Н-ска, на наш запрос о Вас, Людмила Сергеевна. Ответ очень
благожелательный, можно сказать, восторженный. Оказывается, Вы,
знаменитость городского масштаба, уважаемая Людмила Сергеевна. Самая
красивая в городе и любимая учениками учительница в недалеком прошлом. А
ныне популярная писательница. Кроме того, Вы отважны и мужественны,
сумели обезвредить и задержать опасного рецидивиста, несмотря на то,
что, при этом, были ранены. Одно меня настораживает. Людмила Сергеевна,
где Вы научились, специфическим приемам самообороны?

- В студенческие годы я была ученицей одного человека, а потом,
поддерживая форму, занималась сама.

- Какой Вы разносторонний человек, Людмила Сергеевна. Такая красивая,
женственная, а внутри … утверждают, что Вы, со своим другом, смогли
справиться с бандитами, которые были вооружены резиновыми дубинками.
Кажется, их было четверо, это правда?

- Правда, только не понимаю, какое это имеет отношение…

- Прямое, Людмила Сергеевна. Гематома на теле Мезенцевой Эльвиры
Витальевны, возможно, нанесена специфическим ударом ногой.

- Как Вы сказали?! Мезенцевой? Вы же говорили, что погибшую девушку
звали, Зелинская Эльвира Витальевна.

- Что это Вы всполошились, это имеет какое-нибудь значение? Мезенцева –
эта, скорее всего, ее фамилия по мужу, а Зелинская – это ее девичья
фамилия. Наверно, она предпочитала называться девичьей, что само по
себе любопытно.

- Я знала одного типа по фамилии Мезенцев. Нельзя ли узнать, как зовут
ее мужа и где он. Еще, официально, на момент убийства, он был ее мужем?

- Что Вы этим хотите сказать?

- А то, что, если это тот Мезенцев, которого я знаю, … нет, больше
ничего.

- Людмила Сергеевна, Вы еще что-то хотели сказать.

- Нет, узнавайте все сами.

- Что ж, мы постараемся это узнать. Как зовут Вашего знакомого?

- Мезенцев Станислав Викторович. Мы учились в одном университете и одно
время работали в двенадцатой гимназии, в Н-ске.

- Больше Вам нечего сказать, Людмила Сергеевна?

- Нет.

- Тогда идите отдыхать. Извините, я вынужден, Людмила Сергеевна. Мне
очень жаль, поверьте. До свидания.

- До свидания, Андрей Викторович. Не переживайте, сыщик. Удачи Вам.

Через день Андрей знал, что Мезенцев Станислав Викторович,
действительно, на момент убийства, являлся мужем потерпевшей. Последние
три года супруги вместе не жили и где, сейчас, живет Мезенцев
неизвестно. Известно, что осенью 2007 года он приезжал в Москву, пытаясь
помириться с женой. Ему это не удалось. С тех пор местонахождение его
неизвестно. Да, тип странный, если не сказать больше. Придется его
искать.

Кроме того, этот жених, не жених Михаил Карташов развил бурную
деятельность и сообщил Виктору, с которым у него, оказывается, сложились
деловые, дружеские отношения, установил, что зеленые «Жигули»,
действительно, довольно долго стояли во дворе дома. К кому приезжали, и
кто владелец установить, пока не удалось. Хотя, как утверждает Михаил,
они с Соней, опросили жильцов всех квартир дома, благо, их не так много.
«Жигули», действительно, подозрительные. Черт, кажется, и эту иголку в
стоге сена, придется искать.

А Людмилу, по-хорошему, нужно отпускать. Вот напасть, она для тебя уже
Людмила, а не подозреваемая гражданка Звягинцева. Необыкновенная
женщина. Но куда отпускать? Домой в Н-ск, нельзя, а жить с женихом она
отказывается.

Конечно, от ревности и обиды, при столкновении, она могла ударить
Мезенцеву, но уж, ни за что, такая женщина не будет этого скрывать,
притворяться, боясь наказания.

Злясь на себя, Андрей листал показания свидетелей, безуспешно пытаясь
найти хотя бы зацепку. Постучали в дверь, и в кабинет вошел высокий,
сухощавый с седеющей короткой стрижкой, мужчина, опираясь, на тросточку.
Занятый своими мыслями, Андрей, в первый момент, его не узнал.

- Здравствуй, Андрей, зазнался, бывшего командира, уже не узнаешь.

- Лейтенант, Дробот, какими судьбами! – Вскочил Андрей, опрокинув стул.
– Столько времени прошло, не мудрено. Лихой был, молодой, а теперь
поседел, тросточкой обзавелся.

- Ничего не попишешь, укатали сивку крутые горки.

- Ладно прибедняться, где ты сейчас, я слышал ты учиться пошел, после
того, как тебя по ранению списали.

- Недалеко, в Жуковском, тамошним УГРО командую.

- Ты смотри, и, правда, недалеко, а не встретились до сих пор. Слушай,
лейтенант, а помнишь ту сестренку, ну, рыженькую, веселую, еще досужий
народ утверждал, что она на тебя глаз положила.

- Помню, нет больше Тоси – помрачнел Семен – погибла Тося, дочка у меня
после нее осталась – Анечка.

- Прости, как это случилось?

- Долго рассказывать. Я, собственно, к Вам по делу одного гада,
начальство к тебе направило. Говорит, ты вел дело, в котором, одним из
фигурантов и проходил этот гад. Никоненко Никита Матвеич, помнишь
такого? Эта сволочь, и к гибели Тосечки причастен.

- Сема, найду я тебе все, что у меня есть на эту сволочь. Но сначала
пойдем, тут недалеко, выпьем по маленькой. За встречу, Тосечку и тех,
кого уже нет, помянем. Ты, как, не возражаешь?

- Не возражаю.

- Тогда подожди, я только звякну – поднял трубку Кротов. – Витя, сгоняй
к своему дружку-неженишку, пускай он попробует вызвать мать Звягинцевой,
может тогда Людмила Сергеевна перестанет упрямиться, и мы выпустим ее
под подписку.

- Что?! Кого ты тут посадил и собираешься выпустить под подписку? –
Прохрипел Семен, побледнев как полотно и хватая, через стол, за грудки
Андрея.

- Ты, что очумел, Дробот?! – уставился Андрей, в бешеные глаза на
побелевшем лице, бывшего командира. И, догадавшись, засмеялся. –
Отпусти, командир, вижу, и тебя поразила в самое сердце великолепная
Людмила Сергеевна.

- Ты зубы не скаль, а толком расскажи, за что на нары бедную девочку
определил.

- Все расскажу, ты только успокойся, Дробот. И, между прочим, у нас не
нары, а вполне приличные кровати.

Дождавшись, когда Семен полностью пришел в себя, Андрей коротко, но
ничего не утаивая, рассказал историю убийства Эльвиры
Мезенцевой-Зелинской.

- Понимаешь, у нас не было других подозреваемых, а Людмила, как на грех,
категорически отказалась от поручительства Михаила. А она же приезжая.
Что мне оставалось делать. Но сейчас я уверен, что она не виновата.
Кстати, не ты ли ее научил, профессионально драться.

- Ну, я. Однажды она попала в передрягу, я ей помог немного, а потом и
предложил позаниматься в группе девушек. Способная оказалась ученица.

- И на этой почве у Вас и возникла любовь, командир.

- Не смейся. Это грустная история, Андрюшка. Она еще совсем девчонка
была, а я… виноват я перед ней. И опять, выходит, я виноват, ведь она
мне руку спасла, поехав со мной в Москву, чтобы побыть с Нюськой, пока я
в больнице валялся. Бедная страдала, что Мишка, черт знает, что,
подумав, ни разу даже не позвонил. А этот идиот вздумал еще и шашни
заводить.

- Да нет, мне кажется, она ошиблась, похоже, не было, с этой Зелинской,
у него ничего.

- Что теперь об этом говорить, надо хотя бы отсюда ее вытащить.

В это время звякнул телефон. Андрей взял трубку и некоторое время
слушал:

- Вот, что, Паша, попроси мадам немного подождать, очень вежливо
попроси. Я отзвонюсь, когда ее можно будет пропустить. – Андрей
засуетился, пряча бумаги. Потом схватил трубку. – Срочно доставьте ко
мне Звягинцеву. – Семен побледнел и нервно облизал, вдруг, пересохшие
губы. – Командир, я Вас оставлю вдвоем, внизу, по-видимому, ее мать. Я
позвоню, чтобы ее пропустили. Вместе Вы и уговорите ее согласиться на
подписку о невыезде.

Когда Людочка вошла в кабинет, Кротов, нетерпеливо махнув конвоиру,
выскочил за дверь, бросив:

- Поговорите.

- Сема? Как ты здесь оказался? Неужели, ты теперь будешь вести
следствие?

- Здравствуй, Людочка, – у Семена больно сжалось сердце. Людочка
похудела, румянец на, впавших щечках, поблек, но смотрела она твердо и
глаз не прятала. Только побелевшие костяшки пальцев, сжимавших полы
шубки, выдавали ее волнение. – Присядь, пожалуйста.

- Как вы живете, Сема? Как чувствуешь себя, плечо не болит? С кем
Нюсечку оставил? Давно мы, что-то с ней не общались. Да и ты забыл про
меня, наверно, работы много? – Зачастила Людочка, не дожидаясь ответов,
словно стараясь оттянуть момент, когда придется отвечать на тягостные
вопросы.

- Люда, успокойся, не буду я ни о чем тебя спрашивать, и я не
следователь.

Открылась дверь, и, не обращая внимания на Семена, Дина бросилась к
Люде:

- Родная моя, Людочка! Ну, дай же я тебя обниму! – Брякнув на пол
объемистый пакет, Дина прижала к себе, поднявшуюся Людочку, ласково
поцеловала в одну щеку, потом в другую, – а похудела то как, побледнела.
Я тебе вкусненького принесла. Знаю, как здесь кормят эти варвары. –
Свирепо покосилась на Семена Дина. – Как, только, в их чугунные головы,
могло придти такое. Милая ты моя, мама и Сашенька тоже прилетели со
мной, мы вытащим тебя отсюда.

- Ох, Дина Иосифовна, зачем?!

- Людочка, мы же с тобой договорились. Неужели так трудно звать меня
просто Диной. А, Вы, чему улыбаетесь? Что веселого в том, что вы
засадили в кутузку невинную женщину? – Внезапно накинулась Дина на
Семена. – Сидит болван болваном и ухмыляется!

- Диночка, он не сажал меня в кутузку. Это не следователь – засмеялась
Люда. – Познакомьтесь, Семен Николаевич Дробот, мой старый, престарый
друг.

- Здравствуйте, Дина Иосифовна. Рад с Вами познакомиться, хотя давно Вас
знаю, торчал в очередях за билетами на спектакли с Вашим участием.

Дина внимательно посмотрела на Семена и, вдруг, зарделась, смущенно
улыбнувшись, виноватой улыбкой.

- Простите меня, Семен Николаевич, не считайте меня такой уж хамкой.
Очень уж я сердита на этого дурака следователя. Это ж надо додуматься …

- Благодарю, Дина Иосифовна, за лестную оценку, моей скромной персоны. –
Вошел Андрей, скрывая обиду, язвительной улыбочкой.

- Не ждите, что я буду извиняться – снова ощетинилась Дина. – Если не
хочешь услышать неприятность, не надо подслушивать.

- Я обязательно запишу на память Ваш афоризм, Дина Иосифовна. – Не менее
язвительно отпарировал Кротов. – Впрочем, давайте перейдем к делу. Пока
Вы мило беседовали, дурак следователь – все-таки не удержался Андрей –
подготовил две бумаги, которые, если подпишет Людмила Сергеевна и Вы,
Дина Иосифовна, то Людмила Сергеевна может, прямо сейчас, быть
свободной, относительно конечно.

Женщины недоверчиво взяли бумаги, обнявшись, несколько минут изучали.

- Людочка! – взвизгнула Дина – соглашайся, родная, подпиши, пожалуйста.

Людочка всхлипнула и быстро подписала. За ней, счастливо засмеявшись,
размашисто расписалась Дина.

- Этот листок мы заключим в рамку под стекло, и все отделение будет
хвастаться автографом великой актрисы Дины Эрман. – Все еще обижено
проворчал Андрей.

- Не сердитесь на меня, Андрюша. Я верю, что Вы найдете настоящего
убийцу.

Неожиданно для него, Дина, крадучись, пододвинулась к нему, обняла и
звонко чмокнула, покрасневшего сыщика. Красный как рак, но в тайне
очень польщенный, растаявший, как эскимо в июльскую жару, Андрей, сопя,
влез за свой стол.

- Что ж, дамы, я, сейчас, выпишу Вам пропуска, и пожелаю Вам, Людмила
Сергеевна, больше никогда не появляться в этом кабинете. И … простите
меня за эти тяжелые для Вас дни. Не поминайте лихом.

- Спасибо, Андрюша. Я понимаю, что у Вас не было выбора. До свидания.

- Лучше прощайте. Дина Иосифовна, Вы забыли свой пакет.

- А это Вашему отделению вместе с автографом. Семен Николаевич, Вы
остаетесь?

- Нет, я Вас провожу. Я, сейчас.

- Догоняй, Сема.

- Подпиши мне пропуск, завтра приду.

- Командир, трость забыл!

- К черту!

Как-то так получилось, что в такси, Людочка села рядом с водителем, а
Семен и Дина устроились сзади. В машине Люда, вдруг, почувствовала
усталость. Наверное, сказалось, что все эти дни, она была в страшном
напряжении, чтобы казаться спокойной, не сорваться, не завыть от боли и
отчаяния. Она закрыла глаза и откинулась на спинку.

- Дорогая, ты подремли, когда подъедем, я тебя разбужу. – Наклонилась к
ней Дина.

В темном чреве тесного «Жигуленка», Семен почувствовал странное, забытое
волнение от соседства красивой, необыкновенной и, что скрывать, желанной
женщины. Тонкий, какой-то совершенно ненашенский, волнующий аромат
незнакомых духов, нечаянные прикосновения теплого и, как представляло
возбужденное воображение, очень нежного плеча, сбивали дыхание и
кружили голову. Очень хотелось найти ее руку, погладить шелковистый мех
на таком близком и таком недоступном бедре.

- Семен Николаевич, что это Вы притихли и сопите, как наказанный
мальчишка, давайте немного поболтаем тихонько, чтобы Людочке не мешать.
Да, не вжимайтесь Вы в дверку, не кусаюсь же я. Вы, где остановились? –
Прошептала Дина, подвигаясь к нему и прижимаясь плечом. Тон был
насмешливый, но, то ли от полумрака салона, то ли от ее, чуть учащенного
дыхания, казался интимным.

«Она насмехается надо мной. Конечно, где уж нам, ухаживать за
кинозвездами. Сунулся с суконным рылом в калашный ряд». – Как тараканы
от света, разбежались возмущенные мыслишки.

- Нигде не остановился. – Ответ прозвучал неожиданно враждебно. – Я
рассчитывал, электричкой, сегодня же вернуться в Жуковский. У меня дочь
одна осталась. А придется завтра снова идти к Андрею.

- Вы знаете, Семен Николаевич, мне очень хочется познакомиться с Вашей
Нюсечкой. Людочка с большой теплотой отзывалась о ней. Вы позвоните ей,
чтобы не беспокоилась, девочка, она большая и проживет без вас еще
сутки. А переночевать Вы можете и у нас. Как-нибудь разместимся. –
Сильней прижалась, чертовка, к нему плечом и, даже, чуть-чуть коснулась
коленом.

«Играется, бестия, играется. Ну, я тебе!» – С силой, откровенно, прижал
бедро к ее бедру и, найдя нежную ручку, сжал, так, что у бедной,
наверняка, слиплись пальцы. Дина болезненно перевела дыхание, но не
застонала, а положила маленькую, бархатную ладошку, на его огромный,
судорожно сжатый, кулак и ласково, успокаивая, пожала. Почувствовав себя
грубой скотиной, он разжал ладонь и хотел, было, убрать руку, но Дина
задержала ее. Больше того, взяв его ладонь, в обе ладошки, положила на
колени. И, уже открыто, прижалась, устраиваясь, тяжелой, рассыпавшейся,
дивного аромата, волной, у него на плече.

- Прости, я животное. – Покаянно вздохнул Сема, осторожно обнимая Дину и
легонько, чтобы не спугнуть, прикасаясь губами, к виску, мягким,
пушистым, шелковым завиткам.

Так они и доехали, не произнеся больше ни слова, до ее дома. Они словно
боялись, каким-нибудь, неловким словом, движением, спугнуть, чувство
чудесной близости. Конечно, Дина забыла разбудить Людочку. Та сама
очнулась и остановила такси. Неохотно, оторвавшись от Дины, Семен
попросил шофера подождать и, сунув ему деньги, пошел провожать женщин.

У подъезда они, не сговариваясь, остановились, взявшись за руки. Людочка
посмотрела на них, усмехнулась грустно: «Вот Сема и забыл меня» и тихо
прикрыла за собой дверь.

- Дай телефон, я позвоню тебе завтра. Если захочешь, поедем ко мне,
познакомлю тебя с Нюсечкой. – Сжав ей плечи, он заглянул Дине в глаза,
рука его скользнула к шее, к затылку, запуталась в шелке волос.
Откинувшись, она уставилась, словно ребенок, в ожидании чуда, черные
омуты глаз таинственно засветились в электрическом свете. Рывком,
притянув к себе, Семен поцеловал ее, жадным, требовательным, мужским
поцелуем.

- Господи, наваждение какое-то. Ты, даже, не в моем вкусе. Ты колдун,
да?! Старый, седой, хромой колдун. – Дина обхватила его твердую шею,
шубка у нее распахнулась и она прижалась к нему гибким, горячим,
истосковавшимся по мужской ласке, телом. Приоткрытые губы требовали,
молили – еще, еще поцелуев. Чувствуя, как тяжелеет женщина в его руках,
забравшись под шубку, он ласкал, мял, сжимал ее податливое, покорное
тело и целовал, целовал, целовал.

- Так, значит я не в твоем вкусе. Старый, хромой. Мадам, может у Вас
извращенный вкус?

- Семочка, я забыла какой у меня вкус. У меня давно никого не было.

- Так может?..

- Дурак, обидеть хочешь? Пусти! – Рванулась Дина, сглатывая, вдруг,
подступившие слезы.

- Прости, конечно, дурак. Это у меня комплекс неполноценности. Ты
красавица, знаменитость, кинозвезда, заслуженная и, что там у тебя еще,
а я потрепанный мент из провинциального городка. Что ты во мне нашла.

- А черт его знает, что я в тебе нашла. Говорю же – колдун. Околдовал
меня бессовестный мент. – Снова прижалась к нему Дина, ласково погладив,
колючую щеку. – Добавь еще, брошенная, когда-то любимым мужем, жена и,
просто, одинокая баба, не первой молодости. Ой, а еще я свинья, Людочку
оставила, и стою, целуюсь с тобой. Ты виноват, колдун несчастный. Вот,
держи визитку, я побежала. Стоп, а ты куда же? Совсем я с тобой голову
потеряла.

- Не боись, мы псковские, мы прорвемся, Найду я себе пристанище, без
проблем. А у тебя вон, какое семейство.

- Ох, Семочка, еще бы и сляпать его. Бестолковое у меня семейство. Все,
все, убирайся.

40

Наконец, он увидел свою дочку. Сашенька стояла между мамой и Татьяной
Аркадьевной. Бабушки держали внучку за ручки и усиленно вертели
головами, разыскивая его. Увидев Мишку, мама обрадовано замахала, смешно
подпрыгивая от нетерпения.

Проталкиваясь сквозь толпу, он, вдруг, испугался, что ничего такого он
не чувствует. Ну, маленькая девочка, в мохнатой шубке и вязаной шапочке
с помпоном, каких тысячи. Ничего в нем не замирает от восторга. Неужели,
он бревно бесчувственное. Подойдя к ним, он поцеловал, подставленную
мамой щечку и ручку у Татьяны Аркадьевны, с которой она, торопливо и
растерянно, сдернула перчатку. Потом присел на корточки перед Сашенькой:

- Здравствуй, Сашенька, вот мы и свиделись, дай, пожалуйста, ручку. –
Почувствовав в ладони, крохотную, мягкую и теплую ладошку, Мишка, вдруг,
с трудом проглотил, застрявший в горле комок. Подчиняясь внезапному
порыву, он подхватил девчушку на руки и, встав, прижал к груди
тяжеленький, лохматенький, ужасно родной комочек.

Мишка осторожно, чуть прикоснулся губами к нежной, розовой щечке. Мама
что-то пыталась ему сказать, он не понимал, что. Он видел только
черненькие, мамины, испуганные глазенки.

«Конечно, испугаешься, ее еще ни разу не поднимали так высоко. И дядька,
хоть совсем незнакомый, но не страшный и сидеть у него на ручках, очень
даже приятно, даже лучше, чем у мамочки. И плакать совсем не хочется». –
Может так, а может, и не совсем так, думала Сашенька. Во всяком случае,
не заплакала, а доверчиво прильнула к нему и засопела, закрыв глазки. –
«Спать хочется, разбудили, потащили куда-то».

А глазки-то у Сашки не совсем мамины. Реснички густые, лохматенькие, как
у Людочки, а не мамины, длинные и изогнутые. И носик, как у Людочки,
чуть курносенький. И нежная линия подбородка, с чуть заметной ямочкой.
Ну, ямочка, это от бати. Интересно, вот вырастит Сашка, девушкой станет.
Как будет сочетаться мамина утонченная красота и мягкая, женственная,
Людочки.

- Уснула, Мишка, ты Сашку неси, а я чемодан получу, не волнуйся, он на
колесиках. Таня, хватит смотреть на мир с безмерной тоской, Людочка ни в
чем не виновата и мы вытащим ее. Ждите меня здесь. – Через минут пять
Дина вернулась, катя за ручку, довольно объемистый чемодан на колесиках.
– Все, пошли, Мишка, ты позаботился о транспорте?

Машину они с Мишкой купили, но чтобы ее оформить, время не нашли.
Бедняга стояла во дворе, чуть не по крышу, засыпанная снегом.

- Обижаешь, мамочка. – Мишка зафрахтовал парня из своей группы Серегу
Казакова, который безбожно врал девчонкам, что он внук знаменитого
актера. Сейчас этот псевдовнук мерз со своей «Маздой» на площади. Когда
их компания появилась перед ним, Серега вытаращился на Дину, с таким
идиотским изумлением и восторгом, словно это Мэрилин Монро,
прогуливаясь, выразила желание прокатиться с ним в его потрепанной
иномарке. Подхватив чемодан, он, краснея и извиняясь, долго пытался
запихать его, в забитый всякой дрянью, багажник. Потом, сообразив, что
заставляет топтаться у машины, предмет своих восторгов, бросился
открывать перед ней дверь. Мишка, давно устроивший Татьяну Аркадьевну на
заднем сиденье и сев сам, вместе с Сашенькой, только из боязни разбудить
ее, еле удержался, чтобы не расхохотаться. Обворожительно улыбнувшись
Сереге, Дина устроилась рядом с ним и, наконец, они тронулись.

Вот и началась у Мишки, почти семейная жизнь. Он, папа и не жених, две
бабушки и, неразрывно связавшая их, Сашенька, средоточие их любви,
забот и волнений. И еще мамочка Люда, Людочка – их боль, любовь и
надежда.

Общительная, контактная Сашенька быстро привязалась к Мишке. Она уже
ждала его и радостно визжа, бежала его встречать. Он подхватывал ее на
руки, и дом наполнялся ее заливистым смехом, восторженным визгом,
топотом и ласковым бурчанием расшалившегося папочки. Бабушки только в
ужасе ахали, когда Мишка уж слишком высоко подбрасывал испуганно и
радостно пищащую дочку. Играя с Сашкой, он клял себя, что был таким
безмозглым идиотом. Как он мог не заметить, что Людочка была уже
беременной, когда приехал Семен. Ее раздражительность, недомогание, явно
были тому причиной. Он не тетешкал, не купал, не вскакивал ночами к
своей крохотной дочке, не радовался ее первым шажкам.

А ее мамочка, сейчас, страдает ни за что. И в этом он виноват. Он в
лепешку разобьется, а найдет эту сволочь, что убила Элю. В ее смерти он
тоже виноват. Он уже установил, что зеленый «Жигуль» никому в доме не
принадлежит, в гости на нем никто ни к кому в доме не приезжал. Остается
совершенно неясным, что делал водитель этих «Жигулей» во дворе их дома.
Это подозрительно и еще более подозрительно, что он уехал тогда, когда
со двора уходила Людочка. После этого из подъезда никто не выходил,
иначе, это заметила бы Соня. А Эля сбегала вниз до ухода Людочки.
Значит, он уехал после убийства. Нужно найти эти зеленые «Жигули».
Только, как это сделать, он пока не знал.

Еще от Катьки он узнал, что Эля формально была замужем, но с мужем не
жила. И, по паспорту, она Мезенцева, а не Зелинская. Мезенцева, знакомая
фамилия. Еще одна задача, узнать, где муж Эли и, что он делал на момент
убийства.

И еще, не тот же это «Жигуль», торчал возле института, когда они
выходили. Да, без милиции всего этого не узнать. Что ж, как сказал
незабвенный Семен Семеныч, будем искать.

На другой день, Татьяна Аркадьевна, взявшаяся вести хозяйство,
засобиралась выручать свою многострадальную доченьку. Утром, за
завтраком, она выведала у Дины и Мишки местонахождение ближайших
магазинов. Мишка, наскоро проглотив завтрак, чмокнув, перемазанную
кашей, мордашку дочки, избегая расспросов, выскочил за дверь, крикнув,
что убегает в институт. Для поисков проклятых «Жигулей» ему позарез
нужна была машина. Поэтому вместо института, он помчался в ГИБДД. У него
уже сложился, какой-никакой, план поисков.

Дина, разгадав нехитрый план действий Танечки, категорически заявила,
что первой к следователю поедет она.

- Танечка, будь умницей, будет лучше, если ты побудешь с Сашенькой –
убеждала упрямую мамашу Дина. – У меня, все же, авторитет, и им будет
трудней от меня отмахнуться. Кроме того, ты взвинчена, расплачешься, а
эту толстокожую братию, нужно убеждать не слезами, а кое-чем, посильней.
В крайнем случае, я могу дойти и до самого высокого их начальства. У
меня, даже, знакомые есть. Могу и воспользоваться.

После криков и слез, Дине все-таки удалось уговорить Танечку. Через часа
два, нагрузившись, всем, что накупила и нажарила сумасшедшая мамочка,
Дина отправилась выручать узницу.

Кажется давным-давно, она стояла у этой двери, взволнованная,
неуверенная ни в себя, ни в том, что ее ждут за этой дверью. И все же,
она вся была полна ожиданием счастья встречи. Она так долго его не
видела, его ласковой, одновременно робкой и решительной улыбки, которая
так умиляла и смешила ее. Уж очень она не вязалась с его спортивной,
уверенной в себе внешностью. И, себе-то уж можно не врать, она очень,
очень соскучилась по нему. Да, она истосковалась, простой, бабьей,
чувственной тоской. По его рукам, глазам, губам, по сильному, тяжелому
телу.

И вот она снова у этой двери. Как он встретит ее? Может кинуться к нему,
обнять, облить слезами, забыть обо всем на его груди. И стать, наконец,
счастливой. Нет, не может она, ни обнять его, ни поцеловать, стена между
ними, из обиды, ревности, невыплаканных слез и подозрений. А еще эта
девушка, ее страшная смерть. Что связывало его с ней? Может Мишка меня
все-таки подозревает и, неужели, она жена Стаса?

Людочка все еще не решалась нажать звонок, когда загудел лифт.
Нехватало, чтобы Дина увидела ее, топчущуюся под дверью. Зажмурившись,
она вдавила кнопку, громкая трель ударила по нервам.

Дверь открыл Мишка. И, словно, что-то их толкнуло друг к другу. Их руки
столкнулись, и они замерли, не в силах оторвать глаз, произнести, хоть
что-нибудь. Они еще так и стояли, когда открылась дверь лифта и на
площадку вышла Дина, все еще возбужденная и с мечтательной улыбкой на
лице. Естественно, занятая собой, публика ее состояние не заметила.
Первой очнулась Людочка:

- И долго ты еще собираешься изображать соляной столб? – Прохрипела она,
отводя глаза и, с трудом, отнимая у него руки. Лицо у Мишки окаменело:

- Здравствуй, Люда. Очень рад, что тебя освободили. – Проскрипел он,
неловко развернулся в тесноте прихожей и скрылся в глубине квартиры,
смахнув с тумбочки потрепанную телефонную книгу, которая, шлепнувшись
лягушкой, засыпала пол, выпавшими листами и какими-то старыми бумажками.
Дина грустно усмехнулась, это у нее была дурацкая привычка совать
телефоны, записи на память в, никому не нужную, книгу и, напрочь,
забывать о них.

- Зачем ты так, Людочка? – обняла ее Дина. Людочка шмыгнула носом и
хотела уткнуться ей в грудь, но в прихожую влетела ее мамочка и с заячим
вскриком бросилась ей на шею, плача, и засыпая, мокрыми поцелуями.

Дина, удрученно вздохнув, протиснулась между стеной и ними и, скинув
шубку, прошла в квартиру. За ней, поспешно сняв с дочери шубу, опять
обняв ее, Татьяна Аркадьевна ввела Людочку. Оглядев комнату, Люда
вопросительно взглянула на мать.

- Спит, пойдем, посмотришь.

Сашенька спала в старой Мишкиной кроватке, естественно, Людочка, даже,
не догадывалась об этом, только удивилась, откуда она взялась. Уложив
белого мишку рядом на подушку, ее сокровище сопело, обняв его ручкой и
уткнувшись носиком в мохнатый, наверно, пыльный бок. «Дались, нам с
тобой, доченька, эти мишки» – грустно усмехнулась Людочка, осторожно
отодвигая зверя и поправляя одеяльце. Опустив решетку, Людочка
опустилась на коврик и положила голову рядом с дочерью. «Обидела
твоего папку, доченька, глупая твоя мамочка. Вот и не будет у меня моего
мишки, чтобы обнять его, засыпая» – промокала слезы, краем простынки,
Людочка.

Наревевшись, она вышла из комнаты и, столкнувшись с мамой, тревожно, с
сожаленьем, смотревшей на дочь, буркнула:

- Я в ванную, найди мне, пожалуйста, во что переодеться и косметичку у
меня в сумке.

Стоя перед зеркалом, в своем стареньком, голубом, любимом костюме, она
вспомнила, что впервые одела его, готовясь к первому уроку в 11-Б. В
этом костюме она впервые увидела Мишку. Весь класс уже сел, а он стоял
столбом и ошарашено смотрел на нее. А потом они шли по аллее, и опавшие
листья, шуршали у них под ногами. И Мишка трудно задышал, когда она
взяла его под руку и чуть прижалась плечом. И было тревожно и весело
чувствовать учащенное биение его сердца. Она и причесалась, точно так
же, как тогда – хвост с голубой лентой.

Испугавшись, что опять заплачет, она сердито занялась своим лицом. Она
будет красивой и спокойной, и он не увидит ее замученной плаксой. Когда
она вышла из ванной, стол был уже накрыт, и ждали только ее. Она мельком
взглянула на Мишку и, с удовлетворением, заметила, как закусил губу и
побледнел, этот несносный гордец, обиделся он. Ага, вспомнил, так тебе и
надо, отольются тебе мои слезки.

Выпили за нее – любимую. От маминой хлопотливой, немножко бестолковой
суетни, от веселого, ласкового смеха и добродушных шуток Дины и, даже,
от сидящего рядом, хмурого Мишки, Людочка почувствовала себя в кругу
семьи. Семьи, в которой любят ее, а она любит их, и этого невежу тоже.
Ишь заботливый ты наш, котлетку подкладывает. Когда все насытились и,
прихлебывая легкое вино, слушали Дину, которая мастерски рассказывала
анекдоты и комические случаи из киношно-театральной жизни, заплакала во
сне Сашенька. Людочка, опрокинув стул, рванулась к дочурке. Но Мишка ее
опередил. Когда она влетела в комнату, он, склонившись над кроваткой,
сердито на нее шикнул. Ужасно обиженная, она замерла, вот еще папочка
нашелся, без году неделя, а туда же, шикает. Что-то ласково бормоча,
Мишка, осторожно взял Сашку на руки и, тихонько напевая, стал ходить с
ней по комнате. Умело взял, с ревнивым уважением, отметила Людочка. И
поет, что-то совершенно идиотское, явно, собственного сочинения:

Спят и мишки, и слоны,

И жучки и паучки …

Спит и кошечка и матрешечка,

Только Сашенька не спит,

Может, что-нибудь болит?

Это ж надо такое придумать! Это у тебя, сейчас, что-нибудь заболит.
Сашенька затихла, как только Мишка взял ее на руки. А через минуту и он
затих, нежно укачивая, прильнувшую к нему дочку.

И, вдруг, Людочка, поймала себя на том, что любуется Мишкой. Теплая,
нежная волна захлестнула, заледеневшее за эти дни сердце. Счастливый
комок перехватил горло. Уже она не мамка-одиночка. У Сашки любящий,
нежный отец. Ужасно захотелось подойти к нему, прижаться. Мишка показал
глазами, что Сашенька уснула, и бережно уложил ее в кроватку, укрыл
одеяльцем.

- Пойдем, уснула – подойдя к ней, взял ее за руку Мишка.

Нежность переполняла Людочку, еще немного и она бросилась бы ему на шею,
целовала и, обливаясь счастливыми слезами, забыла, простила бы все, все.


- Послушай, Люда, мне Виктор сказал, что по паспорту, у Эли фамилия
Мезенцева. У нее был муж – Мезенцев Станислав Викторович. Мне кажется,
что я уже слышал эту фамилию. И еще, что ты его знала. – «Все испортил
злой, холодный, все забывший, разлюбивший ее, чурбан. Ненавижу!» –
Ледяная лапа, снова, сжала сердце в жалкий, смерзшийся комочек. Людочка
яростно вырвала руку и попыталась уйти. Но Мишка схватил за плечи и
прижимал ее к себе, пока она не перестала вырываться. И, когда она
обмякла в его руках, он наклонился и поцеловал, испуганно заметавшиеся
глаза. Сначала один, потом другой. Помедлив, нежно прикоснулся губами к
ее изумленно приоткрытым губам.

- Пойми, дурочка, если Эля не успела развестись с этим Мезенцевым, то
он был очень заинтересован в ее смерти. Тем более, ясно же, что она уже
не считала его своим мужем. Это же мотив, Люда. Черт, не могу вспомнить,
где я слышал эту фамилию.

- Пусти, все равно я тебя ненавижу. Почти на два года пропал, в армию
ушел назло мне. Все забыл, бессовестный ты человек, даже того, кому
морду бил из-за меня. И Верке поверил. И опять, опять… скажешь, что не
вскружил голову этой бедной Эле. – Билась головой о Мишкину твердую
грудь Людочка. Из комнаты выглянули, встревоженные долгим отсутствием
молодежи, бабушки. Увидев обнявшуюся парочку, поспешили скрыться,
радостно переглянувшись.

- Ну, прости, прости меня, родная. Я, действительно, очень, виноват, но
я ни на минуту не забывал тебя, и я люблю тебя. Скажи, а ты, хоть
немножечко меня, любишь? Спасибо, тебе за Сашеньку. Дочка у нас с тобой,
дочка … Сашенька.

- Не смей, не смей меня целовать! Все равно, … все равно не прощу! …
Мишка-а! Мишенька, как же я по тебе соскучилась. Мука ты моя! …
Любимый мой! …

- Подожди, подожди, Людочка, не сходи с ума! Что ты сказала? Так это тот
самый гад?! Невероятно. Станислав Викторович Мезенцев, вспомнил,
преподаватель английского языка в девятых-десятых классах. Димка Шелест
из 10-А, мы вместе у Мак-Мака тренировались, при мне с ним как-то
поздоровался. Он мне и назвал его.

- Эх, ты, сыщик, Постой, так ты собираешься?.. Мишка, не смей! Если это
он убил … Мишка, эта сволочь на все способна, тем более он знает тебя в
лицо и, конечно, ненавидит. Мишенька, прошу тебя, не лезь в это дело,
расскажи все Кротову. Это его работа. Ну почему, почему Вы такие дурни.
Семка еле выкарабкался, теперь ты лезешь, черт знает во что. – В
панике, вцепилась в Мишку Людочка, дрожа и всхлипывая. – Если с тобой,
что-нибудь случится, я не переживу, так и знай. Ну, почему, почему, эта
грязная скотина, опять влезает в мою жизнь.

- Ну, успокойся, я буду, осторожен, обещаю. А Семена ты, все-таки, так и
не можешь забыть.

- Не ревнуй, дурачок. Слушай, Мишка, – засмеялась Людочка, и
придвинулась к Мишке, с таинственным видом завзятой сплетницы. – Я же
тебе не рассказала и Дина подозрительно промолчала. Потрясающая новость,
знаешь кто, сегодня, встретил меня у Кротова. Догадайся с трех раз.
Ладно, не буду тебя мучить – Семочка, собственной персоной. А потом
влетела твоя мамочка и, не разобравшись, накинулась на беднягу. Кротов,
негодяй, все подстроил, чтобы меня уговорить согласиться на подписку.
Когда же Кротов меня отпустил, Семка увязался нас провожать. И в такси
устроился рядом с ней. Зуб даю, пробежала искорка, между твоей мамочкой
и Семеном. Уж очень они нежно держались за руки, прощаясь. Да и уж очень
длительным получилось у них прощанье. Ох, я сплетница. Может быть тебе
неприятно? – Покаянно опустила голову Людочка.

Да ты что! Вот будет здорово, если мама выйдет замуж за твоего Семочку.
Ты не умрешь от ревности, моя прелесть?

- Вот тебе, ехидина – попыталась ущипнуть твердый Мишкин живот Людочка.
– Пошли за стол, там наши мамочки уже извелись, наверно, от любопытства.


Мамочки, убрав со стола и перемыв посуду, сидели, прижавшись к друг
другу, и рассматривали альбом с фотографиями, включив телевизор и почти
убрав звук. Мишка внимательно, впервые за сегодня, посмотрел на маму.
Мама похорошела и, как будто бы помолодела. Или ему так показалось. И,
что удивительней всего, мама терпеть не могла рассматривать старые
фотографии, она и альбом засунула подальше с глаз долой. Мишка
догадывался почему. А сегодня сама его достала.

Дети сели по краям, каждый возле своей мамочки. Люда с волнением
смотрела старые и не очень фото. Вся прежняя жизнь Мишки и Дины в этих
фотографиях. Неужели и она станет членом этой семьи. Она поймала Мишкин
взгляд. И почувствовала, что краснеет, неудержимо, катастрофически. И,
когда этот негодяй, улыбнулся торжествующе, с ласковой иронией, она
спряталась за плечо матери, чтобы не видеть проклятущих, смеющихся глаз.

Увидев, как зардевшаяся Людочка, спрятала лицо за спиной Татьяны
Аркадьевны, Мишка почувствовал себя ужасно счастливым и немного
виноватым. Словно подглядел сокровенное, что не должны видеть, даже
самые родные и любимые. Чтобы не смущать Люду, он стал с преувеличенным
вниманием рассматривать фотографии, изредка, вглядываясь в лицо мамы.
Людочка пришла в себя и стала, смотря на фотографии, внимательно слушать
Дину, которая живо и с юмором комментировала почти каждое фото.

Мама ему понравилась, исчезла горькая морщинка возле губ и глаза
светились подлинным, а не наигранным весельем.

Закрыв альбом, Дина сладко зевнула и заявила, что ужасно хочет спать:

- Пойдем, Танечка, на боковую. Да, и Людочке пора отдохнуть. Мишка, –
изрекла она, непререкаемым тоном. – Ты ляжешь вместе с Сашенькой.
Людочке надо выспаться. Да, и нам, старушкам, это не повредит. Ты будешь
спать чутко, а не, как бревно. Как и подобает серьезному, ответственному
отцу. Людочка, я постелила тебе в кабинете. Там, на стуле, ночная
рубашка и халат, если тебе будет нужно выйти.

Людочка опять покраснела, больше оттого, что этим непринужденным «тебе»,
Дина показывала, что считает ее уже членом семьи. Проходя мимо, еще и
поцеловала в щечку.

Раздевшись, она улеглась под прохладное, чем-то приятным пахнущее,
одеяло. «Спи, тебе же давно не было так хорошо» – уговаривала она себя –
«и, совсем, не нужно мучиться вопросом, спит ли Мишка. Господи, как же
жарко, пойду, попью и заодно взгляну на Сашку». Стыдясь своего
лицемерия, она уже натягивала халат.

Чувствуя себя, бесстыжей развратницей, с бешено бьющимся сердцем, она
вошла в комнату, освещенную ночником и призрачным светом не полной луны.
Подошла к Сашкиной кроватке, поправила одеяльце: «Прости, моя девочка,
свою беспутную мамочку». Оглушенная сумасшедшим током крови, боясь,
даже, взглянуть на Мишкину кровать, она не услышала, как он подошел к
ней. И, только, когда его руки легли ей на плечи, всхлипнув, Людочка
повернулась к нему, прижалась лицом, пылающим, жаждущим телом к его
обнаженному торсу:

- Не презирай меня, Мишенька.

- Я люблю тебя – Под ласковыми, нетерпеливыми руками, упал к ее ногам
халат, соскользнула с плеч рубашка. Заласканную, зацелованную, бережно
положил ее Мишка. Звякнула, заскрипела, под тяжелым Мишкиным телом,
старая, заслуженная кровать. От его неистовых, требовательных ласк.

- Тише, миленький, тише, не разбуди нашу доченьку, – вдруг хихикнула
Людочка.

- Ты, что смеешься? – опешил разобиженный Мишка.

- Прости, вспомнила, Дина под большим секретом рассказала. Когда ты еще
соску сосал, то уже был вредный и ревнивый. Только твой папочка
потянется, намереваясь, полюбить твою мамочку, как дом оглашал твой
оглушительный рев. Вдруг у нашей Сашеньки твои вредные гены проявятся.

- Нет у меня никаких вредных ген, это папочка неуклюжий, шумел, будил
несчастного ребенка. Ну, я мамочке устрою, не будет на меня напраслину
возводить. – Но к Людочке потянулся, опасливо прислушиваясь.

Счастливо смеясь, Людочка забралась на Мишку, между поцелуям шептала:

- Я сама, сама, мой любимый, мой врединка. Я не буду шуметь, мое
счастье, моя мука, нет жизни мне без тебя – и еще много, чего шептала в
исступлении Людочка, сдерживая стоны наслаждения, неистово отдавая
любимому, свое изголодавшееся тело и свою истерзанную, тоской, обидой,
ревностью, душу.

По-счастью Сашенька спала спокойно. Только один раз она, сквозь сон,
услышала, как встал Мишка, прошептав:

- Спи, спи, любимая.

Счастливо вздохнув, она провалилась в спокойный, без снов, сон.

Когда она проснулась, в комнате было уже светло, за окном сияло,
голубело холодное, зимнее небо. На стекле появились изящные, стрельчатые
разводы. Людочка, спустив голые ноги, зябко поежилась. На улице,
наверняка, был нешуточный мороз. Мишки рядом не было, не было в кроватке
и Сашеньки. Сбежало, бросило ее семейство. Прислушалась. Мишка
приглушенно басил, уговаривая Сашеньку, не баловаться, а есть кашу. С
кухни доносились, негромкое звяканье посуды и чуть слышные голоса
мамочек.

Сразу стало тепло на сердце – семейство ее не бросило, а заботливо дает
ей поспать. Господи, неужели, она любимая жена, пусть не венчанная, без
штампа в паспорте, которая, не стыдясь, может выйти из Мишкиной комнаты,
встав с супружеского ложа.

Людочка туго перетянула пояском халат, прибрала смятую супружескую
постель и с гордой улыбкой вышла из комнаты.

- А, вот, и наша мамочка проснулась, скажем, мамочке: «Доброе утро,
мамочка».

Людочка подошла к столу, чмокнула Мишку в щеку, смотри-ка, даже
побриться успел, поцеловала в макушку дочку, мимоходом вытерев
салфеткой, перемазанную кашей, мордашку.

- Доброе утро, мои дорогие.

Мишка, воровато покосившись на дверь кухни, сгреб ее и усадил на колени:

- Разве так целуют любимого мужа? – Жарко выдохнул самозваный муженек,
пресекая ее протесты, наглым, хозяйским поцелуем. Еще и под халат залез,
бесстыжий.

- Ма, бутло! – завертелась в высоком стульчике Сашка, явно, ревнуя
мамочку.

В комнату вошла Дина, с небрежно, в тяжелый узел, заколотыми волосами, в
простом, домашнем платье, в котором она казалась гораздо моложе, и
снисходительной, чуть лукавой, улыбкой на прекрасном лице. Сделав вид,
что ничего такого она не заметила, Дина подошла к, вскочившей,
запыхавшейся, после поцелуя, Людочке и ласково поцеловала ее, в
зардевшуюся, щечку:

- Доброе утро, доченька. Надеюсь, ты хорошо отдохнула – интимно
прошептала Дина, укоризненно покосившись на сына, безуспешно пытающегося
скормить последнюю ложку каши, упрямо сжимавшей рот, Сашке. И при этом
имеющего, самый невинный вид, заботливого папочки.

Вслед за Диной в комнату вплыла Татьяна Аркадьевна. Строго оглядела дочь
и распорядилась:

- Людмила умойся, приведи себя в порядок, и садитесь, с Мишей,
завтракать. И поторопись, пожалуйста, Мише пора уже в институт
собираться.

41

«Вот и Новый год. Праздник встретили в тесном семейном кругу. Не было
только мамы. Под самый праздник, она улетела в Н-ск, беспокоясь, как там
ее ненаглядный Евгений Борисыч, а то, что ее дочка вся на нервах, ей и
горя мало.

Утром тридцать первого пришли: замечательный Мишкин дед, втащивший
большущую, лохматую елку, и его милая, застенчиво улыбающаяся, Наташа, с
заметно округлившимся животиком и большой коробкой елочных игрушек.
Последним, за ними, вошел ее папа – генерал, при полном параде, и с
большой куклой Барби, для Сашки. Это был сухощавый, стройный мужчина с
седой коротко стриженой головой и твердым взглядом, серых, чуть
прищуренных глаз. Глядя на него, невольно вспомнишь, длинный, теряющийся
во тьме веков, перечень предков – князей Урусовых.

Они с Сашкой были одни дома. Мишка уже укатил, толи в институт, толи по
своим дурацким детективным делам, черт бы его побрал, всю душу, он мне
вымотал с ними. А Дина, краснея, как девочка и пряча прекрасные глазки,
вчера днем заявила, что обязательно вернется к празднику. И смущенно
добавила, может быть, не одна. Ну, с ней все понятно, дамочка переживает
вторую молодость.

Звонок прозвенел, когда я гонялась за Сашкой, пытаясь усадить противную
девчонку слушать страшную сказку про «Тараканище». Была красная,
встрепанная, а Сашка восторженно визжала, ей очень нравилась игра в
догонялки. Когда я ее ловила, она вырывалась и, вывернувшись, убегала.

Встреча гостей получилась шумной и немного бестолковой. Дед, увидев меня
и, вцепившуюся в подол моего платья Сашку, растерялся, по-видимому, не
зная, кому отдать предпочтение, для первых объятий и поцелуев. После
минутной заминки, принял Соломоново решение. Одной рукой он подхватил
Сашку, другой сгреб меня. Чмокнул сначала Сашку, которая совершенно его
не испугалась, так как привыкла, к подобным нежностям, с дурнем папкой.
Потом, прижав, так, что я пискнула, поцеловал меня.

- Так вот ты какая, Самая красивая девушка на свете! – оглушительно
захохотал и, правда, замечательный, Сашкин прадед. – А моя правнучка еще
краше.

- Ося, хватит тебе шуметь – попыталась утихомирить мужа Наташа. –
Напугаешь Сашеньку. Кроме того, мы тоже хотим познакомиться.

Генерал почтительно поцеловал мне руку, представился – Константин
Николаевич Урусов. У Сашки он тоже поцеловал ручку, вручая ей куклу.
Сашка, с комфортом устроившись у прадеда на руках, благосклонно приняла
подарок. С Наташей мы познакомились, не особенно утруждая себя
политесом. Она мне сразу понравилась. Оставив мужчин устанавливать и
наряжать елку, мы принялись решать трудную задачу, чтобы такое эдакое
изобрести для праздничного стола. Вытащив, все, что имелось в
холодильнике, я пожалела, что нет Мишки, вот кто умел, с минимум
средств, удовлетворить самый изысканный вкус. Но, что имеем, то имеем.
Хорошо, что Наташа с энтузиазмом взяла бразды правления в свои руки.
Охотно уступив ей место на капитанском мостике, я с тревогой
прислушивалась к тому, что делается в соседней комнате. Похоже, Сашка
приняла самое деятельное участие в трудовом процессе снаряжения елки.
Выскочила, как ошпаренная. Там же до черта всякой стеклянной дряни.
Любимое чадо, все опутанное мишурой и бусами, с дурацким колпаком на
голове, очень довольное, выглядывала из-за кресла. К тому же в руке, к
моему ужасу, у нее было что-то блестящее, а маститый профессор и бравый
генерал, унижено, эту штуку выпрашивали. Чуть не обругав, гм…
представителей старшего поколения, я осторожно отобрала у, не в меру
расшалившейся дочурки, большую, к счастью не стеклянную, блестящую
шишку. Поснимала с нее бусы и мишуру и забрала проказницу с собой на
кухню. Разобиженный ребенок, естественно, заревел.

Сконфуженные мужчины, с виноватыми физиономиями, заявились на кухню и
клятвенно заверили, что будут, в дальнейшем, вести себя хорошо. И им,
конечно можно доверить Сашеньку. Прямо, как дети малые. Пришлось им
поверить».

Не успела она взяться за нож, чтобы начать чистить картошку, занятие,
которое она с детства ненавидела, как в кармане заиграл мобильник,
обрадовавшись, что это Мишка, она схватила трубку. Но это была Дина.
Поинтересовавшись, как у нее дела, и узнав, что ее с нетерпением ждет
папа со всем своим семейством, смущенно сообщила, что они уже собрались
и часа через три приедут. Не уточняя, кто скрывается за этим «они».
Люда попросила, купить по дороге, чего-нибудь, вкусненького к столу, сок
для Сашки, шампанского, ну, и коньячку для мужчин. Покосившись на
Наташу, вышла и шепотом попросила, присмотреть каких-нибудь деликатесов,
не вредных беременным женщинам. Дина ахнула, восхитилась папочкой и
пообещала перерыть все магазины.

С того дня, когда в ее жизни появился Сема, Дина находилась в каком-то
забытом нежном, восторженно-возбужденном состоянии. Она разговаривала,
играла или гуляла с Сашенькой, тревожилась или радовалась, наблюдая за
развитием отношений сына и Людочки, это чувство не уменьшалось, а
разрастаясь, заполняло ее всю целиком. Словно и не было долгих лет
одиночества, отчаяния и тоски. Странный она человек, наверно ей на роду
написано влюбляться с первого взгляда, прикосновения. Как тогда,
двадцать лет назад, в заполненном промокшими людьми, вагоне метро, на
нее, девятнадцатилетнюю интеллигентку и недотрогу, обрушилось
неизведанное чувство, от которого хотелось счастливо смеяться и плакать,
одновременно. И от одного прикосновения к пышущему болезненным жаром
телу, спирало дыхание от нежности, и сладкая истома охватывала все
существо. И опять ей, испытавшей и счастье любви, и горечь, отчаяние
потери, уже немолодой женщине, хочется плакать и смеяться, и любить,
любить, как, кажется, еще не любила. А что произошло, да, ничего. Один
пристальный, мужской взгляд серо-стальных глаз, в которых промелькнуло
нечто, и от которых сердце ухнуло куда-то вниз. Трудное, тяжелое дыхание
в полумраке и тесноте такси, случайное прикосновение, и уже невозможно
отпустить руку, сжимавшую ладонь, оторваться от глаз, рук, губ, от
сильного, как бы свитого из мускул и костей, мужского тела.

Какой болью резануло сердце, когда он позвонил и попросил встретиться у
памятника Пушкину. Она простодушно сказала, чтобы он просто пришел,
Людочка будет рада его увидеть. А Сема замялся и промямлил, что лучше у
памятника. В глазах потемнело, неужели он все еще боится Людочки, боится
ее обаяния, ее молодой, женственной прелести.

Она не стала спорить и приехала к памятнику. Взяла у него букет, и
отстранилась, когда он попытался ее обнять, готовая уйти и никогда не
видеть его. Глядя ему в глаза, прямо спросила:

- Сема, ты все еще любишь Людочку, поэтому побоялся придти? – И замерла,
с ужасом, ожидая, как растерянно и трусливо метнуться в сторону его
глаза.

Но Семин взгляд был по-прежнему прям и нежен. И пока он так смотрел,
отпускал, таял унизительный страх, и сердце наполнялось ответной
нежностью и счастьем. Со счастливым стоном, она обхватила его теплую
шею, спрятав лицо, на твердой, пахнувшей морозом, груди. Семен обнял ее,
и несколько минут они стояли, не шевелясь, наслаждаясь, еще непривычной
для них близостью. Народ, не удивляясь, обтекал их, у Пушкина, не диво
увидеть, обнявшуюся парочку.

- Ты не сердись на меня, родная, я просто постеснялся, так неожиданно у
нас с тобой вышло. А ты испугалась, прости. То, что было у нас с Людой,
было так недолго и давно. И была она тогда еще совсем девочкой. Ты
знаешь, я очень виноват перед ней. Люда очень хорошая и добрая и я
благодарен ей за все, что она для меня сделала. Очень надеюсь, что она,
наконец, будет счастлива.

- Я знаю, и люблю ее. Людочка мне, как дочь, кажется, у них все
налаживается с Мишей.

- Я еще задержусь здесь на сутки, ты поедешь со мной? Я с Нюсечкой тебя
познакомлю.

- Конечно, родной, и очень хочу понравиться Нюсечке. Но, на Новый Год уж
Вы поедете со мной.

- Заметано.

В Жуковский они выехали утренней электричкой. Всю дорогу Дина ужасно
волновалась. Прижимаясь к, обнимающему ее за плечи, Семену, жалобно
пеняла ему, что он такой спокойный и веселый:

- Как ты не понимаешь, бесчувственный ты человек, девочки в ее возрасте
такие непредсказуемые. И сам ты говорил, что она очень полюбила Людочку
и, даже, жалела, что она не ее мама. А тут ты меня привозишь.

- Да, не волнуйся ты так, Нюська и тебя полюбит. Не сразу, конечно, ведь
лучше, красивей тебя никого нет – ласково куснул ей ушко Сема.

- Пусти, льстец несчастный, я боюсь, Семочка.

Открыв им дверь, Нюсечка несколько мгновений смотрела на Дину:

- Здравствуйте, проходите, пожалуйста, – вежливо поздоровалась она.

- Здравствуй, Нюсечка, меня зовут Дина, я много слышала о тебе.

- Надеюсь хорошее. Папа, что ты стоишь, помоги своей спутнице раздеться
– Дину поразил, совершенно взрослый взгляд и тон девочки – и почему ты
мне не звонил, я беспокоилась.

Семен, вместо ответа, поднял девочку и звонко чмокнул:

- Нюська, хватит разыгрывать из себя взрослую даму.

Возмущенно фыркнув, Нюсечка гордо удалилась в комнату.

- Дина, Вы есть будете? У меня макароны еще горячие и колбаса есть, а
кофе я, сейчас, сварю – изображала Нюсечка радушную хозяйку, в отместку,
игнорируя папочку. И, вдруг, у нее, совершенно по-детски распахнулись
глаза:

- Ой! Я Вас узнала. Вы Мишина мама и знаменитая артистка Дина Эрман. Я
Ваши фотографии, в разных ролях, видела в театре. Но Вы же, в Америке
живете. Как же Вы с папой смогли познакомиться?

- Да, Нюсечка, я Мишина мама, и мы теперь живем с ним вместе. А в
Россию, я насовсем переехала. Нюсечка, мне очень хочется, чтобы мы с
тобой стали друзьями.

Еще мгновение лицо Нюсечки сохраняло оживленно-удивленное выражение.
Потом потемнело, стало замкнутым. Повернувшись к отцу, увидела его
напряженное лицо и криво усмехнулась:

- Так Вы хотите стать мне мамой? Интересно, надолго?

- Нюська, не смей так разговаривать с Диной Иосифовной. Сейчас же
извинись. – Возмутился Семен. Сбывались худшие опасения Дины. Нюсечка
упрямо молчала, с вызовом, глядя на отца.

- Хорошо, извините, пойду, сварю Вам кофе.

Дина потерянно села на стул. Семен обнял ее:

- Не расстраивайся, я поговорю с ней, это она от неожиданности.

- Не нужно Сема, я все понимаю. Этого следовало ожидать. Приходит
незнакомая тетка … – не удержавшись, всхлипнула Дина.

Тут в комнату влетела Нюсечка, до глубины души, возмущенная человеческой
черствостью:

- А Вы знаете, что у Вашего драгоценного Мишеньки, дочка растет?! А ему
и горя мало! Измучил, забыл бедную Людмилу Сергеевну! А Вы!..

- Людочка и Сашенька, сейчас, живут вместе с нами в Москве. Миша очень
любит Сашеньку, и с Людочкой, я думаю, они скоро помирятся.

Нюсечка замерла с открытым ртом, а Семен засмеялся, подхватил дочку на
руки и высоко подбросил:

- Что получила, злючка! Скоро замуж выйдет, твоя драгоценная Людочка. А
завтра мы поедем к ним в гости.

- Пусти! Пусти меня – подошла Нюсечка к Дине. – Они, правда, помирятся,
тетя Дина? Люда так, бедная, страдала.

- Правда, Нюсечка. Поедешь завтра к нам? Всей семьей отметим Новый Год.
Можно я тебя обниму?

- Поеду – прижалась Нюсечка к Дине. – А, Вы, действительно, любите
папку?

- Очень, Нюсечка, очень.

Втроем, они ели Нюськины макароны с накрошенной безвкусной колбасой и
пили растворимый кофе, сварить кофе, в конце концов, Нюсечка забыла.
Семен, с преувеличенным восторгом, хвалил хозяйку. Дочка, подозревая
ехидину папку, что он просто-напросто над ней издевается, пнула его под
столом. Потом, состроив обиженную физиономию, догадливая Нюська,
заявила, что уходит к Ленке и когда придет не знает. Ленка одна скучает,
а вдвоем им скучно не будет. Может мальчишек позовут, и устроят
маленький сабантуйчик. Все это говорилось с равнодушным видом, с явным
расчетом, вывести, провинившегося папочку, из себя. Семен показушно
гневался и, лицемеря, пообещал, что строптивой дочурке, мало не
покажется, если она придет позже девяти часов.

Краснея, Дина догадывалась, что этот, хорошо поставленный, спектакль,
разыгрывается только для того, чтобы оставить ее с Семеном вдвоем. Когда
Нюсечка, тепло, попрощавшись с ней, и гордо продефилировав мимо папочки,
скрылась за дверью, она сердито отвернулась от бессовестного фигляра:

- Не смей ко мне подходить, клоун. Стыда у тебя нет.

- Не сердись, Диночка. Ну, поиграться захотелось девчонке. Они с этой
Ленкой на тренировку в это время ходят, но так ей, видишь ли, показалось
интересней.

- Тебе тоже захотелось поиграться? И часто Вы так играетесь. – От обиды
у нее выступили слезы.

- Дина, да ты что? Ну, подурачились мы, один начал, другая подыграла.
Прости, пожалуйста, не хотел я тебя обижать.

- Ладно, уж, шутники.

- Ну, теперь-то, можно обнять? – Нетерпеливо сгреб, еще не совсем
успокоившуюся Дину, Семен. – Ненаглядная моя, счастье ты мое, нежданное.
Люблю, эти губки, обиженные, люблю, глазки, заплаканные люблю. – Хмелея
от ее близости, целовал, целовал он губы, глаза, шею, ложбинку на груди
в вырезе ее платья.

- Меня-то ты любишь? Дурак ты неотесанный, вот ты кто. Дурачился он. –
Все больше слабея, отбивалась от него Дина, прижимаясь и повисая на нем.

- Больше жизни люблю! – Подхватил он ее на руки.

- Куда, куда ты меня тащишь. … Господи, сумасшедший, пуговки
расстегивать надо, а не рвать с мясом. Дикарь. … Семушка-а!.. Родной
мой!.. Не торопись, мой хороший. … Твоя, твоя. … Любовь ты моя
последняя.

- Семка, что ж мы лежим?! – Взглянув на часы, всполошилась Дина. – С
минуту на минуту должна же Нюсечка придти. Да, уймись, ты, зверюга
ненасытная, ты же сам сказал, чтобы она пришла не позже девяти часов.

- Это кто зверюга?! – рыкнул Семен, набрасываясь на несчастную жертву,
дорываясь до самых ее нежных и чувствительных мест.

- Ты зверюга, ты! К тому же ты наглый и бессовестный тип… Семочка, ну,
пожалуйста, не нужно меня возбуждать. – Взмолилась отвыкшая от мужских
нескромностей, Дина, извиваясь от стыда и наслаждения.

- Ну, то-то, так и быть, пожалеем несчастную. Теперь Вы убедились мадам,
что я самый ласковый и нежный зверь?

- Убедилась, что в коварстве и жестокости, Чеховский герой, тебе и в
подметки не годится. Ты решил окончательно скомпрометировать меня перед
своей дочерью. – Обижено отвернулась от него Дина.

- Глупышка, раньше десяти, а то и одиннадцати, Нюська все равно не
придет.

- Почему это, ты же сказал…

- Потому, что у меня дочка умница.

- Понятно, яблоко от яблоньки недалеко падает. Все равно, пусти, дай мне
одеться. Ты меня обидел, не люблю тебя. – Опрометчиво ляпнула Дина и тут
же оказалась поверженной на кровать, пища и извиваясь, под тяжелым
телом:

- Не шутите так, мадам. Сейчас же говори, что любишь меня, что жить без
меня не можешь. И еще от пары другой, нежных, ласковых слов не откажусь.

- Не дождешься! Ай! Грубый, седой, некрасивый… самый дорогой мне на
свете… Господи, Семочка, на тебе же живого места нет. – Всхлипнула Дина,
обнимая, целуя и лаская, его.

Забыв обо всем, они еще долго не могли оторваться друг от друга. Первой
опомнилась Дина. Вырвалась из его жадных рук и, подхватив свои вещички,
ринулась в ванную, под душ. Выскочив из ванной, уже одетая,
подкрашенная, с распущенными волосами, которые ее необыкновенно красили,
она крикнула Семену, который валялся на неприбранной кровати, закинув
руки за голову, и бессовестно, мечтательно таращился в потолок:

- Вставай, лежебока. Я готовлю ужин, а ты прибери постель и себя.
Господи, с кем я связалась?! У меня будет муж, лентяй и сибарит.

- Что ты сказала?! – Подскочил к ней, совершенно голый Семен.

- Убирайся, бесстыдник. Испугался, совратил женщину и в кусты.

- Ты мне зубы не заговаривай. Повтори, что ты сказала.

- Я сказала, что у меня будет муж…

- Все, все, дальше можешь не продолжать! – подхватил ее на руки Семен,
кружа и целуя.

- Отпусти! Совсем сбрендил! Вот, будет сценка, если, сейчас, войдет
Нюсечка и увидит папочку во всей его неприкрытой красоте.

- Убегаю, выполняю все твои распоряжения и прихожу на кухню. Увидишь, у
тебя будет самый послушный и работящий муж. – Чмокнув Дину в щечку,
Семен скрылся в ванной.

Нюсечку встретил восхитительный запах жареной картошки и мяса.

- Ой, как вкусно пахнет, а мне, что-нибудь, оставили?

- Обижаешь, гулена. Раздевайся, мой руки и помоги собрать на стол, будем
ужинать. – Важно распорядился папочка.

Помогая накрывать на стол, Нюсечка пытливо разглядывала, очень
самодовольного отца, которого, как магнитом притягивало к,
разрумянившейся, очень красивой, помолодевшей Дине. Дина сняла косынку,
которую повязывала, когда готовила, и локоны упали ей на плечи,
блестящей, черной, тяжелой волной. Сияли антрацитовым, таинственным
блеском глаза в густых, длиннющих ресницах. Рдели, чуть припухшие губы,
открывая, в смущенной, счастливой, улыбке, прекрасные, плотно
посаженные, зубки.

Нюсечке, вдруг, стало страшно за отца. А если для этой, красивой,
знаменитой женщины, он, только, мимолетный каприз. И она уже
неприязненно следила за оживленно снующей из кухни в комнату, стройной
фигуркой. За столом Дина весело смеялась, подшучивала над отцом, у
которого не в меру разыгрался аппетит. Вместе с ним лихо хлопнула рюмку
водки и ласково приговаривая, наложила ей гору картошки и мяса. Вообщем
была обаятельной, доброй, веселой, а отец не сводил с нее восхищенных,
влюбленных глаз. И все старался, под любым предлогом, прикоснуться к
ней. Все это ужасно злило Нюсечку. «Идиот влюбленный. Вот поиграется она
с тобой и бросит». И, наконец, ее прорвало. Нацепив на лицо маску
невинного любопытства, спросила:

- Дина Иосифовна, а почему Вы уехали в Америку, Мишу бросили, мужа?
Говорят, за богатого продюсера замуж вышли. Звездой захотелось стать?

Дину словно ударили, неожиданно и жестоко. Лицо покрылось мертвенной
бледностью, веселая улыбка сползла с лица, превратившись в жалкую
гримасу. Слезы поползли по белым щекам из расширенных, налившихся болью,
глаз. Скорчившись, она закрыла лицо руками. Как будто и не было
счастливой, готовой обнять весь мир, женщины.

- Нюська! – Взревел отец, бросившись к Дине, пытаясь, объятиями,
поцелуями, глупыми, беспомощными словами, хоть как-то успокоить,
утешить ее. Дина сидела, как каменная.

- Ты жестокая девочка, Нюсечка – глухо проговорила Дина. – Если я тебе
не нравлюсь, то я уйду, правда, сейчас, электрички уже не ходят.
Придется тебе, как-нибудь, меня перетерпеть до утра. Сема, найди мне,
пожалуйста, укромный уголок, где я не буду мозолить глаза твоей дочери.

Понимая, что совершила что-то ужасное, непоправимое, Нюсечка сидела,
уставившись в пол, боясь пошевелиться. И, только, когда Дина, опираясь
на стол, попыталась подняться, она сорвалась с места, упала перед ней на
колени, прижалась к коленям Дины и, целуя их, заплакала, всхлипывая и
заикаясь:

- Тетечка Дина, простите меня, я дура, негодяйка!.. Вы мне нравитесь,
очень, честное слово. Это я, дура, от злости, напридумывала, черт знает,
что. А Вы хорошая, Вы же не бросите папку. Вы такая красивая,
знаменитая. Простите меня, добрая, хорошая, тетечка Дина, не уезжайте, я
буду Вас очень любить.

Дина гладила огненные, мягкие, спутанные волосы, и, всколыхнувшаяся
боль, сжимавшая сердце, стала отпускать, таять. Бедная девочка,
потерявшая мать и, чуть не потерявшая недавно отца. Испугалась, что его
могут, выбросить, как ненужную, использованную вещь. А это все, что у
нее осталось.

И нежность, вдруг, отогрела заледенелую, было, душу. Господи, это ее
дочка, она же назвала Сему своим мужем, дочка, ее дочка, что не простишь
своей дочери. Она подняла головку девочки, заглянула в заплаканные
глаза:

- Иди ко мне, Нюсечка, я хочу тебе, что-то сказать – усадила к себе на
колени, обняла худенькое тельце. Девочка доверчиво прильнула к ее груди.
– Девочка моя, ты не против, если я стану твоей мамой? Я буду хорошей
мамой, обещаю тебе. – Еле слышно шепнула на ушко Нюсечке Дина.

Нюсечка, молча, обняла ее и еще крепче прижалась.

Семен, до этого мотавшийся, как неприкаянный, облапил обеих и, целуя
по-очереди, облегченно пробурчал:

- Вот и мир в святом семействе. Девочки Вы мои родные, не ссорьтесь.
Посмотрите, у меня седых волос не прибавилось?

Нюська, озорно взглянув на отца, еще не просохшими о слез глазами, опять
прильнула к Дине:

- Тетечка Дина, а можно я с тобой лягу?

- Ну, это уж совсем ни к чему – возмутился папочка. – Ты ночью
вертишься. Дина, не соглашайся ни в коем случае, утром встанешь с
больной головой.

- Что ж, дорогая, я не против – подыгрывая Нюсечке, ласково улыбнулась
ей Дина. – И, увидев, как вытянулась физиономия у Семена, они с
Нюсечкой, не выдержали и дружно прыснули.

- Э-э! Бессовестные, разыграли. Все, я с Вами, голодный остался.
Нюська, тащи картошку и мясо в микроволновку. Я требую продолжения
банкета.

После ужина, они еще некоторое время посмотрели телевизор. Показывали
сердцещипательную мелодраму с бесчисленным количеством серий. Ни Семен,
ни Дина предыдущих серий, естественно, не смотрели. А Нюська,
оказывается, именно на этот сериал запала. И, когда Семен, состроив
ужасно строгую физиономию, заявил, что детям уже пора спать, заныла:

- Ну, папка, не будь врединой, дай досмотреть. Тетя Дина, здесь такой
дядечка играет, я, просто, в него влюбилась. Остроумный, веселый, а
красивый, хоть и пожилой. Ой, вот он. – От неожиданности, Дина невольно
вскрикнула. На экране, в комнату влетел Алексей и подхватил на руки
полуголую героиню. Лешка, действительно, все еще, был неотразим. Не
брало его время.

- Тетя Дина, так Вы его знаете, вот здорово.

- Знаю, Алексей Невзоров – мой старый друг. Только давно я его не
видела. Миша говорил мне, что столкнулся с ним в институте, но мне так и
не удалось его увидеть. Ишь ты, совсем не изменился «Нарцисс»,
по-прежнему играет первых любовников. – Невольно в ее голосе послышалась
нежность. Глядя на экран, затуманенными от воспоминаний глазами, она не
заметила, как потемнело лицо у Семена, как зло сощурились, заледенели
глаза.

- А почему «Нарцисс», это Вы его так прозвали? – Щебетала Нюська, лукаво
поглядывая на отца. – Наверно, потому, что все в него влюбляются, а он
гордый и себя только любит.

- Нет, Нюсечка, Леша добрый и хороший человек, он был мне единственным и
верным другом. А, вот и кончился фильм. Смешно, столько лет не виделись,
а я все еще боюсь ему позвонить. – Пробормотала Дина, глядя невидящими
глазами, на уже погасший экран.

Нюсечка зевнула и, сохраняя совершенно невинное лицо, чмокнула папочку в
каменную щеку:

- Папа я положила постельное белье в кабинете на кушетку. А я, как
послушная девочка, пошла спать. Спокойной ночи, тетя Дина.

- Спокойной ночи, Нюсечка, дай я тебя поцелую, на сон грядущий.

Кабинетом громко называлась комнатушка, рядом с кухней в пять или шесть
метров. В нее еле втиснулись стол, стул и кушетка. На которой,
скрючившись, иногда спал Семен, когда, нарушая все инструкции, он брал
домой, какое-нибудь, трудное дело и ложился, уже под утро.

В комнате повисло напряженное молчание. Дина недоуменно, с тревогой
старалась разглядеть в полумраке комнаты, лицо Семы. Семен сидел в
кресле, сосредоточено изучал голую стену и смотреть на нее упорно не
желал.

- Он был твоим любовником? Это он тебя бросил или ты его. Почему ты
боишься ему позвонить? Скорей всего ты, поэтому боишься. Позвони, он же
знает, что ты в Москве. – Голос у Семена был сухой, скрипучий, как
наждачная бумага.

- Позвоню, а теперь я пошла спать. Спокойной ночи, тебе, кажется,
постелили в кабинете. – Дина поднялась и попыталась выйти из комнаты.
Семен грубо схватил ее за руку.

- Отпусти, я не обязана перед тобой отчитываться. Я же не спрашиваю,
сколько у тебя было женщин.

- А ты спроси, или тебе все равно? Завтра этот красавчик, тебя позовет,
и ты кинешься к нему. Выходит, я для тебя, так, промежуточный вариант.
На безрыбье и рак рыба. – Шипел Семен, больно сжимая ей руку.

- Отпусти меня, сейчас же, или я залеплю тебе пощечину. – Семен
опомнился и, скрипнув зубами, отпустил ее.

- Эх, ты!.. – Ничего больше не сказав, Дина ушла в спальню, плотно
закрыв за собой дверь. Несколько минут она сидела на кровати, бессильно
опустив на колени руки. Потом решительно скинула платье, стянула
колготки и рухнула в кровать, завернувшись в одеяло. Что-то раздражало,
не давало забыться, поняла и гневно столкнула на пол соседнюю подушку.
И, тут же, зарылась в свою, вцепилась зубами, забив рот, душной, мягкой
тряпкой, чтобы никто не услышал, сотрясающих ее, горьких, неудержимых
рыданий.

Что за напасть, всю жизнь ей изломала своя и любимого ею мужчины
ревность, и опять, как в дурном сне, с ненавистью, смотрел на нее
любимый.

Когда прошел первый приступ, она повернулась на спину и, вытирая
пододеяльником, все еще ползущие по щекам слезы, стала вспоминать
последнюю встречу и ночь с Лешкой. Если бы он тогда не ушел, хлопнув
дверью, может быть, она смогла бы его полюбить, вышла бы за него замуж и
была бы счастлива. Подумала и ужаснулась, будто, вот сейчас, в темноте,
она изменила Семе. Нет, только он, избитый жизнью, седой, злой,
ревнивый, бесконечно дорогой Семочка. Она подняла с пола подушку,
вдохнула родной запах, обняла ее, прислушалась.

Сначала ничего не услышала, неужели лег спать. Нет, не спит – послышался
звук, отодвигаемой табуретки, на кухне, шум воды, снова тишина. Скрип
осторожных шагов, замерших у ее двери. Ну, войди, дурачок, не бойся.
Нет, опять куда-то пошел, звякнуло стекло. Ага, выпил, может, сейчас,
наберешься смелости, и войдешь. Скрипнула дверь, ну, наконец-то, дышит.

- Ты не спишь?

- Сплю.

Сема опустился около кровати на колени, нашел ее руку, прижал ладошкой к
лицу, поцеловал, положил голову рядом с ней.

- Прости меня, я вел себя, как скотина.

- Накурился, водкой от тебя разит.

- Я тебе противен – испугался Семен – я, сейчас, вычищу зубы, пожую, у
Нюськи, где-то, «Орбит» завалялся.

- Ладно уж, не хватало, еще Нюсечку разбудить. – Прижала его голову Дина
к груди. – Ложись, горе ты мое.

Сема, торопливо разделся, но, когда его нежные, виноватые ласки и
поцелуи стали все настойчивей, жарче, она жалобно зашептала:

- Нет, Семочка, нет, родной. Я буду бояться разбудить Нюсечку.

- Да, она спит, как деревяшка.

- Все равно, милый, давай, лучше, пошепчемся. Ведь мы еще и не
разговаривали с тобой. Хочешь, я расскажу тебе о Леше.

- Может, не надо? Я понял, что люблю тебя так, что мне неважно, что у
тебя было в прошлом.

- Важно, милый, важно. Я не хочу, чтобы, хоть тень сомнения осталась
между нами.

И она рассказала все, ничего не скрывая и не приукрашивая, рассказала и
про последнюю их встречу и ночь.

- Понимаешь, Семочка, мне было так одиноко тогда, что, увидев, его в
аэропорту, подумала, что, вот, мужчина, кому я дорога. Что мне, дуре,
еще надо и потом, мне стало еще и стыдно, что я только пользовалась его
дружбой, ничего не отдавая взамен. А он же любил меня. Чем еще я могла
его отблагодарить за верную и бескорыстную дружбу. Но, когда он утром
предложил мне выйти за него замуж, я поняла, что будет нечестно
использовать Лешу, как средство от одиночества. Он понял это и ушел.

Начав исповедоваться, Дина рассказала и историю ее разрыва с мужем.

- Потому-то, Семочка, мне так больно стало от твоей ревности. Ревность
порвала мне одну любовь, моя дурацкая ревность к Валентине, его
ревность, я испугалась, что порвет и нашу. Ой, Семка, мы спать сегодня
будем?

- Бедная ты моя рыбка.

- Нет, Семочка, я счастливая. У меня есть Мишка, а теперь еще и
Сашенька, Людочка и ты, горе ты мое. Ох, никак привыкнуть не могу, дырка
на дырке у тебя. Ты, самое большое мое счастье, и, конечно, Нюсечка.
Видишь, какая у меня семья. Помнишь?

Живу ли я, умру ли я,

Я мошка, все ж, счастливая.

- Не помню, мошка ты моя умненькая – набросился с поцелуями на нее,
растроганный Семен. – Ты, вот, наизнанку всю себя вывернула, а я, молчу,
слушаю. Хочешь, я расскажу, что произошло у нас с Людочкой. Век буду
помнить, виноват я перед ней.

- Это все в прошлом, милый, незачем тебе посыпать голову пеплом. Все,
обними меня покрепче, и будем спать.

Утром, когда во всю уже сияло холодное предновогоднее солнце, и Дина
сладко сопела в подмышку Семы, в комнату бесцеремонно влетела Нюсечка:

- Просыпайтесь засони! – Нагло заверещала противная девчонка, совершенно
не обращая внимания на то, как Дина, сгорая от стыда, по-черепашьи,
втянула под одеяло голую ногу, до того уютно лежавшую на бедрах ее
папочки.

- Нюська! Пошла вон! – Взревел, не менее Дины, смущенный Сема.

- Что ты орешь, как потревоженный медведь – обижено, надулся рыжий
бесенок, пряча хитрющие, смеющиеся глазки. – Сами же сказали, что утром
поедем в Москву, на праздник. Мне так хочется увидеть Сашеньку и тетечку
Милу. А если провозимся, то все утренние электрички пройдут.

- Все, убирайся, кому сказал. Мы, через минут двадцать будем готовы.
Лучше сообрази, что-нибудь на завтрак.

Через полчаса они втроем сидели за столом, с аппетитом поглощая тосты с
сыром и колбасой, запивая их растворимым кофе. Все еще смущенная Дина,
старательно прятала глаза. Нюська же, напротив, ластилась к ней, выбирая
ей наиболее симпатичный и аппетитный бутерброд.

На электричку они все же успели, влетев, в проходящую маршрутку.
Прижавшись к Дине, Нюсечка донимала ее расспросами, очень ли изменилась
тетя Мила и насколько подросла Сашенька. Сетовала, что, наверно, она ее
совсем забыла. Семен же, неприкаянно, мотался по вагону, неприязненно
поглядывая на Нюсечку. Ему тоже хотелось сесть рядом с Диной, обнять ее,
а не мотаться по вагону или сидеть, уткнувшись в окно, любуясь надоевшим
подмосковным пейзажем. Стыдно было признаться, что он, просто-напросто,
ревнует Дину, даже, к дочери.

Дверь им открыл разлохмаченный Мишка, который, до этого, явно, изображал
породистого скакуна, так как Сашка сидела у него на шее и во все
глазенки разглядывала гостей, похоже, не узнавая их. Несколько
обиженные, Семен и Нюсечка, поздоровавшись с Мишкой, медленно стаскивали
с себя верхнюю одежду.

- Мишка, спусти ребенка на пол, ты же ударишь ее обо что-нибудь. –
строго распорядилась Дина, скрывая смущение.

Встреча, вновь прибывших, получилась шумной и немного бестолковой. Одни
целовались, другие знакомились. Нюсечка, вручив Сашке очередного
медведя, обиженно попеняла девчушке, уже устроившейся на коленях
бабушки:

- Я же гуляла с тобой, играла, спать укладывала.

- Отстань от ребенка, Нюська, все она еще вспомнит – мимоходом потрепал
ее по рыжим кудрям Семен, и дружески целуя Людочку в щечку.

- Нюсечка, – обняла ее Люда, – как же ты выросла.

- А Вы, тетечка Мила, почему-то похудели, но стали еще красивей.

- Конечно, ты же помнишь меня, толстой, как бочка – засмеялась Людочка.

- И, неправда – прижалась к ней Нюсечка.

- Я так рада за Вас – шепнула Дина Наташе, целуя, смущенно зардевшуюся
княжну, в щечку. Известно уже кто?

- Девочка, такая, знаете, беспокойная девица.

- Сестренка, значит, у меня будет. Стучу, стучу по дереву.

- Бабушка Наташенька, и кем же мне будет приходиться, будущая почтенная
дама. – Встрял Мишка, отходя от Людочки и, прилепившейся к ней,
Нюсечки, за которой невольно следила Дина, со стыдом, признаваясь себе,
что ревнует ее к Людочке.

- Тетей она тебе будет приходиться, дорогой внучек. И давайте больше не
будем о ней говорить, я стала ужасно суеверной.

- Дина Иосифовна, я много слышал о Вас, а, вот, видеть в театре или в
кино, к сожалению, не довелось – почтительно склонился к ее ручке,
генерал.

- Надеюсь, не разочаровать Вас, Константин Николаевич. После праздника я
намерена вплотную заняться поиском работы. – Любезно улыбнулась ему
Дина.

- Слушай дочь, – дождавшись, когда от нее отойдет генерал, присел рядом
с Диной отец – если я не ошибаюсь, этот сухой, жесткий борец с
преступностью, твой бой-френд, а ты…

- Прекрати, папа, – ощетинилась Дина – Сема не бой-френд, а человек,
которого я полюбила. И прошу учесть, что я надеюсь, выйти за него замуж.

- Вот, даже, как. Тогда прости старика. Дина, доченька, ты не боишься,
что у Вас совершенно разные круги общения.

- Не боюсь, с Димой у нас, тоже, были разные круги общения. И стариком
тебе нечего прикидываться, молодым папочкой скоро станешь.

- Ох, Динка, до сих пор не могу поверить. На меня, как на заморского
зверя, ходят смотреть студенты, особенно студентки.

- Ну, тебе не привыкать, папочка, – хихикнула Дина – недаром Наташа мне
жаловалась, что студентки тебя голыми коленками совращают.

- Боюсь я за нее, Динка. Она первокурсникам лекции читает, а это же
дикий народ, еще толкнут ненароком.

Семен, в какой-то момент, оставшийся один, вдруг, почувствовал себя
одиноким и никому здесь ненужным. Дина, с присмиревшей Сашенькой на
коленях, разговаривала с отцом – громадным, красивым, эффектно
выглядевшим профессором, который, что-то уж очень внимательно его
разглядывал, когда они знакомились. «Наверняка, считает, что я не пара
его доченьке». Нюська с Людочкой, прижавшись, друг к другу, сидели у
компьютера. Наплевать доченьке на отца. Беременная Наташа, которую Мишка
почему-то назвал бабушкой Наташенькой, ушла с ним на кухню. Только
генерал, как и он, явно, не знал, куда себя девать. Почувствовав в нем,
родственную душу, Семен подошел к нему.

В это время в комнату вошла Наташа, неся большую стопку посуды.
Профессор, вдруг, сорвался с места и в два прыжка оказался возле Наташи,
отобрал у нее посуду и, в сердцах, брякнул ее на стол.

- Мишка! Я тебе голову оторву! – Рявкнул рассерженный дед. Потом обнял,
виновато и ласково, улыбающуюся, Наташу, бурча, что-то сердитое и
нежное.

Маленькая Наташа, потерлась виском о плечо профессора:

- Ося, не буянь. Не за что Мишеньке голову отрывать – с ласковой, чуть
заметной насмешкой, успокаивала она, не в меру заботливого, муженька.

Дина и, оторвавшаяся от компьютера, Людочка, с веселыми и
снисходительными улыбками, наблюдали забавную сценку.

- Вот, дуреха, – проворчал рядом генерал – дожила до тридцати с
хвостиком лет, а все, как девчонка.

- Наташа Ваша дочь? А муж ее где?

- Как где! Иосиф и есть ее муж. – Досадливо насупился генерал.

- Вот, это да! Ай да, профессор! Так, вот, почему, Мишка величает
Наташу, бабушкой. – Захохотал Семен.

- Смеетесь, а я, до сих пор, в себя придти не могу от этого альянса.

- Сколько ж ему лет?

- В общем-то, не много, шестидесяти еще нет.

- Нет, молодчина профессор!

- Он-то, может и молодчина, а она дура. Влюбилась в него, как кошка.
Хоть бы родила благополучно – изливал душу генерал, найдя благодарного
слушателя.

- Слушайте, генерал, а почему Мишка сказал, что княжне на кухне делать
нечего? Это, что, у Наташи, прозвище такое?

- Почему прозвище? Она и есть – потомственная княжна Натали Урусова.
Правда, сейчас, Натали Урусова-Эрман. Это я настоял, чтобы у нее была
двойная фамилия. Все-таки жалко, если затеряется фамилия Урусовых.

- Так Вы, значит, князь. Вот я попал. Куда же это бедный мент, со свиным
рылом, да в калашный ряд. – Схватился за голову Семен. – Князь-генерал,
маститый профессор с княжной женой, красавицы женщины: одна голливудская
звезда, другая писательница, даже Мишка – чемпион России…

- Идите Вы к черту, подполковник. Я правильно назвал Ваше звание?

- Правильно – безнадежно мотнул головой Семен.

- Вы, думаете, что я кичусь этим дурацким титулом, или моя дочь.
Ошибаетесь, подполковник. Моего отца сбили в сорок четвертом, над
каким-то паршивым немецким городишкой. Он погиб за Советскую власть, и
мы с дочкой, даже, не знаем, сгорел ли он в своем Яке или в концлагере
раненый сгинул. Мама родила меня, когда его уже не было в живых.
Недельку, им дали, после того как вручили ему звезду Героя. Я над
пустыней сбил еврейского мальчишку, может такого же красавчика, как наш
Мишка. Черт знает за что, но тоже, говорили, за Советскую Родину. В
Афгане в хвост «Стингер» схлопотал, и потом неделю в горах от душманов
прятался. Жена в промерзшей заполярной больнице Наташку родила, а ее
братика родить не смогла – умерла. За что, подполковник. Все, за что
дрался, дорогих терял, того мальчишку и других, кого не видел, убивал,
все прахом пошло. Вот, так-то, подполковник. А ты говоришь, князь.

- Ладно, генерал, не журысь. Тебе повезло, что в Чечне, свои города
бомбить не пришлось. Мальчишек, салажат, кого уберечь не смог, своими
руками в камнях хоронить, хорошо, что не довелось. А потом их матерям
похоронки писать. Пойдем, генерал, на кухню, может нам нальют,
горемыкам. Помянем тех, кого потеряли, да и тех, кого убили, неизвестно
за что. Хотя бы сбитого тобой мальчишку. Да и мне есть, кого вспомнить,
шарахнул я в одну саклю из «Мухи», а там… вспоминать не хочется. Эх,
война.

Сашке надоело сидеть у Дины на коленях и, не дослушав поучительную
историю о приключениях Танечки и Ванечки в Африке, вырвалась из любящих
бабушкиных рук и принялась деловито сажать, вновь приобретенного
медведя, на елку. Неумелый медведь, на ветке удержаться не мог и,
естественно, падал. Поняв, что добром это не кончится, Люда и Нюсечка,
бросив компьютер, кое-как убедили Сашеньку, что медведь еще маленький, и
ему лучше посидеть под елкой. Потом, чем-то, соблазнив, утащили ее в
другую комнату.

Оставшись одна, Дина поискала глазами Семена. В комнате его не было,
хотя минуту назад, она видела, как он, о чем-то, оживленно беседовал с
генералом. Папочка и Наташа, как набегавшиеся детки, сидели на диване,
держась за руки. Наташа, по своему обыкновению, о чем-то, увлеченно,
рассказывала, торопясь выложить все и сразу. Папочка, с серьезной миной,
делал вид, что внимательно слушает, при этом, украдкой, норовил
погладить ее кругленький животик.

Налюбовавшись на супругов, Дина пошла на кухню, узнать у Мишки, не могут
ли дамы поучаствовать в процессе подготовки праздничного ужина.

Мишка, в фартуке и с взлохмаченной шевелюрой, седоватой от муки, с
пулеметной скоростью, крошил на доске картошку. На плите, испуская
упоительный аромат, жарилось мясо в большой сковородке. На другой
конфорке стояла открытая жаровня с фритюром, в которую Мишка ссыпал
картошку. На кухонном столе возвышались две хрустальные салатницы. В
одной, как подозревала Дина, исходил соком знаменитый фирменный салат,
секрет которого, Мишке подарил Джим.

Сема и генерал стояли у подоконника в компании с бутылочкой коньяка.
Потягивая янтарную жидкость, они с добродушным одобрением следили за
бурной деятельностью молодого дарования. С важным видом, они заверили
Дину, что дамы могут отдыхать и они, мужчины, все сделают сами.

Скептически хмыкнув, и, одарив Сему, уничтожающим взглядом, встретившего
его с, поистине, солдатским мужеством и детской невинностью в глазах,
Дина вышла, мимоходом чмокнув сыночка в, перемазанную мукой, щеку.

И, все-таки, мужики не посрамили сильный пол, доказав, что и без женщин
они что-то стоят. Сервировка стола и сам ужин были безупречны. Народ
ел, пил и нахваливал шеф-повара. Скромно опустив глазки, Мишка
скармливал Сашке, по одному, брусочки жареной картошки. Людочка
толкнула его под столом:

- Не увлекайся, папочка. Пусть ребенок, еще, что-нибудь поест.

Но ребенок, ничего, кроме картошки, есть не желал. Увернувшись от ложки
с салатом, кое-как сжевав ломтик ветчины, Сашка, с упорством, достойным
лучшего применения, лезла в папину тарелку, за очередным кусочком
картошки.

Проводили старый год, выпив за то, чтобы все неприятности остались в
нем. Сема сжал под столом руку Дины, наклонившись, прошептал:

- Самый лучший в моей жизни год – я тебя встретил.

Мужчины, с энтузиазмом, подняли рюмки за прекрасных дам, и,
естественно, выразили желание с ними потанцевать, даже нашелся диск с
песнями.

Нюсечка, поймав Мишкин жалобный взгляд, приняла у него, немного
осоловевшую, Сашку. Она и генерал и взялись руководить музыкальным
сопровождением танцев.

Как, только, раздались первые аккорды, с грохотом, уронив стул, Семен
бросился к Дине:

- Медведь, коньячку лишку хватил с генералом? – Мстительно припомнила
ему Дина.

- Не сердись, родная, разговорились, припомнили, каждый свое, захотелось
помянуть, кого уж нет.

- Бойцы вспоминали минувшие дни?

- Да, что-то, вроде того. – Сема смущенно, виновато улыбнулся. Обхватив
Сему за шею, Дина прильнула к нему всем телом, долго и нежно поцеловала,
никого не стесняясь.

- Мишка, со всеми ссорами, ревностями, разлуками, болью, эти два года я
была счастлива. Помнишь тот Новогодний вечер, наряжаясь на него, я
хотела быть красивее всех. Для тебя, противный, а ты никак меня не
приглашал. Отчаяние рвало душу: «Для кого?». А потом ты подошел, я еще
глупо брякнула, что устала. Господи, большего счастья, я, наверно, не
испытаю. Нет, еще было, когда я впервые взяла на руки Сашку. И еще была
обида, что ты не видишь, какая она хорошенькая, наша доченька.

- Прости, прости меня, что я был таким ослом.

- Что, ты, это я ослица.

- Замечательная мы с тобой пара – засмеялся Мишка. – Сразу после
праздников, пойдем в ЗАГС подавать заявление. Я хочу быть тебе законным
мужем и Сашке законным отцом.

- Нет, Мишенька, пока с меня не снимут подозрения, об этом не может быть
и речи.

- Ну, вот, ослица, упрямая ослица. Причем тут какие-то дурацкие
подозрения. – Рассердился Мишка.

- Не злись, глупый, лучше обними меня покрепче.

Я танцевать хочу,

Я танцевать хочу…

- Самозабвенно кружась, подпевала знаменитой певице Людочка. – Мишка,
помнишь, темный зрительный зал театра. Наглый, бессовестный мальчишка,
соблазнил свою учительницу, еще и споил. – Счастливо рассмеялась
Людочка.

- Разрешите, мадемуазель, пригласить Вас на тур вальса – блеснул
старомодной галантностью Иосиф Моисеевич.

- Какая я Вам мадемуазель, месье, с таким-то животиком. Я почтенная дама
и скоро буду мамой Вашей дочке, месье. – Кладя ему на плечи руки, с
прекрасно наигранной чопорностью, возмутилась Наташа.

- О, простите, Вы так прекрасны и Вам так к лицу, этот миленький
животик. – Осторожно кружа свою даму, интимно шепнул на ушко Наташе,
расшалившийся профессор.

- Мишка, потанцуй с Нюсечкой, а я уложу Сашку, ей спать пора. – Шепнула
Людочка, забирая у Нюсечки сонную девчушку и попросив заглушить немного
музыку.

Дождавшись, когда за Людой закроется дверь в детскую, Мишка склонился
перед девочкой, до этого усиленно делавшей вид, что танцы ее совершенно
не интересуют:

- Сеньорита, разрешите Вас пригласить.

- Пожалуйста, этот танец, у меня, кажется, свободен – присела Нюсечка в
изящном реверансе.

- Ого! – Восхитился Мишка. – Нюська, где ты успела научиться этим
премудростям?

- А, что, неплохо у меня получается? Я два года ходила в кружок бальных
танцев. Мамочка меня туда определила. – Отвернулась Нюська, скрывая
навернувшиеся слезы. – Вот там и напичкали меня этой чепухой. –
Закончила она сердито.

Нюсечка танцевала хорошо. Когда музыка смолкла, было решено навремя
танцы прекратить, чтобы дать спокойно уснуть Сашеньке. Нюська
старательно таращила глаза, решив непременно дождаться наступления
Нового Года. Людочка вышла из детской. Все сели за стол, хотя есть уже
никому не хотелось. Все ждали двенадцать часов. Без пяти, налили на
посошок старому году. Наконец, по телевизору, раздался бой курантов,
хлопнула пробка, зашипело, разливаемое по бокалам шампанское. Налили на
донышке, даже, Наташе и Нюсечке. Когда закончился бой курантов, и
появилось торжественное лицо президента, зазвенели бокалами и
прокричали шепотом ура. Начался Новый Год! Что ждало каждого в
наступившем году. Все дружно выпили, желая друг другу счастья.
Прочувственную речь президента, слушали, как-то, не очень.

Иосиф Моисеевич засобирался домой, мотивируя тем, что Наташе давно пора
спать. Никто особенно и не возражал. Засобирались генерал и Семен,
которого он пригласил переночевать у себя. Нюсечка умоляюще посмотрела
на отца, а потом на Дину. Дина, сделав вид, что ничего не заметила,
утащила Семена на кухню:

- Оставь, пожалуйста, Нюсечку у меня. Я хочу, чтобы она привыкла ко мне.
Мы погуляем с ней по Москве, ведь у нее каникулы. Мне, конечно, нужно
искать работу, но это много времени не займет. И эту неделю я посвящу
ей. А ты когда приедешь, я буду скучать. – Прижалась она к Семе.

- Не знаю, родная, но как только смогу вырваться, сразу к тебе. А
Нюсечка пусть остается. Кажется, она сама хочет остаться.

- Нюсечка, хочешь остаться? Папа не возражает.

- Очень! – Взвизгнула Нюська, прижавшись к Людочке. У Дины ревниво
сжалось сердце.

Подвыпившую компанию повезла Наташа, как наиболее трезвая. Оставшиеся,
еще немного посидели и, пожелав друг другу спокойной ночи, стали
готовиться ко сну. Обняв девочку, Дина пригласила ее лечь с ней. Нюська,
может быть, с большей бы охотой легла бы с Людочкой, но она была умной
девчонкой. Выйдя из ванной, Дина прислушалась, на кухне осторожно
звякала посуда, и тихонько разговаривали Людочка и Миша. Чтобы не мешать
им, она быстро прошла в свою комнату. Нюсечка уже спала, крепким,
здоровым сном уставшего ребенка. Заботливо поправив на ней, сбившееся
одеяло, Дина, погасив свет, осторожно легла рядом, закрыла глаза. Вот, и
наступил очередной Новый Год, сороковой год ее жизни. Как хочется, чтобы
с него началась новая, счастливая жизнь.

42

Третьего января на страницах некоторых газет появился некролог о том,
что друзья, коллеги, студенты и преподаватели Театрального института
выражают искреннее сочувствие Народному Артисту Советского Союза, …
родным и близким, в связи с трагической гибелью племянницы и верного,
знающего помощника Эльвиры Витальевны Зелинской-Мезенцевой. Похороны
состоятся четвертого января на Ваганьковском кладбище. Такое же
сообщение прозвучало и на каналах Московского телевидения.

Мишка и Людочка, оставив Сашку на попечении Дины и Нюсечки, приехали
прямо на кладбище. Кортеж еще не приехал, и им пришлось довольно долго
сидеть в машине, с работающим мотором, чтобы не замерзнуть. Было не
очень холодно, градусов восемь-десять. Погода была пасмурная, снег лежал
на деревьях, изредка срываясь, от несильных порывов ветра, нарушая
торжественную, тоскливую тишину. Машин было сравнительно немного. Мишка
заметил неприметные милицейские «Жигули», из открытой форточки которых,
тянулся дымок. Кто-то курил, маясь, как и они, ожиданием. Подъезжали еще
машины, останавливались, как и они, ожидая. Подсознательно, Людочка
напряженно ждала зеленые «Жигули». Мишка, кажется, тоже. Во всяком
случае, он напрягался, завидев вдали, направляющуюся, к кладбищу машину
и, разочарованно, расслаблялся, когда, в который раз, убеждался, что
машина не та. В конце концов, Людочка не выдержала:

- Мишка, кончай дергаться, он не дурак, и не поедет на кладбище в
засвеченной машине.

- Умница ты моя. Что бы я без тебя делал. – Мишка ласково и с веселой
насмешкой взглянул на Людочку – А я то, дурак, надеюсь, что он еще
больший дурак. – И, вздохнув, серьезно, задумчиво, высказал наболевшее.
– Это и ежу понятно, что не приедет, в тех «Жигулях», но других зацепок
пока нет, вот, и надеешься, вдруг, дурака сваляет.

- Мишка, я тебя умоляю, кончай разыгрывать из себя Шерлока Холмса. У
тебя сессия на носу, а ты ерундой себе голову забиваешь. Ты сколько
занятий пропустил?

- Людочка, ты знаешь – Мишка серьезно и, как-то жалобно посмотрел на нее
из подлобья. – Иногда мне кажется, что я в институте ерундой занимаюсь.
У меня нет настоящего таланта, такого как у мамы. Что у меня имеется в
активе, какая-никакая внешность и довольно средние способности. А,
главное, я не чувствую, что это единственное, что я хочу, что без этого
мне не жить. На сцене я не горю, тлею. Я не могу тебе выразить, еще сам
все не осознал. Наверно, из меня может выйти среднестатистический актер,
каких тысячи. Людочка, я не хочу быть средним. Мне стыдно быть средним.
Лучше совсем не быть. У нас в группе есть действительно талантливые
ребята. Вот хотя бы Катька Рогожина, простая, свойская деваха и
внешность у нее не ахти, а на сцене от нее же глаз не оторвать. Она
может все, в каждую роль она душу, изюминку вкладывает. Будь-то уличная
девчонка или мальчишка, она замечательная травести, или светская дама.
Да, хоть сама Мария Стюарт. Вот это я понимаю, талант.

- Мишка, ты сошел с ума, или у тебя, глядя на эту Катьку, развился
комплекс неполноценности. Ты же замечательно играл в школьном спектакле,
и Надежда Юрьевна считала, что у тебя есть способности.

- Во-первых, способности не талант, а во-вторых, это же все-таки был
любительский спектакль.

- Но, ты же, и учишься для того, чтобы стать профессионалом.

- Актером нужно родиться. Мама, Катька, они родились актрисами. Они
могли быть, кем угодно и все равно стали бы артистками, потому, что
никем другим они не могут быть. Например, Катька была воспитательницей в
детском саду. Стоп, кортеж едет. Слушай, у тебя, как с ногами, не
замерзнут. Ох, я идиот, не посмотрел, что ты одела.

- Не волнуйся, у меня все в порядке с ногами. Твоя мамочка заставила
натянуть шерстяные носки, толстые и кусачие собаки. Спасибо за заботу,
милый. – Чмокнула она Мишку в нос.

Кортеж состоял из катафалка, автобуса и нескольких легковых машин. На
территорию кладбища пускали только катафалк. Поэтому из автобуса
посыпались люди, в основном, студенты и студентки. Мишка увидел Катьку,
с опухшей от слез физиономией, все-таки они были с Элей подругами.
Достав из машины два букетика белых лилий, купленных в цветочном
магазине, Мишка, взяв Людочку за руку, пошел к ребятам своей группы,
вытянувшихся в цепочку вслед за катафалком.

- Ой! Мишка, я до сих пор не могу поверить! – Кинулась к нему Катька, не
замечая Людочки. – Как же это! Как же это! – Вцепилась она в его куртку,
снова заливаясь слезами.

- Ладно, Катюша, не реви. Вон у тебя уже вся мордашка опухла и мокрая,
поморозишь еще – растерянно забормотал Мишка, отдав Люде букеты, стал
вытирать ей лицо. – Пойдем, а то отстанем.

- Мишка, она же в тот день, такая счастливая была. Все уши мне
прожужжала, как поедет с тобой в пансионат.

Катька, вдруг, осеклась и испуганно уставилась на окаменевшее, рдеющее
на морозце и оттого очень красивое лицо Людочки.

- Извините – выдавила она из себя.

- Ничего. Давайте познакомимся с Вами, Катюша. Людмила Сергеевна
Звягинцева, можно, просто, Люда. Я Вам сочувствую, тяжело терять близкую
подругу.

- Катя Рогожина, очень приятно – все еще не придя в себя, проблеяла
Катька.

- Пойдемте, Катя, и постарайтесь больше не плакать. Миша только сейчас
рассказывал, какая Вы талантливая, а лицо для актрисы, это все.

- Мишка наговорит – зарделась Катя. – А Ваше лицо мне почему-то знакомо.

- Бывает, Катюша.

Они догнали, вытянувшуюся в нестройную колонну, толпу и смешались с
Мишкиной группой. Парни здоровались с ним, с интересом и восхищением
разглядывая Людочку. Девушки кивая и здороваясь с Мишкой, тоже не
оставили ее без ревнивого внимания. Хотя почти все были красивы и
стильно одеты.

- А я Вас, все-таки, узнала, Людмила Сергеевна. Вы, Милка Вилкова,
Леонид Олегович, мечтает поставить сериал, по Вашему роману «Рыцарь на
прокат».

- Потом, Катюша, сейчас не время.

Шестеро крепких парней из числа студентов вытащили гроб из катафалка.
Мишка попытался помочь, но ему сказали, чтобы он не лез, так как слишком
он длинен, и нести с ним одна морока. Он не стал спорить и отошел к
Людочке. Хотя Люда совсем не знала Эльвиру Мезенцеву, но все, что она
пережила за эти дни в Москве, так или иначе было связано с несчастной
девушкой. И ей было до боли жалко ее, как будто хоронят сейчас давно
знакомого, близкого человека. Она взглянула на Мишку, выглядел он
паршиво, злым и, каким-то обиженным, что ли. Снежинки падали на
обнаженную голову, таяли на бледных щеках, сползая тонкими ручейками.
Казалось, что его лицо влажно не от снега, а от слез. Удивительно, но
она совсем не ревновала, ей стало все равно, что связывало Мишку с Элей,
дружба или нечто большее. В сравнении со смертью, это уже не имело
никакого значения.

Знаменитый режиссер стоял у могилы, у него, как и у Мишки, было злое,
несчастное лицо. Он только иногда раздраженно, болезненно морщился от
банальностей очередного оратора. Наконец, гроб начали опускать в могилу,
никто не заплакал, некому было оплакать последний путь, еще недавно,
жизнерадостной и деятельной женщины, только Катька судорожно всхлипнула,
плакать и она устала. Мишка взял Людочку за руку и они, вместе с Катей,
стали пробираться к могиле, чтобы бросить на гроб по щепотке земли.

Леонид Олегович наклонился, взял горстку земли, бросил, прошептав,
что-то похожее на «Прощай, Эля» и, круто повернувшись, стал выбираться
из толпы. Людочка, бросив землю, невольно следила за ним. Он, вдруг,
остановился, прохрипел: «Ты!» и, по большой дуге, обошел, словно что-то
мерзкое.

Вот, тут-то Люда и увидела Стаса Мезенцева с перекошенным от злобы
лицом. Глаза их встретились. Он попытался изобразить удивление, но
актер из него был никакой. Кроме злобы и подлого скрытого злорадства,
его физиономия ничего не выражала. Было это одно мгновение, но ее уже не
могла обмануть постная маска притворной скорби. Стас бросил горсть
мерзлой земли и остановился над могилой, изображая крайнюю степень
отчаяния. Так он и стоял, пока его не попросили отодвинуться ребята,
закапывающие могилу. Потом он выбрался из рассыпающейся толпы, торопясь
поскорее уйти с кладбища. Люда с беспокойством провожала его глазами.

- Это он, Мезенцев? – сжал ее руку Мишка.

- Он. Надо же, что-то сделать, ведь уйдет.

- Не уйдет. Вон Виктор и еще кто-то, догоняют его.

Как из-под земли, возле них очутился Кротов.

- Здравствуйте, Людмила Сергеевна. Здравствуй, Михаил – пожал им руки
Андрей. – Я не ошибся, вон тот гражданин, кого остановили мои ребята –
Мезенцев?

- Здравствуйте, Андрей Викторович, это он. Понимаете, он не удивился,
увидев меня, хотя пытался сделать вид – зачастила Людочка, в волнении,
не отпуская его руки – значит, он знал, что я в Москве. А где он меня
мог увидеть, только во дворе Мишиного дома. И, еще, он не смог скрыть
злорадства. Это я точно заметила. А он не на зеленых «Жигулях» приехал?

- Нет, Людмила Сергеевна, на такси он приехал. Пойдемте, неудобно здесь
стоять.

Мишка и Людочка положили свои лилии на, заваленную венками и цветами,
свежую могилу. Мишка мгновение постоял и, взяв под руку Людочку,
медленно повел ее к дорожке.

- Бедная Элька, поверь, родная, мы были только друзьями.

- Не надо, Миша, не оправдывайся. Даже, если у нее к тебе были и не
совсем дружеские чувства, теперь это не имеет никакого значения. Я
совсем не ревную и мне грустно, словно похоронили близкого мне человека.

Андрей стоял на дорожке, поджидая их.

- Значит, Вам показалось, что Мезенцев не удивился, увидев Вас. Жаль,
что доказать это, совершенно невозможно. Ну, я побежал, ребята меня
заждались. Всего Вам, кажется, Людмила Сергеевна, теперь Вы не будете
утверждать, что Миша Вам не жених. На свадьбу пригласите, не держите на
меня зла. – Хохотнул Андрей, убегая.

На поминки, устроенные в одном из кафе, они не поехали. Людочка боялась,
что привязала Дину к дому, хотя она собиралась в театр на Таганке, куда
ее, кажется, готовы были принять. Да и не горели они желанием сидеть на
этих поминках. Когда они вышли из ворот, то увидели, Катьку,
отбивающуюся, от девчонок, которые пытались затащить ее в автобус.

- Девочки, – подошел к ним Мишка – чего Вы пристали к человеку. Катя,
давай мы тебя подвезем.

- Ой, правда, – обрадовалась Катька. Пока, девочки, извините, не могу я
сейчас есть, снова слушать все это.

В машине Людочка села рядом с Катей.

- Катя, куда тебя отвезти? – повернулся к ней Мишка.

- Не знаю, Миша, в общагу не хочется. Знаешь, ты меня высади около
забегаловки, что возле общежития. Кофе выпью, чем-нибудь, перекушу, а
потом завалюсь спать, продрогла я немного. – Бесшабашно начала Катя, а
под конец в ее голосе послышалась такая тоска, что у Людочки защемило
сердце.

- Знаете, Катенька, поехали к нам. И кофе у нас найдется, и скушаем
чего-нибудь. – Сказала, и сама испугалась, что это она, это ж не ее дом,
с ума она сошла.

- Точно, Катька, поехали. Я тебя с мамой познакомлю. Никогда не пила
кофе с кинозвездой? Во, сподобишься. – Хихикнул Мишка.

Девчонки уже битый час, с небольшими перерывами катались с горки, а Дина
безуспешно пыталась оторвать их от этого увлекательного занятия. Каждый
раз, когда Нюська, плюхнувшись на попу и завалив, как попало, Сашку к
себе на колени, с криком, визгом, заливистым смехом, скатывалась вниз,
врезаясь внизу в довольно уже приличный сугроб, она, с надеждой,
бросалась к ним, умоляя сжалиться над бедной бабушкой. У бабушки ручки,
ножки замерзли, и сама она уже превратилась в ледышку. Но Сашка,
выкарабкавшись из сугроба, упрямо топала наверх. Крикнув тете Дине, что
они прокатятся, еще самый, самый последний разочек, Нюська бежала
догонять, маленькую вредину.

Поэтому Дина с радостным воплем кинулась навстречу, въезжавшей во двор,
знакомой машине. Рассеяно кивнув незнакомой девушке, в вязаной шапочке и
потертой дубленке, с облегчением, закричала:

- Все, сами справляйтесь со своим маленьким извергом, я побежала
отогреваться, ног уже под собой не чую. Нюська! Идешь со мной?

- Иду! – бросилась за ней, тоже порядком уставшая, Нюська.

Покинутый бабушкой и подружкой, изверг, стоя на горке, хотел было
зареветь, но, увидев родителей, радостно вякнул, шагнул, запнулся,
шлепнулся на живот и покатился вниз, раскинув ручки, ножки. И, конечно,
врезался головенкой в сугроб. Испуганно вскрикнув, встревоженная
мамочка, кинулась извлекать родное дитятко из сугроба.

Пока Людочка суетилась, отряхивая, осматривая, ругая и целуя дочурку,
Катька удивленно разглядывала Мишку гневными глазами инквизитора,
разоблачившего презренного еретика:

- Как ты мог скрывать от бедной Элички, что у тебя жена и дочка,
бессовестный, бессердечный изменник. – Накинулась она на него, со всей
страстью своей артистической натуры, шипя, как рассерженная змея.

Но подлому изменнику было все, как с гуся вода. Нимало не смутившись, он
облапил, слабо сопротивляющуюся, Катьку и поволок к подъезду:

- Люда, мы пошли, тащи Сашку домой. Во-первых, что у меня дочка, я узнал
недавно. Это длинная, грустная и запутанная история. Во-вторых, я давно
люблю Людочку, и изменять ей не собирался. С Элей у нас были чисто
дружеские отношения.

- Это у тебя были чисто дружеские отношения, а она, дурочка, влюбилась в
тебя. Ты, что слепой, не видел этого. Надо было сказать, что ты любишь
другую.

- Честное слово, хотел сказать. Не успел.

- Ладно, отпусти меня. Послушай, неужели тут убили Эличку.

- Тут. Катька, завязывай мотать мне душу. Все, молчи, мои идут.

Подхватив на руки Сашку, он, пободал ее, ласково, ворча:

- Ах, ты чертенок, замучила, заморозила бабушку.

Отогревшаяся под горячим душем, Дина и Нюсечка дружно накрывали на стол
и разогревали обед: борщ и макароны по-флотски. Для Сашки была
приготовлена каша, компот и, нарезанное тоненькими пластиками, куриное
мясо.

- Раздевайтесь, умывайтесь и садитесь за стол – бодро распорядилась
Дина.

Людочка сразу же потащила Сашку в детскую, переодеваться, Мишка еще
возился в прихожей. Дина, увидев, смущенно топчущуюся в дверях, Катьку,
приветливо ей улыбнулась:

- Проходите, не стесняйтесь. Извините, я так замерзла, что не
расслышала, как Вас зовут.

- Мам, я специально затащил к нам Катю, чтобы познакомить ее с тобой –
чуть протолкнул ее вперед Мишка, покровительственно положив ей руки на
плечи. – Катюша самая талантливая студентка в нашей группе, если не во
всем институте.

- Не слушайте Вы его, Дина Иосифовна, это он ко мне, как к старосте
группы подлизывается. Лучше бы не прогуливал, балабол. – Зарделась
Катька от смущения и удовольствия.

- Еще, мамочка, этот артистический гений, имеет ехидный и зловредный
характер.

Дина с интересом посмотрела на девушку, имеющую, вообщем-то, ничем не
примечательную внешность.

- Я уверена, Катенька, Миша, действительно, считает Вас очень
талантливой. Мой сын не настолько меркантилен, чтобы льстить Вам по
столь, для него, незначительному поводу. Он, хоть и непутевый, но не
трус. Мишка ты обязательно должен меня пригласить на один из Ваших
студенческих спектаклей. Мне очень хочется увидеть Вас, Катюша, на
сцене.

- Спасибо, Дина Иосифовна.

Появление в комнате Людочки и Сашки отвлекло Дину.

- Людочка, может, я покормлю Сашеньку, пока ребята умываются, да и тебе
надо переодеться.

После того, как, нагулявшуюся, сытую Сашку уложили спать, наконец, сели
за стол. Сашка уснула, не дослушав сказки, которую басовитым шепотом
рассказывал ей Мишка. Получив, после борща, полную тарелку макарон, он
весело взглянув на Дину, ехидно заметил:

- Макароны по-флотски – единственное блюдо, которое, моя мамочка, умеет
готовить, как произведение искусства.

- Молчи, бесстыдник, как ты смеешь надсмехаться над родной матерью.

- А почему именно макароны по-флотски – бесхитростно спросила Катька –
макароны, действительно, очень вкусные, Дина Иосифовна.

- Опережая мать, Мишка пояснил:

- У меня папочка обожал макароны по-флотски, а по сему, меня в детстве
ими кормили, чуть ли не через день.

- Возмущенная бестактностью жениха, Людочка больно ущипнула его под
столом.

Против ожидания, бестактность сына, Дина восприняла, даже, с юмором.

- Скажи спасибо мамочке, сынок, это благодаря, этому замечательному
блюду, ты вытянулся с коломенскую версту.

- И мне понравились макароны – подала голос Нюсечка – можно добавки,
тетя Дина? Я, может, тоже хочу подрасти.

- Кушай, моя дорогая, тебя тоже загоняла, наша неугомонная Сашенька.
Катенька, Вам еще положить.

- Что Вы, Дина Иосифовна, я так растолстею.

- Катька, ешь, не стесняйся, с харчей в забегаловке, что возле
института, не очень-то растолстеешь. – Поощрил девушку хлебосольный
Мишка.

После обеда, скорее ужина, Катя вызвалась помочь убрать со стола. Дина,
не очень-то любившая заниматься домашними делами, сославшись на
усталость, прилегла, с книжкой, отдохнуть.

Дамы в составе Людочки, Кати и Нюсечки шустро убрали и перемыли посуду,
и Катя стала, с некоторым сожалением, собираться домой в общежитие.
Мишка, ни слова не говоря, надел куртку, чмокнул в щечку Людочку и
выскочил за дверь, крикнув Кате, что будет ждать ее в машине. Так, что
Катькины жалкие попытки убедить его, что она прекрасно доберется на
метро, достались Людочке, которая, смеясь, поцеловала ее и ласково
подтолкнула к двери.

- Счастливец ты, Мишка, – вздохнула Катька, грустно глядя в боковое
стекло. – У тебя такие красивые, талантливые мама и жена, и дочка у тебя
прелесть. А я… надо ж было уродиться такой матрешкой из городишки,
которого и не на всякой карте найдешь. Какая из меня актриса, буду всю
жизнь играть, в лучшем случае, роли второго плана, в таком же заштатном
городке. Знаешь, у нас неплохой театр. Вот туда и вернусь.

- Катька, ты же себе цены не знаешь. Ты хороша такая, какая есть.
Красоток много, а Катенька Рогожина у нас в институте одна. Ты
талантище, и я не один так считаю. Так, что не вешай нос. А что касается
красоты, думаешь, если родилась красивой, будешь век счастливой? Маме и
Людочке за глаза хватило этого счастья. Да, кстати, ты, хоть раз, видела
мужа Эльвиры?

А ты откуда знаешь, что она была замужем? Она не только никому не
говорила, но и вспоминать не хотела этого подонка. Даже, везде
называлась своей девичьей фамилией – Зелинская. И почему ты о нем
вспомнил?

- Надо, Катенька, надо, так, что, видела или нет?

- Видела. Это было в октябре. Эля тогда приглядела меня на одну ролишку
в сериале, который снимал Леонид Олегович. На съемочной площадке мы и
сдружились с Элей. Я помогала ей, когда не была занята на съемках.

- Ну, дальше, Катя, дальше.

- Вечером, после съемок, она пригласила меня в свою машину, подвезти в
общагу. Только мы к машине подошли, он и вырос перед нами, как из-под
земли. Я отошла, и они минут пятнадцать, довольно бурно, разговаривали.
Она потом и сказала, что это ее муженек. Денег требовал, подлец. Кстати
и сегодня, на кладбище видела, убитого горем из себя строил, гад.

- Сегодня и я его видел, что тогда было?

- Да ничего, мы сели в машину и уехали, к черту она его послала. А он,
кажется, в какой-то «Жигуленок» сел.

- Какой «Жигуленок», цвет какой? – От волнения Мишка, даже, охрип.

- Ты чего всполошился, какая разница, темные какие-то, да я и не
обращала внимания. Это, что так важно? Кажется, зеленые.

- Зеленые, ты уверена?

- Да, ни в чем я не уверена. Кто же знал, что через два месяца, тебе это
понадобится. – Катя несколько минут рассматривала взволнованного Мишку,
вцепившегося в баранку, потом ахнула, от мелькнувшей догадки. – Ты, что
думаешь, этот гад ее убил? А причем тут «Жигули»?

- В тот вечер во дворе стояли зеленые «Жигули», четвертой модели.

- Не, помню, что «Жигули», а какие не скажу.

- Ладно, годится и, что помнишь, все, приехали, спасибо тебе, Катюшка,
пока.

Дома Мишка застал сугубо деловую обстановку. Людочка с азартом
барабанила по клавиатуре. Из маминой комнаты доносилась английская речь.
Мишка прислушался. Мама медленно, четко, иногда, терпеливо повторяя,
произносила фразы. Нюська, запинаясь и задумываясь, отвечала, сбиваясь
на русский. Он заглянул в приоткрытую дверь – они еще и играли в
шахматы. То, что мама прилично играет в шахматы, он знал, но Нюська его
опять удивила. По тому, как мама задумчиво теребила прядку, он понял,
что девчонка серьезный противник.

Подойдя к Людочке, он, опустившись на коврик, прижался головой к ее
коленям.

- Мишка, не мешай, не видишь, я работаю.

- Вижу, что ты променяла меня, на какого-то, выдуманного тобой,
супермена, спасающего безрассудную героиню, которая, в очередной раз,
вляпалась в неприятную историю. – Обиженно пробурчал Мишка ей в колени.

- И совсем наоборот – хихикнула Людочка, шутливо дернув Мишкин вихор. –
Это умненькая, отважная героиня, пытается вытащить глупого супермена из
истории, куда он умудрился вляпаться.

Тут в соседней комнате раздался торжествующий вопль Нюсечки:

- Сдавайтесь, тетечка Дина, сейчас Вам будет мат в три хода, или Вы
теряете ферзя и все равно проиграете.

- Черт, как же я умудрилась! Прошляпила, такую нехитрую комбинацию. –
Огорченно охнула Дина – коварная ты девчонка, Нюська, заболтала меня,
вот, я и попалась.

- Еще сыграем, тетечка Дина? – откровенно радовался коварный ребенок.

- Ну, уж нет, реванш я отложу до лучших времен. А тебе, моя дорогая,
пора спать.

- Ну, еще немножко, тетя Дина. Давайте еще, поговорим по-английски. –
Заканючила хитрюга.

- Нюсечка, не хитри. Ты же сама знаешь, что уже поздно. Если ты хочешь,
что-нибудь съесть, я налью тебе теплого молока и сделаю бутерброд.

- Ненавижу теплое молоко, лучше один бутерброд. – Смирилась Нюсечка.

- Вот и славно, вместо молока, кажется, немного компота осталось, а если
ты не будешь капризничать и ляжешь, то перед сном мы позвоним папе. –
Обняв девочку, Дина повела Нюсечку на кухню.

При их появлении, Мишка нехотя поднялся.

- Что, шахматный гений, вместо того, чтобы увенчать победительницу
лавровым венком, предлагают жалкий бутерброд, и постель в такую рань.
Не вешай нос, гроссмейстер, вся жизнь состоит из больших и маленьких
обид и несправедливостей. – С философской меланхоличностью изрек Мишка,
сочувственно цокая языком и качая головой.

- Иди ты к черту, он еще будет издеваться – окрысилась Нюська,
совершенно, не склонная, воспринимать мир философски.

Укоризненно взглянув на сына, Дина вместе с Нюсечкой скрылась на кухне.

- Вот тебе, за Нюсечку – шлепнула философскую макушку, Людочка. – Все,
не смей ко мне прикасаться, злой насмешник. И не стыдно тебе.

- Виноват, исправлюсь. Я ей шоколадку куплю, чтобы не обижалась. А,
вообще-то, это Вы, сеньора, виноваты.

- А я то, здесь, причем? – возмутилась Людочка.

- Конечно, кто, как не наша любимая учительница, научила своих учеников,
беззлобно подшучивать над ближним. У кого был остренький язычок, который
мы любили, и которого немножко побаивались. Помнишь, – Мишка обнял,
зардевшуюся Людочку, – что первые слова, с которыми ты ко мне
обратилась, была язвительная шутка.

- Да, и тут же, услышала язвительный ответ от наглого, длиннющего
мальчишки. Да еще на английском языке. Каково это было слышать молодой,
только, что назначенной, классной руководительнице. – Прильнула к нему
Людочка.

- Сознайся, ты же заметила, какой впечатление на меня произвела.

- Конечно, наверно, потому и съязвила.

Поток воспоминаний прервало появление Нюсечки, сделавшей вид, что ей
никакого нет дела до, потерявшей всякий стыд, парочки. Переглянувшись,
Мишка и Людочка дружно прыснули. Нюсечка гневно дернула плечами и
проворчала:

- Я пошла спать, прошу не шуметь – и, помолчав, выдала, – а обниматься,
при детях, неприлично. – Пустив эту парфянскую стрелу, она
демонстративно захлопнула за собой дверь. Вслед за ней из кухни вышла
Дина:

- Все резвитесь, молодые люди. Людочка, а Нюсечка ведь тебя ревнует.

- Вот, еще, очень надо – высунула нос Нюська.

- А подслушивать под дверью, тоже верх неприличия – мстительно, в
пространство, сообщил Мишка.

- Ладно, хватит вам воевать – засмеялась Дина. – Давай-ка, Нюсечка,
лучше мы позвоним папе. А Вы, мои дорогие, шли бы тоже спать. Миша тебе
завтра рано вставать, а Сашенька врядли не проснется ночью.

Утром Мишка, наскоро, стараясь не шуметь, поотжимался, помахал гантелями
и, облившись контрастным душем, стоял у зеркала, решая трудную задачу,
бриться или отпустить богемную, диссидентскую бороду. В бороде он,
конечно, будет выглядеть шикарно, но сомнительно, что это изменение его
внешности, понравится Людочке, не говоря уже о маме. Приняв Соломоново
решение, что на сегодня сойдет и так, обмотавшись махровой простыней,
он заявился на кухню, где мама уже приготовила ему немудрящий завтрак,
а именно, ненавистную яичницу. С грехом пополам, он проглотил ее и,
запив, треклятый продукт, кофе, чмокнул мамочку в щечку и пошел
одеваться.

Как он не старался, Людочка, все же, открыла глаза.

- Спи, моя хорошая, спи – наклонился он к ней, чтобы поцеловать.
Горячие, нежные руки обвили его шею:

- Колючий. Небритый идешь в институт, лентяй. Приходи пораньше, я буду
скучать. И не смей никого провожать. Особенно, свою Катьку, которой ты
так восхищаешься.

- Ревнуем, значит, ревнуем, а ревность наказуема – зарычал Мишка,
дорываясь губами, до обнаженной шеи, плеч, груди.

- Прекрати, сейчас же, прекрати – отбивалась Людочка. – Пожалуйста,
Мишенька, не надо, ты опоздаешь – уже жалобно просила она его.
Чертыхнувшись, Мишка, освободился от ее рук и, нехотя, поднялся.

- Пока, любовь моя, я постараюсь не задерживаться. А Катька –
замечательная девчонка – озорно поддразнил он Людочку и выскочил за
дверь, ловко увернувшись, от, запущенной в него, подушки.

В институте нужно было сидеть на консультациях, сдавать зачеты, а не
ходить с дурацким видом, вперив в пространство отсутствующий взгляд. В
который раз он мысленно прокручивал в голове информацию, полученную от
Катьки, пытаясь найти, хоть какую-нибудь зацепку. Той машины, если она
была у Мезенцева, наверняка уж нет. Как узнать, что в действительности,
тогда у него были зеленые «Жигули». И где они сейчас. Все, без Кротова
это не выяснить. Значит нужно идти к Кротову.

На консультации по драматургии древней Греции, Катька толкнула его в
бок:

- Ты, что сегодня, как мешком пришибленный? Пиши, давай, зачет же
сдавать. И сессия на носу.

Мишка отмахнулся:

- Сдам как-нибудь. Слушай, Катька, я после звонка смоюсь, прикрой, будь
человеком, вот так надо.

- Ох, Мишка, какие у тебя дела перед сессией? – Осуждающе, взглянула на
него Катя. Но, увидев, его умоляющую физиономию, безнадежно вздохнула. –
Все равно же сбежишь, черт с тобой, прикрою.

Андрей, оторвавшись от бумаг, потер усталые глаза:

- Привет, нежених, с чем пожаловал? Никак по делу Мезенцевой? Все в
сыщика играешься. Поубивал бы этих доморощенных Шерлок Холмсов, из
рогатки! Ладно, не обижайся, есть, что-то новенькое?

- Здравствуйте, Андрей Викторович, – не принял шутливый тон Мишка. –
Есть, а, насколько важное, вам судить. Позволите начать?

- Подожди, я Виктора позову, чтобы ему потом не пересказывать.

- Войдя, Виктор пожал Мишке руку, сел, и с детским интересом,
приготовился слушать.

Изложив, со всеми подробностями, все, что ему стало известно от
Катерины, Мишка замолчал, с волнением, ожидая, что ему скажут сыщики.

- Любопытно. – Андрей, задумчиво, почесал короткий ежик седеющих волос.
– Ты правильно сделал, что пришел с этим к нам. Начальство торопит,
как-никак, убита родственница известного режиссера. А против ее мужа,
кроме того, что ее смерть ему выгодна, у нас ничего нет. И, хотя он взят
в разработку, Людмила Сергеевна остается подозреваемой номер один.

Мишка возмущенно вскочил.

- Сядь, чего ты всполошился. Если твоя знакомая, даст официальные, под
протокол, свидетельские показания, то ситуация во многом изменится. Хотя
из того, что ты рассказал, хорошую шубу не сошьешь. Говоришь, ей
показалось, что «Жигуль» был зеленый. Понимаешь, показалось. В темноте
все кошки серы. Может синие, может красные. А может, и вообще, это не
его была машина. Просто, бомбилу поймал. Ладно, во всяком случае, у нас
появится основание для того, чтобы взять его под колпак. Витя, бери
оперативку, и дуй с Михаилом в институт, ловите там, как ее, Катерину
Рогожину, и возьми у нее официальные показания. Мишка, как думаешь, не
заартачится.

- Нет, Катька человек.

- Мы знаем, что Мезенцев, сейчас, снимает комнату в Бирюлево, у одной
тетки, этакой бизнес-леди с барахолки. У той действительно были
«Жигули», оставались после смерти мужа, говорит, что давно продала их по
доверенности. Ничего о них не знает, даже, не смотрела, на фиг де они ей
не нужны были, за копейки продала. По-хорошему, надо бы разузнать все об
этих «Жигулях».

Им повезло. Катьку они поймали, когда она выходила из института. Мишка
налетел на нее и, не дав ей опомниться, затащил в машину. Познакомил с
Виктором. Виктор, вдруг, стал, до невозможности, любезным. Наговорил ей
кучу комплиментов, выпросил номер ее дешевенького мобильника, обещал
подвезти, куда бы она ни пожелала, хоть на край света. Сказал, что,
просто, счастлив, познакомиться с будущей, он уверен, кинозвездой. И
ему, конечно, очень неловко, но ничего не поделаешь, служебный долг
обязывает. Мишка, даже, рот разинул, поражаясь, его способностям.

Катька смущалась, краснела от удовольствия, но рассказывала подробно,
толково и, даже, в лицах показала, как ругались Эля и ее гад муженек.
Кроме того, она еще раз, старательно припомнила, все, что касается
машины, в которую сел Мезенцев. Потом они отвезли ее в общежитие. На
прощанье Виктор, поцеловав у, залившейся маковым цветом, Кати ручку,
робко попросил разрешения позвонить ей. Вырвав у него руку, Катька
пробормотала, что разрешает, и бегом бросилась к подъезду общежития.

Возвращаясь, Виктор, крутя баранку, мечтательно улыбался и насвистывал,
какую-то популярную песенку. Мишка же был хмур и зол. Ему было обидно за
Катьку. Ишь, охмурил бедную, мент паршивый.

- Слушай, Витя, мы с Катькой друзья, и я ее в обиду не дам. Она талант
и, в самом деле, может стать кинозвездой. Так, что, за нее я и башку
могу оторвать, ты это учти.

- Мишка, да, ты че. Катюша мне здорово понравилась. Ей богу, не обижу, у
меня серьезно.

- Ну, если так, тогда ладно. Серьезно можно, она стоит того. Но смотри,
я предупредил.

Открыв дверь своим ключом, Мишка тихонько разделся, в квартире было, на
удивление, тихо. Людочка сидела за компьютером и, с увлечением, писала,
громко стуча по клавиатуре. Она всегда, когда увлекалась, нещадно
барабанила. Ехидничая, Мишка, с серьезным видом, утверждал, что Людочка,
таким образом, вколачивает свои нетленные произведения, в анналы русской
литературы. Людочка обижалась и сердито отбивалась от него, когда он,
выпрашивая прощения, лез целоваться. Сашка, по-видимому, спала, а
остальные обитатели квартиры, где-то шлялись.

Затаив дыхание, Мишка подкрался и приник к склоненной шейке. От
неожиданности, Людочка вскрикнула, и тут же из детской донеслось
хныканье, проснувшейся Сашки.

- Дурак, меня напугал, Сашку разбудил.

Мишка обнял, все еще сердитую, Людочку, еще раз чмокнул ее, и они
вдвоем пошли успокаивать, уже всерьез ревущую, Сашку. Покормив дочку и
голодного мужа, Людочка хотела снова сесть за компьютер, отослав Мишку,
гулять с дочерью. Но тот возразил, что не может допустить, чтобы его
жена зачахла без свежего воздуха. Пришлось ей смириться, и гулять они
пошли втроем. Они по-очереди катались с Сашкой с горки, дурачились,
Мишка, посадив Людочку и Сашку в санки, рысью катал их по двору, в конце
концов, свалил в сугроб, на крутом повороте. За что и был повержен в
снег, подлой подножкой Людочки. И тут на них, с истошным, ликующим
криком, свалилась, вылетевшая из, въехавшей во двор, «Тойоты», Нюсечка.


Дина вышла из машины, и, снисходительно улыбаясь, наблюдала, как
дурачится молодежь, до тех пор, пока, хохочущая Нюська, не закружила ее,
прячась от, погнавшегося за ней, Мишки. В результате она тоже, не смотря
на протесты, оказалась в сугробе, в объятиях Людочки и с визжащей Сашкой
на коленях.

Домой они завалились все в снегу, румяные, потные, расхристанные, но в
замечательном настроении. Отправив, дам приводить себя в порядок, Мишка,
притащивший целый пакет провизии, завладел кухней, готовить ужин. В
помощь, в качестве поваренка, он взял только Нюську. Заявив остальным
дамам, чтобы они занимались собой и не мешали.

За ужином Дина сообщила, что ее готовы принять в театре на Таганке и в
БДТ. Там и там она сказала, что подумает. Решение от нее ждут, через
неделю. Нюська, с азартом поглощая обалденно вкусное Мишкино блюдо,
неизвестного названия, захлебываясь, делилась впечатлениями, от
сегодняшней поездки по Москве. Набегавшуюся, навизжавшуюся,
надышавшуюся зимним, морозным воздухом, Сашеньку, Людочка не успела,
даже, донести до кроватки, как она уже сладко сопела. Нюська, зевнув,
побрела в комнату Дины, сообщив, что ложится почитать, купленный, новый
роман Милки Вилковой «Камо грядеши, Катенька».

Выйдя из детской, Людочка села на диван рядом с Мишкой, привалившись к
нему, усталым, приятно гудящим телом. Из кухни доносился журчащий смех
Дины, уже с полчаса болтавшей с Семой. Только Мишка потянулся обнять
Люду, как в его кармане загудел телефон. Чертыхнувшись и взглянув на
экран, он вышел в прихожую. Звонил Виктор.

- Мишка, как ты считаешь, если я, сейчас, приглашу Катюшу в кино, она не
пошлет меня к черту.

- Скажу, если расскажешь, что Вы решили с Мезенцевым.

- Да, что с ним решать, завтра берем его под наблюдение. Для начала,
организуем вызов к адвокату по поводу наследства.

- Где и когда?

- Мишка, только не вздумай мешаться.

- Мешаться не собираюсь, а знать хочу.

- Ладно, черт с тобой, завтра позвоню. Говори.

- Лучше пригласи погулять, а потом затащи в кафе. Наверняка, сидит без
денег.

- Заметано. Спасибо.

- Из-за кого ты от меня прятался? – С деланным равнодушием спросила
Людочка, когда Мишка снова обнял ее. – Кто звонил?

Мишка, состроив смущенно-таинственную физиономию, с таким же деланным
равнодушием, забормотал, пряча смеющиеся глазки:

- Да, так, один человек. Не волнуйся, ничего особенного.

Возмущенно оттолкнув Мишку, Людочка встала с дивана и включила
компьютер:

- Убирайся, не мешай мне работать.

- Ах, так! – Вскричал шепотом Мишка, с трагическим видом Чацкого, в
финальной сцене. – Пойду искать по свету! Где оскорбленному есть чувству
уголок! Карету мне! Карету!

- Фигляр бездарный! – Прошипела вслед ему Людочка.

На кухне, он, как ни в чем небывало, приобнял Дину, только что,
отключившую мобильник:

- Как там Семен поживает, мамочка? Надеюсь, скучает?

- Говорит, что очень скучает – смущенно улыбнулась Дина. – Ты не
осуждаешь, свою свихнувшуюся мамочку, сынок?

- Что ты, я рад за тебя.

- Спасибо, родной, – поднявшись на цыпочки, поцеловала его Дина. – Никак
не могу привыкнуть, что ты у меня такой большой.

- Мам, прогуляюсь-ка, я перед сном. Заодно куплю хлеба и кофе к
завтраку. Для Сашки, что-нибудь, присмотрю, еще и сигарет у меня нет.

- Не много ли куришь, сыночек?

- Постараюсь курить меньше, мамочка. Ну, я пошел.

Войдя в комнату и увидев, горестно сгорбившуюся у компьютера, Людочку,
Дина поняла, что молодежь опять поссорилась.

- Что произошло, дорогая, – обняла ее Дина.

- Ничего не произошло – хлюпнула носом Людочка, слезинка капнула на
клавиатуру. – Не любит он меня. Опять, какая-то дрянь позвонила ему, он
и побежал.

- Глупенькая, в магазин он пошел, за сигаретами, хлебом и кофе к
завтраку. Минут, через двадцать придет.

- Да, а зачем скрывать, кто позвонил? Еще издевается, Чацкий
доморощенный! – Совсем разобиделась Людочка, прильнув к животу Дины.

- А вот этого прощать нельзя.

- А я и не прощу, пусть только заявится.

- Вот и правильно и плакать совсем не нужно. А помучить любимого, бывает
совсем не вредно. Чтоб не зазнавался.

И все-таки червячок сомнения заставлял Людочку напряженно
прислушиваться. И когда она услышала скрип поворачивающегося ключа, она
постаралась принять холодный, неприступный вид, хотя сердце радостно
подпрыгнуло. Мишка же, негодяй, сделал вид, что ничего не замечает.
Спокойно разделся в прихожей, причесался перед зеркалом и, подхватив
пакет, отнес его на кухню. Войдя в комнату, он по-хозяйски облапил,
высокомерно отвернувшуюся от него, Людочку:

- А я, что-то вкусненькое принес для моей злючки. – Мишка вложил в ее
ладонь баночку крабов. Утром на завтрак будет салат из крабов. – И
Людочка почувствовала, что гнев на Мишку катастрофически тает. Ей уже,
совсем, не хотелось отталкивать его и мучить своей холодностью. «Боже
мой, как мало мне нужно, чтобы растаять» – думала Людочка, борясь с
нарастающим желанием и счастьем, что он никуда не ушел, что подумал о
ней.

- Ты вел себя отвратительно – пробурчала она, в беспомощной попытке
скрыть, что с каждой минутой, слабеет в его руках.

- Виноват, моя дорогая, паршивый у меня характер, но я надеюсь, годам,
так к шестидесяти, исправиться.

- Мишка, до чего же ты противный, тебе, что нравится меня злить?

- Что ты, моя прелесть, как ты могла подумать обо мне такое. – Целуя,
подхватил ее на руки Мишка. Но все же, не удержался и, щекоча ей, ушко
губами, прошептал, – если, только, самую малость, чуть-чуть.

Людочка хотела возмутиться, но, поняв, что Мишка ее подначивает,
засмеялась, обняла его и, уютно устраиваясь головой на его плече,
довольно чувствительно куснула, подвернувшийся ей, кусочек шеи.

От этих, несколько фривольных игр, их отвлекла, вышедшая из комнаты,
Дина. Людочка смущенно спрятала от нее лицо у Мишки на груди.

- Идите, ребятки, спать, Нюсечка уже спит. Я тоже, сейчас, завалюсь. –
Проходя в ванную, благожелательно промурлыкала Дина. – Спокойной ночи, я
рада, что у Вас снова мир и согласие в семье.

- Очень мудрое предложение, как ты считаешь, дорогая. Только спокойной
ночи я тебе не обещаю – жарко прошептал Мишка, утаскивая Людочку в их
комнату.

Людочка лежала в темноте и решала почти неразрешимую задачу: где, когда
и как она может встретиться с Мезенцевым. Рядом, доверчиво положив ей
голову на плечо, безмятежно посапывало ее сокровище. Этот упрямый
дурачок, явно решил, наряду с милицией, следить за Стасом. Это, как она
считала, было глупо и опасно. Загнанный зверь, в любой момент мог
показать зубы, а Мишку он узнал и ненавидел.

Она, все-таки, сумела, как бы, между прочим, узнать, что Виктор пообещал
Мишке сообщить, где и когда будет Стас. Мишку, усталого, разнеженного,
после ее бурных ласк, она заставила рассказать, и кто звонил, и как
Виктор ухаживал за Катей, и как он шантажом вынудил Виктора дать
обещание.

И тут ей в голову пришла простая мысль. Стас обязательно, если она у
него есть, поедет к адвокату на машине. Даже если она та, на которой он
приезжал к ним во двор. Он, наверняка, изменил ее внешний вид, допустим,
перекрасил. И, тем не менее, он, ни за что, не поедет на ней прямо до
места назначения. Значит, оставит ее за квартал, два. Вот, там его и
нужно ловить. Это хорошо, что за ним будут следить, значит, ее
подстрахуют. Нужно будет постараться, заставить его, чем-нибудь, себя
выдать. Он боится, очень боится, так, как понял, что выдал себя, не
сумев, сыграть удивление, при встрече на кладбище. Остановка за малым,
определить время и место рандеву.

Поняв, что для дальнейшего размышления, ей не хватает информации,
Людочка зевнула, осторожно, чтобы не разбудить Мишку, повернулась на бок
и закрыла глаза. Через несколько минут она уже спала.

Весь день, до прихода Мишки из института, Людочка не находила себе
места. Дина и Нюсечка, лицемерно извиняясь и отводя, притворно виноватые
глазки, после завтрака сообщили, что хотят немножко покататься по
Москве. К обеду они обязательно вернутся и возьмут Сашеньку под свою
опеку. По-очереди, поцеловав Сашку и Людочку, пытающуюся скормить
доченьке «за бабушку» очередную ложку, протертого, очень полезного,
супчика, они выскочили за дверь.

Кое-как, Людочка, все же, накормила Сашку. Умыла, одела ее и села с ней
читать стишки Агнии Барто, с довольно симпатичными картинками. Потом они
с Сашкой погуляли, покатались с горки, но морозец был приличный, поэтому
пришлось хватать ее в охапку и тащить домой. Все это ее пока отвлекало.
В принципе, Сашка была, относительно, самостоятельным ребенком и могла,
не надоедая мамочке, с часок, сама себя, чем-нибудь, занять. Усадив
Сашку в стул, Людочка дала ей лист бумаги из альбома и пару фломастеров.
Подумав, решила, на обед, сварить борщ. Борщ – блюдо сложное. Поэтому
она еще час сносно справлялась с нервной дрожью. Ее грызло подозрение,
что вместо того, чтобы сдавать зачеты, Мишка, где-то, выслеживает Стаса.


Как на грех, Дина и Нюсечка, куда-то пропали, хотя обещали вернуться к
обеду. Сашке надоело развлекаться в одиночку, и она потребовала к себе
внимания. Пришлось ее кормить, этим самым борщом, потом, уложив в
кроватку, рассказывать сказку, пока она не уснула. После этого стало
совсем невмоготу.

Бесцельно она моталась по квартире. Пыталась сесть за компьютер, все
было не то и не так. С досадой, она захлопнула ноутбук. Наконец,
приехали и эти бессовестные гулены. Хмуро выслушав униженные извинения,
она усадила их за стол, есть борщ. Неумеренные, льстивые восторги, тоже,
нисколько ее не тронули. Холодно пожелав им приятного аппетита, она
снова села за компьютер. Попыталась сосредоточиться и, даже, выжала из
себя несколько фраз. Поев, и видя, что Людочка, явно, не в духе, Дина и
Нюсечка, почли за благо, скрыться в комнате, играть в шахматы. А Мишки
все не было. «Господи, да, где ж его носит, уже шестой час». От
неприятного предчувствия, начало дрожать все внутри. Приходилось сжимать
зубы, чтобы не стучать ими, как кастаньетами. «Если, сейчас, меня
кто-нибудь тронет, у меня начнется истерика. Дура, неврастеничка. Он!
Слава богу, пришел».

Людочка еле сдержалась, чтобы не броситься в прихожую, то ли повиснуть у
Мишки на шее, то ли залепить ему пощечину. Явился, живой, невредимый.
Румянец во всю щеку. Радостная улыбка до ушей. Подошел, сжав плечи,
чмокнул в макушку. Теплый, родной, вкусно пахнущий морозным воздухом.
Чтобы не заплакать слезами облегчения, глухо проскрипела:

- Почему так поздно?

- Зачеты сдавал. Поздравь, два зачета, как с куста.

- А позвонить у тебя времени не нашлось? Телефон зачем-то дома оставил.
Ты знаешь, сколько сейчас времени? Наплевать тебе на меня – только
появление в комнате Дины и Нюсечки, заставило ее удержаться, от
позорного, истерического визга. – Прости. Есть будешь?

- Буду. Голодный, как волк. – Испугано глядя на нее, поспешил ответить
Мишка.

За дверью, завозилась, закряхтела, захныкала Сашка.

- Я подойду, не беспокойся, Людочка. И я, я тоже – С готовностью
кинулись к двери, испуганные, не меньше Мишки, необъяснимой
агрессивностью Людочки, Дина и Нюсечка. – Проснулась моя ласточка. Иди к
бабушке, мое сокровище. Тетечка Дина, а Сашка описалась. Ничего
страшного. Спали крепко, вот и случилась с нами маленькая неприятность.
Сейчас, сейчас, мы переоденем нашу красавицу. Нюська, не стой, разинув
рот, достань одежку из шкафчика.

На кухне Мишка обнял Люду:

- Что с тобой, дорогая? С чего ты так разволновалась?

Прильнув к Мишкиной груди, Людочка заплакала:

- Тебя все нет и нет, и телефон ты оставил. Вот, я и решила, что ты за
Стасом следишь. Извелась вся, не понимаю, что со мной. Мишка, он убийца,
я в этом, почти уверена. Скажи, зачем тебе, место и время, когда он
будет у адвоката.

- Телефон я, просто, забыл. Из-за тебя проспал, серденько. А следить за
ним я буду завтра. Это хорошо, что он меня узнал, пусть понервничает.
Давай кушать, моя птичка, я ужасно голодный. А опасности никакой, Кротов
с сегодняшнего дня начал за ним слежку.

- Совести у тебя нет – только и сказала Людочка. Страх пропал, она снова
стала холодной и расчетливой. Исчезла пугающая неизвестность, завтра все
будет зависеть от нее. Теперь надо, только, узнать где и когда, и ты,
Мишенька, мне это скажешь, только не нужно торопиться. – Ладно, садись
за стол, я тоже с тобой поем. Нюсечка и мама уже поели. – Она и сама не
заметила, как легко назвала Дину мамой, только удивленно взглянула на
Мишку, когда он счастливо улыбнулся. – Я борщ сварила и, кажется, он у
меня получился. Смотри-ка, еще горячий.

Кажется, им еще не доводилось сидеть вдвоем за кухонным столом и есть,
приготовленный ею, ужин. Это было так естественно, буднично и
необыкновенно приятно. Впервые Людочка, по-настоящему, почувствовала
себя Мишкиной женой. Мишка, удивительно домашний, добродушный, с
аппетитом уплетая борщ, весело хвастался, как здорово он сдал два
зачета.

Опустошив тарелку, он с вожделением оглянулся на плиту.

- Не оглядывайся, твоя нерадивая женушка, второе не приготовила. – На
«женушке» Людочка запнулась и слегка покраснела. – Если хочешь, могу
налить еще борща – поднялась из-за стола Людочка, взяв у него тарелку.

- У меня прелесть, что за женушка, и борщ у нее сказочный – подойдя
сзади, обнял ее Мишка, – До сих пор не верится, что ты, и моя жена.

- Жена, под ракитовым кустом венчанная. Вернее, чуть ли не на муравьиной
куче. Помнишь, шалопай, муравейник? Век не забуду, как ты меня, чуть на
него не уложил. – Хихикнула Людочка.

- Злыдня. – Ласково куснул у нее ушко Мишка. А под венец я хоть сейчас,
это у тебя все время, какие-то отговорки. А, что это у нас в
кастрюльке, никак косточка. С детства обожаю погрызть сахарную косточку.
Мама надо мной смеялась, когда ловила меня за этим занятием, а папа
изощрялся в остроумии, это он от зависти. Сам-то стеснялся. Родненькая,
отдай ты мне ее, а то я, как Васиссуалий Лоханкин, за ней прокрадусь, и
буду, урча, грызть, во мраке.

- Мишка, какой ты, в сущности, еще ребенок, – смеясь, брякнула ему на
тарелку, большущую кость, с остатками мяса, Людочка. – Я же ее, почти,
всю обрезала в суп.

- О, на ней еще море удовольствия, а мясо, накрошенное в суп, и на
косточке, это совсем разная вещь. – С комическим удовольствием,
проворчал Мишка, вгрызаясь в кость.

- Фу, и я его еще считала приличным молодым человеком, троглодит,
неандерталец.

- Ничего Вы не понимаете, мадам, где-то я читал, что у каждого
современного мужчины, под тонким лаком цивилизации, скрывается дикарь.
За точность цитаты не ручаюсь, но суть в этом.

- Все, Мишка, кончай балаган. Сашку кормить надо, а мы заняли кухню и
дурака валяем.

- Не, пока недогрызу, до последней жилочки, бросить я ее не смогу. И,
как говорила моя бабушка, чем пропадать хорошему продукту, не хай, мое
пузо лопнет.

- Врешь ты все, ничего подобного твоя бабушка не говорила, она была
интеллигентная женщина.

- Может моя и не говорила, но чья-нибудь бабушка обязательно говорила.
Это мои еврейские предки во мне говорят.

- Хочешь сказать, что ты бережливый человек?

- А то! – Бросив в мусорное ведро, обглоданную кость, Мишка важно
выпятил грудь.

- Умойся, стыдно на тебя смотреть.

- Слушаюсь! – С дурашливо-испуганным видом, вытянулся Мишка. Еле
сдерживая смех, Люда затолкала его в ванную.

- Не трогай рубашку жирными руками – расстегнув все пуговицы, сняла с
него рубашку, украдкой касаясь, соблазнительно перекатывающихся мышц
спины, рук, груди.

- А чем это, моя милая женушка, напугала бедную мою маменьку и сорванца
Нюсечку, что они, как шелковые сегодня – вытираясь, ехидно
поинтересовался Мишка.

- Ничем я их не пугала, – хмурясь и кусая губы, отвернулась Людочка.
Просто, я чуть с ума не сошла одна. Мишка, я боюсь за тебя! – Обхватив
его талию, она прижалась лицом к Мишкиной обнаженной груди, и мелко,
часто-часто целуя, умоляюще зашептала. – Мишенька, родной мой, брось ты
эту дурацкую слежку за этой сволочью, у меня сердце не на месте,
предчувствие, что может произойти что-то страшное…

- Да, нет же никакой опасности! Этот адвокат сидит рядом с конторой
Кротова. Ментов там будет… Что он сможет мне сделать, глупышка.

- Осел упрямый! Так бы и убила, … убирайся! – Отпихнула от себя Мишку
Людочка. – Поиграй с дочкой, бездельник. А я пока приготовлю ей поесть.
Надо бы что-нибудь вкусное и легкое – пробормотала она озабочено.

- Это кто, бездельник?! – Возмутился Мишка вопиющей несправедливостью. –
Может быть, Вы не слышали, я два зачета сдал.

- Иди, иди, тоже мне, подвиг. И то, наверно, с помощью несравненной
Катеньки.

- Ага, толку, сейчас, с нее. С Катькой беда, Амур, то бишь мент Витя,
украл ее неискушенное сердце. На мордахе глупейшая улыбка и глаза, как у
мечтающей коровы.

- Как тебе не стыдно. Влюбилась девушка, наверно, в первый раз, а ты…
ревнуешь да, ревнуешь?! – Полыхнула гневным перламутровым блеском
Людочка.

Неуклюжую попытку оправдаться, прервало появление Дины с внучкой на
руках.

- Родители, Вы собираетесь сегодня кормить дочь?

- Сейчас, сейчас, – виновато засуетилась Людочка, скрываясь на кухне. –
Через пятнадцать минут, будет все готово.

- Па! – Потянулась Сашка к папочке. Мишка забрал дочь и уже через
минуту валялся на кровати с, прыгающей у него на животе, Сашкой. К их
возне охотно присоединилась Нюська. Сначала девчонки, оглашая дом
воинственными кликами и писком, боролись с ним, пока он не сгреб их в
барахтающуюся, визжащую кучу-малу. Это веселое безобразие прекратила
Людочка, забрав брыкающуюся Сашку и обозвав Мишку великовозрастным,
сумасшедшим дурнем.

- Как мне теперь ее кормить? – вздыхала расстроенная мамочка.

- Запросто, – решительно отобрал у нее ребенка Мишка.

Успешно накормив Сашку, Мишка удостоился снисходительного одобрения
жены. Довольный собой, сел, с Сашкой на коленях, смотреть
профессиональный бокс. Благо, дамы в этот момент были заняты. Людочка
решительно отказалась от этого сомнительного удовольствия и села за
компьютер. Дина и Нюсечка ушли на кухню общаться с Семеном. Так, что
его критическим замечаниям, по поводу течения боя, внимала только Сашка,
на удивление, с неподдельным интересом, смотревшая, на экран.

Но недолго ему довелось смотреть истинно мужскую передачу. Пришла
Нюсечка и безапелляционно заявила, что этот кошмар, вредно повлияет на
детскую неокрепшую нервную систему. До этого, она, затратив на разговор
с папочкой, буквально одну минуту, передала трубку Дине, заявив, с
ханжеским сожалением, что разговаривать больше не может, так как
мамочка, от нетерпения, буквально вырывает трубку. Получив, от названной
мамочки, увесистый шлепок по попе, послала ей воздушный поцелуй и
выскочила из кухни.

Пришлось Мишке, вместе с Нюсечкой и Сашкой, смотреть очередную,
бесконечную, многосерийную мелодраму. Нюська непременно хотела узнать,
женится ли, в конце концов, понравившейся ей, красавчик, на бедной,
несчастной, но такой милой, героине. Тем более, что она умна, красива
(это он еще должен был увидеть) и любит его непутевого. Сериал Сашке
до того понравился, что, затихнув и пригревшись у папы на коленях, она
мирно уснула.

Мишка осторожно поднялся, не дай бог загреметь стулом, и понес ее в
кроватку. Людочка с беспокойством проводила его глазами. Минут через
пять он вышел. Подошел к Людочке, положил, легонько, ей руки на плечи.

- Не волнуйся, я все сделал, как нужно, спит. Может, ты со мной
скоротаешь вечерок? Не разбегутся твои герои.

Люда захлопнула ноутбук и села с ним на диван. Привычно привалилась к
нему усталым телом. Дина, наговорившись с Семой, вошла и села рядом с
Нюсечкой, обняла. Девочка послушно прижалась виском к ее плечу.

- Папа обещал, обязательно, постараться вырваться к нам на выходные.
Нюсечка только благодарно кивнула. Все молчали, единодушно боясь
нарушить чудную тишину этого необыкновенного вечера, нарушаемую только
негромким бормотанием телевизора. Впервые они вместе, почувствовали, что
они дружная семья, и каждый человек в ней, дорог и любим. Общее
настроение выразила Нюсечка.

- Как хорошо, тетечка Дина, я Вас всех очень люблю. Вы же, обязательно,
поженитесь с папой. И я тогда смогу, по-настоящему, называть Вас мамой.

- Конечно, моя родная, а мамой ты можешь называть меня, хоть сейчас.

- Нет-нет, тетечка Дина, не хитрите, поскорей выходите за папу замуж.

- Ух, ты! – Засмеялась Дина, еще сильнее прижимая хитрую девчонку к
себе. – Это ты папочке своему скажи, хороша я буду, если сделаю ему
предложение. Я женщина скромная.

- Послушайте, милые дамы, – не выдержал грубый, неромантичный Мишка –
давайте попьем чайку и чего-нибудь съедим! – Пропел он басом, подражая
артисту Андрееву.

Но дамы его не поддержали, заявив, что есть на ночь вредно, а если
кто, не хочет беречь себя, тот пусть идет и ест, а они участвовать, в
этом безобразии, категорически отказываются. Тяжело вздохнув, Мишка
решил подчиниться большинству. Душевные страдания злосчастной героини
сериала нисколько не трогали его черствое сердце. Пользуясь полумраком,
он самым бессовестным образом, забрался украдкой Людочке под халат. В
конце концов, когда он стал невыносим, Людочка поднялась с дивана и
пробормотала, что устала и хочет спать. В ванной, постояв под прохладным
душем, подобрав ко сну волосы и почистив зубы, она, спокойно и деловито,
обдумывала детали, предстоящей операции. Утром она будет на месте и
сделает все, чтобы перехватить Стаса.

Выйдя из ванной, она услышала, как на кухне шепотом переругиваются
Нюсечка и Мишка. По-видимому, противный муженек, все-таки, соблазнил
слабачку Нюську крамольным чаепитием. Сериал закончился, и телевизор был
выключен. Дина вышла из их с Мишкой комнаты.

- Я Сашеньку посмотрела, спит.

- Спасибо. Спокойной ночи, Дина Иосифовна.

- Мне больше нравится, когда ты называешь меня мамой – обняла Людочку
Дина. – Девочка моя, зачем ты тянешь с регистрацией?

- Не знаю, мамочка, наверно, потому, что все еще, нахожусь под
следствием.

- Глупости, в твою виновность не верят, даже, в милиции. Чтобы в
ближайшее время, подали заявление в ЗАГС. Хватит Вам с Мишкой
прелюбодействовать.

- Хорошо, благословите блудницу, мама. Каюсь, ужасная я грешница.
Вступила в преступную любовную связь со своим учеником, отбив его у
бедной девочки, с которой он дружил несколько лет. А чему научила я
учеников своего класса, каким примером была для них, а они же любили
меня, прикрывали, когда их дура «классная» делала глупости. И маленьких
моих предала, бросила. И Сашку, чуть без отца не оставила. И здесь в
Москве наделала глупостей. Из-за меня погибла бедная девушка. Господи,
сколько же на мне грехов. И Ирка где-то в Чечне пропала, а я, даже, не
вспомнила о ней ни разу. Где-то она теперь моя бесшабашная подружка,
что с ней. – Залилась слезами Людочка, спрятав лицо на груди, будущей
свекрови.

- Людочка, девочка моя, ты цены себе не знаешь, и твои ученики любили
тебя, за то, что ты любила их. Они любили тебя и гордились тобой.
Нюсечка мне рассказала, как девчонка из твоего класса, хвасталась, что
во всем городе не найти такой учительницы, как у них. И я убедилась,
что только с тобой будет счастлив мой сын. Ему чертовски повезло, моя
дорогая.

- Я старая для него – прогудела Людочка, затихая.

- Ну, и о чем плачется в жилетку мамочке, моя старенькая, старенькая
женушка? – Подкрался к ним Мишка.

- Как не стыдно подслушивать! – Возмущенно вскрикнула Людочка, скрываясь
за дверью их комнаты.

- Не ожидала от тебя такой бестактности, сын, – сердито отвернулась от
Мишки Дина. – Не вздумай сейчас соваться к ней. Посиди, подумай, как
будешь оправдываться. Эх, ты! Медведь! Или нет, иди в ванную, умойся
перед сном.

Мишка удрученно поскреб в затылке и безропотно побрел в ванную. Дина
вздохнула и пошла к Людочке, сглаживать инцидент. Людочка уже лежала в
кровати, отвернувшись к стене. Присев рядом, ласково погладила,
свернувшуюся калачиком, невестку:

- Прости его, Людочка, может через годик, другой поумнеет.

- Врядли, он пообещал, лет так в шестьдесят. – Усмехнулась Людочка.

- Тоже неплохо, как ты считаешь?

- Сойдет. Дина Иосифовна, у меня просьба, отпустите меня утром в
издательство. Регина звонила, зачем-то я им нужна.

- Конечно, дорогая, мы прекрасно справимся с Нюсечкой. Спокойной ночи,
родная, – прикоснулась губами к щеке Людочки Дина.

Людочка лежала на спине и думала, думала, изредка, прислушиваясь к,
почти бесшумно спящей дочери. Когда вошел Мишка, она отвернулась к
стене.

- Спишь, моя ласточка? – заискивающе прошептал Мишка.

- Сплю – буркнула Людочка.

Мишка неловко, стараясь не потревожить рассерженную любимою, залез под
одеяло и затих. Стиснув зубы, Люда еле удержалась, чтобы не треснуть
негодника, подозревая, что он ломает комедию. Вот рука, робко, но
довольно нескромно, скользнула по бедру, тяжелое, прохладное, после
душа, тело, ощутимо придвинулось ближе. Людочка попыталась оттолкнуть
наглую руку, но эффект получился обратный. Ладонь оказалась гораздо выше
прежнего и действовала значительно смелей. И тело уже не казалось
прохладным, а жарким, опьяняющим. И губы уже щекотали ушко, шепча
ласковые, дурманящие слова. И ее тело уже откликалось, предательски
желая, требуя ласк. И словно почувствовав это, вот его уже другая ладонь
ласкает, сжимает грудь с мучительно-сладкой болью. А когда, пальцы,
нежные, нескромные, настойчиво-ласковые, коснулись там, куда их
допускать уж никак было нельзя, Людочка гневно повернулась, чтобы
рявкнуть этому … и тут же оказалась, в жарких, тесных объятиях сильных
рук, ртом закрытым нежным, страстным поцелуем и под тяжестью родного,
желанного тела.

В дурмане страсти, Мишка, вдруг, ужаснулся. Ему показалось, что Людочка
также нежна, ласково покорна и жертвенно страстна, как в ту последнюю,
перед разлукой, ночь. Ему захотелось закричать, отчаянно умолять не
уходить, не бросать его. Людочка чутко уловила, что Мишку страшно
испугало что-то.

- Мишенька, все хорошо, родной мой, счастье мое, я навсегда с тобой, ни
что, никогда нас больше не разлучит.

Утром им показалось, что они проснулись одновременно, синхронно открыв
глаза.

- Доброе утро, милый.

- Доброе утро, любимая.

Всю ночь они не могли оторваться друг от друга, какая-то сила заставляла
их, вновь и вновь, искать близости, объятий.

- Что это, Миша? – Шептала Людочка, прижимаясь к нему. – Это же
ненормально. Неужели, это из-за того, что мы ссорились с тобой целый
день.

Они так и заснули, обнявшись. В эту ночь их не смог разбудить, даже,
жалобный плачь дочери. Укачивая на руках внучку, Дина растрогано
усмехнулась, увидев, в свете ночника, как нежно обнимает во сне,
возлюбленную, ее сын. Положив, уснувшую Сашку в кроватку, она еще раз
взглянула на них, и у нее, почему-то, тревожно сжалось сердце.

За столом, Дина, исподтишка, приглядывалась к молодым. Мишка, с
аппетитом поглощая, незатейливый завтрак, непринужденно шутил,
добродушно подначивая женщин. Людочка снисходительно улыбалась, изредка
отшучивалась, и, вообще, была, удивительно, мягкой и нежной. И она
совсем не удивилась, и, что самое удивительное, не возмутилась, когда
Мишка, как бы, между прочим, попросил у матери машину, мотивируя это
тем, что он пообещал Катьке, повозить ее по магазинам. Уж очень
пообносилась девчонка. А ей, как раз, заплатили, за несколько халтурок.
Уже одетый, он нежно поцеловал Людочку, шепнув: «Не скучай», мамочку и
выскочил за дверь. Через час ушла и Людочка. Кажется, все было
нормально, а сердце у Дины было не на месте. И еще, она заметила, что
Людочка одела, не шубку, а пуховик и толстый, норвежский свитер,
подаренный ей Евгением Борисычем. А, заглянув в прихожую, увидела, как
Людочка натягивала шерстяные носки. Зачем? Особенного мороза, днем не
обещали.

Людочка взглянула на часы – прошло ровно час, как она наблюдает за этой
автостоянкой. Она все рассчитала верно, это было идеальное место для
парковки, где никто не обратит внимания, на притулившийся, невзрачный
«Жигуленок». Приехав на метро, первое, что сделала Людочка, нашла
нотариальную контору. От нее до автостоянки было ровно два квартала.
Значит, и это она рассчитала верно, более удобного места для незаметной
парковки, поблизости, не было. Увидев Мишкину «Тойоту», удовлетворенно
усмехнулась. Что Мишка ее узнает, она не боялась. Во-первых, она сделала
все, чтобы остаться незамеченной. Во-вторых, волосы она спрятала под,
натянутую до бровей, вязаную шапочку, а пуховик, Мишка на ней еще не
видел. Где-то здесь, должна быть рассредоточена армия Кротова. И она
очень надеялась, что он не оставил без внимания и автостоянку.

И, все-таки, она нервничала. Все могло пойти и не по намеченному ею
сценарию. Поэтому она облегченно вздохнула, когда увидела, что из,
подъехавшей серенькой «четверки», вышел Стас. Она тут же пошла через
дорогу, намереваясь перехватить Стаса возле машины, тем более, что он
медлил. Видно тоже нервничал. Закурил паршивец. Все Людочка рассчитала
правильно, даже, то, что Кротов поставит машину с наблюдателем, возле
стоянки. Но людей у него не хватало, и поэтому наблюдатель в машине был
один. И он пропустил появление Стаса. А на женщину он, просто, не
обратил внимания.

- Здравствуй, Стасик, что это ты остановился так далеко от места
назначения?

Ничего нет интересного и романтичного в профессии сыщика. В этом
убедился Мишка, отсидев в машине, битых два с половиной часа, в
бессмысленном ожидании какого-то подонка. К тому же его, неизвестно, где
носит. Ну, придет он и, что дальше. Будешь за ним следить, без какой бы
то ни было уверенности, что из этого будет толк. Может он приедет, на
этих чертовых «Жигулях»? Нет, не круглый же он дурак. Значит, скорей
всего, приедет на такси. Но его же, нет. Что думает по этому поводу
Кротов? Кстати, где могут находиться его люди. Виктор, например. Ага,
наверно, вон в той, видавшей виды, девятке, мается несчастный Катькин
воздыхатель. Стоп, есть еще вариант, приехать на своей и оставить, за
квартал, другой отсюда, а сюда подойти пешком. Но его же, нет, хотя уже
пора и быть. Недалеко от метро, есть удобная стоянка.

Внезапно Мишка похолодел. Он же проговорился Людочке, где они будут
поджидать Мезенцева. И утром она была подозрительно спокойна. Чувствуя,
как у него по спине стекают противные капли, он поспешно нажал на
мобильнике «Дом»:

- Мама, позови, пожалуйста, Люду.

- А она уехала в издательство. Миша, я волнуюсь, она странно оделась для
издательства. Ты, почему звонишь?

- Ничего, мамочка, не волнуйся. Просто, захотелось с ней поболтать.
Пока.

Мишка тут же позвонил Людочке на мобильник и получил ответ, что абонент
временно не доступен. Сомнений больше не осталось, Людочка вышла на
тропу войны. Кляня себя последними словами, Мишка рванул машину с места.

Виктор, увидав его сумасшедший маневр, крикнул по связи:

- Андрей, Карташов сорвался по-направлению к автостоянке, похоже, что-то
узнал. Я за ним.

- Понял, держи связь.

- Привет, Милка. Ты, как всегда, до противности, умна, вычислила,
значит. Ну, и зачем я тебе понадобился?

- Ты мне никогда не был нужен, но на несколько вопросов, хотелось бы
услышать от тебя ответы.

- А с чего ты взяла, что я захочу тебе отвечать. Прости, мне некогда.

- Тогда тебе придется отвечать на них в милиции.

- Плевать я хотел на милицию, ничего у них на меня нет.

- Ошибаешься, Стасик. Так почему ты не удивился, увидев меня на
кладбище? Можешь не отвечать, я за тебя отвечу. Потому, что уже видел
меня во дворе дома, где была убита твоя жена.

- Тебе не доказать этого.

- Возможно, но то, что ты два месяца назад катался на зеленых
«Жигулях», доказать можно. Свидетель есть.

- Какие еще зеленые «Жигули»? Что ты мне голову морочишь? – Глаза у
Стаса трусливо забегали. Потом налились злобой. – На пушку меня берешь,
не знаю я никаких зеленых «Жигулей».

- Знаешь, те самые, на которых ты меня чуть не сбил. Дурак ты, Стасик,
жадный дурак. Из жадности убил жену, из жадности от машины не
избавился. Жалко с машинкой было расставаться? Плохонькая, да другой-то
нет. Перекрасил и посчитал, что концы в воду. – С презрением, глядя
Стасу в глаза, Люда с силой процарапала, острой бородкой ключа, глубокую
борозду на дверце машины. ? – Машинка, оказывается, еще недавно была
зелененькой. Плохи дела твои, Стасик.

- Это еще ни о чем не говорит – взвизгнул Мезенцев.

- Конечно, если забыть, что на одежде Эльвиры отпечатки твоих пальцев.

Само собой, Людочка ничего не знала про отпечатки, но Стас же этого не
знал.

Мезенцев побелел и, вдруг, выдернул руку из кармана с небольшим,
аккуратненьким пистолетом:

- Быстро, лезь в машину, и не вздумай дергаться со своими приемчиками,
пуля быстрей.

- Зря ты это, только грехов на себя больше вешаешь, – стараясь ничем не
выдать растерянности, даже, не шелохнулась Людочка. – Стоянку милиция
контролирует.

- Врешь, сука. А, если, даже, так, тем более ты мне пригодишься. Мне
нечего терять, живо в машину, если не хочешь получить пулю или рукояткой
по затылку.

Поняв, что у нее нет выбора, Люда, подталкиваемая дулом пистолета,
пролезла между баранкой и сиденьем. Держа в одной руке пистолет, Стас
вытащил из бардачка скотч и протянул его Людочке.

- Прилепи, дорогуша, кончик себе на запястье. Вот так, молодец,
послушная девочка, – хрипло, издевательски хохотнул Стас. – Теперь ручки
в замочек.

Быстрым движением, Мезенцев туго обмотал несколько раз руки Людочки.

«Вот я попала. Но, кто ж знал, что у него пистолет» – с тоской, думала
Людочка. – «Только не паниковать, еще не вечер».

Тем временем, Стас выехал за шлагбаум стоянки, сунув сотню охраннику, и
влился в поток машин. А Людочка напряженно смотрела в окно, надеясь
увидеть, какую-нибудь машину, рванувшуюся за ними. И ей показалось, что
знакомая «Тойота» подлетела к стоянке. «Ох, только бы не Мишка!» –
Взмолилась, неизвестно кому, Людочка.

- Руки на торпеду, чтобы я видел, и не дергайся! – Рявкнул Стас, нагло
обгоняя шикарный «Мерседес». Чтобы усыпить его бдительность, Людочка
послушно выполнила приказание. Некоторое время они ехали молча. Но, вот,
она заметила, что Стас занервничал. Увеличить скорость не давал поток
машин. Стас вильнул на перекрестке, еще и еще сворачивал в улочки и
переулки, но, как она видела, избавиться от преследования не мог.
Наконец, в отчаянии, распахнув радиатором, ветхие ворота, влетел на
территорию заброшенной стройки. Следом за ним, почти вплотную, заскрипев
тормозами, остановилась «Тойота». Из нее выскочил Мишка. За секунду до
этого, не захлопнув дверь, вылез Стас, поигрывая пистолетом:

- Эй, мальчик, стой, где стоишь, а то прихлопну и тебя и твою сучку. –
Вообразив себя хозяином положения, Стас упивался властью. – На три шага
от машины и носом в землю! – Явно решив завладеть «Тойотой», командовал
Стас.

Извиваясь, Людочка, воспользовавшись тем, что Стас увлекся спектаклем,
подняла согнутые в коленях ноги на сиденье. Наверно, у нее бы все
получилось, но в ворота влетели две милицейские машины, сверкая
всполохами мигалок.

Стас затравлено оглянулся, и Люда увидела его, перекошенное злобой и
страхом, лицо. Омертвев, она шестым чувством поняла, что он сейчас
выстрелит. С ужасом сознавая, что не успевает, она саданула по дверце
ногами, вложив в удар всю накопившуюся ненависть к этой гадине и
смертельный страх за любимого. Дверь, как катапульта, отшвырнула Стаса
на метра два. Что-то противно хрустнуло у него, когда он врезался
головой в бетонный блок. Но выстрел прогремел на мгновение раньше. Как в
тумане, она увидела оседающего на снег Мишку. Неуклюже, она кое-как
добралась до него, упала на колени. Кричать она не могла, спазм сдавил
горло, и губы свело судорогой. Связанные руки ей мешали. Свалившись на
бок, она пыталась послушать у него сердце. Ничего, ничего она не могла
услышать. Она еще извивалась, приникая к Мишкиной груди, когда слабеющие
пальцы коснулись ее разметавшихся волос, и упавшая рука, безвольной
тяжестью придавила ее голову.

- Миша, Мишенька… Мишенька… – шептала она, как заклинание.

Вместо эпилога, беспорядочные заметки Людочки

Через два месяца, после…

Впервые, с того страшного дня, пытаюсь продолжить, начатый почти два
месяца назад, роман. Два месяца, а, кажется, что прошла целая жизнь.
Дома необычайно тихо, вчера, эта сумасшедшая семейка: Дина, Семен и
Нюсечка, не смотря на мои протесты, забрали Сашку и укатили, мотивируя
это тем, что мне и так хватит забот, а у Нюськи контрольная за четверть.

Вчера в доме был праздник – наконец, Мишку выписали из больницы. И
поэтому был объявлен общий сбор. Предупрежденные заранее, прилетели на
два дня, Дмитрий Петрович и Валя. Приехали Семен с Нюсечкой и, конечно,
дед, со счастливой, похорошевшей, Наташей. Дед гордо внес на всеобщее
обозрение крошечную Мишкину тетушку Розу. Накануне я позвонила Ирке,
поделиться своей радостью. Ирка раскричалась, разревелась и поклялась,
что, как только родит, обязательно прилетит к нам на свадьбу. На
последнем месяце, а все такая же дурная. Чтобы она не болтала чепухи,
спросила, как дела у Кости. Сразу же прекратив реветь, Ирка радостно
сообщила, что он уже встает и ходит, правда, еще с костылями, но врачи
уверяют – все идет нормально, и он будет ходить.

Я вся извелась, ожидая, когда привезут ненаглядного. Меня с Сашкой
оставили встречать гостей, а привезти Мишку взялись Дина и генерал
Урусов, в его генеральском лимузине. Наконец-то, вот и они. Задыхаясь
от счастья, бегу встречать лифт. Дина и генерал поддерживают дорогого с
двух сторон. Мишка бледный, с капельками пота на лбу, упрямо пытается
двигаться самостоятельно. Увидев меня, расцвел. Я осторожненько обняла
свое подраненное счастье и уже, никому не доверяя, повела, в
подготовленную постель. Еле защитив Мишку от неуемных проявлений
родственных чувств, попыталась его уложить. И тут этот упрямый осел,
чуть не довел меня до слез, наотрез отказавшись ложиться. Пришлось
устраивать его в кресле. Весь вечер он смеялся, шутил. Особенный восторг
в нем вызвало знакомство с новоявленной тетушкой.

Держался Мишка молодцом, ел с аппетитом, исподтишка, ко мне лез с
нежностями, даже, пытался Сашку посадить к себе на колени, чему мне, с
трудом, удалось помешать. И, все же, я видела, что ему все трудней
удается скрывать свою усталость. И Дина все чаще с тревогой поглядывала
на сына. Я подмигнула ей, и она, понимающе, мне кивнула. Мы дружно
насели на упрямца, с категорическим требованием, лечь в постель.
Родственники, поддерживая наши усилия, засобирались по домам.

Уложив Мишку, я вышла провожать гостей. Интересно было наблюдать за
взаимоотношениями Валечки и Дины, Семена и Мишкиного отца.

Если Валя и Дина демонстрировали взаимную доброжелательность, то Семен
скрыть неприязнь к Дмитрию Петровичу, даже, не пытался. Я понимаю Сему,
он не ревнует, а не может простить бывшему мужу Дины, ее страданий.

Константин Николаевич любезно предложил Валечке и Дмитрию Петровичу,
пока они в Москве, пожить у него. Иосиф Моисеевич и Наташа тепло
расцеловались со мной и Диной, зашли к Мишке и отбыли, попрощавшись со
всеми. Какая они счастливая пара, а Розочка, просто, прелесть.

Вот тут-то Дина меня и огорошила сообщением, что уезжает с Семой и
забирает с собой Сашку. Обняла, чмокнула в щечку:

- Не возражай, я же знаю, что тебе хочется побыть с ним вдвоем – интимно
прошептала она мне на ушко.

Наконец, мы с Мишкой одни и никого нам, сейчас, не нужно. Я столько
ждала этого, теряла надежду, замирая в смертельном ужасе, когда он лежал
пластом, а я, прильнув к его груди, отчаянно пыталась удержать уходящую,
из нее жизнь. Нет! Не хочу, вспоминать!

Чтобы отогнать страшные воспоминания, позвонила маме. Выслушала
терпеливо все ее радостные вопли и всхлипы. Немного успокоившись,
пожелала им, с Евгением Борисычем, спокойной ночи и положила трубку.

- Не спишь, любимый? – Задала я глупейший вопрос, входя в спальню.

- Ну, где ты пропадаешь? – Обижено проворчал любимый – я так по тебе
соскучился.

- Больной, ведите себя прилично – тоном зануды-сестрички, пропела я,
забираясь рядом с ним под одеяло и подавляя страстное желание, бросится
к нему на грудь. – И, пожалуйста, не делайте резких движений, Вам они
противопоказаны.

- Людка, кончай дурачиться. – Совсем разобиделся Мишка, но тут же,
затих, когда я прижала его руку к своей груди.

- Тише, родной мой, тише – изнывая от нежности, шептала я, – все у нас с
тобой будет, ты, только, поправляйся скорей. Спи, любимый, спи, счастье
мое.

- Не хочу спать, у меня уже почти все зажило. – Совсем по-детски, сонно
капризничал, упрямился Мишка. Замечено, что нет никого капризней,
больного мужика. И мой любимый, не исключение из правила. Кряхтя, он
упрямо пытался меня обнять. Пришлось, осторожно прижаться к нему.
Обняла, и он удовлетворенно засопел, изредка, постанывая во сне.

Утром я осторожненько, чтобы не разбудить любимого, вылезла из-под
одеяла, умылась и села за компьютер. Но из моей попытки писать, ничего
не вышло. Ничего путного родить я так и не смогла. Кажется, у меня
начался очередной приступ самоедства. Господи, какая же я дура, по моей
вине, чуть не погиб, самый дорогой мне человек.

Самый счастливый день, после…

Мишка лежал один в небольшой двухместной палате (за эту роскошь, Дина
выложила приличную сумму). Вторая кровать была для тех, кто возле него
дежурил. А дежурили: Дина, я, в первые дни, иногда, Валечка и Наташа.
Мужчинам это ответственное дело мы не доверяли. Рвалась и Нюсечка, но ей
разрешалось, только, или со мной, или с Диной.

Кажется, это было утром, еще до завтрака и обхода врача. Я сидела возле
Мишки на стуле и протирала ему лицо влажной салфеткой. И, вдруг, он
прижал мою ладошку к губам, глядя на меня нежно и, даже, улыбаясь.

- Нянечка, ужасно есть хочется.

Я чуть с ума не сошла от счастья. Упав на колени, уронила головушку и
заревела в три ручья. Мишка гладил меня еще слабой рукой. Не знаю,
сколько прошло времени, прежде чем я опомнилась.

- Что же я реву, идиотка несчастная, сейчас, сейчас, – засуетилась я,
вскакивая. Все ж таки я догадалась забежать в ординаторскую и сообщить
дежурному врачу, радостную весть, что Мишке стало лучше, и он попросил
поесть.

Когда мы с врачом пришли, Мишка уже спал. Я очень расстроилась, что не
удалось его покормить. Осмотрев Мишку, врач сказал, его не будить, пусть
спит, как можно дольше, а когда проснется, накормить, например, куриным
бульоном и пить давать, хорошо бы ягодный морс.

Позвонила Дине, мы еще немножко поплакали от радости. Дина сказала, что
курица у нее уже варится, ягоду же она, в лепешку разобьется, но купит.
С этого дня, Мишка стал поправляться. Хорошо ел, подшучивал над нами,
что его рана, повлияла на нас благотворно, похудев, я и мамочка стали
еще красивей. Иосиф Моисеевич притаскивал внуку разные экзотические
фрукты. То арбуз огромный притащит, то ананас, не на много меньшей
величины. Потом садился, и они с Мишкой затевали умный, мужской
разговор. Чем ужасно меня злили. Приезжал, как, только, мог вырваться,
Семен с Нюсечкой. В тяжелые дни и ночи, когда Мишка лежал без памяти, он
добился отпуска и был для Дины утешением и опорой. Вообщем родные нас не
забывали. Валечка звонила, чуть ли, не каждый день.

Навещала Мишку и Катенька, на мой взгляд, могла бы и пореже. Фу, опять я
ревную, глупо, но ничего не могу с собой поделать. Однажды она пришла с
Виктором, чем пролила на мою душу бальзам. Витя, отведя меня в
сторонку, сказал, чтобы я не волновалась, Мезенцев выжил. Я хмуро ему
ответила, что мне совершенно безразлично, выжила или нет эта тварь.
Виктор посмотрел на меня осуждающе:

- А зря, Людмила Сергеевна, если бы не выжил, это доставило Вам много
неприятных хлопот. А так, в суде Вы будете выступать, только, в качестве
потерпевшей.

Сегодня я сижу с Сашкой, она куксится, капризничает, неужели заболела.
Посадив ее к себе на колени, померила температуру – нормальная. Ребенку,
просто, скучно. Посмотрели «мультик», почитали книжку. Настроения, нам
это не прибавило. Если маме тоскливо, то, что можно требовать от
ребенка. Нам плохо, нам очень плохо без папки. Все, идем гулять. Не
очень-то погуляешь, когда на улице минус двадцать с ветром. Прокатились
пару раз с горки, погрелись в магазине, купили продуктов и ненужную
обезьянку. Пока бежали домой, ужасно замерзли. И все-таки, прогулка
подняла нам немного настроение, да, и Сашка нагуляла аппетит. После
обеда, улеглись вместе и, слушая, выдуманную мной, бесконечную сказку,
Сашка заснула.

Сижу за компьютером и пишу, эти, никому ненужные, записки. Зачем, сама
не знаю, наверно, чтобы заглушить, саднящее чувство вины. Никто не
упрекает меня, но от этого не легче. Дорого обошлось, мое желание, самой
за все расплатиться с этой гадиной… Телефон, похоже, междугородний.

Боже мой, до сих пор не могу придти в себя. Наконец объявилась Ирка. И я
не знаю радоваться мне за нее или горевать. После ее и моих криков,
беспорядочных расспросов, покаяний и слез, я узнала две потрясающие
новости. Ирка на восьмом месяце беременности и Костю тяжело ранили в
Чечне. Ему, чтобы не остаться инвалидом на всю жизнь, нужна
дорогостоящая операция. А денег у них, кот наплакал. Конечно, ему должны
сделать операцию бесплатно, но очередь настолько длинная, что она может
оказаться бесполезной. Наревелись мы с ней. Я не стала обнадеживать
Ирку, но твердо решила попросить деньги у Дины. Я уверена, что Дина не
пожалеет, но может, у нее и нет таких денег.

Мишка уже настолько себя хорошо чувствует, что категорически запретил
мамочке оставаться с ним на ночь. Раскричался, что на нас больно
смотреть, так мы похудели и измучались с ним. Короче, он буквально ее
выгнал.

За ужином я все рассказала Дине и с надеждой уставилась на нее. Дина
меня внимательно выслушала, и, не говоря лишних слов, потребовала Иркин
телефон. Потом прогнала нас с Сашкой, чтобы мы не мешали серьезному
разговору.

Через час она сообщила, что договорилась, Костю обследуют и сделают
операцию, там, где лежал Семен. Привезти Костю в Москву, Ире помогут
Дмитрий Петрович и Валечка. Я бросилась мамочке на шею. Господи, как я
ее люблю.

И последнее, о чем я, наконец, решилась написать

Тот день и последующие, мне вспоминаются, какими-то страшными обрывками.
Я валяюсь в снегу, не чувствуя затекших, замерзших ладоней и злобно
отбиваюсь от, пытающихся оттащить меня, людей. Я не могу, не могу
услышать Мишкиного дыхания. Виновата, виновата, я не имею права жить!
Миша, Мишенька…

- Людмила Сергеевна, не мешайте, он жив, его нужно скорее отвезти в
больницу, перевязать – Жив! Это единственное, что до меня доходит и я,
наконец, начинаю, что-то соображать.

Я сижу в больничном коридоре и жду, жду, со страхом и надеждой, глядя на
любого, кто выходит из дверей в белом халате. Рядом со мной садится
Дина, я хватаю ее руки и умоляю простить меня. Она обнимает меня и
утешает, и уговаривает, чтобы я не винила себя и верила, обязательно
верила. Мне становится, чуть легче и мы уже вместе ждем. Наконец,
усталый мужик сообщает нам, что операция прошла нормально и состояние
пациента тяжелое, но стабильное. Это сомнительное утешение мы будем
слышать еще долго. Трое суток нас не пускали к Мише, он лежал в
реанимации.

В двухместную палату, которую выторговала Дина, Мишу перевели на
четвертый день и мы получили возможность дежурить возле него. Сколько
раз надежду сменяло отчаяние, вспоминать не хочется. Две недели ему то
становилось лучше, то снова он терял сознание. При взгляде на измученное
лицо Дины, мне хотелось разбить себе голову от сознания своей вины. Мы,
выгоняя друг друга отдыхать, по-очереди дежурили возле его кровати.
Кажется, не было ничего длиннее этих двух недель. Но, кажется, не было
большего счастья, когда он впервые улыбнулся и попросил есть.

Кажется, я становлюсь графоманкой. Каждый раз, как появляется
возможность, я сажусь за свой старенький ноутбук, чтобы поделиться с ним
страшными и радостными воспоминаниями, переживаниями, значительными и не
очень событиями. Тяга к такому сомнительному творчеству у меня
появилась, когда Миша стал поправляться, наверно, это своего рода
разрядка, после страшного напряжения. На дневник это совсем не похоже,
так, отрывки событий и переживаний.

Вот и сейчас, пользуясь тем, что осталась одна, торопливо барабаню по
клавишам. На улице весна и я выгнала Мишку и Сашеньку гулять. Он совсем
уже поправился и ему полезно подышать свежим, весенним воздухом, а то
мой муженек совсем разленился. Вот, так, вот, теперь я Карташова Людмила
Сергеевна и Михаил Дмитриевич Карташов мой законный супруг. Несколько
дней назад мы расписались, без излишнего шума. Это знаменательное
событие было отмечено в узком семейном кругу. Знаете, а приятно
сознавать себя уважаемой замужней дамой.

Дины тоже нет дома. Она почти переселилась к Семе и Нюсечке. Странно, но
она, кажется, совсем забыла о своей артистической карьере. Что-то тут не
так, такое впечатление, что моя любимая свекровь, собирается чем-то
огорошить своих родственничков.

Окончательно остепенилась и моя неугомонная подруга. Мальчишку родила
Ирка. И назвали они сыночка Мишенькой. Ирка так вопила в трубку, словно
родила, как минимум, тройню. Еще и ругалась, что я зажилила свадьбу. Еле
добилась от нее, чтобы внятно рассказала, как они живут, как Костя.
Костя уже ходит на работу, с палочкой. Теперь он майор. Лидочка живет с
ними. Поэтому приходиться подумывать о покупке новой квартиры. Ура!
Жизнь налаживается, несмотря на все катаклизмы и несчастья. Все
закругляюсь, семейство мое вернулось. Сашка ревет, наверно, растяпа
папочка, не уследил за дочкой, и она шлепнулась в лужу.

Все правильно, предчувствия меня не обманули. Обожаемая свекровь,
так-таки сумела нас огорошить. Вчера была суббота, и наше милое
семейство заявилось в полном составе. У Нюськи был важный и таинственный
вид, Сема был вмеру весел и невозмутим, а Диночка так и искрилась
радостью, добротой и нежностью.

За ужином, когда все более или менее насытились, Дина звякнула вилкой о
бокал, призывая всех к вниманию:

- Дорогие мои, как Вы смотрите на то, чтобы всем семейством переехать в
Н-ск. Ведь мы одна семья? По моему поручению, нам уже подыскали
небольшой, но уютный коттедж с приличным участком и недалеко от города.
Цена вполне сносная, так что квартир продавать, во всяком случае, в
Москве и в Н-ске, не нужно. Соглашайтесь, родные, я представить себе не
могу жизнь, без кого-нибудь из Вас. И стеснять мы друг друга не будем,
если кто-нибудь с кем-нибудь поругается, всегда сможет найти местечко
для уединения, чтобы всласть подуться – добро и ласково рассмеялась
Дина.

Сердце у меня радостно подпрыгнуло, жить со всеми, кто близок и дорог,
рядом, какое счастье. Взглянула на Мишку, и сердце заныло. Ему же
учиться здесь, что снова расставаться? И тут дорогой муженек меня
огорошил по настоящему.

- Мам, а я за. В августе я подам документы в Н-ский электротехнический
университет. Я хочу быть инженером, а не актером.

- Мишка, ты с ума сошел! – Ахнула я, ошеломленно.

- Не переживай, родная, – обнял меня Мишка – я уже давно считаю, что нет
у меня таланта, чтобы всерьез думать о профессии актера.

Я жалобно взглянула на свекровь.

- Не расстраивайся, Людочка, пусть себя поищет – успокаивая, взяла меня
за руку Дина. – Если есть в нем актерская жилка, она проявится.

- А еще, я хочу потренироваться у Мак-Мака, и в следующем году надеюсь
выступить на кубке России.

- Ты соображаешь, о чем говоришь?! – Набросилась я на Мишку, чуть не
плача. – Ты же только-только оклемался. Если ты… только посмей! Ты
издеваешься надо мной! – Отбросив его руки, не найдя других аргументов,
я заревела.

- Ну, что ты, ласточка моя, – забубнил Мишка. – Это же будет не скоро, я
окрепну.

Но я уже ничего не слышала. Я снова видела Мишку со страшно
обострившимся, неподвижным лицом на подушке. И после этого его будут
бить кулаками! Нет! Этого я не вынесу.

- Если ты еще, хоть раз, заикнешься об этом… – процедила я, почти
ненавидя Мишку в эту минуту, – я уйду от тебя! – Выпалила я, ужасаясь,
тому, что кричу.

За столом повисла гнетущая, как мне показалось, враждебная тишина.
Заревела Сашка. Поняв, что хватила лишку, выскочила из-за стола и,
захлопнув за собой дверь, бросилась ничком на кровать, носом в подушку.

Никто меня не любит, никто теперь не придет, не успокоит, не приласкает.
Ну, да, я вздорная, истеричная баба. За что меня любить. Ну и не
приходи… горько и тоскливо было ужасно. Все-таки пришел, сел рядом,
погладил.

- Уходи, ты не любишь меня – буркнула я в подушку, больше всего, боясь,
что он послушается.

- Дурочка, куда ж я от тебя уйду, если я тебя люблю.

- Мишенька! Если ты меня любишь, прошу тебя… – села я на кровати,
прижала его упрямую башку к груди. – Если узнают, они же будут стараться
ударить, где у тебя рана.

- Стараться то они могут, вот попадут, это еще вопрос. Да, и зажило у
меня все.

Господи, осел упрямый – закричала я в отчаянии. – Если себя не жалеешь,
меня пожалей. Я же с ума сойду.

- Люда, сейчас, вообще бессмысленно об этом говорить. И я сказал, не
подумав. Может быть, Мак-Мак, и разговаривать со мной не будет. Пойдем,
хватит дуться. Мама тебя ждет, поедешь в Н-ск?

- Поеду, конечно, поеду. Горе ты мое.

Вообщем предложение Дины прошло на ура. Было решено, как только Нюсечка
заканчивает учебный год, все семейство меняет место жительства. Только
Семен, взяв руки Дины в свои, торжественно заявил, встав на колено, что
он готов ехать, хоть на край света, если Дина Иосифовна Эрман официально
станет его женой, иначе его просто не отпустят.

- Диночка, ты выйдешь за меня замуж? – Проговорил он срывающимся
голосом и замер, ожидая ответа.

- Конечно, милый, – просто и ласково ответила, наша замечательная
мамочка, прижав поседевшую Семочкину головушку к груди.

У меня даже слезы навернулись. Неужели, подлый червь ревности укусил
мое глупое сердце.

Утро. Сквозь лохматые, разлапистые ветки старой ели проблескивает
по-утреннему ласковое солнце. В кабинете прохладно, но чувствуется,
что днем будет жарко. Впервые в моей жизни я сижу в собственном
кабинете. На семейном совете было решено, что у каждого знаменитого
писателя, должен быть персональный кабинет. Знаменитый писатель это я.
Шесть часов утра, все спят, сегодня выходной, Мишка недовольно, сонно
проворчал, когда я вылезала из-под его горячей и тяжелой руки.
Удивительно вредным он бывает по утрам, весь в мамочку. Она тоже выходит
утром хмурая, недовольная, долго плещется в ванной, стеная и охая.
Потом плюхается, с душераздирающим криком, в ванну с холодной водой и
выходит прекрасная, сияющая, готовая обнять весь мир. Я тоже
попробовала, нет, я на такие подвиги не способна, холодный душ, все, на
что я решаюсь.

Неумытая, непричесанная, в халате, я уселась за компьютер. У знаменитой
писательницы, после вчерашнего, побаливает голова. Вчера был праздник,
а, если точнее – свадьба, или вернее – три свадьбы. Невесты – я, Дина и
Ирка. Еще никогда я не чувствовала себя так глупо, кажется, Дина тоже.
Это все Иркины штучки. Солидная дама, двое детей – Лидочка и Мишельчик,
Мишель, Ирка, к недовольству Кости, зовет так сыночка, чтобы не путать с
моим благоверным. А может, просто, от несносного характера. Так, о чем
это я, да, солидная дама, а не может, чтобы не подстроить какую-нибудь
каверзу. Хорошо еще, что платье с фатой не заставила напялить.

Мы с Диной хотели, просто, пригласить друзей на новоселье. Я ребят из
своего класса, «Зубра» и тех учителей, кто захочет придти, ну и маму,
конечно, с Евгением Борисычем. Дина, коллег из театра, она уже
устроилась на работу, Надю и Дмитрия Петровича с Валей. Мишка, наверно,
чтобы меня позлить, сказал, что должен обязательно пригласить Веру
Зуеву.

- Как это я своего верного Цезарио и не приглашу. – Величественно заявил
этот противный герцог, так бы и треснула.

Об Ирке, с ее семейством, и говорить нечего. Она, с детьми, целыми днями
пропадает у нас. Летом для детей здесь раздолье, лучшего отдыха не
придумаешь. Рядом озеро с прекрасным пляжем и чистый сосновый лесок.

Первым из дому уезжает Сема, он работает теперь вместе с Костей. Я
кормлю его завтраком. Дину, утром, лучше не трогать. Потом из нашей
комнаты, потягиваясь, выходит Мишка, хмурый и всем недовольный. В одних
спортивных трусах, плетется на площадку, прыгать, бегать и бить грушу.
После душа, уже бодрый, веселый и ласковый, заявляется на кухню, и,
убедившись, что я на кухне одна, бесстыдно меня лапает и целует. В
несколько минут проглатывает завтрак, и уезжает на тренировку. Я уже
смирилась с неизбежным. Этот хитрющий, бессовестный лис, лестью, ласками
и демонстрацией силы, сумел убедить меня, бедную, глупую ворону, что он
в отличной форме.

Дина, обнаружив, что из зрителей осталась только я, сократила свой
утренний спектакль до минимума. Чмокнув меня в щечку и пугнув гудком,
приблудную кошку, она отправляется в театр. У нас три машины, и не одной
домашней животины.

Нюсечка и Сашка еще спят. Я привожу себя в порядок и готовлю им завтрак.
Во двор въезжает Ирка, бесцеремонно громко гудит, пугая, все ту же
кошку. Далась им эта кошка. Из Костиной «девятки» выскакивает Лидочка,
она выросла, и превратилась в симпатичную брюнеточку о четырнадцати лет.
Скоро Ирке прибавится хлопот, от мальчиков отбоя не будет. Ирка из
багажника вытаскивает коляску и укладывает в нее спящего Мишельчика.

Оставив Лидочку, катать по двору ребенка, на кухню вваливается
распаренная, взлохмаченная Ирка.

- Дай попить, утро, а уже жара невыносимая – громко отдувается Ирка.

- Да тише, ты, оглашенная – сердито ворчу я на Ирку. – Кричишь, гудишь,
детей разбудишь.

- Вот и хорошо, хватит им дрыхнуть. Сейчас позавтракаем, и я уведу их
всех на озеро. Дам тебе поработать. Ничуть не смутилась Ирка. Она
округлилась, порозовела. Я с удовольствием ее разглядывала. Кудрявой,
блестящей гривой, черными, дерзкими глазищами и стройным, крепким телом,
Ирка напоминала сильную, гибкую кошку. Ласковую и опасную, одновременно.
Тогда в феврале, когда она привезла Костю в Москву на операцию, она была
другой. Похудевшая, так, что даже беременность не скрадывало это, с
лихорадочно блестевшими глазами, на загоревшем до черноты лице, вся в
черном, она была похожа на чеченку. Стоя, обнявшись, ох и наревелись они
тогда. Две несчастные бабы, с покалеченными мужьями на руках.

Как бы подтверждая правильность Иркиных слов, возмущенно и требовательно
заревела Сашка. Опережая меня, к ней бросилась Ирка, приговаривая на
бегу:

- Сейчас, мое солнышко, сейчас, моя рыбка.

В дверях она столкнулась с Нюсечкой, еще в пижаме, румяной и заспанной.

- Здравствуйте, тетя Ира. Лидку привезли?

- Привезла, всех привезла. Одевайся, после завтрака пойдем на озеро.
Стыдно спать в такое утро.

Стою у окна и смотрю, как Ирка ведет весь выводок на озеро. Впереди Ирка
везет в коляске Мишеньку, вот ненормальная, придумала тоже – Мишель.
Какой он Мишель, он Мишенька. За ней, дружная троица. Нюсечка и Лида
ведут за руки Сашку. Грустно вздыхаю, сама бы с удовольствием пошла с
ними на озеро. Но нужно работать. Добросовестно трудилась, пока не
пришли счастливцы, голодные и веселые.

К обеду приехал Мишка и первым делом сунул нос ко мне. Я все-таки очень
на него сердита, и чтобы не показать, как я обрадовалась, сосредоточено
воткнулась в экран, на котором и было-то всего две строчки.

- Не мешай, что за дурацкая привычка лезть, когда я работаю – строптиво
пытаюсь я сбросить руки со своих плечь. Но Мишку, мой деловой и строгий
вид, совершенно не впечатляет. Развернув мое кресло, он с комфортом
пристроился на свое любимое местечко, то есть улегся, положив мне голову
на колени.

- А что это за несносная манера не замечать любимого супруга, когда он
усталый возвращается домой.

- Это потому, что если бы любимый супруг, действительно меня любил, то
нашел бы себе занятие, поумней, его противного бокса.

Продолжая в том же духе, мы обязательно бы поссорились. Вовремя
почувствовав, что я начинаю закипать, Мишка прибег к подлому и старому,
как мир, способу, когда ничего не остается, как только прохрипеть:

- Дверь запри!

Потом мы, самым бессовестным образом, сбежали на озеро. Прокравшись на
кухню, Мишка стащил бутылку минералки, четыре котлеты и полбатона. А я
успела черкнуть Ирке:

- Прости! Накорми ребят. Ужин за нами.

Что мы делали и как развлекались на озере, я описывать не буду.
Стесняюсь. Кроме того, это же могут прочитать дети.

Ужин у нас удался на славу. Мишка превзошел самого себя. Сначала
приехали Сема с Костей, усталые, довольные и почему-то ужасно грязные и
потные.

- Опять лезли, куда Вас не просят – раскричалась Ирка. – Живого места на
них нет, и все им неймется!

Поняв, что уговаривать, разбушевавшуюся Ирку, себе дороже, мужики
трусливо сбежали в ванную.

Последней приехала Дина, с вечернего спектакля. Смыв остатки грима, и
переодевшись, зашла к нам, проведать внучку. Несмотря на все мои
старания, Сашка упорно не засыпала. Присев рядом со мной, Дина приняла
вахту, пытаясь песенкой усыпить шалунью. Когда Сашка, наконец,
угомонилась и засопела, Дина потянулась и сладко зевнула:

- Все-таки, я утерла Лизочке, ее хорошенький носик – похвасталась Дина,
удовлетворенно хихикнув.

Идея пригласить на новоселье родных и друзей, витавшая в воздухе, снова
возникла за ужином, где, кроме маленьких, собралось все семейство,
включая Ирку и Костю.

- Как, только новоселье, а свадьба, даже, две свадьбы! – Возмущенно
вскричала Ирка.

- Что ты кричишь, какие свадьбы?! – Испугано накинулись мы на Ирку

- Ура! Свадьбы! Свадьбы! Даешь свадьбы! – восторженно скандировали
Нюська и Лидочка. – Постойте! – Завопила Лидочка. – У папы и Иры тоже
ведь не было свадьбы. Три свадьбы! Ура! Даешь три свадьбы! – заорали,
совсем слетевшие с катушек, девчонки.

- Цыц, девки! – прикрикнула, на разошедшихся девчонок, Ирка. – Детей
разбудите.

Мужчины сидели с невозмутимыми лицами, всем своим видом показывая, что
весь этот шум, очередная женская блажь, недостойная внимания серьезных и
солидных мужчин.

- А Вы, что сидите, словно Вас это не касается?! – Накинулась на них
Ирка. – Вы мужья или не мужья? Какое замужество без свадьбы. Думаете,
если затащили нас бедных в ЗАГС, так это все.

- Это кто это Вас тащил?! – Дружно возмутились мужики.

- Тащили, тащили, на коленях умоляли! Мы свидетельницы. – Поддержали
Ирку девчонки.

- Все! – Вынесла вердикт Ирка. – Если не организуете свадьбу, Вы не
достойны звания мужей.

Дальше началось обсуждение технических вопросов. Мы с Диной только
смущенно и растерянно улыбались, довольствуясь ролью статистов, когда
остальные, включая девчонок, горячо обсуждали нелегкие проблемы, этой
сумасшедшей затеи.

Мы, то есть я, Дина и мужчины, разодетые в пух и прах, волнуясь, маемся
внизу в ожидании приезда гостей. Во дворе, украшенном гирляндами, шарами
и фонариками, которые должны освещать двор вечером, появление автобусов
с гостями, караулят девчонки. Ирка, наверху, где устроен банкетный зал,
последний раз, осматривает все придирчивым, хозяйским взором, помыкая
нанятыми официантами. Мы с Диной преисполнены к ней благодарностью. Все
это великолепие создано ее неуемной энергией. Она и соответствующую
фирму нашла, и приглашения разослала, и автобусы для гостей
зафрахтовала. Мужья, под ее командованием, ворчали, но, куда деваться,
слушались.

Первыми, личный шофер Дмитрия Петровича, Виктор, привез, на служебном
джипе, его, Валю и мамочку с Евгением Борисычем. Дмитрий Петрович,
по-родственному, чмокнул нас с Диной в щечки, приобнял Мишку и пожал
руки Семену и Косте. И, все-таки, было заметно, что чувствует он себя
неловко. Напротив, у Валечки, щеки горели лихорадочным румянцем. Она
смело подошла к Дине и, целуя ее, шепнула:

- Я очень рада за тебя, Диночка.

Потом расцеловалась со мной и Мишкой. Познакомилась с мужчинами, которые
почтительно поцеловали у нее ручку. И выглядела она великолепно.

Мамочка, обнимая меня, счастливо всхлипнула.

- Едут, едут! – Истошно заорали девчонки.

У ворот остановились два автобуса. Из одного вышли: «Зубр», почтительно
поддерживая Марию Евгеньевну, Мария Петровна и «Графиня» подручку с
Вишняковым. За ними высыпал мой 11-Б, не весь конечно, но вон Лиличка и
Витька Заварзин, Галя Коган с незнакомым очкастым юношей и конечно мои
крестники, Аркашка и Светочка Самойловы. Господи, а это ж моя «мелюзга»,
подружки Олечка Лисневская и Верочка Брагина, и еще несколько мальчишек
и девчонок. А подросли-то как, мои дорогие. Мишка не выдержал и ринулся
к друзьям. Увидела я и Верочку Зуеву, ну и пусть, ни за что не буду
ревновать. Она вышла в компании еще одного незнакомого парня и Надежды
Юрьевны Головиной.

В другом автобусе приехали коллеги Дины и, как не странно, Кости и
Семена.

Мишка уже чмокал девчонок и обменивался тычками и хлопками с парнями,
когда я подлетела к ним. Сначала я сгребла маленьких, хотя какие они уже
маленькие. А уж потом отдалась во власть, повзрослевших леди и
джентльменов, которые с радостными и шутливыми воплями, окружили меня.

- Мишка! Ты что сделал с нашей Людочкой?! – Заорал, ничуть не
поумневший, оболтус Аркашка, скорчив страшную физиономию. Я привычно
съежилась, ожидая очередного его ляпа. Светочка, привычно, приготовилась
его треснуть. – Она же во сто раз стала еще красивее.

- Аркашенька! Неужели я дождалась, наконец, от тебя комплимента. – С
облегчением засмеялась я – Светочка, что ты сделала со своим мужем?

Я еще целовалась с девушками и пожимала руки ребятам, когда услышала
знакомый строгий голос:

- Опять 11-Б ведет себя неприлично. Людмила Сергеевна, Вы совершенно
распустили свой класс.

Невольно я испугано оглянулась и увидела строгое лицо и ласковые,
смеющиеся глаза Марии Петровны. Рядом с ней, мне улыбнулась,
благожелательно и нежно Вероника Михайловна. Немного отстав, подходили
«Зубр» и Мария Евгеньевна.

Не успела я и рта раскрыть, как ко мне подскочил Мишка, демонстративно
обняв за плечи:

- Я самый виноватый и распущенный, Мария Петровна. Готов понести
заслуженное наказание.

- Ты, Мишенька, всегда был рыцарем, готовым насмерть сражаться в честь
своей дамы сердца.

Освободившись от Мишкиных нескромных рук, я шагнула к своим недавним
коллегам:

- Я ужасно рада Вас видеть, Мария Петровна, Вероника Михайловна, Вы
всегда были добры ко мне, даже, когда я этого не заслуживала. Николай
Витольдович, Мария Евгеньевна, можно я Вас поцелую. – Неожиданно для
себя, я прослезилась.

Потом, когда мы всей гурьбой шли в дом, Мария Петровна придержала меня:

- Простите меня, Людочка, поверьте, даже, когда я сердилась, я любила
Вас. Я не ханжа, но у меня старые представления, что хорошо и что плохо.
Простите старуху. От всей души желаю Вам счастья, я люблю Вас. – Не
найдя, что ответить, я прижалась губами к ее морщинистой, сухой щеке. –
Бегите, Людочка, вон, Ваш муж уже оглядывается и, наверняка, готов
броситься спасать любимую от зловредной старухи. Да, если захотите
вернуться в школу, я буду очень рада.

- Спасибо, Мария Петровна, я подумаю. – Благодарно, еще раз чмокнула я
нашу железную леди, сразу простив ей все обиды.

Впечатления от празднества у меня двойственные и отрывочные. За стол,
где сидели мы с Мишкой, Ирка посадила мамочку и Евгения Борисыча. Я
терпеть не могу, когда меня хвалят прилюдно. Чувствую себя неловко и не
знаю, куда глаза девать. Еще и Мишка, при этом, шепчет мне на ушко
всякие неприличия и смешные комментарии. И эти негодники из моих
классов, каждый раз, громче всех и чаще всех, кричат нам «Горько!». У
меня, до сих пор, губы болят от Мишкиных поцелуев. Кажется, Дине и Ирке,
в этом плане, было значительно легче.

Короче, я с облегчением вздохнула, когда молодежь предложила
разнообразить праздник танцами. К сожалению, я и поесть, как следует, не
успела.

Танцевать все устремились во двор, при свете фонариков. Вот тут и
начались мои душевные страдания. На Мишку, как мухи на мед, набросились
молоденькие актрисы из театра. Меня тоже не оставили в покое. А уж,
когда я увидела, как эта мерзавка Верочка, повисла на Мишкиной шее,
бесстыдно прижимаясь к нему, я вконец расстроилась. Разозлившись на
бессовестную парочку, я пустилась во все тяжкие. Специально нацелившись
на ее парня, я призывно ему улыбнулась, самой обольстительной улыбкой.
После этого он, забыв о Верочке, уже не отходил от меня. А я, напропалую
кокетничая с ним, мстительно старалась быть в поле их зрения. Ну и
доигралась. В какой-то момент я потеряла Мишку из виду. Мне сразу стало
скучно и тревожно. Растерянно я крутила головой, и Верки, что-то не
видно. Больно сжалось сердце. Я уже с ненавистью поглядывала на своего
кавалера, не зная, как от него избавиться:

- Извините, мне нужно попудрить носик – холодно пробурчала я, отходя от
него. Но не успела я сделать и нескольких шагов, как железные пальцы
сжали мою руку.

- Идем со мной – прошипел Мишка, грубо утаскивая меня в полумрак, за
стоящую у ограды, машину.

- Пусти, мне больно – попыталась я вырваться.

И, конечно, между нами разыгралась самая банальная и безобразная сцена
ревности. Забыв обо всем, мы обвиняли друг друга во всех смертных
грехах. Господи, как хорошо, что я вовремя одумалась. Поняв, что еще
немного, и мы все испортим, я остановилась на полуслове и обняла его:

- Прости меня, Мишенька, я безмозглая, ревнивая дура. Поцелуй меня,
родной мой…

- Так, и почему моей милой женушке не спится? Откуда такой трудовой
энтузиазм? Обидно, понимаешь, в первую же ночь после свадьбы, моя
любимая жена сбегает к своему противному компьютеру. – Бесцеремонно
разворачивает кресло Людочки Мишка, укладываясь у ее ног. Положив ей
голову на колени, он деланно равнодушным тоном, и зевая, бормочет – у
меня новость для тебя. Катька мне вчера звонила. – Испытывая ее
терпение, Мишка интригующе помолчал – Леонид Олегович хочет предложить
тебе написать сценарий для телесериала по твоему роману «Рыцарь на
прокат». Катьке он предложил роль Леры, она на седьмом небе от счастья.
Одно только ее смущает, вдруг, ты не согласишься. Он и маму хочет
пригласить на роль Лидии Львовны. И еще… Катька порекомендовала,
посмотреть меня в роли Макса. Солнышко, может, рискнем? А!

PAGE 57

PAGE 205