Беседы

Девушка спрашивает у женщины, живущей на улице:
- Как тебе живется на улице?
- Сыро и холодно.
- Ты страдаешь из-за этого?
- Немного. Но я не несчастней всех остальных, живущих в теплых домах.
- Почему?
- Всё, чего я хочу, чего могу желать от этой жизни – это теплая кровать и горячий суп!
А то, чего желают люди из домов, особенно из больших, красивых и дорогих домов, не всегда и словами-то можно описать, - рассмеялась женщина.
- Что вы имеете в виду?
- Они хотят любовь, ласку и доброту, а потом начинают хотеть еще много-много всего материального и духовного. Они хотят невообразимое! Это их болезнь. Болезнь людей.
- А вы не страдали такой болезнью?
- А как же?! Разве оказалась бы я на улице, если б не страдала такими напастями? Всё дело здесь - в голове, в мечтах. Мы забываем о мере… А ведь мера – это измеритель вещей и чувств. Человек, скажем, захотел автомобиль. Как только у него появляется возможность, он тут же купит себе машину, которую так желал. И лишь чуть позже, потом, он осознает, что всё то время, что он хотел эту машину, он единственной лишь целью своей ставил её покупку. И ради нее жил и работал! Видите, какая дурацкая жизнь у большинства людей? Он хотел машину и жил ради машины! Неважно сколько он так жил, важно, что это вообще могло прийти ему в голову! Это ведь груда металла. А потом? Вы ведь знаете, что потом? Как раз эти самые теплые и большие дома. Для уюта и комфорта, разумеется. Это они так говорят – те, кто их покупает. А разве не уютно в маленьком домике, где есть тепло и свет? Нет, только не им! Только не тем, у кого следом за домом, в мечтах начинают появляться страшные мысли! Эти мысли страшны не тем, что плохи, но ужасны тем, что совершенно непонятны! Ну вот представьте, что человек взмолился Богу! Простой и отчаявшийся человек. Он ведь попросит у Бога о том, что действительно нужно и необходимо! А эти? Они лепечут себе под нос непонятные реплики, сами толком не понимая, чего хотят! А мне вот, например, совсем ничего не надо… Теплая кровать и горячий суп. Вот и всё. Я у Бога большего и не прошу.
Вторая беседа.
- Тебе не холодно?
- Ну вообще-то, человек – такая тварь, которая ко всему привыкает. Ну вот представь, что определенный вид шмеля опыляет только соответствующий вид цветов. И вот эти цветы вдруг вымерли и не прижились к изменениям климата, ну или по другим причинам! И ты что, думаешь, что шмели сдохнут? Неа! Они начнут опылять другие цветы. Да хоть траву зеленую, но всё равно жить будут. И человек тоже тварь такая же. Вот я стою здесь нормально, без всяких там неудобств и уже не мерзну почти. А раньше? Да когда я только встала на эту точку, со мной знаешь, что творилось?! А сейчас привыкла. Ко всему можно привыкнуть. Солдаты где-нибудь по перевалам ползают! Ты думаешь, они каждую минуту думают о том, что им холодно, неудобно и сыро? Да ты брось. Они тоже привыкли. Им тоже всё равно. Каждый делает свое дело! Так мир устроен, если ты не знала!
- Давно ты работаешь здесь?
- В этом дерьме я работаю всю свою жизнь.
- Это как же?
- Я просто не помню, что было до того, как я стала проституткой. Тут всё дело в том, что когда начинаешь вспоминать, какой была раньше: послушной, милой, воспитанной, то становится в сто раз хуже. Ясно? Это ведь не жизнь такая, это – мы!!! Только мы. И даже не дьявол, нет. Только мы. Я захотела – опустилась на дно, захотела – чуть поднялась. Но знаешь чего мне уже не сделать? Мне не выбраться отсюда!
- Но ведь можно стать лучше. Главное, желание.
- Я сейчас пойду и надену белую блузочку, черную юбочку и устроюсь работать учителем. И разве я перестану быть проституткой?!!! Я могу вообще ни с кем не трахаться, но я не перестану быть проституткой! Потому что всё здесь, в голове… Если я однажды ей стала, значит я могу это. Я перешла рубеж и чего мне теперь бояться? Зачем мне теперь пытаться строить из себя хорошую и праведную? Да разве, объясняя детям уроки этики, смогу я и многие другие забыть, что на мне клеймо проститутки?
- Вы совсем не любите себя. Это видно по вашим выражениям. Зачем…
- А я говорю вашими выражениями. Словами вас, людей. Вам живется весьма не плохо, но я всё же не надену блузку…белую. Боюсь испачкать её своей похотью. Ты кого-нибудь любишь? По глазам вижу – любишь. А я нет. Но разве я тебя хуже? Это ты так думаешь. Ты стоишь передо мной с библией в руках и думаешь, что я червь на дне оврага! Но это не так. Я просто закрываю глаза на детали… Я просто убрала несколько принципов. Ты понимаешь? Я трахаюсь с мужчиной и ему хорошо. И хорошо мне. А тебе, наверное, было бы противно от того, что он чужой или извращенный? Но всё здесь, в голове… Отключи один рычажок, перетерпи разочек и потом тебе даже понравится! Ну? Ты любила в детстве гречневую кашу?
- Нет. Я её ненавидела.
- Ты всю жизнь ненавидела гречневую кашу?
- Нет. Потом я относилась к ней нормально.
- Вот видишь… Тебя кормили гречневой кашей. Детей ведь редко спрашивают, чего они хотят на самом деле. Тебя вот не спрашивали. А ты её не любила, эту долбаную кашу. Но что ты могла сделать? Над тобой стоит человек и говорит: «Ешь!» или «Ешь! И побыстрее, а то опоздаешь в школу!». Такое ведь часто бывает, правда? А кто заставлял тебя есть кашу? Мать?
- Нет. Это был интернат.
- А-а, ну да… временное проживание, я полагаю?
- Да.
- И там вам давали гречневую кашу, ведь она дешевая верно? И варили её просто на воде. Вода, соль и гречка, - шлюха смеялась, - А ты не могла её есть… Ты не просто не хотела – ты не могла. Кашу ведь дают в основном по утрам? А утром приходит новое осознание нового дня. Твой интернат – это не страшно, ведь ты там была временно. Но ты ведь была ребенком? Страшно было, да? А главное непонятно, почему здесь, а не дома! Так ведь? И каждое утро ты понимала это. А что там сначала? Умывание? Ну вот. Помнишь воду?
- Ледяная, - сглотнув ком в горле, ответила девушка.
- Ага, ледяная. Ты прикасаешься к струйке воды и смываешь маленькую слезинку. Слезинку непонимания и грусти. Вот он, новый день! Такой же, как все другие дни. Там начали зарождаться твои мысли о самоубийстве. Да, я заметила шрам на твоей руке. Только тогда ты еще не знала, что именно это за мысли. Ты была еще слишком маленькой, чтобы понять, почему всё это происходит с тобой. Тебе хотелось разрыдаться, но за тобой еще целая очередь. Очередь, состоящая не из детей голубых кровей, а из детей явно неблагополучных семей! Так ведь? А кого из них тебе было жаль больше всего?
- Миша. В него бросали дротики пьяные родители и их гости.
- Ммммм…Ну ладно. Вот и подошел завтрак. Перед тобой ставят ту самую гречневую кашу. Её сварили немного раньше, еще до того как разбудили вас – ведь повару нужно спешить по делам и к своей семье! Ты берешь алюминиевую погнутую ложку и делаешь глоток сладкого чая, разведенного содой для цвета. Ты делаешь глоточек и на одну секунду, иллюзорно, жизнь катится в тебе теплой сладкой каплей. А потом ты подносишь ложку с гречневой кашей. Каша невкусная. Тебя тошнит от нее. Ты просто с пеленок не переносишь даже запах гречки. Но есть больше нечего. И ты заставляешь себя. Каждое утро… Сейчас тебе…сколько?
- Двадцать.
- Да, тебе двадцать и ты можешь есть гречку. И иногда даже сама готовишь её. Но только когда больше нечего приготовить… Я шла на панель, как ты привыкала есть гречневую кашу.
- Сравнение утриро…
- Я уже полчаса как поменялась с тобой местами: с пациента на психолога, а ты слушала меня и ты не заметила… Ты просто привыкла. За полчаса. Вот как тварь, под названием «человек» быстро ко всему привыкает. Уходи.
Беседа третья.
- Здравствуйте.
- Привет. Ты откуда такая?
- Я просто хотела спросить у вас, кем вы работаете?
- Тебе лучше не знать! - рассмеялся мужчина.
- А всё же? Я ведь обещала не разглашать…
- Ну да, я помню.
Он сидит в кресле напротив меня.
- Мы с тобой давно знакомы, но никогда не поднимали эту тему. И сейчас я хотела бы поговорить именно об этой самой теме.
- О моей работе и моих делах?
- Да.
- Без проблем.
- Ты когда-нибудь убивал человека?
- Можно я отвечу вопросом на вопрос? Ты когда-нибудь видела, как убивают человека? Ну как? Ты вероятно хотела сбить меня столку, задав вопрос в лоб, а я задал свой, зная твое больное место.
- Как хочешь. Я отвечу. Да, видела.
- И тебя теперь очень волнуют те, кто убивают и те, кто убиты? – ухмылялся мужчина.
- Вроде того.
- Ясно. Ну что ж, да я убивал человека.
- Это было давно?
- Смотря про какой раз говорить…
- Ты убил не единожды?
- Догадливая. Последний раз год назад.
- Что ты чувствовал при этом?
- Слушай, не разговаривай со мной как с психом! Мы так не договаривались.
- Хорошо. Тебе было страшно? Или ты наоборот чувствовал власть?
- Человек хочет загрызть другого человека. Так было всегда. Один не может без другого, но вражда не умирает никогда. Мы поливаем друг друга грязью за спиной, чтобы хоть чуток возвысить себя. А убить – значит вовсе избавиться, освободиться от этих переживаний, сравнений, состязаний и конкуренции. Убивают, когда надоедает абсолютно всё. Особенно человек.
- Чем не угодил тебе тот человек?
- Я не помню. По бизнесу. Были определенные проблемы и он встал у меня на пути. Я убрал, очистил дорогу. Мне кажется такая причина не очень глобальна. Она проста, а значит и убийство это было не таким существенным событием.
- Странная логика…
- Убийства из ревности, или из зависти, убийства из мести – кажутся мне особенно гадкими. Получается, что человек выпускает из себя всё самое гадкое, порождение ада, зла, наружу и срывается на одном объекте. На человеке. А я убрал человека так, словно просто отодвинул его в другой мир с моей дороги.
- Для тебя существует разница, каким способом ты убиваешь человека?
- Нет. Особой разницы для меня нет, но если тебя интересуют конкретные различия, то вообще они довольны весомы. Вот если человека душить, то испытываешь одни эмоции, а если застрелить, то другие. Так же и когда пытаешься утопить человека в воде.
- А что сделал ты?
- Конечно же застрелил! Если бы я душил его, то видел бы, как ему не хватает воздуха. Я прочел бы в его покрасневших глазах мольбу об одном только глотке кислорода. Я сам почувствовал бы затрудненное дыхание, глядя на задыхающегося. Он начал бы синеть, кровь отступила бы от головы и эта картина тоже мало мне приятна. Румянец – стереотип здоровья. А тут синий человек. Синяя голова. Это противно.
- А что с утопленником?
- Утопленник ассоциируется у меня со старым советским фильмом. Это тогда был популярный способ самоубийства. Да и убийства тоже. Я не люблю топить человека - он опять начинает просить воздуха.
- Но ведь его лица в данном случае не видно – оно под водой…
- Это то и хуже… Я не смогу увидеть, как он умирает, что он чувствует. Это еще хуже. Если уж убивать, то так, чтоб жертва смотрела тебе в глаза. Это обязательно. А то получается как какой-то извращенец из темной ночи: подкрадываешься незаметно, и, не глядя в глаза, убиваешь. Нет. Я просто стреляю и всё. И не в спину.
- А меня смог бы убить?
- Да. Но ты не помеха моему бизнесу.