Ремонт

Из цикла: «Мои необыкновенные сны».

                                         Сон третий:
                                             Ремонт

     С недавних пор Боря занялся простыми вещами, в смысле продаёт их.  Простые вещи – это китайское барахло, в основном одноразовое. И даже если это перочинный ножик или дамский веер, они вряд ли  послужат дольше, чем в течение  дня. И пусть вы порежете лишь кусок колбасы, да и день выдастся не жаркий, губы всё равно не раскатывайте -  никакая вещь вам дольше не прослужит.
      Короче,  всё по 35-ть.  И это вам не фунт изюма, потому что 35-ть – это  рублей, а не долларов.  Рублей самых настоящих, то есть полностью обесцененных…
     Говорят, что поветрие продавать  товар по фиксированной цене пришло к нам с Запада. Капитализм там давно, и потому кризисы не в диковинку. Так вот, магазины с дешёвым товаром открываются всегда в периоды тамошних спадов.  Количество бедных в это время возрастает,  и спрос на дешёвый хлам увеличивается. Потом, с окончанием кризисов, исчезают и эти магазины.
    Боря открыл первую точку в девятом году, и дело пошло. На данный момент у него десять магазинов, и он скоро будет открывать одиннадцатый. О чём это говорит? Да ни о чём. Ну, может быть только о том, что капитализм  у нас  получается кривобокий какой-то и состоит в основном из непрерывного кризиса.
    Поэтому у меня, в отличие от Бори, магазинов больше нет и свидетельство предпринимателя я сдал в прошлом году.  Зато теперь изучаю французский — в кои веки появилось свободное время, и я решил расширить свой кругозор. Зачем мне это нужно, особенно если взглянуть на дату моего рождения? Честно скажу, не знаю.
    Пригодилось мне моё знание французского языка лишь однажды. Я  им напугал (то бишь, моим знанием) отдыхавшую парочку французов на Паттайском пляже. Парочка была примерно моего возраста: он и он. Таких там много, и в этом нет ничего особенного. Особенным было скорее то, что русский мужик, то есть я, не пьяный и не буянящий, купался на этом пляже один и ещё умел изъясняться на импортном языке.  Они меня за это зауважали, а потом зауважали ещё больше, но уже за другое – за мою смелость и можно даже сказать, отвагу. 
     А дело было так. На одном из пляжей,  недалеко от отеля «Паттайя – Парк», русские знают, где это, есть один укромный  уголок. Там, в сосновом борчике, прямо на берегу Сиамского залива,  собираются: они и они. И, как оказалось, бывают там выходцы не только из Европы, но и с Ближнего Востока и даже из Северной Африки.
   «Из Альжерри и Тунисси», — как пояснили мне мои новые знакомые, чистокровные парижане. Кстати, один из них, как бы между прочим, заметил, что у меня настоящий парижский прононс. Про свой прононс я и без него знаю. Он у меня Почепский, частью украинский, частью белорусский и иногда здорово мне мешающий при новом общении,  ну да сейчас речь не о нём.
      Взглядом, осторожно смелые потомки галлов показали мне в сторону арабских приверженцев дружбы: он и он. Те, надо отдать им должное, вели себя достаточно скромно, совсем не так, как в пригородах Марселя и Парижа. Здесь они прятались и не выставляли своих чувств напоказ.
      «Это вон те, что ли»? — уточнил я,  показывая  пальцем на двоих смуглых  кучерявых парней, сидевших на песке.
      В ту же секунду оба моих француза, не сговариваясь, молниеносно нырнули под воду. Не всплывали они очень долго. Я уже начал волноваться, не утонули ли они. Нырять и я умею, но на такое долгое время задержать дыхание  вряд ли смогу. Прождав ещё полминуты, я уж было собрался нырнуть за ними (не знаю, правда, как бы я их искал в паттайской  воде), но тут, к моему счастью, они вынырнули сами. Показавшись над поверхностью, они сразу закричали на меня по-французски, умоляя меня опустить руку и не тыкать ею в кучерявых парней. А не то, возмущались они, нам всем несдобровать, и мне  в том числе.
    Я попытался их успокоить.  Жестами, а также мешаниной из русских и французских слов,  я им объяснил, что и у нас хватает своих "тунисси и альжерри". Родом они, правда,  из Средней Азии и с Кавказа, но мы их тоже боимся.
     «Ещё вроде не до такой степени, как вы, — добавил я на чистом французском, — а там как знать…».
      Дальше, помнится, для всеобщего примирения я прочитал им стихотворение Жака Превера — «Cet amour», «Эта любовь», моего любимого французского поэта, и этим  успокоил всех. Международный инцидент на этом был благополучно исчерпан, и я понял, что французский мне ещё учить и учить, но что это делать нужно, потому что когда-нибудь он опять мне может пригодиться.
      Теперь вернусь к делам обыденным. Французский стоит денег, а на данный момент  их у меня ни шиша. Поэтому вчера вечером я решил пойти к Боре и попросить у него пятерик, с возвратом,  на продолжение учёбы. Пятерика мне хватит на месяц, даже на  пропитание останется,  ну и на подарок молоденькой учительнице к Новому Году я что-нибудь выкрою. Сказать честно, в последнее время вместо учёбы я ей глазки строю, откровенно, по-стариковски. Она терпит. Видать, и ей  деньги нужны позарез.
Не откладывая просьбу в долгий ящик, этим же вечером я позвонил Боре и лёг спать пораньше, чтобы утром быть вовремя в назначенном месте.
............................................................................................................................................................
     Борю я встретил у дверей вновь открывавшегося магазина.  Мы поздоровались за руку и вошли внутрь. Ремонт в магазине был в самом разгаре.
     «Подожди, я сейчас, — предупредил меня Боря, — стрельну у прораба из строительных "бабок",  чтобы отчётность не путать и принесу тебе».
    Он подошёл к человеку в жёлтой пластиковой каске, в коем я признал Матвеенкова, и стал с ним разговаривать. Через мгновение к ним присоединился Коля Марченков, который, как я понял, работал тут же бригадиром.
     «Вот мы и опять все вместе, — подумал я, — девяносто первая комната вся в сборе».
    Я оглядел помещение. Бог ты мой, что за дела, да это ж церковь.
    «Вы что,  офонарели, — накинулся я на Борю, — собираетесь торговать в святом месте»?
    «Да не переживай ты так, — успокоил он меня, — эта церковь давно  заброшена, тут сорок лет склад находился. А теперь мы тут всё отреставрируем,  евроремонт сделаем по первому разряду и фрески восстановим».
    Я задрал голову,  действительно, со стен на меня смотрели апостолы. Они были в белых одеждах и улыбались.
    «Нравится»? – спросил  Боря и незаметно сунул мне в руку пятерик. Пятерик был новым, хрустящим.
    «Кто это так красочно стены размалёвывает»? – поинтересовался я.
    «Твой родственник, Михайло Решетнев, народный художник России».
    «Ну, если и он не гнушается, — подумал я, — тогда ладно».
    «А света можно прибавить», — попросил я.
    «Марченков, ты слышал? Бегом выполняй», — приказал Боря.
Коля юркнул куда-то в подсобку, что-то там нажал, и на потолке вспыхнули светодиодные лампы. Стало светло, как днём.
    «Нано технологии применяем,  выполняем распоряжение властей, — сказал Боря довольным голосом, — экономим электричество».
    Но мне показалось что-то в его голосе подозрительным да и в окружающей обстановке тоже.
    И церковь в мгновение ока стала похожа на ту, что  из гоголевского «Вия». И сам я вдруг ощутил себя  Хомой  Брутом. Не хватало только панночки.  Мне стало страшно.
     Неожиданно из подсобки вместо Коли Марченкова вышла женщина в тёмном платье и быстро проследовала к выходу.
    «Видел»? – спросил я Борю, и голос мой при этом дрогнул.
    «Что видел»? – поинтересовался он.
   «Женщину. Она сейчас из подсобки вышла и на улицу дёрнула».
   «Не видел», — сказал Боря и отвернулся.
   Мне стало ещё страшней.
   «Я тебе докажу, что у вас тут не всё чисто», — крикнул я и кинулся к выходу.
   Женщину я заметил сразу, она уже заворачивала в ближайшую подворотню. Её высохшие, как у мумии ноги, едва касались земли. Я быстро настиг её, схватил за плечи и начал трясти.  Она обернулась, и я чуть не подавился криком. Пустые чёрные глазницы, хищный оскал  рта  и два отверстия вместо носа. Но главное и самое страшное, она улыбалась. 
    «Ты зря побежал за мной», — захрипела она и попыталась вырваться.
 Я ухватился за рукав её платья и стал трясти её изо всех сил.
     «А — а –а», — закричала она.
     «А – а – а», — закричал я ещё громче  и почувствовал, как кто-то схватил меня за плечо и начал трясти.
     Я обернулся. Это был Боря.
     «Слава Богу, — подумал я, — теперь я спасён».
     «Просыпайся, — сказал он мне женским голосом, — просыпайся…».
    И я проснулся. За плечо меня трясла жена.
     «Ты что, опять страшный сон видел? — поинтересовалась она, — опять тот же самый»?
     «Нет, — ответил я, — другой, не очень страшный, не такой, как обычно».
    «Ты когда-нибудь запишешь хотя бы один из них»? — она посмотрела на меня укоризненно.
    «Но это был так себе сон, не ужастик», — попытался я увильнуть от ответа.
    «Так может тебя в следующий раз не будить, когда ты кричать будешь»?
    «Ты что, — сказал я испуганно, — ты ведь понятия не имеешь, что я иногда вижу во сне и почему кричу…. Ладно, — прибавил я примирительно, — спи, а я пойду на кухню и всё запишу….».
    Проходя мимо маминой комнаты, я услышал её сдавленные сонные крики.
     «А-а-а, а-а-а».
    «Наследственность», — подумал я.