Шотландский плед

Я бабушкин плед.
Сейчас я стар и потерт, и жизнь моя висит на волоске.
Но получается, почему так, что с каждым днем я становлюсь все нужнее и нужнее, и я не знаю радоваться мне или огорчаться, ибо нужен я только бабушке. Вот уже и в солнечные теплые летние дни я заботливо согреваю бабушкины ноги, и мы все чаще и чаще дремлем с ней по долгу, в обнимку со своими длинными воспоминаниями.

Родился я давно, так давно, что этот день не знает даже бабушка. Когда-то, я смутно помню, у меня, как у каждого новорожденного, на руке была прикреплена бирка вон в том верхнем углу. Нет, не в том, а вон в том. А может, и нет, забыл. Ах, какая разница. Главное, что там было написано кто мои родители, моё имя, мой вес и мой рост.
Конечно, бабушка может теперь говорить, что имя мое гаэльское кельтского происхождения. Но, во-первых, кому это интересно, а во-вторых, кто ее об этом спросит. Катя, что ли? Катя это бабушкина дочка. Но, она уже давно предлагала отдать меня в дом престарелых, существующий в темном сундуке на даче. Или Санька, наша внучка? Как-то я укрывал ее, когда она кашляла звуком, что стреляет турецкая Магоса.
Магоса это древняя пушка. Янычары и все такое.

Ну, я и вспомнил тоже! Почему, однако? Странно.

Ну вот, Санька кашляла, а меня попросили ее согреть. Толку только, если Санька, с ревом пролетающих бомбард, из тех же пушек, кстати, сбросила меня на пол, почти сразу.
- Колюючииииий!!!
Бууум!!!! И я, по средством незаслуженного пинка, лежу уже кучей на полу.
Тогда я думал все – оказаться мне в кованом сундуке. Но, бабушка даже слова не сказала, она просто забрала меня к себе.

Так про что я? Забыл.

А однажды, много лет назад, когда Саньки еще не было в проекте, молодая Катя собрала неожиданно Пати. (Смешно сказал )
На даче той же.
Бабушку, как водится, не пригласили. Зато были девочки - подружки Кати.
И уже вечером при свете далеких звезд, на открытой веранде, я слушал откровенные девичьи тайны.
Я был существенно моложе и тогда еще густой мой ворс от прикосновения упругих, почти обнаженных юных прелестей, стоял ровно, прикасаясь плотно к разным заветным девичьим местам. А девчонки кутались в меня по очереди, и я вдыхал сильно замешанный густой аромат, сладкий и горький, мягкий и резкий, терпкий и нежный, индивидуально разный, прижимаясь к ним всем своим тканым естеством, уплывая в даль, моля о том, что бы звезды не погасли сейчас.
Досыпать меня, правда, оставили одного на веранде, но я не был в обиде, ибо этот вечер и эта ночь подарили мне ощущение эротической близости к женским молодым телам. И мне уже под утро даже хотелось, наверное, побыть одному.
И глядя, на медленно исчезающие на глубоком небосводе серебряные звезды я думал, есть ли у меня братья и сестры, и как им живется в неизвестной стороне, не обделены ли они человеческой любовью, согреты ли они человеческим теплом, чисты ли они и ухожены.

В дом меня забрала бабушка только в субботу.

В те давние времена, я был гостевым пледом.
У бабушки в доме и на даче часто бывали гости. Иногда, они засиживались до утра, и я тогда охранял их драгоценное тепло.
Столько разных историй услышал я, сколько тайн укрывается теперь в каждой из моих сторон. Сколько мужчин и женщин могут уверенно считать меня вечным поверенным в их личных делах. Сколько светлых и не очень, чистых и не совсем – просто разных человеческих душ приняла в себя моя благодатная шерсть.
И сегодня все чаще и чаще я слышу их тихие голоса. Кто-то оправдывается до сих пор, и тогда я лежу не шелохнувшись, пытаясь своим присутствием лишний раз не волновать его. Кто-то страдает опять, и тогда я успокаиваю, как могу, прикладывая к незаживающим годами душевным ранам свою теплую ткань. Кто-то радуется и веселится, и тогда я складываюсь вчетверо, чтобы никто не услышал чужих голосов.

Души людей живут во мне.

Может быть, поэтому бабушка и любит, когда я рядом с ней.

Уже месяц я бабушку не вижу и не чувствую.
Я лежу в комнате неподвижно и вспоминаю свою жизнь. Меня никто не трогает, хотя я слышу голоса Кати и Саньки, и еще какие-то чужие.
Пожалуй, это сундук, - думаю я.
Но однажды меня берет бережно в руки Катя, садится в кресло с ногами и укрывается плотно до подбородка. В руках ее Санькины фотографии, но Катя их не смотрит.
-Мам, зачем тебе он, - слышу я Санькин голос, - посмотри какой он потертый. Я видела в Таллинне пледы красивые и теплые.
Я гляжу на себя и вижу, что еще одна моя часть за эти дни, вдруг, потерлась сразу.

Катя молчит, и я чувствую, как капли воды глухо и неравномерно стучат по упавшим вниз Санькиным фото.

Откуда в доме вода, - соображаю я!