НАДЕНЬКА

Наденька
 
Говорят, самое бескорыстное чувство – это любовь. Возможно. Нет, она не оспаривала этот факт. Просто никогда не задумывалась об этом. Она просто любила...
 
Приют
           
            – Смотрите, наш подполковник уже на своем посту, ожидает жену, – санитарка дома престарелых баба Маня, перестала вытирать подоконник и выглянула в окно. Во дворе возле большого куста сирени в инвалидной коляске сидел пожилой мужчина. – Это надо же! Каждый день ждет ее, а она так редко здесь бывает.
            – Мало ли, может, далеко ехать или еще какая-либо причина, – протянула молоденькая медсестра.
            – Ой, он такой видный мужчина, вежливый… И чего она его сюда сдала, в приют этот?
            – Баба Маня, ты всего не знаешь. Его из госпиталя к нам направили, лечился он там после ранения. Там и ноги у него отказали. А семьи у него нет, – подключилась к разговору другая санитарка.
            – Как нет? А жена его?
            – Так мы у него не спрашивали: жена это или просто знакомая...
 
Ожидание
 
           … Какой сладкий запах у этой сирени! Жаль, не может Иван Евсеевич ее сорвать. Очень уж высоко поднялись пышные соцветья на кустах. Сидя в коляске и не достать. А вот в молодости он срывал самые красивые из них и охапками нес домой – Наденьке своей. Она всегда искренне радовалась и спешила расставить сирень по банкам и вазам. И тогда их небольшую комнату заполнял нежный аромат весны.
            Как странно устроена человеческая память! Ароматы, вкусы и звуки вызывают различные воспоминания. Вот и сейчас запах сирени ассоциируется с юностью, с влюбленностью, с Наденькой...
            Наденька. Всю жизнь он ее по-другому и не называл. Она, словно эти бесхитростные цветы сирени, была простой, доверчивой и наивной, все понимала и прощала… Не было у нее ни высокомерия, ни амбиций. Но не было и того зазывного огонька, что так нравится всем мужчинам. Просто… тихоня-отличница, любительница книг и театра. Молчаливая. Не крикливая.
            Впрочем, было у нее одно качество, которое немного задевало Ивана. Свою обиду Наденька никогда не показывала, не плакала, не устраивала истерик, ссор. Только в глазах у нее тогда поселялась надолго боль. А еще иногда ночь пахла сердечными каплями.
            – Моя гордая Наденька… Как же я тебя люблю! Тебя одну… Как же я виноват перед тобой и детьми...
            Покатились непрошенные слезы.
            – Старею… Не могу сдерживать эмоции.
             Прохладные капли внезапно упали ему на лицо – начался весенний дождь.
            – Надо уезжать. Наденьку подожду в своей палате, – и подполковник, тяжело вздохнув, направил свою коляску к зданию.
 
Визит
 
            Дождь все еще шел, весело стуча в окна, когда Надежда Павловна вошла в приют. Вытерла ноги, примостила в дальнем углу мокрый зонтик, пригладила волосы.
            – Здравствуйте, – поздоровалась она с санитаркой. – Вы извините, немного натоптала я вам… Дождь на улице...
            – Ничего, сейчас протру. Сегодня очень мало посетителей. А вы к кому? – баба Маня прищурилась. – Нет, не говорите. Я сейчас попробую угадать. Вы к нашему подполковнику? Угадала?
            Надежда кивнула.
            – Ой, какая же вы счастливая, наверное! Он вас так любит, так любит! Каждый день ждет, выглядывает… Что же вы его не заберете к себе? Стал калекой и стал никому ненужным?
            Эти слова прозвучали с таким осуждением, что у Надежды просто ноги подкосились. Если бы не скамья для посетителей, на которую присела, больно ударившись боком, то она бы просто упала...
            И то ли физическая, то ли душевная боль так резко ударила в сердце, что, не сдерживаясь, покатились слезы.
            Баба Маня, не ожидая такого поворота событий, застыла на месте, но потом тихонько присела рядом, погладила по сгорбленным плечам плачущую женщину.
            – Не плачьте. Извините меня, старую. Ляпнула, не подумавши...
            – Нет, нет, вы правы. Надо забрать его. Я хотела забрать, но дети… против.
            – Да что же это за дети? Как можно-то?
            – Долгая история...
 
История любви
 
            Они познакомились на танцплощадке: молодой выпускник военного училища и выпускница-десятиклассница. Все было, как пишут в романах: свидания, любовь, загс, рождение сына. У Нади забот хватало – воспитание сына, забота о муже, учеба на заочном отделении института иностранных языков (девушка с детства мечтала стать переводчицей).
            Как она тогда сама всё успевала, до сих пор удивляется. Правда, некогда было делать маникюр, не хватало денег, чтобы модно одеваться. Но разве это главное? Нет, конечно. Главное, что она так любила своего Ваню. И сыночка.
            Но Ваня через четыре года семейной жизни созрел для измены. Встретил другую – яркую, накрашенную, веселую. Правда, "разведенку", с двумя малыми детьми. И ушел к ней.
            Наденька продолжала жить, словно по инерции: детский сад, работа в издательстве, дом, заботы… Ночью хотелось плакать и кричать от горя и предательства, но терпела –сына боялась разбудить.
            Прошло пять лет. Однажды вечером возле дома остановилось такси, а через время стукнула калитка. Раздался звонок. На пороге стоял ее Ванечка, у него на руках –маленькая девчушка, а рядом – двое мальчиков-погодков шести и семи лет.
            – Можно, Наденька?
            – Проходите.
            Спустя время, накормив, помыв и уложив детей, Надя с Иваном прошли на кухню. Долго молчали.
            – Прости меня, пожалуйста, Наденька. За все. Я виноват.
            – Я простила, Ваня. Давно уже.
            – Понимаешь...
            Слова давались нелегко. Ситуация, действительно, была сложной. Оказалось, недавно жену Ивана сбила машина, спасти не смогли. Родных у нее нет, и вот...
            – Короче, если сможешь, прости меня и давай начнем все сначала, все вместе. Прими меня со всеми детьми. Дочка-то от меня… А хлопцы от первого брака...
            С того вечера стали жить все вместе. Двух мальчишек и дочь Надя оформила на себя и стала им матерью, как и своему первенцу.
            Прошло еще несколько лет. Подрастали дети. Иван тоже "вырос" в звании. Забылись прошлые беды и прощения. Снова стал он поглядывать на молоденьких девушек. И не только поглядывать. Однажды, втихаря собрав вещи, просто ушел из дому к другой. А все дети остались с Надей.
            На этот раз отсутствовал Иван недолго, года два, и снова пришел домой не с пустыми руками, а с младенцем. Его "последняя любовь" бросила на него ребенка, а сама уехала с другим. Иван не смог отдать в Дом малютки своего сына и… принес к Наде.
            И Надя приняла. И Ивана, и ребенка. Стала матерью официально и душевно. Разве виновато дитя? Разве может она отказать в просьбе своему единственному любимому мужчине? Значит, у нее такая судьба. Значит, у нее такой крест, и она должна его нести.
           … На этот раз Иван задержался дома недолго, всего полгода. А затем попросил в штабе перевод куда-то далеко, где проходили военные действия, и уехал, не попрощавшись. Больше ни Надя, ни дети не видели его.
            Время так быстро пролетело. Надя никуда не уезжала из родного города, работала, а недавно и на пенсию вышла. Дети тоже давно выросли, выучились. Все, как один, ее мамой называют, помогают, в гости приезжают. Об отце и не вспоминают. Видимо, по молчаливому уговору решили не бередить рану материнскую, не напоминать. Все, как один, ничего не говорят и по поводу фотографии Ивана, которая стоит на прикроватном столике в спальне матери.
            А недавно, месяца два назад, раздался телефонный звонок, который нарушил спокойную жизнь Наденьки. Звонил Иван. Из дома престарелых. Просил прийти, просил повидаться. Пришла. Увидела. И снова все простила. Жалость захлестнула, обыкновенная бабья жалость. А, может, и любовь. Ведь она так и не смогла за всю свою жизнь полюбить другого. Рассказала о встрече детям, а в ответ услышала:
            – Мама, прости, но у нас нет отца. У нас есть только ты одна, единственная и самая любимая. Только ты, мама. И нам больше никто не нужен.
 
Люблю я его...
 
            Как на исповеди, выложила Наденька незнакомой санитарке всю свою жизнь. Рассказывала, а сама, словно со стороны слушала себя и не верила, что это все с ней могло произойти...
            Но ведь произошло! Но ведь это она любила и любит до сих пор своего непутевого Ивана, это она верила и верит, что не со зла он так поступал с ней. Такой у него характер… И не жертву она приносила, как некоторые тогда говорили. Потому что, разве это жертвенность – воспитывать детей? И разве так важно, что из пятерых детей она только одного родила? Они все – ее дети. И она счастлива. Счастлива детьми. А вот теперь счастлива Иваном. И ему, наконец-то, нужна стала.
            – Где Ваня? В палате? Пойду к нему. Заждался он меня. Люблю я его… Вы уж простите меня за откровенность мою, – Наденька поднялась и медленно направилась по коридору.
            А баба Маня, перекрестив ее, прошептала вслед:
            – Святая женщина, святая… Дай тебе Бог здоровья…