Книга, которой не было

Автор: Попов Илья (псевдоним: Василий Криптонов)
Блог автора: https://vk.com/hellmadness
e-mail: [email protected]


Спасибо:
Гуторову Игорю, Захаваеву Антону, Калинину Андрею, Качаеву Сергею, Поповой Асе.

Каждый из них, зная о том или нет, сделал свой вклад в эту книгу.


Еще одна свирепая история любви
Грустная сказочка про свинью-копилку

Е. Летов «Сто лет одиночества»

Глава 1


Спят леса и селения, 
Небеса и сомнения, 
Но сиянье обрушится вниз, 
Станет твоей судьбой

Е. Летов «Сияние»



— Как! – чуть ли не закричал Миша, грохнув на столик два бокала Гиннеса. – Как ты можешь залипать целыми днями дома, пялиться в этот сраный ноут и чувствовать себя человеком? Вот она, жизнь!

Говоря это, он показал на толпу, беснующуюся на танцполе под ремикс какой-то популярной песенки.

Петя воспринял тираду скептически. Давно прошли те времена, когда подобные высказывания друга могли смутить и озадачить его.

— У каждого свой путь, — сказал он. – Тебе нравится тут, а мне…

— Фигня! – Миша сел рядом с Петей и приобнял его за плечи. – Ты думаешь, мне тут нравится? На дебилов этих смотреть?

— А зачем тогда…

— Расслабуха, братан, — пояснил Миша. – Каждому человеку нужно иногда выпустить пар, расслабиться, сменить… да все сменить! Ну вот что ты… Сегодня проснулся, попечатал на ноуте, кинчик посмотрел. Завтра проснулся, попечатал, посмотрел… И каждый день так! Ты ж как зомби уже! Посмотри на себя! Зеленый весь, круги под глазами. Так тебе никогда ни одна девка не даст! Да они тебе давали хоть когда-нибудь?

— Не хочу об этом говорить.

— Ну вот, то-то и оно. Расслабляться надо уметь, Петро!

   Миша хлопнул собеседника ладонью по плечу и пригубил пиво. Вот тут-то и раздался этот звонкий голос:

    — Привет, ребята!

   Миша поднял взгляд и улыбнулся:

    — Лена!

   Они обнялись, поцеловались, и Лена села за столик. Петя с интересом смотрел на нее.

    — Лена, Петя, — кратко представил их Миша.

   Лена с Петей кивнули друг другу, причем с небольшим запозданием, как будто присмотревшись, оценив, а стоит ли. Решили, что стоит.

    — Пива будешь? — полюбопытствовал Миша.

    — Лучше коктейль. Пива не люблю.

    — Понял, щас будет!

   Миша уже приподнялся — клуб был среднего пошиба, и официантов тут не водилось, — когда его остановил Петя.

    — Вы сидите, я принесу, — сказал он.

   Миша замешкался, поглядел на Лену и дернул плечами.

    — Расслабься! Это же моя девочка, я справлюсь!

   И, поцеловав Лену, он отправился к барной стойке.

   Лена, улыбаясь, проводила его взглядом своих карих глаз и посмотрела в сторону танцующих.

    — Люблю ходить в клубы, — просто сказала она, ломая возникшее молчание.

    — Правда? — откликнулся Петя. — А я вот что-то не очень...

    — Я раньше тоже не ходила. А потом… Потом поняла вдруг, что тут очень интересно.

   Петя ждал, пока она раскроет свою мысль, потягивал пиво.

    — Люди здесь такие, какие есть, их сразу видно насквозь.

    — Мне казалось, что люди в клубах такие, какими хотят казаться.

    — Да! И нет.

    — Не понимаю, — улыбнулся Петя, разводя руками. Он нашел взглядом Мишу, приближавшегося с коктейлем в руках, и вздохнул с облегчением.

    — Представь, что ты идешь на маскарад. И ты можешь надеть любую маску. Наверное, ты выберешь именно ту, которая олицетворяет, в той или иной степени, твой идеал.
 
  — Интересная мысль...

    — А чтобы узнать, какой ты на самом деле, нужно всего лишь сделать инверсию.

    — Это как?

    — Ну, как ты думаешь, у Арнольда Шварценеггера больше поклонников среди накачанных и самоуверенных парней, или же среди слабых, раздавленных жизнью ботаников?

   Подошел Миша, поставил перед Леной коктейль.

    — О чем беседуете? — спросил он.

    — Об Арнольде Шварценеггере, — улыбнулась ему Лена.

    — А чего он?

    — Тебе его фильмы нравятся?

    — Да ну, старье тупое! — отмахнулся Миша.

   Лена незаметно подмигнула Пете, и он вздрогнул. Улыбнулся и вдруг сказал, как бы в пустоту:

    — А мне он всегда нравился. В школе когда учился, помню, только и ждал постоянно, когда по телеку покажут "Терминатора" или "Вспомнить все"...

   Миша фыркнул, и отвернулся, приобняв Лену. Она же с интересом слушала.

    — У нас тогда было только три канала. Никакого кабельного, конечно, ни спутника, так, самопальная антенна. Помню, самое горькое разочарование было, когда покупаешь свежую газету, находишь в ней программу передач на следующую неделю, видишь заветное слово "Терминатор", а он по какому-нибудь "ТВЦ" или типа того… В общем, по каналу, которого у тебя нет!

   Миша захохотал в голос и подхватил:

    — И тогда он звонит мне и таким, знаешь, плачущим голоском: "Миш, а можно я у тебя сегодня переночую? По телеку "Терминатора" показывают..."

   Посмеялись. Разговор естественно свернул на ностальгические воспоминания — тема, никогда не надоедающая, если тебе за двадцать. Вспоминали школу, институт. Миша рассказал пару историй из армейской жизни. (Петя знал, что у того в арсенале есть истории и поубойнее, но Лене, видимо, знать об этом было не обязательно).

    — Ну как? – спросил друга Миша, когда Лена отлучилась в уборную.

   Петя помолчал, глядя в пустоту. В голове у него приятно шумело, хотелось курить и, закрыв глаза, просто плыть по волнам музыки. Наверное, для этого люди и ходят по клубам. Он не знал…

    — Ты о чем? – нехотя спросил Петр.

    — Ленка тебе как? Ну скажи, клевая девчонка?

   Петя еще немного помолчал. Рука его на секунду задержалась над пачкой «Честера» на столе, но потом решительно извлекла сигарету.

    — По-моему, тебе крупно повезло с ней, — наконец сказал Петя. – Как ты с ней познакомился?

   Этот просто не укладывалось у него в голове. Лена и Миша казались такими разными, что представить себе ситуацию их знакомства было очень нелегко.

   Миша пожал плечами и отхлебнул пива.

    — Повезло, — просто сказал он.

   Лена уже возвращалась, так что углублять тему они не стали.

  
***

   Миша работал охранником в одном из самых больших супермаркетов города. Работа, по большей части, была скучной. Редкие стычки с наркоманами или подвыпившими героями кастета и арматуры не разбавляли серых будней, а будто подчеркивали их серость. Ходить, следить, вовремя вмешиваться. Никому не были нужны полицейские — ни покупателям, ни хозяевам магазина. "Ты кто такой? Ты какое право имеешь меня обыскивать?" — выкобенивался очередной мажор, напирая грудью на охранника. И тогда — проникновенный взгляд и голосом, таким, как у старшего брата: "Хорошо. Жди. Сейчас полицию вызовем. А ты уверен, дорогой мой, что они у тебя в карманах ничего не найдут?" Тут зачастую потуплялся пламенный взор и послушно выворачивались карманы. В девяноста процентах случаев Миша был прав, и украденный товар возвращался на место или оплачивался.
  
 В тот вечер, когда Лена вошла в жизнь Миши, он как обычно ехал домой на автобусе. Было много сидячих мест, но Миша стоял напротив двери, опершись спиной о горизонтальный поручень. Почему-то ему нравилось ездить именно так. Расфокусированный взгляд блуждает в сумерках за прозрачной дверью, которая иногда открывается, впуская новых пассажиров. Правая рука сжимает поручень, левая — полупустую бутылку "Охоты крепкой". Первой за вечер. 

   Миша лениво разглядывал заходящих пассажиров. Неосознанно он делил их на типы, и смутной подсознательной радостью радовался, когда убеждался, что нет пассажиров, которых нельзя было бы привязать к какому-нибудь типу. Вот Пенсионерка. Как и тысячи других таких же, она влетает в автобус и, стоя в дверях, хищно озирается в поисках свободного места. Если место есть — ищет, нет ли места получше, и только потом садится. Зачастую начинает рассказывать сидящим рядом людям об ужасных ценах в магазинах, хамах продавцах, тарифах ЖКХ и так далее, и тому подобное. Если же свободного места нет, она бросается к сидящей молодой девушке или парню (если только он не бритый наголо и не синий от наколок — таких они боятся) и, порой срываясь на откровенный мат, требуют освободить место. Уступают. Никому не хочется связываться.

   А вот заходит Телефонный Человек. Это может быть как женщина, так и мужчина. К уху прижат телефон на протяжении всей поездки. "Я в автобусе! Что? В автобусе! Не слышу, что? В автобусе! Ты тупая, что ли? Я в автобусе еду!" — и так час за часом...
 
  Старушка. Это уже не пенсионерка. Пенсионерки зачастую стыдливо отводят от них взгляды. Ведь когда трясущаяся от дряхлости старушка, которую уже язык не поворачивается назвать женщиной, забирается в автобус, шепча молитву после каждого шага, ей нужно уступить место. И это сделает кто-то из молодежи. Встанет, громко крикнет на ухо: "Садитесь!" и еще поможет сесть. А если все места уже заняты Пенсионерками, то старушка получит только спрятанные взоры этих дам, на большинстве из которых еще можно успеть вспахать несколько  гектаров земли до рассвета. 

   Миша мог назвать с десяток этих типов. На работе ему было не до того, там нужно было работать, а в эти час-полтора езды в автобусе он отдыхал. Расслаблялся.

   В этот вечер все было как обычно. До дома оставалось пять остановок. Открылись двери, впустив двух Пенсионерок и одного Читателя (эти постоянно что-нибудь читают, не замечая ничего вокруг). Двери уже начали закрываться, когда Миша увидел нечто светлое, стремительное и отчаянное. Не отметив увиденное ни одной мыслью, он бросился вперед, вцепился в закрывающиеся двери, между которыми уже билось это загадочное светлое нечто, и, что есть силы, рванул их в стороны. Двери неохотно поддались, гневно хлопнули, аккомпанируя матерной тираде водителя, и нечто, оказавшееся девушкой в белом плаще, проскользнуло в салон автобуса.

— Спасибо, вы меня спасли! — улыбнулась, тяжело дыша, девушка, когда Миша отошел от дверей.

Автобус тронулся.

— Не за что.

— Я – Лена!

— Миша.

   Миша частенько вспоминал эту первую встречу: как зачаровано смотрел в глаза Лене, как смущался и пытался спрятать за спину бутылку "Охоты". Но все шло прекрасно. Как будто кто-то свыше своей властной рукой свел их вместе.

Глава 2


Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памирам.

В. Брюсов «Грядущие гунны»

  Подняв тучу брызг, Миша первым нырнул в неспешно текущие воды реки и, пропав из виду на несколько секунд, вынырнул метрах в восьми от берега. Обернувшись, он помахал рукой. Нерешительно топтавшиеся на берегу Петя и Лена махнули ему в ответ. 

  Лена с Мишей были «официально» вместе уже три месяца, и Мише пришло в голову отметить эту небольшую дату. Организовал он все быстро. Лена не возражала против вылазки на природу, Петя немного поломался, но в конечном итоге согласился поехать.

    — И что ты будешь тут все выходные в комп пялиться? – убеждал его Миша. – Посмотри, погода какая! Давай, оттянемся, как следует!

    — Я-то вам зачем? – хмуро возражал Петр. – У вас дата, вы и езжайте.

    — Да при чем тут дата? Это просто повод. Поехали, втроем веселее будет.

    — Ну, можно, — нехотя согласился Петя.

   Сияло солнце, и поверхность реки искрилась, словно серебро. Место нашли великолепное — далеко от дороги, без малейшего намека на людей. Миша определенно знал, куда направить свою белую "Ниву", доставшуюся от отца. Поросший мягкой травой берег плавно, без обрывов спускался к реке. С двух сторон стоянка друзей была огорожена зарослями ивняка, создавая ощущение закрытого помещения, что вселяло спокойствие. И тишина — только чайки изредка кричали, выдергивая из воды незадачливых рыбех. 

  Лена отошла за машину переодеться, Петя взялся сооружать костер. Миша, прекрасный пловец, быстро вернулся на берег и, подойдя к другу, немедленно подверг его действия жесточайшей критике.

  — Ты что делаешь?

  — Костер.

  — На хрена? Как ты эту фигню поджигать собираешься? Как ты на этом шашлык будешь жарить?

  Петя, смущенно улыбаясь, смотрел на нагромождение веток и бревнышек, только что с таким тщанием им воздвигаемое.

  — Иди отсюда, костратор! — закончил свое разоблачение Михаил.

  Первым делом он набрал на берегу булыжников и сложил из них "печку" — прямоугольник, внутри которого аккуратно расположились сначала щепки и тонкие веточки, а потом уже  бревнышки покрупнее. Не прошло двух минут, как запылало пламя.

  Вернулась Лена в открытом купальнике и с полотенцем, перекинутым через руку. Полотенце она постелила поодаль от костра и легла позагорать. Солнце стояло в зените.

  — Ты кремом помазалась? — крикнул Миша своей подруге.

  — Нет! — беззаботно откликнулась та.

  — Балда. Очки хоть одень от солнца, глаза испортишь!

  — Я буду щуриться! — засмеялась в ответ Лена.

  Миша махнул рукой.

  — По пивку? — обратился он к Пете.

  — Можно.

  — Тащи. Принеси весь ящик, в воду поставим!

  Петя вытащил из машины ящик пива, старательно примостил его в небольшой заводи, в тени прибрежных кустов, и вернулся к костру с двумя бутылками.

  — Ну что, за отдых, что ли? — провозгласил Миша, и они сделали по хорошему глотку прохладного напитка. — Лен, тебе принести?

  — Я позже, спасибо!

 Костер постепенно прогорал. Из "Нивы" уже извлекли пластиковое ведерко с маринованным мясом, шампуры и одноразовую посуду. Чуть порозовевшая от загара Лена окунулась в речке и, накинув на голые плечи полотенце, чтобы не обгореть, помогала нанизывать ароматные кусочки мяса на шампуры.

  — Работа достала до синих соплей, — жаловался Миша. — Надо бы отпуск взять, расслабиться хорошенько.

  — А я люблю свою работу, — с улыбкой сказала Лена. — Я от нее никогда не устану.

  — А ты кем работаешь? — полюбопытствовал Петя.

  — Я дизайнер. Делаю по заказам визитки, буклеты, баннеры… Сейчас вот планирую дизайн сайтов освоить, тоже интересно. Да вообще — все интересно, все хочется узнать!

  Петя задумчиво глядел на первую партию мяса, румянившуюся над углями. Миша сноровисто переворачивал шампуры, не давая мясу подгореть, уксусом побрызгивал на вспыхивающее порой пламя. Приятный, чисто летний запах шашлычка уже начинал дразнить ноздри.

  — Ты в агентстве работаешь? — уточнил Петя.

  — Начинала в агентстве. — Лена едва заметно поморщилась. — Потом ушла оттуда. Надоело. Заставляют какую-то дрянь делать, которую никто не принимает потом, а виновата — я. Что интересно, если потом продаю заказчику свою разработку, которую изначально забрили, то потом оказывается, что я все делала под их чутким руководством. В общем, я теперь в свободном плавании. Кое-какие контакты остались, вот и работаю потихоньку. Зарабатываю примерно так же, как раньше, но нервов трачу гораздо меньше.

  — Здорово, — искренне сказал Петя. — Призвание, так сказать...

  — Ага.

  Разговор не клеился. Петя снова стал смотреть в огонь.

  — А ты чем занимаешься? — вдруг спросила Лена.

  Петр вздрогнул. Вопроса этого он не любил.

  — Да так.., — начал он, не имея понятия, что будет говорить дальше, но тут его выручил Михаил:

  — А Петя у нас писатель!

  — Да иди ты! — немедленно покраснел Петя.

  — Писатель? Правда? — переспросила Лена.

  — А то! "Я вас любил, любовь еще, быть может"! — этой фразой, которой исчерпывались, наверное, все познания Миши о мировом литературном процессе, он встречал любой разговор о словесном творчестве; то ли выказывал свое презрение к теме, то ли пытался продемонстрировать эрудицию — доподлинно известно не было. Обычно собеседники либо культурно смеялись над данной остротой, либо пропускали мимо ушей. И в том и в другом случае Миша становился как бы флагманом разговора. Но в этот раз случилось по-другому.

  — Причем здесь это? — спросила Лена, глядя в упор на своего бойфренда.

  — Ну, стихи там, Пушкин, фигня всякая.., — неопределенно буркнул Миша. Он чувствовал, что в этот момент, как это ни парадоксально, оказался почему-то третьим лишним, но почему, и как все исправить — не знал.

  На помощь ему быстро пришел Петя.

  — Пушкин вряд ли. Мне, скорее, ближе Брюсов.

  — Брюсов? — Лена наморщила лоб, вспоминая. — Это который про "Грядущих Гуннов"?

  — Да, он самый. Серебряный век...

  — Я, честно говоря, больше ничего у него не читала, — улыбнулась Лена чуть виноватой улыбкой. — Да и это — со школы. А ты стихи пишешь?

  — Не часто. Больше все-таки рассказы.

  — И как, печатают?

  Петя вздохнул.

  — Один напечатали недавно...

  — Дашь как-нибудь почитать?

  — Без проблем.

  Миша прервал их диалог:

  — Вот эти можно есть. Кажись, удачно получились. Я еще партию заложил, но можно начинать.

  Восстановилась гармония, скрепленная дружным пережевыванием истекающего соками мяса. Открыли еще по бутылке пива, и Лена присоединилась к возлиянию. Солнце медленно ползло к Западу. В реке поплескивала рыба.

  — Почаще бы так отдыхать.., — вздохнул Миша.

  Никто ему не ответил.

* * *

 Остаток дня прошел весело. Пили пиво, купались, загорали, болтали о всякой чепухе. Когда начало смеркаться, пыл поугас, и Миша вытащил из машины палатку и пару спиннингов.

  — Закинем? — подмигнул он Пете. — Повезет — завтрак будет!

  Петя согласился. Сначала они поставили палатку, потом спустились к воде. Лена, весьма плохо отнесшаяся к  появившимся с приходом тьмы комарам, предпочла остаться у костра.

  — Понеслась! — выдохнул Миша и сделал ловкое движение спиннингом. Снасть со свистом улетела в темноту.

  — А разве можно блеснить ночью? — спросил Петя.

  — Конечно можно! Но тут раз на раз не приходится. Всякое бывает.

  — Впрочем, как и днем.

  — Ага...

   Петя подождал, пока Миша подведет блесну к берегу и закинул свой спиннинг. Блесна не улетела так далеко, как у Миши, но, когда она вышла из воды, оказалось, что на крючке висит случайно зацепившийся глазом малек. 

  — Ну ты кадр! — заржал Миша. – Может, еще щуку грузилом зашибешь?

  Петя посмеялся и, отцепив малька, бросил его в ведерко с водой. Завтрак — не завтрак, а на живца сгодится...

  — Поймали что-то? — крикнула от костра Лена.

  — Фигня! — лаконично отозвался Миша и вновь бросил блесну.

  Оглянувшись, Петя прикинул расстояние от берега до костра и, понизив голос, спросил:

  — Слушай, а я вам не мешаю?

  — Да брось ты, — отмахнулся Миша.

  — Просто, я смотрю, вам бы лучше наедине время провести.

  — В смысле? — Миша непонимающе уставился на друга.

  Петя помялся.

  — Ну, поговорить там… Обсудить свои проблемы...

  — Петро, ты о чем? Какие проблемы? У нас все отлично! — Миша глядел на Петю с какой-то не то чтобы высокомерной, а покровительственной, что ли, улыбкой.

  Петя вздохнул. Уже не в первый раз он замечал, что друг его не понимает. И в который уже раз ему пришлось заговорить на понятном ему языке.

  — А у вас это… Было?

  Настал черед Миши помяться.

  — Нет, — наконец признался он. — Да просто как-то случая не было… Я, в принципе, эту вылазку замутил, чтобы раскрутить, наконец. Ну, типа, природа, романтика, да? Тебя не обломает в машине заночевать?

  — Да нет, конечно! Ключи только дай.

  — Зачем? 

  — Ну, чтобы аккумулятор включить. Лампочку. Хочу записать кой-чего.

  — Рассказ, что ли, пишешь? — сплюнул Миша: блесна опять пришла пустой.

  — Не, дневник, — отозвался Петя, замахиваясь спиннингом.

  — Вот тебе по жизни делать-то нечего...

  — И не говори!

  В эту ночь они так ничего и не поймали. Устав блеснить, поставили один спиннинг с живцом на рогатину и стали готовиться ко сну. В какой-то момент Лена с Петей остались вдвоем у костра, пока Миша пошел к машине за спальными принадлежностями.

  — Вы давно дружите? — тихо, глядя в тлеющие угли, спросила Лена.

  — Давно. Со школы, — ответил Петя.

  — А что ты можешь о нем сказать? Только честно?

  Петя помолчал несколько секунд.

  — Ну скажи, — торопила его Лена. — Для меня это важно. Я же вижу, что ты ко мне хорошо относишься. Не надо просто выгораживать друга, скажи как есть.

  — Я тебе одно скажу, — медленно произнес Петя. — С ним ты будешь, как за каменной стеной.

  Совсем близко раздались шаги.

  — Ну что, девочки! — веселым пьяным голосом провозгласил Миша. — Правила техники безопасности гласят, что костер нужно тщательно затушить! Вы позволите?

  Лена с Петей встали и отошли на несколько шагов. Они молчали, пока Миша, насвистывая веселую мелодию, изливал содержимое своего мочевого пузыря в костер. Лишь когда он закончил и повернулся к ним, Лена, не поднимая глаз, сказала:

  — Спокойной ночи.

  — Спокойной ночи, — эхом отозвался Петя.

  Ему вдруг очень захотелось коснуться ее плеча на прощание, или сжать на миг ее ладонь, чтобы подбодрить, но он не решился. Он просто развернулся и пошел к машине.

* * *


  Утром Миша проснулся рано, еще только начинали чирикать птицы. Он сразу же вылез из палатки, спустился к реке, умылся студеной водой и закурил. Лицо его было хмурым. Против всех чаяний, ночью так ничего и не случилось. Как только они оказались наедине, Лена сразу как-то замкнулась, сослалась на усталость и заснула. Или сделала вид. Сейчас Миша прокручивал в голове все события прошедшего вечера. Вроде он ничем не оскорбил ее, ничем не унизил. Что же не так? Может, месячные у нее… Успокоив себя этой мыслью, он бросил окурок в реку, встал и, кряхтя, потянулся. 

  Сзади послышался звук шагов. Обернувшись, Миша увидел Петю, зевающего и ежащегося от утренней прохлады.

  — Как спал, нормально? — полюбопытствовал Миша.

  — Задубел под утро напрочь!

  — Надо было завести, печку включить.

  — Я боялся угореть.

  — Вот же ж ты даун...

  — Да иди ты. А вы как спали?

  Миша хмыкнул, глядя в сторону, но тут же, повернувшись, жизнерадостно улыбнулся другу и сказал:

  — Братан, все было просто прекрасно!

  Он не мог не заметить, как при этих словах лицо Пети побледнело и перекосилось. Это был краткий миг, секундное изменение, но Миша умел отслеживать такие изменения. Часто приходилось видеть, по секундному изменению на лице покупателя, что он сейчас спрячет за пазуху бутылку водки.

  — Ты чего? — прищурившись, посмотрел на друга Миша.

  "Он подслушивал!" — всколыхнулось в мозгу.

  — Так. Ничего. Желудок чего-то… Поздравляю!

  Миша не был удовлетворен ответом. Отвернувшись, он наклонился, набрал горсть мелких камешков и стал, не спеша, по одному, кидать их в воду. Камни летели далеко, так что всплеска воды от их падений почти не было слышно.



Глава 3


  За неделю, последовавшую за вылазкой на природу, Петя основательно подраскис. На улицу почти не выходил, только на балкон покурить, да в ларек рядом с домом — за сигаретами. Работу выполнял неохотно. Если раньше, подчиняясь строгому графику, он писал по две-три статьи в день, то сейчас с трудом клепал одну в день. Проза тоже как-то не писалась. Проанализировав свое состояние, Петя пришел к выводу, что у него депрессия. Ничего не хотелось делать, все навевало тоску. Вечером он смотрел онлайн фильмы, названия и сюжет которых не мог вспомнить уже через пять минут после финальных титров. Утром валялся в постели, делал однообразные записи в дневнике, читал книги. После полудня садился за работу, которая и тянулась до самого вечера.

  В пятницу вечером впервые за неделю зазвонил телефон. Петя даже подпрыгнул от этого звука — стандартного рингтона "Нокии". Он уже забыл про существование аппарата и не помнил, когда в последний раз заряжал его. Звонил Миша.

  — Да? — сказал Петя, вздрогнув от звука своего голоса.

  — Здорово, братишка, как оно? — жизнерадостно отозвался Миша.

  — Да так, нормально. Сам как?

  — Да потихоньку. Чего-то ты какой-то тухлый. Случилось чего?

  — Нет, все хорошо. Просто… Что-то я торможу немного. Как...

  "Как Лена?" — хотел спросить он, но вовремя осекся. Ни к чему показывать такой интерес. К счастью, Миша не заметил этой оговорки.


  — Слушай, ты из дома-то когда в последний раз выходил? — засмеялся Миша.

  — Не помню, — честно признался Петя.

  — Вот не позвони тебе, ты там и сгниешь, в своей берлоге. Чем ты там вообще занимаешься?

  Петя посмотрел на свою разобранную кровать с посеревшим постельным бельем. Вдруг ощутил запах затхлости и чуть ли не гниения. Лицо его перекосила гримаса отвращения.

  — Петро, ты там?

  — Да, я... 

  На постели валялась книжка "Оружие — слово" Котлячкова и Горина. Одна из многих книг по нейролингвистическому программированию, которые Петя пристрастился читать за последние пару лет.

  — Книжки читаю! — наконец закончил он фразу.

  — Книжки! — фыркнул Миша. — Так вся жизнь мимо тебя пройдет, а ты и будешь книжки читать. 

  — Жизнь — это тоже книга, — улыбнувшись, сказал Петя. — Только незаконченная. Без автора и без читателя. Книга, которой не было никогда, потому что никто не может сказать, что прочел ее.

  Петя сам не знал, зачем сказал это. Зачем вывалил на своего недалекого друга эту философскую массу. Он хорошо знал Мишу, и почти воочию увидел, как он поднимает глаза к потолку и зевает.

  — Ага. Еще чего скажешь? — скучным голосом отозвалась трубка.

  — Ничего, наверное...

  — Короче, мы с Ленкой завтра в кино собрались. Давай с нами.

  Петя нахмурился.

  — Я-то вам зачем?

  — Не ной. Я завтра за тобой зайду в три, и поедем за Ленкой, понял? 

  — На машине?

  — Не, она опять сдохла. Раз в полгода заводится, блин… В общем, до завтра.

  — Ну давай, жду.

  Связь прервалась. Петя положил телефон на стол и повернулся к своей постели. Хотелось вздремнуть, но Петя уже не мог позволить себе лечь на эту мешанину из пропитанных потом и пеплом простыней. Он сгреб их в кучу и отнес в ванную, потом постелил свежие, накрыл сверху пледом и только тогда лег. На прикроватной тумбочке лежал небольшой ежедневник в кожаной обложке. Взяв его, Петя начал что-то писать.

* * *
   
    — Я говорю: ты в один прекрасный день проснешься, и поймешь, что сгнил ниже пояса! – говорил Миша.
 
  Они с Петей уже добрались до Взлетки и теперь дворами пробирались к дому Лены. Оставался буквально один поворот, когда Миша сказал эту фразу, и Петя остановился.

    — Ты чего? – удивился Миша, тоже останавливаясь.

    — Какого хрена тебе от меня надо? – с неожиданной злостью спросил Петр. – Я тебе что, навязываюсь? 

    — Братишка, ты чего? – удивился Миша. – Не с той ноги, что ли встал?

    — Ага, не с той, — огрызнулся Петя. – Хватит меня постоянно доканывать: ты сгниешь, ты пропадешь, так нельзя! Меня моя жизнь устраивает. Ну не нравится мне по клубам ходить, не могу я с людьми общаться, что мне теперь, удавиться?

  Впереди послышался крик. Миша с Петей забыли свой спор и быстро переглянулись. Они оба узнали голос Лены. Миша бросился на крик, Петя чуть задержался. Сердце его резко заколотилось. Неожиданно все — и жаркий удушающий ветерок,  и отдаленное гудение машин, и серая безысходность асфальта — все, из чего складывается картина окружающей действительности, — стало зловещим. Паника.

  Из-за угла навстречу им стремительно вылетел среднего роста парень в спортивных штанах и кофте, с капюшоном, натянутым на лицо. В правой руке он держал женскую сумочку. Петя замер от неожиданности, хотел что-то сказать, но Миша не растерялся и встретил грабителя ударом в челюсть. Тот со сдавленным всхлипом упал на асфальт, прижимая обе руки к лицу.

  — Миша! — зачем-то вскрикнул Петя, остановившись около друга. Тот наклонился и подобрал сумочку.

  — Пошли.

  Они завернули за угол и обнаружили там целую и невредимую, но до смерти перепуганную Лену. Она стояла возле черного "БМВ Х5", небрежно брошенного кем-то в этом закуте, закрыв рот ладошками; ее била крупная дрожь. Увидев знакомые лица, она сжала ладони в кулаки, глубоко вдохнула и с выдохом: "Господи!" упала в объятия Миши.

  — Он ничего тебе не сделал? — осведомился он.

  — Нет. Все в порядке. Я только напугалась ужасно...

  — Расслабься. Все уже позади.

  — Миш.., — вдруг позвал друга Петя.

  — Что тако.., — он осекся.

  Со стороны улицы к ним подходили четверо парней. Тот, что успел познакомиться с Мишиным кулаком, плелся сзади, вытирая рукавом окровавленные губы. Впереди вышагивал парень в кожаной куртке. Взгляд у него был спокойный, изучающий. В руке он крутил "бабочку". Остальные вроде были без оружия, но на лицах их читалась свирепая готовность убивать. Двое, включая неудачливого грабителя, были довольно хилыми. Новички, или придворные шуты. Но парень в кожанке и стоящий с ним рядом рецедивисткого вида бритоголовый здоровяк, явно были ключевыми фигурами.

  Петя, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, торопливо прикинул шансы. Миша одолеет максимум двоих. Он сам — не больше одного. И — все. Его мозг лихорадочно искал выход.

  — Этот? — парень в куртке ткнул ножом в сторону Миши.

  Окровавленный промычал что-то похожее на "угу".

  Холодный взгляд отморозка встретил пылающий яростью взгляд Миши.

  — Ты зачем руки распускаешь? — тихо сказал парень. — Сумку отдай.

  — Твоя, что ли, сумка? — хрипло спросил Миша.

  — Здесь все мое. Сумку отдай, и уйдете живыми и здоровыми.

  Петя лихорадочно оглядывался. С двух сторон от них были окна домов. Обострившееся от нависшей опасности внимание Пети отметило, что как минимум из двух окон за ними наблюдают. С одной стороны, с третьего этажа — сухонькая старушонка. С другой, на втором этаже, голый (скорее всего, по пояс) мужчина, курящий в открытую форточку. 

  Господи, почему никто не поможет?

  — Миш, отдай ему сумку! — дрожащим голосом попросила Лена.

  — Может, ему отсосать еще? — прорычал Миша. — Иди забери, мразь!

  Парень не выходил из себя. Он только сощурился, прикидывая, куда нанести удар. 

  — Мочите их, пацаны! — жалобно пискнул окровавленный грабитель. — Димон, убей этого боксера сраного!

  — В следующий раз у тебя челюсть из жопы вылезет! — рявкнул на него Миша.

  — Че сказал? — клоун рыпнулся вперед, но не сильно — так, чтобы его успели остановить.

  — Разберемся, — пообещал бритоголовый.

  Друзей как-то незаметно окружили. Миша одним движением убрал ахнувшую от неожиданности Лену себе за спину и, набычившись, уставился на Димона, который уже начинал делать дразнящие выпады ножом.

  Петя опустил взгляд вниз и заметил деталь, ранее не бросившуюся в глаза. Прямо под ногами у него лежал разломанный на три части кирпич. Откуда он появился здесь, в царстве панельных домов? И зачем? Что можно было сделать… И вдруг Петя понял, что нужно делать. Это ощущение он узнал сразу. Когда, бывает, бьешься над статьей несколько дней, подходишь с разных сторон, неизбежно понимая, что все это — не то, а потом, вдруг — ОСОЗНАЕШЬ. И становишься спокойным, знаешь, как надо делать. И за час написанная, крепкая, добротная статья даже не требует редактуры. Словно ты достиг своей личной нирваны, взошел на очередную маленькую Фудзи.

  Петя, быстро, но без суеты, присел и поднял рыжие обломки. Вставая, он развернулся к двум парням, которые уже были сзади него. За их спинами поблескивал синим огонечком сигнализации "БМВ". Увидев кирпич, бритоголовый сделал "страшные" глаза. Думая, что имеет дела с отчаявшимся от ужаса терпилой, он зарычал:

  — Э! Положь, понял? Слышь, сука, только кинь, я тебя закопаю на хрен!

  Петя улыбнулся ему спокойной, просветленной улыбкой. Он размахнулся и швырнул первый обломок.

  БАХ!

  Лобовое стекло "БМВ" превратилось в густую паутину трещин; взревела сигнализация. Все подпрыгнули от неожиданности, кроме Пети — он был готов. Краем глаза он заметил, как мужчина в окне подскочил, выронив сигарету, и исчез. "Вот теперь ты вмешаешься, ублюдок!" — со злобой подумал Петя. Развернувшись, он швырнул второй обломок в окно на третьем этаже. Звон разбитого стекла, и старушка, крестясь, подскочила и исчезла. "А ты теперь вспомнишь дорогу к телефону, — машинально думал Петя, сжимая в руке последний, самый большой кусок кирпича. — Да-да, это та самая хреновина с диском. Она нужна не только для того, чтобы  рассказать какой-нибудь Егоровне, как у тебя сегодня с утра поясницу прихватило. На его диске можно набрать 02 и сказать: вы знаете, кажется, у меня под окнами кого-то собираются убить".

  Орала сигнализация. Хлопали окна. Нападающие застыли, ошалело крутя головами. "Ну, вспомним НЛП!" — подумал Петя. Набрав воздуху в грудь, он смешным, срывающимся, но очень громким голосом заорал:

  — Поубиваю, выродки!

  С этими словами он швырнул последний камень в парня в кожаной куртке, которого, кажется, звали Димой. Рука устала и, к тому же, тряслась от волнения, поэтому бросок вышел слабым. Кирпич ударился в живот отморозка уже на излете, но тот все равно отшатнулся и чуть не упал. Удар привел его в чувство. Он молниеносно спрятал "бабочку" и бросил сквозь зубы: "Уходим!"

  Все четверо быстро ретировались. Миша, тряхнув головой, с удивлением глянул на Петра, но не стал терять времени.

  — Бежим! — крикнул он.

  И все втроем они ринулись в сторону, противоположную той, куда скрылись их враги. Мелькали дома, детские площадки, деревья. Слышался чей-то крик, топот, кажется, сирена… Только минут через десять, когда Лена в своих босоножках чуть не падала, они решились остановиться и оглядеться. Вокруг был малознакомый район, но Миша признал улицу Воронова. Отсюда можно было уехать в центр. Куда угодно...

  — Сходили в кино! — всхлипнула Лена. — Господи... 

  Петя достал мобильник и посмотрел время.

  — Не поздно еще...

  Миша с Леной вымученно рассмеялись.

  — После такого в кино — да ну на фиг! — сказал Миша. — Давайте лучше на лавочке пивка попьем.

  — Как-то на улице неуютно теперь, — сказал Петя.

  — Не дрейфь! Снаряд дважды в одно место не попадает, — сказал Миша, уже направляясь к ларьку.

  Лена повернулась к Пете и улыбнулась ему.

  — Ты молодец. Смелый поступок.

  Петя вдруг как-то поник и посмотрел на нее исподлобья.

  — Чего смелого… Разбил мужику машину ни за что ни про что. Бабке окно высадил...

  — А иначе нас могли убить.

  Петя покривился. Теперь он чувствовал стыд за свой поступок. Ему казалось, что если бы он, вместо того чтобы читать книжки, хотя бы отжимался каждый день, и записался бы в секцию бокса, как Миша в свое время, то сегодня все прошло бы куда лучше.

  — Петь! — окликнула его Лена, и прикоснулась к его плечу. Он вздрогнул. — Другого выбора не было. Ты очень быстро нашел выход. Я бы никогда не додумалась до этого. Миша бы дрался до последнего, но все равно его бы забили. А ты нас всех спас. Починят они свои стекла сраные!

  Петя поднял на Лену глаза — он никогда раньше не слышал от нее таких резких выражений. Их лица оказались на одном уровне, почти рядом. Лена вдруг подалась вперед и легонько коснулась губами его губ. Пете показалось, что его сердце остановилось. Ее запах — запах кожи, волос, каких-то духов — черт его знает, каких, он в них не разбирался! — ворвался в его мозг и расшвырял там все в разные стороны. Рухнул мир, провалился во тьму. Только ее глаза, искрящиеся добротой и какой-то невероятной, всеобъемлющей любовью, существовали еще. 

  Их губы разомкнулись, и Петя вдруг стал задыхаться. Последний детский приступ астмы был у него лет в восемь, но он сразу узнал его. Горло мучительно сжималось,  не пропуская столь необходимый воздух в легкие. Петя опустился на корточки, глядя в землю. Постепенно мир возвращался. Подул душноватый летний ветерок, вернулся отдаленный гул машин, и серая безысходность асфальта раскинулась перед ним. 

  — Что случилось? — спросила Лена, присев рядом. — Тебе плохо?

  — Нет. Ничего, — ответил Петя, не поднимая взгляд.

  — Прости пожалуйста… Я просто очень взволнована, вот и… Прости! Может… Может, тебя раньше не целовала девушка?

  — Да… Нет, Господи, не надо! — чуть не вскрикнул он, чудовищным усилием воли глотая подступившие слезы. Он встал, вдохнул полной грудью, но избегал смотреть на Лену.

  — Прости! — повторила она, глядя на Петю с выражением изумления. — Я постараюсь больше так не делать.

  Этот короткий эпизод заканчивался. К ним подходил Миша с бряцающим пакетом в руках. Он видел перед собой понуро стоящих Лену и Петю. "Размазня все-таки, — промелькнула у него где-то на грани сознания неотчетливая мысль. — Наверняка стоит и не знает что сказать, пока меня нет. Эта проклятая застенчивость его убьет".


Глава 4


  Дмитрий Сидоров, 25-летний уличный волк, проснулся в отвратительном настроении. Накануне вечером, во дворе неподалеку, он три часа разводил одну соску на интересное. Хихикала, выламывалась, а в итоге — "Отвали, у меня есть парень!" — и стремительное бегство. Воспоминание об этом обломе сопровождалось мерзостной головной болью. "Еще раз увижу сучку — зажму в кустах и выдеру. Посмотрим потом, что там у нее за парень", — решил Дима. От заманчивой фантазии немедленно напрягся член, от чего головная боль только усилилась.

Дима негромко застонал.

  Хотелось блевать. Или сдохнуть. Или сунуть бошку под кран с холодной водой и стоять так час. Еще хотелось в туалет. 

  Дима собрался с силами и встал. В левую ступню немедленно впилось что-то острое. Матюгнувшись, Дима отдернул ногу и склонился над загадочной помехой. Оказалось, палас поплавился — видимо, от упавшего с сигареты уголька. Дима поморщился и вышел из комнаты. Он ненавидел свою комнату. Ненавидел письменный стол, впитавший в себя столько его бессильной злобы и материнских слез за долгие десять лет учебы в школе. Ненавидел отчаянно скрипевшую кровать, которая немедленно выдавала спавшей в соседней комнате матери каждую его попытку онанировать. Он ненавидел всю эту квартиру — сраная, рассыпающаяся "сталинка" с облупленными деревянными полами и почерневшими от плесени высоченными потолками.

  Из ванны доносился энергичный плеск воды. Дима чуть не взвыл — мать с утра затеяла стирку. Вот не спится человеку! Да, еще Дима ненавидел совмещенный санузел.

  — Мам! — пробасил он, стучась в дверь.

  Нет ответа.

  — Мам, пусти в туалет!

  Плеск прекратился. Открылась дверь. Вышла мать — немолодая женщина, чуть полноватая, с тяжелым взглядом. На ней был затертый халат неопределенного цвета, такие же древние тапочки, а на голове -  платок. Лицо ее было мокро от воды и пота, руки раскраснелись от горячей воды. Не глядя на сына, она прошла на кухню.

  — Мам, — нерешительно мыркнул Дима, чувствуя, что им недовольны. В ответ звонко брякнуло что-то из посуды.

  Дима вздохнул и вошел в дверь. Закрылся на щеколду. Влажный горячий воздух чуть не вырубил его. Он покачнулся, к горлу подступило содержимое желудка. Но несколько быстрых и глубоких вдохов исправили положение. Справляя малую нужду, Дима скосил взгляд на ванну. Там в пене от стирального порошка плавала гора простыней, наволочек, пододеяльников. Опираясь на бортик ванны, стояла стиральная доска. Дима с детства знал эту нудную процедуру. Хватаешь простынь, и — вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, пока пальцы не начинают болеть от ребер доски. Руки у матери были красными, загрубевшими — не только от стирки, много от чего.

  Справив нужду, Дима умылся прохладной водой и с минуту смотрел на свое отражение в запотевшем зеркале. Смутный образ человека. Жалкое подобие...

***

  Он сидел на кухне в одних трусах и пил горячий, крепко заваренный черный чай, когда мать с огромным тазом, полным белья, в руках вышла из ванной. Нашарив ногами шлепки, она молча обула их, открыла одной рукой дверь и вышла из квартиры. Через минуту Дима увидел ее в окно — она шла к натянутым между столбами веревкам. Дима отрешенно наблюдал, как она достает простыни из таза, встряхивает их, расправляя, и, набросив на веревку, закрепляет прищепками. 

  Вдруг мысль, яркая, как прожектор, вспыхнула в голове у Димы. Деньги! Денег у него не было, а значит — не было и сигарет, и пива на опохмелку. Он, кинув беглый взгляд в сторону матери, убедился, что у нее осталось еще более половины таза белья, и опрометью бросился в ее комнату. Открыл секретер и в первый миг чуть не вскрикнул от ярости. Кошелька не было! Горы старинных фотоальбомов, пожелтевшие от времени журналы "Смена" и "Роман-газета", а кошелька — нет. Замешательство продолжалось только миг, потом взгляд Димы зафиксировал непривычный предмет — большеформатную цветную открытку. С нетерпением отбросив ее в сторону, он наконец обнаружил вожделенный кошелек. Старый, кожаный, очень прочный кошелек, которым мама пользовалась столько, сколько он ее помнил. В кошельке была одна тысячная купюра, пятисотка, три сотенных и четыре десятки. Поразмыслив несколько секунд, Дима доверился интуиции и взял одну сотку и одну десятку. Сжал их в кулаке, бросил на место кошелек и взял открытку, чтобы положить ее на место. Но не положил. "Любимому сыночку в день рождения" — гласила надпись на открытке. Дима стоял и смотрел на открытку бессмысленным взглядом. Хотел открыть, но вдруг отбросил, словно обжегшись. 

  — Детский садик, блин, — пробормотал он, закрывая секретер. — Лучше бы денег подогнала...

  Он прошел в свою комнату, спрятал добытые деньги в карман джинсов и вернулся на кухню допивать чай. Хлопнула дверь, громыхнул, ударившись о что-то, металлический пустой таз. Через минуту мама вошла в кухню. Мельком глянув на сына, она повернулась к плите, включила ее и поставила сковородку.

  — Яичницу будешь? — грубым голосом спросила она.

  — Ага, — отозвался Дима.

  Мама открыла холодильник, достала шесть штук яиц и начала их тщательно мыть под краном.

  — Витька, соседкин сын, на работу устроился, — вдруг сказала она, как бы между прочим.

  Дима поморщился. С Витькой они были почти ровесники — Дима на полгода младше. Росли на виду друг у друга, но близко не общались. Витя был спокойным, рассудительным педантом, любил читать энциклопедии и не часто выходил на улицу, с которой Дима не вылезал. После школы Витя, окончивший 11 классов, поступил в медицинский, но не рассчитал сил и одну из сессий завалил. Так никто и не узнал, почему. Ходили слухи про какую-то любовную историю, но это были только слухи. На платное обучение средств в семье не нашлось, и пришлось Вите уйти служить в армию. Недавно, где-то с месяц назад, он вернулся. За два года он возмужал, стал как будто выше и пошире в плечах. Характером же остался таким же спокойным и твердым. Не курил, ни разу не согласился выпить с Димой вечером по пивку, и даже не проставился за дембель. Дима быстро потерял к нему интерес и забыл уже о его существовании, но вот мать напомнила.

  — Куда? — спросил Дима.

  — Автобус водить. Он в армии права получил. Повезло парню.

  Дима фыркнул:

  — Вообще повезло. За шестнадцать тысяч по полсуток баранку крутить. Говно, а не работа.

  — А у тебя и такой нет! — словно этого и ждала, повернулась к нему мама.

  — Мам, не начинай, а, — нахмурился Дима.

  — А я и не заканчивала, я продолжаю! Долго ты у меня на шее будешь сиднем сидеть? Лоботряс, оболдуй! Двадцать пять лет дубине скоро, а он… Сидит! У других в твоем возрасте уже семья, дети!

  — На хрен мне эта семья...

  — Да тебе ничего на хрен не надо! — уже в голос кричала мать. — Говорила, говорила — учись, твою мать, учись! Хоть техникум этот сраный закончи! Хрен!

  — Мам, ну чего ты опять начинаешь-то! — взвился Дима.

  — Не опять, а снова!

  Мать налила масла на сковородку и стала бить яйца в чашку.

  — Или забыл, как я по больнице на коленях ползала, справку тебе вымаливала, чтобы сыночку в армию не забрали? — продолжала она. — Не забрали сыночку — на тебе, мать, радуйся! На других посмотришь — пришел с армии человек человеком! Месяц с друзьями попьет, потом работать устроится, или учиться пойдет. А у этого — каждый день праздник!

  Дима медленно наливался багрянцем, глядя в стол. Как же он ненавидел эти разговоры! 

  Зашипели вылитые на сковороду яйца. Мать быстрыми, порывистыми движениями посолила их и накрыла сковороду крышкой. Дима отхлебнул почти остывший чай и украдкой вздохнул. Надо было срочно валить.

***

  Через полчаса он уже ехал в автобусе, попивая "Абаканское". В кармане кожаной куртки лежала пачка "Винстон" и пятьдесят рублей с копейками. Жизнь налаживалась. В голове Димы потихоньку вырисовывался план сегодняшнего дня. Сейчас он доедет до Взлетки, где стрелканется с Коляном. Они дойдут до Сопли и, хорошенько вломив ему, заберут должок. Деньги у него есть, по-любому есть. А потом… Ну, потом можно будет вернуться на район, вызвонить Тошу и Саню, зацепить девок и хорошенько оттянуться. Чтобы все черные мысли вылетели прочь из головы.

  Дима, опираясь на поручень,  глядел в окно. Автобус стоял в пробке и прямо под окном стояли то одна машина, то другая. Водители и пассажиры курили, лениво подгазовывая, чтобы продвинуться на пару сантиметров вперед. Некоторые болтали по телефонам. Все мучились от скуки, все опаздывали куда-то... 

  Друзья часто удивлялись, почему он всегда, даже в переполненном автобусе, стремится встать у окна. Почему он теряет нить разговора, отвечает невпопад и всегда смотрит туда, в окно. Дима лениво отшучивался на такие вопросы. Правды он не мог рассказать никому.

  Однажды, давным-давно, когда ему было восемнадцать лет, и мир не был еще таким безысходным, с ним случилось невероятное происшествие. Он тогда временно устроился сторожем на какой-то зачуханный склад, и как раз ехал на работу в ночь. Впереди была скучная смена, тонна сигарет, изредка — прогулки по территории склада. Дима стоял в автобусе и смотрел в окно, разглядывая ряды машин. Пробка была капитальная, Дима даже начал волноваться, что не успеет на смену — тогда его еще волновали такие вещи. В тот летний вечер еще стояла жара. Окна всех машин были открыты. Мужчины и женщины в салонах раздевались чуть ли не догола — никого это уже не смущало. Адская жара. Духота. Длинная пробка. Мысли у всех будто задеревенели.

  Вдруг прямо напротив Димы оказался золотистого цвета "Пежо" с поднятыми стеклами. Сначала Дима лишь бегло скользнул по нему взглядом и отвернулся, но поскольку "Пежо" стоял около окна, он очень быстро снова попал в его поле зрения. Поднятые стекла заставили Диму вспомнить старый анекдот: "Гиви, закрой окно, дарагой, пусть все думают, что у нас кандицыанэр!" Он усмехнулся и, прищурившись, вгляделся в салон автомобиля. От стекол сильно отсвечивало, но Дима смог разглядеть, что за рулем была девушка. Она была в коротких джинсовых шортах и белом топике, на лице — огромные солнцезащитные очки. Одна рука девушки покоилась на рулевом колесе, вторую Дима не разглядел из-за солнечных бликов. Отметил лишь цвет волос девушки — ярко рыжие, крашеные, наверное. Он снова отвернулся. Посмотрел на часы. Автобус дернулся и проехал, наверное, около десяти метров, после чего снова стал. "Пежо" не отставал, он снова стоял напротив окна, в которое смотрел Дима. Все было по-прежнему, если не считать падающей на этот участок дороги тени от виадука. Теперь Дима мог рассмотреть девушку получше, ведь солнце совсем ему не мешало. Он взглянул, и в следующий миг у него пересохло во рту, а сердце зашлось в бешеном ритме. Девушка сильно отклонила назад сиденье, и полулежала на нем, едва касаясь руля пальцами левой руки. Ее глаза — это было видно даже через очки, — были чуть прищурены, губы словно шептали что-то. Обнаженный загорелый живот ее то напрягался, то расслаблялся, словно она тренировала мышцы пресса. Пуговка на шортах была расстегнута, как и молния, и ладонь правой руки уходила туда, внутрь, скрывалась из поля зрения. Девушка мастурбировала. Она страстно изгибалась на сиденье и, судя по приоткрытым губам, постанывала. И при этом умудрялась следить за дорогой: поток машин двинулся вперед, и девушка, на миг прервав свое занятие, приподнялась, нажала на педаль (Дима ясно представил ее маленькую босую ножку. Почему-то ему хотелось, чтобы она была именно босой) и, почти упершись в стоящий спереди "Лэнд Крузер", продолжила ласкать себя. Дело, очевидно, близилось к финалу. Она покусывала нижнюю губу, ее бедра сжимались, а рука двигалась все быстрей и быстрей. И вот — момент сильнейшего напряжения. Все ее тело замерло, содрогнулось раз, другой, третий и обессилено обмякло. Правая рука медленно переместилась на живот. Дима увидел, как блестят ее влажные пальцы — средний и безымянный. Девушка глубоко дышала, на губах ее блуждала рассеянная улыбка.

  Дима словно очнулся от забытья. Он закрутил головой по сторонам, думая, что все вокруг тоже, разинув рты, смотрят на золотистый "Пежо", но нет. Окружающие его лица были спокойны, вялы, потны. Никто ничего не видел. Девушка в нескольких метрах испытываят бешеный оргазм, а никому невдомек. Дима снова повернулся к ней и поймал ее взгляд. Она, наверное, все поняла по его выпученным глазам и приоткрытому рту, но даже не поменяла позы. Улыбнувшись Диме, она неторопливо, одной рукой застегнула шорты, потом подняла кресло и, послав Диме воздушный поцелуйчик (господи, она коснулась губами тех пальцев, которыми только что...), нажала на педаль газа. Пробка вдруг исчезла. Машины рванули вперед, а автобус с трудом набирая обороты, пополз следом за ними. Остаток пути Дима провел как на иголках, надеясь, что на каком-нибудь светофоре рядом с ним снова остановится тот золотистый "Пежо". Но нет, больше он не увидел той девушки.

  Он никому не рассказал об этом случае. Сам не знал, почему. Казалось таким естественным рассказать пацанам: "Прикиньте, стою вчера в пробке на Свободном, смотрю в окно, а там в машине девка мастурбирует!" Но что-то не давало ему этого сделать. Какое-то странное чувство привязало его к этой девушке. Он хотел ее, вожделел с яростным отчаянием. Никогда, ни до, ни после того случая, не испытывал он такого сексуального возбуждения, как в тот жаркий вечер. Он не признавался себе в том, что любил ее. Иначе зачем бы он вот уже почти восемь лет упорно высматривал на дороге золотистый "Пежо"? За эти годы она могла поменять машину. Она могла измениться до неузнаваемости. Могла выйти замуж и стать примерной женой и матерью, или умереть от передоза в каком-нибудь подвале. Но Дима верил, не отдавая себе отчета, верил, что однажды он вновь увидит золотистый "Пежо", и в нем будет сидеть та же самая девушка, в таком же белом топе и джинсовых шортах, и в таких же огромных, как у черепахи из советского мультика, очках. Он даже дал ей имя: почему-то казалось, что ее должны звать Ириной. Ирина, Ирочка, Иришка… Что бы он сделал, вновь встретив ее? Он не знал. Возможно, вышел бы из автобуса, подбежал бы к ее машине, упал на колени и попросил бы ее руки и сердца. Или просто улыбнулся бы и помахал ей рукой. Чтобы потом еще восемь лет ждать...

  Дима, не отворачиваясь от окна, отхлебнул пива. Автобус уже ехал по Дубенского, и скоро нужно было выходить. 


***

  С Соплей проблем не возникло. Увидев Коляна и Димона, он сразу же скис и безоговорочно отдал деньги. Дима, настроившийся на долгий содержательный разговор, даже погрустнел.

  — Че за фигня? — спросил вдруг Колян, считавший деньги. — Сотки не хватает.

Они стояли в подъезде, у квартиры Сопли, и говорили негромко, чтобы голоса не разносились по площадке. Дима краем уха услышал шорох и усмехнулся: соседи уже липнут к глазкам.

  — Пацаны, сукой буду, больше нету! — зашептал Сопля, прижав руку к левой стороне груди. — Могу плану накинуть на сотку.

Пацаны переглянулись и пожали плечами.

  — Давай, — сказал Димон. — На пятишку.

  — Пацаны! — задохнулся Сопля, приседая и делая страшные глаза. — Давайте нормально...

  — А че, по твоему — не нормально? Мы почему должны к тебе через весь город ехать? Ты когда отдать должен был? Давай на пятихатку, Сопля, и все ровно.

  Сопля вздохнул и повернулся к двери.

  — Че, мы зайдем, может? — предложил Колян.

  — Не, пацаны, мамка дома, — буркнул Сопля и скрылся за дверью.

  — Мамка у него! — негромко повторил Колян. — Слышь, а сколько ему лет?

  — Восемнадцать вроде, — пожал плечами Димон.

  — Сопля и есть сопля. Че, сегодня — ураган?

  — Ну да! — Димон улыбнулся. — Слушай, надо эту козу выцепить!

  — Какую?

  — Ну, помнишь, со мной вчера терлась?

  — А, Нинку, что ли? – Колян вдруг нахмурился. – Че, запала?

  — Ну так… А что у нее, реально парень есть, что ли?

  — Да хрен ее знает. Если и есть, то чмо какое-нибудь. Она вон, в "Июне", на кассе сидит.

  — Да я знаю...

  Коля немного помолчал, потом медленно произнес:

  — Димон, ты к ней не лезь.

  — В смысле? – удивился Дима.

  — В прямом. Она хорошая девчонка, без дураков. Тогда на нее нашло что-то, я не знаю… Ну, в общем, чтобы с ней все было в порядке, усек?

  Дима пожал плечами:

  — Как скажешь, брат.

  Дверь открылась, и Сопля протянул Диме пачку сигарет.

  — Че, "ЛМ", что ли? — нарочито громко сказал тот.

  — Других нет, — подыграл Сопля. — Ну ладно, пацаны, звоните, если че...

  — Ага, давай. Сам не теряйся.

  Дверь закрылась. Димон осторожно потрогал ногтем темно-коричневую "плюху", засунутую под целофанку.

  — Нормуль? — спросил Колян.

  — Сотки на три.

  — Хрен с ним, пошли.

  И они вышли из подъезда.

  Димону нравилась улица. Он чувствовал себя свободным, сильным, крутым. На улице все проблемы решались, таяли все ненужные мысли… А дома он был тем, кем его считала мать — ничего не умеющим ленивым дармоедом, спускающим под откос свою жизнь.

  Они шли по направлению к остановке. Навстречу попался паренек лет шестнадцати, в белой рубашке и в очках. Он чуть дольше, чем можно себе позволить задержал взгляд на фигуре Коляна — благо, она к этому располагала. Бритый наголо, широкий в плечах, руки в наколках.

  — Че пялишься? — рыкнул на паренька Колян.

  Тот вздрогнул и, сделав вид, что ничего не слышал, ускорил шаг.

  — Э, ты, а ну стоять! — заорал Колян. — Стой, я сказал! Сюда иди!

  И парень остановился. Повернулся. Дима всегда недоумевал — почему они слушаются? Зачем? Несколько раз ему приходилось встречать таких, которые игнорировали окрики. За ними редко гнались — лень было тратить силы на бесполезного лоха, у которого, может, десять рублей только и есть, а бегает он быстро. Так и расходились — не уронив достоинства. Но большинство останавливались. Оглядывались, как этот паренек, в надежде, что звали не его.

  — Я? — жалобно проблеял он.

  — Сюда иди!

  Парень поплелся, одна нога цеплялась за другую, все тело била крупная дрожь.

  — Колян, ты не гони, ладно? — тихо сказал Димон, оглядываясь. Кругом были люди.

  Парень подошел.

  — Почему на меня посмотрел? — грозно спросил Колян.

  — Я… так… просто...

  — Просто так даже мухи не сношаются, понял?

  Паренек был готов потерять сознание.

  Колян сплюнул под ноги, огляделся и, приблизившись вплотную к парню, взял его рукой за подбородок.

  — Ты лошара, понял?

  Парень обескураженно смотрел в глаза своей смерти.

  — Понял, я тебя спрашиваю?

  — Д-д-да! — выдавил он.

  — Повтори!

  — Я лошара.

  — Громче!

  Парень мучительно покраснел и, набрав воздуху в грудь, выдавил из себя, чуть погромче:

  — Я лошара!

  — Молодец. Пошел отсюда.

  Колян с силой толкнул его в грудь, и парень упал на землю. Подняться сразу он не мог — дрожали ноги.

  Дима с Колей не спеша продолжили свой путь. Закурили. Дима вдруг вспомнил о недавнем инциденте. Они тогда как раз брали в дело Соплю — чтобы долг отработал. Ему всего-то и надо было — вырвать у какой-нибудь девки сумочку, да бежать. Но Сопле никогда не везло. Рядом оказались друзья этой чиксы, и Димону с парнями пришлось вписываться. Димон вспомнил, как повел себя тогда и решил, что был убедителен. Дело было на районе у Сопли, на Взлетке. Кошмарить тут, конечно, не стоило, но ситуация сложилась аховая. Если бы они не вписались за Соплю, Сопля перестал бы их уважать, и нашел бы другую подписку. А из Сопли можно выжать еще очень много пользы. Парень был настоящим барыгой, мог раздобыть все, что угодно, кроме денег — с деньгами ему не везло. 

  В общем, тогда все казалось, несмотря на возникшую сложность, вполне разрешимым. Парней было всего двое, один — задрот, на которого хватило бы и одного удара. Поэтому все они и сконцентрировались на здоровяке. Это было ошибкой. Димону неоднократно давали отпор, причем самыми разными способами — от открытой драки до стремительного бегства. Многие кричали, звали на помощь (Колян как-то показал Димону, куда бить, чтобы крикуны моментально затыкались и в ближайшие полчаса могли только хрипеть). Но вот такого не было ни разу. Стремительно брошенный камень, звон разбитого стекла, рев сигнализации, крики людей и — паника. Да, тогда им пришлось отступить. Но Дима не терял надежды на новую встречу. И тогда уже не будет долгих прелюдий. Будет просто беспощадное избиение.

  — Задротина, блин! — сказал Колян, отвлекая Димона от воспоминаний.

  — А?

  — Да этот! — Колян махнул головой назад, туда, где они оставили несчастного парнишку. — На хрен такие вообще живут? Знаешь, в древней Спарте задротов сбрасывали с обрыва, пока они были еще младенцами. А сейчас — все живут, суки. Иногда так руки чешутся...

  Дима знал, как у Коляна иногда чесались руки. За это он и срок получил.

  — А мы-то с тобой на хрена живем? — вдруг спросил он.

  — Ты чего? — нахмурился Колян.

  — Да ничего… Так, мыслишки...

  — Говори, не ссы, все свои.

  — Знаешь, этот задрот — он-то по жизни пристроится. Будет где-нибудь в офисе жопу протирать, бабла заколачивать неплохо. И девку себе нормальную найдет. А мы? Чего дальше делать? Как жить?

  — Слышь, не гони, а? Чего бы ты ни думал — ты ничего не изменишь. Ты или сядешь, или тебя убьют.

  Дима сбился с шага и удивленно посмотрел на Коляна. "А ведь он прав, — подумал он. — И я всегда знал, к чему иду. Только получится ли остановиться?" В голове возник светлый образ Ирины. Полюбила бы она его таким, какой он есть сейчас? 



Глава 5

  Миша с Андреем сидели во дворе старой двухэтажки, заняв столик, за которым обычно резались в карты пенсионеры. Взяли по пивку, закурили. 

  — Дрон, а ты уверен, что он здесь живет? — спросил Миша.

  — Я ж тебе говорю! Я всю эту мразь знаю, я в этом районе раньше жил. 

  — Понял, отстал, — усмехнулся Миша.

  Скрипнула подъездная дверь. Вышла пожилая крепкая женщина с тазиком, скользнув недовольным взглядом по двум незнакомым парням, отаборившимся в ее дворике, прошла к натянутым между столбами веревкам и стала снимать белье. Миша чуть повернул голову вслед за ее движением, но, не уловив ничего интересного, вернулся к созерцанию двери.

  — Не боятся же, — хмыкнул Дрон.

  — Чего? — не понял Миша.

  — Да белье. Никогда не понимал, как так можно — вывесить свое белье на улицу сушиться.

  — А что такого-то?

  Дрон пожал плечами.

  — Мало ли. Стащат.

  — Господи, да кому оно нужно?

  — Да мало ли утырков!

  — Да брось ты. Никому оно не нужно. Тут у них вообще… в каждом дворе все друг друга знают, каждый новый человек как на ладони. Мышь незамеченной не проскочит.

  — Ну да… Ну а пыль от машин? Ездят ведь...

  Перед домом тут же, одна за другой, проехали три машины: грязно-желтого цвета "шестерка" с одной разбитой фарой, "УАЗ" и "Ауди". Миша цепким профессиональным взглядом просканировал сквозь стекла салоны автомобилей. Ничего похожего. В "Жигулях" ехала семейная пара с двумя детьми, лет по семь-восемь. "УАЗиком" управлял старичок в огромных очках, а за рулем "Ауди" сидела гламурная девица с ногтями длинее пальцев. 

  — Ездят, да, — отозвался Миша после небольшой паузы.

  — Ну и на хрена тогда белье на улице вешать? — не унимался Дрон. — Все равно ведь...

  — Слушай, выпей пива, а? — поморщился Миша. — Достал уже со своим бельем.

  Андрей послушно приложился к бутылке. Вскоре мимо опять прошла женщина с полным тазиком белья. Перед тем как зайти в подъезд, она снова стрельнула злым взглядом в сторону Миши с Андреем. "Сейчас разорется", — мысленно вздохнул Миша. Но женщина промолчала. Ушла домой.

  Смеркалось. Андрей и Миша уже несколько раз по очереди бегали к ларьку за пивом, несколько раз ходили за гаражи отливать лишнее. 

  — Блин, я уже жопу отсидел! — ныл, подпрыгивая перед столиком Дрон. — Где уже эта сука?

  — Посидим еще часик, — сказал Миша, нервно поглядывая на часы. Они с Леной договорились погулять сегодня вечером, да, видно, уже не судьба. Махнув рукой, Миша достал из кармана сотовый и скинул СМС, что занят. Почти сразу пришел ответ — "Ок" с целующим смайликом. Миша улыбнулся. 

  — Ждем! — твердо сказал он.

  Дрон перестал прыгать, закурил "Мальборо" и пристально посмотрел на товарища. Они вместе работали в «Окее», давно и хорошо друг друга знали. Дрон знал, что Миша – человек тяжелый и злопамятный, но сегодняшняя ситуация была несколько из ряда вон. Ждать целый день какого-то придурка, который ничего, собственно, сделать-то плохого не успел… 

   Пыхтя сигаретой, Дрон потянулся правой рукой к груди и сжал через ткань футболки громоздкий амулет. Секунды три постоял так, потом убрал руку. Миша на днях рассказал ему о своей стычке с отморозками, упомянул про парня в кожаной куртке (несмотря на жару плюс тридцать!) и о том, что его называли Димоном. И тут у Андрея в голове словно реле щелкнуло. Он знал этого парня! Об этом он немедленно заявил Мише. А уже через минуту они договаривались о мести. «Вломим как следует, но без фанатизма, да?» — уточнил несколько раз Дрон. Очень уж ему не нравился этот кровожадный огонек в глазах у Миши. «Конечно, о чем речь!» — безоговорочно соглашался Миша.

   И вот теперь, глядя на своего товарища, Дрон снова испытал это щемящее душу чувство, что он связался не с тем человеком.

  — Миха, чего-то ты какой-то дерганый стал в последнее время, я заметил, — осторожно сказал Дрон.

  — Забей, — был краток Миша.

  — Не, серьезно. Будто не трахался месяц.

  Миша дернулся, и Дрон понял, что угадал. Он сел рядом и испытующе посмотрел на товарища.

  — У тебя же девка есть вроде, — сказал он.

  — Не девка, а девушка.

  — О как! Ну, девушка. Чего вы с ней — не того?

  Миша поднял тяжелый взгляд на Андрея.

  — Дрон, не твое дело. Не лезь, да?

  — Да я все понимаю, друг. Бывают такие, да. И бросил бы, а никак — сердцем прям прикипел к ней, не оторвать!

  Андрей так жарко говорил, что Миша заинтересовался.

  — И чего ж ты делал?

  — А просто все! — Дрон затянулся сигаретой. — Найди девку, чисто для секса. Какую-нибудь тупую, сисястую сучку. И пори ее, когда хочется. 

  Миша засмеялся.

  — Зря ржешь. Проверено. Ты себя удовлетворенным чувствуешь, и до своей любимой не докапываешься постоянно с этим делом. Голова может уже о другом думать, ага? А она думает, что ты начал ее ценить как личность, разобрался в ее тонкой душевной организации. Она просто тает и, в конце концов, тебе дает. И все, проблемы нет! Где проблема? — Дрон  стал крутить головой по сторонам. — Нет проблемы!

  Миша в задумчивости усмехнулся. Вдруг его расфокусированный взгляд захватил движение. В круг света, образованный висящим над подъездной дверью фонарем, вошла фигурка человека.

  — Он, — негромко бросил Миша, поднимаясь из-за стола; из под куртки он молниеносно вынул свою дубинку охранника.

  Дрон немедленно прекратил паясничать и повернулся к подъезду. Глаза его сощурились. Через миг дубинка, такая же, как у Миши, оказалась в его руке.

  — Димон! — радостно взревел он, быстрым шагом двигаясь к подъезду. — Сколько лет, сколько зим! Сиги есть, а?

  Фигурка замерла на две-три секунды, а потом рванулась к подъезду.

* * *

  Дурь была атомная. После третьей "банки" Димон, хотя и считал себя тренированным по этой теме, ненадолго отрубился. Пропали ржущие рожи друзей, детская площадка с каруселью, на которой они сидели, пропали фонари, безжизненным светом освещавшие землю у подъездов. Дима стоял возле дороги, а рядом с ним — золотистый "Пежо", за рулем которого была Ирина. Она опустила стекло и сквозь очки внимательно посмотрела на него.

  — Привет, — сказал Дима. На душе было легко и радостно. Совсем не удивительным казалась такая внезапная встреча.

  — Привет! — улыбнулась ему Ирина. — Садись!

  Дима обошел автомобиль, открыл дверцу и сел на пассажирское сиденье.

  — Пристегнись.

  Автомобиль тронулся и начал набирать скорость. Они проехали по Калинина, свернули на Маерчака, потом поехали по Свободному. Дима заметил, что на дорогах совсем нет машин, но почему-то не удивился этому. Он стал разглядывать Ирину. Она была такой же, как восемь лет назад. Огненно-рыжие волосы (теперь он готов был поклясться, что цвет натуральный) развевались на прохладном ветру, все те же джинсовые шорты не вылиняли ни на йоту, и все такие же загорелые гладкие стройные ноги.

  — Ты искал меня? — не поворачиваясь, спросила Ирина

  Дима отвлекся от любования ее бедрами и посмотрел на лицо.

  — Да, — сказал он. — Все эти годы.

  — Вот и я. Меня зовут Ирина.

  — Я знаю. А меня — Дима.

  — И я знаю. Закуришь?

 Дима взял предложенную тонкую сигарету "Винстон", и, прикурил сначала Ирине, потом себе. "Гомосятская сигаретка", — отметил он про себя, тщетно пытаясь высосать ощутимую порцию дыма. 

  — Восемь лет, — произнесла Ирина. — Немалый срок. Ты не забыл обо мне.

  — Я не мог забыть. Я люблю тебя!

  — Знаю, Дима. Я все знаю, ничего не рассказывай мне. 

  — И… что? Как мы теперь будем? — нерешительно спросил Димон. Он чувствовал, как рушится сказка, но не мог понять, в чем дело. Почему она не смотрит на него?

  Они проехали мимо "Торгового квартала" и, проскочив на красный свет, повернули на Высотную. Ирина молчала.

  — Мы будем вместе? — предпринял еще одну попытку Дима.

  — А ты хочешь?

  — Да.

  — Возьми мою руку.

  Она протянула ему правую ладонь, и он коснулся ее. В следующий миг он отдернул руку — ладонь была ледяной.

  — Вот видишь, — равнодушно сказала Ирина.
  — Что… что с тобой?

  — Ты же сообразительный мальчик. Мог бы и догадаться. Я умерла, Дима. Погибла в автокатастрофе.

  — Нет.., — Дима почувствовал, как кровь отливает у него от лица.

  — Ты ведь ничего обо мне не знал. И никто не знал. Я была никем. Просто безмозглая стерва, которая однажды, обдолбившись в смерть, села в свою тачку, чтобы покататься. Дальше рассказывать?

  Дима молчал. Рукой он сжимал ручку двери.

  — Все считали меня бездушной, — все так же спокойно продолжала она. — Но и у меня есть душа. Слышите, твари? — она высунулась в окно и закричала пустому городу с неожиданной яростью:

  — Смотрите, суки! Вот моя душа! Каждую ночь здесь!

  Машина понеслась. Стрелка на спидометре подползала к отметке 150.

  — Ира, — нерешительно произнес Димон.

  — Как так получилось, что только ты смог разглядеть мою душу? — Ирина повернулась к нему. — Только ты с первого взгляда и навсегда влюбился в меня. Скажи, ты же меня любишь?

  — Да, — твердо повторил Дима, несмотря на то, что волосы на голове у него стояли дыбом, а по коже ползали мурашки.

  — Мы будем вместе, — пообещала Ирина. — Я заберу тебя. Скоро. Но не сегодня. Когда ты будешь готов.

  — Я готов.

  — Нет. Подожди совсем чуть-чуть, я подберу тебя. И мы будем вместе каждую ночь. От заката до рассвета — только ты, я и мой "Пыжик"

  — Кто? — совсем растерялся Дима.

  Ирина расхохоталась:

  — Машина, дурачок! "Пежо".

  — А-а-а.., — протянул Дима.

  — Может, я даже покажу тебе то шоу, что так тебе понравилось. Понравилось ведь? Вся ночь наша, Дима! Но конец всегда один.

  — Какой?

  Ирина резко вывернула руль влево. Диму швырнуло на дверь. Машину понесло боком.

  — Всегда! — визжала Ирина сумасшедшим голосом.

  На сумасшедшей скорости "Пыжик" влетел в бетонный столб. В лицо Диме хлынул поток разбитого стекла, и он очнулся.

  — Я те говорю, ситуация была — полный финиш! — ворвался в уши голос. Дима поискал говорящего взглядом. Это оказался Саня, еще один бритоголовый из их компании. Он размахивал бутылкой "Абаканского" и сигаретой, рассказывая какую-то историю, которую все сидящие на карусели слушали очень внимательно.

  Дима встал и отошел в сторону, к кустам, помочиться, а заодно проветрить голову от видения, посетившего его. "Подожди совсем чуть-чуть, я подберу тебя" — вспомнил он ее слова и содрогнулся. Ночь показалась ему чересчур холодной и мрачной. Справив нужду, он вернулся к карусели и прислушался к Саниному рассказу.

  — … думаю — верняк, такая киса ходит ночью, одна, по-любому приключений ищет, надо подкатить. Ей лет, наверное, восемнадцать было, но смотрелась постарше. Жопа такая...

  Дима с отвращением подумал, что лет девчонке было, наверное, около пятнадцати, если не меньше. Пристрастия Сашки ему были хорошо известны. Не раз приходилось и морду ему бить за такие дела.

  — А она, короче, идет вдоль кустов, такая, зовет, короче: "Барсик, барсик!". Я думаю — ну, котенка потеряла, мож найти помогу, потом, типа, че-кого. А у самого уже стояк — просто кислород перекрывает. Ну, подхожу поближе, вдруг слышу, сзади будто лошадь скачет. Я обернулся — там ротвейлер.

  — Ни хрена! — хором выдохнули все слушатели.

  — Несется прямо на меня! — воодушевленно повысил голос Сашок. — Я уж было чуть не заорал, думал — все! А он мимо меня, и к ней, к девке!

  — И че, задрал? — спросил Колян, которого так захватил рассказ, что на его сигарете образовался сантиметровый столбик пепла.

  — Ага, десять раз! — Саня торжествующе оглядел аудиторию: наступал кульминационный момент его рассказа. — Встал около нее на задние лапы, передние ей на плечи и лижет, блин! А она такая: "Барсик, фу, перестань, пошли домой!"

  Грянул хохот. Саня, который ржал громче всех, выкрикивал:

  — Не, прикиньте да, собаку — ротвейлера! — назвать Барсик! Я чуть импотентом не остался, блин, от этого Барсика!

  Дима из вежливости посмеялся над историей, а когда хохот стих, твердо сказал:

  — Ладно, пацаны, я домой пойду.

  — Димон, ты чего? — удивился Колян.

  — Да так… Хреново что-то... 

  — Не гони, выпей пива, слышь?

  — Не, Коль, пойду. Правда хреново. Давайте, завтра пересечемся.

  Попрощавшись со всеми, он пошел домой. Идти было недалеко — через пару дворов. Подходя к подъезду, он заметил на столике во дворе две сидящие фигуры, услышал негромкий разговор, но не придал этому значения, пока не послышался окрик:

  — Димон! Сколько лет, сколько зим! Сиги есть, а?

  Фигуры стремительно приближались. И Дима почти сразу узнал обоих. Один — Дрон, жил тут неподалеку примерно с год назад, потом переехал. Парень он был нормальный, себя в обиду не давал, в чужие дела не лез, его и не трогали никогда. А второй… В одурманенном мозгу Димы второй раз за день всплыла сцена неудачной кражи сумочки. Да, это был он. Тот самый здоровый парняга. Но зачем он здесь, в совершенно другом районе? И тут Дима увидел дубинки. Он мгновенно понял все. Рефлексы не подвели — он никогда не был безвольным лошарой, которых так ненавидел Колян. До своих уже не добежать, эти двое отрезали путь. Оставался дом. Спасение. И он рванулся в подъезд.


* * *

  Боли от первого удара он не почувствовал. Просто сильный толчок в спину, и стремительно приближающаяся деревянная ступенька. Дима рухнул на нее, и тут уже на него обрушился целый шквал ударов по ребрам, почкам, по затылку. Так Диму не били никогда. В первые несколько секунд он задыхался от боли, не в силах выдавить ни звука, но наконец издал легкий стон. Его грубо перевернули. Дрон запрыгнул на ступеньку выше и вставил дубинку в рот Димону, удерживая ее обеими руками. Димон вцепился зубами в твердую резину и зарычал. Руки не слушались его, на глазах выступили слезы бессилия.

  — Давай! — шепнул Дрон, глядя на своего сообщника.

  Тот подошел поближе, хлопая дубинкой по раскрытой ладони. Дубинка не гнулась, и Дима с ужасом понял, что внутри нее металлический стержень. О таком страшном орудии он неоднократно слышал на улице. Многие считали, что такая дубина даже пострашнее бейсбольной биты.

  — Помнишь меня, выродок? — негромко спросил здоровяк.

  Дима промычал что-то невразумительное и тут же его настиг удар. Правая половина туловища вспыхнула огнем. Дима взвыл, выгибаясь, но Дрон так крепко припечатал его к полу, что ему пришлось успокоиться, чтобы не спровоцировать рвотный рефлекс на слишком глубоко проникшую в рот палку. Дима выбросил вперед правую руку, защищаясь, и тут же ее прошила резкая боль, безвольно повисшая кисть упала на пол, а следующий удар торцом дубинки, угодивший в солнечное сплетение, заставил Диму на мгновение отключиться. Боль просто зашкалила за тот уровень, когда ее еще можно воспринимать, не рехнувшись.

  Миша с каким-то нечеловеческим рычанием ударил обмякшее тело еще три раза, после чего его остановил Дрон.

  — Хорош, хорош! — зашептал он, привстав и махая руками. — Убьешь ведь!

  — Он тебе родственник, что ли? — рыкнул Михаил.

  — Успокойся, Михей! Все, он свое получил.

  Миша сделал вид, что успокоился, но как только Дрон опустил руки, снова взмахнул дубиной, на этот раз метя в зубы. Дрон, матюгнувшись, изловчился погасить удар своей дубинкой, и Дима сохранил свои зубы, отделавшись разбитыми в кровь губами. Однако удар привел его в чувство. Он открыл глаза.

  Миша спрятал дубинку под куртку и наклонился к своему врагу. Прожигая его полным ненависти взглядом, он прошипел:

  — Ну что, Димон, ты теперь не такой крутой, да?

  Дима пробормотал что-то, отворачиваясь.

  — Громче говори! — прикрикнул на него Миша, и, взяв рукой за подбородок, повернул его лицом к себе. — Чего ты там бормочешь, сучонок?

  — Не сегодня! — с какой-то плохо скрываемой радостью прошептал Дима.

  Миша нахмурился. Он не любил ответов не в тему.

  — Девушку ту помнишь? У которой вы сумку отобрать пытались?

  Дима кивнул.

  — Если с ней что-нибудь случится — мне плевать, что, — я вас всех поодиночке выловлю и убью. Понял? 

  Дима снова кивнул. Взгляд его немного прояснился. Он сплюнул кровь на ступеньку и прошептал:

  — Я понял, да.

  — То же касается и того парня, что был с нами. Понял?

  — Угу.

  — Молодец, отдыхай.

  Миша с Андреем вышли из подъезда и быстрым шагом направились в сторону дрожжевого завода. Так можно было коротким путем добраться до Свободного и сесть на нужный автобус. Молча прошагали с полпути. Потом Андрей замедлил шаг, и Миша вынужден был тоже притормозить.

  — Михей, ты в порядке? — спросил Андрей с неподдельным волнением в голосе.

  — В полном, а что?

  — Чего ты как с цепи сорвался? Если бы не я, ты б его на смерть там забил.

  — Ну погорячился, подумаешь. Меня эти уроды просто из себя выводят.

  — Ни хрена себе, погорячился! — покачал головой Дрон. — Миш, попомни мои слова: найди девку и потрахайся, да хорошенько! Тебе необходимо спустить тестостерон.

  Андрею вдруг показалось, что Миша сейчас кинется на него, но тот, видимо, преодолев порыв, рассмеялся, практически искренне.

  — Хорошо, братан, хорошо. Запомнил. Спасибо тебе, что помог. С меня причитается.

  — Сочтемся! — улыбнулся Дрон.

  Они ударили по рукам. Вскоре дошли до пешеходного моста. Миша перешел на противоположную сторону дороги и стал ждать 87-й маршрут, чтобы уехать в Солнечный, а Дрон пошел пешком к себе на Мечникова. Идти было прилично, минут сорок, но Дрон хотел проветрится перед сном, успокоить нервы. Поглядев на часы, он нахмурился. Через семь часов уже нужно быть в магазине, заступать на смену. Опять выспаться не получалось...


***

  Пожар в теле прекратился через несколько минут, остались только несколько костерков. Самый яркий горел в животе. Желудок выворачивало наизнанку, тошнило, да еще было трудно дышать. Дима жадно хватал воздух широко раскрытым ртом, чувствуя, как кровь отливает от лица, от чего становится холодно и дурно. Тлеющая боль в ребрах даже как-то успокаивала. Она не была опасной, ребра были целы — в это Димон твердо верил.  И еще один костер в правой руке не давал покоя. Дима не мог приподняться, чтобы посмотреть на свою кисть и оценить степень повреждений. Не мог и руку поднять. Попробовал пошевелить пальцами и захлебнулся неродившимся криком.

  — Помогите! — прошептал он. 

  Тусклая лампочка равнодушно лила свет на его окровавленное лицо.

  — Мама...

  Никто не мог услышать его шепот. Ночь. Все спят. И если не случится чуда, то валяться ему тут до утра. Дима вспомнил, что когда он шел домой, было половина первого ночи. Значит, еще часов шесть ждать, пока кто-нибудь пойдет на работу. Всего два этажа, четыре квартиры. Никто в этом подъезде, кроме него, не имел привычки шляться по ночам. Шесть часов ожидания, когда каждый миг доставляет невыносимые страдания. Может, попробовать встать? Дима решил рискнуть. Корчась от дикой боли в животе, он согнул в колене одну ногу, потом вторую. Подождал немного и попробовал повернуться на бок. В глазах потемнело, и изо рта хлынула рвота. Боль вцепилась в живот стальными иглами-когтями и просто драла его на части. Опорожнив желудок, Дима с минуту еще корчился в спазмах, а потом заплакал. Сначала тихо, но потом все громче и громче. Это были единственные звуки, которые он мог издавать, и стесняться в их применении было не время. Скоро его рыдания разнеслись по всему подъезду.

  — По… мо… ги.., — пытался выдавить из себя слова Дима. Уже хоть что-то получалось.

  Щелкнул замок. Открылась соседская дверь и из нее выглянул заспанный Витя в защитного цвета трусах.

  — Димка, ты? — щурясь со сна, спросил он и, надев тапочки, вышел в подъезд. — Блин, ну и вонь! Ты на хрена ж нажрался-то так?

  Но, увидев окровавленное лицо соседа, он замолчал. Посмотрел на лужу рвоты с кровью, на распухшую, вывернутую под неестественным углом кисть Димы и сказал:

  — Лежи, не двигайся. Сейчас "Скорую" вызову.

  — Нет! — просипел Дима. — Домой… Мама… Помоги...

  — Какой тебе домой, у тебя же рука сломана. Лежи, не дергайся! Доигрался, блин...

  Витя исчез за дверью. Снова потянулись полные боли секунды. Дима снова отключился, а когда пришел в себя, увидел заплаканное лицо матери. Он лежал на каталке в едущей куда-то машине. "Скорая", — подумал Дима. — Сирены вроде не слышно. Значит, ничего, жить буду..."

  — Дима, ты.., — прорыдала мать, становясь перед ним на колени и избегая дотрагиваться до него. — Как ты, сынок? Господи, да что ж это такое делается? За что же тебя так?

  — Заслужил, — прошептал Дима и улыбнулся. Почему-то, несмотря на боль, ему стало легче. Как будто грех с души снял. Да не один, а целую гору.


Глава 6


   Больше  всего на свете Нина ненавидела рано вставать. С первого класса она, стиснув зубы, ждала того момента, когда школа закончится, и можно будет спать в свое удовольствие — хоть весь день. Но отзвенел последний звонок, и место школы занял ВУЗ. Наслушавшись подружек, Нина поступила в торгово-экономический институт. «Что может быть проще торговли?» — наивно думала девушка. И вот, грянуло. Экономика, бухучет, и еще много дисциплин, в которых Нина не понимала ничего. 

   С трудом преодолев три сессии, Нина с грохотом провалила четвертую и в один прекрасный весенний день проснулась абсолютно свободным человеком.  Первым, что омрачило ее радость от осознания своей свободы, был звонок от отца, который заявил, что не собирается больше оплачивать дочери съемную квартиру и вообще ни копейки ей больше не даст. Нина приняла удар стойко, плакать и умолять не стала — слишком хорошо знала отца. Слишком часто он, подвыпив,  говорил дочери, что если она превратится в одну из тех «тупых прошмандовок, которые только влагалищем на жизнь зарабатывают», то он убьет сначала ее, потом ее мать, а потом себя. Так что, Нина чувствовала себя на волоске от смерти…

   Второй момент, окончательно уничтоживший эйфорию, открылся вместе с дверцей холодильника.  Сморщенное яблоко,  трехнедельной давности недопитая пачка молока и кусок пиццы. Пицца была вчерашней и потому свежей. Нина разогрела ее в микроволновке, помыла яблоко, налила себе растворимого кофе и позавтракала (все же, какое наслаждение завтракать в два часа дня, и это посреди недели!). После чего крепко задумалась. Надо было жить дальше. Но как? Ответа у Нины не было. Мысль о восстановлении  в институте вызывала тошноту. Другой институт? Но какой? Да и хрен редьки не слаще. Оставалось только устроиться на работу.

  Смирившись с этой мыслью, Нина взяла пачку тонких сигарет и направилась на балкон. Проходя мимо зеркала в прихожей, она задержалась и критическим взглядом окинула свою фигуру. Но критиковать было особо нечего. Своим телом Нина всегда была довольна. Не высокая, среднего роста шатенка с красивыми, сильными ногами, высокой грудью (не большой, но достаточного размера, чтобы притягивать взгляды парней) и почти совсем плоским животиком.  Вот такой она и предстала сама перед собой.

  «Я, конечно, не красавица, — размышляла Нина, крутясь перед зеркалом, — но уж точно выше среднего уровня! В меня вполне можно влюбиться с первого взгляда. Вот бы в меня влюбился какой-нибудь симпатичный бизнесмен…»

  Подумав так, Нина мотнула головой, будто вытрясая из нее сор, показала зеркалу язык и, как была, в топике и трусах, вышла на балкон. «Вот уже и начинаю превращаться в тупую прошмандовку», — подумала она, прикуривая сигаретку. Нина немного беспокоилась из-за этих, внезапно возникших мыслей. Раньше она была горда, принципиальна, и (во многом, конечно, благодаря отцу) даже предположение о том, чтобы выйти замуж по расчету, приводило ее в негодование. Так было, пока она худо-бедно шла по правильному пути. Но вот, электричка по имени Нина сошла с рельс и остановилась в недоумении, что же делать дальше? И мозг стал работать иначе.

  — Ну уж на хрен! — сказала Нина вслух, чтобы самой себе доказать серьезность своих намерений. — Мое тело достанется только тому, кого я сама полюблю.

  Сказав это, она хихикнула. Тоже мне, девочка-золушка! Сексуальный опыт Нины был не то чтобы очень богатым, но вполне достаточным, чтобы не дрожать над своей Незапятнанной Непорочностью.

  Внизу, по земле ходили люди. Спешили куда-то, говорили что-то в телефонные трубки. Кипела жизнь. А Нина была оторвана от нее. «Я еще вернусь к вам!» — могла бы она сказать всем этим людям. Да, она вернется. Вот только отдохнет немного, только этот день, и вновь вольется в поток жизни.

  Этот день Нина провела так, как всегда хотела, то есть никак. Валялась на диване, листала журналы и каталоги, смотрела телевизор. К середине дня начало урчать в животе, но Нина терпела. У нее оставалась пара соток, но завтра тоже захочется есть. К тому же надо будет купить газету с объявлениями о работе, надо будет куда-то ездить. Сегодня вполне можно было устроить разгрузочный день.

  Ближе к вечеру приехала мама с двумя огромными пакетами продуктов и разгрузочный день забылся, как страшный сон.

  — Чего делать-то думаешь? — спросила мать, поджаривая котлеты по-киевски, те самые, которые так любила Нина.

  — Буду искать работу, — сказала Нина, сознавая, как это смешно звучит из ее уст. «Искать работу» — это было вечное состояние многих ее знакомых. Послушать их, так они, самые в мире талантливые и трудолюбивые, целыми днями без устали ищут работу, а жестокий мир их отвергает. Меньше всего Нине хотелось стать такой же, как они.

  — Какую работу хочешь? — мать очевидно напряглась.

  — Ну, какую! — Нина посмотрела в потолок. — Продавцом, наверное.  Куда ж еще…

  — Ох, Нинка! — мать украдкой вытерла слезу — в их семействе не было принято показывать эмоции. — Наделала ты себе делов… Что ж не доучилась-то?

  Нина благоразумно промолчала.

  — Замуж тебе надо.

  Нина дернулась. Так живо представились вдруг налитые кровью глаза отца. «Тупая прошмандовка».

  — Отца-то не дюже слухай,  — продолжала мать (Нина поневоле усмехнулась. Мама родилась и выросла в Украине, правда, в русской семье, но нет-нет, да и проскальзывали у нее подобные обороты). — Он-то, конечно, плохого не скажет, но он-то ведь мужик. А тебе свою жизнь жить. Так шо смотри. 

  — Отец как? — Нина опять ушла от дискуссии.

  Мама покачала головой.

  — Домой к нам не ходи пока. Очень злой. Вчера напился…  Я из ванной до трех ночи выйти боялась.

  — Прости, — виновато сказала Нина.

  Мама только рукой махнула.

  Котлеты тем временем дожарились, и дамы приступили к трапезе. Серьезных разговоров больше не вели. Мать, видя, с каким аппетитом Нина уплетает котлеты, снова вытерла увлажнившиеся глаза. «И ведь гордая — вся в отца! — с восторгом и раздражением подумала она. — Не позвонит ведь, не попросит. А сама поди весь день ничего не ела».

  Вскоре мама засобиралась домой.  Уже стоя на пороге, сунула дочери в руку две тысячных купюры.

  — Мам, да не надо! — покраснела Нина.

  — Бери-бери, на первое время хватит! — убеждала мама. — Ну,  пока, дочка, не теряйся. Звони время от времени, я хочу знать, как у тебя дела идут.

  Нина пообещала звонить и мама ушла. Смешанные чувства остались в душе у Нины от этого визита. Лучший способ успокоить беспорядочно скачущие мысли — это немного выпить, — решила она. И, решительно нацепив босоножки, пошла в ближайший супермаркет, где купила пару бутылок «Эфес Пилсенер». Там же она увидела объявление «Требуются сотрудники». А через неделю Нина уже сидела за кассой в этом супермаркете, одетая в красную униформу, и радостно улыбалась каждому покупателю. Да, она умела двигаться вперед.

***

  Первое время было туговато. Мама помогала деньгами, папа, поняв, что его дочь твердо решила не сидеть ни на чьей шее, тоже иногда делал некоторые авансы. Но Нина хотела самостоятельности, а вся зарплата уходила на квартплату. Нина пообщалась с незамужними девчонками, работающими с ней, и выяснила, что большинство из них проживают в общежитиях или гостинках. Да, платят существенно меньше, но… Нина не могла решиться променять свою уютную и такую родную однушку на жалкие двенадцать квадратов (это с кухней, туалетом и стоячей ванной). Решение пришло неожиданно. Марина, одна из кассирш, худенькая девочка лет восемнадцати, как-то во время обеда пожаловалась, что хозяева выселяют ее из гостинки, которую она снимала за совсем смешные деньги.

  — Найди другую, — пожала плечами Нина.

  — Я эту полгода назад нашла, и она уже тогда была ОЧЕНЬ дешевой, хотя и вполне приличной, — терпеливо пояснила Марина. — А сейчас таких цен просто нет. Снимать дороже я не смогу. Придется, наверное, ехать обратно домой…

  Марина была не местной — из Ачинска, городка в 150 километрах от Красноярска. Нина слышала, что там у нее осталась мать и младшая сестра. И что Марина каждый месяц высылает им деньги, так как мать инвалид, а пенсии не хватает.

  — Переезжай ко мне, — пожала плечами Нина; она часто говорила и делала что-то так, не задумываясь, и только потом сознавала, куда только что вписалась. Эта способность годом позже заставила ее попасть в очень неприятный водоворот событий.

  — К тебе? — взгляд Марины был рассеян.  Они сидели в микроскопической столовке и пили чай с бутербродами – успели урвать на раздаче, обычно колбаса в столовой не залеживалась. — А ты где живешь?

  — Тут, на Железнодорожников. Сколько ты за свою гостинку платишь?

  — Шесть.

  — Ну вот. Я за одиннадцать снимаю. Если пополам, то тебе даже дешевле выйдет.

  Марина недоверчиво смотрела на Нину. Той же почему-то показалось очень важным заинтересовать девушку своим предложением.

  — Места нам хватит, комната не маленькая. Кухня отдельно, туалет, ванна. Да и на работу не далеко! Ты же откуда ездишь?

  — С Советского…

  Нина присвистнула.

  — Ничего себе! Это ты во сколько по утрам встаешь?

  — Ну… в полшестого, в шесть…

  У Нины даже сердце защемило от жалости к Марине. Сама-то она просыпалась обычно в десять минут восьмого, после чего лихорадочно собиралась и неслась принимать кассу. Смена начиналась с восьми, но прибыть полагалось за полчаса как минимум. Если бы не этот жесточайший произвол, Нина бы просыпалась без двадцати восемь.

  — Короче, думай, Маринка. 

  — А… я тебя не стесню?

  — Не-а, мне одной тяжело столько платить, да и жить одной скучно…

  Лицо Марины просветлело. Кажется, она поверила, что судьба повернулась к ней лицом.

  — Слушай, а ведь правда можно!

  — Ну а я о чем? Ой, обед кончается, давай бегом! — засуетилась Нина. — В общем, думай. Надумаешь — скажи.

  Пару минут спустя, машинально пробивая товар и складывая его в пакеты, она размышляла, не было ли глупостью это поспешное предложение.  Но никакого внутреннего отторжения не возникало. Марина, в принципе, была ей симпатична, они наверняка найдут много тем, на которые можно будет потрепаться. Плюс полностью решенный финансовый вопрос. Кажется, решение было правильным!

  Марина переехала через несколько дней. Вещей у нее было всего ничего. Немного белья, немного одежды, немного посуды.

  — И это все? — удивленно хлопала глазами Нина.

  — А мне больше ничего и не нужно! — засмеялась Марина.

  Нина была в шоке. Она представить себе не могла, как можно жить без кучи платьев, юбок, джинсов, а также самых разнообразных побрякушек.

  Разложив вещи в выделенном ей ящике комода, Марина сразу же пошла в ванную, где просидела полчаса.

  — Как я по этому соскучилась! — простонала она, выходя из ванны, закутанная в пушистое полотенце. — Полгода уже только душ. Да и то — то горячая вода бежит, то ледяная…. Фр!

  Она смешно передернулась, вспомнив свою старую гостинку. Нина улыбнулась ей.

  Небольшую заминку вызвал вопрос, где будет спать Марина. Когда наступил вечер, она, ни слова не говоря, расстелила на полу покрывало и достала простынь из комода. Нина почувствовала укол вины: она будет спать на диване, а Марина — на полу. Как будто ее приютили из жалости. Но ведь теперь они обе тут хозяйки.

  — Ты это… убери! — нерешительно сказала Нина.

  — А? — повернулась к ней Марина.

  — Убери одеяло с пола, говорю, не страдай ерундой.

  — Но где же мне спать?

  Нина колебалась секунды две, ее мозг лихорадочно искал выход. Но выход был только один. И Нина сдалась.

  — Разложим диван, — улыбнувшись, сказала она.

  — Диван? В смысле… Ой, а я тебе не помешаю?

  — Маринка, ну хватит уже! — возмутилась Нина. — Ты как бедная родственница прямо. Диван местный, не мой, мы на него одинаковые права имеем!

  Марина засмеялась и помогла ей разложить диван. Нина слукавила — диван-то был ее личный, купленный папой в «Эконом-мебели». Но что же теперь, брать с Марины деньги за аренду дивана?

  Позже, когда погасили свет, Марина тихо сказала:

  — Нин, ты не спишь?

  — Не совсем пока, — неопределенно ответила Нина. — А что?

  — Просто хотела сказать… Ты не ругайся только! В общем… Спасибо тебе, ты помогла мне очень сильно.

  Нина улыбнулась в темноту, нащупала под одеялом руку Марины и пожала ее.

  — Спи уже, — чуть грубовато сказала она.

  Нина почему-то чувствовала себя счастливой. Ей снились светлые,  хорошие сны, и даже ранний подъем не испортил ее настроения.

***

  Нина с Мариной хорошо ужились вместе. У них никогда не было стычек ни по поводу того, чья очередь убираться и мыть посуду, ни из-за дележа жилплощади. Все проходило как бы само собой. Иногда Нина ловила себя на том, что думает о Марине как о своей второй половинке. В такие моменты она начинала настороженно прислушиваться к своим чувствам и с облегчением осознавала, что не влюблена в Марину. Просто они стали очень хорошими подругами. Обсуждали все, что приходило в голову, не таили никаких секретов друг от друга. Только тема отношений с парнями всплывала у них в разговорах довольно редко.

  Как-то вечером Нина сидела перед зеркалом и натиралась увлажняющим кремом. Как всегда, она с удовольствием разглядывала свое тело. Позабыв про присутствие Марины, она развязала халат и, откинув его назад, с довольной улыбкой любовалась отражением. И вдруг почувствовала, что ее разглядывает кто-то еще.  Зеркало дрогнуло в ее руках и отразило лежащую на диване Марину, которая минутой раньше, позевывая, переключала каналы телевизора. Теперь же она внимательно смотрела на свою соседку по квартире. Нина чуть заметно вздрогнула и, не показывая смущения, снова надела халат.

  — Нин, а чего ты одна? — спросила вдруг Марина.

  — В каком смысле? — Нина продолжила натирать кремом руки, но движения ее были уже не так расслаблены, как вначале.

  — Ну, у тебя же парня нет?

  — Парня? Нет…

  — А почему?

  Нина начала нервничать еще сильнее ей страшно было услышать вкрадчивый шепот: «Может, тебе не нравятся парни?» Возможно, где-то в глубине души, она хотела это услышать. Возможно, поэтому и боялась.

  — Почему-почему, — проворчала она. — Так вот… Ты сама-то тоже вроде одна.

  — Ну, я! — Марина закатила глаза, демонстрируя всю нелепость сравнения. — У меня ни кожи, ни рожи, сама видишь. А ты… Ты же красивая, очень. Почему ты ни с кем не встречаешься?

  Нина вдруг задумалась над этим вопросом. Как-то так вышло, что все отношения — дружеские, романтические, — отошли в прошлое вместе с учебой в институте. Будто закончилась одна эпоха и началась другая. Тихо, мирно, без сцен и скандалов. С месяц назад Нина увидела своего бывшего бойфренда с какой-то размалеванной длинноногой блондинкой и не испытала никаких эмоций по этому поводу. Они просто разошлись, сделав вид, что не узнали друг друга. После отчисления Нину захватили другие проблемы: работа, деньги, выживание. Об отношениях она совсем не думала, но вот сейчас несколько озадачилась.

  — За мной, знаешь, как-то особо тоже не бегают, — ответила она Марине, но это было неправдой. Ее частенько приглашали на свидания: Вова, охранник магазина, покупатели (некоторые даже норовили встретить после смены), просто случайно встреченные парни. Но Нина всегда была слишком занята, или слишком утомлена.

  — Знаешь, — сказала она, задумчиво глядя в зеркало. — У меня, наверное, просто стресс.

  — Чего? — удивилась Марина.

  — После отчисления. Я так с тех пор и не задумалась ни разу о жизни… И сейчас… Господи, да я понятия не имею, что дальше делать! — голос Нины начал дрожать. — Что мне, вечно сидеть за кассой, там и сдохнуть? Или стать.., — тут она поколебалась. Слова рвались наружу, но Нина знала, что, озвучив их, определит все свои варианты и — конец. Но сил сдержаться не было:

  — Стать тупой прошмандовкой! — выпалила она. — Приживалкой, иждивенкой!

  Она разрыдалась — громко, яростно, истерично. Нина уже не помнила, когда в последний раз плакала — суровое воспитание сделало ее твердой, а после отчисления из универа она вообще была словно одеревенелой. А теперь прорвалось. Все упущенные возможности вознеслись за спиной, словно гигантский могучий средневековый замок. И вот, она покинула его, а впереди была только огромная пустыня и никого.

  Но вдруг кто-то появился в пустыне. Чьи-то ласковые руки обнимали ее, чей-то голос шептал какие-то слова. Кто-то прижимал ее к себе, гладил по голове, совсем как мама, когда-то в детстве. На миг Нина почувствовала себя маленькой девочкой, которая порезала палец кухонным ножом и разревелась. Тогда мама так же утешала ее, шептала: «Тише, тише, солнышко. Ну как же ты так? Не кричи так громко, ладно? Мы все поправим, правда-правда, только не кричи, а то папа услышит». И Нина переставала реветь в голос, начинала тихонько всхлипывать. Если услышит папа, он будет сильно сердиться. Может даже всыпать ремнем. Папа хотел сына, только сына, а родилась она. И вот, папа воспитывал ее, как сына. Учил ее мужеству, силе, терпению. Папа… Папа избил ее первого парня — о, как она сильно его любила! — и тогда она в первый и единственный раз позволила себе ударить отца — прямо по лицу. И он стерпел. Ей было тринадцать лет, она была трудным подростком, и ей часто попадало даже за меньшее, но за эту пощечину отец ей ничего не сделал. Более того, на следующий день он извинился перед ней, сказал: «Я был не прав, прости. Просто я никогда не смогу смириться с мыслью, что какой-то сопляк будет лезть к тебе в трусы». Так они всегда и говорили — как взрослые, сильные люди. Язык силы отец понимал, а другого не знал. И этот пробел восполняла мама, которая всегда обнимала ее и утешала, так же как сейчас…

  Так же, как сейчас это делала Марина. 

  Нина подняла голову и посмотрела на подругу. Она смотрела на нее, и ее глаза тоже были мокрыми от слез.

  — Чего ты разревелась, дура такая? — прошептала Марина. — Все хорошо будет, поняла?

  И Нина проглотила слезы. Ей стало стыдно. Она, взрослая девушка, которой вовсю помогают родители, разрыдалась перед Мариной, которая, мало того что ни на кого, кроме себя не может рассчитывать в жизни, да еще и тянет на своих хрупких плечах сестру и маму.

  — Прости, — прошептала Нина, вытирая слезы. — Расклеилась… Больше не буду.

  Они крепко обнялись, успокаиваясь. Вскоре всхлипы прекратились. Они погасили свет и легли спать. Нине теперь стало гораздо легче. Словно лопнул стальной обруч, стягивающий ее грудь в последние месяцы. Она глубоко и спокойно дышала. Все будет хорошо. Ведь теперь у нее есть Марина. Гораздо больше, чем просто подруга. Вместе они все преодолеют! С этой мыслью Нина уснула.

***

  Так они и жили целый год. Делили между собой свои горести и радости, помогали друг другу в сложных ситуациях. Нина и Марина. Они словно стали сестрами. Их характеры прекрасно дополняли друг друга. Марина — упорная, выносливая, как вол, и Нина — девушка-вспышка, которая под влиянием порыва могла бы свернуть горы, а без порыва не могла даже поднять себя утром с постели.

  Когда Нина ленилась по утрам, Марина первая шла в душ, а потом, вернувшись, шлепала подругу мокрым полотенцем, и, смеясь, кричала: «Подъем!» И Нину ни разу это не разозлило. Она словно заряжалась этой спокойной энергетикой Марины, она улыбалась и вставала.

  Однажды, когда подходил срок платить за квартиру, Нина заметила, что ее  подруга как-то с трудом расстается с деньгами. Она несколько раз пересчитывала купюры, зажмурив глаза, что-то шептала, прикидывала — прежде чем положить пять с половиной тысяч в тумбочку, куда они откладывали деньги за квартиру.

  Подробности выяснились вечером, когда девушки, по устоявшейся традиции, смотрели телевизор.  Транслировали какой-то голливудский ужастик от которого американские подростки, наверное, уделали бы себе штаны. Но две русские девушки, живущие от зарплаты до зарплаты на съемной квартире в Сибири, взирали на экран с абсолютным равнодушием. Нина думала о красивых сережках, которые недавно увидела в ювелирном отделе. Она ни на что особо не тратилась в этом месяце, и у нее осталось тысяч пять в свободном пользовании. Теперь Нина пыталась найти мотивацию для того, чтобы потратить их на вещь, в общем-то, не первой необходимости. Желание было сильным, но Нина хотела убедить себя логическим путем. «Зачем они мне?» «В них я буду красивой» «Для кого?» «Ну, мало ли…» «Ты даже не встречаешься с парнями. Перед кем тебе красоваться?» «Я буду встречаться. Не все же мне одной быть» «И что? Много ты знала парней, которые обращают внимание на серьги? Они скорее будут смотреть на твои сиськи! Или тебе надо выпендриться перед девчонками в магазине?» «На них мне вообще плевать…»

  Нина нахмурилась. Решение давалось так сложно… Нужно было что-то радикальное. Подбросить монетку? Или спросить Марину. Марина всегда помогала ей принимать сложные решения. Нина посмотрела на свою подругу, и вопрос замер у нее на губах. Что-то было не так. Что-то в глазах Марины, в изгибе ее рта, в движении пальцев говорило о том, что у нее проблема. 

  — Марин, ты о чем думаешь? — спросила Нина.

  Марина вздрогнула, повернулась, потом потупила взгляд.

  — Как ты думаешь, — спросила она. — мне могут в банке дать небольшой кредит?

  — Ну… Могут, наверное. Почему бы нет? А зачем тебе?

  — Понимаешь… У Аньки через неделю день рождения. Ей тринадцать лет исполняется. А она давно уже мечтает о велосипеде. Я думала, что смогу накопить, но скопила только три тысячи…

  — А велосипед сколько стоит?- спросила Нина, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. В этот момент она уже все решила.

  — Хороший — тысяч шесть. Хочется сделать хороший подарок, понимаешь? — Марина помолчала. — Как думаешь, смогут столько дать?

  Нина молча встала с дивана, прошла в прихожую и извлекла из сумочки пять тысячных бумажек. Секунду посмотрела на них. Не жалко ли? Но нет, жалости не было. Тогда она вернулась в комнату и протянула деньги Марине.

  — Ты чего? — удивилась та.

  — Бери. Кредит одобрили, — с натугой пошутила Нина. — Новый сервис, телепатический, и возвращать ничего не надо.

  — Нет, Нина, брось… Я не возьму!

  — Я не тебе даю. А твоей сестре на подарок. Мы с тобой, считай, как родственницы, значит, и она мне не чужая. Возьми!

  Марина с сомнением смотрела на деньги.

  — У меня уже есть три, — нерешительно сказала она. — Зачем так много?

  — Ты сказала, что хороший велосипед стоит шесть тысяч, так? — терпеливо поясняла Нина.

  — Так.

  — Вот и возьми не просто хороший, а замечательный! — Тут голос у Нины сорвался; она опустила взгляд, чтобы скрыть набежавшие от волнения слезы. — Говна она в жизни еще наестся. Давай дадим ей что-то такое, чтобы она хоть на год, хоть на месяц… Блин, да хоть на один день почувствовала себя самым счастливым человеком в мире!

  Марина взяла деньги. И, к облегчению Нины, ни разу не пыталась их вернуть. Велосипед был успешно куплен и доставлен в Ачинск. А еще через некоторое время Марина получила письмо, написанное корявым подростковым почерком и изливающее самую невероятную радость, какую только может один человек доставить другому. Еще в конверте была фотокарточка. На ней долговязая девчушка с длинными косами стояла посреди двора, держась за руль новенького велосипеда и улыбалась в камеру. Рядом с ней стояла пожилая женщина, кутающаяся в шаль, несмотря на очевидную жару. И на лице ее было такое же счастье, как и у дочери. 

  — Они тебе огромное спасибо передают, — улыбнулась подруге Марина.

  — Ты сказала? — покраснела Нина.

  — Конечно. Мы же родственники, правда?

***

  А спустя год совместной жизни кое-что изменилось. Но дело было не в том, что Нина уволилась из магазина, где они работали вместе с Мариной, и перешла на более высокооплачиваемую работу в гипермаркете «Окей», находящемся в торговом комплексе «Июнь». Дело было в том, что Нина почувствовала: у Марины кто-то появился. Она постоянно писала кому-то СМСки, хотя раньше телефон почти не использовала, разве что как будильник. Несколько раз она уходила из дома одна под какими-то смешными предлогами. А однажды, придя домой с ночной смены, Нина обнаружила на столе вазу с одиннадцатью белыми розами. Гремучая смесь зависти, ревности, радости и смущения захлестнула ее.

  «А когда тебе в последний раз дарили цветы?» — ядовито прошептал ей внутренний голос

  Нина пыталась убедить себя, что испытывает дискомфорт не от того, что у Марины появился парень, а потому, что она не рассказала об этом ей, не поделилась. Впервые за целый год между ними образовалась, хоть и совершенно прозрачная, но все же тайна. 

  И как-то раз покров с тайны был сорван.

  — Нина, а ты сегодня разве в ночь не идешь? — обеспокоенно спросила Марина часов в восемь вечера.

  — Нет, что-то я не хочу, — беззаботно отозвалась Нина. 

  Ночные смены оплачивались лучше дневных, поэтому большинство девушек были не прочь иногда подмениться, чтобы подзаработать. Нина, которая была уж точно больше совой, чем жаворонком, часто брала ночные смены. Собиралась выйти в ночь и сегодня, но в последний момент заленилась и уступила смену знакомой.

  Марина закусила нижнюю губу и чуть побледнела.

  — А что такое? — удивилась Нина.

  — Нин, можно тебя попросить об одолжении? — неохотно произнесла Марина.

  — Конечно. Чего хочешь? — Нина улыбалась, но ее терзало нехорошее предчувствие.

  — Ты наверное заметила… В общем, у меня появился парень.

  — Ну… да, я догадалась. А почему ты раньше мне ничего не сказала? — за напускным равнодушием чувствовался невысказанный упрек.

  — Не знаю. Наверное, не считала все это серьезным. А теперь это стало серьезным. Вот так...

  Нина с удивлением смотрела на покрасневшее лицо своей подруги.

  — Любишь его? — спросила она.

  — Кажется… да.

  — Марин, я тебя поздравляю! Правда, я так рада за тебя!

  — Спасибо...

  Они обнялись. Нина искренне радовалась счастью подруги, и изо всех сил старалась задушить этот мерзкий голосок, шепчущий ей:

  "Ты теперь одна. Совсем одна. Никому не нужная"

  — А о чем ты хотела попросить?

  Марина несколько секунд помялась, но потом решилась изложить свою просьбу:

  — Мы договорились, что он придет ко мне сегодня вечером. И… Ну...

  — Ты хочешь, чтобы я ушла? — Нина не смогла сдержать дрожь в голосе.

  — Понимаешь, я думала, что ты будешь работать в ночь. Я же не знала… Господи, прости, что прошу тебя об этом. Я лучше все отменю! — Марина потянулась за телефоном. — О чем я только думала! Прости, пожалуйста...

  — Марина, все нормально! — Нина взяла себя в руки.

  "совсем одна и никому не нужная"

  — Я уйду на ночь, без проблем. Схожу на "нон-стоп", посмотрю кино. Не волнуйся за меня, хорошо?

  Марина с сомнением глядела на нее.

  — Ты правда не обижаешься?

  "за то, что я оставила тебя совсем одну?"

  — Нет, конечно нет! — Нина улыбалась все шире.

  "Еще чуть-чуть, и она поймет, насколько фальшива твоя улыбка"

  — Я пойду.

  — Так рано?

  — Ну да. Хочу еще в одно местечко забежать. 

  Нина торопливо одевалась. Теперь ей и вправду необходимо было побыстрее убраться из дома.

  — Нин, спасибо тебе!

  — Да не за что. Ну ладно, желаю вам хорошо провести время! Вернусь утром. Пока!

  — Тебе того же! Спасибо, Нина, до завтра! — крикнула Марина уже ей в спину.


Глава 7


  "Тебе того же"

  Эта фраза продолжала звучать в голове у Нины и через полчаса, когда, купив бутылку пива и пачку сигарет, она сидела на скамейке какого-то дворика в районе "Космоса". Длинный летний день постепенно угасал. Во дворе, к счастью, не было никого — ни пьяных подростков, ни бабулек, ни мамаш с детьми. Нина наслаждалась полным одиночеством.

  "Тебе того же"

  Вновь и вновь прокручивая в голове эту фразу, Нина находила в ней все больше и больше издевательских ноток. Да, конечно, Марина издевалась над ней! Иди, проведи хорошо время! Напейся пива, поплачь от одиночества, а потом шляйся по улицам города до рассвета. Ведь ты же не пойдешь ни в какой кинотеатр, не правда ли?

  Нет, в кинотеатр ей не хотелось. Не хотелось ничего, никуда. Она просто сидела на лавочке, пила пиво и курила сигареты, одну за другой.

  — Девушка, вы скучаете? — Голос заставил ее вздрогнуть.

  Нина повернулась. Говорил парень, на вид постаршее ее, довольно симпатичный. В черной кожанке, несмотря на жару.

  — Можно с вами познакомиться?

  "А  почему бы и нет? Маринка сейчас трахается со своим хахалем и вообще о тебе не думает. А ты что же?"

  — Можно! — смело сказала Нина, и парень сел рядом с ней.

  — Дима, — представился он.

  — Нина.

  "Дима и Нина, какая прелесть!"

  — Че такая грустная, Нина?

  — Так, невесело чего-то.

  — Может, я смогу тебя развеселить?

  — Все возможно. С чего начнем?

  — Могу угостить тебя пивом. Твое уже закончилось.

  — Давай! — улыбнулась Нина.

  — Момент! — и Дима побежал к ларьку.

  "Что я делаю?" — лениво думала Нина.

  "Да брось ты! Он симпатичный парень, что не так? Я же имею право на личную жизнь!" — отвечала она самой себе.

  Они выпили по пиву, смеялись, болтали. Потом рядом с ними как-то вдруг появился Колян — лысый татуированный мужик. Нина могла бы испугаться его, если бы видела впервые, но им уже приходилось сталкиваться раньше — он жил на Взлетке, в том же доме, где выросла Нина. Они никогда не общались как друзья, но здоровались и привычно осведомлялись, "как дела?", при встрече. В последний раз они встретились в магазине спорттоваров пару месяцев назад. Они с Мариной как раз покупали велосипед, а Колян — бейсбольную биту. Теперь вот оказалось, что Колян — друг Димы. Тесен мир.

  Потом все завертелось. Они, хохоча, шли вдоль дороги, уже совсем пустынной. Где-то на улице Калинина встретили еще трех парней и двух девчонок. Взяли еще пива. У кого-то оказалась "дурь". Нина просто таяла от грубых ласк Димы. Она уже вовсю целовалась с ним взасос, позволяла лапать свою грудь и запускать руки под юбку. Ее сердце билось все быстрее, в предвкушении.

  "Чего?"

  На какой-то миг все словно замерло.

  "Чего ты ждешь, дура? Посмотри, где ты!"

  Нина, мгновенно протрезвев, вдруг словно со стороны увидела себя на детской площадке в малознакомом районе, в окружении пьяных, обкуренных гопников, готовой отдаться одному из них прямо в ближайших кустах.

  "Поздравляю, подруга, ты нашла свою любовь!"

  Она отшатнулась от Димы.

  — Ты чего? — удивился тот.

  "Погоди, милый, я только найду священника, ок? А ты пока метнись за колечками, мой размер 17,5?"

  — Мне пора, — с трудом произнесла Нина. Теперь ей стало страшно. Теперь она боялась, что ее просто изнасилуют. Возможно, всей толпой, по очереди.

  — Куда?

  — Домой.

  — Куда домой, че ты гонишь? Выпей пива!

  — Спасибо, не хочу. Я пошла, — Нина вскочила со скамейки.

  Дима схватил ее за руку.

  — Отпусти!

  — Слышь, да чего ты взвилась-то? — в голосе Димы не было угрозы, только удивление. — Сядь, давай еще немного посидим, я тебя провожу, где ты живешь?

  "Еще не хватало, чтобы он узнал, где ты живешь!"

  — Отпусти! — заорала Нина. Все вздрогнули, Дима разжал пальцы.

  — Чего орешь, дура?

  — Отстань! У меня есть парень, понял? Забудь про меня!

  Нина развернулась и побежала прочь. Ноги подкашивались. Вслед ей донесся полный обиды и злобы крик:

  — Дура тупая!

  "Я знаю!"

  Она бежала не долго. Добравшись до дороги, перешла на шаг. Достала сотовый, посмотрела время. Половина третьего.

  — Дура, — прошептала Нина. — Лучше бы правда в кино пошла.

  Остаток ночи она провела в кафе. Пила кофе, листала журналы, курила. Только когда начал заниматься рассвет, настроение у нее немножко улучшилось. "Все-таки утро это не так уж плохо", — подумала она, зевая. Все в мире вставало на свои места, ночное безумие ушло в прошлое. Сейчас она допьет кофе, выйдет на улицу, прогуляется, наблюдая за просыпающимся городом. А потом вернется домой. Поболтает с Маринкой, пока та собирается на работу, и завалится спать. И будет спать весь день, до самого вечера.

***

  Марину как подменили. С этого вечера она как будто подсвечивалась изнутри неярким, но верным светом. Она была счастлива. Нина с грустью наблюдала, как подруга отдаляется от нее.

  — Почему ты нас не познакомишь? — спросила она как-то Марину.

  Та пожала плечами. 

  — Не знаю. Как-то все не приходится…

  — Пригласи его к нам на ужин.

  — Думаешь, стоит?

  — Почему бы нет? Просто вы от меня прячетесь, как от злобной мачехи.

  Марина засмеялась сравнению.

  — Хорошо, я поговорю с ним. Думаю, он будет не против.

  И вот, через несколько дней, он пришел. Нина подсознательно ожидала увидеть какого-нибудь сутулого очкастого студентика. Но жизнь внесла свои коррективы. На пороге появился высокий (на голову выше Нины), широкоплечий, коротко стриженый парень. Он мог бы сойти за уличного отморозка (с такими-то огромными ручищами!), если бы не добродушная улыбка и теплый взгляд.

  — Привет, — только и смогла выдавить из себя Нина.

  — Здравствуйте, — вежливо отозвался парень.

  — Знакомьтесь, — важно сказала Марина, смотревшаяся рядом со своим бойфрендом, как кукла Барби. — Витя, это Нина. Нина, это Витя.

  — Очень приятно, — все так же, мягким низким голосом сказал Витя.

  — И мне… очень.., — согласилась Нина.

  Прежде чем сели за стол, Нина, извинившись, отлучилась в ванне, где тщательно умылась холодной водой.

  — Ну же, приди в себя! — шептала она,  глядя на свое отражение в маленьком зеркальце.

  Перед ее мысленным вором снова и снова вспыхивала одна и та же картина: как Витя ложится на Марину сверху. Ее худенькое тело, дрожащее от возбуждения, почти полностью скрывается под ним. Слышен тихий вскрик, и….

  Нина тряхнула головой, избавляясь от видения.

  «Господи, да что со мной?»

  Она знала, что. Она хотела. Отчаянно, как только самка может хотеть самца.

  «Почему не я?» — думала Нина, против своей воли.

  «Я же гораздо симпатичнее. Почему он смотрит на нее ТАК, а на меня…»

  — Плохие мысли, плохие мысли.., — шептала Нина, обхватив ладонями голову.

  В дверь постучали,  и Нина вздрогнула.

  — Нин, ты скоро? — приглушенный голос Марины.

  «Спроси, а член у него такой же здоровый, как он сам?» — прошипел внутренний голос.

  — Иду. Уже иду, — заверила ее Нина.

  «Ну, пытка началась», — подумала она, бросив последний взгляд в зеркало.

***

  Но, против ожидания, ужин не превратился в пытку. Витя был очень прост в общении, и по первой же просьбе Нины рассказать о себе, с воодушевлением принялся говорить. Оказывается, он недавно вернулся из армии, живет тут неподалеку, с мамой.

  — Вот такая вот петрушка получилась, — разводил он руками. — До армии-то, все вроде мелкий был. Учиться пытался, ни о чем сильно не думал. А теперь вот, вернулся, смотрю, мамка уже не молодая, а я один у нее. Устроился вон, автобус водить. Все какие-то деньги. Так вот и живу.

  Нина в ответ смазано рассказала о себе.  Потом выступила Марина и в красках поведала о том, какая Нина замечательная, как она помогла ей с жильем, с подарком для сестры. Нина даже покраснела, слушая, как расписывает ее подруга. «Зачем она это делает? — думала Нина. — Неужели ему это интересно?» Она взглянула в сторону Вити и увидела все ту же добродушную улыбку. Черт его разберет, интересно ему или нет.

  — Повезло тебе с подругой, значит, — сказал Витя, глядя на Нину. — А у меня вот как-то не сложилось с друзьями. Все один, один… Еще со школы пошло. Вот у меня сосед по площадке, Димка Сидоров. Учились с ним в одной школе. Раньше как-то вообще не общались, а теперь, как с армии пришел, он давай ко мне, чего-то, пойдем, мол, пива попьем, туда-сюда…. А я смотрю на него и… Вот, понимаете, разговаривать даже не хочется. Пустой человек. Ничего не хочет, ничего не надо. Будет у матери на шее сидеть, пока всю кровь не высосет. А потом — дорожка короткая.

  — Ну почему ты так? — заступилась вдруг Марина за неизвестного ей парня. — Может, он еще за ум возьмется.

  — Если будет за что браться! Его тут на днях в подъезде кто-то избил. Руку сломали, нос… Это ж надо было кому-то так поперек горла встать! 

  — Ужас какой-то! — ахнула Марина.

  — Вот я и говорю. Дорожка-то короткая.

  Нину вдруг пронзило неприятное воспоминание, как в ту ночь 

  «Когда эти двое трахались на НАШЕЙ постели!»

она сидела в незнакомом дворе с тем парнем… Как его звали?

  «Дима», — вспомнила она. Точно. Совпадение? Не такое уж и редкое имя.  Но было и что-то еще… Она вспомнила: был момент, когда кто-то из сидящих на карусели крикнул «Сидор, дай бутылку!» И Дима передал ему бутылку пива. Димка Сидоров, точно!

  — А ты где живешь, в этом районе? — спросила вдруг Нина.

  — Ну, там, на Калинина, — махнул рукой Витя. — Где кольцо.

  Точно. Все сходилось. Губы Нины чуть тронула улыбка. Почему она была так рада, что кто-то избил этого парня? Ведь ничего плохого он ей не сделал… «Просто он видел, как низко я пала», — мелькнула мысль, где-то на задворках сознания.

  Ужин закончился, Витя с Мариной отправились погулять, а Нина, оставшись одна, занялась тем, чем не занималась уже, наверное, лет пять: она мастурбировала. Лежа на диване, даже толком не раздевшись, измучившаяся девушка самоудовлетворялась быстрыми, жесткими движениями. Она никого не представляла себе во время этого процесса, она была слишком возбуждена для фантазий. Меньше чем через минуту Нина ахнула, содрогнулась всем телом и облегченно расслабилась. 

  «Во что я превращаюсь?» — лениво думала она. 

  Ответа не было. Она была словно маленькая девочка, заблудившаяся в лесу. Куда идти? Кого позвать? Нина вдруг остро почувствовала, чего ей не хватает в жизни: какого-то якоря, стабильности, уверенности. «Замуж тебе надо» — вспомнила она слова матери. Наверное, надо. Всему свое время. Было время наслаждаться свободой, а теперь настало время от нее избавиться.

  Марина вернулась через пару часов, уже затемно. Нина меланхолично смотрела телевизор, и ничто в комнате не говорило о минуте ее слабости.

  — Ну как он тебе? — с нетерпением спросила Марина.

  — Кто? — удивилась Нина.

  — Ну Витя, кто же еще?!

  — А… Он… хороший, — просто сказала Нина и улыбнулась. Марину этот ответ, кажется, полностью устроил.

***

  На следующий день Нина с утра отправилась на работу. В «Окее» проходимость была существенно выше, чем в небольшом «Красном Яре», и у Нины просто не было времени предаваться своим размышлениям. Она так и не научилась автоматически выполнять свою работу: сознание постоянно отслеживало, контролировало каждое действие.  В этом были свои плюсы: недостачи у Нины встречались крайне редко.

  Когда же смена закончилась, и Нина, переодевшись, поднималась по эскалатору к выходу, ее окликнул мужской голос:

  — Нина?

  Вздрогнув, она обернулась. Неподалеку от нее стоял, улыбаясь, Миша, охранник. Он тоже сдал смену и был одет в шорты и майку. Нина улыбнулась: она никогда его таким не видела.

  — Привет, — сказала она и рассмеялась: глупо наверное говорить «Привет», когда только что двенадцать часов подряд мозолили друг другу глаза.

  — Привет, привет, — улыбнулся ей в ответ Миша. — Слушай, может, сходим в кафе, посидим, ты как, а?

  — В кафе? — Нина пожала плечами. — Можно. Давай, а ку…

  — Осторожно! — прервал ее Миша.

  Увлекшись разговором, Нина не заметила, как закончился эскалатор и чуть не упала, но Миша молниеносно подхватил ее и отнес на безопасное расстояние, после чего поставил на пол. Когда первый испуг прошел, Нина осознала, что впервые за последний год она побывала в мужских объятиях (Дима не в счет, об этом ей не хотелось и вспоминать). Сердце ее затрепетало и растаяло. Потом она пыталась себя убедить, что полюбила Мишу за его смелый характер, чувство юмора, за галантность и обходительность. Но на самом деле первой и единственной причиной был этот миг. В тот же вечер Нина поехала к Мише домой, где, опьяненная своим новым чувством и бутылкой красного вина, несколько раз согласилась «посидеть еще чуть-чуть», потом обнаружила, что уже полночь. А потом погас свет, и в полной темноте Нина много раз подряд  вознеслась на самую вершину счастья.

***

  Утро вошло в ее сознание тихим щебетом птиц. Нина улыбнулась, постепенно переходя от сна к реальности, потянулась. Тело немножко ломило, как после тяжелой физической работы, но это было хорошее чувство, умиротворяющее. Ладонь Нины скользнула под одеялом, дальше, дальше, но не нащупала ничего, кроме простыни. Нина открыла глаза и нахмурилась. Она одна была в постели. Где же Миша?

  «Ушел, ему нет до тебя дела!»

  «Я в его квартире. Куда он мог уйти?»

  И внутренний голос пристыжено замолчал. Нина села на кровати (кровать была старая, с металлической сеткой, которая отчаянно скрежетала от каждого движения) и обнаружила, что совсем голая. Теперь ей вдруг стало очень неудобно от этого. Взгляд ее заметался по комнате в поисках одежды, но не нашел ничего. «Вот, блин!» — закусив губу, подумала Нина. Завернувшись в пододеяльник, она осторожно вышла из комнаты в темный коридор. Тут же до нее донесся шум падающей воды. «Душ! Ну конечно, он в душе!». Нина облегченно вздохнула и вернулась обратно.

  Она с интересом осмотрела комнату. Вчера вечером она была так возбуждена, что совсем не замечала окружающей обстановки. Теперь же глаз начал схватывать мелкие подробности, из которых составлялся облик обитателя этой комнаты. Постель. Простыни, наволочка и пододеяльник свежие, тщательно выглаженные. Это было заметно, даже несмотря на то, что происходило ночью на этой кровати.  На полу ковровая дорожка, чистая, без единой соринки. Небольшой телевизор и двд-проигрыватель, на полках — немного дисков с популярными фильмами, журналы «Шанс-авто», «Банзай» и еще какие-то, несколько глиняных статуэток изображающих лошадей и баранов, судя по всему, годов 80-х. И нигде ни пылинки. Это была чистая и опрятная квартира. Даже стол, за которым они вчера (не долго, правда) сидели, был пуст. Ни бокалов, ни вина, ни вазы с фруктами. Только телефон. Нина узнала свою видавшую виды «Нокию» и взяла ее с мыслью посмотреть, который час.

  Шесть непринятых вызовов, господи!

  Нина нажала кнопку и улыбнулась. Все вызовы были от Марины. Точно, она же не сказала ей, что не будет ночевать дома. Марина, должно быть, сильно волновалась. Так же, как в подобной ситуации волновалась бы она. 

  Времени было половина седьмого. Позвонить? Нина в задумчивости пожевала губами, вспоминая, работает ли сегодня Марина. Вроде бы нет. Пусть поспит, позвонить можно и позднее. 

  Донесся звук отодвигаемой щеколды. Нина вздрогнула. Взгляд ее упал на лакированную дверцу шкафа и она увидела, довольно расплывчато, свое отражение.

  Боже! Посреди комнаты стоял какой-то растрепанный галчонок, кутающийся в пододеяльник! Нина представляла, на что похоже ее лицо, со смазанной косметикой, распухшими губами. Но было поздно уже что-то менять. Из коридора донеслись шаги, и вот в комнату вошел Миша с полотенцем, обвязанным вокруг бедер. Нина обреченно повернулась к нему, и едва сдержала вздох восторга. Он был красив, хоть не высок (всего на пару сантиметров выше Нины), но в крепости сложения не уступал Вите. Он смотрел на нее и улыбался.

  — Доброе утро! — сказал он.

  — Доброе утро, — улыбнулась ему Нина.

  Она не знала, что еще сказать ему, почти незнакомому человеку, с которым только что провела ночь, полную бурной страсти.

  — Я не нашла одежду, — сказала она наконец, словно оправдывая свой внешний вид.

  — А! — Миша вскинул правую руку и почесал макушку. — Я в стиралку все закинул. Не помнишь? Ты вчера вином облилась.

  Нина вспомнила. Да, именно с этого момента она и начала раздеваться. Точнее, он начал раздевать ее.

  — В стиралку? — обескуражено пролепетала она; из ванной, словно подтверждая сей факт, послышалось гудение стиральной машины.

  — Прости, — развел руками Миша. — В таком виде ты все равно бы никуда не пошла. А женских вещей у меня нет. Мои с тебя сваливаться будут.

  Нина непроизвольно хихикнула, представив себя в Мишиных брюках.

  — Ты выходная сегодня?

  — Да. А…. ты?

  — Я — нет. Сейчас поеду…

  — А я? — Нина удивленно хлопала глазами. Такого поворота она совсем не ожидала.

  -Ну…. Погоди, пока достирается, просушись и езжай домой. Дверь захлопывается. 

  Нина опустила взгляд. Стало как-то неприятно. Будто ее выгоняли. Хотя, что еще можно было предположить? Если бы не досадное происшествие с вином, они вышли бы вместе, Нина проводила бы его на автобус и, поцеловав на прощание, поехала бы домой, совсем с другим чувством. Но теперь все было как-то не так, будто в ясный день солнце закрыла туча.

  — Или можешь меня дождаться, — все таким же спокойным тоном добавил Миша.

  — Тебя? Дождаться? — Нина смотрела на него, не веря своим глазам.

  — Если хочешь. Еда в холодильнике есть, хочешь, вон, кино посмотри…

  Говоря, он приблизился к ней, сломав невидимый барьер. Его сильные руки легли на плечи Нины, и она прильнула к нему, обняла за шею, прижалась губами к его губам. Словно во сне, она ощутила, как пододеяльник соскользнул с ее тела.

  — Ты сильно торопишься? — шепнула она на ухо Мише.

  — Есть несколько минут, — шепнул он ей в ответ.

  Металлическая сетка кровати жалобно заскрипела, прогибаясь под тяжестью двух человеческих тел…

  Когда, полчаса спустя, Миша вышел из подъезда, Нина спала в его постели, и на губах ее была счастливая улыбка. Она не видела, как ее возлюбленный, остановившись на крыльце, закурил сигарету и, зажмурившись, стукнул кулаком по кирпичной стене.

  — Что же ты делаешь, а? — прошипел он сквозь зубы.

  Постояв с минуту в молчании, докурив сигарету, он бросил окурок в урну и зашагал по направлению к остановке. Лицо его было каменным. Он принял какое-то важное решение.  Но Нина ничего этого не видела. Она спала так крепко, как может спать только самый счастливый человек на земле. 



Глава 8


  — Господи, Боже мой! — воскликнул Дрон, провожая взглядом девушку, которая с двумя пакетами продуктов направлялась к выходу из супермаркета. — Ты это видел?

  — Чего? — переспросил Миша, погруженный в свои мысли.

  — Ту деваху! Господи, вот это сиськи… Я, кажется, влюблен. Это волшебство! Мать твою, да это не сиськи, это второе пришествие Христа, я не могу выразиться иначе!

  — Ты тише себя веди, — урезонил его Миша.

  Дрон тряхнул головой, приходя в себя. Несколько взглядов, направленных в его сторону, быстро затуманились, потухли и переместились к более интересным вещам. День в супермаркете бурлил. Огромная, безликая масса народа вяло текла в двух основных направлениях — внутрь и наружу. Монотонное, бессмысленное движение.

  — Кстати, насчет волшебства, — сказал Дрон, уже тише. — Как вчера прошло?

  Миша быстро глянул в сторону товарища и отвернулся.

  — Ты о чем? — глухо спросил он.

  — Я не мог не заметить, что вчера ты уходил под ручку с Ниной, — улыбался   Дрон. — Чего такой кислый? Не дала?

  — Отвали, бога ради.

  — Да, брат, сочувствую. Две недающих телки зараз — это уже чересчур.

  Миша замахнулся, и Дрон ловко отскочил в сторону, смеясь. Миша выругался, но тоже не смог сдержать улыбки.

  — Да нормально все прошло, нормально. Она у меня сейчас.

  — Вот это молодец, это по-нашему! — Дрон протянул ему руку. — Ну и как, легче стало?

  Миша вяло ответил на рукопожатие.

  — Да ты знаешь, как-то не очень...

  — Это почему так?

  — Как тебе сказать… Она, кажется, в меня втюрилась.

  Дрон грубо заржал.

  — Да ты че?

  — Кажется, да...

  — Блин, ну ты кадр!

  — Да иди ты, дебил!

  Миша отошел в сторону, провожаемый икающим смехом друга. Пальцы сжимали рукоять дубинки. Боже, как ему сейчас хотелось заткнуть Дрону пасть этой дубинкой!

  Постепенно он взял себя в руки. Неспешно прогуливаясь между рядов витрин, Миша отсутствующим взглядом скользил по лицам и рукам покупателей. Мысли его были далеко. Что-то странное творилось в его душе, в чем он не мог дать отчета даже самому себе. Миша то с тоской вспоминал смеющиеся, добрые глаза Лены, то дрожащее от страсти тело Нины. Он чувствовал, как учащается сердцебиение, и непонятное, яростное чувство клокочет внутри, требуя выхода. "Нажрусь!" — решил он. — "Сегодня же вечером нажрусь в дымину!" Но тут он вспомнил, что сегодня вечером дома его ждет Нина. Миша заскрипел зубами от досады, но вместе с тем что-то теплое откликнулось на эту мысль. Нина...

  Это была очень длинная смена. Мише хотелось с кем-то поговорить, излить душу, чтобы разобраться в себе. Ближе к концу смены позвонил Пете, но тот хриплым заспанным голосом объяснил, что у него грипп. Нет, ну надо же быть таким недоделком, чтобы заболеть летом!

    — Тебе ничего не нужно? – осведомился Миша. – Говори, я привезу.

    — Не, Миш, не парься, оклемаюсь, — заверил его Петр.

    — Ну, смотри.

   Так ни с кем и не поговорив, Миша, сдав смену, переоделся и с тяжелым сердцем поехал домой, где его ждала счастливая девушка и готовый ужин.


* * *


  — Хорошо, что рано пришли, набор еще не начался, — говорила студентка-практикантка, перебирая бумаги. — Ага, вот, Дмитрий Сидоров, 1987 года рождения.

  — Это я, — Дима попытался улыбнуться, но поморщился — разбитые губы все еще болели.

  Он сидел в приемной комиссии своего техникума.  Пару дней назад его выписали из больницы. Тело все еще мучительно болело, рука была в гипсе, но Дима твердо решил идти восстанавливаться на факультете. 

  — Дима, может, подождешь, все-таки, пока рука заживет, а? — спрашивала мать. После произошедшего она смотрела на сына, как на новоявленного Христа, боясь обидеть хоть словом, хоть жестом.

  — Нет, — покачал головой Дима. — Не пойду сейчас, потом… Потом одно на одно, и… как всегда, в общем.

  И вот он здесь. Никто не смеялся ему в лицо, никто не посылал на хрен, как ему представлялось. Мир словно наполнился доброжелательными, улыбчивыми людьми.

  — Секретаря до понедельника не будет, — глядя ему в глаза, разъясняла студентка. — Я могу только заявление принять. Вы подходите в понедельник, часам к двум, чтобы она точно здесь была.

  — Я приду, — кивнул Дима.

  — Только обязательно в понедельник. А то со вторника набор начинается, не прорветесь на бесплатное. Специальность очень востребованная!

  — Хорошо, — улыбнулся ей Дима. — Спасибо вам!

  — Да не за что! — девушка ослепила его белоснежной улыбкой. — Пишите заявление, вот образец.

  Дима в замешательстве посмотрел на свою правую руку.

  — Ох! — спохватилась девушка. — Ну, давайте, я напишу, а вы подпишитесь.
  Она, не дожидаясь ответа, схватила ручку и начала бодро строчить заявление.

  — Спасибо большое, — тихо сказал Дима. Он чувствовал себя неуютно. За последние пару минут он сказал «Спасибо» больше раз, чем за последний месяц.

  — Не за что, — отозвалась девушка и, бросив исподлобья взгляд на его разукрашенное лицо, тихо спросила:

  — Кто же это тебя так?

  Дима, несмотря на боль в губах, широко улыбнулся. На память ему пришел давно смотренный фильм «Мастер и Маргарита».

  — Добрые люди, — сказал он.

  Девушка фыркнула.

  — Да уж, добрее некуда. Подписывайте.

  Дима вышел из техникума и замер. Во дворе его ждал Колян. Дима не видел друга с того вечера, когда его избили в подъезде. Дима сглотнул. Правая рука привычно потянулась к карману за сигаретами. Но сигарет у него не было, да и достать их правой рукой он бы не смог.

  — Ну, здорово, братан, — растягивая гласные, произнес Колян. — Как оно?

  — Да вот, сам видишь, — Дима показал ему руку. 

  Коля, подойдя, молча обнял его и отстранился, глядя в глаза. Взгляд его был злым, словно сверлящим. Дима отвечал ему спокойным, ясным взором.

  — Учиться собрался? — испытующе спросил Коля.

  — Ну да, типа того. Хрена еще делать? А ты как узнал?

  — Сам-то как думаешь? К мамке твоей заходил.

  — А…

  Дима молча смотрел в глаза Коляну. Какое-то напряжение было между ними, напряжение, требующее разрядки.

  — Димон, — начал Коля. — Мы весь район тряханули. Никто ничего не знает. Мы с пацанами хотим этих уродов уничтожить. Скажи, кто это был?

  Дима прищурился. Буквально секунду два начала боролись в нем, но потом все стало на свои места.

  — Не знаю.

  — В смысле? — опешил Колян.

  — В прямом. Я не знаю их.

  — Ты чего дуру гонишь, а? — глаза Коляна метали молнии. — Хочешь сказать, просто так, два каких-то левых пацана, которых никто из наших не знает, забрели в чужой район и устроили беспредел?

  — Да, наверное, так оно и было.

  Колян сжал кулаки, его ноздри раздувались.

  — Слышь, ты говори попроще, — угрожающе произнес он. — Ты мой друг, но если меня выбесить, сам знаешь.

  — Да не помню я ни хрена! — взорвался Дима.

  — Как?

  — Вот так! Мне по башке врезали палкой. Я пьяный был, обкуренный. Я вообще теперь тот вечер почти не помню. Видал, как в бразильских сериалах? Амнезия, блин!

  И он, развернувшись, зашагал прочь. Несколько секунд он напряженно прислушивался, но шагов не было слышно. Колян не стал его догонять. Дима перевел дыхание.

***

  Он старался не выходить из дома. Улица манила его, соблазняла своей силой, своей бескомпромиссностью, но Дима твердо решил «завязать». Когда звали друзья, он отказывался, ссылаясь на плохое самочувствие. Когда хотелось выпить или закурить, он терпел. Целыми днями апатично глядя в потолок или в экран телевизора, все равно, показывал он что-нибудь, либо нет, Дима думал. Он думал так много и так долго, что порой ему казалось, что он перестал существовать в реальном мире и переселился в мир мыслей. Там, в этом мире, он уже был другим человеком. И чтобы стать таким человеком в реальности, Дима разрабатывал сложнейший план, первую часть которого составляли три цели: найти работу, доучиться в техникуме и жениться. В мыслях эти три цели виделись, как три бетонных стены, которые, одна за другой, встанут между ним и его прошлой жизнью. Рука все еще была в гипсе, так что с работой надо было подождать. Жениться же, будучи вообще никем, Дима не мог и не хотел. Поэтому первым делом он и направился в техникум. Устроиться на работу, по его мнению, было не так уж и сложно — грузчики требовались везде и всегда, нужно было только залечить раны. А вот с женитьбой обстояло сложнее.

  За свою жизнь Дима сменил много девчонок. Большинство из них были «на одну ночь» — тупые истерички. Иные, поумнее, задерживались на неделю, на месяц. Но сколько-нибудь серьезных отношений у Димы не было никогда. Оглядываясь на прожитую жизнь, Дима понимал, что ни разу никого не любил, если не считать той рыжей девушки в машине. Любовь… В той компании, в которой он вращался, это слово было достойно хохота. Что такое любовь? Есть «офигенная деваха», есть «клевая соска». А любовь? Бред сивой кобылы! Все как в детском саду. Теперь Дима хотел найти «свою единственную», ту, которую можно обнять и часами перебирать ее волосы, шептать ей на ухо всякие милые глупости, называть Солнышком и Котенком. Она каждый день ждала бы его с работы, и он не хотел бы идти никуда, кроме как к ней. Вот о чем мечтал Дима, лежа на диване у себя дома, пока мать продавала лекарства в своей аптеке.

  Образ Ирины он старался изгнать из памяти. Жуткое видение, что посетило его в ту судьбоносную ночь, было причиной лишь отчасти. Просто Ирина была бы не такой. Она как огонь, как дикий зверь, которого не приручить. Оставалось либо танцевать с ней этот безумный танец страсти и смерти, либо забыть. Дима больше не хотел танцев со смертью. Пределом его мечтаний стала тихая, незаметная жизнь, в своем маленьком, но уютном мирке.

  Почти каждый день звонил, либо заходил Колян. Дима хотел забыть его, выбросить из жизни, но это было сложнее, чем с полувоображаемой Ириной. Коля приносил ему фрукты, шоколад, однажды даже принес бутылку пива. Его забота была неподдельной, и тем труднее было Диме отвернуться от него. Коля постоянно спрашивал: не вернулась ли память? И каждый раз Дима отрицательно мотал головой.

  — Забудь, — говорил он. — Дело прошлое.

  — Как бы не так, — возражал Колян. — Если ты не захочешь отомстить, ты потеряешь уважение пацанов. А с человеком, которого не уважают, сам знаешь, много плохого может случиться.

  Дима молчал в ответ. Только вновь и вновь повторял про себя, как мантру: «Я вырвусь, я вырвусь».

  Спустя пять дней своего отшельничества, нарушаемого только матерью, да Коляном, Дима решился на вылазку. Одно имя из прошлой жизни не давало ему покоя.

  Нина…

  Дима попросил у матери сто рублей и вышел из дома. Сперва улица оглушила его, ослепила. Ярко сияло солнце, где-то выбивали половики, кричали дети, неподалеку ездили машины. Улица… Она была такой большой, необъятной, с кучей соблазнов и угроз. Дима попятился в нерешительности.

  — Дим, тебе плохо? — раздался из окна обеспокоенный голос матери.

  — Нормально, — отозвался Дима.

  Преодолев минутную слабость, Дима сделал первый шаг. Потом еще и еще, и вот ноги уже сами несут его вперед! Немного внутренней борьбы, и Дима свернул к павильону, где купил своего любимого «Винстона» и спички. Первая затяжка почти за две недели… Голова сразу закружилась, ноги подкосились, но Дима выстоял. Вскоре все прошло. Организм быстро вспоминал. Уже с третьей затяжки прекратились рвотные позывы, и дым легко и приятно заполнял легкие. Покурив, Дима захотел пить. Купить минералки? А может, пивка? Что плохого в том, чтобы выпить немного пива?

  Дима уже шагнул обратно к павильону, но остановился. «Так я никуда и не уеду», — с тоской подумал он и направился в другую сторону. Через двадцать минут он добрался до остановки, где сел в полупустой 71-й автобус. Впервые за много лет он не вглядывался в проезжающие мимо машины. Ему было плевать. Только одно имя, одно лицо все настойчивей крутилось в его воображении.

  Нина…

  — Нина, — прошептал он, словно пробуя на вкус это имя. Имя было вкусным. В нем было что-то простое, понятное, и в то же время безумно эротичное. Если бы Диму спросили, ему было бы сложно сказать, когда он начал так разбираться в именах. Раньше имя было не более чем кодовым обозначением человека. А теперь в имени звучало нечто большее.

  Нина…

  Он не знал, ее ли сегодня смена, не знал, во сколько смена заканчивается, и, если уж на то пошло, не знал даже, работает ли она по-прежнему в «Июне». Его вел не здравый смысл, а какое-то наитие. Он знал, что встретит ее. Просто знал и все.
 
 Выйдя на нужной остановке, Дима подошел к торговому комплексу на расстояние метров пятидесяти и остановился посреди автостоянки. Как много людей! Удастся ли ему разглядеть ее в такой толпе? Дима решил зайти внутрь и пройтись по гипермаркету на цокольном этаже. Если она там — он ее узнает. А потом останется только ждать — столько, сколько потребуется. Но сначала надо бы покурить.

  Вторая сигарета пошла куда легче первой. Дима присел на корточки и сощурился, глядя в небо. Солнце, нещадно палящее, медленно катилось к закату. Через несколько часов спустится темнота, и на улицы выйдут вампиры в поисках свежей крови. До этого часа надо оказаться дома. Ночь, улица… Подальше от всего этого!

  Опустив взгляд, Дима вздрогнул. Такого совпадения он не ожидал: в десяти шагах от него стояла она. Нина была в коротенькой джинсовой юбочке и в топике. Сердце Димы заколотилось сильнее. Господи, какая она красивая… Она явно кого-то ждала, поглядывала на вход в центр, прохаживалась взад-вперед, сжимая небольшую сумочку двумя руками. Загорелая, с темными густыми волосами, она привлекала немало заинтересованных взглядов.

  Дима торопливо затянулся в последний раз и отбросил окурок. Встал, морщась от боли, выпрямился и сделал несколько шагов к Нине.

  — Эй, — негромко позвал он. — Нина? Привет, помнишь меня?

  Нина скользнула по нему равнодушным взглядом, и вдруг глаза ее расширились. Она сделала шаг назад от неожиданности.

  — Дима? — спросила она. — Я…. Я помню, но зачем ты здесь?

  Дима улыбнулся ей. Губы уже зажили, поэтому улыбка получилась широкой и искренней.

  — Я хотел повидать тебя.

  — Зачем?

  Улыбка померкла. Дима ощутил, что все идет совсем не так, как он ожидал. Но сдаваться он не собирался. Сделал еще один шаг, и Нина не отодвинулась. Это уже кое-что.

  — Я не могу забыть тебя, — сказал он.

  «Боже, где мне найти слова? Я никогда не говорил того, что должен сказать сейчас! Я не знаю, как это делается! Господи, помоги мне!»

  — Не думай, что я такой, как…. Ну, ты помнишь, как мы познакомились… Этого больше нет. Я другой, правда. И… Я понимаю, почему ты сбежала тогда, потому что сам сейчас бегу точно так же. Я хочу… Не знаю даже… Мне хочется говорить с тобой.  Может, мы можем с тобой просто погулять? Одни, без этих…. Или я мог бы проводить тебя до дома, и я не буду напрашиваться к тебе. Просто дай мне шанс. Я не хочу быть таким, каким ты видела меня. И…

  Нина смотрела на Диму, слушала его со все возрастающим изумлением. Ее губы приоткрылись, она явно пыталась собраться с мыслями.

  — Дима, я.., — начала она.

  — Ты какого хрена еще живой? — прервал ее грубый голос.

  Дима повернул голову и, увидев его обладателя, вздрогнул. Это был он. Тот парень, что избивал его в подъезде с усердием маньяка. Сейчас у него не было дубинки. Он был в шлепанцах, шортах и майке, и кругом было полно народа.  Светило солнце. Но Диму бросило в дрожь — не от страха, нет. Просто этот здоровяк взял Нину за руку, а она прильнула к нему, прикрылась им, как щитом.

  — Ты что здесь забыл? — продолжал Миша. — Мало получил тогда? Или забыл, что я тебе говорил?

  Дима облизнул пересохшие губы, успокаивая сумятицу в голове. Надо что-то говорить, надо разбираться в ситуации не так, как раньше.

  — Я помню, — сказал он.

  — Тогда катись отсюда, пока живой!

  — Мы в расчете, — твердо сказал Дима.

  — Чего? — лицо Миши перекосила презрительная гримаса. Освободив руку, он шагнул к Диме. — Что ты сказал, утырок?

  — Мы в расчете. Ты мне отомстил, даже больше, чем надо. Я тебе ничего не должен.

  — Больше? — Миша наигранно засмеялся. — Да тебя убить было бы мало, мразь тупорылая.

  И тут у Димы что-то оборвалось внутри. Его прежняя волчья натура, погребенная глубоко под землей, с ревом рванулась наружу, смешалась с тем новым, что появилось в нем, и превратилась в нечто новое.

  — Убей меня! — громко сказал он, наступая на Мишу. — Давай. Но сначала позволь мне извиниться за тот случай. Когда нас было четверо против вас двоих. Мы были не правы. И то, что ты сделал со мной, — Дима поднял загипсованную руку, — я принимаю это. Я заслужил. И поэтому я никому не сказал, что это сделал ты, иначе тебя бы уже не было в живых. Пацаны землю роют носом, чтобы узнать, кто это был. Я не знаю, кто ты, но прекрасно знаю Дрона. Мне было бы достаточно указать на него, но я этого не сделал. И не сделаю. Потому что я решил — хватит! Все! Нам нечего больше делить. Теперь, если хочешь — убей.

  Миша выслушал эту пламенную речь с удивленно-брезгливым выражением лица. Несколько секунд он молчал, потом толкнул Диму в грудь — не сильно, тот лишь отступил на шаг.

  — Иди отсюда. Забыли, — буркнул Миша.

  Он взял под руку Нину и повел ее по направлению к остановке. Дима, тяжело дыша, смотрел им в след. Обида, злоба, ненависть кипели в нем, но не прорывались наружу. Он должен, он просто должен выдержать. Но сдержаться не получилось. И, перекрывая жизнерадостную рекламу, доносящуюся из репродукторов, заглушая говор многоликой толпы, раздался звенящий Димин голос:

  — А что, с той красотулей больше не ходишь, да?

  Миша и Нина обернулись. Взгляд Миши, казалось, мог рушить камни, но Дима почувствовал в нем какую-то слабину — страх.

  — Пасть закрой! — рявкнул Миша.

  — Запасной вариант, да? — отозвался Дима. — Предусмотрительный ты, красавчик!

  И, развернувшись, Дима пошел в другую сторону. Ему было плевать, будет ли Миша его преследовать. Хотелось просто идти, все равно куда. Через минуту он осознал, что по его щекам текут слезы. Сматерившись, Дима вытер их рукавом футболки и улыбнулся. Взгляд его снова вознесся к небу.

— Ну что же, — тихо сказал он. — Первый раунд я проиграл. Но это только первый раунд…   

***

    — Что ты ему сказал? — Нина не верила своим ушам.

  Дрон переминался с ноги на ногу и явно нервничал. Его взгляд, направленный в сторону торгового зала, говорил не об увлеченности работой, а скорее о нежелании смотреть Нине в глаза. Они стояли неподалеку от столика упаковки ручной клади. Нина тратила свой обеденный перерыв, а Дрон — рабочее время.

  — Андрей! — почти крикнула Нина. — Что ты сказал ему про меня?

  — Ничего я про тебя не говорил, — буркнул Андрей.

  — Что? — Нина сощурилась, как делала это всегда, если не могла расслышать собеседника. — Говори громче. Тогда, наверное, ты говорил гораздо громче.

  — Я ничего про тебя не говорил! — повысил голос Дрон. — Просто посоветовал с тобой… Ну, типа, замутить…

  — Ты же знал, что у него есть девушка, так? — Нина испепеляла Андрея взглядом. — С самого начала знал, да?

  — Конечно! — усмехнулся Андрей, нервно пританцовывая; он еще в детстве считался гиперактивным ребенком и дольше минуты на одном месте устоять не мог. — Он всей смене растрепал, когда познакомился с ней. Я ее не видел, но судя по словам Михея — там королева красоты какая-то.

  Нина проглотила это. Она знала, что есть девушки покрасивее ее и не комплексовала по этому поводу.

  — Значит, ты, зная, что у него есть девушка, посоветовал ему «замутить» со мной? — ледяным тоном сказала Нина. — Зачем?

  На поясе у Дрона ожила рация:

  — Дрон, ты чего залип там? — раздался искаженный помехами голос. — Иди в зал.

  Дрон дернулся по направлению к залу чуть поспешнее, чем если бы ему просто пришлось это сделать. Нина остановила его, вытянув руку. И Дрон, который, хоть габаритами и уступал Мише, все равно мог легко переломить Нину об колено, остановился. Вид у него был несчастный.

  — Ответь, зачем ты ему это сказал? — приказным тоном произнесла Нина. — Для чего ему было мутить со мной? Ну? Чтобы заставить ее ревновать?

  — Чтобы потрахаться! Довольна? — взорвался Дрон. — Я тупо посоветовал ему с тобой переспать, ясно?

  Нина содрогнулась всем телом, отступила на шаг.

  — Что? — сдавленным голосом шепнула она.

  — Что слышала. Эта девка ему, как я понял, не дает, вот я и посоветовал ему развлечься с тобой. Поэтому он к тебе тогда и подошел. Все. Остального никто не хотел, никто не знал, что так получится, понимаешь?

  — Почему я? — Нина все никак не могла освоиться с этой мыслью: ее использовали!

  — Не знаю.., — честно признался Дрон. — Ты вроде нормальная девчонка, ну, при всем своем, и не зануда вроде… 

  — И ты поэтому решил, что меня можно использовать? — спасительный гнев охватил Нину, и ее глаза метали молнии. — Отодрать и выбросить, так это у вас называется?

  — Андрей! — взревела рация. — Или контролируй объект, или вали уже домой, с такой работой!

  Дрон сделал два шага к залу, но обернулся и добавил:

  — Ни я, ни он, не хотели тебя использовать. Мы просто ошиблись. У людей бывает так: встретились, переспали и разбежались, довольные друг другом. Мы… Я думал, что ты так к этому и отнесешься. Прости.

  И он ушел в зал, выслеживать нарушителей. Нина отсутствующим взглядом смотрела ему в след.  Из ее красивых темно-карих глаз не спеша потекли слезы.

  — Урод, — шепнула она. — Гад, подонок. Ненавижу! Убью ублюдка!

  Она глубоко вдохнула и подавила вспышку гнева, вытерла слезы. Нужно было работать. Писк пейджера сообщил, что обеденный перерыв закончен.

  — Ну, совсем замечательно, — пробормотала Нина и поспешила к кассе.

  Впрочем, пропущенный обед расстроил ее не сильно — все равно теперь она не смогла бы ничего съесть. Нина погрузилась в работу. Ее неспособность автоматически совершать обычные действия вновь сослужила хорошую службу. Меньше всего Нине хотелось сейчас оставаться наедине со своими мыслями.     Мысли эти привели бы к тому, что она стала бы звонить Мише, требуя разъяснений, или, того хуже, поехала бы к нему домой. Нужно было остыть, взять себя в руки. Поэтому Нина с радостью включила свой привычный внутренний голос: «Улыбнуться, предложить пакет, взять товар, поднести к сканеру, опустить в пакет…».

  Вечером, уставшая, вымотанная физически и психологически, она вернулась в свою квартиру, где не была уже целую неделю. В глубине души она боялась увидеть там заботливо свитое любовное гнездышко Вити и Марины, но все было по-прежнему: Марина была одна и очень обрадовалась подруге. Они обнялись и расцеловались, после чего Марина отстранилась и с присущим ей комически-серьезным выражением лица всмотрелась в лицо Нины. Та не могла не улыбнуться.

  — Нин, ты какая-то бледная, — заявила Марина. — С тобой все в порядке? Ты как себя чувствуешь?

  Нина устало вздохнула, сбрасывая туфли. Она чувствовала себя блудным сыном. Дома было так хорошо, Марина была такая родная. И так не хотелось никуда уезжать…

  — Никогда не задумывалась, как чувствует себя использованный презерватив? — спросила она, маскируя юмором свою грусть.

  — Ты это о чем? — нахмурилась Марина. — Что случилось?

  — Давай чаю выпьем, я тебе все расскажу.

  И девушки отправились в кухню.


Глава 9


  Это была не простая неделя, решающая. Почему-то именно так казалось Лене. Каждое утро, просыпаясь, она сразу чувствовала тянущую боль в левой половине груди. Что-то назревало, но что же? Никто не стремился дать ответ. Иногда Лена ловила себя на том, что двадцать минут подряд, в каком-то забытьи, вертит в руке мобильник, раздумывая, кому бы позвонить. Ей было одиноко, как никогда. Хотелось поговорить с кем-то, кто поймет, поймет даже без слов. Подруг у Лены было не так уж и много, да и не могла она довериться им. Мама? Мама внимательно выслушает, а потом сведет разговор на замужество и давно желанных внуков. Лена вдруг подумала, что Петя смог бы понять ее трудновыразимые мысли и чувства.

  Каждый день Лена бродила по своей квартире-студии (арендованной, естественно) и размышляла. Делая себе чашку кофе (только свежемолотый, растворимый она терпеть не могла), создавая на компьютере афиши и буклеты, принимая вечером и утром душ, она думала об одном и том же. Миша.

  Серьезных отношений Лена за двадцать пять лет своей жизни испробовала не так много. Был однокурсник Сёма Лихачев, с которым они даже жили вместе целый год и расстались, не пройдя испытания бытом. Лена сознавала, что была очень красивой девушкой, и что многие, очень многие без памяти влюблялись в нее с первого взгляда. Так же и Сема пал жертвой ее («Неземной», как он говорил) красоты. Он был чуть лучше остальных: чуть красивее, чуть умнее, чуть смелее. Но уже через месяц совместной жизни эйфория у Семена закончилась. Он обленился. Лена с огромным трудом вытаскивала его по вечерам из-за компьютера, чтобы погулять, по выходным — сходить в кино или в парк аттракционов. Сема на все смотрел скучающим взором и считал минуты до возвращения в уютный мир «В контакте». Он стал пить пиво, сначала раз в неделю, потом каждый день, что, как ни трудно догадаться, не прибавляло ему бонусов и в постели. Через год Лена с ужасом осознала, что живет с тюфяком, с трудом сохраняющим человеческий облик. Произошел разговор: со стороны Лены — четкие, словно отточенные фразы, а от Семы — невразумительные отговорки, больше похожие на мычание. Они расстались не друзьями и не врагами. Просто разошлись, как в море корабли. Лена тогда не сильно переживала, наверное, где-то в глубине души она знала, что все закончится подобным образом.

  А потом был очень симпатичный бизнесмен, которому Лена делала баннер. Они обсуждали в офисе (Лена тогда еще работала в фирме) детали проекта, склонившись над монитором, и вдруг оказалось, что его рука лежит на ее коленке. И Лена не почувствовала отторжения, напротив, ее очень влекло к этому человеку. Они встречались где-то с месяц,  а потом Лена предложила сделать следующий шаг — съехаться и жить вместе. Больше всего она опасалась, что бизнесмен вообразит, будто она норовит оказаться поближе к его денежкам. Но в действительности разговор пошел по другому пути. Застенчиво глядя в столик (они сидели в кафе), бизнесмен признался, что у него есть жена, с которой он не может развестись, поскольку на нее зарегистрировано его предприятие. Позже, вспоминая этот момент, Лена полагала, что поступила весьма хладнокровно. Она выплеснула бизнесмену в лицо чашку не очень-то горячего кофе и спокойно вышла. Больше они не встречались.

  И первый и второй роман, если так можно назвать эти истории, оставили весьма тягостное впечатление в душе Елены. Она стала избегать серьезных, да и вообще всяческих, кроме деловых, отношений. В школе, в институте девчонки завидовали ее красоте, которой не требовался ни макияж, ни модные шмотки, чтобы сшибать с ног лиц противоположного пола. Теперь же Лена завидовала всем этим девушкам. Однажды она узнала о свадьбе бывшей одноклассницы. В школе она была изгоем — толстая, с огромными очками и такими же огромными прыщами. Теперь Лена смотрела во «Вконтакте» ее свадебные фото и видела, что со школы она почти не изменилась, разве что прыщей стало поменьше. Жених же, напротив, был красивым, стройным… нет, язык не поворачивался назвать его парнем — мужчиной! Счастливые лица… Лена завидовала ей. В тот день она сделала запись в своем блоге: «Счастливы некрасивые люди. Если в них влюбляются, то всерьез и навсегда. Красивым вечно уготован путь разочарований…»

  Она написала это просто, высказала свои мысли, не желая ни перед кем выпендриться. Но к вечеру под этим постом было уже больше ста комментариев. Как только не называли Лену. И «безмозглой идиоткой», и «зажравшейся шлюхой». Немало было и заступников. В общем, разразилась обычная интернет-баталия. Только Лена не стала ломать там копья. Она просто закрыла страничку и больше никогда не заходила туда. 

  И вот в ее жизни появился этот человек. Миша. И Лена вот уже несколько месяцев не могла разобраться в чувствах к нему. Ей нравился его сильный, волевой характер — Миша явно был из тех, кто подчиняет себе обстоятельства. Но его недалекость отталкивала. Однажды, еще весной, Лена увидела рекламу творческого вечера, проводимого неким альманахом «Росток». Ей попадались пару раз эти «Ростки», и она знала, что там публикуют вполне приличные произведения. Лена очень любила поэзию и не могла обойти вниманием такое событие. В общем, она уговорила Мишу пойти.

  Они сидели за столиком в том самом клубе, где через пару месяцев состоялось знакомство с Петей. Сначала, когда перед сценой танцевала невысокая, очень гибкая девушка, Миша смотрел с интересом. Но когда на сцену стали выходить поэты, он стал зевать. Лена слушала, затаив дыхание. Живая, трепещущая поэзия, пропущенная через усилитель, разносилась по залу. Многое запомнилось Лене на всю жизнь. Простые строки-мысли, строки-ощущения западали в ее душу, чтобы время от времени всплывать, напоминать о себе. «О чем кричит поэт на белом свете?», «Свадьба у бензоколонки», «Я танцую одна, на пустой, обшарпанной сцене»…

  — «Что же останется после меня?» — задумчиво произнесла Лена, когда поздно вечером они брели к автобусной остановке.

  — Чего? — переспросил Миша, и Лене почудилось раздражение в его голосе.

  — Ну, помнишь, стихи, которые читал тот парень, в кожаной куртке?

  — Который из двух? — усмехнулся Миша.

  — Второй, — подумав, ответила Лена. — Антон, кажется. Фамилия какая-то… Я не расслышала.

  — Ну и чего он?

  — Помнишь стих? «Что же останется после меня?» — и он перечисляет все, что может остаться после его смерти. Вроде бы много, а как бы и ничего. Уйдет человек, и все. Через десяток лет про него никто не вспомнит…

  Лена понимала, что слова не выражают ее впечатлений от стихотворения, но надеялась, что Миша поймет. Но чуда не произошло.

  — Ну и что? Все сдохнем, — пожал он плечами.

  — Да не об этом речь! — возмутилась Лена. — Это чувство… Ну, понимаешь, чувство тщетности, как будто ты — просто песчинка, одна из миллиардов других. И есть ты или нет — никого, по большому счету не волнует. Здесь бунт и смирение, здесь… Все!

  Миша зевнул. Приобнял Лену за плечи и равнодушным голосом сказал:

  — Ты права, счастье мое. Все это очень грустно...

  — Да, — вздохнула Лена.

  В оставшийся вечер она почти ничего больше не говорила.

  Сама она даже не могла ответить на вопрос, нравится ли ей Миша? Ощущение было, как в десятом классе, когда рядом с ней за парту сел Антон, мальчик из богатой семьи, как следствие, несколько высокомерный и напыщенный. Парта в школе — это как камера в тюрьме. От того, с кем ты сидишь, зависит многое: что о тебе подумают окружающие, сможешь ли ты позволить себе расслабиться, что тебе придется надеть, и т. д. Лена просидела с Антоном две недели, и это были ужасные две недели. Он постоянно делал ей какие-то замечания, не дал переписать текст задания по алгебре, когда Лена немного опоздала, и к тому же постоянно зевал. Лена терпеть не могла людей, которые постоянно зевают — это пустые люди, считала она. Много странного происходило в эти две недели. Странным образом изменилось расписание дежурств, и Лена Самойлова оказалась в паре с Антоном Бекетовым, хотя между ними по алфавиту было еще четыре человека. Странно улыбалась Лене мама Антона, часто заглядывающая в класс (Лена росла в маленьком городке Назарово, в поселке Бор, в котором все знали всех) поболтать с учителями. Все это время Лену не покидало ощущение, что ее куда-то тянут, в какое-то темное и страшное место, из которого так не просто будет потом выбраться. 

  Однажды в понедельник Лена, придя в класс, села со своей подружкой и, демонстративно не глядя на Антона, разложила на парте учебники и тетради. Ничего не случилось. Не грянул гром, не затряслась земля. Антон так же сидел на второй парте в среднем ряду, зевал и сохранял скучающее выражение лица. К середине дня рядом с ним уже сидел его друг. Через несколько дней, идя с занятий домой, Лена встретила маму Антона. Поздоровавшись, та сокрушенно покачала головой, вздохнула и произнесла явно заранее отрепетированную фразу:

  — Ты такой шанс потеряла…

  И пошла прочь, символизируя собой оскорбленную невинность. Лена смотрела ей в след, когда истина, такая простая, вдруг дошла до нее. Вся эта свистопляска была элементарным сводничеством! Впоследствии Лена удостоверилась в этом, но уже и сейчас все было понятно. Она не представляла, да и не хотела представлять, в каких выражениях происходил диалог матери с сыном, когда они планировали это, как объясняли все классной руководительнице, чего хотели добиться в итоге… Лена содрогнулась, будто толкнула палкой труп кошки, а из него вылетел рой мух и вылилась какая-то зеленая жижа.

  — Да я бы лучше сдохла! — произнесла она, негромко, но, судя по дрогнувшей удаляющейся спине, была услышана.

  Вот и сейчас были схожие ощущения. Как будто против воли кто-то заставляет ее латать дыры в отношениях с Мишей. Но дыр было все больше.  Они не встречались уже неделю, оставаясь, тем не менее, официально вместе. Лена звонила Мише один раз. Он ей — дважды. Просто болтали, не договаривались о свидании. Лену это удивляло. Раньше Миша был более настойчив в своем стремлении довести их отношения до постели. Сама не понимая, отчего, Лена этим попыткам сопротивлялась. Было бы ошибкой сказать, что ее не влекло к нему, нет, влечение было. Но всегда в самый последний момент что-то останавливало ее. Невзначай оброненное слово, случайный взгляд, и иллюзия рушилась: рядом с Леной был совершенно чужой человек. 

  — Очуждение, — прошептала Лена, задумчиво глядя в потолок. — Как у Брехта…  Играем свои привычные роли, вживаемся в образ, а потом вдруг — бах! — и понимаем, что все это спектакль. И я не Джульетта, и передо мной не Ромео, а просто парень, который играет его роль. И зрители это понимают. И что же? Продолжать играть, либо плюнуть на все и уйти со сцены?

  Лена вдруг подумала, как бы отреагировал Миша, услышав эти слова. Наверное зевнул бы и посмотрел в другую сторону, ожидая, когда это кончится, и можно будет нормально поговорить — о работе, о знакомых, о выпивке…

  И в который уже раз за вечер Лена подумала о Пете. Чем больше холодело ее сердце при воспоминаниях о Мише, тем больше грели его мысли об этом немного неуклюжем стеснительном парнишке. Конечно, она давно заметила, что он в нее влюбился. Поначалу ей это польстило, не более, но потом она начала наблюдать. Лене неоднократно приходилось сталкиваться с влюбленными дурачками, и она знала, чего от них ждать — печальные СМСки, картинные фразы, исполненное трагизма выражение лица. Ничего этого от Пети она не увидела. Он терпел. Раз за разом Миша таскал его с собой — в клуб, на природу, в кино. Зачем? О, Лена слишком хорошо это понимала. Мише нужен был кто-то, на чьем фоне он будет сиять. Вряд ли он осознавал это, потому что сознательно такой подлости он бы не сделал, но подсознательно имел в виду именно это.

  Подхваченная потоком мыслей, Лена вскочила с дивана, отставила недопитую чашку кофе и стала мерить шагами комнату.

  Ну конечно! Миша просто подставил своего друга, выставил на посмешище, или, вернее, думал, что выставил. Потому что Петя мог показаться смешным только идиоту. А что же Петя? Понимал ли он это? Безусловно. И что он делал? Он, влюбленный в девушку своего так называемого друга? Ничего. Он подыгрывал, он подавал Мише мяч каждый раз, как тот упускал его. Он старался сохранить дружбу в ущерб любви. Хотел, чтобы она, Лена, была счастлива.

  Лена почувствовала, как к горлу подкатил ком. Ей было так противно и обидно за всю эту ложь, которую она вдалбливала себе в голову день за днем.

  — Дура, какая же я дура, — говорила она, и голос ее дрожал от слез. — Почему я решила, что должна быть с этим… неандертальцем? Потому что так написано в сценарии? Нет уж, все. Теперь сценарий пишу я.

  Она села за компьютер, в мгновение ока закрыла все окна, с которыми работала, и вошла в свой профиль «Вконтакте».

  — Было, было где-то, — бормотала она, прокручивая список друзей.

  863 человека. Боже, кто эти люди? Что она знает о них? А они о ней?

  Плюнув в сердцах, Лена стала вводить имя в строке поиска. И — вот! Петр Каштанов. С аватарки на Лену смотрел такой знакомый, добрый взгляд. Она быстро просмотрела личную информацию. Адрес или телефон — все что угодно, только бы не эти безликие буквы со смайлами! Ни адреса, ни телефона Петя не указал, но зато был номер скайпа. Лена перевела дух. Ну, слава богу!

 Она подала заявку на добавление в друзья и, в ожидании одобрения, просматривала фотографии Пети. Их было не много — несколько штук с института, несколько с Мишей и еще какими-то незнакомыми Лене парнями. Ничего особенного, обычные фотки, но Лена каждую изучала внимательно, словно пытаясь понять, какие отношения связывают его со всеми этими людьми.

  Всплыло окно скайпа с извещением о том, что заявка одобрена. Лена торопливо переключилась и нажала «Видеовызов». Прозвучало несколько гудков. Лена поправила камеру и, глядя на свое изображение в нижней части экрана, поправила прическу. Запоздалое волнение заставило ее беспокойно ерзать на стуле. И вот гудки прекратились. Из колонок донесся неясный шелест — дыхание? Фоновые помехи? Наконец появилось изображение. Лена склонилась к экрану своего монитора.

  — Господи, — сдавленным голосом сказала она. — Что ты с собой сделал?


***

  Миша не особо удивился тому, что Нина уже второй день избегала его и ночевала дома. После того, что орал этот урод, который остался в живых по недоразумению, любая девушка, даже такая покладистая, как Нина, должна была сделать выводы и уйти. Но почему-то Миша был уверен, что легко сможет все наладить. Навешает ей лапши, и все снова будет хорошо. Так думал Миша, пока ехал в пятницу утром на работу. Все можно наладить, если спокойно поговорить, обсудить…

  Неожиданно в голову ему пришла мысль, которая раньше не появлялась. Мысль была до того неожиданной, что Миша чуть не проехал свою остановку. Проскочив в уже закрывающиеся двери автобуса, он зашагал к зданию торгово-развлекательного комплекса «Июнь», продолжая думать. 

  «Может, не стоит так уж держаться за Лену? Нет, красивая, конечно, девчонка, все дела, но столько загонов! С Ниной гораздо проще. С ней вообще все идет как по маслу. Зачем же от добра добра искать?»

  Ощущение было такое, будто с плеч свалился тяжкий груз. Миша зашагал быстрее. Сейчас он найдет Нину и поговорит с ней. Если не успеет сейчас, то поговорит в ее обеденный перерыв или после смены. Все снова будет хорошо!

  И с такими мыслями, весело насвистывая себе под нос, Миша вошел в «Июнь», спустился в гипермаркет, переоделся в раздевалке, перешучиваясь с коллегами, нацепил на пояс свою неуставную дубинку и превратился в сурового стража порядка.

  Нину он увидел сразу, как вышел в зал. Она уже сидела за кассой, рассеяно глядя куда-то в пустоту. С утра покупателей почти не было, движуха начиналась ближе к обеду, и более удачного времени для разговора нельзя было и пожелать. Миша подошел к ней.

  — Привет, — сказал он.

  Нина вздрогнула — его появление было для нее неожиданным, — и повернулась на голос. Впрочем, она быстро взяла себя в руки и смерила Мишу холодным взглядом.

  — Слушай, я понимаю, ты напряглась из-за того, что сказал этот осел, — с места в карьер начал Миша. — Но, может, все-таки поговорим, а?

  — Я уже с Андреем вчера поговорила, — ледяным голосом произнесла Нина.

  — С кем? — нахмурился Миша.

  — С Андреем Тихоновым, дружком твоим. Он мне все рассказал про твою большую любовь. И зачем я тебе была нужна — тоже.

  Миша скрипнул зубами, рука до боли сжала рукоять дубинки. Знакомая ярость волнами накатывала на него, совсем как тогда, во время охоты на Диму.

  — Вот клоун тупорылый, — процедил сквозь зубы Миша.

  Нина испугалась его выражения лица и отодвинулась подальше, упершись спинкой кресла в стол.

  — Ты что? — спросила она, разом потеряв свою маску холодной надменности.

  Миша взял себя в руки, тяжело перевел дыхание. 

  — Прости, — сказал он, поняв, что его вспышка напугала Нину. — Я ненавижу, когда левые люди лезут не в свое дело.

  — Что же, он соврал мне?

  — Да. То есть, нет… Ну, в смысле, не совсем, — запутался Миша. — Короче, он объяснил, как он понимает, а на самом деле все по-другому. Я думаю расстаться с ней.

  — Потому что она не прыгнула в твою койку на первом же свидании, как я? — Нина пыталась быть спокойной и язвительной, но ее голос дрожал от сдерживаемых слез.

  Миша снова сжал челюсти. Меньше всего ему хотелось, чтобы эта байка разнеслась среди персонала.

  — Просто мы с ней не сошлись, — сказал он. — Нина, я понимаю, так просто ничего не наладить, но ведь нам же хорошо было вместе, да?

  Нина наклонила голову, пряча глаза. По щекам ее скатилась пара слезинок и она резким, злым движением рукава отерла их.

  — Я хочу быть с тобой, — сказал Миша. — Подумай об этом.

  -Я подумаю, — пообещала Нина. — А теперь оставь меня, пожалуйста.

  Миша отошел от кассы и оглядел помещение магазина в поисках Дрона. Вот с ним будет разговор более серьезный.

***

  Даже когда первый шок прошел, Лена продолжала с ужасом вглядываться в лицо на экране. Это, без сомнения, был Петя, но на кого же он был похож! Грязные, засаленные волосы спадали на бледный лоб. Глаза красные, ввалившиеся, а под глазами огромные тени. Жуткого вида щетина начинала уже напоминать бороду. Довершала образ серая футболка, которая, видимо, неделю назад была белой. Да, Лена вспомнила, именно та белоснежная футболка, в которой она видела Петю в последний раз.

  — Пожалуйста, скажи мне, что ты записался в фанаты «Cradle of filth», — дрожащим голосом попросил Лена.

  Петя несколько секунд смотрел на нее мутным взглядом, потом усмехнулся. В кадре показалась его правая рука, держащая наполовину скуренную сигарету. Он затянулся.

  — Так плохо выгляжу? — спросил Петя, выпуская дым. Чужой, низкий, грубый голос.

  — Хуже не бывает! — Лена постепенно брала себя в руки. — Не расскажешь, что тебя заставило дойти до такого состояния?

  Петя опустил голову. Лена услышала его шумное дыхание.

  — Не важно, — отрывисто бросил он. — Зачем звонишь? Чего тебе нужно?

  Лена усмехнулась. Ее не мог провести этот нарочито жесткий тон.

  — Хочешь меня оскорбить, да? Чтобы мне же было лучше?

  Петя вздрогнул, хотя это могло просто на миг «зависнуть» изображение — у Лены была не такая уж большая скорость соединения.

  — Ты дурак, Петя, — сказала Лена. — Сейчас ты заявишь, что не хочешь со мной разговаривать, да? Может, даже выключишь компьютер, а потом откроешь еще одну бутылку водки?

  — Ага, и распечатаю новый блок сигарет! — рассмеявшись, добавил Петя, прикуривая сигарету от окурка предыдущей.

  Лена, конечно, знала его не очень давно, но чтобы услышать такое… Он и выпив всегда вел себя очень скромно. И если сейчас он так нагло паясничал перед ней, это могло означать только одно: он не просто пьян, он ужрат в говно. 
Лена наклонилась к камере, глядя в нее. 

  — А теперь скажи, что не хочешь, чтобы я пришла, — сказала она медленно и раздельно.

  Петя нервно дернулся и закашлялся. Лене показалось, что его сейчас вывернет прямо на клавиатуру, но он сдержался.

  — Слушай, я выпил, да, и я…

  — Нет, Петя, ты скажи, что не хочешь меня видеть, — перебила его Лена. — посмотри мне в глаза и скажи это.

  Он молчал, но смотрел на нее. Тишина продолжалась с минуту.

  — Ты же хочешь, чтобы я пришла, — сказала Лена.

  Он медленно закрыл рукой глаза, судорожно вздохнул, почти всхлипнул.

  — Да, — глухо сказа он.

  Лена пододвинула к себе блокнот и ручку.

  — Скажи мне адрес.

  Он, не отнимая руки от глаз, продиктовал адрес.

  — Я буду у тебя через час, — безапелляционным тоном заявила Лена. — К этому времени ты должен помыться, побриться и одеться в чистое. Как минимум. И не пей. Не кури. Ты понял меня?

  Петя склонил голову.

  — Хорошо. Жди, я выхожу.

  И она отключила связь.

***

  Примерно через час с четвертью, когда Лена добралась до Петиной квартиры, он и впрямь выглядел получше. Побритый, с зачесанными назад мокрыми волосами, в спортивных штанах и в свежей футболке, он уже больше походил на того, прежнего Петю. Он даже немного протрезвел за это время. 

  — Привет, — сказал он, открыв дверь.

  — Привет! — откликнулась Лена и, не дожидаясь приглашения, вошла в прихожую.

  — Господи! — сморщилась она от удушающего запаха дыма, затхлости, пота, кишечных газов и несвежего белья. — Да как ты здесь живешь?

  Она мельком взглянула на Петю и заметила, что он покраснел. Первая победа! Лена решительно сбросила туфли и прошла в кухню. Петя последовал за ней.

  — Я в последнюю неделю, честно говоря, немного расслабился, — заплетающимся языком попытался он оправдаться. — И совсем перестал следить за…

  Он не нашел нужного слова, да Лена и не ждала продолжения, все было ясно. Она распахнула окно, впустив в  маленькую захламленную кухню поток свежего воздуха и уличный шум. Огляделась. В раковине — гора посуды, на столе и под столом объедки и огрызки, кучи хлебных крошек, засохшие потеки то ли от кофе, то ли еще от чего.

  — Вот все мужики одним миром мазаны! — с каким-то даже умилением произнесла Лена. — Ну чего ты добился этой дуростью? Неужели я того стою?

  — В смысле, ты? — Красный, как рак, Петя, хлопая глазами, смотрел на нее. — Я просто…

  — Я понимаю, что ты просто. Это я — сложно. Ладно, после поговорим. Мой посуду, вытирай стол, мусор выброси. И сделай чаю, пожалуйста, раз уж я у тебя в гостях. Давай-давай, нечего на меня смотреть! Я пойду приберусь в комнате.

  Лена сделала шаг по направлению к выходу из кухни, но Петя с неожиданной резвостью бросился ей наперерез.

  — Стой! — воскликнул он. — Лена, погоди… Я сейчас не очень соображаю… Чего ты хочешь? Зачем ты пришла ко мне, и почему ты одна?

  — Я одна — потому что я одна. А хочу я вытащить тебя из этой пропасти, в которую ты себя загнал.

  Петя вдруг усмехнулся.

  — Ты не сможешь, — сказал он. — Ты не знаешь…

  — Чего же я не знаю? — наигранно удивилась Лена. — Ты думаешь, возможно было не заметить, как ты смотрел на меня? Петя, у тебя все на лице написано.

  Петя не знал, куда деваться. Он потупил взгляд, поджал губы и беспокойно сцеплял и расцеплял руки.

  — И… что? — вдруг выдавил он. — Как… То есть, что ты… Мы… как теперь будет?

  — Ну, я думаю, все будет зависеть от того, как быстро ты вымоешь посуду, — улыбнулась Лена. — Пропусти. Не думаю, что твоя комната чем-то меня шокирует.

  Петя посторонился, и Лена прошла в его комнату. Несколько бутылок из-под водки, сигаретный чад, слой пыли, посеревшее белье на неубранной постели… Лена ожидала увидеть нечто подобное.

  — Теперь в  городе новый шериф, — вполголоса сказала она, оглядывая бардак, окружающий ее. — Для начала мы все это проветрим.

  Она открыла окно и в этот же миг услышала шум воды из кухни. Засучив рукава своей блузы, Лена приступила к уборке.

***

  — В общем, так, — сказала Лена, сидя на подоконнике рядом с Петей. — Я решила, что не хочу связывать свою жизнь с человеком, для которого я буду всего лишь «одной из».

  Они отмыли однокомнатную квартирку за каких-то пару часов, и теперь наслаждались покоем, теплом солнца и легким ветерком. Петя достал было пачку сигарет, но, посмотрев на Лену, на чисто убранную квартиру, передумал курить и положил пачку обратно в карман.

  — Кури, если хочешь, — сказала Лена, проследив взглядом за его махинациями. — Я сама иногда балуюсь.

  — Я, вообще-то, не курю, — признался Петя. — Это я так, в последнее время…

  — Ну, как хочешь, — сказала Лена и посмотрела в окно.

  Их ладони лежали на потрескавшейся краске подоконника совсем рядом. Пете казалось, что он даже чувствует теплоту, исходящую от руки Лены. Скосив взгляд, он рассматривал ее небольшую, узкую ладошку: пара изящных серебряных колечек на указательном и среднем пальцах, ногти не очень длинные, накрашены красным лаком, на запястье браслет, серебряный же; и кожа — гладкая, ровная. Вдруг эта ладонь сдвинулась с места и медленно переместилась, легла сверху на его ладонь, которая вздрогнула от неожиданности, но не сделала попытки освободиться. Сперва нерешительно и медленно их пальцы стали переплетаться, гладить друг друга.

  Пете понадобилось около минуты, чтобы, отвлекшись от созерцания переплетенных рук, поднять взгляд к лицу Лены. Солнце, светившее ей в затылок, просачиваясь сквозь пышные светлые волосы, окружало ее голову чем-то вроде нимба. Пара прядок свешивалась на лоб. Губы у Лены были поджаты, глаза опущены. У Пети даже дыхание перехватило. Такой красивой Лену он еще не видел. И еще другое чувство охватило его: гордость обладания. «Она пришла к тебе, парень, и ты можешь сделать ее своей. Понимаешь? Своей, навеки! Она пойдет за тобой, ты не зря страдал все это время!» — нашептывал чей-то голос, захлебывающийся от восторга, у него в голове. «Заткнись», — посоветовал ему Петя и продолжал разглядывать лицо Лены. Он так привык смотреть на нее снизу вверх, как на некое божество, что теперь очень удивился, увидев перед собой маленькую девочку, растерявшуюся в создавшейся ситуации и не знающую, что делать дальше. «Помоги ей! — снова шепнул голос. — Обними, прижми к себе, поцелуй, а потом… Чем черт не шутит? Рядом постель, она только что постелила свежие простыни. Неужели ты думаешь, она не предполагала, чем все закончится?»

  Лена решилась посмотреть в глаза Пети и вздрогнула. Что-то в его взгляде пугало. Петя высвободил ладонь и снова достал пачку. Раскрыв ее, он пару секунд изучал содержимое. Лена посмотрела внутрь. Там было штук десять сигарет и дешевая прозрачная зажигалка. Петя вытащил зажигалку и закрыл пачку. Чиркнул колесиком, и зажигалка извергла такой столб пламени, что Лена отпрянула.

  — За это я и люблю такие зажигалки, — сказал Петя.

  И вдруг он сунул в пламя свою ладонь. Лена вскрикнула от неожиданности и ударила его по руке — той, что сжимала зажигалку. Удар вышел сильным, зажигалка вылетела в окно, и сам Петя покачнулся, но вовремя схватился за подоконник. Едва достигнув равновесия, он зашипел от боли — схватился обожженной рукой.

  — Ты что, с ума сошел? — закричала на него Лена. — Зачем ты это сделал?

  Петя молчал, прижав больную руку к груди. Несмотря на боль, теперь ему было легче. Этот мерзкий голос исчез, сгинул в пламени пятирублевой зажигалки.

  — Сильно болит? — Лена уже сменила тон и осторожно коснулась его запястья. — Может, помазать чем-нибудь?

  — Ерунда, пройдет, — отозвался Петя. — Прости, если напугал. Так ты… рассталась с ним?

  — Да, — твердо сказала Лена. — Точнее, официально нет, ему я еще об этом не говорила. Через пару часов должна закончиться его смена, и я поеду туда, к «Июню», чтобы поговорить с ним. Расставлю все точки над «и». Не хочу делать это по телефону.

  — Почему? В смысле, почему ты так решила?

  Петя смотрел в пол, стараясь сохранить ясность мысли, но даже голос Лены звучал для него самой прекрасной музыкой. Искушение понемногу захватывало его вновь.

  — Я же объясняла, — вздохнула Лена.

  — Он же не изменял тебе, Лена, — возразил Петя. — С чего ты взяла, что будешь для него всего лишь «одной из»? Понимаешь, я давно знаю Мишку, и…

  — У вас были любовные отношения? — вдруг перебила его Лена.

  — Чего? — Петя так удивился вопросу, что посмотрел на Лену, но, смутившись,  отвел взгляд.

  — У вас с ним был роман? — повторила Лена. — Полагаю, нет. Я не спорю, что он хороший друг, хотя могла бы рассказать тебе о парочке моментов в вашей дружбе, которые меня смутили. Возможно, он и в три часа ночи пешком придет из другого города, чтобы помочь тебе, если ты попадешь в беду. Но мне он не был другом. Мы пытались строить другие отношения. И ничего не вышло. Он пару раз предлагал мне переехать к нему, и я говорила, что подумаю. И я думала… Чем бы все это закончилось? Он не воспринимал меня серьезно. Все, чего ему хотелось, это поселить дома красивую игрушку, которая будет готовить и прибираться, с которой можно спать, и которую можно с гордостью показывать друзьям. Все, что мне интересно, для него пустой звук. Моя работа… Я так люблю свою работу, а для него это какая-то забава, не больше. Мол, чем бы дитя ни тешилось…

  Петя, слушая ее, снова поднял взгляд. На его лице читалось недоумение.

  — Если все было действительно так, то почему вы столько времени пытались…

  — Это и есть моя самая большая ошибка, — вздохнула Лена. — У тебя не найдется другой зажигалки? Я бы сейчас покурила.

  Петя подошел к письменному столу и вытащил из одного из ящиков коробок спичек. Потом он снова забрался на подоконник, дал сигарету Лене и закурил сам. Лена сделала пару затяжек. Она курила не как гламурные девицы, выпятив губы и прищурив глаза, а скорее как парень.  Петя отметил и эту деталь — в Лене не было никакой наигранности, никакой фальши. Само совершенство…

  — Перед тем, как позвонить тебе, я вспоминала об эпическом театре. Ты же знаешь, что это?

  — Бертольд Брехт, — кивнул Петя. — Знаю, я ведь честно не доучился на филфаке.

  — А я в институте искусств про него узнала, — улыбнулась Лена. — Помнишь суть? Минимум декораций, никаких кулис. Все сделано для того, чтобы зритель ни на секунду не забывал: перед ним именно игра. И актеры должны играть, а не вживаться в роль, как этого требовал классический театр. Вот, мне иногда кажется, что я актриса такого театра. Есть сценарий, и ты играешь свою роль по нему, без разницы, хорошо ли, плохо ли. Все шло само собой. Тогда, в автобусе, когда мы с Мишей познакомились, он.., — Лена замешкалась, подыскивая слово. — Ну, помог мне, что ли. Не думаю, что со мной случилось бы что-нибудь плохое, если бы он не вмешался. В общем, по сценарию мы должны были заговорить после этого — и мы заговорили. Познакомились. Он предложил встретиться, и я согласилась — нельзя же было отказать. По сценарию. И так, слово за слово, все и шло. Наверно, до того выезда на природу, помнишь?

  Петя кивнул.

  — И что же тогда изменилось?

  — Что? — Лена задумалась. — Не знаю, как сказать. Все, наверное. Просто будто чаша переполнилась. Я увидела, что со мной рядом чужой человек.

  — Но вы же в этот вечер.., — Петя осекся, сообразив, что сболтнул лишнее.

  Лена с любопытством на него посмотрела.

  — Что мы в этот вечер?

  — Ничего. Ну, просто, вроде все было хорошо…

  Лена вдруг засмеялась.

  — Не умеешь ты врать! — весело сказала она. — Все ясно. Он сказал тебе, что мы переспали, так?

  — Ну… Да, — покраснев, ответил Петя.

  — Очень по-джентльменски, нечего сказать, — вздохнула Лена. — Нет, между нами ничего такого не было.

  И, посмотрев на напряженное лицо Пети, Лена уточнила:

  — Никогда. Я, конечно, не святая, но почему-то мне не хотелось так далеко заходить с этим человеком. Теперь я вижу, что не ошибалась.

  Они помолчали, докуривая сигареты. Лена рассеяно осматривала внутреннее убранство комнаты. Ничего лишнего. Кровать, письменный стол с ноутбуком, книжный шкаф, забитый книгами без надписей на корешках. У большинства из них снизу выглядывало ляссе. Лена вдруг подумала, что все это больше похоже на ежедневники. Но зачем их столько? Нет, наверное, все же книги.

  — Знаешь, — подал голос Петя, — мне кажется, ты должна еще раз все взвесить. Мне кажется, что ты ошибаешься, ведь…

  — А мне кажется, — перебила Лена, — что я пришла к тебе не за дружеским советом.

  Она, на этот раз решительно, взяла его за руку, стараясь не потревожить обожженное место, и притянула к себе.

  — Я пришла к тебе, как к человеку, который долго и мучительно любил меня, — говорила она, краснея, но не отводя взгляда от его глаз. — К человеку, который влюбился не просто в мою оболочку, а в меня, ту, какая я есть. Пришла сказать: Я люблю тебя!

  Грянуло. Петя был бы меньше поражен, если бы в этот миг начался конец света, такой, каким его рисуют в пропагандистских брошюрках Свидетелей Иеговы — рушащиеся от землетрясений дома, в панике бегущие люди, реки, вышедшие из берегов и падающие с небес метеориты. Он побледнел. Как будто в лицо дунул ледяной ветер, такой холодный, что даже волосы стали дыбом, и вся кожа покрылась мурашками.  Еще можно было сбежать, но впереди, в нескольких сантиметрах, было спасение от этого ледяного холода.

  — И я люблю тебя, — хриплым шепотом произнес Петя.

  Их лица сблизились, одно бледное, другое пылающее, и губы слились в поцелуе.

  «Как в первый раз, — мелькнула мысль в голове у Лены. — Господи, что со мной? Я сейчас умру…»

  Но она не умерла, несмотря на бешено колотящееся сердце. Поцелуй продолжался: долгий, изучающий и до безумия нежный. Петина рука аккуратно обхватила Лену за талию и притянула к себе, еще ближе. Теперь и Лена дала волю рукам, гладя и перебирая волосы на затылке у Пети, скользя ладошками по его спине.

  Солнце ушло за тучу, ветер стал прохладнее. Кто-то, увидев парочку в окне третьего этажа, крикнул: «Трахайтесь!» и заржал, очень довольный своей шуткой. Ни Петя, ни Лена не заметили ничего этого, весь мир исчез для них. Петя медленно клонился вперед. Ему хотелось, чтобы они лежали рядом на этом подоконнике, но он немного не рассчитал, и они стали свешиваться наружу. Лена оторвалась от его губ, переводя дыхание, и заморгала своими прекрасными, как звезды, глазами.

  — Мы упадем, — шепнула она.
 
  — Пускай, — в тон ей ответил Петя. — Давай упадем. До самого дна, и… И еще ниже!

  — Нет! — Лена, превозмогая обессиливающую негу, охватившую ее тело, поднялась и села, поправляя прическу и блузку. Петя неохотно последовал ее примеру.

  — Прости, — сказала Лена, не зная толком, за что извиняется. — Я не хочу быть обманщицей даже одной минуты.

  — Ты о чем? — спросил Петя.

  — Я должна расстаться с ним. Я все объясню ему и вернусь. Ты будешь ждать? 

Петя обнял ее за плечи и они снова поцеловались, но уже не так страстно, спокойнее.

  — Я ждал тебя всю жизнь, — сказал он. — И, если надо, буду ждать еще дольше.

  — Я не задержусь, — пообещала Лена и, вдруг, рассмеявшись, прижалась к Пете всем телом. — Мне так хорошо с тобой, так… спокойно! 

  Он ничего не ответил, только сильнее прижал ее к себе.

  Через десять минут Лена вышла из Петиной квартиры, зная, что вернется через несколько часов.


Глава 10


  Двенадцатичасовая смена подходила к концу. В зал уже выходили охранники, которым предстояло заступить в ночь. Сменами часто менялись, поэтому все были знакомы друг с другом, пожимали руки, перешучивались, смеялись. Ничто не предвещало ничего плохого, когда рация на поясе Михаила вдруг ожила:

  — Миша, в кабинет ко мне зайди, поскорее.

  — Понял, — откликнулся Миша.

  Он не задавал лишних вопросов, но в сердце вкрался тревожный холодок. Первым делом он хотел найти Нину, сказать ей, что задержится, но ее место за кассой заняла другая девушка.

  — Нинку видел? — спросил он у Дрона, проходя мимо него.

  — Ушла куда-то, — буркнул тот, потирая болевшую после утреннего «разговора» с Мишей грудину.

  — Куда?

  — А я пасу? Туда куда-то, в администрацию, с ней Санька пошел.

  — Санька? — Миша удивился; Санька — это был один из охранников. — Зачем?

  — Без понятия.

  — Блин, вот когда надо, ты ни хрена не знаешь!

  И Миша, выругавшись, пошел к кабинету начальника охраны.

  Поднимаясь по лестнице, он перебирал в голове все возможные причины такого приглашения. Но вроде все было ровно. Ни опозданий, ни злоупотреблений… Миша был хорошим работником и знал это. Остановившись перед дверью, он постучал.

  — Войдите! — послышался голос начальника охраны.

  Миша повернул ручку и открыл дверь. В следующий миг он остолбенел. Никак нельзя было ожидать такого поворота. Помимо начальника охраны в небольшом полутемном кабинете было еще двое человек. Первый — директор магазина. Пухлый мужчина лет сорока — сорока пяти, в круглых очечках и с добродушным выражением лица. Миша не часто его видел, но узнал сразу. Однако не этот человек заставил его замереть на пороге. Перед столом, за которым сидел начальник охраны (Директор сидел рядом с ним) стоял рассохшийся деревянный стул. Когда-то и Миша сидел на этом стуле, проходя собеседование. Но теперь на нем сидела Нина с опухшим от слез лицом.

  — Заходи-заходи, чего встал? — резко произнес начальник охраны. — Вот он, Николай Дмитриевич, полюбуйтесь.

  Миша закрыл за собой дверь, подошел к столу и встал рядом с Ниной.

  «Что случилось?» — спросил он у нее взглядом.

  Нина отвернулась и спрятала лицо в ладонях. Тогда Миша перевел взгляд на начальника охраны.

  — Сам не сообразишь? — спросил тот.

  — Нет, — честно признался Миша.

  — Молодые люди, — заговорил директор Николай Дмитриевич своим вкрадчивым, почти нежным голосом, — мне очень неудобно, что возникает такая ситуация, что приходится вот так вот говорить… Но вам ведь должны быть известны  правила…

  — Какие правила? — недоумевал Миша.

  — Ну, скажем так, мы не могли не заметить… В частности, вот, Антон Павлович поставил мне на вид, что вы, некоторым образом, сошлись с этой девушкой.

  «А вам-то какое дело?» — чуть не брякнул Миша, но вдруг он понял, куда клонит директор. Как же он мог забыть.

  — Короче, — вступил Антон Павлович. — Охранник и кассирша — пара хуже некуда. Нам не интересно следить, не мутите ли вы чего-нибудь, ждать, когда с кассы пропадут деньги, или с полок начнет исчезать товар. Этого добра и так хватает. Свои отношения — за пределы магазина. Кто-то из вас должен написать заявление по собственному желанию. Отрабатывать две недели не обязательно. Расчет в бухгалтерии сегодня же — и до свидания. Можете уйти вдвоем, если хотите. Но кто-то один — обязательно. Решайте, кто.

  Миша посмотрел на Нину. Она все еще прятала лицо в ладонях. Он вспомнил, как она говорила, что счастлива работать здесь. Что зарплата здесь выше, чем в том магазине, где она работала раньше. И он понял, что не сможет лишить ее этого. А он — молодой парень, с лицензией охранника, найдет, куда приткнуться.

  — Я уйду, — сказал он.

  Нина вздрогнула и подняла на него удивленный взгляд своих заплаканных глаз.

  Антон Павлович пододвинул ему два листа бумаги и ручку.

  — Вот образец, пиши.

  И, когда Миша, нагнувшись над столом, стал медленно выводить корявые буквы слова «Заявление», негромко добавил:

  — Молодец. Хоть и дурак.

  От этой грубоватой похвалы у Миши немного отлегло от сердца. В конце концов, жизнь продолжается…

***

Они с Ниной не успели поговорить. Миша в сопровождении начальства отправился в бухгалтерию, а Нина ушла переодеваться. Покончив с бюрократическими тонкостями и получив девять тысяч рублей — зарплату за полмесяца, — Миша зашел в раздевалку, запер в шкаф форму, дубинку и облачился в майку и шорты. Бросив взгляд в окно, Миша нахмурился. Солнце уже не сияло, как утром, набежали тучи, и, по всему видно, было довольно прохладно. Надо было надевать брюки с утра, хотел ведь…

  Миша ушел из магазина, не глядя ни на кого. Не хотелось прощаться, объяснять, как, чего и почему. Хотелось просто добраться до дома, взять пару бутылок «Охоты» и завалиться на диван. Просто расслабиться и успокоить нервы. 

  Выйдя на улицу, Миша сразу увидел Нину. В джинсовых шортах и майке она поеживалась на ветру, но ждала. Ждала его. Ни слова не говоря, она бросилась ему на шею и зарыдала. Миша устало обнял ее, погладил по голове.

  — Ну перестань, перестань, — говорил он, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих. — Все хорошо, все наладится, не плачь.

  Нина, немного успокоившись, подняла голову и заглянула ему в глаза.

  — Прости меня, — всхлипнула она. — Я такая дура…

  Миша прижал ее к своей широкой груди и улыбнулся. Он раскрыл рот, чтобы ответить ей, но слова застыли у него на губах. Второй раз за последние полчаса у него появилось ощущение, будто его огрели бревном по голове. В пяти шагах стояла Лена, скрестив на груди руки и наблюдала эту сцену. По ее лицу было сложно сказать, что она чувствовала. Убедившись, что ее заметили, Лена сказала:

  — Здравствуй.

  Нина вздрогнула, услышав за спиной чей-то голос. Она стала было поворачиваться, но через мгновение оказалась отшвырнутой в сторону. Каким-то чудом ей удалось удержаться на ногах.

  — Лена.., — обескуражено произнес Миша.

  Достаточно было одного взгляда, чтобы все, что он решил для себя этим утром, рухнуло. Он увидел Лену, и все вернулось. Вот ОНА — единственная, самая замечательная девушка в мире. 

  Где-то сбоку Нина непонимающим голосом кричала: «Миша, Миша, что с тобой?», но для Миши ее уже не существовало.

  — Лена, — снова сказал он, делая шаг вперед.

  Лена вытянула перед собой руку в останавливающем жесте.

  — Не подходи, — сказала она. – Наверное, даже хорошо, что так случилось.

  Миша остановился, хлопая глазами и подбирая слова для объяснения. Он чувствовал себя нашкодившим мальчишкой.

  — Прости! — выкрикнул он. — Лена, я…. Господи, это вообще все не то, не так… Извини меня, я все тебе объясню, ты только прости.

  — Не надо ничего объяснять, — мотнула головой Лена; в ее голосе зазвенела плохо сдерживаемая ярость. — Я приехала, чтобы сказать тебе, что хочу расстаться.

  — Расстаться? Нет, погоди…

  — Не перебивай меня! — крикнула Лена. — Я думала, мы посидим где-нибудь, спокойно побеседуем, но раз уж вышло так, то не взыщи, будет так. Мне надоело упираться рогом в отношения, которые не работают. Надоело, когда я говорю с тобой, видеть в твоих глазах один ответ: «Заткнись уже и снимай трусы». Никто не виноват в том, что мы не сошлись. Но я, по крайней мере до сегодняшнего дня, была верна тебе. А ты, судя по тому, что я видела, давно уже приискал себе развлечение. Что ж, надеюсь, ты будешь счастлив. И я тоже буду счастлива, с человеком, который меня действительно любит. Прощай.

  Она развернулась и быстрым шагом направилась прочь. Миша медленно поднял руки и обхватил ими свою гудящую голову. Не в силах стоять, он опустился на корточки.

  — Что я наделал? — шептал он. — Боже, что я наделал?

  На него упала чья-то тень. Миша поднял голову. Перед ним стояла Нина, бледная, как полотно, с трясущимися руками. Из глаз ее продолжали течь слезы, но она, кажется, даже этого не замечала.

  — Пошла вон! — заорал Миша, срываясь с места.

  Нина отшатнулась от него, зацепилась каблуком за бетонную ступеньку, упала, но тут же поднялась. Она посмотрела Мише в лицо, но увидела в нем только злость, только ненависть, и ни следа былой нежности. Она отвернулась и пошла, глотая слезы, оставляя позади свою жизнь. Потом она ускорила шаг и, наконец, побежала, смешно балансируя на высоких каблуках. По мере того, как ветер сушил ее слезы, место горя занимала ненависть.

  «Теперь ты знаешь, как чувствует себя презерватив, который использовали дважды?» — издевательски пропел чей-то голос в ее голове.

  Нина остановилась и, тяжело дыша, оперлась на ограду, отделявшую проезжую часть от тротуара.

  — Девушка, с вами все в порядке? — послышался чей-то сальный голосок.

  Нина посмотрела на его обладателя. Щуплый парнишка, наверное, года на два младше ее. Он был в суровых армейских ботинках, кожаных штанах с кучей всяких металлических побрякушек, и футболке с изображением какой-то рок-группы.

  — Я что, кровью истекаю? — огрызнулась Нина.

  — Нет, ну мало ли…

  — Знаешь, меня тут использовали, как дешевую шлюху, а потом выбросили, — сказала Нина, выпрямившись и напирая на паренька, сверля его яростным взглядом. — И мне от этого очень хреново. Можешь чем-нибудь помочь?

  Парень пробормотал в ответ что-то нечленораздельное.

  — Тогда уйди отсюда!

  В этот миг Нина вспомнила крик, которым прогнал ее Миша, и ее лицо исказила гримаса ярости и отчаяния. Паренек быстрым шагом удалился от нее.

  «Наверное, месяц теперь сраться под себя будет», — с мрачным удовлетворением подумала Нина. Степень ее удовлетворения изрядно понизилась бы, если бы ей рассказали, что паренька она не так уж и напугала. Напротив, ее образ — девушка с пылающими глазами, растрепанная, с умопомрачительными загорелыми ножками, животиком, выглядывающим из-под майки и торчащими от возбуждения сосками (Нина сегодня была без лифчика), заявляющая, что ее использовали, как шлюху, — этот образ так взбудоражил воображение юного металлиста, что в первый раз за этот вечер он спустил в штаны, едва успев отойти от нее. Потом же, добравшись до дома, он заперся в своей комнате, где отчаянно дрочил еще около часа.

  Но Нину сейчас это не интересовало. Всем своим существом она жаждала мести, и рассудок, лихорадочно работающий на повышенных оборотах, вдруг подкинул ей идею. Разрозненные элементы мозаики составились вместе, и Нина поняла, что делать дальше. На ее губах появилась нехорошая улыбка.

  — Мы еще посмотрим, — произнесла она, привлекая недоуменные взгляды прохожих. — Посмотрим, кто кого поимеет в итоге.


Глава 11


  Жизнь Николая, более известного как Колян, складывалась непросто.  Отец его был шофером-дальнобойщиком и неделями, а то и месяцами не появлялся дома. Вернувшись, напивался, избивал жену и принимался за воспитание сына. Так Коля получал первые уроки ненависти. Он любил мать, хотя она и уделяла ему совсем немного времени. Работала она учителем в школе, и, поскольку учителем она была хорошим, то на сына сил у нее не оставалось. Так Коля и рос, предоставленный сам себе.  В десять лет начал курить,  примерно тогда же попробовал пива. Ему нравилась такая жизнь. Пока не возвращался домой отец.  Тогда привычный уклад рушился и начинался кошмар.

  Приходил отец уже навеселе, хотя это выражение нельзя было к нему применить — от алкоголя он не веселел, а, напротив, становился все смурнее и смурнее, пропорционально количеству выпитого. За радостными семейными объятиями следовал семейный ужин с непременной бутылкой самогона или водки, после чего радость кончалась. Отец ждал только повода. Косой взгляд жены, не вовремя поданная салфетка или еще что-нибудь, и разговор переходил на повышенные тона. Пока Коля был маленьким, он не понимал, за что отец кричит на мать, а мать — на отца. Только годам к шестнадцати, когда отца не было уже в живых, он в полной мере осознал суть их взаимных претензий. Отец не верил, что мать столько времени жила без мужика, и везде выискивал следы предполагаемого любовника. Мать же не верила, что отец вел пуританский образ жизни, разъезжая по стране. Так все и начиналось: А ты! А ты! А ты!

  А потом отец хватал мать за волосы и начинал избивать. В двенадцать лет Коля впервые попробовал за нее заступиться, но получил страшной силы оплеуху и долго потом валялся с сотрясением мозга. Избив мать, отец обычно тащил ее в спальню и, как думал маленький Коля, продолжал ее бить. В шестнадцать лет Коля осознал, что отец насиловал его мать. Она сопротивлялась, кричала: «Саша, не надо, пожалуйста!», но все было напрасно. Отец со звериным рычанием делал свое дело. Через некоторое время крики матери начинали звучать несколько иначе, чего маленький Коля еще не осознавал.

  Когда Коле было шестнадцать лет, они с матерью узнали, что отец умер. Заснул пьяным за рулем «Камаза», съехал на обочину, застрял в сугробе и замерз насмерть. Единственным чувством, которое испытал Коля, была радость.  Он не забыл, как отец учил его почтению к старшим, как заставлял его, словно щенка, приносить тапки, а при малейшем признаке недовольства или враждебности — бил. Смерть отца стала для Коли триумфом, чего нельзя было сказать о матери. Она места себе не находила от горя, рыдала месяц подряд. На похоронах она чуть не упала в могилу, но добрые люди поймали ее и оттащили на безопасное расстояние. А она все орала:

  — Саша, вернись, вернись, пожалуйста!

  Через несколько дней Коле пришлось вытаскивать ее из петли. Тогда, разозлившись, он избил мать.

  — Этого тебе не хватает, этого? — кричал он, нанося ей удары по голове, по плечам.

  Мать, заслонившись руками, молча плакала.

  В тот день Коля впервые закурил дома, в присутствии матери. В тот день он почувствовал себя мужчиной в доме и принял ответственность. 

  Отсутствие отца сказалось очень скоро. На дворе царили девяностые. Люди, совсем недавно бывшие свободными гражданами великой страны, вдруг превратились в свору собак, грызущихся за кусок мяса. Росли цены, зарплаты матери с трудом хватало даже на самый минимум. Друзья отца, которые на поминках, колотя в грудь кулаками, вопили, как они будут помогать, не оставят и не забудут, оставили и забыли. Тогда Коля принял единственно правильное, как он считал, решение — плюнув на техникум и на школу, он устроился на пилораму. Работа была не особо тяжелой и не очень сложной. Как следствие, оплачивалась она копейками, и вскоре Коля перешел в грузчики. Там платили чуть получше, но все равно денег было мало.

  А по вечерам, возвращаясь домой, еле волоча ноги от усталости, Коля наблюдал сытые, довольные лица бывших одноклассников, гуляющих с девочками, катающихся на дорогих машинах. И ярость его росла и крепла. При всей ненависти к отцу, Коля начал даже несколько идеализировать его. Пьяный не от пива и коктейлей, а от водки, вечно злой, крепкий мужик, он в сознании Коли стал чем-то противостоящим тому конфетному мирку, что его окружал. Частенько, глядя на очередного задравшего нос мажора, Коля думал: «Если б батя на него разочек рыкнул, он бы в штаны навалил от ужаса!»

  Но были и другие люди. Они тоже разъезжали на дорогих машинах, но были скромнее, говорили зачастую негромко,  но веско. Их знали в лица, их боялись, их почитали. Это были те, кто не стал работать за гроши, но и богатых родителей у них тоже не было. Они пошли другой дорогой.

  Видя это вопиющее противоречие, Коля делал свои выводы.

  Когда ему было семнадцать лет, он впервые ограбил человека. Встретил в пустынном переходе какого-то незнакомого мажора, хорошенько поколотил его (по правде сказать, тому хватило бы и одного удара) и забрал кошелек. Когда, убежав на безопасное расстояние, Коля обследовал свою находку, у него дух захватило. В кошельке у этого слюнтяя было больше, чем мать Коли зарабатывала за месяц. 

  Этот случай определил судьбу Коли. Больше он уже не работал. Такой простой способ заработать денег и выплеснуть свою ярость вскружил ему голову.

  Конечно, появилась куча свободного времени. И, наконец, появились надежные друзья, готовые всегда подставить плечо. Сначала в их компании было трое человек. Втроем было работать проще, чем в одиночке. Трое — Коля, Денис и Димон.  Коле тогда было восемнадцать лет, Денису — двадцать, а Диме всего четырнадцать и поначалу всерьез его никто не воспринимал. 

  Когда Коле было девятнадцать лет, один из прессуемых «мажоров» вдруг выхватил из кармана пистолет и убил Дениса, после чего убежал. Коля и Димон, опешив, с минуту стояли на месте, а потом тоже пустились бежать. Этот случай как-то сблизил их. Появлялись новые люди, шло время. Помимо денег стало возможным забирать мобильные телефоны, что тоже приносило неплохой доход.

  Когда Коле было двадцать лет, ему не повезло. Его нашли по описанию и навесили пять лет. В тот раз они чересчур постарались — сломали парню нос, челюсть и руку. Родители потерпевшего оказались непростыми людьми, и Коле пришлось отсидеть. К счастью, парень не смог больше вспомнить никого из нападавших, а Коля, естественно, никого не сдал, что отнюдь не улучшило его положение.

 На зоне Коля правильно себя поставил и жил неплохо. Через пару лет узнал, что мать таки довела до конца свои попытки расстаться с жизнью — выбросилась с балкона вниз головой. Для Коли, который последние годы все больше отдалялся от нее, это уже почти ничего не значило. Не было ни горя, ни смятения. Может, только чуть сильнее, чем обычно стиснул зубы.

  Все пять лет своего заключения Колян лелеял ненависть к миру. Он ждал, что как только выйдет, отберет у мира все. И — здравствуй, дорогие машины, шикарные особняки и самые сексуальные девки на свете!

  Однако, когда Коля вышел на свободу, все несколько изменилось. Он не мог даже сказать, что, просто в самой атмосфере города, в лицах людей, тенях на асфальте сквозило нечто иное, отличное от того, что было пять лет назад. Коля разыскал свою прежнюю банду и с удивлением узнал, что там теперь верховодит Димон. Тюрьма научила Коляна быстро ориентироваться в ситуации, и довольно скоро он понял, что банда стала действовать осторожнее. Они уже не рыскали, как волки, по своему району в поисках добычи, не избивали до полусмерти первого попавшегося мажора. Теперь парни действовали умнее. Работали в разных районах, и очень редко доводили дело до мордобоя. Оказывается, большинство жертв были настолько мягкими, что их можно было словами убедить дать денег, подарить мобилу.  Один случай особенно запомнился Коляну. Они впятером встретили одного парнишку, и Дима начал с ним разговаривать. Мягко так, спокойно. Мол, сами мы не местные, пацана одного ищем, договорились тут встретиться, а его нету. Дай телефон «на пять сек», я быстро позвоню. Ну чего ты? Ты же нормальный пацан, видно же, что не дура какая-то. О, спасибо, братишка!

  Один из них взял телефон и, набрав какой-то номер, как бы невзначай, отошел за угол дома. Когда через пять минут он не вернулся, вся банда вместе с хозяином телефона бросились его «искать». Но того, разумеется, и след простыл. Коля сам чуть не прослезился, когда Дима начал разоряться про то, что он-де «всегда знал, что это крыса конченая», и что «вот урод, такого пацана реального прокинул». Но финал комедии был еще более фееричен. Димон сказал поникшему парнишке:

  — Ты, короче, будь тут, а мы в ментовку пойдем. Только им денег дать надо. Косарь есть? Они без денег ни хрена не почешутся даже, а за косарь его за час из-под земли достанут.

  И на глазах у изумленного Коляна парень передал Димону тысячу рублей. Потом попрощался с каждым за руку (под непрекращающиеся восхваления его «реальных, пацанских» качеств) и остался ждать. Интересно, долго ли он ждал?

Если до этого случая Коляна несколько задевала необходимость слушаться Диму, который был на четыре года его младше, то теперь он смирился. Дима действительно куда лучше него вертел делами и ориентировался в жизни. Коля же ушел на позиции тяжелой артиллерии. В случае если уговоры не помогали, ему, татуированному, бритоголовому амбалу, достаточно было вдумчиво посмотреть в глаза жертве, чтобы заставить ее мочевой пузырь освободиться. Да и удар с правой у него был самый увесистый.

  Многие из их банды работали. Даже Димон одно время мыкался — то сторожем, то асфальтоукладчиком. Но без образования, без желания работать, все было обречено на провал. Рано или поздно все они возвращались к привычному заработку, большая часть которого пропивалась и прокуривалась в ежевечерних посиделках.

  Один только Коля не пытался найти работу. Его все устраивало, ему нравилась эта жизнь. И этой жизнью он жил пять лет, никому не позволяя нагибать ни себя, ни своих друзей. Так было до тех пор, пока неизвестные отморозки не избили Димона в подъезде его же дома. Кто это был? Кто посмел? Эти вопросы изъели душу Коляну. Нападение на старого друга он расценивал как личное оскорбление, и больше всего на свете ему хотелось отомстить. Даже странное поведение Димона его не переубеждало: месть должна была свершиться и она свершится. А хуже всего было то, что Димон выбыл из игры и теперь приходилось работать без него. Получалось плохо: грязно, неаккуратно и — мало. И все это только усугубляло ярость Коляна.

  В тот день, когда Лена приняла свое судьбоносное решение, Колян, угрюмый, как всегда, возвращался домой. Был поздний вечер, часов одиннадцать, тьма сгущалась. У Коли было плохое настроение и мало денег — всего-то рублей пятьсот. И не хотелось ничего — ни пить, ни курить. Просто вдруг началась какая-то апатия. Вдруг Коля вспомнил, что завтра у Димона день рождения. Это удручило его еще сильнее. В кармане всего-то пятихатка, жить на что-то надо. А как пацану подарок не купить? Ну хоть бы ящик пива, что ли… Надо бы с пацанами перетереть, может, скинуться…

  Потом Коля вспомнил про то, что Дима собирался доучиться в техникуме. Ежу понятно, он хочет уйти. Уйдут и остальные — эти-то вообще еще сопляки, скоро найдут себе какую-нибудь грошовую работенку, и забьют на все остальное. Заведут семьи… Привычная жизнь заканчивалась, и что делать дальше, Колян не знал. В этом, наверное, и крылись истинные причины его апатии.

  Издалека, у подъезда, он заметил девушку, сидящую на корточках. Попробовать зацепить? Все развлечение! Но, подойдя ближе, Коля узнал Нину. На душе у него вдруг потеплело, даже губы чуть тронула улыбка. 

  Нина была Колиной слабостью, отдушиной. К тридцати годам он был совершенно один, и ему, возможно, просто необходимо было о ком-то заботиться, чтобы понимать: зачем-то он нужен на этом свете. Они с Ниной всегда жили в соседних подъездах, но никогда не общались. До отсидки Коля знал Нину еще совсем ребенком, обычной девчонкой, которая прыгала с подругами через скакалку, играла в классики. А выйдя из тюрьмы, Колян с удивлением отметил, что Нина из обычного ребенка превратилась в красивую девушку. Не то чтобы он положил на нее глаз, просто удивился, как летит время.

  А однажды ему посчастливилось оказать Нине услугу. Вечером у подъезда ее зажали двое парней, на вид постарше ее. Как потом объяснила Нина, парни эти были с юридического техникума на Устиновича, неподалеку. Они давно уже пытались подкатывать к ней, но Нина давала им от ворот поворот. А тут эрекция пересилила у них здравый смысл. Как далеко они хотели зайти — осталось неизвестным. Во всяком случае, Нина была напугана так сильно, что даже не кричала. Ее школьный рюкзак валялся в трех шагах. Один парень лихорадочно лапал ее грудь, другой отчаянно крутил башкой с полными ужаса глазами, видимо, считая, что стоит «на шухере». 

  Коля за свою жизнь повидал немало идиотов, и эти были даже не самыми тупыми из всех, так что он не растерялся. Не произнеся ни единого слова, Коля подошел к крутящему головой идиоту и хорошо рассчитанным ударом в челюсть остановил бешеное вращение. Парень, всхлипнув, упал на асфальт без движения. Второй ничего не заметил, зато Нина заметила Колю. В ее глазах он увидел немую мольбу: «Спаси!» И он спас. Второго придурка он схватил за шею, легко, как куклу, оттащил в сторону и пару раз хорошенько приложил лбом о стену. Не прошло и минуты, а двое горе-насильников уже валялись без сознания на расстоянии двух шагов друг от друга.

  С тех пор между Колей и Ниной завязались не то чтобы дружеские, но вполне доверительные отношения. Они здоровались при встрече, иногда разговаривали. И Коля был вполне счастлив, что оказал ей бескорыстную помощь. 

  А техникум на Устиновича они через некоторое время навестили всей толпой и собрали там неплохой урожай. Много было борзых, но они легко ломались старым, проверенным методом — силой.

  — Привет, Нинка, — сказал Колян, отвлекаясь от воспоминаний. — Ты чего тут? Родителей навещала?

  Нина поднялась ему навстречу, морщась от боли в затекших ногах. Коля окинул взглядом ее весьма неплохую фигурку, но не почувствовал влечения. Почему-то он к ней относился не иначе как к сестре. Или дочери. Сложно сказать, ни сестер, ни дочерей у Коли никогда не было.

  — Нет, Коля, я к тебе, — сказала Нина.

  — Ко мне? — удивился Коля. — Что, случилось что-то?

  Нина невесело усмехнулась, и Коля вдруг заметил, что глаза у нее красные, заплаканные. Древняя, неконтролируемая ярость начала закипать в нем. 

  — Кто тебя обидел? — глухим голосом сказал он.

  — Я знаю, кто избил Диму, — сказала Нина.

  Коля тряхнул головой. Ему показалось, что он ослышался.

  — Что?

  — Я знаю, кто избил Диму, — повторила она. — Кажется, ты хотел бы их найти? Я знаю имена, фамилии, адрес одного из них.

  Коля почувствовал, как его губы бесконтрольно растягиваются в хищную, зловещую ухмылку.

  — Говори, — мурлыкнул он, беря Нину за руку. — Расскажи все, что знаешь.



Глава 12


  «Она не придет»
 
  — Придет, она обещала вернуться!

  «Да ты посмотри на себя! Вспомни, в каком говне она тебя обнаружила. Зачем ты ей сдался, дурак?»

  Петя не мог усидеть на месте. Он ходил кругами по комнате, выходил в кухню, несколько раз вскипятил чайник, но чай пить не стал. Заходил в ванную и без всякой цели лил в раковину то горячую, то холодную воду. Потом возвращался в комнату, открывал и закрывал ящики стола, ложился на кровать, чтобы спустя несколько секунд подскочить с нее и возобновить бесконечное движение по квартире.

  — Она не придет, не вернется, — шептал он, глядя на себя в зеркало потухшими глазами.

  — Она же обещала, значит, она придет! — громко говорил он в комнате, стоя перед окном.

  Вдруг он бросился на пол, обхватил руками голову и, раскачиваясь из стороны в сторону, зашептал:

  — Господи, что я делаю? Зачем? Нельзя, нельзя…. Спаси и сохрани… Боже, я не могу, я не стану делать так. Да простит меня… Нет, не то, не то!

  И, встав с колен после этой бессмыслицы, Петя сел за стол. Из верхнего ящика он достал ежедневник в кожаной обложке — дневник. Раскрыв его чуть дальше середины, он начал писать с невероятной скоростью. Хорошая мелованная бумага чуть не рвалась от стремительного натиска авторучки.

  — Все будет иначе, — шептал он, иногда поднимая взгляд к потолку. — Все станет хорошо, да? Все будут счастливы, да? Но не здесь, не здесь…

  И он снова принимался писать. Шелестели страницы. Садилось солнце.

***

  Лена вернулась около десяти. Когда Петя открыл дверь, ей показалось, что она никуда и не уезжала. Ее встретил все тот же счастливый, недоумевающий взгляд.

  — Вот я и вернулась, — сказала Лена, разуваясь в прихожей. — Теперь все. Теперь мы с тобой вместе, и никто не помешает нам.

  Они обнялись и поцеловались. Прижавшись к Петиной груди, Лена закрыла глаза и вздохнула. Она чувствовала, как уходит с сердца тяжесть, как она замещается ощущением счастья и покоя. 

  — Лен, нам надо поговорить, — негромко сказал Петя.

  — Не хочу говорить, — шепнула Лена в ответ. — Просто будь со мной рядом, ладно?

  — Нет… Пойми, я просто до сих пор думаю, что ты поторопилась.

  Лена отстранилась от него. В ее глазах засверкали сполохи приближающейся грозы.

  — Поторопилась? — дрожащим голосом произнесла она. — Знаешь, что я увидела, когда подъехала к этому проклятому «Июню»? Увидела, как твой друг сосется с какой-то девчонкой. О, они совсем не ожидали меня увидеть! У меня даже создалось впечатление, будто я им помешала.

  — Что? — Петя удивленно хлопал глазами. — Миша? Не может быть… Он бы…

  «Он бы рассказал мне», — хотел сказать Петя.

  — «Он бы не стал», да? — засмеялась Лена. — Ты это хотел сказать?

  Петя неуверенно кивнул.

  — Я видела это своими глазами. Не надо меня больше ни в чем убеждать. Твой друг — подонок, и ты всегда знал это.  Извини, это моя вина, что так сложилось, но тебе придется выбирать: или твой друг, или я.

  Лена ждала ответа.  Петя явно боролся с собой, и борьба эта давалась ему нелегко. Но вот он протянул вперед руку и нежно прикоснулся к ее щеке.

  — Ты, — шепнул он.

  — Тогда забудь обо всем! — выдохнула Лена.

  Они обнялись и, жадно целуясь, не размыкая объятий прошли в комнату.

  Через несколько часов Петя лежал в постели. Рядом с ним спала обнаженная девушка его мечты, и на ее губах была счастливая улыбка. Если бы она проснулась сейчас, она бы очень удивилась, увидев, услышав, что ее возлюбленный глотает слезы, глядя в потолок.

  — Слабак, — шептал он, чуть слышно. — Боже, почему я такой слабак?

Но его рука, словно не подчиняясь разуму, продолжала нежно, трепетно гладить волосы, плечи, бедра и спину Елены.


* * *


  Миша мало что запомнил из того, что последовало за паническим бегством Нины. Он доехал до своей остановки, но домой не пошел. Что он делал? Куда делся весь вечер и половина ночи? Неизвестно. Кажется, он шатался по району, заглядывая в самые темные его закуты, словно ища чего-то. Может быть, смерти? Он не знал… Пил ли он? Не похоже. Голова совсем не болела. Курил? Да, и вероятно много. Вся одежда пропахла дымом, голос осип и еще этот кашель…

  Миша осознал себя лишь глубоко за полночь, когда вдруг очутился в своей квартире, за кухонным столом. Только тогда в голове наступила ясность.

  — Блин, — сказал Миша, глядя в окно. — Я все просрал, что мог. Дурак…

  Он закашлялся, горло схватил спазм, и несколько секунд пришлось бороться с приступом тошноты. Когда приступ прошел, Миша встал, налил в кружку воды из чайника и жадно ее выпил.

  — Ну, и что теперь делать? — спросил он у своего отражения в темном квадрате окна. — Я не могу ее потерять, понимаешь?

  Он приблизился к окну и стал водить по нему пальцем, воображая вместо стекла такое любимое лицо Лены.

  — Не-мо-гу, — по складам произнес он.

  Он посмотрел на часы на стене. Половина третьего. Интересно, во сколько она проснется? И будет ли спать после такого?

  — Нет, не сегодня, — задумчиво сказал Миша. — Сегодня она будет злиться. А вот завтра уже немного поостынет. Да, точно. Все девки одинаковые, даже самые красивые. Схожу к ней завтра, выложу все начистоту, и все будет хорошо. Она поймет, она такая. Она все поймет…

  Теперь только Миша ощутил страшную усталость. «Пожалуй, посплю немного», — решил он. Добредя до комнаты, он, не раздеваясь, рухнул на диван и практически сразу отрубился.


***

  Но спал он не долго. Уже в семь утра глаза его открылись и, несмотря на гул в усталой голове, Миша поднялся. Во рту было мерзко, тело ломило, колотил озноб. Выпить? Миша покрутил эту идею в голове и всесторонне одобрил. Выпить сейчас не мешало. Да не просто выпить, а как следует нажраться! А потом будет легче. Одному только пить не хотелось. 

  Миша прошел в ванную, хорошенько умылся, почистил зубы и почувствовал себя, наконец, человеком. Но желание напиться не пропадало. С кем же? Миша перебрал в памяти всех своих знакомцев и товарищей. Нет, не то… Хотелось ведь не просто выпить, хотелось поговорить. А что могли ему сказать эти люди? «Ты, Миша, мужик, я тебя уважаю. А бабы дуры. Забей болт и наливай».

  И вдруг Миша вспомнил о Петре. Да, это, пожалуй, то, что нужно. Он выслушает внимательно, вникнет во все нюансы, а потом начнет говорить. И наговорит столько всякого заумного, что спервоначалу рукой на него махнешь. А потом начнешь задумываться и со временем осознаешь, что говорил-то он правильные вещи. Сколько уже раз так было.

  Миша улыбнулся, вспоминая старого друга. Что-то давненько его не видно. Не звонит даже. Вроде заболел он, что ли… Тоже, чудила, умудрился заболеть летом! Ну вот, заодно и полечимся!

  И Миша, собравшись, вышел из дома. Пете он решил не звонить — устроить сюрприз. Да и чего ему звонить? Все равно сидит целыми днями дома, как сыч! Хоть развеселить его немного, что ли.

  В супермаркете кассирша, женщина лет сорока, скосила на Мишу презрительный взгляд. Восемь утра, а он берет две бутылки водки! Миша хамски подмигнул ей, и кассирша, нервно передернувшись,  тусклым голосом назвала сумму.

  Наконец Миша вышел на остановку, дождался 87 автобуса и, сев на заднее сиденье, надел наушники и включил плеер. Путь предстоял неблизкий — через весь город, до Ветлужанки.


Глава 13

  Неприятный, вибрирующий звук дверного звонка разорвал утреннюю дремоту. Петя поморщился и открыл глаза. Лена лежала рядом с ним, тоже сонно морщась и потягиваясь.

  — Кто это? — спросила она.

  Петя несколько секунд молчал, глядя на нее, словно убеждая себя, что это не осколок сна, не видение, а вполне реальная и осязаемая девушка Лена. 

  — Не знаю, — сказал он. 

  Звонящий не отпускал кнопку ни на секунду. Лена накрыла голову подушкой.

  — Кошмарный у тебя звонок! — донесся из-под подушки ее приглушенный голос.

  — Ты лежи, я пойду разберусь, в чем дело, и вернусь.

  Петя нашел на полу трусы, надел их и, прикрыв за собой дверь, вышел из комнаты. Он подошел к глазку. На секунду его сердце остановилось, а потом зашлось в таком лихорадочном темпе, что Петя испугался, как бы его не разорвало.

  — Чего крадешься, думаешь, я не слышу, что ли? — раздался усиленный эхом подъезда бас Миши.

  Петя хотел отойти от двери, вернуться в комнату, и пусть бы он себе думал, что угодно, но руки против воли повернули ручку замка. Дверь открылась, и Миша шумно ввалился в прихожую. В руке его шелестел и звякал пакет.

  — Ну ты и спать! — воскликнул он. — Я уж минут пять звоню стою.

  Миша стал скидывать кеды, и Петя, опустив взгляд вниз, вторично чуть не пережил инфаркт за это утро. Кожа его покрылась мурашками. Босоножки Лены стояли совсем рядом… 

  Но Миша ничего не заметил.

  — Чего ж ты не предупредил? — сказал Петя, в душе удивляясь своему ровному голосу. Панику ему пока удавалось маскировать зевками. — Я лег поздно.

  — Да и я тоже не рано. Ладно тебе, в морге выспимся.

  И Миша вытащил из пакета две бутылки водки.

  — Ну как? — спросил он, выискивая энтузиазм на лице друга, но не нашел его.

  — У, да ты я вижу еще не проснулся! — проговорил Миша, глядя на кислую физиономию Петра. — Пойдем-ка, по стопочке накатим, для разгону. Хорошо бодрит по утрам. 

  Миша прошел в кухню и по хозяйски упал на табурет. Петя нехотя переместился следом за ним.

  — Закусить-то есть чем? — деловито осведомился Миша. — А то я ничего не брал, у меня сейчас денег в обрез, уволили.

  — Уволили? — машинально переспросил Петя.

  — Ага. Да ты стопки давай. Выпьем, да поговорим, я тебе сейчас такое расскажу…

  — Я не хочу пить, — резко сказал Петя.

  — Ты чего? — удивился Миша.

  — Ничего. Живот что-то… Да и вообще…. Почему ты не позвонил-то?

  Миша усмехнулся, высокомерно глядя на товарища.

  — Да чего тебе звонить-то? — сказал он с покровительственными нотками в голосе. — С тобой только так вот и надо! А если я тебя постоянно встряхивать не буду, так ты и вовсе загниешь в своей берлоге. Чего у тебя там с животом? Выпей, все пройдет.

  — Не хочу, — решительно мотнул головой Петя. — Может, вечером… Давай ты лучше вечером зайдешь, а?

  — А до вечера мне в подъезде посидеть? — нахмурился Миша. — Я, если что, на другом конце города живу. Да чего ты разнылся, как баба? Ну не хочешь бухать — не надо. Давай так, по три стопочки накатим, да я уйду.

  Петя немного помялся, потом пожал плечами.

  — Ну, если только так…

  Он достал из шкафчика над раковиной две стопки, сполоснул их холодной водой и поставил на стол.

  — Наливай.

  — Другое дело, — сказал Миша, открывая бутылку. — А закусить?

  — Так после первой же не закусывают.

  — А вторая?

  — Да нету ничего, Миш.

  Миша вздохнул и наполнил стопки.

  — Ладно, хоть так, — сказал он. — Ну, чтоб хрен стоял и деньги были?

  Они чокнулись и опрокинули по стопке. Петя поморщился. Крепкий алкоголь несколько прочистил ему мозги. «Все будет хорошо, — подумал он. — Стены тут тонкие, Лена все слышит. Если она будет сидеть тихо, все будет хорошо. Мы выпьем еще по две стопки, и он уйдет. Главное, чтобы не заметил босоножки. А, даже если заметит… Что ж, мне уже и девчонку привести нельзя?»

  Успокоив себя такими мыслями, Петя поставил стопку на центр стола. Миша налил снова.

  — Между первой и второй! — провозгласил он.

  — Давай, — согласился Петя.

  Они выпили еще по одной.

  — Так чего там у тебя с работой-то? — напомнил Петя.

  Миша поморщился и махнул рукой.

  — Идиотская история, — сказал он. — У нас с Ленкой… Ну, помнишь Ленку, да?

  Петя, вздрогнув, кивнул.

  — Ну вот, у нас с ней в последнее время как-то не ладилось. Ну, достала она меня немного своими загонами. Как понесет про всякую хрень… Ну, вот как ты тоже, мастер на это дело. Ну вот. Заведется, значит, и хрен ты ее на что другое перетянешь. Ну, в общем, так получилось, что я там, с одной кассиршей из наших закрутил немного. Ну, так, чисто потрахаться, не больше. Понимаешь?

  — Понимаю, — хриплым голосом произнес Петя.

  — Ну вот. А наши, значит, эту тему выпалили, и вчера нам предъявляют: мол, либо ты уходишь, либо она.

  — А почему так?

  — Да нельзя это потому что. Близкие отношения охранника с кассиром — не положено. Так-то, если с умом, то вдвоем можно там много дел сделать. Ну, не важно. Понял, в общем?

  — Ну, понял. 

  — Ну, я и решил — раз сам дурак, всю эту хрень затеял, так сам и расхлебаю. Написал заявление, по собственному. А потом — вообще комедия!

  И Миша наполнил стопки.

  — Прикинь, да, выхожу я из «Июня», тут Нинка, ну, кассирша которая, давай мне на шею кидаться, ты, мол, мой спаситель, мой хороший! А я вдруг смотрю — а рядом Ленка стоит и смотрит!

  Миша сделал театральную паузу, ожидая от друга возгласа изумления. Но Петя молча смотрел на него.

  — И что? — спросил он.

  — «И что», — передразнил Миша. — Мог бы уже сам догадаться. Понеслось: ты, мол, такой-сякой, козел и ублюдок, я тебя больше не люблю, иди ты, Миша, на хрен. Ну прикинь, да, ситуация?

  Миша засмеялся. Теперь вчерашние события и впрямь казались ему даже забавными. Действительно, что такого особенного случилось? Обычное недопонимание, которое очень легко исправить.

  Миша взял стопку.

  — Ну, давай, третью, за…

  Петя потянулся за своей стопкой, но не взял ее. Он отметил, что стандартный Мишин тост «за любовь» прервался на половине. Заметил, что Миша как-то странно замер. 

  — Ты чего? — удивился Петя и поднял взгляд на лицо своего друга.

  Тот смотрел куда-то в сторону кухонной двери, за спину Пети. Петя проследил за его взглядом, и его сердце, только что успокоившееся, снова болезненно припустило во весь опор. В проеме стояла Лена и холодным взглядом смотрела на Мишу. Она даже не потрудилась одеться, только завернулась в простыню, и сейчас, со спутанными волосами и чуть опухшим со сна лицом, она все равно была прекрасна, как никогда.

  — Надо же, какая трогательная история, — спокойно произнесла она. — Значит, извела я тебя, несчастного своими загонами? Прости, пожалуйста, меня, дуру такую. Все никак не могла сообразить, о чем с таким умником говорить можно.

  Ее слова падали в тишину кухни, как камни в бездонный колодец. Ни скрипа, ни шелеста, ни дыхания не доносилось ей в ответ.

  — Ты, наверное, сейчас очень удивлен, — продолжала Лена. — Это ничего. Я вчера тоже сильно удивилась, когда тебя с этой девицей увидела. Я не думала, что тебе до такой степени на меня плевать. А тебе вообще-то удивляться бы не стоило. Потому что если бы ты на самом деле был другом этому человеку, — она кивнула в сторону Пети, — то давно бы уже заметил, что он, в отличие от тебя, меня любит и мои «загоны» его совсем не раздражают.

  Миша медленно перевел взгляд на Петю, и тот не нашел силы его выдержать.   «Если он сейчас на меня бросится, я ничего не смогу сделать,  — думал Петя. — Он меня просто убьет».

  Миша поставил стопку на стол и медленно поднялся. Лицо его налилось багровой краской и, казалось, сейчас взорвется, но Миша держался. Лена вошла в кухню, освобождая ему проход. Миша прошел, не глядя на нее, в прихожую, потом вернулся, забрал со стола две бутылки — одну початую, другую еще нетронутую.

  — Вам тут, кажется, и без того весело, — тихо сказал он.

  В полной тишине он обулся, вышел и так хлопнул дверью, что зеркало в прихожей сорвалось с гвоздя, на котором висело, упало на пол и разлетелось на тысячу осколков.

  — Урод, — тихо произнесла Лена. — Неандерталец! Ненавижу!

  Петя встал с табуретки и обнял девушку. Она охотно к нему приникла.

  — Зачем ты вышла, Лена? — спросил он.

  Она отстранилась и посмотрела на него недоумевающим взглядом.

  — А ты долго хотел скрывать от него все? — спросила она. — По-моему, лучше так, чем лицемерить. Пусть сразу все узнает. Я слышала, как он тут меня грязью поливал. Я не могла это спокойно слушать. Пришел поплакаться! Ты даже теперь не видишь, что он тебя ни во что не ставит? Приперся в девять утра в воскресенье, и хоть бы позвонил, хоть бы спросил, нужен он тут, не нужен ли!

  Лена расходилась все больше и больше. Петя жестом предложил ей сесть, и Лена опустилась на то место, где только что сидел Миша. Правой рукой она продолжала придерживать простынь, левую положила на коленку. 

  — Он не поливал тебя грязью, — начал Петя. — Он просто так видит. Ты видишь ситуацию с одного ракурса, он — совершенно с другого. Вы просто никогда не понимали друг друга, в этом все дело.

  — И что? — Лена посмотрела на него злыми глазами. — Ты теперь помирить нас хочешь?

  — Да.

  Лена застонала.

  — Господи, Петя, да перестань ты уже, пожалуйста! Я не для того пришла к тебе, чтобы потом вернуться к нему. Ты что, так и не понял? Я люблю тебя, дурачок ты эдакий. Я! Тебя! Люблю! Понимаешь? Можешь ты понять, что и ты тоже, как и все люди, достоин счастья, достоин любви?

  — Я понимаю, — кивнул Петя. — Но счастья не будет. Это должна понять ты.

  — Почему ты так считаешь?

  Петя колебался не дольше секунды. Возможно, водка придала ему смелости, но он решился.

  — Пойдем.

  — Куда?

  Петя взял Лену за руку, провел ее в комнату, протащил мимо смятой постели и остановился у книжного шкафа.

  — И что? — спросила Лена, освободив руку.

  — Смотри, — Петя широким жестом объял шкаф.

  — И что? Книги…

  — Возьми любую.

  Лена подцепила за корешок книжку из середины верхнего ряда. Книга сидела плотно, и Лене пришлось упереться рукой в соседние, чтобы достать ее. От движения простыня слетела с нее и Лена оказалась совсем голой. В первый миг она смутилась, но потом преодолела себя. В конце концов, ночью он все равно видел ее во всех ракурсах.

  Книга была у нее в руках.  Лена открыла ее на первой странице и с некоторым удивлением поняла, что это ежедневник. Причем, весьма старый, с покоробленными страницами. Перевернув несколько листов с разнообразной полезной информацией, она, наконец, дошла до рукописного текста.

16. 02. 1996, вторник.
Ненавижу своих одноклассников. Тупые такие. Все время дразнят меня за то, что я веду дневник. Вчера отобрали его и бросили в унитаз. Я его успел спасти. Размокли только последние листы, пришлось их выдергать. Попросил у папы новый ежедневник. Вот, теперь пишу в новом. А больше ничего пока не произошло интересного. Завтра будет экскурсия в зоопарк, и я про нее обязательно напишу.

  Лена подняла взгляд на Петю.

  — Это твой дневник? — спросила она, хотя и так уже все поняла.

  — Да. Все это.

  Лена окинула взглядом шкаф.

  — Все это? — у нее перехватило дыхание. — Господи…

  — Моя Книга Жизни, — усмехнулся Петя. — Я научился читать и писать еще в пять лет. Была только одна большая проблема: я не мог ни на чем сосредоточиться. Бывало, прочитаю простенький рассказик, ну, например, как у Сутеева, знаешь? Про гриб, там, про палочку-выручалочку.

  Лена кивнула и слегка улыбнулась. Мало кто удержится от улыбки, вспоминая эти книжки из далекой-предалекой страны под названием Детство.

  — Я через минуту не мог вспомнить, о чем была история, — продолжал Петя. — Я мог одновременно читать, складывать лодочку из листа бумаги и думать о том, как буду ее запускать, когда пройдет дождь и будут лужи. Рассеянное внимание. И тогда кто-то посоветовал моим родителям научить меня вести дневник. Папа хотел, чтобы я чувствовал значимость этого деяния. Поэтому он не дал мне тетрадку, нет, он принес с работы ежедневник. Их там кипами печатали, для сотрудников, только никто почти ими не пользовался. Вот он и принес один, подарил его мне. Привыкать было тяжело, но уже через пару лет я и заснуть спокойно не мог, прежде чем хоть пару строчек не напишу в свой дневник. С шестилетнего возраста я каждый божий день пишу свой дневник. И все они здесь.

  Петя с любовью погладил корешки плотно составленных ежедневников.

  — Здесь вся моя жизнь. Первая любовь, первый поцелуй, первая поллюция, первый секс… Если, конечно, это можно было назвать сексом… Уход отца, смерть мамы — все. Иногда я некоторые из них перечитываю. Сложные чувства при этом возникают. Когда только начинаешь писать дневник, пишешь в расчете на то, что это кто-то будет читать. И, наверное, лишь спустя годы, ты понимаешь, что пишешь для себя. И тогда текст меняется. Он становится непричесанным, резким, рваным, некрасивым, но искренним. Это потому что он перестает быть объектом восприятия. Ты ни на кого не рассчитываешь и просто выдаешь поток сознания. Потому я никогда и не вел дневников в Интернете. Какой смысл? Никому не будет интересно этого читать.

  — У меня есть сетевой дневник, — тихо сказала Лена. Поставила книжку на место и, подняв простыню, снова завернулась в нее, на этот раз хорошо зафиксировав, чтобы оставить свободными руки.

  — Я знаю,- кивнул Петя. — Я читал его.

  Лена непроизвольно вздрогнула. 

  — Читал?

  — Ну да. Я не мог позволить себе общаться с тобой, но хотел тебя узнать поближе.

  Лена переборола ощущение, будто к ней в душу проникли со взломом. В конце концов, это был ее сетевой дневник. И, значит, он подразумевал читателей.

  — Но ты ведь считаешь сетевые дневники обманом, да? — спросила Лена. — Помнишь, о чем мы говорили в день нашей первой встречи? Что люди стремятся казаться такими, какими они хотят себя видеть.

  — Да, — кивнул Петр. — Словосочетание «сетевой дневник» — это такой же абсурд, как… «публичная интимность».

  Лена неприятно поежилась.

  — То есть, ты и меня считаешь такой… лицемерной… напрашивающейся на комплименты, да?

  Она ожидала, что он смутится, отведет взгляд, начнет выкручиваться, но Петя ни на секунду не замешкался:

  — Нет, — просто сказал он. — Ты не такая. Ты просто жила по сценарию. В той среде, в которой ты существовала, было в порядке вещей вести сетевые дневники, и ты это делала. Не задумываясь, будто отбывая повинность. Тебе не было это нужно и тебя почти никогда не интересовали комментаторы твоих постов.

  — Надо же, — сказала Лена. — Я сама даже никогда об этом не задумывалась. А ты… как будто изучал меня всю жизнь…

  Петя вдруг переменился в лице.

  — Так и есть, — сказал он и протянул Лене руку.

  Она взяла его слегка влажную ладонь, и позволила усадить себя на край разобранной постели. Петя сел рядом.

  — Теперь слушай внимательно, Лена, — сказал он. — И, пожалуйста, пойми: я не хочу обижать тебя, и… я правда очень тебя люблю.

  Лена в ответ сжала его ладонь.

  — Там, — Петя кивнул в сторону шкафа с ежедневниками, — вся моя жизнь. Я писал эту книгу всю свою жизнь, и сам являюсь не только ее автором, но и главным героем.  Понимаешь? Иллюзия власти. Я могу управлять своей жизнью. Если в реальности я влюбился в девушку, которая даже никогда не посмотрит в мою сторону, то там я могу обладать ею, и она будет любить меня без памяти. Не перебивай! Когда-нибудь ты поймешь, и я думаю, довольно скоро. Эта девушка… Пойми, она уже там. Она живет там, так же, как и множество других людей. Она стала главной героиней, и в конце они с главным героем будут счастливы. 

  — Я не понимаю, о чем ты говоришь, — призналась Лена. — Все слишком запутано…

  — Ты поймешь. Пойми и то, что вся моя жизнь — там, а не здесь. Поэтому я и говорил, что я не тот, кто тебе нужен. Я живу в своем маленьком мирке, который сам же себе и создал. И если ты думаешь, что сможешь вытащить меня оттуда, то сильно ошибаешься. Я не переживу перемещения.

  — Я могла бы жить там вместе с тобой.

  Петя усмехнулся.

  — Ирония в том, что ты уже там живешь. И ты счастлива там. Как и я.

  Лена тряхнула головой, и ее прекрасные волосы рассыпались по лицу.
  — Ты меня совсем запутал, — жалобно сказала она. — Если все хорошо, тогда… Что тогда?

  — Ты должна уйти от меня, — просто сказал Петя.

  — Почему?

  — Потому что я не человек. Я вампир из иного мира. И я высосал из твоей души все самое прекрасное, все волшебное и идеальное, чтобы оставить с собой навсегда. Я не смогу быть с тобой здесь. Может, меня хватит на месяц, а может, и того меньше. Я люблю тебя, как волшебную принцессу из сказки, и не смогу любить, как человека. Я не хочу видеть, как на твоем лице начнут появляться морщины. Не хочу видеть, как ты ходишь в туалет, как у тебя начинаются месячные. Я не хочу заводить детей. Не могу сказать, почему так вышло, но в этом мире я безнадежный мертвец. Живой труп. И тебе не захочется жить с трупом. Ты заметишь, как я начну сторониться, избегать тебя, как я перестану тебя любить. А это случится. Я люблю идеал. А никакой человек не идеален.

  Настала тишина. Лена, закрыв глаза, пыталась унять ту бурю чувств, которая бушевала у нее в груди. Ярость, обида, стыд, боль, грусть, надежда и любовь… И вдруг сквозь все это пробился лучик понимания. Лена вздохнула, чувствуя, как по ее щекам потекли слезы.

  — Я поняла, — прошептала она. — Это просто безумие, но я поняла. Наверное, по сценарию, я сейчас должна влепить тебе пощечину, устроить истерику и сбежать, да?

  — Скорее всего, — мрачно ответил Петя. — Прости, что так вышло, но…

  — Я понимаю. Но сейчас я просто не смогу уйти. Извини, что прошу тебя, но можно мне остаться до вечера?

  Петя задумался.

  — Зачем тебе это? — тихо спросил он. — Будет только хуже.

  — Будет лучше.

  Лена обняла его, и он ответил на объятие.

  — Я представлю, что мы в твоем мире. Только вдвоем. Целый день. И пусть все будет идеально. А вечером… Я уйду. Если только что-нибудь не изменится.

   Петя все еще смотрел на нее с сомнением.

  — Может я смогу быть для тебя идеальной еще хоть один день? — шепнула Лена.

  И Петя сдался.

  Последний раз.

  Как последняя сигарета.

  Последняя доза.

Но кто может наверняка сказать, сможет ли он потом действительно остановиться? 




Глава 14

Освежающий потоп
День победы на луне
В потайном твоём кармане
Внеземные чудеса.

Но миром правят собаки
Тебя настигают собаки
Тебя пожирают собаки
И здесь останутся только собаки.

Е. Летов «Собаки»


  Золотистый «Пежо» остановился на пустыре напротив выставочного центра «Сибирь», не доехав до Димы сантиметров тридцать. Дима удивленно оглядывался. Он не помнил, как оказался тут посреди ночи. Воздух был прохладным, но кожаная куртка, которую Дима таскал даже в самые жаркие дни, пока согревала.

  Хлопнула дверь, и к Диме подошла Ирина. У него дух захватило от ее странной, порочной красоты. Казалось, рядом с этим созданием нет места таким понятиям, как гордость и честь. Он мог бы пойти на любое вероломство, любое унижение за одно только право покрыть поцелуями ее стройные ноги.

  — Сигарету? — будничным тоном предложила Ирина, протягивая пачку «Винстон слимс».

  От этого жеста чары словно немного рассеялись. Дима протянул руку и взял длинную тонкую сигарету. Вспыхнул огонек зажигалки и двое закурили. Дима снова повернул голову в сторону «Сибири». На растяжке на четырех языках было написано «Добро пожаловать».

  — Не удивляйся, — сказала Ирина, перехватив его взгляд. — Я сама выбираю декорации, ведь это мой город.

  — Он совсем пустой, — заметил Дима.

  — А мне никто не нужен.

  Они немного помолчали, дымя сигаретами. Дима чувствовал себя лишним, но также он чувствовал, что Ирина специально заставляет его думать так.

  — Я бы не появился тут, если бы ты не захотела, да? — наконец робко спросил он.

  Ирина усмехнулась.

  — Все мужики — как попрошайки, — заявила она с презрением. — Долго будешь пресмыкаться за каждое нежное слово?

  Дима передернулся, его будто по лицу ударили.

  — Да иди ты на хрен, — отвернувшись, сказал он. — Я хочу уйти отсюда.

  Ирина переменилась в лице.

  — Вот поэтому мы и встретились, — сказала она.

  Дима вопросительно поглядел на нее.

  — Там, где ты живешь, идет игра, и ты в ней — просто пешка.

  — Я вышел из игры, — сухо заметил Дима.

  — Это ты так сейчас думаешь. Я знаю, ты хочешь измениться и вылезти из той блевотины, в которой плескался последние годы. Может, поэтому я и решила с тобой поговорить начистоту. Мне тебя жалко.

  — Не надо меня жалеть.

  — Слушай, не выпендривайся, а? — поморщилась Ира. — Если мертвая телка с обалденной фигуркой что-то тебе говорит, то, наверное, это не просто так, как думаешь?

  Диму озноб пробрал от этих слов. Инстинктивно он отступил на шаг.

  — Меня можешь не бояться, — заметила Ирина. — Я относительно безвредна. Но и я здесь просто пешка. А основные фигуры начинают разыгрывать эндшпиль. Я знаю, когда и где я должна быть на своем «пыжике», а будешь ли там ты — зависит от тебя.

  — Я тебя не понимаю. Можешь объяснить проще?

  — Нет. Просто прими как есть: не рыпайся. Я знаю, что ты меня любишь, но поверь на слово, там, в жизни, приятного гораздо больше.

  Дима заметил, что из под ее огромных очков как будто выкатилась слезинка.   Но, может, это ему лишь показалось в темноте.

  — Та девушка, Нина… У тебя есть шанс.

  Дима скрипнул зубами от неприятного воспоминания.

  — Никаких шансов. Она с этим…

  — Она уже ни с кем. И у тебя есть шанс. Ты можешь обрести счастье, если не будешь безвольным идиотом.

  — А если буду? — усмехнулся Дима. Он уже потерял нить разговора, и ему становилось скучно.

  — Тогда будешь со мной, — просто сказала Ирина.

  Дима не успел ничего сообразить, когда она с неожиданной силой, стремительно притянула его к себе и впилась в его губы. Его обдало жаром её тела (Да, теперь она была не просто теплой, а горячей!), но Ира отстранилась так же быстро. 

  — Хорошего помаленьку, детка, — сказала она, подходя к двери машины.

  — Подожди, — переводя дыхание сказал Дима и двинулся следом.

  — Время вышло. «Wake up, Neo. Matrix has you».

  Ирина постучала трижды по стеклу автомобиля, и Дима проснулся.

  Увидев потолок своей комнаты, Дима перевел дыхание. Сердце билось учащенно, и ощущение тела Ирины в объятиях еще было свежо.

  — Блин, что творится с моей башкой? — прошептал Дима, обхватывая руками голову.

  И вдруг раздался стук в окно. Негромкий, но настойчивый. Дима свесился с кровати, нашарил на полу телефон и посмотрел время. Половина восьмого утра. Кто бы это мог быть?

  За окном стоял Колян, дымя «беломориной». Дима, сквозь зубы выматерившись, открыл тугую от нескольких слоев краски щеколду и отворил окно. Сверху упало на подоконник несколько кусочков краски с налипшей древесиной. Поток свежего утреннего возраста пополам с папиросной вонью ворвался в комнату, овеял разгоряченное тело Димона  и унес последние воспоминания об Ирине.

  — Здорово, братан! — негромко произнес Колян. — Матушка спит?

  — Должно быть, — сказал Дима. — Я сам еще сплю.

  — Выходи, покурим. Разговор есть.

  Мысленно сплюнув под ноги от досады, Дима закрыл окно, оставив открытой форточку, надел спортивные штаны и футболку и вышел из комнаты, оставив на полу мобильник. В прихожей он, подумав, надел свою любимую кожанку, решив, что на улице достаточно свежо, обул стоптанные кроссовки и, стараясь не греметь замком, вышел из дома.

  — Есть тема, Димон, — со значением сказал Коля, как только Дима вышел из дома.

  — Что за тема? — хмуро спросил Дима, прикуривая «Винстон».

  — Я выяснил, что это были за уроды.

  Дима удивленно посмотрел на друга.

  — Ты о ком? — осторожно спросил он.

  — О тех козлах, которые тебя в подъезде отмудохали.

  Дима чуть не выронил сигарету, поперхнулся дымом и закашлялся. Коля участливо похлопал его по спине.

  — Как? — просипел Дима, едва смог говорить.

  — Я думал, ты спросишь, «кто».

  — Хорошо. Кто?

  — Дрона помнишь? Ну, Андрюху, жил тут на районе пару лет назад. Кокс еще нюхал.

  — Ага, ну. Он, что ли? — разыграл удивление Дима.

  — Он. И еще один выродок. Миша Громов. 

  Дима на секунду зажмурился, успокаивая ту кашу из мыслей, которая кипела у него в голове.

  — Погоди, — сказал он. — А зачем им это? Ты уверен, что это они? Что им от меня нужно было?

  — Вот об этом мы у них и спросим сегодня, — холодно заметил Коля.

  Оглядевшись по сторонам, он расстегнул пуговицы на своей потрепанной джинсовки и слегка отвел в сторону полу. Всего лишь на мгновение, но Дима успел заметить тусклый отблеск пистолета, заткнутого за пояс джинсов.

  — Ну на хрен! — вскинулся Дима. — Не хочу никого убивать. Коль, слушай, давай уже замнем, а?

  — Во-первых, убивать мы их не будем. Просто напугаем до усрачки и хорошенько наваляем. А во-вторых, тему эту мы не замнем. Понял?

 Глядя в глаза Коле, Дима судорожно сглотнул и кивнул головой. Коля был его другом, может быть, тем самым единственным другом, на которого можно положиться в любой ситуации. Но Дима понимал, что стоит ему только дать слабину, и Коля, не задумываясь, пристрелит его, как собаку. А потом совершенно искренне будет ставить свечки в церкви и выплескивать стопку водки на его могилу в родительский день.

  — Да, — сказал Димон. — Давай. Но не убивать.

  — Никаких убийств, — заверил его Коля. — Зуб даю. Ты думаешь, я забыл, да?

  — О чем? — удивился Дима.

  — Что у тебя днюха сегодня.

  Дима хлопнул себя по лбу.

  — Блин! — сказал он, растеряно улыбнувшись. — Я забыл.

  — А я вот помню. Поздравляю, братан. Как тебе мой подарочек?

  — Отличный, — улыбнулся Дима, надеясь, что Колян не заметит фальши.

  — Ну, пошли.

  Дима остолбенел.

  — Что, сейчас?

  — Да, сейчас. Дрон тут неподалеку живет, на Мечникова, мне тут один знакомый рассказал.

  Дима нерешительно оглянулся на окна своей квартиры.

  — Блин… Мне бы хоть мать предупредить…

  — Не надо, пусть спит. Позвонишь ей через часик, все объяснишь. Да мы   быстро! Там делов-то.

  С тяжелым сердцем Дима сделал шаг от подъездной двери. Потом еще один и еще. И вот они уже вместе шли по дороге.


* * *

  Будучи по семейному положению холостым, а по кипучей натуре — холериком, Андрей, так же известный, как Дрон, не вылезал с подработок. Откуда у него брались силы пахать без выходных целыми месяцами, и что он делает с  такой кучей зарабатываемых денег (зарплата Андрея доходила порой до 40 тысяч, что для подавляющего большинства охранников и продавцов ставило его на одну доску с олигархами) — это для многих было загадкой. Но в любом случае, Андрея очень ценили, так как он никогда не отказывал в просьбе подменить, охотно давал деньги в долг, оказывал кучу разных других услуг и вообще был довольно приятным в общении человеком. 

  Когда его сотовый заиграл веселую мелодию из мультфильма «Чип и Дэйл», было три часа дня, и Дрон внимательно наблюдал за старичком, который, то и дело пугливо озираясь, лихорадочно сновал между витринами. Дрон вздрогнул от неожиданности и, не выпуская старичка из поля зрения, извлек свой новый смартфон из кармана форменных брюк. Звонил Миша. Сердце Андрея неприятно сжалось. Вчерашний инцидент с последующим увольнением Миши был еще слишком свеж в памяти. Тем не менее, Дрон ответил на звонок.

  — Да? — уверенным голосом сказал он в трубку.

  Несколько секунд телефон молчал, и Дрон хотел было уже повторить свое «Да», когда донесся приглушенный голос Миши:

  — Андрюх, ты?

  Андрей поморщился. Миша был, очевидно,  пьян. 

  — Я, кто ж еще? Ты как там?

  В ситуации со старичком наконец-то наступил переломный момент. Думая, что никто его не видит, он сунул под полу пиджака хороший кусок сыра и, как ни в чем не бывало, отправился к кассе. Андрей перевел дух. Дальнейшее — дело техники.

  — Хреново, Андрей! — Трубка хрюкнула — Миша глотал сопли. Дрона чуть не стошнило от этого звука.

  — Догадываюсь…

  — Ты даже не представляешь!

  «Господи, как же он нажрался» — с ужасом думал Дрон.

  — Миш, я тут занят немного. У тебя срочно что-то?

  Из трубки донеслись булькающие звуки, потом чирканье зажигалки. Дрон терпеливо переждал все это.

  — Да, это… Слушай, я вчера в своем шкафчике оставил дубинку. Ну, моя которая. Ну, понимаешь?

  Дрон понимал. Он помнил, как Миша купил себе эту дубинку, после того случая, как им пришлось драться с обезумевшим от ломки наркоманом. Он просто не чувствовал боли от ударов и бросался, как животное, норовя вцепиться ногтями в лицо. Через несколько дней Миша раздобыл себе дубинку со стальным стержнем в основании. «Так надежнее», — доверительно сообщил он Андрею. Но, если не считать избиения Димона, эта дубинка так ему ни разу и не пригодилась.

  — Ага, — сказал Дрон после небольшой паузы.

  -  Вот. Можешь привести сегодня?

  Дрон вздохнул. Рука его машинально сжала небольшой амулет, висящий на шее под рубашкой.

  — Михей, а может, завтра, а? — искренне предложил он. — Ты нажрался, как свинья. Зачем тебе дубинка?

  После небольшой паузы из трубки снова послышался голос Миши. Но он был уже не таким расслабленным. В голосе послышались нотки закипающей ярости.

  — Слышь, ты, праведник. Сделай, как я прошу, или я позвоню сейчас старшему и расскажу о твоем волшебном источнике энергии для работы.

  Рука Дрона судорожно стиснула амулет.

  — Миш, ты успокойся, — понизив голос, сказал Дрон. На лбу у него выступил пот.

  — А я спокоен. Сейчас позвоню начсмены и расскажу ему про твой волшебный амулет.

  Дрон искусственно рассмеялся.

  — Ты же пьяный, Миша. Он и слушать тебя не станет.

  — Может, станет, а может, не станет, — флегматично отозвался Миша. — Не узнаешь, пока не попробуешь…

  Закрыв глаза, Дрон облизнул пересохшие губы.

  — Принесу, — тихо сказал он.

  — Умница. Жду.

  И связь прервалась. Усилием воли Дрон заставил себя вернуться к действительности. Старичок уже стоял на кассе, кассирша пробила весь его товар и что-то спросила. Старичок закивал, а потом, будто спохватившись, выхватил из-под пиджака кусок сыра. Дрон вздохнул с облегчением. Разговор с Мишей настолько выбил его из колеи, что надавить даже на этого помятого жизнью старикашку, для него было бы трудно.

  Дрон направился в туалет и, закрывшись в кабинке, достал из-под рубахи свой амулет. Это была довольно бездарно сделанная дешевка, в виде так называемого «молота Перуна».  Верхушка амулета легко откручивалась. Открутив ее, Дрон секунду-две смотрел на белый порошок, наполняющий молот. Привычным движением он вытряхнул немного на тыльную сторону ладони и торопливо втянул порошок носом, после чего слизнул языком остатки.

  — Поперло! — прошептал Дрон, закрыв глаза и откинув назад голову.

  Как всегда, после дозы, в голове засияло маленькое солнце, мысли зашевелились быстрее. Дрон вытянул руку с «молотом» над унитазом. «Если этот пьяный дебил действительно меня сдаст, лучше слить остатки», — подумал он. Но рука дрожала над унитазом секунду за секундой, а наркотик оставался в амулете. «Ничего он не скажет, — решил Андрей и закрыл амулет. — Все будет ништяк».

  Он, уже совершенно спокойно, помочился, спустил воду и вышел из кабинки, насвистывая веселую мелодию. Ничто, казалось, не могло омрачить такого хорошего дня.


* * *


  В десять часов вечера Дрон, с висящей на плече спортивной сумкой, ощущая нервную дрожь в коленках, нажал на кнопку звонка Мишиной квартиры. Прозвучала какая-то мелодия, а потом наступила тишина. «Его нет дома, — с облегчением подумал Дрон. — Или он спит. Черт, да он еще днем лыка не вязал, а уж теперь-то точно должен был свалиться»

  Но, словно насмехаясь над чаяниями Андрея, с той стороны двери послышались шаркающие шаги. 

  — Мать твою, — одними губами произнес Дрон.

  Щелкнул замок, и металлическая некрашеная дверь чуть приоткрылась. Шаги стали удаляться. Помешкав секунду, Дрон решился принять приглашение. Он дернул на себя дверь и вошел внутрь. В ноздри ему ударил запах водки и курева. Даже не запах — смрад.

  — Миш, это я! — крикнул Дрон, не желая проходить дальше. — Ты дубинку просил, я тут положу, да?

  Со стороны кухни раздалось нечто, что при наличии воображения можно было расценить как «Сюда иди». Разразившись беззвучно трехэтажным матом, Дрон скинул шлепанцы и прошел в кухню. Миша сидел за столом, сжимая правой рукой полный до краев граненый стакан. В другой руке тлела сигарета, пепельница неподалеку была полна окурков.

  Дрон чуть не наступил в лужу, разлитую посреди кухни. Что это было? Вода? Водка? Или моча? Но мочой вроде не пахло.

  — Ты тут разлил чего-то, — произнес Дрон, стараясь выдержать спокойный тон.

  Миша никак не прореагировал. Вытащив из-под стола свободный табурет, Дрон опустился на него и поставил сумку на колени. Руки его судорожно вцепились в замок-молнию. 

  Миша поднес стакан ко рту и, запрокидывая голову, стал медленно пить. Поморщившись, Дрон отвернулся от этого зрелища и еще раз окинул кухню взглядом. В дальнем углу, между газовой плитой и раковиной, поблескивала в лучах солнца груда осколков. Краска на стене была в нескольких местах сбита. Похоже, Миша швырял пустые бутылки в стену. Дрон машинально пересчитал горлышки. Три. Во всяком случае, из тех, что были видны.

  Допив водку, Миша шумно выдохнул и затянулся. Никакой закуски на столе не было, и Дрон содрогнулся при мысли о том, что тот квасит целый день на голодный желудок. Если бы Миша не был таким здоровым кабаном, его уже пришлось бы транспортировать на «Скорой помощи», если не на катафалке.

  Затушив в пепельнице окурок (пара старых окурков при этом вывалилась на скатерть, но Миша этого не заметил), Миша размахнулся и швырнул стакан в угол. От звона разбитого стекла Дрон непроизвольно втянул голову в плечи.

  — На хрен! — прорычал Миша. — В п…ду друзей, в п…ду подруг… А-а-а, блин, угребок, сука!

  Миша треснул кулаком по столу и заскрежетал зубами. Дрон дернулся, и табурет под ним заскрипел. Миша повернулся на звук.

  — А, Андрюша! — улыбнулся он. — Ну что, торчок хренов, как дела?

  — Нормально. Вроде, — нерешительно ответил Дрон. Он сейчас находился где-то на полпути между легким испугом и леденящим душу ужасом.

  — Хорошо, — кивнул Миша. — А у меня вот — хреново.

  — Да я знаю, — участливо произнес Дрон.

  Миша уставился на него тяжелым взглядом.

  — Что ты знаешь? — презрительно спросил он.

  — Ну, это.., — замялся Дрон. — С работы уволили…

  — Да манал я эту работу, понял? — Миша поднялся с табурета, его лицо раскраснелось, глаза сверкали.

  — Миш, ты чего? Ты успокойся, слышь, — лепетал Дрон.

  Миша медленно опустился обратно и уставил в пепельницу потухший взгляд.

  — Этот выродок увел у меня девушку, — сказал он.

  — Дерьмо, — быстро отреагировал Дрон. — Ты его наказал?

  — Я его убью, — спокойно сказал Миша. — Ты принес мою дубинку?

  Дрон, побледнев, вцепился в сумку.

  — Миш, слушай…

  — Ты принес или нет? — взревел Миша так, что Дрон чуть не влип спиной в стену.

  — Ну-ка не ори! — вдруг прикрикнул он, чудом умудряясь скрыть дрожь в голосе. — Успокойся, понял, да?

  Миша, нервно сопя, отвернулся от него. Андрей, ободренный этой победой, продолжал:

  — Ты сейчас пьяный и ты гонишь. Тебе проспаться надо. Выпей побольше воды, ложись и отдохни. А завтра у меня выходной, я до тебя доеду, и мы все обмозгуем. Найдем ублюдка и хорошенько изобьем. Он это надолго запомнит, я тебя уверяю.

  Миша помотал головой.

  — Я сказал, я его убью. Ты принес?

 Дрон облизнул пересохшие губы. Он торопливо прикидывал варианты. Отдавать дубинку Мише ему не хотелось. Но и героически погибать в бою за нее тоже было не очень приятно. Хотя, сам он был тоже не дистрофиком, и результат их с Мишей схватки при прочих равных не был бы однозначно предопределен. А сейчас, к тому же, Миша был мертвецки пьян… Можно было рискнуть. Но стоило ли?

  Дрон медленно расстегнул замок сумки и вытащил дубинку.

  — На, — протянул он ее Мише.

  Тот взял дубинку, осмотрел ее со всех сторон, словно любуясь свежевыкованным клинком, а потом с размаху обрушил на стол. Столешня от удара хрустнула.

  — Зашибись! — воскликнул Миша.

  Дрон решительно поднялся.

  — Ты куда это? — нахмурился Миша.

  — Домой.

  — Ты че, мне не поможешь?

  — Я тебе сказал. Никого убивать я не буду. Вломить — дело святое, но убивать — нет. Раз такой дурак пьяный — иди и делай, что хочешь, а я пошел домой, пока еще автобусы ходят.

  Дрон вышел из кухни, торопливо сунул ноги в шлепанцы и открыл дверь. Миша не догонял его. Лишь когда Дрон уже был в подъезде, из квартиры донеслось:

  — Тогда ты сам сдохнешь. Все сдохнут.

  Дрон сам не знал, почему, но его бросило в жар от этих слов.  


Глава 15


  — Сколько времени?

  — Двенадцать.

  — Блин, мне нужно в техан!

  — Забей.

  — Что значит, забей? Я договорился с людьми, что подойду сегодня, по восстановлению!

  — Немного опоздаешь, ничего страшного.

  Дима с Колей сидели на корточках возле подъезда дома, в котором якобы жил Дрон. Дома его не было. Когда они только подошли, молодая девушка с  таксой на поводке как раз вышла на улицу и Колян успел придержать дверь. Они поднялись на третий этаж и позвонили в дверь. На некоторое время Дима проникся азартом Коляна. Все-таки он еще не забыл то жестокое избиение, адскую боль. Да и загипсованная рука напоминала об этом каждую минуту.

  — Он откроет, ты ему вломи сразу, — сказал он Коле. — У меня рука, блин.

  — Само собой, — согласился Коля.

  Но никто не открыл. В двери не было глазка, поэтому вряд ли Дрон понял, кто пришел по его душу. Значит, его не было дома.

  Они постояли немного перед дверью, позвонили еще раз, постучали. Потом спустились вниз, минут двадцать постояли в подъезде. Потом вышли на улицу, где бестолково слонялись, не теряя из виду подъезд.

  — Жрать охота, — буркнул Димон. — Сколько тут еще сидеть?

  — Сколько надо, столько и будем.

  — Он, может, вообще не придет.

  — Придет. Никуда, сука, не денется. 

  Коля встал и пошел в сторону павильона, стоящего неподалеку.

  — Ты куда? — окликнул его Дима.

  — Поесть возьму.

  Дима вздохнул и закурил еще одну сигарету. Которую уже, за это утро.  

  Во двор выползали мамаши с детьми, бабульки. Радостно припекало солнце. Дима вдруг подумал, какая это тупость. Они полдня сидят тут, на глазах у всех. В случае если дойдет до полиции, их не придется долго искать. Особенно Коляна, он же сидевший, его вообще на раз найдут. Дима не мог не отметить, что он, если бы организовывал все, поступил бы умнее. Во-первых, пришел бы вечером, часов в одиннадцать. Если бы Дрона и не было дома, то можно было бы надеяться, что он скоро появится. А сейчас… Если он работает, то как минимум часов до шести его не будет. А может, и дольше. Что если он вообще на сутках?

  Дима с тоской подумал о техникуме. Может, просто взять и уйти? И плевать на все, у него своя жизнь! 

  Он бросил опасливый взгляд в сторону павильона. Колян был еще внутри. Есть шанс.

  Не веря, что делает это, Дима встал, сделал несколько шагов к дороге. Всего-то пара десятков метров, и он скроется из виду за углом дома. Потом — выйти на Свободный, сесть в автобус и ехать до техана. Дима ускорил шаг. Сердце билось, охваченное страхом и радостью избавления….

    — Димон, ты куда?

  Дима остановился, плечи его поникли. Он повернулся и увидел Коляна, приближавшегося к нему с двумя бутербродами и двумя бутылками пива.

  — Поссать, — буркнул Дима.

  — А, ну давай. Я у подъезда буду.

  Отливая за углом дома под укоризненными взглядами прохожих, Дима понял, что никуда уже не уйдет. Кто-то уверенно поставил пешку по имени Дима на битое поле. 

***

  Впоследствии Лена вспоминала этот день, как какую-то волшебную сказку. Возможно ли, чтобы один единственный день был как целая жизнь? Оказывается, да. Время шло неспешно. Минуты тянулись, как часы. Они с Петей занимались любовью, смотрели какие-то фильмы по компьютеру, пили вино, чай, кофе, ссорились и мирились, плакали и смеялись.

  Но все кончается — и день, и жизнь, и счастье и горе. Зашло солнце. Петя ничего не сказал, но Лена поняла его без слов.

  — Пора, — сказала она.

  — Да, пора, — эхом откликнулся он. 

  Лена проглотила слезы. Встав с постели, она медленно стала одеваться. Очень медленно, чтобы он успел сказать: «Нет, погоди, я передумал!» Но он молчал. Когда Лена была готова, Петя сказал, что проводит ее. Он быстро оделся, накинул спортивную куртку и сунул в карман небольшой ежедневник, который лежал в ящике стола.

  — Дневник? — спросила Лена.

  — Да.

  — Зачем он тебе?

  — Я всегда ношу его с собой. Так спокойнее. Кусочек моего личного мира.

Лена грустно улыбнулась ему.

  — Пошли? 

  — Пошли.

  Улица встретила их прохладным ветерком. До пустынной остановки было не так уж далеко, но дорога шла в горку, так что шли медленно. Петя обнимал Лену за талию, и она доверчиво жалась к нему, ни на что уже не рассчитывая, просто чтобы растянуть счастье.

  — Я никого не полюблю так, как тебя, — задумчиво сказала Лена, когда они дошли до остановки.

  — Я знаю, — сказал Петя, и когда Лена перевела на него озадаченный взгляд своих прекрасных глаз, улыбнулся и добавил:

  — И даже не пытайся!

  Лена против воли улыбнулась ему в ответ.

  — Почему ты такой странный? — спросила она.

  — Не знаю… Как-то так получилось.

  — Может, мне стоило просто треснуть тебе по лбу сковородкой и сказать, что я буду жить с тобой, хочешь ты этого или нет?

  Петя прижал ее к себе и поцеловал в макушку.

  — Может, и стоило. Как знать?

  Они помолчали. Вдалеке показался 53-й автобус. Лена напоследок прижалась к Пете, и он обнял ее, на прощанье.

  — Через несколько дней я пришлю тебе подарок, — шепнул он.

  — Какой подарок?

  — Не скажу. Увидишь. Думаю, ты будешь рада. 

  Автобус затормозил напротив несчастной пары и приветливо раскрыл двери. Водитель явно не спешил.

  — Я люблю тебя, — сказала Лена. — Прощай.

  — И я тебя люблю, родная. 

  Лена вошла в салон автобуса и повернулась к дверям. Еще секунд двадцать, пока автобус поворачивал, она видела такую родную и любимую фигурку на остановке. Наконец она скрылась из виду.

  — Вот и все, — шепнула Лена. — Finita la comedia…



* * *


  Андрею посчастливилось запрыгнуть в 87-й автобус, который уже отъезжал от остановки. Сунув кондуктору транспортную карту, он дождался звукового сигнала считывающего устройства, прошел в конец салона и сел на свободное место. На душе у него было неприятно. Он знал, что стоит только втянуть немного коки, как в голове вспыхнет маленькое солнышко, и все проблемы превратятся в пыль. Но, во-первых, не в автобусе же было это делать, а во-вторых, Андрей начал серьезно беспокоиться из-за этой своей привычки. Он начал нюхать с год назад, когда случай свел его с нужным человеком. Порошок стоил не дешево, но Андрей не жалел денег на жизнь. Он не считал себя торчком. Кокаин просто приятно дополнял его менталитет. Ему, наверное, не понравился бы героин, превращающий людей в заторможенных дебилов. А кокс приятно бодрил, поднимал настроение. Черт, даже Шерлок Холмс не брезговал этим добром, так чего же волноваться?

  Но в последнее время Дрон ловил себя на том, что все чаще и чаще вдыхает белые полоски. Одна — утром, с чашкой кофе, другая — на работе, по приезду. Третья, и, может, даже четвертая — в течение дня. Ну и вечером, само собой. Все это уже требовало серьезных финансовых вложений. Андрей постепенно приходил к мысли, что от наркотика придется отказаться. Пока эта мысль просто крутилась в его сознании, медленно выбрасывая споры. Возможно, когда-нибудь он решится. Но не сегодня. И не завтра. Когда будет пора, он почувствует это.

  Сейчас, правда, Дрона занимало другое. Миша. Парень совсем съехал с катушек, это очевидно. И дай-то бог, если сейчас он свалится на диван и задрыхнет часов на двенадцать. После такого количества выпитого это было бы не удивительно. А если нет? Миша — здоровый бугай, к тому же упертый, телец по гороскопу. Что если он сейчас правда возьмет и убьет этого парня? И что теперь делать ему, Андрею? Надо бы заявить в полицию о своих подозрениях. Но что они смогут сделать? Арестуют Мишку за несостоявшееся убийство, как в том голливудском фильме? Вряд ли. Проведут беседу — это возможно. И в ходе этой беседы может всплыть многое. Возможно, и Андрею придется отвечать на вопросы. Например, зачем он привез Мише дубинку вместо того чтобы послать его ко всем чертям? И что это за необычный медальон у него на шее?

  Дрон через футболку сжал медальон, и от одной только близости к порошку ему стало будто немного легче.

  А даже если вопросов не будет, если все сойдет так, то Мише не понадобится долго думать, чтобы понять, кто его сдал. И что тогда? Дрон похолодел от этой мысли. Нет, будь что будет, но он просто забудет об этой истории. Его она никак не касается. Плевать.

  Успокоив себя так, Дрон подсоединил наушники к телефону и, закрыв глаза, погрузился в какофонию грайндкора. Он любил эту музыку — такую же бешеную, как и сам он, как и сама жизнь.

  Автобус, ехавший через весь Левый берег, никуда не торопился, и Дрон задремал. Свою остановку он чуть не проспал и еле успел выскочить в закрывающиеся двери. Тело не слушалось, ноги были как ватные. Дрон брел через знакомые дворы к своему дому, пытаясь убедить себя, что сразу, как придет, ляжет спать.  Но в глубине души он прекрасно знал, что первым делом занюхает полоску. Также он знал, что то, что он чувствует сейчас — банальный отходняк, ломка. И знал, что можно это перетерпеть. Но не хотел.

  Подходя к подъезду, он увидел двух сидящих на корточках парней. Фонарей рядом не было, так что парни предстали перед ним в виде двух темных фигур, вроде назгулов. Сердце защемил беспричинный страх. «Теперь я уже на измене», — мрачно отметил про себя Дрон.

  Преодолевая страх, Дрон решительно зашагал к подъезду. Фигуры поднялись, будто уступая ему дорогу. Дрон успел подняться только на первую ступеньку, когда сильнейший удар в челюсть повалил его на асфальт. Он не успел даже крикнуть, только прижал ладонь к челюсти. Человек, нанесший удар, коршуном кинулся к нему, уперся в грудь коленом и прорычал:

  — Даже не думай орать, сука!

  Андрей узнал Коляна (да кто же не знал Коляна!) и содрогнулся. До него дошло, что происходит.

  — Пацаны, — хрипло начал было он, но вдруг ощутил во рту металлический предмет. Скосив глаза к переносице, Дрон понял, что это пистолет.

  — Рот закрой, — посоветовал ему Колян. — Вставай и пошли. Димон, ты где?

  — Здесь, иду, — отозвалась вторая фигура.

  Андрей тяжело поднялся и побрел на негнущихся ногах в направлении, которое ему указали.

  — Только не убивайте, — полушепотом попросил он. — Пацаны, пожалуйста, что хотите сделаю. Денег сколько надо, дури — пожалуйста. Хотите — сосать буду. Только не убивайте, пожалуйста!

  «Господи, всего одна полоска, и я бы сейчас крыл их трехэтажным матом! Да они бы обосрались до смерти, если бы только одну полоску!»

  Андрей почувствовал сильный пинок в зад и чуть не упал, но сдержал равновесие.

  — Шагай, сука, ровнее, — негромко сказал Коля. — Не вздумай бежать — застрелю на хрен.

  От этой фразы в сердце Андрея проснулась надежда. Может, все-таки дело ограничится сломанными ребрами и отбитыми почками. Это фигня, это заживет.  Андрей потянулся  было к медальону.

  — Руки по швам! — рыкнул Колян.

  Руки Андрея безвольно повисли вдоль туловища.


* * *


  Дима проклинал все: Бога, Андрея, Коляна, свою слабохарактерность, судьбу. Они просидели возле этого сраного подъезда весь день, до половины двенадцатого. Маме Дима так и не позвонил, так как забыл телефон дома, а у Коляна как всегда был ноль на балансе. Можно было прессануть какого-нибудь лоха и отобрать у него мобилу, но это ненужное палево. Истаяла надежда успеть в техникум, а потом просто наступило какое-то отупение. Диме уже было плевать на все, он лишь хотел попасть домой, завалиться на кровать и хорошенько поспать. Они уже почти собрались уходить, когда этот недоделок Дрон все же появился.

  — Отведем на рельсы, — шепнул Коля.

  И вот теперь они шли через частный сектор, приближаясь к железнодорожным путям. «Пусть это скорее закончится, — думал Дима. — Ввалим ему хорошенько, и домой. Боже, как это все достало».

  Наконец они вышли к рельсам. Здесь было темно, тихо. Хотя совсем рядом находился оживленный проспект Свободный, здесь как будто никогда не ступала нога человека. Это, конечно, было не так. Несмотря на грозный плакат, запрещавший под страхом смерти ходить по рельсам, днем тут постоянно сновали люди. Потому что это был кратчайший путь от Калинина до Свободного. Дима и сам неоднократно пользовался им.

  Они отошли за гаражи, подальше от возможных свидетелей, и остановились. Дрон повернулся к своим конвоиром бледным от ужаса лицом. Где-то неподалеку послышался гудок поезда.

  — Ну что, урод, будешь сосать? — хрипло осведомился Коля.

  — Слушай, давай по-быстрому, а? — чуть ли не простонал Дима.

  Коля не заставил себя упрашивать. Он врезал Дрону под дых, а когда тот согнулся, держась за живот, схватил его голову и с силой приложился коленом по лицу. Дрон упал. Дима увидел, что его нос превратился в кровавое месиво.

  — Давай, — сказал Колян.

  Дима подошел к стонущему и корчащемуся на земле человеку. Первый удар ногой в живот был не сильным, но потом ярость застила ему глаза. Он начал яростно избивать Андрея: пинал в грудь, в лицо, в пах.

  — Нравится, выродок? Нравится? — орал он.

  Дрон, собрав остатки сил, откатился в сторону. Дима, переводя дыхание, остановился, не ожидая никаких эксцессов.

  — Отдохни, сука, я сейчас продолжу! — крикнул он.

  Бог знает, откуда Дрон нашел силы, но он вдруг вскочил на ноги и бросился через рельсы.

  — Стоять! — заорал Колян, выхватывая пистолет.

  Грохнул выстрел — Коля выстрелил в воздух. Дрон вздрогнул, одна нога зацепилась за другую, и он рухнул вперед, на рельсы. Он еще успел приподняться на руках, прежде чем раздался визг металла о металл. Страшный, отчаянный визг резко тормозящего поезда. Никто из них троих не слышал его приближения — до такой степени все были увлечены происходящим.

  — Твою мать, — успел сказать Дима, прежде чем Андрея накрыло громадой поезда.

  Если он и издал какой-то звук, то в визге металла этот звук и утонул. Замедляя скорость, поезд продолжал двигаться, и Дима видел куски мяса, прыгающие между его колесами. Предплечье с кистью вылетело оттуда и упало в нескольких шагах от Димы. Его вырвало. Он упал на колени и обескуражено уставился в лужу блевотины.

  — Бежим! — крикнул Колян и рванул друга за плечо.

  Дима позволил поднять себя и побежал. Тело двигалось легко и свободно. Бежать так бежать, думал Дима, всё лучше, чем смотреть, как человек превращается в груду мяса.

  Они бежали по Красномосковской до Свободного, потом спустились в подземный переход. Прохожие шарахались от них, изумленно пуча глаза. Пробежав через переход, они миновали отделение полиции и, слегка углубившись во дворы, остановились, тяжело дыша. 




Глава 16


Уходят в никуда тревоги и заботы
И кажется весь мир избитым анекдотом
Ни завтра, ни вчера, негласно для согласных 
Четыре колеса — Per aspera ad astra!

Гр. Техника без опасности «Per aspera ad astra»

   Проводив Лену, Петя достал наушники, надел их и включил плеер. «Глеб Самойлоff & the Mattrixx» — поистине сумасшедшие ребята. Петя любил их за это. У него даже мелькнула мысль когда-нибудь купить их альбом, чтобы поддержать финансово, а не просто слушать скачанное на торренте. 

День прошёл, и всё,
Никого нет виноватых.
Всё, что без неё
Оказалось вне понятий,
Дружба — это крест,
Даже если друг скосячит,
Водка — наше всё,
Если б нам на всё плевать, но

Печень все сломала,
Печень так бухала.
Много, очень много…
Печень – задолбала!


  Подходя к подъездной двери, Петя замедлил шаги. Возле подъезда стояла такая знакомая белая «Нива». Петя прищурился, вглядываясь в боковые окна. Кажется, внутри никого не было.
 
 Медленно, не оглядываясь, Петр продолжил свой крестный ход. В наушниках грохотала очередная песня:

Привет! Я знал,
Что очень скоро должен быть финал
Я ждал…

  Если бы не наушники, Петр еще услышал бы свист стремительно рассекаемого воздуха. Может, даже успел бы пригнуться или хотя бы упасть. Но он ничего не слышал, кроме яростной электронной музыки. Все, что он успел почувствовать, это страшной силы удар по затылку. Такой сильный, что раньше, чем боль, все его существо пронзило осознание: от этого уже не оправиться, это конец. Потом – вспышка боли, ужасная, но короткая. И, наконец, темнота. Петр Каштанов упал ничком на асфальт. 

  Миша пинком перевернул тело. Он присел и пощупал пульс. Пульса не было. Тогда Миша быстро ощупал карманы своего друга. Он забрал плеер, в котором все еще грохотала песня «В дверь стучат», пару измятых соток и небольшой ежедневник в черной кожаной обложке. 

  Как бы он ни был пьян, но соображал, что нужно отвести подозрения. Он имитировал грабеж. Другие мотивы, другие следы…

  И вот, наконец, Миша сел в машину и поехал домой. Неисповедимы пути господни! Его ни разу не остановили, иначе, возможно, все закончилось бы куда лучше для него. Но закончилось так, как было суждено. Он добрался до дома целым и невредимым. Выйдя из машины, он с удивлением осознал, как его штормит и удивился, что доехал живым.

***

  Дима сел на металлическую оградку, тянущуюся вокруг газона и неожиданно заплакал.

  — Спокойно, спокойно, дружище, — забормотал Колян. — Надо… Блин, надо выпить. Посиди здесь, хорошо? Я вернусь, понял?

  Дима не реагировал. Слезы текли ручьем, он не мог их остановить. В голове крутилась одна-единственная мысль: «Это конец». Исчезло понятие времени и пространства. Дима не знал, где он, видит ли кто-нибудь его, сколько времени прошло до того, как Колян сунул ему в руку пластиковый стакан с водкой.

  — Пей, — почти приказал Коля, и Дима выпил.

  Коля немедленно налил еще по стаканчику.

  — Давай, Димон, не тормози. Надо нажраться, легче будет. Блин, фигня какая… Но мы-то не виноваты. Сам, дурак, под поезд полез…

  Они выпили. Водка жгла горло, и постепенно Дима задышал ровнее, слезы высохли.

  — Продавщица, сука, — бормотал Коля. — Не хотела водку продавать. После одиннадцати нельзя. Пришлось шугануть ее стволом. Ну, давай еще. 

  Дима, как ошпаренный, соскочил с ограды, смял в кулаке стаканчик и швырнул в лицо Коляну.

  — Ты чего, Димон? — искренне удивился тот.

  — Ты совсем одурел? — заорал Дима. — Ты отмороженный на всю башню выродок, тебе надо было в девяностых подохнуть, какого хрена ты выжил?

  Коля молчал, обескуражено хлопая глазами.

  — Какого ты доковырялся до этого… этого… до Дрона? Я тебе сказал: не лезь, не надо, хрена ты лез до последнего? Что, теперь доволен, гребаный мститель? — Дима сжал кулак левой руки, готовый броситься на Коляна. — А теперь ты ко всему еще и тычешь стволом в лицо продавщице. Ты дебил? Может, пойдешь сразу в мусарню и устроишь там пальбу? Давай, вперед, тут не далеко!

  Коля поставил бутылку на землю и надел на горлышко стаканчик.

  — Димон, ты успокойся, — сказал он. — Мы психанули немного, надо успокоиться и нормально поговорить.

  — На хрен, — мотнул головой Дима. — С тобой я больше говорить не буду. Все. Забудь меня, я тебя знать не знаю. Я пойду домой, а ты пойдешь в жопу, понял? Давай, можешь стрелять мне вслед, мне срать на тебя!

  Дима развернулся и побежал. Водка ударила в голову, сказалась усталость от идиотского дня. Ноги заплетались, снова потекли слезы, застилая мир вокруг мутной пеленой.

  — Димон, погоди! — крикнул Колян, и побежал следом.

  Дима прибавил ходу. Пару раз он чуть было не упал, но добежал до Свободного. Он не хотел спускаться под землю, и побежал прямо через дорогу.

  — Димон, стой! — диким голосом заорал Колян, но было уже поздно. Ситуация повторилась с ужасающей точностью: визг тормозов и удар.

  Тело Димы отлетело на пять метров, ударилось об асфальт и покатилось, нелепо разбрасывая руки по сторонам. Коля, бледный, как смерть, остановился у дороги. Послышался истерический женский вопль с другой стороны улицы. 

  Золотистый «Пежо» с развороченным от удара бампером, тронулся с места и поехал вперед, быстро набирая скорость. Он выехал на встречку, обруливая тело, и вскоре скрылся из глаз.

  Коля побежал прочь. Он никогда еще не испытывал такого ужаса, как сегодня. Но дело было не в том, что он увидел, как человека разорвало на куски поездом. И не в том даже, что его лучшего друга на его глазах сбила машина. Просто когда Коля перевел обескураженный взгляд от тела Димона на машину его убийцы, он увидел там, на пассажирском сиденье…. Димона, целого и невредимого. И Коля мог поклясться, что прежде чем машина уехала, тот высунул в окно руку и показал ему средний палец на абсолютно здоровой правой руке. А рыжая девица за рулем расхохоталась, прежде чем надавить на газ.


* * *


  Мама Димы сидит в кухне за празднично накрытым столом. Ничего особенного — жареная курочка с картофельным пюре, пара немудреных салатиков, да бутылка белого вина. И еще скатерть — чистая, белая, специально по случаю извлеченная из шкафа.

  Она ждет. Эта женщина прожила долгую и не слишком счастливую жизнь. Бог не наградил ее ни большими деньгами, ни великой любовью, ни благодарным потомством. Дима всегда был грубым, непослушным, с самого детства, и мать уже давно отчаялась изменить его характер, достучаться до его сердца. Но из материнского сердца эту слепую, безграничную любовь не выкорчевать никаким инструментом. И она любила сына, даже когда он не приходил домой по неделям, или заваливался пьяный в три часа ночи с оравой друзей и подружек. Они всегда воевали друг с другом — Дима и мама. Но даже в самой яростной перепалке мать любила своего сына и надеялась, что и он ее любит.

  В последнее время Дима начал меняться и мама не смогла не заметить этого. Она искренне радовалась его решению вернуться в техникум, его желанию больше находиться дома. Ей даже показалось, будто сын начал теплее к ней относиться после той жуткой истории с избиением. Но, видно, только показалось. Теперь, сидя одна в кухне, за непонятно для кого накрытым столом, и теребя в руках большую, красивую открытку, которую она надеялась вручить сыну, когда он вернется, она вдруг отчетливо осознает это. Как будто кто-то невидимый склонился к ее уху и шепнул: «Он не придет».

  Она смотрит на часы. Первый час. Уже и день рождения кончился… 

  Не замечая льющихся по щекам слез, пожилая женщина встает и начинает убирать в холодильник праздничные блюда. Ей не хочется есть. Открытку она оставляет на столе, все еще храня уголек надежды. Может, хоть через час, хоть через два — он придет и прочтет те несколько строк, которые она старательно вывела на открытке.

 «Любимый сын! Поздравляю тебя с твоим двадцать шестым днем рождения! Желаю тебе побольше счастливых минут, сильного сердца и светлой головы. Твоя мама»

  Она ложится в свою постель. Тяжело и неохотно приходит сон в эту ночь к несчастной женщине. Но еще тяжелее уготовано ей пробуждение. Через несколько часов зазвонит телефон и ее пригласят на опознание тела собственного сына. Потом соседи заметят, как изменилась Анастасия Макаровна за одно утро. Из дома она вышла пожилой женщиной, а вернулась древней старухой, сгорбленной под тяжестью прожитых лет и обрушившегося на нее несчастья. И никто никогда не узнает, как много дней подряд будет она стоять на коленях перед иконой и молить бога о чуде, как будет обливать слезами открытку с пожеланием сыну сильного сердца и светлой головы.  


* * *
 
 Нина не спала. Она вертелась с боку на бок половину ночи, так что Марина в конце концов не выдержала и включила свет.

  — Нин, ты чего? – сонным, недовольным голосом спросила она.

  — Не спится, — ответила Нина.

  Марина вдруг сощурилась, приложила ладонь ко лбу подруги.

  — Да ты вся горишь! – воскликнула она.

  Нина не ответила. Марина понеслась в кухню за аптечкой, и вскоре уже пичкала Нину парацетамолом. Нина позволила подруге поухаживать за ней, хотя и знала, что это не поможет. Огонь горел у нее внутри.

    — Я сделала страшную вещь, — прошептала она, приняв таблетки.

    — Какую? – спросила Марина.

    — Расскажу… Потом… Завтра… Марина?

    — Я здесь!

    — Пожалуйста, не бросай меня!

    — О чем ты, глупая?

    — Ты же уйдешь к Вите, и все…

  Марина сжала губы.

    — Я никогда не бросаю тех, кто мне дорог, — сказала она. – И тебя не брошу.

   Нина нерешительно подняла руку, и Марина схватила ее.

    — Я тебя очень люблю, — шепнула Нина.

    — И я тебя люблю, дурочка ты моя, — шепнула Марина ей в ответ. – А теперь давай-ка поспим.

   Свет погас и на этот раз Нина действительно заснула. Во сне она увидела Диму. Тот был не один, а с какой-то рыжей девицей, которую Нина никогда раньше не видела. Они вдвоем стояли рядом с золотистого цвета машиной.

    — Ты ни в чем не виновата, — сказал Дима. – Не кори себя. Так просто было нужно.

    — Из-за меня убьют их, — возразила Нина. – Если уже не убили…

    — Все, кому суждено умереть – уже умерли, или умрут в ближайшее время, — вмешалась девушка с рыжими волосами. – Тебе суждено жить. Твой ангел-хранитель рядом с тобой, и дальше твоя жизнь станет светлее. Ты найдешь свое счастье. Только ради бога, подруга, не проеби все к ***м!

   Нина улыбнулась, и все исчезло. Она погрузилась в глубокий сон.

 
Глава 17

  В дверь к следователю просунулось похмельное лицо.

  — Разрешите? — спросило лицо, наполнив кабинет перегаром.

  Лев Георгиевич, молча смотрел на посетителя тяжелым взглядом. Тот, видно, посчитав это за разрешение, просочился внутрь и сел на стул напротив следователя.

  — И? — мрачно сказал Лев.

  — Я убил.., — начал было со слезами на глазах парень, которому на глаз можно было бы дать лет двадцать восемь.

  — Да-да, ты убил и изнасиловал Нефедченко Тамару Юрьевну, — нетерпеливо перебил Лев. — Дальше что?

  Парень удивленно воззрился на следователя и протянул руки, как бы прося заковать его в наручники. Следователь вздохнул и прикрыл глаза. Казалось, что мысленно он считает до десяти, чтобы не сорваться.

  — Паша, — доверительно сказал Лев. — Я сейчас такой уставший, что, даже если сильно захочу, не стану тебя бить. Может, подскажешь какой-нибудь другой способ выгнать тебя отсюда к чертовой матери?

  — Вы не понимаете…

  — Я все понимаю.

  — Я чувствовал ее горло в своих руках, понимаете?

  — Понимаю. Ты уже который раз это чувствовал?

  — На этот раз – точно!

  Лев закрыл глаза и стал массировать пальцами веки. Как же он устал, кто бы знал…

  — Паша, сходи к психиатру, — сказал Лев. — Там тебе помогут. Я не могу помочь тебе ничем. Ты нажираешься в сопли каждый день, а потом тебе кажется, что ты убил девку, на которую у тебя стояк. Все, что я могу сделать — это посоветовать тебе меньше пить и больше дрочить. Все, иди.

  В дверь постучали.

  — Войдите! — крикнул Лев.

  Дверь открылась, и в кабинет вошла очень красивая девушка в легком платье чуть выше колен.

  — Здравствуйте, — робко сказала она. — У меня вот, повестка…
  — А, Елена Дмитриевна? — вспомнил капитан. — Да-да, проходите, пожалуйста. А ты — иди, разговор закончен.

  Паша поднялся со стула, прошел мимо Лены, которая заняла его место, открыл дверь и обернулся.

  — Имейте в виду, я пойду в прокуратуру, — пригрозил Паша.

  — Да иди ты хоть в жопу! — взорвался Лев, и назойливого посетителя как ветром сдуло.

  Лев перевел взгляд на девушку, которая смотрела на него изумленно-испуганным взглядом.

  — Простите, — сказал Лев. — Не обращайте внимания, к нам часто всякие психи заходят.

  Лена пожала плечами, давая понять, что ей абсолютно все равно.

  — Зачем меня вызвали? — спросила она.

  — В общем-то, пустая формальность, — задумчиво сказал Лев, перекладывая бумажки на столе. — Не думаю, что вас еще потревожат, но лично я хотел бы прояснить кое-какие моменты в этой истории.

  — В какой истории? — не понимала Лена.

  — Скажите, пожалуйста, был ли вам знаком молодой человек по имени Андрей Тихонов?

  — Нет, — Лена покачала головой. — Впервые слышу. А что с ним?

  — Попал под поезд в воскресенье ночью.

  — Господи.., — прошептала Лена. — Пьяный?

  — Никак нет. Но в крови обнаружен кокаин.

  Лена недоумевающее смотрела на капитана.

  — Ну, а я тут при чем? Я не езжу на поездах и не употребляю кокаин. И не продаю.

  — Охотно верю, — кивнул следователь и перевернул еще несколько бумажек. — А такой человек, как Дмитрий Сидоров вам не знаком?

  — Нет. Он тоже попал под поезд?

  — Под машину. Насмерть сбит на проспекте Свободный в воскресенье ночью. Водитель скрылся с места преступления, номера, марку машины никто не запомнил…

  — Кошмар какой-то, — сказала Лена. — Но я, правда, ничего не…

  — Каштанов Петр, — сказал Лев, и Лена вздрогнула. Следователь не мог не заметить ее реакции. — Этот, как я понимаю, был вам известен?

  — Петя? Да, конечно. Мы с ним… Но… Господи, а что с ним? — Лена побледнела, как смерть. — Он жив?

  — Увы, — вздохнул следователь. — Забит насмерть тупым предметом, предположительно резиновой дубинкой. В воскресенье ночью.

  Лена поднесла ладони ко рту, ее большие глаза стали еще больше и смотрели на следователя с ужасом.

  — Он был вашим другом?

  — Да, — выдавила из себя Лена. — То есть, нет. Больше, чем другом. Боже… 

  — А в каких отношениях вы состояли с Михаилом Громовым?

  Лена молча смотрела на следователя, даже не моргая. 

  — Покончил с собой, — ответил следователь на ее немой вопрос. — Выбросился с балкона своей квартиры в Солнечном. В понедельник утром.

  Лена шумно вздохнула, почти застонала.

  — Это что, шутка, да? — дрожащим голосом сказала она. — Ну, так же не бывает, не бывает!

  — Я вполне серьезен, — заверил ее следователь. — В отличие от того бреда, что нес тот идиот, которого вы видели, когда вошли сюда, все это вполне реальные смерти. Вы в каких отношениях были со всеми этими людьми?

  Но Лена не сразу смогла говорить. Она успокоилась только минут через пять, после того, как немного выплакалась и выпила стакан воды, предложенный следователем. Но все равно ее сотрясала крупная дрожь, как будто в кабинете было ужасно холодно.

  — Мы с Мишей встречались несколько месяцев, — начала она рассказывать. — Но потом… Я ушла от него. К его другу. Пете….

  — Понятно, — вздохнул Лев. — Обычное, значит, дело…

  — Что здесь обычного? — воскликнула Лена. — Это кошмар…. Но как, кто?

  — Да все проще, чем кажется. Михаил Громов, обуреваемый ревностью, приехал на своей «Ниве», которую, кстати, видели, в микрорайон Ветлужанка и убил Петра Каштанова дубинкой, когда тот подходил к своему подъезду, или выходил из него, трудно сказать. Потом он поехал домой, где всю ночь боролся с чувством вины, а утром покончил с собой.

  — Не может этого быть..., — прошептала Лена.

  — Может. В его квартире нашли орудие убийства со следами крови и отпечатками пальцев. И еще вот это.

  Лев вытащил из ящика стола ежедневник в черной кожаной обложке и положил его перед Леной. У нее из глаз хлынули слезы, и она даже не пыталась их сдержать.

  — Дневник? — захлебываясь рыданиями, спросила она. 

  — Да, — кивнул следователь. — Я его нашел сам и никто о нем не знает. Жертва и убийца — оба мертвы, собственно, даже расследовать-то особо нечего. Так что эту вещь можно передать по назначению. Все равно она не окажет никакого воздействия на ход дела.

  — П-п-по назначению? — переспросила Лена.

  Следователь раскрыл ежедневник на форзаце, и Лена сквозь слезы смогла прочесть крупные буквы, написанные знакомым почерком: «Нашедшие, пожалуйста, передайте этот ежедневник Елене Самойловой», и ее домашний адрес.

  Лена медленно протянула руки и взяла книжку, словно драгоценную реликвию, боясь хоть немного навредить.

  — Сожалею, что все это так на вас свалилось, — сказал следователь, — но я вынужден был спросить. Столько смертей подряд… Можно было предположить, что они связаны, но теперь я вижу, что двое других ни при чем. Вы можете идти, как я и говорил, вас больше не потревожат. Или, быть может, хотите посидеть здесь, прийти в себя?

  Лена не захотела. Прижимая к груди ежедневник, она вышла из отделения полиции, дошла до остановки и дождалась своего автобуса. Всю дорогу она сидела, неподвижная, как манекен, глядя в окно на проплывающие мимо дома, машины, на людей, которые куда-то шли, чего-то ждали…

 Придя домой, она села в кресло и, затаив дыхание, открыла первую страницу небольшого ежедневника…



Эпилог.
Книга, которой не было.

Все, что останется после нас…
Трагикомедия, трагифарс...
Стопка исчерканных ручкой салфеток…
Пара статей в пожелтевших газетах…

В стену вколоченный намертво гвоздь…
Бомж на могиле… (непрошенный гость,
Что нас помянет  глотком бормотухи…)
Женщины-ангелы, женщины-шлюхи…

Кто-то оставит корону на троне…
Кто-то – огарок свечи на иконе…
Кто-то – детей, ятаган и коня…
Что же останется после меня?

А. Захаваев «Все, что останется после нас»


Суббота, 25 июня, 2012.

Утро. Сегодня выходной, но это не приносит мне радости. Черт, иногда хочется устроиться на завод, или на склад куда-нибудь, грузчиком. Просто работать, не поднимая глаз, от зари до зари, чтобы на выходных чувствовать себя человеком. Даже не знаю, приносит ли мне какую-то радость мой образ жизни...  

Вчера узнал, что мой рассказ напечатают в Москве. После стольких лет бития головой об стену — даже никакой радости. Этот рассказ был самым убогим из всего, что я писал, и вот — пожалуйста… А я так и не понял, что нужно делать, чтобы печатали мои рассказы. Неужели писать плохо? Гонорар в долларах. Что-то около пяти тысяч рублей, русским языком говоря. Неплохо, конечно. Но сколько проживешь на эти деньги? Сейчас включу компьютер, — а там — куча ненаписанных статей, которые нужно написать. Вот и никакого выходного. Работаю. И вроде даже нравится. Но в конце, когда получаешь деньги за работу, нет удовлетворения. Просто покупаешь продукты и снова за комп. Как зомби...

Пишу сейчас в новую книжечку. Небольшая, входит в карман. Я ее вчера купил в канцтоварах. Почувствовал вдруг, что хочу именно этот ежедневник. Такие редко встречаются — в коже, и без разметки по дням, просто бумага в клеточку. Наверное быстро закончится, раньше-то я брал солидные фолианты! Недавно обратил внимание, что у меня дома почти нет книг, все читаю с компа. А полки забиты… дневником! Я веду дневник с шести лет! Это семнадцать лет уже, святый боже! Я, конечно, не так часто знакомлюсь с девушками и привожу их домой, но иногда случается. Зачастую они не удостаивают мою "библиотеку" и беглым взглядом. Но вот недавно одна зашла в гости, а я отлучился в кухню, сделать бутерброды. Возвращаюсь, а она стоит и листает мой дневник. И на столике лежит еще два — видно, уже просмотренных. "Это ты написал все?" — спрашивает. А я-то вижу, что книжки она вытаскивала с разных полок, и говорю, как дурак: "Ага. Это мой дневник. С шести лет веду". В общем, мы с ней как-то скомкано распрощались в этот вечер, а потом ее номер стал недоступен. 

Эта страшная привычка переносить всю свою жизнь на бумагу… Кажется, если отнять у меня дневник, то есть, возможность его вести, и я умру. Не представляю дня без строчки для себя — не для заказчика, не для читателя, а только для себя. Может, я и правда шизик....


Воскресенье, 26 июня, 2012.

Специально не писал ничего ночью, чтобы дать остыть воображению. Но нет, ничего не поблекло! В сердце радость и песня! Я никогда еще такого не испытывал. Но по порядку. Вчера вечером позвонил Мишка и предложил сходить в клуб. Я не хотел, но он настоял. К тому же он хотел познакомить меня со своей новой девушкой. Сказал, что у них все серьезно и что, наверное, на этот раз он подумает о женитьбе. В общем, я пошел с ним. А потом появилась Она. Я просто дар речи потерял. Никогда еще мне не приходилось видеть существа более прекрасного! Я имею в виду — абсолютное совершенство. Одни только глаза… Когда смотришь в них, то будто проваливаешься все глубже и глубже. Она на все смотрит искренне, всем своим существом. У нее нет рассеянного, невнимательного, надменного взгляда. На все всегда смотрит, как… не знаю… как будто ей все интересно! И чем больше глядишь ей в глаза, тем отчетливей понимаешь, что растворишься там весь, от и до.

Кажется, она действительно любит Мишу. Как и все остальное. Она смеется, когда он шутит, хмурится, когда он пошлит. Но всегда смотрит на него, так открыто улыбаясь… Она идеальна сама и видит идеал в нем. Страшно, что он этого не понимает. Если так и не поймет, то она разгадает его полностью и просто не сможет с ним быть больше. Не сможет врать, что любит. А если он поймет… Либо он сам все испортит, либо постарается действительно стать идеалом.

Ее зовут Лена. Никогда не любил это имя, но сейчас произношу его с нежностью, оно ласкает слух. Я вспоминаю ее облик и сердце сжимается. Я положительно влюблен в нее! Но она — как ангел. Ее тело прекрасно, но ее совершенно не хочется увидеть обнаженной. Она сияет какой-то совсем иной, не плотской красотой. И обладать ей должен человек, ни в чем не уступающий ей, иначе это закончится трагически.

Ее лицо стоит у меня перед глазами… Я хочу, я должен заполучить ее фотографию! Но как это сделать? Придумал, поищу "В Контакте"!


Понедельник, 27 июня, 2012

Весь день прошел мимо. Сидел и смотрел на ее фотографию. Кажется, даже плакал. Как мне спастись от этого? Ведь она никогда не будет со мной. Даже пробовать не хочу. За что на меня это свалилось? Я же, в принципе, доволен был своей жизнью. И вдруг… ОНА! Я много раз влюблялся… Но это… Она – как икона. Я на нее молюсь.

Лена, читая эти строки, вздрогнула. На глаза ее навернулись слезы, а потом ее глаза расширились, от удивления.

— Что это? – произнесла она.

Но ответа не было. И она, пролистав несколько страниц, принялась читать дальше.


Суббота, 2 июля, 2012

Я полный ноль. Ничтожество. Я не умею разговаривать с людьми, не умею даже развести костра. Все что я умею — это сидеть и записывать всякую хрень. Этим я сейчас и занимаюсь… После отдыха — тягостное чувство. Я лишний, не знаю, зачем вообще Миша позвал меня. Разве что для контраста — чтобы произвести впечатление получше… Я даже раздеваться при нем стесняюсь. У него — мощная грудь, широкие плечи, а я — как в школе был задохликом со справкой от физкультуры, так и остался им. И ведь мог бы, мог! заниматься спортом. Хотя бы отжиматься каждое утро. Но нет. Не занимаюсь и не буду. А если начну, то выдержу максимум неделю. Неудачник. Так с английского зачастую переводят слово looser. Но удача-то тут совсем не при чем. Я — именно лузер, сознательно уничтожающий свою жизнь и не делающий никаких попыток все исправить. Потому что для исправления ситуации потребуется очень много работы, а работы я боюсь. Только вид последнего наркомана, сжираемого СПИДом и жаждой дозы, способен поднять мне настроение — ведь я-то не такой, я чем-то лучше!

  Мне даже кажется, я разучился думать сам, без дневника. За годы выработалась привычка выбрасывать на бумагу все свои рассуждения. А без бумаги и мыслей нет… И кто я? То, что видят люди, или шкаф с дневниками? И то и другое одинаково уныло. Рядом с Леной это чувство становится еще сильнее. Она такая прекрасная девушка… Чувствуешь себя нормально, даже хорошо, и вдруг… С тобой заговаривает она, и ты понимаешь, что у тебя слабый, нерешительный голос, потные ладони, безобразно отросшие волосы лезут в глаза, а все твои великие мысли, которые только что поднимали тебя надо всем человечеством, при высказывании оказываются страшной банальщиной или детской глупостью. И вот ты уже — жалкое чмо, невесть откуда и зачем вылезшее. А что самое скверное — она из жалости продолжает со мной говорить, будто я этого не вижу. И зачем это? Дежурная вежливость? Я не знаю... 

Но самое худшее, это то, что Миша все портит. Он что, не видит, как отталкивает ее от себя? Мне кажется, что одно неосторожное движение, и она уйдет навсегда. Он этого не понимает, или ему все равно. Как он может не видеть, что по какой-то невероятной случайности в него влюбилась самая прекрасная девушка из тех, что живут сейчас на земле?! Это — шанс, единственный, который бывает в жизни. И его очень легко упустить. Наверное, только со стороны это хорошо видно.  В любом случае, он может дать ей гораздо больше, чем мог бы, к примеру, я. Он просто умеет жить. А я могу дать лишь вечное обожание, преклонение… Зачем ей это? Она, в конце концов, человек. 

Это свойственно человеку — сокращать количество возможных вариантов. На самом деле ведь мир огромен. И она не обязана выбирать из нас двоих. Что до меня — я искренне хочу, чтобы у них все получилось. Пусть они будут счастливы, а с меня хватит заставки на рабочий стол с ее фотографией. 

Мысли путаются. Я тоже напился сегодня. Буду спать, хватит выкладывать себя на бумагу.

 И снова Лена стиснула зубы от бессилия. Если бы уже тогда она смогла послушать свое сердце, может, все сложилось бы иначе. 

Теперь она уже не на шутку испугалась, прочитав последние два предложения. 

Она отложила дневник и прошлась по комнате. Мысли в голове путались, но страстное, безудержное желание читать дальше, добраться до конца пересилило. И она смогла преодолеть ужас, когда снова взяла мой дневник и прочитала все вышенаписанное. «Что со мной? – думает она, читая о том, как она только что прошлась по комнате. – Я схожу с ума? Господи, я же читаю о том, что я схожу с ума!»

 Мне жалко ее, но она сама хотела этого, и теперь я должен провести ее через весь этот кошмар. И вот, она снова листает дневник и выбирает произвольно запись. Это


Суббота, 9 июля, 2012

Сегодня, говоря по телефону с Мишей, я сказал случайно одну фразу. Ни о чем таком не думал, и вот… Жизнь — это книга. Вроде фраза не новая, где-то уже слышал подобное, но чем-то зацепило... 

Кто же пишет эту книгу, изо дня в день? Может, все мы, вместе взятые? А если так, то кто же ее читает? И если те, кто пишет книгу, не видят ее, и некому прочитать, то существует ли она вовсе? Но мы-то ведь живем. Значит, есть кто-то один, кто пишет книгу. Бог? А что такое Бог? Бог создал мир, создал всех людей, создал пророка Моисея, вложил ему перо в руку, и Моисей написал свое Пятикнижие. Мы не видели Бога, но мы можем прочесть бытие, где говорится о нем. Прочесть то, что написал Моисей! "И сказал Моисей: да будет Бог! И стал Бог. И увидел Моисей, что Бог — это хорошо". Поистине, так должна была бы начаться библия. Моисей писал книгу о том, как Бог творил Землю. И весь акт творения, первородный грех, убийство Каином Авеля — все это произошло в книге. Там же прошла и вся жизнь Моисея. Так в каком же мире мы живем? Мире библии, или мире, в котором жил Моисей, пишущий библию? Чьи мы дети — Бога или пророка Божьего, который создал и самого Бога? Безумие, софистика...

Но если кто-то пишет книгу жизни, то мы никогда не прочтем ее, ибо сам акт чтения должен быть частью этой книги. Парадокс. Парадокс, который, если принять его на веру, исключает конец света. Потому что, какая бы катастрофа не случилась, останется тот, кто напишет ее. Это сложно изложить на бумаге, мысли путаются, но я представляю все достаточно ясно. Книга — некий предмет, подразумевающий Автора и Читателя. Так и жизнь, должен быть создатель ее и потребитель. В тот миг, когда книга будет дописана, жизнь замрет. А когда кто-то начнет читать ее, жизнь повторится. Кто знает, может, книга дописана миллиарды лет назад, и все новые и новые читатели читают ее, благодаря чему все мы живем снова и снова. Возможно. Но мне кажется, что книга пишется до сих пор. Хотя, мои ощущения тоже часть книги, им нельзя доверять.

Господи, хорошо, что моя писанина никогда не попадется на глаза психоаналитику (надеюсь!), иначе меня могут закрыть всерьез и надолго. Но, ей богу, основной постулат книги, которую я сейчас читаю ("Оружие — слово") начинает в свете моих мыслей играть совершенно новыми красками. "Мир — это описание мира". Возможно, действительно возможно.

А так же возможно, что я просто пытаюсь забить себе голову хоть чем-то, любой хренью, лишь бы она отвлекла меня от размышлений о Лене. Девушке, в которую я влюбился без памяти, и с которой никогда не смогу быть вместе. Эти мысли иссушают душу, и я бегу от них в дебри бессмысленных рассуждений. Слабак. Ничтожество. Это все про меня, приятно познакомиться!

Воскресенье, 10 июля, 2012

Сегодня она меня поцеловала. Мимолетно так, ничего не имея в виду. Это конец. Я приложу все усилия, чтобы больше не видеть ее, пока они с Мишей не расстанутся. Или поженятся… Тогда я лучше соберу в кулак ошметки своих сил и уеду из города. Больше не пойду никуда. Скажу, что у меня грипп. С осложнением. Гнойный отит.

Боже...

Она меня поцеловала. Она поцеловала меня. Я видел ее так близко… я чувствовал ее губы. Ее запах. Она поцеловала меня… Можно бесконечно записывать эту фразу — она себя не исчерпает. Она поцеловала меня! Она поцеловала меня!!!

Хочется напиться или покончить с собой. Хочется курить… У меня есть немного денег. Возьму сигарет. Блок. И водки.

Она поцеловала меня, Боже!

Да, тогда мне казалось, я схожу с ума. Но я не сходил. Я просто был так сильно влюблен. Так сильно, что не мог этого сдержать, и любовь рвалась из меня, разрывала меня. Но вся она теперь здесь, и Лена это знает. Она нетерпеливо скользит взглядом по строчкам, не мучая уже себя непосильными вопросами.

  — Да что же это? – восклицает Лена. – Я ничего не понимаю! Это сон?

  И, опустив взгляд на страницу, читает: «Да что же это? – восклицает Лена. – Я ничего не понимаю! Это сон?»

  — Господи.., — шепчет она.

  Теперь, кажется, до нее постепенно доходит, что случилось. Она еще не совсем поняла, но близко, очень близко.

  — Что я поняла? – недоумевает Лена. – Я боюсь, я не понимаю, что происходит! Петя, если это ты, если ты здесь, скажи мне, что это значит?

  «Я сошла с ума», — вот как она думает.

 Не бойся, родная, я здесь, и ты не сошла с ума. Ты поймешь, что все это значит, когда придет время. А пока… Тебе ведь интересно, что случилось со мной? И с Мишей? Перелистни несколько страниц, дорогая. Да-да, вот здесь, прямо где


Воскресенье, 17 июля, 2012

Только что ушла Лена. Я позволил себе зайти с ней так далеко, что это становится опасным, и в первую очередь – для нее. Она уехала, чтобы расстаться с Мишей, так она сказала. Я надеюсь, она солгала и не вернется. И боюсь этого. Что если так? Я умру. Не могу устоять перед искушением. Мне хочется быть с ней и любить. Но не могу. Я должен ей объяснить, кого она полюбила. Но я схожу с ума, и это все… Нет больше ничего. На моих глазах растворяется комната. Сейчас я нигде. Меня окружает ничто. Есть только я и мой дневник. И как мне создать все? Но он есть. Боже, куда пропал весь мир? Неужели это все я? Быть не может… Бред, бред…

Да будет свет!

Обалденно, он зажегся.

Теперь хочу небо и землю. И пусть… Пусть все станет таким, как я помню. Но сначала нужно принести жертвы.

Ты говоришь со мной, Господь? Я слышу твой глас и трепещу. Поистине ты милостив, раз не бросил меня в геенну огненную! Я знаю все и сделаю, как должно. Спаси и сохрани, ибо я верую.


Тот же день, позже.

Я проводил ее. 53-й автобус, на который она села, скрылся из виду, и вот я иду к своему дому. На душе так погано… Но я делаю то, что должен. «Как он умудряется писать в темноте на ходу?» — думает Лена, как будто это самое удивительное. Ты опять вздрагиваешь, родная? Не бойся, я с тобой. Собери силы и смотри, сейчас тебе станет еще страшнее, но ты выдержишь.

Я достаю наушники, надеваю их и включаю плеер. «Глеб Самойлоff & the Mattrixx» — поистине сумасшедшие ребята. Люблю их за это. Мелькает мысль: может, когда-нибудь куплю их альбом, чтобы поддержать финансово – а то слушаю скачанное на торренте. 

День прошёл и всё,
Никого нет виноватых.
Всё, что без неё
Оказалось вне понятий,
Дружба — это крест,
Даже если друг скосячит,
Водка — наше всё,
Если б нам на всё плевать, но

Печень все сломала,
Печень так бухала.
Много, очень много…
Печень – задолбала!


Ты прав, Глеб, прав, как никогда. Ты умеешь писать песни, которые подходят к любой ситуации, за это тебе спасибо. Ты – поэт.

  Но все кончается. Кончается песня, кончается дорога. Я подхожу к подъезду и вижу неподалеку белую «Ниву». Но в ней пусто. Конечно. Он подойдет сзади. Ведь ему не захочется смотреть мне в глаза.

  Я непроизвольно замедляю шаги. В наушниках грохочет очередная песня:

Привет! Я знал,
Что очень скоро должен быть финал
Я ждал…

  А в следующий миг – страшный удар по затылку, и звуки исчезают, перед глазами темнеет, и я падаю на асфальт мертвым. 

  — Нет! – вскрикивает Лена. По ее щекам струятся слезы, но это еще не все.

  — Не все? Но… Ты же умер!

  Да, умер. Это было, кстати, довольно неприятно. Чудовищная боль, знаешь ли. Но продолжим.

  И Лена продолжила читать.

  Миша пинком перевернул тело. Он присел и пощупал пульс. Пульса не было. 
Тогда Миша быстро ощупал мои карманы. Забрал плеер, в котором все еще грохотала песня «В дверь стучат», пару соток и дневник, который сейчас у тебя в руках. Как бы он ни был пьян, но соображал, что нужно отвести подозрения. Он имитировал грабеж. Другие мотивы, другие следы…

  И вот, он сел в машину и поехал домой. Неисповедимы пути господни! Его ни разу не остановили, иначе, возможно, все закончилось бы куда лучше для него. Но закончилось так, как было суждено. Он добрался до дома целым и невредимым. Выйдя из машины, он с удивлением осознал, как его штормит и удивился, что добрался живым.

  — Надо поспать, — сказал он сам себе.

  Он поднялся на пятый этаж на лифте и вошел в свою квартиру. Она показалась ему очень пустой и враждебной. Но Миша не любил предаваться лирике. Он умылся холодной водой, попил прямо из-под крана и рухнул на кровать в комнате. Но слишком много было в крови спирта. Голова кружилась, начинало тошнить, и как бы ни хотелось ему спать, спать он не мог. Сматерившись, он включил свет. На глаза ему попался ежедневник, который он вытащил у меня из кармана. Он поднял его с пола, куда швырнул со всем остальным украденным добром, и, раскрыв на первой странице, начал читать. Ему, похоже, было все равно, что читать, лишь бы занять чем-то сознание, пока организм перерабатывает алкоголь. Сначала получалось неплохо, он машинально дочитал даже досюда, а потом вдруг отбросил дневник и побежал в туалет, где его вырвало.

  — Что за хрень? – прошептал он, проблевавшись.

  Но он, видимо, решил, что это все померещилось спьяну. Вернувшись в комнату, он поднял дневник и прочитал на раскрытой странице:

« — Что за хрень? – прошептал он, проблевавшись.

Но он, видимо, решил, что это все померещилось спьяну. Вернувшись в комнату, он поднял дневник и прочитал на раскрытой…»

   С воплем Миша швырнул дневник в дальний угол комнаты. Его била крупная дрожь, зубы стучали. Он побледнел как мел. Теперь он начал бояться. Начал шептать молитву: «Отче наш, сущий на небесах». И шептал ее до тех пор, пока не осознал, что читает слова молитвы со страницы дневника.

   Взревев, как животное, он разорвал маленькую книжку на две половины, а в следующий миг уже читал в совершенно целой книжке: 

«Взревев, как животное, он разорвал маленькую книжку на две половины, а в следующий миг уже читал…»

   Это – жизнь. Это – книга. Ее никогда не было. И никогда не будет. Потому что никому не дано ее прочитать, и написана она никогда не будет.

   Миша продержался ночь. Он метался по квартире, как раненый зверь, закрывался в ванной, вызывал у себя рвоту, пытался заснуть, но раз за разом находил себя сидящим с дневником в руках на своей постели. Под утро он сжег дневник посреди ковровой дорожки. А потом прочитал: «Под утро он сжег дневник посреди ковровой дорожки».

   Все это не могло длиться долго. В семь утра Миша, с седыми от пережитого ужаса волосами и нервным тиком вышел на балкон и прыгнул вниз. Уже когда он подлетал к асфальту, его охватила паника. Но боялся он не смерти, а того, что в момент падения вдруг окажется сидящим на кровати и читающим про свою суицидальную попытку.

   Но обошлось. Ему была дарована смерть, которой он так жаждал. В конце концов, не так уж он был и виноват, Лена. Просто твоя любовь обернулась проклятием для него, так же как моя – проклятием для тебя.

   Лена долго молчала, перечитывая последние строки.

    — Так что же? – спросила она. – И для меня теперь один выход – покончить с собой?

   И тут из прихожей раздались шаги. Лена вздрогнула, как будто что-то еще могло ее напугать в этот день. Она повернулась на звук и на миг лишилась дара речи. Перед ней стоял Петя, такой же, каким она его запомнила, и улыбался.

    — Не обязательно, — ответил он на ее вопрос. – Ведь жизнь гораздо лучше смерти.

   Она поднялась ему навстречу. Ноги ее дрожали и идти она не могла, поэтому Петя торопливо шагнул к ней и подхватил, прежде чем она упала. От его былой неуклюжести и робости не осталось и следа. Он стал словно другим, хоть и остался таким же, как раньше. Будто стал таким, каким хотел быть всегда.

   Они поцеловались. Лена узнала, вспомнила его губы. Буря сомнений, бушующая у нее в груди, постепенно успокаивалась. В конце концов, какая разница? Разве так уж важно, что происходит, если прямо сейчас она счастлива? «Может, я просто заснула, читая дневник», — подумала Лена.

    — Ты не спишь, Лена, — сказал ей Петя.

    — Откуда ты знаешь, о чем я думаю?

    — Потому что это все еще МОЯ книга жизни. Но я хочу сделать ее нашей.

    — Как?

    — Очень просто. Смотри.

   Он взял свой дневник и прошел с ним к компьютерному столу. Взял ручку из органайзера Лены и жестом подозвал ее к себе. Она приблизилась и склонилась над наполовину исписанной страницей.

    — Возьми ручку, — сказал Петя.

   Лена повиновалась. Сверху ее руку мягко обхватила ладонь Пети.

    — Давай.

   И вместе они написали:

   «С тех пор Лена с Петей стали жить вместе. Странная судьба. Но, может, не более странная, чем любая другая. Они вместе поужинали, потому что уже наступил вечер. Вместе легли в постель и добрую половину ночи провели в объятиях друг у друга. А новый день встретил их новыми делами и возможностями. Жизнь продолжалась, кипела, бурлила. И счастье было в этой жизни так же близко, как и горе…


Весна – лето 2012 г.