Пролетая над гнездом хохлатки

К читателю
              Я долго размышлял, стоит ли предавать гласности содержащуюся здесь информацию. За  время этих размышлений  изложенные в заметке факты стали настолько очевидны всем, что уже не просто утратили  сенсационный характер, а и  вовсе превратились в банальность. Честно признаюсь, что сегодня мне уже решительно нечем удивить Вас, дорогой читатель. И  цель данной публикации, на которую я всё-таки решился, — просто  реабилитироваться,  показав  тем немногим моим знакомым, которых я в своё время заинтриговал, что это был не блеф с моей стороны, и  я   действительно обладал материалом, который — публикуй я его по мере того, как эти события происходили, —  был способен заставить Вас, подобно мне, с волнением дожидаться подтверждения или опровержения изложенного.
              Что можно здесь добавить? Разве что извиниться перед Вами за несостоявшуюся  сенсацию. Прошу и рассматривать эту публикацию как попытку  такого извинения.
 
 
Михаилу --
   рассказчику, строго соблюдающему принцип:
 описывать только реальные события.
 
 
            Мы познакомились ещё в старших классах. Учились в разных школах, но было много вещей, которые нас тогда сближали.  Как я, так и Александр (назову его этим вымышленным именем, потому что не позаботился заручиться его разрешением на обнародование настоящего) писали стихи. Немного играли  на музыкальных инструментах. Любили джаз, «Битлз», слушали ночами вражеские «голоса», тайком почитывали то, что попадало  в руки из «самиздата». Ухаживали за девочками, пробовали с ними лёгкое вино. Летом прыгали в воду с «тарзанки». Зимой совершали лыжные походы, по пути подкрепляясь трескучим, ломким как пластмасса на морозе шоколадом,  запивая его водой из рыбацких лунок, которую черпали кулёчками, свёрнутыми из фольги из-под того же шоколада.  Любили  мир и увлекались всем, что только в нём обнаруживали.
              Это была его идея – научиться работать с маятником и  рамками. Он притащил откуда-то старую – ещё дореволюционную – книгу, и мы стали упорно её изучать, пытаясь следовать содержащемуся в ней практикуму. Занимались этим на даче у  дальних родственников. В те времена дачные домики строили из подручных (я бы даже сказал «подножных») материалов, и  посёлок снаружи выглядел как «городок протеста». Изнутри точно так же. Когда шёл дождь, мы накрывали книгу своими телами и не смели пошевелиться. Ни одна просочившаяся сквозь ненадёжную крышу капля не должна была попасть на драгоценные страницы!
              Александр преуспел в  занятиях  гораздо больше, чем я.  На третий или четвёртый день он точно указал место повреждения скрытой электропроводки, что дало нам возможность быстро починить её и продолжать занятия даже после захода солнца. Из ста попыток  он  в 98 правильно указывал, какую карту я вытаскивал перед ним из колоды, в то время как мой  результат никогда не поднимался выше 70-ти. Не лучшим (для меня) был  «счёт» и в соревнованиях по определению  количества спичек в закрытом коробке,   «живого-мёртвого» по фотографиям и других подобных упражнениях.  Он нашёл соседу Макару Васильевичу  ящик с инструментами, который тот осенью закопал на участке, чтобы спрятать от воров, а весной в силу своего преклонного возраста решительно не мог вспомнить точное место, где закопал. Но самым «солидным»  из  тогдашних достижений моего приятеля было следующее. Работая с картой, он обнаружил  почти в самом центре нашего города плотный сгусток неоткрытой информации. Мы долго ломали голову, пытаясь сообразить, что это такое и где в точности оно находится. Только присущая ему добросовестность помешала тогда известить об этом открытии учёный мир города. Он считал, что эти данные следует перепроверить, используя другие приёмы. А какие именно – ни он, ни я тогда не знали. Каково же было наше изумление, когда однажды, по прошествии многих дней, мы увидели, что открытый Александром сгусток изменил свои свойства! Он приобрёл некую подвижность, размытость контуров. Но главное – и это было видно даже в самом первом приближении – информация утратила свойство «неоткрытости». Прошло ещё какое-то время, и мы прочли в газетах о том, что на чердаке краеведческого музея был случайно найден склад фотопластинок, после проявки которых оказалось, что на них запечатлены уникальные сцены, относящиеся к истории Гражданской войны в нашем крае. Журналисты окрестили находку «Клад комиссара», и впоследствии наш местный писатель-краевед написал об этом книгу (1). Но для нас во всей этой истории главным было, конечно, то, что таким образом был однозначно подтверждён факт открытия, сделанного Александром. Если бы не его щепетильность, то «Клад комиссара» был бы обнаружен почти на год раньше.
              Мы закончили школу. Я поступил в политехнический, он в медицинский, и наши встречи стали гораздо более редкими. Случайно столкнувшись у кинотеатра, в научной библиотеке или просто на улице, мы наспех обменивались новостями. При этом он никогда не упускал случая похвастать каким-нибудь очередным достижением.
              — О, старик, — говорил он как бы между прочим. – Я тут поработал с дядькой и так удачно ускорил ему срастание бедренной кости! Все доктора обалдели. Кость срослась на месяц раньше, чем положено!  И без всяких осложнений. Аж самому удивительно!
              — А…  Где он умудрился поломаться-то?  И вообще, я что-то не слышал, что у тебя есть дядька.
              — На горных лыжах покатался. А слышать ты, конечно, не слышал: он в Нальчике живёт.
              — Так ты в Нальчик смотался? Ну, ты орёл!
              — Никуда я не мотался.
              — А как же…
              — По фото. И по анатомическому атласу, наложением.  Ну, бывай!
              И, наскоро дёрнув меня за кисть руки, он бежал к подошедшему троллейбусу, в очередной раз заставляя меня устыдиться. Он-то продолжал заниматься всерьёз, а максимум, на что ещё, вконец разленившись, отваживался я, — это отыскать на экзамене «хороший» билет.   
              Распростившись с Александром, я в очередной раз давал себе слово с завтрашнего же утра в полном объёме возобновить занятия…  и вспоминал об этом лишь при следующей нежданной встрече.
              — Ну-у, старик! —  недовольно тянул он, заметив, как  я вытаскиваю из кармана замурзанный носовой платок.  – Ты совсем уже потерял форму. Ринит? Это же делается «на раз»!
              Он щёлкнул пальцами перед моим носом и по обыкновению молниеносно исчез. А я, спеша на лекции, с изумлением замечал, как с каждым шагом дыхание становится легче и свободнее. И, сдавая пальто в раздевалку, уже думал о чём угодно кроме своего ринита по причине полного отсутствия такового.
              Для меня не стало неожиданностью то, что он выбрал специальность психиатра. А когда по городу  прошёл слух, что какой-то студент-медик излечил женщину от неизлечимого недуга, после чего она вышла замуж за француза и уехала с ним за границу, я ни секунды не сомневался в том, что этим студентом был Александр.
              — Понимаешь, старик, — говорил он в ответ на мои расспросы, которым я подверг его при очередной встрече. – Современная психиатрия такова, что мы, например,  называем одним словом «шизофрения» несколько десятков болезней, настолько разных, что некоторые из них, как говорится, друг с другом даже рядом не лежали.
              — Неужели несколько десятков?!.. 
              — А может быть, и сотен, — успокоил он меня.
              — Но как же...
              — А вот так.
              Он посмотрел каким-то совсем новым для меня  взглядом – так, что глаза его засветились как отражатели бело-лунного светофора, который ещё можно увидеть  кое-где в городах.
              — Анамнез, лабораторные исследования, разные там рентгены, эндоскопии.  Вот и всё, чем располагает наука. А этого  крайне недостаточно. Надо видеть… А видят все по-разному. И у этой девки была така-ая гадость!
              — Порча?
              — Да шут её знает. Как хошь назови: хоть «порча», хоть какой-нибудь там  «венец безбрачия». Суть не в этом. Эх, жаль, что ты не медик! Вдвоём бы посмотрели. Ну, бывай.
              Он сунул мне ладонь и, уже отойдя на пару шагов, остановился и повернул голову.
              — Самое дрянное – то, что эта «лярва» запросто может к ней вернуться. И я так и не понял, как можно этого избежать.
              — Как! Разве ты её не уничтожил?
              — Да уничтожил! – махнул он досадливо рукой. – Уничтожил.
              Он помолчал и промолвил, глядя куда-то в пространство.
              — Дело в том, что она их сама рожает.
             
              Через несколько лет по городу прокатились слухи, что некая женщина (2),  сделавшая, казалось бы, очень удачную партию, выйдя за иностранца и шикарно проживая за границей, неожиданно вернулась. Встречаясь со старыми знакомыми, вела длинные бессвязные, путаные разговоры. Кончилось тем, что глубокой осенью она вышла из дома полуголой под ледяной дождь, гуляла в таком виде по главным улицам, была схвачена и принудительно госпитализирована.
 
              После того памятного разговора мы с Александром не виделись довольно долго. Говорили, что он женился и перебрался в Москву. Я, успев пожить на Дальнем Востоке, отслужить в армии и жениться, вернулся в свой город, окончательно  убедившись  в том, что он-то как раз и есть лучший город земли. Шла  перестройка, и жить становилось всё интереснее.
              С Александром мы столкнулись в кассах предварительной продажи билетов: я собирался в служебную командировку, а ему следовало возвращаться домой, в столицу. Вкратце ознакомив друг друга с произошедшими за эти годы изменениями, мы незаметно перешли к последним событиям.
              — Ну, как тебе Рейган (3)? – без всякой задней мысли  поинтересовался я (как раз в эти дни проходил его визит в Москву, широко освещавшийся нашим ТВ).
              — Знаешь, — неожиданно сказал  он. – Ему грозит «Альцгеймер». Если, конечно, он до него доживёт.
              — Иди ты!
              Я был поражён: настолько прогноз моего приятеля не вязался с молодцеватым, подтянутым и, казалось, олицетворяющим бодрость и здоровье образом этого президента-артиста.
              — Как ты это увидел?
              — Ну-у, брат!  Уж ты-то получше других должен знать, что чаще всего на этот вопрос ответить невозможно. Конечно, если не выдумывать и стараться быть абсолютно честным.
              С этим нельзя было не согласиться. Я и сам чувствовал, что задал неуместный вопрос.
              — Но тебе, — продолжал он, — «как любимому сыну лейтенанта Шмидта» (4), я могу сказать то, что в данном случае знаю совершенно точно. Это – в какой момент я увидел то, что увидел. Зацени! Ведь это тоже в большинстве случаев определить нельзя.
              — Ну, это ещё неизвестно: будет ли…  — попытался я стащить его с «броневичка».
              — Сто процентов.
              Его голос звучал в несколько раз уверенней, чем обычно, и меня вновь кольнула ревность к успехам, которые сделал мой приятель на выбранном поприще.
              — Ну, и когда?..  – протянул я как можно небрежнее. – Когда же ты это увидел?
              — Если тебе интересно, — слегка повыпендривался он, — то слушай. Помнишь, во время прогулки по Красной площади его спросили, считает ли он по-прежнему Советский Союз  империей зла. Помнишь?
              Этот момент я помнил очень хорошо. Тщетно стараясь догадаться, что же такого необычного тогда случилось, и решительно не находя ничего, я раздражённо воскликнул:
              — Да чего там помнить! Он ответил «нет». Только и всего.
              — Не знаю, — пожал плечами Александр. – Но в том, как он это сказал, как  посмотрел, как при этом дёрнулась аура…  Словом, стопроцентный «Альцгеймер».
              Я распрощался, уверенный в том, что на этот-то раз мой самонадеянный приятель наконец  потерпит фиаско, и сожалел лишь о редкости наших встреч, которая скорее всего сделает невозможным для меня в полной мере насладиться своим триумфом.
              Увы. Когда через ряд последующих лет я вместе со всем миром узнал о болезни Альцгеймера у отставного американского президента, то задним числом порадовался тому, что приятеля нет рядом,  и  таким образом я  хотя бы избавлен от необходимости созерцать его самодовольную рожу.
             
              И вот, уже не так давно – а по нашим с ним меркам, как вы уже могли бы заметить, — совсем недавно, шагая по одной из главных улиц, я нагнал элегантного лысеющего господина с манерами интуриста. Увеличив скорость, я обошёл его и стал было удаляться, как что-то внезапно толкнуло меня в грудь и заставило обернуться. Элегантный господин с тщательно ухоженными усиками продолжал шагать, тонко улыбаясь. Я остановился, чтобы приглядеться к нему. Вне всякого сомнения, это был мой Александр.
              Приветствие было не настолько бурным, как могло бы после стольких лет разлуки. Но это было вполне в нашем – точнее, я бы сказал, — в его духе. Обмениваясь приветственными возгласами, мы неожиданно для себя оказались за одним из выставленных на тротуар кофейных столиков возле краеведческого музея.
              — Помнишь? – кивнул я ему на здание музея, отхлебнув из чашки вполне сносного «Эспрессо».
              Александр самодовольно хмыкнул. Напоминание о  давнем триумфе явно импонировало ему. 
              — А как тебе теперешние события?
              — События?..  -- Он непритворно наморщил лоб, пытаясь чего-то сообразить. – Какие такие события?
              Я, должно быть,  очень сильно вытаращил на него глаза, потому что он слегка усмехнулся, поглядев на меня. Но – и только. В его лице было невозможно прочесть и намёка на желание разыгрывать старого приятеля.
              — Да вы что там, в Москве, совсем от жизни оторвались? Вас уже вообще ничто не интересует? Как это «какие события»! А Ирак? А Сирия? А, наконец, Украина?
              — А с чего это ты взял, что я в Москве?  --  удивлённо спросил он.
              — А…  Где же ты?
              — А я, старик, давно уже в Америке.
              И, уловив мой молчаливый вопрос:
              — Сперва два года жил в Канаде. А после, вот,  перебрался в Штаты.
              — И чем ты там занят?
              — Да тем же, что и здесь. Клиника, практика. Дом. Жена, четверо детей. Один ещё живёт со мной. А остальные…
              Он неопределённо махнул рукой. И, поймав мой скептический взгляд, продолжил:
              — Сначала, конечно, по-разному было. И таксистом покатал. Почти все через это проходят. Но потом всё наладилось. Сдал экзамен, устроился в муниципальную психушку. Потом мало-помалу поднимался. Теперь вот — своя клиника.
              — Молоде-ец! – только и сумел протянуть я. – А сюда как?..
              — Да вот, сестра написала. Она уж старенькая. Спрашивает: могу ли я сделать что-нибудь для её дочери, моей племянницы. Помнишь их?
              В давние времена я, кажется, что-то слышал о его сестре и её поздней дочери. К счастью, он не стал настаивать.
              Захваченный неожиданно пришедшей идеей, я вытащил из папки сканы фотографий различных деятелей, которые я нёс для изготовления коллажей, и подложил их ему.
              — Что ты мог бы сказать об этих персонажах?
              Он пробежал листки глазами.
              — Ну-у, старик. Ты хочешь, чтобы я по фото поставил диагноз?
              — Ты ж когда-то не отказывался ставить и по телевизору. Или я ошибаюсь?  А потом: никто с тебя не требует официального диагноза. Это будет…  Скажем так: мнение специалиста.
              — Что ж…  Давай попробуем, — усмехнулся он.
              Я  незаметно включил на мобильнике диктофон.
Я  (указывая на фото Новодворской (5)) Вот это.
А   Неадекватное восприятие себя и окружающего. Граничащее с манией величия. Не исключены галлюцинации…  Очень интересно: галлюцинации скорее всего оформляются в виде собственных мыслей,  знаний, догадок, «озарений».
Я  Как это?
А  А так: больной не слышит никаких голосов, его не посещают видения – то есть не бывает  ничего такого, к чему можно было бы даже в принципе, хотя бы в сравнительно лёгкие периоды течения болезни, отнестись критически.  Всё как будто бы рождается в собственном сознании. А патологически завышенная самооценка не позволяет трезво оценить даже самые «экзотические» —  неадекватные «свои» идеи. Ибо они же все – гениальны, и иными быть просто не могут.  Такое сочетание позволяет иногда даже убедить вполне здоровых людей в состоятельности самых бредовых суждений. Потому что энергетика высока…  Ну, не то, чтобы больно уж высока, но она очень сосредоточенная, сфокусированная. Упёртая! О, кроме того…  Огромный,  просто-таки  гигантский блок.  Вот он. Что-то такое…  Что-то связанное с сексуальными делами. Не знаешь, кстати, была ли она замужем?..
Я  Что значит «была»? А сейчас? Я что-то не пойму…
А  Ну, ладно-ладно. Не хитри. Не нужно мне твоих подсказок, не пытаюсь я из тебя их выудить. Замужем, не замужем – это, в общем-то, и не главное.  Главное — то, что уже и не будет.
Я  Понятное дело: возраст.
А  Да нет, не это. Больна она. Тяжело больна. Я бы сказал – смертельно. Уже вряд ли поднимется.
Я  Во как!
А  Но нет худа без добра. Зато до самых тяжёлых стадий по психике уже точно не дотянет.
Я  И на том спасибо. (Указываю на фото Яценюка (6))  А это?
А  Сплошные программы. Вот они. Состояние, близкое к параличу воли. Блоки. Те же сексуальные проблемы, стариннейшие – как минимум, с детства. А может быть, и из прошлых воплощений. Онанизм. Не исключено, кстати,  что и до настоящего времени. Даже естественное желание самоутвердиться подавлено. Долгое пребывание в таком состоянии как правило бесследно не проходит. Если всё будет так продолжаться, то дойдёт до каких-нибудь серьёзных соматических проблем. Может, до онкологии, а может, и ещё до какой гадости.
Я «Паралич воли»? А по поведению этого не скажешь…
А А что ты хотел? Чтобы он слюни пускал как идиот? Выгляди он хоть как памятник Юлию Цезарю – всё равно полностью извне управляется. Вон, какой клубок. Неужели не видишь?  Да у него не только что психика – весь организм  по чужой указке работает.
Я А вот этот? (нахожу фото  Музычко (7))
А Тебя что, и  покойники интересуют?!  Оно тебе надо?  
Я Ой, извини: это так. По ошибке.
А «По оши-ибке»! Жучила ты, братец.
Я Ну, добро. А вот эта зато — живая (указываю на фото Фарион (8))
А (задумчиво) Можно было бы сказать, что просто психопатка, если бы не это… Смотри, как скошено вот тут. Но, однако же, и размыто. Если шизофрения  — настоя-ащая, в параноидной фо-орме, — то ещё только вступает в свои права. Но уж если вступит, то на о-очень благодатную почву. Протекание болезни у таких типов сопровождается массой интереснейших эпизодов. Когда дойдёт до дела, то это будет замечательный персонаж для каких-нибудь «Записок психиатра». А очень похоже, что дойдёт. Хотя окончательно сказать трудно. Тут нужен личный контакт.
Я Вот чего-чего, а личного контакта с этой особой я ни тебе, ни себе не пожелал бы. А вот? (кладу перед ним фото Порошенко (9))
А Я не знаю, кому и что тут говорит этот человек – жаль, что собеседников на фото нет. Но точно вижу, что врёт.
Я Да ты что!
А А ты как будто не видишь! Мы ж с тобой это ещё когда проходили! Чего рукой машешь? Лучше давай её сюда. Давай!..  Эх, ты. Как же ты живёшь? Тебя, небось, на каждом шагу обманывают.
Я Ну, ты уж скажешь: на каждом!..  Объясни лучше: почему он не задирает и не опускает взгляд, не косит. Прямо ведь в глаза, подлец, смотрит.
А (после некоторой паузы)  Знаешь,  несколько лет назад мне пришлось немного заниматься этим вопросом. И вот что я обнаружил. У людей, которые часто и достаточно долго врут, со временем развивается определённого вида невроз. Наподобие того, который бывает иногда – у кого чаще, у кого реже. Вот такое: влетит в голову мысль – а выключил ли я утюг?  А закрыл ли на замок квартиру? Знакомо? Ну…  Когда-нибудь, да бывало. Значит, тебе известно, что подобная мысль может, так сказать, «свести с ума». Лишить покоя. Не дать насладиться спектаклем, испортить приятное свидание ...  Понятно, да?   В тяжёлых случаях   человек может всё бросить и мчаться на всех парах домой – как правило, лишь для того, чтобы убедиться, что там всё в порядке.  Так вот. У людей, которые в течение достаточно длительного периода систематически лгут, такой дискомфорт возникает, когда им почему-либо выгодно или просто в силу обстоятельств приходится говорить правду.  У таких людей, вопреки общеизвестным психологическим штампам, неуверенный вид – бегающий взгляд, тремор, потоотделение и тому подобные вещи – возникают не когда они врут, а наоборот, когда говорят правду. Так сказать: влетает в голову шальная мысль. А не проговорился ли я? А не сболтнул ли чего лишнего? А не следует ли что-то дополнительно «объяснить», приврать, чтобы как-нибудь откорректировать сказанное? Не правда ли, похоже на  «призрак невыключенного утюга»? С той лишь разницей, что часто на кону стоят вещи гораздо более значимые, чем пожарная безопасность.    Во лжи же эти люди чувствуют себя вполне уверенно и комфортно. И тут включается известный механизм. Поскольку человеку свойственно постоянное подсознательное стремление к внутреннему  комфорту, пациент непрерывно, раз от раза увеличивает объём и сложность произносимой им лжи. В тяжёлых случаях доходит до того, что он начинает мыслить ложными категориями. В быту говорят: мол, лжёт даже самому себе. Или так: врёт – и сам верит. Среди обывателей принято судить об этом с добродушной иронией. Но специалисты  считают  это состояние далеко не безобидным и совсем не безопасным как для самого пациента, так и для тех, кто в той или иной степени от него зависит. Такое вот постоянное, хорошо оттренированное  пребывание в отрыве от реальности в решительный момент провоцирует подсознание на  генерацию парадоксальных команд. Водитель, скажем, давит на газ, когда необходимо экстренное торможение. Военачальник гонит людей в атаку, когда войскам наоборот, тактически целесообразно было бы отойти. И так далее.
Я Как Фома неверующий: «Не пра!..   Не ве!..» (10)
А Вот именно. К счастью, от действий этого Фомы зависела жизнь только его одного…  Кстати: кто это такой, на фотографии?
Я Ты что, правда, не знаешь?
А  Конечно, не знаю. На фига он мне нужен!
Я Это ж президент Украины.
А Вон оно что...  И все эти ребята оттуда?
Я Вовсе нет. Они  из разных мест. Вот этот, например, знаешь, откуда? (вытаскиваю фотографию Обамы (11)) Ни за что не догадаешься!
А Что: и о нём хочешь что-нибудь услышать? Хочешь, чтобы меня лишили гражданства?
Я А что: о нём можно сказать что-то настолько страшное?
А Страшное не страшное…  Ладно. У него неплохая защита. Вот она. Но вместе с тем – гляди! – присоска толщиной с хорошее бревно. Здоровья она ему, конечно, не прибавляет. Временами он должен чувствовать  прямо-таки физический дискомфорт. Возможны головные боли, кратковременное удушье. Иногда сумятица в мыслях, неврозы.
Я Но ведь защиту ему наверняка ставил квалифицированный спец.
А Конечно. Не исключено, что и не один, а целый коллектив.
Я Спец не мог не увидеть этой присоски.
А Разумеется, не мог. Даже ты её увидел…  Прости, дружище,  ведь – сознайся! – давно забросил наши занятия. Но ведь увидел же – хотя и после того, как я указал на её наличие.
Я Так почему же этот спец её не убрал? Неужели…  Неужели он сам же её и поставил?!
А Я тебе этого не говорил.
Я Но  зачем?
А Ну-у, старик! Тебе надо объяснять, для чего служат присоски?
Я Ты хочешь сказать, что он тоже управляем извне?
А (после паузы) Ещё вот эта структура…  Когда я служил в муниципальной психушке, я видел такую у всех без исключения  пациентов-афроамериканцев.
Я Только у цветных?
А Да. Только у  пациентов-афроамериканцев.
Я А у здоровых? Ну, то есть, просто на улице?
А На улице не у всех, только изредка.  Правда, вне клиники я не бываю таким внимательным: нельзя же работать беспрерывно!  Это утомляет.
Я И что же оно такое?
А Да Бог его знает. Для лечения эти знания, казалось, ценности не представляли, а   из праздного любопытства влезать лишний раз в какие-то незнакомые структуры, знаешь ли, чревато. По мозгам можно получить. Ну, что у тебя там ещё?
Я (молча откапываю фото Турчинова (12))
А Это не ко мне. Тут нужен хороший, сильный и подготовленный священник.
Я Да?
А Конечно. Этот человек проклят. Такое я вижу всего третий раз за  свою карьеру. И слава Богу, что Он меня вразумил не связываться. Помочь не помогу, а себе могу свободно навредить. Кстати,  тут мелькала ещё одна фотка… (роется в пачке  и  извлекает фото Тимошенко (13)).  Вот она. Эту даму я, пожалуй, тоже доверил бы священнику. 
Я Тоже проклятие?
А Нет, тут другое. В ней сидит…  Бес не бес, но какая-то самостоятельная сущность. Я, когда мельком взглянул, мне показалось – порча. А теперь вижу: нет, это более сложное создание. Просто обосновалось оно сравнительно недавно.
Я Надо же! (вытаскиваю фото Яроша (14)). А вот тут ты что скажешь?
А (внимательно разглядевши фото)  Этот человек совершенно здоров. Не обременён никакими видимыми поражениями. Как психически, так и энергетически  у него всё в порядке...
Я Иди ты!
А Ты знаешь за ним что-то другое? (Снова внимательно рассматривает фото). Монолитность. Целеустремлённость. Адекватное восприятие окружающего.  Прагматизм. Высокая энергетика. Самодостаточность. Уверенность в себе. Этот человек обладает всем  для того, чтобы проявить себя наиболее ярко. Несмотря на наличие какой-то (видишь?) программы – кстати говоря, довольно ясной и  простой,  до примитива, — он вполне самостоятелен в решениях и действиях…  О-о! Засиделся я с тобой! Мне ведь уже пятнадцать минут как надо быть в паспортном столе. Меня же там племяшка ждёт!
Я Ой,  прости, пожалуйста. Напоследок – ну, совсем быстренько – вот об этой! Ну хоть два слова! (указываю на фото Псаки (15))
А (мельком взглянув на фото) Слабоумие.
Я А ещё что-нибудь о ней?
А Слабоумие.
Я И это всё?
А Это даже немного больше, чем всё.  
 
Мы распрощались с Александром – теперь уже, видимо, навсегда. Дотягивая остывший кофе, я следил за его удаляющейся фигурой и с досадой думал о том, как мало  успел узнать у своего давнишнего приятеля. Но, прокрутив мысленно свой перечень  вопросов, ждущих  прояснения, увидел, что для этого вполне могло бы не хватить оставшейся жизни. И эта мысль вполне меня успокоила.
 
 
             
 
 
             
 

• 1) Л.Н. Большаков. Клад комиссара. Челябинск Южно — Уральское книжное издательство 1981г.


• 2) Автору известны имя, фамилия, район тогдашнего проживания и некоторые факты биографии этой женщины. Но он их здесь не приводит из вполне понятных этических соображений.


• 3) Р. Рейган – президент США в 80-е гг. ХХ века. До избрания президентом – известный в своей стране киноактёр.


• 4) Герой цитирует роман И.Ильфа и Е. Петрова «Золотой телёнок»


• 5) В. Новодворская, правозащитница, бессменный критик политики советского, затем – российского правительства.


• 6) А. Яценюк – политический деятель, после  государственного переворота в феврале 2014 года  назначенный самопровозглашённой властью премьер-министром Украины.


• 7) А. Музычко – боевик, запятнанный участием в чеченской войне на стороне противников России. Самая одиозная фигура в событиях 2013-14 гг. на Украине. Убит сотрудниками украинской милиции во время погони.


• 8) И. Фарион – депутат Верховной Рады Украины (2014 г), известная своими человеконенавистническими высказываниями.


• 9) П.Порошенко – олигарх и политический деятель Украины. Избран  в 2014 году президентом вопреки действующей конституции этой страны.


• 10) Фома неверующий – персонаж советского детского мультфильма «Про Фому» (по стихотворению С. Михалкова «Фома»), который не желал адекватно воспринимать происходящее вокруг него, в результате чего погиб, не поверив, что в реке водятся крокодилы.


• 11) Б. Обама – президент США в 2014 г.


• 12) А. Турчинов – председатель Верховной Рады Украины в 2014 г.


• 13) Ю. Тимошенко – премьер-министр Украины во времена правления президента В. Ющенко (2005 и неск. последующих лет). Кандидат в президенты украины на выборах 2014 года.


• 14) Д. Ярош – основатель и руководитель украинской фашистской военизированной организации «Правый сектор».


• 15) Д. Псаки – представитель госдепартамента США  (2014 г.), излагающая представителям СМИ точку зрения этого ведомства.