Сергей Воронин. Метаморфоза

Сергей   Воронин
 
 
Метаморфоза
 
 
 
 
 
 
 
 
ББК  67.99(2)11
 В 88
 
Сергей Воронин. Метаморфоза:  Повесть. – Красноярск:  САМИЗДАТ, 2014. 51 с.
 
 
          Новая повесть писателя Сергея Воронина,  широко известного в России и за рубежом по роману «Сын Ра», посвящена описанию  жизни обычного человека в непростых условиях современного мегаполиса. Автор предоставляет возможность читателю самому решить, что же, все-таки, перед ним: история болезни, откровенная мистика или суровая реальность России начала третьего тысячелетия.
    Все персонажи повести являются вымышленными, любые совпадения имен следует считать случайными.
© С.Э.Воронин, 2014.
                       
                  «Проснувшись однажды утром после
                        беспокойного   сна,  коммивояжер Грегор
                      Замза обнаружил, что он у себя в постели   
                 превратился в страшное насекомое...»
                                                              Франц Кафка «Превращение»
                                                                                              
                                                                      
В апреле 2008 года я, наконец-то, принял это мучительное, по-настоящему, выстраданное  и  такое трудное для себя решение в который уже раз покинуть родительский дом и переехать на ПМЖ в Москву. Грустные глаза отца, со слабой надеждой призывающего меня, все-таки, передумать, еще раз сходить к начальнику института МВД и написать рапорт на отзыв моего личного дела из Москвы;  тревога пугающей неизвестности  на внезапно потемневшем от забот лице матери – казалось, уже ничто не могло меня остановить в этом стремительном, еще до конца неосознанном  бегстве в  совершенно новую для меня и потому просто жуткую московскую реальность. Словно какая-то неведомая Сила с тупым упорством  подталкивала меня в спину, заставляя бросить здесь, в Хабаровске, все самое ценное, этаким бездушным катком проехавшись по самым светлым чувствам и переживаниям  близких  и столь дорогих мне людей. Река Жизни вновь совершала свой  отчаянный, стремительный разворот, а я, вечный бродяга и искатель «веселых» приключений на свою не раз уже ушибленную голову, был,  в очередной раз,  просто физически не в состоянии  сопротивляться Ее капризной Воле.
Моя эвакуация из Хабаровска, как говаривал мною  любимый и очень уважаемый  актер Анатолий Папанов, прошла согласно «заранее утвержденному плану» — что называется, «без шума и пыли». С самого раннего утра  ко мне в гостиницу пришли сослуживцы с кафедры оперативно-розыскной деятельности  ОВД.  Мы «раздавили» на троих бутылку коньяка и с чувством исполненного долга, оставив  персоналу офицерской гостиницы на память о себе горы мусора и объедков, отправились на вокзал, где возле поезда меня уже ждали заметно погрустневшие и в один миг  постаревшие родители. Душещипательная сцена прощания, крепкие рукопожатия и скупые мужские поцелуи, и вот мое бренное, не совсем трезвое тело вместе с немногочисленными вещами походного офицера  уже загружено в фирменный поезд «Хабаровск-Москва».
Сказав, что офицерского багажа было мало, я, как обычно, слукавил, мой проницательный читатель. Дело в том, что со мной был мой постоянный спутник и лучший друг по моей вечно бродячей жизни — японский синтезатор «Roland-88». Цифра «88» означает, что это — профессиональный инструмент, имеющий полную рояльную клавиатуру (всего 88 клавиш). Это жизненно необходимо для музыканта-пианиста, волею капризной Судьбы играющего на непривычном во всех смыслах синтезаторе, чтобы чувствовать себя вполне комфортно после классической деревянной клавиатуры фортепиано. Зачем переть столь тяжелый и достаточно громоздкий инструмент в Москву — наверное, спросишь ты, читатель? И, конечно же, будешь прав – сей  «удивительный» и более чем странный  факт, безусловно, заслуживает, моих подробных объяснений.
Я  раскрою вам «страшную» тайну — одним из побудительных мотивов столь поспешного бегства в Москву стало приглашение  моего друга детства Сережи Старикова, который на тот момент уже стал директором продюсерского центра «Амальгама» при киностудии «Мосфильм» — да и вообще, слыл в Москве достаточно богатым человеком, весьма склонным, что сегодня встречается крайне редко, к филантропии и меценатству. Сережа, на мой взгляд, несколько необдуманно и поспешно, при нашей последней встрече в столице летом 2007 года, очень так пафосно, пообещал мне спродюсировать всю мою музыку, написанную за долгие годы скитаний по городам и весям нашей необъятной Родины — в том числе, используя его многочисленные связи в «киношном» мире. Господа, я был бы вовсе не авантюрным Близнецом, если бы вдруг, по какому-то неведомому  доселе душевному капризу, проигнорировал столь заманчивое предложение! И я, конечно же, клюнул с большой радостью на эту Сережкину удочку,  «аки голодный  карась»!
Путешествие до Москвы на этот раз прошло в необычно спокойном и потому совершенно непривычном для меня  формате, в теплой компании с молодой супружеской четой из Рязани. Даже  уже здесь, в этом видавшем виды вагоне-купе, я, таки, успел распушить свой «павлиний хвост» — громко похвастать перед этими славными ребятами своим музыкальным дарованием, с безграничной гордостью подлинного мэтра дав послушать  им на плеере наш последний альбом с Жекой Лобановым «Мелодикус». Музыка, как и следовало ожидать, вызвала у них самый настоящий восторг и шквал эмоций, а  уж как мне приятно было – тут и говорить нечего!
Мы прибыли  на Казанский вокзал примерно около 7 часов утра. В Москве тогда стояло замечательное апрельское утро; ласково светило солнышко, деревья уже вовсю распустились той удивительно нежной и  трогательной зеленью, которая бывает только ранней весной, и это было особенно отрадно для меня – ведь я уезжал еще из заснеженного Хабаровска, «по уши» утопающего в грязных весенних сугробах. Меня радостно встречали на платформе два моих адъюнкта из Хабаровского пограничного института  ФСБ России Денис и Алексей, находящиеся в это время в научной командировке в Москве и потому ожидающие меня с особенным ученическим нетерпением; а вскоре к вагону подтянулся, очевидно, невыспавшийся, а потому с  явно недовольной миной и сам Сережа Стариков. Это уже потом я только узнаю, что Сережа, имея замашки самого настоящего московского олигарха,  обычно встает не раньше 12 часов пополудни.
Сообща мы погрузили музыкальный инструмент, а также мою скромную офицерскую поклажу в Сережин джип; ребята — пограничники  сердечно попрощались со мной, предварительно взяв адрес моей будущей съемной квартиры в Москве, а мы с Сережей отправились в Арбатбизнесцентр,  где у него находилась и, по сей день, находится студия звукозаписи,  а также офис принадлежащей ему компании. Дальше же нам предстояло самое трудное — тяжелые, изнурительные переговоры (наподобие нынешних переговоров Газпрома России и Нафтогаза Украины) с хозяйкой съемной квартиры  Фаиной Георгиевной (кстати, полная тезка известной актрисы Раневской и очень-очень  на нее похожая) Кацнельбоген.
Молодой, подающий надежды риэлтор  Паша, 27-летний паренек из Тулы, которого мы  прихватили с Сережей по дороге к Фаине Георгиевне, сидя в машине, без конца нахваливал предлагаемую мне съемную квартиру и, полушутя — полусерьезно,  жаловался мне, что, дескать, благодаря хитрости и изворотливости ума великого московского бизнесмена Старикова, он практически остался без причитающейся ему «маржи». Я молча, с досадой, слушал его, ровным счетом ничего не понимая в его риэлторских изысках – в моей  душе   вдруг возникло и с неимоверной силой разрасталось смутное сомнение – да нет, читатель, скорее даже физиологическое ощущение полной абсурдности этого моего приезда в Москву! «Я же  здесь совершенно никому не нужен!» — настойчиво стучала в голове пугающая своей откровенностью мысль, которую я пытался старательно отгонять во время почти всей дороги в Москву.- И зачем я не послушался  папу?»
Фаина Георгиевна Кацнельбоген была и, надеюсь, до сих пор все также остается очень своеобразной и весьма харизматичной личностью, достойной нашего внимания и пера. По образованию педагог, она долгое время преподавала математику в одной из ничем не примечательных московских школ и не помышляла бы о большем, но… однажды Судьба явно оказалась к ней благосклонной, когда в один из счастливых дней  на молодежной вечеринке великодушно позволила ей познакомиться, а после и успешно выйти замуж за некоего Олега  Рудольфовича Кацнельбогена — блестящего офицера-вычислителя ракетных войск, а в будущем член — корреспондента Российской Академии  наук, щедро положившего свою  бесценную  еврейскую жизнь  на алтарь военной науки и  военно-промышленного комплекса СССР. В 65 лет наша прекрасная Фаина, вдруг совершенно неожиданно, как это всегда бывает в жизни, осталась вдовой, унаследовав от своего титулованного муженька две квартиры практически в самом центре Москвы. А вот эти самые квартирки, безусловно, заслуживают нашего отдельного и весьма деликатного  разговора.
Дом, в котором находились квартиры Фаины Георгиевны, представлял собой поистине монументальное, хотя и достаточно типовое для того времени, сооружение сталинской эпохи (так называемую «сталинку»), выполненное в тяжелом романском стиле, в форме опрокинутой навзничь буквы «г», протянувшееся вдоль Смоленской набережной, одной своей желто — кирпичной стороной выходя на Москву-реку,  другой – на известную во всем мире высотку Министерства иностранных дел России; третьей — на ту самую знаменитую Плющиху, где, как – раз, и снимался знаменитый советский фильм режиссера Татьяны Лиозновой про три злополучных тополя, неожиданно для них самих  перевернувших всю жизнь главным киногероям Олега Ефремова и Татьяны Дорониной.
Две квартиры под номерами 45 и 46, принадлежащие госпоже Кацнельбоген – этой, прямо скажем,  не очень «маленькой хозяйке большого дома», находились на третьем этаже  описанной выше «сталинки». Сама же эта будущая моя  «немаленькая квартирная хозяйка» Фаина Георгиевна жила в двухкомнатной клетушке типа «хрущевки» под номером 46, которая по самым примерным оценкам Сережи Старикова и риэлтора Павла, с учетом ее местонахождения в столице, даже тогда, а тем более сегодня, стоит около 2 миллионов «зеленых». Мне же, согласно стратегическому плану Старикова, в этой нехитрой риэлторской схеме отводились куда более скромные, впрочем, на мой взгляд, вполне достойные бродячего полковника МВД из Сибири, апартаменты всего в одну комнату; и, по словам риэлтора Паши, даже эта более чем скромная квартирка в 33 квадратных метра уже в то время стоила на рынке недвижимости  Москвы что-то около 900 тысяч «гринов».
Мы позвонили по домофону, нам через некоторое время ответил явно недовольный чем-то скрипучий старушечий  голос, и вот мы уже внутри — в однокомнатной квартире №45, в  будущем моем холостяцком «бунгало», хотя начало «переговорного процесса» и  не предвещало этого  моего безграничного жилищного «счастья». С нескрываемым любопытством холопа я разглядывал  госпожу Фаину, от которой зависела моя будущая жизнь в Москве на очень  даже непонятный срок, и которую, почему-то, я, про себя, сразу же окрестил  «старушкой Канцельбоген». Это была пожилая женщина 75 лет, ростом 1 м 85 см, на костылях после перенесенного 5 лет назад тяжелейшего инсульта, но эти костыли, надо сказать, вовсе не лишали ее удивительной в ее положении подвижности и даже некоей спортивной харизматичности – бабулька весьма резво «рассекала» на них по квартире, как будто была на горных лыжах где-нибудь в швейцарских Альпах. А вот в этих своих огромных очках – лупах, в такой неимоверно тяжелой и весьма старомодной роговой оправе, наша Фаина Георгиевна  имела безусловное и удивительное сходство  также с небезызвестной черепахой Тортиллой, когда-то щедро презентовавшей золотой ключик своему деревянному корешу Буратино.  
Мы расселись в небольшой зале на деревянных стульях «визави», и с каким-то  странным, но вполне объяснимым в данной ситуации подозрением стали рассматривать друг друга.  Над комнатой повисла гнетущая пауза, которую первым решился  нарушить риэлтор Павел.
— Фаина Георгиевна, вот это — тот самый Сергей из Хабаровска, о котором мы вам говорили. Наши условия договора, надеюсь, остаются в силе?
— Нет, не в силе! Мы ведь с вами о чем договаривались: Сергей Стариков пообещал мне за вселение своего друга Воронина ремонт моей двухкомнатной квартиры! И где же, позвольте спросить? Я уже две недели жду обещанной бригады – и ничего!
Я слушал этот их невнятный диалог и совершенно не мог понять, о чем, в сущности, идет речь. Оказалось, что еще месяц назад Сережа опрометчиво пообещал Фаине за мое эксклюзивное вселение прислать ей бригаду и бесплатно отремонтировать паркет в ее двухкомнатной, а также будущей моей однокомнатной квартире. Я бросил беглый взгляд на Старикова – он явно и при этом весьма демонстративно заскучал, принявшись, с отсутствующим видом человека, внезапно совершенно потерявшим интерес ко всему  происходящему вокруг, сосредоточенно рассматривать заусеницы на  пальцах  своих холеных ручек. «Фаина Георгиевна, — продолжал давить Павел.- Но как же так? Сергей – уважаемый человек, полковник милиции, приехал с Дальнего Востока служить в Москву под ваше обещание предоставить ему квартиру в аренду. И куда же ему теперь деваться с вещами, по — вашему?» «А вот это меня совершенно не касается! – неожиданно вспылила Фаина.- Вон, пусть идет в гостиницу и платит за сутки 5 тысяч рублей». Я обреченно опустил голову. В очередной раз получила  подтверждение эта  моя откровенная и такая назойливая мысль, что  здесь, в Москве,  я  явно никому не нужен.
Внезапно наша капризная хозяйка сменила свой хозяйский гнев на милость. «Ну ладно, пусть докажет, что он, действительно, полковник милиции и, к тому же,  доктор юридических наук!»  Тут неожиданно проснулся Сережа от напавшей на него всего полчаса назад   скучающей дремоты. «Медали, медали, Серж, свои покажи скорее, а еще дипломы профессора и доктора наук!»  И начался наш импровизированный вернисаж, выполненный в полном соответствии с жанром «театра абсурда» -  я разложил на старом, потрепанном диване все свои медали и дипломы, а Фаина слишком уж  с серьезным, а потому весьма забавным видом большого знатока принялась внимательно изучать  представленные «артефакты» моего социального происхождения.
«Полагаю, такие дипломы можно купить сегодня практически в любом московском метро, — неожиданно безапелляционным тоном судьи изрекла старушка Кацнельбоген, с явным удовольствием  наблюдая мою вполне ожидаемую реакцию на столь тяжелое обвинение. «Ну, положим, такой же диплом доктора, правда, физико — математических наук, я видела у своего покойного мужа Олега Рудольфовича, а вот аттестат профессора я вижу впервые в своей жизни! Муж  то мой никогда не занимался преподавательским трудом, а потому и профессором  не стал, всю жизнь  оставаясь военным физиком — теоретиком!»
По всему виду старушки Кацнельбоген было видно, что она осталась весьма довольна результатами произведенного ею «шмона». «Ну, ладно, а теперь пусть покажет свои вещевой и денежный аттестаты!» — сказала Фаина Георгиевна, обнаружив при этом явную и очень поразительную осведомленность бывшей жены  и вдовы военнослужащего. «Боже ж мой! – неожиданно воскликнула она, перебирая своими длинными паучьими пальцами мои офицерские бумажки. – Это вы так мало сейчас в МВД получаете?! Да у меня муж в 2 раза больше получал в армии! И позвольте спросить, как же вы собираетесь жить в Москве, имея зарплату в 25 тысяч рублей, отдавая за квартиру 30 тысяч рублей?» «Фаина Георгиевна, за это вы даже  не беспокойтесь, — очень даже вовремя на этот раз пришел мне на помощь Сережа, — я Сергею помогу, как и обещал. За 2 месяца его проживания я вам сейчас же проплачу, а дальше… дальше по ситуации!»
Сережа, и впрямь, на этот раз совсем даже не обманул никого, в том числе эту «бедную», несчастную старушку – отчего-то дрожащими руками он тут же отсчитал алчной квартирной хозяйке 60 тысяч рублей за два месяца моего проживания в ее квартире, после чего нам, наконец-то, с высочайшего разрешения госпожи Кацнельбоген позволили занести мой скромный офицерский скарб из машины Старикова в дом. Сережа, сославшись на срочные дела в столице, тут же уехал на своем джипе, а я отправился к зданию МИД России, где у меня была назначена встреча с моими адъюнктами из Хабаровского пограничного института Алексеем и Денисом.
Желая произвести на моих учеников  благоприятное впечатление очень радушного и, к тому же, креативного хозяина, по пути к МИДу я заскочил в винный погребок, что расположен недалеко от дома моей замечательной бабульки на улице Плющиха. Удивительно, но Судьбе будет угодно на целых полгода связать мою непутевую жизнь с этим злачным заведением! Я купил бутылку не дорогого, но и не дешевого  итальянского вина и попросил продавца по имени Наташа любезно открыть мне ее. Наташа изобразила очаровательную гримаску недовольства на своем премилом, курносеньком личике, и, немного пококетничав, все же открыла бутылку по моей нижайшей просьбе. Я тут же слегка прикрыл ее деревянной пробкой и, засунув  в пакет, отправился встречать ребят.
Для чего я открыл бутылку заранее – наверное, спросишь ты, читатель, и будешь, безусловно, прав! Как всегда, я и здесь не смог отказаться от своей «оригинальности» или идиотизма – это уж кому как нравится. Встретив Лешу и Дениса, я тут же предложил им распить бутылку вина прямо на крыльце здания МИДа. Ребята, потомственные фээсбэшники до «мозга костей», понятно, эту мою креативную идею совершенно не восприняли, а только отчаянно замахали на меня руками – дескать, наш визит в Москву закончится тут же, возле здания Министерства иностранных дел, можно сказать, так и не начавшись. Немного подумав, я, все-таки, не мог не согласиться с их более чем убедительными доводами, и тогда мы втроем отправились пить уже в мое новое «бунгало», гостеприимно предоставленное старушкой Кацнельбоген, которая накануне, однако, строго — настрого  предупредила меня, что вообще не потерпит никаких пьянок и разврата в ее прелестной квартирке, за исключением случаев, когда в этом безобразии участвуют офицеры ФСБ.
Мы уселись за довольно небольшим кухонным столом и с  энтузиазмом людей, изрядно соскучившихся друг по другу, предались, пожалуй, самым незатейливым в мире забавам старого весельчака Бахуса. В разгар «веселья» к нам  зашла Фаина Георгиевна, которая строгим тоном хозяйки потребовала от ребят предъявить ей удостоверения сотрудников ФСБ, после чего, явно оставшись довольной увиденным, с большой охотой и даже некоторой  приязнью ко всем присутствующим присоединилась к нашему скромному офицерскому застолью.
После пары рюмок водки бабушку неожиданно понесло на откровения. Она вдруг призналась нам, что у нее крайне напряженные отношения с ее дочерью Маргаритой, которую она прогнала 5 лет тому назад, потому что та явно хотела завладеть квартирками матери, и, похоже, даже желала ее смерти. А посему Фаина, ничтоже сумняшеся, выгнала неблагодарную дочуру  вместе с мужем взашей из этой самой квартиры, в которую сегодня  заселился я, и в настоящее время проживает в Киеве (и я думаю, что, возможно,  даже поучаствовала в известных всему миру трагических событиях на Майдане Незалежности  зимой 2014 года). 
«Одно я только не пойму, Сергей, — настойчиво продолжала талдычить свое уже изрядно захмелевшая старушка Кацнельбоген.- Ты зачем сюда приехал? Ведь Москва — это же  сплошные потери и убытки  для тебя?!» В глубине души я давно уже согласился с убийственными доводами Фаины, но как я мог это признать сейчас, перед своими учениками, которые так безгранично верили в меня и всецело одобряли этот мой выбор?  И тут Остапа понесло.
«Дело в том, друзья, — интригующим полушепотом начал я свой замечательный рассказ, — что в  июле 1999 года в Хабаровске мне попалась весьма занимательная книжка  Дмитрия и Надежды Зимы «Расшифрованный Нострадамус». В этой, в своем роде уникальной, книге содержалась их подробная расшифровка наиболее известных катренов Мишеля Нострадамуса, в которых были сокрыты данные о будущем Мессии, ожидаемом человечеством вот уже более 2 тысяч лет. Так вот, господа, в одном из этих катренов я с большим удивлением узнал  себя!» — эту последнюю фразу я произнес очень торжественно, уже стоя с фужером вина в руке и победно глядя на своих сраженных наповал собеседников. Фаина Георгиевна и ребята с нескрываемым ужасом смотрели на меня. Я остался весьма довольным произведенным эффектом. 
«Ну, а дальше пошло-поехало! –  продолжал  добивать их я. — В 2006 году мне попалась на глаза «Потерянная книга» Мишеля Нострадамуса, также содержащая акварели пророческого содержания. Эту книгу  обнаружили случайно в 1888 году в библиотеке Ватикана и до сих пор над ее расшифровкой бьются лучшие  научно-исследовательские институты Европы и США. Так вот: на одной из акварели были изображены моя обритая наголо физиономия и наиболее драматичный за последние годы эпизод из жизни моей семьи. Все дело в том, что в 2005 году в Барнауле тяжело заболела моя теща – на фоне диабетической стопы началась гангрена. Врачи вынесли ей страшный, просто чудовищный  приговор – ампутация левой ноги до самого колена. Вся родня, естественно,  бросилась искать чудо — врачей и больницы, в которых можно было бы избежать подобной операции. Здесь, как всегда это бывает в таких  случаях, в Интернете  нарисовалась эта толстомордая, сытая  харя  московского хирурга-мошенника, который за полтора миллиона рублей был готов взяться за спасение  уже фактически некрозной ноги. Но деваться было некуда — мы с женой решили взять кредит в банке под просто умопомрачительный процент. И вот здесь внутренний голос мне сказал: «Открой акварель под номером 4».
Объясню: дело в том, что я  уже давно все акварели из «Потерянной книги» скачал на свой компьютер, тщательно их пронумеровал и выложил на «рабочий стол». Открываю указанный рисунок и с удивлением вижу – мужик с лицом человека, «похожего на Генерального прокурора», с серпом в правой руке, а внизу акварели — протез левой ноги, причем слепленный один – в — один с моей ноги. Суду, как говорится, все было ясно:  Судьба моей несчастной тещи уже давно фатально предрешена на Небесах! Я  показал эту акварель родным, она повергла их в шок, и на семейном совете мы единогласно  решили отказаться от абсолютно авантюрной в подобной ситуации поездки в Москву. Тем более, вскоре нам стало известно, что этого московского врача-мошенника арестовали за какую-то очередную  медицинскую аферу.
Кстати, спустя некоторое время моей теще в Барнауле изготовили именно такой протез, какой  и был изображен  на акварели Мишеля! Так что, ребятки, сами делайте вывод: кто я такой и зачем приехал в Москву! Похоже, в моей жизни есть весьма и весьма  высокий  Покровитель на Небесах!»
После моего столь откровенного и шокирующего  признания  беседа у нас как-то уже совсем  не заладилась. Наша только что веселая и  внешне даже дружная компания рассыпалась буквально на глазах. Мне же это   очень напомнило известную сцену из «Золотого теленка», когда Остап Бендер шокировал своих новых друзей – студентов в поезде откровенным признанием, что он, дескать, и является самым настоящим миллионером. В общем, я, как всегда, все испортил своим идиотизмом! Леша и Денис  вдруг резко засобирались домой — в гостиницу Академии ФСБ. Старушка Кацнельбоген, как мне показалось,  очень  обиженная моим «поведением, недостойным российского офицера», как черепаха Тортилла, тихо  уползла в свою нору, сердито бормоча себе что-то под нос. Пограничники тоже  вскоре довольно сухо попрощались со мной и ушли, и вот я уже совсем один — в этой  новой, но пока еще совершенно чуждой для меня  обители.
Проснулся я рано утром от настойчивого звонка в дверь. Я открыл дверь — на пороге стояла Фаина Георгиевна. «Сергей, я пришла, чтобы заняться вместе с тобой благоустройством твоего жилья! Чтобы тебе было комфортно и уютно здесь жить!» — пафосно заявила она, и я понял, что старушку Кацнельбоген с раннего утра охватил трудовой энтузиазм. Заниматься с похмелья  любым видом трудовой деятельности мне совсем не хотелось, поэтому, сославшись на деловую встречу в городе, я поспешно ретировался из дома. Понятно, что никакой встречи не было и в помине, поэтому, не долго думая, я направился в винный погребок на Плющихе.
В магазине я вновь увидел симпатичную девушку Наташу (во всяком случае, так было написано на бирке, красующейся  на ее груди), которая при моем появлении как-то смешалась и явно занервничала. Я не придал этому факту значения и обстоятельно, с чувством, с толком, с расстановкой занялся выбором спиртного. После вчерашнего сабантуя водки мне, понятно, совсем не хотелось, и я решил ограничиться   «легкой полевой артиллерией». Взгляд упал на бутылку красного вина «Лидия». «Наташа, я беру «Лидию» только потому, что так зовут мою маму!» — объяснил я ей свой «сакральный» выбор, но девушку, видимо, эти мои пространные объяснения не особо впечатлили, так как она посмотрела на меня, как на полного идиота.
Я вошел в сквер многоэтажного дома, что находится прямо напротив погребка, по-хозяйски уселся на детской площадке и принялся осушать бутылку «в одного». Стояло изумительное апрельское утро – было тепло и солнечно, так что даже в легкой осенней курточке мне вскоре стало жарко. Я снял ее и повесил на стоящем рядом скрюченном, очевидно, от непомерно тяжелой жизни в мегаполисе, с уродливым горбом на «спине» клене – знаменитых тополей, читатель, на Плющихе уже давно нет и в помине; одни только клены и пахучие липы. А, впрочем, лгу — есть еще и платаны (к моему большому удивлению, ведь каштаны – это очень привередливое южное растение). Торопиться было абсолютно некуда, идти домой к  беспокойной старушке тоже  не было никакого желания, поэтому я очень быстро расправился с первой бутылкой и отправился в погребок к Наташе за второй.
На «старые дрожжи» поллитра даже этого легкого вина очень быстро ударили мне в голову, и я решил немного отдохнуть, привалившись животом на шершавый горб  стоящего рядом клена. Меня стала одолевать дремота, я прикрыл глаза и вдруг… отчетливо увидел в коре дерева лицо бородатого деда, укоризненно глядевшего на меня. «Допился до «белочки!» — с ужасом подумал я и открыл глаза. Дед в тот же миг исчез. Спать, почему-то,  сразу же расхотелось. Я постоял еще некоторое время, совершенно ошарашенный от увиденного, возле дерева, равнодушно наблюдая кипящую вокруг меня городскую жизнь, в которой мне сегодня  явно не было места. Через некоторое время человеческое любопытство все же одержало верх над мистическим страхом, и я вновь зажмурился – странный дедок с осуждающим взглядом  появился снова. Одновременно на правое мое плечо медленно опустился кленовый «парашютик» и лег на рубашку так удачно, словно это  был  заправский погон адмирала. Сказать, что я испугался неожиданного появления этого странного деда в коре дерева – значит, ничего не сказать. Гамма переживаний, где страх, очевидно, находился на последнем месте. Больше всего я испытывал в тот момент радость встречи, какая обычно бывает, когда после долгой разлуки встречаешь родного и горячо любимого человека.  Дело в том, что этого самого деда я знаю в лицо с раннего детства, примерно лет с 5. Тогда я считал его Дедом Морозом. Думал я так еще и потому, что в детском садике «Снегирек», в котором я «отбывал» свое детство, этот лик очень часто наблюдал в причудливых зимних узорах замороженного  оконного стекла.
А однажды родители оставили меня в детском саду  в ночь на 31 декабря. Нас было трое таких детей, которых родителям, очевидно, не с кем было оставить под новогоднюю ночь. Дети тихо и очень уютно посапывали в углу  просторной детской спальни; мне же, как обычно, не спалось – одолевали детские страхи… вечные спутники этой моей странной, вконец запутанной, но такой удивительной жизни. Внезапно на улице поднялся сильный ветер, который с грохотом распахнул форточку и  в комнату ворвался шлейф искрящихся при свете уличного фонаря снежинок. Я зажмурился от страха  и вдруг отчетливо увидел гигантского Деда Мороза, который стоял в белой накидке почти до пяток, ласково смотрел сверху на меня и поглаживал при этом рукой свою роскошную белую бороду, растущую до самого пояса. Почему гигантский, спросишь ты, читатель? Да потому что я, жалкий лилипут, стоял на уровне его голой лодыжки и смотрел на Деда снизу, глубоко запрокинув голову. Иначе охватить  взором всю его фигуру было просто невозможно!
С тех пор на всех детских праздниках костюмированный Дед Мороз, даже если в нем я безошибочно угадывал фигуру нашей воспитательницы Валентины Александровны, вызывал у меня  почти мистический ужас и   благоговейный религиозный трепет. В общем, Карл Густав Юнг со своей глубинной психологией коллективного бессознательного здесь просто отдыхает!
Вскоре вторая бутылка «Лидии» дала о себе знать – я медленно, но верно сполз по стволу клена и разложился на молодой весенней травке, как молодой телок, в аккурат прямо под цветущим деревом. Проснулся я (а, по-видимому, проспал что-то около 2 часов) от звонка моего мобильного телефона. Звонил Сергей Стариков. «Ты где? Лежишь на земле? Ты совсем спятил? Тебя же сейчас менты загребут и будет тебе тогда ВНИИ МВД! – неистово ругался он в трубку, стараясь избегать при этом жестких идиоматическх выражений. — Серж, ты что сюда бухать приехал, что ли? Если бухать, то я тебя в компанию  Вити Незлобина отправлю в Подмосковье. И бухай тогда, сколько влезет!» Витя Незлобин, наш общий приятель из Караганды, действительно, крепко «сидел на стакане» и порывался встретиться со мной в течение всего периода моего нахождения в Москве. Однако я, во многом благодаря Сергею, не дал ему такой «счастливой» возможности, чем, безусловно, сохранил себе очень и даже очень много здоровья.
Ругань Старикова возымела свое действие – я моментально протрезвел: поднялся с земли, надел курточку  и пошел домой отсыпаться, благо старушка Кацнельбоген уже в полной мере удовлетворила свой трудовой пыл и убралась в свою нору.
Это была лишь первая трещина, дорогой читатель, в моей и без того искаженной алкоголем реальности, через которую,  с этого самого дня, медленно, но верно,  стал просачиваться волшебный свет пока  еще  неведомого, но уже такого притягательного для меня мира. Окончательно же эта моя, столь неожиданно треснувшая сегодня, реальность расколется на две самостоятельных части ровно через полгода в «адском» поезде под названием «Москва-Братск».
Мой приезд в Москву, кроме определенного негатива, связанного с алкоголем, безусловно, имел и свои положительные стороны – вдохнул, можно сказать, свежую творческую струю в довольно однообразную московскую жизнь Сергея. Можно с уверенностью сказать, что  у семьи Стариковых с моим приездом началась Эпоха Ренессанса. Дело в том, что у Сережи младшая дочь Полина — безусловно, одаренная, очень даже неплохо поющая девочка с врожденным чувством музыкального вкуса. И что самое удивительное: в свои 16 лет, после всех неизбежных возрастных мутаций голоса, она приобрела уникальное контральто – это самый низкий женский певческий голос с широким диапазоном грудного регистра. Мы ставили записи песен Полины посторонним людям, и все они по голосу определяли ее как профессиональную певицу в возрасте далеко за 30. Исходя из этих  уникальных природных данных, мы и стали с Сергеем формировать репертуар для Полины. Но для начала надо было закупить необходимую нам музыкальную аппаратуру.
В один из апрельских дней Сережа заехал на своим джипе ко мне на работу во ВНИИ МВД России, что находится на Поварской улице (это, как – раз,  напротив  Академии  музыки имени Гнесиных), и мы отправились на закупки в очень престижный  столичный  магазин  музыкальной аппаратуры «Sony».
Результаты нашего коммерческого вояжа превзошли все ожидания: мы купили две шикарные английские полу — акустическую и электрогитару для Сергея; клубный синтезатор «Roland — Juno G» — соответственно для меня; конги (это — те же бонги, только большие); ударную установку для будущего барабанщика нашей группы и мобильную акустическую систему, дающую нам возможность выступать практически на любых площадках города. На последнем этаже Арбатбизнесцентра Сергей с большим трудом отвоевал у соучредителей своей компании шикарный репетиционный зал, который ранее «офисный планктон» использовал для психологической разгрузки, танцуя по вечерам танго. В Москве, надо заметить, в последнее время просто повальное увлечение танго, настоящий танцевальный бум; причем, танцует все, что только шевелится!
Буквально в тот же день мы расставили и подсоединили с помощью прикупленных в магазине «Sony» фирменных кабелей всю эту нашу навороченную музыкальную аппаратуру и начали лихорадочно репетировать – занимались музыкой с таким отчаянным исступлением, словно что-то хотели   доказать кому-то  или, может быть,  отыграться за наше  с Сережей нереализованное музыкальное детство. Но, как это всегда, бывает – «недолго музыка играла!»
Дело в том, что супруга Сергея Лена вдруг начала ревновать мужа и ко мне, и к нашим репетициям. Вскоре каждый выход Старикова из дома на репетицию стал сопровождаться грандиозными семейными скандалами. В конце концов, раз за разом Сережа стал пропускать наши занятия музыкой, ну, а апофеозом  всей этой ситуации, конечно, стало то, что в один из июньских дней Сережа пришел на репетицию в крайне расстроенных чувствах и сообщил мне, что он с семьей уезжает почти на три месяца отдыхать в Италию. Лене, этой поднаторевшей в московских интригах даме, все-таки, не мытьем, так катанием удалось разрушить наш творческий тандем, на мой взгляд, совсем даже неплохо стартовавший тем  летом 2008 года в Москве. И я вновь, почти на целых три месяца, остался один на один с жаркой, пыльной и абсолютно чужой для меня столицей.
Как назло, лето 2008 года в столице выдалось на редкость жаркое и удушливое. На работе во ВНИИ МВД РФ  мне можно было появляться всего один раз в неделю, и я начал просто тихо дуреть от скуки.
Каждый мой день с утра начинался примерно одинаково: я вставал около 7 часов, брился, завтракал и отправлялся гулять по Москве с таким расчетом, чтобы успеть проскочить до полуденной жары. Но, мой дорогой читатель, не подумай, что это было праздное шатание по столице. Я уже тогда в полной мере ощущал  свое «мессианское» предназначение и  привез в Москву свою главную «драгоценность» на простом диске DVD —  «легендарную» рок — оперу «Спецназ: история моего современника», которую «сваял» в результате долгих ночных бдений в офицерской гостинице города Хабаровска. Ведь я, на самом деле, мечтал  тогда осчастливить весь этот «продвинутый» в плане Искусства столичный народ своим «свежим» музыкальным материалом, поскольку на полном серьезе считал, что «… российская провинция еще не доросла до высоты моего творческого гения».
По приезду в Москву мною  сразу же было запланировано три деловых визита. Первый визит – к полномочному представителю Алтайского края в Правительстве РФ Фарисенко Николаю Борисовичу. Адрес и телефон этого представительства мне дал замечательный человек и очень талантливый профессор криминологии Аббасов, который при нашей последней встрече в Барнауле вначале как — то подозрительно  «жался –мялся», но потом, все — таки,  «разродился»: «Сережа, мне позвонили по твоей персоне  москвичи из ВНИИ МВД РФ. Спрашивали, что ты за человек: не пьяница ли ты, иль скандалист —  вот  такая информация, голубчик, по тебе поступает из различных регионов страны! Я им сказал, что ты — отличный парень, талантливый, но в тоже время очень страстный человек. Единственный способ для любого руководителя хоть как-то удержать тебя в узде — это по горло загрузить тебя научной работой!» Потом, немного подумав, Абассов  тихим, вкрадчивым голосом добавил: «Сережа, в Москве живет и работает помощником федерального судьи моя дочь Лена. Смело обращайся к ней за помощью на первых порах,  но сразу же тебя предупреждаю – не вздумай лезть к ней «под юбку». Она, как может, выстраивает свое  женское счастье в Москве, очень хочет стать федеральным судьей, и ты там явно будешь «третьим лишним!»
Мне стало, как-то,  грустно  от столь обидных и, думаю, на тот момент абсолютно незаслуженных слов. Понятно, что это – слова  безгранично  любящего отца, всерьез озабоченного счастьем своей взрослой дочери; но неужели в глазах столь  уважаемого мною профессора Аббасова я выгляжу  такой неблагодарной и вероломной скотиной, которой, лишний раз,  следует напомнить об элементарных правилах приличия?
Алтайское представительство при Правительстве России занимает в Москве очень даже не «хилое» место.  Каким-то непостижимым образом властям Алтайского края удалось в «лихие» 90-е годы выбить для себя дом – усадьбу  знаменитого уральского промышленника Демидова фактически в центре столицы — в Большом Толмачевском переулке, совсем недалеко от Третьяковской галереи. Сколько же раз, читатель, я проходил мимо Третьяковки и даже не мог себе представить, что там находится  поистине бесценное Вселенское Сокровище, которое полностью перевернет всю мою дальнейшую Жизнь. Но это еще будет не скоро, только через полгода,  а пока же… пока, сделав накануне вечером звонок Николаю Борисовичу Фарисенко, в предвкушении почти новогоднего Чуда, я шел на встречу с «человеком власти»;  к тому же,  земляку, который, по моему тогдашнему разумению,  «может и даже обязан   решить мою музыкальную Судьбу на ближайшие годы».
Я позвонил в звонок, прикрепленный к массивному дубовому забору, неприступным редутом окружающим усадьбу Демидова. Мне открыл какой-то заспанный хрен лет 45 в армейском камуфляже — по-видимому, охранник Алтайского представительства.  Я тут же предъявил ему удостоверение полковника милиции и меня без лишних вопросов пропустили внутрь. Я прошел в дом Демидова, который сразу же, почему-то,  мне  напомнил наш фамильный дом в Орехово – Зуево, принадлежащий, когда-то, моему прадеду Михаилу Егоровичу Воронину – главному бухгалтеру знаменитого русского промышленника и мецената Саввы Тимофеевича Морозова. Этот дом был похож скорее  по ощущениям, читатель, чем визуально – эти до боли родные запахи, эта освежающая  прохлада даже в самый жуткий летний зной и эта  удивительная  атмосфера легкой, такой приятной и такой  радостно -щемящей  ностальгии  по безвозвратно ушедшему времени.
Николай Борисович Фарисенко, когда я вошел,  сидел за широким старинным столом то ли из дуба, то ли из карельской березы (я не очень-то  в этом разбираюсь, но стол показался мне тогда очень красивым) в глубине просторного зала площадью примерно около 40 квадратных метров. И еще мне отчетливо врезалась в память одна деталь -  на этом эксклюзивном столе стояли настольные механические часы «Маяк» в хрустальном обрамлении. Точно такие же часы, читатель, подарили в 60-х годах прошлого столетия моему ныне покойному деду Василию Федоровичу Соколову на его 50-летний юбилей.
С радушной улыбкой Фарисенко встал из-за стола и пошел мне на — встречу, довольно смешно при этом заранее выставив свою сухую миниатюрную ручку для рукопожатия. Это был не высокий человек  лет 50, чем-то похожий на нашего действующего Президента России Владимира Владимировича Путина, в движениях и осанке которого, безусловно, чувствовалась военная выправка. И, действительно, как мне стало потом известно, Николай Борисович, сам родом из села Рассказиха Алтайского края, в свое время окончил довольно престижное Новосибирское училище внутренних войск, дослужился в армии аж до полковника внутренней службы, приняв при этом активное участие в боевых действиях во  многих  «горячих» точках России и СНГ.
«Сергей Эдуардович, а я вас  с утра уже жду! — с несколько деланной радостью, как мне показалось тогда, воскликнул Николай Борисович. – Вы представляете, какое странное совпадение — незадолго до моей военной отставки я работал на вашей же должности ведущего научного сотрудника и  именно во втором центре ОРД ОВД ВНИИ МВД России. Между прочим, там я и защитил свою кандидатскую диссертацию по военной психологии! Удивительно, не правда ли?» Да, это было, на самом деле, очень  странно и удивительно – надо признать, я был просто ошарашен, читатель,  подобным  совпадением! И вообще, на мой взгляд, такие  знаменательные  совпадения не так уж и часто встречаются в нашей жизни, и, вряд ли,  являются случайными!
«Вы мне сказали по телефону, что написали какую — то рок-оперу «Спецназ»? Можете мне ее показать сейчас?» — с несколько заискивающей улыбкой попросил  Фарисенко.  «Безусловно, Николай Борисович, для этого, собственно, я и пришел!» — сказал я и полез в портфель за диском. «Николай Борисович, но сразу же хочу предупредить вас о, прямо скажем, не очень высоком качестве видеоряда и звука, поскольку все записывалось мною в кустарных условиях в офицерской гостинице МВД Дальневосточного юридического института МВД РФ, причем на довольно плохоньком компьютере. Но, на мой взгляд, Николай Борисович, в этой музыкальной работе  ценна сама идея -  ведь в основу рок — оперы «Спецназ: история моего современника» положена подлинная история моего одного очень хорошего знакомого — алтайского офицера спецназа ГРУ, который в настоящее время принял буддизм и живет в монастыре на Тибете». При этих словах по лицу Фарисенко пробежала легкая тень недовольства – пробежала, надо заметить, довольно стремительно, так как он попытался усилием воли  скрыть ее от меня (ведь, все — таки, он  — военный психолог, куда ж деваться?), и, тем не менее,  все это лицедейство не прошло для меня не замеченным.
Фарисенко аккуратно вытащил диск из пластмассового футляра и вставил  в  стоящий тут же на его роскошном дубовом столе DVD-проигрыватель, вывел изображение на телевизор и принялся с нескрываемым интересом смотреть мой «шедевр»; правда,  зачем-то, в ускоренном режиме. Внезапно его внимание привлек один, на мой взгляд, самый «жесткий» по смыслу, и особенно, по визуальному ряду ролик во всей  этой представленной на столь суровый и взыскательный суд Николая Борисовича  музыкальной «бомбе» с  эпатажным названием «Спецназ».
А Судьба этого  видеоклипа под названием «Моя Сибирь», который настолько шокировал тогда полпреда Алтая, надо сказать, весьма и весьма  примечательна. Дело в том, что, живя и работая в Хабаровске с 2005 по 2008 годы, по выходным дням я иногда подрабатывал в Биробиджане профессором криминалистики  в  местном филиале Амурского государственного университета. В один из таких моих заездов в Биробиджан в июне 2006 года я остановился не, как обычно, в гостинице, а в служебной квартире, купленной специально для приглашенных преподавателей, подобных мне,  в самом центре столицы Еврейской автономной области. В этой квартире в то время на постоянной основе проживала и довольно симпатичная белокурая секретарша ректора филиала АмГУ Юля, которая явно косила под Мэрилин Монро и у которой, к тому же, была отдельная комната в этой трехкомнатной импровизированной гостинице. В обязанности нашей дальневосточной Монро, помимо всего прочего, входили также все эти бесконечные и весьма утомительные встречи  приезжающих со всех регионов России преподавателей – «вахтовиков».  
В тот субботний день лета 2006 года, помнится, Юля неожиданно собралась к своим родственникам в Хабаровск. «Сергей Эдуардович, вы остаетесь здесь за старшего, сильно не хулиганьте, кушайте вовремя и много не пейте!» — полушутя-полусерьезно  напутствовала меня Юля. «Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа!» — со смехом отвечал ей я, безумно счастливый от мысли, что мне сейчас, в этот самый миг, предоставляется шикарная возможность побыть абсолютно одному в роскошной, особенно по меркам старого холостяка, трехкомнатной квартире и,  вообще, даже частично ни от кого не зависеть в  этом нашем  столь непростом командировочном  быту.
Вскоре Юля уехала, а я остался совершенно один в просторной трехкомнатной квартире. Надо было срочно занять чем-то свой неожиданно образовавшийся сегодня свободный летний вечер. Внезапно мой взгляд  упал на Юлин компьютер, который призывно моргал своим зеленым глазком, словно намекая: «Дескать, парень, ну че ты теряешься? А ну-ка залезь в меня — и ты  получишь просто незабываемое удовольствие!» Меня, Близнеца по знаку Зодиака, понятно, не надо долго уговаривать – я включил компьютер, благо, Юля легкомысленно не установила на него пароль, и с интересом принялся ворошить чужие файлы.
Неожиданно мое внимание привлекала папка под  названием «Спецназ ГРУ». Я, конечно же, как офицер МВД, работающий на кафедре оперативно-розыскной деятельности в юридическом институте МВД, хорошо знал, что родной старший брат Юли Володя является офицером — снайпером ГРУ. Когда я, наконец, открыл эту папку, то понял, что, все-таки, само Провидение, наверное, заставило меня залезть без спросу сюда – в этот чужой компьютер, в эту чужую виртуальную Жизнь! Володя, как самый настоящий разведчик, скрупулезно, и практически после каждого полевого выхода, добросовестно выкладывал на своем «рабочем столе» и подробно архивировал видеоотчеты о проведенных им спецоперациях. Но особенно впечатляли, конечно, отчеты боевиков-ваххабитов о проделанной ими «работе» (где они «от всей души мочили в сортире» наших федералов), которые Володя  в качестве трофеев находил и забирал практически во всех уничтоженных им горных блиндажах.
Именно этот ролик — отчет ваххабитов я по своему природному недомыслию и тупости и вставил в клип «Моя Сибирь». «Это что же, под лезгинку «чехи» так весело мочат наших солдатиков?» — гневно произнес Николай Борисович, у которого от возмущения и обиды лицо вытянулось как у Дуремара, неожиданно оставшегося без своих любимых пиявок. «Николай Борисович, я специально добавил в свою оперу этот шокирующий ролик – хотел показать правду другой воющей стороны — чеченцев! Попробовал применить метод контраста, ну или «ушата холодной воды», если хотите!» «Знаете, Сергей Эдуардович, я ничего не хочу, но то, что вы мне сейчас показали, это – кощунство! Ведь вам совершенно не жалко наших убитых, взорванных исподтишка  солдат, и вы, явно, относитесь к чеченским боевикам с симпатией!» — Фарисенко почти перешел на истерический крик: видать, возмущение его уже не знало предела.
«Николай Борисович, никакой симпатии к ваххабитам я никогда не испытывал и не испытываю, но друзей-чеченцев у меня на Алтае достаточно много. Я, на самом деле,  считаю, что это – одна из самых красивых и благородных наций, возлюбленных Богом,  и очень жаль, право, что правящей еврейской элите в России удалось, все-таки, стравить эти два, по сути,  довольно дружественных народа – русский и чеченский, которые, между прочим,  уже достаточно ассимилировали, особенно в последние годы, хотя бы даже на уровне заключенных браков в нашем любимом Алтайском крае!» Только потом, несколько позже, я пойму, что именно эта моя ключевая фраза, которой я, между прочим, всегда гордился на шумных офицерских пирушках, и станет  роковой, на долгие годы определившей мои очень и даже очень  непростые взаимоотношения с нынешней государственной властью России.
В общем, судя по выпученным от возмущения и злости глазам Фарисенко, мне абсолютно не удалось убедить его, «целого» кандидата психологических наук, в правильности и этичности использованного мною художественного приема – после двух часов «плотнейшего» общения мы расстались почти врагами, оставшись глубоко разочарованными  всей этой нашей более чем  странной встречей, на которую, мы,  два реальных земляка с Алтая, волею Судьбы заброшенные в холодную и пустынную  Москву, с самого начала  возлагали такие радужные надежды.
Второй мой запланированный деловой визит по поводу «Спецназа» я должен был нанести этим необычайно жарким даже для Москвы летом в Его Величество «Мосфильм». Я встал как-то ранним утром, а именно 5 июля 2008 года, в своем уже изрядно опостылевшем к тому времени  холостяцком бунгало на Смоленской Набережной, и, даже не позавтракав, что со мной, вечным «проглотом», случается крайне редко,  отправился на  легендарную Мосфильмовскую улицу.  И вот, господа, я уже в «Мосфильме»! Охранник, которому я с гордостью  предъявил удостоверение полковника милиции, как и, следовало ожидать, пропустил меня внутрь киностудии без излишних вопросов. Конечно, там, внутри этого грандиозного рукотворного комплекса  самой настоящей русской «фабрики грез», у меня  сразу же возникло  весьма  странное ощущение  какой-то нереальности  происходящего вокруг меня от  соприкосновения с этой подлинной  Легендой отечественного кино – пожалуй, самого лучшего кино в мире, хотя бы, на взгляд обычного русского человека, коим я до сих пор себя позиционирую, мой дорогой читатель!
Это же просто обалдеть можно, господа! Если бы мне сказали пару лет назад, что я буду сидеть за рулем того самого знаменитого «Мерседеса-Бенца», на котором в свое время «рассекал» легендарный советский разведчик Штирлиц в «Семнадцати мгновениях весны»!?
Да, но в этом автопавильоне «Мосфильма», кроме названного «Мерседеса», было еще много чего, что не могло не привлечь  мое любопытное мальчишеское внимание: это — и знаменитый автобус «Фердинанд», на котором Глеб Жеглов ловил  коварного и хитроумного Фокса; и светло-бежевая «Волга» модели ГАЗ-21, на которой автомобильный клептоман Деточкин из кинофильма «Берегись автомобиля» убегал от назойливого инспектора ГАИ. В общем, в этом павильоне автомобильного парка киностудии я  застрял всерьез и надолго.
Наконец, с большим  трудом мне удалось вырваться из цепких лап мосфильмовского ретро — гаража, и, пройдя через огромный съемочный павильон – ангар, я оказался внутри четырехэтажного административного корпуса. На втором этаже корпуса, прямо в коридоре недалеко от мосфильмовского буфета, мне встретился  народный артист России Владимир Стеклов, когда-то виртуозно сыгравший  роль предпринимателя в нашумевшем отечественном боевике «Воры в законе». Этот замечательный артист в жизни показался мне тогда, почему-то,  сильно уставшим и по возрасту значительно старше, чем он выглядел на экране.
Вскоре на глаза мне попалась табличка на обитой дермантином  двери с надписью «Студия Павла Лунгина». Я очень люблю работы этого самобытного режиссера, особенно его замечательные фильмы «Такси-блюз» и «Остров» с Петром Мамоновым в главной роли, поэтому, недолго думая, с каким-то  странным волнением и вожделением я постучал в эту заветную дверь, и, не дождавшись ответа, довольно бесцеремонно вошел внутрь  кабинета.
За столом,  в углу небольшой комнаты, сидела очень милая девушка, у которой на груди висела бирка с надписью «Пресс-секретарь студии Павла Лунгина Ольга». Я представился, и как только Оленька ослепила меня своей  лучезарной улыбкой в ответ, «Остапа опять понесло!» «Я — ветеран двух чеченских компаний! – нагло и беспардонно, причем неожиданно даже для самого себя, соврал я. – Эта страшная война на Кавказе, Оленька,  вдохновила меня на создание вот этой рок — оперы «Спецназ», которую я сразу же, еще в Хабаровске, четко  решил для себя подарить выдающемуся режиссеру современности Павлу Лунгину!». Тут меня от избытка чувств, а также неимоверной духоты в помещении без кондиционера неожиданно качнуло в сторону. «Что с вами?» — тут же забеспокоилась Оля, с нескрываемой тревогой заметив это мое нехорошее состояние. «Да не волнуйтесь вы, ради Бога: это — всего лишь последствия тяжелой контузии!» — нарочито хриплым голосом контуженного «боевика» сказал я, томно закатив при этом глаза. С большим удовольствием я успел заметить  теплую волну сострадания и жалости  в ее влажных карих глазах, особенно  в тот момент, когда Оля торопливо пододвинула и насильно усадила меня на скрипучий  деревянный стул.
«Сергей Эдуардович, я вам обещаю, что  в ближайшее время обязательно передам диск с вашей рок — оперой  Павлу Семеновичу! Ну, а дальше… дальше  я за него не могу решать,  вы же сами  понимаете!»  - как –бы, извиняясь за своего привередливого босса сказала Оля, щедро налив мне при этом стакан воды из позеленевшего от многолетних водорослей  графина.
Однако, мне было уже и этого скромного результата более чем достаточно – я вообще не очень – то  и рассчитывал, что в этот, по-настоящему, «мертвый» летний сезон мне реально удастся хоть кого-нибудь из кинорежиссеров  застать  в  студии, поэтому  с сознанием полностью выполненной  своей, как мне казалось тогда, чрезвычайно важной миссии и с чувством глубокого удовлетворения я, наконец-то,  смог покинуть   территорию «Мосфильма».
И, наконец, свой третий и последний деловой визит, по плану, я  должен был нанести главному режиссеру театра «Ленком» — самому Марку Захарову, читатель  (Всем встать!), однако  секретарша Марка Анатольевича, довольно эффектная женщина лет 40, дальше приемной меня так и не пустила. Это обстоятельство, надо признаться, совершенно не расстроило меня тогда, так как я был до сих пор еще  окрылен своей полной и безоговорочной «победой» над Мосфильмом, в театр вообще по жизни не очень-то верил,  уже вовсю грезя славой будущего великого киносценариста «Мосфильма». Поэтому, скромно и без лишних слов оставив, на всякий случай, диск со «Спецназом», а также либретто рок — оперы вместе со всеми моими реквизитами в приемной Захарова, с сознанием своего полностью выполненного долга я гордо удалился восвояси.
Недалеко от «Ленкома» я приметил небольшое кафе «Пиццерия», в которое и решил зайти пообедать. Поскольку на работу мне идти в этот будничный день было уже явно поздновато, а всю запланированную на сегодня работу я сделал, причем, даже в большем объеме, чем это планировалось мною,  можно было позволить себе расслабиться немного, заказав увесистый ароматный  кусок пиццы с морепродуктами и 150 граммов водки в довесок к этому «итальянскому пирожку». Не успели мне принести заказ, как вдруг, откуда не возьмись, нарисовался этот «чертенок из табакерки», назвавшийся просто Вовой. Это уже потом я только сообразил, что наводчицей на меня в данной ситуации сработала барменша лет 35, которая на мое появление и водочный заказ отреагировала молниеносно, сделав кому-то срочный звонок. Буквально тут же, как по мановению волшебной палочки,  и возник этот бывший морской пехотинец Вова, который довольно нагло и беспардонно уселся за мой столик и сразу же попросил у меня  мобильный телефон: якобы, кому-то срочно надо позвонить, а свою «мобилу», к несчастью, он  забыл дома. 
Надо сказать, читатель, когда я ем, то превращаюсь в самого настоящего зверя, которого лучше не трогать. Это у меня еще с  армии, где за кусок хлеба в войсках очень часто приходилось бороться с вилкой в руках, чтобы не остаться голодным. «Послушай, любезный, — огрызнулся я на эту настойчивую просьбу Вовы отдать ему мой мобильник, — дай мне пожрать спокойно. Ты что, лоха нашел, что ли? Я — полковник милиции, и эти твои штучки телефонного мошенника просчитываю на раз!» Володя посмотрел на меня с явным недоверием. «Зачем же вы меня оскорбляете? Я, между прочим, ветеран первой чеченской компании, морской пехотинец. Пожалуйста, взгляните на мою татуировку!» Он закатал правый рукав рубахи и показал свою наколку: морской якорь с надписью сверху «Грозный, площадь Минутка, 1995 год». Мне стало неудобно за это свое «ментовское» недоверие к людям – можно сказать, без причины обидел настоящего  героя — ветерана! «Ну, ладно, если тебе надо позвонить – звони!» — я протянул ему свой довольно паршивенький, побитый временем  мобильник, который Вова довольно брезгливо  взял в руки и кому — то набрав, произнес «таинственную» фразу: «Все в порядке, я уже на месте!»
Однако, после сделанного звонка Володя совсем даже не спешил вернуть мне телефон, явно пытаясь меня «заболтать». Желая вывести его на «чистую воду» и эмоции, я решил сделать «ход конем». «Послушай, если у тебя такая тяжелая ситуация с финансами, то я дарю тебе этот телефон!» При этих словах Вова чуть не подпрыгнул на стуле от неожиданности. Лицо у него покраснело – он явно опешил от такого поворота событий. «Слушай, — радостно воскликнул Володя, — раз такое дело, то я тебя угощаю пивом!» Он отправился к барменше, что-то долго мешкал там, возле барной стойки, и, наконец,  вернулся с двумя кружками светлого пива, одну из которых протянул мне со словами: «Пей, Серега, мое пиво. Что называется, от чистого сердца!» Я отхлебнул немного из кружки, и это пиво сразу же показалось мне необычайно горьким. Внутренний голос тогда сказал мне: «Это — клофелин, Серж, но ты не бойся – ничего  тебе не будет!»
«Ты пей, пей пиво – то, Сергей, че — то совсем не пьешь его!» —  торопил меня Вова, с  раздражением заметив, что я не очень-то налегаю на его отраву. Внешне он, действительно был похож на морского пехотинца: ростом примерно 1 метр 75 см, широкоплечий, с массивным бритым наголо черепом; с волчьими, холодными и  очень жестокими карими глазами.  Время шло, а отрава никак не брала меня. Володя стал заметно нервничать. Он уже перебрал все темы для разговора: рассказал мне на третий раз, как он любил убивать чеченцев и возвращался к этой теме вновь и вновь, так что я, в конце концов, не выдержал  и вскипел: «Слушай, ты что — Господь Бог, что ли? Кто тебе дал право «мочить» людей, тем более чеченцев, которые, вообще-то, были у себя дома и тебя не звали? Между прочим, у меня среди чеченцев даже больше друзей, чем среди русских!» При этих словах Вова явно опешил. Он вдруг резко засобирался куда-то и  вышел из кафе. Я равнодушным взглядом проследил за ним до самой двери и с наслаждением принялся за свой ароматный кусок пиццы, который с этим несносным Вовой мне никак не удавалось поесть.
Примерно через час Володя вновь заявился в кафе. С удивлением обнаружив меня в добром здравии и очень хорошем расположении духа, он нетерпеливым жестом подозвал меня к себе. Я прошел к нему сквозь плотные ряды столиков, за которыми сидели довольно симпатичные девушки и с неподдельным интересом наблюдали за всеми этими нашими  перемещениями по залу.  «Пойдем выйдем!» — с неожиданной  злостью сказал он. «Зачем, ты хочешь со мной подраться, что ли?» — спокойным тоном спросил я. «Да, ты меня оскорбил!» «Для начала, Володя, отдай мне «симку»  — я тебе подарил телефон, но отнюдь не «симку». Она тебе абсолютно не нужна!» «Не отдам!» — ответил Вова,  и на лице его появилась  злорадная, гадливая улыбка. И тут мой внутренний голос отчетливо произнес: «Тебя ждут на улице и хотят убить! Действуй, Серж, и действуй немедленно!»  И я начал действовать. Волна ярости внезапно окатила меня с головы до ног. «Ну, тогда на, получай, сука!» — закричал я и левой рукой (я же – левша) принялся, что есть мочи, молотить ему длинными «хуками»  прямо в нижнюю челюсть. Удивительно, но правую руку я даже не успел задействовать при этом. Многочисленные удары приходилось ему то в челюсть, то в область виска и даже в ухо. По-видимому, как — раз в  ухо приходились наиболее  болезненные удары, так как он внезапно скрючился и поник головой, тихо застонав и пытаясь обеими руками хоть как-то закрыться от моей убийственной левой «кувалды».
Наконец, я выдохся и стремительно отошел от него. И сделал, между прочим, очень даже правильно, читатель, так как  вконец «расстроенный»  Вова полез в задний карман своих брюк (явно за ножом). Нижняя челюсть у него заметно провисла – похоже, я очень серьезно повредил ее. Для моей руки это попадание в кость тоже не прошло бесследно – она моментально вздулась и стала похожа на хоккейную крагу.
Я отошел к барной стойке, стараясь держать в поле зрения разъяренного Володю, и, очень громко и членораздельно, можно сказать, почти приказал барменше: «Я — полковник милиции, немедленно вызывайте экипаж  ППС! Это — бандиты!»  «Никого я не буду вызывать, у меня даже нет телефона здесь в кафе!» — с какими — то испугом и даже растерянностью произнесла барменша. При этих словах наш многострадальный и покалеченный  «морпех» Вова, наконец, не выдержал — неожиданно резко развернулся и «ломанулся» к двери так, как — будто за ним несся целый батальон Рамзана Кадырова. «Ну, вот видите, он уже и убежал! А я думала вначале, что он — ваш друг, ведь вы так мило в течение почти 3 часов с ним беседовали!» — уже с явной издевкой произнесла барменша – женщина явно южных кровей со взглядом конченного предателя. «Да мне уже все давно ясно с вами! – со злостью произнес я, успев, тем не менее, наблюдательным и цепким взглядом старого «павлина» заметить восхищенные взгляды сидящих за передними столиками девушек, с очевидным женским волнением наблюдавших за всем этим нашим сражением; как, наверное, римские   патрицианки, в свое время, наблюдали гладиаторские бои в Колизее.
Вот так, мой дорогой читатель, этим  жарким летом 2008 года закончился в Москве мой третий запланированный визит, связанный с продюсированием  «легендарной» рок — оперы «Спецназ: история моего современника», которая  очень скоро «перевернет весь Мир».
Это «веселое» происшествие в столичном кафе со всей наглядной мощью продемонстрировало мне, наконец, ту степень опасности, что  поджидает меня и практически любого человека, оставшегося без родных и близких в абсолютно чужом и  равнодушном к человеческим страданиям мегаполисе, который Джек Лондон, в свое время,  очень точно окрестил «стальным зверем» — что называется, «не в бровь, а в глаз»! Зверь — он и есть Зверь, хоть и стальной!
Зайдя как-то еще несколько раз  в  московские кафе и рестораны, я в полной мере убедился, читатель, что система оповещения в давно уже  объявленной в Москве охоте на «лохов» действует  практически безотказно во всех заведениях столичного общепита. Таким образом, моя личная «система обеспечения безопасности и жизнедеятельности» в один миг потребовала от меня срочно решить, наконец, этот пресловутый вопрос питания; причем, желательно  вне  московских ресторанов и кафе. Кстати, про  это же  самое без конца  твердили и мои более чем скромные финансы.
Надо сказать, что  очень хорошо в решении  этой актуальной во все времена проблемы питания мне помог Всероссийский научно-исследовательский институт МВД России, в который я и приехал служить в должности ведущего научного сотрудника. Расположенный в живописном месте  на улице Поварской, практически в центре Москвы и  всего в 15 минутах ходьбы от старушки Кацнельбоген – это, по московским меркам, просто нереальный, просто сказочный  подарок Небес, которым я, конечно, не преминул воспользоваться, читатель.
Дело в том, во ВНИИ МВД России всегда функционировала и до сих функционирует прекрасная столовая, в которой за какие — то жалкие 100 рублей можно очень сытно и вкусно поесть. Этим обстоятельством активно пользовалась  вечно нищая студенческая  братия с Академии музыки имени Гнесиных, которой руководство ВНИИ МВД любезно разрешило с 13 по 14 часов посещать нашу столовую. Учитывая, что времени свободного  у меня полно, а до института — рукой подать, я стал регулярно посещать нашу офицерскую столовую в обеденный перерыв, чем одновременно заработал у руководства ВНИИ, которому регулярно попадался на глаза в столовой, репутацию ученого, который, буквально,  днюет и ночует на работе.
Кроме того, неожиданно для самого себя, я заработал в институте репутацию просто «зашибательского» и «офигенно» отзывчивого парня, всегда готового  прийти на помощь своим  «дорогим» московским  сослуживцам. А получилось это так.
По заведенной многолетней традиции во ВНИИ МВД РФ для всех научных сотрудников института был установлен свободный график посещения. Это означало, что  всего раз в неделю офицер должен был появиться на оперативном совещании в своем центре или отделе, а в остальное время мог спокойно работать дома, благо научно-исследовательская деятельность в области юриспруденции вполне позволяет  делать это. Но ведь  тревоги и суточные дежурства для кадрового сотрудника МВД, понятно, никто не отменял, а поскольку  штатная численность отделов и научных центров  в институте сравнительно небольшая, то раз в месяц каждому офицеру  перепадало суточное дежурство по главному корпусу ВНИИ. А москвичи  всегда страшно не любили и не любят все эти дежурства, и в этом их можно понять! Учитывая московские расстояния, а также кошмарные столичные пробки, с каждым таким дежурством оказывались выброшенными  на ветер «целых» два  дня  из  «драгоценной»  жизни вечно занятого, вечно суетного москаля. И тут, как нельзя кстати, во ВНИИ появился Сережа Воронин – «Чип и Дейл спешат на помощь!» Поскольку я был не обременен ни семейными, ни какими-либо другими заботами в Москве, к тому же проживал всего в 15 минутах ходьбы от  своей работы — я сам предложил сотрудникам второго Центра, в котором трудился,  подежурить за них, чем  вызвал самую настоящую бурю эмоций. И с той поры, раз в неделю, я стал регулярно заступать на суточное дежурство за своих  коллег, и, надо сказать, мне  так понравилось это мероприятие, что я уже стал жалеть, что нельзя дежурить чаще: например, хотя бы раз в 3 дня.
Я превратил свои суточные дежурства по главному корпусу ВНИИ МВД в самый настоящий парк развлечений, а чего же еще  можно ожидать от «матерого» Близнеца, волею Судьбы практически всю свою сознательную жизнь носящего погоны?!
Для начала я перетащил на работу свой синтезатор «Roland-Juno». Хочу сказать, что творческая атмосфера во ВНИИ была просто изумительной — то ли близость «Гнесинки» сказывалась, то ли сама экстраординарная ситуация моего более чем странного пребывания в Москве, но  музыкальные темы сыпались из меня, как из «рога изобилия». Я едва успевал фиксировать их на свой старенький ноутбук, который предусмотрительно привез с собой из Хабаровска. Кстати, в одно из таких дежурств я и «сваял» две основные и, как мне кажется, просто шикарные темы для  будущей  оперы — балета «Окини — сан». А судьба этого моего произведения, читатель,  весьма необычна и требует отдельного разговора.
Дело в том, что в однокомнатной квартире  старушки  Кацнельбоген, в которой я проживал, стоял старинный книжный шкаф. Фаина Георгиевна предусмотрительно убрала из него все свои книги, видимо, полагая, что поскольку я — профессор, приехал в Москву «всерьез и надолго», и мне, безусловно, понадобится большой книжный шкаф, так как, вероятно, я  привезу с собой много книг, столь необходимых  для  научной работы.  Но удивительнее всего оказалось то, что в этом шкафу по странному стечению обстоятельств остались всего две книги: это – повесть Льва Николаевича Толстого «Хаджи-Мурат» и роман Валентина  Пикуля «Три возраста Окини -сан». Если с Хаджи-Муратом мне все уже было давно ясно и понятно, так как тему войны на Кавказе я детально проработал в своей первой рок — опере «Спецназ: история моего современника», то сюжет «Окини — сан» показался мне тогда очень необычным, абсолютно незаезженным и весьма — весьма  оригинальным. К тому же, эта замечательная книга Валентина Пикуля мистическим образом буквально упала мне в руки с полки книжного шкафа, что, собственно, и предопределило мой очередной творческий выбор – я тут же начал лихорадочно писать либретто для своей будущей оперы «Окини — сан».
Достаточно много мистики ощущалось и при работе над музыкальными темами «Окини — сан». Как сейчас помню, в день моего рождения 4 июня 2008 года я заступил на свое очередное дежурство во ВНИИ МВД РФ. Мне исполнилось тогда 44 года и, наверное, это был самый печальный день рождения в моей жизни – ни семьи, ни дома, ни друзей, ни подарков. В общем,  в тот момент я в полной мере ощутил себя очень грустным и очень несчастным осликом Иа из моей любимой  с детства сказки про  забавного медвежонка Винни – Пуха и его замечательных друзей!
Придя на работу, я тут же нетерпеливо развернул свой синтезатор – вдруг показалось, что мне удалось  нащупать новую замечательную тему для финала «Окини-сан». Я быстренько записал только что рожденную мелодию на встроенный секвенсор и внимательно  ее прослушал. Ну, всем была хороша эта музыкальная тема, однако, все-таки, чего-то в ней  явно не хватало – то ли какой-то логической завершенности в конце, то ли мягкого вступления — интродукции? И тут неожиданно для меня  в голову пришла эта давно позабытая тема -  небольшой музыкальный отрывок, который мы записали с Жекой Лобановым еще в  январе 2000 года в Барнауле. Фрагмент этот, дорогой читатель, был совсем небольшой, что называется, «не пришей к п…  рукав» — его нельзя было вставить ни в один из наших записанных ранее альбомов, но самое главное – это то, что у него не было и, на первый взгляд, не могло быть никакого музыкального развития, что, само по себе, сделало эту тему  тогда абсолютно бесперспективной для нас. А здесь, в Москве,  эта давно позабытая мною тема вдруг непонятным образом оказалась в одной тональности, в одном размере, в одном темпоритме, а, главное — в одном мелодическом  русле со всем финалом «Окини — сан».
Меня охватил такой неописуемый восторг, что я воздел свои совершенно очумелые глаза к потолку и громко воскликнул: «Ну, ехарный бабай! Ну, ведь  это же не я,  ведь это  ты «сваял»  эту прекрасную музыку, Боже! Показал бы хоть личико свое, дорогой ты мой — хотя бы в день  рождения уважь меня, Господи!» Понятно, что в ответ мне… полная тишина: никаких тебе знаков, читатель, даже тонких намеков -  абсолютно ничего в ответ,  кроме, разве что, душераздирающего плача заунывных скрипок, что с трудом, но все-таки  прорывались из Гнесинки  сквозь шум столичной улицы   в  широко распахнутое окно моего страшно «секретного» института!
На следующее утро, 5 июня, я, как положено, сдал свое очередное дежурство новому ответственному дежурному и со знанием выполненного офицерского долга отправился домой поспать, а также привести себя в порядок после бессонной ночи. Проходя по Новому Арбату, я  вдруг заметил огромный столб черного зловонного дыма, внезапно поднявшегося над шоссе. Вся улица моментально и прямо на моих глазах заполнилась возбужденной толпой людей, которые стали что-то лихорадочно снимать на мобильные телефоны. Я с трудом протиснулся сквозь толпу и увидел, как пожарные тушат пеной полностью объятую огнем иномарку. Над всем этим кошмаром стоял приторно-сладкий, омерзительный запах горелого человеческого мяса, который протащило ветром вдоль всего Нового Арбата. «Что случилось?» — спросил я молодого человека, который снимал на свою мобилу все происходящее здесь, с хладнокровием настоящего профессионала выбирая наиболее удачные ракурсы для съемки. Оказалось, что молодая женщина – водитель этой несчастной иномарки, стоя в многочасовой пробке, решила поправить свою прическу. Она прыснула на волосы лак из баллончика, совершенно забыв  при этом, что во рту у нее в этот момент была зажженная сигарета. Лак моментально воспламенился, и баллончик со страшным грохотом взорвался (ведь он  жутко нагрелся  в автомобиле на  этой  невыносимой 35 — градусной жаре),  объяв хозяйку иномарки смертоносным пламенем. Шансов спастись у этой несчастной женщины в  страшном  огненном капкане не было никаких абсолютно.
Больше всего меня поразило в этой ситуации то праздное, даже циничное  любопытство, с которым молодые люди снимали и обсуждали все это кошмарное действо на Новом Арбате. Даже меня, старого прожженного криминалиста, уже сильно затошнило — сладкий запах горелой человеческой плоти назойливо и неотступно стоял в носу. Стремясь хоть как-то избавиться от этого удушливого запаха — фантома, я забежал в ирландский паб, что  находится напротив станции метро «Смоленская». Проглотив, как удав, две кружки темного ирландского пива «Гиннесс», я почувствовал себя намного лучше.
Выйдя из ирландского паба, вскоре я оказался на Старом Арбате недалеко от отделения банка ВТБ-24. Прямо передо мной в этот банк зашел пожилой охранник, который внимательно осмотрел лотки банкомата, тут же выбросив оставленные клиентами чеки в мусорную корзину. И вдруг   внутренний голос четко и ясно сказал мне: «Зайди в банк!» Нужды заходить мне в этот банк не было абсолютно никакой, так как даже банковской карточки у меня сегодня с собой не было. И все же я послушал свой внутренний голос. Я подошел к банкомату и с удивлением увидел, как на лоток  из купюроприемника выползают две новеньких банкноты  достоинством в 5 тысяч рублей. Словно вор, опасаясь, что вот именно сейчас, в этот самый счастливый момент моей жизни, ко мне подбежит грозный охранник и со страшным скандалом отберет у меня все деньги, я тут же схватил  «подаренные» Сверху купюры и поспешил покинуть помещение банка.
Как ты уже знаешь, читатель, я – Близнец по гороскопу, поэтому не умею радоваться и наслаждаться такими необычными подарками  Сверху в одиночку. Поэтому, выйдя из банка, я тут же позвонил всем, кому только было можно – жене Наташе, родителям, теще, брату, шурину, своячнице, дочерям, с восторгом рассказав им всем о столь необычном подарке с Небес. Деньгами же я решил распорядиться так: 5 тысяч было решено привезти домой в Красноярск и никогда их не тратить. Вторые 5 тысяч я запланировал проесть и пропить в  кафе  на Старом Арбате под названием «Восточный базар».
Дело в том, что я очень люблю восточную кухню. Наверное, читатель, в той,  другой  жизни  я был узбеком.  Лагман, плов и  чебурек – это лучшее, что придумало человечество за 10 тысяч лет своего существования. Я всегда садился за один и тот же столик возле окна и заказывал блюда в одной и той же четко определенной последовательности: 150 граммов водки, лагман, плов и чебурек. Официанты уже хорошо знали это мое незатейливое меню, поэтому меня всегда встречали здесь с подобострастными восточными улыбками, торопясь оформить и принести заказ «дорогому» гостю. Но все это было до того момента, как я познакомился с Магомедом.
Магомед — это официант лет 27, уйгур по национальности, родом из Ташкента. Главное  достоинство Магомеда было в том, что он имел высшее университетское образование и преподавал в Ташкентском государственном университете Историю средних веков.  Как — раз на этой почве мы с ним и  сошлись. Магомед оказался чрезвычайно интересным  и образованным собеседником, волею Судьбы, так же как и я, впрочем, оторванный от Родины и семьи. Между нами определенно возникла прочная духовная связь, и стоило мне только переступить порог кафе, как Магомед со всех ног устремлялся ко мне: узнать про мои насущные дела в институте и одновременно рассказать мне про Тамерлана и Чингисхана, а также Историю падения великой Османской Империи и распада Джунгарского ханства.
Однако, как говорится, «не долго музыка играла»! Однажды Магомед подошел ко мне в крайне расстроенных чувствах  и сказал, что московский еврей — хозяин этого мусульманского кафе крайне недоволен нашим общением с ним. А вскоре  подошел и довольно неприятный официант – башкир по национальности, который от имени хозяина выразил мне свое серьезное недовольство тем, что, дескать, я отвлекаю официантов от их очень ответственной и «интеллектуальной» работы. Поскольку я уже к тому времени прилично принял «на грудь» и вообще «терпеть ненавижу» любую форму насилия над своей самобытной личностью, то страшно рассердился и, что есть силы, треснул кулаком по столу. К моему удивлению, а также  ужасу совершенно ошарашенного башкира этот хлипкий деревянный стол рассыпался прямо на наших глазах, словно  карточный домик. Больше меня, читатель, как ты понимаешь, в это замечательное восточное кафе уже не пускали!
Однако, время шло — наступило 1 августа 2008 года. Первый день этого беспокойного во всех смыслах августа (прежде всего, в связи с событиями в Южной Осетии) ознаменовался полным  солнечным затмением, которое я, к сожалению, из-за плохой погоды  в Москве даже не почувствовал. Очень скоро должен был вернуться из Италии Сережа Стариков.  Справедливости ради должен заметить, читатель, что Сергей перед отъездом в Европу очень даже беспокоился о моем «здоровье» в связи с этим вынужденным моим летним пребыванием в столице — что называется,  «в одного». Поэтому он и попросил известного в Москве барда  и автора весьма даже неплохих песенок в стиле «шансон» Володю Виленского присмотреть за мной. Володя, в общем-то, хороший, добрый человек, понял это пожелание Сержа  слишком буквально и с назойливостью «гениального поэта» стал  изо всех сил «навяливать» мне свое общество. Я, как мог, избегал его.
Один раз, все же, мы с  встретились в ирландском  пабе с Володей, и я сразу  понял, что  наше «творческое» общение в Москве приобретет  характер обычного двухмесячного запоя. При этом я задал Вове всего один сакраментальный вопрос: «Почему ты мне не сказал, что Сережа Стариков так болезненно  и ревниво переживает чужой успех? Я бы тысячу раз подумал перед тем, как приехать сюда!» «Сергей, я хотел, чтобы ты сам дошел до этого. И еще – я не хотел форсировать события; думал, может быть, и у нас с тобой получится совместный музыкальный проект!»
После этого я полностью потерял интерес к Виленскому, как творческой личности — отключил свой мобильный телефон и не открывал ему двери  даже тогда, когда он неистово ломился в  студию при Арбатбизнесцентре.  Кстати, в тот день, когда я записывал в нашей со Стариковым студии свой  знаменитый «Танец отчаяния», Володя Виленский на полном серьезе, видимо, предварительно весьма прилично приняв «на грудь»,  пытался, хоть и безуспешно, высадить двойные  металлические двери офиса.
К возвращению  Сережи из Италии я уже полностью определился для себя – осенью увольняюсь из МВД и возвращаюсь в родной Красноярск.  Это было своеобразным актом капитуляции — признанием полной и безоговорочной победы мегаполиса надо мной. Для покорителя столицы  я, безусловно,   оказался «слаб в коленках», в чем  и  признался  весьма откровенно Сергею, сидя в «Восточном базаре» (вдвоем нас туда, все-таки, пустили).  Мне показалось, что его не по годам сморщенное, как у известного актера Николая Олялина,  лицо  вдруг  осветилось неподдельной радостью.
При этом Сережу, в отличие, например, от моих родителей и жены,  я нисколько не осуждаю – нести ответственность за взрослого, к тому же пьющего и абсолютно непредсказуемого дядьку – это, скажу я вам, тяжкое и в наше беспокойное время абсолютно  никому не нужное бремя! На радостях Сергей торжественно объявил мне, что дарит мне  синтезатор «Roland». Я так обрадовался и одновременно так испугался того, что под влиянием своей суровой и бескомпромиссной  супруги Лены  он, вдруг,  передумает  сделать мне этот подарок, что, на всякий случай (а случай, как известно, бывает всяким) отключил свой  мобильник  аж до самого моего  отъезда из Москвы.
Включил я свой телефон (просто деваться было некуда) только 11 ноября 2008 года, когда в последний раз явился  во ВНИИ МВД РФ за полным расчетом и приказом об увольнении в запас. Я сидел в столовой института, когда мне неожиданно позвонили. Телефон высветил хабаровский номер (код 421-2). Если бы я в свое время в Хабаровске, работая  профессором  кафедры оперативно — розыскной деятельности, в порядке общего развития не освоил  факультативный  курс «Специальные технические средства, применяемые в разведке и контрразведке», то, конечно, не знал бы, что  в телефоне шуршит обычное сканирующее устройство пеленгатора местонахождения объекта. Когда я взял трубку, то в ней, как и следовало ожидать, молчали – причем, молчали, как океанические рыбы. Так повторилось ровно 3 раза, а потом я вконец осерчал  и  выключил телефон уже раз и навсегда – вплоть до самого Красноярска.
Мои сборы на поезд «Москва-Братск»  были совсем недолгими – благо, вещей было не так уж и много. Фаина Георгиевна с довольно печальным  видом приняла у меня «по описи» все свое нехитрое квартирное имущество, я дал ей от «широты души своей » 2 тысячи рублей в подарок и с легким сердцем отправился на железнодорожный вокзал.
Вскоре я прибыл на Казанский вокзал, с головы до ног увешанный сумками и тяжелым кофром с клавишным инструментом внутри. Возле моего 12 – го вагона стояла очаровательная белокурая проводница, которая с неподдельным любопытством осмотрела мой кофр с синтезатором и спросила нежным голоском: «А это что у вас, базука, наверное?» «Нет, девочка, это — не базука, а обычный синтезатор, клавишный инструмент!» «А, ну тогда все понятно с вами!» — с легким разочарованием сказала белокурая проводница, которая, наверное, и правда, хотела пострелять из базуки по дороге в Братск – девушка демонстративно и довольно бесцеремонно отвернулась от меня, всем своим видом давая понять, что разговор на этом закончен. Тогда ее поведение, а также, на мой взгляд,   слишком уж обостренное  женское любопытство  показались мне несколько странными и подозрительными.  Наконец, я  вошел в свой вагон.
«Да ты поставь свой инструмент на верхнюю полку, — с фальшивым участием начал уговаривать меня молодой киргиз, расположившийся на второй полке нашего купе, прямо надо мной. — Там он сохраннее будет. Да и тебе спокойнее!» Я, не обращая на него никакого внимания, запихнул «Roland» под свою нижнюю полку, куда он встал просто идеально, и осмотрелся. Контингент в купе попался  — «дай Бог каждому» — один другого «краше»!
Напротив меня сидел (это  просто невероятно) самый настоящий, живой «Антибиотик»! Не в  смысле лекарства, конечно, а в смысле артиста Льва Борисова, гениально, просто бесподобно сыгравшего роль «мафиози» в культовом сериале «Бандитский Петербург». Такого невероятного, просто «обалденного»,  сходства в жизни мне еще не приходилось встречать!
Кроме «Антибиотика» в купе едут еще двое: подозрительный киргиз, о котором уже говорил, весьма криминальной наружности; и дебелый еврей Виктор, внешне очень похожий на одного персонажа из моего славного армейского прошлого  — Диму Кельгеватова по прозвищу «Индюк».
Рядом, в соседнем купе, уже началась шумная попойка, которая, как выяснится позже, продолжится в течение всего пути. В общем, эта поездка с самого начала  обещала быть «захватывающей», во всех смыслах этого слова!
«Ох и не нравится мне все это, ой не нравится! — лихорадочно стучала в голове одна и та же мысль. — Ведь говорила мне жена — бери билет на фирменный поезд «Москва — Красноярск»! И ведь я же сказал, вполне членораздельно сказал об этом московскому кассиру возле станции метро «Смоленская». Как же так оказалось, что я очутился на этом «адском» поезде «Москва — Братск», несущемся в преисподнюю?» Только много времени спустя я пойму, что это сам Господь умышленно втолкнул меня в этот злополучный поезд, устроив мне  очередное испытание на прочность!
Я еду на этом «веселом» поезде из Москвы не куда — нибудь, а домой, в родную Сибирь, оставляя за спиной 17 лет безупречной службы в МВД России. За эти годы произошло много знаменательных событий, которые, конечно, не уместятся на страницах  одной книги! Служба, бесспорно, многое мне дала в жизни — только благодаря МВД России я успешно защитил кандидатскую и докторскую диссертации, весьма интересно и продуктивно послужил в Барнауле, Красноярске, Хабаровске и даже Москве.
Начальником «адского» поезда был маленький азербайджанский еврей Яша лет 30 — 35, который с важным видом королевского пингвина расхаживал по вагону, давая своим подчиненным ценные указания. Я сразу же успел заметить, что его явно связывали близкие отношения с проводницей нашего вагона, которую я мысленно окрестил «Мерилин Монро» — той самой, которая проявила на посадке столь повышенный интерес  к моему музыкальному инструменту. Они часто вдвоем уединялись в ее купе для проводников  и  о чем — то нежно ворковали, при этом деланно смущаясь, когда кто — то из пассажиров проходил мимо.
«Антибиотик», которому уже явно было за 60, на правах старшего начал активно «банковать» за столом, взяв на себя неблагодарную роль дорожного массовика — затейника. Своими дурацкими шутками — прибаутками он опять мне очень напомнил одного персонажа из моей «веселой» студенческой юности -   по прозвищу «Сиплый» из Самарканда, который «обул» нас с Коробковым в карты на очень даже приличную сумму — я даже вначале подумал, что у меня опять «де жа вю». Из своей дорожной сумки — поклажи «Антибиотик»  извлек на Свет Божий шмоток копченного сала, ароматную буженину и бутылку водки. С бутылкой мы, конечно, вчетвером очень быстро покончили, после чего «Антибиотик» с заговорщическим видом извлек 100 — граммовый «мерзавчик» «горилки» и, хитро посмотрев на меня, сказал: «Я, конечно, ни кого не заставляю пить — как говорится,  хозяин -барин!» Я, ни о чем не думая, вылил все содержимое бутылочки себе в стакан (тут, как говорится, и одному маловато будет!) и одним  залпом  выпил, закусив кусочком вкусной буженины. «Э, послушай — ка, любезный, на закуску – то шибко не «налегай», а то ее и так совсем мало осталось!»  — вдруг ни с того, ни с сего запричитал «Антибиотик» и проворнее макаки выхватил увесистый кусок мяса прямо у меня из рук. «Да пусть ест, вам что — жалко мяса?» — неожиданно вступился за меня еврей Виктор, удивившись такой невероятной жадности старика. От выпитого в моей голове пошла приятная «балда», я разомлел, а поскольку у «Антибиотика» все спиртное уже иссякло, решил сходить в ресторан поезда — «догнаться» еще  и хорошенько поесть.
В ресторане я «принял на грудь» еще 150 граммов, заев их вкуснейшим украинским борщом. Тут мне стало совсем «хорошо», и  я вышел прогуляться в тамбур. Наш поезд, в это время, сделал длительную остановку во  Владимире — как — раз,  напротив старинного православного собора.
Глядя на золоченые кресты, гордо возвышающиеся над куполами древнего храма, я вдруг отчетливо услышал, как Бог сказал мне: «Серж, будь осторожен, впереди — серьезная опасность!» Уточню, что это был даже не голос в прямом смысле этого слова, а, как — будто, бегущая строка внизу «голубого» экрана, которую я легко и непринужденно считывал со своего нетрезвого в тот момент сознания. Впоследствии я привыкну к этой строчке, как к родной,  и научусь очень спокойно и рассудительно читать ее, отделяя от собственных мыслей, а тогда, в первый раз, это было совершенно новое, незнакомое, а потому немного пугающее (я всегда боялся шизофреников с их «раздвоением» личности, бесконечными «голосами» и видениями) ощущение.
«Я не пойму, во Владимире вообще по графику стоянка всего 15 минут, а мы уже стоим 45!» — возмущенно сказала «Мерилин Монро» проводнице из другого вагона, а я вдруг отчетливо осознал, что эта стоянка предназначается исключительно для  меня, чтобы хорошенько все обдумать и приготовиться к очередному испытанию  Господа.
В тамбур вошел киргиз, который заботливо, с большим участием сказал мне: «А вы что же здесь один, неужели так интереснее? Вы бы хоть переоделись, а то в костюме уже 4 часа ходите по поезду!» «Да успею еще, дорога длинная!» — сказал я, отвернувшись от киргиза к окну, всем своим видом давая понять, что я не желаю общаться с неинтересным мне собеседником. Киргиз повернулся и вышел, а вслед за ним в моем тамбуре появился начальник поезда Яша, который, с не меньшими, чем у киргиза, сочувствием и жалостью, спросил: «Вам, наверное, плохо?» «А с чего вы вдруг это взяли?» — удивился я, которому было очень даже «хорошо» в тот момент. «Ну, вы так странно, — еврей изобразил мое лицо на вытянутой вперед шее, — уставились в окно, что я и подумал — наверное, человеку плохо!» «Нет, не беспокойтесь, все в порядке», — ответил я, и Яша убежал дальше по своим делам. Такое повышенное участие окружающих к моей скромной персоне показалось мне тогда более чем странным и очень подозрительным.
Мимо, видимо из ресторана, прошел офицер с эмблемой связиста, который ехал в крайнем купе рядом с туалетом. Мы разговорились — майора звали Дмитрием, я представился полковником милиции, и он пригласил меня на чай в свое купе. Я обещал зайти как-нибудь, и еще некоторое время постоял в тамбуре один. Но, делать нечего — пора возвращаться в свое «родное» купе, в которое, почему — то, мои ноги «сами не шли». Что — то непонятное, совершенно неведомое, упорно отталкивало меня от этих подозрительных и крайне неприятных соседей.
До самого вечера мы сидели в купе и вели пространные споры о политике, напрочь забыв о непреложной   истине, что  «вагонные споры — последнее дело», как поется в известной песне Андрея Макаревича.  Я уже окончательно протрезвел, когда меня вызвал в коридор киргиз и сказал угрожающим тоном: «Послушай, ребята с соседнего купе просили меня передать, чтобы ты сам, добровольно отдал свои деньги. Так будет лучше для тебя самого!»  Не знал этот «дятел» — кому он такое говорит! «Что такое, я не понял? Какие деньги и кому надо отдать?» — со злостью прошипел я, но киргиз уже поспешно удалялся от меня  по коридору вагона.
В это самое время из соседнего купе, где все это время шла попойка, а сейчас стало подозрительно тихо, вынырнул «Антибиотик» с чрезвычайно испуганным лицом и заговорщическим видом. Все сразу встало на свои места. «Так ты с ними заодно, сука?!» — закричал я и нанес левой рукой «Антибиотику» сокрушительный удар в челюсть, от которого он замертво, как подкошенный, рухнул на пол. Тут же из купе выскочили двое мужиков — один с комплекцией Арнольда Шварценнегера (по — видимому, «бугор» этой криминальной команды), и второй, чуть поменьше, находящийся в изрядном подпитии. «Вы за что ударили пожилого человека? Как вам не стыдно? Да как вы смели?» — ханжески заревел верзила «Шварц». «Значит, смел, потому что я — полковник милиции, а в моем купе едут вагонные мошенники!» «Чего — чего? -недоверчиво протянул верзила.- Какой там еще полковник?»  «А вот такой, «не мазаный и не сухой», — прорычал я, которого  все происходящее здесь уже здорово начало бесить. Я отправился прямым ходом к проводнице. Увидев «Мерилин Монро», я почти прокричал ей в ухо: «Я — полковник милиции, вызывай патруль, в моем купе едут воры и мошенники!» «Никакой милиции я вызывать не буду, а позову начальника поезда — пусть он с вами разбирается», — раздраженно пробурчала крашенная блондинка «Мерилин». «Да на хера мне сдался твой начальник! Все и так  ясно  -  ты с ними тоже заодно!» — сказал я и быстро пошел в купе.
«Слушай, ты что себе позволяешь? — вдруг начал «наезжать» на меня «Длинный», стоящий рядом с верзилой возле моего купе. — Да если хочешь знать, я воевал в Афгане, в ВДВ, и не позволю, чтобы какой — то «хер с горы»  обижал стариков!» «Ну и что, я тоже воевал в Афгане!» — не моргнув глазом соврал я. «Чего — чего? — от неожиданности удивленно протянул «Афганец».- Ну и где ты служил, позволь тебя спросить?»  «Под Кандагаром, артиллерийский блок-пост гаубицы «Д -30», — бодро отрапортовал я и с гордостью добавил: «Слышал, небось, про   «3 ШК -1» (авт. — запрещенный международными конвенциями снаряд с иголками, применяемый нашей артиллерией только в высокогорных районах Афганистана при стрельбе с дистанционной трубкой)? Моя работа!» «А я ему не верю! — «благим матом» заревел «Афганец», вырываясь из рук с трудом сдерживающего его «Шварца». — Пусть назовет «точку», назови «точку», придурок!»
Мне сразу вспомнился тогда  незабвенный Буратино, который кричал истошно из кувшина злосчастному Карабасу — Барабасу: «Дверь, где находится дверь, презренный!» «Сейчас я тебе покажу эрогенную «точку», пидор гнойный!» — сказал я и угрожающе двинулся к «Афганцу». И вот тут случилось то непонятное и странное, чему я до сих пор не могу дать более — менее внятного объяснения.
«Шварц», который, по — видимому, слишком долго терпел и уже не мог сдерживать свою накипевшую злость, с ловкостью и проворством, удивительными для его гигантского веса, со страшным звериным рыком прыгнул на меня, обрушившись на стройного, изящного «павлина» 120 — ти килограммовой тушей «слона». Повалив на пол, он оседлал меня сверху и со словами: «Ты сел не в тот вагон, падла!» — стал своими огромными кулачищами «долбить» мне прямо в лицо. Но …. ни один из ударов не достиг желаемой цели! А теперь я попытаюсь подробно описать все свои ощущения в этот момент, чтобы читателю стало более — менее  понятно, что же на самом деле произошло в том злополучном вагоне (хотя мне самому, честно говоря, ничего не понятно).
Мое первое  ощущение, когда эта «горилла» прыгнула, что на меня обрушили огромный бульдозер — такой примерно силы был удар в мою «пернатую» грудь;  при этом боли, что удивительно, я  совершенно не почувствовал.  Потом я ощутил неимоверную тяжесть на своем животе (казалось, он прогнулся под тяжестью этой «гориллы» до самого пола), что не выдержал и испустил звук вместе с воздухом на весь вагон. Затем вес «Шварца» внезапно куда — то исчез — было такое ощущение, что его кто -то  резко снял с меня.
Несмотря на весь этот кошмар, мой мозг продолжал с необычайной для данной ситуации ясностью и холодностью четко фиксировать и анализировать все  происходящее вокруг. В голове пронеслась пугающая своей откровенностью мысль: «Ну все, п… ц тебе, Сережа; допрыгался, воробышек! Сейчас они тебя сбросят с поезда и «никто не узнает, где могилка твоя»!» 
Внезапно я   увидел всю эту картину происходящего как — бы сверху: вот я лежу, распластанный на полу, а сверху, по моей голове, что есть силы, молотит своими огромными «кувалдами» Шварц. Рядом с нами стоит испуганный еврей Яша, и, как попугай, вызывает по рации милицию.
Опять же,  спокойно и отстранено, как — будто это касалось вовсе не меня, а другого человека, я отметил про себя, что лежу не на полу — то есть на полу, но, почему — то, его не касаюсь. Между мной и полом было небольшое пространство — зазор, своеобразная «воздушная подушка», благодаря которой я не почувствовал боли и не заработал ни одного синяка, когда со всего маху, со страшным грохотом рухнул на пол.
Верзилу, сидящего на себе, я почти не видел, слышал только его голос и ощущал зловонное  дыхание от перегара — от «Шварца» меня отделяла какая-то странная розоватая пелена, вязкая по консистенции и приятно обжигающая в районе шеи и висков, в которой, по — видимому, и вязли его смертоносные удары (любой пропущенный удар по моей голове этой стокилограммовой гориллы, без сомнения,  грозил неминуемой смертью).
Потом все внезапно закончилось  -  словно пьяный киномеханик очнулся ото сна и резко остановил кинопроектор; и вот я уже иду с кулаками на пятящихся от меня  по вагону «Шварца» и «Афганца» с искаженными от ужаса лицами (эти гримасы ужаса я скоро буду очень часто наблюдать на лицах людей, имеющих со мной дело). «Ты у меня сейчас хер грызть будешь, пидорас толстый! — истошно завопил я, да так, что весь вагон  попрятался по своим купе. — Ты у меня, падла, сейчас  говно жрать будешь ложкой из параши!»
Не знаю, чем бы закончилась эта «замечательная» сцена, если бы из соседнего с нами купе (из того, где накануне был пьяный дебош) не выскочила, как чертенок из табакерки, по — видимому, их атаманша или просто жена одного из «братишек». Она испуганно  подбежала ко мне, нежно хватаясь  за руки, пытаясь успокоить: «Ой, не надо, пожалуйста, не надо! Вас как зовут?» «Сергей», — сказал я и внезапно успокоился. «Нет, а по батюшке?» «Эдуардович». «Сергей Эдуардович, вышло досадное недоразумение, завтра мы вас приглашаем на обед в ресторан, только без спиртного, согласны?» «Ладно, согласен!» — сказал я и улыбнулся своей неизменно очаровательной улыбкой.
К нам подошел начальник поезда Яша с перекошенным от страха лицом. «Послушай, уважаемый, — начал «прорабатывать» его я, — если твои педрилы — гамадрилы еще раз сунутся ко мне, я возьму вилку и воткну им в глаз, и мне за это ничего не будет!» «Это еще почему?» — быстро спросил он. «Потому что диагноз такой — шизофрения!» — сказал я и многозначительно закатил глаза. «Зачем же вы пили эту водку с клофелином?» — внезапно проговорился  еврей. «А,  так вот чем давеча потчевал меня твой «старче»! -воскликнул я в негодовании. — Между прочим, я тебя с твоей голубушкой — проводницей сразу же «срисовал», еще на перроне: с того момента, как она расспрашивала меня про инструмент; потом появился ты, ты подсадил этого «левого» киргиза, чтобы он меня обобрал на дистанции пути — в общем, картина вполне понятная. Милый, у меня 19 лет опыта оперативного внедрения, -начал вдохновенно врать я.- По сравнению со внутрикамерной разработкой,  твой паршивый вагон с  этими гнусными «отморозками»  — всего лишь детский лепет!» «Да, я сразу понял, что вы — профессионал! — льстиво заявил еврей. — А документы не покажете?» «Какие документы? Я — уже пенсионер МВД со вчерашнего дня. Форму полковника милиции покажу, если хочешь! А вообще, сегодня ты очень рисковал вместе со своим «балаганом» — а если бы сейчас труп состоялся? Все, тебе тогда кранты, как начальнику поезда».
Еврей растерянно похлопал глазами, а потом жалобно так промямлил: «А вы не будете писать заявление в милицию? Меня самого все это уже достало, я сам тут  — подневольный человек». «Да не буду я никуда писать, надоело мне  все это на моей  милицейской службе».
Зайдя в купе, я обнаружил там лишь дебелого еврея Виктора — ни «Антибиотика», ни киргиза на месте уже не оказалось. Через некоторое время к нам заглянул Яша: «Э, мужики, ребята боятся идти в купе, не обижайте их, ладно?» Тут уже прорвало Виктора, который, видимо, долго пытался сдерживаться во всей этой ситуации. «Послушай, любезный, может хватит бандитствовать, а? Я хочу доехать домой живым и здоровым, что за бардак вы здесь устроили за наши же деньги? Ничего себе — «пользуйтесь услугами железнодорожного транспорта!» «Ладно, ладно, все будет нормально!» — попытался успокоить его Яша и поспешно скрылся за дверью.
Через мгновение в купе зашел «Антибиотик», в страхе  прижимаясь от меня к нижней полке. «Дед, а ты зачем хотел меня клофелином отравить?» — нарочно сердито спросил я. «Да ребята попросили с соседнего купе, — вялым тоном, даже не пытаясь оправдываться, ответил старик. «Послушай, а если бы они тебя попросили кого — нибудь зарезать, ты тоже бы это сделал? Ты уже одной ногой в могиле стоишь, скоро на отчет к Богу пойдешь — и в каком же виде, прости Господи, ты перед ним предстанешь, а?» Старик, ни слова не говоря, лег на полку, хрипло дыша и без конца тяжело вздыхая.
Вскоре на горизонте «нарисовался» киргиз. «Ну, а ты, киргиз,  — обратился я уже к нему, — чем думаешь? Если ты завтра, не дай Бог, попадешь в русскую тюрьму, тебя там будут, с большим  удовольствием, долбить в зад, как «зверя», утром и вечером, днем и ночью, причем без выходных. Так что тебя, киргиз, ждет блестящее будущее законченного азиатского пидорка, если ты не одумаешься и не будешь жить, как все нормальные люди, в чем я лично глубоко сомневаюсь!»
Наконец я  угомонился, и все, кроме меня, сделали вид, что уснули. Сон никак не шел, да это и понятно после пережитых треволнений. «Весь сон сломали, козлы!» — пробурчал я и пошел к проводнице за чаем. «Налей -ка мне чаю, «Мерилин» хренова!» — с нескрываемой злостью бросил я «блондинке в шоколаде», которая испуганно принялась заваривать мне чай.
Вернувшись в купе, я вновь и вновь задавал себе вопрос: «Что же, все -таки, произошло сегодня? Это что — галлюцинация или у меня, действительно, шизофрения?» С этим же ощущением я проснулся и утром.
Вспомнив вчерашнее, я стал ощупывать свое тело — вроде бы нигде ничего не болело. Я встал и посмотрелся в зеркало — на лице не было ни одного видимого синяка или кровоподтека. Задрал рубашку — все тело было покрыто мелкими синяками, которые при надавливании, однако, не вызывали абсолютно никаких болевых ощущений. На спине и затылке также не было никаких  следов от падения. И только на кончиках пальцев обеих рук были две  небольшие царапины  от фиксирующей планки для коврика в коридоре вагона (я упал спиной навзничь, широко раскинув руки — видимо, под руками спасительной «подушки» уже не было). Целыми оказались и золотые часы — подарок моего ученика Миши Чернякова  — а ведь именно ими я должен был со всей силы удариться о пол во время нашей шумной возни с «дружищем Шварцом». И что самое удивительное — никаких, даже малейших признаков похмельного синдрома (обычно я очень сильно болею после подобных возлияний,  а ведь здесь дело  усугублялось еще и клофелином).
«Кто я -Ангел?» — спросил я себя и даже самому стало неловко от этой крамольной мысли. «Нет, ты не Ангел, Ангелы живут на Небе, а ты — Человек: это — гораздо «круче» Ангела. Ты — мой сын, сынок, сыночек! Ты — моя отрада!» — ответил мне тихий вкрадчивый голос где-то очень глубоко в затылке. Это был Бог.
Наконец — то, Он решил показать свое Лицо. «Ну, здравствуй, Батя!» — громко и членораздельно произнес я вслух, и «Антибиотик» с ужасом посмотрел на меня, как на идиота.
Киргиз до самого Екатеринбурга предпринял еще несколько попыток «стырить» мой инструмент, но я денно и нощно находился на «охране вверенного мне объекта», «тащил службу исправно», так что, в конце концов, несчастный азиат «нажрался в стельку» и со словами: «Меня сейчас завалят!» — вывалился в крепкие объятия нетерпеливо ожидающих его с «музыкальным товаром» из Москвы «бандюков».  Но мне его, почему — то,  было совсем  не жаль.
Весь оставшийся путь до Красноярска «гориллы» вместе со своим евреем Яшей ходили вдоль «стеночки» вагона, старясь меня не задевать и не  смотреть в глаза. Это было очень приятно, но для полной моральной победы настоящего «павлина» уже мало. Я решил устроить парад в свою честь — свой последний парад МВД России на пути в Новую Жизнь.
Уже с утра я облачился в форму полковника милиции, которая, на удивление, совершенно не помялась в китайской полиэтиленовой сумке, вышел в коридор, и все присутствующие в вагоне обомлели. Затем я уверенной походкой подошел к молодому проводнику — сменщику «Мерилин», который единственный из всей этой «дурной компании» проявлял хоть какие — то признаки сочувствия ко мне в нашей непростой ситуации, и сказал ему: «Парнишка, ты хочешь жить долго?» «Да хотелось бы, вообще — то!» — испуганно ответил он. «Тогда тебе надо быстрее сваливать с этого поезда. Он — проклятый!» «И давно?» — спросил изумленный проводник. «Да прилично уже, — важно сказал я, умышленно не называя даты для большей убедительности — пусть он сам накладывает на мою «мульку» известные ему события, произошедшие за все время в поезде. — И надо вызвать батюшку — осветить этот вагон. Я как вошел в него  — меня так «торкнуло», что даже закачало — здесь присутствует жуткая «нечистая сила». Ты же видишь, что у вас творится в вагоне — сплошная чертовщина! Видимо, не я — первый, не я — последний, верно?» Он только молча утвердительно кивнул на это. «А этому своему еврею Яше передай — очень скоро, если он не бросит свое криминальное  ремесло, он «склеит ласты» — почернеет от страшной болезни и умрет. А его подруга, эта «блондинка в шоколаде», будет без конца болеть по женской линии и, в конце концов, станет бесплодной. Ее всю «испластают» хирурги в городской гинекологии Братска. Передашь им все это?» И он  опять в ужасе кивнул головой.
Выходя со своими огромными «баулами» в Красноярске, я решил «добить», напоследок, и «Антибиотика». «Старик, — сказал я, — видишь этот кофр с инструментом? В нем, считай 500 тысяч рублей (у деда от изумления отвалилась челюсть)! Вот смотри — инструмент стоит 250 тысяч (на самом деле 55 тысяч), а в него я положил  расчет за 10 лет службы в МВД — тоже 250 тысяч (на самом деле 150 тысяч). Так что  в правильном направлении вы со своими «гориллами» работали. Да только ничего бы у вас все равно не вышло — инструмент то «намоленный». Я знал, что предстоит такая «веселая» поездка в «адском» поезде, поэтому хорошо подготовился!» И оставив изумленного старика в полной прострации, я сошел с поезда.
Если у кого — то из моих читателей возникли сомнения в правдивости  рассказанной истории, произошедшей в этом «нехорошем» вагоне, то  для особых скептиков, желающих самостоятельно проверить описанные факты, я сообщаю: это  сакральное событие произошло 12 ноября 2008 года в поезде «Москва — Братск», а в Красноярском ЛОВД на транспорте по данному факту имеется материал об отказе в возбуждении  уголовного  дела за  отсутствием состава преступления, а по существу — ввиду отсутствия всяческой его судебной перспективы.
Да и какая еще, скажите на милость, может быть судебная перспектива у дела, отдающего столь откровенной мистикой? Ведь мистика то, как известно, вообще неподсудна!