Как Россия превратилась в инкубатор гнили.

             Как Россия превратилась в инкубатор гнили.
 
                                                   Предисловие.
 
    Россия превратилась в инкубатор гнили в силу многих факторов. В том числе из-за гражданской  войны (1917 – 1923 годов), в которой  перемололи  либо изгнали самую активную прослойку (численностью свыше шести миллионов человек) населения страны. Затем расправа с людьми (числом  более трёх миллионов) в период НЭПа, раскулачивания и коллективизации (1920 – 1930 – 1033 годов), сохранившими отголоски экономической и коммерческой предприимчивости и самостоятельности. Далее тотальная расправа с инакомыслием в период с 1924 по 1940 год, затронувшая в общей сложности около 20 миллионов советских граждан.  Потом гибель в  Великой Отечественной  войне с фашистской Германией и войне с Японией (1941 – 1945 года) самых смелых,  патриотично настроенных и совестливых в то время наших ребят и мужиков в количестве не менее десяти миллионов.
После смерти Сталина и окончательного захвата чиновниками власти, процесс гнилизации Советского Союза и, естественно, России  в период 1954 – 1987 годов пошёл особенно быстро. Как конкретно это происходило, чтобы описать, десяти томов не хватит. Поскольку складывалась такая ситуация из миллионов трагических историй. Даже в эпоху, так называемого, расцвета развитого социализма (то есть, с 1960 – 1985 год), их было тысячи и тысячи.
Об одной из них,  из тех, с которыми пришлось мне лично столкнуться, я сейчас и расскажу.
 
                                                             *****   *****
 
   Город Куйбышев (ныне Самара).  Исправительно-трудовое  учреждение строгого режима УР 65/2. Жилая секция.  7-ое ноября 1977 года. Понедельник. Праздничный выходной день. Круглая юбилейная дата: 60 лет Великой Октябрьской социалистической революции. Около 10 часов утра.
    На всю «зону» по громкоговорящему «колоколу» стараниями начальства колонии,  в качестве политико-воспитательного мероприятия, звучат революционно-патриотические песни по случаю столь важного и торжественного государственного события.  Слова одной из них: «…И Ленин, такой молодой и юный Октябрь впереди!» доносятся и хорошо слышны в шумной и прокуренной жилой секции.
   К двухъярусной кровати Иванова подходит парень лет двадцати пяти. Смотрит на прикреплённую к спинке койки бирку, Где указано: Аланов Александр Сергеевич, 15 июля 1945 года рождения. Статья 209, часть 1 УК РСФСР. Срок 1 год. Начало срока: 13.05. 1977 года. Конец срока: 13.05. 1978 года. Прочитав бирку, парень заходит в проход, глядя на сидящего в кровати  и выписывающего что-то из книги Иванова.
 
— Саша! – обратился он к нему. – Извини что помешал. У меня к тебе дело есть. Умные люди подсказали с тобой посоветоваться насчёт  вынесенного мне судебного приговора. Пойдём во двор, прогуляешься по свежему воздуху. От пыли и табачного дыма передохнёшь. Правда, нелётная погода там, но больше негде спокойно и полно рассказать, как  очутился нежданчиком  я здесь на нарах.
 
Иванов отложил книгу, ловко слез со своего верхнего спального места, точно попав ногами в ботинки, не наступив на пол. Надел тюремный бушлат, шапку и пошёл вслед за парнем.
На улице из «колокола» гремела музыка со словами, прославляющими Великую Октябрьскую революцию, образ великого и вечно живого вождя трудящихся всего мира Ленина, мудрую коммунистическую партию, коммунистов, комсомольцев, героев Гражданской войны.
 
— Пойдём за барак, предложил ему парень. – Там тише.
 
За двухэтажным каменным бараком действительно была затишка не только от звуков «колокола», но и сырого ветра, пронизывающего холодом тело. Взглянув на ставшее мрачным и жёстким лицо парня, Иванов сразу понял, что разговор пойдёт о чём-то трагическом и несправедливом.
 
— 5-го июня 1977 года, — собравшись с мыслями, тяжело вздохнул парень, — в воскресенье, я с беременной женой поехал на своей моторной лодке отдохнуть на противоположный от Самары берег реки Волги. Вечером мы возвращались в Самару. Навстречу со стороны города летела, рассекая воду, ревя двумя подвесными «Вихрями», моторка с подвыпившими пацанами по 17 – 18 лет. Их было пятеро. Я решил увести свою лодку чуть в сторону. Тем не менее, они специально «подрезают» меня, ударив своим бортом мой борт. Моя жена, испуганно взвизгнув, чуть было с лодки не вылетела. Описав вокруг моей лодки круг, эти дурные бараны с насмешкой крикнули: «Помощь не нужна? Никто не обкакался?»
— Козлы,  — говорю  им, — что вы делаете? У меня жена беременная!
Разогнавшись, пацанва вторично своим бортом нас подрезает. Жена, не удержавшись, упала в воду.
«Бараны» подрулили к моей лодке и, крича: кого ты, козёл, обозвал козлами, попытались, пустив вход руки и ноги, скинуть меня в воду. Выхватив нож, я ударил ножом в живот самого ярого из нападающих. Сообразив, что шутки со мной плохи, пацанва подхватила своего полуживого собутыльника и умчалась в город. Пока я вытаскивал из реки жену, вычерпывал из лодки воду и заводил мотор, подчалил ментовский катер.  Поскольку я ранее судимый, а у напавших «баранов» «высоковольтные» родители, свидетельские показания жены во внимание брать не стали, не захотели. И со слов участников той банды, которым родители подсказали, что и как говорить, меня осудили по статье 108 за нанесения тяжких телесных повреждений к семи годам лишения свободы.
 
— У тебя копия приговора и кассационное определение из облсуда с собой? – спросил  Иванов.
 
— Только приговор, — протягивает парень сложенные вчетверо листочки. – Кассационного определения нет. В нём, собственно, читать нечего. Приговор оставить без изменения, кассационную жалобу без удовлетворения.
 
Остановившись и прочитав «приговор», Иванов нахмурился:
— Ну и гадкое же у нас правосудие. Слов нет!
 
— Не скажи! – остановился парень и закурил сигарету. – Надо быть объективным. Ни суд, ни прокурор, ни следователи тут непричём. Что они могли сделать? Что? Когда все пятеро ни разу не судимые, из приличных семей, с положительными характеристиками в один голос утверждают, что это я в их лодку врезался. Я их нецензурно оскорблял. А когда они стали записывать номер моей лодки, бросился на них с ножом.
 
Иванов усмехнулся:
— Эх, Витя, Витя! Судя по анкетным данным в приговоре, образование твоё среднее. Возраст почти 26 лет. Женат. То есть, вполне взрослый человек. А наивный, что ребёнок. Неужели ты веришь в то, что они не смогли «раскрутить» пятерых несудимых сговорившихся сопляков? Если бы менты и судья эту версию по-настоящему проверить захотели, обидчики твои для них были бы булками с маслом. Когда им очень что-то надо, в их профессиональном арсенале всегда найдутся десятки способов «расколоть» такую неопытную ораву, используя «наседок», прослушку, звукозаписывающую аппаратуру, «наживки», психологические хитрости и особенности  характера каждого. Либо взять просто на испуг и даже посадить для большей убедительности в камеру. Поверь, судя по всему, никто изначально не хотел и не собирался твою версию должным образом проверить. Чтобы дело закрыть, им вполне было достаточно твоего удара ножом, твоей судимости, отсутствие с твоей стороны незаинтересованных свидетелей происшествия и дружного вранья прощелыг. А общество наше совершенно не понимает, какие мощные разрушительные удары вот такими несправедливыми разбирательствами по нему наносятся. Ведь наглядный урок о состоянии совдеповской правоохранительной системы получили сразу ты и жена, твои родители и родители жены. Ваши друзья, знакомые. Те пять гадёнышей. Их вставшие на выгораживание родители, родственники. И будут обязательно знать друзья. Однако самое страшное то, что такие пострадавшие, как ты, теперь никогда не докажут, хотя бы частично, вынужденность своих действий в порядке самообороны.  В самом деле, а как ты ещё мог остановить, урезонить пятерых пьяных молодчиков, столкнувших в реку твою беременную жену, пытавшихся избить тебя и выкинуть из лодки туда же следом. Что? Ждать когда утопят?
 
— Значит, ты считаешь жаловаться выше бесполезно? – вздохнул парень. – То есть, сидеть все семь лет, молчать и сопеть в две дырочки?
 
— Да.  Жаловаться бесполезно! – твёрдым голосом произнёс Иванов. – Но сидеть весь срок, и молча сопеть тихо в две дырочки, я не предлагаю. Наоборот, будь на твоём месте, жаловался бы во все редакции газет, журналов, в Верховные Суды России и Советского Союза, в Генеральную прокуратуру, в Верховные Советы страны, в ЦК КПСС о случившемся. Жаловался ради собственного успокоения. Чтобы потом сам себя не укорял. Как корю сейчас я себя за то,  что первый срок не писал, когда меня судила судья Больше-Черниговского райнарсуда Черкунова, питавшая ко мне личное неприязненное отношение и не имевшая право по закону меня судить. Хотя, скорее всего, моя писанина была бы тоже бесполезной. Потому что нет у нас независимых средств массовой информации, нормальной адвокатской системы, частных сыскных агентств с узаконенными эффективными полномочиями, Суда присяжных, а самое главное: нет нормального гражданского общества, без которого, по-любому, ничего не получится. Короче, много чего нет и, при этом лживом сверху донизу социальном строе, не предвидится. Однако я ещё раз повторяю и предупреждаю: чего-либо положительного добиться в твоём деле маловероятно. Даже, предположим, твои дружки этих пятерых подонков «выловили» бы, заставили в письменной форме дать правдивые показания. Увы, ни суд, ни прокуратура, ни милиция их  во внимание не возьмёт, дело не пересмотрит по вновь открывшимся обстоятельствам. Так как добыты эти показания и признания не процессуальным путём, под угрозой насилия. Более того, заведут уголовное дело на твоих дружков. Что условно дозволено ментам, не дозволено нам. А сами добровольно, для очищения своей грязной совести, те «отморозки» никогда не пойдут! Не так воспитаны в своих «порядочно – благополучных» семьях.
 
— А Коля Черниченко?..  – вопросительно посмотрел на Иванова парень. — Который тоже по 108 статье сидел за нанесение тяжких  телесных повреждений, к тому же со смертельным исходом. Ты же помогал ему жалобу написать, и скинули срок, переквалифицировали на статью 105, как превышение пределов самообороны. А не добивался бы: сидел все свои восемь лет. Разве не так?
 
— У Коли Черниченко была иная, попроще ситуация, — возразил  Иванов. – Напавшие  на него пацаны оказались более порядочными. Они честно признались в ментовке и на суде, что намеревались побить совершенно другого, но в сумерках перепутали и не на того напали. Это первое. Второе: тяжелую черепно-мозговую травму одному из нападавших, от которой тот через несколько дней в больнице скончался, Коля Черниченко нанёс не после драки, а в процессе драки, обороняясь. И третье: черепно-мозговая травма возникла не в результате удара бутылкой по голове, а удара головой о бетонную бордюру дороги при падении плашмя спиной на асфальт пьяного нападавшего от приёма подсечки, применённого к нему Колей Черниченко. Всё это подтвердилось после вторичной более тщательной судебно-медицинской экспертизы, проведённой в связи с отменой решений судов первой и второй инстанций и направления дела на дополнительное расследование. Слишком не вязалась картина происшествия в единое целое. Слишком бросался идиотизм в глаза от того, что на ни в чём не повинного парня по ошибке напала группа подвыпивших молодчиков. Парень, как мог, давал отпор, получил множество телесных повреждений, и в довершении оказался за это в тюрьме на восемь лет. Ментам было проще «спихнуть» гибель человека на ранее судимого за «фарцовку» Колю, чем привлечь к уголовной ответственности семерых несудимых пацанов и портить статистику. Кстати, тем пацанам так и сошло всё с рук. Коля на них заявление  в ментовку не подал, не до этого было. Прокуратура, милиция и позже суд тоже должной оценки хулиганству молодчиков не дали. Поэтому, не будь в деле признания пацанов, что они напали по ошибке первые, хотели избить другого, сидел бы Коля в тюряге все восемь лет. В принципе, его должны  бы были освободить подчистую. Извиниться власти перед ним, выплатить солидную компенсацию. О нет! Переквалифицировали на статью 105. Всё равно признали виновным в превышении пределов необходимой обороны, осудили на два года и в связи с амнистией в честь Великого Октября выйдет к Новому году на свободу. Я ему, между прочим, порекомендовал, выйдя на свободу, потребовать через Верховный Суд полной реабилитации. Отказался. Боится. Ведь могут опять со статьи 105 на 108 переквалифицировать. Такие случаи-фокусы по рассказам заключённых бывали. Как бы в отместку: что слишком много хочешь.
Вообщем, мой окончательный совет тебе, Виктор, такой: пиши, как было, как мне рассказал: коротко и ясно. И прикладывай к каждому письму копию приговора с комментарием, как случившееся выглядит по версии ментов и суда. И в связи с этим спрашивай, спрашивай, спрашивай: что дальше делать? Штук тридцать-пятьдесят таких писем отправишь, на каждое письмо почти одинаковые отписки получишь, убедишься в бесплодности и напрасности своих потуг, и ставь жирную точку. Лучше займись зарядкой, самообразованием, интересным творческим делом. Пригодится. Выйдешь в 32 года. Тоже не всё потеряно. А с женой как у тебя отношения?
 
— Родила калеку! – тяжело вздохнул парень. – Оставила его в роддоме. Надеялась на амнистию по случаю шестидесятой годовщины Октября.  Думала, освободят меня. Не подпал! Наверное, подаст на развод. Но я на неё не обижаюсь. Правильно поступает.
 
— И ребёнка-калеку правильно сделала, что в роддоме оставила, —  усмехнулся Иванов. Пусть дурное совдеповское государство о нём теперь до смерти заботится, коль по собственной вине уродов плодит! Впрочем, какая правителям разница. Они же не из своего кармана деньги берут.
 
14 мая 2014 год.