1 день израильского рабочего

1 день израильского рабочего.
 
Предисловие.
 
   Я очень люблю Израиль, живу здесь с 1990 г. Мог бы жить в Киеве, где родился, в Москве — где живёт моя бывшая 2-я жена, в США- где живут мои дети от 1-й жены, в Германии — там мои двоюродные брат, сестра и лучший друг. Но я живу в той непростой стране, которую люблю, несмотря ни на что.
   Я бывший инженер-программист, но мне пришлось работать на разных заводах в Израиле на рабочих должностях, и порой это было очень непросто. Иногда — на грани выживания и крепости нервов. Меня всегда согревало чувство ответственности перед семьёй и детьми, а также безотчётная и часто безответная любовь к своей новой Родине.
 
 
 
Перед работой.
 
— Генка, когда ты вернёшься домой?
— Юлька, я не знаю. Возможно, что придётся остаться на вторую смену. Я на этой неделе оставался только 1 раз, а большинство наших уже сделали 2 или 3. Сама понимаешь, что отказываться опасно, да и деньги нам нужны.
— Да, конечно. Нужно заплатить за спортивные секции и математику Эдуарду. Анюте и Борьке он очень нравится, они улучшили свои оценки, и мне кажется, что даже полюбили предмет. Не зря он получил орден от Ельцина.
— Здорово. Как Борька себя чувствует?
— Ты знаешь, ему плаванье стало помогать. У него почти прекратились приступы астмы, стал лучше дышать. И ещё успехи делает, занял вчера 2-е место на соревновании в Маккаби.
— О! Класс! А почему не 1-е?
— Это была эстафета, он плыл на последней дистанции и начал 4-м с большим отставанием, а окончил почти одновременно с победителем. Чуть-чуть не хватило до золота.
— Какой молодец! Кто бы мог подумать, а, Юлька? Ведь может, если хочет, чертяка! Мы тоже с тобой прорвёмся, заживём ещё нормально. Мы ведь всего 9 лет в Израиле, а уже много всего есть, даже хату свою маленькую купили. Если бы не твои уборки на заводе, то нам не дали бы ссуды, и её бы не было. Как ты выдержала там целый месяц?
    — Сама не знаю. Так всё было противно! Зато с людьми хорошими познакомилась, сабрами. Хоть и начальник, но порядочный человек. И жена его Эсти тоже добрая. Если бы не они, то не знаю, в чём бы детки ходили, ведь им нужно так много одежды в этом жарком климате!
   — Да, я помню, как они нам таскали шмотки целыми мешками. Считали, наверно, самыми бедными и несчастными олимами. Ран не побоялся дать гарант на квартиру, а наши родичи не дали.
   — Генка, меня волнуют твои переработки. Ты стал таким нервным, невыдержанным, на детей кричишь.
   — Извини. Я сам вижу, что что-то не то со мной, раньше такого не было. Но и Анюта тоже вредная. За собой не убирает, не слушается, дерзит. И Борька вместе с ней. Я вчера не выдержал и дал ему по попе. Мне самому на душе было больнее, чем ему.  Всё, заболтался, уже опаздываю на развозку! Выпью кофе на заводе, если успею. Бай!
  — Семечки и орешки взял? Есть что покушать, если оставят на вторую смену?
  — Да, и ещё сухофрукты,- убегая, крикнул я.
 
   Я побежал на развозку вниз по лестнице, перескакивая через 2 ступеньки и рискуя сломать себе шею. Уже бывало, что я или кто-то другой немного запаздывал, и водитель обычно ждал. Но всё же, это было неприятно, и я старался быть точен и не рисковать своей карьерой. За 1 пропуск скорее всего, ничего бы не было, но за больше — уже было бы опасно, а я не имел права рисковать. Какая-никакая, но это была надёжная работа на стекольном заводе Финиция.
 
   В Киеве мы жили относительно неплохо, у нас была большая 3-х комнатная квартира в приличном районе, возле скоростного трамвая, где мы жили впятером с моим отцом. Мы сумели поменять две своих 1-комнатных квартиры, где жили отец и мы, на одну 3-х комнатную, причём в том же многоэтажном доме, где жили Юлины родители. Это было удобно, но пользы было мало, потому что они нам помогали в основном только советами. Денег у нас было немного, но хватало на основные нужды. Мы могли себе даже позволить раз в год поехать отдохнуть на Чёрное море, но иметь машину было намного выше наших возможностей. Я работал инженером-программистом на Вычислительном центре после окончания института, а Юлька — страхагентом. Вообще-то она тоже сумела окончить институт, но работать по специальности в каком-нибудь НИИ- с её непоседливым характером,- это было просто невозможно. Зато Юлька стала супер-страхагентом. Свою энергию она направила в нужное русло, и сумела удивить всё агентство, когда перевыполнила абсолютно невыполнимый план. За этот подвиг её сразу назначили бригадиром, и она была очень горда этим. Я ей немного помогал, и у неё оставалось время для ухода за нашими двумя детьми.
   Наша первенец Аннушка родилась накануне Чернобыльского взрыва, и первые месяцы прожила с нами в Москве и Кишинёве, куда мы уехали из радиоактивного Киева. Это были очень тяжёлые месяцы, я об этом времени вспоминаю с содроганием. Из всех наших интересов и проблем осталось одна — забота о ребёнке. Мы были молодые и сильные, и мы выдержали. Потом появился сын Борька. Я был очень счастлив этому, хотя забот прибавилось.
 
   Почему мы приехали в Израиль? – На то было много причин, но главные — это антисемитизм и радиация, и в гораздо меньшей степени — экономические факторы.
   Вольно или невольно, но мы задумывались в Киеве в конце 80-х годов: как жить дальше? Мы неожиданно оказались в радиоактивной зоне, и стали замечать, что многие родители наших друзей как-то неестественно быстро начали попадать на кладбище. Мы все стали бояться кушать свежие продукты, пить воду и даже дышать свежим воздухом. Появилось много противоречивой информации о зонах радиационного поражения, но уследить за ними было очень сложно. Назвать такое положение нормальным я не могу.
 
   Кроме того, в Киеве и на Украине всегда существовал антисемитизм. Где-то больше, где-то меньше, но в тяжёлые времена он всегда давал о себе знать. Я с этим явлением знаком не понаслышке. В школе надо мной иногда издевались, кричали “жид”, за это я периодически дрался, и чаще получал, чем давал. На моём носу до сих пор есть отметина от ударов двух антисемитов. Первый свернул мне нос в детстве ударом ноги, буквально ни за что, но зная, что я еврей. Из-за этого мне было трудно дышать ночью, и я привык выравнивать его большим пальцем во время сна. А второй антисемит выровнял мне нос в армии, в стройбате, когда неожиданно ударил меня в казарме. Опять же, других причин, кроме моей национальности, у этого солдата просто не было.
    Если бы не женщина-еврейка в отделе кадров нашего Нархоза, то я просто не смог бы получить работу после окончания института, несмотря на то, что имел киевскую прописку, приличные оценки, и к тому же был парнем. Она посоветовала мне написать в анкете при получении направления на работу “член ВЛКСМ” в двух графах, в 4-й и 5-й, чтобы не писать слово “еврей”. Благодаря этому я сумел получить работу после двух отказов.
 
   После приезда в Израиль с семьёй и отцом, мы получали полгода небольшие деньги от министерства абсорбции, и даже купили все электротовары, но дальше нужно было обязательно найти какую-то работу, чтобы жить нормально. С голода мы бы не умерли, но и жизнью это уже трудно было бы назвать. А ведь хочется так много всего, и главное — дать деткам всё, что они хотят и заслуживают.
   Вначале попробовал найти что-то по специальности, но куда там! Весь Израиль в 90-е годы был забит олимами — инженерами из России, и особенно программистами. Несмотря на то, что я работал около 7 лет на вычислительном центре в Киеве, но назвать себя выдающимся программистом не мог. Помню огромные, похожие на динозавров, компьютеры серии ЕС. Они занимавшие целые этажи и часто сбоили, а я держал несколько копий на разных носителях, чтобы не дай Б-г, не потерять данные. Наши драгоценные массивы информации и программы были на магнитных бобинах или на 40-мегобайтных 5-килограммовых дисках, которые вставлялись в шкафы-дисководы. Информация действительно была драгоценная, потому что частично мы её получали из заражённых Чернобылем районов Киевской области, куда все боялись ездить. Как же это всё выглядело дико и нецивилизованно, по сравнению с маленькими персональными компьютерами, которыми был завален Израиль уже в 90-е годы! Да и программы постоянно менялись, и у меня зачастую просто не хватало сил, чтобы постоянно осваивать новые языки программирования. Всё же я сумел окончить 6-месячные курсы переквалификации программистов в хайфском Технионе, но этого оказалось совершенно недостаточно, чтобы работать по специальности. Требовался минимум двухлетний опыт работы в Израиле, а где его возьмёшь, если тебя не берут никуда?! Какой-то замкнутый круг. Набегавшись вдоволь с автобиографией по всем возможным и невозможным адресам в поисках работы программистом и не найдя ничего, мне пришлось начать искать рабочие специальности. Стоял банальный вопрос — прокормить и одеть своих детей. Так я оказался на стекольном заводе.
   
   В тот день я успел на развозку вовремя. Путь предстоял неблизкий — примерно 1.5 часа в пиковое время, от центра Хайфы до промзоны в центре Галилеи, что недалеко от Назарета. Водители всегда спешили добраться поскорее, ехали с большим превышением скорости, поэтому практически каждый день я рисковал разбиться в аварии.
 
  — Бутрус, сколько ты сделал в этом месяце? – Обратился я к сидящему рядом толстому арабу, который работал со мной в одной смене. Мы разговаривали на лёгком иврите, которым я уже неплохо овладел к этому времени.
  — Две дополнительные смены, а ты?
  — Я пока только одну.
  — Готовься, могут оставить сегодня.
  — И жрачки никакой не дают, если остаёшься. Сам о себе не позаботишься — с голоду помрёшь. Балаган на нашем заводе. Так всегда было? Ты давно на Финиции?
  — Я уже 7 лет там работаю,- ответил Бутрус. — Раньше условия были получше, а есть давали также в вечернюю и ночную смены. А вот когда вы понаехали из России, то всё стало хуже. Конечно, хозяину выгодно ничего не давать, а вы и не требуете, боитесь всего,- вот мы все и страдаем от этого.
  — Да, наверно, ты прав. Но ничего, мы ещё своё потребуем, дай только время попривыкнуть. А то рисковать местом работы в новой стране опасно. Выгонят — где ты найдёшь другую работу,- без языка, связей и подходящей специальности?
  — Слишком вы боязливые, на всё соглашаетесь. Нельзя так в Израиле! Не попросишь — не получишь.
  — Окей! Слушай, что это за ручей в бетонных берегах?
  — Это израильский водовод, течёт из Кинерета на юг, построили в 1964 году. Вода в кране всегда есть?
  — Да, перебоев не было. Думал, что из-за пластмассовых труб, а водовод весь под землёй.
  — Это тоже, но главное- вода. Израиль- это почти пустыня. Есть вода — есть жизнь. Знать надо.
  — Знаю, знаю, учёный. Мы ещё столько воды твоим родственникам в Иорданию отдаём! Пол — Кинерета.
  — Чёрт бы их там всех побрал в Иордании! Мои предки из Ливана, я ведь христианин.
  — Ладно, бесэдер. Уже подъезжаем, давай хоть немного отдохнём. Вечно недосыпаю на нашем заводе.
  — Спи, пригодится, руси!
  — Там я был евреем, а здесь стал русским. Если бы не русские и арабы, некому было бы работать на заводе.
   Мы оба наклонили головы- то ли в знак примирения и согласия, то ли желая хоть немного попытаться выспаться или отдохнуть перед длинной и тяжёлой сменой.
 
 
 
Завод.
 
   Быстро переодевшись в рабочую одежду, я поспешил на своё рабочее место. Нужно было поскорее сменить коллегу с ночной смены, чтобы и он успел переодеться и успеть на свою развозку. Если поздно поменяешь, то и тебя потом могут в отместку поздно поменять, а ведь так приятно успеть принять душ после смены!  
   Все рабочие на нашем стекольном заводе были обязаны ходить в специальных ботинках  и надевать очки, а мы, работники холодной стороны, надевали на себя в обязательном порядке ещё дополнительный комплект одежды. Туда входили: каска, длинный защитный фартук из прочной ткани и две пары перчаток- внутренние шерстяные и внешние- резиновые. Всё это, конечно, защищало нас от возможных порезов, но и приносило массу неудобств. Оно было тяжёлое, неудобное и часто вонючее. Особенно неприятно было одевать 2 пары перчаток, от чего и руки, и шерстяные перчатки неприятно пахли. Многие работники не одевали внутренние перчатки с риском порезаться, и периодически получали штрафы от начальства.
   Конечно, на нашем заводе бывали травмы и несчастные случаи, они просто не могли здесь не быть, ведь стеклом так легко порезаться. И резались, конечно. В основном по глупости, нарушая технику безопасности. Но, честно говоря, за все годы работы на заводе я не видел серьёзных травм. Сам один раз поломал палец, когда пытался неудачно схватить кусок стекла, катящийся по конвейеру. Мой мизинец попал в колёсико конвейера, и, несмотря на 2 пары перчаток, он немного хрустнул. Я мужественно продолжал поднимать стёкла, работая вместе с напарником, но чувствовал сильную боль. На следующий день я пошёл к врачу, он сделал снимок и оставил меня дома на 2 месяца. Это было очень здорово. Я много чего успел тогда сделать: попутешествовал по Израилю, уделил время детям и семье, посмотрел разные сериалы, наигрался в шахматы и многое другое. Но, к сожалению, такое случилось со мной только 1 раз за всё время работы на этом заводе. Я слышал, что изредка стёкла падали на головы сотрудников, благо они были в касках, и это не приводило к серьёзным травмам. Страшно было тогда, когда падали ящики со стеклом со второго этажа на складе готовой продукции, но опять же, как-то всё обходилось лёгким испугом и грудой стекла.
 
   Я шёл мимо линии орнамент, где делали матовое стекло или стекло с разными рисунками. Мне приходилось здесь работать несколько раз по пару месяцев. Я любил там работать, потому что здесь было мало начальников, можно было работать в основном самостоятельно, и это было удобно. Я приспособился быстро закрывать ящики со стеклом, и даже научился делать это один. Решение придумал простое: вместо дополнительного человека, которого необходимо было вызывать с горячей стороны, я просто несильно вбивал гвозди в верхней и нижней части деревянного ящика со стеклом, после чего ловко обматывал его стальной лентой и зажимал её специальным молотком. Большую часть времени на орнаменте я сидел на капитанском мостике и отправлял стекла с дефектами в яму. Когда яма наполнялась битым стеклом, эту крошку переправляли грузовиками в отдел смеси, или на иврите тааровет. Там смешивали битое стекло с песком, содой и ещё какими-то компонентами, и отправляли эту кашу в печь по транспортёру. В огромной печи была очень высокая температура, около 2000 градусов, и эта масса превращалась в жидкое состояние. Она выплывала из печи и частично попадала снова на орнамент, но основная часть шла дальше на главную линию листового стекла через огромную ванную. Там горячее стекло плыло по олову и его формировали для получения определённой толщины с помощью машин с зубчатыми колёсами. Потом по длинному конвейеру стекло, охлаждаясь и проходя контроль дефектов, резалось по специальной программе и шло на холодную сторону, где его снимали роботы с присосками или рабочие вручную. Далее готовое стекло складывали в деревянные ящики разных размеров и закрывали металлической лентой на упаковке. Отрезанные канты и все платы с дефектами попадали на конвейер, движущийся под главной линией, который возвращал это стекло назад на тааровет. Всё это непрерывно крутилось, и ни в коем случае нельзя было останавливать движение главного конвейера, иначе могла бы произойти настоящая катастрофа. Так вкратце был устроен наш стекольный завод.
  
   Мне приходилось несколько раз работать в самом горячем месте завода, на печи. Это было адское место, я ни за что не согласился бы работать там. И очень опасное, из-за газов и разного типа топлива для нагнетания высокой температуры. Иногда кирпичное сооружение печи начинало давать трещины в разных местах, из которых вылетал газ и огонь. Эти трещины необходимо было закрывать, и для этой цели к нам даже направляли работников из других стран, в основном из Румынии. Бывало и так, что трещины зияли синим пламенем, а работников не хватало. Тогда просили нас помочь соседям с печи, и однажды очередь дошла до меня.
   Я тщательно оделся в защитные одежды, закрыл все части тела, надел очки и специальные жаропрочные перчатки. Взяв в руку ведро с раствором и мастерком, я зашёл в маленькую комнатушку, где были заметные щели, из которых вырывались языки пламени. Дальше нужно было действовать шустро, потому что времени было мало, и я начал быстро заделывать эти щели, бросая мастерком одну за другой порции раствора. Жарко было неимоверно. Не помню, сколько минут там находился, но не больше трёх, и когда меня начало уже тошнить, быстро выскочил оттуда и жадно выпил стакан воды. Я почувствовал, что у меня резко поднялось давление, моё сердце стучало с бешеной частотой, и я чуть не упал в обморок. Неприятные чувства и высокое давление продолжались ещё несколько дней, и я тогда сказал начальнику, что больше туда не пойду, пусть хоть увольняют меня, здоровье дороже. И больше меня в этот ад не посылали.
 
   По дороге на холодную сторону я проходил через линии, где закаливали стёкла, где делали прочные двойные стёкла и где их вырезали по разным размерам.
   На заводе работало около 400 человек, и по израильским масштабам это считался довольно крупный завод, к тому же единственный стекольный в Израиле. Перерезать ленточку при его открытии прилетал на вертолёте сам Премьер-министр Ицхак Рабин, а директором завода был бывший генерал в отставке Одед Тира.
   С этим генералом была связана не очень приятная для израильского патриота история. После  заключения в 1979 году египетско-израильского мирного договора, Израиль должен был вывести все свои войска с Синая, и в том числе, из города Ямит, созданного евреями на берегу Средиземного моря. В 1982 г. под командованием Ариэля Шарона этот город был насильно эвакуирован и затем разрушен, а оперативное командование осуществлял будущий стекольщик и генерал Одед Тира. Я помню нашего директора как жёсткого невысокого человека с волевым лицом. Он жил в центре Израиля, в Кейсарии, и 1-2 раза в неделю приезжал на своей роскошной машине на завод. На редких собраниях Одед Тира рассказывал, как сложно приходится нашему заводу конкурировать с другими стекольными заводами в мире и на Ближнем Востоке, где зарплата работников гораздо ниже, где много дешёвого песка и газа для печей. Когда доллар дешевел, мы получали меньше шекелей при продаже готового стекла, а когда он дорожал, то увеличивались расходы на все покупные материалы. В итоге, наши работники получали почти минимальную зарплату, которая почти не увеличивалась.
 
 
 
Переработки.
 
   Я помню, как профессор по истории КПСС в харьковском железнодорожном институте, с запоминающимся именем Владимир Ильич, читал нам лекции об эксплуатации рабочего класса на Западе, потогонной системе, 12 и даже 14 — часовом рабочем дне. Меня учили в школе, техникуме и институте, что человечество стремится к улучшению условий труда, к сокращению рабочего дня, перекладыванию на роботы и компьютеры всей тяжёлой и однообразной работы. Ради этого совершались революции в разных странах, погибла масса людей, создавались партии, и в конце концов, в Европе и на всём Западе были завоёваны серьёзные социальные блага для трудящихся, включая 8-часовый рабочий день.
 
   А вот на нашем заводе происходила обратная революция! Внедрение новой современной техники и роботов приводило к сокращению рабочих — с одной стороны, и к ухудшению, интенсификации труда — для оставшихся рабочих. В частности, работа на упаковке ящиков со стеклом, считающаяся самой тяжёлой, только усугубилась, и вместо 4-х человек в каждую из 3-х смен, там стали работать вначале 3, а позже 2 человека, при таком же объёме труда, и это при том, что не произошло никаких изменений в оснастке. Количество положенных льгот год от года сокращалось. Если раньше, 8-9 лет назад, были доплаты за горячую работу, то теперь они просто исчезли. Если я ещё успел после полугода работы перейти в категорию постоянных рабочих с добавкой 7,7%, то спустя год новые постоянные рабочие уже не получали такой добавки. Бесплатные организованные экскурсии практически закончились, бесплатные ужины для тех, кто остаётся в дополнительную смену, тоже исчезли.
 
   Каким образом можно было заработать приличную зарплату на заводе? – только с помощью переработок. И рабочие стремились работать как можно дольше. Ну не все, конечно,- высокооплачиваемые сотрудники и начальство совсем к этому не стремились, им вполне хватало своей зарплаты. Коренные израильтяне, в своём большинстве, тоже решили большинство своих проблем и не стремились делать переработки. А вот бедные олимы — репатрианты из СССР, составляющие более 70% работников завода, с удовольствием соглашались на неограниченное количество дополнительных часов работы. И нас можно было понять — это шанс заработать неплохие деньги, купить квартиру, машину, сделать ремонт, отправиться путешествовать по миру и т.д. Всё то, что было почти недостижимо в СССР, оказалось на расстоянии протянутой руки и вполне реально в Израиле. Только паши и паши побольше. И пахали!  Я никогда не представлял себе, что можно столько работать!
    В самом начале своей трудовой деятельности на стекольном заводе я с радостью соглашался поработать ещё дополнительно 8 часов. Иногда была даже конкуренция среди желающих поработать вечером или ночью, а особенно — в субботу или праздники, потому что за это неплохо платили. Так, работа в субботу утром у нас стоила 200%, а в ночь на субботу или воскресенье — 250%, вместо обычных ночей за 150%. За непрерывную 16-часовую работу нам доплачивали ещё 2 часа, и поэтому две двойные смены в пятницу и субботу стоили больше, чем вся обычная утренняя неделя.
 
   Я прекрасно помню немолодого человека из Нацерет-Илита по фамилии Майоркис. Он работал у нас на холодной стороне на автокаре или закрывал ящики на упаковке. Его никогда не нужно было упрашивать остаться — он сам предлагал свои услуги. Приятный скромный мужик, еврей из Молдавии, обычного телосложения, невысокий, даже выглядел не слишком здоровым, но зато очень работящий, он пришёл на завод раньше меня. Майоркис несколько раз только при мне сделал 24 дополнительные смены! Учитывая, что в месяце 21 или 22 рабочих дня, это значит, что он работал 2 смены подряд не только во все свои смены, но также и в дни отдыха. Это удивительно! Как он держался и не падал от усталости — я не понимаю до сих пор. Я его как-то спросил:
   — Зачем тебе так пахать и надрываться? Ты ведь только налоги платишь почти половину заработка!
   Он лишь смущённо улыбнулся и тихо сказал, что привык вкалывать всю жизнь, а деньги жертвовать детям и жене. И в Молдавии работал примерно так же. Уникум.
 
   На наш завод часто приходили молодые русские ребята, но, как правило, почти никто надолго не задерживался, потому что работа была очень тяжёлая. И переработки молодые ребята не любили делать,- просто не выдерживали такой ритм работы. Поэтому на тяжёлых и горячих местах работали, в основном, немолодые репатрианты из Союза, которым деваться было некуда, и они боялись потерять даже такую работу.
   Я интересовался, есть ли в Израиле ограничение на продолжительность рабочей недели или месяца. Оказалось, что есть, но при взаимном согласии сторон можно немного и переработать. Сколько это немного — не указывалось
   Как-то мне пришлось отработать 12 дополнительных смен в одном месяце, и я понял, что так работать нельзя, если не хочешь сдохнуть раньше времени.
 
 
 
Кинерет.
 
   Как я оказался на холодной стороне?- Очень просто — поругался с начальством, когда работал на горячей стороне. Придя на завод, меня, как грамотного работника, направили на горячую сторону. Это была небольшая привилегия, хотя и там хватало чёрной, в буквальном смысле, работы. Основная задача состояла в обслуживании большой ванны, или на иврите амбат, в котором формировалось стекло на олове. Мы много раз в день чистили от сажи охлаждающие элементы, называемые кулерами, часами проводили время в наушниках возле раскалённого амбата, выполняя команды оператора. И это считалось относительно лёгкой работой. Мои уши и нос были постоянно в саже из-за этих чисток, и жена уже не удивлялась, когда подушка становилась чёрной и грязной из-за этого, потому что не всегда можно было удалить всю черноту после душа.
   Мой прямой начальник был молодой и непосредственный израильтянин Ёси Рот. Он мог себе позволить говорить почти что угодно и кому угодно, но делал это как-то по-детски непосредственно и безобидно, и все прощали ему эти выходки. Помню, как он взахлёб и с гордостью рассказывал нам о том, что начал подрабатывать развозчиком пиццы на своей старенькой машине. Больше всего ему нравилось получать чаевые. Я удивлялся — как он успевает после работы ещё работать?  Он был довольно неплохой специалист, и мы все его любили. А вот оператором, который давал нам команды через наушники, был другой израильтянин по имени Эяль. Это был толстый, крупный и грубый парень, который очень надменно относился к нам, но требовал к себе повышенного внимания, в том числе, угощения чаем. Когда я находился в операторской комнате, то иногда, в виде небольшой услуги, делал ему чай, который он с удовольствием пил литрами в день. Я стремился поддерживать доброжелательные товарищеские отношения, и мне это не составляло большого труда или унижения. Иногда ему приносил чай кто-то другой, и это было нормально.
   Я много раз просил Эяля, чтобы он предупреждал нас хотя бы за пару минут до начала чистки амбата, чтобы мы успели подготовиться и одеть хотя бы какие-то тряпки на голову и лицо, иначе мы все становились чёрными от проклятой сажи. Эяль согласно кивал головой, но ни разу не предупредил нас, хотя это ему почти ничего не стоило. В конце концов, мне надоело быть чумазым трубочистом из-за нерасторопности Эяля, и я отказался приносить ему чай. Как истинный израильтянин, он тут же пожаловался на меня нашему главному начальнику Узи.  Узи был ещё более крупным мужчиной, чем Эяль, и во многом другом они тоже были схожи. Узи командовал всем нашим производством, был большим человеком на заводе и имел немалый авторитет. Мы его немного побаивались, особенно его жёсткого наглого взгляда и резких слов.
 
   Случилось так, что моя жена Юлька на своей работе поваром в ресторане Дан Панорама в Хайфе, выиграла бесплатную путёвку на 3 ночи в Тверию на озере Кинерет, в 5-звёздочный отель на двоих. Мы были очень рады этому, но никак не могли согласовать дату поездки. То она не могла, то у меня ночные смены, то дети, то жара, то мороз. В конце концов, мы сумели согласовать тот единственный в году выходной, когда всё вроде получалось для нашего небольшого, но такого желанного совместного отдыха. Мне нужно было взять 2 выходных дня, которых у меня накопилось великое множество. Обычно мы предупреждали заранее Ёси Рота, и он автоматически нам разрешал. Так было и в тот раз, и Ёси сказал, что всё в порядке, аколь бесэдер. Каково же было моё изумление, когда незадолго до моего отпуска меня вызвал Узи и заявил, что не разрешает мне взять этот отпуск! Я его спросил:
   — А в следующий раз, если я захочу взять отпуск, Вы мне разрешите?
   — Это уже как захочет моя левая нога,- нагло ответил мне Узи.
   — Вы не имеете права нарушать мои права! Я имею право на отпуск, я тяжело работал, и ко мне не было никаких претензий. Если Вы не разрешите, то я буду жаловаться на Вас в профком!
   — Да кто ты, и кто я! – Почти закричал от негодования Узи. — Ты, щенок, смеешь мне угрожать? Мне?! Да я тебя в порошок сотру, негодник!
   — Это мы ещё посмотрим! – гордо ответил я и вышел из комнаты начальства, при этом со всей силы хлопнул дверью. Стекло почему-то не разбилось, наверно, это было особо прочное стекло.
   Я был в гневе, я ненавидел этого Узи, этот завод и всех его работников. Столько работать, столько мучиться, и не иметь права отдохнуть с женой пару дней в отпуске?! Да на хрена мне тогда нужна такая работа и такая жизнь! Если что — уволюсь к чёртовой матери, найду себе что-то нормальное, невозможно терпеть такие издевательства над собой. Я уже был морально готов к тому, что меня уволят с завода, но, видимо, Узи всё же побоялся со мной связываться, потому что никаких причин меня увольнять не было, а работники нам всё же были нужны. И буквально через день меня направили на холодную сторону снимать стекло с конвейера.
   Ещё через месяц я спокойно получил свои 2 дня отпуска, и  мы благополучно съездили с Юлькой на Кинерет.
 
 
 
Холодная сторона.
 
   Пройдя все заводские линии, я дошёл до холодной стороны. Здесь заканчивался конвейер, по которому катились правильные прямоугольные куски стекла, и наша задача была собрать всё это стекло на железные подставки с колёсами, называемые агала, а далее, по мере наполнения, мы меняли эти агалот, и их перетаскивали на автокаре в смежный цех упаковки. Работа была нехитрая, на первый взгляд, но требующая определённой сноровки и ловкости.
 
   После пяти лет тяжёлой работы на стекольном заводе, я купил квартиру за ссуду и рассчитался с основными долгами. Я перестал искать переработки, хотел больше времени побыть с семьёй, но мне это не удавалось! Начальник говорил нам, что каждый обязан остаться на переработку минимум 1-2 раза в неделю. Зачастую меня и других работников предупреждали о грядущей переработке в день самой переработки. Иногда за 5-10 минут до окончания смены Леонид смотрел на меня и показывал указательным пальцем вниз, что означало дополнительную смену. Никакие просьбы и отговорки не принимались. Не хочешь оставаться? — иди к более высокому начальству с далеко идущими выводами. Естественно, что далеко не всегда я и другие сотрудники были готовы работать в тяжелейшем режиме 16 часов. Часто это было “через не могу”, на грани физических возможностей.
   Бывали и такие ситуации, когда я после переработки приходил утром домой, спал 3-4 часа, если это можно назвать сном, и снова шёл на работу. А то и опять в 2 смены. Это было изматывающе тяжело, часто сил не хватало уже ни на что. Такой режим не мог не сказываться и на семейные отношения. Что можно взять от человека после 16-часового рабочего дня и ещё 3-х часов езды? Мои отношения с женой начали постепенно ухудшаться, а количество переработок на заводе всё увеличивалось. Иногда я подумывал уволиться, но ответственность перед семьёй брала верх. Стиснув зубы, мучаясь морально и физически, я продолжал работать.
 
   В моей смене были разные  ребята, в основном работяги. Кстати говоря, мне с арабами легко было находить общий язык. Сделаешь ему что-то хорошее, и он тебе будет благодарен и постарается ответить тем же. Их поведение можно было как-то предвидеть. Хотя межарабская солидарность в противостоянии с евреями сказывалась, но мы не успевали и не хотели много говорить о политике. А вот с нашими русскими евреями или просто русскими, часто было непросто найти общий язык. В ответ на какую-то услугу, некоторые начинали требовать ещё и ещё, после чего зачастую отношения ухудшались.
 
   Наш начальник смены Леонид пальцем показал мне, куда я должен идти и кого менять. Я поменял Марка. Это был седой, но ещё крепкий высокий еврей из пригорода Хайфы, Крайот. У него была небольшая белая бородка, как у учителя, и вообще он своим видом как-то вызывал уважение. Я с ним был довольно в дружеских отношениях, насколько это возможно на такой работе. Марк был родом из Питера, бывший инженер-проектировщик, но, как и многие олим, не нашедший себя в Израиле. Он крепко держался за эту тяжёлую работу, боясь потерять относительно надёжный доход.
   — Гена, ну что ж ты так поздно приходишь? Остался только я и Сергей наш незаменимый. Уже на развозку скоро, а я ещё хотел что-то сделать по дороге. На агале 64 платы, нужно 72, следующую агалу я подготовил.
   — Хорошо. Марк, дружище, извини, но я не виноват. Были пробки в Хайфе, а после раздевалки я сразу пошёл тебя менять. Ты можешь идти уже домой. И Сергей тоже, я поснимаю стекло один пока что. Скажи, сколько сделал в этом месяце?
   — Пять переработок. Хочу жене купить компьютер, она учится на курсах.   Страховка дорогая на машину, деньги нужны. А ты чего не покупаешь машину?- снимая последнюю плату с конвейера и уже делая движение к выходу, спросил Марк.
   — Пока не могу себе позволить, да особенно и незачем. Ездим по Израилю в организованные туры, с рынка возвращаюсь на такси. Ну всё, удачи тебе, не забудь выспаться после ночи!- уже вдогонку прокричал я ему.
    Я поменял двоих  и остался один на агале. Примерно каждую минуту приходила плата, которую нужно было схватить, развернуть и аккуратно, чтобы не разбить, поставить на резинки агалы. Иногда шли две платы подряд, и тогда уже требовалось настоящее искусство, чтобы снять обе, не разбив их. Я научился чувствовать стекло, немного изгибать его, встряхивать и чётко ставить на агалу таким образом, чтобы не образовывался воздушный зазор на противоположной стороне платы, а главное — чтобы не разбить её. Конечно, без боя не обходилось, не ошибается тот, кто ничего не делает, но со временем приобретаешь навыки, и работать становится намного легче, и начальство орёт намного меньше.
 
   Появился Илияс. Это был араб-христианин из соседней Кфар-Каны, того знаменитого села, в котором, по преданию, еврей Иисус Христос из Назарета превратил воду в вино. Насчёт правдивости этой легенды мне трудно что-то сказать, но то, что там продаётся отличное красное гранатовое вино для туристов, это совершенно точно.
   — Как дела, Геннадий?
    — Всё в порядке, Илияс. А как у тебя?
   — Ты сегодня делал секс, зиги-зиги?
   — Это всё, что тебя интересует в жизни?- вопросом на вопрос, и не желая отвечать, спросил я.
   — Конечно. Сколько раз в неделю у тебя зиги-зиги?
   — Илюша, сколько можно об этом! У меня всё в порядке,- не моргнув глазом, сказал я.
   — Я хочу познакомиться с русской девушкой, чтобы делать с ней зиги-зиги. Помоги мне найти. Если дашь мне телефон и всё получится, то я тебе заплачу 50 шекелей. Ведь ты же знаешь русский язык и с Интернетом дружишь. Только не проститутку. Поможешь?
   — Нет. Извини. Я этим не хочу заниматься, мне это неприятно. Ты можешь сам найти, если хочешь. Дур и проституток хватает в Израиле, поищи сам в газетах, если Интернета нет.
   — Я думал, что ты друг. Эх ты, не помогаешь мне… — с намёком на шантаж произнёс Илияс.
   — Я готов помочь тебе по работе, ты же меня знаешь, но избавь меня от этого.
 
   Мне было очень неприятно беседовать с арабом на эту тему. Я знал, что в Израиле, к сожалению, достаточно проституток и русско-еврейских молодых дур, встречающихся с арабами. Очень часто это заканчивалось личными катастрофами для этих девок, и я просто не мог себе позволить участвовать в этом кошмаре. Арабы, как правило, обманывали наивных и бедных русских девчонок, обещая им шикарную жизнь после свадьбы. Разве для этого мы везли сюда своих детей?! Я не расист, но мне бывало ужасно противно изредка видеть евреек с арабами.
   — Илюша, ты где работаешь сегодня? 
    — На упаковке. Вот чёрт, Леонид уже зовёт меня- пришли уже 4 ящика, надо их закрывать. Бесэдер, я пошёл!
 
   Илияс был худощавый мужик среднего роста, с внимательными бегающими глазами. Мы с ним как-то быстро нашли общий язык. Мне с ним было приятно работать, потому что в ответ на мою помощь по какому-нибудь вопросу, он тоже стремился чем-то мне помочь, в отличие от большинства русских, которые часто пользовались моими услугами и хотели всё больше и больше. Но если я делал какую-то ошибку, то пощады не жди — он критиковал жёстко и метко, но при этом подсказывал, как в следующий раз избежать ошибки. Он был совсем неглуп, весьма хитёр, но любил выдавать себя за простачка-невежду, так ему было легче жить, наверно. В шутку он иногда говорил мне: ударь меня по щеке! Я удивлялся и делал вид, что бью его по лицу. Тогда он поворачивал голову и говорил: а теперь ударь меня по второй щеке. Тем самым он в своеобразной форме демонстрировал одну из заповедей Христа. На самом деле, он был далеко не такой безобидный христианин, подставляющий вторую щеку для битья. В минуты откровения Илияс рассказывал мне разные интересные истории. Оказывается, что он несколько раз грабил бензоколонки, и в конце концов, угодил за это в тюрьму. Раньше не было мобильных телефонов, и грабить было значительно легче. Про тюремную жизнь он много не рассказывал, но на особые тяготы и жестокости не жаловался. Я знаю, что многим заключённым в Израиле незадолго до выхода из тюрьмы дают возможность год-два поработать в каком-нибудь кибуце и самостоятельно добираться на работу и обратно. Ещё Илияс признался, что у него дома есть пистолет, потому что он боится мусульман. Он говорил, что евреев он не боится, а вот мусульмане, живущие в самой Кфар-Кане и соседнем Назарете, реально угрожают христианам, заставляя многих из них покидать родные места и уезжать на чужбину. Этот процесс идёт полным ходом, и христиан в самом Назарете и в других исконных христианских местах становится всё меньше и меньше, а мусульман всё больше. Илияс говорил мне также, что в большинстве христианских домов Кфар-Каны есть оружие, иначе мусульмане их могли бы уже давно вырезать. Я искренне сочувствовал Илиясу, а тема исламского террора против евреев и христиан была одной из причин нашего особо доверительного отношения друг к другу.
 
   — Я агала! – закричал Шалом, кавказский еврей из Нацерет-Илита, который работал на упаковке стекла, но изредка его ставили к нам на линию.
    — Шалом, когда ты хоть немного выучишь иврит?! Уже 15 лет в стране, и не знаешь простых глаголов. Скажи: “тави агала бевакаша”, т.е. привези агалу пожалуйста. Неужели это так трудно?
    — Слушай, Геннадий! Ты не мудри, мне иврит не нужен, меня и так поймут. Я сегодня остаюсь на 13-ю переработку. Ты со мной?
   — Не знаю. Скорее всего, что да, как скажут.
    — Скажут, скажут! Я поговорю с Леонидом. Мы с тобой сегодня попоём вместе. Ты подготовил песенку?
   — Шалом, я тебя не просил за меня говорить. Будешь наглеть — не спою тебе больше твою любимую.
   — Ладно, не скажу Лёнчику. Ты можешь мне принести азербайджанские песни на диске? Я их очень люблю.
   — Хорошо, Шалом. Учитывая твоё пролетарское происхождение, заплатишь мне только за болванки, не буду же я тратить кучу времени и ещё себе в убыток. Где бы ты их достал? В магазине не продают, или совсем не то, или очень дорого, а я скачаю с Интернета то, что тебе нужно и переделаю в аудио-диск.
   — Откуда ты всё знаешь и умеешь делать всякие штучки с компьютером?
   — Учиться надо. Ученье — свет, а неучёных — тьма. Вот у меня целая стопка всяких дипломов, и красных, и синих,- видишь, как это всё у нас на линии пригождается!
   — Да уж. У нас на холодной стороне без диплома никак нельзя,- засмеялся Шалом.
 
   Я остался доволен беседой с Шаломом. У нас появилась общая тема- изготовление аудио-дисков для него. Мне это было интересно, я любил что-то новенькое находить и доводить до реального результата. Писать диски я научился сам, и людям было приятно получать в подарок диски с популярными песнями или песнями под заказ, которые я создавал из МР3 файлов. Даже список песен и исполнителей составил и распечатал для удобства клиентов. Зато отношения с ребятами после этого резко улучшались, что мне и требовалось. Гораздо легче и приятнее работать с людьми, с которыми сложились дружеские отношения. Особенно это важно, когда проводишь большую часть времени с ними на тяжёлых работах.
 
   На противоположной стороне линии появился Григорий. Это был тоже немолодой уже еврей из Винницы, живущий в Нацерет Илите с начала 90-х. Несмотря на то, что и мой отец со своей семьёй жил когда-то в Виннице, или в украинской Венеции, как он говорил, Григорий мне чем-то не нравился,- уж слишком он был въедливый, занудный и закрытый, любил доносить начальству. Вот и сейчас он явно приготовил для меня какую-то очередную гадость.
   — Геннадий, поздравляю, ты будешь сегодня ишачить со мной на 6-метровых стёклах, Леонид  просил передать. Начнутся через 2 часа.
    — Спасибо за поздравления. Могу по блату предоставить это удовольствие кому-то другому. Всю жизнь мечтал о самых больших стёклах, а особенно о таком прекрасном напарнике.
    — Ты ещё поговори, и окажешься после горячей и холодной стороны на проходной.
 
   Конечно, мы совсем не были рады этой работе, потому что собирать эти огромные 6- метровые платы было совсем нерадостно. И в первую очередь из-за того, что невозможно было отлучиться ни на минуту, мы были крепко связаны в пару, придерживая специальное устройства для подъёма таких плат.
   Ещё тяжелее было работать на 3-х метровых платах с основной линии. Эти платы, как правило, приходили очень часто одна за другой, и было просто физически очень тяжело поднимать их подряд в течение многих часов. Тогда, когда работала дуда, было легче,- это автоматическое приспособление поднимало именно большие платы около 3-х метров длиной, но дуда часто ломалась, или ломалось стекло в ней, и тогда мы работали вручную на линии гораздо тяжелее, чем раньше. Периодически ломались платы и у нас при ручной сборке, и тогда работа превращалась в один сплошной кошмар и нервотрёпку. Именно в такие тяжёлые минуты и часы важно было иметь хорошего напарника, чтобы он понимал и подстраховывал тебя. С Илиясом и Шаломом работать было намного легче и спокойнее, несмотря даже на их порой взрывные характеры. Но Григорий- это человек-язва. Всё у него было не так, все, якобы, ошибались и работали неправильно, кроме его самого. Он не любил подготавливать следующую агалу,- ведь это было слишком сложно вырываться в свободные секунды до прихода следующей большой платы и подставлять картонки под колёсики и внутрь. Григорий мог неожиданно бросить своё место и пойти в туалет или ещё куда-то,- справляйся один, как хочешь.
 
   Один раз у меня с ним чуть дело не дошло до драки, хотя меня очень трудно разозлить до такой степени. Я попросил Григория работать аккуратнее и не ломать платы, потому что в тот день была моя очередь делать уборку в цеху. Неожиданно он подскочил, и пользуясь тем, что обе мои руки были заняты непрерывной и очень интенсивной работой, ударил меня по лицу, после чего сразу же убежал. Я был в шоке. Конечно, я высказал Григорию всё, что я думаю о нём и о его родителях. Приостановив работу, я обратиться к начальству. И что же наше справедливое израильское начальство в лице урождённого сабры? Уволило в тот же день драчуна, скандалиста и лентяя? – Нет! Сделало ему серьёзное китайское предупреждение? – Нет!  Предупреждение получил я. За то, что, якобы, оскорбил уважаемого всеми сотрудника. Мне было сказано на иврите в весьма резкой и нелицеприятной форме, что повторное любое нарушение общественного спокойствия  приведёт к моему досрочному освобождению от занимаемой должности без выплаты компенсации. Такой сценарий  совсем не вписывался в мои планы. Я тогда был в самом разгаре покупки квартиры, а  невыполнение финансовых обязательств было весьма чревато большими неприятностями. В тот раз я промолчал, но затаил на него обиду.
   Григорий продолжал упрямо и нагло вести себя, и при этом закладывал и меня, и других сотрудников начальству за всякую чепуху. И ему практически никогда ничего не было за его проступки, потому что он был довольно опытный работник, умел работать на дуде, и ещё имел какой-то хитрый подход к начальству. Короче, мне было нелегко с этим сотрудником работать и жить.
 
   Подъехал на автокаре Ашраф и сбросил с вил агалу. Потом он молча слез и аккуратно выставил её возле линии, укрепив картонками. Он давно работал на заводе, а жил тоже в Кфар-Кане. В отличие от Илияса, он был араб-мусульманин, и несмотря на довольно молодой возраст, категорически не соглашался работать в дополнительные смены. Он объяснял это просто, что ему это не надо. Начальство давно смирилось с этим, и никаких претензий ему не высказывало. Если бы кто-то из русских постоянно отказывался, то его могли бы и уволить.
 
    — Шалом, а где Миша? Он что, уже вернулся домой на Украину?- спросил я.
    — Да вот он идёт, спроси его сам.
    — Миша, рад тебя видеть в наших палестинах. Как тебе здесь? Держишься? У нас сейчас есть пару минут, пока дуда работает.
    — Гена, привет! Думаю, что ещё немного подзаработаю, и вернусь домой.
    — И что ты будешь делать в радиационном Киеве?
   — Ну не такой уж он и радиационный, жить можно. И работать можно, я присмотрел одно дело, но там нужен стартовый капитал. Вот поэтому я и пашу с вами. Не век же мне тут горбатиться! А то, может, вернёшься вместе со мной, а, Гена?
    — Спасибо за приглашение, но я уж здесь, как-нибудь. На родине предков, так сказать. Нахлебался я украинского борща, хочу испробовать израильский. Я тоже не подписывался работать на стекляшке всю жизнь, но деньги и мне нужны. А карьеру можно и в Израиле делать. Здесь и климат потеплее, и экология получше, и деньжат побольше. Надеюсь, что моим деткам будет хорошо на исторической родине. Жидами их точно не будут обзывать.
    — Особенно классные у вас соседи. Просто любо-дорого, тишь да благодать.
   — Что говорить, если бы я мог выбирать, то жил рядом с Голландией или в Калифорнии. Но нас, как ты знаешь, нигде не любят. И немцы уничтожали евреев миллионами, и украинцы им помогали и тогда, и раньше, и с Богданом Хмельницким. Конечно, арабы-террористы не сахар, и соседи у нас не мёд, но зато в Израиле есть своя армия, и мы можем себя защитить.
  — Что вы стоите без американской помощи?!
  — Ну не скажи! Американцы дают нам 2 или 3 миллиарда в год, но это всего несколько процентов израильского бюджета, и мы вполне можем обойтись без этой помощи. Даже было бы лучше отказаться от этих денег, потому что они душат нашу оборонную промышленность и развивают свою. Из-за этой подачки американцы вмешиваются в наши дела, диктуют нам что делать, постоянно требуют уступок арабам. Мы превращаемся в банановую республику. Но всё же, у Израиля есть своя политика и свои интересы. После всего, мы сильнее всех арабских стран вместе взятых, и у нас есть атомные бомбы. Мы их побеждали во всех войнах и будем побеждать, арабы побоятся связываться с нами всерьёз.
   — Живёте как на пороховой бочке, вокруг враги, которые хотят вас уничтожить. Это нормально?
   — Это ненормально, но мы к этому привыкли и приспособились. У Израиля есть мирные договора с Египтом и Иорданией, а палестинцы во всём зависят от нас. Хотя какие они палестинцы — просто арабы. Тех уже давно нет, растворились среди других арабов. Никогда не было государства Палестина, никогда они не владели Иерусалимом, и если разобраться, то оккупанты здесь — это арабы, а евреи вернулись на свою единственную Родину.
   — Арабы считают евреев оккупантами, и ничего с этим не сделаешь. Они здесь жили сотни лет, и вся эта земля — арабская. Лучшее решение, на мой взгляд- это создание Палестины рядом с Израилем. Они там, а вы здесь.
   — Они и там, и здесь. И захотят оттяпать от нас ещё и ещё земли, пока мы владеем хоть одним квадратным метром Израиля. Нет места и нет возможности для двух государств на такой маленькой территории. Если будет государство Фалыстын, то они подпишут военные договора с нашими врагами и будут стрелять каждый день по Иерусалиму и Тель-Авиву, как стреляют по Сдероту из Газы. Мы с автономией с трудом справляемся, а с государством — вообще кошмар будет. А что с водой, с аэропортом, с миллионами арабских беженцев, Иерусалимом?- Нет решения. Это может привести только к войне и изгнанию арабов за пределы Израиля после победы. Но какой ценой! Нам не разрешат сделать этот трансфер, поэтому нет смысла в создании 33-го или 34-го арабского террористического государства.
   — И всё же вы оккупанты.
   — Иудеи оккупируют Иудею и Иерусалим. Какой бред! Евреи всегда здесь были. Это мы построили и восстановили Иерусалим, да и вся западная цивилизация и христианство имеют наши иудейские корни. В отличие от арабов, у нас просто нет другого государства. Пусть они живут с нами, делать нечего, но будут лояльны. Не согласны — пусть едут жить в Газу или Иорданию, или ещё куда угодно. А нам деваться некуда, мы уже прошли галут, прошли Испанию, Германию, Польшу, Украину, Россию, Северный полюс — и вернулись назад домой.
   — Да ты настоящий сионист!
   — А что в этом плохого?! Желание еврея жить в Израиле, на своей земле — это грех?
   — Наверно, нет. Но тебе придётся здесь тяжело работать, чтобы твои дети и внуки жили лучше. Ты согласен быть удобрением для будущего урожая?
   — Ну не совсем так. Я живу здесь не хуже, чем в Киеве, а во многом даже лучше, а дальше будет ещё лучше. Очень многое здесь было бы недоступно мне там: еда, путешествия, экология, уровень жизни и многое другое. Конечно, приходится пахать, но ничего не сделаешь.
   — Ты сидишь в мусорной яме по горло в дерьме и пытаешься убедить меня, что всё у тебя отлично.
   — Ты так видишь ситуацию? Я совсем иначе, и верю, что всё будет хорошо, несмотря ни на что. А если что — нам поможет наш Б-г, в которого, вообще говоря, я не верю.
   — Какой же ты еврей, если не веришь? Да ты, наверно, ещё и необрезанный?
   — Я считаю, что совсем не обязательно верить во Всевышнего, чтобы быть евреем. Это у меня в душе, в сердце и почках. А в Б-га я не верю, меня воспитали атеистом, и я не привык верить в сказки. Хотя мой дед, отец моего отца, был Председателем синагоги в Виннице в пятидесятые годы. Даже документы у меня есть об этом, если сомневаешься. Это уважаемая должность, евреи приходили к нему за советами, он красиво пел на иврите. Хотя, как рассказывал отец, дед не был слишком набожным евреем. А брит-милу он считал варварским обычаем, пережитком прошлого, в котором нет никакой надобности в наше время. Когда евреи ходили по пустыни без воды — это одно дело, а сейчас — совсем другое. И даже с точки зрения здоровья и гигиены, в этом нет сейчас никакого смысла. А в антисемитской Украине быть обрезанным было ещё и небезопасно. Да и моэлей там практически не осталось, короче, мне не резали крайнюю плоть и, думаю, уже не отрежут.
 
   Неожиданно я увидел приближающееся к нам большое стекло.
   — Миша, становись быстрее ко мне, идёт трёхметровая плата, будем поднимать вместе!
   — Бесэдер, Гена, не дрейфь, мы прорвёмся!
   — Ты внутренние перчатки надел? Мне-то всё равно, но вот начальник идёт, может тебя за это оштрафовать или даже выгнать. С кем я тогда буду платы поднимать?
   — Да это Арье! Наш новый биг бос. Ты что, не знаешь его?
 
   Я, конечно, слышал о нём, но хотел немного попугать Мишу. Все на заводе знали, что Арье был армейским другом нашего главного босса Одеда Тиры. Арье был подполковником Цахаля, и его недавно уволили из армии за амурные дела, вот ему друг и помог устроиться на работу. Какие там были амуры – я не знаю, и трудно такое себе представить, глядя на этого немолодого невысокого и неброского человека. Одед велел ему пройти стажировку по 2 дня на каждом из производственных участков, а после этого назначил начальником производства. Это была важная и серьёзная должность, а в вечернюю и ночную смену это был главный начальник на заводе. Арье ничего не смыслил в производстве стекла, и ему было очень трудно на новом месте. Он не мог ответить ни на один простой вопрос по работе, и чтобы как-то облегчить себе жизнь, уходил в дальние концы завода, подальше от телефона и от людей. Мы всё это видели, и нам было смешно и жалко его одновременно. Я не понимал — как это может быть такое в Израиле, ведь это капиталистическая страна, где властвуют экономические жёсткие законы, а не законы кумовства, как это было часто в СССР. Оказывается, что и здесь такое часто случается. Помогают устроиться на хорошее место бывшим сослуживцам, родственникам и прочим друзьям. А ты, будь хоть гением 7 пядей во лбу и имея несколько дипломов о высшем образовании, но не имея протеже, будешь таскать стекло или копать землю.
 
    Как бы в подтверждение этой мысли, показался вдалеке на упаковке знакомый профиль. Это тоже был Геннадий, и тоже из Хайфы. Невысокий жилистый, худощавый мужик, который всего пару лет назад приехал в Израиль с Урала. Там он работал одним из ведущих инженеров в области печей на разных заводах, в том числе стекольных. Чего-чего, а печей на Урале хватало. Геннадий был грамотный инженер, и ему в Израиле даже дали поначалу стипендию Шапира в несколько тысяч шекелей для трудоустройства по специальности. Он начал работать на нашем заводе на печи, и сразу увидел массу недочётов. Как честный и порядочный работник, он обратился к нашим заводским инженерам с предложениями и расчётами по улучшению работы печи, но это была его фатальная ошибка. Никому это не было нужно, а наши специалисты испугались за свои места и за то, что им предлагают работать над усовершенствованиями, которые они не хотели или не могли делать. Вместо инженерной работы, Геннадия послали на горячие участки оператором. Он мужественно терпел — очень крепкий был мужик, хоть и некрупный совсем. Сразу по окончанию финансирования фондом Шапира, его перевели на самый тяжёлый участок на заводе — упаковка стекла на холодной стороне, где он продолжал работать, как настоящий стахановец.
 
 
 
Бутылка.
 
   — Геннадий, иди на другую сторону. Будешь снимать с Григорием 6-метровые платы,- неожиданно сказал мне Леонид.
   Лёня был неплохой парень лет 35-и, ровно относился к нам, и вообще был грамотным ответственным за холодную сторону. Он был одним из очень немногих русскоязычных начальников на нашем заводе. Вероятно, израильтянам было сложно работать на этом неспокойном и очень важном участке.
   — Бесэдер,- неохотно ответил я.
   Для съёма таких плат использовали специальное оборудование с присосками, и с ним всегда работали 2 человека для равновесия. Стёкла приходили непрерывно, и свободного времени отойти куда-то просто не было. Но самое неприятное — это напарник. Я всегда предпочитал работать с приятным человеком, пусть даже на тяжёлых работах. А здесь и работа дурацкая, и напарник противный. Но что поделаешь, разве хочешь?
   Перед началом работы я успел поставить поблизости бутылку воды, потому что другого времени не будет, чтобы сбегать попить. Более того, даже в туалет сходить была большая проблема. Для этого нужно было вызвать другого человека с линии или с упаковки вместо себя, что было тоже очень непросто, потому что и они были заняты непрерывной работой. Тяжелее всего было сходить на перерыв во время работы на 3-х или 2-х миллиметровом стекле, которое шло одно за другим.
 
   Мы начали работу с Григорием. Вначале всё было нормально. Мы оба хорошо знали эту работу и неоднократно её делали. Обычно мы чередовались с кнопкой, которую нужно было непрерывно нажимать, и от этого палец начинал болеть и неметь.
   — Григорий, сейчас твоя очередь с кнопкой, я отработал.
   — Понажимай ещё, ничего с тобой не случится.
   — Ладно, понажимаю, учитывая твой преклонный возраст,- ответил я.

   Мы снова пошли в связке, придерживая огромную и тяжёлую плату. Если бы она разбилась, то могла бы серьёзно поранить нас обоих, и поэтому мы были в касках, очках и в полной амуниции. Я наблюдал за платой и не обратил внимание на то, что Григорий сделал какое-то странное движение. На обратной дороге мне захотелось пить, и я потянулся за своей бутылкой. Каково было моё удивление, когда не увидел её на месте. Она валялась на полу пустая с открытой крышкой. Вся вода вылилась и образовала большую лужу. Я отчётливо помнил, что хорошо закрутил пробку, боясь пролить даже грамм живительной влаги в этот жаркий летний 40-градусный израильский день. Было очень обидно, и кроме того, очень хотелось пить. Я медленно посмотрел на Григория. Сомнений не было — это были его глупые и наглые проделки. Он умышленно смотрел в противоположную сторону, делая вид, что ничего не замечает.
   — Зачем ты это сделал? – тихо и с угрозой спросил я.
   — Что сделал?- якобы не понимая и ехидно улыбаясь, спросил Григорий. – Ты научишься говорить внятно, или тебя послать куда-то?
   — Зачем бутылку с водой вылил? Что мне сейчас пить? Ты это назло мне сделал?
   — Иди ты к чёртовой матери со своей бутылкой! Не трогал я её. Лучше с арабом работать, чем с тобой,- нагло ответил Григорий.
   — Какая же ты скотина, Григорий! Да араб так гадко не поступит, как ты! За что ты меня так ненавидишь, ведь ты сам еврей!
   — Заткнись! Твоя задача молчать и выполнять всё, что я тебе скажу.
   — Ты вроде пока ещё не мой начальник, слава Б-гу. Иначе уволился или повесился. Или тебя повесил,- как бы в шутку, но с вызовом сказал я. Он меня начал уже серьёзно раздражать, и я перестал сдерживаться:
   — Гад же ты редкий!
   Григорий внезапно сбросил перчатки и убежал в контору. Я тоже прекратил работу, потому что одному было невозможно продолжать. Я сидел и ждал, что будет дальше.
   — Геннадий, подойди сюда! – крикнул из окна Леонид. 
   Я вошёл в контору, в которой кроме Лёни и Григория, сидел также мой давний злой дух Узи. Возможно, что Григорий заметил его раньше, и, зная мою с ним вражду, спровоцировал скандал со мной.
   — Зачем ты оскорбляешь немолодого человека? — начал Узи.
   — Так он же нарочно вылил мою бутылку с водой! В такую жару! Как так можно?!
   — Тебе же было сказано, чтобы ты не оскорблял Григория? – посмотрев на Леонида, продолжал гнуть свою линию Узи.
   Я понял, что скорее всего, это было спланировано заранее, и мне от этого даже стало легче. В голове вихрем стали появляться новые мысли. Сколько можно терпеть унижений на такой тяжёлой работе? Проработал я здесь достаточно, успел купить квартиру, приподняться, а эти дополнительные смены и тяжёлая работа становились просто невыносимыми. Не хотят меня здесь — не надо, даже лучше будет — сумею получить полную компенсацию при увольнении. А если увольняться по своей инициативе, то никакой компенсации не положено по закону. Закончу курсы по специальности и найду работу получше. Я ведь ещё далеко не старик.
 
   — В общем, Геннадий, ты свободен. Я отстраняю тебя от работы. Мы подумаем о дальнейшей твоей работе,- сказал Узи.
   В этот момент я почувствовал какое-то большое облегчение. Мне стало почему-то радостно и спокойно. Я пошёл из цеха в сторону проходной, и мои испуганные коллеги спрашивали меня по дороге, в чём дело, куда ты идёшь? — Я им с улыбкой отвечал, что всё замечательно, меня уволили! Жизнь продолжается!