Тонкая грань

Фая каждый вечер приходила к подружке Элле. Они вместе готовились к предстоящим экзаменам. С ней было легко. Она лучше любого учителя могла объяснить трудную тему, легкодоступным, не обремененным сложными терминами, языком. Не зря же она собиралась в педагогический институт. Это было ее призвание. Но сначала, уже по сложившийся традиции, они пили чай на открытой террасе, и обсуждали то, о чем могут говорить часами молодые, семнадцатилетние, девчонки. О моде, кино, артистах и, конечно же, о парнях.
 Сегодня Фая летела, словно на крыльях, потому, как новость была самой большой и важной за последнее время. Она вихрем, без предупредительного стука, влетела в комнату подруги. А та стояла в нижнем белье перед открытым шифоньером, выбирая одежду. Она вскрикнула, прикрылась ворохом белья, но увидев Фаю, рассмеялась, но сердитым голосом укорила подругу:
– Тебя стучаться не учили?
Фая, тяжело дыша, плюхнулась на софу, не обращая на замечание никакого внимания. Наконец-то, отдышалась и глянула на Эллу. Из глубины души невольно вырвался восторг:
– Эх, Элька! До чего же ты хороша! Фигурка – что надо, ну, просто обалдеть. Слушай, а давай замерим твои параметры? Наверняка, они будут 90-60-90. Ты любую модель за пояс заткнешь.
Элла лишь отмахнулась в ответ. Накинула коротенький халатик, подпоясалась, лишний раз подчеркивая все достоинства фигуры. Шикарные, золотистого цвета волосы, собрала в «конский» хвостик. Критически осмотрела себя в зеркало:
– Ничего особенного.
– Ну, да? – тут же горячо заговорила Фая. – Не наговаривай на себя. Парней не обманешь. А они за тобой косяком ходят. Вот только скажи: кто из наших, деревенских, парней не предлагал тебе взаимоотношения? Только честно! – и не дожидаясь реакции подруги, ответила сама. – Только самый ленивый. И я сильно удивленна: почему ты до сих пор девственница.
 Последнее замечание заставили Эллу покраснеть, хотя кто-то и утверждает, что рыжие не краснеют.
– Пошли пить чай, – она поспешила перевести разговор на иную тему, и, чтобы окончательно остудить горячий пыл Фаи, первой вышла из комнаты. Подружке ничего не оставалось делать, как последовать за ней на террасу. Но и там она была серьезно намерена продолжить начатый разговор:
– Знаешь, я где-то читала, что в Амстердаме существует памятник двум трубачам. И предание есть такое: если между этими трубачами пройдет семнадцатилетняя девственница, то они затрубят.
– Файка, брось, что ли! – Нахмурила брови Элла, накрывая на стол.
– И представь себе: в Голландии нет девочки в 17 лет!
– Фая! – Элла повысила голос, в котором уже преобладало раздражительность. И подруга, в конце концов, поняла, что Элле неприятен этот разговор.
– Ладно, ладно, молчу.
– Вот и молчи. – Элла разлила по чашкам чай.
Но Фая не могла долго молчать, склад характера преобладал над разумом. Быстро пережевывая печенье, запивая его крутым кипятком, она продолжала говорить, правда, сменив тему. После чаепитие они перешли в комнату, где погрузились в мир книг. Первый экзамен был уже не за горами, осталась всего три дня для полного освоения геометрии. Разговор теперь был насыщен формулами, теоремами и аксиомами.  Поздним вечером, когда они изрядно устали и уже не могли сосредоточиться на точной науке, а перед глазами прыгали буквы и цифры, отложили учебники в сторону. Элла пошла проводить подружку до калитки. Да и свежим воздухом не мешало подышать перед сном. Прощаясь, Элла произнесла (видимо, мысли на протяжении всего вечера терзали ее):
– Знаешь, Фаечка, я – мужененавистница. Мне иногда кажется, что и замуж никогда не захочу. Как амазонка. Просто придет время, и рожу себе ребеночка, стану одна воспитывать.
– А как же любовь?
– Не знаю, – Элла смогла подавить тяжелый вздох. – Наверное, я не способна на любовь.
Она попыталась улыбнуться, хотя на душе от собственных откровений стало тоскливо и пакостно.
– Это все из-за Гриши?
– Гриши? – переспросила она.
– Ах, да! – Фая от досады стукнула ладошкой себя по лбу. – Я совсем забыла тебе сказать, что Гриша приехал.
– Приехал? – нахмурилась Элла. – Что-то он рановато в этом году. И повоевать будет некогда. Экзамены.
– Ладно. Побегу. Комары надоели. – Сказала Фая, отмахиваясь веточкой сирени, и побежала домой.
А Элла еще долго стояла около калитки, не замечая, что и подруга ушла, что комары шумной стаей окружили ее. Все мысли переключились на Гришу Невзорова. Он каждое лето приезжал в деревню к бабушке и дедушке, таким замечательным и добрым старикам. Да и мать его, Ирина Ивановна, чудесная женщина. Но, как говорится, в семье не без урода. Гриша был самовлюбленным снобом. Когда они были еще маленькими, то как-то разодрались. И с тех пор между ними шла война. То Гриша закатает в ее кучерявые волосы комок репьев, то она проткнет на его велосипеде колеса. Потасовки вспыхивали каждый раз, стоило им только столкнуться на улице. Обзывались, кидались камнями. Повзрослев, они перешли на «словесные»  поединки. У обоих языки были хорошо подвешены, за словами в карманы не лезли. Так что оскорбления были изощренными и обидными. Спустя еще некоторое время, они просто стали игнорировать друг друга. Лишь в компаниях иногда шутили так, что только оба понимали всю обидную подоплеку этих шуток и намеков. Меж ними, одним словом, царила Ненависть. Именно так, с большой буквы.
 
– Что у тебя случилось, Григорий? – дед Иван аккуратно насадил наживку на крючок, и закинул удочку. – Только не надо ничего придумывать. Не уходи от разговора. И не обманывай старика, не благородное это дело.
– Да я и не собирался. – Спокойно ответил внук, задумчиво наблюдая за мелкой рябью на реке.
– Тогда говори, не тяни душу.
– А что говорить-то?
– Почему ты не в институте? – дед понял, что полновесного рассказа из внука не вытянуть, так хоть вопросами выудить кое-какую информацию.
– Я бросил.
– Бросил? – старик аж подпрыгнул на раскладном стульчике. – Почему?
– Не мое это. Ну, к чему я мучаюсь? Архитектура? Муть! Но мать же не переубедишь, заставила, настояла.
– Там связи были, знакомые. Без этого сейчас никуда. – Попытался он оправдать действия дочери.
– А, – махнул рукой Гриша. – Я все знаю. Все понимаю. Но не лежит у меня душа. Что делать? Ну, выучусь я за счет зубрежки и блата, и что? Становиться посредственным прорабом? Не хочу.
– А что ты хочешь? – рассердился дед. – Ты молод еще, и сам не знаешь, что хочешь и что можешь. Жизни еще не вкусил. Чего ты хочешь?
– Накоплю денег, поступлю в педагогический.
– Где ты их накопишь. – Грустно покачал головой старик, набивая курительную трубку.
– В армию ухожу.
– Хм, – усмехнулся в усы дед. – Это и ежу понятно.
– Потом останусь по контракту, год, два. Видно будет. – Гриша встал, чтобы пройтись по берегу, размять ноги, и оставить деда одного, с его причитанием, уговорами и советами. Вернулся лишь тогда, когда по его подсчетам дед должен был полностью успокоиться и сменить гнев на милость. Но он ошибся. Дед вообще-то и не сердился. Встретил внука словами:
– Это поступок настоящего мужика. – И надолго замолчал. И лишь по пути домой, тихо попросил. – Ты пока старухе не говори. Подожди малость. Долго тебе еще по гражданке гулять?
– Недели две.
– Вот и подожди.
 
Время шло, а Гриша продолжал виртуозно избегать с нею встречи. Это начинало задевать Эллу. Все чаще она стала ловить себя на мыслях о нем. Тем более это загадочность и таинственность лишь разжигало любопытство, коим «страдает» почти все представители слабого пола. И вот выпал отличный случай – мать попросила отнести стариками Невзоровым молока, что она и бросилась без пререканий выполнять. И тут же столкнулась с Григорием, который обнаженным по пояс коло во дворе дрова. Он не сразу заметил ее появления, что дало возможность Элле немного рассмотреть своего противника. Они уже не виделись целый год, и он за это время сильно изменился. Заметно вытянулся, расширился в плечах. Одним словом, возмужал. Мускулатура так и «играла» под его кожей, на которой блестели капельки пота. Элла даже невольно залюбовалась им, но быстро стряхнула оцепенение, вернувшись в реальность.
– Ба! – воскликнула она. – Кого я вижу! – подошла вплотную. – Пан атаман Грициан Таврический! – с пафосом и большой долей сарказма произнесла она, и даже притопнула ножкой. Гриша медленно обернулся и глянул на гостью.
– Эллочка – людоедка?! – как-то уж тихо и грустно ответил он.
Они откровенно рассматривали друг друга. Элла видела, что Гриша не в том настрое, чтобы вести словесную перебранку, и с нее самой тут же слетела вся спесь.
– Молочка принесла? – Гриша первым пришел в себя. – Цианистого калия не забыла подсыпать?
– Медичи из меня не выйдет.
– Жаль.
– Жаль? – еще больше удивилась она, ни разу не видевшая Гришу с такой стороны.
– Мне было бы приятно принять яд из рук столь прекрасной девушки. – Он в очередной раз заставил ее впасть в прострацию. Тем более, она не видела в его глазах ни насмешки, ни сарказма, ни тайной подоплеки. Говорил он откровенно и на полном серьезе. И пока она находилась в шоковом состоянии, Гриша взял из ее рук банку, присел на пенек и стал пить парное молоко. Словно давал ей возможность прийти в себя, что в скором времени и произошло.
– Вообще-то это молоко предназначалось очень хорошим людям, деду Ване и бабе Клаве.
– Яблоко от яблони не далеко падает, – тут же отпарировал Гриша, намекая, что и он не плохой человек.
– Ты родился на привитой ветке. – Сказала Элла, и осеклась. Намек получился на отца Гриши, которого он ни разу в жизни не видел. Тот бросил Ирину Ивановну на пятом месяце беременности. Еще вчера она бы очень гордилась собой за столь удачную шутку, но сегодня…. Сегодня  ничего, кроме досады, она не почувствовала. Сама себя не узнавала. Что происходит с ней? А Гриша был сама невозмутимость и спокойствие.
– Как экзамены? – ровным голосом поинтересовался он.
– Нормально. Готовлюсь. Завтра первый.
Он встал, протянул банку.
– Ни пуха, ни пера. – И больше не обращая на нее никакого внимания, вновь принялся за колку дров.
– К черту! – произнесла Элла. Она в нерешительности потопталась на месте, оставила банку на крыльце, и поспешила домой, находясь во власти новых чувств.
 
 За полторы недели, которые промчались, они не виделись. Элла сдавала экзамены. Правда, они с Фаей иногда ходили в клуб на киносеансы, но Гриша там не появлялся. И Элла жалела об этом. Все чаще прислушивалась к себе, но никак не могла разобраться, какие же новые чувства она питает к нему. От дикой ненависти не осталась и следа, что было просто удивительно. Казалось ранее, что на это должны уйти годы, и даже десятилетия. А в реальности вышло так банально и тривиально. Хватило лишь того, чтобы пристальней взглянуть в глаза друг другу. И все!
 Наконец-то, все экзамены были успешно сданы, и тяжелый груз ответственности и напряжения спал с плеч. Впереди – каникулы. Денечки выдавались под стать настроению. Изнурительная жара гнала молодежь на речку, по ветвистые ивы. Даже вечера не приносили спасательной прохлады. Элла бегала купаться по нескольку раз на дню, благо, что речка протекала близко. Стоило лишь пройти огород, пробежать небольшой лужок, с березовой рощицей – и вот она, река.  Скинула на ходу коротенький халатик, Элла бросилась в ее теплые объятья. Легко доплыла до середины, где было хоть какое-то течение. Легка на спину и, раскинув широко руки, отдалась полностью во власть реки. Течение медленно уносило ее, а над головою ленивые облака не спеша окрашивались в багряные тона от закатывающего солнца. Когда она вернулась к берегу, то заметила Гришу, который сидел на валуне и наблюдал за ней. Она вышла на берег.
– Привет.
– Привет. – Эти простые слова впервые произносились друг для друга. Девушка принялась отжимать волосы и обтираться полотенцем. Бросила взгляд на противника и с озорством спросила:
– Капитуляция? Ты выкинул белый флаг?
– А может ты? – он кивнул головой, намекая на ее белоснежный купальник. Элла растерянно поспешила накинуть халатик.
– Как экзамены?
– Отлично. А у тебя?
– Я в армию ухожу.
– Армию? – удивилась она. – Выгнали?
– Сам.
Откуда-то изнутри вылезла беспочвенная жалость. Она присела рядом, обхватила руками свои коленки.
– Почему? – она и не надеялась, что Гриша вдруг возьмет и раз откровенничает с ней. Но Гриша спокойным голосом поведал ей свою историю. «Как мало я знаю о нем» – успела подумать она. А меж тем стало темнеть, пора было возвращаться домой.
– Когда уезжаешь?
– Завтра.
Элла не смогла удержать вздох разочарования. Желание в общение с ним было таким сильным, необузданным. Хотелось просто говорить с ним, открывать нового интересного человека. Они не спеша брели домой, и ей было приятно его присутствие.
– Ой! Ландыш! – воскликнула она, заметив в траве волшебные колокольчики. Гриша опередил, сорвал нежный цветок и протянул ей. При этом их взгляды вновь встретились, и словно невидимая нить протянулась между ними. А уже через мгновение они обнимались, и осыпали друг друга торопливыми и несмелыми поцелуями.
– Боже! – выдохнула Элла.
– Какими же мы были дураками. – Продолжил ее мысль Гриша. – Сколько времени потеряно.
– Ты мне напишешь?
– Да.
– Я буду ждать. Тебя буду ждать. – Пояснила она. – Ты веришь?
Гриша вновь припал к ее губам:
– Тебе верю. Только тебе и верю.
– Почему?
– Не знаю.
Они долго стояли посередине березовой рощи, крепко прижавшись друг к другу.
– Мне казалось еще вчера, что я никогда ни одного парня не смогу. – Она осеклась, но Гриша все понял:
– Я тоже. – Признался он. Элла оторвалась от его груди и внимательно посмотрела в глаза. Поверить в услышанное было сложно.
– У тебя никого не было?
– Нет.
– И у меня.
– Вот это и удивительно. Ты же очень красивая девчонка. Наверное, многие с ума сходят?
– Да, многие. Но я ждала.
– Принца?
– Тебя. Чем ты не принц? – она улыбнулась. – Нет, ты не принц. Ты – пан атаман Грициан Таврический!
– Эллочка — людоедочка! – он улыбнулся в ответ, и сказал то, что они так и не отважились сказать друг другу минутой ранее. – Я слышал, что от любви до ненависти только шаг, но никак не подозревал, что между ненавистью и любовью такая тоненькая грань.