КЕТЦАЛЬКОАТЛЬ

КЕТЦАЛЬКОАТЛЬ
Как-то так спектакль «Кетцалькоатль» сыграть собрались, бо билетов с гулькин нос хоть, но  распродали, и гастроль в Пришпекове, в провинциальном городочке, продолжает  быть.
Ну а то, что пьют актеры и вахтеры, то публике раз иж не ведомо? И во пьянке у нас все равны. Нкрюшка –афророссиянец (дед – был негром, нанафестил поколение), а по жизни декоратор тоже вот как начал дегустировать да  декламировать одновременно, так и его заслушались. А после там вахтер один скажи:
— Кончай-ко лабуду нести. Ты чо тут в самом деле? Умный что гле? Гля, как выступает! Не на сцене…
Нкрюшко в драку не полез, а затянулся нахалявной сигареткой и закашлялся, и в слезы выпустил такую реплику:
— Мечту затронул, гад. Я лучше вас сыграю. Чо не так што ли? Слова не все конечно. Ну а  в куле?! Смысл понятен. Ик… Я близко к тексту!
— Херли близко! – ему Мальва отвечает. Ну, такая, вся…  Волосы у ей черны, как уголь в проседи. – Не знаешь,  херли лезть…  Я ж вот по краскам,  по твоим,  твой хлеб же ш  есть не стану?  Верно?! Ты там сам решай, как мазать.
— Мазать? – вмажем!  – кто-то подхватил. Не то Валера, не то Сева.  Так играют оба-два дребестень какую-то, по жизни братья. Если там один любовник, то второй-то — точно лучший его друг и с бабой его в пьесе отплывает. А если первый, скажем, стаглевар или там киллер…  Так второй опять же рядом вертится, патроны из карманта достает и матерится весело. Такая вот задумка завсегда была у режиссера. Только режиссер с имя не пил в тот раз. Он чо-то где-то наподлазился с  спердуноватым критиком по ресторанам.
А эти все в уборочной, как собрались чего-то спозаранок, кто-то пиво обнаружил… Кто-то рыбу из портфейля достанул, потом вахтер пришел с поста ругаться, что-то там такое… Тут и Нкомо Круго Абивенда Голо или просто — Нкрюха зарулел со с винною бутылкой – типо, водки я не пью! А тут и водка появилась с хрен чего...
Распили быстро. За подмогою отправили Серегина. Он-то сам недавно проведен с другой провинции играть.  Там как-то не сложилось с бабой и с квартирой. Плюнул и уехал. Так-то крепкий он мужик. Как выпиет, ну, вспоминать давай про годы сранствий:
— Жил,- я говорит,-  в Германии однажды. Хорошо пожил. Хоть скушно… бабы там сухие и как начнешь ее отт.., отряхивать, начинаются локтедвижения. И чего они локтями так шуруют, непонятно… Синяки потом на теле.
Нкрюха, тот смеется, Мальва-дурра на него подсматривает. Вроде б как поняться ей ему давно схотелось. Он-то черный, а она Смугленко по фамильи! Что он будет с ней творить? – всё представляет на досугах.  И ему она закуску-то подложит и поближе-то подсядет. Только он не очень.  Потому алкаш и пофигу ему мальвины.
Тут как раз Серегин следующие три-бутылицы принес.
— Давай-ко роли наши пофторитто, — говорит им.
Сева и Валера запросто в свой диалог вошли, лишь где-то в середине в путанице заскоблились.
Один и  говорит другому так по роли:
— Это  ведь сумятицо какая-то. Мы в Курдемеш ведь шли…
— Но не по той дороге, — возражает ему Сева,  а  Валера:
  — Вот и оказались непонятно где! – чуток по-петушиному срывается.
— Здесь недалеко развилка. Дальше почта будет. Оттуда позвоним Суворову.
— Конечно, позвоним. Должны успеть до завтра!
— Что же вы за бутер-бред несете? – Нкрюха спрашиват у них. -  Херню какую-то кто пишет… Я б получше сочинил бы. В этом смысла совсем нет!..
Мальва раз его под руку уже берет, чтоб с табуретки не сильно накренился.
Серегин рассуждает:
— Нам тексты не в обиду говорить, — и луком заедает, —  А смыслить зритель должен. Я ведь так иной сыграю раз, что сам застопорюсь. Ну, типо, где я? Что со мною? Ну, в себя войдешь…  Как в паузе, там и в окошко выглянешь или у шкапа постоишь, на книги глянешь. Пауза —  такое дело…
— Ну, конечно. На хрен паузы одне? Так лучше шепотом вообще играть, пусть в зале спят потомки, — бойко вдруг вахтер остепенился.
— А чего, пусть спят! Не в духоте же дома. Тут дрелей-то не сверестят. И под окнами не распивают. Зрителю такой вот сцена и нужнее…
— Понял, нет? – Валера с Севой Нкрюхе говорят. – Людям тоже отдыхать ведь надо…  Там в москвах, конечно, че-то все кспе-ри-менти-руют… А херли! Там не выспишься. Да только человеку здесь проспаться тоже надо. Че орать-то?!.. Все и так давно понятно. Все уже проехали… и все пропили. Че там можем мы сказать…
— Ну, верноть! – добавляет им обоим друг вахтер сердешный. -  Я как дома сериал врублю, так вырубаюсь сам мгновенно. Сплю – бессонница стреляет от тоски непонимания! Ты уяснил?
— Нннет… – в ответ им Нкрюха. – Вы театр не уважаете! Там на сцене… там ведь за кулисами… и вот слова такие я готов! Вам сам!.. не знааааю… Но готов. Готов! Как выйду, все всем расскажу.
— Да че расскажешь-то? Ты чо, открытье века сделал? Чо ты выступаешь все? Ну, нам давай рассказывай…
— Я расскажу! – Нкрюха громко повторяет, —  я знаю. — Пьессса, херли? Там я выйду и скажу…. А ты (он Мальве!) меня попросишь – так, чего здесь ошиваешься? На город посмотреть пришел… и забла… забля…блу…дился …в переулках света!
— Бглядь, один готов. Ему же там приклеивать еще осталось к декорации…
— Да мы и так сыграем!
— Где сыграем — нам уже играть!
— Ну,  так пошли.
— Вы че, сдурели, как играть? Я че-то креном к хрену.
А вахтер-то встал и сразу, как пошел, да не туда, и с лестницы куда-то вниз. Да с грохотом.
— Там в зале есть хоть кто?
— Да, нету. Из лагеря соплишек с полста.
— Так мы че, «Мурзилку», им играем? А ты собрался – «Райвоенкомат» играть.  Совсем уже.
А Мальвина деточкам со сцены с писком гонит затевахина:
— …вот в этом королевстве жил один… Мурзилка. Было у него три друга и под…шит один… подруга. Это я!..
Ну, детей в зале немного и, похоже, вовсе не из лагеря, а так, собрали из микрорайона в честь царя лимона.
— Че она херню им втюхивает? – Нкрюха за сценой выступает.-  Дайте мне сказать.
— Куда ты, бестолочь?! Иди отсюда… – Сева за рукав его, он рваться. Ну и выпрыгни совсем. Откудо с ни возмись: в руках котомка с чемоданом, в чемодане тара с-под распивки трень-да-брень, булом-тулом.
— А вот и я…
Мальва к нему руки тянет.
— Антошка, — спрашивает у него пискляво,- А где Мурзилка? Ты его не видел?
Нкрюха от нее:
— Вы вот что, —  говорит, — гражданко, вы мне рот не затыкайте! Я другую пьесссу вам сыграю тута… Типо, город новый, а уже пошли дела там … никакие. Короче, архитектор заболел, попал в психушку, а пока лежал, его решили, как бы, в мэры выдвинуть. И вот он поднимает…
А Мальва:
— Мы идем искать Мурзилку!
Тут из- за кулисы и вахтер сердешный выползши. Уперся в залу он смотреть, да нихера не видит – там-то полутьма. А деточки, увидев, пальцами затыкали и в круге местной малолетки Вероники тут же смехуечками произвелись:
-  Ронька, ой, гляди, какое чмо повыпердло!
— Так это чо, Мурзилко?
— Прикольно, нах…
— Ах-ха-хах! – смеются, по рядам пошло поехало что эхо. А Вероника-то на Нкрюху и взгляни. Так оценивает, что как бы ничего, такой патлатенький, ногами стройный, и не хля потузаборная. Вот только в саже што гле вымазали для спектакля. Или в туши для ресниц. Так это ж сколько туши надо, ой!..
Нкрюха сам походу не поймает, чо за мыза в зале.
  — Тихо, — говорит, — а то начну с начала, мало не покажется…
— Да, бглядь! — Мальвино матюгнулась и с бутылки, что, как оказалось, так в руках держалася сама, хлебает не то пиво, не то терпеливо.
— Тетя, «клинского» дай заглотить! – в партере деточки глумятся.
— Эй! — Нкрюхо даже стал, а вспомнить ни Кира, ни Лира занемог…   Да что ж такое он сказать хотел?  И Веронику эту враз увидел тоже.
— Ээээ… – опять он говорит теперь уж ей и к авансцене спотыкается, чтоб, значит, разглядеть, и может пообчаться в чате нах. А этот-то вахтер возьми и рявкни:
— Ну, вы блин даете! -  и ползком, ползком по сцене и направо. В зале грохот, кто-никто в проходе повалился с визгом, слева там  зарыготали, рядом заблажили:
— Мурзилко, нах! А ну-ка вылезай!
 Тут и Мальвина заорала:
-  Заболели нах, придурки!
 А откуда слева — Сева и Валера вытоптались в разненьких кустюмпчиках, поскольку, видно, одному по-прежнему хотелось в «Райвоенкомат» играть, а вот  другому что-то там «Сиреневое с голубым в Кетцалькоатле».  А про Мурзилку оба два  совсем не знали, там ведь в главной роли был Серегин, и на динозавроящера похожий больше, чем в мурзилку эту. Но заплутовал он, даже я не знаю, где прилег устамши.
В зале-то переполох, и пионэры плачут от икоты так, что замокрели. А Нкрюхо, глядя на Веронику, ей тихо говорит такое:
— Во диоды, все хотел ведь рассказать…   Ну, пьян я, ладно. Там, короче, в городе дела такие… Ну, конкретные дела. И город, типо, новый, да хрен  чо изменилось, потому что там убийца-киллер появился и керначит всех подряд, нах… и понять никто не может… чо к чему так получается…  Да… херасе на карасе. А все просто! Потому что папазол…, нет!.. Папа Зло, Огада Бута Лоде, он является из двойства… поняли, придурки? Нет, вы меня не поняли. Короче, нет всех просто одинаково красивых, потому что, кто красивый, тот и страшный! Ты-то вот красивая, но страшная… как поглядеть. Ты слышишь? нихера не слышишь… потому что ты тупая. А вот я уже в тебя влюбился… в дурру страшную!
 Вероника посмотрела, что он ей конкретно говорит, но подруги рядом-то подзуживают. Типо, изнасилуем давай актера этого. Мудрилу! Чо пургу метет без связи, черный сам, как ноготь! Че он там белепет, нихера не слышно… Тоже пьяный в коже!
Сева и Валера Нкрюху приобняли в зал свезти и, как бы, на поруки передать.
—  Ты здесь-то посиди, охолони, хороший, после дорасскажешь… Девочки, вы тут за ним бы присмотрели. Он-то слишком утомилсо, как художник и актер…
-  Как разлагатель сослагательных…, — Валера добавляет.
И прямо перед Вероникой спосади его, что волосы достать рукою можно, и затылок вот он тут, за волосами. И пахнет от него мужской проделкой.
— Ронька, короче, надо брать! — подруги наскоро подспарывают. И одна уже рукою где-то лезет до него дотронуться. А Вероника по руке ей — хлять!
— Спокено! Ты чо, овца игучая? Смолкни, нах, смотри на сцену! Там West-Beast-Che — не здесь...
  — Ну, пересела…
— Быстро рты закрыли!
—  Ни хера се, —  девочки зачванкяли.
— Чот будет, -  говорят одне. А из других-то говорит одна так весело:
-  Он художник, пусть меня рисует голую со стрингами на жопе!
—  Вы совсем чоль, оборзели?!..  Ну-ко, сели тихо, бглядь! – со сцены им Мальвино заорала. – Совсем уж честь девичью потеряли, недоделки! Еще в месяце не протекли, а к мужикам уж ле-зе-те. Убродки!
-Ты, овца, — ей с места отвечают. – Всё! Кринец тебе пришел.
Тут лево-рюцией запахло, потому что все на сцену кинулись: Светлага-Светка Яринова, Уря-Юлия Броватова, Лега-Лепесткова Инга, Труша – Катерина Трушина, Середа – Середкова Лена, Утила – Саша Утлова… И еще какие-то за ними подтянулись, дальше  пацанва, которая к началу опоздала, потому что пили и курячили говенно-травяное, а тут входят —  свалка, и на сцене уже бьются телки и метелки с дяхоном каким-то и еще с одним, и курва там какая-то в костюмпе бегемотика дево-вочек молотит.
— Дайте, дайте заьуячить! – самый мелкий так запричитал, и понеслась шпана кривая всяк наперекосяк.
На переднем ряде только Нкрюха в проповедь уснул уже, и Вероника рядом, оказалось, руку его держит смугло-жилистую. С восторгом смотрит.  Чо-то деется?   И чует, как другая  в ее тело энергетика просачивается.
Спрашиваете, где ж воспитателя, едрена матфея?  Их, что, в зале, не было совсем? Так не было, поскольку где-то дело к вечеру, в беседке в теневой присели воспитателки снаружи. День рожденья ведь у Ани Николаевны! Пивка пока толкают, понемножку время перекуривают, и к полтине пятого подмылись до кафешки сразу перейти, тутто недалече, через двор наискосок. Добавят. Но как стекла грохнули там с торцевой стены у Дома первых пионеров – почуяли неладное. В беге понеслись. А им навстречу деточки с соплей наперевес кровавой и еще как бы в клею столярном приуделались. Гоша от рубахи рукавом помахивает, Тая — лифчиком.
Бглядь, да  что ж такое?
-  Марин Сергевна, Анна Николаевна! Там артисты пьяные вообще, на нас напали!.. Никанорову губу разбили...
—  Мне, прикиньте, бюсгальтир разорвал, урод! Там чо творится… Они бухие все, Марин Сергевна!
  — Там маньяки, нах, уроды… Я их зарою с братом!
Что такое? — нихера никто не понимает. Только следом-то, не просто так, Сергеев выбегает в динозавровом кустюмпе без хвоста,  кричит такие он словеса, как по роли типо:
-  Убью, сучара малолетняя! По яйцам научилась бить! Паскуда, укокошу!
 Следом Сева и Валера подлетают на пыли. Мальва чуть уже с прихромом – шортики мальчишие на ней разъехались — трусы кружавные торчат из трех прорех.
— Вы чо творите?!..  Это ваши дети? -  Громче всех орет. – Вы спектакль «Кетцалькоатль» сорвали нам!  Укуренные все…
— Да ты сама укуренная, нах! – ей ребятишки верещат.
— И бухая! – кто-то прямо в ухо.
— Ты чо, коза?..
— Вы чо так на детей орете? – воспитателки а-фронт вступили. -  От вас пахнет!
-  Да ты их понюхай!.. Вы в театр их привели! Вы сами, чо тут делали?
-  А вам какое дело?
— Ну, какие воспитатели…
-  Да вы сами на ногах-то не стоите.
—  Так, спокойно. Мне родители нужны вот этой ссссучки! Или я ее сейчас сам запорррю, сучару!
– Да?! Поймай сначало, дедушко крылатый!
-  Кувалдой в жопу!
— Ах, ты ж, бглядь!..
—  Мужчина, вы чего творите?
  — Отойди!..
—  Аня, в милицию звони!
—  Спокойно, девочки, спокойно!
-  Ну, а чо он?
-  Вот козел!
  — Расходимся, расходимся… все хорошо, —  Валера с Севой в дипломатии конкретны.
— Вы налево, мы направо! Все нормально —  будет лучше…
—  Будет, нах, ага!
-  Вас, Анечка, зовут?
-  Да все нормально.
— С днем варенья, Анечка!
— Ну, какой там нос? Немного кровь пошла — разволновался.
— Эй, осторожнее бюстгальтером, шпана!
— Ну, чего мы спорим-то? Расходимся.
— Вам это надо? Ну и нам не надо…
-  Мальва, успокойся.
— Все, Серегин. Все, Серегин. Разошлись.
— Еще осталось, девочки, спокойно.
—  Ты мне попадешься!
-  Валера, помоги…
Ну и так далее.
Один Нкрюха, слава дикоросам, в темноте, Вероникин локоток поджал и что-то говорит ей в пустом зале в ухо левое, как бы, стихи читает. Что ли.
— Это осень с перепевом… там чего-то не успели. Так ты Вероника? Я Нкрюхою зовусь. Пойдем. Конфеты… трюфеля?
Она ему:
— Куда пойдем-то?
-  У меня тут мастерская. Мы же на гастролях… Я поэт.
— Так это ваша пьеса, или чо?
—  Это моя. Из неудавшихся. Но им понравилась…  Пытаются осилить. Но не получается всегда. А почему?.. Тут энергетика нужна другая. Ты вот кем мечтаешь стать?
-  Да я не знаю…  Ну, там еще в десятый только.
— Так ты маленькая вовсе.
– Чо, я маленькая? Ты сам большой такой! Прикольно.
—  Ну, я-то дядька, а ты так -  пацанко. Пойдем… болеть не стану. Просто посидим, поговорим…
-  Да херли говорить там!? Ты чо, тепнутый совсем? -  Она ему вталдыкни, —  о чем нам говорить-то? Мне лекцио не надо только!
— Я чот не понимаю… Ты мне чо, пространство забиваешь? Ну, вставай тогда, пошли!
Башкою завертел —  совсем понять не может поколение младое. Думал, прочитает ей стришков и это… как его, ну, пьесу эту…  Надо как-то досказать про киллера, а там уж целковашки-обнимашки, но не более. А она уже с трусишек спрыгивать. К нему давай — ластится.
  — Чо ты? Чо ты?
 В губы лезет, по затылку водит.
— Эээ, давай не сразу. Ты же малолетка, нах!
— Ты чо, как первогодок!?
-  О, слова какие знаем! Чо, служила под погоном что гле?  А чего тогда?
 Она-то языком ужо во рте его копается. Ну, Нкрюха и срыгал, чем было перед представлением. Вероника на отскочь, чтобы на голень ни кусочка винегрета.
— Вот уродо! Чо, совсем уже?
—  Дебилка чиканутая. Чего ты языком своим? Тебе не терпится?!.  Я стихи тебе хотел зачесть. А ты…
Она-то видит — телу невдомек, поскольку пьяный больше, чем хотел. Какой-то тряпкой вытерплас по-быстрому устроила и вышла. Вся и вовсе, нах! Накрылась покрывалом.
Вот такой кетцалькоатль не получился.
Утром Нкрюха, Нкомо Круго Абивенда Голо, как проснулся у себя в каморке, вышел покурить на задние дворы. Мальвина там уже накуривает.
-  Как дела?
—  Да так.
— Вчера чо было, помнишь?
-  Нет, не очень…
-  Ну и хрено-деро, что не очень!
-  А чо было-то?
-  Да ничего. Ты декорацию заклей. А то сквозит уже!
— Заклею.
— Ну, давай.
— Ага, давай.
 И затянулся в утро. Смутно.
 
30.07.2013. Mannequin-Pilot Publ.