Миг свободы

Накалившаяся политическая ситуация в Крыму приводит к большому взрыву – подпольная военная организация начинает вести борьбу за независимость. В результате завязывается непредсказуемая война, в которую моментально втягиваются сразу несколько стран и народностей. Сепаратисты, пользуясь поддержкой республиканского правительства, пытаются взять под контроль Змеиный остров – главный лакомый кусочек, богатый нефтью и газом. Для этого из союзнической России прибывает группа десантного спецназа для захвата стратегически важных документов, но в крымских лесах сталкивается с сильным и неуязвимым противником…

Сюжет романа от начала и до конца является вымыслом и не имеет политического подтекста, а поэтому и не должен восприниматься всерьез.

Все действующие лица вымышлены и любое совпадение их с реально существующими – не более чем случайность.

автор

«Жизнь каждого человека заканчивается одинаково.

Отличия между людьми состоят только в том, как они жили, и как они умерли».

Эрнест Хемингуэй

«Наша нация патологически не способна к объединению.

Но мы должны учиться летать, и не быть пресмыкающимися – их очень много».

Ротань В.Г., профессор юридических наук

«Платить за безумие нынешних «строителей Украины» будут наши потомки.

И платить им придется по самому высокому, историческому счету –

безнадежным прозябанием на хуторской обочине мира».

Леонид Грач, народный депутат Украины

«Моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого».

Иммануил Кант

«…Если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха;

но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас».

от Иоанна, 9:41

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

SIVIS PACEM PARA BELLUM
(ХОЧЕШЬ МИРА — ГОТОВЬСЯ К ВОЙНЕ)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СЛАВЯНСКИЕ БРАТЬЯ ПО ИНТЕРЕСУ

Темно-зеленый «Ми-8» летел совсем низко, едва не задевая макушки деревьев, дабы не быть замеченным для нежданных гостей. Стрелка бортового высотомера слегка покачивалась на отметке 1200, что соответствовало высоте над уровнем моря. Пейзаж оставался прежним – густой зеленый лес сзади, снизу и впереди до самого горизонта, отделявшего его от чистого безоблачного неба. Такая себе красота и погодная идиллия. Вот только никто не застрахован в этих местах от подлой атаки бороздящих просторы этой земли вражеских патрулей, довольно часто попадающихся на пути в самый неподходящий момент. Безопасная высота соблюдена, вот только не легче ли будет им подбить вертолет с такого низкого расстояния? Да к тому же, оглушительный рокот вращающихся лопастей все равно мог их выдать в любую секунду, – тут же засвистит ракетница, затрещат «АК» и будет, скажем так, совсем не сладко.

Кроме командира, второго пилота и бортмеханика, то есть положенного состава экипажа, в вертушке находились еще четверо: полковник Ульянов, майор десантного спецназа Роман Крепкин и два явно только что окончивших школу молодца, прикрепленных к ним еще с аэропорта, как выразился встретивший их у трапа местный абориген в камуфляже, — для безопасности. Направив отрешенные глаза куда-то вдаль, напустив им для виду философское выражение, они просто-напросто молчали всю дорогу, наверняка все еще проклиная призывную комиссию.

Крепкин облюбовал себе место в углу стеночки и старательно подтачивал свой двадцатисантиметровый нож. Он пытался понять смысл закрученной в сложную спираль конспирации, разгадать тайны мышления и понять логику начальников спецслужб, настоявших на сущих, по его мнению, пустяках. Ну, то, что там, куда они направляются, нет взлетно-посадочной полосы, даже грунтовой, еще дает повод пересаживаться с самолета в вертолет. Но к чему лететь на спрятанную где-то в горах военную базу для получения инструкций, ему было не понять. Неужели нельзя обсудить все детали операции где-нибудь в более цивильной обстановке? Не дали им по этому поводу никаких объяснений, и вообще никакой информацией относительно их же задания не порадовали.

Полковнику же до подобных рассуждений было некогда: все эти расчеты на картах, правительственные документы и приказы, секретные договоры спецслужб, которые он тащил с собой, не давали ему покоя. Но, честно говоря, полковник с энтузиазмом выполнял свою работу, но не столько безграничную возню с бумажками, сколько осуществление возложенной на него обязанности по командованию операции с российской стороны. Да, отдавать приказы действительно неплохо. Что-то в этом есть забавное. Сидишь себе в уютном кабинете, закинув ноги на стол, да командуешь, как хочешь, в рамках своих недюжинных полномочий: «Наступить, захватить! Отступить, отставить!» Пусть молодежь бегает по оврагам да окопам, здоровье-то воевать позволяет. И ум еще светлый, не забит всяческой ерундой о смысле жизни, обсуждении, что хорошо, а что плохо. Не то чтоб не было угрызений совести, просто они еще просты, как содержания дорожных знаков…

Наконец, самый опасный участок, где следовало быть на чеку и держать оружие наготове для отстрела, остался позади, и все вздохнули с облегчением. А через несколько минут вертолет уже и базы достиг. Пилот пошел на посадку, поднимая вихрем пыль на земляной площадке. Полковник, майор и два «пятнистых» бойскаута в темпе выпрыгнули из вертушки, ровным, размеренным шагом, как учили в армии, направились к штабу, придерживая руками свои головные уборы, чтобы не снесло сильным потоком ветра от еще крутящихся лопастей.

– Полковник! – радостно поприветствовал генерал Карпов. – Вот мы вас и дождались. – Он обнял его по-товарищески, жестом руки пожаловал следовать ко входу в двухэтажное бетонное сооружение без единого окна, напоминавшее скорее большой строительный блок. – Как там обстоят дела в России? Три года не был.

— Ничего примечательного, — светски ответил Ульянов. – Здесь, знаете ли, интереснее.

— Ты, наверное, хотел сказать опаснее?

— Я это и имел ввиду. Опасность вызывает адреналин, а без него жизнь, как ни крути, скучна.

— Что ж, подбодрил ты меня. А то сижу, думал, в ядреной дыре, света не вижу…А что это с вами за младенцы и почему на них военная форма?

— Наши телохранители, — с усмешкой отчитался Крепкин. – Казбеков к вам послал, сказал, способные малые.

— Поживем – увидим, — нахмурившись, решил Карпов. – Если наврал, скотина, обратно отправлю. У меня здесь не интернат.

Отдав распоряжение одному из стоявших на входе в штаб солдатиков отправить их в казармы и понянчится до приезда бригадного командира, он просунул карточку через какое-то сверхсовременное приспособление, что для Крепкина было больше, чем вершина достижений науки и техники – начинающимся на грани фантастики космическим изобретением, и широкая дверь из тяжелого металла ушла в обе стороны проема.

— Ну ты даешь, Крепкин, — шепнул Ульянов. – Куда ты детвору отправил?

— Надо ж было как-то от них избавиться…

От двери тянулся метров на десять ничем не примечательный коридорчик, упиравшийся в одну-единственную дверцу. Это была довольно просторная комната с различными приборами и компьютерами, как для Крепкина, – на том же фантастическом уровне. Вот отсюда они попали в генеральский кабинет, обстановка которого вполне соответствовала чинам и званиям своего обладателя: мягкий ковер посередине, дубовые шкафы, несколько сейфов (сразу и не сообразишь, где лежат документы высшей степени важности, – на то и рассчитано), в конце – большой стол, а на нем, кроме всего прочего, – флаг Автономной Республики. И это помимо висящего на стене аналогичного флага, только побольше в размерах – где-то шесть квадратных метров.

— И все-таки, что происходит в России? – с непритворным любопытством выуживал Карпов. – У нас тут спутниковой антенны нет, да и вообще все экраны показывают территорию базы. Не знаю ни единой новости.

— Чеченские боевики захватили Эрмитаж… — с выражением сообщил Ульянов. – В плену держат двадцать человек, чего-то там требуют. Но это не столь важно: наши коллеги справятся с ними в момент, как на «Норд-Осте». А то и лучше. Что еще?… Да я, в общем-то, постоянно на заданиях, и сам толком не знаю. Вы лучше расскажите о том, что здесь творится. Мне еще дома порассказали всякие ужасы, что тут, мол, пекло от постоянных вооруженных конфликтов.

— Тебя там не проинструктировали о ситуации? – вопросительно поднял брови Карпов.

— В том-то и дело. Сказали, приедешь, все узнаешь. Может, опасались огласки?

— Похоже, — кивнул Карпов. – Дело в том, что не все происходящее здесь становится достоянием средств массовой информации, многие факты умалчиваются, а после некоторых операций и вовсе заметают следы, убирают свидетелей.

— Все так серьезно? – удивился Крепкин.

— Понимаете, — осторожно сказал Карпов, пытаясь объяснить, не выходя за рамки компетенции, — то, что вы помогаете республиканскому правительству в урегулировании конфликта, да еще и военными методами, знает очень тесный круг людей. Вы, наверное, спросите, зачем держать это в тайне? Я, честно говоря, знаю немногим больше вас, в политику лезть не хочу. Вам прекрасно известно, что как только в Украине взяла в свои руки власть, ориентированная на страны СНГ, Западно-украинское движение совершило переворот, и очень ловко поставило на пост президента своего человека. Именно после этого озлобленные поддержкой оппозиции южными регионами новоиспеченные чиновники стали вводить свои правила игры, причем очень жесткие. Естественно, это не понравилось субъектам приоритета государственной политики, говоря словами Конституции, которую обошли без малейших угрызений совести. И после того, как подпольная партийная организация начала заниматься пропагандой войны, а потом организовала несколько нападений на чиновников, неофициально было введено военное положение, потому что эффект был потрясающим. Представьте только себе: прилетел к нам министр внутренних дел, а его невесть откуда из снайперской винтовки сняли, и покатилось тело по трапу на взлетную полосу гостеприимного города. А вот еще случай: едут, значит, с курорта депутаты этой злосчастной фракции на шестисотых «Мерсах» в сопровождении дюжины ментовских «Дэу», и тут трассу, окруженную лесом, перекрывает длиннющий грузовик. Деваться некуда, останавливаются. С помощью гранатометов партизаны подрывают все машины и спокойно сваливают.

— Однако… — ужаснулся Ульянов.

— Так вот, они создали партизанские отряды, которые к нынешнему моменту уже составляют трехтысячную повстанческую армию, так называемый Блок Сопротивления.

— Что же случилось? Почему поднялось восстание?

— Начали проводиться реформы, которые прикрывались демократическими идеями, а на самом деле привели к дискриминации населения, ущемлению прав отдельных народов, потому что не учли колоритного состава населения, а, скорее всего, просто из нелюбви к русскому народу и русской культуре. В результате стал процветать террор, насилие, остановилась экономика – короче, полный бардак. Неизвестно с какой на самом деле целью, но под предлогом прекращения этого безобразия республику взяла под свой контроль Россия. Она, как вам известно, создала Народную Республику Крым, но ООН и США это решение не одобрили. Мол, Россия, не посоветовавшись, захватила беспомощную республику, отняв ее у своих славянских братьев украинцев. Да и что вообще когда-то устраивало америкосов? Лезут во все дыры и имеют все, что им заблагорассудится. Вот и тогда на пару с ООН поимели российских чиновников, а они, как лишенные непорочности девственницы, прошу прощения, не выдержали позора и вывели свои войска. Украинские братья запрыгали от счастья и решили восстановить прежний порядочек. Снова вспомнили про реформы. Тут-то и вспыхнуло восстание…

— А вы-то за кого, чё-то не пойму? – сделал недопонятое выражение лица Крепкин. – Вы противостоите украинским властям, но в то же время не поддерживаете повстанцев.

— Как раз наоборот, мы их очень даже лихо поддерживаем, только незаметно и аккуратно. Просто в любой момент наша власть может закончиться, ибо мы живем на короткой ноге, придерживаясь Конституции, пока еще сохраняющей положение об автономной республике. Поэтому республиканское правительство – не ядро оппозиции. Главные силы сосредоточены в партиях-движениях и повстанческой армии, которой командуют красноречивые выходцы из народа. Такие патриоты на сторону врага не перейдут и идеи свои в землю не зароют. Разгар войны зависел от самой малости, мог произойти в любой момент, нужен был лишь наводящий толчок. И не удивительно, что лидером повстанцев стал отставной сухопутный генерал Евгений Долгоруков. Стоило ему добавить два слова на демонстрации в уже накаленной до предела обстановке, как моментально вспыхнуло восстание, его провозгласили лидером борцов за справедливость, независимость и свободу. Но не это была его истинная цель, он не стал беззаботно наслаждаться почестями, сложив руки, а принялся еще более активно добиваться поставленной изначально задачи – завоевать для земляков свободу. Может, на будущее он и задумал стать президентом новой республики, но для народа это будет уже неважно. Или, по крайней мере, это будет совсем другая проблема, до которой еще надо дожить. Поэтому шансы у нас весьма неплохие, — сделал вывод Карпов. – Повстанческая армия ведь состоит из множества формирований, бывших прежде вроде бы государственными, но в то же время – при автономной республике. Долгоруков среагировал на начало открытого конфликта потрясающе быстро, тут же подчинив основную часть республиканских вооруженных сил. Все, что осталось от украинской армии на полуострове – это отдельные военные части. И пришлось им вводить сюда свои собственные войска с территории страны. А им преградить путь гораздо проще, чем воевать с отрядами, которые прячутся в лесах и нападают неожиданно со спины.

— Так в чем же интерес России? – поинтересовался Крепкин, знающий пока меньше всех.

— ОБСЕ и ООН не признавали новое правительство, созданное Россией. Они вынудили их покинуть Крым, что, конечно же, было справедливым ответным ходом на беспрецедентное вторжение российских войск в чужую страну, но ведь это привело к беспределу унитаристов, почувствовавших безнаказанность и вроде как поддержку со стороны европейских держав.

— Подождите, я что-то пропустил, разве Россия вышла из ООН? – опасливо покосился Крепкин.

— Нет, что ты, — усмехнулся Ульянов. – Просто решила сыграть на два фронта, а такое всегда было. Мы не хотим ни от кого отделяться и завязывать международный скандал, а просто на уровне малюсенькой тайной операции помочь нашим славянским собратьям остановить кровопролитие. Гуманно?.. Даже более чем. Просто запад, включая и этих америкосов, все равно не поймет добродушного русского поступка, начнет выискивать замысловатые подтексты, истинные цели. Может, такие цели и есть, может, и корыстные в одностороннем порядке, но уж точно не ущемляющие ничьи интересы. Глупые янки лезут во все страны, чего-то там урегулируют и кого-то защищают, но после весь мир со злостью смотрит, как они хапают награбленное и ни с кем не делятся. Мы же умнее. Делаем все незаметно за спиной у всего мира. И это не трусость – это находчивость. Всегда остаемся на хорошем счету, развиваем дипломатические отношения.

Он взглянул на часы и засуетился:

— Ну ладно, надо еще многое обсудить. Перейдем к делу. Что касается вашей группы, товарищ майор, мы их уже предупредили о вашем прибытии и скоро они отправятся вслед за вами.

— Почему нельзя было нам прилететь вместе? – вяло спросил Крепкин, предельно устав от всяческих премудростей по части конспирации.

— А дело в том, что основная ваша миссия, которую вы должны будете провернуть, назначена на пятнадцатое, то есть еще через четыре дня.

— Так какого хр… извините, зачем тогда мое начальство отправило меня раньше времени? – возмутился он. – У вас что, какая-то несогласованность?

— Понизьте, пожалуйста, тон, майор, — железным голосом предписал Ульянов. – Вы же были осведомлены о прикладном задании, не так ли? Так вот оно-то сейчас вам и дается.

— Вот какая у нас возникла проблема, — медленно, с расстановкой, начал изъяснять Карпов. – Прочесывая местность на предмет выявления вражеских войск в районе горы Чатыр-Даг, два взвода наших морских пехотинцев нашли то, чего в том районе быть не может. Они сообщили о какой-то базе в северной части горы, но потом мы потеряли с ними радиосвязь. Базы там никакой нет – информация достоверная. Что они могли там видеть, я понятия не имею, но следует предпринять неотложные меры. Во-первых, найти их.

— Так, может, их в живых-то уже нет? – развел руками Ульянов.

— Я допускаю такой вариант, все возможно. Однако два взвода… Не думаю, что они могли попасть в засаду, кто-нибудь бы да вырвался и по прибытии на ближайший пост сообщил, что произошло нападение. Прошло двое суток, а о них ни слуху, ни духу.

— Чем больше народу, тем легче попасть впросак, — заверил Ульянов. – Не обязательно их должны были взять сто человек. Достаточно дюжины профессионалов, которых подготовили к этому заранее.

— В таком случае, может, следует отправить группу людей? Человек семь-восемь.

— Не обязательно, — спокойно протянул полковник. – Можно и одного. Видите ли, если, как мы полагаем, ваши люди действительно находятся в таком положении, враг будет ждать спасательную группу и основательно приготовится к встрече. Не заметить семь человек трудно, даже если они подкрадутся также тихо, как самые бесшумные москиты в джунглях. У одного человека действия гораздо более слажены, он непредсказуем, собран и, в конце концов, сам отдает себе приказы и сам их выполняет. Несогласованности никакой нет.

Идея о выполнении операции одним десантником шла от Ульянова, генерал несколько насторожился, обдумывая предложенный вариант. Все-таки, речь шла о его солдатах, и операцией по их освобождению командовал он. По недоверчивому лицу легко можно было определить, что он с таким мнением не согласен, но пытается найти в нем положительные стороны. Естественно, потерять одного человека – не дюжину. Ведь кто знает, может, и элитной группы там будет маловато…

— Пусть будет по-вашему, – легко сдался генерал, потом нахмурился: — но нам нужен человек, который прекрасно знает каждый куст этих мест. И, естественно, профи. Ваш человек справится?

— Какие проблемы, — Ульянов указал рукой на Крепкина. – Это один из лучших спецназовцев в десантном подразделении, – пояснил он генералу. – Он, конечно, тут не бывал, но с ориентацией у него все в порядке… Я хотел сказать, сориентироваться он сумеет. Не африканские джунгли все-таки.

— Очень хорошо, — сухо оценил Карпов. – Тогда перейдем к подготовительной части. Задание простое: найти пехотинцев и доставить на базу. Огонь открывать по усмотрению. Но оценить предварительно обстановку и, если шансы неравные, возвращайтесь сюда с координатами их местонахождения. Если все мертвы… — он сделал тяжелую паузу, — ну, будем считать, что мы сделали все возможное. Это ясно?

— Так точно.

— Теперь о деталях. Я не знаю, на что вы там способны, майор, но лучше вам быть ровно настолько хорошим, как вас описал полковник, – сердито проговорил генерал. – Неизвестно, что вас там ждет. Вижу по вашим глазам, что волнения вы не ощущаете. А напрасно. Если без следа исчезли два взвода морской пехоты, то стоит держать ушки востро. Что касается инструктажа, вам его проведет полковник непосредственно перед вашим отправлением. Да и какой там может быть инструктаж, когда мы сами толком ничего не знаем. Действовать по усмотрению, как я уже сказал. В ваших полномочиях полная свобода действий. Главная цель – сделать все возможное и невозможное для спасения наших людей. – Он задумался, какие еще нужны указания, чтобы не упустить никаких деталей, потом громко выдохнул: — ну, с богом…

ГЛАВА ВТОРАЯ

СЛЕДОПЫТ

Сквозь густые заросли леса Крепкин пробирался довольно быстро, с оправданным опытом. Он уверенно ступал на землю, пропитанную влагой после трехчасового непрерывного ливня, и своим ножом прочищал себе путь от склонившихся веток – от ударов острым наточенным лезвием самые тонкие из них сыпались как сухие листья с деревьев на ветру. Воздух был чист и влажен. Не оставлять следы было невозможно, так как ноги в высоких ботинках невольно проваливались в мягкую и рыхлую почву. Он остановился, посмотрел на ручной компас и пронаблюдал за стрелкой. Так, это где-то к северо-западу отсюда… Понятно. Ну, будем двигаться дальше с той же решительностью и боевой готовностью.

Через три часа непрерывной ходьбы по раскисшей земле, ничуть не уступавшей болоту по проходимости, ножки стали унывать, икры устало побаливали. Но останавливаться было нельзя. Черт, и почему он отказался от заброски вертолетом? Ну, скажем так, километров за пять от их возможного месторасположения его бы высадили, а дальше уже бы потопал на своих двух. Услышать лопотание винта на таком расстоянии можно, но только если прислушиваться. Да и если б было слышно, это ни о чем еще не говорит, мало ли тут вертолетов летает каждый день. Но, возможно, караул бы удвоили и стали ждать приближения возможного врага. А так все же невидимой тенью проскочить куда реальнее.

С густой лиственной чащи он попал в хвойный лес. Здесь вся земля была осыпана шишками и иголками елей и сосен. Правда, елей здесь было очень мало. Большую часть территории хвойного леса занимали высокие зеленые сосны, упирающиеся, казалось, своими макушками в купол неба. Ничего подозрительного, ничего такого, что привлекло бы его внимание, не было. Все восемь километров Крепкин прошел без затруднений и опасностей. Дальше потянулся смешанный лес. Здесь преимущественно росли самые обыкновенные, чаще всего встречающиеся лиственные деревья. Стояла удивительная тишина, какой еще десять минут назад он не слышал. Там надрывали голоса певчие птицы, стучал по дереву дятел. А тут всего этого не было. И это показалось ему довольно странным. Неким внутренним чутьем он ощутил, что где-то рядом затаилась неведомая опасность…

Впереди, между деревьями, тонкие лучи света проходили в темноту, но не достигали и пятидесяти метров, рассеиваясь и исчезая в сумрачном лесу. Он неуверенно приблизился, по-прежнему нутром чуя впереди опасность, остановился перед самым светом. Яркие лучи солнца били ему в лицо, ослепляли глаза. Раздвинув руками закрывающие обзор ветки, в двух шагах от себя он увидел ни чем не огражденный обрыв. Скала эта, на которой он оказался, под прямым углом уходила вниз метров на двадцать.

Что ж, ничего нового, он спускался по таким склонам и раньше. Крепкин достал из рюкзака все необходимое оборудование и тут же взялся за дело. Он зацепил крючок на конце капроновой веревки за свой ремень, а второй ее конец привязал к дереву на краю склона. Небольшими прыжками, отталкиваясь ногами от скалы и понемногу отпуская веревку, он без проблем достиг земли.

Здесь – тот же самый пейзаж: высокие деревья с толстыми стволами и тишина, полная загадок и возможных неожиданностей. Разве что земля была чуть тверже. А это еще что? Неужели он, наконец, наткнулся на их след?

Слева от склона, в тени двух широких кленов, дотлевали угли потухшего костра. Он приблизился, тщательно осмотрел все вокруг, но ничего больше не нашел – ни пустых консервных банок, ни спичек, ни окурков. Огонь, сразу видно, был потушен водой, по времени – часа два назад. Но это явно были не они. Не могли же потерявшие связь с базой солдафоны преспокойно греться у костра, когда главный штаб поставлен на уши? Нет, не они. Но и не какие-нибудь туристы. Разве что заморские, с незапамятных времен приученные за собой так тщательно убирать. Так что следовало опасаться вражеского патруля. Так, пойдем теперь самой безопасной дорогой, то есть сквозь самые непроходимые на первый взгляд места – заросли, болота, чащобы…

Где-то совсем близко проехал дизельный джип, судя по тарахтению двигателя, потом раздались командные крики солдат. Неужели действительно база?

Крепкин бесшумно пробрался к склону горы, уходящему вниз на открытое пространство, лег на землю, чтобы его не засекли, и аккуратно раздвинул руками ветки. Догадки оправдались. В глубине ущелья на небольшой территории размещалось одноэтажное здание с небольшим тренировочным полем, прилегающим к нему с одной стороны, а с другой упирающимся в противоположный склон ущелья, где был небольшой проем с грунтовой дорогой.

«Вот же генерал, знаток хренов! – выругался про себя Крепкин. – Нет никакой базы, достоверная информация…» В общем-то, с самого начала он чувствовал какую-то несуразность. Ну не могли без следа исчезнуть два взвода. К инопланетянам он относился скептически, чтобы обвинять их в массовом похищении людей, а вторая и последняя версия, самая правдоподобная, — наличие базы. Куда ж еще могли отправить пленных?

Прежде, чем устраивать Армагеддон, Крепкин для начала решил обследовать базу через бинокль, ибо невооруженным глазом всех входов и выходов не найдешь.

Не удивительно, что базу не обнаружили с воздуха: в таком ущелье, да еще и надежно замаскированные листьями сооружения были разве что отсюда заметны, да и то при беглом осмотре можно решить, что это заброшенные разваленные дома, сараи или еще что, но только не военная база…

За стеклышками бинокля все предстало в каком-то совершенно новом свете, более приближенном, что ли. Он медленно осматривал базу с одного конца до другого. На пустой территории все было по-обычному: утренняя тренировка солдат, патрулирование территории, в том числе в проезде с противоположной стороны склона, часовые только на двух деревянных башнях и на посту у въезда на базу.

По дороге со стороны проема к зданию подрулили два «бобика», из одного выбрался бородатый мужик в фуражке и скрылся за дверью здания, выскочили еще двое автоматчиков, не спеша, закурили, угостили сигаретой одного водителя – второй отмахнулся рукой. Окна были заколочены деревянными досками, неуклюже и безалаберно, а поэтому и не без брака: огромные щели между ними занимали четверть оконного проема.

Крепкин направил туда бинокль, покрутил колесико, поймал четкое изображение. Увидел он даже то, на что и надеяться не смел – часть камуфляжа с эмблемой морского пехотинца, которую обычно пришивают к верхней части рукава. Полминуты, пока он ее рассматривал, рука оставалась неподвижной…

Он взглянул на дверь. Ага, офицер уже уселся в автомобиль, «бобики» вырулили на дорогу и поколесили прочь с базы. Это хорошо, на пятерых солдат база обеднела.

Самое время навести порядок. Хорошо обученный спецназовец незаметно спустился по практически вертикальному склону, цепляясь за выпирающие камни, к решетчатому забору, в мгновение ока спрятался за крохотным домиком, вероятно, санузлом, от которого несло нестерпимой вонью. Достал небольшую лопатку, принялся подкапывать землю под ограждением. Дотрагиваться до него опасно – вдруг под напряжением, может долбануть так, что мало не покажется.

Долго возиться не пришлось, ибо земля пропиталась влагой после сильного ливня, и не было тут ни асфальта, ни плит. Крепкин нырнул в небольшую ямку и очутился по другую сторону забора. Но вот же черт погнал его сюда! Темно-зеленый «УАЗ» ехал прямо на него. Деваться было некуда.

Он прижался к земле со всей силой, «растекся» словно блин на сковородке, пытаясь пробудить в себе некие колдовские силы, чтобы превратиться на пару минут в насекомое или кустик. Джип проехал мимо всего в двух метрах. Не заметили. Он оглядел себя и с облегчением усмехнулся: весь он был измазан грязью, и новая коричневая окраска камуфляжа сливалась с землей. Хамелеон, мля.

В том же виде он добрался до двери здания, у которой, на удивление, никто не дежурил. Крепкин аккуратно и бесшумно повернул ручку, мгновенно отворил дверь, придержав у стенки, чтобы не хлопнуть, потом так же тихо закрыл.

Небольшими шагами он вошел в комнату, держа наготове двадцатизарядный «Стечкин» с глушителем около бедра. Тусклый свет едва освещал помещение, и после ярких солнечных лучей практически ничего не видел. Он протер глаза, не теряя времени на адаптацию, — а она бы сейчас сыграла огромную роль для восстановления зрения, – прошелся дальше. Ничего, глаза понемногу привыкали.

В углу на столе лежали физические карты отдельных местностей, политические карты стран, кучи папок для бумаг с документами. Можно было бы их с собой прихватить, гляди, за них и медаль дадут. Но сначала освободим пленных…

С улицы раздались голоса, топанье ботинок. Крепкин остался в том же положении, старясь не делать резких движений. В принципе, если войдут, он успеет обернутся и выстрелить, они ведь не подозревают, что здесь кто-то есть, а поэтому среагируют куда позже. Но топот исчез, – похоже, прошли мимо. Переведя дух, он прислонил ухо к следующей двери, за которой, по-видимому, и находилась комната, в окна которой он заглядывал с биноклем, стал вслушиваться.

То, что там звучало три голоса, разобрать было не сложно. А вот чей голос из какой части комнаты доносился – гораздо труднее. Похоже, у пехотинца пытались выведать какие-то данные, с ходу понять мудрено. Так, пехотинец у окна, один дознаватель рядом с ним, другой чуть поодаль, прямо возле двери стоит, дурачок. Дверь из тонких досок, почти картонная…

Крепкин сделал два размашистых шага назад, резко ринулся вперед и плечом вышиб дверь. Повалился вместе с ней на пол, придавил одного, сделал два плевка из пистолета по второму, не успевшему изобразить на лице ни удивление, ни испуг. Подскочив на ноги, он придержал тело покойника, аккуратно притулил к стеночке. Тот, что лежал под дверью, с натугой откинул ее в сторону, приподнял автомат, но Крепкин быстро среагировал и выстрелил. Тело с аккуратной черной дырочкой посередине лба мгновенно обмякло. А ведь мог шуму наделать…

Пленных, оказывается, было трое. Двоих так покромсали, что они, по всей видимости, и сказать-то ничего не могли в свое оправдание коварным дознавателям, примостились у стенки, полулежа, держась руками каждый за свои раны. У одного отчетливо просматривалось ножевое ранение наискосок грудной клетки, у другого – пулевое ранение в ногу. Тот, что разговаривал с ними, сидел на стуле со связанными руками за спинкой. Он был в более-менее приемлемом состоянии. К нему-то в первую очередь и кинулся Крепкин. Когда узел был развязан, он резво подскочил со стула, склонился над товарищами.

— Где остальные?

— Мертвы, — не оглядываясь, ответил он, осматривая раны других взором, какой можно было расценить как врачебный. Может, и медик попался. Однако в их положении некогда было оказывать медицинскую помощь, пусть даже неотложную.

— Пора уходить, — без церемоний скомандовал Крепкин.

— Они не в состоянии, — последовал ответ.

Капитан молча обхватил одного, чуть приподнял и забросил на спину, держа его за руки.

— Хватай второго.

Тот молча последовал примеру, сделав то же самое, и они потащили их к выходу. Предварительно Крепкин заглянул в скважину. Однако это был не перископ, не повертишь по сторонам. Так что от риска никак не уйдешь. Оказалось, с улицы все же никто их не ждал – просто повезло.

Добравшись до забора, Крепкин окинул взглядом скалу, ее подножие и вершину. Нет, туда с ранеными никак не забраться, разве что по канатной дороге, которой здесь в связи с суровыми армейскими условиями быть никак не могло – не курорт все-таки. Придется искать другой выход. Но какой? После быстрого профессионального осмотра базы пришлось остановиться на одном-единственном варианте, заключавшемся в том, чтобы незаметно покинуть базу через главные ворота. Но как же сделать это незаметно, если на заборе с двух сторон от ворот прикреплены вечно бдящие камеры, а рядом, на башенке, с терминаторской рожей добросовестно держит пост вооруженный автоматом часовой? Здесь бы пригодился нашумевший в фантастических киношках, но до сих пор не изобретенный в жизни даже для особо важных военных целей механизм телепортации. Вот он двадцать первый век! К тому же, раненых навряд ли удастся незаметно протащить пятьсот метров до охраняемого выхода. Что же делать?..

Ни с того ни с сего раздался сигнал тревоги. Заметили! Крепкин оглянулся. К ним мчались пятеро, все с автоматами. Опустив на землю своего «подопечного», он уперся правой коленкой в землю, на вторую ногу упер локоть левой руки, придерживавшей правую руку с пистолетом, – идеальная стойка для меткого попадания – прицелился и несколько раз подряд нажал на курок. Все пятеро кувыркнулись и попадали – кто навзничь, кто ничком. Подбежав, снял с плеча одного «Калаш» и мигом вернулся обратно.

— Как в тире! – раскрыв рот, удивленно таращился пехотинец.

— Ныряй в дырку! – беззлобно крикнул Крепкин. – Потом дам пару уроков.

Через прорытую им ямку под забором удалось пропихнуть и раненых, и себя. С базы они вышли. А теперь нужно было залезть на вершину скалы. И что теперь делать с ранеными? Не бросать же?

— Привяжи ко мне одного, — сообразил Крепкин, достав из рюкзака веревку. – Нет, погоди, сначала к тебе…

— Ну?

-Так, а теперь ты лезешь, я отстреливаюсь. Видишь, вот этот канат я на вершине через ствол дерева перекинул? Хватайся за один конец, а я буду подтягивать другой. Вперед!

Они успешно достигли вершины, внизу оставался Крепкин и еще один калека, которого тоже долг требовал спасти и беречь как зеницу ока. Пока руки были свободны, Крепкин успел подстрелить еще двоих из автомата. Ого! А вот такого сюрприза мы не ждали. На полном ходу со стороны поста на них мчался «УАЗ» без крыши с прикрепленным сверху пулеметом. Под управлением грозно оскалившегося солдата, непрерывно давившего на спуск, он не трещал, а громыхал на все ущелье, как, впрочем, и положено такому мощному орудию.

Крепкин пустил дугой длинную очередь, – не попал ни в пулеметчика, ни в водителя, ни даже по большим, выпирающим из-под крыл колесам. Гм… Здесь нужно что-нибудь более надежное. Он отцепил от пояса гранату и стал ждать, пока джип приблизиться на достаточное для броска расстояние, потом выдернул чеку и начал про себя отсчет: пять, четыре, три, два, один, бросок… Мощный взрыв с грохотом и вспышкой – автомобиль накренился, перевалился набок и запылал ярким желтым пламенем.

Вот теперь пора удирать. Он подхватил раненого солдата, обмотался канатом и пополз вверх по склону. Пехотинец прикрывал с вершины, отстреливаясь из его пистолета и, надо признать, попадал метко. Автоматные очереди просвистывали рядом, крошили скалистую стену.

Наконец, самое трудное осталось позади. Оказавшись над обрывом, Крепкин чуть отдышался, развязал веревку и выбросил в ущелье: некогда было наматывать и складывать в рюкзак. Будем надеяться, что она больше не понадобится.

Добравшись до опушки, они скрылись в густом лесу, стали невидимы для противника. Преследования не было. Что ж, пожалуй, разумно поступили господа вояки, наверняка решив, что на сегодняшний день трупов достаточно…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЛУЧШАЯ НАГРАДА ДЛЯ СОЛДАТА

Теплой встречи с начальством Крепкин не ждал – на любезность оно, как давно заметил и усвоил майор, скупо до крайностей. Главный девиз генерала Пруткова, их главного начальника, для подчиненных гласит примерно так: «похвалишь один раз солдата за героизм, и будет солдат всю жизнь из себя героя строить». Примерно такая же философия проистекала из мыслей Ульянова, не менее категоричного в этом плане, всегда скрупулезно перемалывающего каждый этап порученных кому-то операций.

Однако подсознательное желание услышать в свою сторону комплименты и хоть немного похвалы за проделанные трудности во благо отечества лезло наружу печальной улыбкой в неиссякаемой надежде. Здравым умом же Крепкин понимал, что такого он не дождется, даже если одним махом повернет ход войны вспять.

Начальник, сиречь генерал Карпов, терпеливо дожидался объяснений, почему вместо положенных двух взводов морских пехотинцев русский головорез притащил всего три замученных тела, вовсе не годящихся для дальнейшей кадровой службы в рядах крымской армии. Выходило, что акция была проведена лишь для показного поддержания морального духа солдат, рекламной компании в духе демократических преобразований на фоне строительства правового государства. Ну, или что-то вроде того, как показывают в Голливудских фильмах о том, как ценой жизни сотни полицейских и ненароком оказавшихся рядом прохожих «героически» спасают заминированный городской автобус с дюжиной пассажиров на борту.

Много приемов увертливости знал Крепкин, но такого человека ни один вариант не смог бы удовлетворить, так что попытки как-то оправдаться в данном случае были не просто лишними – могли навлечь еще большей беды на и так настрадавшуюся от разгонов начальства задницу. Что ж, выслушаем все его крики, переживем его нервные срывы (лишь бы он сам их пережил в свои-то шестьдесят), покиваем головой – пусть человек выскажется. А потом и начнем анализировать: что усвоим для себя, если посчитаем жалобы обоснованными, а что сразу отсеем как излишек некачественно произнесенной ораторской речи.

— Итак, дорогой майор, мы тебя, конечно, наградим, но не сейчас, — язвительно высказал Карпов с ноткой поддевки, восседая на узорчатом стуле за рабочим столом, – Всему свое время. Лучшая награда для капитана – отчалить снова в окиян. В дальнее плавание. По-морскому вы – капитан третьего ранга, так что должны понимать, о чем я толкую.

— Короче, воздушный ты наш, — продолжил Ульянов, — игра серьезная, а главное – жутко тайная, поэтому ни о каких регалиях пока не мечтай. Ты выполняешь свою работу и точка. Потом поглядим, какие будут вознаграждения… – На вас, птички, — обратился Ульянов ко всей команде, уютно расположившейся на креслах и диване, — я полагаюсь со всей надеждой. Чтобы все было выполнено чистенько, без следов, чтобы никто и не понял, чьих это рук дело. Да вы сами знаете, профессионалы уж, что вам говорить.

— Короче, объясняю ситуацию, чтоб вы имели кое-какое представление, — сказал Карпов и вручил ему карту полуострова с частью Черного моря. – Вот здесь, практически у берега Румынии, возле устья Дуная, расположен малюсенький островок около пятисот метров в длину и примерно столько же в ширину, именуемый Змеиным. Ничего на нем особенно примечательного нет, обычный кусок земли из скал и небольшой равнины посреди моря. Принадлежит он украинскому унитарному государству, что не удивительно, поскольку после развала СССР вместе с Крымом закрепился основательно под желто-синим флагом и стал частью сего государства. После того, как началось восстание, островок решили прибрать к рукам сразу несколько стран. Прежде всего, — Румыния, поскольку наблюдать за бесхозным кусочком земли в каких-то тридцати семи километрах от берега жутко тоскливо, тем более, когда на земном шаре уже не осталось и свободного кустика. Следующий претендент на остров – Турция, давно считавшая как Крым, так и все, что поблизости, отвоеванным еще в Крымской войне в тыща восемьсот семьдесят девятом, а значит и теперь принадлежащим им по праву. Кутузов ушел в историю, теперь им бояться нечего, на нынешних защитников отечества глубоко начхать. И, наконец, тринадцать лет как мечтает заполучить, как выразился один из великих писателей, звезду на груди матушки-Земли, как вы думаете кто?

— Мы! – дружелюбно осклабился Ульянов.

— Вот именно, черти полосатые, — добродушно улыбнувшись, подтвердил Карпов. – Но за спиной России гораздо безопаснее и спокойнее, нежели в кандалах у турков, которые ни за что не упустят шанс вернуться туда, откуда их изгнали и доказать, что они так легко не сдаются. Республике, как ни крути, нужна полная автономия. Но самой отстаивать независимость бестолково: один в поле не воин. Окружают со всех сторон недруги. А коль к вам она питает самые нежные чувства, а вы в свою очередь, имея за спиной горестный опыт из многолетних сожалений и неудобств в нашем международном общении, хотели бы это общение свести к внутригосударственному, семейному, так сказать, то и мы не против. И уж в обиду вы нас как членов этой семьи не дадите, точно.

— Красивые слова, — польстился Ульянов. – Но не слишком ли вы доверчивы?

— Есть небольшой риск, — согласился Карпов. – Но что же делать, когда иного выхода нет?

— Кто-то мне однажды сказал, что выход есть всегда, даже если вас съели.

Карпов вяло посмеялся с шутки, потом поправился:

— Ну, есть-есть. Только не слишком перспективный. Сами посудите и ужаснетесь. Какой выбор? Турция или Румыния?.. Лично у меня Турция ассоциируется с султанами, а Румыния – с вампирами. Да и менталитет другой. Нет, не уживемся мы с ними.

— Что ж, приятно слышать, что нас ценят выше. Мы уважаем ваше желание создать собственную страну и полностью вас в этом поддерживаем, я имею ввиду морально, — сказал Ульянов и откровенно признался: — но я не даю гарантий, что наверху кто-то разделяет наше мнение. Россия потребует что-то взамен – это вне сомнений. Другой вопрос, чего и сколько… И, кстати, какую ценность представляет этот Змеиный остров, пусть и бесхозный? Ведь на клочке земли размером пятьсот на пятьсот метров и курорт не организовать…

— Какой там курорт! — насмешено поморщился генерал. – Неужели был бы такой ажиотаж, если б на пустынном острове кто-то собрался построить пару горок для лилипутского аквапарка и несколько баров на берегу? Пусть даже умудрились бы отстроить пяти-звездную гостиницу. Все равно до уровня Гавайев и Багам не дотянуться. Климат не тот. Да и денег вбухать придется ой-ой-ой сколько, а оправдает ли результат затраченных миллионов? Скорее всего, нет. Попрутся ли туда импортные отдыхающие, когда рядом есть что-то получше? А какой смысл париться с организацией дешевого отдыха?.. Нет, сама земля ничего ценного собой не представляет, точнее сказать, абсолютно ничего хорошего. Но морское пространство вокруг – континентальный шельф, а главенствующие права на добычу с него природных ресурсов имеет Украина. А вы знаете, что такое Черное море помимо места, где можно поплавать? Это настоящий Клондайк. Со дна добывают огромное количество природного газа, а еще… — генерал призадумался, стоит ли упоминать об этом, но почти сразу продолжил, решив посвятить десантников во все тайны, которые послужили толчком для их же операции. – В недрах этого моря, именно в том районе, достаточно глубоко содержится неимоверное скопление нефти. Турки это знают, и на своей водной территории понемножку ее качают. Но чтобы нам начать добывать черное золото возле острова требуется немало усилий и капиталовложений. Наше государство не имеет средств для осуществления такого проекта, как вы поминаете, весьма и весьма перспективного. Он не осуществим для Украины, но заманчив для других стран, госбюджет которых позволяет не просто заняться добычей этой нефти, хоть и бурить придется глубоко, но и выкупить остров. Но у нас же как: ни себе, ни другим. Видимо, приняв такое предложение и смекнув насчет будущей перспективы, кто-то взялся за ум и начал обустраивать остров вертолетной площадкой, какими-то еще причиндалами, перевозить стройматериалы. А, может, просто чтоб виду придать. Вот, типа, мы работаем, претворяем в жизнь идею о будущих скважинах, которые накачают море нефти на экспорт, так что не троньте…

— А это интересно, — деловито протянул Ульянов. – Действительно заманчиво…

— Да ладно тебе строить из себя находчивого бизнесмена! – хмыкнул Карпов. – Об этой идее российским властям давно прожужжали уши. Они перемалывают ее по косточкам не первый десяток лет. Никакой государственной тайны я вам не открыл, потушите свои глаза, а то выглядите как малыши, которые вдруг поняли, откуда берутся дети… Ладно, с этим все ясно?.. Есть вопросы?

— Цель миссии? – с армейской краткостью спросил Крепкин.

— Проникнуть на украинскую военную базу в районе Ангарского перевала и похитить все документы, касающиеся Змеиного острова. Прежде всего, – расположение войск и боевой техники, контролирующей территорию.

— А почему нельзя сделать снимок со спутника? – удивился Крепкин.

— А если там подводные лодки или на остров нацелены ракеты с материка?.. Можно лишь предполагать, какие силы направлены на защиту острова после начала войны. Украина ведь не хочет его терять, а претендентов на владение, кроме нас, как я уже говорил, предостаточно. Да и помимо карт с чертежами по обороне нам необходимы все документы, касающиеся планов насчет проведения дальнейших боевых действий. Что они задумали на ближайшее будущее – черт их знает. Всегда нужно быть в курсе.

— Но, товарищ генерал, — недовольно пробурчал Крепкин в изумлении, — мы ж не разведчики! Зачем для похищения документов десантный спецназ?

— Мы так решили, — командным голосом отрезал Карпов. – Дело в том, что леса бороздят украинские солдаты, засланные турецкие разведчики и исламские террористы, и не наткнуться на них – шанс один из тысячи. Вы профессионалы, многое повидали за свою успешную карьеру, научились кое-каким премудростям. А посему легко справитесь с ними, если повезет наткнуться. Успех операции очень важен. Если мы в кратчайшие сроки не установим контроль над островом, он может перейти в руки конкурентам, или же ООН вообще запретит соваться на остров, примет какое-нибудь компромиссное решение, и он не достанется никому. А для будущего самостоятельного процветания Крыма он необходим позарез, так как на сезонной прибыли с курортов долго не протянешь.

— Товарищ генерал, есть соображения по поводу маршрута? – вклинился Ульянов.

— А то как же, — простецки бросил Карпов и достал из ящика стола большую физическую карту, полностью развернул, взял карандаш и провел кривую. – Вот, пожалуйста… Это, в общем-то наилучший вариант. Не самый короткий путь, но более-менее безопасный. Навряд ли в этих зарослях вы вообще что-то живое встретите. Там и змеюке не протиснуться…

Десантники взглянули на генерала с прямо-таки недовольно-злым выражением, в котором чувствовалось даже некоторое замешательство.

— Ну, я так, образно, — угадал он их мысли. – И вообще, неужели пробиваться сквозь заслоны партизан проще, чем сквозь чащобы, пусть и густые?.. Вот видите. Легче задания и не придумаешь. Прогуляетесь по лесу, подышите чистым горным воздухом, загляните на базу, спокойно возьмете все документики и свалите.

Вояки почти одновременно усмехнулись.

— Что, никогда в школе журнал не воровали из учительского стола?

— Было дело, — честно признался Крепкин. – От волнения дыхание перехватывало, чуть сердце не выскочило. И потом все-таки застукали.

— Ну, уж наверняка в школьную пору профессионализмом ты не обладал, — определил генерал.

— Никогда я воровать не умел. Грех это большой, говорили мне родители.

— Забудь. Тут вообще можно философствовать очень долго. Люди разграничили дела на хорошие и плохие. Наказания за убийства и все остальные деяния, подпадающие под понятие преступления, придумала интеллигенция из трусости. А что касается умения, мы не предлагаем тебе тайно похищать эти бумаги, то есть воровать, по-твоему. Можете выбежать из леса, с криками наброситься на часовых, поколотить всех резидентов и отобрать документы. Это уже будет именоваться разбоем по уголовному кодексу. Разница, по-моему, небольшая, но выбор у вас есть, я бы сказал, меж виселицей и расстрелом. Хотя, мне кажется, в первом случае более реально остаться в живых.

— Товарищ генерал, успокоили! – положа руку на сердце, выдохнул Крепкин. – Я вижу, вы не особо тревожитесь, а мы и не боимся. Спокойствие – залог успеха.

— Вот мы и пришли к взаимопониманию, — обрадовано заключил Карпов. – И еще: вот в этом квадрате, — он ткнул пальцем в карту, — вас будет ждать наш человек – Александр Миченко, псевдоним – Каупер. Разведчик, как вы понимаете. Он определил точное расположение базы, обследовал ее со стороны, и теперь будет еще и вашим проводником. Осталось выдать вам оружие и боеприпасы и запихнуть в самолет. Пойдемте, покажу, какие у нас пушки есть! – с детским азартом воскликнул он, в момент подскочил со стула, тряхнув растянувшим армейскую рубаху пузом, и погнал всех на оружейный склад…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СКРЫТАЯ ВОЙНА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СВОБОДНОЕ ПАДЕНИЕ И ПЕРВЫЕ ШАГИ

Белые разреженные облака, словно привидения, проплывали мимо иллюминаторов по бледно-голубому небу. Полуденное солнце светило ярче, чем десять стоваттных лампочек в маленькой общаговской комнатушке, в какой некогда проживал Крепкин, будучи студентом строительного техникума. Правда, лампочка там всегда имелась всего-то одна-единственная, без всякого плафона. Это уже после он поступил на службу, чисто из надобности, поскольку денег в карманах не имелось, выпускников этого не самого престижного учебного заведения никто на работу не брал, а жить по-прежнему хотелось, и отнюдь не в бедности. Крепкин здоровьем отличался с положительной стороны, его без проблем взяли в десантники, а он, имея способности и устремленность, в какие-то двадцать шесть стал командиром взвода. Без труда он попал в элитную группу отряда специального назначения, стал летать по свету, выполняя самые разнообразные задания, тяжелые и не очень.

В его подчинении было семь человек – многовато, пожалуй, для группы спецназа, но так распорядился вышестоящий командир. Крепкина это нисколечко не смущало и никоим образом не ставило в затруднительное положение, хоть он и работал всегда по принципу меньше народу – больше кислороду. Ребятки были способными, неплохо проявили себя в предыдущих операциях, награды имели заслуженные.

В девяносто четвертом их отправили воевать с «красными кхмерами» в Камбоджу. В общем-то, в прямом смысле слова воевать им строжайше запретили, ибо операция проводилась на высочайшем уровне секретности, даже в тайне от ООН. Помогая Камбоджийскому правительству справиться с террористической организацией, российские спецслужбы потребовали ликвидировать их лидера и главного помощника. По этому заданию он и еще четверо десантников – двое из нынешнего состава и еще двое вышестоящих по званиям – отправились в джунгли Индокитая, где и находилось «логово» «красных кхмеров». По лесам бродило много партизан, не очень гостеприимных, так что пришлось повоевать и навести шуму. Начальство пыталось опустить их вовсе уж бестактно и неблагодарно, а они невинно разводили руками: «Мы ж не разведчики, в конце концов!».

Так и сейчас почему-то именно им поручено столь пикантное задание, которое для Бармолея было бы проще, чем отобрать конфету у ребенка, но не проще для Штирлица, поскольку такую омерзительную дерзость по отношению к детям он бы никогда не проявил. Но, в любом случае, для разведчика и шпиона это дело простое – прийти, отобрать и скрыться. А вот боевикам вроде них легче взорвать, раскромсать, уничтожить, чем незаметно проползти перед носом у часового. Их, разумеется, этому тоже учили, но не настолько кропотливо. Если слово генерал Карпов держит лучше, чем тот скользкий тип, обещавший им горы золота перед отправлением в Камбоджу, а потом, когда миссия была выполнена, нагло их кинувший, то громить и уничтожать, а именно – открывать огонь, разрешается по усмотрению. А это значит, можно позволить себе не просто кое-какие вольности, но и перевести на русский лад старый добрый боевичок со Сильвестром Сталлоне, попробовав себя в роли отечественного Рэмбо…

Точка назначения, где им предназначалось совершить прыжок, была достигнута, и вот они по порядку выпрыгнули из самолета, держась на положенном расстоянии друг от друга, стандартной ровной спиралью стали опускаться на землю, размеренно подтягивая стропы парашюта. Коснувшись земли, Крепкин чуть подогнул ноги в коленях и, сбавляя скорость, пробежал по прямой. Никто за ветки деревьев не уцепился, и это он отнес к категории случайности, поскольку даже профессионалам сложно так удачно угодить меж деревьями чащобы густого леса. Что ж, пускай и дальше так везет…

По лесу они шли привычным расположением, создавая воображаемую специфическую фигуру, названия которой и не было вовсе, разве что напоминала одно из не самых известных созвездий. Капитан Сергей Волев по кличке Ястреб держался справа от Крепкина, прикрывая тыл, и по его параллели передвигался Олег Ранин, он же Летучий Голландец, а за ними на расстоянии пяти метров шли остальные, держа друг друга в поле зрения.

Солнце святило предельно ярко, лучи проникали меж ветвями вглубь леса, но здесь не чувствовалось никакой жары – приятная прохлада, да и только. Птицы старались будто бы для них – горлопанили изо всех сил, и получалась довольно-таки интересная забавная мелодия, веселая и бодрящая.

Огибая стволы деревьев, очень густо растущих в этой местности, десантники вдруг достигли дороги, двумя колеями уходившей в сторону, куда, собственно, они и направлялись.

— И не смотрите на меня молящими глазами! – прочитав их мысли, раздраженно гаркнул Крепкин. – По этой вот дороге каждые два-три часа ездят патрули, это уж точно. Так что пойдем, как и шли – по кустам…

Так шли они около двух часов, изредка останавливаясь на пару минут, чтобы восстановить учащающееся за время ходьбы дыхание и утолить жажду водой из фляг. Несмотря на выработанное умение сохранять постоянный ритм, держать одну и ту же частоту дыхания получалось плоховато, так как жаркое солнце после полудня только начало клониться к западу, и хоть лучи практически не проникали вглубь леса, было все же душновато.

Еще через час они вышли на небольшую полянку, добротно окруженную густым лесом, что для них было как раз самым безопасным местечком для отдыха. Солнышко поднялось к центру неба, стало немного припекать спины. Следовало отобедать. Берег бурлящей речки, которую прошли незадолго до поляны, они нарочно проигнорировали, не потому что ее шум может нарушить аристократическую трапезу – какие в лесу могут быть аристократические замашки, тем более у привыкших к спартанским условиям десантников! – а оттого, что можно не услышать шагов возможного врага.

Солдаты хотели было развести костер, но под пристальным взглядом майора тут же вернулась к ним бдительность, и они просто уселись на траве пионерским кругом.

Навряд ли кто-то переживал по поводу возможного или даже наверняка предстоящего в недалеком будущем боя. Проходили все это господа офицеры, правда, не на этой, чужой для них земле. Дома воевать – одно, а в гостях – совсем другое. Нет той уверенности, впитываемой в сознание благодаря чувству, что тебя кто-то поддержит, кто-то подстрахует, а потом спасет в случае чего. Но долг есть долг, стремление помочь друзьям-славянам не увянет. Что они сами-то это друзья сейчас чувствуют? Ценят ли помощь, полагаются ли на них? Или вовсе осуждают так же, как и главного своего врага? Возможно, не исключают вероятность установления власти России над полуостровом. Но хорошо ли для них это, плохо ли – кто знает…

— Ладно, здесь пока можно дымить, — после недолгих колебаний согласился Крепкин. – Эти тропы даже в это опасное время туристы топчут частенько, а вот дальше уже пойдут места дикие, малолюдные. Там уж придется стать незаметными лешими.

Старший лейтенант Коля Русый, вмиг притащив охапку дров и несколько ровных палок толщиной с большой палец, забил два таких колышка в землю с двух сторон от костра, а сверху, на рогаточные концы положил третью палку. На нее повесил котелок за ручку, пониже к огню. А в котелке варилась молодая картошечка.

— Руки прочь! – рявкнул Русый, ударив ладонью по руке Борщева, осторожно потянувшейся за пухлым огурчиком на тарелке. – Вот когда все будет готово, тогда и приступим к трапезе. Есть возражения, лейтенант? (недовольное сопение в ответ) Ничего, потерпишь. Еще и не так приходилось голодать. Даже в детском саду прием пищи строго по расписанию, а в промежутках скармливать детишек строго запрещено. А ты-то, вон какой балбес…

К долгожданной трапезе со свежими овощами и копченой курицей – все консервированное и маринованное оставили на потом – приступили со зверским аппетитом, который мечтала бы видеть у своего ребенка всякая стряпуха-мамаша. И только теперь было нарушено неуютное молчание, преследовавшее их с момента, когда желудки стали требовать свое, – солдаты словно бы опьянели, развязали свои не слишком красноречивые языки.

Надолго заморив червячка и блаженно вздохнув с играющей улыбкой на устах, Крепкин достал из рюкзака пачку отечественных сигарет, подкурил и основательно затянулся. Глядя на сумеречное фиолетовое небо и отчетливо выделявшиеся золотистые проблески заката на нем, почувствовал себя на седьмом небе – как говорится, жизнь удалась.

Гриф, сиречь Антон Кизилов, по жизни не был молчаливым, а совсем даже наоборот, как та жена Иван Васильевича из комедии, только он не устраивал скандальных истерик, а главным образом разорялся по поводу всяческих жизненных ситуаций и определенных вещей, в которых имел как глубокие познания, так и поверхностные.

— Товарищ майор! – почти криком воззвал Богатырев, перебивая слегка поднадоевшего своими изречениями товарища. – Что прикажете делать при встрече с патрулем?

— Каким именно? – спросил Крепкин.

— Ну, объясните уж, с каким патрулем какие меры от нас требуются… Ну, с крымчанами, допустим?

— Предоставьте это мне, — лениво проговорил он. – Не забивайте свежие головы такой ерундой. В общем-то, они должны быть в курсе нашей операции. Если нет… Ну, в любом случае, разойдемся мирно – гарантирую.

— Да? А если турки попадутся? – с интересом спросил Волев. – Не воевать же…

— Да нет. Если поймем друг друга. Коль нет, то уж извольте… Но я на их месте старался бы вообще не натыкаться ни на каких людей, даже диких, если они есть. Они ведь здесь в таком же положении, как и мы. Занимаются партизанщиной. Думают прежде всего о себе, так как являются носителями какой-то украденной информации, аль разведывают безопасные пути проникновения в потаенные уголки полуострова, чтоб потом обосноваться. Ну, а если украинский попадется – огонь открывать можно, но только нехай стреляют первыми.

Тщательно облизывая пальцы с громким чмоканьем, Толик Стоянов довольно протянул:

— Какой же вы молодец, товарищ майор! Разрешили взять нам такую вкуснятину…

— Солдат не должен жаловаться на здоровье, в том числе – на желудок, когда выполняет задание. Я считаю, постоянный сухой паек – это издевательство над органами пищеварения даже у полностью здорового человека. В скором времени они не выдержат и начнут давать сбой. А я не хочу, чтоб в нужный момент, когда потребуется замереть с автоматом у бедра, не дергаясь, кто-нибудь вдруг схватится за живот и припадет к земле со стонами. Я так, образно. Нас тренировали, но мы ведь тоже не роботы, а самые что ни на есть хомосапиенс, который подвержен различным болячкам, с присущими ему ощущениями и рефлексами. А все эти тюбики с минералами – гадость неимоверная…

— Командир, а это зачем? – спросил Ранин, демонстрируя вытащенную из рюкзака с продуктами бутылку водки. – Я, право, не отказался бы, но на работе…

— Забыли выгрузить, — отмахнулся Крепкин. – Как и всю эту жратву, по правде говоря. Я-то планировал отправиться на троллейбусе под видом туристов. Автоматы – в сумках, жратва в полупрозрачных пакетах, а пятнистые камуфляжи – самая удобная и распространенная одежда для лесных прогулок. Похоже на военный спецназ, выполняющий служебный долг? Нисколечко. Скорее, на толпу бывших однокашек, наконец собравшихся вместе после долгих лет разлуки. Поляна, солнце, шашлыки, водка. Зато парашюты могли заметить ненужные глазищи. Для гражданских прыжков есть специально отведенные для этого аэродромы. В чащобу никто на парашютах не приземляется при здоровом уме, кроме диверсантов. Однако мою лепту никто так и не дослушал, посоветовав свое особое мнение оставить при себе.

Цокнув с безнадежностью старого коммуняки, уставшего бороться с бюрократией, он достал сигарету, задымил и уставился в светлое небо без единого облачка.

Русый подбрасывал в костер дрова, и он разгорался с силой пожара на бензоколонке. Солдаты смотрели на это загадочное пламя, словно видели там свое будущее.

— Зачем ты здесь? – обращаясь к Олегу, почти шепотом спросил Стоянов, ибо не было причин говорить громче в тишине наступавшей мрачной ночи.

— Странный вопрос. По той же причине, что и ты – приказ.

— Да я не о том. Я о службе. Что хотел показать или доказать? – без корки упрека полюбопытствовал Стоянов. – Может, героизм?

Коля не хотел отвечать. Но увидев в его глазах лишь вялый безразличный интерес для поддержания разговора, незаметно для себя излил несколько откровенный слов:

— Вовсе нет. Главное – не то, что ты пытаешься показать свой героизм, а то, что действительно заложено в твоей голове, какие мысли вертятся в твоем сознании. И если ты не можешь говорить и делать то, о чем думаешь, это тебя не оправдывает.

— Не-а, друг мой, — вклинился в сложный разговор о «материях» Богатырев. – Если мне, например, приказано пойти в бой и покончить с врагами, то я это сделаю без капли сомнения, без угрызений совести, и никто меня не остановит. Только смерть – тьфу-тьфу.

— Ладно, храбрецы, — старчески изрек Крепкин, — хватит лишних разговоров. Хвастаться будете после боя. Расскажу я вам, наверное, о планах… Итак, для начала нам нужно будет встретиться со связным у небольшого озерка, даже, можно сказать, лужицы. Там, где крутой склон горы кончается равнинной поляной и в середине ее расположена эта лужица с двумя ивами у берега, будет ждать нас связной Александр Миченко.

— Хитрое описание, — с усмешкой оценил Ястреб. – Долго придется искать такое вот местечко…

— Нет, — холодно ответил Крепкин. – Нашли бы, если б нужно было. Но он найдет нас сам. Такая вот контрразведывательная мудрость, придумал ее не я – генерал Карпов. Все вопросы к нему. Ну а мои распоряжения вам, похоже, по душе?..

Солдаты застыли в напряженном ожидании, молча вылупившись на командира, не зная чего и ждать.

— Расслабьтесь, соколы ясные, — добродушно улыбнулся майор. – Приказ, как всегда, приятный: двигаться в длинный путь, энергично переставляя конечности. И не ухмыляйтесь, это касается всех. Кто будет отставать, берегите пятки от пуль. Усекли?.. – пронизывающим до костей взором он окинул каждого с ног до головы так, что тренированные вояки испытали некий конфуз, что-то вроде того смущения, какое свойственно ощущать стыдливой девушке в безрезультатных попытках одернуть подол юбки, развивающийся на ветру чуть выше талии. По их честным глазам еще раз убедился, что тренинг по психологическому давлению на людей он усвоил хорошо, и с легкостью завершил дискуссию: – Вольно…

Когда костер был потушен, десантники, следуя указанию командира, поднялись и потопали по нужному направлению. Какие сюрпризы принесет эта дорога, они могли только строить предположения. И это получалось слабо, да и не следовало перегружать мозги сложными мыслительными операциями. Вместо этого требовалось незатейливо и полезно проводить сейчас отведенное время – думать о хорошем и петь бодрящие песни.

Дорога, дорога, веди меня вдаль

К опасным вершинам и темным лесам

Пусть будет дороги пройденной не жаль

И страшно до смерти притихшим врагам!

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЛЕТУЧИЙ ДЕМОН И НАГРЕВАТЕЛЬ ВОЗДУХА

Тем же боевым расположением офицеры военно-воздушного флота двигались по лесу в нужном направлении. Время тянулось и летело одновременно, однообразно проходя в одном и том же пейзаже высоких стволов, склонов и подъемов, сопровождаясь поголовным диверсионным молчанием. Добравшись до узенькой тропинки, нетоптаной года два точно, по жестовой команде Крепкина они перегруппировались. Тот, как и положено командиру, теперь подстраховывал впереди идущего Ястреба, который прокладывал путь, поодаль от них шли с поднятыми дулом вверх автоматами Кизилов с Богатыревым, а дальше – все остальные по одному или по двое.

Постоянное движение изматывало, но, слава богу, это были не какие-нибудь африканские джунгли с москитами, змеями, пауками и красными муравьями, а обычный, даже не очень густой лес, довольно прохладный и практически не имеющий большой численности различных обитателей, тем более ядовитых. Вся живность сводилась к голосистым птичкам и безобидным ужам, изредка проскакивавшим из кустов в кусты, прячась от них, как червяки от куриц.

Другое дело – индокитайские джунгли, по сравнению с которыми этот лес – просто пустыня. Все равно, что сравнить Москву с глухим поселком, не имеющим ни почты, ни магазина, ни даже автобусной остановки. Вот там им, как вспоминал Крепкин, действительно приходилось несладко. И лианы обвивали лицо, и муравьи падали с деревьев за шиворот, и москиты кусали безжалостно сквозь одежду, не говоря уж о змеях, пауках и других «приятных» созданиях из представителей местной флоры, благодаря счастливой случайности ни разу не попытавшихся их сцапать.

Через полчаса Крепкин объявил привал на небольшой полянке под ивой. Пожевывая стебелек колоска, Борщев с умным видом пропел пару слов на украинской мове, и в тот же миг испытал на себе непонятые взгляды сослуживцев.

— Ты вообще нормальный человек? – подняв брови, осторожно спросил Русый. – Мы с хохлами драться идем, а он задушевно распевает их традиционные песенки!

— Да иди ты… — беззлобно отмахнулся Миха. – Гласность у нас давно. А ты мне не замполит времен эсэсеровских. Че хочу – то пою!

Мы в похид собралысь далэкий

Будэм жорстко мочыты врага!

Ще й покыдаем трупы у рэкы

Щоб сюды нэ ступала нога

Москаля… москаля… ля-ля-ля!

— Ты щас допоешься! – пригрозил кулаком Русый. – Пасть порву, а потом зашью наглухо, чтоб говорить мог исключительно стоя и только несловесным матом!

Будто и не слышав угроз, Кизилов продолжил стишок, сладострастно завывая:

Нэ буды во мни звиря, Росия!

Я тоби ще пиддам, ох, як смачно!

И за батьку Бэндэра Росию

Потолочым у бою кулачном!

Як значно… як значно… як значно!

— Цэ ж трэба! – издевательски воскликнул Волев. – Москали казацкие!

— Короче, бендеровцы! Приказ заткнуться! – буквально заорал Крепкин, перекрикивая двух «Повороти». Он медленно поднялся с земли на ноги и молча поплелся к дальним кустам, чтоб спокойно опорожниться и не слышать литературного расистского состязания.

Раздвинув руками толстые, размашистые ветки, он протиснулся в небольшое чащобное пространство, надежно замаскированное от посторонних глаз, будто бы специально предназначенное для справления нужды.

— Москаля… – кривя губой, презренно повторил он. А вообще, что за религиозные дискриминации? Не думал он в данный момент о том, как на самом деле расположен к украинской культуре, стоит ли обзывать друг друга всяческими определениями на этой почве, и даже не перемалывал в своих извилинах текущую операцию. Приказ есть приказ. И он не подлежит обсуждению. Так, по крайней мере, принято мыслить военному человеку, которым был в данный момент каждый из них…

Когда ширинка была застегнута, он развернулся было к поляне, где опочивали солдафоны, но вдруг услышал некое шевеление, потом – хруст ветки. Осторожно оглянулся. Звуков больше никаких не было, однако ж… Может белка, а может и нет. В любом случае, следовало удостовериться.

Медленно-медленно он стал продвигаться вглубь, раздвигая ветки – туда, откуда, по его глубокому убеждению, и донеслось шевеление, не свойственное лесной фауне. И, впрочем, для мелкого зверя тоже.

Внезапно он почувствовал сильный толчок в спину, по инерции полетел вперед с небольшим уклоном к земле, упал на полусогнутые в локтях руки и автоматически перекатился в сторону. Инстинкт не подвел: миновал мощный удар ноги, со слоновой силой столкнувшейся с будто бетонной землей. Атаковавший не собирался останавливаться на передых, послал серию коротких, но четких ударов кулаками по корпусу, от которых уйти не удалось. Неужели реакция уже не та? Аль просто все так неожиданно вышло?..

Крепкин тоже не собирался ожидать повтора представления, не уделил себе времени, чтобы скукоживаться и кряхтеть от боли, а отскочил в сторону, дал противнику промахнуться, двинул левой в висок. Малый оказался сноровистый: упав, во мгновение ока подсек ногой Крепкина, и пока он не успел распластаться, двинул второй ногой по ребрам. Прыткий, однако!

Но ничего, проходили и мы эту школу. Майор, как лягушка, с согнутых ног прыгнул к нападавшему и ухватился за запястье, резко дернул руку и заломил за спину, прижал паршивца мордой к пыльной земле. Но тот не собирался сдаваться. Как на пружинке, он оттолкнулся свободной рукой и в перевороте на спину двинул Крепкина по морде тыльной стороной кулака. Майор тут же нанес молниеносный и жесткий удар в солнечное сплетение, а затем, как говорится, пользуясь случаем, передал невербальный привет почкам, снова скрутил руки, причем обе, и на этот раз основательно.

— Кто такой? – суровым тоном задал вопрос Крепкин, надавливая коленкой в позвоночник для более острых ощущений.

Клиент молчал. Опущенный мордой вниз, пыхтел, скаля зубы и судорожно сопя, но принципиально сохранял тишину. Крепкин надавил сильнее, приложив ладонь к его затылку, ткнул лицом в землю.

— Ну что, нравится дышать пылью, гость незваный? Какая мать тебя народила, непростой ты парень бледнолицый? А, может, ты вообще не имеешь национальности? А?.. Что молчишь?

— Ты че, русский?

— Самый натуральный! Мужлан из глубинки, который из тебя сейчас филе вырежет, а патрахи на суп пустит!

На крик примчались остальные, окружили и с непонятыми лицами уставились на них со зрительским интересом, но не теряя бдительности: руки лежали на рукоятках, головы вертелись на триста шестьдесят градусов.

— Ну что ты, усек то, о чем я тебе рассказал?.. Еще раз спрашиваю: кто такой?

— Судя по поведению, камикадзе явный, — ответил за него Волев, — раз нападает сам на взвод. У него случайно на груди тротил не висит?

— А, может, ты не сам, паскуда? – поинтересовался Крепкин. – Ребята, осмотритесь. Обшарьте каждый куст.

— Да сам я, сам. Я думал, вы украинцы. Вот и напал.

— С какой такой стати?

— Распеваете тут не на нашей мове…

— А, ну да, — с поддевкой ответил Крепкин. – Так ненавидишь песнопение, что решил разогнать концерт самодеятельности? И причем в одиночку?

— Если б не напал – сами бы нашли.

— Мог и скрыться. Я подозревал белок в нарушении тишины. Мог подсунуть мне одну в качестве подозреваемой. Последний раз спрашиваю: кто ты, мать твою за ногу?

— Каупер, — четко произнес он.

— Ребят, так это ж наш связной! – воскликнул Ранин, ехидно улыбнувшись.

— Назови код, — сказал Крепкин для пущей предосторожности и установленного порядка.

Пленный быстро отрапортовал набор цифр.

— Ну, тогда вставай, чего разлегся! – подобрев на глазах и освободив его, укоризненно сказал майор.

— А вас как величать? – осведомился Ранин.

— Асмодей, — гордо расправив плечи, ответил Крепкин.

— Это такой демон с крыльями летучей мыши?

— Да, — без эмоций подтвердил майор. – А каупер – это, кажется, аппарат для подогрева воздуха?

Разведчик кивнул, сохраняя, как и тот, невозмутимый вид из должного уважения к прозвищам.

— Так какого хрена на украинском трещали?

— Репетировали.

— Репетировали?

— Ага. Чтоб незаметно просочиться в тыл врага.

— Успехи были?

— Пока нет. Но, думаю, ты нам поможешь.

— Ни за що!

— Эгэш-эгэш. Вот и ты затрещал на ихней мове. Так что шпионством заняться будет вовсе не сложно.

Все они вновь уселись на полянке, благо время не поджимало, а напротив, располагало к необходимому совместному обсуждению текущего мероприятия. Каупера, которого по-настоящему звали Александр Миченко, сперва накормили по самое не хочу, а уж после сообразительные солдаты принялись наперебой расспрашивать о личной и семейной жизни уважаемого гостя, затягивая паузу для Крепкина. Тот понятным жестом их об этом и попросил, чтобы подготовить вопросы, используя тактические приемы и ловкость разведчика.

Как никак, это мог оказаться кто угодно, фотографии-то связного им не предоставили, а верить на слово незнакомцу, хоть он и назвал верный код, не моргнув глазом, было бы не достойно офицеров спецназа, прошедших нелегкую и немалую школу жизни. Были случаи и не такие, когда шпионы принимали себя за других людей, предварительно в совершенстве изучив не только ситуацию, но и характер, повадки своего оригинала.

Почему он на них напал? Неужели такой профессионал как Крепкин поверит в детскую байку этого самозванца, в то, что офицеры военно-воздушных сил, спецназ, в конце концов, будут действовать по древнеримскому принципу «пришел, увидел, победил», когда люди и не слыхивали о каких-то там партизанских методах ведения боя, а шли толпой на толпу и решали споры лицом к лицу, по честному скрестив оружие на идеально гладком поле, без камней, чтоб не споткнуться, без обмана. И предупреждали еще друг друга об опасности: «осторожно, товарищ, не споткнитесь о камень, глядите, я сейчас нанесу удар». Нет, тут обмана гораздо больше, чем кажется. А, может, просто паранойя?

Крепкин внимательно следил за каждым движением Каупера, пронизывающим взглядом упертого дознавателя протирал на нем дыры, прожигал глаза, подмечая каждое подмигивание и моргание. Вполне возможно, что настоящего Каупера уже и в живых нет, труп с перерезанным горлом валяется в какой-нибудь яме, прикрытый ветками, одежды на нем нет, – отсюда вывод…

Проверить это проблематично. Не организовывать же поиски? Дело тут вовсе не в стыде, не в страхе лопухнуться перед всеми. Стыдиться военному человеку не то, что не дозволено, а даже как-то зазорно. Да и это не подходящее слово, так как «зазорно» – тоже не из армейского словаря. Поэтому если отдать такой приказ, и Каупер этот на самом деле вовсе и не Каупер, начнется резня. Наши ребята, безусловно, его повалят, но кто знает, скольких он сумеет поранить? Если же это и впрямь он, то перестанет доверять после такого. Хотя, по идее, должен понять. По крайней мере, прежде, чем приступить к информированию, безоговорочно следует провести проверку. М-да, положеньице…

Верить или не верить в продажность Александра Миченко – вопрос философский и никакими аргументами не подкрепленный. Но как еще мог узнать возможный шпион секретный пароль? Утечка информации в рядах доблестной советской армии? А что, некоторые люди на этом капитал свой наживают, профессия у них такая. Но из двух зол в продажность одного офицера больше хочется верить, чем в продажность целой системы. Да, наверняка шпион вытряс из нашего разведчика все детали, пообещав сохранить жизнь, а сам, не будь идиотом, слово не сдержал, да и зарыл голубчика поглубже в землю, чтоб не просто свидетеля не было, а и следов никаких не осталось. Поверить в то, что раскололся паренек, Крепкину было бы не трудно, он ведь не из спецназа и даже не из военно-воздушного флота! А так, какой-то там разведчик, кто его знает, какую он прошел закалку и из какого теста сделан…

— Саша, а о чем тебе генерал втолковывал в бане? – резко спросил Крепкин, неожиданно для себя какой-то бред.

— В какой бане? – удивился тот.

На лице четко просматривалось недопонимание, на «жестком диске» начала происходить бурная деятельность по поиску нужного «файла» в мозговой системе. Если вспомнит, – значит, казачок засланный…

— Ну как же, Александр, генерал Карпов рассказывал мне, как вы с ним в баньку ходили, он там тебя в какие-то тайны философские посвящал. Ладно уж, мы с ним давно корефаним. Он все мне докладывает. Так что колись!

— Товарищ майор, не было такого… — с испугом на чуть перекошенной физиономии, опустив края губ, почти прошептал Миченко.

В его интонации чувствовалась неуверенность. Может, потому, что уверенность исходила из уст майора, и уж никак не в шуточном варианте? Крепкин привел его своими словами в ступор, загнал в угол. Но ведь если так, шпион бы наверняка раскололся. Сказал бы примерно так: «да ничего особенного, так поболтали…». Или: «выбило что-то из головы». Аль шпион крепким орешком оказался?

— Товарищ майор, вы уж простите, но, по-моему, вы меня с кем-то путаете.

— Вот здесь ты прав, — грубо подтвердил Крепкин, ребром ладони ударил в шею чуть ниже кадыка и в мгновение повалил его на землю, скрутив руки в очередной раз.

— Где Каупер, сволочь? – разъяренно прикрикнул Крепкин.

— Я Каупер!

— Не лги, собака! Еще раз спрашиваю: где Каупер? Ты его замочил?.. Куда труп спрятал, паскуда?!

Разведчик злобно сопел, оскалившись, но позицию не менял, и, похоже, менять не собирался. Руки Крепкин заломил добротно, психологически воздействовал. Что еще требовалось? Может, все-таки, слабовато для опытного шпиона?

— Я тебе все пальцы сейчас отломаю поочередно, вот этими вот кусачками, если не скажешь, где наш связной, — Крепкин снял с ремня и повертел перед его носом страшный инструмент, предназначенный для перекусывания колючей проволоки, а потом в выжидательном спокойствии поводил им по кистям. Нет, в такой ситуации не до актерства, пора колоться… — Ну, так где Каупер?

— Я Каупер!!! – повторил допрашиваемый, на этот раз довольно убедительно, с впечатляющей правдивостью так, словно ударил бы себя в грудь, если б руки были свободны.

— Вот теперь я тебе верю, — воспрянул духом кропотливый дознаватель и отпустил Миченко.

Тот встал на ноги, отряхнул одежду, и напустил суровый взгляд на улыбающихся солдат.

— Вы просто психи, — монотонно произнес он, потом слегка усмехнулся краешком рта: — это ж придумать такое… Я с генералом в бане! Да еще и по душам на философские темы!..

— Первое, что пришло на ум, — разведя руками и расплывшись в виноватой улыбке, ответил майор. – Теперь можно и не только на философские темы. Будем посвящать тебя в тайны нашего походика. Устраивайся поудобнее, подложи под копчик что-нибудь мягкое, иначе к твердой земле под тяжестью загруженных мозгов прижмет так, что будешь ходить как зэк-новичок после первого дня в душевой. Да не напрягайся так, я пошутил. Информации много, но, думаю, ты как профессиональный разведчик усвоишь все легко и быстро, смекнешь главное, ненужное отсеешь. Моя задача – подробно описать тебе всю ситуацию и передать в твои уши все, что знаю как по разведывательной части, так и по всему остальному, включая и мои самые интимные мысли, если они хоть самой малостью касаются операции.

— Что ж, довольно откровенно. Вы всегда до мелочей придерживаетесь установок начальства, с такой железной ответственностью?

— Во-первых, мы не шпана армейская, а спецназ, и обсуждать приказы начальства как-то не привыкли, а уж тем более отклоняться от заданного курса. Приучены исполнять все по плану, так как план этот составлял кто-то уж более мудреный, чем мы, потому и занимающийся такими делами. Мы более сильны в душегубстве, и нам не случайно отведена такая роль. Кто на что учился….

— Думаете, если о чем-то умолчите в инструкциях, что-то измениться? Или у вас прием такой – сказать, что выкладываете мне все, а на самом деле утаите самое главное?

— Тьфу ты! — фыркнул Крепкин. – На хрена мне это? Начальство дало конкретный приказ – посвятить во все тайны операции, а если я этого не сделаю, кто его знает, какие последствия могут быть? Если человек чего-то не знает, то он не знает и как поступить в той ситуации, в которую его не посвящали, не знает каким клином вышибить вроде бы такой же клин, а на самом деле вовсе и не клин, а что-то более замысловатое. Ну, уж если приказали бы молчать, не сомневайся, я бы с тобой и словом не перемолвился. Я понятно излагаю?

— Не совсем. Но в вашей преданности службе и исполнительности я впредь не сомневаюсь. А работать на два фронта не думали?

Крепкин не просто пронзил ледяным взглядом глаза Каупера, – был готов разорвать на куски без грамма эмоций, а потом с полнейшим равнодушием употребить в пищу.

— Да я пошутил, что вы так на меня смотрите?

— А ты, часом, не практиковал такую фишку?

— Что вы, товарищ майор, я свою родину ни за какие шиши не продам. Я имею ввиду родину не ту, что обозначена границами, придуманными людьми из собственного страха. Моя родина в реальном мире не имеет ничего общего с существующими границами. Ее очертания природа и то более красиво обрисовала, обточила морскими волнами. Скоро на севере исчезнет перешеек и вовсе остров получится. Ну да ладно, не будем вспоминать географию. А шутка, вы правы, неудачная вышла.

— Ладно, Саня, проехали, — махнул рукой Крепкин. – У каждого свои взгляды, и не мне судить, гармонируют ли они с вашим или нашим законодательством. Тем более что война-то на этой почве и разгорелась. – Он без колебаний достал карту, развернул ее в тени ивы, и все они склонились над ней, как над магической таблицей Вуду. – До базы с этого места, где мы сейчас с вами находимся, километров сорок. Это если идти по прямой. Но генерал Карпов начертил нам путь довольно извилистый, и по нему нам топать, как вы видите, в два раза дольше. Но зато не нарвемся на вражеские посты и патруль, о маршрутах которого нам более-менее известно...

— Нет, нет, нет, — перебил Александр, внимательно изучив проложенный путь и слегка усмехнувшись над уверенностью майора. – Аккурат на вашей кривой линии в этой вот петельке, ходом по которой вы, очевидно, хотели обмануть врага, и находится один из постов. Похоже, что генерал обладает не самыми последними данными. Довольно прискорбно, что наша разведка так медленно работает.

— А ты-то что не сообщил?

— Мне запрещено выходить на связь. Я тут, между прочим, вас ждал, гости дорогие… А вот что касается маршрутов патрулей, то их нет. Я не знаю, откуда генерал взял их, не почтите за неуважение, где подобрал случайно уроненный шпионом скомканный листик с линиями и крестиками, но эти маршруты меняются каждый день. Располагай я самыми последними данными, и то не рискнул бы на них полагаться. Но раз генерал так начертил, не будем полностью идти наперекор, однако ж петельку вот эту, как ни крути, придется стереть и обойти полукругом, не меньше, чем на расстоянии двух-трех километров по лесу. С запасом, чтобы никакой снайпер с самым, что ни на есть, модным оптическим прицелом не навел на нас красную точечку.

— Согласен, — пробурчал майор, сломив в себе некую нерешительность оттого, что разведчик так раскритиковал вышестоящего по званию, и, кроме того, возглавляющего операцию. Но, действительно, как ни крути, засевший в штабе генерал никак не может быть более осведомлен, чем пребывающий не первый день в тылу врага специалист по части разведки. – Сейчас, я так понимаю, мы пойдем через вот это ущелье?

— Получается так, согласно начерченной линии. Ну генерал и выстроил путь! Непросто будет там пробраться.

— Зато безопасно, — отчеканил Крепкин.

— Ну, патруль, конечно, по таким склонам ползать не станет, но ведь и мы не скалолазы!

— Ничего, справимся. Делов-то – веревки один конец к дереву, другой на пояс. Меньше разговоров – больше дела.

— Оптимистично, — подытожил Миченко. – Ну, ладно, времени мало, пора отсюда сваливать…

Раздался приглушенный хлопок. Летучий Голландец, стоявший в полный рост, в отличие от всех, и мирно покуривавший сигарету, вдруг подкосился, неуклюже упал рядом с разложенной картой, вскрикнув от боли. Пуля угодила в плечо, кровь хлынула из артерии алым фонтаном. Солдаты инстинктивно припали к земле, сняли с предохранителей оружие.

Жаркое обжигающее солнце на зеленой поляне образовало бледно-желтое марево, ветра не наблюдалось, так что они не могли не заметить легкого шевеления кустов прямо напротив них, с другого конца поляны. Крепкин выпустил в ту сторону очередь из своего Калашникова, и пока остальные постреливали, кинулся к раненому, быстро оттащил к остальным, за большие камни, закрывавшие ровным счетом от половины всего пространства. Они как раз оказались в центре поляны, так что враги, не будь дураками, наверняка обойдут с другой стороны. Нужно действовать немедля…

Из кустов длиннющими очередями застрочили автоматы. Пока шестеро десантников и разведчик отстреливались, Крепкин наскоро сделал Ранину перевязку бинтом из своей аптечки – на бо'льшую медицинскую помощь не было времени. Да и пуля прошла навылет, ничего серьезного.

Притулив Ранина спиной к стволу ивы, он жестом отдал приказ броситься врассыпную, и сам оперативно перекатился за поваленный ствол дуба – ближе к лесу. Стоянов, Русый и Кизилов уже добрались до него с другой стороны поляны, их надежно прикрывали с центра остальные. Крепкин же оказался в ловушке. Ствол, слава богу, пули удерживал, но ни вперед, ни обратно пути не было, – обстреливали добротно, не прерываясь ни на секунду. Ястреб кинул дымовуху, сделав надежный заслон, и побежал в сторону майора. От бревна до леса рукой подать, но не все так просто: стрельба продолжалась вслепую. С горем пополам они доползли до деревьев, и уж тут почувствовали себя в равных условиях с противником. Теперь все зависит от профессионализма.

Перебегая от ствола к стволу, они добрались до злостных нарушителей спокойствия, напали сзади, без особой возни расправились с ними при помощи холодного оружия, дабы не потревожить остальных, увлекшихся пальбой и не заметивших сокращения в рядах. Потом и с теми разобрались, спрятались в лопухах, прислушались к происходящему. Что-то подозрительно тихо…

С левой стороны расторопно подбежали Пегас, Гриф и Стоянов, вытирая об рукава испачканные лезвия ножей. Сработали не в пример лучше. Крепкин поднял вверх указательный палец, чтоб соблюдали тишину. Произошло как раз то, чего он и боялся. Интуристские голоса что-то кричали тем, кто остался у ивы, упирали им в спины стволы автоматов.

— Рукы за голову, щоб мы бачылы! Дэ инши?.. Кажить!

Десантникам ничего не оставалось делать, как не делать ничего: каждый был под прицелом. Крепкин раздвинул руками закрывавшую от обзора поляны огромную кленовую ветку, и быстро сосчитал противника. Пятеро справа и пятеро слева. Итого по две мишени на каждого. Ан нет! Вон еще двое в сторонке стоят. По кустам глаза бегают, остальных высматривают…

По ясному приказу майора Кизилов, Русый и Стоянов побежали туда, откуда пришли – в обход по кругу, чтобы оказаться на противоположной стороне. Других идей в голову не приходило, как разве окружить и воспользоваться старым проверенным способом, а точнее – немудрым отвлекающим маневром.

Сигнал прозвучал коротким словесным матом кукушки, означавшем, что они удобно устроились и готовы к атаке. Крепкин и Ястреб одновременно пальнули из автоматов по три экономных выстрела и уложили в первую очередь тех, кто держал десантников на прицеле. Естественной реакцией врага была такая, какую они и предусмотрели – со зловещим оскалом на лицах принялись строчить в их сторону, превращая кору деревьев в опилки, но не попадая даже в радиус пяти метров от их засады. В этот момент меж деревьев с другой стороны поляны вспыхнуло несколько залпов, размеренных и четких. Никто из вражеского патруля так и не успел ничего сообразить, и самое главное – что-либо предпринять в этот кратчайший срок. Все произошло слишком быстро для того, чтобы успеть противнику пойти ва-банк…

Осмотревшись по сторонам, они покинули свои засады, вышли на поляну и грациозными походками победителей прошагали к спасенным товарищам.

— Ты как? – побеспокоился Крепкин, осматривая задетое плечо Ранина.

— Жить буду.

Крепкин окутал взглядом поле сражения. Тела лежали даже как-то скучно: не было ни рефлекторных подергиваний мышц, ни предсмертного хрипа. Работа была сделана слишком профессионально, стреляли по самым уязвимым точкам организма, и жизнь ушла от них мгновенно – без церемоний. Лишь на обескураженных лицах застыло прижизненное удивление.

Волев слегка толкнул Крепкина кулаком в плечо, чтобы тот обратил внимание.

— Майор, тел-то одиннадцать! – обеспокоено прошептал Ястреб. — И где ж еще один жмурик?

Крепкин насторожился. Замолчав, офицеры вернули прежнюю тишину и прислушались. Поблизости кто-то издавал судорожные частые вздохи. Он махнул головой Борщеву, стоявшему ближе всех к поваленному бревну, за которым Крепкин и сам не так давно прятался, чтобы тот посмотрел, не оттуда ли доносятся звуки. Медленно выпрямившись, Борщев проверил на наличие патронов в магазине автомата и бесшумной поступью двинулся к злополучной деревяшке.

Он приблизился. Поверх ствола, одним глазом через прицел, на него взирал перепуганный солдат, лежавший вдоль бревна, держа руку на ране чуть правее конституции и судорожно дыша.

— Живой! – крикнул Борщев, продолжая держать его на прицеле. – Что с ним делать?

— Черт, кто стрелял и промахнулся? – рассердился Крепкин и подбежал со всеми к Михаилу. – Нам пленные ни к чему – кончай с ним.

Борщев медлил. Подавленное, отрешенное выражение лица и добрые, на первый взгляд, глаза, взиравшие на него с прямо-таки молящим видом, почему-то сменившимся смирением с действительностью, преодолевали выработанный инстинкт убивать. На лбу Борщева выступили капли пота, он пытался подавить жалость, но моральные принципы внутри него сражались за справедливость в полную силу.

— Ты что, не слышал, лейтенант? Это приказ! – гаркнул в ухо Крепкин.

Но лейтенант не реагировал – продолжал стоять как вкопанный, и лишь мускулы на лице подрагивали от каждого крика майора, а взгляд не отрывался от лица настороженного солдата. Тот не шевелился, но глаза нерешительно пытался отвести вниз. Зачем?… Ага! Вот он дернул руку к штанине, выхватил пистолет в доли секунды и уже почти навел дуло на Борщева… Один молниеносный выстрел и с головой произошел ужасный инцидент, кровь с кусочками серого вещества разлетелась во все стороны, запачкав не только камуфляж, но и лицо Михаила.

— Молодец, — без эмоций сказал Крепкин.

— Ну и напугал же ты нас! – облегченно выдохнул Русый. – Бравый офицер с кровожадным лицом!

— Оставить сарказм, — командным тоном бросил майор в адрес Пегаса. – Я сказал –молодец.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

АНАЛИЗЫ И ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Бурная речка тянулась вдоль сопки, отделяя небольшую возвышенность с густо растущими деревьями от миниатюрной полянки, представлявшей собой, скорее, бережок, резко граничивший с сосновым бором. Речная глина обитала преимущественно на вертикальных склонах и по площади уступала поверхности из мелких округлых камушков, очень даже чистеньких и нехолодных, сидеть на которых было не так уж и плохо, особенно для людей военных.

Отдых протекал в довольно напряженной обстановке. Неизвестно было, слышал ли кто выстрелы, и какие меры могли быть предприняты для поиска неизвестных лиц, сбежавших с места происшествия. Ушли они достаточно далеко – километров на семь, да и кто определит, в какую сторону, если, конечно, не произойдет случайного совпадения или враг не воспользуется услугами хотя бы практикующего криминалиста.

Птички распевали песенки, стучал дятел, слегка шумел ветерок, качавший макушки деревьев, и весь природный музыкальный хор дополнял Летучий Голландец, сладко посапывавший после очередной перевязки.

В отличие от остальных, житейски щебетавших друг с другом на всевозможные темы, отдаленные от профессиональных, у Крепкина не выходила из головы приключившаяся стычка. Не от страха – вовсе нет, а оттого, что произошедшее никак не вмещалось в рамки, начерченные им в уме. Почему враг напал без предупреждения, без выяснения целей их пребывания здесь, не попытался изначально взять живыми? Могло ли это значить, что об операции знает кто-то посторонний? Информатор мог оказаться и в штабе, и даже в собственных рядах. На счет Волева и Ранина Крепкин был спокоен, поскольку доверял им, как родным братьям. Они вместе штурмовали президентский дворец в Кабуле, уничтожали плечом к плечу «красных кхмеров» в Камбодже, участвовали в ликвидации вооруженных конфликтов в Приднестровье и Абхазии, побывали во всевозможных тропических странах, когда холодная война еще не переросла в относительное спокойствие меж СССР и США. Но вот на счет остальных были вполне естественные основания опасаться предательства.

— Товарищ майор, я никак не пойму, отчего нападение было настолько внезапным? – словно прочтя его мысли, поделился размышлениями Каупер. – Сдается мне, они знали, кто мы.

— Ну, это же очевидно, — сделал он простецкую гримасу деревенщины. – Форма у нас не та, Шерлок Холмс! Не похожи мы на мирных охотников, хоть убей!

— Чем отличается ствол дерева от огнестрельного, и зайцу понятно. Я имею ввиду причинно-следственную связь, которой что-то не наблюдаю в действиях наших оппонентов.

— А она должна быть, по-твоему?

— Безусловно. Это азбука жизни. Все имеет причину. Даже в действиях маньяка-убийцы есть мотив – удовлетворить свои нервные срывы или нездоровое воображение. Я считаю, они знали, кто мы есть на самом деле, и какую миссию выполняем в этих лесах. А это дает почву для размышлений, причем настоящий чернозем. – Тут он заговорил почти шепотом: — то ли у нас крот завелся, то ли у вас. А впрочем, и не исключаю, что разведка у них работает не хуже нашей. Могли и сами пронюхать, вполне честными методами.

— Так на чем же ты все-таки остановился?

— Ну, трудно сказать… Я лишь рассуждаю, опираясь на общеизвестные факты. Вообще-то хочется верить в простую случайность, бессмысленную пальбу от страха получить сдачи, в преследование простой истины «не ты – так тебя». Вот и все.

Хотелось надеяться, что их размышления действительно не имеют никакого смысла, и враг до сих пор не ведает о каких-то там десантниках у себя под боком, роющих яму с тыльной стороны обороны, и им все же выпадет шанс пробраться в песочницу крайне незаметно для играющей в ней ребятни.

Каупер в задумчивости глядел в глубь леса, в темную загадочную пустоту, таившую неведомую опасность, и Крепкин, завидев это, не удержался и решил полюбопытствовать, какими такими высшими материями заняты сейчас его мысли:

— Думаешь, зачем твое начальство вызвало именно нас для операции?

— Вовсе нет. Я это знаю. У нас ведь нет профессиональных частей, особенно вашего уровня. Были когда-то во времена Советского Союза в Севастополе «морские дьяволы», подчинявшиеся непосредственно командованию вооруженных сил РСФСР, а после распада, как и много чего другого, разбазарили пришедшие к власти олигархи. Есть, конечно, флот, состоящий, главным образом, из рыболовецких судов и ржавых посудин, никогда не снимавшихся с якоря и не покидавших бухт.

— Насколько мне известно, Российский Флот в Севастополе не стоит и не ржавеет…

— Ну да, а что, боевые задания выполняет?! — хмыкнул Миченко. — Не весь конечно, но тоже от безделья покоится на якоре. А кто, изволите, средства выдаст для непрерывного обслуживания кораблей? Севастополь превратился в ни то, ни се. Как и весь Крым, начиная с пятьдесят четвертого, когда Хрущев решил подарить его Украине на трехсотлетний юбилей воссоединения с Россией. Так что виноват во всем Никита Сергеевич, добрая его душа, бескорыстная и самовольная. А у нас кто-то спрашивал, хотим ли мы быть подарками с удавкой на шее в виде красного бантика? Где же права человека, свобода слова, референдум? А когда имениннику что-то дарят на День Рожденья, кто ж потом это отбирает? Никто потом подарок назад и не вернет, особенно, если подарок ценный, и уж тем более, если можно извлечь из него выгоду – такова славянская душа. И, естественно, после Хельсинского совещания Украина имела все основания и гарантии на обладание Крымом вместе с севастопольским флотом. А вдобавок еще и соглашение СНГ – последний подчерк в судьбе полуострова.

— Но ведь есть исключение, когда народы или нации осуществляют свое право на самоопределение…

— Ну, есть. И даже закреплено в Уставе ООН. Но по той же теории права для его эффективности помимо качества нормы в законе нужен еще и надлежащий механизм применения этой нормы – тогда будет гарантия исполнения. Даже решения Европейского Суда по правам человека должным образом не исполняются, поскольку этот механизм зыбок.

Знаете, товарищ майор, а ведь война могла начаться еще в начале девяностых, а точнее – 5 января 1992 года, когда командующий Черноморским флотом адмирал Касатонов отказался выполнить распоряжение президента Украины о приведении флота к присяге. Все закончилось довольно мирно подписанием еще там какого-то соглашения. В итоге все остались довольны, кроме самих жителей полуострова – как всегда. Верховный Совет Крыма еще как-то боролся с существовавшим положением, даже принял Акт о государственной самостоятельности Республики, но был вынужден решение приостановить под воздействием известных сил. Моральный дух был слаб, партии разрознены, мнения разделены, и главное – не было нужного толчка, как сейчас. Зависимость друг от друга ни к чему кроме корыстных взаимовыгодных соглашений не могла привести. И Крым застыл в ожидании самостоятельной силы, не поддающейся внешнему воздействию, способной противостоять жесткой диктатуре и способствовать искоренению очевидного феодализма, придать государству более демократичные черты. И эта сила пришла. Может, и не так, как этого всем бы хотелось – без вмешательства чьих-либо интересов и уж тем более без военного конфликта. Но всем известна истина – amat victoria curam. Олимпийский кубок еще никому не доставался без пота.

Он достал пачку сигарет, вытряхнул одну Крепкину, одну себе, подкурил и глубоко затянулся синим дымом.

— Убивает, кстати, быстрее пули, — укоризненно произнес Крепкин, тем не менее, не собираясь выбрасывать смертоносный объект пристрастия.

Миченко равнодушно махнул рукой, усмехнувшись краешком рта, вытянул ноги на относительно теплых от проникающих меж деревьев лучей солнца камнях и вновь уперся глазами в черную пустоту лесного бора.

Крепкин понимал, что для родившегося в брежневские времена и воспитанного на советский лад человека, пережившего перестройку в юношеские годы с еще неокрепшим, крайне восприимчивым умом, нет ничего хуже, как наблюдать за развалом всего созданного во время пика могущества союзов и сидеть, сложа руки. Когда Родину разрывают на части, пытаются поделить меж собой сидящие на троне милитаристы, сильные духом набираются смелости выразить протест, но держат смелость при себе, не желая ввязываться в сложные хитросплетения. Это страх перед неизвестным. Лишь те, которые не боятся глобальных перемен, способны на самые отчаянные поступки. Накал эмоций дошел до предельной точки – прогремел мощный взрыв, захлестнувший весь полуостров, ибо безразличных к этому событию не нашлось ни одного, кроме льготных категорий граждан типа пенсионеров и инвалидов. С оружием в руках и азартным воодушевлением Миченко напоминал участника освобождения Польши от немецко-фашистских захватчиков, лицо частенько светилось улыбчивой гримасой деревенского парня из старого советского фильма о трактористах. Эта нездоровая радость и одновременно ехидная озлобленность на представителей оппонентского движения была, несомненно, пережитком юношеской впечатлительности.

С ним самим, слава богу, ситуация была проще. Не путались в голове никакие лишние эмоции, не затаилось в подсознании ощущения вражды к чужому менталитету, и абсолютно было наплевать, кто кому насолил и в каких пропорциях. Был лишь приказ, а его размусоливать в мозгах – пустая трата времени и несказанный вред для ума, как если думать над высшими математическими задачами законченному философу.

— Эх, сейчас бы удочку, да рыбку половить, что плещется на тех камнях! – окинув реку взором заядлого рыбака, мечтательно вздохнул Миченко. – Сразу вспоминаю, как ездил с дедом на озеро, закидывал удочку с невысокого бережка и азартно следил за поплавком, отмахиваясь от обитающих в камышах комаров и мошек. Мне тогда не было и семи лет отроду. Но помню все настолько отчетливо, словно было это пару дней назад.

— Да, — поддержал Крепкин усталым голосом. – Я и сам обожаю охоту да рыбалку, но больше спортивную.

— Я знаю отличные места в горах, куда грех не съездить. Хотите, можем с вами после всего этого смотаться туда на пару деньков – с палатками, как положено?

— Пожалуй, хочу. Вот только кроме палатки надо будет прихватить с собой пару пулеметов, чтоб отгонять партизан, вон ведь их сколько бегает по лесу. Всю рыбу распугают. Нет, уж лучше вы к нам.

— Как знаете, товарищ майор, как знаете. Зато природа у нас лучше. Как ни крути, такого благолепия еще поискать надо, и я за свою неотразимую матушку-природу кого угодно голыми руками… и не надо мне никаких пулеметов. А война скоро закончится.

На этой фразе он замолчал, нехотя осознавая, что сам себя обманывает…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ПРИЮТ СТРАННИКОВ

Они двигались все тем же темпом на запад, обходя отмеченные на карте блокпосты и все ближе подбираясь к вражеской базе. Гарантировать полную безопасность и в таком случае было невозможно – все равно рано или поздно они столкнутся-таки с реальной силой противника, не идущей ни в какое сравнение с теми дилетантами на поляне.

Коля Русый, шедший впереди, внезапно остановился, подал знак Крепкину, и все пригнулись земле, слившись с зеленой травой. На обширном холме, окруженном со всех сторон лесом, стояла такая себе избушка на курьих ножках, вся деревянная и странноватая для обычного деревенского домика. Поселка никакого на карте отмечено не было, — отсюда вытекало, что он тут один. Неужели бабка с волшебной метлой и впрямь существует?

Через стекла бинокля четко просматривались очертания всего строения. Вот дверь, два окна с парадной стороны и еще одно окно виднеется слева, лесенка на чердак, дверца там слегка приоткрыта и покачивается от переменного ветра. За окнами обзор комнат закрывают белые сетчатые шторки, а это значит, что они нас могут увидеть, а мы их нет.

Домик мог принадлежать кому угодно. Может, там отшельник какой живет, а может, это тайная резиденция вражеского главнокомандующего. В общем, выяснить все равно придется, иначе любопытство сожрет с патрахами, и замучит совесть. Крепкин и Русый, оставив остальных держать периметр, трусцой перебрались к обоим углам загадочного гумна. Потом сблизились у дверей, Крепкин шустро постучал, как десятилетний проказник, прижался к стенке с правой стороны, держа в согнутой руке пистолет с глушителем. Тишина…

По команде майора десантники практически ползком перебрались ближе, оставаясь такими же невидимыми в высокой сухой траве. Крепкин постучал еще, на сей раз более настойчиво. Шагов было не слышно то ли потому, что стены толстые, то ли хозяин нацепил на ноги бесшумную обувь, но дверь распахнулась неожиданно и на крыльце показалась особа женского пола в длинном синем халате. Крепкин без церемоний схватил ее за руку, рывком притянул к себе спиной и, закрыв ладоней рот, приставил дуло к виску.

— Тихо, — грозно прошептал он, — в доме еще кто-то есть?

Она несколько секунд пыталась вырваться, что-то мычала в его ладонь – всю заслюнявила, зараза этакая, – но потом смирилась и на повтор поставленного вопроса утвердительно кивнула.

— Очень хорошо. Сколько? Покажи на пальцах свободной рукой… Ага, один. Военный? Нет? Ну смотри, наврала – убью. – Он сказал это настолько спокойно и безразлично, что она задрожала испуганным зайцем, застыла на месте, боясь пошевелиться.

Русый с пистолетом наготове вошел внутрь. Следом прикрывали Ястреб и Громовержец, бесшумно появившиеся на крыльце. Небольшая прихожая открывала так много возможностей, что поначалу привела в полнейшую растерянность: она граничило аж с тремя помещениями, одинаково таившими неведомую опасность. В одну комнату дверь была открыта, но не меняла положение, поскольку пребывала в полной темноте. Моментально разделившись, все трое начали обследование комнат по отдельности. Включив свет переключателем на стенке, Русый заглянул внутрь. Черт! Следовало бы догадаться, что без окон может быть только санузел либо кладовка! Хотя это еще не значило, что сердечный друг не соизволил бы спрятаться именно здесь.

Ястреб проник в самую большую комнату, наверняка именовавшуюся либо гостиной, либо залом. Слева дубовый шкаф, сервант с вымытым до блеска сервизом внутри, швейная машинка на простецком низеньком столике с толстым слоем белой краски на советский манер, какой-то сундук, наверняка содержащий не драгоценные сокровища, а старые тряпки либо домашние причиндалы, и, наконец, у центральной стенки – огромная софа, накрытая зеленым шерстяным покрывалом. И ни единого признака живой души – ни в шкафу, ни под столом, ни в сундуке.

Зато в другой комнате, судя по кроватям в количестве двух именовавшейся определенно спальней, спрятаться было решительно негде, да и искать никого не пришлось – явный хозяин избушки, гордо развалившись на толстом матраце, лежал, вроде бы не дыша, с чуть приоткрытым ртом и сомкнутыми глазами – из-за отсутствия признаков жизни смело можно было списывать в жмурики. Громовержец ткнул его прикладом в пузяко, и тот, недовольно всхрапнув, перевернулся на бочок лицом к стене. Живой, засранец!

Богатырев схватил оного за шкирку в буквальном смысле, трухнул, задал пару смачных оплеух для приведения в чувства, и получил, наконец, более-менее приемлемое состояние старичка лет семидесяти с седой бороденкой и, как оказалось, — большими выразительными глазами (если, конечно, он их не выпучивал от страшного удивления).

— Сюда, народ! – обрадовано крикнул Богатырев, завершив конспирацию. В комнату вбежали Волев, Русый и Крепкин с очаровательной голубоглазой пленницей.

— Вы кто? – протирая глаза и чуть пошатываясь, – наверняка в сон клонило не только из усталости, но и от недюжинной принятой жидкости, что подтверждалось и резким запахом изо рта, – промолвил старичок без грамма испуга. – А ну катитесь к ядреной матери!

— Ну, зачем же так грубо? – примирительно сказал Крепкин. – Мы всего-навсего – заблудившиеся туристы.

— Что-то не убедительно, — проворчал дед, глядя на автоматы и начиная понемногу соображать.

В комнату вбежал Стоянов, вытянулся по стойке смирно и бодро доложил:

— Чердак пуст, товарищ м… – и застыл на полуслове, завидев посторонних.

— Замечтательно, — без недовольства уличенного одобрил Крепкин. – Зови остальных.

— Господа туристы, — с должным уважением и сомнительностью произнес старик, — не могли бы вы пояснить мне причину своего визита?.. Может, внучку отпустите?

— Ты лесник? – вопросом на вопрос ответил Крепкин, отпустив девушку.

— Ага.

— Служил в армии?

— Не-а. А что?

— Да ничего, — сказал Крепкин и сделал для себя должный вывод, что можно слегка приврать относительно чинов, званий и своего отношения к доблестной российской армии, и, немного подождав, пока в помещение зайдут все, добавил: – А мы добрые вояки повстанческого отряда.

Майор не ошибся в своем ответе: старик заметно расслабился, глаза стали меньше и добрее.

— Ну, тогда добро пожаловать! – прямо-таки воспрянул он и по-хозяйски размашистым жестом руки пригласил всех на кухню, располагавшуюся аккурат напротив спальни, за ширмой. Вот же черт, проглядели!

— Машенька, приготовь там чего-нибудь, — попросил старик, плюхнувшись на стул. –Располагайтесь, товарищи военные! Не стесняйтесь!

Что ж, предложение прозвучало довольно заманчиво, но как определить, не стоит ли за всем этим готовившаяся заранее засада? Крепкин окинул взглядом всех солдат, – бдят, орлы, как и положено, насторожившись и будучи готовыми к любым неожиданным поворотам, «заточки» у всех сосредоточенные и холодные…

Вдоль стола располагались две деревянные лавочки, так что вплотную все поместились. Он достал из-под полы стола бутылку мутной жидкости полупрозрачного цвета, напоминавшей на вид воду из сточной канавы, и с самодовольной улыбкой продекламировал:

— Чистейшая горилка собственного производства. Сейчас осушим…

— Милейший гм…

— Георгий Иванович, — представился он.

— …Георгий Иванович, мы не будем. У нас задание серьезное, — стараясь не обидеть, мягко ответил Волев.

— Да ладно, по сто грамм, а?

На лице старого кренделя опытным глазом Крепкин подметил неуютную растерянность, а потом принял его пытливый взгляд, вопрошавший однозначно, как в той истертой мудрости, — «быть или не быть?». Чересчур уж странновато получалось: обошедшимся, скажем честно, довольно-таки грубовато незваным гостям минуту назад еще строптивый хозяин добродушно предлагал им теперь самое ценное – можно ручаться, вот те крест – угощение в этой небогатой обители. Голова кипела как вычислительная машина, обрабатывающая непомерную для своих возможностей задачу. Как же определить возможный подвох и при этом не вызвать ни малейших подозрений? Даже в самом крепком напитке любое снадобье вроде снотворного сохраняет свои чудодейственные свойства. Главное – следить за подозрительно великодушным старичком с максимальным вниманием…

— По пятьдесят, — после небольшой паузы сторговался Крепкин и отработанным взором, ничего не значащим для людей непосвященных, передал Волеву дальнейшие инструкции, незаметно кивнув для надежности, — по пятьдесят никому не помешает.

— Конечно не помешает! – обрадовался лесник и, достав из серванта три рюмки, недовольно поморщился: – м-да, столько гостей у меня никогда не было. Но ничего, у меня еще стаканы есть. – Протря их сомнительно запятнанной тряпочкой, он плеснул на донышко самогону и вручил каждому. – При Петре Первом даже традиция была перед боем накатить чарочку. Вот и мы как в те славные годы Великой Российской Империи поддержим обычай.

Маша тем временем принесла банку соленых огурцов, поместила на середину стола и отошла к печке готовить стряпню. Щеки уже не дула на Крепкина, но и не улыбалась. «Красивая ж ты» — подумал Крепкин, незаметно ее разглядывая. Почти черные волосы, голубые глаза, пышные грудки, прямо-таки выпирающие из тесного халата до подмышек, и на редкость идеально красивые стройные ноги. «Жаль только не видно, что там выше из-за дурацкого подола, — вновь пронеслось у него в голове, — вот бы при других обстоятельствах с тобой встретиться! И про жену бы забыл на часок-другой…»

— Закусывайте, закусывайте, — распоряжался лесник, как гостеприимный и внимательный хозяин посматривая за каждым. – А вы что же не пьете?

— Как у вас житуха, в спокойствии протекает? – поинтересовался Крепкин.

— Пожалуй. Заходят порой солдаты украинских частей – по двое, по трое. Держатся молодцами. Хоть мы и патриоты, не трогают ни меня, ни внучку. Им ведь, по большому счету, наплевать на этнические различия, по крайней мере, большинству. Дали приказ свыше, вот и воюют. Слышал я, правда, о случаях, когда мирный народ страдал от их рук. Когда начинается война, отмирают законы и жизнь течет уже не по правилам. Те, кто раньше ненавидел, калечат теперь друг друга с неистовой злобой, накопившейся за многие годы ожиданий и терпения. И нет им никакого правосудия.

Крепкин слегка расслабился. Столь резкая перемена в настроении лесника объяснялась, как стало понятно, разным отношением к представителям противоположных баррикад, а также в связи с долгожданным нарушением одиночества, как легко догадаться, до боли осточертевшего ему не за один месяц. К тому же, выпивать подфартило не с глупыми алкашами, а с целым взводом «крымских патриотов», потолковать с которыми можно на самые, что ни на есть, политико-идеологические темы (судя по вступлению, речь старого антибюрократа именно к таким размышлениям и вела).

Зажурчала сковородка. Маша, сразу было видно, старалась в поте лица, что-то доставая из шкафчиков, насыпая в кастрюли с кипящей водой, громко размешивая металлической ложкой.

— А вы-то куда путь держите? – полюбопытствовал старик. – Это не военная тайна?

— Вовсе нет, — спокойно ответил Крепкин. – Патрулируем, как нам и положено по текущим обстоятельствам, война ведь как никак.

— Ясненько. Ну, что же, за вас, товарищи бойцы, за стойкость и мужество в это несладкое время!

Глухой лязг стукнувшихся граненых стаканов, несомненно, переживших и перестройку, и переворот, скрепил в скромной домашней обстановке союз двух бывших советских республик, словно и не обремененных никакими заботами, скрепленных теплым дружеским договором, устным пока что, но все равно договором.

Крепкину и вовсе досталась широкая железная кружка, с каких пили еще наши прадеды в землянках периода великой отечественной. Осушив ее, краем глаза посмотрел на Машу, и, поймав напряженный взгляд, тут же увел в сторону – перед старательно готовившей для них ужин девушкой все еще было неловко за столь грубое отношение со своей стороны. А что было поделать? Такая уж у них работа, не терпящая сентиментальности и романтичных способов знакомства…

— Жизнь, друзья, сладости приносит только по праздникам, — удрученно буровил старик, с кислым видом пережевывая огурец (не из-за огурца, конечно, – они были великолепны, – а от затронутой болезненной темы, судя по измученному выражению глаз, терзавшей его не на шутку). – Живешь ожиданиями, надеждами, пресными однообразными буднями. И никак нельзя подсластить это глупое существование. Война – всегда плохо. Но хождение вокруг да около ни к чему все равно бы не привело. Война – единственный способ добраться до тех мечтаний, о которых народ грезил давно и серьезно. Без горечи сладость пресна.

Хоть он говорил одними метафорами, никто в пояснении замысловатых сравнений со вкусовыми качествами не нуждался. Ясно было как день, что сладость – это цель, а горечь – средство ее достижения.

Хозяйственная внучка подала на стол долгожданный ужин. Тотчас запах и вид жареной птицы возбудил аппетит голодных солдат, так и не определивших по внешнему виду разновидность крылатого создания, но и не осмелившихся поинтересоваться. И дело вовсе не в капризе, их ведь на тренировках и лягушек жрать заставляли, так что спецназ – народ к этому делу привыкший. А дело в простой человеческой вежливости и соблюдении традиции чувствовать себя как дома, но не забывать, что в гостях.

— Но ведь если по-другому на это взглянуть, то вы и без меня знаете прекрасно, как тяжело разрываться между свободой и относительным комфортом. С одной стороны, народ жил неспокойно, был подвержен насильственному моральному воздействию и некоторому ущемлению в правах, но ведь это было не настолько значительно, как в свое время в монархических странах, когда после кровавого усмирения взбунтовавшихся людей неизбежно поднимались справедливые, на мой взгляд, восстания. У нас же после невыполненных обязательств депутата по своей предвыборной кампании люди спокойно отшучивались – мол, хуже уже не будет. Я-то, право, за войну, но правда налицо – хуже стало именно с почином войны, войны за призрачную цель, до конца не сформированные идеи, и вообще не имевшей с самого начала особо веских причин. Конфликт возник оттого, что на нашем полуострове живет слишком много людей разного пошива, у которых свои взгляды, свои идеи и накопившаяся за многие годы политических преобразований неприязнь ко всем остальным. И большинство верит в свою победу и в улучшение жизни с момента ее одержания. Особенно те, кто ее начал. Как вы считаете, я прав?

— Пожалуй, — ответил Крепкин, не особенно-то и разбираясь в ситуации на полуострове, чтобы строить пирамиды закономерностей и делиться своими скромными размышлениями. Старик же изливал свое красноречие еще долго, и понемногу всем становилось скучновато от размашистых рассказов, чересчур подробных и нескончаемых. Тем не менее, виду никто не показывал, по-прежнему продолжая бодрствовать и следить не только за движениями старикана, но и его путаными словами подобно комиссии по цензуре и морали из ЦК.

— Вообще я и сам не знаю, чего ждать. Еще неизвестно, нужна ли нам эта свобода. Что мы с ней делать-то будем? На хлеб мазать за место масла? Кричать, что мы свободны?.. И что с того? Прокормит ли независимое новорожденное государство своих детей этой самой свободой? Какого будущего нам ждать и к чему готовиться? Поди знай. Мне бы очень хотелось видеть счастливый финал. Но не думаю, что сами повстанцы, почавшие воевать, будут неизмеримо счастливы видеть родной полуостров без гроша в кармане. Это пока он на ноги встанет…

— Россия нас в обиду не даст, — пристукнул кулаком по столу Крепкин.

— Эх, если б все было так просто! – тоскливо вздохнул лесник. – Пока есть интерес, россияне с нами, интереса не станет, – прощай земля чужая!

— Георгий Иванович, вы явно недооцениваете теплоту н… — он запнулся, но тут же поправился: — их братской любви и широту распростертых объятий. Как раз к нам они питают самые что ни на есть высокие чувства.

На лице старика не сжалась ни одна морщинка от солдатского подбадривания. По сути он был прав: люди рвутся из темноты к свету подобно рождающемуся ребенку, не зная, как больно делать первый вдох. Его ждет долгий бег с препятствиями, постоянная борьба за место под солнцем, но без них жизнь скучна и мучительно однообразна, а главное – не задана конкретной целью, надеждой на нечто большее, в чем каждый человек и видит смысл своей жизни с рождения до смерти.

Взяв сигареты, Крепкин с Волевым вышли на крыльцо, закурили. Солнце было уже в зените, стрелка часов застыла на цифре семь. Лесник предложил им заночевать, так что путь можно продолжить и утром, благо время не поджимало.

— Мне кажется, не следовало сюда захаживать. Ни к чему нам лишние свидетели, – прошептал Волев.

— Все равно нас могли заметить из окна, пусть не мертво спящий лесник, но внучка могла. И неизвестно, за каких диверсантов приняла бы. А к ним, если слышал, солдаты частенько захаживают. Вот и думай. А так хоть внесли кое-какую ясность.

— И тем не менее, нужно от них избавиться. Но не убивать же?

— Боже упаси! – ответил Крепкин. – лучше не делать ничего. Завтра уйдем – и нас тут словно не было.

— Лесник может только прикидываться гордым патриотом, а сам поди хамелеон тот еще, — воспротивился Волев.

— Ни о чем в мире нельзя говорить с полной уверенностью. Однако ж уйти мирно – гораздо разумнее с любой стороны. Попробуй угадать, что предпримет вражеский патруль, обнаружив два трупа в доме лесника? Пусть даже мы спрячем тела и не оставим ни единой улики, само их отсутствие родит массу подозрений. И потом, что мы за помощники свободолюбивому Крыму, если станем убивать его же мирных граждан? То-то и оно.

Он небрежно бросил окурок и с непроницаемым видом осмотрел окружающий лес в оранжевых лучах солнца.

— Возвращаемся к столу.

Трапеза как раз только начиналась. Маша подала на стол с журчащей сковородки жирненькие ляжки курочки, весьма аппетитные на вид, поставила на стол миску с печеной картошкой только из духовки и свеженькие помидоры, поспевшие не до конца, розовые, словно знала не самый часто встречающийся вкус командира группы.

Включенный телевизор за спиной лесника показывал что-то невразумительное, и оно-то было не удивительно: старый «Янтарь» советского производства с «плавающим» экраном искажал предметы и лица до неузнаваемости. Зато антенна ловила почти все основные каналы. Похоже, включили его не зря: как раз начались новости, стандартной мелодией вступления притянувшие взоры всех без исключения.

«А сейчас более подробно о событиях дня, — сообщила на экране миленькая блондиночка с раскосыми зелеными глазами (или красавицей ее сделал уникальный телевизор). – Сегодня в десять часов двадцать минут утра здание Верховного Совета было обстреляно пулеметной очередью, а в окно второго этажа заброшена осколочная граната, ставшая причиной мощного взрыва. Есть пострадавшие в количестве двух человек, имена и должностное положение которых пока умалчиваются. По показаниям очевидцев, стрельба была произведена из автомобиля «GMC» черного цвета, как и выброшена граната. Сразу же после взрыва автомобиль с неизвестными пока вооруженными лицами скрылся с места происшествия. К расследованию привлечена группа следователей районной прокуратуры, прокуратуры АРК и генеральной прокуратуры Украины. Председатель Верховного Совета Ровельников Виталий Борисович не смог прокомментировать произошедшее, однако заверил, что силами правоохранительных органов преступники будут взяты и наказаны. С места событий наш специальный корреспондент Вениамин Кикабидзе…»

«Безусловно, бандитов поймают, и они понесут наказание по всей строгости закона, — активно басил в микрофон заместитель генерального прокурора. – Нет никакой повстанческой армии, которую пропагандируют ваши СМИ! Это самая натуральная террористическая организация, за которой числится несметное количество преступных акций по всему полуострову! Мы эту войну остановим законными следственно-оперативными действиями, можете не сомневаться».

«Похоже, никто не хочет ставить происходящие события на уровень военного конфликта и обсуждавшийся на этой неделе в Верховной Раде вопрос, можно ли упрекать в чем-то структуры власти автономной республики, был закрыт, – затараторил Кикабизе. – Официально инициатором и исполнителем всех совершенных деяний была объявлена нелегальная военная организация, состоящая из отдельных вооруженных формирований, совершившая на территории Крыма несколько десятков вооруженных нападений на представителей государственной власти. К поимке ее участников привлечены специальные структуры МВД и СБУ. Однако суть сложившейся обстановки разные специалисты трактуют по-разному, и люди давно перестали верить властям, так как положение с каждым днем ухудшается и события становятся все более криминальными…»

— Террористы? – посмотрел на них лесник с театральной гримасой испуга. – Мне становится страшно!

Крепкин попытался изобразить на лице некое подобие усмешки, но получилось насквозь фальшиво. Теперь из-за публичного выступления зам. ген. прокурора события обернутся скверно не только для повстанцев, но и для них самих. Получается, что их российская контора поддерживает самых настоящих террористов, воюющих против установленного правопорядка и нарушающих мир и спокойствие в государстве?.. Да нет, ерунда какая-то. Остается надеяться, что слова этого националиста серьезные люди всерьез не воспримут, а со знанием дела повернут провокацию против тех, кто ее выдвинул…

А это еще что за… Шум двигателя? Откуда?

Сориентировавшись в ситуации, Крепкин незаметно порхнул мимо стола к окну в прихожей, приник под ним на корточках и, укрывшись за цветочной растительностью в горшках, поднял глаза чуть выше подоконника. Армейский «УАЗик», черт его побери!

Крепкин хотел было подать вербальный знак леснику, но опомнился и тихо прошептал:

— Пойди глянь, и смотри у меня – без глупостей!

Тот подскочил со стула удивительно проворно для своих старческих лет, также быстро преодолел расстояние до двери и на мощный стук в дверь деликатно поинтересовался, кто там.

— Зайцы! Утопленные тобою зайцы, Мазай, мстить пришли! – подпитым голосом «пропели» определенно два субъекта.

Дед обеспокоено обернулся, но увидел абсолютно необитаемую комнату, никого в ней, естественно, для посторонних глаз уже не было…

— Открывай, чурка ты! – завопили за дверью. – Сломаем, на хрен!

Старик потянул за ручку, Крепкин прижался спиной к стенке как раз за отворенной внутрь дверью, приготовившись к самому неприятному. Как он и предположил, два человека ввалились в дом, бесцеремонно втолкнув лесника в центр прихожей. Эти-то – не проблема. А вот если в машине еще кто-то?

— Ну че, Иваныч, где она?.. – с чувством высочайшего превосходства сказал первый вошедший. – Красавица! Рыбка моя, выходи!.. О! Что празднуем? Как много стаканов-то! Это кто ж у вас гостил, любезный?

— Друзья приезжали, — машинально ответил лесник.

— А нам что, особое приглашение ждать к столу? Мы тебе че, враги?

Продолжая незаметно сидеть за дверью, Крепкин прикинул ход своих действий, измерил на глаз расстояние для прыжка и… Блин! Ну кто ж тебя просил вылезать, дуреха…

— Все нормально, дедушка, я разберусь, — как привидение выйдя из комнаты, деловито сообщила Маша и в тот же миг вывела кавалера на улицу, закрыв за собой дверь.

«А ведь не дуреха!» – вернул он свои мысли обратно и вновь уставился на улицу через окно. Влюбленный юноша еле держался на ногах, о чем-то пылко жестикулировал наряду с бесконечными движениями органов речи, а отнюдь не отвечавшая взаимностью девушка объясняла, видать, неугомонному, что любовь прошла, засохли помидоры. Хоть и ни фига не было слышно, смотрелось покруче самой яркой сцены с супружеской ссорой из бразильского «мыла». «Если ей это удастся, навсегда изменю мнение, что сила убеждает лучше слова, — заключил Крепкин. – Да и в итоге никакого насилия и никаких издержек производства…»

А вот такого поворота событий мы никак не ждали! Бразильское «мыло» резко сменилось современной русской вседозволенностью. Девушку самым вульгарным образом запихнули в машину на заднее сиденье так быстро, что она не успела ни подать первые признаки сопротивления, ни даже вскрикнуть. Темнота стояла чересчур уж густая, и заметить в ней какие-то конкретные манипуляции, точные детали было решительно невозможно. Может, ей рот ладонью закрыли, а может, пушкой пригрозили, – черт его знает. Что же делать… Не выдавать же себя, глупо получиться, ох, как глупо… А ведь если б не она, все равно бы пришлось вступить в конфликт. Что же делать…

Машина сорвалась с места. Старик истерически завопил, выбежав на улицу, замахал кулаками вслед, но тут же получил свое – два выстрела в грудь из выглянувшего над задним приспущенным стеклом дула пистолета – и человека нет. Решение было принято единогласно, и причем чисто на телепатическом уровне, что применение насилия в данном случае все же неизбежно. Архаровцы потоком выхлестнули на улицу, но огонь на поражение открывать не стали: во-первых, навряд ли бы повредили автомобиль всерьез – он был уже далеко, – и девку могли задеть, как пить дать. Леснику настал кранты, видно было даже без всякого прощупывания пульса. Но Голландец подбежал, пощупал, мало ли что. Все-таки видывали виды, когда подстреленные, перестав подавать признаков жизни, очухивались как ни в чем не бывало.

Миченко оказался недурным разведчиком – за минуту успел побывать с другой стороны дома, найти там гараж и даже убедиться в исправности стоящего в нем транспортного средства. Мастер своего дела, что тут скажешь.

— По коням! – азартно присвистнул Каупер, подкатив к ним на отечественном тарантасе типа «ЛуАЗ».

— В погоню! – в рифму, но без особого энтузиазма ответил Крепкин, запрыгнув на переднее сиденье пассажира, не закрывая дверь, отдал простой и ясный приказ всем остальным: – растворитесь в доме и ждите нас!

Дорога была одна в две глубокие колеи, а по бокам деревья росли слишком близко друг к другу, так что ошибиться в направлении движения мчащегося «УАЗа» было бы трудновато даже для еще тупее тупого.

— Не риск ли засветиться, спасая девку? – с профессиональным будничным наречием спросил Каупер. – Никак не генеральскую дочь спасаем. Может, повернем назад, пока не поздно, а?

— Рулишь – вот и рули, — спокойно ответил Крепкин, но после недолгого раздумья решил внести ясность: — понимаешь, по совокупности нескольких мелочей о нас могли догадаться, если с контингентом мы столкнулись не совсем глупым. Куча жратвы, рюмок на столе, недопитая водка. И с чего бы это они так резко стали удирать, да еще по лесникам пулять ни за что ни про что? А когда мы из дома выскочили?.. Могли, могли заметить. Так что лучше с ними разобраться, чтоб на душе спокойно было.

— А ты не разглядел, что у них на «камуфле» нашито?

— Сухопутные войска, украинские. Говорили вот только на русском…

— Эх, командир, придется вас кое в чем просветить!

— Потом, умник, — огрызнулся Крепкин. – Следи за дорогой.

Петляя по извилистой до кружения головы дороге, если этот просвет меж деревьев вообще можно было так назвать, и подскакивая на больших камнях и ухабах, автомобиль несносно ревел так, что хотелось заткнуть уши, однако ж руки были заняты более важным делом. Летучий Голландец, изо всех сил укрощавший ревучего зверя, пытался справиться с непослушным рулем (получалось это у него довольно пристойно), а Крепкин упорно перезаряжал подпрыгивающий вместе с машиной автомат. Пока не видно было впереди потенциальных врагов, и Миченко, вдавив педаль газа до упора, делал все для сохранения более или менее прямолинейного движения, то и дело резко прокручивая руль то вправо, то влево в четверть, а то и вполоборота.

Ага, вот вы где! Задняя часть преследуемого «УАЗа» уже четко различалась в свете фар среди зеленой растительности леса, свисавшей жирными ветками к «проезжей части» густого частого леса. Без сомнения, их заметили, что подтвердилось уже секунды через две, когда с правого бока высунулся ствол «Калаша», затрещал со знакомым громыхающим шумом. На оскорбление так и хотелось удостоить их серьезным мужским ответом в духе спецназовской облавы, однако ж поди знай, с какой стороны сидит особа женского пола, можно и задеть ненароком. Крепкин высунул свое орудие убийства и, сосредоточив воображаемую цель чуть повыше крыши автомобиля, надавил на спуск. Как он и рассчитывал, это немного поубавило пыл бодрого активиста, вынудило засунуть руку обратно в салон. Вот так и сиди, выскочка…

В лесной местности что-то вдруг изменилось. Ни Каупер, ни Крепкин, естественно, не любовались в данный момент красотой окружающего пейзажа, тем паче ночного, а посему и не могли ничего заметить прежде, чем наступили существенные изменения в панораме. Дорога пошла под горку, потом под крутую горку и, наконец, обе машины стали карабкаться куда-то вверх, выражаясь профессиональным языком, по наклонной поверхности примерно в сорок градусов. Водитель «УАЗа» практически не сбавил скорости, мчался вверх, как полоумный, словно не ощущая преград и неосторожно виляя, а, следовательно, – действуя в основном согласно инстинкту выживания, вперемешку со страхом не сопоставимому с умственными операциями и рациональными решениями. Ну и пусть себе гонит без башни! А мы скорость сбавим, зато…

Зато не перевернемся! Ух, как красиво! И это ж надо было с полноприводным отечественным вездеходом такое учудить! От очередного лихорадочного поворота руля машину чуть серьезно качнуло, сначала оторвалось от земли заднее колесо, потом переднее, и переворот на бок оказался неизбежным. Железное чудовище грохнулось о землю, с пронзительным звоном лопнули стекла, автомобиль чуть прополз вниз по склону, но от собственной тяжести разрыхлил грунт и безнадежно замер.

Миченко натянул ручник на себя, но не став глушить двигатель и выключать фары, выскочил из «Луазика» и, держа у корпуса пистолет, стал приближаться к перевернутой машине. Крепкин с автоматом зашел с другой стороны, осмотрел салон и, к своему недоумению, случавшемуся крайне редко, не обнаружил ровным счетом никого, кроме связанной похищенной «принцессы». Она была целехонька, как божий одуванчик, хлопала глазами так же недоуменно, как и Крепкин, внезапно ощутивший себя идеальной мишенью и не успевший уже ничего предпринять.

— Руки за голову!

— Не дергаться!

Два голоса прозвучали в ночной тиши почти одновременно, как в переводе фильмов на современных пиратских кассетах. Причем с двух сторон. Одно дуло уперлось в спину Крепкину, другое – Миченко. Быстро и качественно взвешивая шансы, Крепкин осторожно сомкнул пальцы на затылке. Он хотел резко опуститься и подкосить его ногой, но парень явно попался смышленый – вмиг оторвал ствол от его куртки и отошел на два шага назад, а может, и с маленьким сдвигом в сторону, что при боевом развороте несколькими сантиметрами погрешности решает многое.

— На землю! – с терминаторской отрешенностью и безразличием, что пугало больше, чем громкие судорожные крики, скомандовал тот, что стоял за спиной Миченко, и лицо которого Крепкину так и не удалось рассмотреть в боковом свечении фар «ЛуАЗа». Ребятки явно перебороли страх и теперь почувствовали себя в выигрыше, контролируя ситуацию. Или, по крайней мере, так думая.

И долго представлять себя в роли князей после победной битвы с Золотой Ордой им не посчастливилось: Крепкин подал известный только им двоим из всех присутствующих невербальный знак Кауперу и вместо того, чтобы лечь на землю, по рысьи согнулся и в развороте ногой выбил автомат из рук солдата, так ничего и не успевшего сообразить, потом со всей силы нанес удар носком второй ноги четко в висок. Противник свалился камнем, уже без сознания, и Крепкин посмотрел на другую сторону дороги. Каупер проделал со своим несчастным «подопытным» практически то же самое, взмыл в боевой стойке с автоматом в руках, таким же любопытно-профессиональным взором глядя на командира. Убедившись в безопасности друг друга, оба ринулись вытаскивать из машины раскоряченную в нелепой позе Машу. Она выскочила без истерик, лишь немного всхлипывая и пошмыгивая носом, выпрямилась, протянула связанные руки Крепкину, обнажившему нож. По внешнему виду он в момент определил степень ее готовности к броску на большое расстояние (джипик он резоннее посчитал оставить на месте ДТП), равнявшуюся без преувеличения ста процентам.

— Уходим, — закинув на плечо автомат, сказал Крепкин.

— Ботинок в машине остался, — виновато пробурчала Маша.

— Давай бегом! – резко отозвался он, не повышая голоса. Женская безалаберность немного взвинтила, и ведь не просто так – с минуты на минуту мог нагрянуть кто угодно, услышав перестрелку, что акулы на бесхребетных рыбок.

Несколько практически бесшумных, устрашающих для знающего человека плевков серьезной винтовочки М16 прошли у самых ног ровной линией. За «ЛуАЗом» стояли люди, но видеть их они не могли, щуря глаза в ослепляющем свете фар. Никто за край капота не выходил, не рискуя засветиться – разумно, блин, хоть и в любом случае преимущество так бы и осталось у нежданных гостей. Каупера и Крепкина видно было как на ладони, а вот им не то что рожи увидеть, но и хотя бы приблизительно сосчитать противника не представлялось возможным. Оставалось послушно задрать руки и ждать своего часа.

Теперь только они вышли. Раз, два, три, четыре, пять – пришли дядьки убивать! Ровно пятеро. Что ж, немного, в принципе. При других бы обстоятельствах не пришлось бы и потеть, чтоб перещелкать их как семечки. Вот что значит застать врасплох!

Один подбежал к Крепкину, ударил под колено, потом по верхней части спины так, что тело само сложилось и приникло к земле. Он оглянулся на перевернутый «УАЗ», но Маши, как не приглядывался, там не увидел.

Громкий шелест листьев отвлек их внимание. К сожалению, не всех – тут попахивало профессионалами. Те, что стояли у обочины, спустились в кювет, но дальше двух деревьев заходить не стали, стрельнули пару раз из винтовок в темноту. Короткий девичий вскрик, потом что-то упало, приминая траву и с хрустом ломая тонкие ветки, покатилось вниз по склону.

Прижатый чьим-то ботинком к земле, Крепкин сжал кулаки, в порыве гнева захотел выложиться в полную силу, чтобы подняться и сделать отчаянные попытки справиться со всеми сразу, но, как и Миченко, получил прикладом по темечку и, погрузившись во мрак, больше не мог воспринимать действительность…

ГЛАВА ПЯТАЯ

ЧЕРНАЯ ПОЛОСА

Шел дождь. Земля превратилась в вязкую кашу, пузырясь от бьющих в нее струй воды, а кое-где появлялись настоящие реки, стекавшие в совершенно произвольные стороны и соединявшиеся между собой, образовывая целые Миссисипи. Ноги утопали в грязи, невероятно трудно было вытаскивать их, и еще труднее передвигаться, причем так быстро, насколько это возможно. Ведь речь шла о жизни. О жизни молодого и прекрасного создания с большим будущим.

Периодически останавливаясь и устало опираясь о стволы деревьев, которых, слава богу, в лесу было предостаточно, она не думала ни о чем, кроме спасения. Даже, наверное, и думать-то в такой спешке не получалось. Инстинкт выживания сам подавал ногам команду двигаться. Шея самопроизвольно вертелась с беличьей сноровкой, а искренняя юная любовь к жизни заставляла с опаской оглядываться и проверять, нет ли там плохих парней, не так давно стрелявших по ней без ощущения разницы между мужиками-диверсантами и хрупкими созданиями прекрасного пола. Тем более по той, что не имеет абсолютно ничего общего ни с военно-воздушными силами, ни с какими-либо еще. Хотя порой именно такие вот беззащитные на вид девицы и являют собой страшных головорезок, которых следует опасаться в первую очередь…

Шальные пули ее не достали, а к счастью перебили пополам ствол деревца, за который она ухватилась, незаметно отскочив из машины в кювет. А в результате, не сумев удержаться на пологом склоне в темноте без подручных средств, упала на очень привлекательную пятую точку и как по горке съехала к основанию спуска, не причинив себе фактически никакого ущерба, опасного для жизни и здоровья, отделавшись легкими ссадинами и царапинами.

Клятый дождь и не думал стихать, грязь могучими кусками прилипала к обуви, оставалась на лице и волосах от не менее грязных рук, которыми приходилось смахивать непроизвольно выступавшие девичьи слезы и одергивать назад черные мокрые пряди. Глаза слезились сами по себе от пережитого, сознание ведь не привыкло к подобным экстремальным ситуациям, когда пули свистят мимо ушей, сердце билось в истерическом темпе, а мысли забиты только одним – поскорее выбраться к своей полянке с родным домом.

В принципе, задача для дочери лесника была не так уж и сложна, даже без наличия компаса. Да и все было знакомо: вон под тем пнем прошлой осенью собрала целую корзину грибов, а вон и кустики с любимой сочной ежевикой, тянущиеся от полянки, где с любимым парнем занималась изучением созвездий, истреблением одуванчиков, ну и еще кое-чем.

И тут привычная тишина, беспечная ночь и знакомые места резко перестали навевать совсем недавно приобретенное спокойствие. Впереди, метрах в десяти от нее неживым чучелом, на самом деле как раз являвшимся самым доподлинным, замер большой и жирный кабан, с пустым и бесчеловечным взглядом, направленным на потенциальную жертву не зло и не добро – просто осознанно. Сердце екнуло, душа унеслась в пятки, и ноги больше не двигались, как в страшном сне, когда хочешь убежать от опасности, но не можешь пошевелить ни единой конечностью…

Это было похоже на сон, именно на такой самый жуткий сон. В чернильной густоте глубокой ночи, да еще со слабыми клочками тумана, проплывавшими медленно, неспешно и коварно, фигура зверя казалась нереалистичной, плодом подорванного воображения, и в то же время грубые похрюкивания и степенные уверенные притопы копытом со шмяканьем по влажной почве устрашали по-настоящему, совсем не как во сне. Но откуда ему здесь взяться? Их здесь просто быть не должно! Она точно знала, в каких местах они водятся, да и то вне заповедника вряд ли встретишь и в тех районах. А тут как на ладони. Дикие кабаны непредсказуемы, а посему представляют серьезную опасность, тем паче для беззащитной изнеможенной девушки. А что если он не один? Вполне допустимо, если быть пессимистом. Она не была пессимисткой, но такой вариант допускала.

Зверь не сходил с места – может, не знал, что делать с неизвестным существом, и стоит ли ввязываться в драку, не изучив сперва по достоинству его качества, а может, ждал, пока оно само сделает первый шаг. Если следовать логике любого зверя в данном положении, то он будет оценивать по смелости: если человек станет уверенно наступать, – значит, решит, что противник серьезный и, скорее всего, связываться не станет, а если человек примется удирать, – выходит, потенциальная жертва. Однако ей следовать такой логике было неуместно. Ведь если зверь не отступит, что ж ей, как первобытному великану меряться силами с кабаном? Нет, вариант остается только один…

Проявлять растерянность было просто некогда, и, слава богу, этому жизнь уж ее научила. Она по-кошачьи метнулась вправо, чем привела мохнатую боевую «машину» в действие, почувствовавшую преимущество, и, подпрыгнув, уцепилась руками за высокую толстую ветку, тут же поджала ноги, успев уберечь их от тут же сомкнувшихся клыков голодного хищника, и вскарабкалась по стволу как можно выше.

Кабан – не волк, и кружить вокруг дерева долго не станет, дожидаясь, пока жертва от голода и усталости сама падет к нему в лапы. Этому непременно должно взбрести в его большую, но лишенную извилин голову, что жертва упущена, и дожидаться с моря погоды просто нет смысла. До дома отсюда рукой подать, но никак ей туда не успеть, даже если бежать галопом, имея на хвосте голодного хищника, притом что у него на две опорные конечности больше. Пошел отсюда, свин клыкастый!

За время ночной прогулки она потеряла счет времени, однако примерно знала, что просидела на дереве не меньше десяти минут, а кабан по-прежнему оставался в поле зрения. То взирал на Машу, как ей показалось, с ехидной ухмылочкой и надменным превосходством, то бродил невдалеке, обнюхивая что-то на земле, всматриваясь куда-то вдаль, словно объявился здесь совершенно по другим делам. Какой-то неправильный попался кабан, не был он похож на дикую тупоголовую свинью, хоть ты тресни. А может, просто никто никогда не присматривался к этим животным, и ученые зря не уделили должного внимания изучению повадок и способностей кабанов? Возможно. Вот бы показать гарвардским лабораторным гениям этот экземплярчик. Что бы они тогда открыли!.. Но не очень бы хотелось соглашаться потом с передовыми открытиями по поводу происхождения человека. Дарвин, ты гений!…

Иссякнувшее терпение молодой девушки не заставило долго ждать ответных действий: в гениальную свинью уже летела прочная тяжелая коряга с устрашающим свистом. Животное и тут не упало в грязь лицом. Ни в прямом, ни в переносном смысле. «Профессионально» увернувшись от коряги и тем самым предотвратив покушение на свою удивительную личность, свинья завизжала по своему подобию, но совсем не от возмущения – скорее уж, от страха. И животный инстинкт, наконец, проявился, заставив забыть о хлебе насущном и унести копыта, пока целы…

…И вот, наконец, впереди показался просвет, точнее – пустая темнота, без наличия деревьев и всякой другой растительности. Это и была поляна. Силы хрупкого женского тела, впервые пережившего будни загнанного в тыл партизана, иссякли до предела и, слава богу, только сейчас: навстречу уже неслись «Чип и Дэйл» в лице двух отважных офицеров доблестной российской армии (для нее же – крымских партизан, но это не меняло сути дела, главное – они спешили на помощь!).

И поступили как истые потомственные джентльмены в шестом колене: стойко сохраняя молчание, взяли под руки и повели к дому. А что, спрашивать ее в таком состоянии о судьбе двух десантников, кинувшихся за ней попятам? Желание сделать это так и прет из груди, но ведь все равно не даст вразумительного ответа. Нет, пускай уж доберется до кровати, перестанет всхлипывать и смоет черную, как сажу, грязь с лица. А то ведь и спутать ее с кем-то другим немудрено. Если был хвост – сказала бы сразу, чай не дура. Да и Громовержец с Пегасом все равно держат лес под прицелом на улице, а Кизилов – с крыльца. Так что незваным гостям без приглашения не то что в дом не зайти – без последствий и высунуть голову из-за пня в радиусе ста метров навряд ли удастся.

Должным образом оценив состояние девушки, стабилизовавшееся уже спустя каких-то полминуты, Волев негромко спросил:

— Где наши друзья?

— Их схватили какие-то солдаты, — с поразительной четкостью и расстановкой сообщила Маша и, не дожидаясь следующего вопроса дознавателя, шокировано поднявшего брови аж на середину лба, добавила: — не те, что были со мной – другие.

— Так, расскажешь сейчас все по порядку, — спокойно сказал Волев. – Умойся сначала. И не волнуйся. С нами ты в безопасности.

Она негромко фыркнула, поднялась на ноги и прошагала к ванной комнате.

— Ага. С ними тоже была в безопасности! – отчеканила она, умываясь над раковиной. – Минуты две, не больше. Все, как в черном тумане, нечто из страшного сна.

— Можешь вспомнить их лица? – спросил Русый.

— Нет! Я же говорю, все как в тумане!

— Погоди ты! – вскипел Волев, испепеляющим взглядом окинув Пегаса. – Не нарушайте субординацию, старший лейтенант. Вопросы задаю я.

— Есть, — смиренно произнес Русый и нехотя устроился на стуле.

— Итак, Машенька, все по порядку, — продолжил он, успокаивающе положив руку на ее плечо, когда она вернулась и села на кровать. — Вас насильно запихнули в машину и увезли. Двое наших людей отправились в погоню. Что было потом?

— Они стреляли в дедушку! – спохватившись, негромко произнесла она так, словно по телу пробежали не мурашки, а стадо буйволов. – Что с ним? Где он?

— С ним все в порядке. Мы его отправили в больницу. Там всего лишь легкое ранение, не волнуйся… Так что же было?

— Стрельба. Этот Паша, паскуда, не отрывая руки от моей задницы, начал стрелять по мчащейся следом машине из окна, а потом…

— Какой еще Паша?

— Тот, с которым я ругалась во дворе, вы же видели! Я пыталась вырваться и укусила его за руку. Сильно, до крови. Он заорал, врезал мне по лицу со всей дури, потом достал веревку и связал мне руки, чтоб не рыпалась. Так мы ехали еще минут пять. Потом дорога стала подниматься вверх, так резко, что я сразу и не поняла, думала машина переворачивается. Тот, что за рулем сидел, вел как сумасшедший, мы виляли и в конце концов перевернулись. Оба тут же выскочили из машины и где-то спрятались, я не видела. Ваши друзья кинулись к машине, хотели меня вытащить, а я-то и сказать ничего не успела, когда эти уже стволы наставили на ваших ребят сзади. Но они разобрались с этими уродами в момент, уложили, как кукол, и вытащили меня. Собрались уходить, но я ботинок в машине забыла. Это меня, можно сказать, и спасло. Все произошло очень быстро. Раздались выстрелы и…

Она заплакала.

— Они живы?

— Да, это были предупредительные выстрелы в землю.

Волев подал платок, терпеливо вздохнул. Времени, можно сказать, совсем не было, план нарушился, из графика они прилично выбились. Но что поделать? Не торопить же ее? Психологические барьеры в воспоминаниях следует преодолевать плавно, иначе может охватить шок. Она и так довольно кратко описывает события, и только самые главные моменты, так что потерпим…

— И тут, словно призраки, они вышли из темноты огромными тенями, с оружием, — продолжила она более спокойно, утирая нос. – Мне удалось прошмыгнуть к ближайшему дереву и надежно спрятаться. Ваших друзей схватили. И я решила убежать. Стала пробираться по лесу, но хруст веток меня выдал. Они стрельнули пару раз в лес, я крикнула, и они, наверное, решили, что убили меня. Господи, я по лесу бежала часа два. Еще кабан напал. Просто ужас какой-то!

— Эти люди-призраки, что стреляли по вам, говорили о чем-либо?

— Нет, все делали молча. Это и пугало больше всего.

— Ты видела, в какую сторону они уехали?

— Да, там одна дорога. Примерно на юго-запад.

— Что ж, спасибо. Не возражаешь, если мы пока погостим? Долго не задержимся, не волнуйся. Это не в наших интересах. Сейчас мы в другую комнату перейдем, посовещаемся, лады?

Она молча кивнула. По большому счету, сейчас ей все было параллельно.

— Слушай, я соврал насчет твоего деда, извини. Он умер. Мы поможем тебе его похоронить, если надо. Только скажи.

Глаза ее снова залились слезами. Но ничего поделать было нельзя. Такова печальная история.

Волев вышел на крыльцо, позвал Богатырева, Русого и Кизилова. Офицеры перешли в другую комнату, последний закрыл за собой дверь.

— Итак, что делать будем? – задал свободный вопрос Волев, в напряженных раздумьях глядя в пол.

— Тут надо все взвесить и сделать правильный выбор с профессиональной точки зрения, — нахмурившись, высказался Русый.

— Что ты имеешь ввиду под профессиональной точкой зрения? – раздраженно переспросил Ранин. – Понятное дело, что мы должны рассуждать здраво и не идти против государственных интересов, сиречь – в разрез с выполняемой миссией. Это и ежу понятно. Говори конкретнее!

— Прошу прощения, товарищ капитан, но вы не дали мне договорить…

— Да договаривай, только по делу, времени-то мало. Мы сбились с графика. На рассвете мы должны были выйти к точке «В», и быть там часам к десяти, то есть выполнять завершающий этап операции. А до нее еще километров десять напрямую и, наверное, в два раза больше по обходным путям!

— Я об этом и хотел сказать, — терпеливо продолжил Русый. – Задание – прежде всего. И забегая наперед, наверняка кто-то из вас, а может и все, предложат идти по следу этих «призраков» за Крепкиным и Миченко. Но посудите сами: мы потеряем на это не меньше суток и в итоге провалим миссию. И тогда все наши головы полетят с плеч. Это же война. А на войне всегда есть потери. Мы не в голливудском боевике, где для спасения одного заложника рискуют жизнью двести человек. Они знали, на что шли. Они – российские офицеры, они – спецназ, в конце концов! Мы здесь рискуем собственной шкурой не ради друг друга, а ради возложенной на нас серьезной миссии. Не по сварке канализационных систем, не по ремонту автомобилей и даже не по отслеживанию сигналов зеленых человечков с других планет!

— А какая разница?! – огрызнулся Ранин. – Кто дал тебе право обсуждать приказы? Если интересами государства станет чистка общественных туалетов и нам дадут такой приказ, то и ты, и я, и все остальные пойдут ковыряться в дерьме и искать в нем какое-нибудь подслушивающее устройство размером с блоху. Кроме того, позвольте вам напомнить, что карта этих обходных путей находится только у Миченко в голове.

— Можно и без них. Направление мы знаем, а по поводу всего остального инструкции у нас есть. Я имею ввиду проникновение, изъятие и уничтожение.

— Нет, без них нельзя, — вмешался Кизилов. – Другое дело – если б они умерли. А так я считаю своим долгом их освободить. Если уж вы разграничили интересы государства в понимании военнослужащего и личную систему ценностей, можете меня считать идеалистом.

— Как мы их найдем? По смытым дождем следам? Или по запаху?

— Элементарно, Ватсон! – разозлился Кизилов. – Мария видела, куда они их увезли. Направление – юго-запад. Тебе, профи, это ни о чем не говорит? Часто нас точными координатами баловали?.. К тому же дорога там всего одна. Либо к нам, либо от нас. Что, сложная философская задача?

— Эй, Зеноны и Зигмунды! – пробасил Волев. – Хорош корчить свободно-мандатных депутатов на заседании Думы! Обсуждения кончились. Так как за главного теперь я, приказываю осуществить поиски майора Крепкина и старшего лейтенанта Миченко, так как все же считаю, что интересы государства и личную систему ценностей каждого из нас нам, мужики, разграничивать нельзя. Пусть это чисто эклектичный союз, но для вояки он должен существовать. Мы не можем ни бросить своих товарищей, ни продолжить миссию без командира и связного.

Он гордо встал со стула и прошагал к двери, а перед выходом в коридор, преодолевая неловкость за столь быстро принятую на себя высокую честь командира под оценивающими взглядами еще не смирившихся с этой мыслью офицеров, повернул голову и добавил:

— Ровно через десять минут жду всех на улице в полной боевой готовности, кроме Стоянова и Борщева. Подождете нас здесь – девушке до утра понадобиться охрана. Все равно нам придется сюда вернуться… Нет, пожалуй, вы, старший лейтенант Русый, тоже останьтесь. Уверен, что вчетвером мы справимся.

Оставив всех наедине со своими размышлениями, он вернулся к Маше. Она лежала на кровати, съежившись, подобрав ноги и уткнувшись лицом в сомкнутые руки, как замученная жизнью дворняга у закрытого подъезда на ветру и морозе, и вся дрожала. Да уж, нелегко придется бедняге самой держать все это хозяйство. Да ну, глупости, какое там хозяйство. Завтра же уедет отсюда как можно дальше и не оглянется…

— Все будет нормально, — хлопая по плечу, уверенно сказал Волев с отцовской заботой. – Есть куда податься?.. Понятно. К сожалению, ни в ближайшее село, ни до трассы мы тебя довести не можем. Придется тебе как-то самой. Наверняка ты тут все тропы знаешь, чай не гостья леснику. Выкарабкаешься. Доберешься до города, – иди в агентство по недвижимости. Там твой домик в таком уютном местечке заберут с патрахами, вот увидишь. Деньжат на нем заработаешь ой-ей-ей, хватит для начала. Снимешь квартиру, найдешь работу, замуж выйдешь, а там все пойдет по течению.

Он представил свои предсказания наяву, и что-то плохо верилось в столь удачную лесенку успеха молоденькой, сохранившей природную доброту и доверие к людям девушки, не познавшей городского безобразия и еще ни разу не столкнувшейся с акулами бесчестного и алчного бизнеса. Но, глядя на нее, такую беззащитную и несчастную, ужасно хотелось верить, что удача посещает людей не только в казино и политике…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ЗВОН ОКОВ

От резкого толчка Крепкин пришел в сознание молниеносно, но не сразу понял, что это тряхнуло на кочке автомобиль: голову зачехлили в мешок, отдававший сыростью и устоявшимся запахом картошки, а руки накрепко связали на пояснице плотной веревкой. С обеих сторон плечи поджимали два здоровых субъекта, и он решил оставаться пока без сознания. Следовало прояснить ситуацию. На ноге что-то не чувствовалось твердой стали кинжала, и кобура запасного «Форда» 14 ТП, выданного генералом Карповым явно пустовала, будучи совсем легкой, не говоря уж о «Калаше» и «Стечкине». Голоса никто не подавал, но было ясно, что в машине помимо него еще четверо: двое впереди и двое сзади. Хотя не исключено, что впереди только водитель, а двое сзади – для подстраховки. С одной стороны, приятно осознавать, что тебя воспринимают всерьез, с другой – мало шансов разделаться с веревкой без ножика и надавать тумаков сразу четверым, имеющим как минимум по пистолету. Нет, глупо рыпаться сейчас, не имея даже представления, где Миченко.

Дорога продолжала желать лучшего, петляла то вправо, то влево, поднималась, опускалась. Но Крепкин старательно запоминал каждый поворот, каждую большую выбоину. Если удастся выпутаться из этой паутины каракурта, убежать станет куда легче, учитывая лишь, что обратный путь придется воспроизвести с точностью да наоборот.

Через некоторое время – трудно было определить, минуты ползли предательски долго, – автомобиль пошел медленно, как яхта по волнам, словно разминаясь после долгой тряски. А вскоре и вовсе остановился, открылась передняя дверь, слегка качнуло, когда водитель вышел. Слышно было, как двое разговаривают, но хотя дверца оставалась распахнутой, из-за бойкого рычания двигателя бесполезно было прислушиваться, хоть голову в мешке в окно высовывай. Шофер вернулся на свое рабочее место, включил передачу и тронулся. Поверхность пошла гладенькой, руль водила крутил уже куда спокойней. Последний поворот, остановка.

Выгрузки ждать не пришлось. Сидевший слева выскочил из машины, поволок за собой Крепкина, обхватив предплечье, второй бесцеремонно подтолкнул в спину, вылез следом через эту же дверь и надежно ухватился за вторую руку. Подъехала еще одна машина, распахнулись дверцы, и с таким же проворством выпрыгнули на землю еще несколько, кто-то шаркнул подошвой – видимо, Каупер с таким же мешком на башке.

— Пошел! – приказным тоном рявкнул кто-то сзади и слегка наподдал прикладом по затылку.

Пройдя метров тридцать, заставили остановиться. От протяжного скрипа ржавого железа (явно открывали большие ворота) Крепкин невольно сморщил лицо, хотелось и уши заткнуть, но руки оставались связаны. Завели внутрь. Еще больше запахло устоявшейся сыростью, потянуло подвальным холодком. После очередного скрипа, словно кто-то побеспокоил старые советские качели на давно покинутой детской площадке, теперь уже раздавшемся сзади, рывком сняли мешок.

Помещение это, хоть и чертовски напоминало типичный гараж из бетонных плит, было скорее похоже на мастерскую, – по крайней мере, приспособили его исключительно для кузнечества, слесарства и различной ремонтной работы. Или просто хочется в это верить?

На прикрепленных к стенам деревянных полках тускло поблескивали чуть поржавевшие приборы для обработки дерева, металла, бетона и других материалов, а чуть выше, на следующей полке, красовались импортные перфораторы, бурильная машина, электропила, дрели, отбойный молоток, циркулярные пилы и даже шлифователи – дорогостоящие штучки, никак не вязавшиеся даже с самым щедрым финансированием рядовых сухопутных войск. Собственно, а зачем оно им? Хрен разберет, авось строят чего. На самой же верхней полочке по-хозяйски аккуратно были расставлены стеклянные баночки и бутылочки вместимостью от пол до полтора-двух литров с каким-то непонятным содержимым желтого, черного и бирюзового цвета. Масла и противоэрозионные средства? Может и так, а может…

Разглядывание интерьера надолго не затянулось, в секунду обрезав стеснявшие запястья веревки, Миченко уложили на высокий деревянный стол в конце гаража, основательно прикрепленный здоровенными шурупами к бетонному полу, перетянули кожаными ремнями ноги, корпус и даже лоб. В общем, движения максимально стеснили, оставалось ему вертеть лишь глазными яблоками. Один из них (всего было шестеро, в камуфляжных костюмах), отличавшийся от всех густыми рыжеватыми усами, взял с полки средней величины дрель, повертел в руке с маньяческой ухмылкой и приблизился к Кауперу.

Что характерно, Крепкина не трогали, один раз, правда, одарив смачным ударом по челюсти, как только он попробовал брыкнуться, усадили на лавочку рядом, предоставив возможность любоваться церемонией. Все понятно. Сейчас станут пытать одного, и если он не расколется, следуя кодексу чести и верно служа своей непоколебимой идее, второй, глядя на все это, может и не выдержать, а когда водрузят на испачканный кровью стол, непременно все выложит. Такая уж у любого человека психология. Одно дело мысленно представить, что с тобой могут сделать по описанной кем-то картине, и совсем другое дело все это увидеть на сотоварище, что означает невольно прочувствовать боль и на себе, слыша крики и видя, как кровью заливается пол. Неглупые попались ребятки, не размениваются на лишнюю болтовню, со страшными угрозами не вертят перед носом поблескивающим ножиком или пистолетом. Вообще ни слова. А это, как известно, пугает похлеще всяких криков и ругательств.

Ни при каких обстоятельствах Крепкин, разумеется, не стал бы говорить об операции. Но и допускать такого насилия тоже не собирался, хоть пока и не наблюдалось никаких шансов выбраться отсюда живыми или почти живыми (что, собственно, для военного человека на задании одно и то же). Если сочинить что-нибудь убедительное, то сиюминутно издеваться не станут, непременно развесят уши, время растянется. А там, гляди, и удастся договориться или настучать по кумполу. И плевать, что их шестеро – угроза жизни учит вертеться.

Воткнув штепсель в розетку, маниакальный тип придавил указательным пальцем красную кнопку под скобой дрели, и медленно стал приближать закрутившееся с пронзительным жужжанием сверло к глазу Миченко, мужественно зажмурившемуся, но не издавшему и писка. Наконец, он решился:

— Эй-эй! Хватит! – умоляюще взвыл Крепкин, чуть подпрыгнув, но был сдержан и придавлен к скамейке двумя надзирателями.

Не выключая дрели, стоявший над связанным Каупером неспешно повернул голову через плечо. Завидев натурально перепуганное лицо пленника, отпустил палец от кнопки, увел инструмент от подопытного, опустив сверлом вниз параллельно ноге, и обернулся к Крепкину. Слышно было, как Миченко часто задышал за его спиной, давая себе время успокоиться.

— Ви про щось хотіли мені розповісти? – спокойно спросил мужик и замер в выжидательной паузе.

— Чего?.. Ага, — тут же спохватился он. – Что жить хотим. Вы над этим не думали?

— Чому ж, саме думав, — дерзко усмехнувшись, сказал он. – От тільки демагогію розводити не хотілося — перейшов відразу до болючих заходів впливу. Ви, як я розумію, вже дозріли до щиросердечної бесіди? А, товариш майор?

«Откуда он знает? – тут же прошибло током Крепкина. – На мне погон нет и на лбу не написано. Интересно, что еще ему известно? Обо всей команде? Об операции?.. Ситуация…» До этого момента он был уверен, что люди попались посторонние, и за билет на свободу мог пропеть самую безобидную басню со вполне весомыми аргументами. Мол, шли мимо, решили девку спасти, слово за слово, ввязались в драку. А теперь все тузы грелись в руках скалящегося насильника в камуфляже, о котором он знал не более, чем о мифических марсианах, и потому не было ни единого козыря…

— Что ж, начнем-с проводить разъяснительную работу, — сказал загадочный усатый инкогнито, поставил стул возле скамьи спинкой к Крепкину и оседлал его. – Пожалуй, будем по-русски? Вы, наверное, в школе не изучали, или плевались, в то время как вам ненавистная училка двойки в дневнике вырисовывала. Как по мне, так заслуженно. Ну ладно, зачем эти споры… Вы лучше говорите, а я помолчу. Вот только моя милость целиком зависит от того, насколько искренне вы изложите интересующий меня материал. Как легко догадаться, майором назвал я вас не наугад. Кое-что мне о вас известно. Но это «кое-что» я, разумеется, вам не раскрою, чтобы легче было уличить вас во лжи. Резонно? Вот и так думаю. Прошу, все по порядку, по полочкам, с интонацией и расстановкой. Разве что воды поменьше, больше фактов. Ну?

— Что именно хотите знать? Мою биографию? – попытался улыбнуться Крепкин, но от подавленного настроения получилось грустновато.

— Зря вы вздумали со мной шутки шутить. Я ведь могу и рассердиться, — нахмурился усатый и на пару секунд перевел взгляд на связанного Каупера. – Ладно. Как оказались вдруг глубокой ночью посреди леса? Никак на охоту пока лесник спит? Или бессонница мучает?

— Патрулировали, — с натугой выговорил Крепкин, будто «раскаяние» давалось ему чрезвычайно трудно, с учетом непоколебимости чести и хранения верности присяге, но в условиях, когда на карту поставлена жизнь подчиненного бойца. Голова неустанно работала, следовало не просто подобрать убедительную версию, но и как можно более полезную, чтоб после допроса у них не возникало мысли отправить бестолковую обузу за ненадобностью к праотцам…

— Дальше, — еще больше посерьезнел усатый, то ли проглотив услышанное, то ли продолжая свою гнусную проверку.

— Увидели армейский «УАЗ» недалеко от «Орехового», решили проверить. Мы стояли метрах в десяти, я их окликнул, и стали подходить. Но на просьбу предъявить документы получили очередью из автомата. Может, как предупреждение, а может, и в нас целились, но в любом случае, к такому обхождению мы как-то не привыкли и, естественно, пустились вдогонку. Настигли нескоро. Саша, — он мотнул головой в сторону Миченко (они могли знать его имя, а посему следовало употреблять как можно больше известных фактов, не считая, что это какая-то тайна – мало ли на свете Саш?), — попал им в колесо, а так как заехали мы на довольно крутую горку, машину перевернуло. Ну, они погибли, а в живых осталась только девка, которую мы раньше за стеклами не видели, и которую вы пристрелили, — как мог равнодушнее сказал Крепкин. – Сидела на заднем сиденье, вернее, валялась на дверце – автомобиль-то на бочок кидануло. Ну, вытащили. А тут и вы подоспели.

— Красиво, — с оценивающей улыбкой закивал усатый. – А главное – убедительно. Вот если бы я не знал, как обстояло на самом деле, гляди, и поверил бы. Терпение мое не бесконечное, так что соберись с мыслями и валяй истину.

— А смысл, если вы и так все знаете?

— А вдруг не все?

— Какие у нас гарантии, что останемся после этого в живых?

— Да никаких. Вот только разница между быстрой смертью и такой, какую я вам уготовил в случае строптивости, поверьте на слово, чрезвычайно огромна.

— А как же Женевская Конвенция?

— А вы что, военнопленные? – сделал он удивленную гримасу. – Смешно. Сброд уголовников, пошедших против закона и власти, да и только. Когда этот массовый бунт будет подавлен, громкоголосые активисты, придурковатые патриоты миражного царства, поплатятся за свои преступления сполна. Судить их будут за геноцид, пропаганду, развязывание и ведение войны, и не будет у них статуса военнопленных только оттого, что война эта выходит за грань всех международных правил. А когда так происходит, ее починщики обретают общеизвестные во всем мире имена – террористы. А с ними обращаться куда проще, чем с военнопленными. Можно делать с ними шо хоч: терзай на куски, бросай к крокодилам, вари на супец – никто и слова не скажет, только брезгливо отвернется.

— Но Конвенция признает пленными личный состав организованных движений сопротивления, будь оно вне территории государства или внутри, — отпарировал майор.

— Если они соблюдают законы и обычаи войны! – тут же добавил он. – Я их не вижу.

— Не пройдет у вас этот номер, — сузив глаза, ненавистно прошипел Крепкин.

— Это почему же? – наводящей интонацией спросил усатый и засмеялся: — чувствую я, еще немного и вы приметесь меня убеждать о своей принадлежности к Российской Федерации, молотя кулаками в грудь!

У Крепкина впервые по-настоящему екнуло сердце и забилось в быстром темпе. Это что же получается, они и это знают? Проверка отпадает сразу – нельзя так угадать с первой попытки. Им ведь и речь южно-украинскую ставили на подготовке, характерную для говорящих на русском крымчан. Форма и оружие, хоть и не отличающаяся особо от российской, тоже выдана здесь. Рожи даже слегка загорелые. Нет, тут придраться решительно не к чему. Остается допустить думку о неких предателях и информаторах в собственных рядах либо в самом начальстве, что не на шутку осложняет поставленную задачу по захвату документов, а то и вовсе ставит философский вопрос «а зачем?». Но только не в нашем случае. Перед спецназом всегда стоит задача выполнить миссию во что бы то ни стало, руководствуясь самыми свежими приказаниями начальства из первых уст…

— В любом случае определить наш статус может только суд, а не вы.

— Если вы солдаты противоборствующей державы, — с профессиональной вежливостью пояснил усатый. – А Россия готова признать себя конфликтной стороной? Вижу уныние в глазах. То-то и оно… Ладно, ребят, коль жить вам осталось недолго, открою свой секрет осведомленности. – Он понизил тон, словно кто-то мог услышать его намеренные откровения. – На известной вам базе у нас свой человек. Не из начальников, конечно, но и не из обслуживающего персонала. Я считаю, возлагать большие надежды нужно не на больших людей, а на маленьких, которые стремятся стать большими. Сколько раз убеждался. Вы его даже видели и говорили с ним. Ничего не вспоминается? Это он вас встретил в аэропорту и, приставив двух солдатиков, посадил в вертолет. По приказанию генерала Карпова, естественно, но с обязательным уведомлением нашего командования. Жаль, вы там, как истые профи, ни о чем не переговаривались. Но и так ясно, что прилетели вы за тысячу километров не чаи гонять и бублики грызть с командующим повстанческой армии. К сожалению, прослушать разговор в штабе так и не удалось, – у генерала там каждый сантиметр стенки напичкан «антижучками», и проверки на отсутствие микрофонов ведутся по несколько раз на день. Но теперь-то я узнаю это от вас, — самоуверенно сказал усатый с нахальной ухмылкой.

Крепкин мысленно обматерил встретившего их аборигена и тут же прикинул: «Видел он только его и полковника, и сообщил лишь о двух пассажирах, явно толком не описав внешность. Так что эти наверняка и не догадываются о существовании остальных десантников, а Миченко, видать, держат за Ульянова…»

— Думаешь, расколемся? – спросил Крепкин.

— А у вас есть выбор?

— Ну, вы же сами два варианта предложили…

— Мучительная смерть? Можно, конечно, приступить к ней прямо сейчас, но, боюсь, с имеющимися инструментами и моей бурной фантазией надолго вас не хватит. Не были б вы тренированными волками, я б сказал, что язык развяжется на первых же секундах экзекуции, но в вашем случае – минут через десять. Так стоит ли уродовать перед смертью ваши милые личики или же посвящать в евнухи? Говорят, кем ты был при жизни, тем и останешься в загробном мире.

— А если мы пожелаем умереть с достоинством и чистой совестью перед Родиной?

— Перед чьей Родиной? – хмыкнул усатый. – О суверенности и целостности России ли идет речь, о которой вы в сердцах так любо отзываетесь? Или вас волнуют какие-то там интересы зажравшихся капиталистов, отбирающих чужую землю, чтобы получать обреченные на вечный простой миллионы? На эти деньги не построят школы, не возведут соборы, и не возместят моральный ущерб за сегодняшнюю ночь, когда вы, рискуя здоровьем, добывали для них эту землю.

«Какую землю? – передернуло Крепкина. – Нет, не может он знать о Змеином острове, коль не ведает, о чем речь шла в штабе, когда они сами в первый раз услышали о его существовании. Значит, имеет ввиду Крым в целом. Не для кого не секрет, что полуостров стал желанной добычей для всех его соседей без исключения».

— Я ничего не скажу, пока не встречусь с вашим начальством.

— Да ни фига оно вам сдалось? Тыкнут пальцем пару раз: этого расстрелять, этого повесить. Сами не знаете, что ли?

— А не боишься, что тебя самого расстреляют и повесят за то, что не дал возможности главному самому поиметь удовольствие допросить загадочных разведчиков и решить их судьбу?

На лице усатого обрисовалась задумчивость. Явно переваривал такой вариант, ранее не имевший времени посетить обрамленную заботами голову. Но в то же время и посматривал на полку с инструментами, одновременно обдумывая, видно, каким бы приспособлением отрезать Крепкину язычок. И, кажется, он с трудом поборол горделивость и в первый раз позволил себе согласиться с пленным:

— Я так и сделаю. В понедельник поедем в штаб. Но особых надежд не питайте – от смерти вам не уйти. Вы ее просто отложили на пару дней.

Снова нацепили мешки. Старлея подняли с адского стола, чуть было не ставшего ему убиенным, а затем и вывели из гаража. Провели метров двадцать, что-то с шорохом оттащили, какую-то доску, со старанием пнули подошвой ноги в спину, опять-таки, отметил Крепкин, пренебрегая Женевской Конвенцией «Об обращении с военнопленными». Земля ушла из-под ног и вернулась только через пару секунд лету. В коленях завыла невыносимая боль, он упал на спину, первым желанием было схватиться за ноги, но запястья по-прежнему сковывала туго натянутая веревка. Зато мешков уже не имелось.

— Приятной ночи! – крикнули сверху и, зловеще захохотав, устроили темную, накрыв лаз скованными досками.

Рядом тихо постанывал Миченко. В сыром и холодном помещении остро чувствовался запах картошки с землей, но уже не от мешковины. Подождав, пока глаза адаптируются, осмотрел пространство. Яма была не строительная, а просто выкопанная как попало, не круглая, и не квадратная. Справа, у стеночки, чуть заметно выделялись темно-коричневые округлости клубней картофеля, старого и проросшего. Небольшая грудка, килограмма на три. В принципе, если питаться им экономно, можно и на неделю растянуть. А так и стоило, не верить же беспамятно усатому насчет понедельника…

Крепкин старательно извернулся, как учили, и за пять секунд связанные руки оказались впереди. А там и вовсе освободился от веревки, правда, немного разодрав кисти. Хотел было помочь Миченко, но тот и сам умудрился справиться. Что ж, ничего удивительного, у разведки просто обязан быть учебный курс по побегу из плена.

Он поднял глаза вверх, но кроме черной пустоты ничего не узрел. Выход был на высоте метра в четыре, не меньше. Без лестницы тут не обойтись. От отчаяния он плюхнулся на задницу, но когда потянуло влажной прохладой, вновь подскочил, побеспокоившись не подхватить геморрой в придачу ко всем обрушившимся, как потолок на голову, напастям…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

СПАСЕНИЕ БРАВЫХ ОФИЦЕРОВ

Самые что ни на есть обыкновенные сарайчики можно было бы принять за курятники, конюшни, свинарни или сенохранилища, но ни в коем случае не за военный объект, не знай они этого наверняка. Найти его было не сложно, дорога и впрямь вела сюда только одна, они ушли с ней врозь всего-то на двести-триста метров, когда поняли, что это одна из тех замаскированных баз, обведенных черным фломастером на выученной назубок карте.

В зеленом свете армейского ночного бинокля с довольно приличным увеличением домики выглядели простодушно и мирно, ничто не вызывало подозрений – стоят себе посреди небольшого поля в окружении леса, как неприкосновенная собственность чистокровного крестьянина, покинувшего суетливый мир ради уединенного тихого местечка вроде этого, чтобы разводить всяческую живность.

Однако даже такой внушительной маскировкой можно «наколоть» разве что начинающих дилетантов. Ну, кто поверит, что можно вести сельское хозяйство на поросшем бурьяном поле или заниматься животноводством, когда животных наверняка и не имеется вовсе?.. В окнах свет не горит, поблизости не видать часовых, но это еще не значит, что их нет. И камеры слежения размером с палец могут находиться как на заборе и зданиях, так и на любом деревце, каковых тут хватает.

Тихий шелест листвы от прохладного ветерка, впервые за полтора часа посетившего их надежное укрытие из больших кустов неизвестного сорта, стал долгожданным спасением от жаркой июльской ночи и назойливых голодных комаров.

Звонкий шлепок раздался неожиданно, сразу за тем, как кто-то нестерпимо и резко набрал воздуха сквозь зубы, — Волев, не поворачивая головы, скорчил страшную рожу, зло прошептал истребителю насекомых:

— Глаз на задницу натяну!

Вновь воцарилась полнейшая тишина. Даже сверчки вокруг замолчали, наверняка приняв предупреждение и на свой счет. Волев приложил к глазам бинокль, повторно осмотрел территорию с выжидательной медлительностью. Никто так и не засветился ни в окнах, ни на открытой территории вокруг «сарайчиков». Эх, жалко не было при себе такого полезного приборчика, способного за толстыми бетонными стенами находить человеческие фигуры и много еще чего интересного. Волев такие изобретения видел, к сожалению, только на экскурсиях по секретному «музею» современной техники.

Он посмотрел на часы – просидели в засаде добрых полтора часа, пора было и выводы кое-какие делать. Получалось, что никто о нападении особо не беспокоился, а точнее – вовсе наплевательски относился к возможной атаке. А это наводило на кое-какие мысли. Или в одном из домиков застыл перед экранами мониторов глазастый парнишка, или же у них тут надежная сигнализация, земля напичкана минами, а вон та колючая проволока, ко всему прочему, умеет больно биться током.

Легонькой сухой веточкой Ястреб швырнул по забору и, не подметив никаких признаков разряда электричества, двумя скупыми жестами распорядился им заняться. Гриф ползком приблизился к сетке, с помощью специальных ножен, выдерживающих напряжение до четырехсот вольт, – на случай, если переменный ток все же течет по сетке забора, – профессионально отработанными манипуляциями перекусил проволоку в нескольких местах, и пригласительным взмахом руки продемонстрировал едва заметное издалека отверстие. Трое по одному переползли на вражескую территорию, за ними замыкающим протиснулся Гриф.

Конечно, достичь домика перебежками было бы намного быстрее, чем ползти, но если у них и впрямь незаметные лилипутские камеры слежения на заборе, далеко пробежать не получиться. Придется открывать огонь, наводить шум и беспорядок. То, что основная часть охраны выбежит как стая тараканов на упавшее со стола печенье, — безусловно, положительный эффект. При этом появится возможность уложить всех и вся прямо с этого места, даже не затрудняя себя подняться с земли, а там спокойно зайти в домик, как к себе домой. Но, опять-таки, это наведет нежелательного шума, кто-нибудь обязательно ринется выходить на связь. Да и в близлежащих деревнях, услышав, могут не поверить, что кто-то балуется петардами в летний сезон или на всю громкость режется в «Counter-Strike».

Так что ползком от деревца к кустику, от кустика – к баракам, замаскированным под сарайчик, а там и к главному штабу в облике мирного жилища с покатой крышей из шифера и со стройной кирпичной трубой. Из нее волнистой струйкой поднимался к небу серый дым, казавшийся в темноте совсем светлым, – примечательно, что в жаркую летнюю ночь кто-то додумался отапливать дом. А может, это Крепкину и Миченко уже пятки раскаленными орудиями пыток прижигают? Следует поторопиться…

Но осторожно. Вот и «ночной сторож», наполеоновским взором хозяина окрестных земель всматривающийся вдаль. До сего момента он не был виден из-за сарая. Ну, ничего, не конец света. Главное – соблюдать тишину. Ага, надоело стоять пнем, решил пройтись…

Слившись в одно целое с кустом крапивы (выбирать, увы, не пришлось), Громовержец пропустил солдатика, выждал момент и, поднявшись, сделал несколько бесшумных шагов, будто бы и не касаясь земли. Находясь от него в трех метрах, Волев видел, как в темноте блеснуло лезвие от лунной дорожки, но не услышал ни малейшего звука. Громовержец придержал падающее тело с автоматом, аккуратно уложил в траву и, не размениваясь на сентиментальности, вместе с Раниным приблизился к сараю, в каких обычно обитают не менее дюжины солдат. Заглянул в темное окно в закрепленном на голове бинокле ночного видения и кроме лежащих по койкам нескольких представителей вражеского контингента более никого не узрел. Слегка приоткрыв дверцу барака, Летучий Голландец рывком бросил внутрь шашку с газом, вновь плотно закрыл и, воткнув валявшееся рядом бревно в качестве засова, отошел на пару шагов назад с «бесшумкой» наготове. Но никто так и не бросился к двери, не стал тарабанить и молить, чтоб выпустили на свежий воздух. Спят, ребятки. А теперь впадут в еще более глубокий сон и надолго.

После осмотра всех мало-мальски важных объектов на территории «фермы» пора было заняться и основным гумном. Травить своих газом не очень красиво, так что ничего не оставалось, как использовать второй и последний вариант – брать похитителей штурмом.

Окружив здание, все четверо приготовились к проникновению, ожидая команды Ястреба. Все ходы были продуманы заранее, а посему и не было нужды сейчас запрягать мозг и вырисовывать стратегию – даже, мягко говоря, было бы пустой потерей драгоценного времени, от которого зависит очень многое, когда операция уже начата. Поэтому, ни секунды не медля, Волев резвым взмахом руки дал добро на штурм. Тишина вдруг вошла в историю о спокойной июльской ночи, зазвенело стекло сразу с двух сторон единовременно – это Ранин с Богатыревым ураганом влетели в дом через окна. В тот же миг распахнулась дверь и Волев, кувыркнувшись через себя для ухода от возможного выстрела, принял стойку на согнутых в коленях ногах, держа в поле зрения всю представшую взору комнату, а следом, прикрывая, вбежал Гриф.

Как и планировалось застать противника врасплох, три субъекта, все еще находясь под действием шока от столь неожиданного и эффектного появления «ночных демонов», а также под прицелом их взведенных автоматов, замерли на месте, словно притворяясь восковыми фигурами в качестве декораций к интерьеру. У первого, что стоял в проеме двери в соседнюю комнату с выключенным светом, Волев мгновенно выбил из рук огромный штык-нож, подсек и повалил на пол. Между делом заглянул во вторую комнату – никого. Остальные двое с первого взгляда опасности не представляли. Один сидел на диване с кружкой кофе, тонкая струйка текла на брюки, поднимался пар, но лицо не изменилось в ощущении боли, по-прежнему оставаясь удивленно-напряженным. Второй застыл в кресле с открытым на развороте «Плэйбоем», только взгляд перескочил с бумажной обнаженной девицы на вооруженных мужиков в камуфляже и наяву.

Прижатый лицом к линолеуму, бывший хозяин холодного оружия, этакий усатый «рыжик», не вытерпел затянувшейся немой сцены и первым подал голос:

— Мужики, в чем дело, а? – с невинным и светящимся желанием внести ясность лицом вежливо поинтересовался он. – Вы нас явно с кем-то спутали! Мы не бандиты и уж тем более не террористы. Объясните хотя бы, что вам надо. Если денег, у нас их нет, драгоценностей – тоже. И никакой там секретной информацией не владеем. Все, что имеется – старый телек, магнитола, две коровы. Но вы, ребят, на мелких воришек не похожи, солидные такие. Я уж не знаю, объясните необразованному селянину, зачем вам врываться к мирным людям с автоматами и припечатывать к полу?

— Хватит заливать! – хмыкнул Волев, терпеливо выслушав его оправдания, достаточно мастерские для выдуманного на ходу изречения. Подняв голову, окинул повелительным взглядом Ранина и Богатырева: — прочешите дом. Чует мое сердце, они тут не одни. Ох, не одни!

— О ком вы говорите? – правдоподобно изумился прижатый к полу и, несмотря на свое неудобное положение, оказавшийся самым разговорчивым. – Нас всего трое. Это мой дом, а это – мои братья!

— А я твоя бабушка! – злодейски ухмыльнулся Волев. – Не находишь сходства? У меня нет ни времени, ни желания с тобой спорить и что-либо доказывать. Когда вернутся мои люди, мы тотчас покинем вашу славную обитель, и занимайтесь тут чем вздумается – хоть любовью.

По-прежнему держа руки пленника за спиной, он осмотрел двух других, находившихся, впрочем, в прежнем положении, разве что у сидевшего с кружкой в руках кофе закончилось – перестало литься на брюки. Обоим, как и этому, было лет по тридцать максимум. Здоровые парнишки, как раз годящиеся для кадровой службы в армии. Одеты они были, правда, в штатское, но это ни о чем не говорит.

Бах! Наверху, куда отправились Летучий Голландец и Громовержец, раздался выстрел. Потом кто-то свалился на пол, жалобно закричал от боли. Все с изумленными лицами уставились в потолок. Происходящее вследствие полнейшей неизвестности пока не радовало ни гостей, ни хозяев. Каждый застыл в ожидании с надеждой на лучшее…

Ага, вот и наши.

— Никого нет, — отрапортовал Ранин, спустившись по деревянным ступенькам со второго этажа. – Кроме этого…

За ним в комнату вошел Богатырев, ведя перед собой очередного пленника.

— Еще один деревенский парубок, — оскалился он, выпустив его и подтолкнув в спину так, что тот рухнул на пол, как палено. – Прятался за шкафом. Пульнул по мне, сволочь, из «Токарева». Благо, успел увернуться.

— Ну, и кто ж этот сиротинушка? – с натянутой усмешкой спросил Волев у болтуна, приподняв брови и надавив коленом в спину посильнее. – Никак твой блудный третий брат?

— Может, хватит мне руки выкручивать и позвоночник ломать? Отпустите! – громогласно потребовал усатый в тщетных попытках высвободиться, с таким видом, будто на забастовке рабочих декларировал о своих социальных правах.

— Не раньше, чем ты расскажешь нам, где пленники.

— Кто? – вновь сделал он изумленную гримасу и в тот же миг схлопотал кулаком по челюсти.

— Объясняю популярно, для умственно отсталых, — почти по слогам произнес Волев. – два человека мужской стати в пятнистых камуфляжах, которых вы взяли этой ночью и уволокли в дебри леса в направлении этой вашей фермочки, если можно ее так обозвать. – Станешь отрицать?

— А то! Не были мы ни в каком лесу этой ночью! Сидели тут спокойно, кофе пили, журнальчики почитывали…

— Ножичками баловались…

— А вам-то что?

— Не виляй, мудила! Где они? Все равно рано или поздно найдем – с вашей помощью или без. Если сами, то вы потенциальные покойнички. А заговорите, – может, в живых и оставим.

— Да? А какие гарантии? – неблагодарно фыркнул он.

— Ага, вот разговор уже и по существу пошел. Гарантий я вам, уж прости, не могу дать. Будут выглядеть пустыми словами, если пообещаю горы золота и время для эмиграции за рубеж, тебе не кажется? Но, тем не менее, шанс кое-какой вырисовывается. На твоем месте любой, кто хоть немного хочет жить, не раздумывая, хватался бы и за треть процента возможности остаться в живых. Призадумайся, пошевели головушкой.

— Не получается, когда мозги в пол вдавливают. Дай подняться.

Волев на пару секунд застыл в раздумье. За одеждой, у живота, мог покоиться пистолет или еще что-то – сразу не проверил. Отвлекающим неуклюжим вставанием легко можно его извлечь и, пользуясь внезапностью, успеть уложить одного, а то и двух, уклонясь от линии огня, нанеся пару смертоносных ударов конечностями ему и рядом стоящему Грифу. А впрочем, рисковать он вряд ли станет против четырех стволов, великолепно осознавая, что находится под бдительным присмотром. Да и все они далеко не спецназ, в жизни не видавшие изощренных приемчиков ближнего боя.

Волев разжал руки, убрал ногу и выпрямился. Усатый медленно поднялся, потирая запястья, Волеву хватило мимолетного взгляда, чтобы убедиться в отсутствии под свитером какого-либо постороннего предмета. Подошел к сотоварищу и, посматривая на Волева, без резких движений – видимо, осознал, наконец, что болтается на тонюсеньком волоске от смерти, – присел на диван.

— Можно я закурю?

— Ради бога, — хмыкнул Волев. – Если надеешься умереть от рака, выкури хоть пачку. Но я с железным другом все равно настигну тебя раньше, так и знай.

— Отчего такая неприязнь? – спросил усатый, глубоко затянувшись, будто и впрямь лелеял надежды на скоропостижный конец от руки табачных компаний. – Убежденный националист?

— Промахнулся. Обыкновенное вражеское отношение, определяемое правилами войны, — сердито ответил Волев. – Где пленные?

— В сарае, возле леса, — подумав, сказал он.

— В сарае?.. – подняв брови, переспросил Волев с выжидательным взглядом.

«Ну да, конечно! — подумал он, — ничего лучше не придумаешь, чтобы избавиться от них, как натравить на роту своих солдафонов. Вот только спящих солдафонов. Но этот лох-то ничего об этом не знает. Раз не почуял шума с улицы, значит, решил, что гости обошли сарайчик стороной, и скорее всего не подозревают никакой подставы. Тем лучше. Пущай пока воображает, будто перевес на их стороне».

— Пошли, — сказал Волев, и оглянулся на Кизилова, назвал другим именем: — выходи, Вась. А вы караульте этих. Может, пригодятся еще.

Антон, то есть Вася по экспромту конспирации, вышел первым на улицу, осмотрелся вокруг. Сеновал, сортир, длинный домик с покатой крышей и пустой гараж, способный уместить средний грузовичок вроде ГАЗ-53, но приспособленный под мастерскую – все, что они не так давно отметили своим присутствием. Вопросительно оглянулся на усатого, будто не знает, какой сарай.

— Прямо, — ткнул он пальцем в барак.

Гриф безбоязненно зашагал первым, потом пленник, а за ним – уткнувший ему в спину дуло автомата Ястреб. Из головы не уходила уверенность, с какой допрашиваемый произнес место. А если не врет? Если именно в бараках они их и примостили, а Ранин, шустро оглядев помещение через окно и напустив газу, просто их не заметил? И как после такой оплошности можно величать себя профессионалами?.. Как это ни парадоксально, но в этот глупейший момент душевного замешательства ужасно хотелось верить в ложь…

Волев ждал какого-нибудь условного сигнала – должен же как-то усатый предупредить своих об опасности. Условный стук в дверь? Или что-то еще?..

Похоже, до стука не дойдет: товарищ заметил не существовавший ранее засов на двери, приоткрыл рот от изумления, глянул через плечо на своего надзирателя.

— Спят твои ребятки, даже крепче, чем ты думаешь, — самодовольно осклабился Волев.

— Откроете? – дрожащим, неуверенным тоном спросил он.

— А зачем? – недоуменно пожал плечами Ястреб, испытывая и его, и в какой-то степени самого себя, будучи ни в чем неуверенным в такой вот пикантной ситуации. – Наших товарищей там нет. Ты, наверное, перепутал домик?

На лице усатого возникла непонятная гримаса – смесь страха с удивлением, но Ястреб разобрал в отображавшем сейчас разнообразнейшие чувства взгляде явное разочарование неопытного грабителя, пойманного еще до взятия банка. Обманул. И еще больше запутал следствие.

— Так где же они? – напористо спросил Волев, оттянув воротник усатого. – Это будет мой последний вопрос.

— В яме, в яме! – с ощутимым натуральным волнением затараторил он.

— Показывай!

Зайдя за угол барака, Волев осветил лучом фонарика землю в том месте, куда ткнул пальцем усатый. Заблестело металлическое колечко. Наклонившись, тот оттащил деревянный люк, с сухой земли поднялось облако пыли. Перед глазами предстал темный проем диаметром в полтора метра в центре грубо оттесанных досок. Он запустил луч света в темноту и удачно попал им прямо в лицо Миченко, скорчившееся от ленивого недовольства, а там нашел и командира. И только теперь позволил себе расслабиться, мысленно вздохнув и удовлетворенно улыбнувшись.

Отряхнув камуфляж от грязи, Крепкин первым делом, одарив «Рыжика» зловещим взглядом из-подо лба, кончики пальцев разогнутой кисти вонзил ему в шею чуть ниже кадыка. Усатый упал навзничь, схватился руками за горло, ужасно захрипел, как монстр из фильма ужасов, но сознание не потерял, на что, собственно, разумный мститель и рассчитывал. Опустившись на одно колено, схватил его за шиворот.

— Ну, гнида, теперь ты откровенничай, а то могу пустить в ход твои собственные изобретения в гараже.

В ответ послышались невразумительные реплики сквозь тот же хрип. Но в интонации явно прослеживалось неудержимое желание сотрудничать в любой предложенной сфере жития, лишь бы по гуманным правилам дипломатии.

— Кто еще знает о нас?

— Никто, — заверяющим тоном сказал он, откашливаясь. – Никто, клянусь!

— Куда нас в понедельник собрался везти, в какой штаб?

— На юго-запад, двадцать четыре километра отсюда, если по прямой…

— Та-ак…

Все ясно. Это их цель. Значит, об этом никто не знает. Облегчение сразу накатило такое, словно смирительную рубашку сняли. Крепкин вытащил из кобуры Волева пистолет и, без всяких эмоций посмотрев на остолбеневшее лицо допрошенного как на выжатый лимон, приложил дуло к его груди над самым сердцем и выстрелил без капли сомнения. Выпрямившись в полный рост, через плечо надел протянутый Кизиловым автомат и привычно отдал приказ:

— Все сжечь.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

«Мы ходили под богом – под богом войны,

Артиллерия нас накрывала,

Но смертельная пуля нашла со спины

И изменою в сердце застряла… »

ГЛАВА ПЕРВАЯ

НЕ ФАКТ

Когда оранжевое огненное зарево, охватившее всю территорию базы благодаря разлитому по всему периметру бензину, полностью растворилось за пышными зелеными деревьями, майор поднял полусогнутую в локте руку, и шестерка остановилась. Пробежав трусцой добрых восемь километров, только теперь они позволили себе оглянуться. Начинало светать, и ни яркого света пламени, ни дыма в свинцово-фиолетовом небе, как они не вглядывались, узреть так и не сумели.

Вскоре лес начал редеть, а там и открылась взору знакомая полянка с деревянной избушкой. Борщев, зорко бдевший у крыльца с покоившейся на сгибе руки «снайперкой», заметил их еще раньше, чем они его. Что, собственно, и не удивительно – как тихо не подкрадывайся, все одно обратившийся в слух хорошо обученный спецназовец, слившийся в одно целое с флорой и фауной, учует любые посторонние звуки, и будет готов застать врага врасплох самой встречей…

Он направил винтовку в их сторону, старательно всмотрелся в оптический прицел, а, узнав, сразу же спрыгнул с парапета и поторопился к ним.

— Все в порядке? — спросил Крепкин и, получив в ответ утвердительный кивок, на вопросительно-любопытный взгляд добавил: — аналогично.

Деловито промаршировав к домику в полном партизанском молчании, они остановились у двери, и Борщев паролевой комбинацией громко постучался. Открыл Русый и тут же отпрянул от двери, галантно пропуская всех внутрь. Волев наметанным взглядом подметил, что амбиций у товарища поубавилось, вроде как жалел о том, что вчера раскомандовался и остался сидеть красной девицей под окном. И, конечно же, чувствовал определенную вину перед Крепкиным и Миченко…

Перейдя из прихожей в зал (совмещенный со спальней), увидел сидящую на кровати Марию, а рядом – новоиспеченного телохранителя, предосторожности ради державшего автомат дулом к входу. Увидев своих, Стоянов еще немного помедлил, напружено играя бровями, и лишь секунды через три опустил трещотку. Сразу видно – втрескался, готов глотку порвать родному командиру, возжелай тот чем-то обидеть принцессу.

«А ты, я смотрю, еще тут?», — хотел было возмутиться Волев, но не стал накалять обстановку и сказал как бы между делом:

— О, а я думал, вы уже нас покинули…

— Да куда ж я ночью-то, — непринужденно ответила Маша. – С вами безопаснее…

И с искренней благодарностью и кокетством улыбнулась Стоянову. Вот только за что? Интересно, чем они тут занимались в их отсутствие…

— Хм… Ну, я думаю командир позволит лейтенанту провести юную леди до более-менее цивилизованных мест?

Командир сперва потупился, определенно не одобряя вопиющую децентрализацию в рядах, но, будучи окрыленным благополучным спасением и обязанный им Волеву, с легкостью решил доверить ему организационное руководство.

— Валяйте, — одобряюще отмахнулся он.

Подхватив Машину сумку (хоть упаковала заранее), Стоянов направился вместе с ней в прихожую.

— Чтоб через сорок минут был здесь как штык! – прикрикнул Волев ему вслед, не веря сам себе, что отпустил члена команды по посторонним делам, хоть и общественно полезным. И не изверг, чтоб гнать девчонку одну через лес, да и не Уполномоченный по правам человека, чтоб предоставлять ей личную охрану. Но что сделано, то сделано. Можно и не сомневаться, что в назначенное время, секунда в секунду, этот фрукт будет уже у двери.

— Ну что, народ, дергать нам надо отсюда как можно быстрее, — сказал Крепкин, обращаясь главным образом к Русому и Борщеву. – Слегка мы отошли от плана и подорвали лишнюю базу. А посему, пока не взревела вражеская сирена тревоги, нам следует добраться до цели и изъять необходимые документы. У нас есть немного времени, поскольку, первое, что должно прийти в голову прибывшим на тлеющий военный объект солдатам – это естественный пожар. Ранин поработал с их миниатюрной электростанцией и оставил явные следы замыкания. Вот только сдается мне, они параллельно станут прорабатывать и версию поджога. Не стоит недооценивать противника. Кроме того, у нас… точнее, у генерала Карпова, обнаружился предатель, сливающий информацию украинцам. Схватившие нас офицеры вражеской армии знали об этом, и неизвестно, кто знает еще. Конечно, он божился, что один такой осведомленный, но мне отчего-то чудится как раз противоположное. Может, я просто параноик, но просчет всех вариантов не раз спасал мне жизнь.

— Товарищ майор, — осторожно обратился Русый. – Мне как-то неловко об этом говорить…

— Неловко бывает монашке примерять нижнее белье на рынке, — с напущенной серьезностью подметил Крепкин. – В чем дело?

— Очевидно, операцию придется сворачивать, — набравшись духом, сказал Русый. – Нет больше смысла сотрудничать с Блоком Сопротивления, так как его уже нет.

— То есть как, нет? – переспросил Крепкин, не сразу осознав всю серьезность услышанного.

— Пока вас не было, мы тут новости по телевизору смотрели. Так вот, дикторша взахлеб тарахтела об окончании военного конфликта на полуострове, а комментировавшие ее слова чиновники бурно разливались красноречивыми словцами об отрицательных и положительных моментах сего масштабного события. Одни гордо заверяли, что с вооруженной подпольной организацией террористов покончено, другие готовы были залить слезами объектив, печально сообщая о рухнувшей надежде на восстановление справедливости в Крыму и на обретение независимой республики. А министр иностранных дел Российской Федерации на встрече с президентом Украины громогласно заявил, что посягать на суверенную территорию своего собрата Россия никогда не станет. И подписали там какое-то соглашение о мире и сотрудничестве. Вот такие дела.

Ничуть не удивившись, Крепкин сочувственно пожал губами и спросил:

— Так почему нам надо прекращать миссию, что-то я не понял?

— Ну как же, командир…

— Была шифровка из центра?

— Нет.

— Тогда если не было приказа на отбой, все остается по-прежнему.

— Но, может, стоит запросить новые инструкции в связи с такой обстановкой?

— Во-первых, нам категорически запрещено выходить на связь. Во-вторых, они там понятия не имеют, что у нас есть такое баловство, как телевизор, а поэтому, будь что неладное, предупредили бы об изменениях. Мы не кассу грабить идем, цель у нас серьезная, и не будь более необходимости в получении документов, за которыми нас послали, штаб вышел бы на связь, о чем заранее конкретно и договаривались. Касаемо телерепортажа, я ни на грамм не сомневаюсь, что это обыкновенная «утка». И не считаю необходимым выходить на связь и подвергать тем самым нашу миссию огласке. Сигнал ведь не трудно перехватить, как вы прекрасно понимаете. Хотите, чтоб его запеленговали? Я тоже не хочу. Есть еще вопросы?

Русый помотал головой. Остальные просто молчали. Нельзя было не согласиться с Крепкиным, что нарушать субординацию в данных условиях особенно опасно. Кроме того, в операции в первую очередь заинтересовано начальство, и если уж министр иностранных дел сказал чистую правду, то, опять-таки, с ними непременно бы связались, но уже для того, чтобы скомандовать отбой. Ведь иначе «своему собрату» будет нанесен неописуемый урон по обороне страны, когда ценнейшая военная информация перестанет быть государственной тайной. Или как раз этого Россия и хочет, но кто ж об этом говорит по телевизору? И как сказал полковник Ульянов, решила сыграть на два фронта. А черт их поймет, этих политиков с их увертливой дипломатией! Лучше заниматься своим делом, выполняя приказы, чем лезть в эту ядреную кашу, где полно вероломства, корыстолюбия, лукавства и злой лести исподлобья.

Крепкин и сам понимал, могло произойти всякое, и что война продолжается – не факт, а лишь их собственное предположение. Восстание могли подавить самыми законными способами, списав все на уголовно наказуемые вооруженные нападения на представителей власти, уничтожение государственного собственности, публичные призывы к войне мирных граждан и так далее. Привлечь к ответственности всех организаторов подпольного движения – и дело в шляпе. Остальные, каким-то боком причастные к организации, сами разбегутся по углам. Но как прикажете действовать, если был конкретный приказ выполнять миссию, и ни под каким предлогом не запрашивать штаб до ее окончания? «Мы сами с вами свяжемся в случае непредвиденных обстоятельств» — всплыл в памяти четкий и ясный голос полковника. Значит, конфликт еще в разгаре. Да и не верится, что все могло закончиться так просто в какой-то миг после чьего-то щелчка пальцем, учитывая серьезность поставленных на карту претензий одних к другим, и серьезность самих противоборствующих сторон, когда тех же повстанцев поддерживает республиканский парламент и, по крайней мере, некоторые российские партии. Так что будем держать эфир включенным и ждать…

— Ну что, соколы мои ясные, поспать нам надо пару часиков, а то не доскачем до заветной нам точки! – на гусарский манер прямо-таки пропел Крепкин. – Как я уже сказал, небольшое преимущество во времени у нас есть, пока враг не очнулся.

Они уже лежали на матрацах, покиданных на пол, чтобы никто с завистью не косился на одну-единственную кровать и не раскидной диван, когда старый трухлявый пол предательски проскрипел от чьих-то шагов.

— Ромэо… — сонно пробурчал Кизилов. – Ну что, отжарил хоть?

— Пошел на хрен, — беззлобно отозвался Стоянов и примостился у стеночки.

— Ох, втюрился ты, говоря на старом наречии, — прошептал Русый. – Но любовь скоротечная моя ни к чему приличному не привела? А? Что молчишь, Кибальчиш? Ага, типа спит… Точно, так и было!

ГЛАВА ВТОРАЯ

СНОВА В ПУТЬ

Слепящие лучики поднявшегося над лесом солнечного полукруга проникали через стекла окон и приятно согревали лицо. С другой стороны, настолько не хотелось его видеть, что душа, казалось, вот-вот взревет в категоричном протесте, что надо вставать и снова двигаться в путь. Широко и смачно зевая, Крепкин протер кулаками глаза и через силу поднялся с матраца, оттянул рукав и посмотрел на время. Ну, за два с половиной часа, конечно, толком не выспишься, но их добротно тренировали восстанавливать силы и за более короткий временной промежуток. Он встал на ноги, размял плечи, старательно потянулся. Пнул ногой рядом сопящего Русого, тот недовольно пробурчал, но, сделав над собой должное усилие, поднялся без истерики. Остальные не в пример лучше продемонстрировали вышколенную дисциплинированность, подорвались как после кошмара, на автомате принялись складывать несуществующую постель на раскиданных на полу матрацах, потом опомнились и просто притулили их к стеночке, где они и стояли.

Крепкин вышел на улицу, набрал в легкие чистый горный воздух с утренней свежестью и лесным ароматом, спокойно осмотрелся. Врагов в поле зрения не наблюдалось, вражеские вертолеты не наворачивали крутые виражи над домом, как однажды в Чечне, и со стороны леса никто не палил по окнам из захлебывающегося пулемета. Так просыпаться неимоверно приятно, в спокойствии и полной идиллии, когда птички поют и прохладный ветерок, не навевающий никакого беспокойства, освежает и бодрит.

Предаваться наслаждению такого редчайшего благолепия, как это ни печально, времени не было, итак на сон потратили больше, чем нужно. Крепкин никогда не позволял себе делать работу на фуфу, а поэтому и сейчас спешил не подвести ни самого себя, ни Ульянова, который к операции их подготовил основательно (если не учитывать полнейшего неведения о политической ситуации в Крыму, но это не его вина). В остальном же следует отдать ему должное: и физически натаскал заплывших жиром спецназовцев, не имевших на тот момент ни боевых, ни каких-либо иных заданий, особенно Крепкина, засидевшегося в штабистах, и информационно подковал на совесть касаемо географии и всего остального. В общем, молодец полковник! Хотя не стоит особо воскурять фимиам, пусть и в отношении благосклонного начальства, всегда идущего на встречу.

Поторопив команду, Крепкин решил побыстрячку закурить, и полез в карман. Однако пачка оказалась пуста. Мысленно выругавшись, злостно свернул ее в клочок и хотел было швырнуть с крыльца, но вовремя опомнился и вновь засунул в карман. Не потому, что был «зеленым» активистом за чистоту окружающей среды, а просто не мог легкомысленно оставить врагам даже намек на возможный след. Конечно, вряд ли кто додумается в полевых условиях проводить дактилоскопическую экспертизу, но если об их существовании все-таки знает кто-то еще, для перехвата столь опасных диверсантов будут не то что отпечатки пальцев с пачки сигарет снимать – пылинки с обуви искать кинутся.

И они вышли в путь. Начав с той грунтовой дороги, что вела на уже несуществующую базу, километра через два свернули в юго-западном направлении. Вновь пошли чащобы, подъемы и спуски, узенькие речушки и прозрачные водоемы в скалистых впадинах. Птицы беззаботно разливались самыми изощренными мелодиями, порхали над самой головой, не видя в человеке никакой опасности, ибо не зная, на что он способен. Красивые, разноцветные, как попугаи, никогда прежде ими не виданные. Да и откуда? Здесь природа ни капельки не напоминала российские просторы со стройными березками и отражающими синеву неба прудами и озерами на безупречных равнинах и зеленых склонах гор. Здесь все было по-другому. Растущие из темноты прощелин извилистые стволы диких сосен, прикрывающих скалистые утесы, лысые вершины высоких холмов, величественные горы, возвышающиеся над бесконечным зеленым морем леса, макушки деревьев, словно волны покачивающиеся на нем от потоков теплого южного ветра. Экзотическая, ни на что не похожая лепота…

Вновь открытый простор замаячил впереди ярким светом меж стволами деревьев. Они вышли на широкую поляну, устеленную ковром фиолетовых, желтых и белых цветов, как-то странно упирающуюся в светло-голубой небосвод. Подойдя ближе, им взорам предстала несказанная красота. Под прямым углом земля уходила далеко вниз на несколько сотен метров. Там, у подножия этой скалы, малюсенькими грибочками казались частные домики, окруженные палисадниками и виноградными лозами. А дальше зеленый склон пересекала тонюсенькая серая ниточка какой-то южно-курортной трассы, змейкой тянущейся от туннеля до угла отсеченной высокой горы. И все пространство, что начиналось от этих границ и до самого горизонта, заполняло перламутровое темно-синее море, сверкающее ослепительными звездочками в лучах солнца. Из живота в грудь поднялся волнующий клубок чего-то, как бывает на неожиданных крутых виражах. По коже пробежали мурашки, а глаза беспричинно наполнились влагой. Понемногу приходя в себя, Крепкин сомкнул челюсть, переглянулся с командой, и уста расплылись в воодушевленной улыбке. Первый раз в жизни лицезрел море, и с такой высоты…

Что ж, было на что засмотреться. А времени – наоборот. Вдоль обрыва нужно было протопать метров пятьсот, и чтобы обезопаситься, Крепкин распорядился хотя бы мимоходом пробежаться по отдаленным склонам гор оптическим прицелом – мало ли какой умник может там прятаться с подобным же приспособлением, пуская слюни от жажды увидеть их спины.

Ранин, будучи наиболее квалифицированным специалистом, а проще говоря – законченным асом в стрельбе на такой дистанции, снял с плеча винтовку, лег на землю и устроил свою «игрушку» в наиболее удобном для себя положении. Покрутил колесико, приблизил на достаточное расстояние и поймал четкое изображение. Склон горы, возвышающейся над морем справа от них, оказался намного обширнее, нежели представлялось невооруженным глазом.

Деревья, деревья… трудно было разглядеть что-либо за такой плотной растительностью. Но вот одна из веток вдруг дернулась в сторону при полнейшем спокойствии остальных – не ветер, точно. Конечно, не обязательно это разведчик – может, просто белочка. Чтобы проверить, он еще крутанул колесико до упора, приблизив на максимум, и увидел кое-что, отчего тотчас бросило в дрожь. Он словно смотрел на себя в зеркало – точная копия! Просто невероятно!

Однако ничего сверхъестественного он не наблюдал. На большом плоском камне, обвитом густой сетью плюща, в полулежащем положении устроился снайпер, смотревший через оптический прицел своей винтовки точно так же, как Ранин на него. Что же делать? А если он выстрелит?.. Может, выстрелить первым?

Но секунды шли, а Ранин, замря как мамонт в куске льда, лишь пристально глядел на снайпера, стараясь и не моргать глазами. Потому что любая потерянная доля секунды могла обернуться моментальной смертью. Человек со снайперской винтовкой на противоположной горе наверняка думал также. Но ведь мог уже давно выстрелить… Похоже, тоже не знал, что предпринять в такой вот нелепой и опасной ситуации.

Крепкин как ни в чем не бывало присел рядом на корточки, хотел, вероятно, спросить об успехах, но услышав, как участилось и усилилось от волнения дыхание Ранина, тотчас сообразил, что там, куда так старательно вглядывается Летучий Голландец, есть интересные вещи.

— Кто там? – вполголоса спросил Крепкин, чуть приоткрыв рот, но не шевеля губами, чтобы наблюдавший за ними разведчик не прочел по ним содержание реплики.

— Снайпер, — так же конспиративно ответил Ранин. – Смотрит на меня в упор.

— И давно? – начал кое о чем догадываться майор.

— Секунд тридцать, не меньше.

— Что делать будешь? – серьезно осведомился Крепкин, так, что это походило больше на экзаменационный вопрос.

— Ты вот что… Предупреди как-то ребят, пусть приготовятся. Когда я маякну, падайте на землю, да так, чтобы не видно было. В траву желательно.

— Сделаем, — заверил Крепкин и, сохраняя полнейшее спокойствие, выпрямился, как бы невзначай повернулся к остальным, придав себе как можно более простой и беззаботный вид. Стоя спиной, он не рисковал быть услышанным или «прочитанным», так что проинструктировал всех довольно толково.

— Он налаживает контакт! – сквозь зубы громко прошептал Ранин.

Крепкин в смятении обернулся. Ранин видел в прицеле, как снайпер очень осторожно приподнял свободную руку, по-прежнему держа палец второй на спусковом крючке, и слегка покачал расслабленной кистью, опущенной ладонью вниз.

— Похоже, он не хочет связываться, командир!

— Ответь ему тем же, — недолго думая, распорядился Крепкин.

Не теряя бдительности (все-таки, это могла оказаться подлая уловка), Ранин медленно опустил ствол на поверхность скалы, параллельно опустив и голову, чтобы не упускать снайпера из вида, и освободив таким образом руку, которая поддерживала ствол, приподнял ее и устремил большой палец кверху в знак согласия.

Незнакомец тряхнул ладонью вниз, предписывая ему опустить винтовку. Нет, Ранин первым это делать не собирался. Пускай одновременно, но уж не первым! Понятное дело, они сблизились за время такого тесного общения в течение целой минуты, но доверять человеку, держащему тебя на мушке с загнанным в ствол патроном, не особенно получалось. Очевидно, незнакомец ощущал то же самое недоверие. Однако как же оторвать друг от друга взгляд синхронно?

Следовало обезопаситься очень быстро. Ранин собрался с духом и сказал всем как можно громче, но, как это ни парадоксально, практически держа рот на замке:

— На землю!

И оттолкнувшись правым коленом и локтем, упиравшимся о скалистую поверхность края обрыва, молниеносно перекатился влево, и, глубоко надеясь на то, что снайпер не успеет сфокусировать крестик прицела, вновь приложил глаз к своей оптике. «Не поймал, черт! – в отчаянии завопил про себя Ранин и лихорадочно стал перемещать прицел в надежде найти злорадно ухмыляющегося снайпера (как он тут же представил себе его лицо). Но внезапно появившийся незнакомец с винтовкой так же внезапно исчез, словно был просто несуществующим персонажем мимолетного наваждения.

Ранин повернул голову вправо, пробежал глазами место, где он только что был и, убедившись, что все надежно укрыты в высокой траве, облегченно вздохнул, разжал пальцы на спусковом механизме. И переполз к ним.

— Черт, кто это был? – возмутился Богатырев.

— Возможно, исламские террористы, — заключил Ранин.

— Да ну, глупости, — отмахнулся Миченко. – Они б тебя в живых не оставили.

— Почему ты уверен, что он не один?

— Просто предположил. Да и в одиночку он мог бы давно нас повалить как шахматные фигурки. Стояли тут как девять тополей на Плющихе. Нет, это кто-то другой. Ему от нашей смерти ни жарко, ни холодно. А вот обосновавшиеся здесь боевики, которых поддерживают известные криминальные личности из Чечни, пытаются отвоевать всю территорию и создать свою республику. Мы на мусульман явно не похожи. А русских они не очень любят, как и украинцев, надо предполагать.

— Возможно, — сухо сказал Крепкин, чуждый всех этих национальный розней, и поспешно с усмешечкой добавил: — ну что, поползли?

Не без опаски они пластом переместились вдоль обрыва, пребывая не в самом лучшем расположении духа, ожидая в любой момент пасть жертвами неведомого противника. Пусть даже Каупер прав, от равнодушия к случайно встреченным путникам можно и пальнуть по ним пару раз – не жалко ведь. Да и кто знает, к какому выводу пришел снайпер и его возможное окружение? Крепкин нехотя подозревал, что на их месте, возможно, убрал бы ненужных свидетелей, кем бы они ни были. Таков уж закон жизни глубоко законспирированных агентов и тайных диверсантов в тылу врага.

И вот, наконец, их вновь поглотил изумительный растительный мир зеленого, наполненного жизнью леса. Настолько реального, что казалось, он дышит. Солнечный свет проникал вглубь чащи до земли ровными лучами, словно прожектор летающей тарелки, проникая сквозь листья высоких и стройных деревец с раскидистыми ветвями, переплетающимися между собой, и рождая в них сказочное ярко-изумрудное свечение.

Под надежной защитой прекрасного леса, ставшего временным приютом, десантники шли вперед навстречу неизвестному, к опасным реалиям тех достопримечательностей, что их неказистой туристической программой включены в обязательное посещение.

Шли молча, не отвлекаясь на разговоры, сохраняя выбранную частоту дыхания. Маршрут обговорили заранее, и ломать головушку над стратегией не требовалось, поэтому в голову лезли всякие мысли, в основном – воспоминания о нечто похожем: тот же лесной пейзаж, схожая операция либо какие-то пустяковые мелочи, имевшие место в тот или иной период жизни.

У Крепкина, четверть века отслужившего в советской, а затем и в российской армии, таких мелочей было триллионное в десятичной степени количество, они заполняли мозги даже в большем объеме, чем в откормленной свинье сала. И каждый раз, отправляясь в очередной «круиз», в памяти всплывали оскаленные лица бегущих солдат с нацеленным на тебя автоматом, перед глазами появлялись собственные руки, пальцы давили на спуск, и алые потеки растекались на помутневшей картинке. И не ощущалось никакого охотничьего азарта, как рассказывают бравые Рэмбо в голливудских стрелялках. Сразу не чувствуешь ничего, просто механически выполняешь свою работу. А со временем подсознательное чувство вины начинает грызть изнутри очень медленно, но невероятно сильно. И уже не помогает постоянно внушаемая истина «не ты – так тебя». Опыт, конечно, закаляет, но время, вопреки всему, после первых таких переживаний вовсе не лечит. Может, и не у всех, но ему уж точно не забыть свое первое убийство. И не забыть всего остального, всякие разы, когда посылали кого-то убивать.

Хотя быть охотником, как ни философствуй, все же не самое худшее. Но так было не всегда. Далеко не всегда.

В начале девяносто первого, когда тоталитарный режим решительно выступил против стремления республик Прибалтики к независимости, десантными войсками жесточайшим образом были подавлены мирные выступления жителей Вильнюса и Риги. Некоторые же подразделения, в том числе и группа, которой командовал Роман Алексеевич Крепкин, тогда еще капитан, заявили протест и отказались участвовать в кровавом побоище. Официально это дело замяли, понимающе закивали головами, мол, имеют офицеры право руководствоваться своей собственной системой ценностей и не выполнять столь абсурдный приказ. Однако все они вскоре по чьему-то независимому распоряжению отправились дослуживать свой срок в Сибири. А какая-то самая разозленная морда и к тому же, видать, получившая по заслугам за бесчинное самоуправство над мирными жителями, простой ссылкой не удовлетворилась. И послала за Крепкиным двух снайперов.

Он знал это наверняка, ибо ни о какой личной мести не могло быть и речи, кому бы он в жизни не напакостил. Ведь их непосредственному начальству поступил приказ свыше по всем строгим армейским правилам. Разве что целью миссии значилась ликвидация скрывающегося от ФСБ крайне опасного террориста…

Место он выбрал довольно тихое и безлюдное, охотничий домик этот построил с друзьями еще лет двадцать назад там, где начинались необъятные просторы тайги. Собственно, это уже была определенная глушь – километров семьдесят от ближайшего поселка строго на север.

Эти дилетанты, конечно, понятия не имели, где находится тайное место укрытия пресловутого террориста, поэтому направили снайперов к отправной точке поиска – тому самому поселку, о котором, в том же духе, имели понятие лишь понаслышке. И дали инструкции искать его в радиусе семидесяти километров преимущественно в направлении севера. В общем, на руках было такое количество точной информации, что как они только не сообразили, что ищут мигрировавшего Бен Ладена.

Они, естественно, долго бродили по тайге, но благодаря некоторому опыту работы в подобной местности и в подобных условиях, домик этот таки нашли. Снайперы устроились на небольшом холме, в полукилометре от цели так, чтобы хорошо просматривались окна. Тем не менее, шторы были предусмотрительно задернуты, помещений видно не было. Один залег с винтовкой, другой осматривал местность через специальный бинокль с не отражающими свет линзами. Ждали они так около трех часов – пустяковый срок для их профессии, – пока не появилась на улице потягивающаяся после сна фигура, сразу попав на прицел. Снайпер ждал команды старшего, когда тот идентифицирует цель.

— Это он, — раздался в микрофоне голос напарника.

Он сместил прицел к левой части груди, но когда человек повернулся к нему лицом, палец сам оторвался от спускового крючка.

— Чего ты ждешь? Кончай с ним!

Как бы не так. Выстрелить в лучшего друга? Он не колебался, он уже сделал выбор. И оторвал взгляд от оптики.

— Какого хрена?.. Ладно, я убью его!

— Не-ет! – крикнул он в микрофон и, поднявшись с земли, рванул к напарнику, уже установившему свой «агрегат» и готовому к выстрелу. Он выиграл секунду, но этого хватило, чтобы траектория сместилась на полградуса правее и выше и пуля просвистела у самого уха капитана.

В драке они скатились к самому подножию склона, Крепкин уже бежал навстречу с двустволкой, а узнав окровавленное лицо старого друга Алексея Булыгина, ничуть не колеблясь, выстрелил…

Напарничек приложил Булыгину по башке прикладом основательно, кровищи было не меряно, но он остался жив в отличие от него. А вот военная карьера полетела в том же направлении, что и головы тех самовольных политиков, как ни пытался Крепкин отгородить друга по старым связям. Такие «мелочи» особенно глубоко заседают в памяти и подгружают совесть.

Еще и сам тогда попал под раздачу, что в итоге отразилось на продвижении по служебной лесенке. Многие продолжали относиться к нему с легкой неприязнью. Ослушался приказа? Нехорошо, нехорошо… Да мало ли какого приказа, он же военнослужащий! Вот и звездочки пришивать ему «незаслуженные» считали ниже своего достоинства. Кое-как пробился в майоры, да и то благодаря генералу, знавшему его с Афгана. Так что старое не забывается. А забудешь — добрые люди напомнят.

И даже сейчас, на далекой от всех этих событий земле, перед глазами маячили наглые ухмылки, а в ушах звенели насмешки. Но он-то знал, что сохранил верность присяге и всегда оставался честным, и неважно, понимал ли это кто-нибудь или нет…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

НЕ ЖДАЛИ, НЕ ГАДАЛИ

Вот и настал тот долгожданный момент. В душе происходило непонятное буйство из всяческих ощущений – в основном помесь азарта и легкого волнения. Предвкушение ожидания самого нападения затянулось по понятным причинам: долго обшаривали периметр металлоискателем в поисках мин, но ничего не найдя кроме двух консервных банок и ржавого перочинного ножика, наконец, все внимание сосредоточили на вражеском штабе. Следовало, как всегда, тщательно изучить объект, прежде чем бросаться в бой с устрашающими воплями, а объект расстилался на километр в ширину и метров пятьсот в длину, и его составляющих было непривычно много.

Ряд симметрично выстроенных бараков, целая троица наблюдательных вышек, расположенных почти равносторонним треугольником, высокая башня с необъятным диаметром и зеркальным куполом, таившая в себе то ли сверхсовременное оружие массового поражения, то ли диспетчерскую для спутников-шпионов. А может, у них просто разыгралось воображение, и это ни что иное, как обычный гелиоколлектор*, каких в Крыму пруд пруди наряду с «ветряками». Ну и помимо всего прочего, еще несколько строений вполне мирного облика, что вряд ли, забегая наперед, можно было сказать о внутреннем содержании.

Они наблюдали за базой из трех точек, разделившись на группы по три человека. С майором был Каупер и Гриф, двумя другими группами командовали Волев и Русый. Каждая из них готовилась к захвату по форме лобовой атаки, один Летучий Голландец, то есть господин Ранин, отдалился от всех на небольшую дистанцию с длиннющей «дурой», именующейся снайперской винтовкой. Заняв уютное местечко на холмике, где его прикрывали раскидистые лапы широких сосен, не создавая в тот же час помех его кругозору, он приложил глаз к хитрому устройству с двумя линзами, в которое с одной стороны смотрят с оптимизмом, а с другой, как правило, наоборот.

Фатальным черным крестиком в оптике прицела он немного поводил вдоль местности, ребристым колесиком настроил на подходящее увеличение и отложил винтовку в сторонку – подальше от греха. Вытянул из футляра бинокль и тут уж принялся рассматривать все поподробнее. Одарил мимолетным вниманием вертолет Ми-28 на площадке, чуть задержался на окнах зданий, но категорично отрекся что-либо высматривать за зеркальными стеклами загадочной башни, какую бы опасность она не таила, посчитав это напрасной тратой времени.

По идее, главное – держать на прицеле часовых. Но ни на башнях, ни на крышах зданий их не было. Вообще нигде не было. Странновато что-то. Оставить без охраны не самый последний по важности штаб – это уже сверх наглости. Или у них самомнение в заднице играет, или где-то спрятана надежная защита, способная уберечь и от наземного, и от воздушного нападения. «Ох, не нравится мне эта башенка! – мысленно проворчал Ранин и посмотрел на часы. – Начало второго. Неужто обеденный перерыв у охраны? Вконец обнаглели…»

У команды Волева обзор был менее широкий: с обеих сторон вид на базу закрывали пушистые сосны, да и головы-то из травы они высовывали крайне редко, дабы самим не стать потенциальной мишенью. Русый с Борщевым находились неподалеку от Ранина, а ближе всех к базе подобрались, естественно, командир с Кизиловым и неутомимый разведчик.

Со своего места Крепкин тоже не видел ни людей, ни приведений. Стояла полная тишина, ветерок беспорядочно скользил по грунтовой площадке за сеточным забором, то и дело закручивая в спираль земляную пыль. В течение получаса никто на улице так и не появлялся, и в окнах ни разу не проскакивали силуэты. Самое интересное, подходя к базе, они обсудили несколько тактических приемов, как избежать гранат, пулеметного огня и даже атаки вертолетов. Но такого они никак не ожидали увидеть. Сперва стало немного обидно за такое равнодушие к возможному появлению гостей. А потом стало ясно, что есть этому два объяснения: либо враг готовит ловушку, либо никакого врага здесь уже нет. Возможно, это как-то связано с объявлением об окончании войны. Все просто-напросто покинули этот район, не желая допускать огласку о существовании секретного штаба, по крайней мере, пока все не утрясется, и уж наверняка замели все следы, прихватив с собой документы и чертежи, за которыми десантники охотятся не первый день. Будет очень обидно, если нужных бумажек и вправду не окажется на месте…

Красная лампочка на передатчике Ранина начала пульсировать, что означало команду к бою. Ему отводилась роль ликвидации часовых и дальнейшее прикрытие. Что ж, прикроем, было бы от кого.

Он снова взял винтовку, основательно закрепил на земле и, слившись с ней в одно целое, сосредоточился на пространстве, разделявшем забор и ближайшие к нему казармы. За круглым стеклышком оптического прицела синхронными, отточенными пируэтами проскочили трое (не успел разглядеть кто) и исчезли за кузовом белой грузовой «Газели», стоявшей боком к строению почти вплотную. Еще два человека, пустившись следом, прислонились спинами к зданию возле узкой железной двери метрах в пяти от пикапа, обступив с обеих сторон.

Стоявший слева повернулся лицом к лесу, и Ранин опознал в нем Борщева. Он дернул за ручку, потянул дверь на себя и, пропустив вперед Русого, вошел следом, исчез из вида в таинственной темноте. Тем временем третья команда, успев осмотреть вертолет, и наверняка нашпиговав его взрывчаткой, уже приближалась к высотной башне с зеркальным куполом. Ранин проследил за ними, прикрывая их тыл, еще раз осмотрел лес с противоположной стороны и окна зданий, что находились рядом. Все, вошли внутрь.

Быстро переведя прицел на исходную точку, заметил какую-то деятельность у грузовика, взял его «крупным планом». Кизилов хотел, наверное, его заминировать, но получил от майора абсолютно противоположные инструкции и в две секунды выдернул из капота какой-то провод, видимо, лишив тем самым автомобиль способности передвигаться. Что ж, эффективный и одновременно экономный расчет, учитывая, что взрывчаток у них осталось не так уж много после незапланированного погрома случайно попавшейся на пути базы. Почти все строения они сожгли с помощью бензина, кроме казарм, пожалев спящих царевен. А вот гараж и дом пришлось взорвать. Не из злости, конечно, а из логичной предосторожности – все-таки, могли там остаться кое-какие улики и после «огненной чистки» (зуб, например, выбитый у Крепкина тем здоровяком, что усаживал его на лавочку). А так беспокоиться было не о чем.

И они вошли во второе одноэтажное здание, оставив на улице Кизилова, видимо, в помощь Ранину.

Крепкин и Миченко прошли по длинному коридору, распахивая двери слева и справа одну за другой. Со штабистами, похоже, как и с охраной, была серьезная напряженка. Все словно вымерли, даже тараканчика ни одного на пути не встретили. А что если причиной тому радиация или внезапно обрушившаяся эпидемия? Всякое бывает на таких вот секретных объектах, опыты там разные и так далее. В какой-то момент Крепкин пожалел об отсутствии у них респираторов. Радиацию ведь, да и большинство передаваемых воздушным путем болячек органами чувств никак не выявишь. Может, специалисты в парфюмерии по дегустации запахов и способны на такое, но десантный спецназ в этой специфической области не тренируют, лишь вскользь упоминая о существовании такой науки как одорология.

Обшарив все помещения, они вышли на улицу, где их уже поджидали остальные.

— Что у вас? – спросил Крепкин, переводя взгляд с одного на другого.

— Ничего, — пожал плечами Волев.

— Аналогично, — добавил Русый. – Может, пора нам лахать отсюда, товарищ майор? Мы здесь как в мышеловке.

Крепкин промолчал, сделав сосредоточенное лицо и прикусив нижнюю губу. Его самого разрывало на части от неуверенности, он прекрасно осознавал, что самое верное предположение сводится к западне, но команда не должна была усомниться в потере им самообладания, и уж тем более предлагать свернуть операцию. Поэтому с напущенной строгостью уверенно произнес:

— Бежать мы не будем. Осмотрим еще вон то здание с желто-синим флагом на крыше и уж потом будем делать выводы. По-моему, это единственное здесь административное сооружение. Отчего-то сдается мне, там что-то есть.

— Воля ваша, командир, — без тени недовольства сказал Русый.

— Все готовы? – отчего-то с легким волнением осведомился Крепкин.

— Так точно! – отчеканили они хором.

— Тогда на штурм!

Добравшись до здания, Богатырев приложил к парадной двери искатель всяких взрывчатых штуковин, поводил по краям и у ручки, тщательно сканируя, и лишь потом с усердием пнул ее ботинком. Двери поддались и ушли в стороны. Очам предстал обширный холл с устланным ковром полом, длинный деревянный лакированный стол с подсвечником посередине, картина трех богатырей на стене, а рядом с ней – президентский портрет и жовто-блакытный флаг, тревожно задрожавший от ворвавшегося в помещение ветра.

Перейдя на другую сторону комнаты по ковру и изрядно истоптавши его, десантники вновь разделились на группы, пустились обыскивать покои спящего царства. Крепкин и Миченко, поднявшись на второй этаж, как оказалось, верно угадали, куда стоит в первую очередь зайти: из шести дверей открыли сразу дверь в генеральский кабинет. Это было определить не сложно по имеющимся в помещении побрякушкам, могущих навлечь предельное возмущение командиров, пребывая в собственности у рядового или даже среднего офицера. На большом дубовом столе стояли на подставочке символы государства и республики, беспорядочно рассыпаны стопки бумаг, а вот в углу располагалась модель лесистой местности с игрушечными танками, солдатиками и подвешенными на ниточках самолетиками и вертолетиками. Положительно – генеральский кабинет!

Отбросив ностальгические мысли о детстве и тревожные представления о будущих перспективах генеральских погон, Крепкин кинулся к ящикам стола, а Каупер взялся за широкий шкаф с множеством навесных замков в поисках, ставших уже весьма изнурительными…

В комнате было совершенно пусто – ни стола, ни софы, ни шкафа, ни даже стула; мышей – и тех не было. Зато во второй, куда Русый с Борщевым зашли уже без малейшего любопытства, был и письменный стол, и два стула, а в конце, у стены – нагромождение огромных ящиков.

— Наркотики? – вяло поинтересовался Русый, усмехнувшись краешком рта.

— Да нет, оружие, — мимоходом заглянув в один из них, буркнул Борщев с полнейшим равнодушием.

Первым делом они выпотрошили все, что находилось в ящиках стола. На пол полетели дыроколы, ножницы, ручки, карандаши, циркули, линейки, футляр со скрученным в спираль исчерченным ватманом и тому подобное. А вот бумаги с печатями и подписями уже рассматривали с пробудившимся интересом. Хотя попадались в основном документы внутреннего значения о стандартной солдатской бытовухе – распоряжения и приказы начальников по той или иной части, ходатайство солдата о переводе в другой взвод, жалоба на ротного… ага, причем не одна. Ничего завлекательного.

Хоть до оружия им не было никакого дела, ящики все же перебрали с должным тщанием, мало ли что. Да и в них не нашли ни малейшей зацепки. В комнате, хранящей огромное количество документов и карт, не было даже намека на интересующую их информацию.

Русый открыл дверь в другое помещение, более просторное, явно архивное: стены закрывали полки с множеством металлических выдвижных ящичков, пронумерованных и помеченных буквами кириллицы в каком-то своеобразном порядке. Стоя в проеме двери, он окликнул Борщева, все еще возившегося с бумагами. Бросив свою бесполезную рутинную работу по перепроверке уже просмотренных документов, он вышел в коридор к Русому.

Старлей находился от Борщева метрах в трех, он шагнул в помещение архива и, едва услышав тихий хлесток рвущейся нити, мгновенно опустил взгляд к ногам, но так ничего и не успел понять. Борщева мощным толчком отбросило назад, он упал на спину и уже ничего не слышал. Кое-как приподнявшись и оперясь на локоть, он посмотрел туда, где секунду назад видел Русого. На его месте полыхало красное пламя, извилистыми оранжевыми языками стелясь по черным стенам, а потолок коридора медленно затягивался густым темно-серым облаком…

Он стиснул зубы и в порыве гнева заорал во весь голос, но не услышал себя, оглохнув от взрыва и пребывая где-то в прострации. На помощь уже спешили Крепкин и Миченко. Закрыв лица рукавами, они пробежали по коридору сквозь черное облако, подхватили под руки Борщева и стремглав потащили прочь от разгорающегося пожара.

Оказавшись за пределами здания, Михаил, давясь и кашляя, великанскими порциями принялся заглатывать чистый воздух. Крепкин оглянулся. Из дома ошалело выскочили еще четверо. Так, вроде бы все. Кроме…

— Где Русый? – обеспокоено спросил он, глядя в красные от дыма глаза Борщева. Прискорбно вздохнув, тот закрыл ладонью лицо и опустил голову.

— Возможно, он еще жив? – предположил Миченко. – Надо бы вернуться.

— Стой, где стоишь, — приказал Крепкин, посмотрев на окна. Огонь уже добрался до парадной, окутывая пламенем все на своем пути. – Возвращаться бесполезно. Сам подумай: это он стал причиной взрыва. От него и маленького кусочка не осталось, мир его праху…

— Командир, что это за звук?

— Ты о чем? – встрепенулся Крепкин.

— Слышите рокот?

Он сделал шаг вперед и сосредоточился на окружающем мире. Издалека очень тихо и неясно прорезался непонятный звук – то ли гром средь ясного неба, то ли еще какое необъяснимое природное явление. Макушки деревьев заколыхались как-то неестественно, согнулись все в одном направлении, а над ними вдруг устрашающе зачернел длиннющий вал ротора с двумя вращающимися окружностями.

Майор ощутил, как в грудь из живота переместился комок тепла и холода одновременно, застыв где-то в солнечном сплетении, сердце застучало изнутри, как в спальню к прелюбодейке внезапно нагрянувший муж, оттого, что в памяти всплыло нечто до боли знакомое. Боевая машина Ка-52, в одиночку способная превратить в руины небольшой город, всегда возносила майора на седьмое небо, будучи надежным прикрытием в любой точке земного шара. Но сейчас обстояло несколько по-другому и, кажется, пилот, накренивший «Аллигатора» с полным боевым арсеналом под широкими крыльями в их сторону, был настроен явно недоброжелательно.

— Уходим, — шевельнул губами Крепкин.

Когда мощный взрыв, словно гнев богов, рванул у самого здания, взъерошив грунт и окутав пламенем пикап и все, что находилось вокруг, десантники, осыпаемые крошками земли, словно градом, были уже на полпути к забору. Загромыхала тридцатимиллиметровая пушка, и длинные очереди засвистели у самых ног, но бросившиеся врассыпную солдаты лавировали меж ними как лыжники между флажков, вырисовывая крутые слаломы и прячась за всевозможными строениями.

Выскочив за пределы территории через необитаемый пост со шлагбаумом, Волев, бежавший первым, оглянулся и бегло сосчитал членов группы. Замыкающим изначально был Крепкин, как и сейчас. Значит, все целы.

Когда достигли первых деревьев, можно было вздохнуть с облегчением и отдышаться. Вертолетчику разглядеть их под плотно скрещенными ветками не удастся, а наугад палить он вряд ли станет. Вероятнейшая версия подтвердилась: «Аллигатор» не стал приближаться к лесу, но и не разворачивался, уперто зависал в воздухе метрах в десяти от земли.

Шум винтов усилился. Над лесом призраками замаячили и тут же материализовались еще два вертолета, которым «Аллигатор» значительно уступал в размерах. Они грозно зашли к нему с тыла, величаво обогнули с двух сторон и, задержавшись немного на месте, стали медленно опускаться вниз. Оба «Ми-8» синхронно остановились на полпути, из дверей кабин, выбросив канаты, стали проворно спускаться на землю бойцы неведомого фронта с короткими автоматами, в толстенных бронежилетах и касках.

— Что за хрень? – пробормотал майор, округляя глаза по мере того, как считал появлявшихся в проеме дверей солдат. Их число превосходило все его опасения. Но как они уместились в вертушках?!

Когда все пассажиры достигли земли, «стрекозы» медленно развернулись и отправились восвояси, а за ними, потеряв уже всякий интерес к десантникам, прилежно последовал «Аллигатор».

Вооруженные до зубов солдаты числом не менее сорока бежали строго в их сторону. Еще дюжина осталась у главного здания. Выходит, с вертолетом, пытавшимся поджарить десантников, они держали непрерывную связь, коль знают направление их отхода, и теперь охотничьи уздцы приняли в свои руки. Не было времени рассуждать, кто оказался шестеркой или на каком этапе произошла утечка. Сейчас они принимали все, как есть, наблюдая за почти полусотней бойцов, явно намеренных истребить их, как в свое время жадные завоеватели Америки беззащитных индейцев. Хотя не таких уж и беззащитных, а скажем так, отбивавшихся храбро и долго, истребив в свою очередь немало обидчиков. Что ж, готовьтесь встретить отпор! Остается лишь надеяться, что десантников не постигнет та участь, которая в итоге досталась индейцам…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Уже в первые минуты своего преследования враги понесли потери. Ранин целился хорошо – строго рассчитанные, меткие попадания отбирали жизни одну за другой по размеренной четкой стратегии, и жертвы профессионального снайпера падали навзничь как рыба с конвейера. Удалось завалить с полдюжины – остальные, поняв, наконец, что их примитивно расстреливают, стали осторожно перебегать от сарая к сараю, а там и вовсе скрылись в густом лесу, где их с расстояния уже не достанешь. Тут нужно действовать другими, более партизанскими методами.

Ранин появился на их пути внезапно по своей профессиональной привычке, выпорхнув из чащи грозной летучей мышью. Пока не известно, кто именно их преследует, и с какой целью – поймать живьем или просто прикончить, – следовало держаться друг друга плечом к плечу, а не просто в пределах досягаемости взора.

Мчавшиеся в неизвестность семеро десантников и разведчик наступали на изрядно высохшую землю, несмотря на вчерашний дождь. Все поменялось мгновенно, она успела забыть, что значить быть иной. Солнце перестало светить так ярко, стало вдруг тусклым, мрачным, словно обреченным на вечное заточенье в невидимых оковах. Подобно всему окружающему миру изменилось все внутри, душа свернулась в маленький твердый клубок. Несмотря на полное неведение ситуации, в сердца пробралась печаль и тоска, жизнь окунулась в черно-белый мир. Но не иллюзий. Это был самый, что ни есть, реальный – страшный и невыносимый мир. Может, потому-то и солнце, которое на самом деле светило ярко и прекрасно, и небо, отливавшее синевой, и земля, вечно цветущая и покрытая зеленым ковром, – все казалось совершенно тусклым и бесцветным.

Преследовавшая их армия вела огонь на поражение. За спинами раздался мощный треск автоматов, пара гранат взорвалась рядом, в едва соизмеримых с жизнью пяти метрах. Длинные очереди приближались, настигали с невероятной быстротой, и вот…

Никто бы не подумал, что это случится когда-либо. И почему обязательно с ними? А каждый мыслил согласно собственному животному инстинкту: «почему именно со мной, а не с другим?». Да потому что это ты живешь в этом мире и осязаешь его пространство и время. А другие подпадают под твою категорию окружающих предметов. И вот он, почувствовав, как пуля вонзилась в спину и как он с каждой секундой начинает слабеть, остановился, повинуясь року, и нелепо рухнул на землю…

— Миха! – оглянувшись, крикнул Стоянов, резко остановился, в три размашистых шага вернулся к лежавшему лицом вниз Борщеву, и перевернул его. Признаков жизни десантник не подавал, глаза остекленели, руки стали холодными, и совсем не ощущалось его присутствие. Он ушел навсегда.

— Назад! – кричал Крепкин. – Бежать! Бежать!

И они продолжали бежать дальше, стараясь не оглядываться на шедшую по пятам смерть, лишь изредка отвечая на огонь короткими очередями. Перепрыгивая камни и бугры, сломя голову они неслись строго на север, где согласно карте проходила трасса. Там будет куда проще уйти от преследования, ведь там напавшие не будут чувствовать себя хозяевами положения. А здесь… Здесь их территория, их мышеловка для незваных гостей, и заманить в сети зверя в своем логове все равно что вытащить его уже пойманного из стиснутого капкана.

Впереди меж деревьев замерцали ослепительные огоньки солнечного света. С дьявольской скоростью преодолев разделявшее их расстояние, они вышли к берегу мелкой, но широкой реки, с бешеной скоростью мчавшейся вдоль всей полосы леса. А на противоположной ее стороне над каменистым берегом грозно возвышалась до самого неба лысая отвесная скала.

Не долго думая, – бежать вдоль речки на запад или на восток бессмысленно, а возвращаться плохая примета, – Крепкин скомандовал освежиться. Холодная вода ударила в ноги, вызвав наплыв бодрости и немного придав оптимизма. Стойко справляясь с течением и насколько можно быстро переставляя утопавшие по край ботинок ноги, до противоположного берега они все могли добраться в целости и сохранности за какие-то полминуты, если бы снова не дала о себе знать суровая действительность…

Показавшиеся из-за деревьев вражеские солдаты были совсем близко, вода глотнула несколько пуль, просвистевших в опасной близости от десантников. Но не все. Кизилов вдруг подкосился, правая нога перестала слушаться, он упал на одно колено, и белые пены бурлящей воды в тот же миг приобрели алый оттенок. Невольно осознав немыслимость собственного спасения, он развернулся к лесу, и со зловещим оскалом ударил очередью от бедра.

Двое сразу же пали без чувств, но за ними стадом разъяренных бизонов его пожирали зловещим взглядом еще человек двадцать, незамедлительно открывших огонь. Вышедшее из-под контроля тело обрушилось на каменное дно речки, воронка сомкнулась над его спиной, и все, что осталось от присутствия Кизилова – недолгий всплеск и сверканье капель над ускользающей прозрачной поверхностью.

— Майор! – громко позвал Миченко, перекрикивая шум воды. – Так нам не оторваться! Пожалуй, я их отвлеку, а вы бегите к скале, там вон проход есть.

— Отставить геройство! – твердым тоном пробасил Крепкин, исключавшим всякое пререкание, и словно отдал приказ: – все спасемся!

Взглянув на него с грустной насмешкой оттого, что уже не все спаслись, Каупер продолжил столь же настойчиво и категорично:

— Товарищ майор, я не подчиняюсь вашим приказам, и сделаю так, как считаю нужным. Вам во что бы то ни стало нужно выжить, ибо ваша смерть может непредсказуемо повлиять на российские интересы в этой войне. Так что не спорьте.

Он остановился у самого берега и благословенно махнул им рукой:

— Счастливо, мужики! Скоро свидимся.

— Удачи, старлей, — все еще с неуверенностью произнес Крепкин но, обменявшись с ним последним взором с напутствующим содержанием, поспешил к скалам.

Из-за больших круглых камней догонявшие не могли видеть десантников, а поэтому, как только из-за них появился Каупер, их бездумному преследованию сулила лишь одна тропа.

Он бежал вдоль бесконечной реки и столь же нескончаемой полосы прибрежного леса, которые постепенно наводили страх и сводили с ума. Послеполуденное солнце светило в глаза, приходилось зажмуриваться, а в беге по неровной поверхности был риск споткнуться, что явилось бы роковой оплошностью.

Силы стали постепенно исчезать, организм заметно слабел. Он уже не чувствовал ног, не чувствовал всего тела, бежавшего само по себе лишь рефлекторно, подобно лишенной головы курице.

И вот настал момент, который рано или поздно должен был прийти. Как тому и положено, река для разнообразия вливалась в водопад. Был он, правда, невелик – в полтора человеческих роста, но настолько кривой и извилистый, окруженный камнями и свисающими разлапистыми ветками, что рядом пройти было решительно невозможно. Мысленно возложив долгие раздумья и нерешительность на преследовавших врагов, Миченко спрыгнул вниз, целясь на плоский камень посередине русла. Имея небольшой опыт в прыжках из-за своего несколько иного профиля (что поделать, разведчики прыгают только раз – в тыл врага), он все же был уверен в своих физических способностях, и предположить не мог, что часть организма даст сбой в самый неподходящий момент…

Травма оказалась серьезной. Настолько, что ступить на левую ногу он был не в состоянии, и не оттого, что не мог стерпеть боль, а просто сломанная кость безнадежно торчала наружу. Он понял, что попал в ловушку, и выхода из ситуации не видел.

Его догнали солдаты. Трое стояли на краю водопада с взведенными автоматами, еще шестеро спустились вниз с двух сторон, довольно легко просочившись меж ветками и камнями (кто бы знал!), и сомкнули большой круг.

Равнодушный взгляд пойманного в тиски зверя смутил охотников. Они не стреляли и о чем-то там переговаривались на своем шаманском языке. А Миченко, оловянными глазами смотря то на них, то на деревья и птичек, сохранял полнейшее молчание. Уже смирившись с неизбежной смертью, ему было все равно, в какую минуту она придет за ним. И тут в голову пришла умная мысль: а не пришить ли пару человечков перед тем, как они его похоронят? Он ощутил наплыв жажды мести за десантников, за собственную сломанную жизнь и за прекрасную родную землю, разрываемую на части; злоба теплой волной разошлась по всему телу, и в этот миг он ею воспользовался.

Враги были слишком расслаблены от самоуверенности, чтобы успеть среагировать на выстрел из «Стечкина», незаметно извлеченного Каупером из правого кармана брюк. Все трое, что стояли наверху, друг за дружкой попадали вниз в основание водопада. Миченко еще успел упасть на бок, увернувшись от автоматной очереди тех, что стояли сзади и справа, но получил две пули с левого берега, и его выстрелы из перекинутого через плечо «АК» прошли поверх голов, поразив лишь стволы и кроны деревьев.

Еще дыша, он видел, как один из них подошел ближе, поднял автомат на уровень глаз, а спустя несколько секунд, сразу за яркой молниеносной вспышкой прогремел мощный залп. После этого стало темно, словно одним щелчком вырубили свет…

Часть скалы, словно вытесанная талантливой рукой скульптора (а может, пещерным человеком?), оказалась надежным прикрытием, создавая укромный уголок между собой и утесом, абсолютно незаметный со стороны. Посему вся армия, целеустремленно преследовавшая их от самой базы, промчалась мимо, бездумно следуя лишь одному силуэту из шести. Спасшиеся десантники искренне надеялись, что их по-прежнему оставалось шестеро.

Крепкин осмотрелся вокруг. Плотные каменные стены были лишены каких-либо сквозных проходов, через которые можно было бы протиснуться. И пробежал глазами вдоль отвесной скалы от подножия к вершине. Где-то на расстоянии двух этажей воображаемого дома, чуть правее от них, чернела пустота явно глубокого проема.

Крепкин хлопнул по плечу Волева и указал пальцем на пещерку. Тот сразу сообразил, что от него требуется, выхватил веревку с тройным металлическим крюком и, подойдя вплотную к скале, закрутил ее в воздухе на ковбойский манер, потом отпустил конец. Взлетев вверх ровной стрелой, словно из стрельнувшего гарпуна, крюк с первого раза зацепился за край проема, на что, собственно, и надеялся Волев. Для надежности он старательно подергал за веревку, оттягивая ее вниз, а затем с чистой совестью предложил товарищам испробовать эксклюзивное средство вертикального передвижения. Но, разумеется, в шутку. Полагалось, конечно, сперва самому убедиться в безопасности своего приспособления.

Перебирая руками веревку и шагая по поверхности в девяносто градусов, он то и дело осматривался, мотал головой то вправо, то влево, то выворачивал ее вовсе уж акробатически, чтобы не дай бог не упустить из виду какого-нибудь притаившегося в кустах украинца с калашом или гранатометом. А о снайперах старался и не вспоминать, при одной мысли о которых сердце екало, а ноги предательски соскальзывали и просились вниз.

Ребята, разумеется, всячески подстраховывали, водили стволами по всему периметру. Ранин со своей винтовочкой проверял каждый листик, всматривался в теневые места меж деревьями, где запросто можно стать невидимкой, искал себе подобных на деревьях и в траве. Однако все было чисто. Природа навевала ощущение своего первозданного состояния, до сих пор не тронутого человеком.

Он добрался до цели спустя пару минут, проворно подтянулся, держась руками за край проема, залез внутрь. Пещерка, в которую они все так стремились, оказалась сквозной, представляя своеобразный туннель, тянущийся вверх под углом в тридцать-сорок градусов. До другого конца, светившегося солнечной аурой, было метров десять, и Волев решил разведать все до конца. Достигнув выхода, он очутился под открытым небом. Ступая по скалистой поверхности, он прошелся вперед, и сам не заметил, как оказался у обрыва, резко уходящего вниз, где землю закрывали своими разлапистыми ветвями могучие деревья. Он немного постоял, прикидывая, как можно будет отсюда спуститься в случае чего, а потом, развернувшись, прошел мимо входа в туннель и очутился у еще одного скалистого обрыва. Осмотрел подножие. Там, у загадочного полукруга, напоминающего миниатюрный «Стоунхендж», старательно всматривались в черноту пещеры четверо десантников.

Он сперва хотел их окликнуть, но азартное хулиганское возбуждение, порой охватывающее человека, с высоты наблюдающего за другими, которые и не подозревают о его нечистых помыслах, моментально взыграло и заставило сорвать с провокационно склонившейся к нему ветки сосны небольшую шишку…

В следующее мгновенье она уже подлетала к голове Громовержца.

— Ау, черт!.. В укрытие!

Команда подействовала как устрашающий рев хищника на страусов. Все четверо прижались к камням, закрыв головы руками, словно ожидая артиллерийской бомбежки. Ничего не понимая, они задрали головы, но яркое ослепляющее солнце в безоблачном синем небе вынудило жмуриться, отчего никто так и не смог углядеть очертаний его фигуры рядом с сосной на вершине горы. В полной тишине, нарушаемой лишь тихим шелестом листвы и далеким чириканьем птичек, внезапно раздался бодрый веселый смех.

— Эй, там, внизу! – прокричал Волев, прикрыв рот полусогнутыми ладонями.

— Очень смешно, придур… товарищ капитан! – поправился Богатырев, показавшись из своего укрытия и отряхиваясь от пыли, но все равно многообещающе погрозил кулаком.

— Я, кажется, нашел путь, — не обращая на него внимания, серьезно сказал Волев.

— Так кажется или нашел? – фыркнул Крепкин.

— Нашел, командир! – бодро поправился Ястреб. – Он, правда, невероятно крут, но нам не привыкать.

— Сиди там и смотри в оба, — скомандовал Крепкин. – Все наверх!

Последним карабкался к туннелю командир, как ему и положено подобно покидающему тонущий корабль капитану вслед за всеми пассажирами и командой. Но вода слишком рано начала подступать к мостику капитана, неожиданно поднявшиеся волны уже почти достигли ботинок…

Он, конечно, карабкался сейчас не по мачте корабля, моря и океаны были далеко, чтобы слышать под ногами всплески воды, но все это произошло наяву, разве что в другом качестве. Когда просвистевшие под ним пули вонзились в каменную стену, на землю посыпались мелкие крошки и отчетливо зачернели несколько маленьких дырочек в скале, он ни о чем не стал думать, подсознание само рефлекторно приняло опасность как руководство к действию, заставив руки и ноги двигаться в сто крат быстрее.

Он достиг пещеры, нырнул в проем и дернул за конец веревки, утаскивая ее с собой, – еще, безусловно, пригодится. Пули летели устрашающей канонадой, но мимо.

Через мгновение они все впятером уже сидели на вершине, укрывшись за густыми соснами и выступающими над обрывом камнями. И с печалью в сердце наблюдали за бежавшими через реку к скале двумя дюжинами солдат, без особого оптимизма осознавая, что мимо они никак не проскочат.

— Что будем делать, командир? – спокойно приподнял брови Богатырев. – Идти на ту сторону и вытравливать концы, как сказали бы моряки?

— Нет, — немного подумав, ответил майор. – Догонят… Лейтенант, у тебя еще остались пластиковые взрывчатки?

— Не-а. Только гранаты.

— Сколько?

— Три штуки.

— Знаешь что… — прищурился он, обгладывая новорожденную хитрецкую идею. – Привяжи-ка их к сигнальной ракете, бабахнем из спасательного пистолетика не по-детски. Нет, пожалуй, присобачь две – последнюю оставим на крайняк.

— Есть товарищ майор, — улыбнувшись краешком рта, довольно протянул Стоянов, и немедля вытащил из рюкзака все, что нужно. Привязав веревкой обе гранаты к ракете, предварительно зарядив ею «спасательное» орудие, он осторожно вытянул чеку из одной, потом из второй, и медленно вознес перед собой пистолет, направил на толпу и зажмурил один глаз, хорошенько прицеливаясь.

— Погоди пока, пусть подойдут ближе…

— Потом неудобно будет, угол не тот, — возразил Стоянов.

— Все нормально, пускай на берег выйдут. Главное не промажь.

Волнение нарастало, Крепкин почувствовал, что биение сердца участилось, но, глядя на Стоянова, на лбу которого миллиардом светящихся искорок выступили капли пота, понял, что значит по-настоящему болеть за игрока, что вот-вот забьет решающий гол.

— Так… Идите сюда, красавчики… Так держать. Огонь!

Мощным вихрем вырвалось из дула загоревшееся и мгновенно потухшее пламя, а ракета ровно устремилась вниз под нужным градусом. Сильный взрыв троих поглотил сразу, четверых отнесло пылающей волной уже мертвых, остальные, стоная и кряхтя, даже не пытаясь подняться на ноги, в аффекте открыли огонь из автоматов. До десантников пули не достали, пронзили отвесную поверхность чуть ниже вершины, Ранин несколькими хлопками из снайперки расправился с неугомонными вояками, палившими сквозь столб струящегося от воронки темно-серого дыма.

И вновь обрушилась тишина. Птицы больше не пели, наверняка их унесло отсюда непривычное громыханье, и возвращаться обратно никто не желал. Река по-прежнему бежала вдоль скалы и леса, издавая приятное журчанье, насыщенный влагой ветерок освежал и дурманил словно хмель, а запах гари до них так и не добрался, уйдя вправо к опушке леса и развеявшись чуть выше в небе.

Они остались на месте, не зная, что делать. То ли убегать, то ли ждать своей участи, приготовленной судьбой. Задание было провалено, но по их ли вине? Документы и карты таинственным образом исчезли, или же они их просто не успели найти. Кто знает, возможно, в этом архиве, похоронившем Русого, и находились самые сокровенные документы? Нет, вряд ли: если они имеют столь высокую ценность без сомнения для каждой страны, ввязавшейся в войну ради Змеиного острова, то уж непременно должны были охраняться как зеница ока, и наверняка их элементарно перепрятали, увезя с базы.

В том, что украинцы не просто настолько качественно предостерегались от возможного нападения, а знали о точном времени и цели захвата, сомневаться не приходится. Но кто мог так нагло подставить? С базы, где их захватили в плен, передать информацию никто бы не смог, поскольку даже если кто и остался в живых, – что маловероятно – о причине пребывания на полуострове российского спецназа не знал даже усатый, пытливо дознававшийся об этом у Крепкина. Почему же тогда проем двери бы перетянут нитью с детонатором, а поблизости притаился «Аллигатор» и два вертолета с набитыми всмятку солдатами? Простая логическая догадка? Военных объектов у них поблизости как минимум три, имеющих свои приоритеты, так что же, на каждом поместили капканы? Военное дело не может основываться на одних предположениях, ни один генерал не позволит поставить свою самоуверенность выше объективной достоверной информации, даже если ее не имеется вовсе. Многие полководцы поплатились за свою гордыню. Он из шкуры вон вылезет, но узнает все наверняка, а уж потом начнет действовать. Разумеется, всегда остается хотя бы один процент на опровержение даже самой убедительной версии. Но и должным образом оценивая их контрразведку, Крепкин все равно был уверен, что на каком-то этапе произошел сбой и виновных искать нужно исключительно среди своих.

— Командир, у вас есть какие-нибудь соображения по поводу дальнейшего расклада? – отложив винтовку, поинтересовался Ранин.

Крепкин, известный своей гениальной способностью находить выход из любой ситуации, на этот раз пробурчал довольно неопределенно:

— Наверное, нет.

— Эй, кто тут собрался умирать? – воскликнул Волев. – Еще не все потеряно. Мы можем вернуться в штаб: под защитой Карпова нам вряд ли будет что-то угрожать. Думаю, полковник сейчас там же.

— Я в этом не уверен, — угрюмо процедил Крепкин.

— Это почему? – сдвинув брови, подозрительно прищурился Волев. – Вы не доверяете командованию?

— Не всему, конечно, но… Есть среди людей генерала предатели. Когда я был в плену с Миченко, дознаватель, горячо желавший выведать у меня секреты нашей туристической экскурсии, вместо этого ненароком выдал мне то, о чем я и не подозревал. О нашем приезде им нашестерил майор Африкантов. Помните эту жирную морду в аэропорту, что нас встретила? И я не могу быть полностью уверен в честности остальных, кто мало-мальски причастен к операции.

— Но ведь этот дознаватель мог и соврать, верно? А информацию слил вовсе не Африкантов, а кто-то иной…

— А зачем ему было врать? Он на тот момент уже нас мысленно похоронил.

— Возможно, — все еще сомневаясь, мрачно проговорил Волев. – Как вы думаете, Каупер спасся?

Майор промолчал, лишь глубоко вздохнув, устремил взгляд вдаль, где они в последний раз видели Миченко. Но речка безответно убегала в дебри леса, издавая постоянно один и тот же шум. Разведчик обещал вернуться к ним, если удастся уйти от погони, но было сразу ясно, что этому не бывать. Не сходя с места от магнетического действия известной истины, что надежда умирает последней, они все еще ждали его появления. Но горизонт по-прежнему оставался пустым и холодным…

ГЛАВА ПЯТАЯ

ИСКРА НАДЕЖДЫ

И вот так получилось, что с врагом они поменялись местами. Червячок зарылся в рыхлую землю, а охотившийся за ним петух попал в лапы к хозяину с топором, и через час уже бултыхался в кастрюле. Никогда не знаешь, чем все обернется. Особенно когда имеешь дело с людьми – единственными существами на Земле, способными на предательство. Когда человек подчинялся законам природы, мир был чище и светлей. Но с каждым веком все больше развиваясь, человек возвел себя на трон, а это привело к катастрофе – гибели биологического начала. Чем больше он умнел, тем быстрее и незаметнее для себя он глупел.

Являлась ли цивилизация воплощением того древнего мира, которое было создано небесными силами? Большинство людей давно перестало верить в бога, теория божественного происхождения человека ушла в прошлое. Может, потому что становятся более развитыми и стараются видеть реальность с логической точки зрения? Или просто за многие тысячелетия забыли о своем первоначальном создателе, если, конечно, им являлся всемогущий правитель света? Так или иначе, человечество губит себя же, не понимая сути своих действий, не осознавая тех губительных последствий, разрушающих их мир и первоначальную гармонию с природой.

Десантники пребывали в полнейшем смятении, с трудом осознавая происходящее, постоянно щипая себя и каждый раз убеждаясь, что все это не сон, а яснейшая реальность.

Ранин вздрогнул от неожиданного тихого треска. Скинув лямки с плеч, он вытащил из рюкзака включившуюся рацию, моментально передал ее Крепкину. Тот приложил наушник к уху, и резко отстранился от невыносимого свиста и скрипа. Через шумы как-то хрипло и неясно прорезался до боли знакомый голос.

— Чайка, чайка, это орлиное гнездо. Выйдите на связь. Чайка, чайка…

— Орлиное гнездо, это Чайка! – вскричал Крепкин.

— Маэстро, ваш талант…

— Делает честь вашему отечеству! – закончил шифровую фразу Крепкин, чувствуя себя вновь бодрым, словно вылез из проруба. – Полковник, вы?

— Он самый. Как вы там, живы?

— Как сказать… Пятеро нас осталось. Миссию мы провалили. Украинские солдаты устроили засаду на базе, вертолет с ракетами прилетел, еле ноги унесли. У меня подозрения, что карты вывезли в надежное место, подальше отсюда. Будто знали, что мы появимся.

— Очень может быть.

— Так вы все знаете? – изумился Крепкин.

— Это моя работа, майор. Не волнуйтесь, генерал Карпов вышлет к вам вертушку. Где вы находитесь?

— Боюсь, одной вертушки будет маловато, собьют к чертям. У них тут целая армия и, по меньшей мере, три вертолета.

— Разберемся. Ты мне скажи ваши координаты.

— Точно не знаю, товарищ полковник – Миченко больше нет. Погиб, спасая нас. Но, судя по карте, в четвертом квадрате. Километров семь-восемь от базы на юго-восток. Тут скала есть высокая. Вот мы на ней.

— Хорошо. Держитесь, мы вас вытащим.

На этом связь оборвалась. Десантники ликовали. Уже практически потеряв надежду на спасение, они внезапно ощутили прилив бодрости и жизненной энергии. Готовы были валить каменные стены и дырявить пальцем вражеские танки.

Достав из внутреннего кармана припрятанную на «черный день» сигарету, Крепкин умиленно затянулся, предвкушая скорую эвакуацию, но отнюдь не довольствуясь финалом.

Да, их спасут, они прибудут на базу в целости и невредимости. По крайней мере, пятеро из девяти. Но Крепкин как-то не привык, чтобы его спасали. Чувствуя вину за погибших солдат, он отвернул от всех свое угрюмое лицо к лесу за рекой. По приезду, скорее всего, разбора полетов не будет, начальство оправдает его действия в сложившейся ситуации и оставит на службе, чтобы он мог и дальше доблестно защищать интересы державы где бы-то ни было. Однако в душе разражался гром и бушевал ураган. Оправдать самого себя он не мог.

Птицы стихли, лес стал спокоен, от необычайной тишины звенело в ушах. Опушки деревьев чуть пошатывались от слабого, едва слышимого ветерка.

Уже через сорок минут в ожидаемой с нетерпением близости звучал басистый рокот величественно нависших над рекой двух Ми-24 с неплохим вооружением. С трудом выбрав подходящее место для своей громадины поближе к скале, пилот одного из них приземлился на малюсенькой зеленой площадке, отделявшей гору от речки. Второй же вертолет расположился чуть дальше – на противоположном берегу у леса. Дверца первого отворилась, из нее проворно выскочили три человечка в пятнистых камуфляжах, на полусогнутых поводили автоматами влево вправо. За ними, гордо надув грудь колесом, вышел сам генерал, а потом и полковник Ульянов.

«Не особо предусмотрительно с их стороны, — подумал Крепкин. – Я же им говорил – полный лес унитаристов! А они взяли с собой такую смешную охрану. Вертолеты, если что, взлететь не успеют, чтобы отразить внезапную атаку, а этих без труда уложит не то что снайпер, а даже один автоматчик, если неожиданно выскочит из-за угла. Генерала-то я не знаю, какие у него там мысли в голове, но что думает себе Ульянов? На него это не похоже…».

Ульянов замахал руками над головой, в ожидании глядя на вершину скалы. Генерал, оперши кулаки о бедра, как скандальная волевая хозяйка со стажем в ожидании мужа-пьяницы, и добродушно улыбаясь, тоже с нетерпением рыскал глазами по вершине.

— Ну что, бойцы невидимого фронта, выходим из тени! – облегченно вздохнув, сказал Крепкин.

Дважды говорить не пришлось: Стоянов подпрыгнул как на пружине, радостно замаяковал руками в ответ.

— Сюда, товарищ полковник! – закричал он.

Обессиленный Крепкин, еле-еле поднимаясь на ноги, взглянул на него с доброй усмешкой, как отец на резвящегося сына, но вдруг понял, что в лице Стоянова что-то переменилось. Руки перестали двигаться, глаза остекленели, щеки и лоб мгновенно потеряли жизненный цвет, и от краешка рта тонкой струйкой потекла красная жидкость. Рефлекторно Крепкин прижался к скале, закрыл голову руками, скомандовав всем сделать то же самое, еще раньше, чем безжизненное тело накренилось вперед, обрушилось на камни и, скатившись к самому краю скалы, полетело вдоль обрыва к земле.

Затрещал автомат, отправляя очереди в сторону леса, захрустели от пуль ветки, и сквозь эту совокупность шумов прорезался чей-то устрашающий крик. Внезапно все стихло. Раздался голос полковника:

— Все в порядке, спускайтесь!

Не веря ни своим глазам, ни своим ушам, Крепкин еще несколько секунд лежал не двигаясь. Какого черта? Что значит, все в порядке? Достали снайпера? Ну и что! Тем не менее, далеко не все в порядке, чтобы вот так бодренько об этом докладывать – Толик ведь умер всего десять секунд назад!

— Мужики, спускайтесь, мы его прикончили! – весело прокричал генерал.

— Эй, народ, давайте пошустрее, у нас дел невпроворот! – с тенью недовольства наказал Ульянов. – Долго вы там еще собираетесь сидеть?

«Что же делать? – терзался Крепкин. – Поверить им на слово? После всех непонятностей, что преследовали нас от штаба? Хотя, в конце концов, не может же быть, что это они убили Стоянова? Ерунда какая-то. Нет, полковник на такое вероломство не способен».

— Уже идем! – ответил он, медленно поднимаясь на ноги, но все же стараясь не высовываться за край обрыва.

Он махнул рукой Волеву, Ранину и Богатыреву следовать за ним и направился к туннелю.

— Нет, — вдруг остановился он. – Честно говоря, я никому сейчас не верю, мужики, поэтому предлагаю не идти через туннель, – там придется спускаться вниз по веревке, тем самым мы подставим спины. Кроме того, они ждут нашего появления именно оттуда.

— Я согласен, — кивнул Волев.

— Отлично, а вы?

— Как скажешь, командир.

— Послушайте, — горько усмехнулся он. – Сейчас я никем не командую, я, как и вы, просто хочу выжить. Отныне между нами полная демократия и свобода слова. Кто не хочет так делать, пусть выскажет свою точку зрения, и мы все открыто проголосуем.

— Да все в порядке, майор, — положил ему руку на плечо Ранин. – Я понимаю, что вы чувствуете вину за погибших солдат и не хотите подвергать нас опасности своими приказами, последствия которых вам никак не предвидеть. Но давайте не будем нарушать субординацию, мы вам полностью доверяем… Я вижу по вашим глазам, что именно это вас и пугает, но… группа есть группа и командир у нее может быть только один. Это вы, товарищ майор. И если нам суждено умереть, так тому и быть, и в этом не может быть вашей вины.

— Да, — вздохнул он. – Идем.

Они спустились с другого отвеса на противоположной стороне, на который указал Волев, и обошли гору. Это заняло около пятнадцати минут, зато они могли стать залогом сохранения жизни. Держа взведенные автоматы у бедер, и сохраняя относительную дистанцию между собой, они вчетвером вышли из леса слева от скалы, откуда их, естественно, никто не ждал.

— Майор, что за шутки? – укоризненно бросил Карпов. – Что, напрямик спуститься кишка тонка? Ждем вас неизвестно сколько! Еще б чуть-чуть – и нас бы уже не было, оставили бы вас на съедение украинской пехоты!

Видя, что полковник с генералом не держат в руках оружия, а двое солдат с болтающимися на спинах автоматами бережно переносят к вертолету мертвого Стоянова, где в проеме двери ожидает их третий, не проявляя к десантникам абсолютно никакого внимания, Крепкин опустил «Калашников», все же не теряя при этом бдительность.

— Так безопаснее, — огрызнулся он.

Генерал насмешливо поморщился, но промолчал.

— Ладно, пора убираться отсюда, — нахмурил брови Ульянов и пригласительным жестом указал на вертолет с потихоньку разгонявшимися винтами. – Залезайте, мужики.

Ульянов с Карповым пропустили их вперед, и Крепкин, опасливо покосившись на обоих спасителей, сел следом за десантниками.

Вертолет оторвался от земли, уже поднялся достаточно высоко и стал набирать скорость, оставляя позади базу, где погиб Русый, место гибели Борщева, речку, поглотившую холодным течением Кизилова, злосчастную скалу, с которой всего полчаса назад сорвался Стоянов, и густую дубовую рощу, где наверняка пал геройской смертью Александр Миченко…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ИСТИНА ГДЕ-ТО ПОД НОСОМ

Через окно Крепкин видел, как взлетел над землей второй Ми-24, подняв светло-коричневое облако пыли, и, сделав крутой разворот, стал отдаляться в противоположном от них направлении. Полковник, прочитав на его лице озадаченность, пояснил, что они летят в штаб через места, не представляющие и намека на опасность, а посему отправил вертолет на другую базу, более нуждающуюся в военной технике.

— Ну что, орлы, досталось вам, а? – с сочувствием вздохнул Карпов. – Ничего, сейчас прилетим в штаб, я вас чаем напою, откормите пуза настоящей жратвой, а не этой минеральной гадостью из тюбиков. И жизнь пойдет на поправку.

— Ага, — угрюмо пробурчал Крепкин, глядя через окно в необъятную даль.

— М-да, — процедил он, старательно пытаясь пробраться тоскливыми чувствами. – Ребят, конечно, жалко.

— Да уж… Особенно если учесть, что жизни они свои отдали ради свободы даже не собственной Родины.

— Они просто выполняли приказ, — потупился полковник, сидевший чуть поодаль, ближе к кабине пилота.

— Верно, — закивал генерал. – Так всегда было. Порой солдаты погибают, не успев и пули выпустить из ствола. И не знают, зачем умирают. Просто выполняют приказ. И не смотрите на меня исподлобья, я тоже не властен над своими приказами, мне их диктуют свыше.

Некоторое время они сидели молча, стараясь не смотреть друг на друга. Естественно, у начальников и подчиненных редко мнение совпадает. А особенно у военнослужащих, которыми приказы-то выполняются, и перечить им не положено, но где-то глубоко в подсознании у сведущего человека обязательно станет зудеть собственная точка зрения, притупляемая долгом службы лишь поверхностно и на время.

Потом генерал вдруг добавил:

— По поводу операции можете не беспокоиться. Я имею ввиду отсутствие у нас координат расположения военной мощи унитаристов. Теперь это не суть важно.

— В смысле? – в недоумении скривил лицо Крепкин.

— Война закончилась, — как-то буднично сообщил Карпов. – Пока вы там по горам лазили, приезжал президент, на внеочередной сессий в Верховном Совете Крыма поставил всем ультиматум – или они прекращают принимать российских послов, или он всех распустит к ядреной бабушке. Парламент-то у нас, как и Конституция – сплошная декорация, самостоятельными правами не наделенный. Ну, какая ж это Конституция, когда она признается недействительной, если противоречит законам, принимаемым Верховной Радой Украины? Это уже подзаконный акт, что твой приказ. А кому ж охота распускаться? Депутаты только тогда голосистые, когда сидят в депутатском кресле, в карманах шелестят банкноты, завтрашний день ясен и безоблачен. Я знаю, что не все такие, но решения-то у нас принимаются большинством, отсюда вывод…

— А как же народ?

— А что народ? – с горькой насмешкой поднял брови генерал. – Потоптались у Верховного Совета, плакатами, кулаками потрясли, чего-то там выкрикнули, пытались даже пикетировать здание. А потом подъехал «Рафик» с ОМОНом, бойцы надавили щитами, стрельнули пару раз по ногам «резиной», и толпа рассосалась, двое угодивших под пули так же покорно захромали следом. По-иному в нашей уникальной стране понимается демократия. Не как власть народа, а как торговая марка с фальшивым блеском позолота. Все равно что купить на рынке нагрудный знак отличия у обедневшего ветерана и нацепить на футболку. Но от этого не стать героем войны. Поэтому вся надежда была на пророссийские партии, а они оказались бессильны.

— А повстанцы? Они ведь сами по себе?

— Никто не может быть сам по себе. Без правительственной поддержки сепаратистам и шагу не сделать. Я их придерживался, помогал всеми доступными средствами, но я подчиняюсь министерству обороны. Так что пришлось сложить удочки, свернуть и эту операцию.

— А они знали о ней?

— Об операции-то? Нет, и сейчас не знают. То есть о том, кто ее проводил. Мы им э… представили все несколько в ином свете…

— То есть? – попытался уточнить Крепкин, пытаясь во всем разобраться, но по медленно угасавшему энтузиазму генерала в осведомлении прошедших перемен наполеоновских размахов начал понимать, что он пытается увести разговор от стержня проблемы, старается скрыть нечто важное и, безусловно, не очень приятное.

— Ну, какая теперь разница? – отмахнулся он, словно скинул с плеч мешок с навозом. – Главное – вы живы, завтра полетите домой и, поверьте, через месяц уже и не вспомните об этом неприятном инциденте.

— Генерал, мы имеем право знать, — настоял Крепкин, – с какой стати попали в ловушку и за что умерли мои люди.

Карпов молчал, нелепо надув губы бантиком. Вопросительно покосился через плечо на полковника. Только теперь Крепкин начал кое-что соображать.

— Что ж, расскажите ему, товарищ генерал, — сказал полковник с такой интонацией, будто просил оповестить о надвигающемся конце света.

— Мы дали им ложный след, а для этого пришлось переквалифицировать вас в террористы. Надеюсь, это не сильно оскорбит ваши чувства?

— В зависимости от того, когда вы это сделали – до нашего нападения или после, — сухо ответил Крепкин.

— Майор, неужели вы нас в чем-то таком подозреваете? – в сердцах приложил он ладонь к груди. – Я все понимаю, вы пережили большое потрясение, но проявлять беспокойство и недоверие к своему начальству, которое вас туда и отправило, глупо и даже неуважительно.

— Как знать…

— Бросьте, майор, хорош надувать щеки! Я вам не враг. Полковник – тем более.

Чем больше Крепкин смотрел на их лица, тем больше видел в глазах фальши, в разговорах – неестественности. Все было ясно. Их элементарно подставили. Как только провозгласили мир, Карпов запаниковал, что об операции станет известно. Если бы исчезли карты, первым под подозрение попал бы генерал и вся его свита. А сообщив о якобы замеченной в этих местах группе террористов, продвигающейся в сторону базы, избавил себя от малейшего недоверчивого взгляда со стороны новых союзников в лице законного начальства. Этим сохранил себе место под солнцем, стоящее явно дороже, нежели жизнь одного разведчика и восьмерых чужеземных десантников. С ним все ясно. Но какой интерес ко всему этому у полковника и России в целом? Неужели столь острое внимание к Крыму у России могло так спонтанно исчезнуть? Или же появились новые пути распространения своего влияния, настолько значимые, что можно не считаться с жизнью восьмерых человек? Если прикинуть объективно и со стороны, это не такие уж и большие потери ради будущего целого народа. Вот только злит единственное – что сам народ и не подозревает, какую ценность он на самом деле представляет для политиков и какого будущего ждать от их изменчивых прихотей.

Он понимал, что десантников генерал с полковником решили в живых не оставлять, причем подмести сразу – до нападения на вражеский (теперь уже союзнический) штаб. И рученьки не испачкаешь (регулярный отряд плюс вертолеты со спецподразделением посчитали, видать, более чем достаточным), и потом проблем не будет с лишними свидетелями вообще когда-то существовавшей в замысле и даже на деле операции по захвату стратегически важных документов. Кто потом станет выяснять, чьи трупы обнаружили в лесу, если их сразу не решено было закопать либо кремировать? Документов нет, «камуфла» самая что ни на есть распространенная для любого армейского магазинчика, «Стечкин» — пистоль не столь уж тесного круга обращения, а «Калаши» и лимонки – явное свидетельство принадлежности к одной из террористических группировок, каковых с почином войны по Крыму расплодилось несчетное множество.

Жаль нельзя было поделиться своими мыслями с остальными. И за что платят этим профессорам, прохлаждающимся в лабораториях вместо того, чтобы давно уже изобрести телепатический способ общения!

А он нутром чувствовал приближавшуюся опасность. Вряд ли они передумают и в душе проснется жалость матери Терезы или взыграет тяга покончить с несправедливостью. Такое бывает только в кино. В реальности не то что у закоренелого преступника с притупившимся чувством сознания не потечет по щеке слезинка в подобном случае, но и человек, которому доверял всю жизнь и который, казалось, еще и грудью закроет от опасности, останется черствым, поддавшись простому шантажу, психологическим убеждениям или магическому воздействию взгляда американского президента с зеленой бумажки. Или просто выберет наименьшее из зол, не обладая широкой самостоятельностью и не имея возможности бежать за двумя зайцами, находясь под строгим контролем вышестоящей инстанции. Крепкин старательно прицеливался взглядом в глаза Ульянова, которые тот беспомощно опускал книзу, и все больше склонялся к последней версии.

Минуты проходили в тягостном ожидании нападения, но полковник с генералом оставались спокойными, как удавы, а три солдатика, сидевшие в хвосте вертолета, полузакрытыми глазами уставились вперед в неопределенную точку, будто медитировали, погрузились в нирвану, абсолютно не воспринимая посторонние звуки и разговоры вокруг. Автомат у каждого висел на лямке через плечо, но руки были расслаблены в естественных положениях.

Ждать своей участи, могущей настигнуть их в самый нежданный момент, – на посадочной площадке, в одиноком кабинете генерала и даже сию минуту – больше не хватило терпения. Раз уж, исходя из его логики, ни разу не подводившей в самых запутанных ситуациях, им так или иначе уготована участь сдобных булочек, начиненных вместо изюма свинцом, Крепкин решил нарушить их планы и спровоцировать атаку прямо сейчас.

— Знаете, где-то в сорок четвертом англичане взяли в плен двух немецких морских офицеров, располагавших секретными сведениями о новейшей подводной лодке, — непринужденно начал он, прикурив сигарету. – Какими только страшными средствами развязывания языков не пугали их контрразведчики туманного Альбиона, – благочестивые эсэсовцы оставались невозмутимыми, твердо держа рот на замке.

— К чему это ты? – сморщил лоб генерал.

— Сейчас поймете, — вяло кивнул одними веками Крепкин и незаметно для непосвященных подморгнул Волеву. Кажется, смекнул, молоток! – Так вот. Англичане уже тогда вовсю славились своей нечеловеческой возможностью заполнять организм чаем каждые пять минут, причем без общеизвестных последствий. И, естественно, помнили, что столь богатырскими мочевыми пузырями их наделила природа в единственном числе. Помнили они и о чистоплотности офицеров гитлеровской германии, для которых запятнать честь – невыносимый позор, хуже которого уже ничто не может быть. Даже измена. Этим-то англичане и воспользовались. На допросе, больше походившем на свободную беседу в обширном кабинете с коврами и креслами, их гостеприимно угощали настоящим дорогим чаем, отказаться от которого они либо по жадной своей природе, либо из благодарности за лояльное обхождение отчего-то не стали. И после первой, и после второй, и после четвертой чашки. А уж дальше проснулись естественные человеческие побуждения. Но их просили задержаться, пофилософствовать еще немного над превосходством арийской расы, о могуществе Германии и их дальнейших перспективах вновь очутиться в рядах собратьев-патриотов, вновь подливая в кружки заветный напиток, якобы вовсе без всяких мокрых помыслов. И когда уже бедных офицеров начинало скрючивать в три погибели, когда они уже начинали с силой сжимать ноги и беспомощно стонать, дверь плотно закрыли на замок, ковер наверняка или убрали, или застелили клеенкой, и тут уж приступили к серьезному допросу, без тени жалости к врагу. Враг упорно сопротивлялся, но когда терпеть стало совсем невмоготу, все секреты боевой подлодки слетели с языка, как бомба на Хиросиму. После допроса всех преспокойно отпустили изливать душу. Так что свою честь и репутацию они не запятнали. По их глубокому убеждению. Вы, товарищи начальники, чертовски напоминаете мне этих немцев.

Генерал с полковником едва заметно переглянулись. Смысл поняли, но пока что не спешили демонстрировать свою сообразительность. Мысли явно обуревала другая головоломка – к чему он ведет, высказывая в лицо начальству смертельно смелые насмешки. И Крепкин решил ковать железо, пока горячо:

— М-да! И какие ж из вас патриоты? Еще несколько дней назад вы, товарищ генерал, соловьем изливались о перспективах будущей независимой республики, плевать хотели на противников этой идеи, все вам было нипочем. Что, прижали к стеночке, как строптивую восьмиклассницу? А вы, полковник, что можете сказать в свое оправдание?

Все! Это был предел, как известное состояние грохочущего изнутри вулкана, когда из кратера вот-вот хлынет фонтан кипящей лавы. Побледневшее лицо Карпова начало покрываться красными пятнами, в отличие от угрюмо-спокойного полковника, виновато склонившего голову, он зло смотрел на Крепкина все более разгоравшимися глазами. Ожидаемая реакция последовала незамедлительно: генерал, сдвинув брови и ужасающе поиграв скулами, обрушил тираду колоритных ругательств, лишь спустя десять секунд разбавив монолог словарным лексиконом:

— Сделаю я из тебя Карлсона, мать твою, воткнув вертолетный винт в жопу! И плевал я на твое российское подданство! Тебе нужны патриоты? Отправляйся в Голливуд, – там любят раздувать национальных героев из пустого места. А в жизни нет такого понятия! И Родина у всех там, где тепло и уютно, понял? А мы строим будущее дипломатической хитростью, и жертв тут не избежать. Ты солдат – вот и неси вахту там, где тебе сказано, убивая тех, кого прикажут, и думая так, как тебе велено! Не надо совать нос в дела не своего профиля и чесать понапрасну языком, не зная из того и половины! Вчера каждый был сам за себя, не желая ни с кем делиться, а сегодня Украина с Россией качают нефть на брудершафт. Нам – деньги на скважины, им – долгожданный газ и обещанная часть нефтяного запаса у Змеиного острова. Так и делаются дела, а что было – то в прошлом, и никто не вспомнит о неприятном конфликте, разве что черкнув пару нейтральных строчек в учебнике по истории. Главное, заканчиваться они будут хорошо, с оптимистическим прогнозом на будущие рилэйшеншипс...

Крепкин, почтительно выслушивая красноречия Карпова, краем глаза отметил, что солдафоны генерала ожили, смотрели прямо на них, держа взором десантников в воображаемом круге.

Карпов, остановившись, небрежно стер пот со лба тыльной стороной ладони. Вид у него был чертовски усталым, будто после изнурительной дилетантской тренировки в спортзале, но только физически. Похоже, говорить он смог бы еще около часа как минимум. Но вместо запуска следующего вихря генеральских поучений он ненавистно сощурил глаза и прошипел:

— Пора.

Крепкин все понял. И за секунду выхватил из кобуры пистолет.

Первый, налетевший справа как вихрь, получил пулю в глаз (двойной щит бронежилетов Крепкин усмотрел еще на взлете), второго сразил наповал Волев, вступивший в конфликт со скоростью сверхзвукового истребителя. Но выстрелов прозвучало больше. И скорости все равно не хватило. Громовержец застыл в непринужденной позе, как все время и сидел, лишь затылком упершись в стенку салона.

Третьего застрелил Ранин левой рукой, держась второй за правую часть живота, меж пальцев которой просачивалась темно-красная, почти черная кровь. Полковник медленно сполз по стеночке, оставляя спиной алый динамический след, завалился на бок. Оружия в его руках не было. Генерал же широко раскрытыми удивленными глазами таращился на всех сразу, он еще не смирился с поражением, но и не пытался как-то противостоять. Крепкин надежно держал его под прицелом на расстоянии большем вытянутой руки. Не сводя глаз с генерала, осведомился у остальных:

— Живы?

— Богатырев умер, — угрюмо отозвался Волев. – И Олега опять ранили.

— Что с вертолетом?

Волев нырнул в кабину пилотов и выскочил опрометью назад:

— Мертвы, командир!

— За штурвал! А ты, гнида, все равно умрешь, — ненавистно прошипел он Карпову и бросил быстрый взгляд на полковника. В спину по эфес был вонзен десантный нож. – Зачем?

Генерал молчал, сухо поджав губы. В глазах царила совершеннейшая пустота.

— Кокнуть нас решил, старый хрен? Что молчишь? Бизнесмен чертов. Со своими братьями по оружию рилэйшеншипс развивать надо, а не с политическими хамелеонами, протирающими мягкие кресла целыми днями и не знающими, куда деть ум, что аж из головы выпирает.

— Командир, штурвал не слушается!

Крепкин метнулся к Волеву, окинул оценивающим взором заляпанную кровью панель. Стрелки пробитых пулями приборов безумно раскачивались маятником, электронные циферки на циферблатах вообще отсутствовали. Он вернулся в салон, кинулся к мешкам с парашютами.

— Черт, два только, — не скрывая злость, прошипел он. — Все на авось. В этом холопы от кацапов не отличаются… Серега! Бросай штурвал!

Волев вернулся в салон и с удивлением воззрился на майора.

— Одень на Ранина парашют, потом на себя натяни.

— А ты?

— А я порулю пока. Попробую аварийную посадку сделать.

— Нет! Или прыгаем все, или остаемся, — категорично воспротивился Волев.

— Заткнуться! Я не прошу – я приказываю. Объяснить популярно?

Волев замер каменной статуей, пережевывая ответ и прикидывая все возможные варианты действий, соизмеряя их с положительными и отрицательными последствиями для всех. Но все-таки вышколенное армейское начало взяло верх над брокерскими просчетами человеческих жертв.

— Нет, товарищ командир.

— Вот и чудненько. Покатаю я этого бюрократа с ветерком, — махнул он рукой в сторону Карпова. – Пусть порадуется. Повезет – выживет, а нет – судьба значит такая.

Услышав эти слова, Карпов дернулся было в его сторону, на ходу вспоминая когда-то давно изученные приемы ближнего боя, но почти сразу опустил руки, пригорюнив – наверняка ничего не вспомнил, да свинца наесться не хотелось.

— Пристегнись, генерал. Вдруг удача улыбнется!

С этими словами он нырнул в кресло пилота, крепко ухватившись за штурвал. Волев натянул на плечи раненого товарища лямки парашютного рюкзака, потом обеспечил «болванкой» себя, предусмотрительно поглядывая на генерала, чтобы в случае чего вовремя отразить возможную выходку загнанного в угол начальника. Волев распахнул дверцу вертолета – и в салон ворвался мощный поток холодного ветра.

— Мы прыгаем! – крикнул он Крепкину. – Удачи!

— До встречи на Земле!

Прижимая ладоней рану на животе и корчась от боли, Ранин кое-как поднялся на ноги, тяжелой поступью, словно притяжение в несколько раз превышало земное, приблизился к краю пола и, не раздумывая, звездочкой выпорхнул из вертолета. Спустя три секунды, прыгнул и Волев.

В мгновение воцарившаяся свобода защекотала легкие. Холодный ветер теребил кожу на лице, пробивался сквозь ткань одежды и ударял в грудь, но внутри стало тепло, будто по крови медленно и пьяняще расходился коньяк. Стремительно приближалась земля, ярко зеленый ковер леса, освещенный косыми лучами заходящего солнца.

Волев выдернул кольцо, но лишь после того, как надулся белой шляпкой парашют Ранина. Медленно раскачиваясь на стропах, он пытался разглядеть лицо Олега, развернутое к нему лишь на одну четвертую, но не видел, открыты ли глаза. Голова слишком уж расслабленно свешивалась на грудь…

Оба они приземлились на пустыре, где лес, в принципе, и заканчивался. Отцепив ремни, Волев стремглав помчался к Ранину. Медленно сдувающийся купол накрыл его полностью, и, похоже, выбраться он не спешил.

Волев освободил его от парашюта, перевернул на спину. Почти весь камуфляж был пропитан кровью, глаза безжизненно смотрели в небо. Видимо, он умер еще до столкновения с землей, потеряв слишком много жизненно необходимой красной жидкости…

Он слышал примерно, где упал вертолет, и, крепко сжав в руках свой автомат, уже бежал к месту аварии. За командира он, в общем-то, не волновался: «старый волк» выбирался и не из таких передряг – и тонул, и горел, и уж с неба падал тысячу раз. Таким терминаторам сколько смерти не желай, назло выживут, а злые языки порежут на части и сырыми съедят с аппетитом даже без кетчупа.

Вертолет был похож на смятую консервную банку, от пропеллера практически ничего не осталось, – махина упала меж двух толстенных дубов, на стволах остались глубокие следы от вращавшихся винтов, которые лежали рядом в изогнутом виде.

Обмотав руки камуфляжной курткой, Волев удалил остатки лобового стекла – войти через дверь было нереально, так как она валялась неподалеку, а проход еще нужно было найти, — и добрался до пилотского кресла. Крепкин сидел с закрытыми глазами с совершенно спокойным лицом, краешек рта даже слегка ухмылялся.

— Эй, командир, хорош дрыхнуть! – он схватил его за лацкан и принялся трясти. – Майор!

Надавив двумя пальцами под подбородком, попытался поймать артерию. Пульс отсутствовал. В совершенной отрешенности Волев выбрался наружу, и, глядя на вертушку, не спеша, отошел назад, ожидая вспышки и мощного взрыва. Генерала, безусловно, придавило железом, тут нечего и гадать: вся часть вертолета, что находилась сразу за кабиной, ярко напоминала сжатую гармошку.

Никаких разрушительных огневых явлений не последовало, «консервная банка» плотно залегла меж деревьями, собираясь стать прочным памятником истории.

Облокотившись о ствол дерева, он опустился на землю, тяжело дыша. Кости и мышцы болели в складном ритме, зудели ноги, руки, шея и каждый позвонок. Он вытащил помятую сигарету, зажег и, пуская дым, смотрел в небо – единственную территорию, где не чувствуешь боли, не думаешь ни о чем, кроме движения собственного тела. В этом прозрачном мире нет изъянов, в нем нет смерти – она наступает только на земле. Его место было там, среди облаков и птиц, но земля притягивала к себе со страшной силой, и самому оторваться от нее, чтобы взлететь, никогда не удастся…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ХОЧЕШЬ ЖИТЬ — УМЕЙ ВЕРТЕТЬСЯ

Реальность вернулась к нему со жгучим уколом меж пальцев, когда сигарета догорела до фильтра. И он судорожно принялся анализировать ситуацию.

Так, начальство встретило достаточно тепло, так что от него не было смысла ждать чего-то более душевного. Если рация, оставшаяся у Ранина, и исправна, выходить на связь глупо. Кого он знал в штабе кроме Карпова? Майора Африкантова, оказавшегося предателем, ну и еще пару человек генерала, наверняка посвященных в события минувшего дня. Дать знать о себе своим тоже опасно, он ведь не знает, кто имеет отношение к операции, а кто нет, кто поддерживает союз с Украиной, а кто, опять-таки, нет. В любом случае, и для тех, и для тех он уже не существовал, а значит, появление его целым и невредимым взбудоражит всех без исключения, нарушит чьи-то уже распланированные действия, исходя из гибели всей группы, какими бы они ни были. Вряд ли это кому-то понравится. А становиться объектом охоты вновь не очень-то хотелось. Лучше остаться для них мертвым. Это будет означать стать самым безобидным существом на планете.

Генерала, безусловно, примутся искать, как и Ульянова. Трупы они в вертолете и найдут. Рядом – Ранина, по счастливой случайности сумевшего выпрыгнуть до аварии, что его, однако, не спасло. На скале, если снизойдут до широкомасштабных следственных поисков, обнаружат еще пару мертвых десантников. Но всех они вряд ли найдут, чтобы можно было сопоставить количество найденных трупов с составом команды и всех идентифицировать. Да никто этим заниматься не будет. Все погибли – и точка.

Главное сейчас было выбраться из этого дурацкого леса. Волев выщелкал из автомата Ранина оставшиеся в магазине патроны и вложил ему оружие обратно в руки. Обшарил его карманы, нашел еще два запасных магазина, переправил к себе в куртку. Проверил свой боекомплект. Оставался еще неприкосновенный запас – две гранаты и одна пластиковая взрывчатка. Кто знает, может и пригодится, не выбрасывать же. Тяжесть украинского «Форда» — что-то вроде смеси «Стечкина» и лазерной пушки Скайуокера, — любезно предоставленного генералом, почти не ощущалась, и он похлопал по кобуре. Все на месте. Пора в путь.

Он двинулся строго на запад, ибо непременно следовало попасть в Симферополь – единственную отправную точку за рубеж.

Только теперь он ощутил в груди тяжесть утраты. До этого действовал автоматически, без эмоций, работая лишь головой, механически все просчитывая и делая то, что учили делать в таких ситуациях. Но он даже не задумывался никогда, что такая ситуация когда-то наступит. Люди, с которыми он бок о бок воевал, любил и горевал, на десятом году их знакомства ушли в небытие, разрубив на куски крепкое и, казалось, нерушимое ядро под названием команда.

«Я один остался. Но почему именно я? А что если вся моя жизнь – это и есть истинная сущность всего бытия, а все остальное происходит в дополнение к моему существованию? Словно крутится фильм или видеоигра, в которой я главный герой, а остальные люди, животные, природа – второстепенные элементы этой игры, пространство – мера моей свободы в передвижении, а время – этап вечности, одна маленькая история из моего бесконечного пути. Трудно ведь представить, что будет после смерти. Не может же быть вечной пустоты? Как может меня не быть? Кто тогда за меня будет дышать, ходить, слышать и видеть? Наверное, все-таки существует душа, иначе нельзя осознать последствий полного исчезновения осязания мира…».

Через три километра пути он вышел к асфальтированной дороге. С автоматом и бронежилетом пришлось расстаться, иначе за туриста никто бы не принял. А камуфляж на нем был самый обыкновенный, потертый, пыльный – как у нормального мужика, протопавшего не один день по здешним горным местам. Гранаты ощутимо оттягивали внутреннюю ткань карманов, пистолет теперь грел не бедро, а грудь, переместившись во внутренний карман куртки уже без кобуры. Флягу, компас, карты, нож и запасные патроны к «Форду» Волев растасовал по отделениям рюкзака. Вскинул его на плечо и бесхлопотно поплелся вдоль дороги.

Первая же машина притормозила на вытянутую руку. Окно замызганной «копейки» цвета кабачковой икры со стороны пассажирского места медленно, со скрипом, опустилось, и Волев заглянул внутрь. Вальяжно повесив левую руку на руль, мужичок лет шестидесяти лениво прокряхтел:

— Ну, садись, коль не шутишь.

— В сторону Симферополя едете? – поинтересовался Волев, на совесть захлопнув советскую дверь изнутри.

— Симферополя? – расхохотался мужик, трогаясь. – Да тут одна дорога, и вся она до Симферополя! Не местный что ли? Че платишь?

— Да нет ничего, уж не взыщи. Тебе ведь все равно по пути?

— Ох, — расстроено вздохнул водила. – Я б тебя до города добросил, а так… Мне за пять километров сворачивать. Так что выкину на распутье.

— И за то спасибо, — вежливо кивнул Волев и, сняв с плеч худощавый рюкзак, скромно поместил его на коленях.

— Служишь?

— Да нет, — отмахнулся он. Лучше уж быть туристом, чем солдатом. А то еще начнет выспрашивать, с какой части, кто командир и знает ли он тех молодчиков, что вчера прибыли в качестве пополнения. – Я вообще из Донецка, – слетело у него с языка. Но это, по крайней мере, лучше, чем из России. Папаша может кому-нибудь ляпнуть, тот еще кому-то и так далее. А много ли русских одиночек околачивается сегодня в этом районе в пятнистых костюмах? То-то и оно. – Со мной еще пять человек было, да я заблудился. Вот и еду обратно. Мы там в районе вокзала квартиру снимаем.

— И почем?

— Э… не знаю, честно говоря, жена договаривалась. Но недорого.

— Понятно, — с выражением сказал мужик и поджал губы, исчерпав, наверное, свой обыденный перечень вопросов к редким попутчикам. И слава богу, вздохнул Волев. Не придется больше выдумывать на ходу всякие бредни о потерявшихся друзьях, женить самого себя на гражданке икс и, кроме всего прочего, быть врожденным украинцем. Не желая вступать в разговор, он отвернулся к боковому окну, демонстративно разглядывая заграничный экзотический пейзаж. Лес остался позади, по обеим сторонам от дороги простирались зеленые луга, а на горизонте гордо возвышались седые вершины скалистых гор.

— Вот и приехали, — сообщил мужик, притираясь к обочине. – Мне сейчас поворачивать.

Поблагодарив его от души, Волев вылез из машины и потопал прямо, следуя указателю с правой стороны дороги. Скоро по бокам стали появляться одноэтажные и двухэтажные частные домики, а вскоре после этого – и городские блоки.

На троллейбусной остановке он спросил, как пройти до вокзала, на что женщина выкатила глаза из орбит и поделилась, что вообще-то можно доехать на городском транспорте. Что ж, не будем более смущать простой народ привычкой передвигаться на своих двух. Он зашел в первый же троллейбус, шедший по нужному маршруту, но дальше ступенек пробраться не удалось. Поэтому пришлось выходить на каждой остановке, пропуская поток торопящихся куда-то людей, каждый из которых, пытаясь сойти первым, только мешал остальным, сопровождая свой выход бурной тирадой красноречивых слов.

Вспотев до немыслимой мокроты, он, наконец, добрался до вокзала. Поезд до Москвы отправлялся через два часа. Переправиться без паспорта через границу будет затруднительно, вернее, просто невозможно. Кроме того, у него не было ни денег, ни знакомых, а ехать зайцем можно только с применением силы, что просто не допустимо в его положении. А если вертолет уже нашли и по перрону бродят люди Карпова, решив перестраховаться?

Он стоял под аркой в полной растерянности, не представляя, что ему делать. Глаза бегали по сторонам в поисках выхода. На листовке среди множества других, которыми была обклеена стена, он вдруг увидел знакомую фамилию. Долгоруков. «Где же я о нем слышал? Недавно, здесь, в Крыму…»

— Солдат, покарауль чемодан, а? Я еще за вещами сбегаю. Не в напряг, я мигом!

Волев машинально кивнул, провожая задирающиеся до спины каблуки мчащегося к автостоянке коренастого мужичка. Мысли посетила интересная идея. Он, конечно, не преступник, но и не святой. Чтобы спасти себя, порой приходится идти на жертвы. Это и есть борьба за выживание. Не чувствуя ни малейшего угрызения совести, он поднял чемодан и попятился в сторону рынка. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее, но не перегибая палку, стараясь не бежать. В душе заиграл юношеский азарт, ноги несли тело сами по себе, а пальцы крепко сжимали ручку толстого кожаного чемодана. Оглянувшись лишь на середине торгового ряда, он убедился, что надежно затерялся в толпе.

На светофоре он перешел дорогу и направился в сторону парка. Горячее солнце уже спряталось за пятиэтажки, и вдоль дорожки не осталось ни единой свободной скамейки. Теснить влюбленную парочку или воркующих старушек он не стал – не столько из законов приличия, сколько из простой предосторожности не выдать свое любопытство перед содержимым чемодана. Тогда он уселся на край неработающего фонтана, благо штаны и так были грязные, и приподнял верхнюю часть. Глаза порадовал стандартный перечень командировочных вещей, неплохо было бы в это переодеться. Но где ж прикажете такое провернуть?

Волев пробежался глазами вдоль улицы. Ага, вон какой-то неприметный дворик. Может, не заметят…

И снова ему повезло. Окна помещений были зашторены, на дверях висели замки (видимо, частные фирмочки, закрывающиеся четко по расписанию). И во двор никто так и не зашел за те две минуты, в которые он успел облачиться в брюки, рубашку и туфли, сложить свой камуфляж и рюкзак в чемодан и надежно скрыть его под старыми автомобильными шинами и частями кузова, покоившимися в углу не один десяток лет. А вот пистолет засунул за пояс брюк у бедра, – мог еще пригодиться.

Гордой походкой законопослушного гражданина он вышел на улицу и важно осмотрелся. Засунул руки в карманы брюк и обнаружил пачку украинских гривен. «Вот так фартит!» – мысленно воскликнул он и, найдя обменный пункт, взглянул на табличку с курсами. Триста пятьдесят гривен – это, это… где-то две штуки рублей. Да, негусто. На билет не хватит. И тут желудок взвыл тупой ноющей болью, будто услышав о цифрах. Поесть надо, от этого никуда не денешься.

Небольшое уютное кафе на углу двух улиц всего лишь с тремя посетителями включая его идеально подходило и по обстановке и по ценам в скромном меню для непривередливых завсегдатаев. Заказав «Оливье», борщ, пюре с отбивной и чай с двумя булочками, он устало облокотился на спинку стула, предвкушая предстоящий аппетитный ужин в приятном одиночестве и последующую умиротворяющую сытость. В голове вдруг снова проскочила фамилия Долгоруков. Теперь он вспомнил, где и когда слышал о нем. Получая последние инструкции касаемо предстоящей операции, генерал Карпов рассказывал об отставном сухопутном генерале Евгении Долгорукове, лидере сепаратистского движения, что так лихо подчинил себе половину крымских вооруженных формирований. Что-то незаметно по обстоятельствам…

Как бы там ни было, следовало с ним встретиться. Пожалуй, это единственный человек, который может ему помочь. Если и нет, то, по крайней мере, единственный, кому можно безбоязненно показаться живым на глаза и не переживать, что это станет достоянием гласности.

Дожевав последнюю булочку и запив холодным чаем, который, как практически во всех подобных заведениях, почему-то подают перед едой, Волев вложил денежку в коричневую корочку со счетом и вышел на улицу. Уже без всякой опаски, как он сам заметил, огляделся. На углу висел красный монетный телефон – последний из оставшихся, которые еще не успели заменить на карточные.

Везение повернулось к нему лицом: он вспомнил упомянутое генералом название фирмы, которым прикрывалась повстанческая «администрация». И узнав в справочной, любезно внесенной в табличку рядом со «скорой», «пожарной» и милицией, телефончик фирмы-призрака, ловко крутанул барабан несколько раз, привычно переставляя пальцы.

— «Петя и товарищи», добрый вечер, — раздался стандартный секретарский голосок.

— Здравствуйте, мне нужно поговорить с вашим директором. Я из налоговой администрации.

— А-а, сейчас, подождите минутку…

Будем надеяться, уловка сработает. Но кто его знает, может, прячутся ребятки от подобных государственных структур. Тогда полный звиздец…

— Слушаю вас, — уверенным тоном пробасили в трубке.

— Я из налоговой. У меня к вам срочное дело, это касается ваших счетов в банке. Боюсь, придется их заморозить.

— А что случилось? – прорвалась в голосе нотка тревоги.

— Не телефонный разговор. Давайте я к вам подъеду и все объясню. Ситуация серьезная, вы даже представить себе не можете, насколько.

— Подъезжайте, подъезжайте!

— Напомните мне ваш адресок, куда-то я его закинул…, — недовольно проговорил Волев, про себя ликуя, что недвусмысленная реакция «коммерческих» на всеми «любимый» финансовый орган с годами не меняется.

Через десять минут он уже был на месте. Снаружи ничего неприметного – обычный жилой дом, первый этаж которого благополучно сдавался под офисы. Адвокатское бюро «Петя и товарищи» выглядел ни хуже, ни лучше остальных фирм: убогая синяя табличка с названием и слегка обшарпанные стены, характерные для окраинного района. Охраны никакой не было. Волев зашел в офис и с порога представился. Милейшая секретарша мигом подскочила со стула, подбежала к нему, услужливо предложила чай-кофе с печеньем. Как заправский налоговый инспектор, коему по традиции положено сохранять невозмутимость и деловое рвение, он вежливо отказался и попросил проводить его до директорского кабинета.

Просьба была выполнена в считанные секунды. Пропустив внутрь и представив гостя, до неприязни правильная секретарша убралась восвояси, тихо-претихо прикрыв за собой дверь.

Мужчина был лет сорока, с тонкой проседью на висках, придававшей ему солидности вкупе с добротным серым костюмчиком. Не дожидаясь вопросов, Волев плюхнулся в мягкое кресло напротив директорского, скрестил пальцы:

— Не буду водить вас за нос, скажу прямо: я не работаю в налоговой службе. Ни следователем, ни уборщиком. И все у вас со счетами в порядке. Я надеюсь.

Директор (или кто он там на самом деле) насторожился:

— Чего же вам надо?

— Долгорукова. Я человек вроде бы неглупый, понимаю, что так вот сразу вы мне его не представите. Тем более что вы и понятия не имеете, кто я такой. Может, и свой, а может, казачок засланный. Я знаю, у вас сейчас кризисная ситуация как никогда. И секретности прибавилось, как в разгар холодной войны. Но и представиться я вам, к сожалению, не могу. Скажу лишь, что это очень важно и… — ну что вы как в дешевом боевике, честное слово! – обидчиво воскликнул Волев, легко заметив, как рука директора плавно нырнула под стол. – Охрану решили вызвать? Хорошо. А вы не подумали, что я тоже перестраховался?

И он вытащил пистолет, заранее передернул затвор для устрашения, но оставил пока на предохранителе. И ждал, когда в кабинет ворвутся вооруженные до зубов верзилы…

Ждать долго не пришлось. Показалось на мгновение, что дверь распахнулась позже, чем в комнату влетели двое коренастых парней в черных футболках. Волев успел выпрыгнуть из кресла и ловкими отработанными движениями, словно танцевал «брейк», переместился к «директору», обхватил рукой за горло и прижал дуло к виску.

— Стоять! Стоять, я сказал! Еще шаг – и мозги этого костюмированного интеллигента запачкают вам все обои, а глаза покатятся по белоснежному ковру. Куда ты рыпаешься? Что, не жалко?

— Спокойно, парень, все нормально…

— Я тоже так считаю. Пистолетики бросьте на пол, во-он туда – в угол. Молодцы. А теперь присядьте. Ну же, смелее. Мне просто позарез нужно увидеть Долгорукова. Я проделал долгий путь и просто так не уйду. Убивать я его не собираюсь, придется вам поверить мне на слово. Я признаю, что невоспитанно вломился в ваши покои, с моей стороны это неслыханная наглость, но так уж получилось. Не надо на меня так смотреть. Диктует условия не тот, кто прав, а тот, у кого оружие в руках. Так что будьте любезны подчиниться избитой истине.

— Мы не можем, — сквозь зубы промычал «директор», щурясь от давления в висок. Это уже кое-что. Не опровергали, что никого по такой фамилии не знают, кроме известного князя, разгромившего турков, и не кричали, что произошла чудовищная ошибка. Но и гостеприимного радушия и доверия проявлять не спешили.

— Человек все может, если захочет. Даже если здесь Долгорукова в данный момент нет, в чем я сомневаюсь, существует тысяча способов найти его, если он, конечно, в самом деле не призрак, как о нем перешептываются суеверные бабушки. Но я им не очень верю. Я больше верю себе и своему оружию. Я верю, что если нажать на курок, произойдет выстрел, а если произойдет выстрел в упор к голове, человек умрет, и я верю, что успею вслед за этим убить и вас, ребятки, пока вы кинетесь за стволами, а потом унести ноги в безопасное место. Я выгляжу уверенным в себе человеком, который от своей цели не отступится, потому что ему нечего терять?

Парни в футболках, напряженно сидевшие на стульях, словно на иголках, видимо, были обучены относиться к подобным речам нейтрально, но вот «директор» не привык к подобному обращению, и дыхание его от спокойного и холодного тона Волева участилось и углубилось, вдоль высокого профессорского лба поползла капля пота.

— Я еще раз повторяю, что не имею ни малейшего отношения к политике, а ваш вождь меня абсолютно устраивает живым. Разве бы я это вдалбливал вам, будь это чистой воды ложь, когда ваши жизни итак у меня в руках? Я знаю тысячи способов развязывания языков. Поверьте, и не такие идейно выдержанные люди ломались…

— Хорошо, я проведу, — тяжело выдохнул «директор».

— Парни останутся здесь. А вот пушки я заберу.

Не выпуская из захвата живой щит, на случай, если охрана обучена кое-каким внезапным приемчикам, он подошел вместе с ним к углу, где лежали пистолеты, поднял их и спросил:

— Куда идти?

— Из коридора дверь направо…

— Пойдешь со мной. Сам все покажешь.

Они вышли в холл. Секретаршу, не на шутку напуганную выстрелами и всхлипывавшую в уголке за столиком, он запер вместе с охраной на ключ. Замок не слишком мудреный, если парни разбегутся и как следует налягут на дверь, она и откроется. Но пройдет немного времени, прежде чем они это сделают, так что у Волева в запасе как минимум две минуты.

Отворив ту саму дверь, от посторонних глаз посетителей которую прикрывал широкий дубовый шкаф, они очутились на ступеньках, ведущих в темную глубь. «Директор», которого Волев выпустил, наконец, из тесных объятий и пропустил вперед, щелкнул переключателем на стенке и вспыхнувший желтоватый свет озарил широкое подвальное помещение. По бокам, у стен, прикрытые брезентом, имелись нагромождения больших деревянных ящиков, квадратных и прямоугольных. Почему-то создавалось впечатление, что там хранятся не помидоры и даже не дыни.

Они дошли до конца помещения, уперлись в железную дверь, с виду очень плотную. «Директор» надавил пальцем на прямоугольную кнопку небольшого устройства справа от двери, смахивавшего на стандартный домофон, поспешно представился:

— Устюхин.

Замок щелкнул. Они вошли. За длинным столом с разложенными на нем картами и бумагами, мирно сидели трое субъектов, отвлекшиеся моментально от разговора и обернувшие взоры в их сторону. Кто из них Долгоруков, Волеву было, конечно, неизвестно. Все трое были примерно одного возраста – сорок — сорок пять лет. В затянувшейся паузе они могли перехватить инициативу, поэтому Волев тут же нарушил молчание:

— Я по чрезвычайно важному делу к Долгорукову. Приношу извинения, что пришлось прибегнуть к принуждению, но цель оправдывает средства. Пистолет я убираю – от греха подальше. Вы могли бы нас оставить на несколько минут?

Двое повернули растерянные лица к третьему – тому, что сидел у стеночки, – и он без колебаний кивнул. Вместе с «директором», проводившим Волева недобрым прищуром, они культурно удалились.

— Присаживайтесь, — он сделал пригласительный жест рукой. – Я так понимаю, вы наемный убийца?

— Вы себе льстите, — усмехнулся Волев, опустившись на стул напротив. – Однако я поражаюсь вашим спокойствием. Перед вами вооруженный незнакомец, а вы отпускаете своих друзей и так легко соглашаетесь говорить со мной, не зная моих истинных помыслов.

— Если бы я вздрагивал при каждом чихе за спиной, никогда бы не стал тем, кем являюсь, — улыбнувшись, сказал он уклончиво. – Кроме того, интуиция мне подсказала, что вы пришли ко мне за помощью. Она меня никогда не подводила.

— Да? А то, что вы будете прятаться в подвалах, она вам тоже подсказала?

— Эту войну можно вести только из тени. Таковы условия победы.

— Война закончилась, а вы продолжаете тайные заговоры? – краешком рта усмехнулся Волев. – Вам что, больше нечем заняться кроме военного ремесла?

— А вы, как я понял, по-комсомольски верите чиновникам и читаете лишь идеологически выдержанные газеты? – без обиды отпарировал Долгоруков.

— Вы хотите сказать, что война продолжается?

— Кто вы? – наконец отрезал он.

Волев колебался. Но сказать рано или поздно пришлось бы, и он решил не тянуть кота за хвост. Чувствуя, как постепенно освобождается грудь от тяжелого груза накопленных тайн, он рассказывал ему все от начала и до конца, с облегчением отмечая на его лице удивление и даже небольшой шок. Таить было нечего. Он сообщил о себе и группе, поведал о всей миссии и искренне поделился своими заключениями.

— М-да, — со вздохом процедил Долгоруков. – Я поражен вашим везением. Даже с вашим профилем работы.

— Расскажите теперь, что здесь происходит на самом деле.

— Это ни для кого не секрет, — ответил он просто. – Властям изначально выгодно было минимизировать проблему, приравняв нас к террористической группировке, а ситуацию сведя к резкому росту преступности. Люди, конечно, понимали, что возникла серьезная национальная рознь, и многие партии, в общем-то, поддерживали нас в борьбе за независимость. Некоторые надеясь на долгие плоды победы в этой борьбе за свободу, а некоторые желая дальнейшего присоединения к России. Другие же просто закрывали глаза. Благодаря правительству нам удалось взять под свой контроль небольшую часть войск, что в совокупности с нашими отрядами стало оказывать серьезное сопротивление украинским вооруженным силам. Но очень скоро Верховный Совет под страхом роспуска решил нас выдать. Теперь мы и в самом деле нелегальная подпольная организация, стремящаяся к узурпации власти, — горько усмехнулся он. – На самом же деле они признают нас сепаратистами. А мы не сепаратисты. Мы повстанцы. Разница в том, что сепаратисты стремятся к власти, а мы нет. Мы лишь хотим свободы для народа и для себя. Хотим жить по своим правилам. Знаете, в чем ирония? Конституция Украины написана великолепно. Многие западные страны, я думаю, искренне завидуют ее содержанию. Но вот если бы ее и толковали по-человечески, никаких вопросов бы не возникло. Что касается остальных законов, нет в них и доли справедливости. Особенно тех, что затрагивают национальные особенности. Сами знаете, каких немыслимых глубин достиг процесс украинизации. Мы просто хотим жить так, как считаем нужным.

— Да уж, — восхищенно улыбнулся Волев. – И при таких раскладах вы не теряете надежды…

— Ну, то, что мы до сих пор на свободе и продолжаем вести войну, говорит о том, что дело в отношении нас в правоохранительных органах никуда не двигается, хотя наверняка существует для галочки. Помогать они уже не помогают, но и препятствовать правительство нам не будет, пока Верховная Рада Крыма не примет решение о прекращении полномочий Совета Министров, а для этого необходимо согласие большинства депутатов, которое никогда не наберется, пока на руководящих постах сидят истые патриоты – защитники своей настоящей Родины.

— Надеюсь, вы не ошиблись в отношении их.

— Я тоже.

И он угрюмо склонил голову. Волев тоже уткнулся в носки собственных ботинок, и какое-то время царило молчание.

— Я помогу тебе вернуться домой, — прервал он тишину. – Но сначала предложу выполнить одну работенку по твоему профилю.

— Что за работа? – машинально спросил Волев.

— Мы давненько планируем захват Змеиного острова. Но у нас нет толковых людей, способных к подобной операции.

— В чем же там сложность?

— Здесь необходима выброска десанта на воду, который затем, отцепившись от парашютов, ныряет на глубину, незаметно выходит на берег, ликвидирует караул и обезвреживает систему ПВО. Мы все просчитали, и это представляется нам идеальным вариантом. Вас, как спецназ, наверняка натаскали и с аквалангом работать именно для подобных заданий.

— А как же карты, которые мы искали? – удивился Волев.

— Они нам не понадобятся. Видишь ли, я не думаю, что там какие-то подводные лодки вокруг плавают, ракеты готовы к запуску… — с легкой иронией сказал Долгоруков, ласково улыбаясь. – Наверняка все сводится к небольшому отряду, охраняющему остров с берега. А кто-то просто подсунул вам хорошую «утку». Думаю, чтобы потянуть время. Как видишь, пока вы лазили по горам в поисках этих злополучных карт, которых, возможно, и не существует вовсе, Украина с Россией помирились, и ваше задание стало совершенно ненужным. Может, я и не прав, но так получается, если логически все сопоставить.

Волеву стало не по себе. Неужели все на самом деле так? Он не мог в это поверить. Просто не хотел. Чувствовал себя обманутой школьницей. Вся его группа погибла от чудовищной дезинформации, просочившейся неизвестно как и откуда. Вся операция оказалась заранее просчитанной пустышкой, и виновных в ней ни за что не найти. Казалось бы, в нем должна была проснуться сейчас ненависть, вселенское желание давить всех подряд голыми руками, кромсать на мелкие куски. Но, наоборот, стало почему-то грустно, хотелось стать маленьким и незаметным, испариться, обернуться привидением и спрятаться в необитаемом замке. Словно вселилась в сердце детская обида на весь белый свет, и в этот момент он не мог заставить себя раскрепоститься, побороть чувство неудобства, стать сильным, готовым к бою, как и должен настоящий солдат независимо от обстоятельств. Нет, сейчас ему хотелось просто исчезнуть…

— Мне жаль вас разочаровывать, но я не готов…

— Вижу по вашему бледному виду. Что ж, ничего не поделаешь, — с пониманием отнесся Долгоруков и поспешил добавить: — Как я уже говорил, я помогу вам вернуться в Россию. Паспорт будет готов завтра, билет на самолет сегодня же закажу.

— Спасибо.

— На здоровье. Как только прилетите в Москву, искренне советую уехать в какую-нибудь провинцию и лечь на дно. Контакты с товарищами по службе могут оказаться вреднее, чем никотин для хомячка.

Волев откинулся на спинку стула, тяжело вздохнул, осознавая потихоньку свое невеселое положение: Теперь я в этом уверен на двести процентов…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

СЮРПРИЗ В ПОГОНАХ

«Как сообщил заместитель начальника главного управления МВД в Крыму Павел Наумов, были задержаны двое мужчин, подозреваемых в организации нелегального вооруженного формирования, совершавшего террористические акты на территории полуострова. Ее действия пресечены, и сейчас идут поиски других участников, а также выясняются все эпизоды терактов. По его словам, нет повода ожидать продолжения вооруженных конфликтов, поскольку оставшиеся на свободе организаторы вынуждены скрываться, а сотрудники милиции и СБУ Крыма идут по горячему следу и в ближайшие две недели должны поймать всех, причастных к смутам на полуострове. Как считает заместитель генпрокурора Украины…»

Брезгливо отбросив газету на соседнее кресло, Волев взглянул на компьютерное табло под потолком помещения международных авиалиний. До рейса оставалось сорок пять минут.

То, что считает зам генпрокурора страны, не имеет значения, понял он простую истину. Пока все представители власти на полуострове прикрывают повстанческое движение, их шансы на победу куда более высоки, чем у унитаристов на подавление восстания и восстановления прежнего положения. Прежнее положение, к тому же, не устроит народ, а он, как ни крути, – ведущая и направляющая сила в современном мире с любым режимом правления.

Смазливая официантка вильнула перед носом короткой юбчонкой, взметнула над головой поднос и ловко переправила на столик чашку кофе, пачку «Мальборо» и бутерброд с сыром. На царский манер смачивая губы черным кофе, он с откровенным любопытством уставился на двух дамочек за крайним столиком. На расстоянии семи метров, которые их разделяли, стыда от прямого раздевающего взгляда и не чувствовалось вовсе. У одной бежевое короткое платье снизу прикрывало разве что ягодицы, а сверху – двумя тонкими лентами великолепную грудь. В солнечном сплетении (и не только) проскочила волна легкого возбуждения, резко захотелось кое-чего жизненно необходимого, но ситуация пока не позволяла расслабиться. Пока он в чужой стране, даже не в самолете на пути к родному дому, следовало глядеть в оба, хоть никакого плохого предчувствия касаемо присутствия людей Карпова не ощущалось. Полная умиротворенность и доверие к окружающим.

Интересное, ни на что не похожее чувство, что тебя как бы не существует, в данный момент приятно щекотало грудь изнутри. Он был рад, что умер для всех кроме себя самого. Вот только жаль будет покинуть родную столицу. Перебирая в голове места, где можно скрыться от всего знакомого мира, ничего более-менее комфортабельного так и не нащупал. Конечно, и за эти мелкие гроши он безгранично был благодарен Долгорукову. Не перевелись на нашей земле добрые бескорыстные люди. Разумеется, за согласие участвовать в операции Волев получил бы раза в четыре больше. Но, тем не менее, не жалел, что отказался. Есть в нескольких городах хорошие друзья, могущие помочь многим. Приютить, в первую очередь. А там видно будет.

Он еще раз взглянул на свою выбритую до блеска морду на фото в «свежем» паспорте и с расстановкой, запоминая каждую буквочку, прочитал: «Василий Анатольевич Шопин». М-да, не самая изящная фамилия, зато легко запоминающаяся. Хорошо хоть не Жопин.

Ну что, пора. Проводив взглядом стройные ножки и очаровательные округлости прекрасной незнакомки в платье цвета «крем-брюле», он взял барсетку, в которую вместились документы, деньги и билет – все, что у него было, – и неспешно направился в зал вылета.

Регистрация и таможенный досмотр прошли быстро: кроме него самого проверять-то и нечего было. А вот на границе он всерьез заволновался. Не показывая этого, разумеется. Широкомордый чурбан в погонах, взяв в руки паспорт, с кислым прищуром принялся лениво переворачивать страницы. Сделан он был великолепно, но кто его знает, каким премудростям обучали пограничников в области выявления подделок.

— Господин гм… Шопин, — с легкой насмешкой в глазах, но невозмутимостью в речи вымолвил пограничник. – Фамилия у вас, гм… что-то знакомая. Вы не из этих, писателей, будете?

— Извините, я на самолет опоздаю, — без эмоций выговорил Волев.

— Самолет никуда не улетит, пока мы свою работу не закончили, — важно выпрямившись, изрек он.

Волев набычился, но пришлось смириться. Любят и ценят они свою работу, ничего не поделаешь.

Откуда ни возьмись нарисовался таможенник, как-то странно посмотрел на Волева, потом на погранца. Многозначительно сообщил, обращаясь к Волеву:

— Нам нужна ваша помощь. У таможенников один товарищ попытался нелегально провести драгоценности в чемодане. Чтобы изъять, нам нужны понятые. Все уже прошли в самолет, остались вы да еще один пассажир. Вы бы не могли засвидетельствовать и расписаться в акте? Это займет буквально две минуты, на самолет успеете.

Волев замешкался. Почему только сейчас его об этом попросили, а не на таможне? Что-то не так. Неизвестно, какие помыслы могут скрываться за честными и невинными глазами широкомордого. В силу отсутствия в образовании воздушно-десантного спецназа подобных вопросов, он не мог знать, нужны ли для составления акта изъятия у таможенников понятые. Но даже если в России и не нужны, кто его знает, какие тут порядки и новшества…

Отказ будет звучать странновато. Не хватало еще лишних подозрений перед вылетом. В конце концов, не международный же он шпион с тридцатилетним стажем, похитивший в Ленгли список агентов и узнавший секретные разработки российских военных, чтобы устраивать ему засаду с подготовленной театральной сценкой и внедренными в ряды работников аэропорта людьми. Что ж, его взяла. Где этот господин залетный?

— Куда идти? – недовольно пробурчал Волев.

— А во-он туда! – резко оживившись, обрадовано указал он пальцем в сторону, где в комнате с приоткрытой дверью двое таможенников и впрямь старательно вытряхивали черный чемодан, одновременно захлебываясь в неравном споре с загорелым мачо.

— Сейчас мы тебя оформим, подожди-и! – услышал он вселяющие трепет обещания, когда они приблизились к ним.

— Небось еще и краденые!

— Сань, ты че, конечно краденые! Где ж ты их надыбал, чмыренок? За такие камушки надолго сядешь!

— Заходи, — сказал ведущий его таможенник.

Тот, что стоял справа, повернулся к ним первым. И, что за черт, уставился испепеляющим взглядом, правая рука коснулась заклепки кобуры…

Волев автоматически отпрянул назад, но спиной уперся в пузо стоявшего сзади таможенника. Тот резко толкнул Волева вперед, в комнату, слышно было, как захлопнулась дверь.

Он ничего не успел сообразить, а тем более предпринять, как двое навалились на него справа и слева, зажали с обеих сторон, умело скрутили руки. Щелкнули на запястьях обручи наручников, ничего не объясняя, бесцеремонно усадили его на стул. Волев поднял глаза – перед ним исполинскими статуями возвышались два милиционера, наверняка ряженые. За ними – двое таможенников заслоняют дверь. Надо полагать, четвертый – тот, что его сюда привел, – караулит снаружи. А «залетный мачо» и вовсе испарился как облако.

— Осторожнее, Митек, он опасен.

— Не более чем моя теща, — отмахнулся Митек.

— В чем дело, что я сделал? – натурально изумился Волев, будучи почти уверенным, что это не простая случайность. Хотя очень хотелось в это верить.

— Сам знаешь, — отрезал первый. – Ух, мурашки по коже от его взгляда.

— Да ладно, нам ли бояться каких-то маньяков!

— Кто его знает, на что он способен, раз за ним еще и военные охотятся.

«Все ясно, — заключил Волев. – Все-таки, та самая засада. Люди генерала Карпова. Однако сами не стали караулить, просто предупредили работников аэропорта, раздав его фото или портреты с подписью «Осторожно: злая Собака!». Неужели остальных десантников идентифицировали? Судя по ситуации, видимо, не были уверены на сто процентов, что он спасся. Наверняка и на вокзале сработали бы так же. Вот только интересно, почему «еще и военные»? Кому же понадобилась его скромная персона, и какие органы задействованы в поимке?..»

— Я не понимаю, в чем меня обвиняют! – воскликнул он в надежде, что поднимутся завесы еще каких-нибудь тайн, прежде чем их покинуть.

— Мы и сами не знаем, дорогой ты наш! Военные – люди молчаливые, на разъяснения скупы. Опасный преступник, при задержании проявлять крайнюю осторожность, – процитировал Митек и обернулся к выходу – в проеме появился третий таможенник.

— Я позвонил. Через пятнадцать минут будут здесь.

— Вот и прекрасно. Не хватало еще нам целый день с ним сидеть. Своей работы по горло.

Волев прикинул шансы. В общем-то, неплохие. Двинуть этому Митьку, склонившемуся над ним, по харе, потом отмутузить второго мента. Ну, а с таможенниками дело проще, у них на поясе даже резиновые палочки не болтаются, не говоря уж о пистолетах…

Волев сидел с расслабленным видом, скрючившись в три погибели, зажатый и подавленный, но в любой момент готовый прыгнуть. Оба милиционера уже расслабились, Митек выпрямился, отошел на шаг, развернувшись боком, и абсолютно беспечно вытряхнул из пачки сигарету.

«Самое время», — решил Волев, приготовившись к атаке. Единственная сложность – сомкнутые за спиной руки. Придется стать на какое-то время футболистом…

Когда и второй милиционер отвернулся, он прыгнул, расчетливо целясь большому Митьку головой в живот. От удара тот согнулся, кряхтя, а Волев расчетливым ударом пятки уже повалил на пол второго. Таможенники кинулись к нему, он пригнулся, уклонившись от просвистевшего над головой кулака, сделал подсечку и обрушился на падающего с выставленной коленкой. Второго таможенника оттолкнул ногой к стенке и, крутнувшись в обманном вираже, ушел от захвата третьего, достал противника носком ботинка. Вот и все. Точные удары в болевые места на некоторое время вывели их из строя, сделав куклами-марионетками.

Он лег на пол, извернулся получше всякой гимнастки, и замкнутые в наручники руки уже оказались впереди. Сняв с пояса Митька ключи, он провернул их в замке, ловко освободился от железяки.

Митек, прейдя в сознание, молниеносно выхватил пушку, но Волев вовремя среагировал, преломил запястье и вырубил «героя» ребром ладони. В ту же секунду он обмяк, бес сознания уткнулся лицом в пол. Подняв с пола вывалившийся из его руки пистолет, примостил его на поясе у бедра, и, проверив, не выпирает ли рукоять, вышел из комнаты, быстро затворил за собой дверь. Никто из людей снаружи ничего не заметил. Но вот охранник у ларька с сувенирами словно его и ждал.

Увидев Волева, он двинулся к нему уверенной широкой походкой, выхватив дубинку. Повалить его не составит труда, вот только это привлечет всеобщее внимание, в том числе всех охранников аэропорта и милиционеров по близости. И вот тогда придется туго. Нет, лучше уйти тихо и незаметно. Насколько это возможно.

Лавируя меж сонными пассажирами, без цели бродившими по залу в ожидании рейса, он почти пробрался к выходу, как все-таки раздался оглушительный крик преследователя:

— Стой! Стой, кому говорю! Задержите его!

Грозное предписание подействовало моментально: справа, от газетных стендов, инстинктивно ринулся на перехват второй охранник. Волев побежал к выходу. Стеклянные двери разошлись в стороны прежде, чем он их достиг, – в проеме нарисовались сразу трое в милицейских формах, предусмотрительно ухватившись за рукояти пистолетов на поясах. Но Волев был уже у цели. Словно разъяренный бык на корриде, налетев на них всем корпусом, он прорвался меж ними в проход. Один завалился на пол, как мешок с картошкой, раздался громкий стук об пол. Двое других, будто в детской игре с цепями, разомкнулись в рядах и, похоже, еще толком не сообразив, кто за кем гонится и за что, поспешили на помощь опрокинувшемуся навзничь напарнику.

Лучше всего бежать к такси, скоротечно принял решение Волев. Отвалить ему внушительную сумму, пускай половину всего, что у него есть (не сдаваться же от скупости смертельно опасному врагу!), и на полной скорости улепетывать из аэропорта, при необходимости помахивая пачкой денег перед глазами и этим подавляя в душе карпала излишнее правосознание.

Он мчался мимо автостоянки, ничего не видя, кроме желтых шашечек впереди, люди оторопело останавливались, провожали удивленными взглядами.

Обогнув переливающийся в лучах солнца серебристый «шестисотый», он зашел сзади к синему «Жигуленку» с шашечками, совершенно не гармонировавшему с соседними машинами и поэтому легко отыскиваемому, прыгнул на переднее сиденье.

— В центр, — сдерживая нервозность, как мог спокойнее произнес он.

— Сто гривен, – лениво причмокнул шофер.

— Идет, — быстро махнул он рукой. – Поехали, поехали!

Таксист моментально ожил, округлив глаза, — а ведь сам предложил такую сумму! – рука потянулась под руль, провернула ключ. Автомобиль, проскрежетав, загудел. Отъехать не успели. В открытом окне зачернел ствол «Макарова».

— Выйти из машины с поднятыми руками! – прокричал милиционер с переполненным волнением лицом, будто проделывал это впервые и лихорадочно вспоминал уроки задержания подозреваемых.

Волев, покосившись на него со скрытым оценивающим взглядом и просчитывая кое-какие варианты, покорно поднял руки. Совершенно по-глупому мент приблизился вплотную к машине, держа «Макаров» так, что дуло заглядывало внутрь салона. Словно бы невзначай Волев задел рукавом правой руки край пистолета, молниеносным приемом выхватил его, рывком распахнув дверцу, сбил с ног непутевого лейтенанта.

Перевел ствол на шофера, терпеливо повторил:

— Поехали.

Хладнокровное спокойствие вкупе с приставленным к виску пистолетом произвело даже больший эффект нежели сэкономленная теперь «сотка». Со свистом автомобиль отъехал от обочины, передняя часть задралась вверх, будто «Жигуль» отрывался от земли. Сзади раздались предупреждающие крики, угрозы и требования немедленно остановиться, но они уже были далеко, а стрелять бравые милиционеры вряд ли станут. Не слишком весомое обстоятельство, чтобы открывать огонь на территории международного аэропорта.

— Все, хорош, сбавь скорость, — властно приказал Волев, опустив пушку на колени, но не отводя от него дула.

С этим сорокалетним толстуном он, конечно, справился бы и голыми руками, предприми он какую-нибудь глупость. Но не растолковывать же ему о своей принадлежности к десантному спецназу и своих возможностях. Поэтому пусть себе рулит и боится, зная, что пребывает под цепким взглядом одноглазого «Макарова».

– И смотри у меня, сигналы не подавай. Если сцапают, мне терять нечего. Заложишь, – наглотаешься свинца со сталью и пороховой гарью, уяснил? – кровожадно поигрывая челюстью как заправский Буч Кэсиди, пригрозил он. И видя перед собой полное страха и ужаса лицо шоферюги, с удовольствием отметил, что прозвучало это достаточно убедительно.

Домой, похоже, попасть не светит. По крайней мере, временно. Люди Карпова просто так теперь не отвяжутся, зная наверняка, что он жив. Организуют погоню, устроят облаву – и прямой путь к паромщику, перевозящему души в страну мертвых. Потому что пленных в такой войне не берут.

И что же теперь? Куда идти и зачем? Он остался один. Что врагам сдаться, что своим – неизвестно, соль вреднее или сахар. Но сдаваться он не собирался. Слишком рано умирать, решил он. Надо выжить. Выжить, чтобы победить. А победить, чтобы жить…

ЭПИЛОГ

Давненько он не плавал с аквалангом. Еще раньше, чем смотрел в последний раз «Звездные войны». Звук подачи воздуха и выдоха смешно напомнили дыхание Дарта Вейдера. Но смеяться совсем не хотелось, не потому что на глубине в пятнадцать метров поддаваться веселью непозволительно, так как это нарушит размеренность дыхания, и можно выронить загубник. А оттого, что в нем сейчас кипела злость. Не на весь белый свет, а на тех, кто виновен в смерти Крепкина, Ранина, Богатырева, Русого, Кизилова, Борщева, Стоянова и Миченко, с которым, в общем-то, тоже связывали хорошие воспоминания. Перед глазами медленно проплывали их лица. Сначала веселые, улыбающиеся, затем – с застывшей маской неизбежного смирения, с опустошенными, теряющими прижизненный блеск глазами. Сейчас он готов был убивать, он чувствовал себя настоящей машиной-убийцей, которая не испытывает никаких эмоций, с тремя рядами оскаленных зубов, жаждущих крови.

Они приводнились так, как и планировал Долгоруков. Проинструктировать команду о процессе перехода из одной стихии в другую не составило особого труда, – ребятки были не из дилетантов, многое повидали в жизни и умели обращаться как с парашютом, так и с водолазным костюмом. Конечно, Волев освободился от купола и нырнул в воду гораздо более слажено и проворно, но его-то учили этим штучкам опытные профессионалы кропотливо и долго, а тут на подготовку дали какие-то несчастные три дня.

Тем не менее, ни один патрульный катер, если таковой имелся поблизости, и ни одна живая душа на острове вроде бы не заметили бесшумного погружения группы захвата. Хотя отсутствие сигнала тревоги еще ничего не означает: охраняющие акваторию люди могли попросту притихнуть на некоторое время, заметив врага, чтобы не вспугнуть неизвестных аквалангистов и приготовиться к встрече как положено. Об этом не следовало забывать.

Они плыли птичьим клином – семь человек, – размерено шевеля ластами. Глубина составляла десять метров, а дальше погружаться не было смысла. Все равно заметить их под черной гладью, переливающейся мириадами звезд, нереально, особенно учитывая, что специальные костюмы не выпускали пузырьков на поверхность.

Двести метров до берега были пройдены быстро и легко. Первым вынырнул Волев, замер, когда уровень воды достиг середины маски, осторожно осмотрелся. Перед ним возвышалась трехметровая скала, как и следовало ожидать. Заходить с более пологого берега было бы рискованней.

Он забрался на небольшой откос, отодвинулся, чтобы уступить место другим, скинул баллоны и ласты. Показал жестом руки, что требовалось от остальных и, цепляясь за выступы, полез вверх по скале. Высунул голову. Всего в шаге от него вдоль обрыва беспечно прохаживался солдат в пятнистой форме с автоматом наперевес и медленно покуривал сигарету. Хватать его за ноги, чтобы повалить на землю, Волев не стал, а то закричать может, как пить дать. И, пропустив солдата немного вперед, очень тихо забрался на край, оказался сзади. Молниеносное движение острия под подбородком – и человека нету. Придержав опадающее тело, прислонил его к камню, чтобы выглядело, будто часовой по безалаберности своей просто-напросто задремал, и, не вставая с корточек, подождал, пока взберутся все члены группы.

Четко распорядился скупыми жестами, кто куда идет. С собой прихватил двоих, двинулся вглубь острова с отклонением в двадцать градусов по направлению к маяку. Широкий треугольник света с высокой каменной башни осветил неожиданно, но все трое успели спрятаться за каменной ступенькой, а потом снова ушли в темноту.

Три серые палатки, установленные меж берегом и маяком, непременно следовало посетить. Они затаились в высоких кустах неизвестной породы, Волев поднял камушек, прицелился и угодил им прямехонько в металлический штык. Послышались недовольные голоса, зажегся свет. На слегка колышущейся от ветра ткани растянулись четыре тени. Из палатки проворно выскочил солдатик, осмотрелся, но ничего не узрев, сонно потянулся, зевая. А когда уже развернулся обратно, под самую шею в спину, чуть выше места, где по идее должен был быть ободок бронежилета, если он имелся, стрелой вошел десантный нож. Тело обрушилось не сразу, они успели оказаться у самой палатки, ночными призраками влетели внутрь. Раздались три едва различимых плевка из маленьких пистолетиков, половину величины которых составляли глушители, и тела опали в нелепых позах.

В двух других палатках оказались ящики с целым арсеналом оружия. Уничтожать их Волев посчитал кощунством и решил, что Долгоруков такое решение бы не одобрил. Денег на войну у него мало, и автоматы с гранатами окажутся как нельзя более кстати.

Пошли дальше. Сливаясь в черных гидрокостюмах с ночным мраком, они легкими кошачьими движениями переместились к маяку. Волев махнул стоявшему справа Сомову, тот понимающе кивнул и, подкравшись к дверям, без труда снял часового, за шкирку оттащил к кустам.

На счет три распахнули высокие деревянные двери, вломились внутрь. Проиграли всего лишь две секунды. Но они оказались роковыми. Стоявший у лестницы и бдительно следивший за дверьми караульный выстрелил первым. Зинин передернулся от вонзившихся пуль и опрокинулся на спину, Волев с Сомовым успели уклониться, очередь прошла левее и выше, изрешетила дверь. Еще не осели щепки, как Волев метнулся к автоматчику, изобразил крутой пируэт, в слабом желтом полумраке сверкнуло лезвие.

Сверху застрочили сразу несколько автоматов. Волев прикрылся караульным, уже пребывавшем на пути в мир иной. Направил его автомат на верхнюю часть лестницы, но не усмотрев пока противника, наугад описал дугу, кроша бетонные ступеньки.

Ответили почти сразу, на этот раз очередь задела Сомова. Но не смертельно. Рыкнув от боли, он упал на пол, быстро перевернулся на спину и застрочил вверх из своего «МП5». Раздался глухой стук, солдатик покатился по ступенькам, не издавая ни крика, ни мычания. Естественно – профессионалы бьют сразу на смерть.

Еще одного достал Волев, и этот, перегнувшись через перила, полетел вниз мимо ступенек, с незавидным мощным хлопком шлепнулся на живот. Из разжатых ладоней выпал овальный предмет и громко покатился вдоль вытянутого тела.

Волев закрыл лицо и уши, как смог. Громыхнуло так, что на голову массивными кусками обрушилась с потолка штукатурка.

Сомов оказался крепким орешком. Вытащив его из-под обломков, хотел прислонить к стенке, но тот проворно вскочил, завеял нерушимой бодростью:

— Все нормально, ногу слегка задело.

— Идем на второй ярус, — полушепотом сказал Волев.

Он пошел первым – Сомов прикрывал сзади. Достигнув верха, Волев юркнул за каменную перегородку, предохраняясь от возможного огня. Осторожность не помешала: несколько одиночных выстрелов определенно из винтовки раздались у стеклянного окна, пули просвистели всего в нескольких сантиметрах от Волева.

Он высунул ствол и ударил короткой очередью. Зазвенело стекло, человек (вернее, новоиспеченный труп) дернулся в конвульсиях и вылетел из разбитого купола, бревном полетел на землю. Второй, что стоял с ним рядом, замер статуей в странной позе: руки не были ни опущены, ни подняты – держались где-то посередине.

— Ручки-то подними, — спокойно предписал Волев, и бородатый человек лет сорока в светло-коричневых брюках и кителе невольно подчинился.

— Похоже, ты тут главный, — продолжил он, шагая к нему. – Ты-то живым нам и нужен. – Подошел вплотную, без церемоний развернул лицом к окну, привычно заложил ему руки за спину, сомкнул наручники. – Но особенно не балуй, — поторопился добавить он, чтобы внести ясность, что не урезан в своих полномочиях. – Начнешь брыкаться или вздумаешь бежать – случайно могу и пристрелить. Руки сегодня уж больно чешутся.

Он усадил «главного» на стул. Глазенки так и сверлили Волева нескрываемой злостью, но учитывая столь нескромный визит, это было простительно. Сомов остался с пленником, а Волев, сняв с пояса рацию, отошел в угол.

— Земля, я Скат. Задание выполнено… Первый этап операции завершен… Остаемся на месте и ждем Красные Крылья… Конец связи.

Он вернулся к пленнику.

— Вы сепаратисты, – все так же уставившись на него цепким взглядом, без тени сомнения декламировал он.

— А что вы имеете против? – спросил Волев.

— Вы делаете большую глупость. Остров вам ни за что не удержать. Очень уж большой интерес он представляет для государства, чтобы вот так позволить каким-то проходимцам его захватить.

Волев задушевно улыбнулся:

— Но ведь мы это сделали. Что-то не похоже, чтобы остров и прилежащую акваторию так уж бережно охраняли. Ни катеров, ни установок ПВО, ни даже самого микроскопического пулемета не имеется. Всего лишь две дюжины солдат с автоматами. Выглядит крайне уныло.

— Вам не удастся уйти с острова.

— И почему же, позвольте полюбопытствовать?

— Здесь все заминировано. Каждый квадратный метр. Если с берега узнают, что здесь происходит, будет отдан приказ все взорвать.

— Что-то вы юродствуете, вас-то пламя тоже поглотит в таком случае.

— Что поделать, — равнодушно пожал он плечами. – Таковы ставки.

По лестнице взбежали остальные четверо.

— Ситцев, сделал все, как я тебя просил?

— Так точно, товарищ командир.

— Отлично. Дай-ка мне эту хреновину….

Он принял из рук Ситцева небольшое прямоугольное устройство с короткой антенной и, с улыбкой глядя на бородача, надавил большую круглую кнопку. Где-то на середине острова, в пределах видимости купола, ночной мрак осветила яркая вспышка, раздался взрыв, и облако желтого пламени стало понемногу вздыматься к небу.

— Это половина взрывных устройств, остальные удалось обезвредить, — констатировал Ситцев. – Но даже если бы детонировали все, с маяком и теми двумя казармами ничего бы не случилось, разве что слегка б потрясло.

— Отлично, — одобрительно кивнул Волев. – Вот видишь, старче, а ты настращал. Да не смотри ты на меня такими лютыми глазищами – я твое спасение. А ведь мог бы и убить.

«Костерчик» продолжал гореть, и словно даже разгорался сильнее, пепельного цвета дымок уходил высоко в небо.

— Вот вам и посадочные огни, — сказал Волев в пространство.

Они приземлились на ровной земляной площадке меж берегом и маяком – два вертолета Ми-24, из открывшихся дверей одновременно стали выпрыгивать на полусогнутые экипированные бойцы с короткими «Калашами».

Последним спустился на землю Долгоруков и те двое, которых Волев застал тогда с ним в офисе. Вместе с пятью автоматчиками они направились к зданию, остальные остались у вертушек. Что сам Долгоруков, что двое его сподвижников одеты были очень просто, без излишней помпезности – обыкновенные футболки, ветровки, спортивные штаны, кроссовки. И походкой шли они непринужденной, в которой не чувствовалось ни гордыни, ни того нехорошего качества, что применительно к актерам и певцам именуется звездной болезнью.

— Здравствуй, бравый спецназ! – с восторгом поприветствовал Долгоруков, поднявшись в купол. – Живых оставили?

— Вот, — Волев указал пальцем на бородача.

— Чудненько. Побеседуем, милейший? – добродушно улыбаясь, спросил он и сел рядом на стул. – Не надо так нервничать, убивать вас никто не собирается. И пытать, впрочем, тоже. Я лишь задам несколько вопросов, ну а ты добросовестно мне ответишь, и можешь быть свободен.

— Свободен? – недоверчиво покривился бородач. – А какие гарантии?

— Никаких, к сожалению. В мое честное слово, ты, разумеется, не поверишь, но нам убивать высокопоставленных офицеров как-то неловко. Учитывая, что нам ничего плохого ты не сделал. Мы наказываем лишь тех, кто этого заслуживает, кто не дает свободы мирным гражданам нашего родного полуострова и мешает нам в предоставлении им такой свободы. Вас же убивать мне будет жалко. Однако… — сделал он многозначительную паузу, подняв указательный палец. – Если ты нам не расскажешь о том, что нас интересует, это сделать придется. С большим уколом в сердце, но придется. Если я, не получив ответа, помилую вас, мои люди посчитают меня излишне сентиментальным и слабым, чтобы управлять повстанческим движением. И найдется другой лидер. А я этого не хочу. Не потому, что боюсь упустить шанс взобраться на трон, если наше движение все же одержит победу. Я боюсь, что власть возьмет плохой лидер, которым управляет жажда власти. Борясь за нее, он будет вешать лапшу народу красным словцом, но когда получит власть, как и все остальные, забудет о людях и станет наслаждаться собственным положением, набивая карманы его достоянием.

— А вы не как остальные? – фыркнул бородач.

— Думаю, нет.

— Все так говорят. А потом все их обещания растворяются в воздухе.

— Нет, не все. Вспомни 94-й год. К тому же, сам я и не собираюсь властвовать и править. Не мое это. Поэтому хочу я найти достойного президента республике. И на этот раз не дам никому его свергнуть.

Волев вспомнил предшествующие слова Долгорукова. И теперь полностью верил в то, что это была самая настоящая правда. Этим людям не нужна власть, не нужны медали и регалии. Они без всякой корысти сражаются за то, чего у них никогда не было – за маленькую свободную страну для собственного народа. И готовы отдать жизни, чтобы вспороть ремни, сковывающие ему грудь.

«Успех – еще не финал, а неудача – не фатальна:

главное – мужество, чтобы все пережить».

Уинстон Черчилль

Автор: Денис Симоненко, опубликовано 20 февраля 2014