Ареал: История 4. История Змея

И вновь, как обычно, шёл снег. Деревья, как водится, тонули в сугробах, то тут, то там виднелись маленькие холмики, состоящие исключительно из снега, и казалось, что зиме не кончиться, и казалось, что зиме и незачем кончаться — и так вполне неплохо.
 Так казалось Ёжику: ведь если красиво и не холодно, и если есть достаточно интересная компания, то разве можно желать большего? Лапки замёрзнут рано или поздно, но пока ещё есть время идти и обмениваться малозначительными фразами, среди которых нет-нет да и промелькнёт что-то серьёзное.
Компанией был, как обычно, Зайка. У Зайки было на редкость сварливое настроение, но он держал себя в руках, хотя, конечно, непонятное и беспредметное, ни к чему особенно не адресованное раздражение его то и дело прорывалось наружу. Но, не держи он себя в руках, он бы словесно кидался на всё, что попало бы в сферу его внимания, так что всё было вполне цивильно.
— Лосёнок когда-нибудь договориться, — бурчал Зайка. — Лосёнок почему-то считает, что его все слушают, развесив уши, и тут же бегут выполнять все его важные поручения. Конечно, ничего особенного, но раздражает же! Ну, решил Мальчик Неумеху не выгонять этого, и в стойле держать, что бы не сдох, ну какая Лосёнку разница? А что? У нас всё равно запасы каждую весну выкидываются потому что не съедаются и портятся. Ну, ещё один рот, ничего особенного же.
— А зачем он его в стойло?
— А куда его? Во-первых, стойло зачем-то есть. Во-вторых, он сам не понимает, чего он от Неумехи хочет. Или что он хочет Неумехе предоставить. А так — вроде и любоваться не надо на него, потому что приятного-то всё-таки мало, и как-то что-то вроде помог, считается. Всё-таки в тепле, на готовых харчах, что называется. В третьих Девочке от вида Неумехи плохо становится. Хотя это, наверное, не так важно. Хотя ну да — опять же и Девочке помог и Неумехе… — Зайка махнул лапкой, — не знаю. Волчонок чего-то там с Неумехой поладил вроде, а может и врёт. Ломается наш Волчонок, врать стал много. Ничего особенного, хочет себя за кого-то другого выдавать, что бы собой не быть, но никто же не верит, слишком он глупо врёт. Даже себя обмануть не может.
— Мне всё-таки его жалко.
— Жалко-то жалко, но ему не поможешь уже. Про это и Лисёнок говорил, пока Край Света не пошёл искать. Кошка его не любит очень, а он перед Кошкой как-то заискивает. Может, чувствует, что не любит, не знаю. Ничего особенного, наверное. Хотя бы узнать надо когда у него день рождения, праздник устроить, а может его и лучше в покое оставить, непонятно совершенно, на самом деле.
— Да нет, ну надо же ему помочь как-то...
— Ну как ты ему поможешь, если он сам себе в первую очередь и вредит? И ведь, наверняка понимает даже что вредит, и от этого начинает вредить ещё хуже, усерднее и основательнее. Можно, конечно, его как-то от себя отвлечь, но для этого придётся сначала нам от себя отвлечься, причём до такой степени, что уже себя видеть перестанем. Это только так и делается. Если, конечно, всерьёз помогать, для помощи, а не для самоутверждения. А если по-другому делают — то не помогают, а так, немного лапку помощи вроде бы и протягивают, но так что очевидно, что вот-вот отдёрнут, как только потянешься, и барахтайся как знаешь, да ещё и, теперь, с благодарным взглядом, за то, что кто-то мысль допустил, типа, а не помочь ли? Оно, в принципе и верно, потому что каждый всё-таки за себя, и никто никому помогать не обязан, вот только, я надеюсь, ты именно спасти его хочешь, а не важности набраться? Потому что мы с тобой так делать не будем — помогать так помогать. А так мы с тобой не сможем, потому что для этого надо что бы скучно стало совсем, иначе от себя отвлечься не получится.
— Ты так говоришь всё это...
— Да нет, ну что ты. Если бы возможность была ему помочь я, может быть, первый бы впереди всех был, если бы лень не одолела, например, но возможности нет же никакой! Я же говорю — тут не в том дело, хочешь или не хочешь, но если ты до самого конца не идёшь, так что ближе к концу уже и не ты получаешься, то это не помощь никакая, а пыль в глаза.
 Помолчали.
 Ежик собрался что-то сказать, хотя сам ещё не придумал что, просто он чувствовал что надо хотя бы попытаться оставить в этом разговоре последнее слово за собой — в конце концов, он был уверен что прав, и знал много случаев, когда кто-то кому-то помогал, вовсе не отвлекаясь от себя, но ему всё время казалось, что любой пример Зайка сможет разобрать по косточкам, и получится, что Ёжик ошибается, как вдруг послышалось ржание, которому ответил еле слышный шелест.
— Ух, ты! — Сказал Зайка — Лошадка что ли? Это где? Это откуда?
 Ёжик подошёл к склону горы, на которой они находились, и внизу увидел лошадь. Лошадь стояла и оглядывалась.
— Глупая лошадь, — вздохнул Зайка, — вот ещё один постоялец в наше стойло — как она иначе здесь зиму переживёт? Вот Лосёнку-то радости выговор опять кому-нибудь устроить.
— Кому?
— Ну, кому. Мне, кому. Ты маловат пока, наслаждайся, скоро начнёт и тебя поругивать. Да, ничего особенного. Пусть выговаривает, раз ему так приятно. Комплексы у нашего Лосёнка детские, что ли. Вот и пусть полечится.
 Действия лошади, однако, не походили на действия глупой. Она стянула со своего бока мешочек и начала проделывать над ним непонятные манипуляции.
— Чего это она?
— Ничего особенного — пробормотал Зайка — хотя не знаю. Спустимся?
— Конечно.
 По мере того как зверята приближались к лошадке, та умудрилась, пользуясь одной только своей мордой, лишь изредка слегка придерживая слишком подвижные детали лапами, поставить что-то вроде маленького шатра, или крупной палатки. Ей вроде бы кто-то немного помогал, но долгое время не было понятно кто.
 Наконец, Ёжик увидел, что это змея.
— Змея — подтверждающе восхитился Зайка — как она тут вообще живёт? Они же там что-то как-то там с температурами связанное, не могут по идее в холодах полноценно жить...
— Разве? — Спросил Ёжик, — по-моему, вполне себе шевелится. Как живая.
— Ну да. Тем более в палатке — разве это полноценная жизнь? Ничего особенного.
 Когда они добрались до места, лошадка уже залезла в шатёр. Змея тоже, наверное, уже была внутри, во всяком случае, она как-то внезапно пропал из поля зрения.
— Надо завязать беседу, — объявил Зайка, — с чего бы начать… Кхм… Ну, например, так… Здравствуйте!
 Из шатра появилась лошадиная морда.
— Здравствуйте, — произнесла лошадь.
— Восхитительно, — произнёс Зайка, потому что про беседу — это, конечно, он просто так сказал, не имея в виду что лошадь может вдруг, вопреки общепринятому положению вещей, заговорить, и подразумевая на роль собеседника в основном змею, — здравствуйте.
— Здравствуйте, — сказал ёжик.
— Здравствуйте, здравствуйте, — подтвердила лошадь, и замолчала, выжидающе глядя на гостей.
— Кто там пришёл? Что надо — раздался из шатра негромкий шуршащий голос.
— Мы собственно… — начал Зайка...
— Кто там? — Требовательно повторил шуршащий голос.
— Заяц и ёж. — определила Лошадка. — Вы знаете, нам просто некуда вас пригласить в гости, честное слово, мы тут едва помещаемся, не сердитесь, но если хотите общения, мы можем пройтись и поболтать.
— Нет, не можем — раздался шипящий голос — или сама одна иди, и только помысли заблудиться, а я спать собираюсь, и никакие зайцы мне не помешают.
— Да собственно, тут совсем недалеко, — начал опять Зайка.
— Ну, значит не заблудишься, раз недалеко, — рассудило шипение, — иди уже с ними, расскажи им как я учил про звёзды и элементы химической таблицы, а если не хватит, то ещё про вакуум и Великого Инквизитора, и главное что бы всё это так происходило, что бы мне не мешало спать.
— Видите, — бодро выскочила Лошадка из палатки, — со мной есть о чём поговорить, я даже могу сама рассказать, не то что там выслушать, — по поводу умения слушать, однако, возникали уже серьёзные сомнения, — только давайте отойдём, потому что мне-то что, я, честно говоря, спать и не хочу вовсе, а вот ему по такому климату сон требуется с чудовищной регулярностью. Только пройдём немножечко, вот совсем-совсем немножечко, а он уже спать хочет.
— Мы хотели вас пригласить к нам, — сказал Ёжик.
— Да. У нас там ничего особенного, но всё-таки есть настоящие тёплые дома, и я вот не знаю чем вы питаетесь, но у нас там есть настоящая еда, и её тоже можем устроить тёплую.
— Змей! — крикнула Лошадка в палатку. — Змей, просыпайся, или ты там ещё не уснул? Ты или просыпайся или не засыпай, потому что я такие решения же не принимаю, а тут решение определённо надо принять — нас гости в гости зовут, говорят у них там всё по настоящему, а не как у нас. Вроде приятные звери, и толковые, раз наши условия за нормальные не считают, а предлагают немного как-то получше что бы немного побыло.
— Спроси там, далеко или нет?
— А далеко? Погоди, ну какой вопрос ты говоришь, если для меня далеко это в несколько раз больше чем для тебя, а для них я не знаю, и как я сравню-то?
-Да тут в любом случае недалеко, — сказал Зайка, — Мы же говорили.
— Слушай, ну они говорят недалеко, не врут же, ну давай пойдём, ну я уже не помню, как жильё выглядит нормальное, да и ты, наверное, уже не уверен, давай хотя бы память освежим.
— Что ты там кричишь, мы всего два дня как с последних гостей снялись, не могла же ты забыть уже? Собирай палатку. Выползаю.
Действительно, Змей выполз.
— Ага, вот и вы, — поприветствовал он зверят, — ну великолепно, что уж. Вы помогите нам собрать наше скромное жилище, мы на правах кочевников в черепашек играем, в улиток что ли глупых, только нам от природы панцирей не положено, вот выкручиваемся, а поскольку с лапками у нас тоже тут некий дефицит то выкручиваемся несколько мучительно и с неприязнью.
 Сказано это было так, что Ёжик и Зайка тут же ощутили свою вину в том что Змей и Лошадка были и без панцирей, да ещё и не приспособлены обращаться с сборными палатками, и кинулись помогать новым знакомцам, хотя у Зайки уже сложилось не самое приятное мнение относительно обоих. Лошадка всё время охала и бормотала, что не хотела бы обременять новых друзей физическими работами, говорила что справится и сама, а Змей сыпал командами и советами, хотя внешне напоминал палку, брошенную в снег, и с какого перепугу высокоорганизованным животным слушаться палку было непонятно, но не слушаться было невозможно.
Наконец, на спине у Лошадки оказалась сложенная палатка, а рядом с ней приютился Змей. Змей невидящими глазами оглядел окружающих и задремал.
Какое-то время шли молча, только Лошадка периодически докладывала всем что видит дерево, или сугроб, в общем, о самых обычных вещах.
На подходе к Ареалу Ёжик заговорил:
— Ну вот, хоть сейчас нормально поедите.
— Ага, здорово, вы такие молодцы на самом деле что нас встретили и позвали, вы даже не представляете, как зимой в этой палатке неуютно, а главное — скучно, иногда конечно Змей рассказывает интересное, но чаще же он шипит.
— Ничего особенного, — обронил Зайка.
— Нет, — зашептала Лошадка, — вы не подумайте, он хороший, просто характер у него немного...
— Скверный, — Вставил Змей. — Ты же это хотела сказать? А чего бы не скверному быть, если спать мешают то и дело?
— Так ты не спи, — сказал Ёжик, — сейчас поешь, и нормально ляжешь спать в домике.
— Я за свою жизнь где только не спал, мне что домик что не домик, одинаково. Вот поесть нормально это хорошо, это от души благодарю, если только мы когда-нибудь до еды доберёмся.
— Да скоро же уже! — немного даже прикрикнул Зайка и тут же вернул голосу спокойную интонацию. — Немного осталось, потерпи.
— О, Лисичка. Сейчас познакомим вас, — сказал Ёжик.
— Лисичка? — Спросил Змей, — Замечательно. Ну да ну да, всё по новой.
— Что по новой? — спросил Ёжик, но ответа не получил.
 Лисичка действительно шла им навстречу. Она не особ глядела по сторонам: мысли её были заняты Лисёнком. Лисёнок приснился ей, и она силилась вспомнить как можно больше деталей сна, что бы понять — был это просто сон, или посмертное явление — ведь Лисёнок недавно отправился в опасное путешествие на край света, и обещал что если не сможет добраться, обязательно явится ей во сне, как умеют все Лисы. Сон был достаточно бредовый: они сидели на мостике над рекой, и Лисичка пыталась говорить с Лисёнком, но он не слушал, и отвечал невпопад, и фразы никак не собирались в осмысленные предложения, и ей было как-то страшно от этого. К тому же начался сон с того что Лисичка гуляла в летнем лесу, собирала ягоды, и кого-то ждала, когда подошёл Лисёнок, и она не очень хотела с ним говорить — даже сначала торопила его, опасаясь что сейчас подойдёт тот, кого она ждёт, и прийдётся, наверное, попросить теперь его подождать, или попросить Лисёнка подождать, и в любом случае будет как-то хлопотно и неудобно. Потом уже Лисичка смогла взять контроль над сном в свои руки, но это деталь успела её расстроить.
 Она подняла глаза, и увидела Змея.
 Змей выпрямился, и теперь возвышался над Лошадкой, и мрачно, выжидающе, смотрел на Лисичку.
Когда расстояние между ними позволило обмениваться словами, Лисичка сказала спокойно:
— Это ты, — Это было утверждение.
— Да, это я, — Согласился Змей, и Лошадка остановилась.
— Ты хочешь побыть здесь?
— Если ты позволяешь, — В голосе Змея чувствовалось смирение.
— Если ты расскажешь им.
— Я расскажу если они спросят.
— Теперь спросят, конечно. Иди. Я даю тебе двое суток.
— Понял, — Сказал Змей, лёг на спину Лошадки, и та тронулась.
— О чём вы? — Спросил Зайка, как и обещала Лисичка.
— Погоди, всё потом, всё за столом, вы же еду обещали и все удобства. Это очень застольная беседа, — произнёс Змей.
 Они продолжили свой путь, не заметив как Лисичка, несколько отдалившись от них, остановилась и оглянулась. Она постояла, глядя в спину странной компании, покачала головой. Она проводила их взглядом до самой столовой, и лишь когда все, кроме Ёжика, скрылись за дверями, пошла дальше, размышляя о том, что, наверное, Ёжик отправился звать Мальчика и Девочку, и что надо обязательно узнать наконец, как ко всей этой ситуации относятся люди, и имеет ли под собой основание традиционная лисья неприязнь к змеям как таковым и Змею в первую очередь.
 Она не ошиблась: Ёжик действительно позвал Мальчика и Девочку, и за ними увязался Лосёнок. Дело в том, что он как раз
гостил у детей, и заботливо и старательно нагонял на них сон. То есть сам он был уверен, что он говорит важные организационные вещи, наконец-то найдя применение самым недавним жителям Ареала, к тому же, повлекшим за собой появление Неумехи. Руками некоторые работы выполнять удобнее и сподручнее, чем лапами, ведь никто не говорит о том, что бы люди летали, на это есть тот же Филин, а вот рук у Филина нет. Никто не требует от людей и работ, которые удобнее выполнять лапками — хотя таких особенно не наблюдается, и уж совершенно никто не думает перевесить на людей всю нужную работу — просто, так вышло, что Лосёнок решил порадовать их тем, что наконец-то весна в Ареале будет осмысленной и рабочей, и людям найдется в этой феерии место.
 В общем, Лосёнок всячески нагонял сон, и продолжал нагонять сон даже по пути в столовую, за несколько шагов до столовой спохватился что рядом идёт  Ёжик, и переключился на него. Раз уж вы всё время бродите с Зайкой, вы могли бы приносить дрова каждый раз — хотя бы немного, просто на всякий случай — что бы не рубить деревья, которые находятся поблизости от Ареала. Или вы могли бы наоборот, присматривать места где можно построить ещё домик-другой — так, на всякий случай. Конечно учиться читать у Зайки это тоже полезно, хотя Зайка как учитель, конечно, похуже Лисёнка. Лисичку надо будет расспросить зачем он всё-таки ушёл, и зачем сжёг домик, потому что Лосёнок этого не понимаете, а объяснить никто из его друзей не может, а Лисичка должна понимать, раз у них у всех общие каки-то свои заморочки.
 Фактически, когда компания вошла в столовую Лосёнок говорил в пустоту, потому что его никто не слушал — Мальчик и Девочка перешёптывались, а Ёжик хотя пытался честно сосредоточиться на словах старшего товарища, у него это никак не получалось, слова рассыпались на буквы и общий их смысл никак не доходил до сознания.
— Так, — Заявил с порога Лосёнок, — почему глупое животное тут?
— Что? — Спокойно спросил Зайка.
— Я говорю, почему тут лошадь? Для глупых у нас есть стойло, столовая для нас.
— Извините, я не знала, — сказала Лошадка, смиренно глядя в глаза Лосёнка, — Меня привели сюда, и я пришла, я могу и в стойло пойти, мне не трудно, только скажите где это.
— Вот-вот, — Сказал Зайка, удовлетворённо следя за реакцией Лосёнка, — ничего особенного, но, кажется, в стойло её запирать незачем.
— Ну да. Сказали бы. Ёжик ты предупредил бы пока шли, — Отреагировал Лосёнок.
— Когда все сядут и дадут нам с Лошадкой поесть, я начну говорить, — сказал Змей, — я не хочу перекрикивать, поэтому лучше подожду.
— Да-да, у Змея есть какая-то история как-то связанная с Лисичкой, кажется, давайте все сядем. Я уже в принципе похлопотал, сейчас с кем-нибудь принесём суп и булочки, и будем слушать, — объявил Зайка.
 Помогать ему, конечно, вызвался Ёжик. Мальчик тоже было собрался, но Лосёнок отвёл его в сторону и начал что-то втолковывать, но и без него как-то управились.
 Наконец все расселись. Лошадь удивлённо глядя на то, как причудливо складываются отношения у Лосёнка с мебелью, решила не рисковать а остаться стоять, хотя бы и за столом. Лосёнок начал было ей что-то объяснять о том, как важно за столом сидеть, но пролил на пол чай, и отправился за тряпкой. Когда он вернулся, Змей, оценив ситуацию не позволил ему начать очередное рассуждение, а заговорил.
— Всё началось давным-давно. Настолько давно, что я, ровесник событий, не знаю сколько лет прошло с тех пор, хотя память моя удерживает почти каждый день, но этих дней прошло слишком много что бы их как-то посчитать.
 Все звери тогда были глупыми, все без исключения, и я в том числе. В основном мы жили в одном месте, это был огромный лес, состоящий из растений, у которых практически нет аналогов теперь. Да и звери тогда походили на вас довольно отдалённо. К тому времени миновал уже не один век, с тех пор как звери выбрались из воды, и начали бродить по суше, и всё-таки всё было ещё очень молодым и несколько нелепым, ещё экспериментируя в вопросах выживания и приспосабливания к окружающей среде. И в основном все жили поблизости, как я уже сказал.
 Змей прервался что бы съесть несколько ложек супа, и продолжил.
— Вся земля была в моей власти, без преувеличения. От опасных зверей я всегда мог укрыться под камнем, или в норах зверей, роющих норы, и никто мне не был страшен. Другие жили на свой лад, как-то разбираясь в том, что и зачем надо делать, ели свою пищу и избегали своих хищников, в общем, вполне была милая рутина. И я однажды обнаружил одно странное дерево. Можно назвать его яблоней, оно походило на яблоню, хотя это и не важно. На нём росли большие алые плоды, причём росли непрерывно — в смысле как только плод, налившись старостью и спелостью падал, на его месте, не дожидаясь положенного сезона, начинала появляться почка, которая вскоре становилась цветком, который потом увядал и в конце концов становился плодом. Таки образом это было вечноцветущее дерево. Как и вечноплодоносящее.
— Плодоносное, наверное? — Поправил Мальчик.
— Наверное, — С некоторым раздражением согласился Змей, и продолжил. — Это важно, потому что цветы выдавали такой запах, что к этом дереву никто не подходил. Его боялись все, и большие и малые, и птицы, и даже рыбы, будь у них такая возможность, думается мне, не приближались бы к этом дереву, в смысле, если бы даже и могли приближаться. Это был, видимо, один из последних экземпляров вымирающего вида, возможно самый последний, а возможно даже и не последний, а единственный в своём роде странный промысел творения. Его плоды обладали семенами, но они никогда не приживались, но ему и не требовалось размножаться — во всяком случае, оно явно рассчитывало прожить сотен пять-шесть лет. Я начинаю путаться, но я хочу сказать вот что ещё: всё-таки, наверное, раз оно всё-таки цвело, были когда-то насекомые, обеспечивающие связь между двумя деревьями, возможно они исчерпали себя, или переселились, и дерево осталось одно-одинёшенько, и ничуть от этого не страдало. С тех пор я многое постиг, но с этим деревом связанны слишком ранние мои воспоминания, что бы я мог его всесторонне проанализировать. В общем, ещё будучи глупым, я однажды переселился к этому дереву. Вероятно я тоже был последним в своём роде — в смысле ведь меня одного из всех не отпугивал его запах, хотя я находил его неприятным, но возможность понежиться на солнышке в безопасности, не озираясь — она была компенсировала это небольшое неудобство. Итак, я жил возле дерева, выбираясь из своего жилища на охоту, и питаясь, помимо прочего, падающими с него плодами. Так продолжалось долго, и ещё долго, пока однажды не случилось так, что плоды на дереве были только спеющие. Я, хоть и был глупым как все прочие звери, чувствовал, что плоды действуют на меня баготворно, вероятно, именно из-за этой диеты я до сих пор жив, и однажды полез на дерево за плодами. Это была моя ошибка. Спеющий плод был куда слаще плода спелого, но от него во мне что-то проснулось, и я увидел кто я и где я. Конечно, всё было не так резко, и к тому времени я успел съесть не один плод, и всё происходило постепенно, и всё-таки. Раньше я боялся что меня съедят просто так, и даже не боялся, а просто неосознанно избегал этого, а теперь мне стало страшно что я не знаю что будет дальше — я имею в виду для меня самого, а не моего тельца. Раньше я просто ел, потому что хотел есть, а теперь начал отчётливо различать вкусы, и мог пренебречь более питательно пищей, в пользу пище более вкусной. раньше я просто охотился, но теперь стал понимать что убиваю таких же живых существ как я, но не мог остановиться — это очень противоречивое чувство. На самом деле это был конец моей идиллии. Я познал страх неведомого, хотя как вам объяснить что значит впервые увидеть на небе звёзды, или солнце так похожее на опасный и болезненный огонь? А начать помнить боль — не знать инстинктивно что какие-то действия болезненны, а помнить её, как вам объяснить разницу? Это подтолкнуло искать опасность там, где её могло и не быть. Гармоничный мир, в котором было только то, что было важно мне, и то что было мне опасно, исчез, появился огромный, удушающий мир, полный красот и ужаса. А сны? Сны снились мне и раньше, но теперь мне пришлось разгадывать их, искать им применения, пытаться понять почему они снятся, и что из них следует.
 Я был зол.
— Прошу прощения, — Заговорил Мальчик, — я не вполне понимаю всё-таки, что в этом плохого?
— Ты и не поймёшь. Я знаю, у вас, у людей есть такие, которые называются Неумехами…
— Точно, и одного ты притащил сюда! — Вставил Лосёнок.
— Вот это близко очень. Раньше я не помнил, не знал, не думал, и просто жил как жилось. Причинившее боль забывалось, а если не забывалось, то становилось отметкой на карте "вот это надо обходить", не более того — а теперь каждая боль запоминалась. Я могу продолжать? Какой вежливый, удостоил кивком. В общем, мне это страшно не понравилось. И, вскоре я понял, что немного облегчит моё положение появления таких же как я.
В ту пору в лес пришло животное, в целом схожее с обезьяной, хотя не обезьяна, какой-то каприз природы — слабое, беззащитное, без шерсти и клыков, нелепое как ощипанная курица с плоскими ногтями. Два экземпляра — мужчина и женщина. Они так меня насмешили, и так озадачили — где такое могло выжить в том, что теперь стало для меня адом ежесекундной борьбы за выживание, где? Почему оно выжило? Я долго наблюдал за ними, но так и не понял — кажется, им просто везло, хищники отпугивали их от своих добыч, но не нападали, вероятно, полагая, что лучше питаться уже привычным рационом, прочие убегали от них так же, как и от любого другого ммм… шороха. Он умудрялись находить объедки, даже ловить какую-то мелочь, они умудрялись избегать ядовитых растений и есть растения съедобные, хотя им тут точно везло — сколько раз я видел, как от ядовитых ягод их отгоняет подобие нынешнего волка, не счесть. Можно было подумать, что природа берегла их, как бы извиняясь за их нелепость.
 Однажды я сбил с дерева неспелый плод, и, подкараулив женщину, когда она была одна, подкинул его ей. С первого раза не получилось, но раза с третьего она съела плод. Я к тому времени обнаружил у себя потребность обозначать всё вокруг условными знаками — словами, и это тоже было неуютно. Вот она съела плод, и вскоре я заметил изменения в ней. Она стала чаще чесаться, так что я даже испугался, не отравил ли я её неподходящим кушаньем — ведь тогда пришлось бы всё начинать сначала. Однажды она выпустила беззащитную больную мышь, которую могла бы съесть, видимо пожалев её, и потом всю ночь ревела.
 Надо сказать, самец был озадачен изменениями в её поведении. Она пыталась что-то ему объяснять, потешно воя, и показывая наверх. Но он не понимал — ей уже было важно что это за точки наверху, а ему ещё нет — для него это было очередное непонятное, какого и так хватает в мире.
Я вылавливал её несколько раз, и мы научились понемногу общаться. Конечно, не разговорно, я показывал наверх, и жмурился, она показывала наверх и журилась, ну и понемногу. Я видел как ей страшно, и это меня потешало — теперь я не один в своём страхе, но ведь я к нему немного попривык, а она ещё нет. Так я начал свою месть, месть за то, что только я один оказался способен вкусить этот проклятый плод. Ну уж нет, остальным я тоже сманю за собой, остальным я принесу этот ужас на блюдечке.
 Возможно оттого, что в этой области больше таковых не водилось, самец её очень пытался её опекать, он уходил на охоту, не разбудив её, и приносил ей скудную еду, не понимая, что теперь ей не всё равно, что есть, что теперь она предпочтёт вкусную мышь невкусному, волку, каковая находка, безусловно, была радостью для человека — (я сам видел это: волка убило деревом, и человек долго тащил его своей женщине, и они ели, но она осталась недовольна, хотя очевидно что мяса в нём больше, и он сытнее). До этого момента, кстати, они часто ели там, где обретут еду, а с той поры их стало клонить к норно-гнездовому образу жизни. Одного плода хватило ей за глаза, вероятно, он просто запустил какие-то процессы, которые пошли потом сами по себе. Я замечал, что ей иногда чудится опасный зверь там, где его нет, я видел что ей становится неприятно видеть смерть животного и понимал — она в этот момент думала о своей смерти, а точнее — смертности.
 Знаете, я ведь не могу объяснить некоторых вещей и сейчас. Вот её самец, он чувствовал, что ей плохо и пытался помочь, а она чувствовала что он пытается, но так криво и нелепо, что ей становилось ещё хуже. Но он меня всё-таки поразил. Однажды я повёл её к дереву, решив ускорить превращение её жизни в сущий ад. Потому что я явно понимал, вернее, не понимал, больше чем она, и мне уже не хватало её мучений. Он увязался за нами. Когда мы вошли в зону, где ощущался запах дерева, они остановились. Я смог убедить её пойти за мной, а он остался на этом рубеже, и извыл всю округу, распугав своей истерикой, наверное, всё живое. Удивительно как падальщики не пришли лакомиться им в тот день – то-то бы пришлось им ждать, пока он умрёт – но, наверное, посчитали рёв не рёвом умирающего и беспомощного а каким-то другим рёвом? Теперь мне даже трудно представить мышление глупого животного.
 Взяв три плода, она всё-таки пошла их есть подальше от дерева. Он же, увидев, что она несёт что-то связанное с эти запахом пришёл в ужас. Два плода он у неё отобрал, но один она успела съесть. Тогда он, видимо совсем помешавшись от происходящего, практически проглотил остальные плоды — то ли понял глупый мозг, что выкидывать бесполезно, то ли что, уже не знаю. Она не смогла пройти обратно к дереву, и они ушли.
 Я был в восторге — я хотел лишить идиллии одно существо, а лишил двоих. Вскоре я заметил изменения и в нём. Потом, спустя несколько дней, она научила его общаться со мной, и он меня озадачил. Получалось что он не жалеет об этом ужасе, он жалеет что не может помочь ей, он жалеет что поздно стал таким как она, поздно пошёл за ней. Мои попытки обращать его внимание на огонь в небе приводили к тому, что начинал, ревя на солнце, закрывать её от него, и только.
 Вскоре они ушли.
 Уже намного позже приходили такие же как они и рвали ещё плоды. Я долго не понимал зачем, пока однажды они не пришли, осознанно перелаиваясь с волком. Тогда мы занялись общим делом. Человек кормил плодами своих любимых животных — к тому времени человеку пришлось приручить каких-то быков, ещё кого-то. А я принялся за всех остальных, пока не спохватился, что плодов осталось мало. А вскоре дерево стало умирать.
 Змей замолчал.
 Мальчик всё это время смотрел на девочку, и когда наконец взгляды людей встретились он её обнял. Люди немного прослезились.
— Ничего особенного, — озадаченно протянул Зайка, — Хотя… Я понял, кажется. Но ведь… Ведь это хорошо, разве нет? Скажи, Ёжик?
— Я не знаю, — как-то очень серьёзно откликнулся Ёжик.
 Змей торжествующе оглядел слушателей.
— Я создал вас, если вдуматься. Вот и всё. Создал, что бы вы мучились в основном.
— Не знаю, — заговорил Мальчик, — Конечно, иногда бывает неприятно понимать что происходит… Но что бы вот так – «что бы мучились»… Не знаю.
— А ты спроси у своего Неумехи, — со свойственной ему тактичностью сказал Лосёнок.
— Ну что ты...
— То есть независимо от того, считаем мы твой поступок плохим или нет, ты хотел сделать плохо, да? Тебе было страшно? Ты поэтому решил так поступить? — Спросила Девочка.
— Страшно? Мне было страшно?
— Ну… Одиноко...
— Не пытайся оправдать меня. Не пытайся понять меня. Я сделал это просто что бы было плохо не только мне.
— Странно всё это...
— Я не понимаю. — Протянул Лосёнок, — Не понимаю… А куда делись глупые? Глупые люди, глупые зайцы, глупые лоси, ведь они должны быть? Не могло же у тебя хватить яблок на всех совсем? Ну это как-то ещё ладно… Про Лошадь объясни!
— Тут другая история. Дерево уже умирало, и там оставался последний плод. Люди и звери к тому времени уже прочно обжились в новом мире, уже миновала не сотня и не две поколений. Относительно недавно это было, хоть и относительно, при ваших, скажем так, пра-пра-прадедах. Неподалёку от меня у людей шла война, и однажды прискакала лошадь с раненым всадником. Он был ранен так нелепо, что даже мне стало его жаль. Я подкинул ему опавших плодов, но он не смог их съесть, тогда я заставил лошадь съесть последний недоспелый плод, и отправил её за помощью. Она не успела, да и, конечно, странного свойства плода не хватило, что бы она сразу всё сделала правильно. Через несколько дней, когда я уже и забыл о ней, а всадник почил, она вернулась. Я начал учить её говорить — к тому времени я уже говорил. Вскоре она бегло беседовала. Лошадь была беременна, и она так и осталась со мной. Она просто паслась, а я надеялся, что дерево всё же даст ещё плоды. Когда она родила я накормил её ребёнка опавшими плодами, хотя и опасалась, что они уже подгнили, но вот проканало, до сих пор со мной мой спутник — ребёнок первой неглупой лошади. Ребёнка мы учили вместе, а вскоре мать умерла.
— Надо придумать слово — Вдруг произнёс Мальчик, и замер с таким видом, что стало понятно что фраза просто вырвалась у него, что он хотел этого говорить, и теперь не знает то ли сожалеть о случившемся, то ли удивляться, и вообще как жить дальше.
 Все посмотрели на него с удивлением, ожидая продолжения. Кроме Змея, впрочем. Змей не смотрел на него, он сверлил его взглядом, явно надеясь просверлить в нём дыру. Когда стало понятно что дыру просверлить не получится, змей махнул хвостом, и уделил должное внимание булочкам.
— Что? — Наконец высказался за всех Лосёнок.
— Я говорю, слово… Ну, "неглупая лошадь"… Вот мы называем часть животных глупыми — которые не умеют говорить там, и, видимо думать, во всяком случае не так как мы, вот, а остальных никак не называем....
— Ничего особенного. — Сказал Зайка. — Придумаем. Вообще правильно говорить "разумное" "неразумное", разве нет?
— Не знаю. Всегда говорят "глупое".
— Да погодите вы оба, — вмешалась Девочка, — Змей, ты договаривай.
— А я сказал уже всё что хотел. Вот. С тех пор мы с Лошадкой путешествуем. Вот у вас сидим. Кушаем. Вкусно, хотя немного подгорело всё. И, что особенно ценно, при всём при этом, всё несколько холодное.
— Почему ты ей самой яблок этих не дал? Которые для долголетия?
 Змей смущённо посмотрел на молчащую Лошадку.
— Ну, говори уже, — разрешила та, — Говори-говори, всё нормально.
— Она мне не очень нравилась. Эту я пытался как-то воспитывать под себя, хотя вот какой я воспитатель, если она треплется без остановки, ну, сейчас не заметно, но обычно так и происходит. Как-то у меня не был желания что бы она долго прожила.
— Какой ужас...
— Да почему? Я же её не убил. Я дал ей умереть, но в свой срок, я даже пытался там помочь ей как-то, помнишь?
— Помню, — согласилась Лошадка, — Он пытался выпросить у одного такого толстого человека какое-то там лекарство, а тот упёрся и ни в какую, говорит, во-первых поздно, во-вторых бесплатно не отдам. Замечательный человек был. Сказал что для этой лошади он не продаст лекарство, потому что она ещё годик протянет на нём, конечно, но болеть будет очень сильно, и сама рада не будет.
— Ужас, — повторила Девочка и прижалась к Мальчику.
— Почему? — Не понял Лосёнок.
— Я тебе потом расскажу. Ничего особенного: люди же, — Оборвал обсуждение Зайка. — Ты ещё скажи, а Лисичка откуда тебя знает?
— Да не знает она меня. То есть меня все лисы знают. Лисы вообще много знают. Наверное кто-то из них — или Лис, или хм… Лисичек нашёл где-то ещё одно такое дерево и объел, или что-то такое случилось, ну да вы должны вообще понимать, раз у вас тут есть свои хм… экземпляры.
— Ну да… И Лисёнок тоже, — озадаченно протянул Зайка.
— Впрочем, я не уверен, с тех пор как они стали меня узнавать они меня не любят. Я их понимаю, к тому же я их тоже не люблю. Никто никого, похоже не любит. Знаете что, мне пора спать. Тут обещалось что кровать будет? Я не знаю, сказавший это, учитывал ли какие кровати для нашего брата делают, но хотя бы помещение же выделят?
— Да-да, — Забеспокоился Ёжик, — Сейчас я провожу в пустой дом.
— А я поброжу, — заявила Лошадка, — У меня от этой истории каждый раз в голове шуметь начинает, так что я спать никак сейчас не могу. Я посмотрю куда ты нас приведёшь и пойду гулять.
— А потом своим топотом меня разбудишь, — согласился Змей, — Нет уж, давай ты потом погуляешь, или пусть тебя отдельно заселяют тогда. Я намерен выспаться.
— Решим, — авторитетно подытожил Зайка. — Ничего особенного.
 Мальчик и Девочка попрощались со всеми, и пошли к себе домой. Шли, не размыкая объятий, глядя на домики Ареала, на деревья, засыпаемые снегом, и снег, засыпающий деревья.
— Странная история. Неужели так и было? — С сомнением спросила Девочка.
— Не особенно правдоподобно. Там не все концы с концам сходятся… И вообще… Он какой-то странный, этот Змей, хотя, конечно, с говорящей Лошадью не поспоришь – хотя бы в том, что она говорит, но вообще как-то не знаю… Куда, правда. делись все глупые звери?
— Я слышала про глупых волков.
— Ну да… Но их мало же. Волки, кажется, зайцы где-то есть глупые. Не знаю. Всё равно как-то… Мне кажется я слышал уже что-то похожее на его историю.
— Ну да.
— Главное я плохо понимаю почему он говорит что что-то плохое сделал, хотя… Идут же, правда, в Неумехи, и вообще...
— Ну я так поняла, что он как бы мстил… То есть он же один мог этот плод съесть сначала… Ну, представляешь, только он один, больше никто не могу подойти к этому дереву если… Больше никто так попасться не мог… Ему было одиноко, и он решил, что бы ему не одному было одиноко… Не знаю, мне не кажется, что это правильно, но по-моему он так рассуждает… Хотел как хуже… А получилось вроде неплохо, ты как считаешь?
— Отлично получилось.
— Никто никого не любит, — повторила Девочка слова Змея. — Почему он так сказал тоже? Этот человек… Про которого Змей говорил… Наверное по своему он её любил....
— Наверное.
— Хотя если их там двое всего и было… Не знаю. Всё настроение испортил. Даже не испортил а как-то… Не знаю.
— Не расстраивайся.
— Или вот, помнишь, Лисёнок книгу давал там где такой француз богатенький был? И он полюбил девушку, у которой потом с лёгкими проблемы начались… Ну то есть не в том дело что с лёгкими, а что полюбил, хотя конечно это книги же, что с них...
— Не расстраивайся.
— Я не то что бы расстраиваюсь, просто как-то не по себе. Кстати, интересно, Зайка эту книгу никак найти не может, он как начал книгами распоряжаться, какие-то мрачные книги в основном находит. У той тоже концовка мрачная была, но как-то правильно мрачная, а в этих Зайкиных книгах как будто авторы специально загоняют персонажей, неестественно как-то всё.
— Давай, кстати, к Лисичке сходим завтра? Она какая-то странная с утра ходила. Я сейчас подумал, что, может быть, её стоит как-то поддержать или ещё что-нибудь.
— Давай, — Сказал Девочка. У неё возникло ощущение что она просто утомила Мальчика своими речами, она пристально посмотрела на него, но ничего говорить не стала. Всё-таки, наверное, показалось.
 Они вошли в дом.
 На Ареал снисходила темнота и ночь. Как обычно в домиках гасли окна: жители ложились спать, а в одном из домиков Зайка сдержанно объяснял Лосёнку что он успел понять про человеческую этику, в стойле мирно посапывал Неумеха, свернувшись клубком, и почти мурлыча от удовольствия, так что походил на огромного кота, чему способствовали и его лохмотья, и в лес брёл не замеченный общественностью силуэт Волчонка — на очередное рандеву с огромным, нелепо и одиноко смотрящимся в звёздном небе, месяцем.